Кондорсе

Кондорсе (Жан-Антуан-Николь Коришот, маркиз de Condorcet) — знаменитый писатель и полит, деятель, род. в 1743 г. По настояниям дяди-прелата, на 9-м году поступил в иезуитскую школу в Реймсе. Заметив в нем наклонность к духовному поприщу, родные поспешили отдать его в наваррскую коллегию, чтобы посвятить его военной карьере. Но К. предпочел занятия наукой. Мемуар: «Essai sur le calcul Integral» доставил ему в 1769 г. кресло в академии наук. В 1777 г. он получил премию берлинской академии за свою «Theorie des cometes». В том же году К. избран секретарем академии за свои «Eloges des academiciens mjrts avant 1699» (1775) — ряд биографий: Гюйгенса, Роберваля, Никара, Мариотта, Рёмера и др. Тогда же он пишет похвальное слово незадолго перед тем умершим Фонтенелю и Бюффону. Беспристрастие, мастерская обрисовка главных черт характера, рассмотрение деятельности замечательных людей в связи с историей человеческого ума — вот главные достоинства этих замечательных биографий. Лучшими биографиями, написанными К., являются биографии Тюрго и Вольтера. В начале своей деятельности К. занимался преимущественно математическими науками, но живая восприимчивость мешала ему совершенно уйти в эти отвлеченные занятия, и уже в это время он легко и охотно переходит к вопросам справедливости и нравственности, занимавшим его ум еще в детстве. К. отличался необыкновенной добротой, соединенной с удивительной сдержанностью в выражении своих чувств, что давало право говорить о нем его другу д'Аламберу: «это — вулкан, покрытый снегом». Другой отличительной чертой его характера было полное отсутствие тщеславия и честолюбия. Всегда снисходительный к другим, мягкий, деликатный, он, однако, умел говорить правду, был беспристрастен в своих приговорах даже по отношению к друзьям. Таким был он, напр., в своих сношениях с Вольтером, знакомство с которым у него началось с 1770 г. и перешло затем в дружбу, продолжавшуюся до самой смерти Вольтера. Эта дружба отвлекла К. от его прежних работ и возбудила в нем желание заниматься литературой. В 1774 году он написал и издал анонимно «Письмо теолога» к автору «Словаря трех веков», которое современниками было приписано Вольтеру — доказательство достоинств этого произведения. Из всех привязанностей К. самой сильной была привязанность к Тюрго. Под его влиянием К. занялся политикоэкономическими науками, к которым его влекла и его сострадательная натура. Когда Тюрго был назначен министром финансов (1774 г.), К. занял место председателя комитета по уравнению мер и весов, где он оставался и по отставке Тюрго, до 1791 г. Работая вместе с Тюрго над разрешением некоторых политико-экономических вопросов, он принимал деятельное участие и в его борьбе с современниками, стараясь путем печати выяснить свои и его взгляды на важнейшие вопросы. В сочинениях этого периода («Письмо земледельца из Пикардии к протекционисту», «Рассуждение о хлебной торговле», «Биография Тюрго», «Рассуждения о барщине» и др.) он развивал мысли о праве каждого человека свободно располагать своим умственным и физическим трудом, о свободе торговли хлебом, о правильном вознаграждении рабочих, о реформе уголовного суда, свободе печати, об уничтожении крепостного права и пр., и везде являлся сторонником взглядов школы физиократов. Занимая пост председателя комитета по уравнению мер и весов, К. хорошо познакомился с внутренним механизмом Франции, видел много несовершенств в этом механизме, убедился в косности парижского парламента и горячо восстал против него (в «Письмах американского гражданина»),так как последний систематически препятствовал проведению тех реформ, которые предлагали Тюрго и сам К. Несмотря на эту продолжавшуюся и после отставки Тюрго борьбу с противниками, К. снова погрузился в научные занятия и в 1780 г. издал свои знаменитые примечания к 29-й книге «Духа законов» Монтескье, где говорит о свойствах ума, необходимого законодателю, дает критерий для сравнения законов, высказывает соображения, которые должно иметь в виду при составлении законов, и т. д. В 1787 г. К. женился на г-же де Груши, женщине с выдающимися нравственными и умственными качествами. Около этого же времени К., убедившись, что монархия не может и не хочет помочь народу в его бедствиях, перешел на сторону республики. После бегства Людовика XVI в Варенн, К. основал первую республиканскую газету во Франции: «Республиканец или защитник представительного правительства». В 1790г. К. заседал в