Королева в изгнании

Буркин Юлий
Королева в изгнании

      Юлий БУРКИН
      КОРОЛЕВА В ИЗГНАНИИ
      МАРИЯ
      1
      - Ну, вот мы и дома, - с явным облегчением сказал следователь, открыв кабинет и усевшись. Это были его первые слова с того момента, как они влезли в машину. - Что ж, Мария Викторовна, давайте поговорим начистоту.
      Маша неопределенно кивнула. Ей казалось, все у нее внутри заковано в лед, и вряд ли этот лед когда-нибудь растает.
      - В первую очередь объясните мне, - продолжал следователь, - почему вы не стали невидимой? Я знаю, вы умеете это.
      Так же неопределенно она пожала плечами. Почему не исчезла? Она и сама еще не успела осмыслить это. Хотя... Что ей принес ее "божественный дар"? Что кроме боли? Она потеряла дом и друзей, она потеряла себя - ту, какой бы ей хотелось быть... Человек, которого она любит, предал ее. А сейчас, когда она смогла простить его, он умирает... Когда-то она должна была остановиться.
      - Будем молчать? - поинтересовался следователь, - или...
      Она подняла глаза и ТАК на него взглянула...
      - Что с ним? - спросила она шепотом.
      - Сейчас, - торопливо кивнул следователь, поднял трубку и набрал номер.
      - Алло, это прокуратура вас беспокоит. Это Зыков, следователь. Там к вам должны были доставить... Да, ножевое... Да-да, Кислицын... - Некоторое время длилась пауза, во время которой Зыков покачивал головой, вникая в то, что слышал. - Спасибо, - сказал он наконец и положил трубку.
      - Сильный мальчик, - улыбнулся он Маше. - С ним - полный порядок. А мы - будем говорить?
      - Будем, - согласилась она, ощущая как что-то оживает в ней. - Только без абстрактных вопросов. Типа - почему не исчезла. Не исчезла и все.
      - Что ж, меня это устраивает, - сухо согласился Зыков. - Я многое знаю о вас. С точки зрения закона вы виновны. Но я знаю, что вас обманывали, и все, что вы совершали делалось не по собственной воле. Машу передернуло: она была не согласна с тем, что он говорил, и она не нуждалась в подачках следователя. По его выходило, она - какая-то тварь бессловесная... Но он продолжал: - Так что обещаю: в крайнем случае - два года условно. А вы мне - адреса, имена, суммы...
      - Не надо со мной торговаться. Вы... - она остановилась, вспоминая, как его звать. "Андрей Владимирович", - подсказал Зыков. - Вы, Андрей Владимирович, знать-то знаете, а вот понять еще не умеете. Я все могу.
      - Да ну, - запротестовал следователь. - Возможности ваши ограничены. Комната заперта, за дверью - охранник...
      - Я сейчас исчезну, - перебила его Маша, - и сколько бы вы не бегали по этой комнате, вам меня не поймать. А когда подходящий момент представится - шарахну чем-нибудь тяжелым по голове. Вот, стулом, например.
      - Стул привинчен.
      - Ну, ящиком от стола. Да просто пну между ног, так что загнетесь, и пистолет отберу. Пусть тогда ваш охранник приходит.
      - Начнете стрелять, сбежится вся прокуратура.
      - Вы в жмурки когда-нибудь играли? - недобро усмехнулась Маша. - Так вот, вы все - голите...
      Она блефовала, но и сама в тот момент верила в то, что говорит.
      Зыков озадаченно потер подбородок.
      - Ну ладно, ладно, - пошел он на перемирие, - один ноль в вашу пользу. Что мы как дети: а я - сильнее, а у меня брат есть...
      - Дайте бумагу и ручку. Напишу все, что знаю. Только не потому, что ВЫ так хотите, а потому, что Я так хочу. Потому что все они - мизинца его не стоят.
      ...Информации оказалось не так-то много. Где искать Копченого или Али-Бабу? Она не знала не только адресов, но даже настоящих имен всех этих сошек. Так, некоторые номера телефонов, автомобилей, "криминальные эпизоды". Однажды заезжали домой к Гоге, и визуально она могла бы найти его квартиру, но адреса не знала тоже. Да и меньше всего ей хотелось "закладывать" именно Гогу.
