В глубинах подземелья, скрытого под кладбищем «Невинно убиенных младенцев», около ста членов ордена «Лионских бедняков», в монашеских одеяниях, стояли в уже знакомом нам зале, перед лицом всемогущего отца Вальдеса.
      Среди гробового молчания раздавался скрежещущий голос старца:
      – Более двадцати веков назад одним из величайших астрологов – Пеллином было предсказано:
      На земле появятся тайные силы, недоступные простым смертным. Они сокрушат власть королей. Они уничтожат лжепророков и тех, кто служит им. Тот, кто был богом, низвергнется в пучину забвения и мрака. Другой же восстанет из них. Они будут править миром от имени восставшего из мрака. Но они должны опасаться тех единственных, кто может помешать им. Особенно одного из них. Того, который воссоединит в себе корни двух могучих деревьев. И не допускать рождение другого, который насильственно воссоединит в себе корни трёх могучих деревьев и станет неминуемой погибелью для них. Бойтесь врагов, имя которым д'Арманьяки.
      Отец Вальдес прошёлся пронзительным взглядом по членам ордена.
      – Дети мои! Настал час Анатаса! Арманьяки – наши злейшие враги, и нынешней ночью все они должны быть умерщвлены. К утру в Париже не должно остаться ни одного из арманьяков в живых. Убивайте друзей, родственников и даже тех, кто сочувствует им. Убивайте отпрысков, ибо завтра они могут стать во сто крат опаснее своих отцов! Убивайте матерей, ибо они могут породить опасность. Убивайте всех, кто может стать угрозой нашему ордену! Идите, и да сопутствует вам отец наш Анатас!
      – Во имя Анатаса! – хором повторили члены ордена.
      Приблизительно в то же время граф д'Арманьяк находился в своём доме вместе с Ги де Монтегю и своим сыном Филиппом. Они обсуждали повседневные дела и вопросы, связанные с набором войска. Ги де Монтегю только что вернулся из провинций, где полным ходом создавались отряды будущей армии д'Арманьяков. В самом разгаре разговора он неожиданно был прерван. Графу доложили, что его хочет видеть один человек, не пожелавший назвать своё имя.
      – Кто бы это мог быть? – граф посмотрел на Монтегю.
      – Будь внимателен, Бернар, – предостерёг Монтегю, – в такое время всё возможно. Не исключено, что это убийца, посланный герцогом Бургундским.
      – Как бы то ни было, я должен знать о цели его визита. Приведите его, – приказал граф, а затем, обращаясь к сыну, добавил:
      – Будь всё время у меня за спиной.
      После этого он встал напротив двери, положив руку на рукоятку меча.
      Человек, который вскоре появился перед ними, был в длинном плаще. В широкой, надвинутой на глаза, шляпе. Незнакомец снял шляпу, открывая своё лицо. Граф д'Арманьяк издал изумлённый возглас:
      – Ваше преосвященство!
      Епископ Мелеструа был чрезвычайно серьёзен.
      – Вы должны немедленно покинуть город!
      – Церковь требует от меня покинуть Париж? – недоверчиво спросил граф.
      – Не церковь, а я! И не требую, а прошу. Если хотите, умоляю. Уезжайте!
      – Я обескуражен, ваше преосвященство! Могу я узнать, чем вызваны ваши слова?
      – По городу ходят группы людей, которые настраивают горожан против вас. Я обладаю и другими сведениями, которые не могу раскрыть, ибо они касаются церкви и её служителей, но прошу верить мне. Вы в опасности!
      – Ваше преосвященство, у меня в Париже сто рыцарей. С такими силами я разбросаю любой сброд. Если я покину город, то не раньше, чем буду готов отправиться во Фландрию за преступником. К тому же Париж ненавидит герцога Бургундского. Жители Парижа предложили мне свою помощь. Они готовы набрать ополчения для предстоящего похода во Фландрию. Париж поддерживает меня. Если я покину его, кто может поручиться, что за время моего отсутствия обстановка не изменится? Да и какие причины я приведу? Человек, обвиняющий в трусости других, сам бежит неизвестно отчего?