муниципалитете, а в 1791 г. его выбрали коммиссаром национального казначейства. В конце того же года он отказался от этой должности и, избранный в депутаты в законодательное собрание, сделался его секретарем, а вскоре и президентом. Здесь он очень много занимался организацией общественного образования. В сочинении: «Sur l'instruction publique» и других трактатах, К. делит общественное образование на 5 ступеней, причем низшая ступень — первоначальная школа, дающая minimum образования, необходимого человеку для того, чтобы не находиться во власти другого. Но в то время, как средства к образованию должно дать государство и оно же должно его регулировать, воспитание, по мнению К., должно быть всецело предоставлено семье. В этих же трактатах К., говоря об образовании женщин, проводит идею энциклопедистов о полной равноправности их с мужчинами и настаивает на совместном обучении обоих полов. Целью образования и воспитания, по словам К., является, с одной стороны, полное равенство и равноправность как мужчин, так и женщин, а с другой — развитие в нас естественного интереса к общественному благу. Наиболее горячая политическая деятельность К., как сторонника республиканских идей, относится к тому времени, когда он состоял членом конвента. Здесь он не принадлежал ни к какой отдельной партии, занимая совершенно самостоятельное место. При обсуждении внешних дел К. всегда подавал голос за войну, надеясь этим путем водворить в Европе господство республиканских идей. Во время суда над Людовиком XVI он горячо защищал неприкосновенность короля, да и вообще высказывался против смертной казни, допуская наказания только с исправительной целью. При составлении проекта новой конституции, выработка программы которой была поручена коммиссии из 9 членов, в том числе К., последний играл очень значительную роль. Его перу принадлежит обширное введение в конституцию, объяснявшее основания проекта. Конвент отверг этот план конституции, дав народу другую, наскоро составленную Геро де Сешелелем. Тогда Кондорсе напечатал послание к народу, где выставил многочисленные недостатки обнародованной конституции и указывал на их вредные последствия, советуя не принимать ее. За обнародование этого послания, К., обвиненный в заговоре «против единства и нераздельности» французской республики, был объявлен конвентом вне закона. Друзья скрыли его у вдовы скульптора Верне. Когда жирондисты были осуждены конвентом, К. хотел покинуть дом Верне, не желая подвергать ее опасности, но последняя на этот раз удержала его, и только 26 марта 1794 г., по окончании последней своей научной работы, К. ушел от нее, отправился в окрестности Парижа, был схвачен и посажен в тюрьму Bourg-la-Reine. Там 29 марта его нашли мертвым — он отравился, как предполагают, ядом, который всегда носил в перстне. Во время своего пребывания у Верне, К. написал свою политическую исповедь: «Советы осужденного дочери», где высказал все свои мысли о главных вопросах жизни и где вполне вылилась его благородная, бесконечно добрая натура. В это же время написал он и свое знаменитое сочинение: «Esquisse d'un tableau hislorique des progres de l'esprit humain», за которое он признается родоначальником теории «прогресса», одним из творцов философии иcтopии. Многие мысли, проводимые здесь, К. высказывал и раньше, но тут он привел их в систему. Две идеи проходят красной нитью через все сочинение: о необходимости уравнения гражданских и политических прав всех людей и о бесконечном совершенствовании рода человеческого. «Картина успехов человеческого ума» состоит из двух частей: первая заключает в себе всю картину прогресса, в самых общих чертах; во второй части и следующих за ней, К. предподагал изложить факты, которые могли бы служить для развития и подтверждения мыслей, высказанных в введении. В первой книге К. делит всю историю человечества на десять эпох, причем к последней относит время с основания французской республики. Вторая часть была написана К. только благодаря его изумительной памяти, но дальнейшее продолжение труда было невозможно за отсутствием книг. Собр. его соч. изд. в 1804 и 1847 г. Ср. Араго, «Биография К.»; Робине, «Vie de С.»; М. Ковалевский, ст. о К. в «Вестнике Европы» (1894, №№3 и 4); Литвинова, «К., его жизнь и научно-политическая деятельность». См. также биографию К., приложенную к изданию его сочинений 1847 г., и краткий очерк его жизни, предпосланный русскому переводу «Жизни Вольтера» (перевод В. Чуйко).

