Филдинги (№1) - Алый восход

Кожа его была чуть грубоватой, особенно на подбородке, заросшем щетиной. Но в целом его загоревшее под техасским солнцем лицо казалось довольно гладким… и необыкновенно привлекательным.

Прикасалась ли она когда-нибудь к его лицу? Элизабет не могла этого вспомнить.

– Вы очень красивый, – сказала она неожиданно, сама не понимая, почему произнесла эти слова; вероятно, они, как и многие другие правдивые слова, не могли оставаться несказанными.

Джсд в изумлении уставился на жену. Ему казалось, он ослышался.

– Я… какой?

Элизабет едва не рассмеялась – очень уж смешным был Джед в эти мгновения. Но теперь она уже не нервничала и не испытывала неловкости при общении с ним.

– Вы очень красивый, – повторила Элизабет. – Неужели вам раньше не говорили об этом? – Пристально глядя ему в глаза, она продолжала: – Вы, наверное, слышали это от знакомых женщин.

Джед покраснел. Ему никогда не приходило в голову, что он весьма привлекательный мужчина. В Галвестоне он не раз замечал кокетливый или вопросительный взгляд какой-нибудь девицы, однако не придавал этому значения. Во всяком случае, он не думал, что такая леди, как Элизабет, может интересоваться внешностью?????ны.

„Значит, она считает меня красивым?“ – думал Джед. Как ни странно, ему было приятно это слышать.

Пожав плечами, он ответил:

– У меня нет друзей среди дам.

– У вас есть я. – Она еще несколько мгновений колебалась. Наконец медленно подняла руку и легонько провела ладонью по его щеке.

Джед смотрел в ее изумрудные глаза и чувствовал, что кровь все быстрее бежит у него по жилам – от прикосновения нежной руки Элизабет пламя желания вспыхнуло с новой силой.

Что за чудо эта женщина – женщина, постоянно изумлявшая его, постоянно ставившая в тупик! И как он жаждал ее! Она вызывала его гнев, озадачивала, повергала в отчаяние – и заставляла желать ее. Одним лишь своим нежным прикосновением она зажгла в нем страсть и заставила его отказаться от прежних представлений о себе, о ней и о них обоих. А ее чудесные глаза… они словно завораживали его, и он видел в них свои отражения – двойников.

Тут ладонь ее – легкая, словно перышко, – опустилась ему на плечо, и он, склонившись к ней, прикоснулся губами к ее губам – прикоснулся лишь на мгновение, потому что хотел быть нежным с ней. Затем рука его обвила ее талию, и он привлек ее к себе.

Теперь Джед с жадностью целовал жену, целовал долго и страстно, и она не противилась, напротив, прижималась к нему всем телом, отвечая на его поцелуи. Его бросило в жар; сердце бешено колотилось… Элизабет… Она – само волшебство, она – тайна. Она обладала полной, абсолютной властью над ним.

В какой-то момент он почувствовал, как кончики ее пальцев осторожно касаются его шеи, и от этих прикосновений во всем теле возникала слабость, а к бедрам мошным потоком приливала кровь – ощущение сладостное и мучительное. Ее груди прижимались к его груди, и Джед чувствовал, что с каждой секундой ему все труднее себя сдерживать.

Он желал ее много дней, желал постоянно. И остался в комнате потому, что намеревался овладеть ею. Лишь сейчас он осознал, насколько сильным было это желание и какую власть оно имело над ним.

Чуть отстранившись, Джед положил ладони ей на груди и, ощутив мягкие и нежные округлости, с трудом перевел дух – ему казалось, он вот-вот задохнется. Снова поцеловав ее, он коснулся ее волос, из них посыпались шпильки, и тотчас же блестящие локоны упали на его руки. Наклонившись, Джед зарылся лицом в эти локоны, чтобы насладиться их ароматом. Он держал Элизабет в объятиях и вдыхал пьянящее благоухание, теряя разум от этих острых и захватывающих ощущений. Это был запах роз. Даже здесь, на техасском ранчо, она ухитрялась благоухать, как роза.

