- Что произошло?
      - Ну, когда я вернулся из Нового Орлеана, то написал несколько рассказов. Пока я был на работе, ей понравилось шарить у меня в столе. Она прочитала пару рассказов и обиделась.
      - А о чем они были?
      - О, она прочла что-то по поводу того, как я скакал по постелям некоторых женщин в Новом Орлеане.
      - Рассказы были правдивы?
      - Как у тебя с Безумной Мухой? - спросил он.
      Ребенок родился - девочка, Наоми Луиза Харрис. Они с матерью жили в Санта-Монике, и Харрис раз в неделю ездил с ними повидаться. Он платил алименты и продолжал попивать свое пиво. Потом я узнал, что он ведет еженедельную колонку в подпольной газетке Лос-Анжелесская Линия Жизни. Свои колонки он называл Наброски Первоклассного Маньяка. Проза у него была такой же, как и поэзия - недисциплинированная, антиобщественная и ленивая.
      Харрис отрастил себе козлиную бороденку и отпустил волосы. Когда я увидел его в следующий раз, он жил с 35-летней девахой по имени Сьюзан, хорошенькой и рыжей.
      Сьюзан работала в магазине художественных принадлежностей, писала сама и сносно играла на гитаре. А также время от времени пила пиво с Рэндаллом - а это уже кое-что по сравнению с Марджи. Двор казался чище. Когда Харрис прикончил бутылку, то швырнул ее не на пол, а бумажный кулек. Хотя он по-прежнему оставался мерзким пьянчугой.
      - Пишу роман, - сообщил он мне, - и периодически мне устраивают литературные вечера в ближайших университетах. Еще одно чтение на подходе в Мичигане, и еще одно - в Нью-Мексико. Довольно хорошие предложения. Мне не нравится читать, но читаю я хорошо. Я им шоу устраиваю и даю кое-что из хорошей поэзии.
      К тому же, Харрис начал рисовать. Маслом писал он не шибко. Он писал, как наклюкавшийся водки пятилетний ребенок, но умудрился-таки продать одно-два произведения за 40 или 50 долларов. Рассказал, что подумывает бросить работу. И бросил три недели спустя, чтобы поехать на чтения в Мичиган. Отпуск свой он уже израсходовал на поездку в Новый Орлеан.
      Помню, как-то раз он мне поклялся:
      - Никогда не буду читать перед этими блядскими пиявками, Чинаски. Так и сойду в могилу, не проведя ни одного вечера. Это все от тщеславия, от продажности. - Я не стал напоминать ему о том заявлении.
      Его роман Смерть В Жизни Всех Глаз На Земле выпустило маленькое, но престижное издательство, платившее стандартные гонорары. Обзоры критики были хороши, даже тот, что напечатало Нью-Йоркское Книжное Обозрение. Но он по-прежнему был мерзким пьянчугой и множество раз ссорился со Сьюзан по поводу своего пьянства.
      Наконец, после одного кошмарного запоя, когда он бесился, матерился и орал всю ночь, Сьюзан его бросила. Я увидел Рэндалла через несколько дней после ее ухода.
      Харрис странно притих, почти не сволочился.
      - Я любил ее, Чинаски, - сказал он мне. - Не переживу я этого, малыш.
      - Переживешь, Рэндалл. Вот увидишь. Еще как переживешь. Человек гораздо более выносливая тварь, чем ты думаешь.
      - Блядь, - ответил он. - Твоими бы устами. У меня вот такенная дыра в брюхе.
      Много хороших мужиков оказалось под мостом из-за бабы. А они этого не чувствуют так, как мы.
      - Чувствуют. Она просто с твоими запоями справиться не могла.
      - Еб твою мать, чувак, да я почти все свое под газом пишу.
      - Это что, тайна?
      - Да, блядь. Когда я трезвый, я - всего-навсего экспедитор, да и то не очень хороший...
      Я ушел тогда от него, а он все нависал над своим пивом.
      Три месяца спустя я снова его навестил. Харрис все так же жил в своем переднем дворе. Он представил меня Сандре, приятной блондиночке 27 лет. Ее отец работал судьей Верховного Суда, а она доучивалась в Университете Южной Калифорнии.