      – И всё же я настаиваю. Вы должны покинуть Париж!
      – Прошу прощения, ваше преосвященство, но я вынужден отклонить ваше предложение!
      – И ничто не может убедить вас в обратном?
      – Честь велит мне остаться, – твёрдо ответил граф д'Арманьяк.
      – Хорошо, – вынужден был согласиться епископ, – в таком случае, позвольте забрать вашего сына. В аббатстве он будет в большей безопасности.
      – Я останусь с отцом! – непреклонно заявил Филипп.
      – Храбрый сын своего отца, – епископ с особым чувством произнёс эти слова, – подойди ко мне…
      Филипп подошёл к епископу. Тот осенил мальчика крестом, а затем надел на его шею маленький крест, вдетый в тонкую, волосяную верёвку. Затем он поцеловал мальчика в лоб.
      – Пусть благословение господне оберегает тебя в минуту опасности! – и, повернувшись к графу, добавил:
      – Вы один из немногих, кто заслужил моё глубокое уважение! Прощайте!
      Епископ удалился так же внезапно, как и появился, оставив после себя немало вопросов.
      – Странный визит! – пробормотал граф д'Арманьяк. Ги де Монтегю кивнул головой, соглашаясь с ним.
      – Очень странный! Епископ посвящен во многие тайны. Он не стал бы предупреждать нас, не будучи уверенным. Мне кажется, стоит прислушаться к его совету.
      – Возможно, – в голосе графа звучала неопределённость, – сделаем вот как. Завтра поутру ты отвезёшь Филиппа и графиню обратно в Осер. Усилишь охрану в городе. Никто без особого разрешения не должен покидать стен города. А я тем временем попытаюсь выяснить, о каком заговоре идёт речь, и что за люди восстанавливают горожан против меня. Если они действительно существуют, я уничтожу их. К тому времени наши отряды будут готовы, сможем сразу двинуться на Фландрию.
      – Хороший план, – одобрил Ги де Монтегю.
      – Вот и прекрасно, – подытожил граф, – а теперь пора отдыхать. Завтра всем нам предстоит нелёгкий день.
      Граф д'Арманьяк отправился в спальню, где его ждала графиня.
      Филипп вышел вслед за отцом, но вместо того, чтобы отправиться в свою комнату, поднялся на крышу дома. Несмотря на холод, он уселся, поджав ноги, возле края карниза, на небольшом выступе, откуда просматривались все близлежащие к святой Виктории улицы и часть города. Филипп скрестил руки, стараясь не думать о холоде. Он твёрдо решил не спать в эту ночь. Если отцу угрожает опасность, он должен защитить его.
      Покинув подземелье, «Лионские бедняки» разбились на несколько групп, которые вскоре разбрелись по городу. Одну из таких групп возглавил Гилберт де Лануа. Он сразу же направился в дом Кабоша, который с десятью подручными дожидался его.
      – Кто? – спросил Гилберт де Лануа, едва он со своими людьми вошёл в дом Кабоша.
      – Жорж Гранье, – ответил Кабош, понимая, что имеет ввиду Лануа.
      – Где он живёт?
      – В четверти часа ходьбы отсюда!
      Гилберт де Лануа опустил голову на грудь, погружаясь в молчание.
      – Нападаем? – спросил его Кабош. – Ждём!
      Около тридцати человек, считая Гилберта де Лануа и Кабоша, расположились в маленькой комнатке, которая служила чуланом в доме. Никто не проронил ни слова, пока часы не отбили 11 часов. Едва отзвучал бой часов, как в дверь раздался условный стук.
      Прибывшим оказался не кто иной, как Гийом де Лануа.
      – Мы стоим у ворот, – сообщил он.
      – Сколько вас? – спросил брата Гилберт де Лануа.
      – Около трёхсот. Из них 50 – рыцари!
