Глава 24

Тусклый свет, падающий из открытой парадной двери богатого дома, едва освещал мокрые камни мостовой там, где двое явно кого-то поджидали. Вскоре из дверей дома вышел джентльмен и присоединился к ожидающим.

– В клубе Танбриджа нет, – сообщил Джонстон, останавливаясь рядом с Томасом Донном. – И я сомневаюсь, что он здесь появится. Уже почти три часа утра, Томас.

Томас молча кивнул и пошел прочь. Джонстон и Робби торопливо подстроились под его шаг.

– Это чистое сумасшествие, – произнес Робби. – Тан-бридж где-то залег и затаился, говорю тебе. Его не видели, с тех пор как ты и... С тех пор как ты вернулся две недели назад.

Томас остановился. Его лицо, почерневшее за последние дни, сейчас почти сливалось с чернотой ночи, и только глаза страшно сверкали. Джонстон непроизвольно попятился.

Сейчас Томас походил на зловещего вестника судьбы. Казалось, только одержимость поддерживает жизнь в его теле.

Одержимость эта имела только одну цель: защитить, закрыть собой леди Фиа Макфарлен от общественного порицания. С подачи Танбриджа общество осуждало ее поведение уже давно. И сейчас о ней ходили грязные, отвратительные слухи.

– Я уверен, Танбридж в городе, – сказал Томас. – Не думаю, что он распространяет эти грязные слухи издалека. Кто-то его здесь прикрывает, я обязательно узнаю кто. А потом найду и самого Танбриджа. – Голос Томаса звучал страшно тихо, будто вкрадчиво, но друзья его покрылись мурашками.

– Но, Томас, – начал увещевать его Джонстон, – даже если тебе удастся разыскать Танбриджа и он замолчит навсегда, мы оба с тобой прекрасно понимаем, будет уже поздно.

– Нет, – отрезал Томас, – не поздно. Особенно если удастся убедить Фиа... леди Фиа, чтобы она отказалась от своего необдуманного заявления, будто она бежала со мной по собственной воле.

Джонстон понял тщетность своих попыток.

– Я старался убедить ее, но она и видеть меня не хочет. По правде говоря, она вообще никого сейчас не принимает. Живет отшельницей, что, наоборот, только подогревает слухи. В свете поверили в ее историю. В ее историю, а не в твою, Томас. – Томас длинно выругался, но Джонстон упрямо продолжал: – Видишь ли, при ее репутации ее история выглядит гораздо более правдоподобно, чем твоя. Томас, в свете твердо верят, что она бежала с тобой сама, по своей воле. – Джонстон перевел взгляд на Робби, словно ища у того поддержки.

– Томас, ты должен признать, – подхватил Робби, – что женщина, которую похитили, вряд ли будет защищать своего похитителя.

– Мне плевать на это! Случилось то, что случилось. Я вызову на дуэль любого, кто станет это отрицать.

– Мы знаем, Томас, – вставил Робби. – Скольких ты уже вызывал на дуэль, с тех пор как вернулся? Пятерых? Шестерых? А дуэлей сколько у тебя было?

– Одна.

– Тебе повезло, что противники принесли извинения еще до того, как вы успели друг друга покалечить. Да, кстати, если ты забыл, дуэли запрещены законом. – Видя, что его слова не производят на Томаса абсолютно никакого впечатления, Робби в отчаянии проговорил: – Томас, ты играешь с огнем. Скоро кто-нибудь, более искусный во владении оружием, повторит то, что говорят все, и ты умрешь, умрешь понапрасну, только добавишь еще один слух к тем, что ходят о Фиа. Томас, своим поведением ты не помогаешь ей.

При этих словах Томас резко повернулся, его накидка всколыхнулась. Обменявшись взглядами, Джонстон и Робби поспешили следом и догнали его, когда он переходил улицу.

– Куда мы идем? – спросил Джонстон. Он едва узнавал Томаса, так сильно тот переменился. Лицо его застыло, словно было отлито из бронзы, и напоминало лицо воина-мученика в катакомбах Святого Петра. Голос Томаса стал резким.