      Помимо того, что она была хорошо оформлена, в ней присутствовала та клевая изощренность, которой недоставало остальным бабам Рэндалла. Они распивали бутылку хорошего итальянского вина.
      Козлиная бороденка Рэндалла превратилась в настоящую бороду, а волосы стали еще длиннее. Одежда на нем была новая, последних фасонов. На ногах туфли за 40 долларов, новые часы, а лицо, кажется, похудело, ногти чистые... хотя нос по-прежнему краснел, когда он пил вино.
      - Мы с Рэндаллом переезжаем на этих выходных в Западный Лос-Анжелес, сообщила она мне. - Здесь все заросло грязью.
      - Я тут много чего хорошего написал, - отозвался он.
      - Рэндалл, дорогой мой, - сказала она, - не место пишет, пишешь ты. Я думаю, нам удастся выбить Рэндаллу местечко - преподавать три дня в неделю.
      - Я не умею учить.
      - Дорогуша, ты можешь научить их всему.
      - Хуйня, - сказал он.
      - По книге Рэндалла собираются снимать фильм. Мы видели сценарий. Очень хороший.
      - Кино? - переспросил я.
      - Ни фига у них не выйдет, - сказал Харрис.
      - Дорогуша, работа уже пошла. Поверь немножечко.
      Я выпил с ними еще бокал вина и ушел. Прекрасная девушка - Сандра.
      Адреса Рэндалла в Западном Лос-Анжелесе мне не дали, а я сам и не пытался их отыскать. Только год спустя я прочел рецензию на фильм Цветочек Аду Под Хвост.
      Экранизация его книги. Отличная рецензия, сам Харрис даже снялся в небольшой роли.
      Я сходил на него. Над книгой хорошо поработали. Харрис выглядел еще суровее, чем в последний раз. Я решил его найти. Проведя небольшую детективную работу, как-то около 9 вечера я постучался в дверь его хижины на Малибу. Рэндалл открыл дверь.
      - Чинаски, старый ты пес, - сказал он. - Заходи давай.
      На тахте сидела восхитительно красивая девчонка. На вид лет 19, она просто испускала естественную красоту.
      - Это Карилла, - сказал он. Они распивали бутылку дорого французского вина. Я сел к ним и выпил бокал. Несколько бокалов. Возникла еще одна бутылка, а мы спокойно беседовали. Харрис не надрался, не хамил и, казалось, так много, как раньше, не курил.
      - Работаю над пьесой для Бродвея, - сказал он мне. - Говорят, театр умирает, но у меня для них кое-что есть. Один из ведущих продюсеров заинтересовался. Сейчас довожу до ума последний акт. Театр - хорошее средство. Сам знаешь, у меня всегда великолепно получались диалоги.
      - Да, - ответил я.
      В тот вечер я ушел около полдвенадцатого. Беседа была приятна... у Харриса на висках начала проступать респектабельная седина, и он произнес слово "блядь" не более четырех-пяти раз за вечер.
      Пьеса Пристрели Отца, Пристрели Бога, Отстегни Привязанности имела успех. Едва ли не самая длинная сценическая жизнь в истории Бродвея. В ней было все:
      кой-чего для революционеров, кой-чего для реакционеров, кой-чего для любителей комедии, кой-чего для любителей драмы, даже кое-что для интеллектуалов было - и все-таки пьеса не вышла пустышкой. Рэндалл Харрис перебрался с Малибу в дом побольше и повыше на Голливудских Холмах. Теперь о нем читали в во всех колонках светских сплетен.
      Я взялся за работу и отыскал местонахождение его дома в Голливудских Холмах - трехэтажный особняк, выходивший окнами на огоньки Лос-Анжелеса и Голливуда.
      Я поставил машину, вылез и пошел по дорожке к парадной двери. Времени было около полдевятого, прохладно, почти холодно. Сияла полная луна, а воздух был свеж и чист.
      Я позвонил в колокольчик. Ждал целую вечность, как мне показалось. Наконец, дверь открылась. Там стоял дворецкий.
      - Слушаю вас, сэр? - осведомился он.
      - Генри Чинаски к Рэндаллу Харрису, - ответил я.
      - Одну минуточку, сэр. - Он тихо закрыл дверь, и я остался ждать. Опять долго.
      Затем дворецкий вернулся.