Охваченная лихорадочным волнением, Элизабет все крепче прижималась к мужу. Она забыла, совсем забыла, какое действие оказывают на нее его поцелуи. Словно ребенок, ни в чем не знающий меры, она жаждала его поцелуев, она желала вновь и вновь испытывать головокружительную и сладостную слабость, охватившую все ее тело.

Она желала наслаждения, которое ей приносили объятия Джеда, желала бесконечно долго испытывать эти необыкновенные ощущения. В его объятиях она лишалась способности думать, волноваться, беспокоиться. В ней не оставалось ни гнева, ни страха, ни стыда. Был только Джед, и она хотела, чтобы он целовал ее снова и снова. Повинуясь инстинкту, она по-прежнему прижималась к нему и этим все больше его распаляла. Поцелуи его становились все более страстными, и от них по телу ее словно пробегали электрические разряды.

Потом он вдруг чуть отстранился и пристально посмотрел ей в глаза. Дыхание его сделалось прерывистым, лицо раскраснелось, лоб покрылся испариной, а его глаза… Прежде она не замечала, какие огромные у него зрачки. И сейчас Джед смотрел на нее так, что, казалось, обжигал своим взглядом.

– Элизабет, идем в постель, – проговорил он охрипшим голосом.

На щеках Элизабет вспыхнул румянец, в глазах промелькнула тревога, и Джед подумал, что должен сделать так, чтобы причинить ей как можно меньше неприятных ощущений. Напор его плоти становился все сильнее, и это было слишком очевидно. А ее непонимание вновь напомнило ему о том, что она совершенно не знакома с этой стороной жизни. Элизабет смотрела на него так, будто не знала, что делать дальше, и Джед проклинал себя за то, что не мог рассказать ей обо всем, не испытывая смущения.

Если бы она находилась сейчас дома, в Алабаме, то могла бы с достоинством удалиться в свою гардеробную и вернуться закутанной в шелка. А потом забралась бы в огромную постель, подпираемую четырьмя столбами, и ждала бы, когда он, ее муж, наденет ночную рубашку и халат и выйдет из своей гардеробной. Все было бы очень просто и благопристойно, так, как бывает в жизни людей, пользующихся благами цивилизации.

Но в это время и в таком месте не было возможности избежать неловкости при переходе на узкую и неудобную кровать, которую им приходилось теперь делить. Не было возможности смягчить для нее эту неловкость.

Однако что он мог поделать? Не станет же он овладевать ею прямо на полу, в порыве безудержной страсти, как это случилось в рыбацкой хижине на берегу океана. Теперь Элизабет его жена, и ему следовало помнить, что она заслуживает достойного обращения. По крайней мере следовало позаботиться о том, чтобы это происходило на супружеской кровати, пусть даже грубо сколоченной. И он будет с ней терпелив и нежен.

Джед с трудом отвел от жены взгляд и проговорил:

– Я уменьшу огонь в лампах.

Элизабет кивнула, и щеки ее снова вспыхнули. Она отвернулась и принялась отстегивать манжеты.

Шагнув к фонарю, Джед прикрутил фитиль – остался только очень слабый огонек, – и вся комната погрузилась в черно-желтый полумрак.

Теперь Джед стоял спиной к жене, так же, как и она к нему. Но возбуждение, казалось, душило его, и он никак не мог перевести дух; сердце же билось глухими тяжелыми толчками. Без труда улавливавший любые звуки леса, Джед и теперь слышал абсолютно все шорохи – услышал тихий шелест платья Элизабет, потом – шуршание нижних юбок, затем – снова шуршание, должно быть, белья.

