Глава 4

– Пусть экипаж подождет, я быстро, – сказала Фиа, выходя из кареты. – Гунна, пожалуйста, подожди меня здесь.

– Но Фиа! – решительно запротестовала Гунна. Ее шотландский акцент был особенно заметен из-за изуродованных губ. Ей не нравилось, что Фиа опять подвергнется грубости. – Если его семья слышала все сплетни, которые ходят о вас, то сейчас...

– Пожалуйста, подожди, Гунна.

Настоящий тигренок, темнокожий мальчишка лет восьми, в котором снобизма было больше, чем в доброй половине лондонских щеголей, спрыгнул с высоких козел и поспешил по ступеням к довольно скромной парадной двери. Он оценил ее взглядом и с презрительным видом постучал. Вскоре на его стук отозвались.

– Кто там? Ой! – Дверь открыла молоденькая служанка. Рот у нее раскрылся от удивления, когда она увидела богатый экипаж, остановившийся у их крыльца. Экипаж этот предоставил Фиа лорд Стенли, один из ее поклонников. Служанка медленно перевела взгляд на леди Фиа. – О-о-о!

– Передай хозяину, что леди Фиа здесь, приехала выразить свою тревогу и беспокойство мистеру Лейтону, – произнес мальчишка.

– Сейчас... конечно... пожалуйста, входите... я сейчас сообщу. – Девушка вздрогнула, наклонила голову и опрометью бросилась в дом.

– Ты так уверен, что меня впустят? – услышала Гунна голос леди Фиа. Грустный и ироничный, этот голос никогда не соответствовал выражению ее лица, которое всегда оставалось спокойным и ясным. Она поднялась по ступеням, но Гунна успела заметить, как быстро поднимается и опускается от волнения ее грудь. Фиа боялась. Она боялась, что ее не примут здесь. И Гунна увидела это волнение. Она помолилась, тихо попросив Господа, чтобы Лейтоны были добры к Фиа.

Прошло немного времени, и Фиа вышла из дома. Гунна посмотрела на часы, которые висели у нее на платье. Меньше десяти минут. Скорее всего, ее не приняли. Дверь кареты открылась, и Фиа поднялась внутрь. Она избегала встречаться с Гунной взглядом.

– Они отнеслись к тебе без должного уважения? Они... да тебе-то что за дело, как они отнеслись к тебе, – проговорила Гунна.

– Они удивились, – спокойно пояснила Фиа.

– А юноша?

Фиа подняла на старуху синие глаза. Гунна однажды видела айсберг. Глубоко внутри него светился синий свет, и он казался жарким. Такими же были сейчас глаза Фиа.

– Он может двигать рукой, кисть у него подвижна. Рука не повреждена, но он еще очень слаб. – Больше она ничего не добавила.

– Он был рад видеть тебя?

– О да! Очень.

– Тогда я скажу так – это самое главное, – произнесла Гунна, закрывая окошко бархатной занавеской. Карета тронулась. Гунна ненавидела жизнь, которой жила Фиа.

Она видела, что Фиа все более соответствует той роли, которую уготовил ей отец. Только Гунна знала, чего стоит ей эта роль. Ее пугало, что Фиа тратит большую часть души на то, чтобы казаться такой, какой хотел видеть ее отец... Однако Гунна прогнала эти мысли от себя.

– Ты навести мальчика еще несколько раз, – посоветовала она, – привези ему книгу, прядь своих волос, подержи его руку – и он скоро встанет на ноги.

– Нет! – Гунна внимательно посмотрела на Фиа, встревоженная твердостью ее голоса. Фиа дрожала. Фиа, эта маленькая статуя, маленький сфинкс! Старуха села рядом с ней и крепко обняла. – Нет! Мне не стоило привязывать к себе этого юношу. Я не должна была разрешать ему посещать меня, я не должна была принимать его. Но...

– Но что, Фиа? – тихо спросила Гунна.