      - Сколько ему дадут? - спросила она, протягивая Зонову лист.
      - Трудно сказать. "Восток - дело темное". Думаю, от трех до семи.
      - Я хочу взглянуть на него.
      - Не раньше завтрашнего дня. Так врач сказал: нельзя беспокоить.
      - Я не буду его беспокоить. Он меня не увидит... - И тут же поправилась с горечью в голосе: - Он меня не видит.
      Зыков вскинул брови:
      - Из показаний следует, что вы не умеете возвращать людям способность видеть вас. Или научились?
      - Нет, - ответила Маша. - Так я увижу его сегодня?
      - То, что знаем мы, врачам не объяснишь. Они не пустят. Или пустят, но потом руководству моему пожалуются. Будут неприятности. Так что... - Он что-то чиркнул на бумажке и протянул ее Маше. - Вот. Повестка. Явитесь ко мне завтра в двенадцать ноль-ноль, поедем к нему. Хотя... - Зыков испытующе глянул ей в лицо, - вы могли бы воспользоваться своими способностями и пройти к нему невидимой, адрес больницы я вам дам.
      - Не надо, - двумя пальцами Маша взяла протянутую бумажку. И, вставая, закончила, повторив: - Завтра в двенадцать ноль-ноль.
      ...Алкины родители были уже в курсе событий, но милая ее рыжая мама делала вид, что "все как всегда". И это было даже хуже. Если бы Маше было куда пойти, она с удовольствием покинула этот гостеприимный, даже слишком гостеприимный дом. Но пойти было некуда. В родном городе отправиться в гостиницу ей как-то не пришло в голову.
      - И что же ты теперь? - спрашивала мама Алки, хозяйничая на кухне. Поступать будешь? Год, конечно, потеряла, но это не беда, какие наши годы?!
      - Не знаю, - уклончиво отвечала Маша. Поступать? Вот, наверное, удивилась бы эта добрая домашняя женщина, если бы узнала, что ее юная собеседница ухитрилась даже не закончить школу.
      - А чего тут думать? Город у нас маленький, но недаром его студенческим называют. Жить тут и не закончить вуз - просто не принято.
      Самым глупым в этой ситуации было то, что разговор явно был не нужен ни Маше, ни алкиной маме, но взаимная вежливость заставляла их поддерживать его.
      Алка краем глаза наблюдала за Машей и в один прекрасный момент вдруг заявила:
      - Ладно, мама, мы пошли спать.
      - Да ведь рано еще. Подождите, я ужин сделаю...
      Но Маша уже поднялась с облегчением со стула и направилась к двери вслед за Алкой.
      - Спокойной ночи, - недовольно сказала им в спину мама.
      - Ну что с тобой?! - накинулась на Машу Алка в комнате. - Чего ты как замороженная? Леша жив, что еще тебе надо?
      - У тебя валерьянка есть?
      - Сейчас, - осеклась Алка. - Только в таблетках, вот. Подожди, я воды принесу.
      - Не надо, - махнула рукой Маша и проглотила несколько сладковатых пилюль. - А снотворное?
      Алка молча протянула ей стандарт. Потом вдруг отдернула руку и, оторвав от целлофановой упаковки две таблетки, выдала их Маше.
      - Да не бойся, травиться я не собираюсь, - усмехнулась та.
      - Кто тебя знает, - сделала Алка гримаску, потом вышла на минутку и вернулась со стаканом воды. - На.
      Маша запила лекарство и забралась в постель. Глянула на Алку. Та смотрела на нее с жалостью и участием, но самым сильным чувством, написанным на ее лице было всепоглощающее любопытство. Маша сжалилась:
      - Завтра в двенадцать я к нему в больницу пойду. Со следователем. Пойдешь со мной?
      - Конечно!
      Переодевшись в пижаму и погасив свет, Алка забралась к Маше под одеяло, и некоторое время, лежа друг к другу спинами, они активно делали вид, что спят. Наконец Алка не выдержала:
      - И все-таки я не понимаю. Зачем тебе все это? Исчезла бы и все.