Усевшись на стул, он принялся разуваться. Пальцы не повиновались ему, и Джеду, чтобы стащить сапоги, потребовалось вдвое больше времени, чем обычно. Когда же сапоги с глухим стуком упали на пол, он вздохнул с облегчением. И даже стук сапог, слышанный им множество раз, показался возбуждающим. Поднявшись со стула, чтобы расстегнуть бриджи, он услышал скрип китового уса – она сняла корсет. Затем послышался тихий шорох – Элизабет снимала сорочку. И снова шорох – надевала ночную рубашку. Потом Джед услышал легкие шаги и тотчас же – едва уловимый ухом шелест; вслед за сорочкой упали на пол панталончики. Наконец она сняла чулки, и босые ножки, легко ступая по полу, направились к кровати. Раздался скрип коровьей шкуры – и воцарилась тишина; Джед слышал лишь отчаянный стук своего сердца.

Спустив бриджи, Джед переступил через них, и теперь на нем оставалась только рубашка, под складками которой вырисовывались очертания его восставшей плоти. Наконец он повернулся и шагнул к кровати.

Элизабет сидела на краю постели; она старалась не смотреть на мужа. Белая ночная рубашка, стянутая у горла тонким шнурком, была довольно просторной, но все же Джед сумел разглядеть очертания ее бедер. А затем, опустив глаза, увидел изящные пальчики, выглядывавшие из-под рубашки. Он попытался представить, какое наслаждение будет испытывать, прикасаясь к ножкам Элизабет, к ее бедрам, груди… При мысли об этом его обдало жаром, а мускулы на животе свело судорогой.

Она сидела неподвижно, будто окаменела, сидела, плотно сдвинув колени. Однако плечи ее были расправлены, голова высоко поднята, спина – прямая. Тут она на мгновение опустила глаза, увидела голые ноги мужа, и щеки ее снова вспыхнули.

Джед уселся с ней рядом, но не решался прикоснуться к ней, не решался даже заговорить.

– Элизабет… – Голос его прозвучал сдавленно, и он с усилием сглотнул комок, подкативший к горлу.

Повернув голову, она посмотрела на него своими огромными изумрудными глазами. „О чем она сейчас думает?“ – промелькнуло у Джеда. Чтобы узнать это, он готов был отдать добрую половину жизни.

Наконец, собравшись с духом, он поднял руку и прикоснулся к ее плечу. Ее распущенные волосы рассыпались по спине и по плечам роскошным каскадом, и Джед почувствовал, какие они мягкие и шелковистые. Нет, эти волосы были нежнее и мягче шелка.

Джед отвел глаза. Сейчас ему хотелось лишь одного – хотелось изгнать замешательство и страх из ее глаз. А впрочем, страх ли это?

Взгляд его упал на матрас, и он сказал первое, что пришло в голову:

– А, матрас… Замечательно, я давно собирался это сделать, да все не находил времени.

Элизабет попыталась улыбнуться.

– Наверное, вам было неудобно спать без матраса.

– Чаше всего я сплю во дворе. – Джед усмехнулся. – Прямо на земле.

Он заметил, что Элизабет старается дышать ровно – прилагает отчаянные усилия. Но как успокоить ее? Что нужно для этого сделать? Джед боялся, что каким-нибудь образом может снова обидеть жену – ведь такое уже не раз случалось.

Наконец, перебрав все возможные варианты, Джед пришел к выводу: единственное, что он может сделать, – это поцеловать жену. Легонько, осторожно, стараясь не разжечь снова свою страсть, стараясь быть не слишком настойчивым.

Ее губы были теплыми и нежными, но тело будто застыло, и Джед тотчас же прервал поцелуй. Приподняв ее личико ладонью, он внимательно посмотрел ей в глаза – смотрел, пытаясь прочесть ее мысли, желая понять, о чем она думает и что чувствует. А ведь прежде у него никогда не появлялось подобного желания… Никогда мысли женщины не имели для него особого значения.

– Элизабет, – проговорил он наконец, – я не стану ни к чему принуждать вас. Если вы меня попросите оставить вас, я так и поступлю.

Джед не ожидал от себя таких слов, не мог поверить, что произнес их, но, как ни странно, он был искренен. Ради Элизабет он мог бы покинуть комнату. Потому что не хотел, чтобы она возненавидела его.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых застыл страх. Наконец прошептала:

– Я не понимаю, чего вы хотите от меня.

