Пролог

Некоторые считали, что леди Фиа Меррик родилась дрянной. Другие утверждали, что такой ее воспитали. Как бы то ни было, все единодушно сходились в одном: кончит она плохо. Ведь ее скандально знаменитый отец Рональд Меррик убил свою жену, ее мать. Маленькая девочка ни о чем не подозревала. Она только знала, что раньше у нее были любящая мать и два брата, а потом их не стало. Никто ей ничего не объяснил. На протяжении нескольких дней ее няня пребывала в растерянности, была напугана и молчалива, а однажды утром со слезами на глазах поцеловала ее и исчезла. О, людей в замке хватало! Девочку кормили, ей помогали одеваться и раздеваться. Длинной чередой перед ней проходили мало, чем отличающиеся друг от друга лица. Обычно ее поручали горничной, которая выполняла в доме самую разную работу и была лишь немногим старше Фиа. Уставшая и забитая горничная усаживала ее в каком-нибудь укромном уголке замка, где сама была занята работой, и велела смирно сидеть и не мешать.

Поэтому Фиа, по природе немногословная, стала еще более замкнутой. Она послушно следовала за горничной и молчаливо наблюдала за ее работой, став маленькой темноволосой тенью своей прислуги. Если ее и замечали, то всегда с удивлением, тревогой и подозрением. Фиа была дочерью графа-демона, и слуги находили ее замкнутость неестественной. Они не ведали, что девочка стала такой из-за страха их безмолвного осуждения, страха, что они тоже покинут ее, если она станет им обузой. Больше всего Фиа боялась однажды проснуться и увидеть, что осталась одна. Прислуга слишком боялась ее отца, а позднее и ее самое, чтобы принять в свой круг. Гости, которые приезжали в замок, не выказывали никакого интереса к девочке, похожей на куколку, а братьям было запрещено с ней видеться. Если другие дети учились писать и считать, постигали азы наук с учителями, с братьями, сестрами и родителями, то Фиа была совсем одна. Все, что она знала, она запомнила благодаря своей наблюдательности. К шести годам она научилась запоминать все, что видит. Вместо класса с книжками, тетрадями и чернилами ее классной комнатой стал проклятый всеми замок Уонтон-Блаш – Румянец Распутницы.

В прошлом замок Уонтон-Блаш был гордой и неприступной крепостью, принадлежащей такому же гордому и неприступному шотландскому роду Макларенов. Три сотни лет замок носил название Мейден-Блаш – Румянец Девы.

Однажды, в начале правления короля Георга II, кучка кредиторов выгнала графа Рональда Карра Меррика из Англии. Вскоре он очутился в замке Мейден-Блаш в качестве гостя Яна Макларена, человека настолько честного и открытого душой, насколько сам Меррик был коварен и эгоистичен.

Денег у Рональда Карра Меррика не было, зато в нем было море обаяния, которое он ловко использовал, чтобы скрыть свой подлинный нрав от гостеприимных хозяев. Вызывающе красивый и утонченный, он без труда завоевывал сердца шотландских дам, проживающих в замке. Самой знатной из них была Дженет Макларен, юная обожаемая кузина Яна Макларена. Рональд решил, что плод вполне созрел, настала пора его сорвать, и женился на девушке. Потом он еще долгие годы жил в замке, пользуясь гостеприимством и доверием хозяев, узнав, к их великому сожалению, об их тайном сочувствии якобитам[1].

После того как якобиты были разгромлены при Кулодене, Рональд дал показания против семьи жены, убив при этом сразу двух зайцев. Во-первых, были казнены все мужчины рода Макларенов, а во-вторых, Рональд получил во владение от благодарного монарха замок Мейден-Блаш вместе со всей землей, на которой он стоял.

На протяжении многих лет Дженет отказывалась верить в то, что знала сердцем, – муж предал ее близких, и это их кровью оплачено превращение Мейден-Блаш в роскошный дворец, который теперь назывался Уонтон-Блаш. Когда Дженет больше не смогла скрывать от себя правду, она поговорила с Рональдом Карром напрямую, а он, ничуть не мучаясь угрызениями совести, столкнул ее со скалы, утверждая позже, что эта смерть была несчастным случаем.