      - Что - все? - Маша повернулась к Алке лицом. - Что - все? Опять в бега? Я хочу жить дома. Просто жить, понимаешь?
      - Просто жить? И деньги ты им вернула?
      Деньги. Про них она просто забыла, даже не упомянула в показаниях. Или это сработала подсознательная жадность?
      Нет. Действительно забыла.
      - В следующий раз - сдам.
      - Ну и зря. Если бы у меня были такие деньги, я бы... - Она замолчала.
      - Что - ты бы? - Покачала головой Маша, чувствуя, как дремота сковывает ее тело. - Подумай, подумай. Если найдешь им классное применение, я их не в милицию, а тебе отдам... Ну ладно, все. Спокойной ночи.
      И, снова повернувшись к стенке, она моментально уснула.
      ...Поднялись в половине девятого и целый час наводили марафет. Потом вышли из дома, поймали тачку и помчались в центр. Остановились у магазина "Фасон". Магазин работал с десяти и до открытия было еще минут пятнадцать. Но Маша ждать не стала, а нажала кнопку звонка. В витрину выглянула пожилая женщина, молча указала на табличку с расписанием. Маша в ответ покачала головой. Женщина кивнула и удалилась. Тут же к витрине подошла другая - знакомая Маше продавщица, улыбнулась ей и открыла дверь.
      - Вы извините, что так рано, - сказала Маша после приветствия, - мне нужно забрать свою одежду. Даже лучше у вас переодеться.
      - В это тряпье? - женщина с изломом приподняла красивую бровь. Девочка, тебе нужно носить красивые дорогие вещи. И, поверь мне, я знаю жизнь: для этого тебе не нужно даже шевелить пальцем. К таким как ты, а таких мало, деньги липнут сами.
      У Маше по спине пробежал холодок. Ведь действительно последние годы деньги сами липли к ней. Деньги, а не счастье.
      Продавщица говорила что-то еще, но Маша, не слушая ее, зашла за ширму и переоделась в свой видавший виды джинсовый костюм, кроссовки и, сложив новую одежду в сумку, вышла на улицу.
      - Да-а, - протянула Алка, увидев ее, - вот это маскарад. Ты что, милостыню просить собралась?
      - Врачи сказали, его нельзя беспокоить. А в этой одежде он меня не видит.
      ...К прокуратуре шли пешком, но все равно добрались немного раньше срока.
      2
      У входа в палату Зыков обернулся к девушкам.
      - Вам, - кивнул он Алке, - придется подождать тут. А вы, Мария Викторовна, войдете вместе со мной, но своего присутствия ничем не выдавайте.
      Сопровождавший их дежурный врач вопросительно посмотрел на них, но, не дождавшись разъяснений, промолчал.
      В палате стояло четыре кровати. Две из них были пусты и аккуратно застелены, на одной сидел щуплый мужчина лет пятидесяти; Алексей лежал на койке возле окна.
      Тихо пройдя, Зыков сел на табурет, доктор остановился справа от него, а Маша встала у изголовья. Атос (так Маша снова начала называть его про себя) лежал с закрытыми глазами и выглядел совсем неживым. Маша прижала к губам ладонь, чтобы не вскрикнуть. Почему-то больше всего ее напугала капельница, присосавшаяся трубочкой к его забинтованной руке.
      Атос застонал и открыл глаза. Отсутствующим взглядом обвел комнату.
      - Пить... - Это был даже не шепот. То, что он сказал, угадывалось только по движению губ.
      - Пить вам пока нельзя, - отозвался врач. - Все, что вы можете себе позволить - вот: смачивать губы. - Он взял с тумбочки стеклянное блюдце с водой и ватный тампон на палочке. - Можете держать?
      Атос еле заметно покачал головой.
      - Ну, потом будете это делать сами, - и доктор осторожно провел тампоном по потрескавшимся лиловым губам Атоса. Тот закрыл глаза, сглотнул и скривился от боли.
      - Еще, - прошептал он, не открывая глаз.
      Врач повторил процедуру, Атос поморщился - то ли от боли, то ли от удовольствия. Потом открыл глаза и уже более осмысленно взглянул на окружающее. Однако взгляд его без интереса скользнул по лицам доктора и следователя, поднялся вверх...