– Мы идем в Гайд-парк, – объявил он. – Завтра ближе к утру у меня там встреча с неким капитаном Пьерпонтом. Мне вдруг захотелось увидеть это место на рассвете.

От дурного предчувствия у Джонстона по спине поползли мурашки, а внутри похолодело.

– Боже правый, Томас! Да ведь Пьерпонт один из самых метких стрелков!

– Я тоже стреляю неплохо.

– Это чистое самоубийство, – Робби покачал головой, – но, может быть, Томас этого и жаждет?

– Не похоже. Он слишком мужественный, чтобы искать собственную смерть, – ответил Джонстон. – Разумеется, я буду его секундантом.

Томас снова остановился. Гнев и злость, которые переполняли его последнее время, вдруг исчезли. Он выглядел совершенно опустошенным, как человек, который истратил больше, чем в состоянии заплатить.

– Я никогда не просил ни одного из вас об этой услуге и сейчас не стану. Робби, иди домой да прихвати с собой Джонстона. Я не хочу...

Томас почувствовал, как кто-то схватил его за плечо и развернул.

– О Боже, только не это, – пробормотал Джонстон.

Пип Лейтон отошел на некоторое расстояние от Томаса. На боку у него висела шпага, эфес которой он крепко сжимал в руке. Он бросал на Томаса гневные взгляды.

– Будьте осторожны, юноша, – предупредил Томас. – Так и погибнуть недолго.

Вместо ответа Пип приблизился к Томасу и изо всей силы ударил его по щеке.

– Это вам за то, что вы с ней сделали, негодяй!

На лице Томаса в месте удара появилось красное пятно, но он смотрел на юношу неподвижным взглядом.

– Идите домой, Пип.

В ответ Лейтон только скривил губы, демонстративно медленно вновь поднял руку и ударил Томаса по другой щеке. Голова Томаса качнулась, но он по-прежнему стоял неподвижно.

– Отправляйтесь домой, Пип. Я не буду драться с вами, мальчишка.

– Мальчишка? – воскликнул Пип, со свистом вынимая шпагу из ножен и приставляя ее конец к шее Томаса. – Я мальчишка? Пусть я лучше буду мальчишкой, чем человеком, который соблазнил леди Фиа и разрушил ее репутацию.

Глаза Томаса превратились в узкие щелочки, в них появился опасный блеск. Когда он заговорил, голос его звучал глухо и тихо.

– Вы не можете презирать меня больше, чем я презираю себя сам.

Позабыв о ненависти, Пип растерянно и с болью крикнул:

– Вы хоть знаете, что наделали? Как у вас все легко и просто! Да вы видели ее? Если бы вы видели ее сейчас, тогда бы вы, возможно, поняли, что вы наделали.

– А вы видели ее? – с надеждой в голосе спросил Томас.

– Да, видел. – В очередном приступе ненависти юноша заскрежетал зубами. – И разговаривал с ней, хотя это было равносильно разговору со стеной. В ней нет жизни, глаза ее потухли, не осталось ничего, она опустошена. Вы уничтожили ее. – Томас придвинулся к юноше. Кончик шпаги Лейтона уперся Томасу в грудь. – А сейчас я уничтожу вас.

– Пип, успокойся, – обратился к нему Джонстон, придя в себя от первоначального изумления.

Пип подталкивал Томаса в грудь, не сводя с него глаз.

– Не подходите ближе, Джонстон. Джонстон поднял вверх обе руки и улыбнулся.

– Ну, Пип, если вы только позволите. Я уверен, вы не станете убивать безоружного человека. Подумайте о скандале, который это вызовет в обществе. А каково придется вашей семье?

Оказалось, что Джонстон нашел правильные слова. Гнев Пипа несколько поутих и сменился растерянностью.

– Нет, конечно, нет. Достаньте шпагу, Донн.

– Не стану.

– Что творится! – вздохнул Робби, тщетно пытаясь найти выход из создавшегося положения.