Убийство для Карра оказалось делом простым и легким. Впоследствии он еще дважды женился и убивал богатых наследниц. Некогда благодарный Карру король, прослышав о его страшном увлечении, под страхом смертной казни запретил тому появляться в Лондоне.

Впервые в жизни Карр узнал, что такое отчаяние. Лондон всегда был его единственной целью. Он жил только жаждой триумфального возвращения в столицу.

Но постепенно отчаяние сменилось навязчивой идеей: он во что бы то ни стало вернется в Лондон в роскоши и богатстве. Карр превратил Уонтон-Блаш в карточный притон. Он собирал чужие карточные долги любыми способами, не гнушался шантажа и угроз. Со временем он скопил достаточно средств, чтобы никто не мог помешать ему осуществить его цель. Люди, окружавшие его, были могущественны, богаты и распутны.

Они и стали первыми наставниками Фиа. Девочка так бы и выросла, не умея ни читать, ни писать, если бы вскоре после того, как ей исполнилось шесть лет, на пороге кухни не появилась уродливая шотландская горбунья, лицо которой прикрывала плотная черная вуаль. Женщина искала место и была готова работать только за кров и стол. Она согласилась присматривать за тремя детьми Рональда Карра. Так впервые за два года ему напомнили, что у него есть дети.

Отвращение Карра к уродству очень недолго боролось с жадностью, и жадность, как всегда, победила. Он позволил женщине остаться. Горбунью звали Гунна. Для Эша и Рейна, про которых уже было ясно, что ничего хорошего из них не получится, горбунья вначале была диковинкой, которую они лишь терпели и едва замечали, однако по прошествии времени нехотя стали уважать. Но для Фиа эта женщина стала настоящим открытием.

Гунна научила Фиа не только читать и писать. Она рассказывала о шотландских традициях, передавала девочке народную мудрость. Но, прежде всего, Гунна, которая мужественно принимала свою уродливость и знала свои слабые стороны, научила Фиа быть честной с собой, никогда не отворачиваться от правды, какой бы горькой и болезненной она ни была.

Из-за отталкивающей внешности Гунна была так же одинока, как и Фиа, страдавшая из-за своего особого положения в замке. Возможно, именно потому, что противоположностям свойственно притягиваться, или в силу какой-то невысказанной общности между девочкой и уродливой старухой зародилась теплая привязанность.

К несчастью, то же самое провидение, которое предоставило Фиа любящую и заботливую наставницу, привлекло к ней внимание отца.

Когда ему напомнили о дочери, он вдруг заметил, что она очень хорошенькая. Если дело так пойдет и дальше, она вырастет дивной красавицей, а красота – это настоящий товар, в который не жалко вложить время и деньги, чтобы обеспечить себе впоследствии послушную сообщницу. Именно так представлял себе будущее Фиа отец – в Лондоне выдать ее замуж за одного из приближенных короля. Он не мог позволить себе унижений и насмешек в ее адрес, как делал это с ее братьями. Они были просто щенятами, в которых он не особенно нуждался. Но она... Карр серьезно занялся дочерью.

У Фиа не было выбора.

Фиа росла мудрой девочкой, но она не научилась противостоять одиночеству. Гунна учила и опекала ее, была ей другом и советчицей. Но Карр предложил Фиа нечто, чего она никогда не знала раньше. Он предложил ей свое общество, и это льстило девочке.