      - Маша, - через силу улыбнулся он. - Маша...
      Она чуть было не закричала в ответ. Ты видишь меня, видишь!.. Но нет, он смотрит не в глаза, не в лицо, он смотрит... Проклятье! Как она могла забыть снять новые часики! Атос их раньше не видел, и теперь они висят прямо над его головой...
      А он вновь прикрыл веки, застонал и затих.
      Зыков настороженно смотрел то на него, то на Машу.
      - Все, все, все, - засуетился врач. - Он впал в бессознательное состояние. Все-таки еще рано, он слишком слаб. Давайте перенесем встречу на завтра?
      Зыков кивнул, поднялся и глазами сделал знак Маше: "Идем".
      Она, не отрывая ладонь от губ, отрицательно замотала головой и свободной рукой еще крепче вцепилась в металлическую спинку кровати.
      Зыков взял ее за локоть и настойчиво потянул к себе. Несколько секунд она сопротивлялась, затем разомкнула пальцы и, как механическая кукла двинулась за ним к двери.
      Они были уже на пороге, когда Атос вновь застонал. Маша замерла, но Зыков просто вытолкнул ее в коридор и прикрыл дверь. Доктор остался в палате.
      - Ну что он?! Как?! - Налетела на них Алка.
      - Жив, жив, - успокаивающе хмыкнул Зыков. - Дуракам везет. Поехали-ка ко мне. Поговорим. И вы, - кивнул он Алке, - то же.
      ...С Алкой следователь говорил недолго, к тому же она спешила на занятия. Следующей Зыков вызвал в кабинет Машу.
      - Присаживайтесь.
      Маша села. И вдруг остро почувствовала страх и жалость к себе. Как будто вся жизнь ее будет теперь состоять из таких вот пыльных милицейских комнат и пропахших лекарствами палат, нестерпимого чувства вины и утраты. Это длилось мгновение, но не ушло совсем, а вечным пониманием спряталось где-то в глубине ее сознания.
      - Ну-с, милая, - произнес Зыков и вальяжно откинулся на спинку стула. - А вот теперь-то мы поговорим серьезно.
      Все в нем изменилось - поза, выражение лица, интонации. Все дышало самоуверенностью и самодовольством.
      - Я по-моему все написала, - ответила Маша, специально чуть нагловато, чтобы сбить накатившую на следователя спесь.
      - Не-ет, Мария Викторовна, нет, милая, - Зыков принялся раскачиваться на стуле, - вовсе даже не все. Это - так... - он двумя пальцами поднял со стола исписанный ею на прошлом допросе листок, - фрагменты... - И листок, отпущенный им, спланировал на пол. - А меня интересует все. Вся история. Вся, понимаете? До мельчайших подробностей.
      - Но мы же договорились...
      - Договорились, - с легкой иронией в голосе перебил он так, как говорят иногда с детьми, - а теперь передоговорились.
      Он перестал раскачиваться, уперся руками в стол и вдруг заорал:
      - Где деньги, сука!
      Такой поворот, наверное, сработал бы безотказно, будь перед ним обыкновенная девушка. Но Маша... Мария. Ее уверенность в себе, сознание вседозволенности и безнаказанности хоть и пошатнулись заметно в последние дни, но все же оставались чуть ли не главными составляющими характера.
      - По какому праву вы разговариваете со мной таким тоном? - спросила она стеклянным слегка дрожащим голосом.
      - Прекрасное самообладание. - Зыков потер подбородок ладонью и, буравяще глядя Маше в глаза, почти любуясь ею, пальцами другой руки принялся барабанить по столу.
      Абсолютно спокойной Маша оставалась только внешне. В душе же ее что-то дрогнуло. "Почему?! Почему он вдруг решил, что на нее можно кричать, можно оскорблять ее? Ведь еще вчера он говорил с ней уважительно, чуть ли не со страхом... Он сказал, деньги. Почему он заговорил о деньгах? Арестован кто-то из банды? Или Алка? Нет, скорее - первое. Денег мне не жалко, отдам хоть сейчас. Но если он так... Война так война".
