- Хи-хи! - хихикнул хозяин и весело грянул: - Саша! давай самовар!..
      Такова была история портретов, и в частности Маркса. Но возвращаюсь к рассказу.
      ...После супа мы съели бефстроганов, выпили по стаканчику белого "Айданиля" винделправления, и Саша внесла кофе.
      И тут в кабинете грянул рассыпчатый телефонный звонок.
      - Маргарита Михална, наверно, - приятно улыбнулся хозяин и полетел в кабинет.
      - Да... да... - послышалось из кабинета, но через три мгновения донесся вопль: - Как?
      Глухо заквакала трубка, и опять вопль:
      - Владимир Иванович! Я же просил! Все служащие! Как же так?!
      - А-а! - ахнула кузина, - уж не обложили ли его?!
      Загремела с размаху трубка, и хозяин появился в дверях.
      - Обложили? - крикнула кузина.
      - Поздравляю, - бешено ответил хозяин, - обложили вас, дорогая!
      - Как?! - кузина встала, вся в пятнах, - они не имеют права! Я же говорила, что в то время я служила!
      - "Говорила", "говорила"! - передразнил хозяин, - не говорить нужно было, а самой посмотреть, что этот мерзавец домовой в списке пишет! А все ты, - повернулся он к кузену, - просил ведь, сходи, сходи! А теперь не угодно ли: он нас всех трех пометил!
      - Ду-рак ты, - ответил кузен, наливаясь кровью, - при чем здесь я? Я два раза говорил этой каналье, чтоб отметил как служащих! Ты сам виноват! Он твой знакомый. Сам бы и просил!
      - Сволочь он, а не знакомый! - загремел хозяин, - называется приятель! Трус несчастный. Ему лишь бы с себя ответственность снять.
      - На сколько? - крикнула кузина.
      - На пять-с!
      - А почему только меня? - спросила кузина.
      - Не беспокойся! - саркастически ответил хозяин, - дойдет и до меня и до него. Буква, видно, не дошла. Но только если тебя на пять, то на сколько же меня шарахнут?! Ну, вот что - рассиживаться тут нечего. Одевайтесь, поезжайте к районному инспектору - объясните, что ошибка. Я тоже поеду... Живо, живо!
      Кузина полетела из комнаты.
      - Что ж это такое? - горестно завопил хозяин, - ведь это ни отдыху ни сроку не дают. Не в дверь, так по телефону! От реквизиций отбрились, теперь налог. Доколе это будет продолжаться? Что они еще придумают?!
      Он взвел глаза на Карла Маркса, но тот сидел неподвижно и безмолвно. Выражение лица у него было такое, как будто он хотел сказать:
      - Это меня не касается!
      Край его бороды золотило апрельское солнце.
      * Михаил Булгаков. Круглая печать
      Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
      OCR Гуцев В.Н.
      На ст. Валдай рабочий службы пути
      остался без продуктов, потому что в
      вагоне-лавке не выдали продуктов без
      круглой печати. А пока жена рабочего
      искала печать, лавка уехала.
      Рабкор.
      Глава 1-я
      Вагон-лавка приехала на некую станцию.
      Глава 2-я
      Жена рабочего службы пути Ферапонта Родионова, законная Секлетея, явилась в лавку с заверенной на пять рублей книжкой.
      Глава 3-я
      Приказчик порхал как бабочка, вешал, мерил, сыпал, резал, заворачивал, упаковывал. Отвесив, отмерив, отсыпав, отрезав, завернув и упаковав, взял книжку Секлетеи, поглядел в нее, распаковал, развернул, обратно ссыпал и сказал:
      Глава 4-я
      - Не могу-с!
      Глава 5-я
      - Почему? - спросила пораженная Секлетея.
      Глава 6-я
      - Круглой печати у вас нету.
      Глава 7-я
      - Где ж они потеряли свои бесстыжие глаза? - спросила Секлетея, неизвестно на кого намекая - не то на помощника начальника участка, подписывавшего книжку, не то на артельного старосту-ротозея.
      Глава 8-я
      - Дуй, тетка, в местком или к другому помощнику начальника участка или начальнику станции, - посоветовал приказчик.
      Глава 9-я
      Тетка дунула, все время ворча что-то про сукиных сынов...
