Глава 17

«...Продолжаем выпуск новостей. Сегодня во время утреннего рейда в район Краун-Хайтс в Бруклине полиция арестовала семерых иммигрантов с Ямайки, которые, согласно выдвинутому обвинению, принадлежат к вооруженной банде, занимающейся распространением и продажей марихуаны. Представитель полиции по связям с прессой сообщил, что полтонны марихуаны было обнаружено в квартире, где они занимались упаковкой наркотика для уличной продажи...»

На экране телевизора семеро чернокожих парней в наручниках шагали один за другим в полицейский участок, мрачные, с пустыми глазами. Картинка переключилась на грязную квартиру, полицейские показывали найденное – два джутовых тюка, один развязан, чтобы продемонстрировать травку. Сотни аккуратно упакованных в полиэтилен и туго перевязанных пакетиков, готовых для сбыта. Огромная корзина для белья, полная денег. Конфискованное оружие: АК-47, три автоматических пистолета 9-миллиметрового калибра, «Магнум-357». Камера быстро переключилась на другое, но Гиббонс успел разглядеть, что это почти наверняка был «кольт-питон» с шестидюймовым стволом. Самое подходящее оружие для Дикого Запада. Ничего не скажешь – славные ребятишки.

На экране появился один из офицеров, проводивших арест, полицейский на нелегальном положении. Его снимали в полутемном офисе, не показывая лица, чтобы исключить его опознание. Репортер спросил, как осуществлялся арест.

«Подозреваемые находились под наблюдением полиции уже несколько недель. Трое из арестованных были замечены во время переправки основной партии товара вчера вечером в...»

– Я говорила тебе, что разговаривала сегодня с женой Иверса? – спросила Лоррейн. – Она сказала, что очень сожалеет, но они не смогут присутствовать на нашей свадьбе.

Гиббонс мрачно поглядел на Лоррейн, сидящую на другом конце дивана и листающую какой-то очередной дурацкий журнал. Он снова повернулся к экрану, но полицейского уже не было. Черт побери. Он хотел услышать, откуда ямайцы получали свою марихуану.

– Миссис Иверс очень извинялась, но они уже договорились с родителями, что поедут на уик-энд в Кротон. Там учится Брент-младший. Ее супруг едет скорее всего вместе с ней. Он очень дружен с бывшими сокурсниками.

– Очень жаль.

Он уставился на журнал у нее на коленях, один из тех, где юные девицы демонстрируют платья для женщин за сорок, отчего бабы просто сходят с ума: ведь, напялив на ребя эти шмотки, они не становятся похожими на молоденьких фото мод елей, однако никак не желают поверить, что дело вовсе не в шмотках, а в том, что им уже за сорок. Гиббонс снова начал смотреть новости.

За спиной диктора появилось фото Ричи Варги. Гиббонс наклонился вперед.

«Адвокаты мафиози Ричи Варги, осужденного за убийство в 1987 году, подали протест прокурору, обвиняя ФБР в несоблюдении установленных законом правил задержания осужденного. Варга, который в настоящее время отбывает пожизненное заключение в федеральной исправительной тюрьме Рей-Брук неподалеку от Нью-Йорка, был признан виновным в том, что он руководил деятельностью „Коза ностра“, будучи в то же время под опекой Программы по обеспечению безопасности свидетелей. Добиваясь отмены приговора по обвинению в убийстве, адвокаты выражают надежду, что их подопечного пока переведут с особого режима на строгий. В своем ходатайстве адвокаты Варги обвиняют ФБР в использовании незаконных...»

– На твоем пиджаке есть петлица для цветка? – спросила Лоррейн.

– Погоди!

«...Которые привели к аресту его клиента. Следующие новости...»

Черт побери, подумал Гиббонс. Что там еще у нее?

– Что?

– Как ты полагаешь, они отменят приговор?

– Не исключено.

– Ты столько занимался этим делом. Тебя чуть не убили. Слава Богу, что Майклу удалось вовремя найти тот склад, куда они упрятали тебя.