      - Прошу прощения, сэр, но мистера Харриса в это время тревожить нельзя.
      - О, ну ладно.
      - Не изволите ли оставить сообщение, сэр?
      - Сообщение?
      - Да, сообщение.
      - Да, передайте ему: "поздравляю".
      - "Поздравляю"? И это все?
      - Да, это все.
      - Спокойной ночи, сэр.
      - Спокойной ночи.
      Я вернулся к машине, сел. Она завелась, и я поехал по длинному спуску с холмов.
      У меня с собой был один из первых номеров Безумной Мухи, и я хотел, чтобы он его подписал. Тот самый номер с десятью стихотворениями Рэндалла Харриса. Он, наверное, занят. Может быть, подумал я, если отправить ему журнал по почте и приложить конверт с обратным адресом и маркой, он подпишет.
      Времени было всего около девяти. Можно поехать еще куда-нибудь.
      ДЬЯВОЛ БЫЛ ГОРЯЧ
      Ну что, поругались мы с Фло, и ни напиваться, ни идти в массажный салон мне совсем не хотелось. Поэтому я сел в машину и поехал на запад, в сторону пляжа.
      Смеркалось, и ехал я медленно. Дотелепался до пирса, поставил машину и пошел по нему гулять. Заглянул в игральный зал, сыграл на нескольких автоматах, но там воняло мочой, поэтому я вышел. Для карусели я был слишком стар, поэтому ее я пропустил. По пирсу бродила обычная толпа сонные безразличные типы.
      И тут я заметил, что из ближнего строения несется какой-то рев. Пленка или пластинка, вне всякого сомнения. Перед входом гавкал зазывала:
      - Да, дамы и господа, Сюда, Вот сюда вовнутрь... мы на самом деле поймали дьявола! Можете полюбоваться собственными глазами! Только подумайте, всего за четвертачок, за двадцать пять центов вы действительно можете увидеть дьявола...
      самого большого неудачника всех времен! Проигравшего единственную революцию, когда-либо затеянную на Небесах!
      Н-да, я был готов развеяться небольшой комедью после всего, что вытерпел от Фло.
      Я уплатил свой четвертак и вошел вместе с шестью или семью разнообразными обсосами. Парня этого упаковали в клетку. Обрызгали красной краской и засунули что-то в рот, отчего тот испускал клубочки дыма и язычки пламени. Актеришка из него был паршивый. Он просто расхаживал кругами, снова и снова повторяя:
      - Черт возьми, я должен отсюда выбраться! Как я мог вообще попасть такую сраную засаду? - Что ж, могу засвидетельствовать: он действительно выглядел опасным.
      Неожиданно он сделал шесть обратных сальто подряд. Потом точно приземлился на ноги, огляделся и произнес:
      - Вот говно, ужасно себя чувствую!
      И тут увидел меня. Подошел в аккурат к тому месту, где я стоял у самого каната.
      Он был теплый, как электрокамин. Уж и не знаю, как они это сработали.
      - Сын мой, - сказал он, - ты пришел, наконец! Я ждал тебя. Тридцать два дня уже я торчу в этой ебаной клетке!
      - Я не знаю, о чем это вы.
      - Сын мой, - продолжал он, - не шути со мною. Возвращайся сегодня вечером попозже с кусачками и освободи меня.
      - Только не надо мне тюльку вешать, чувак, - ответил я.
      - Тридцать два дня провел я здесь, сын мой! Наконец, я буду свободен!
      - Так ты хочешь сказать, что ты в самом деле дьявол?
      - Да я кошку в жопу выебу, если нет, - ответил он.
      - Если ты дьявол, то сможешь включить свои сверхъестественные силы и сам отсюда выбраться.
      - Мои силы временно испарились. Вон тот парень, зазывала, оказался вместе со мной в вытрезвиловке. Я сказал ему, что я дьявол, и он меня выкупил. В той темнице я утратил свои силы, иначе он был бы мне не нужен. Он снова подпоил меня, а когда я очнулся, то меня уже заперли в эту клетку. Жадный ублюдок, кормит меня собачьими консервами и бутербродами с ореховым маслом. Сын мой, помоги мне, умоляю тебя!
      - Ты спятил, - ответил я, - ты, наверное, какой-нибудь псих.