Фиа повернулась к ней. И тотчас маска слетела с ее лица, сразу стало видно, как уязвима эта молодая женщина, сколько боли и страданий испытывает она. Гунна прижала ее к себе и ласково покачала.

– Знаешь, он так напомнил мне Кея, – прошептала Фиа. – Он обращался со мной так естественно. Мне этого очень не хватает. Боже, помоги мне! Я поощряла его визиты! – Легкая улыбка появилась на ее губах, скорее полуусмешка, полурыдание. – Боюсь, мой эгоизм едва не стоил ему жизни.

– Бедняжка моя!

– Они не хотели пускать меня в дом, – продолжала Фиа, – но не знали, как это сделать, как попросить меня уйти. Мне не следовало приходить. Я внесла только неловкость и сумятицу. Да и вряд ли утешила юношу.

– Ну, успокойся, успокойся, – Гунна поглаживала темные волосы Фиа. – Он всего лишь юноша, а юноши всегда делают всякие глупости. И очень часто из-за своей глупости расстаются с жизнью. Если бы не ты, нашелся бы кто-то другой, – Гунна замолкла, подбирая слово, – какая-нибудь другая...

–...дрянная женщина, – закончила Фиа.

– Нет, просто какая-нибудь другая женщина, – мягко поправила ее Гунна.

– Он сказал мне, что я должна оставить Пипа в покое. – Морщинки на лбу Фиа расправились, лицо застыло. Последние признаки уязвимости исчезли, и Гунна пожалела об этом. Уже много месяцев она не видела Фиа такой, какой она была на самом деле. Такие случаи становились все более редкими. – Он сказал все. Он сказал, что я жажду заполучить в свои сети каждого мужчину, которого встречаю на пути.

– Да кто это сказал? – не поняла Гунна.

– Томас Донн.

У Гунны перехватило дыхание. Много лет назад Томас Донн гостил в замке графа Карра. Он оказывал Фиа знаки внимания и проявлял определенный интерес. Тогда Фиа была совсем юной и до боли одинокой. Конечно, молодой высокий шотландец просто сразил ее. И неудивительно. Он был одним из немногих порядочных мужчин, которые встречались Фиа. Не лицемер и не негодяй. Однако ее увлечение внезапно закончилось. Гунна никогда не узнала, что сказал или сделал Томас, но за одну ночь любовь Фиа превратилась в холодную ненависть. После этой ночи она стала взрослой. До этого налет цинизма был очень тонкий, но он был тем единственным, что позволяло девушке скрывать свое подлинное лицо от мира, а после разговора, подслушанного в саду, этот цинизм превратился в броню.

– Где ты его видела?

– Он приходил ко мне сегодня утром, говорил со мной. Будь он проклят! Он ничего не понял. – Фиа подняла голову. Ее глаза ярко горели, губы были плотно сжаты. —

Нет, Гунна, он прав. Но это еще не дает ему права судить меня. Душа его черна не менее моей. – Гунна совсем растерялась. – Помнишь, когда Эш был в замке, исчезла Рианнон Рассел? – спросила Фиа ровным голосом. – Это ведь Томас Донн привез Эшу новость, что Рианнон покинула его. Томас разбил сердце Эша. Уверена, Томас замешан в этой истории. Могу поклясться. Я была там, я видела их, Карра, Эша и Томаса Донна. Я видела, что Томас был очень доволен тем, как воспринял известие Эш.

Гунна отодвинулась от нее. Томас Донн никогда не казался ей человеком, которому страдания других доставляют удовольствие.

Фиа выпрямилась. Только слова выдавали глубину чувств, которые она испытывала.

– Я клянусь, он еще будет ползать передо мной на коленях!

Фиа поднялась по изгибающейся лестнице на второй этаж. Прошла мимо горничной, которая полировала перила, мимо слуги, меняющего свечи в канделябре. В сверкающей серебряной вазе на столике стояли свежие розы, наполняя нежным благоуханием коридор. Окно на лестничной площадке тоже сверкало чистотой. Но Фиа не замечала всего этого.