Да... мне повезло.

На экране пошла реклама. Гиббонс прикусил язык, сгорая от желания выругаться. Но что можно сказать Лоррейн? Как сказать женщине, которую любишь, что она превратилась в полную кретинку? Чтобы она лучше вообще не открывала рта?

– Так у тебя есть она?

– Что? О чем ты?

– Есть у тебя петличка для бутоньерки?

Гиббонс еле сдерживался, готовый взорваться.

– Не знаю. А в чем дело?

– Вот в чем. Ты не сможешь прикрепить бутоньерку к пиджаку, если на лацкане нет петлички.

– Если нет дырки, прикреплю булавкой.

– Да, разумеется. Я почему-то не подумала об этом.

Она протянула ему журнал.

– Мне кажется, к твоему серому костюму прекрасно подойдет желтый тюльпан. Видишь девушку внизу страницы? Правда, тюльпан очень ей...

– Ты не могла бы попридержать эту важную информацию, пока не закончатся новости?

Пока я не вышвырнул тебя в окно.

– Ах... извини, пожалуйста.

Реклама кукурузных хлопьев подошла к концу, и снова появился ведущий новостей.

«А теперь Лу Мозес с новостями спорта...»

Камера показала Лу Мозеса, самого лохматого ведущего на телевидении. Похож на дохлого пса на обочине дороги. Он работает ведущим спортивных новостей уже лет десять, получает четыре-пять сотен тысяч баксов в год и не может купить себе приличный парик? Еще одна загадка Вселенной. Такая же, как с женщинами.

Лу начал рассказывать о соревнованиях по баскетболу. Гиббонс поглядел на Лоррейн. Она вжалась в угол дивана, словно желая стать совсем маленькой. У нее был обиженно-плаксивый вид. Это что-то новенькое. О Господи, если бы только понять, что с ней происходит. Им нужно поговорить. Как только закончатся новости.

«...Обнаружились некие загадочные обстоятельства, связанные с „Битвой на побережье“, поединком боксеров тяжелого веса, чемпиона Двейна Уокера по кличке Костолом и экс-чемпиона Чарльза Эппса, который должен состояться в эту субботу в Атлантик-Сити. Судя по всему, многолетний тренер Уокера был тайно госпитализирован в начале недели в больницу Милосердной Девы Марии в Ридинге, в Пенсильвании. Репортер нашей дочерней телестанции в Филадельфии Грейг Вуд находится сейчас в госпитале Милосердной Девы Марии в Ридинге...»

– Прости, что прерываю...

– Подожди, не сейчас!

На экране появился огромного роста парень в клетчатом пиджаке с микрофоном в одной руке и блокнотом в другой. Он стоял у входа в госпиталь.

"Генри Гонсалес, тренер чемпиона – и, как все говорят, единственный, кто имеет влияние на Уокера, – был помещен в прошлое воскресенье ночью в госпиталь Милосердной Девы Марии под именем Гектор Диас. Медицинская сестра, отказавшаяся назвать свое имя, сегодня сказала, что Гонсалес, который по-прежнему пребывает в критическом состоянии, находился без сознания с момента поступления в госпиталь до вечера понедельника, что у него сильные повреждения на лице, сломаны челюсть и два ребра. Позднее были диагностированы многочисленные удары в голову, и подозревают тяжелое сотрясение мозга. Медицинская сестра говорит, что повреждения, нанесенные Генри Гонсалесу, свидетельствуют о том, что тот был очень сильно избит.

Уокер отказался комментировать случившееся, когда я сегодня позвонил ему. Его команда заявила, что они даже не знали о том, что Гонсалес находится в госпитале. Администрация госпиталя также отказалась давать какие-либо объяснения, ссылаясь на врачебную этику по отношению к находящимся на их попечении пациентам. Бывшая жена Уокера, фотомодель Бонни Килмер, сегодня сказала мне, что характер чемпиона совершенно непредсказуем и что он вполне способен отдубасить любого, включая и тех, кого любит. В то же время она выразила сомнение, что Уокер мог поднять руку на Гонсалеса, которого сама она обвиняет в том, что он разрушил их брак. Но все же до конца не исключает такой возможности.