Он постоянно посылал за Фиа, требовал ее присутствия в послеобеденное время, любил показывать гостям, всегда напоминая, что ее манеры должны быть безупречными. Фиа, которая так долго жила в одиночестве, забытая отцом, теперь наслаждалась его вниманием, как иссушенная земля наслаждается дождем. Она поверяла отцу свои тайны, советовалась с ним, с жадностью ловила каждое его слово. Его мнение становилось для девочки единственно верным. Его слова она никогда не подвергала сомнению. Она становилась такой, какой он хотел. По его подсказке она училась выделять и презирать людей. Свою знаменитую улыбку она переняла у дряхлой французской куртизанки, изящную плавную походку – у русской балерины, искусство легкого флирта – у венгерской княгини. Но в те часы, когда она не оттачивала мастерство соблазнительницы, на чем постоянно настаивал отец, уверяя, что когда-нибудь оно ей пригодится, Фиа становилась непроницаемо-задумчивой и недоступной для окружающих, становилась настоящей, такой, какой была на самом деле.

С одной стороны, постоянные комплименты отца были ей очень приятны, с другой – свойственная ей природная наблюдательность и честность подсказывали, что не стоит воспринимать его лесть слишком серьезно. В результате Фиа видела и понимала больше, чем хотелось бы Карру.

Однажды замок посетил молодой человек по имени Томас Донн. Он был шотландцем, которого изгнал собственный клан, поскольку Томас решительно отказался сражаться на стороне красавчика принца Чарли. Однако Фиа молодой человек трусом не показался. Он был великолепен.

Не только потому, что был высокий, с густыми темными волосами, отливавшими медью, с серыми глазами и обладал утонченными манерами. Таких молодых людей гостило в замке немало. Нет, от остальных гостей он отличался характером. И настолько, насколько, по мнению графа, отличались он сам и его дочь.

О да! Молодой человек играл в карты, пил, флиртовал с женщинами, но Фиа чувствовала, что все это не имеет для него ни малейшего значения. Ему просто нужно убить время, пока. Его серые глаза были так же наблюдательны, как глаза Фиа, красивые руки спокойны. Манеры гостя были безупречны. Но самое главное – он обращался с пятнадцатилетней девушкой очень уважительно. Когда Томас смотрел на нее, взгляд его глаз не измерял глубину ее декольте и не подсчитывал количество и качество драгоценных камней на шее. Он изучал ее самое. И разговаривал с ней просто, без притворства. Он расспрашивал о том, что ей нравится, а что нет, что она любит читать, о чем думает.

Фиа влюбилась. Из замкнутой девочки она превратилась в прекрасную порывистую девушку. Правда, в замке этого никто не заметил. Для всех она по-прежнему оставалась спокойной и сдержанной.

Любовь сделала Фиа уязвимой, принесла страдания. Когда Томас в очередной раз посетил Уонтон-Блаш, девушка заметила, что он оказывает знаки внимания молодой женщине по имени Рианнон Рассел, которую привез в замок брат Фиа – Эш. Фиа сжигала ревность. Эта ревность была столь сильна, что, когда в один из холодных и промозглых дней Донн сопровождал Рианнон на прогулке по саду, она тайком пошла за ними.

Скрываясь за каменной оградой и дрожа от ненависти к себе, Фиа была готова услышать признание молодого человека в любви, но услышала слова, которые навсегда переменили ее жизнь.

–...это не просто плохая семья. Они – само зло. Карр убил первую жену, а потом и двух следующих. Никто об этом не говорит, особенно те, кто зависит от него в замке, да и кто осмелится? Но в Лондоне об этом знают все, даже король, это общеизвестно... – Ветер унес следующие слова. – Таков граф, мисс Рассел. Он оставил своих сыновей на погибель бог знает где, отказался платить за них выкуп... – Следующие слова она опять не расслышала. Фиа уже не понимала, то ли у нее шумит в голове, то ли она не слышит из-за ветра. —... его брат изнасиловал монахиню! Он такой же мерзавец, как и этот, они все таковы. А Фиа – это просто настоящая шлюшка Карра. Он возится с ней только для того, чтобы она принесла ему огромное приданое.

Фиа с трудом выпрямилась и поспешила в замок. В голове у нее все смешалось. Сейчас важно только одно – найти доказательства. Хотя она не нуждалась в доказательствах – все ее подозрения обрели, наконец, голос. Его голос.

