Глава 23

Вдоль дороги вился длинный плюмаж, окутавший туманной дымкой раннюю осеннюю желтизну техасских лесов. Кусты и деревья казались изображениями на зернистой рыхлой бумаге. Они гнали к Сабине, на юго-восток, почти семьсот голов скота. Четверо опытных ковбоев скакали по бокам стада, заставляя его двигаться в нужном направлении, отрезая путь тем животным, которые пытались отбиться от стада, собирая слабых и хромых. Это был нелегкий труд, но погонщики прекрасно знали свое дело.

Взглянув на Дасти, Скунс спросил:

– Есть какие-нибудь следы?

Парень утер пот со лба. Покачав головой, ответил:

– Нет. Пока ни одного.

Скунс разломил плитку прессованного табака. Сунув одну половину в рот, пробормотал:

– Не могу поверить, что они пропустят нас к Сабине и не попытаются напасть. – Он протянул приятелю кусок табака.

Дасти нахмурился:

– А я вот не могу поверить, что мы спокойно гоним скот, когда должны были бы охотиться за бандитами.

Скунс усмехнулся:

– Неужели не видишь, что у нас нет выбора?

– Верно, нет. И это меня чертовски нервирует. Мерзавцы кружат где-то поблизости и только и ждут удобного момента, чтобы наброситься на нас.

Дасти окинул взглядом стадо. Кивнув на Элизабет, ехавшую чуть поодаль, проговорил:

– Как ты думаешь, она действительно уедет и бросит нас? Скунс перегнулся через луку седла и сплюнул табачную жижу.

– Думаю, да.

– Джед не позволит ей уехать. Скунс снова усмехнулся:

– Ни один мужчина не сможет уговорить женщину, если она закусила удила.

Дасти покосился на приятеля.

– Но ведь он ее муж. Скунс пожал плечами:

– Они наговорили друг другу слишком много обидных слов. Слишком много даже для супругов. К тому же этой маленькой леди пришлось несладко. И хорошо, если она пока не знает, что ее ждет впереди.

Дасти пристально взглянул на Скунса, однако промолчал. Минуту спустя он все же отважился на вопрос:

– Ты же не думаешь, что он хочет, чтобы она уехала?

– Не знаю и не хочу знать. Но скажу тебе честно: мне будет ее не хватать.

Оба взглянули на изящную женскую фигурку, покачивавшуюся в седле. Трудно было поверить, что прошло всего четыре месяца с тех пор, как Элизабет появилась на ранчо.

Она сидела в дамском седле – элегантная, как принцесса, даже в своем пыльном сером платье и в потрепанной мужской шляпе. Спина ее была совершенно прямой, плечи развернуты. Руки непринужденно и изящно держали поводья.

Тут один из быков отбился от стада, и Элизабет, пустив лошадь легким галопом, без малейших усилий усмирила быка.

Скунс хмыкнул:

– Ты только посмотри на нее. Будь я проклят, если когда-нибудь видел похожую… Черт возьми, да я бы за шесть недель научил ее владеть лассо лучше, чем Рио.

Дасти улыбнулся:

– Думаю, немного найдется такого, чего она не умела бы делать.

– Жаль только, что она об этом не знает, – заметил Скунс. Выругавшись сквозь зубы, он погнал свою лошадь к голове стада – там бык-лидер пытался повернуть не в ту сторону.

Сначала все дни казались Элизабет каким-то нескончаемым кошмарным сном. И она действительно была словно во сне – не помнила, когда и что ела, не помнила, когда спала, а когда сидела в седле. Она знала лишь одно: ее муж собрал новое стало и теперь гнал его на скотоприемный пункт в Сабину, где агент должен был купить скот; после этого Джед собирался посадить ее на пароход, отплывающий в Алабаму.

Но время шло, и в один из дней Элизабет вдруг почувствовала, что жизнь возвращается к ней. В этот день она заметила, как удивительно, как завораживающе горят сухие ветки в костре. Она с восхищением смотрела, как тонкая струйка дыма поднимается в ясное голубое небо. А потом, когда уже стемнело, прислушивалась к голосам мужчин, объезжавших стадо. Она слышала и вой койота, и сейчас этот вой показался ей удивительно прекрасным – то был голос одинокого, но свободного существа.