Ну как ей понять? Она ведь почти ничего не знала об этой стороне жизни, об отношениях между мужчиной и женщиной. Знала лишь то, чему он научил ее за несколько минут животной страсти в заброшенной хижине на берегу океана. Что же ей сказать? Как объяснить? Джед отчаянно пытался придумать что-нибудь, но в конце концов понял, что ему нечего сказать. К тому же он почти ничего не помнил о той ночи… Ничего не помнил о ночи, изменившей его жизнь. В памяти осталось лишь одно – сознание своей вины.

Должно быть, он причинил ей боль. Он ведь тогда не думал о том, что она девственница, – думал лишь о том, как овладеть ею, – хотя прекрасно знал, что для девушки это может быть весьма болезненно. Впрочем, до этого он не имел опыта общения с невинными, неопытными девушками, и ночь в заброшенной хижине была первым подобным случаем. Но как же обращаться с Элизабет теперь? Разумеется, это не должно быть торопливое и бурное соитие в темноте – ради того только, чтобы получить удовлетворение и избавиться от напряжения. Но иного в его жизни не бывало. Джед не представлял, что однажды ему придется обучать женщину науке любви. И не думал, что ему самому захочется когда-нибудь учиться этому.

Он вздохнул и попытался расслабиться. Легонько провел ладонью по щеке Элизабет.

– Видишь ли, – проговорил он, – большинство женщин полагает, что мужчины все знают об… этом. О любви и постели. Думаю, они считают, что мы должны это знать. Но мы не знаем. По большей части мы делаем то, что нам хочется делать. Но я думаю, что в этом должно быть нечто большее.

Джед умолк на несколько секунд. Ему было ужасно трудно говорить с Элизабет о подобных вещах. Он обвел взглядом комнату и продолжал:

– Возможно, я даже не знаю, как следует это делать. Я хочу сказать… в браке. Ведь для людей, состоящих в браке, это, наверное, много значит.

Элизабет смотрела на него не мигая. Ему показалось, что она слушает с интересом. И теперь она уже не казалась такой скованной… Было очевидно, что она успокоилась.

– А в других случаях? Когда люди не в браке… это не так? Джед был озадачен. Ну как говорить с ней о подобных вещах? Но она действительно успокоилась. В глазах ее уже не было страха.

– Видишь ли… мужчина всегда находит в этом удовольствие, – пробормотал он наконец.

– Но не женщина? Джед пожал плечами:

– Не знаю.

Элизабет по-прежнему смотрела ему в лицо – оно уже не казалось непроницаемым. Она даже подумала о том, что научилась распознавать чувства и настроения Джеда.

Элизабет опустила глаза и, увидев голые ноги мужа, покрытые золотистым пушком, поспешно отвела от них взгляд. Никогда прежде она не видела мужских ног. И ей почему-то казалось, что даже интересоваться ими – неприлично.

Снова взглянув на мужа, она спросила:

– То, что мы делали прежде… было греховным, да? Джед заметил, что Элизабет покраснела. Положив руку ей на плечо, он ответил:

– Да. Но ведь теперь мы муж и жена.

Элизабет не могла понять, почему в первый раз это было грехом, а во второй – нет. Немного помолчав, она тихо сказала:

– Я хочу быть хорошей женой.

Джед мысленно улыбнулся. Ласково взглянув на нее, произнес:

– Знаю, что вы стараетесь.

Она вдруг почувствовала на щеке теплое дыхание Джеда. Он знал, что хочет быть хорошим мужем, но до этой минуты не сознавал, до какой степени хотел этого. Тут его пальцы скользнули под ворот ее ночной рубашки, и он внезапно охрипшим голосом проговорил:

– У меня никогда не было возможности побыть с женщиной наедине и никуда не спешить. Я не привык к этому и, вероятно, не знаю, что и как должен говорить и делать, но хочу попытаться, Элизабет… Я не хочу, чтобы вы возненавидели эту сторону брака. Мужчина нуждается в женщине, к которой он мог бы прийти, и ему неприятно думать, что она этого не желает.