В библиотеке замка, примыкающей к кабинету Карра, рядом с камином располагался тайник. Фиа не раз видела, как пользовался им отец. В этом тайнике она нашла много интересного. Здесь не было прямых доказательств, что Карр убил ее мать. Но она нашла многое другое, что вполне подтверждало слова Томаса Донна о том, что семья Меррик – это проклятая семья.

Фиа заставила себя признать правду: она дочь страшного злодея, в ее жилах течет плохая кровь. Он вырастил и воспитал ее, чтобы продать как можно дороже, сделал ее сообщницей в своих замыслах.

За одну ночь Фиа стала взрослой. Более слабое существо, скорее всего, подчинилось бы уготованной судьбе, но Фиа не была слабой. То, что она узнала, сделало ее более сильной. Когда несколько дней спустя Донн уехал, выдав ее брата Эша, который едва не потерял любовь Рианнон Рассел, Фиа отнеслась к этому с неведомым ей ранее цинизмом. Произошедшее нисколько не удивило ее.

Девушка серьезно задумалась о будущем, но ни с кем не обсуждала его. Внешне в ее отношении к Карру ничего не изменилось, но теперь она довольно часто позволяла себе тонкие насмешки над ним. Возможно, в глубине души она надеялась увидеть, что эти насмешки задевают Карра, но ее усилия были тщетны. Они веселили его. Он всегда лишь использовал Фиа.

И девушка поклялась, что теперь никогда ни для кого не будет орудием – ни для отца, ни для кого другого.

Сначала она не собиралась покидать замок. Однако когда ее брат Рейн тайно вернулся домой, Фиа поняла, что молодой человек идет по пути саморазрушения и что она не может равнодушно взирать на это. Втайне от Карра Фиа приняла приглашение одной пары, гостившей в замке, поехать в Лондон и пожить у них некоторое время.

Это был отчаянный шаг. Карр обязательно отправится за ней, будет преследовать ее, если не сам, то, по крайней мере, наймет не менее сотни людей, и они приволокут ее назад. Однако в очередной раз вмешалось провидение. Когда Фиа была на полпути в Лондон, в замке произошел пожар, а Карр, пытавшийся спасти свою коллекцию компрометирующих документов, получил серьезные травмы.

К тому времени, когда он окончательно поправился, Фиа уже достигла цели. Лондонское общество лежало у ее ног. Среди множества претендентов она выбрала богатого, на несколько десятков лет старше себя, шотландца-вдовца по имени Грегори Макфарлен и уехала с ним в Шотландию. Макфарлен был самым заурядным человеком, не отличался особенными достоинствами. Взяв в жены дочь английского графа, он осуществил мечту всей жизни – получить доступ в высшее общество.

Выходя замуж за Грегори Макфарлена, Фиа руководствовалась исключительно холодным расчетом – дождаться смерти мужа и тогда в качестве вдовы шотландца унаследовать его земли и получить желанную независимость, а пока она освобождалась от власти Карра. Все бы так и произошло, как задумала Фиа, если бы не одно незначительное обстоятельство: по прибытии в поместье Макфарлена она обнаружила, что Грегори забыл упомянуть, что здесь его дожидаются двое детей, то есть двое наследников. В очередной раз жизнь повернулась к Фиа не самой лучшей стороной. Если появление Гунны в ее жизни было подобно чуду, то дети Макфарлена стали для нее малоприятной неожиданностью. Каждый день приносил что-то новое и удивительное. Фиа испытала настоящее потрясение, когда через несколько дней после приезда в имение она увидела, как с детьми занимается учитель. Она не удержалась и задала во время завтрака вопрос мужу:

– Учитель обучает девочку латыни?

– Да-да... – рассеянно ответил Грегори. Мысли его были заняты сваренным вкрутую яйцом. – Учитель говорит, что у девчонки настоящий дар к языкам.

– Вы хотите сказать, что знаете об этом? – Одно то, что кто-то платит за обучение ребенка, потрясло ее.