Ее глаза открывались постепенно, день за днем, и она начинала видеть окружающий мир так, будто просыпалась от долгого сна. Она начала замечать солнце и теперь любовалась его золотистым блеском. Любовалась и ручьями, сверкавшими в лучах солнца, точно алмазы. Любовалась невероятной синевой неба, казавшегося теперь ярче и неизмеримо прекраснее, чем когда-либо. А ночью, когда на черном бархате неба появлялись звезды, похожие на ярких светлячков, она закрывала глаза, ослепленная этим светом, и со вздохом засыпала. Она спала крепко, без сновидений. А утром ее будили розоватые лучи рассвета, ласкавшие щеку.

Элизабет постепенно возвращалась к своим обязанностям кухарки, чтобы высвободить для Рио время – ведь ему следовало присматривать за стадом, и она стала прислушиваться к разговорам мужчин, иногда даже принимала в них участие. Кроме того, она взяла на себя некоторые обязанности погонщика и неплохо с ними справлялась, что и продемонстрировала сейчас Дасти и Скунсу.

Близился полдень, и следовало дать животным отдых, а также перекусить и напоить лошадей.

Дасти подъехал к Элизабет:

– Вот там есть ручей, миссис Филдинг, Рио уже направился туда с лошадьми.

Элизабет кивнула и повернула свою лошадь в указанном направлении. Она знала: мужчины рассчитывают, что на костре уже сварятся бобы к тому времени, когда они устроят стадо на отдых. К ее удивлению, Дасти поехал с ней рядом.

– Красивая местность, правда? – спросил он неожиданно.

Элизабет мечтательно улыбнулась. Почему она прежде не замечала этих ярких красок и чудесных теней? Почему не замечала этой красоты? А может, и замечала, но теперь забыла…

– Да, очень красиво, – согласилась она. – Кажется, сегодня стало чуть прохладнее.

– Похоже, что зима будет мягкой, – сказал Дасти. Какое-то время они ехали молча. Элизабет старалась подавить желание повернуться в седле и поискать глазами Джеда. Сегодня он все время перемещался. Она видела только движущуюся точку. Он то оказывался далеко впереди, потому что рыскал в поисках воды, то занимался другими важными делами. Но ни разу не приблизился к Элизабет и не сделал попытки ехать рядом с ней. Она была благодарна мужу за это – ей все еще тяжело было видеть его.

Во время отдыха, а также вечером, у лагерного костра, когда она сворачивалась в клубочек под своим одеялом и над головой у нее сияли звезды, ей не удавалось не замечать его, не удавалось не слышать его голос – и эти минуты были самыми тягостными. Воспоминания возвращались и уносили ее в прошлое – они мучили, ранили, терзали. В такие минуты ей хотелось закричать.

И с каждым днем ей становилось все труднее отвергать прошлое. Она пыталась захлопнуть дверь, ведущую в прошлое, пыталась не допустить, чтобы чувства взяли над ней верх, однако ей не удавалось убежать от воспоминаний, не удавалось похоронить преследовавшие ее чувства и мысли. Просыпаясь по утрам, Элизабет не могла удержаться от того, чтобы тайком не бросить на него взгляд, и она видела, как муж надевает сапоги, как приглаживает ладонью волосы, прежде чем надеть шляпу. Когда же Джед заговаривал с ней, благодаря за чашку кофе или объясняя что-нибудь, она старалась не смотреть ему в глаза. Она боялась увидеть в них то, что заставляло ее вспоминать недавнее прошлое. Ей не хотелось думать о прошлом. Ей не хотелось страдать и тосковать.

Но с каждым днем становилось все труднее противиться потребности смотреть на него, быть с ним рядом. Элизабет казалось, что присутствие мужа каким-то образом придает ей силы, поддерживает ее. Иногда она спрашивала себя, удастся ли ей когда-нибудь полностью освободиться от его власти. И каждый раз ответ был один и тот же: нет, не удастся.