Она открыла дверь в будуар, выдержанный в новом французском стиле. У стены стоял комод в этом же стиле. Дополнением к мелочам, лежащим на нем, была новая мейсенская нюхательная табакерка. Напротив комода стоял инкрустированный туалетный столик с огромным зеркалом, вставленным в резную оправу красного дерева. Все кушетки и пуфики были обиты алым шелком.

Фиа прошла через комнату, не замечая красоты ее убранства. Все это не принадлежало ей: городской дом, декор, обстановка, вся ее одежда, прислуга и даже еда – все было взято Карром напрокат или куплено для одной только цели: заполучить как можно больше претендентов на роль мужа Фиа.

Фиа широко распахнула дверь, ведущую в небольшую комнату, где располагался кабинет. Там она прошла прямо к письменному столику, остановилась перед ним и выдвинула позолоченный стул. Несмотря на внешнее спокойствие, сердце ее билось учащенно. Надо быть очень осторожной. За исключением Гунны и дворецкого Портера, всю прислугу для дома нанимал Карр. Они были шпионами и агентами Карра, и к тому же они не брезговали приворовывать.

Быстрыми ловкими движениями Фиа отогнула обивку сиденья и вытащила перевязанную тесьмой пачку писем. Фиа улыбнулась. Эта улыбка была совсем не похожа на те улыбки, что она раздаривала в будуаре окружающим кавалерам. Это была простая, искренняя, безыскусная улыбка.

В пачке были письма от братьев и их жен. Она собирала их последние пять лет. По восемь писем от Эша и Рейна, пять от Фейвор и шесть от Рианнон.

С любовью в глазах она выбрала из пачки один из тонких конвертов и осторожно раскрыла. Она читала это письмо столько раз, что на сгибах оно протерлось, а края обтрепались. Этому письму два года. Его написал и отправил из своего поместья в Северной Италии Рейн. Прошло столько времени, а ей казалось, что она до сих пор чувствует запах нектаринов, которые описывал брат.

«Моя дражайшая сестра Фиа.

Сегодня утром Фейвор разрешилась дочерью, такой же красивой, как ее мать, и с гордостью должен сказать, такой же голосистой. Назвали ее Гиллиан Шарлотт. Мы не стали называть ее в чью-либо честь, потому что Фейвор сказала, что дочь должна быть нашим будущим и нам не следует оглядываться на прошлое.

Как видишь, моя прелестная жена не склонна к сентиментализму, но она очень просила меня передать тебе привет. Может, она не так уж и безнадежна.

Желаю вам с Грегори всего хорошего. Может, придет день, когда и у тебя будут дети. Должен признаться, несмотря на весь мой жизненный опыт, девять часов, пока на свет появлялась наша дочь, стали для меня очень непростым испытанием.

С наилучшими пожеланиями, твой брат, Рейн Меррик».

Фиа внимательно перечитала письмо, сложила и убрала в конверт. Некоторое время она сидела, словно выжидая, а потом вернула всю пачку внутрь сиденья. Она не стала читать другие письма. Фиа хотела растянуть удовольствие от их чтения, хотела, чтобы оно оставалось таким же свежим еще многие годы.

Гиллиан, Гилли. А через год у брата родился сын Роберт. Эш тоже стал отцом, у него родился сын, рыжеволосый мальчишка, которому суждено унаследовать конезавод.

Фиа с удивлением покачала головой. Похоже, что в отличие от нее братья бесстрашны. Их вовсе не угнетает подозрение, которое так мучит ее. Или они просто забыли, чья кровь течет в их жилах? Боже, если бы и она могла забыть!