      - "По какому праву", вы спрашиваете, Мария Викторовна? - следователь вновь неожиданно сменил интонацию на подчеркнуто корректную. - Да по такому, что вы - прекрасная актриса. Только на хитрую жопу, Мария Викторовна, есть, извините, член с винтом!..
      - Маша порывисто поднялась и двинулась к двери.
      - На место! - рявкнул Зыков.
      На место Маша не села, но остановилась:
      - Если вы еще раз повысите на меня голос, я просто исчезну.
      - Исчезнешь? - следователь ухмыльнулся. - Ну-ну, давай, а мы посмотрим... Чего ж раньше не исчезла? Это же элементарно, Ватсон: девочка-невидимка дает вдруг себя арестовать... девочка-невидимка не желает незаметно пройти в больницу... И наконец: девочку-невидимку узнает ее заколдованный принц!
      Ах вот в чем дело! Следователь просто решил, что она по каким-то причинам потеряла свои сверхъестественные способности, если они вообще были, и это не легенда. Что ж, все логично. И он перестал бояться ее, перестал быть эдаким старшим товарищем - предупредительным и участливым, а стал - грубым и вульгарным... ментом.
      "Вульгарным ментом", - повторила про себя Маша, и вдруг это выражение показалось ей до невозможности смешным.
      Одновременно с этим она испытала несказанное облегчение от того, что все стало понятно. Не удержавшись, она сначала прыснула в ладонь, а потом, убрав руку расхохоталась во весь голос и уселась обратно на стул.
      - Актриса, актриса! - восхищенно улыбаясь, покачал головой Зыков.
      - Вульгарный мент, - вслух произнесла она в ответ, сразу успокоилась и, утерев выступившие слезы, продолжила: - Значит, говоришь, я разучилась исчезать. Давай проверим.
      На миг легкая неуверенность коснулась ее сердца. А может быть он прав? Может быть, не часики, а ЕЕ увидел Атос в больнице? Может быть, ее давешнее решение не пользоваться своим даром повлияло на него уничтожающе?
      Она испугалась и, чтобы быстрее избавится от сомнений, глядя Зыкову в глаза, дала ему посыл...
      Знакомый толчок в виски, знакомый звон в ушах. Знакомое выражение в глазах следователя.
      То, как он повел себя в дальнейшем, характеризует его, как человека действительно умного и прозорливого. А может быть - просто трусливого, но способного держать себя в руках.
      - Ладно, - напряженно сказал он пустоте перед собой. - Два - ноль. Только, Мария Викторовна, пожалуйста, без излишеств. Думаю, вы уже не сидите на стуле, так что не бойтесь. Я сдаю оружие. - Он расстегнул кобуру и выложил на стол пистолет. - Но брать его не советую. Из соображений вашей же пользы.
      К пистолету Маша не притронулась.
      - Сейчас я вызову конвойного, - продолжал он уже спокойнее. - Он проводит вас к выходу. - Он нажал кнопку под столом, затем чиркнул что-то на бумажке:
      - Это - повестка на завтра. Тут будет другой следователь. Я, сами понимаете, не справился.
      Маша не притронулась и к повестке.
      Дверь отворилась, вошел молодой милиционер.
      - Ну что ж, жаль, что так вышло. - Следователь поднялся. - До свидания. Или прощайте?
      - Второе, - лаконично ответила Маша.
      Конвойный удивленно покосился на нее.
      - Проводите девушку, - вздохнул Зыков.
      Выходя, Маша с опаской поглядывала на следователя: сейчас не трудно было определить ее местоположение, не схватится ли он за пистолет. Только потом она поняла, что если бы он сделал это и сумел убить ее, он никому не смог бы объяснить этот поступок, и это стоило бы ему, как минимум, карьеры.
      3
      "Моя душа принадлежит хаосу, - с легким испугом думала Маша, шагая по тротуару. Как иначе расценивать ту эйфорию, в которой я сейчас нахожусь?" Ведь, выходит, не тяжелое состояние Атоса более всего угнетало ее, а тот моральный запрет, который наложила она на свой дар, решение жить "нормальной" СКУЧНОЙ жизнью. Но вот запрет снят, и как же легко стало на душе.