Тут Дасти, нарушив молчание, вдруг выпалил: – Миссис Филдинг, я не хочу, чтобы вы уезжали! Элизабет замерла в седле. Однако не было смысла и дальше избегать разговора об этом. Теперь уже, после долгих дней пути, она не могла отрицать очевидное, не могла себя обманывать…

Собравшись с духом, Элизабет проговорила:

– Я должна уехать, Дасти. И вы знаете это лучше, чем кто бы то ни было. – Взглянув на молодого человека, она вдруг воскликнула: – О, Дасти, как вы можете оставаться здесь после того, что пережили?! Неужели вам не страшно?!

Сдвинув шляпу на затылок, он в задумчивости пробормотал:

– Думаю, вы правы, мне страшно. Но я не боюсь смерти. Дело не в этом. Когда приходит твое время, ты едва ли можешь что-либо сделать. Кроме того, главное ведь не в смерти. Главное – это жизнь. Верно?

– Но зачем вам… такая жизнь? – Ее руки судорожно вцепились в поводья. – Как вы можете так говорить, после того как убили вашу семью? Как вы можете так спокойно относиться к нападению индейцев? Неужели вам здесь так нравится?

Дасти с изумлением посмотрел на собеседницу. Потом тихо проговорил:

– Я и забыл, что вы об этом не знаете, миссис Филдинг. На нашу хижину напали не индейцы, а бандиты, белые люди. И предводитель у них – мерзавец по имени Хартли.

Элизабет в ужасе уставилась на Дасти.

– Лорд Хартли?! Но… вы уверены? Он кивнул:

– Это они испугали и разогнали наше стадо и стреляли в открытую дверь хижины. Если бы мы сразу же пошли по их следам и перестреляли их всех, ничего бы не было, – с горечью в голосе добавил Дасти. – Ничего не случилось бы, и вы не поехали бы в Алабаму.

Элизабет в смущении покачала головой:

– Но… я видела их. Это были индейцы. Их лица были раскрашены, а в волосах – перья…

Дасти пожал плечами:

– Это излюбленный трюк всех трусов. Им известно о беде, постигшей чероки. Поэтому они и решили, что все можно свалить на индейцев. – Дасти немного помолчал, потом вновь заговорил: – Понятия не имею, чего ждать от такого человека, как Хартли. Лучше дайте мне индейца. Я по крайней мере буду знать, чего от него ожидать. Но когда имеешь дело с безумным белым человеком… – Дасти умолк и снова пожал плечами.

Элизабет пыталась осмыслить услышанное. Неужели лорд Хартли, такой образованный, такой элегантный, такой сдержанный и утонченный джентльмен, – неужели он способен на нечто подобное?

Пристально взглянув на молодого человека, она сказала:

– Дасти, вы ничего не понимаете. Лорд Хартли… Я знаю, что у него есть недостатки, но он, конечно же, не способен на такое… Лорд Хартли – джентльмен, и он прекрасно воспитан. Не могу представить, что он способен на подобные поступки. Ведь вы его обвиняете… – Элизабет внезапно умолкла.

Она вдруг вспомнила драку на корабле и поняла, что, возможно, пыталась убедить в невиновности лорда Хартли не Дасти, а себя.

Дасти утер рукавом лоб и пробормотал:

– Иногда случается, мэм, что хорошее воспитание – только прикрытие. А джентльмены… Они бывают разные. И внешность человека ничего не значит. – Он взглянул на Элизабет. – Вот вы, например… Кто бы мог подумать, что такое маленькое и хрупкое создание, как вы, может ездить верхом не хуже ковбоя? В первый день, когда вы вышли из повозки… О, я подумал, что вы не продержитесь у нас и недели. Но вы обвели нас всех вокруг пальца. Клянусь, именно это вы и сделали. Потому что при всем своем хорошем воспитании и изящных манерах вы самая сильная женщина, какую я видел в жизни.

Элизабет была тронута этим признанием. Пытаясь скрыть охватившее ее волнение, она проговорила:

– Я вовсе не сильная, Дасти. Я долго держалась, крепилась… Но потом не выдержала и сдалась.

– Миссис Филдинг, вы не сдались, – с уверенностью возразил Дасти. – Возможно, сейчас у вас возникло такое ощущение, но в вас гораздо больше мужества, чем вы предполагаете.