Да и много ли она знает о братьях? Они были для нее совершенно чужими, пока она росла. Фиа считала, что они не испытывают к ней никаких родственных чувств. Слишком поздно она поняла, что отдалил их друг от друга собственный отец. Жар горячих слез застлал глаза. Самообладание, которое редко изменяло ей в последние годы, вдруг покинуло ее. Она почти бессознательно встряхнулась и постаралась взять себя в руки, гоня мысли, которые могли подорвать ее самообладание. Это был прием, которому она очень долго училась.

О многом она узнала слишком поздно. Фиа хорошо помнила день, когда распрощалась со своей наивностью. Она еще была жаждущим любви неоперившимся подростком, когда тайком выскользнула из замка и пошла следом за своим героем – красавцем шотландцем Томасом Донном и прелестной Рианнон Рассел. Тогда начинался сильный дождь. Она помнила, как Томас старался защитить Рианнон от дождя и ветра, а Фиа, прячась под проливным дождем за садовой оградой и представляя весьма жалкое зрелище, изо всех сил напрягалась, чтобы разобрать его слова. Она поняла все, что нужно. Карр убил свою первую жену и двух следующих. Он забыл о своих сыновьях. Фиа – это просто шлюшка Карра.

«Ну вот, – подумала Фиа, с удовлетворением глядя на пальцы, – не дрожат, не дрожат совершенно». Воспоминания эти больше не имеют над ней той силы, как раньше, когда бешено билось сердце и вся она начинала дрожать. Она вылечилась, стала тверже, чем в детстве. Но в этой твердости была какая-то извращенность, как в неправильно сросшихся после перелома костях. Иногда она серьезно подумывала над тем, что наступила пора сломать неправильно сросшуюся кость, чтобы она срослась заново, как надо. Однако теперь это не имело особого значения.

Да, в ней течет кровь Меррика, но даже это можно использовать себе во благо. Кто еще, кроме нее, взращенной с рождения быть сообщницей, может предвидеть следующие шаги Карра? И если она использует свой смертельный дар, дар, полученный ею от Карра, чтобы переиграть его, она бросится на колени и возблагодарит Господа за то, что он сделал ее дочерью этого злодея.

Ее размышления были прерваны негромким стуком в дверь.

– Что случилось? – спросила Фиа.

– К вам джентльмен, мадам, мистер До... – Голос дворецкого звучал очень тихо и услужливо.

– Ты сказал – мистер Донн? – Сердце ее забилось.

– Нет, мадам, мистер Доланд. Фиа облегченно вздохнула.

– Скажи мистеру Доланду, что меня нет дома.

– Как вам будет угодно, мадам.

Мысли Фиа снова вернулись к прошлому. Она намеренно изображала обольстительницу, сама распускала о себе разные слухи. Все это было неправдой, но зато позволяло самым богатым претендентам на ее руку серьезно задуматься, прежде чем сделать предложение. А если никто не предлагает ей руки, кому же Карр отдаст дочь?

Еще не подняв глаза, Фиа поняла, кто стоит перед ней. А когда подняла, то пожалела. На нее бесстрастно смотрел Томас. Во взгляде его не было ни сочувствия, ни сострадания. Поражение было незнакомо ему. Он никогда не испытывал поражения.

Высокий, худой, широкоплечий, он мало походил на тех юнцов, которые проводили уйму времени за карточным столом ее отца. Теперь Томас стал даже еще привлекательнее. Черные волосы уже тронула седина, тело стало крепче, кожа загорела настолько, что никакая пудра не могла скрыть годы, проведенные в море, или стереть мелкие морщинки, собравшиеся в уголках серых ясных глаз. Красивые губы складывались в твердую линию.

На мгновение она снова почувствовала себя девочкой, беспомощной в своем увлечении, надеявшейся, что он заметит ее. Она тогда с отчаянием вслушивалась в каждое его слово и жаждала похвалы своего кумира. В глубине души она мечтала, чтобы его сила и храбрость были на ее стороне, чтобы он расправился с ее врагами.