– Да. Я очень ловко все устроил: образование получают двое, а плачу как за одного. – Внимание Грегори по-прежнему было занято завтраком, будто он и не сказал ничего необычного. Однако это только усилило подозрение Фиа в том, что она совсем не знает жизни за пределами отцовского замка.

– Вы хотите сказать, что Кора изучает те же предметы, что и ее брат?

– Да... историю, географию, математику. Мне кажется, учитель даже как-то говорил, что хочет познакомить их с основами философии. – Грегори откусил кусочек печенья.

– О, я понимаю, – пробормотала Фиа. На самом деле она ничего не понимала. – А зачем это?

– Зачем? – рассеянно переспросил Грегори, намазывая мягкий сыр на кусочек хлеба. Рука его замерла. – Ну, потому что так принято. Детям надо дать образование. Так делал ваш отец, так делал мой отец. По-моему, нам это не повредило. Да и дети заняты. Но если вы считаете...

– Нет-нет! Конечно, вы правы, – отозвалась Фиа. Внезапно ей в голову пришла интересная мысль. На мгновение она задумалась, а затем голосом, дрожащим от страха, что замысел ее раскроется и все поймут, что она полная невежда, Фиа сказала:

– Полагаю, теперь, когда я стала им мачехой, моей обязанностью будет присутствие на занятиях, чтобы проверять, как они усваивают учебный материал.

– Ну что ж, если вы сами этого хотите... – спокойно согласился Грегори, —...обязательно попробуйте этот сливочный сыр, моя дорогая, он превосходен. – Он внимательно разглядывал молодую жену, пока жевал хлеб с сыром. Лоб его прорезала глубокая морщина. – Скажите, леди Фиа, у вас есть модистка? Я настаиваю, чтобы по возвращении в Лондон вы подыскали себе модистку и заказали новый гардероб. – Грегори смахнул салфеткой крошки с нижней губы и широко улыбнулся.

Фиа с удивлением посмотрела на мужа. Она считала, что ее гардероба вполне достаточно для жизни, которую ей предстояло вести в поместье.

– Но мне не нужно больше одежды, у меня предостаточно платьев. Скоро Гунна привезет их сюда.

– А кто такая Гунна? – спросила Кора.

Фиа повернулась и посмотрела на младшего ребенка Макфарлена.

– Ваша няня приедет и будет жить с нами? – поинтересовался Кей.

Фиа перевела взгляд на него. Кей был девятилетним сыном и наследником Грегори. Дети, не спросив разрешения, говорят за столом? В тех немногих книгах, которые она прочитала, о детях говорилось мало и совсем не рассказывалось о том, как они должны вести себя за столом.

Даже будучи любимой дочкой Карра, она никогда не сидела с ним и его гостями за одним столом.

– А зачем вам нужна няня? – продолжал Кей.

– Да нет, не нужна.

– Ну, тогда она, наверное, будет присматривать за Корой. Я уже достаточно большой, и мне не нужна няня, – твердо сказал мальчик.

Фиа нахмурилась:

– Нет, она не будет присматривать за вами.

– А зачем же она приезжает? – настаивал Кей.

– Помочь мне, – ответила Фиа. Ее удивляло, что приходится отвечать на настойчивые вопросы девятилетнего мальчика. – Гунна обо всем позаботится.

– А-а, – вырвалось у Грегори, – так она будет у нас в качестве экономки вместо миссис Олсборн. Хорошо! Кей, вот и ответ на твой вопрос. Пожалуйста, не перебивай нас больше. Прошу тебя.

– А ты поиграешь со мной во что-нибудь после завтрака, мама? – неожиданно полюбопытствовала Кора с очень подозрительной искренностью.

Фиа опустила вилку и в отчаянии посмотрела на Грегори.

– Девочка опять назвала меня мамой, – прошептала она. – Зачем она это делает? Я просила ее уже раз шесть не называть меня мамой, но она продолжает.

– Она просто дразнит вас, – объяснил Грегори, пожимая плечами.

Фиа замолчала, а потом повторила:

– Дразнит меня? – Никто никогда не дразнил Фиа. Она привыкла получать только двусмысленные комплименты. Сейчас все было по-другому. Чувства, которые захлестнули ее, описать было очень трудно. Она откинулась на спинку стула.