Очень странная история как раз накануне боксерского поединка. Мы надеемся сообщить вам новую информацию о состоянии Генри Гонсалеса в выпуске новостей в девять вечера. Репортаж из госпиталя Милосердной Девы Марии вел Грейг Вуд. Передаю слово тебе, Лу".

Милосердная Дева Мария, госпиталь Милосердной Девы Марии... знакомое название.

– Лоррейн, ты помнишь...

Он поглядел на нее. Она сидела в уголке дивана и плакала. О Боже.

– Что случилось?

Она высморкалась в бумажную салфетку.

– Иди к черту.

– В чем дело?

– Ни в чем, – прорыдала она.

– Скажи, что с тобой.

Она снова высморкалась.

– Оставь меня в покое.

Салфетка превратилась в мокрый комок, но она еще раз попыталась воспользоваться ею. Он вынул из заднего кармана носовой платок и протянул ей.

– Пошел к черту.

Она развернула смятую салфетку, выискивая на ней сухое место.

– Скажешь ты наконец, в чем дело? Знаешь, мне уже осточертела эта чепуха.

– Тебе осточертела? – вдруг заорала она, сверкая глазами. – Это мне осточертело!

От удивления он лишился дара речи. Он боялся поверить собственным глазам. Перед ним была прежняя Лоррейн.

– Я так старалась раздобыть билеты на этот чертов матч. Самые лучшие места. Хотела преподнести тебе сюрприз. Теперь пошли они к черту, эти билеты. – Она опять схватила мокрую салфетку. – Эгоист! Проклятый сукин сын, вот ты кто!

– Ты шутишь? Ты же ненавидишь бокс.

– Да, ненавижу! Я делала это ради тебя. Теперь забудь про это. Мне надоело лезть из кожи, лишь бы угодить тебе.

– Что? Кто тебя просил угождать мне? Раньше и так все было прекрасно. Но как только мы решили пожениться, все изменилось. Я ничего не понимаю.

Она метнула в него бешеный взгляд.

– Я хотела сделать все как лучше, чтобы тебе было приятно думать о нашей свадьбе. Я прекрасно знаю, ты до сих пор сомневаешься.

– Что значит «приятно»? – взбесился Гиббонс. – Что, черт побери, это должно означать? Почему ты не можешь честно сказать все как есть? Ты боишься, что я дам деру? Не так ли? Ты боишься именно этого. Потому и ведешь себя как последняя идиотка.

– Я веду себя как последняя идиотка? Только потому, что я спросила тебя о чем-то?

– Когда я хотел посмотреть новости. – Он показал рукой на телевизор. – Кое-что из этого касается моей работы.

На экране сотрудник метеослужбы указывал на погодную карту.

– Я только задала тебе вопрос.

– Я слушал новости, а ты принялась рассказывать о том, что наш милейший Брент Иверс не сможет присутствовать у нас на свадьбе потому, что он, видите ли, встречается с бывшими сокурсниками. Какое, к черту, мне дело до того, чем занимается Иверс...

И тут его вдруг осенило. Иверс! Именно Иверс говорил ему про госпиталь Милосердной Девы Марии. В Ридинге, в Пенсильвании. В этом госпитале якобы проходил лечение Сэл Иммордино после сотрясения мозга, там ему и был поставлен диагноз: кулачный мозговой синдром, недееспособность. Госпиталь Милосердной Девы Марии, оттуда был врач, который под присягой свидетельствовал на суде об ограниченных умственных способностях Сэла, уснащая свои слова всевозможными дерьмовыми терминами. Наглая ложь. Но спортивный зал Гонсалеса находился в Филадельфии – почему его не отвезли в тамошний госпиталь? Какого черта они потащили Гонсалеса в Ридинг? Случайное совпадение? Едва ли. Совет Сэла Иммордино? Но откуда Гонсалес знает Иммордино? Откуда кто-либо из окружения Уокера знает Сэла Иммордино? Если только сам Иммордино не организовал доставку Гонсалеса в госпиталь, чтобы замять дело. Потому что он избил Гонсалеса? Так же, как поступил с Лоусоном, когда еще выступал на ринге? Но зачем? Он поглядел на компьютерную погодную карту на экране: над Средним Западом ползли зеленые облачка. Может, из-за того, что тренер имел слишком большое влияние на чемпиона, как сказала бывшая жена Уокера? Иммордино хотел, чтобы Гонсалес заставил чемпиона сделать что-то, тот отказался, и Сэл размозжил ему голову...