      Глава 10-я
      - Приложите мне круглую печать, да поскорее, - попросила она в месткоме.
      - С удовольствием бы, тетка, и печать у нас есть, да не имеем права, ответили ей местком и начальник станции.
      Глава 11-я
      - А я имею право, я бы и приложил тебе, тетка, но у меня печати нет, ответил ей другой помощник начальника участка.
      Глава 12-я
      Тетка взвыла и кинулась в лавку.
      Глава 13-я
      А та взяла и уехала.
      Глава 14-я
      А контора, составляя списки на жалованье, вычла с Ферапонта Родионова пять рублей за якобы взятые продукты.
      Глава 15-я
      А Ферапонт Родионов ругался скверными словами, узнав про это. И был совершенно прав.
      Глава последняя
      В общем и целом, безобразники и волокитчики сидят на некоей станции и в ее окрестностях.
      * Михаил Булгаков. Тайны мадридского двора
      Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
      OCR Гуцев В.Н.
      В комнате, освещенной керосиновой лампой, сидел конторщик 2-й восстановительной организации Угрюмый и говорил своему гостю, конторщику Петухову:
      - Хорошо вам, чертям! Живете в Киеве. Там у вас древности всякие, святыни, монастыри, театры и кабаре... а в этом паршивом Полоцке ничего нет, кроме грязи и свиней. Правда, что у вас эти самые... купола обновляются?
      - Врут, - басом ответил Петухов, - ходил я смотреть на сенной базар. Купол как купол. Это бабы выдумали.
      - Плохо! - вздохнул Угрюмый. - Храмы разваливаются, а бог и ухом не ведет... Вон Спасский монастырь... Совершенно рассыпался. Совзнаков нету на небе, вот главная беда.
      Угрюмый вздохнул, поболтал ложечкой в мутном чае и продолжал:
      - Кстати о совзнаках. Нету, нету, а то бывает - бац! - и свалятся они тебе на голову. У нас, например, изумительная история с этими знаками произошла. Сделали мы заявку на май на четыре миллиона двести одна тысяча с копейками из расчета на две тысячи семьсот рабочих, а центр возьми да и дай четыре миллиона семьсот тридцать тысяч на фактически бывшие 817 человек.
      - Вре!! - крикнул Петухов.
      - Вот тебе и "вре"! - ответил Угрюмый. - Чтоб я с этого места не сошел!
      - Так это, стало быть, остаток получается?
      - А как же. Но тут, понимаешь ли, задача в том, чтобы денежки эти без остатка в расход запихнуть.
      - Это как же? - изумился Петухов. Угрюмый оглянулся, прислушался и таинственно зашептал:
      - А на манер нашего начальника механических мастерских. У него, понимаешь ли, такой обычай - выпишет материалов на заказ в пять раз больше, чем нужно, и все в расход и загонит! Ему уж говорили: смотрите, как бы вам по шапке не попало. Ну да, говорит, по шапке... Руки коротки! У меня уважительная причина - кладовой нет. Способный парень!
      - А не сядет? - восторженно спросил Петухов.
      - Обязательно сядет. Вспомни мое слово. И сядет из-за мастерских. Не клеится у него с мастерскими, хоть ты плачь. Дрова вручную пилит, потому что приводная пила бездействует, а 30-сильный двигатель качает один вентилятор для четырех кузнечных горнов!
      Петухов захохотал и подавился.
      - Тише ты! - зашептал Угрюмый, - это что?.. А вот потеха была недавно с заклепками (Угрюмый хихикнул), - зачем, говорит, нам закупать заклепки, когда у нас своя мастерская есть? Я, говорит, на всю Россию заклепок наворочаю! Ну, и наворочал... 308 пудов. Красивые замечательно: кривые, с утолщением и пережженные. Сто двадцать восемь пудов пришлось в переработку пустить, а остальные и до сих пор на складе стоят.
      - Ну, дела! - ахнул Петухов.
      - Это что! - оживился Угрюмый, - ты послушай, что у нас с отчетностью творится. У тебя волосы дыбом станут. Есть у нас в механической мастерской Эр-ка-ка, и есть инструментальщик Белявский, - сипел Угрюмый, - он же и член Эр-ка-ка. Так он, представь себе, все заказы себе забрал. Сам расценивает, сам же исполняет и сам деньги получает.