Он провел пальцем по ее шее под ночной рубашкой – казалось бы, вполне невинная ласка, – и Элизабет тотчас же почувствовала, что все тело ее словно вспыхнуло.

Она гадала, снимет ли муж с нее ночную рубашку или пожелает, чтобы жена сама это сделала. И снимет ли он свою рубашку?

Она подняла на него глаза, и ей вдруг показалось, что это мгновение – самое тяжелое в ее жизни. В тусклом свете фонаря были заметны светлые волоски в вырезе его рубашки, и, глядя на них, она думала: „Интересно, покрыто ли такими волосами все его тело?“ И от этой мысли горло ее вдруг так сдавило от волнения, что она не смогла бы вымолвить ни слова, даже если бы от этого зависело спасение ее жизни.

Джед вдруг отстранился и запустил пальцы в ее волосы. Потом снова к ней приблизился, и теперь лицо Джеда было так близко, что она чувствовала его горячее дыхание. В следующее мгновение его губы прикоснулись к ее губам, и Элизабет почувствовала, что ее словно огнем опалило. И тотчас же сердце гулко застучало, дыхание сделалось прерывистым, и вес сильнее кружилась голова…

Потом он взял ее за плечи, осторожно уложил на постель и склонился над ней, пристально глядя ей в лицо. Колено Джеда касалось ее бедра, и ей передавался жар его тела.

По-прежнему глядя ей в лицо, он тихо проговорил:

– У вас такая нежная кожа…

Он принялся развязывать пояс ее ночной рубашки, завязанный бантом. Развязав пояс и спустив рубашку ниже плеч, Джед обнажил ее груди. Элизабет, делая над собой отчаянные усилия, заставляла себя лежать тихо и не противиться. И тут Джед заглянул ей в глаза – и у нее перехватило дыхание… Взгляд каким-то непонятным образом встревожил и возбудил ее. Затем его горячие ладони легли ей на груди, и она судорожно выдохнула, но тут же снова затихла.

– Как они прекрасны, – прошептал он. – Как прекрасна ваша женственность… Какое наслаждение прикасаться к вам.

Джед принялся поглаживать и ласкать ее груди, Элизабет казалось, что от прикосновений его огрубевших от тяжелой работы ладоней по всему ее телу разливается жар. Тут он прикоснулся кончиком языка к одному из сосков, и Элизабет почувствовала, что сосок отвердел и поднялся, а тело… словно вспыхнуло, и ей пришлось крепко сжать зубы, чтобы не закричать. Голова ее кружилась, все тело пылало, и это было сладостное и мучительное ощущение.

Он принялся покрывать поцелуями ее плечи и груди, и поцелуи эти становились все более страстными, а прикосновения его рук… они казались восхитительными и вызывали восторг и головокружение. Жар пронизывал все тело Элизабет, и на нее волнами накатывали самые невероятные ощущения, прежде ей неведомые.

В какой-то момент Элизабет вдруг почувствовала, что Джед еще ниже спускает ее ночную рубашку, спускает к самым ногам… А в следующее мгновение по телу ее пробежала дрожь – она поняла, что он уже избавился от своей рубахи и теперь прижимается к ней обнаженный. Его грудь, горячая и мускулистая, прижималась к ее грудям, и это ощущение было столь острым и непривычным, столь непохожим на что-либо, известное ей прежде… Элизабет думала, что постигла всю науку страсти той ночью на берегу, но оказалось, что она не знала о ней ничего, совсем ничего. И теперь, почувствовав жар обнаженного мужского тела, Элизабет забыла обо всем на свете, она жила лишь ощущениями – чудесными, захватывающими, восхитительными…