О Господи, как все просто, даже не верится. Иммордино хочет предрешить исход поединка, сделав соответствующие ставки. Мафия перестала заниматься этим лет сорок, а то и пятьдесят назад. Вот почему такая возможность не, приходила ему в голову. Но что с того, что они не делали этого лет пятьдесят? Преступления не устаревают. Он поглядел на экран: улыбающееся солнышко. Завтра будет хорошая погода. Он вскочил и направился в кухню.

– Куда ты пошел?

Он остановился и посмотрел на Лоррейн. Казалось, она готова укусить его.

– Хочу позвонить Тоцци.

– Его нет дома. Я звонила ему совсем недавно.

Он подошел к шкафу, вынул из обувной коробки на верхней полке револьвер и сунул его за пояс. Он купил его в 1955 году, когда мафия еще сплошь и рядом вмешивалась в исход поединков и делала деньги, играя на ставках. «Кольт-кобра» 38-го калибра. Он надел пиджак и взял шляпу.

– Куда это ты собрался? – закричала Лоррейн. – Ты не можешь вот так взять и уйти. Вернись. Нам надо поговорить.

Настоящая фурия. Фантастика. Просто великолепно. Наконец она стала сама собой.

– Прости, мне нужно разыскать Тоцци. Это очень важно. Мы поговорим потом.

– Отлично! А это, выходит, не важно?

– Не передергивай. – Он положил руку на ручку двери. – Я этого не говорил.

– Мог и не говорить. Все равно ты так думаешь.

Он отпустил дверную ручку, вернулся в комнату и поцеловал ее в щеку.

– Я люблю тебя. Мы еще успеем закончить нашу схватку. А сейчас мне нужно найти Тоцци.

– Если ты только выйдешь за дверь, Гиббонс, наша свадьба отменяется.

Глядя на дверь. Гиббонс ухмыльнулся, оскалив зубы. Боже Всемогущий! Она наконец-то сообразила, как надо действовать. Теперь уже она не желает выходить замуж.

– Я не шучу. Если ты сейчас оставишь меня одну, я отменю все приглашения.

Он повернул ручку, еще несколько секунд держа дверь закрытой.

– Я говорю совершенно серьезно!

Медея. Медуза Горгона.

– Мне необходимо найти Тоцци.

Он открыл дверь, вышел за порог и оглянулся. Она качала головой, предостерегающе воздев руки.

– Так и будет, Гиббонс. Я говорю серьезно.

– Потом, Лоррейн. Обсудим это потом.

Затворяя дверь, он слышал, как она продолжала твердить, что говорит серьезно.

Он нахлобучил шляпу и направился к лестнице. Чертовы бабы. Когда ты бегаешь за ними, им нет до тебя дела. А когда им есть до тебя дело, они теряют всякую привлекательность. Гиббонс поспешил вниз по стертым мраморным ступеням. По крайней мере, это доказывает, что она еще не окончательно свихнулась. Уж это хорошо. Поворачивая в следующий пролет лестницы, он обернулся и посмотрел на дверь. Она вовсе не говорила это серьезно. Просто она взбесилась. Только и всего, будем надеяться.