      Инженер Гейнеман в целях упрощения всяких формальностей по счетно-финансовой части завел такой порядок. Смотрю я однажды и вижу: счет э 91 на сдельные работы, исполненные сдельщиком Кузнецовым Михаилом с товарищами, на сумму 42 475 р. Выдал артельщик такой-то, получил Кузнецов. И больше ничего!
      - Постой, - перебил Петухов, - а может, у него товарищей никаких не было?
      - Вот то-то и есть!
      - Да и как же это?
      - Наивный ты парень, - вздохнул Угрюмый, - у него ж, у Гейнемана этого, весь штат в конторе состоит из родственников. Заведующий Гейнеман, производитель работ - зять его, Марков, техник - его родная сестра Эмма Маркова, конторщица - его дочь родная Гейнеман, табельщик - племянник Гейнеман, машинистка - Шульман, племянница родной жены!
      - Внуков у Гейнемана нету? - спросил ошеломленный Петухов.
      - Внуков нету, к сожалению.
      Петухов глотнул чаю и спросил:
      - Позволь, друг, а куда ж Эр-ка-и смотрит?
      Угрюмый свистнул и зашептал:
      - Чудак! Эр-ка-и! У нас Эр-ка-и - Якутович Тимофей. Славный парнишка, свой человек. Ему что ни дай - все подпишет.
      - Добродушный? - спросил Петухов.
      - Ни черта не добродушный, а болтают у нас (Угрюмый наклонился к растопыренному уху Петухова), будто получил он десять возов дров из материалов мостов Западной Двины, 4 1/2 пуда муки и 43 аршина мануфактуры. Дай тебе мануфактуры, и ты будешь добродушный,
      - Тайны мадридского двора! - восхищенно воскликнул Петухов.
      - Да уж это тайны, - согласился Угрюмый, - только, понимаешь ли, вышли у нас с этими тайнами уже явные неприятности. Приезжают в один прекрасный день два каких-то фрукта. Невзрачные по виду, брючишки обтрепанные, и говорят: "Позвольте ваши книги". Ну, дали мы. И началась тут потеха. По-нашему, если отчетность на год отстала - пустяки! А по-ихнему преступление. По-нашему - кассовые книги заверять и шнуровать не надо, а по-ихнему - надо! По-нашему - нарезать болты вручную продуктивно, а по-ихнему - нужно механически! Клепку мостовой фермы на мосту, по-нашему, нужно вручную производить, а по-ихнему - это преступно! Так и не столковались. Уехали, а у нас с тех пор никакого спокойствия нет. Не наделали б чего-нибудь эти самые визитеры? Вот и ходим кислые.
      - М-да, это неприятности... - согласился Петухов.
      Оба замолчали. Зеленый абажур окрашивал лица в зеленый цвет, и оба конторщика походили на таинственных гномов. Лампа зловеще гудела.
      * Михаил Булгаков. Под стеклянным небом
      Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
      OCR Гуцев В.Н.
      Жулябия в серых полосатых брюках и шапке, обитой вытертым мехом, с небольшим мешочком в руках. Физиономия словно пчелами искусанная, и между толстыми губами жеваная папироска.
      Мимо блестящего швейцара просунулась фигурка. В серой шинели и в фуражке с треснувшим пополам козырьком. На лице беспокойство, растерянность. Самогонный нос. Несомненно, курьер из какого-нибудь учреждения. Жулябия, метнув глазами, зашаркала резиновыми галошами и подсунулась к курьеру.
      - Что продаешь?
      - Облигацию... - ответил курьер и разжал кулак. Из него выглянула сизая облигация.
      - Почем? - Жулябины глаза ввинтились в облигацию.
      - Сто десять бы... - квакнул, заикнувшись, курьер. Боевые искры сверкнули в глазах на распухшем лице.
      - Симпатичное лицо у тебя, вот что я тебе скажу, - заговорила жулябия, - за лицо тебе предлагаю: девяносто рубликов. Желаешь? Другому бы не дала. Но ты мне понравился.