      – Отлично! – Гилберт от удовольствия потёр руки, стража без слов впустит вас в город. У них приказ королевы. Так что это обстоятельство не внушает беспокойства. У тебя одна задача, Гийом. Разделишь отряд на две части. Первая должна подойти к д'Арманьякам с улицы святого Жакуйя, вторая – через аббатство святой Виктории. Арманьяков около сотни. Если сумеешь незамеченным пробраться к ним, получишь реальную возможность решить исход этой ночи в нашу пользу. Атакуй не раньше, чем оба твоих отряда соединятся.
      К тому времени и я со своими людьми приду к тебе на помощь. А вместе мы разгромим д'Арманьяков.
      – У меня тройной перевес в силе. Я и без твоей помощи уничтожу д'Арманьяков!
      – Не будь глупцом, – резко осадил брата Гилберт де Лануа, – я сражался с д'Арманьяками. Каждый из них стоит трёх любых твоих людей. Так что единственное твоё преимущество – внезапность. Они не ждут нападения. Ты всё понял, Гийом?
      – Всё, – с изрядной иронией ответил Гийом де Лануа, – не сомневайся, к твоему приходу в доме будут лишь мёртвые д'Арманьяки.
      – Избавь себя от самоуверенности, иначе к моему приходу ты уже будешь мёртв, – предупредил его Гилберт де Лануа.
      – Клянусь честью, я докажу, ты ошибаешься! После ухода брата Гилберт де Лануа повернулся к Кабошу:
      – Пора!
      Они бесшумно вышли на улицу. Кабош приказал своим людям не разговаривать, пока они не доберутся до дома Гранье. И спросил Гилберта де Лануа, куда подевались остальные члены ордена.
      – Все на своих местах, – последовал ответ, – они ждут наших действий.
      В полной тишине они подошли к дому Жоржа Гранье. Все тридцать человек заняли позицию, прижавшись к стенам, а Кабош, предварительно убедившись, что ночная улица безлюдна, громко застучал в дверь.
      Через некоторое время в одном из окон дома появился тусклый свет, а затем раздался голос:
      – Кого ночью нелёгкая принесла?
      – Это я, Жорж, Кабош!
      – Чего ты припёрся в такой поздний час?
      – Долг хочу вернуть. Не стал ждать до утра, – обманчиво, спокойным тоном ответил Кабош.
      – А…а, благое дело и время не ждёт, – одобрительно отозвался Жорж Гранье. А вслед за этим раздался скрип отворяемых засов. В дверях появился Жорж Гранье, в тапочках, ночном халате и ночном колпаке.
      – Входи, – он отвернулся от Кабоша, собираясь проследовать внутрь дома, но Кабош мгновенно настиг его. Зажав левой рукой его рот, правой он несколько раз ударил кинжалом в спину Жоржа Гранье. Жорж Гранье почти сразу же испустил дух. Кабош тихо опустил мёртвое тело на деревянный пол и пнул его ногой.
      – Я расплатился с тобой, Жорж, – злобно бросил трупу Кабош.
      Лануа с людьми Кабоша вошли в дом. На улице по-прежнему было безлюдно, что, как нельзя лучше, способствовало их планам. Раздался голос госпожи Гранье, зовущий мужа.
      – Успокойте её, – приказал Гилберт де Лануа, – а заодно и остальных обитателей этого дома.
      Подручные Кабоша разбрелись по дому в поисках жертв, а сам он отправился на голос госпожи Гранье. Женщина удивлённо захлопала глазами при виде Кабоша.
      – Что вы здесь делаете?
      – Сейчас объясню, – Кабош быстро подошёл к женщине и, бросив на её лицо подушку, начал душить. Из-под подушки раздались приглушённые вопли. Госпожа Гранье начала отчаянно сопротивляться, выворачиваясь всем телом. Ей удалось дотянуться рукой до лица Кабоша и разодрать щеку, от глаз до подбородка. Кабош завыл от боли.
      – Будь ты проклята, стерва, – в бешенстве закричал Кабош и, отбросив в сторону подушку, начал вонзать в её тело кинжал. Он делал это до тех пор, пока женщина не затихла. Кабош вытащил тело женщины из спальни и бросил рядом с телом мужа. Вскоре подручные приволокли ещё три тела – детей Гранье. Старшему едва исполнилось 10 лет.