Гиббонс вспомнил эту маленькую, плохо освещенную прихожую, как только переступил порог. Он подошел к открытой двери, ведущей в гимнастический зал, и увидел людей в белых пижамах, носившихся с безумным видом по синему мату. И сразу же разглядел среди них Тоцци. Потом направился к телефону-автомату на стене, опустил четвертак и набрал 800. Пододвинув к себе стул, он поставил на него ногу и вытянул шею так, чтобы видеть, что происходит в зале. Прогудели три гудка, затем кто-то поднял трубку.

– Федеральное бюро расследований.

– Говорит Гиббонс, номер четыре-семь-ноль-девять. Кто сегодня дежурный?

– Моран.

– Соедините меня с ним.

– Подождите, соединяю.

Гиббонс глядел на безумцев на мате. Тоцци стоял в одном ряду со всеми остальными, ожидая, когда придет его черед подставлять задницу под удар парня в мешковатых черных штанах. Так называемый черный пояс. Наконец подошла очередь Тоцци бежать и хватать напарника за запястье. Парень качнул Тоцци назад, потом вперед, освободил руку, в свою очередь схватил Тоцци за запястье и швырнул его так, что тот с грохотом шмякнулся рядом с ним на мат. Гиббонс невольно вздрогнул, но Тоцци скоренько вскочил на ноги и побежал в конец ряда, готовый повторить прием. Гиббонс покачал головой. Эти ребята просто сумасшедшие. Тоцци говорил, что айкидо – мягкое боевое искусство, что оно успокаивает человека. Как бы не так.

В трубке послышался усталый голос.

– Чего тебе, Гиббонс?

– В чем дело, Моран? Я разбудил тебя?

Странно, Моран всегда радовался ночному дежурству.

– Если бы. Так что тебе нужно?

– Скажи-ка мне кое-что. Тоцци не звонил сегодня?

Моран хохотнул в трубку.

– Нет, Тоцци не звонил. Зато мы поимели кучу звонков по его поводу.

О Господи.

– Что случилось?

– Сейчас скажу. – Послышался шелест перелистываемых страниц. – Судя по всему, сегодня утром Тоцци обнаружил покушение на убийство. Женщина по фамилии – где же это? Где? А, вот: Рейнор, Валери Рейнор.

– Что произошло?

– Детали довольно неясны. Большую часть сведений мы получили от местного полицейского. Похоже, эта Рейнор получила два пулевых ранения в спину. Одна пуля задела легкое. Тоцци немедленно вызвал службу спасения, и они доставили ее в больницу. В больнице говорят, что она выживет.

Гиббонс сморщил нос и крепко сжал губы. Опять Иммордино? Но ведь он должен бы охотиться на Томаззо. Почему он стрелял в Валери? И что делал в это время Тоцци?

– А как вел себя Тоцци?

– Доставлял всем кучу хлопот.

– В каком смысле?

Моран снова хохотнул.

– Похоже, он совершенно перестал что-либо соображать, когда приехал в больницу. Кричал, как сумасшедший, чтобы его пустили к ней. Персоналу не оставалось ничего другого, как вызвать полицию. Тогда он принялся качать права, заявил, что он агент ФБР, предъявил удостоверение и прочее. Те сказали, что ничего не предпримут, пока во всем не удостоверятся, и потребовали, чтобы он отдал оружие, пока не закончится проверка. Можешь себе представить, что тут началось.

Гиббонс закрыл глаза. Он был рад, что его там не было.

– Мы подтвердили, что он тот, за кого себя выдает, и полицейские вернули ему пистолет, но стали настаивать, чтобы он пошел пить кофе, потому что медсестры устали и больше не в силах выносить его присутствие. Он не подчинился даже после того, как врачи уверили его, что этой Рейнор уже сделали операцию и с ней все в порядке. Он твердил, что непременно должен повидать ее, больничные сестры говорили, что это невозможно, по крайней мере до утра. И что, ты думаешь, сделал Тоцци? Он стал просить старшую сестру пойти в реанимацию и передать записочку. Он хотел, чтобы Рейнор знала, что он тут и желает ее видеть, что он любит ее, и прочая ерунда. Старшая сестра вернулась минуты через две. Она передала записочку, но Рейнор, похоже, вовсе не пришла в восторг, получив ее. Как мне сказали, она попросила старшую сестру сказать Тоцци, что он может убираться ко всем чертям и что она не жаждет видеть его. Ни сейчас, ни после. Вероятно, в этот момент она была очень слаба, ее мониторы запищали как безумные. Дежурный врач выбежал на сигнал тревоги – или как это у них там называется – и дал ей успокоительное. После чего вернулись полицейские и все-таки настояли на том, чтобы Тоцци сходил выпить кофе и не появлялся тут некоторое время. Это случилось сегодня днем, около половины четвертого.