– Черт вас возьми! Достаньте шпагу! Я люблю леди Фиа, неужели вы не понимаете? – В голосе юноши слышалось рыдание. – Будьте прокляты! Будьте вы прокляты! Вы не лишите меня привилегии сразиться за ее честь. Даже у вас должно хватить на это совести и порядочности.

– Черт побери! – выругался Джонстон едва слышно, обращаясь к Томасу и не сводя глаз с красного лица Пипа. – Томас, тебе придется сразиться с ним. Бедняга в таком состоянии готов на все. Он не сможет жить дальше, если вобьет себе в голову, что ты счел его вызов недостойным и не стал на него отвечать.

– О чем это вы там шепчетесь? – резко спросил Пип. – Я не школьник, Джонстон. Я считал вас своим другом.

– Он действительно ваш друг, юный дурак, – проговорил Томас и быстрым движением левой руки оттолкнул шпагу Пипа в сторону, а правым кулаком сильно ударил его в челюсть. Когда Пип падал на землю, лицо его выражало попеременно боль и удивление.

– Ну, теперь, я полагаю, он не станет сильно убиваться из-за своего достоинства. Проследите, чтобы он вернулся домой. – Томас переступил через неподвижно лежащего на земле Пипа. Джонстон и Робби в немом удивлении смотрели Томасу вслед.

– Но куда ты? – крикнул ему вдогонку Робби.

– Я собираюсь навестить Фиа. На этот раз она примет меня, клянусь Богом!

Она не спала. Раньше Фиа считала сон необходимым, как и многое другое. Но оказалось, она ошибалась. Она сидела в кресле, которое придвинула к самому окну, и ждала рассвета. «Он обязательно наступит», – твердила она. От безотчетного страха, что рассвет никогда не придет и она навсегда останется в этой темной комнате одна, у нее дрожали пальцы, которыми она сжимала книгу. В дверь будуара постучали.

– Войдите, – разрешила Фиа. Дверь приоткрылась, появился Портер.

– Простите, миледи, но...

Дверь позади дворецкого распахнулась настежь, и проем заполнила высокая, широкоплечая фигура Томаса. Их взгляды встретились.

– Отошлите его, – требовательно произнес Томас.

– Я не принимаю, – жестко ответила Фиа.

– Я сейчас же распоряжусь, миледи, чтобы лакеи... мы вместе... – Лицо Портера заметно посуровело.

– Нет. Все в порядке, Портер, можете идти.

– Но...

– Портер, можете идти. Портер поклонился и удалился.

Томас закрыл за ним дверь. У Фиа защемило сердце, внутри все до боли сжалось. Выглядел Томас ужасно. Лицо темное, почти черное, обросшее длинной щетиной с серебряными искорками, серые глаза потемнели, и только белки страшно сверкали. Волосы были всклокочены и нечесаны, шейный платок сбился набок. Фиа знала, что он придет, знала, что, в конце концов, это случится. Он преодолеет все препятствия, которые она воздвигла между ними. Иначе Томас не был бы Томасом. Он чувствовал и понимал, что свет обошелся с ней несправедливо, несправедливо по его вине, но, будучи благородным человеком, никогда бы не допустил, чтобы другие расплачивались за его действия.

Фиа считала, что готова к встрече с ним, но заранее не могла предположить, какие чувства вызовет его появление.

Боже! Как он красив! Большой, сильный! Ей хотелось, забыв обо всем, броситься к нему, утонуть в объятиях, почувствовать силу его рук, тела, духа.

Но кто заслонит Томаса от нее? От того, что она может когда-нибудь совершить? Фиа хорошо помнила, кто она. Она – дочь Карра. Возможно, придет день, когда она последует примеру своего отца и с легкостью пожертвует другими ради своей выгоды.

– Фиа, – произнес Томас голосом, полным страдания.

– Да. – Она заставила себя говорить спокойно.

– Ты выглядишь ужасно.

Она улыбнулась. Иногда Томас забывал, что он джентльмен, и своими манерами напоминал капитана торгового флота. Однако такое несоответствие было для Фиа очень привлекательно. Она остановила себя. Еще месяц назад она позволила бы себе пошутить по этому поводу, но сейчас... сейчас ей было не до шуток.