Нет, все получилось совсем не так, как она хотела. Но возможно, она еще сумеет как-то исправить положение.

Глава 1

Брамбл-Хаус, Шотландия Осень, 1765 год.

– Твой отец здесь, – прошептала Гунна. Она стояла в дверях, глядя куда-то вдаль позади Фиа. Вид у нее был такой, будто она смотрела на сатану. Однако страха Гунна не испытывала, по крайней мере, до сих пор. А Фиа знала, что Гунна никогда ничего не боялась.

– Мой отец? – Фиа, всегда собранная и точная, как математическая теорема, сжалась.

– Да. – Гунна прикусила нижнюю изуродованную губу. – Ну, скажу я тебе, это конец.

– Нет, меня просто удивляет, почему он так долго ждал. – Фиа встала, ее черные юбки зашуршали. – Его адвокаты были здесь четыре месяца назад. Кей, Кора, пожалуйста, побудьте здесь с Гунной. – Фиа скрылась в глубине дома.

Гунна чуть замешкалась и строго посмотрела на детей. Кора закрыла рот и поспешила вернуться к вышиванию.

– Побудьте здесь, если хотите лечь спать без шлепков, – предупредила детей Гунна и поспешила за Фиа.

– На кухню, – сказала Кора, вскакивая.

– Кора, пожалуйста, не будь ребенком, – возразил Кей, – ты же не собираешься подслушивать, это так по-детски. Да и потом скоро обед. На кухне наверняка много народу, гремят сковородки. Мы ничего не услышим.

Кора кисло посмотрела на него и убежала. Кей выждал несколько минут, затем поднялся. Конечно, нельзя показывать сестре дурной пример, но ведь речь идет о его мачехе, и он должен выяснить, что так расстроило Фиа. Он быстро прошел через холл, мимо лестницы для прислуги, по пути в столовой из буфета прихватил стеклянный кубок. Кубок напомнил ему об отце, и мальчика на секунду охватила грусть.

Отец умер пять месяцев назад, объевшись столь любимыми им пудингами. Так, во всяком случае, сказали детям. Да и неудивительно. Последний раз, когда отец навещал Брамбл-Хаус, вид у него был как у призового быка – красный, огромный, он, казалось, вот-вот лопнет.

Кею стало грустно, когда он вспомнил отца. Пока отец жил в Брамбл-Хаусе, он был крепким, мощным мужчиной, таким же, как его поместье. Но Кей отбросил грусть. Сейчас происходит что-то важное. И хотя все годы, пока Фиа жила здесь, они никогда не говорили о лорде Карре, отцу пришлось дорого заплатить за свою оплошность.

В редкие наезды домой отец не закрывал рта, рассказывая о своем друге лорде Рональде Меррике. Фиа не очень нравились эти рассказы. Лицо ее напрягалось, глаза становились непроницаемыми, как только упоминалось имя лорда Карра. Отец, правда, не замечал этого, но он никогда не отличался особой наблюдательностью.

Наверху Кей опустился на колени, приложил кубок вверх ножкой к деревянным доскам пола. Он выбрал наиболее удобное место и начал слушать. Низкий грудной голос Фиа можно было легко разобрать через стекло.

– Удивляюсь, что ты не разделался с ним сразу же.

– Все это тебе на руку, дорогая. Надеюсь, что я оказался более осмотрительным человеком. Если бы я поступил так, как ты сейчас сказала, ты унаследовала бы огромное состояние и стала бы совершенно независимой. О да, Фиа! Я разгадал твой план с самого начала, как только услышал, что ты сбежала.

– Но ты забываешь о детях, – голос Фиа слегка дрожал, – они его наследники.

Лорд Карр рассмеялся:

– Тебе известно так же хорошо, как и мне, что если бы Макфарлен умер вскоре после вашей женитьбы, ты стала бы управлять поместьем до полного совершеннолетия мальчика. Насколько мне известно, когда ты выходила за него замуж, то о детях ничего не знала, не так ли?