      "Вульгарный мент", - вспомнила она и опять хихикнула сама с собой. Может быть, все-таки, потому ей так хорошо, что она разоблачила лицемера и победила его? Он был таким беспомощным, таким униженным!
      Как бы там ни было, ей было хорошо, и она прекратила бессмысленный самоанализ, интуитивно чувствуя, что, стоит ей докопаться до причины своей радости, как та сейчас же улетучится.
      Он жив! И он выздоровеет!.. И что тогда? Интересно, может ли мужчина любить женщину, которую не видит? Вспомнилась где-то слышанная поговорка "мужчина любит глазами". А если даже не так, все равно им годы не быть вместе. От трех до семи, так, кажется, сказал Зыков.
      Но и эти невеселые мысли не развеяли ее благодушия. Тут же она подумала: может быть уже вернулась мама и ждет ее? Телефон-автомат был поблизости, а рядом в киоске "Союзпечати" продавались жетоны.
      Но когда она набрала свой домашний номер, трубка не ожила.
      Идти сейчас к Алке? Хоть Маше и был дан ключ от ее квартиры, идти в пустое чужое жилье (Алка-то в институте) казалось ей чем-то неправильным. Слишком часто бывала она в чужих квартирах без приглашения и даже без ведома хозяев.
      Нужно было подумать о последствиях своей сегодняшней выходки в прокуратуре, но в голову ничего не приходило.
      Она присела на скамейку и закурила.
      Оставаться на улице тоже не прельщало: становилось по-осеннему прохладно. И хотелось есть.
      И вдруг, словно похмелье, черная волна нахлынула на нее. Одиночество. Все это время она не ощущала, как она одинока. В Питере был папа со своей смешной заботой, потом - Атос; и "бандиты" (для кого-то - бандиты, а для нее - безопасные и забавные человечки). Потом была всепоглощающая ревность, обида, страстная жажда мести... Плотность чувств с лихвой заменяла ей общение. Потом - радость встречи с домом, Алка, возвращение веры в любовь...
      Сейчас - пустота. Пустота, пустота, пустота...
      Это было ужасно глупо с ее стороны - вот так сидеть и упиваться своим одиночеством, и, наконец, она решила, куда сейчас отправится: в политех к Алке на занятия. И посоветуется с ней. Или посоветуется потом, а сегодня снова сходит с ней к ее ребятам в общежитие. Развеяться. А там - будет видно.
      ...Звонок возвестил об окончании пары, и из аудитории в коридор посыпались симпатичные молодые ребята. Это явно были совмещенные занятия нескольких групп: ребят было много. Нескольких она узнала, узнавали и ее кивали, приветливо улыбались.
      Алка вышла одна из последних в сопровождении тоже знакомого Маше парня - того самого Сережи, который ухаживал за ней на той, памятной, вечеринке. "Очень характерно", - отметила про себя Маша. Алка с детства усиленно кокетничала именно с ЕЕ мальчиками. Они никогда не ссорились по этому поводу, ведь шансов у Алки "увести" мальчика практически не было, сама же она объясняла свое поведение так: "Просто, Машка, у тебя вкус хороший: только ты скажешь, что тебе мальчик нравится, смотрю, а он точно - классный..."
      Увидев Машу, Алка обрадованно помахала рукой, а Сережа потупился. Маша внутренне усмехнулась: какие они все-таки дети.
      - У нас еще пара, я тебе очень нужна? - спросила Алка, поравнявшись с ней.
      - Да, у меня, кажется, неприятности.
      - Ты в своем амплуа... Ладно, тогда я смываюсь, - Алка обернулась к Сергею. - Будь другом, устрой, чтобы на перекличке кто-нибудь за меня крикнул.
      - Устрою, - вроде бы даже с облегчением тряхнул тот светлой шевелюрой и побежал догонять остальных.
      - Что у тебя опять стряслось, пропащая ты душа? - накинулась Алка.
      - Сейчас все расскажу. Где тут присесть можно?
      - Деньги есть с собой?
      - Смотря сколько.
      - Тут прямо в корпусе кафе недавно открылось...
      - Ну, на это-то хватит...
      - Я всяко не "Форд" у тебя хотела попросить.