М. В — ий

Кондотьеры

Кондотьеры (итал. Condottieri, от condotta — наемная плата) — в XIV и XV вв, так назывались в Италии предводители наемных дружин. Возникновению кондотьерства в Италии особенно благоприятствовало то, что власть в итальянских республиках захватывалась тиранами (Скала, Висконти), которые, нуждаясь в преданном войске, привлекали на свою службу иностранных, преимущественно немецких, наемников. К бандам иноземных наемников, имевшим первоначально республиканское устройство (Compagnie), примыкали беспокойные итальянские элементы. Когда в Италии появились со своими дружинами иноземные рыцари, как герцог Вернер фон-Урслинген (свирепствовавший в Италии в 1334 — 1352 гг. и написавший на своем панцире серебряными буквами: «враг Бога и милосердия»), граф Луц фон-Ландау, рыцарь иоаннитского ордена Монреаль (Montreal) и особенно Джон Гаквуд (Hawkwood, 1364 г., прославившийся также в Венгрии), а вместе с тем и местные феодалы, Лодовико Висконти, Убальдини и Альбериго да-Барбиано, стали усиливать наемниками свои вассальные войска, тогда дружины наемников получили монархическое устройство. Этому способствовало и то обстоятельство, что из рядов наемников выдвигались своей доблестью и воинским искусством отдельные личности, которые и становились предводителями: таковы были: Аттендоло, соперник последнего Браччио да-Монтоне (в школе его образовались почти все тогдашние военные знаменитости Италии), Коллеони, Карманьола, Пиччинино, Франческо Сфорца и др. Таким образом, возникли дружины авантюристов, искавших легкой наживы, связанных между собой в силу личного подчинения одному и тому же К., который действовал сам от себя и сам для себя, поступая на службу ко всякому, кто его нанимал, без разбора партии и дела. Главная сила кондотьерских дружин состояла в коннице, которой иногда считалось 20 тыс. на 2 тыс. пехоты. Вооружением своим, разделением и строем они походили на французские ордонансовые роты. Большого развития достигло у К. искусство маневрирования, а также организация административной и медицинской частей. Руководствуясь лишь мотивами самого низкого корыстолюбия, К. представляли собою весьма ненадежные войска, всегда готовые перейти на сторону неприятеля; при случае К. готов было наложить руку и на доверившийся ему город, сделаться в нем князем. Войну К. часто вели только для вида и в тайном соглашении со своими собратьями, служившими в неприятельской армии; они не сражались ни ночью, ни зимой, не укрепляли своих станов и в битвах не убивали противников, а старались только брать их в плен, для получения выкупа. Лишь немногим из К. удалось основать самостоятельные владения или собрать большие богатства, как Сфорце и Коллеони . К концу XV века кондотьерство стало приходить в упадок, а после вторжения в Италию Карла VIII совершенно исчезло. Ср. Ricottia, «Storia dеllе compagnie di ventura» (Турин, 1845); F. Steger, "Franz Sforza etc. " (Лпц. 1853; нов. изд. 1865).