„Нет, – подумала она, – я не ошибаюсь. Я оставила свой дом ради этой ужасной жизни на границе. Я избежала смерти от огня и воды. Я вышла замуж за человека, который не желал меня. Я жила все это время, страдая от одиночества и страха, и боролась за то, чтобы заслужить любовь своего мужа, но так и не заслужила ее. Я пережила нападение безумцев, стрелявших в нас, и свои собственные кошмары. Но теперь все кончено. Больше терпеть я не в силах“.

Она тихо проговорила:

– Я не могу здесь остаться, Дасти. Мне некуда возвращаться. Все, что я пыталась создать, все, что мы строили и надеялись построить, – все это погибло. Я потеряла все.

Дасти хмыкнул и покачал головой.

– Миссис Филдинг, знаете, сколько раз я терял все? Я не раз строил хижину, чтобы у меня был приют на зиму, а потом строил кораль. Но приходили команчи, или ударяла молния, или случалось наводнение… И я двигался дальше, и снова валил деревья, и опять строил дом. Я устраивал себе логово в пещере или делал шалаш из веток, чтобы укрыться от дождя и ветра. Я укрощал мустангов или нанимался на временную работу. Для меня не имеет особого значения, где я нахожусь и чем занимаюсь, пока я могу прокормить себя. А на ранчо вашего мужа я застрял на три года, но, пока вы не появились, у меня не было настоящего дома.

Дасти внимательно посмотрел на Элизабет и с задумчивым видом продолжал:

– Я понимаю, мэм, что для женщины тяжело потерять то, чем она гордилась. Мне кажется, я хорошо это чувствую. Но всегда окажется, что есть еще деревья, которые можно срубить, есть еще колья, которые можно вбить в землю, чтобы поставить палатку. А такие вещи, как горшки, плошки и кастрюли, всегда можно купить в фактории. Но то, что вы давали нам, пока жили на ранчо, невозможно заменить ничем… Да, этого ничем не восполнишь.

Элизабет судорожно сглотнула и отвернулась. 4Ей нечего было сказать.

Но слова Дасти запали ей в душу. Снова и снова они всплывали в ее памяти в самые неподходящие моменты в течение дня, а потом и бессонной ночью. И как она ни старалась, ей не удавалось заставить себя не думать о прошлом и не оглядываться назад.

Глава 24

Еще два дня пути приблизили их на сорок миль к конечной цели путешествия и еще больше отдалили от трех покатых холмов, где Элизабет вступила в пору взросления, где она усвоила первые уроки жизни и любви и многому научилась за одно короткое лето.

Они разбили лагерь на опушке соснового леса, где узкий ручей струился по каменистому ложу в ожидании осенних дождей, которые должны были наполнить его водой в изобилии. Закат был пламенно-розовым, а потом небо стало темно-фиолетовым, и краски неба, смешиваясь с отблесками костра, отбрасывали блики на лица путников.

Рио удалось отыскать уже высохший перец чили на дне своей седельной сумки. Он добавил его к жаркому из говядины с диким луком, которое Элизабет готовила на ужин. Это должно было придать пикантности их обычному вареву. Джед сварил кофе, и он был настолько густым, что в нем и подкова не утонула бы. Элизабет же еще нашла время, чтобы поджарить несколько кукурузных лепешек. Ужин получился отменный, и все повеселели. Это были те цасы дня, которые Элизабет больше всего полюбила за время их путешествия. Более того, она подозревала, что воспоминания об этих часах долго не изгладятся из ее памяти.

Сумерки постепенно сгущались, сменяясь более плотными вечерними тенями. В ветвях сосен приплясывали светлячки. Подошел Дасти за своей вечерней порцией, а Рио сменил его на вахте возле стада.

– Сегодня быки ведут себя спокойно, – сказал Дасти, накладывая себе жаркого. – Все так мирно, как только можно было бы пожелать.

Скунс кивнул:

– Мы хорошо за ними смотрим, поэтому не потеряли еще ни одной головы. Сколько нам еще двигаться, босс?

Джед сидел чуть поодаль от костра – так, чтобы свет не падал в глаза. В какой-то момент он повернул голову и перехватил взгляд Элизабет. Это длилось не более мгновения, но и этого мгновения было достаточно, чтобы сердце его мучительно сжалось. Он опустил глаза и стал прихлебывать кофе из своей кружки.

– Так как же, босс? – допытывался Скунс.