      – Что дальше? – вытирая кровь со щеки, спросил Кабош.
      – Мы уйдём и спрячемся за углом, а ты вопи как можно громче, стучи во все дома и говори всем, что видел, как из дома выбегали д'Арманьяки!
      – Понятно!
      Гилберт де Лануа из-за угла наблюдал, как артистично действовал Кабош. Его истошные вопли разбудили всю улицу. Из соседних домов начали выходить люди с обеспокоенными лицами. Когда набралось человек сорок, Кабош с трагическим видом обратился к ним:
      – Братья и сестры! Добрые люди Парижа! Подлые д'Арманьяки совершили убийство ни в чём не повинных людей. Мой друг Жорж Гранье убит злодеями. Всю его семью зарезали, словно свиней. Смотрите, – Кабош распахнул входную дверь дома Гранье.
      Горожане застыли при виде пяти мёртвых тел, лежавших в крови. Кабош опустился на колени перед телами и начал причитать. Горожане безмолвствовали. Гилберт де Лануа решил, что настала пора и ему вмешаться. Он вышел из укрытия и, приблизившись к группе горожан, спросил: – Что происходит?
      Те указали на трупы. Гилберт де Лануа подошёл к Кабошу и спросил:
      – Что здесь произошло?
      – Страшное убийство, – не переставая причитать, ответил Кабош.
      – Ты видел, кто это сделал?
      – Это были д'Арманьяки, я видел их, – закричал Кабош, – это они убийцы. Смерть им. Смерть убийцам невинных людей.
      Гилберт де Лануа обернулся к толпе горожан, которых с каждой минутой становилось всё больше. Привлечённые шумом, сюда начали стекаться люди с соседних улиц.
      – Д'Арманьяки не уважают нас! Они ненавидят и презирают нас! Они безнаказанно убивают нас! Неужели мы не должны отомстить, а должны молча терпеть? Нет! Мы отомстим за наших братьев! Убийц ждёт смерть!
      Гилберт де Лануа поднял вверх руку, сжатую в кулак: – Смерть д'Арманьякам!
      – Смерть д'Арманьякам, – вслед за ним закричал Кабош, потрясая руками.
      Несколько мгновений горожане колебались. Толпа с каждой минутой увеличивалась. Наступал решительный момент. Всё зависело от того, как поведёт себя толпа. Толпа колебалась. Но вот раздался один робкий голос, за ним последовал второй, третий, а вскоре вся толпа ревела:
      – Смерть д'Арманьякам!
      – Вперёд, братья, убьём подлых изменников, – закричал Гилберт де Лануа.
      – Убить д'Арманьяков! Убить! Убить! Убить! – эхом прокатилось по толпе.
      – За мной, братья, – Кабош бросился бежать по улице, толпа ринулась за ним.
      – Кому под силу остановить морские волны, – пробормотал Гилберт де Лануа, глядя вслед обезумевшей толпе.

* * *

      Мысль о тёплом одеяле не раз мелькала в голове Филиппа. Пронизывающий ветер пробирал Филиппа до дрожи. Он, как верный страж, сидел на крыше, зорко оглядывая все близлежащие улицы. Однако холод становился всё нестерпимей, и Филипп по зрелому мышлению решил, что ничего страшного не случится, если он покинет свой пост на несколько минут и сходит за тёплым одеялом. Придя к такой мысли, Филипп поднялся со своего места, разминая затёкшие колени. Едва он собрался было спуститься, как вспыхнувшие вдалеке отблески яркого пламени привлекли его внимание.