Тут рука Джеда скользнула к ее бедру, затем пальцы его прикоснулись к ее лону, и Элизабет тотчас же ощутила нестерпимый жар между ног. И это ощущение не проходило – оно казалось невероятно сладостным, пугающим… А Джед по-прежнему целовал ее, и она чувствовала его горячее дыхание, ощущала тяжесть его мускулистого тела… Не сознавая, что делает, Элизабет положила руки на плечи Джеда. Затем провела ладонями по его спине – и замерла на мгновение, ошеломленная неведомыми ей прежде ощущениями. Поглаживать мускулистое тело Джеда, крепко прижиматься к нему – это было так упоительно…

Отвечая на поцелуи Джеда, Элизабет все крепче к нему прижималась и все острее ощущала томление внизу живота, томление, походившее на боль. Дыхание со свистом вырывалось из ее полураскрытых губ, и все тело, казалось, уносилось куда-то в безумном танце… Губы Элизабет припухли и болели, но она все никак не могла насытиться поцелуями Джеда, не могла насытиться его близостью, его дыханием.

Внезапно она почувствовала, что Джед чуть приподнялся. По-прежнему осыпая ее лицо поцелуями, он провел ладонью по ее груди, по животу, по бедрам… Элизабет тихонько вскрикнула и, охваченная паникой, оглушаемая бешеным биением своего сердца, попыталась высвободиться – ей казалось, что она вот-вот задохнется, казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди.

Но Джед осторожно придавил ее к матрасу и, склонившись к ее уху, прошептал:

– Не бойся, Элизабет. Я постараюсь не причинить боли. Скажи мне, если тебе станет неприятно.

В следующее мгновение он развел в стороны ее ноги, и Элизабет почувствовала, как отвердевшая мужская плоть упирается в ее лоно. Она закрыла глаза и, пытаясь успокоиться, приготовилась к боли – неизбежной, как ей казалось. И тут же руки Джеда скользнули под ее спину, и она инстинктивно обняла его, прижимаясь к нему всем телом. Он снова поцеловал ее, стараясь успокоить, – и Элизабет вдруг почувствовала напор его плоти, вошедшей в нее, заполнившей ее… Но боли не было. Было лишь странное ощущение: ей казалось, что твердая и горячая плоть Джеда всегда в ней находилась.

Тут он приподнялся и, заглянув ей в лицо, прошептал:

– Элизабет… О, Элизабет… – И ей показалось, что Джед так же опьянен, как и она, и чувствует то же, что и она.

Он медленно приподнимался над ней и снова опускался, и его движения вызывали в ней такие ощущения, о существовании которых Элизабет даже не подозревала. Она инстинктивно начала двигаться в такт его движениям, повторяя их, и казалось, что так и должно быть, что иначе быть не может. Казалось, что в эти мгновения существуют только они с Джедом и чудо их слияния.

Элизабет слышала прерывистое дыхание Джеда, ощущала его ускоряющиеся движения и, задыхаясь, раз за разом устремлялась ему навстречу. Она пыталась овладеть своими чувствами, но ничего не могла поделать и с каждым его мощным толчком все больше теряла контроль над собой. Наконец, в последний раз резко приподнявшись, она вскрикнула и, прижавшись к Джеду всем телом, ощутила необыкновенный прилив радости, будто внезапно оторвалась от земли и оказалась в ином мире, где не существовало ничего, кроме нее и Джеда, и где они должны были соединиться навеки. Они вместе достигли вершин блаженства, и казалось, что Господь в своей бесконечной мудрости разделил их на время лишь затем, чтобы однажды они смогли найти друг друга и соединиться. И соединились не только их тела, но и их души, так что теперь разделить их было бы невозможно.

Вконец обессилев, Элизабет свернулась клубочком и положила голову на сгиб руки Джеда. Сердце ее с каждым ударом наполнялось радостью от только что пережитых ощущений – таких непривычных и возбуждающих. Тихонько вздохнув, она положила руку на мускулистую грудь Джеда – ей хотелось прикасаться к нему, хотелось поглаживать его и ласкать… И ужасно захотелось приподняться и взглянуть на его обнаженное тело. Но Элизабет усилием воли заставила себя лежать спокойно.

