Комиссар перебирал бумаги. Вдруг он впился в меня глазами:

– Где были вы, мсье Шармон, в ночь убийства?

Вонзи он в меня нож по самую рукоять, я бы и то не ощутил более острой боли.

– Я? – вскричал я. – Я? Почему я?

– Отвечайте.

– Я спал. Я ничего не знаю.

– Вы были дома?.. Вы в этом уверены?

– Да... да... Я в этом уверен.

– Я задаю вам этот вопрос, потому что располагаю по этому поводу весьма любопытным показанием. У меня их даже несколько... Между нами говоря, я должен признаться, что, не будь этих свидетельств, гипотеза о преступлении просто не возникла бы. Наше ведомство и не подключилось бы к этому делу. Но представьте себе, что кто-то, прочитав в газете заметку о происшествии, вспомнил, как один человек часов в десять вечера разыскивал в Шамбери того самого Сен-Тьерри... Он позвонил в жандармерию. Те поставили в известность нас, и мы начали розыск... Мы установили, что некто действительно наводил справки в нескольких отелях. Мы получили довольно подробное его описание. Вид у него был крайне возбужденный и встревоженный... Дальнейшие поиски привели нас к станциям обслуживания, расположенным в тех краях. На многих из них также останавливался тот человек. Он был за рулем темно-синей "симки-1500". Один механик даже припомнил, что незнакомец завел речь о машине с номером, оканчивающимся на шестьдесят три... Пюи-де-Дом шестьдесят три... Какой марки ваша машина?

– "Симка".

– Цвет?

– Синий.

Наступила короткая пауза, затем комиссар продолжил:

– Мне остается лишь устроить вам очную ставку со служащими отелей Шамбери или с...

– Это ни к чему, – сказал я. – Все правильно. Я ездил в Шамбери.

Упорствовать, отрицать не имело смысла. Да я и не хотел больше защищаться. У меня было такое чувство, будто Сен-Тьерри смеется надо мной. Смеялся с самого начала. С той ночи он не прекращал вести со мной игру. Он пустил в ход отца, жену, Симона... лишь бы добраться до меня, до меня одного... В эту самую минуту, выпустив на сцену комиссара, он суфлирует ему вопросы. Вот сейчас он шепчет тому на ухо: "Спросите-ка у Шармона, убил он меня или нет... Вот увидите... Он не решится утверждать обратное – ведь он и вправду меня убил".

– Вы убили Сен-Тьерри, – веско сказал комиссар.

Я расстегнул ворот рубашки. Я был весь в поту. Я ухватился за край стола.

– Клянусь вам, что я не имею никакого отношения к этой истории с автомобилем... Мне просто нужно было увидеться с Сен-Тьерри...

– Почему?

– Потому что он поручил мне кое-какие работы в своем замке.

– Когда это было?

– Несколько дней назад...

– И вдруг дело приняло такой срочный оборот, что вы решили на ночь глядя выехать ему навстречу?.. Да полно, Шармон, давайте поговорим серьезно. Почему вы его убили?

Я замолчал. Больше я не скажу ни слова. Никогда Сен-Тьерри не заставит меня признаться, что я его убил... Это было бы слишком несправедливо... Может, я и убил его, но раньше, а не теперь, в машине!

– Вам нехорошо? – осведомился комиссар.

– Мне... Мне немного душно.

– Что ж, давайте выйдем на улицу. Я могу даже проводить вас до дому. Кстати, у меня есть ордер на обыск в вашей квартире.

Дальнейших слов я не слышал. Кошмар заключил меня в свои липкие объятия. Тщетно я пытался высвободиться. Я попался. И меня терзала жажда. Ужасная жажда! Они впихнули меня в машину. Комиссар сел со мной рядом. Впереди, возле шофера, сидел инспектор. Потом... потом они потребовали у меня ключи. Они были хозяевами. Они могли делать все, что хотели. Сен-Тьерри вел их, указывая им дорогу... Иначе они не направились бы прямо к ящику стола... Стол! Я про него и забыл! Но не Сен-Тьерри!.. Комиссар по одной доставал оттуда его вещи: бумажник, зажигалку, портсигар, рассматривал их с каким-то плотоядным удовлетворением, аккуратно, в ряд, раскладывал их на моем столе, как фокусник, готовящий коронный номер... Непреодолимая сила потащила меня вниз...

...Наступило минутное замешательство.

– Держите его! – вскричал Базей.

– И здоровый же, каналья, – заметил инспектор. – Хорошо бы, вы подержали ему ноги.

– Осторожно! – завопил Шармон. – Крысы... Крысы... Сейчас они бросятся... Там, в углу...

– Надо бы вызвать санитаров, – отдуваясь, проговорил инспектор.

– Жирная, – стонал Шармон. – Самая, самая жирная... Она душит меня... Ко мне, Сен-Тьерри... На помощь! Спаси меня, Сен-Тьерри, прогони их... Тебя-то они послушают...

Инспектору пришлось утихомирить его увесистой оплеухой. Он утер лоб: эта возня его совсем измотала. Комиссар показал ему бутылку, которую достал из-за папок.

– Вот ключ к делу, – сказал он.

Нотариус закончил читать завещание. Неторопливыми движениями он вложил его назад в большой конверт, вытянул из-под обшлагов манжеты, скрестил руки на груди.

– Иными словами, – заключил он, – вы наследуете все, уважаемая мадам де Сен-Тьерри; мелкие дарения, которые я перечислил, можно не принимать во внимание... При всем сочувствии к постигшему вас горю я позволю себе сказать, что вам повезло. Если бы ваш муж скончался раньше своего отца, – а тут все решили считанные дни, – состояние Сен-Тьерри отошло бы дальним родственникам, а практически – государству.

Симон уронил шляпу, которую держал в руках, подобрал ее, расправил поля. Нотариус поднялся и проводил посетителей до двери.

– Еще раз, мадам, примите мои соболезнования... и поздравления... Мсье, я был премного рад с вами познакомиться.

На улице Симон взял Марселину под руку.

– Не будешь же ты реветь, а?.. То, что я сделал, я сделал ради тебя.

– Лучше бы ты ничего не говорил мне тогда, на похоронах старика. До той поры я была счастлива. Я ничего не знала... А потом... потом я стала гадкой женщиной, Симон. А ты...

– Господи, да ты что, не слышала, что сказал нотариус: дальним родственникам... Неужели мы должны были дать себя ограбить только потому, что твой муженек угодил на тот свет чуть раньше чем надо?.. Тем хуже для Шармона! В конце концов он сам во всем виноват!

– А если он заговорит... Если объяснит... что тогда?

– В его-то состоянии?.. Нет, тут риска никакого... И даже скажу тебе вот что: судить его не будут. Его отправят не в тюрьму, а в психолечебницу... И там ему будет не так уж плохо, поверь мне.

Марселина открыла сумочку, посмотрелась в зеркальце.

– Ну и страшна же я, – пробормотала она. И начала подкрашиваться.

Примечания