      - Кто тебя знает. Хотя, если сильно попросишь...
      - Ты уже достала своими барскими замашками. Пойдем.
      ...После рассказа Маши они довольно долго молчали, потягивая через соломинку коктейль. Неважный коктейль - отметила про себя Маша. За то - не дорогой.
      - Знаешь, - начала наконец Алка, - когда мы от Леши шли, и ты не захотела исчезнуть, я тебя не понимала. Я привыкла думать, что ты живешь в Питере, что тут ты - в гостях... Но потом поняла: тебе, везде было плохо, дома ты - только здесь...
      - Да нет, - перебила Маша, - иногда мне было очень хорошо...
      - С ним, - кивнула Алка. - А знаешь почему? Потому что в нем твоя душа неприкаянная нашла хоть что-то стабильное. Домашнее. Ведь не влюбилась же ты в какого-нибудь пижона питерского, мало их там что ли?
      - Хватает, - улыбнулась Маша, припомнив "Охту" и ее постоянных посетителей.
      - Так вот. Он для тебя был частицей дома...
      - Ну, не только...
      - Не перебивай, дай договорить, - чуть повысила Алка голос, и Маша, кивнув, стала внимательно слушать ее.
      - Из дома ты не сама уехала, тебя выперли. Отчим выпер. В Питере друзей настоящих ты себе не завела. И тут - Леша. Может быть, он для тебя и что-то большее, только лучше всего тебе было бы С НИМ и ЗДЕСЬ, понимаешь?
      Маша кивнула:
      - Да, ты, наверное, права.
      - Короче, что я хочу сказать. Я поняла, почему ты не исчезла. Ты вернулась НАСОВСЕМ. Но тем, что ты устроила сегодня, ты себе это сильно усложнила.
      Нельзя сказать, что Алка сообщила ей что-то новое, но она как бы упорядочила в машиной голове то, что она знала и раньше. И Маша была благодарна ей за это.
      - И как мне быть дальше?
      - К черту гордость. Нужно звонить в прокуратуру. Твоего Зыкова от дела отстранят, это факт...
      - Да, он и сам сказал...
      - Ну вот. А новый следователь поуважительней будет. И очень хорошо, что ты деньги не отдала. Нужно нанять самых лучших в городе адвокатов для тебя и для твоего Атосика. Тебе придется пройти через всю эту судебную волокиту, если ты действительно хочешь вернуться к спокойной жизни. Второй вариант - в бега.
      - Нет. Меня больше устраивает первый. А насчет адвокатов, думаешь, это может помочь? Со мной-то проще, а вот Леша...
      - Да там куча смягчающих обстоятельств! Его ведь тоже, как и тебя, использовали. И чем, к стати, дело кончилось: он пытался вырваться, ушел, не взяв ни копейки, а его "подельщики" приехали и ножом пырнули. За что? За то, что "завязал"... Чистосердечное признание, раскаяние, хороший адвокат, глядишь - три года строгого режима. Потом - за примерное поведение еще год скостят, останется два - как в армии. А то и вовсе под амнистию попадет...
      Маша смотрела на подругу и поражалась.
      - Откуда ты все это знаешь? Я помню, ты мечтала на юрфак поступить, но ведь не стала же.
      - Потому и не стала, что всей этой ерунды объелась. "Открою кодекс на любой странице и не могу - читаю до конца..." Противно стало. Когда маленькая была, во всей этой уголовщине какая-то романтика виделась. А потом поняла: это же люди... Плохие люди.
      К их столику кто-то подошел. Маша подняла голову. Сережа.
      - Так и знал, что тут вас поймаю, - присаживаясь, сказал он.
      Алка глянула на часы:
      - Ни фига себе, всю пару проболтали.
      - Пойдемте к нам, там сегодня опять какой-то сабантуй намечается, предложил Сергей.
      - В связи?
      - Двести лет граненому стакану, - плоско пошутил он.
      - Ясно, - удовлетворенно кивнула Алка и обратилась к Маше: - Двинем?