      Где-то между улицами святого Жакуйя и святого Жана, близ набережной Сены, разгорался сильный пожар. Спокойные воды Сены отражали языки пламени, отчего казалось, будто горит сама река. Забыв о холоде, Филипп, словно, зачарованный, смотрел на пожар. Слева, где-то между улицей святого Жакуйя и Лувром, вспыхнул ещё один пожар. Третий вспыхнул вблизи улицы святой Катерины. Затем Филипп увидел ещё один, уже с левого берега Сены, близ торгового моста и улицы Сен-Дени. Пожары вспыхивали один за одним. Филипп насчитал их более двух десятков. От пламени пожаров небо стало кровавого цвета. Огонь притягивал Филиппа. Он решил во что бы то ни стало посмотреть вблизи на это зрелище, а возможно, он сможет кому-то помочь. Последняя мысль преисполнила Филиппа гордостью. Ему уже виделось, как он спасает людей, и как отец его хвалит.
      – Отец, – спохватился Филипп, – он ни в коем случае не должен узнать о том, что я собираюсь сделать, иначе меня попросту запрут в комнате.
      Филипп буквально скатился с крыши в узкое отверстие. Оказавшись на чердаке дома, Филипп торопливо спустился по деревянной лестнице в коридор. Оттуда он побежал в свою комнату. Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы облачиться в лёгкие доспехи, которые отец велел изготовить специально для него. Филипп опоясался коротким мечом, засунул купленный у калеки кинжал в сапоги, верхние края которых доходили ему значительно выше колен. Набросил на плечи тёплый плащ, который был несколько великоват для него, и оттого он никак не мог застегнуть пряжку на груди. Наконец, справившись с пряжкой, Филипп выскочил из своей комнаты, начисто забыв, что кроме всего прочего ему следовало прихватить с собой шляпу. Филипп, крадучись, миновал опочивальню своих родителей и, вздыхая с явным облегчением, спустился во двор. Во дворе в него уперлись четыре удивленных взгляда отбывающих ночное дежурство подле ворот стражей.
      Филипп напустил на себя важный вид и отважно направился к строю боевых коней, привязанных здесь же, у одной из стен. Громадные животные вызвали у него неподотчётный страх. На таких лошадях ему ни разу не приходилось не то что ездить, а даже сидеть в седле. Но Филипп и глазом не моргнул, отвязывая боевую лошадь своего отца от изгороди. Не подавая и виду, что он боится лошадь, которую, взяв за уздцы, вёл к наружным воротам, Филипп громко и чётко бросил стражам:
      – Отворить ворота!
      А вслед за этими словами он взобрался на круп коня, чем заслужил и собственное уважение и, несомненно, уважение стражей, которые хотя и были удивлены поведением Филиппа, но ворота всё же открыли. Радость переполняла Филиппа. Лошадь беспрекословно повиновалась его командам, стража тоже… Филипп пустил лошадь рысью. Копыта гулко застучали по мостовой, удаляя Филиппа от дома.
      Тем не менее не всё было столь гладко, как думал Филипп. После его отъезда один из стражей всё же решил доложить Монтегю о том, что произошло. Но Филипп этого не знал. Он не понимал все возможные последствия своего необдуманного поступка. И едва ли осознавал, какой опасности себя подвергает. Вдыхая полной грудью воздух ночного Парижа, он скакал навстречу взимавшимся невдалеке отблескам пламени. Улицы были пустынны, и Филипп почти без помех добрался до Сены. Вблизи, на другой стороне реки, показались купола Сен-Дени. Не раздумывая, Филипп направил коня на безлюдный мост. Он перебрался на другой берег Сены, которая делала разветвление, отделяя остров Сите от западной и восточной части Парижа. Филипп быстро приближался к огромному зареву. Оставив Сен-Дени справа от себя, он во второй раз перебрался через Сену по торговому мосту, или как его ещё называли арманьяки – мосту менял. Едва Филипп оказался в восточной части Парижа, на улице святого Жакуйя, как всё в одно мгновение изменилось. Филипп находился в опасной близости от пожаров, но не это его насторожило, ибо он остановил коня, чутко к чему-то прислушиваясь. До него доносились душераздирающие крики. «Люди погибают в огне», – подумал Филипп, собираясь тронуть коня, но тут, справа от того места, где он находился, со стороны улицы святого Жакуйя, показалась толпа вооружённых людей. Они с дикими криками преследовали какую-то женщину. Присмотревшись внимательней, Филипп заметил, что женщина прижимает к груди ребёнка.