– Я прекрасно себя чувствую, – возразила она.

– Это правда? – усомнился Томас. Не отрывая взгляда от ее лица, он сделал шаг по направлению к ней. – Ты, правда, здорова?

– Даже если тебе кажется, что я выгляжу не очень хорошо, чувствую я себя вполне удовлетворительно.

– Рад это слышать. Я не мог... мне надо было самому убедиться. Прости меня за вторжение. – Томас наклонил голову.

«Он уходит. Нет, нет, еще нет!»

Прошло две недели, с тех пор как «Звезда Альба» вернула их в Лондон, две недели с тех пор, как наемный экипаж увез ее прочь от этого человека, которого она видела только урывками на протяжении всего обратного плавания.

– Я получила известие от приятеля во Франции, что отец уже возвращается и к концу недели должен быть в Лондоне.

– Да? – спросил Томас.

– Томас, ты должен покинуть Лондон, – проговорила Фиа. – Ведь он возвращается только для того, чтобы сдать тебя властям и позлорадствовать потом.

– Пусть попробует.

– Томас... – Она протянула руки в немой мольбе, но, похоже, жест этот как-то обидел Томаса, потому что он закрыл глаза.

– Я не оставлю тебя здесь одну отвечать за последствия моих необдуманных действий, – произнес Томас.

– Наших действий, – уточнила Фиа. – Ведь я могла остановить тебя в любое мгновение.

– Нет. – Томас покачал головой. – Я бы все равно что-нибудь придумал. Ты была права, Фиа, я просто очень хотел тебя, и это не имело никакого отношения ко всем моим тревогам. Я хотел тебя и нашел бы для себя оправдание. Теперь я это осознаю. Как видишь, Фиа, я далеко не так честен с собой, как ты. – Он стоял неподвижно, как в оковах.

– Не надо, Томас. – Сердце Фиа разрывалось. – Прошу тебя, не волнуйся. Я не буду досаждать тебе.

Томас сделал глубокий вдох и медленно-медленно выдохнул. Пламя свечи колыхнулось, неровные тени задрожали у него на лице.

– Если ты перестанешь утверждать, что бежала со мной по доброй воле, я оставлю тебя в покое... и исчезну.

– Я не могу сделать этого, Томас. Ведь тебя тогда арестуют за похищение... и, возможно, за изнасилование.

– Обещаю тебе, меня не арестуют, – уверенно заявил он. – Клянусь.

– Но ты однажды уже обещал не проливать кровь из-за меня, и ничего из этого не вышло. Да-да, Пип мне все рассказал. Он сказал, что ты серьезно не пострадал. – Эти слова прозвучали как вопрос.

– Совсем не пострадал, – ответил Томас.

– Но это ложь. Я вижу кровь на твоей сорочке. Как я могу верить тебе?

– Не знаю, – растерянно протянул Томас.

Фиа увидела, что причинила ему сильную боль, назвав лжецом. Она вовсе не хотела этого.

– Прекрати эти дуэли, Томас. Умоляю тебя. Это же совершенно бесполезно и бессмысленно. Ты не остановишь ни один язык, все равно слухи не затихнут.

– Не проси меня об этом, Фиа. Мне нечего предложить тебе, но я могу заставить тебя принять мою защиту.

Фиа не могла больше выносить это. Она чувствовала, как самообладание покидает ее. Еще чуть-чуть, и оно разлетится на мелкие кусочки. Томас не должен видеть это, он не вынесет, ему будет слишком больно.

– Прошу тебя, пожалуйста, уходи, – с трудом выдавила она.

– Но, Фиа... – Он сделал еще шаг к ней. Она отвернулась и вытянула руку, жестом приказывая ему уйти, но это не остановило Томаса. Он подошел и нежно провел кончиками пальцев по ее подбородку. – Фиа...

– Нет. – Все уже сказано ранее. Она боялась даже представить себе, как он будет выглядеть, как прозвучит его голос, какое выражение будет у него в глазах, если она не выдержит и уступит дурной наследственности, пойдет по стопам отца.