– М-м-м...

– Понимаю, как тебя раздосадовало это открытие. Хотел бы я быть маленькой мушкой на стене, когда это происходило. – Последовало молчание. Кей услышал тяжелые медленные шаги лорда Карра. Когда тот заговорил снова, он стоял прямо под Кеем. Говорил Карр очень тихо, и с большим трудом можно было разобрать лишь отдельные фразы. – Верил, что у тебя хватит воображения... Уверен, что когда ты выходила замуж, у тебя уже был план избавиться от этих...

Послышался голос Фиа, холодный и ровный:

– Зачем ты приехал? Ты уже присылал своих адвокатов.

– Я знаю все, что они сказали тебе, – проговорил лорд Карр. – Но я не хотел лишать себя удовольствия повторить все это тебе в лицо.

Кей не расслышал ответа Фиа, он разобрал лишь последнее слово.

– Сколько?

– Все, дорогая, все до конца. – Последовала длинная пауза, после чего Фиа пробормотала что-то совсем неслышно. – Мне кажется, ты должна быть счастлива не меньше меня, – произнес лорд Карр. – Макфарлен был бы просто счастлив поручиться за меня, он был рад, что я принял все его векселя в залог. И, по-моему... – Карр на мгновение замолк, – он считал это доказательством нашей дружбы.

– Ты подружился с ним только ради одной цели, – теперь голос Фиа звучал очень четко, – мстить мне.

– Ты ошибаешься, моя дорогая, очень ошибаешься. Мы с тобой так похожи, ты и я. Я бы не стал тратить силы, чтобы отомстить тебе, дорогая дочь. Разве это не доказательство моего отцовского внимания?

Фиа промолчала. Молчание в нижнем помещении становилось все более напряженным. Кей чувствовал эмоции, которые исходили из комнаты внизу. Юноша не до конца понимал, о чем идет речь, но интуиция подсказывала ему, что происходит что-то нехорошее. Он собирался уже подняться, когда опять услышал голос Фиа.

– Так что же ты хочешь?

– Ничего особенного, просто хочу, чтобы ты выполнила ту роль, для которой я тебя готовил с самого рождения, роль, которую ты должна была выполнить пять лет назад и от которой ты так успешно сбежала со своим шотландским муженьком, роль, для которой ты была рождена. – Что-то тяжелое упало на пол внизу. – Что это, Фиа? Чувствую, дорогая, ты совсем размякла в этом забытом Богом поместье. Но зачем же так? Нет, это не в моем вкусе. Но я вижу, тебе здесь нравится. Что ж, можешь так и продолжать. Я разрешу тебе, но ты должна выполнить мои желания. – Фиа что-то ответила, но слова были неразборчивы. – Ну что ж, – отозвался Карр, – прежде всего ты должна поехать со мной в Лондон.

Глава 2

Ария закончилась. Когда полноватый итальянский певец поклонился и к нему на сцене присоединился импресарио, зал взорвался аплодисментами. Сразу за этим публика загудела разговорами. Дамы с кавалерами покидали места и выходили в фойе.

Капитан Томас Донн остался на месте. Рядом с ним сидели его друзья – Эдвард Робинсон, для своих Робби, и Френсис Джонстон. Они с ленивым видом остались сидеть, а юный Пип Лейтон встал и начал жадно разглядывать окружающих.

Томас встретил Пипа и его сестру Сару на ассамблее, куда привел его друг и компаньон по делам Джеймс Бартон. Обычно Томас старался не посещать подобные светские мероприятия, но так как его кораблю требовалось несколько недель для ремонта, у него было много свободного времени. Несколько дней он наслаждался обществом мисс Лейтон, а потом понял, что у нее на него более дальние виды, нежели просто дружба.