      У курьера рот от изумления стал круглым под мочальными усами. Он машинально повернулся к зеркальному окну магазина, ища в нем своего отражения. Веселые огни заиграли в жулябиных глазах. Курьер отразился в зеркале во всем очаровании своего симпатичного лица под перебитым козырьком.
      - По рукам? - стремительно произвела второй натиск жулябия.
      - Да как же... Господи, ведь давали-то нам по 125...
      - Чудак! Давали! Дать и я тебе дам за 125. Хоть сию минуту. Ты, брат, не забывай, что давать - это одно, а брать - совсем другое.
      - Да ведь они в мае 200 будут...
      - Это резонно! - победно рявкнула жулябия, - так вот даю тебе совет: держи ее до мая!
      И тут жулябия круто вильнула на 180o и сделала вид, что уходит. Но на курьера уже наплывали двое новых ловцов. Бронзовый лик юго-восточного человека и расплывчатый бритый московский блин. Поэтому жулябия круто сыграла назад.
      - Вот последнее мое слово. Чтобы не ходил ты тут и не страдал, даю тебе еще два рублика. Мой трамвай. Исключительно потому, что ты - хороший человек.
      - Давайте! - пискнул в каком-то отчаянии курьер и двинул фуражку на затылок.
      x x x
      В бесконечных продолговатых стеклянных крышах торговых рядов - бледный весенний свет. На балконе над фонтаном медный оркестр играет то нудные вальсы, то какую-то музыкальную гнусность - "попурри из русских песен", от которой вянут уши.
      Вокруг фонтана непрерывное шарканье и шелест. Ни выкриков, ни громкого говора. Но то и дело проходящие фигуры начинают бормотать:
      - Куплю доллары, продам доллары.
      - Куплю займ, банкноты куплю.
      И чаще всего, таинственнее, настороженнее:
      - Куплю золото. Продам золото...
      - Золото... золото... золото... золото...
      Золота не видно, золота не слышно, но золото чувствуется в воздухе. Незримое золото где-то тут бьется в крови.
      Выныривает в куцей куртке валютчик и начинает волчьим шагом уходить по проходу вбок от фонтана. За ним тащится другая фигура. В укромном пустом углу у дверей, ведущих к памятнику Минина и Пожарского, остановка.
      Из недр куцего пальто словно волшебством выскакивает золотой диск. Вот оно, золото.
      Фигура вертит в руках, озираясь, золотушку с царским портретом.
      - А она, тово... хорошая?
      Куцее пальто презрительно фыркает:
      - Здесь не Сухаревка. Я их сам не делаю.
      Фигура боязливо озирается, наклоняется и легонько бросает монетку на пол. Мгновенный, ясный золотой звон. Золото! Монетка исчезает в кармане пальто. Куцее пальто мнет и пересчитывает дензнаки. Быстро расходятся. И снова беспрерывное кружение у фонтана. И шепот, шепот... Золото... золо... зо...
      x x x
      Один из коридоров рядов загорожен. У загородки сидит загадочно улыбающийся гражданин с билетной книжкой в руках. Угодно идти совершать операции на бирже, пожалуйте билет за 40 лимонов.
      Вне огороженного пространства операции не поощряются ни в коей мере. Но ведь нельзя же людям запретить гулять в рядах возле фонтана! А если люди бормочут, словно во сне? Опять-таки никакого криминала в этом обнаружить нельзя. Идет гражданин и шепчет, даже ни к кому не обращаясь:
      - Куплю мелкое серебро... куплю мелкое серебро...
      Мало ли оригиналов!..
      Среди сомнамбулических джентльменов появляются дамы салопного вида с тревожными глазами. Жены чиновников - случайные валютчицы. Или пришли продать золотушки, что на черный день хранились в штопаных носках в комоде, или, обуреваемые жадностью, пришли купить одну-две монеты. Нажужжали знакомые в уши, что десятка растет, растет... растет... Золото... золото...
      - Золото, Марь Иванна, надо купить. Это дело верное.
      Марь Иванна жмется в темный угол в рядах. Марь Иванна звякнет монеткой об пол.
      - А она не обтертая?
      - Вы, мадам... - обижается валютчик, - довольно странно с вашей стороны, мадам!
      - Ну, ну, вы не обижайтесь! Да вот царь тут какой-то странный. Выражение лица у него...
      - Я, мадам, ему выражения лица не делал. Обыкновенное выражение.