Гиббонс представил себе, как Тоцци выходит из госпиталя, в первый раз с самого утра оказывается на улице, солнце слепит глаза, и он не знает, куда идти и что теперь делать. Понимает, что Иммордино где-то поблизости, выслеживает его, вне себя от ярости, готовый покончить с Томаззо, разделаться с ним после двух неудач. Тоцци, вероятно, едет в Хобокен, в свою квартиру, размышляя, как удалось Иммордино пронюхать о том, что он не телохранитель, а агент ФБР. Тоцци начинает нервничать, как говорится, зацикливается. Он решает, что Иммордино преследует его, что его люди наблюдают за ним, поджидая подходящего момента для нападения. Значит, он не должен оставаться в одиночестве и направляется сюда, на занятия айкидо. Что ж, вполне логичное решение. Тоцци говорил, что любит посещать тренировки, когда у него неспокойно на душе. Утверждал, что чем хуже чувствуешь себя, падая на мат, тем полезнее занятие. В таком случае, сегодня оно было чрезвычайно полезным, потому что после случившегося он, вероятно, ощущает себя мешком с дерьмом. Несчастный ублюдок.

Гиббонс поглядел в дверь и увидел, как Тоцци снова с грохотом рухнул на мат. Гиббонс опять невольно вздрогнул. Но Тоцци и на этот раз резво вскочил на ноги и побежал в конец цепочки. Чувствовал он себя при этом, наверное, чудовищно.

– Ты меня слышишь. Гиббонс?

– Слышу.

– Тоцци, должно быть, дома, – сказал Моран. – Передать ему что-нибудь от тебя?

– Нет, спасибо, все в порядке.

– С твоим напарником хлопот полон рот. Гиббонс.

– С тобой тоже, Моран.

– Ты занимаешь линию. Что-нибудь еще нужно? Могу я быть чем-то полезен?

– Да.

– Что нужно сделать?

– Пойди и засни снова.

– Пошел ты к черту.

Послышались гудки, и Гиббонс положил трубку. Тоцци снова стоял первым в цепочке, но на этот раз он поклонился учителю и занял его место на середине мата. Теперь был его черед бросать других. Он стоял, вытянув вперед руки и ожидая, когда очередной безумец схватит его за запястья, а он грохнет его об пол, как перед тем грохали его самого. Гиббонс заметил, что на Тоцци оранжевый пояс, но Гиббонс сразу же отключался, едва только Тоцци принимался превозносить чудеса айкидо. Вид у него сейчас был отличный. Не такой потрясающий, как у парня в черных штанах, но куда лучше, чем у остальных оранжевых поясов. Он сделал несколько мягких движений, и нападавший с отменным грохотом шмякнулся на мат. Вот только все это почему-то казалось инсценировкой. Не только действия Тоцци – вообще все. Гиббонсу всегда казалось, что эти броски и падения искусно разыгрываются. Тоцци соглашался, что у зрителя может возникнуть такое ощущение, но уверял, что, если действовать правильно, приемы отлично срабатывают. И все же Гиббонс не мог понять его влюбленности в айкидо. Ладно, Тоцци, он всегда был со странностями, но что привлекает сюда всех остальных? В чем тут причина?