      - Ты только приди сегодня вечером, сын мой, вместе с кусачками.
      Вошел зазывала и объявил, что сеанс с дьяволом окончен, а если мы хотим посмотреть на него еще, то это будет стоить еще двадцать пять центов. Мне уже хватило. Я вышел вместе с шестью или семью другими разнообразными обсосами.
      - Эй, а он с вами разговаривал, - сказал мне какой-то старичишка, шедший рядом.
      - Я прихожу на него смотреть каждый вечер, и вы - первый, с кем он заговорил.
      - Хуйня, - ответил я.
      Зазывала меня остановил.
      - Что он тебе сказал? Я видел, как он с тобой разговаривал. Что он тебе сказал?
      - Он рассказал мне все, - ответил я.
      - Так вот, руки прочь, приятель, он - мой! Я столько бабок не зарабатывал с тех пор, как у меня была трехногая бородатая леди.
      - А что с ней стало?
      - Сбежала с человеком-осьминогом. Теперь купили ферму в Канзасе.
      - Мне кажется, вы тут все чокнутые.
      - Я просто тебя предупредил: я нашел этого парня. Не лезь!
      Я дошел до своей машины, влез и поехал обратно к Фло. Когда я зашел, она сидела в кухне и хлестала виски. Сидя вот так, она несколько сот раз повторила мне, что я за бесполезный шмат человечины. Я немного повыпивал с ней, не особенно распуская язык. Потом встал, сходил в гараж, достал кусачки, положил в карман, сел в машину и поехал на пирс.
      Я взломал заднюю дверь, задвижка вся проржавела и отскочила сразу. Он спал на полу клетки. Я начал было перекусывать прутья, но куда там. Слишком толстые. Тут он проснулся.
      - Сын мой, - сказал он, - ты вернулся! Я знал, что ты придешь!
      - Слушай, чувак, я не могу перекусить прутья этой фигулькой. Они слишком толстые.
      Он поднялся на ноги.
      - Давай сюда.
      - Господи, - сказал я, - ну и горячие же у тебя руки! У тебя, наверное, лихорадка.
      - Не называй меня Господом, - ответил он.
      Он перекусил прутья кусачками как нитки и шагнул наружу.
      - А теперь, сын мой, - к тебе. Мне нужно вернуть свою силу. Несколько бифштексов - и все придет в норму. Я сожрал уже столько собачьих консервов, что боюсь, в любую минуту залаю.
      Мы дошли до моей машины, и я отвез его к себе. Когда мы вошли в дом, Фло по-прежнему сидела в кухне и пила виски. Я поджарил ему грудинки с яйцом для начала, и мы подсели к Фло.
      - Твой кореш - смазливый чертяка, - сообщила она мне.
      - Он утверждает, что он и есть чертяка, - ответил я.
      - Давненько уже, - сказал он, - не было у меня хорошенького куска тетки.
      Он перегнулся через стол и запечатал Фло долгий поцелуй. А когда отпустил, она, казалось, была в шоке:
      - Это был самый горячий поцелуй в моей жизни, - пролепетала она. - А целовалась я много.
      - В самом деле? - переспросил он.
      - Если ты любишь хоть вполовину так же, как целуешься, то это будет уже чересчур, просто чересчур!
      - Где у тебя спальня? - спросил он у меня.
      - А ты просто ступай за дамой, - ответил я.
      Он направился за Фло в спальню, а я нацедил себе еще виски.
      Никогда в жизни не слыхал я таких воплей и стонов, и продолжалось это добрых сорок пять минут. Затем он вышел один, сел и налил себе выпить.
      - Сын мой, - произнес он. - Ты оторвал себе хорошую бабу.
      Он ушел на кушетку в гостиную, растянулся на ней и заснул. Я вошел в спальню, разделся и завалился к Фло.
      - Боже мой, - промолвила она, - боже мой, не могу поверить. Он протащил меня и через рай, и через ад.
      - Я только надеюсь, что он кушетку не подпалит, - сказал я.
      - Он что - курит в постели и засыпает?
      - Не бери в голову, - сказал я.
      Ну вот, значит, он начал брать верх. Теперь мне уже приходилось спать на кушетке. Приходилось слушать вопли и стоны Фло каждую ночь. Однажды, когда Фло ушла на рынок, а мы выпивали пиво в обеденном уголке, я вынужден был с ним поговорить.