      Марь Иванна торопливо вытаскивает из сумочки скомканные бумажки. Монетка исчезает на дне сумочки.
      В толпе профессионалов мелькают случайные фуражки с вытертыми околышами. Все по тому же случайному золотому делу. Мелькают подкрашенные и бледные ночные бабочки-женщины. Обыкновенные прохожие, что сквозным током идут через галереи с Николаевской на Ильинку, покупатели в бесчисленные магазины ГУМа в рядах. Они смешиваются, сталкиваются, растворяются в гуще валютчиков, вертящихся у фонтана и в галереях. Среди них профессионалы всех типов и видов. Московские в шапках с наушниками с мрачной думой в глазах, с неряшливыми небритыми лицами, темные восточные, западные и южные люди. Вытертые, ветром подбитые пальто и дорогие бобровые воротники. Сухаревские ботинки-лепешки и изящная лаковая обувь. Седые и безусые. Наглые и вежливые. Медлительные и неуловимые, как ртуть. Профессионалы. Ничем не занимаются, ничем не интересуются, кроме золота, золота, золота. Часами бродят у фонтана. Выглядывают, высматривают, выклевывают.
      x x x
      В пять часов дня. Когда в куполах еще полный серо-матовый, дневной, весенний, стеклянный свет, в галереях светло, гулко. В окнах магазинов горят лампы. На углу у фонтана в витринах играют золотые искры на портсигарах, кубках, подстаканниках, на камнях-самоцветах. Из кафе пахнет жареным. Лотереи-аллегри с полу бутылочками кислого вина и миниатюрными коробками конфет бойко торгуют.
      Но вот сверлит свисток. Конец черной бирже на сегодняшний день. Из-за загородки сыпят биржевики. Конец и фонтанной чернейшей бирже, что торгует шепотом и озираясь. Еще шелестит торопливо:
      - Золото... золото.
      Еще ловят быстрыми взглядами покупателей. Десятка прыгнула на 15 лимонов вверх. Но уже редеет толпа. Расползаются к выходам черные шубы, серые пальто. Пустеют коридоры. Звонко стучат шаги. Ближе весенний вечер, и в стеклянном продолговатом, мелко переплетенном небе нежно и медленно разливается вечерняя заря.
      * Михаил Булгаков. Спектакль в петушках
      Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
      OCR Гуцев В.Н.
      I
      ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ ТЕАТР
      Он был в теплой кацавейке на вате, в штанах и сапогах. Обыкновенные усы, бородка, нос средний. Особая примета у этого человека, впрочем, имелась - человек ненавидел театр. Ненависть его питалась каждый день и выросла в конце концов в злобную фурию, слопавшую человека без остатка, - он начал подозрительно кашлять, и на щеках у него появился пятнистый румянец. Театр стоял тут же, в двух шагах, на ст. Петушки, где человек служил в качестве ПЗП (говорю "служил", потому что, может быть, сейчас его уже убили).
      II
      ЗЛОВЕЩАЯ БУМАГА
      Однажды человек получил таинственную бумагу и уткнулся в нее носом. Дочитав ее, он стал багровый от радости. Глаза его засияли, как звезды.
      - Ладно... ладно... ладно, - забормотал он, - ладно... я тебя отгорожу. Я тебя отгорожу! Я тебя так отгорожу... - Тут он набрал воздуху в истощенную грудь и гаркнул: - Эй!!
      И перед человеком появились рабочие. Не известно никому, какие распоряжения он дал честным труженикам (они не виноваты, повторяю это тысячу раз). Известно, что к вечеру вокруг театра появились, как свечка, вколоченные столбы. Многие видели эти столбы, но так как никому и в голову не могли прийти подозрения насчет адского плана человека, то на столбы особенного внимания никто и не обратил.
      - Опять наш ПЗП какую-то ерунду придумал, - сказали некоторые и разошлись.
      III
      КОЛЮЧАЯ ПРОВОЛОКА ПРИЕХАЛА
      К сожалению, никто не видел, как она появилась, потому что все были, как полагается, на работе. Честные труженики натаскали громадные круги колючей проволоки, размотали их, а затем наглухо затянули по столбам весь театр кругом. Вы думаете, что это было сделано как-нибудь наспех? Паршиво? Ошибаетесь. Это было мощное проволочное окопного типа заграждение, о которое могли бы разбиться лучшие железные полки. Был оставлен только один лаз, и этот лаз был шириной в одну сажень...