Учитель, один из парней в черных штанах, выкрикнул какое-то слово, и весь класс замер и отвесил вежливый поклон. Потом учитель крикнул кокю доза, и они разделились на пары и уселись друг против друга. Один вытянул руку, другой взял его за запястье, и они начали отжимать один другого. Тоцци поведал ему и об этот упражнении. Это было не соревнование, когда люди меряются силой рук. Это был способ проверить себя, сосредоточиться и найти свою «точку», место пониже пупка, откуда якобы исходит вся энергия человека. Так, по крайней мере, утверждал Тоцци. Гиббонс не верил в подобную чепуху, но Тоцци верил. Во всяком случае, говорил, что верит. Гиббонс взглянул на часы. Половина десятого. После такого дня, как нынешний, Тоцци была нужна его «точка». Или хотя бы бутылка спиртного.

Минут пять все отжимали друг друга – то влево, то вправо, – после чего учитель объявил, что занятие окончено. Сидя на коленях, они выровнялись в одну линию и поклонились стене, на которой висела гравюра с изображением трех японцев; затем учитель повернулся и поклонился классу, а ученики поклонились ему, восклицая: «Благодарю вас, сенсей». Учитель встал и отошел в угол мата, попросив всех поклониться друг другу. Что они и проделывали очень серьезно и вежливо. Просто чертовски вежливо для людей, которым так нравится шмякать друг друга об пол.

Гиббонс увидел, как Тоцци отошел в угол мата, еще раз поклонился японцам на стене и надел сандалии. И тут их взгляды встретились. Казалось, Тоцци был не слишком удивлен, увидев своего напарника. Впрочем, и не слишком обрадован.

Подходя к нему, Тоцци вытер рукавом лоб.

– Валери в больнице...

– Я уже знаю. Они говорят, что с ней все будет в порядке.

Тоцци вскинул брови и пожал плечами.

– Да... так они говорят.

– Я слышал, что она сказала, будто не желает тебя видеть. Она наверняка так не думает. Она, наверное, еще не пришла в себя после наркоза, да еще боль и все такое. Она, конечно, так не думает.

Тоцци ничего не ответил. Он явно не верил в это. Гиббонс надел шляпу. Ему было жаль беднягу, но разыгрывать из себя доброго дядюшку он не собирался. Ему и своих проблем хватало.

– Иди одевайся. Нам нужно повидать кой-кого. По поводу боксерского поединка.

– Поединка? О чем ты?

– Скорей одевайся. Я буду ждать тебя в машине.

Тоцци покрутил головой и тяжело вздохнул.

– Дело Нэша для меня закончено. Сегодня Иверс отстранил меня от расследования. Ты что, забыл?

Гиббонс нахмурился и пожал плечами.

– Ну и что с того?

Тоцци с любопытством взглянул на него.

– Ты что-нибудь разнюхал?

– Иди одевайся. Хорошо?

– Скажи, что ты откопал?

Гиббонс уставился в потолок.

– Говорю тебе, не теряй время.

Вид у Тоцци был уже не такой печальный.

– Хорошо, хорошо. – Он повернулся, чтобы идти в раздевалку. – Ну намекни хотя бы!

– Нет.

– Ну, Гиббонс, пожалуйста.

– Иди одевайся.

– Ладно. – Тоцци направился к раздевалке, но снова остановился. – Скажи, как ты догадался, что я здесь?

Гиббонс широко ухмыльнулся.

– Разве ты не знаешь, что я без ума от своей работы. Больше всего на свете я люблю выслеживать ублюдков вроде тебя. А теперь поторапливайся. Нам предстоит долгое путешествие.

Тоцци усмехнулся и направился в раздевалку. Улыбка не сходила с его лица.

С ним все будет в порядке, подумал Гиббонс.

Глава 18

– Слушай, Гиб, я сойду с ума от этого запаха.

Гиббонс поглядел на Тоцци, растянувшегося на светло-коричневом диване в приемной – ноги на подлокотнике, под головой свернутая кожаная куртка.

– Какого запаха?