Кони Анатолий Федорович

Кони (Анатолий Федорович) — известный судебный деятель и оратор; род. 28 января 1844 г. в СПб. (о родителях его см. ниже). Воспитывался до 12 лет дома, потом в нем. училище св. Анны, откуда перешел во 2-ю гимназию; из VI класса гимназии прямо держал в мае 1861 г. экзамен для поступления в спб. унив. по математическому отделению, а по закрытии, в 1862 г., спб. университета, перешел на II курс юридического факультета московского университета, где и кончил курс в 1865 г. со степенью кандидата. Ввиду представленной им диссертации: «О праве необходимой обороны» («Моск. Унив. Изв.»,1866 г.), К. предназначен был к отправке за границу для приготовления к кафедре уголовного права, но, вследствие временной приостановки этих командировок, вынужден был поступить на службу, сначала во временной ревизионной комиссии при государственном контроле, потом в военном министерстве, где состоял в распоряжении начальника главного штаба, графа Гейдена, для юридических работ. С введением судебной реформы К. перешел в спб. судебную палату на должность помощника секретаря, а в 1867 г. — в Москву, секретарем прокурора московской судебной палаты Ровинского; в том же году был назначен товарищем прокурора сначала сумского, затем харьковского окружного суда. После кратковременного пребывания в 1870 г. товарищем прокурора спб. окружного суда и самарским губернским прокурором, участвовал в введении судебной реформы в казанском округе, в качестве прокурора казанского окружного суда; в 1871 г. переведен на ту же должность в спб. окружный суд; через четыре года назначен вице-директором дпт. министерства юстиции, в 1877 г. — председателем спб. окружного суда, в 1881 г. председателем гражданского дпт. судебной палаты, в 1885 г. — обер-прокурором кассационного дпт. сената, в 1891 г. — сенатором уголовного кассационного дпт. сената, а в окт. следующего года на него вновь возложены обязанности обер-прокурора того же дпт. сената, с оставлением в звании сенатора. Таким образом, К. пережил на важных судебных постах первое тридцатилетие судебных преобразований и был свидетелем тех изменений, которые выпали за это время на долю судебного дела, в отношениях к нему как правительственной власти, так и общества. Будущий историк внутренней жизни России за указанный период времени найдет в судебной и общественной деятельности К. ценные указания для определения характера и свойства тех приливов и отливов, которые испытала Россия, начиная с средины 60-х годов. В 1875 г. К. был назначен членом совета управления учреждений вел. кн. Елены Павловны; в 1876 г. он был одним из учредителей спб. юридического общества при университете, в котором неоднократно исполнял обязанности члена редакционного комитета угол. отд. и совета; с 1876 по 1883 г. состоял членом Высочайше учрежденной комиссии, под председательством графа Баранова, для исследования железнодорожного дела в России, причем участвовал в составлении общего устава Российских железных дорог; с того же 1876 по 1883 г. состоял преподавателем теории и практики уголовного судопроизводства в императорском училище правоведения; в1877 г. избран был в столичные почетные мировые судьи, а в 1878 г. в почетные судьи СПб. и Петергофского уездов; в 1883 г. был избран в члены общества психиатров при военно-медицинской акд.; в 1888 г. командирован в Харьков для исследования причин крушения императорского поезда 17 октября того же года и для руководства следствием по этому делу, а в 1894 г. в Одессу, для направления дела о гибели парохода «Владимир»; в 1890 г. харьковским университетом возведен в звание доктора уголовного права (honoris causa); в 1892 г. избран московским университетом в почетные его члены; в 1894 г. назначен членом комиссии для пересмотра законоположений по судебной части.

