– Не будь там одного человека, с какой радостью устремились бы мы на коршунов Севера!

– Ты прав, – ответил Гурт с грустью, – я тоже о нем думал и чувствую, что эти тяжелые мысли ослабляют мое мужество.

Король задумался.

– Таны, – обратился он вдруг к двум десяткам всадников, окруживших его, – за мной!

И, пришпорив коня, он поскакал прямо к той части дружины конунга, где развевалось знамя Тости. Таны последовали за ним в безмолвном удивлении. Подъехав к грозному строю, король остановился и произнес:

– Где Тости сын Годвина и Гюды?

– Что тебе надо, надменный враг? – спросил Тости.

Король немного помолчал, потом сказал нежным голосом:

– Твой брат, король Гарольд, шлет тебе поклон. Допустим ли мы, чтобы родные братья, сыновья одной матери, вступили друг с другом в борьбу, и притом – на земле своих отцов? – ответил Гарольд.

– А что дает король своему брату? – сказал Тости. – Нортумбрию он уже отдал сыну врага.

Король заколебался, но стоявший подле него всадник ответил поспешно за него:

– Если нортуберийцы снова согласятся принять тебя, Нортумбрия будет принадлежать тебе. Моркару же король отдаст взамен эссекское графство; если же нортуберийцы отвергнут тебя, то ты получишь все уделы, которые Гарольд обещал дать Гурту.

– Согласен! – ответил Тости. Но непредвиденное обстоятельство испортило дело: король Норвежский узнал о прибытии послов Гарольда и выехал из рядов на прекрасном коне, в сверкающем золотом шлеме и остановился близко от разговаривавших.

– А! – воскликнул Тости, увидев на равнине огромную тень северного гиганта. – Если я приму это предложение, что даст Гарольд другу моему и союзнику Харальду Суровому?

Услышав это, Гарольд поднял гордо голову и, смерив взглядом исполинский рост норвежца, сказал громким и отчетливым голосом:

– Ему будет выделено семь футов земли на могилу, или, так как он роста выше обыкновенного человека, то столько, сколько потребуется на его труп.

– Если так, то отправляйся назад и передай Гарольду, чтобы он готовился к битве, так как я не допущу, чтобы скальды осмелились говорить, что Тости заманил их короля, чтобы потом предать врагу. Он пришел сюда вместе со мною с целью добыть себе землю, как добывают ее воины, или умереть, как они умирают.

Тут один всадник, казавшийся гораздо моложе других и более нежного телосложения, шепнул королю:

– Не трать больше времени, не то твои войска начнут подозревать измену.

– Братская любовь вырвана из моего сердца, Хакон, – ответил король, – и мое сердце опять забилось одной любовью к Англии.

Он сделал рукой знак, повернул коня и удалился. Глаза норвежца были устремлены на статного всадника.

– Кто этот всадник, который говорил так умно? – спросил он, обращаясь к Тости.

– Король Гарольд, – ответил тот угрюмо.

– Как, – воскликнул Харальд, – и ты не объяснил мне это прежде? Никогда не вернулся бы он к себе рассказывать о судьбе текущего дня!

При всей свирепости Тости, при всей его ненависти и зависти к брату, в его сердце еще оставались остатки понятия о чести.

– Неосторожно поступил Гарольд, подвергаясь такой большой опасности, – ответил гордо Тости, – но он пришел с предложением мира и власти, и если бы я решился выдать его, то был бы не соперником его, а убийцей.

Харальд улыбнулся одобрительно и, обратившись к своим вождям, проговорил:

– Этот человек был пониже многих из нас, но сидел на коне как истинный воин.

Затем последний викинг, олицетворяющий в себе все черты времени, сошедшего вместе с ним в могилу, и представлявший себя образцом племени, от которого произошли нормандцы, запел воинскую песню. Но на середине он вдруг остановился и произнес с хладнокровием:

– Нет, эта песня плоха, попробую другую!

Он задумался, затем провел рукой по лбу, и лицо его осветилось огнем вдохновения. На этот раз все так чудно гармонировало с собственной восторженностью короля и его воинов, что никакими словами не выразить их состояния. Песня эта производила на всех норвежцев почти такое же действие, как сила рун на берсерков, воспламенявшая их жаждой крови и битв.