      - Слушай, - сказал я, - я не против кому-нибудь помогать, но теперь, когда я потерял постель и жену, я должен попросить тебя отвалить.
      - Я полагаю, что задержусь еще немного, сын мой, твоя старуха - одна из лучших, что у меня бывали.
      - Послушай, мужик, - сказал я, - а ведь мне, возможно, придется пойти на крайние меры, чтобы тебя удалить.
      - Крутой, значит, а? Так послушай сам, крутой, у меня есть для тебя новости. Мои сверхъестественные силы вернулись. Только попробуй ебать мне мозги - можешь обжечься. Смотри!
      У меня была собака. Старый Пердун. Ценности почти никакой, но по ночам брехал, в общем, сторожил сносно. Так вот, этот хрен ткнул пальцем в Старого Пердуна, палец как бы чихнул, зашипел, из него вылетел тоненький лучик пламени и коснулся Старого Пердуна. Старый Пердун зашкворчал и исчез. Его просто не стало. Ни костей, ни шерсти, даже вони не осталось. Пустое место.
      - Ладно, мужик, - сказал я ему. - Можешь остаться еще на пару деньков, по после этого - вали.
      - Поджарь-ка ты мне лучше бифштекс, - сказал он. - А то я проголодался, да и боюсь, уровень спермы у меня в организме упал ниже некуда.
      Я встал и кинул бифштекс на сковородку.
      - И картошечки мне к нему зажарь, - продолжал он, - и помидорчика ломтиками.
      Кофе не надо. Бессонница, знаешь ли. Я лучше еще парочку пивка пропущу.
      К тому времени, как я поставил перед ним еду, Фло вернулась.
      - Здравствуй, любовь моя, - сказала она, - как дела?
      - Прекрасно, - ответил он, - а кетчупа что, нет?
      Я вышел из дому, сел в машину и поехал на пляж.
      А у зазывалы, значит, там еще один дьвол. Я заплатил четвертак и зашел. Этот вообще никуда не годился. Размазанная по телу краска его доканывала, и он пил, чтоб окончательно не свихнуться. Большой такой парняга, но совершенно ничего хорошего. Я оказался одним из немногих клиентов. Мух там было больше, чем посетителей.
      Ко мне подошел зазывала.
      - С тех пор, как ты спер у меня настоящего, я чуть с голоду не подыхаю. Свой цирк, наверное, открыл?
      - Слушай, - сказал я, - все, что угодно, отдам, чтоб ты его обратно забрал. Я просто хотел быть хорошим парнем.
      - Ты ведь знаешь, что бывает с хорошими парнями в этом мире, правда?
      - Да, в конце концов, стоят на углу 7-ой и Бродвея и торгуют номерами Сторожевой Башни.
      - Меня зовут Эрни Джеймстон, - сказал он, - давай, выкладывай, что там у тебя. У нас сзади комнатка есть.
      Я зашел вместе с Эрни в заднюю комнатку. Его жена сидела за столом и пила виски.
      Она бросила на нас взгляд.
      - Слушай, Эрни, если этот ублюдок будет нашим новым дьяволом, то и не заикайся.
      С таким же успехом можем совершить тройное самоубийство.
      - Полегче на поворотах, - ответил Эрни, - и передай бутылку.
      Я рассказал Эрни все, что произошло. Он выслушал внимательно, затем сказал:
      - Я могу его с тебя сгрузить. У него две слабости - выпивка и бабы. И вот еще что. Не знаю, почему это происходит, но когда он попадает в заточение, как в том вытрезвителе или у меня в клетке, то теряет свои сверхъестественные силы. Ладно, с этого и начнем.
      Эрни открыл шкаф и выволок уйму всяких цепей и замков. Затем подошел к телефону и попросил позвать какую-то Эдну Хемлок. Эдна Хемлок должна была встретиться с нами через двадцать минут на углу возле Бара Вуди. Мы с Эрни сели ко мне в машину, заехали в шланбой за двумя квинтами, подобрали Эдну и поехали ко мне.
      Они по-прежнему сидели в кухне. Обжимались, как ненормальные. Но как только дьявол засек Эдну, о моей старухе тотчас было забыто. Скинул ее, как пару обтруханных трусиков. Эдна имела все. Когда ее собирали, ошибок не делали.