      IV
      СПЕКТАКЛЬ В ПЕТУШКАХ
      И вот, дорогие граждане, вечером был назначен спектакль. О спектакле знали все, а о колючей проволоке вокруг спектакля никто не знал. И в сумерки со всех концов к театру потекли весело улыбающиеся железнодорожники со своими семьями.
      Вой стоял над Петушками! Стон и скрежет зубовный!! Лучшая и самая прочная материя, купленная по рабочему кредиту, рвалась, как папиросная бумага. Одного прикосновения к проклятому заграждению было достаточно, чтобы штаны превратить в клочья.
      Железнодорожная рать легла на проволочных заграждениях вся до последнего человека и оставила на них юбки, кофты, лоскутья пальто и жирные куски ваты из подкладки. Рваная рать лезла в театр, роняя капли крови, и крыла ПЗП такими словами, что их в газете напечатать нельзя...
      - ...!!
      - ...!!!
      V
      ПОЖАР!!
      Скажем теоретически: может быть в петушковском театре пожар? Ответьте прямо: может или нет?
      - Может. От этого не застрахован ни один театр.
      - Ну-с, представляете себе, что произойдет в театре, который снаружи закутан наглухо колючей проволокой? Вот то-то.
      ТЕЛЕГРАММА ПЗП В ПЕТУШКИ:
      Уберите проволоку, к чертям.
      * Михаил Булгаков. Спиритический сеанс
      Рассказ
      Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.
      OCR Гуцев В.Н.
      Не стоит вызывать его!
      Не стоит вызывать его!
      Речитатив Мефистофеля
      I
      Дура Ксюшка доложила:
      - Там к тебе мужик пришел...
      Madame Лузина вспыхнула:
      - Во-первых, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты мне "ты" не говорила! Какой такой мужик?
      И выплыла в переднюю.
      В передней вешал фуражку на олений рог Ксаверий Антонович Лисиневич и кисло улыбался. Он слышал Ксюшкин доклад.
      Madame Лузина вспыхнула вторично.
      - Ах, боже! Извините, Ксаверий Антоныч! Эта деревенская дура!.. Она всех так... Здравствуйте!
      - О, помилуйте!.. - светски растопырил руки Лисиневич. - Добрый вечер, Зинаида Ивановна! - он свел ноги в третью позицию, склонил голову и поднес руку madame Лузиной к губам.
      Но только что он собрался бросить на madame долгий и липкий взгляд, как из двери выполз муж Павел Петрович. И взгляд угас.
      - Да-а... - немедленно начал волынку Павел Петрович, - "мужик"... хе-хе! Ди-ка-ри! Форменные дикари. Я вот думаю: свобода там... Коммунизм. Помилуйте! Как можно мечтать о коммунизме, когда кругом такие Ксюши! Мужик... Хе-хе! Вы уж извините, ради бога! Муж...
      "А дурак!" - подумала madame Лузина и перебила:
      - Да что ж мы в передней?.. Пожалуйте в столовую...
      - Да, милости просим в столовую, - скрепил Павел Петрович, - прошу!
      Вся компания, согнувшись, пролезла под черной трубой и вышла в столовую.
      - Я и говорю, - продолжал Павел Петрович, обнимая за талию гостя, коммунизм... Спору нет: Ленин человек гениальный, но... да, вот не угодно ли пайковую... хе-хе! Сегодня получил... Но коммунизм - это такая вещь, что она, так сказать, по своему существу .. Ах, разорванная? Возьмите другую, вот с краю... По своей сути требует известного развития... Ах, подмоченная? Ну и папиросы! Вот, пожалуйста, эту... По своему содержанию... Погодите, разгорится... Ну и спички! Тоже пайковые... Известного сознания...
      - Погоди, Поль! Ксаверий Антонович, чай до или после?
      - Я думаю... э-э, до, - ответил Ксаверий Антонович.
      - Ксюшка! Примус! Сейчас все придут! Все страшно заинтересованы! Страшно?! Я пригласила и Софью Ильиничну...