Он не мог предложить свое имя ни одной английской леди, и вовсе не потому, что не хотел. Нет, ему очень хотелось, чтобы у него с кем-то были такие же отношения, как у Джеймса с его милой Амелией, до того как она умерла в прошлом году. Но он не мог дать свое имя ни одной женщине потому, что у него не было имени. Он был осужден и депортирован как якобитский предатель и вернулся сюда под чужим именем. Никто не знал, что на самом деле он Томас Фицджеральд Макларен. Об этом не знает даже его компаньон Джеймс Бартон.

Томаса угнетало, что приходится обманывать Сару, но, по крайней мере, Пип, ее брат, был о нем высокого мнения. Ну и хорошо. Томасу нравился этот молодой человек.

– Ее имя означает темное, неясное обещание, – вдруг проговорил Пип.

Томас улыбнулся восторженному тону юноши. Улыбка смягчила черты его сурового худощавого лица. Смягчились и его серые глаза. Если бы его брат остался в живых, наверное, он вырос бы таким же, как Пип, был бы того же возраста, и цвет его волос был бы такой же, как у Томаса.

Если бы все случилось по-другому. Не будь войны, не будь Рональда Меррика, все было бы по-другому, ничего бы не случилось. При мысли о графе Карре улыбка исчезла с лица Томаса.

– Будь я проклят, да вот же Черный Бриллиант, – выдохнул Френсис Джонстон, – и такая холодная красота, о Боже!

– Она здесь, где? – обернулся Пип.

– А вон там, наверху, юноша, – указал Робби, – разглядывает всех из ложи Комптона, или, скорее, ее разглядывают.

– О-о! – усмехнулся Джонстон. – Представляю, что сейчас творится с блондинками, у них даже шанса не осталось.

– Черный Бриллиант? – переспросил Томас, не меняя позы. – Общество полно куртизанок, обвешанных драгоценностями. К несчастью, драгоценности, как правило, составляют самую интересную часть этих дам.

– Да, таким именем ее наградил один из ухажеров. Говорят, что она так же тверда и черна сердцем, как этот знаменитый камень, – объяснил Джонстон.

– Эта дама совершенно неотразима и притягивает как магнит, – размышлял вслух Робинсон. – Она не прибегает к обычным трюкам и уловкам, у нее нет веера, она не бросает многообещающих взглядов, не дразнит никого. Будь я проклят, если понимаю, как это ей удается.

– И никогда не поймешь, Робинсон, – протянул голос позади него. – Посмотри на нее. Люди много опытнее тебя так и не разобрались в этом. Нет, простому виконту этого не понять. Здесь требуется кто-нибудь познатнее.

Эта двусмысленность вызвала неловкий смех у всех, кроме Пипа. Щеки юноши зарделись, и он возмущенно воскликнул:

– Лорд Танбридж, я требую извинения от лица леди! «Боже, – Томас в отчаянии закрыл глаза, – пощади этого искреннего юношу!» Из всех мужчин, с кем мальчик мог бы поговорить о женщинах, он выбрал самого неподходящего знаменитого фехтовальщика. Правда, его фехтовальное искусство несколько поблекло, после того как он повредил руку во время карточной игры, пытаясь накрыть карту ладонью. Партнер заметил это и ударил его. Танбридж, однако, успешно фехтовал обеими руками.

– Господа, – рассмеялся Танбридж, – я ошибаюсь, или этот щенок меня вызывает?

Томас не торопясь обернулся. Годы не прошли даром для Танбриджа. Когда-то он был очень худым, а теперь превратился в настоящий скелет. Щеки ввалились, глаза пожелтели.

– А-а, – протянул Томас, лениво улыбаясь, – кажется, это Танбридж. Танбридж, да простите вы этого юношу, позвольте ему наслаждаться итальянской музыкой и дальше. Для дуэли он еще слишком молод. – Речь Томаса звучала совсем не так, как раньше, но Танбридж этого не заметил. – Окажите любезность, сделайте это для меня, – попросил Томас.

В глазах Танбриджа мелькнуло узнавание. Когда семь лет назад Томас вернулся в Англию, он представился как шотландец, которого выслали с родины. Танбридж тогда был одним из наиболее известных завсегдатаев игорных и публичных домов.