Таковы главные фазы, через которые проходила деятельность К., обогащая его теми разнообразными сведениями и богатым опытом, которые, при широком научном и литературном его образовании и выдающихся способностях, дали ему особое в судебном ведомстве положение, вооружив могущественными средствами действия в качестве прокурора и судьи. Судебной реформе К. отдал все свои силы и с неизменной привязанностью служил судебным уставам, как в период романтического увлечения ими, так и в период следовавшего затем скептического к ним отношения. Такое неустанное служение делу правосудия представлялось нелегким. Наученный личным опытом, в одной из своих статей К. говорит: «Трудна судебная служба: быть может, ни одна служба не дает так мало не отравленных чем-нибудь радостей и не сопровождается такими скорбями и испытаниями, лежащими при том не вне ее, а в ней самой». Проникнувшись духом судебных уставов, он создал в лице своем живой тип судьи и прокурора, доказав своим примером, что можно служить государственной охране правовых интересов, не забывая личности подсудимого и не превращая его в простой объект исследования. В качестве судьи он сводил — выражаясь его словами -"доступное человеку в условиях места и времени великое начало справедливости в земные, людские отношения", а в качестве прокурора был «обвиняющим судьей, умевшим отличать преступление от несчастия, навет от правдивого свидетельского показания». Русскому обществу К. известен в особенности как судебный оратор. Переполненные залы судебных заседаний по делам, рассматривавшимся с его участием, стечение многочисленной публики, привлекавшейся его литературными и научными речами, и быстро разошедшийся в двух изданиях сборник его судебных речей — служат тому подтверждением (отзывы: «Вестник Европы», 1888 г., IV; «Неделя»,1888 г., № 12; «Русские Ведом.» 10 марта;"Новое Время" 12 июля; «Юрид. Лет.», 1890 г., № 1; проф. Владимиров, «Сочинения»). Причина этого успеха К. кроется в его личных свойствах. Еще в отдаленной древности выяснена зависимость успеха оратора от его личных качеств: Платон находил, что только истинный философ может быть оратором; Цицерон держался того же взгляда и указывал при этом на необходимость изучения ораторами поэтов; Квинтилиан высказывал мнение, что оратор должен быть хороший человек (bonus vir). К. соответствовал этому воззрению на оратора: он воспитывался под влиянием литературной и артистической среды, к которой принадлежали его родители; в московском унив. он слушал лекции Крылова, Чичерина, Бабста, Дмитриева, Беляева, Соловьева. Слушание этих лекций заложило в нем прочные основы философского и юридического образования, а личные сношения со многими представителями науки, изящной литературы и практической деятельности поддерживали в нем живой интерес к разнообразным явлениям умственной, общественной и государственной жизни; обширная, не ограничивающаяся специальной областью знания, эрудиция при счастливой памяти, давала ему, как об этом свидетельствуют его речи, обильный материал, которым он умел всегда пользоваться, как художник слова. По содержанию своему, судебные речи К. отличались всегда высоким психологическим интересом, развивавшимся на почве всестороннего изучения индивидуальных обстоятельств каждого данного случая. С. особенной старательностью останавливался он на выяснении характера обвиняемого, и, только дав ясное представление о том, «кто этот человек», переходил к дальнейшему изысканию внутренней стороны совершенного преступления. Характер человека служил для него предметом наблюдений не со стороны внешних только образовавшихся в нем наслоений, но также со стороны тех особых психологических элементов, из которых слагается "я" человека. Установив последние, он выяснял, затем, какое влияние могли оказать они на зарождение осуществившейся в преступлении воли, причем тщательно отмечал меру участия благоприятных или неблагоприятных условий жизни данного лица. В житейской обстановке деятеля находил он «лучший материал для верного суждения о деле», так как «краски, которые накладывает сама жизнь, всегда верны и не стираются никогда».Судебные речи К. вполне подтверждают верность замечания Тэна, сделанного им при оценке труда Тита Ливия, что несколькими живыми штрихами очерченный портрет в состоянии более содействовать уразумению личности, нежели целые написанные о ней диссертации. Под анатомическим ножом К. раскрывали тайну своей организации самые разнообразные типы людей, а также разновидности одного и того же типа. Таковы, напр., типы Солодовникова, Седкова, княгини Щербатовой, а также люди с дефектами воли, как Чихачев, умевший «всего желать» и ничего не умевший «хотеть», или Никитин, «который все оценивает умом, а сердце и совесть стоят позади в большом отдалении».