Интересно, будет ли он шокирован, если она скажет ему, какое наслаждение испытала? Ее бессознательный отклик на его ласки, ее движения ему навстречу, ее приглушенные крики – все это было бесстыдством и распущенностью? А может, он ничего этого не заметил?

Должна ли женщина получать наслаждение от близости? Ей хотелось рассказать Джеду о своих ощущениях, рассказать ему обо всем – о каждом пережитом ею мгновении их близости. Однако она не решалась заговорить и по-прежнему молча лежала рядом с мужем, лежала, окутанная тишиной и теплом.

Она любила его. Она полюбила его с того самого момента, когда впервые увидела в Мобиле. А потом полюбила как героя, рискнувшего ради нее собственной жизнью. Теперь же любила как красивого и сильного мужчину, как своего мужа.

Но ведь он ни разу не сказал, что любит ее. А больше всего ей хотелось, чтобы он сказал об этом.

Но, возможно, она хотела слишком многого.

Джед приподнялся и, накрыв жену и себя шерстяным одеялом, снова улегся. Затем осторожно обнял ее, будто защищая от какой-то опасности. Минуту спустя Элизабет услышала его ровное глубокое дыхание.

Она решила, что Джед уснул, и ей подумалось, что странно будет спать вот так – обнаженной в объятиях мужа. Странно, но чудесно.

Элизабет улыбнулась и закрыла глаза. Теперь она чувствовала себя замужней женщиной.

Глава 16

Когда Элизабет проснулась, мужчины, успевшие уже позавтракать, вернулись из леса с первой партией бревен для строительства нового жилья. Джед поднялся, даже не потревожив ее сна. Элизабет услышала голос мужа – мужчины укладывали бревна во дворе. Она оделась и вышла из хижины, но Джед уже снова ушел в лес.

„Возможно, это даже к лучшему“, – решила Элизабет. Она вспомнила о ночи, проведенной с Джедом, и ее бросило в жар. К тому же, проснувшись, она обнаружила, что спала обнаженной… Как же теперь взглянуть в глаза мужу? И как он посмотрит на нее?

Случилось так, что в это утро все мужчины были заняты. Поэтому у Элизабет было достаточно свободного времени, чтобы обо всем поразмыслить и тоже заняться делами. Но почему же она спала так долго? Решив наверстать упущенное, Элизабет поставила на огонь котел и развела в нем мыло для стирки. Затем замесила тесто для пышек и принялась натягивать между деревьями веревку, чтобы потом повесить выстиранное белье. И все это время она чувствовала на себе любопытные взгляды, за каждым ее движением следила не одна пара глаз. Когда Элизабет направилась к ручью за водой, к ней тотчас же подбежал Дасти, предложивший свои услуги. Едва лишь она попыталась поднять тяжеленный горшок с бобами – Рио оставил его на маленьком огне, – как рядом появился Скунс, выполнивший за нее эту работу. Рио же то и дело подбегал к котлу, в котором варился обед; казалось, в этот день он особенно старался.

Развешивая на веревке выстиранное белье, Элизабет почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернувшись, увидела Джеда. Он тотчас же повернулся к своей лошади и вскочил в седло, но Элизабет нисколько не сомневалась: муж смотрел на нее. Провожая его взглядом, она чувствовала, что сердце ее бьется все быстрее…

Полуденная трапеза была, как всегда, торопливой и ничем не отличалась от обычной. Мужчины подошли к костру, положили себе по порции бобов, съели их стоя, а потом снова принялись за работу. Элизабет не стала делать им замечания – решила, что и так уже добилась значительных успехов. К тому же она была слишком занята; в этот день ей предстояло еще многое сделать.