Однажды она уже стояла на краю этой пропасти. Тогда она хотела сохранить компрометирующие материалы Карра. Она жаждала получить власть, которую давали эти бумаги. Она знала, что ими сможет уничтожить Карра. И даже придумала себе оправдание, чтобы сохранить их, почти убедила себя в том, что побуждения ее крайне благородны, что она хочет таким образом вернуть Брамбл-Хаус Кею и ради этого можно заложить свою душу. Но в следующий раз она может оказаться слабее и переступит черту. Фиа закрыла глаза, горячие слезы жгли веки.

– Уходи, Томас, умоляю тебя.

Томас не отнимал руки от ее лица. Фиа показалось, что она почувствовала легкую дрожь в его пальцах, и прикосновение оборвалось. Она боялась открыть глаза, боялась пошевелиться. Фиа услышала, как открылась и закрылась дверь, и упала без сил на пол. Рыдания сотрясали ее.

Томас спустился по лестнице, лицо его было непроницаемо. Внизу его поджидал Портер. Увидев лицо Томаса, Портер в изумлении замер. Он никогда не видел такого...

Томас накинул на плечи плащ.

До конца своей жизни Портер так и не поймет, что двигало им тогда, но неожиданно для себя он спросил:

– Если леди Фиа захочет... захочет связаться с вами, сэр, куда она может написать?

Томас рассмеялся. От звука его смеха у Портера зашевелились волосы на голове.

– Я буду принимать всю корреспонденцию в Гайд-парке, – произнес он с довольно мрачным видом, – но... – Томас улыбнулся, – не беспокойтесь, это просто шутка. Ваша госпожа вряд ли захочет написать мне.

С этими словами он удалился.

Глава 25

На следующее утро по разным адресам были доставлены пакеты, которые отправили почтой несколькими днями раньше.

Первый пакет пришел по назначению в довольно скромный дом, где проживал банкир, дела которого шли вполне успешно. Когда дворецкий подал ему пакет, банкир удивился, но был рад, что его оторвали от занятия: он складывал колонку цифр, и ему не нравился итог. Придется еще больше урезать расходы на содержание дома. Он не представлял, как сообщит об этом жене, которая в этот момент сидела у окна.

В воздухе уже пахло осенью, и это напомнило банкиру о прошедших годах, особенно об одной осени пятнадцать лет назад. Сейчас он был готов на все, что угодно, чтобы навсегда стереть эти воспоминания из памяти. Но каждый год с наступлением осени он все переживал заново. Той осенью он уступил своей слабости и завел интрижку.

Глядя сейчас на колонки цифр перед собой, он сожалел о том, что сразу не признался во всем жене, но тогда... Сейчас его жена была самым близким другом, самым главным человеком в его жизни. Весь его мир был сосредоточен на ней. Нет, он не станет рисковать ее любовью.

С такими мыслями банкир сломал печать, вскрыл пакет и стал просматривать содержимое. Внутри он обнаружил какое-то очень старое письмо, пожелтевшее и потемневшее настолько, что адрес можно было едва...

Он быстро взглянул на жену и развернул письмо. Он узнал его сразу же, хотя не видел почти пятнадцать лет. Это было то самое письмо, которое он написал той женщине. Письмо, которое она продала потом Карру и которое все эти долгие пятнадцать лет Карр использовал, чтобы шантажировать банкира и получать от него деньги. Банкир нахмурился, заглянул внутрь пакета, нет ли там еще чего-нибудь. Нет, больше ничего. Совершенно ничего.

Он откинулся на спинку стула. Внезапно его охватило чувство свободы, от которого закружилась голова. Дрожащими от волнения руками он медленно разорвал письмо на мелкие-мелкие кусочки.

В уютном модном доме на Беркли-сквер сэр Джеральд Суон разглядывал документ со своей подписью. Документ этот прибыл сегодня утром с почтой. Джеральд уже не надеялся увидеть его вновь, не говоря о том, чтобы держать его в руках.