Выдвигая основные элементы личности на первый план и находя в них источник к уразумению исследуемого преступления, К. из за них не забывал не только элементов относительно второстепенных, но даже фактов, по-видимому, мало относящихся к делу; он полагал, что «по каждому уголовному делу возникают около настоящих, первичных его обстоятельств побочные обстоятельства, которыми иногда заслоняются простые и ясные его очертания», и которые он, как носитель обвинительной власти, считал себя обязанными отстранять, в качестве лишней коры, наслоившейся на деле. Очищенные от случайных и посторонних придатков, психологические элементы находили в лице К. тонкого ценителя, пониманию которого доступны все мельчайшие оттенки мысли и чувства. Сила его ораторского искусства выражалась не в изображении только статики, но и динамики психических сил человека; он показывал не только то, что есть, но и то, как образовалось существующее. В этом заключается одна из самых сильных и достойных внимания сторон его таланта. Психологические этюды, например, трагической истории отношений супругов Емельяновых с Аграфеной Суриковой, заключившихся смертью Лукерьи Емельяновой, или история отношений лиц, обвинявшихся в подделке акций Тамбовско-Козловской железной дороги, представляют высокий интерес. Только выяснив сущность человека и показав, как образовалась она и как реагировала на сложившуюся житейскую обстановку, раскрывал он «мотивы преступления» и искал в них оснований, как для заключения о действительности преступления, так и для определения свойств его. Мотивы преступления, как признак, свидетельствующий о внутреннем душевном состоянии лица, получали в глазах его особое значение, тем более, что он заботился всегда не только об установке юридической ответственности привлеченных на скамью подсудимых лиц, но и о согласном со справедливостью распределении нравственной между ними ответственности. Соответственно содержанию, и форма речей К. отмечена чертами, свидетельствующими о выдающемся его ораторском таланте: его речи всегда просты и чужды риторических украшений. Его слово оправдывает верность изречения Паскаля, что истинное красноречие смеется над красноречием как искусством, развивающимся по правилам риторики. В его речах нет фраз, которым Гораций дал характерное название «губных фраз». Он не следует приемам древних ораторов, стремившихся влиять на судью посредством лести, запугивания и вообще возбуждения страстей — и тем не менее он в редкой степени обладает способностью, отличавшей лучших представителей античного красноречия: он умеет в своем слове увеличивать объем вещей, не извращая отношения, в котором они находились к действительности. «Восстановление извращенной уголовной перспективы» составляет предмет его постоянных забот. Отношение его к подсудимым и вообще к участвующим в процессе лицам было истинно гуманное. Злоба и ожесточение, легко овладевающие сердцем человека, долго оперирующего над патологическими явлениями душевной жизни, ему чужды. Умеренность его была, однако, далека от слабости и не исключала применения едкой иронии и суровой оценки, которые едва ли в состоянии бывали забыть лица, их вызвавшие. Выражавшееся в его словах и приемах чувство меры находит свое объяснение в том, что в нем, по справедливому замечанию К. К. Арсеньева, дар психологического анализа соединен с темпераментом художника. В общем можно сказать, что К. не столько увлекал, сколько овладевал теми лицами, к которым обращалась его речь, изобиловавшая образами, сравнениями, обобщениями и меткими замечаниями, придававшими ей жизнь и красоту. Кроме судебных речей, К. представил ряд рефератов, а именно в петербургском юридическом обществе: «О суде присяжных и об условиях его деятельности» (1880); «О закрытии дверей судебных заседаний» (1882); «Об условиях невменения по проекту нового уложения» (1884); «О задачах русского судебно-медицинского законодательства» (1890); «О литературно-художественной экспертизе, как уголовном доказательстве» (1893); в с. петербургском сифилидологическом и дерматологическом обществе — доклад «О врачебной тайне» (1893), на пятом Пироговском медицинском съезде — речь «О положении эксперта судебного врача на суде» (1893); в русском литературном обществе — доклады «О московском филантропе Гаазе» (1891); «О литературной экспертизе» (1892) и «О князе В. Ф. Одоевском» (1893). В торжественных собраниях с. петербургского юридич. общества К. произнес речи: «О Достоевском как криминалисте»(1881); «О заслугах для судебной реформы С. Ф. Христиановича» (1885); «Об умершем А. Д. Градовском» (1889); «О докторе Гаазе» (1891); «О внешней истории наших новых судебных установлений» (1892). Литературные монографические труды К. помещались в «Юридической Летописи» (1890), в"Журнале Минист. Юстиции" (1866 и 1895), в «Московских Юрид. Известиях» (1867), в «Журнале Угол. и Гражд. Права» (1880), в «Вестнике Европы» (1887, 1891 и 1893), в «Историческом Вестнике» (1887), в газете «Порядок» (1881), в «Книжках Недели» (1881, 1885 и 1892), в «Новом Времени» (1884, 1890, 1894); в «Голосе» (1881).