Строительство нового дома для друзей Джеда началось с перестука молотков и приглушенной брани, каждый раз сопровождавшейся виноватым взглядом, брошенным в сторону хижины. Мужчины то и дело уходили за новой порцией бревен и каждый раз, проходя мимо веревки, на которой сушились дамские чулки и нижние юбки, краснели и отводили глаза. Элизабет тоже смущалась. Однако она решила, что им всем придется примириться с этим и приспособиться.

Вытащив из хижины стул, Элизабет отыскала местечко в тени и принялась подрубать простыни и салфетки. Когда же подняла голову, увидела Дасти, стоявшего прямо перед ней и неуверенно переминавшегося с ноги на ногу. Дасти держал в руке огромный букет маргариток.

– Я подумал, мэм, может, вам это понравится, – сказал он, протягивая ей букет и стараясь не смотреть на нее. – Чтобы украсить ваш стол, мэм.

Элизабет вскочила на ноги и поднесла маргаритки к лицу.

– О, Дасти, они прелестны! – воскликнула она.

– Моя мать любила, чтобы на столе стояли цветы, – в смущении пробормотал Дасти.

Элизабет улыбнулась:

– Наверное, она была женщиной со вкусом…

– Да, мэм. Она была… именно такой и очень походила на вас.

Элизабет снова улыбнулась. Она прекрасно понимала, что Дасти, сравнивая ее со своей матерью, хотел сделать ей комплимент.

– А где теперь ваша семья? Ваши родственники не волнуются за вас?

– Нет, мэм. – Дасти посмотрел куда-то в сторону, потом вновь заговорил: – Мы переселились на Запад. И как-то раз на нас напали команчи. Но меня дома не было. Я собирал в лесу сухие ветки, а когда вернулся, то увидел, что наш фургон подожжен, а семья оскальпирована. Но я ничего не слышал. Думаю, они не успели даже закричать.

Элизабет вздрогнула. Глядя на Дасти широко раскрытыми глазами, пробормотала:

– Как… как это ужасно. – Она с трудом подбирала слова. – И это было… недавно?

– Около восьми лет назад.

– Но… вы ведь… Вы были тогда почти ребенком! Дасти пожал плечами:

– Здесь быстро становишься взрослым.

Элизабет попыталась представить, как мальчик – ему тогда вряд ли было больше десяти лет – находит обезображенные тела своих родителей и остается один в дикой глуши, Как же он выжил? И что чувствовал? Как такое могло случаться?

Элизабет, конечно, слышала страшные истории об индейцах, но до сих пор они оставались для нее всего лишь „историями“.

Дасти потупившись, пробормотал:

– Пожалуй, мне лучше вернуться к работе.

– Благодарю вас за цветы, Дасти.

Элизабет улыбнулась ему, и парень залился краской.

– Не стоит благодарности, мэм.

Он уже собрался уходить, но Элизабет удержала его:

– Могу ли я спросить… Где вы их нашли? Дасти кивнул в сторону холма:

– Вон там. Примерно на середине склона.

Элизабет помнила эту лужайку – они с Джедом видели ее, когда въезжали на ранчо. Она взглянула на хижину. Там у нее не было никаких особых дел – во всяком случае, ничего срочного. Но она весь день ломала голову над тем, как украсить их убогое жилище, сделать его уютнее и привлекательнее, более похожим на настоящий дом. Теперь Элизабет поняла, что именно требуется, и ничто не могло остановить ее. Она хотела начать немедленно.

– Дасти, мне хотелось бы съездить туда. Немного помедлив, парень спросил:

– Вы хотите, чтобы я сопровождал вас? Элизабет с улыбкой ответила:

– Благодарю, но у вас ведь работа. Я просто подумала… Нет ли здесь где-нибудь седла, которым я могла бы воспользоваться?

– Вполне возможно, что есть, – раздался у нее за спиной чей-то голос.

Элизабет обернулась и увидела Скунса, стоявшего у стены хижины. Глядя на Элизабет, чуть прищурившись, он спросил:

– Что вы собираетесь сделать с этим седлом? Элизабет сверкнула улыбкой.

– Хочу оседлать лошадь. Вы не знаете, где найти подходящую лошадь?