В это время англичане выдвинулись вперед и через несколько минут вступили в битву. Она началась наступлением английских конных воинов под командой Леофвайна и Хакона, но двойной ряд норвежских копий представлял грозную преграду, и всадники, не осмелившись произвести на нее прямое нападение, ограничились только тем, что объехали железный круг, не нанеся неприятелю ощутимого вреда, кроме как мечами и сулицами. Король Гарольд сошел с лошади и, как обычно, двинулся с отрядом пеших воинов; он находился в центре треугольника, откуда было больше возможности управлять движениями дружины. Избегая стороны, где начальствовал Тости, он направил своих воинов в самый центр неприятельских сил, где «Опустошитель земель» развевался над стеной щитов, обозначавший присутствие Харальда Сурового.

Град стрел и сулиц посыпался на англосаксов, но король Гарольд сдерживал их от желания схватиться в рукопашную с викингами. Он сам стоял на небольшом холме и, подвергаясь ежеминутно опасности быть убитым, следил с напряженным вниманием за конницей Леофвайна и Хакона, ожидая той минуты, когда норвежцы, обманутые мнимою нерешительностью и слабостью конников, сами перейдут в наступление.

Эта минута наконец наступила: воодушевленные звуком труб, звоном оружия и воинственными песнями своего короля и скальдов, норвежцы ринулись, как тигры, на ряды англичан.

– К секирам! – приказал Гарольд и, мгновенно выйдя из середины, повел дружину вперед.

Сокрушителен был напор саксонцев, они мгновенно разорвали круг и врезались в стену щитов. Секира короля поразила первой эту железную стену.

В это самое время из-под знамени вышел король Норвежский и с пением вошел в самую гущу сцепившихся ратников. Он бросил щит и, размахивая своим громадным мечом, разил направо и налево, пока не очистил все пространство вокруг себя. Англичане, отступая с ужасом перед этим берсерком, оставили впереди только одного бесстрашного воина, решившего преградить путь исполину.

В это время битва не была по характеру новой, а напоминала скорее эпизод из глубокой древности. Глядя на сражающихся, можно было подумать, что Один и Тор снова спустились на землю и бьются друг с другом. За королем-гигантом следовали его любимые скальды, распустив свои длинные волосы и сопровождая шествие воинственными песнями. И «Опустошитель земель», двигаясь за ними, колыхался в разные стороны, так что казалось, будто изображенный на нем ворон ожил и захлопал крыльями. А против гиганта один, но со спокойным лицом, с поднятой секирой, готовый кинуться вперед или отразить удар, твердый, как дуб, стоял неустрашимый король саксов.

С быстротой молнии сверкнул грозный меч Харальд и опустился с такой силой, что щит Гарольда распался пополам, а сам он от силы удара упал на колени. Но быстрее этого меча вскочил он на ноги, и не успел еще конунг поднять голову, наклоненную после удара, как секира короля обрушилась так метко на его шлем, что гигант зашатался, меч выпал из рук, и он пошатнулся. Этот смелый подвиг Гарольда придал мужество саксонцам; увидев, что их любимый вождь отделен от них толпой норвежцев, но несмотря на это, храбро прокладывает себе секирой путь к знамени, они приободрились, сомкнули свои ряды и с криками «Вперед!» пробились к Гарольду. Снова завязался рукопашный бой. Тем временем норвежского короля отнесли подальше, сняли с него смятый шлем и дали ему возможность отправиться от самого сильного из ударов, которые он когда-либо получал в битвах. Конунг отбросил с досадой свой шлем и с развевающимися золотистыми волосами бросился в гущу сражавшихся. Опять засверкал убийственный меч, опять разлетались на куски шлемы и щиты англосаксов. Пылая жаждой мести, Харальд носился, отыскивая короля Английского. Наконец его желание исполнилось, и он увидел поразившую его руку. Желая окончить битву и войну одним ударом, викинг рванулся к Гарольду, но в это мгновенье стрела, пущенная издали невидимой рукой, вонзилась ему в горло. Глухой звук, похожий на стон, вылетел из уст, кровь хлынула изо рта Харальда, и он, судорожно замахав руками, рухнул мертвым на землю. Увидев гибель своего короля, норвежцы испустили такой вопль отчаяния и бешенства, что битва, на несколько мгновений остановилась, и все притихли от общего трепета.