      - А столик?
      - Достали! Достали! Но только... Он с гвоздями. Но ведь, я думаю, ничего?
      - Гм... Конечно, это нехорошо... Но как-нибудь обойдемся...
      Ксаверий Антонович окинул взглядом трехногий столик с инкрустацией, и пальцы у него сами собой шевельнулись.
      Павел Петрович заговорил:
      - Я, признаться, не верю. Не верю, как хотите. Хотя, правда, в природе...
      - Ах, что ты говоришь! Это безумно интересно! Но предупреждаю: я буду бояться!
      Madame Лузина оживленно блестела глазами, затем выбежала в переднюю, поправила наскоро прическу у зеркала и впорхнула в кухню. Оттуда донесся рев примуса и хлопанье Ксюшкиных пяток.
      - Я думаю, - начал Павел Петрович, но не кончил.
      В передней постучали. Первая явилась Леночка, затем квартирант. Не заставила себя ждать и Софья Ильинична, учительница II-ой ступени. А тотчас же за ней явился и Боборицкий с невестой Ниночкой.
      Столовая наполнилась хохотом и табачным дымом.
      - Давно, давно нужно было устроить!
      - Я, признаться...
      - Ксаверий Антонович! Вы будете медиум! Ведь да? Да?
      - Господа, - кокетничал Ксаверий Антонович, - я ведь, в сущности, такой же непосвященный... Хотя...
      - Э-э, нет! У вас столик на воздух поднимался!
      - Я, признаться...
      - Уверяю тебя, Маня собственными глазами видела зеленоватый свет!..
      - Какой ужас! Я не хочу!
      - При свете! При свете! Иначе я не согласна! - кричала крепко сколоченная, материальная Софья Ильинична, - иначе я не поверю!
      - Позвольте... Дадим честное слово...
      - Нет! Нет! В темноте! Когда Юлий Цезор выстучал нам смерть...
      - Ах, я не могу! О смерти не спрашивать! - кричала невеста Боборицкого, а Боборицкий томно шептал:
      - В темноте! В темноте!
      Ксюшка, с открытым от изумленья ртом, внесла чайник. Madame Лузина загремела чашками.
      - Скорее, господа, не будем терять времени!..
      И сели за чай...
      ...Шалью, по указанию Ксаверия Антоновича, наглухо закрыли окно. В передней потушили свет, и Ксюшке приказали сидеть на кухне и не топать пятками. Сели, и стала темь...
      II
      Ксюшка заскучала и встревожилась сразу. Какая-то чертовщина... Всюду темень. Заперлись. Сперва тишина, потом тихое, мерное постукивание. Услыхав его, Ксюшка застыла. Страшно стало. Опять тишина. Потом неясный голос...
      - Господи?..
      Ксюшка шевельнулась на замасленном табурете и стала прислушиваться...
      Тук... Тук... Тук... Будто голос гостьи (чистая тунба, прости господи!) забубнил:
      - А, га, га, га...
      Тук... Тук ..
      Ксюшка на табурете, как маятник, качалась от страха к любопытству... То черт с рогами мерещился за черным окном, то тянуло в переднюю...
      Наконец не выдержала. Прикрыла дверь в освещенную кухню и шмыгнула в переднюю. Тыча руками, наткнулась на сундуки. Протиснулась дальше, пошарила, разглядела дверь и приникла к скважине... Но в скважине была адова тьма, из которой доносились голоса...
      III
      - Ду-ух, кто ты?
      - А, бе, ве, ге, де, е, же, зе, и...
      Тук!
      - И! - вздохнули голоса.
      - А, бе, ве, ге...
      - Им!
      Тук тук,, тук...
      - Им-пе-ра!.. О-о! Господа...
      - Император На-по... Тук .. Тук...
      - На-по-ле-он!!. Боже, как интересно!..
      - Тише!.. Спросите! Спрашивайте!
      - Что?.. Да, спрашивайте!.. Ну, кто хочет?..
      - Дух императора, - прерывисто и взволнованно спросила Леночка, скажи, стоит ли мне переходить из Главхима в Желеском? Или нет?..
      Тук... Тук... Тук...
      - Ду-у... Ду-ра! - отчетливо ответил император Наполеон.