– Больничного. Меня тошнит от него. Вчера целый день в больнице у Вэл, потом целую ночь тут. Торчим здесь, чтобы повидать Гонсалеса. Я больше не могу. Мой нос этого не выдержит.

Гиббонс ничего не ответил. Он сидел, ссутулившись в кресле, положив ноги на журнальный столик и подперев кулаком щеку. Он четыре часа провел в машине, слушая бесконечные причитания Тоцци о том, как он любит Валери, как ненавидит Иммордино, как важна для него сейчас «энергетическая точка», потому что он любит Валери, и поэтому всадит Иммордино пулю в лоб за то, что тот сделал с Валери... О Боже, всю дорогу крутил свою шарманку.

Но это было еще не самое страшное. Когда они наконец добрались до госпиталя Милосердной Девы Марии, расположенного черт знает где в Пенсильвании, дежурные сестры преградили им путь к палате Гонсалеса. Они действовали сплоченно, словно воинское подразделение, прошедшее войну во Вьетнаме, твердя, что никто не смеет тревожить их пациентов в такой час... Они с Тоцци предъявили свои удостоверения и прочее, но злобные фурии лишь скрестили руки на объемистых грудях, встали плечом к плечу и в буквальном смысле слова заблокировали проход. Ни за что на свете, заявили они. Сначала получите разрешение лечащего врача. Они стояли насмерть, словно защищая линию Мажино.

И тогда Тоцци взорвался, принялся орать на них как сумасшедший, и Гиббонсу пришлось успокаивать напарника, пока он не натворил чего-нибудь. Отослав Тоцци вниз поостыть немного, он попытался самым вкрадчивым тоном уговорить старшую сестру сделать такую любезность и позвонить домой доктору, потому что дело очень срочное. Но та не нашла ничего лучшего, как спросить в ответ: «У вас есть ордер?» Вероятно, видела что-то такое по телевизору. Мол, если у вас нет ордера или какого-нибудь другого документа, она не станет тревожить доктора посреди ночи, ибо это может потом плохо отразиться на пациентах. После чего пригрозила, что вызовет полицию, и ему не оставалось ничего, как сдаться и отправиться вниз в приемную, поскольку он отнюдь не горел желанием иметь дело с местной полицией. Они непременно позвонят в здешнюю штаб-квартиру ФБР, те свяжутся со штаб-квартирой в Нью-Йорке, чтобы проверить, что делают тут два агента из манхэттенского отдела, и уже утром все станет известно Иверсу, которому сейчас как раз и не нужно было ничего знать.

Вот почему им пришлось торчать в этой приемной с пластиковой мебелью и примитивными ландшафтами на стенах. Безуспешно пытаясь уснуть, они с нетерпением ожидали восьми часов, когда наконец появится лечащий врач Гонсалеса и даст разрешение поговорить с ним какие-то пять минут.

– Я предъявлю иск этим чертовым больницам, – произнес Тоцци, таращась в потолок. – Они погубили мой нос. Я больше не различаю запахов. Я потерял обоняние.

Гиббонс закрыл глаза.

– Плевать я хотел на твое обоняние.

– Что вам угодно, джентльмены? – раздался женский голос. Вопрос был задан не самым любезным тоном.

Гиббонс открыл глаза и выпрямился в кресле. Тоцци спустил ноги на пол. Она стояла возле журнального столика, невысокая брюнетка, волосы гладко зачесаны, на лбу челка, на носу очки. На ней был халат, на шее болтался стетоскоп.

– Я доктор Коновер, – сказала она. – Как я понимаю, вы желаете поговорить с одним из моих пациентов.

Тоцци встал и расправил смятую кожаную куртку.

– Да. Мы хотели бы задать всего несколько вопросов Генри Гонсалесу.

Докторша мрачно и раздраженно поглядела на него. Теперь Гиббонс понимал, почему ночные валькирии задали им такого жару. Эта докторша была с ними заодно. Теперь все стало ясно. Она продолжала сердито и удивленно смотреть на Тоцци. Похоже, он ей приглянулся. Ну, разумеется.