      - А почему бы вам двоим не выпить вместе и не раззнакомиться хорошенько? - сказал Эрни, ставя перед каждым по стакану виски.
      Дьявол посмотрел на Эрни.
      - Эй, ебала, ты ведь тот самый парень, что запихал меня в клетку, ведь так?
      - Да ладно тебе, - ответил Эрни. - Кто старое помянет...
      - Хуй на нэ! - И дьявол ткнул своим пальцем, и лучик пламени добежал до Эрни, и больше Эрни с нами не было.
      Эдна улыбнулась и подняла стакан. Дьявол косо ухмыльнулся, поднес свой стакан ко рту и влил его в себя винтом.
      - Отличная штука! - сказал он. - Кто покупал?
      - Тот человек, что вышел из комнаты минуту назад, - ответил я.
      - А-а.
      Они с Эдной выпили еще по одной и начали строить друг другу глазки. Тут взъерепенилась моя старуха:
      - Хватить лыбиться на эту прошмандовку!
      - На какую прошмандовку?
      - Вот на эту!
      - Ты лучше пей, да помалкивай!
      Он ткнул пальцем в мою старуху, что-то щелкнуло, и та исчезла. Он обернулся ко мне:
      - А ты что скажешь?
      - О, я ведь тот парень, что принес кусачки, помнишь? Я тут шестерю помаленьку, полотенца подношу и все такое...
      - Хорошо все-таки, что ко мне сверхъестественные силы вернулись.
      - Действительно полезно, - сказал я. - У нас все равно проблемы с перенаселением.
      Он пожирал Эдну глазами. Они так друг на друге залипли, что мне удалось спереть один пузырь. Я взял виски, сел в машину и поехал обратно на пляж.
      Жена Эрни до сих пор сидела в задней комнатке. Увидев свежий вискач, она обрадовалась, и я налил нам обоим.
      - Что за пацан у вас в клетке сидит? - спросил я.
      - А-а, полузащитник третьей линии в одном из местных колледжей. Пытается шару сбить.
      - А ведь у тебя хорошие сиськи, - сказал я.
      - Ты думаешь? Эрни мне никогда ничего про сиськи не говорил.
      - Пей давай. Хорошая штука.
      Я придвинулся поближе. У нее были хорошие жирненькие ляжки. Когда я ее поцеловал, она не сопротивлялась.
      - Я так устала от этой жизни, - сказала она. - Эрни всегда был дешевым фарцовщиком. А у тебя хорошая работа?
      - Еще какая. Я старший экспедитор на "Дромбо-Западной".
      - Поцелуй меня еще, - попросила она.
      Я скатился и вытерся простыней.
      - Если Эрни узнает, он нас обоих убьет, - сказала она.
      - Эрни не узнает. Не беспокойся.
      - Ты здорово трахаешься, - сказала она. - Но почему я?
      - Сам не понимаю.
      - Я в смысле, что тебя заставило?
      - О, - ответил я, - черт меня дернул.
      Затем я зажег сигарету, откинулся на подушку, затянулся и выдул идеальное кольцо дыма. Она встала и ушла в ванную. Через минуту я услышал шум воды из бачка.
      КИШКИ
      Я не очень приятный человек, это вам любой скажет. Я не знаю слова. Я всегда восхищался негодяем, парией, сукиным сыном. Мне не нравится дочиста выбритый мальчик с галстучком и хорошей работой. Мне нравятся люди отчаявшиеся, люди со сломанными зубами, сломанными мозгами и сломанной жизнью. Они меня интересуют.
      Они полны неожиданностей и взрывов. Еще мне нравятся порочные женщины, пьяные сквернословящие суки со спущенными чулками и неопрятными наштукатуренными лицами. Мне более интересны извращенцы, нежели святые. Я могу расслабиться с бичами, потому как сам бичара. Я не люблю законов, морали, религий, правил. Мне не нравится быть сформированным обществом.
      Однажды ночью мы выпивали у меня в комнате с Марти, откинувшимся зэком. Работы у меня не было. Я не хотел работать. Я хотел сидеть себе босиком, припивать винцо и беседовать, и смеяться, если возможно. Марти был скучноват, но у него были руки работяги, сломанный нос, кротовьи глазки, в общем - ничего особенного, но повидал он достаточно.