Но врагом была она сама, тем врагом, которого он пришел поразить. Как странно, что ей так больно было слышать его обвинение, будто она оттачивала свои чары на Пипе, этом славном юноше. Призрак очаровательной девочки, которой она когда-то была, задрожал и растаял в памяти. Она вернулась в настоящее, вспомнила, кто она и какой должна быть.

Она дрянная женщина. Она вышла за Грегори Макфарлена не только потому, что он был богат, но, прежде всего, по той причине, что он был шотландцем. После его смерти она надеялась унаследовать его состояние. Однако все случилось не так, как она задумала. В очередной раз она оказалась марионеткой в руках своего отца, но не она выбрала эту роль.

С гордо поднятым подбородком Фиа прошла в будуар. В ней мало что осталось от той девочки, разве что необычайная гордость. Эта гордость хорошо послужила ей, когда она поняла, что за человек ее отец, и бежала с Макфарленом. Только гордость позволила ей прожить столько лет с Макфарленом в его поместье и пережить время, когда он связался с ее отцом и стал зависеть от него все больше и больше. Только гордость позволила ей мужественно принять известие о смерти мужа, после чего она снова оказалась во власти своего отца. Только гордость не дала ей сдаться и полностью подчиниться воле отца. Только гордость поддерживала ее и давала силы выполнить клятву, которую она дала несколько часов назад Гунне и теперь намеревалась сдержать. Если Томас Донн находит ее дрянной женщиной, она покажет ему, насколько она дрянная.

Глава 5

– Пойдем с нами, Том. Нельзя все время сидеть здесь, корабль без тебя не пропадет, – позвал Робби.

– Послушайтесь его, Томас. Робби знает, что говорит. Невозможно все время заниматься делами. – Френсис Джонстон подошел к столу, за которым сидели Томас и Робби, выдвинул свободный стул, сел и жестом попросил хозяйку принести ему чашечку кофе, простонав при этом: – Боже! Уже три часа пополудни, а я никак не приду в себя. Что же я вечером буду делать?

– Ну, один вечерок можно провести и поспокойнее, – сухо посоветовал Томас. Он откинулся на спинку стула и положил руку себе на ногу.

– И пропустить маскарад у Портмана? – Светлые брови Френсиса удивленно взметнулись. – Это же событие сезона! Ожидается такое столпотворение! Говорят, разбиты даже дополнительные шатры позади дома.

– Да, похоже, вечер будет веселый, но я, скорее всего, проведу его с Пипом, – отозвался Томас.

– О Господи! – простонал Джонстон. – Дай ты этому семейству хоть немного отдохнуть от себя. У них, наверное, уже глаза на тебя не смотрят.

– Успокойся, Джонстон, – ответил Томас. – За прошедшие две недели я посетил Пипа всего пять раз. Мои визиты не отразятся на состоянии их кошелька.

– Знаешь, мне очень не хочется говорить тебе об этом, – начал Джонстон, голос его смягчился, – но твое присутствие у них в доме может быть неправильно истолковано. Могут решить, что ты претендуешь на руку Сары.

Томас нахмурился. Он никогда бы не поставил Сару Лейтон в неловкое положение. Неужели в своей тревоге за здоровье Пипа он перешел границу дозволенного?

– Черт побери! – пробормотал он. – Неужели я настолько слеп?

– Вот именно, – одобрительно подхватил Робби, – поэтому тебе и не стоит идти туда сегодня вечером. Идем лучше с нами.

Томас отозвался не сразу. Ремонтные работы на корабле «Звезда Альба» заняли времени больше, чем он предполагал. Если так пойдет и дальше, он не успеет доставить груз к Новому году, как обещал. Возможно, удастся убедить Джеймса пойти вокруг мыса Доброй Надежды на новом корабле «Морская колдунья» несколько раньше. А как только «Звезда Альба» будет готова, он отправится на ней более коротким маршрутом вдоль северного побережья Африки. Над этой идеей стоит подумать и поговорить с Джеймсом при следующей встрече. Лицо его сделалось серьезным.