– Смелее! – воскликнул Гарольд, обращаясь к саксонцам. – И пусть земля наша послужит могилой для нарушителя ее спокойствия. Вперед же, к знамени, и победа за нами!

– Вперед, к знамени! – повторил Хакон, весь вымазанный кровью врагов и пеший, потому что конь его был убит. Высоко развевалось мрачное знамя, развеваясь на ветру, как вдруг перед Гарольдом, между ним и знаменем, показался Тости, которого легко было узнать по блеску его доспехов и свирепому смеху.

– О чем думаешь? – воскликнул Хакон. – Почему медлишь? Во имя счастья Англии покарай изменника!

Гарольд вздрогнул, рука его судорожно сжала руку Хакона. Он опустил секиру и с ужасом отошел от своего племянника.

Тут сражавшиеся убавили свой напор, потому что оба войска пребывали в страшном беспорядке и рады были минуте отдыха, чтобы немного оправиться.

Норвежцы не принадлежали к числу тех, кто оставляет поле битвы потому, что пал их вождь; напротив – они бились упорнее, горя жаждой мести за смерть предводителя. Но все-таки, если б не мужество и быстрота, с которыми Тости преградил саксонцам путь к «Опустошителю земель», сражение было бы для норвежцев проиграно.

Пользуясь передышкой, Гарольд, крайне взволнованный, подозвал Гурта и сказал ему:

– Ради всего дорогого тебе, Гурт, скачи скорее к Тости и уговори его согласиться на мое предложение. Мало того, скажи, что мы не будем помнить зла, что даже позволим возвратиться беспрепятственно на родину всем его союзникам... Сделай все, что найдешь нужным, но избавь меня, избавь всех нас от необходимости пролить кровь брата.

Услышав эти слова, благородный Гурт с чувством искреннего восторга прикоснулся губами к руке короля.

– Иду! – ответил он и в сопровождении только одного трубача отправился бесстрашно к рядам неприятеля.

Король в страшном волнении ждал возвращения Гурта; никто не подозревал, какие тяжелые мысли раздирали сердце Гарольда, у которого на пути к достижению власти были отняты один за другим все любимые им люди. Недолго пришлось ему ждать; не успел еще Гурт возвратиться, как яростный вопль, сопровождаемый звоном оружия, раздавшийся среди норвежцев, убедил короля в безуспешности его попытки.

Тости захотел выслушать Гурта только в присутствии норвежских вождей; а когда Гурт объяснил причину своего прибытия, то в ответ раздался единодушный крик:

– Мы скорее умрем все, чем оставим то поле, на котором потеряли нашего короля!

– Ты слышишь, что они говорят, – сказал надменно Тоста, – я говорю то же самое.

– Не на меня падет этот грех! – проговорил Гарольд, торжественно простирая руки к небу. – Итак, исполним теперь наш долг!

Пока все происходило, к скандинавам подошла помощь с их кораблей, что сделало бой неравным. Но Гарольд в эту минуту был таким же искусным и хладнокровным вождем, каким был в момент борьбы с Харальдом. Он постарался удержать саксонцев в непрерывном строю; и если иногда случалось, что напор превосходящей силы отрезал часть от общего строя, то она тотчас же пристраивалась к тому же грозному треугольнику. Один норвежец, встав на Стэнфордском мосту, в течение долгого времени отстаивал этот проход; более сорока саксонцев, по словам хроник, пало от его руки: Гарольд предлагал ему жизнь и хотел оказать его мужеству должный почет, но надменный герой не хотел даже слушать эти предложения и пал от руки Хакона. Он был воплощением Одина, с его смертью угасла последняя надежда викингов на победу; но тем не менее они не отступали, хотя многие умирали от утомления. Когда ночь начала окутывать темным покровом место страшного побоища, король находился среди груды разбросанных щитов, опираясь ногой на труп знаменосца и положив руку на древко «Опустошителя земель».

– Смотри! Там несут тело твоего брата! – прошептал ему Хакон на ухо, оттирая кровь со своего меча и опуская его в ножны.