      - Ты мне нравишься, Хэнк, - говорил Марти, - ты настоящий мужик, один из немногих настоящих мужиков, которых я знаю.
      - Ага, - отвечал я.
      - У тебя есть кишки.
      - Ага.
      - Я однажды был забойщиком...
      - Во как?
      - И подрался с этим парнем. Бились рукоятками горных молотков. Он мне левую руку сломал с первого же замаха. А я продолжал драться. И вколотил ему проклятую его башку в самое нутро. Когда он после этой трепки пришел в себя, у него поехала крыша. Я ему из мозгов пюре сделал. Его упрятали в психушку.
      - Это правильно, - сказал я.
      - Слушай, - сказал Марти, - я хочу с тобой подраться.
      - Первый удар - твой. Валяй, бей.
      Марти сидел на зеленом стуле с прямой спинкой. Я как раз шел к раковине налить еще стаканчик вина из бутылки. Обернулся и заехал ему прямо в физиономию. Он опрокинулся вместе со стулом, вскочил на ноги и кинулся на меня. Слева я не ожидал. Он поймал меня в лоб и сшиб на пол. Я сунул руку в бумажный мешок с блевотиной и тарой, выхватил оттуда бутылку, поднялся на колени и метнул. Марти пригнулся, а я уже занес стул, стоявший у меня за спиной. Я держал его над головой, когда открылась дверь. То была наша хозяйка, хорошенькая блондинка лет двадцати. Я так никогда и не въехал до конца, чего ради она заправляла таким местом. Стул я опустил.
      - Ступай в свою комнату, Марти.
      Марти выглядел пристыженным, как нашкодивший пацан. Он протопал по коридору к себе, вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
      - Мистер Чинаски, - сказала она, - я хочу, чтобы вы знали...
      - Я хочу, чтобы вы знали, - перебил ее я, - что все напрасно.
      - Что напрасно?
      - Вы не моего типа. Мне не хочется с вами ебаться.
      - Слушайте, - сказала она, - я хочу вам кое-что сказать. Вчера ночью я видела, как вы мочились на соседнем газоне, и если вы это еще хоть раз сделаете, я вас отсюда вышвырну. И в лифте кто-то написал. Это были вы?
      - Я не писаю в лифтах.
      - А на газоне я вчера вас видела. Я наблюдала. Это были вы.
      - Черта лысого я.
      - Вы были слишком пьяны и не помните. Больше так не делайте.
      Она закрыла дверь и пропала.
      Я сидел себе тихо несколько минут спустя, попивал винишко и пытался вспомнить, действительно ли я писал на газоне, когда в дверь постучали.
      - Войдите, - сказал я.
      То был Марти:
      - Я должен тебе кое-что сказать.
      - Валяй. Сядь только.
      Я налил Марти стакан портвейна, и он сел.
      - Я влюбился, - промолвил он.
      Я ничего не ответил. Свернул самокрутку.
      - Ты веришь в любовь? - спросил он.
      - Приходится. Со мной раз было.
      - Где она?
      - Нету. Умерла.
      - Умерла? Как?
      - Кир.
      - Эта тоже киряет. Меня это беспокоит. Она всегда пьяная. Не может остановиться.
      - Никто из нас не может.
      - Я хожу с ней к Анонимным Алкоголикам. А она пьяной туда ходит. У них в Анонимных Алкоголиках половина пьяных. Перегаром несет.
      Я не ответил.
      - Господи, а молодая ведь. И какое тело! Люблю я ее, мужик, в самом деле люблю!
      - Ох черт, Марти, да это же один секс.
      - Нет, я люблю ее, Хэнк, я это в самом деле чувствую.
      - Наверное, и это возможно.
      - А ведь ее держат в подвальной комнатенке, боже мой. У нее за квартиру заплатить не хватает.
      - В подвале?
      - Да, у них там комната есть рядом с бойлерами и прочей сранью.
      - Трудно поверить.
      - Точно, она там. И я люблю ее, мужик, и у меня нет денег ей помочь.
      - Это грустно. Я в такой ситуации бывал. Больно.