Томас редко виделся с Джеймсом после того злополучного утра, когда ворвался в дом Фиа. «Нет, – поправил он себя с жестокой честностью, – не просто ворвался в дом, а едва не набросился на самое Фиа». Такое поведение непростительно. В очередной раз острая ненависть к Меррику стоила ему потери самоуважения. И все же, как только он увидел смертельно бледное лицо Пипа, ненависть к Меррику вспыхнула с новой силой. И эта ненависть привела его в дом Фиа. «Лучше всего мне никогда не видеть Фиа», – подумал Томас. На протяжении прошедших двух недель он старался держаться от нее подальше.

– Ну, пойдем же с нами, – настаивал Робби, – по крайней мере, тебе будет о чем рассказать Пипу в следующий визит.

– Почему ты думаешь, что это его заинтересует? – вопросительно посмотрел Томас на Робби. – Разве леди Макфарлен тоже будет там?

– Леди Макфарлен? – подмигнул Робби. – Нет, не думаю. Знаешь, всю прошедшую неделю она не появлялась в обществе. – Робби закусил нижнюю губу. – Затаилась, не высовывается.

– О ней сейчас такое говорят... Говорят, что это из-за нее пострадал Пип, – торопливо вставил Джонстон.

Томас перевел взгляд на Джонстона. Тот безмятежно улыбнулся, но обмануть Томаса не смог: конечно, он слышал о его визите к Фиа. «Что ж, мне нет дела до Фиа, пусть только не вовлекает в свою паутину Джеймса», – решительно подумал Томас.

Между прочим, если есть возможность весело провести время на маскараде и если там наверняка не будет Фиа, почему бы не отправиться туда с друзьями? Оттого что он будет все время торчать в доке, корабль быстрее не приведут в порядок.

– А костюм нужен?

– Нет, никакого костюма! – воскликнул, рассмеявшись, Робби. – Иди на маскарад в чем есть, все будут уверены, что ты в костюме. Ты же просто вылитый...

– Кто? – не понял Томас.

Робби и Джонстон посмотрели друг на друга и ухмыльнулись.

– Настоящий пират, – хором произнесли они.

Портманы строили свой огромный дом восемь лет. К сожалению, когда Тилнбер-Хаус был завершен, его архитектурный стиль уже успел выйти из моды, но, по крайней мере, место для дома было выбрано исключительно удачно. Он располагался всего в полумиле к северу от Гросвенор-сквер.

Надо полагать, пройдет немного времени, и дом окажется в черте города. А поля вокруг него, где сейчас пасутся стада овец, превратятся в людные площади и улицы. Но пока Тилнбер-Хаус стоял на той самой черте, где заканчивался город и начиналась сельская местность. Фасад дома приветствовал городских соседей, а тыльная его часть выходила в огромное поле.

Все, что сказал Джонстон, оказалось очень точным. Под синим небом были разбиты полосатые шатры. Дальше за ними вилась тропинка, уходящая в поле. На шестах укрепили фонари. Гостей развлекали бродячие музыканты и труппа актеров. На поле, поблизости от дома, была устроена большая площадка для деревенских танцев. Вокруг нее по периметру круга тоже располагались шесты с фонарями. Над центральной частью круга повесили шар, покрытый кусочками зеркала, который отражал свет от фонарей. В замысловатых блестящих шелковых костюмах, расшитых серебром и золотом, танцующие выглядели весьма фантастично.

Томас стоял в стороне с бокалом вина, чуть ли не насильно врученным ему слугой, и наблюдал за присутствующими. Похоже, позади дома на воздухе одновременно находились около пятисот человек, и еще не менее половины этого числа – в доме. Все гости были в костюмах. Среди них – около полдюжины Клеопатр, не менее дюжины испанцев, несколько китайцев, индийских принцесс, большое число мужчин в женском платье и бесчисленное множество пиратов.