      Маша пожала плечами, хотя на самом деле чувствовала, что ей очень не лишним будет слегка развеяться. С этими ребятами она начинала чувствовать себя такой же маленькой, и это было приятно. Надо еще позвонить в прокуратуру... Да ладно, лучше сразу приду завтра. Тут она спохватилась:
      - Я не одета...
      - Так переоденься, - предложила Алка, - у тебя же платье с собой.
      - Оно мнется сильно. Если только в общежитии погладить...
      Сережа коротко оглядел ее с ног до головы. Сплошные джинсовые лохмотья.
      - Отлично, - заявил он. - Не вздумай переодеваться. Так с тобой хоть разговаривать не страшно. А когда ты при параде, все просто цепенеют.
      - Ого! - сделала большие глаза Алка. - А ты оказывается, мастер по части комплиментов!
      - Я не волшебник, - в тон ей ответил он, - я только учусь.
      Они засмеялись, и это явилось достойным началом последующей веселой оргии.
      4
      Домой возвращались втроем - Машу и Алку провожал Сергей.
      Был первый час ночи, шли пешком - просто, чтобы проветриться: все трое, особенно юноша, были изрядно подшофе.
      ...Разворошить муравейник, находясь в нем. Оскорбить СИСТЕМУ своей неуязвимостью! Возможно, Андрей Васильевич Зыков и не был уж очень плохим человеком. Но его рапорт уже обсуждался в кабинете начальника. И можно понять тех, кто принял решение: да, девчонка, да - ничего уж ТАКОГО не совершила, но потенциально она несет страшную угрозу. Как орудие. Она уже была орудием в руках уголовников средней руки, а что будет, если она попадет в иные, более крепкие и жадные, руки? Бешеная собака тоже не виновата в своей болезни и по сути своей может быть даже очень милым псом. Но бешеную собаку пристреливают.
      - Стоять! Руки за голову! - команда разорвала тишину ночи, когда ребята почти добрались до алкиного подъезда. Слепя, вспыхнули фары автомобиля.
      Реакция сработала только у видавшей виды Маши: рухнув на асфальт (вовремя!) она, уже под грохот выстрелов, откатилась в сторону, в темноту. Хмель сняло как рукой.
      Завизжала Алка. Краем глаза Маша увидела, как она и Сергей кинулись к подъезду. В них не стреляли. Стреляли в нее: пули ударялись об асфальт буквально в сантиметрах от нее. Она не успела испугаться. (Она не знала, что приказ был "уничтожить без предупреждения", а окрик "стоять!" был нарушением, глупой самодеятельностью исполнителей.)
      Фары погасли, моментально потухли и огни в доме, но Маша успела заметить, что машина МИЛИЦЕЙСКАЯ и была просто поражена этим. Но инстинкт и тренировка (не раз они с Атосом моделировали подобную ситуацию) делали свое дело: ни секунды она не оставалась на месте - то, вскакивая, перебегала зигзагами с места на место, то, упав, откатывалась в сторону.
      Наконец, она добралась до дома напротив и, шмыгнув за угол, припустила во всю прыть. Пальба тут же прекратилась. Взвыли двигатели машины.
      Знакомые с детства проулки спасали ее. Глаза привыкли к темноте. Перебравшись через штакетник, она хотела обогнуть деревянный домик (таких в центре города осталось совсем немного) и заранее опасалась двух собак, которые жили в этом дворе. Но неожиданно оказалось, что нет не только собак, но и самого дома. На его месте - стройка, только-только возведен первый этаж.
      С сердцем, бьющимся как молот, Маша по деревянному трапу вбежала в корпус. Тьма тут была кромешная, и она на ощупь добралась до лестницы. Присела на ступеньку и отдышалась.
      Итак, снова вне закона. На нее объявлена охота. Именно ОХОТА! Ее пытались расстрелять - без суда и следствия. Неужели у них не дрогнула рука? Неужели они не удивились такому заданию - не найти, не поймать, а просто-напросто убить безобидную на вид и безоружную девушку? Или как раз поэтому пули и не достигли цели? Формально подчинившись, кто-то кто решил не брать грех на душу. И оклик, возможно, был не случайной ошибкой.
      Но что же теперь делать? Без родителей, без дома, без друзей, без права на жизнь. Отчаяние не давало ей сосредоточиться.