      - Если я смогу встать на ноги, если я смогу продержаться дней десять и вернуть здоровье - я смогу где-нибудь получить работу, смогу ей помочь.
      - Что ж, - ответил я, - сейчас ты пьешь. Если ты ее любишь, завязывай. Прямо сейчас.
      - Ей-богу, - сказал он, - завяжу! Вот этот стакан прямо в раковину и вылью!
      - Что за мелодрамы? Давай его сюда.
      На лифте я спустился на первый этаж с квинтой дешевого виски, которую спер в винной лавке Сэма неделю назад. Потом спустился по лестнице в подвал. Там горела крохотная лампочка. Я пошел дальше, пытаясь отыскать дверь. Наконец, нашел.
      Времени, должно быть, час или два ночи. Я постучал. Дверь приотворилась на щелочку - там стояла по-настоящему прекрасная женщина в неглиже. Этого я не ожидал. Молодая, к тому же - рыжеватая блондинка. Я просунул ногу в дверь, затем впихнулся внутрь сам, закрыл дверь и огляделся. Вовсе не плохое местечко.
      - Кто вы такой? - спросила она. - Убирайтесь отсюда.
      - У вас здесь славная комнатка. Мне она больше нравится, чем моя.
      - Убирайтесь вон! Вон! Вон!
      Я выташил вискач из бумажного кулька. Она взглянула на бутылку.
      - Как тебя зовут? - спросил я.
      - Джини.
      - Послушай, Джини, где ты хранишь свои бокалы?
      Она показала на стенную полку, я подошел и снял два высоких стакана для воды.
      Рядом была раковина. Я налил в каждый немного воды, подошел к ней, поставил, открыл виски и заболтал. Мы сидели на краешке ее постели и пили. Она была молода, привлекательна. Я глазам своим не верил. Я ждал невротического взрыва, какого-то психоза. Джини же выглядела нормальной, даже здоровой. Но виски ей нравился. Пила она его наравне со мной. Примчавшись сюда в порыве желанья, я больше этого порыва не ощущал. То есть, если в ней и был где-то поросенок, или нечто непристойное, или мерзкое (заячья губа, все, что угодно), мне бы больше хотелось сюда вселиться. Помню, прочел я как-то историю в Беговой Форме о породистом жеребце, которого никак не могли заставить покрыть кобылу. Ему приводили прекраснейших кобыл, что только могли достать, а жеребец от них только шарахался. Затем кто-то, который что-то понимал, высказал мысль. Прекрасную кобылу всю обмазали грязью, и жеребец немедленно на нее кинулся. Теория же заключалась в том, что в жеребце перед всякой красотой просыпался комплекс неполноценности, а стоило красоту испачкать, изгадить, он, по крайней мере, начинал чувствовать себя равным, а может и высшим. Ум жеребца и ум мужика могут сильно друг на друга походить.
      Как бы то ни было, Джини нацедила следующую и спросила, как меня зовут и где я квартирую. Я ответил, что, мол, там, наверху, и мне просто захотелось с кем-нибудь выпить.
      - Я тебя видела в "Залезае" как-то вечером, с неделю назад, - сказала она. - Ты такой смешной был, все с тебя смеялись, ты всем покупал выпить.
      - Не помню.
      - Зато я помню. Тебе нравится мое неглиже?
      - Да.
      - А что тогда штаны не снимаешь и поудобнее не устраиваешься?
      Я так и сделал, и уселся с ней на постели. Двигался я очень медленно. Помню, как говорил, что у нее славные груди, потом сосал одну из них. Потом вдруг мы приступили. Я был сверху. Но что-то не срабатывало. Я скатился.
      - Прости, - сказал я.
      - Все в порядке, - ответила она. - Ты мне по-прежнему нравишься.
      Мы сидели, смутно о чем-то беседовали и допивали виски.
      Затем она встала и выключила свет. Мне стало очень грустно, я забрался в постель и привалился к ее спине. Джини была теплой, полной, и я слышал, как она дышит, и чувствовал ее волосы у себя на лице. Мой член начал подниматься, и я потыкал им в нее. Я почувствовал, как она протягивает руку и направляет его.
      - Ну, - произнесла она, - ну, вот так...
      Вот так было хорошо, долго и хорошо, а потом мы закончили, а потом уснули.