      - Ги-и! - гигикнул дерзкий квартирант.
      Смешок пробежал по цепи.
      Софья Ильинична сердито шепнула:
      - Разве можно спрашивать ерунду!
      Уши Леночки горели во тьме.
      - Не сердись, добрый дух! - взмолилась она, - если не сердишься, стукни один раз!
      Наполеон, повинуясь рукам Ксаверия Антоновича, ухитрившегося делать сразу два дела - щекотать губами шею madame Лузиной и вертеть стол, взмахнул ножкой и впился ею в мозоль Павла Петровича.
      - Сс-с! - болезненно прошипел Павел Петрович.
      - Тише!.. Спрашивайте!
      - У вас никого посторонних нет в квартире? - спросил осторожный Боборицкий.
      - Нет! Нет! Говорите смело!
      - Дух императора, скажи, сколько времени еще будут у власти большевики?
      - А-а!.. Это интересно! Тише!.. Считайте!.. Та-ак, та-ак, - застучал Наполеон, припадая на одну ножку.
      - Те... эр... и... три... ме-ся-ца!
      - А-а!!
      - Слава богу! - вскричала невеста. - Я их так ненавижу!
      - Тсс! Что вы?!
      - Да никого нет!
      - Кто их свергнет? Дух, скажи!..
      Дыхание затаили... Та-ак, та-ак ..
      ...Ксюшку распирало от любопытства...
      Наконец она не вытерпела. Отшатнувшись от собственного отражения, мелькнувшего во мгле зеркала, она протиснулась между сундуками обратно в кухню. Захватила платок, шмыгнула обратно в переднюю, поколебалась немного перед ключом. Потом решилась, тихонько прикрыла дверь и, дав волю пяткам, понеслась к Маше нижней.
      IV
      Маша нижняя нашлась на парадной лестнице у лифта внизу вместе с Дуськой из пятого этажа. В кармане у нижней Маши было на 100 тысяч семечек.
      Ксюшка излилась.
      - Заперлись они, девоньки... Записывают про императора и про большевиков... Темно в квартире, страсть!.. Жилец, барин, барыня, хахаль ейный, учительша...
      - Ну!! - изумлялась нижняя и Дуська, а мозаичный пол покрывался липкой шелухой...
      Дверь в квартире э 3 хлопнула, и по лестнице двинулся вниз бравый в необыкновенных штанах. Дуська, и Ксюшка, и нижняя Маша скосили глаза. Штаны до колен были как штаны из хорошей диагонали, но от колен расширялись, расширялись и становились как колокола.
      Квадратная бронзовая грудь распирала фуфайку, а на бедре тускло и мрачно глядело из кожаной штуки востроносое дуло.
      Бравый, лихо закинув голову с золотыми буквами на лбу, легко перебирая ногами, отчего колокола мотались, спустился к лифту и, обжегши мимолетным взглядом всех троих, двинулся к выходу...
      - Лампы потушили, чтобы я, значит, не видела... Хи-хи!.. и записывают... большевикам, говорят, крышка... Инпиратор... Хи! Хи!
      С бравым что-то произошло. Лакированные ботинки вдруг стали прилипать к полу. Шаг его замедлился. Бравый вдруг остановился, пошарил в кармане, как будто что-то забыл, потом зевнул и вдруг, очевидно раздумав, вместо того чтобы выйти в парадное, повернулся и сел на скамью, скрывшись из Ксюшкиного поля зрения за стеклянным выступом с надписью "швейцар".
      Заинтересовал его, по-видимому, рыжий потрескавшийся купидон на стене. В купидона он впился и стал его изучать...
      ...Облегчив душу, Ксюшка затопотала обратно. Бравый уныло зевнул, глянул на браслет-часы, пожал плечами и, видимо соскучившись ждать кого-то из квартиры э 3, поднялся и, развинченно помахивая колоколами, пошел на расстоянии одного марша за Ксюшкой...
      Когда Ксюшка скрылась, стараясь не хлопнуть дверью, в квартире, в темноте на площадке вспыхнула спичка у белого номерка - "24". Бравый уже не прилипал и не позевывал.
      - Двадцать четыре, - сосредоточенно сказал он самому себе и, бодрый и оживленный, стрелой понесся вниз через все шесть этажей.