      – Что они хотят от этой женщины, – мысли Филиппа пришли в смятенье. Он осознавал угрозу, которая таила эта толпа вооружённых людей, но не знал, как следует поступить ему.
      – Смерть арманьякам! Смерть убийцам! – неожиданно издала вопль толпа, бежавшая за женщиной.
      Филипп вздрогнул, словно от удара.
      – Так эта женщина… – не раздумывая более, он тронул лошадь, пуская её с места в галоп.
      Преследователи были не более, чем в десяти шагах от своей жертвы. Филипп, умело обогнув женщину с криком:
      – Да здравствуют арманьяки! – врезался в передние ряды преследователей, которых было не менее двух десятков. Мощная грудь боевого коня буквально разделила толпу пополам. Двое после дерзкого натиска Филиппа остались стонать на мостовой, остальные с криком:
      – Спасайся, арманьяки, – бросились врассыпную.
      Лишь один человек из толпы злобным взглядом следил за Филиппом. Это был Кабош. Лицо его покраснело от злости.
      – Проклятье, куда вы бежите? – заорал Кабош на своих подручных, – разве вы не видите, что он всего лишь один. К тому же – это ребёнок.
      Филипп, делавший в это время разворот, понял, что враги нападут на него в ближайшие мгновения. Обернувшись назад, он увидел, что оттуда двигается толпа вдвое больше той, на которую напал он. Нечего было думать о том, что это могут быть друзья. Поэтому, Филипп принял единственно верное решение: он пришпорил лошадь и полетел вперёд, где его уже ждал обозлённый Кабош с тремя подручными.
      – Хватайте его, – завопил Кабош, протягивая руки и стараясь ухватить лошадь за седло.
      Хотя Филипп сделал манёвр и бросил лошадь влево, Кабошу, единственному из четверых удалось одной рукой зацепиться за Филиппа. Филипп резко натянул поводья, осаживая лошадь и тем самым спасая себя от падения. Он чудом остался в седле, но рука Кабоша вцепилась в него мёртвой хваткой. И к ним уже подбегали подручные Кабоша. Не раздумывая, Филипп выхватил короткий меч и со всей силы нанёс удар по руке Кабоша, державшей его. Кабош взвыл от боли, мечась с окровавленным обрубком руки, ибо Филипп отсёк его кисть руки. Почувствовав, что его больше не держат, Филипп пришпорил коня. Помедли он ещё мгновенье, и руки убийц схватили бы его. Лошадь перешла в галоп, оставляя за собой поле недавнего сражения, откуда неслись проклятья в адрес Филиппа. Облегчённо выдохнув, Филипп оглянулся вокруг. Женщины с ребёнком нигде не было видно. «Она спаслась», – уверенно подумал Филипп, и эта мысль принесла ему едва ли не большую радость, чем мысль о собственном спасении. Филипп решил немедленно известить отца о том, что происходит на улицах Парижа и собирался было въехать на мост, как до его слуха донеслись призывы о помощи. Кричала женщина где-то неподалёку. Филипп развернул лошадь и помчался по улице Жакуйя в сторону улицы святой Катерины, оставляя преследователей справа от себя. Меньше чем через минуту он остановился у небольшого дома, входные двери которого были настежь отворены. Именно из окон второго этажа этого дома доносились крики о помощи. Буквально в двадцати шагах от Филиппа полыхал дом. Но не обращая внимания ни на дом, ни на возможную опасность, Филипп спешился и с мечом в руках вошёл в открытые двери. Его едва не стошнило, когда прямо в прихожей он увидел три мёртвых тела, лежащие друг на друге. Два тела были мужские и одно принадлежало женщине. Превозмогая тошноту, Филипп взбежал по ступенькам на второй этаж. Первая комната была пуста. Во второй он увидел картину, которая потрясла его до глубины души. На полу лежала обнажённая девушка, которая, видимо, и взывала о помощи. На ней лежал какой-то мужчина и с диким хохотом целовал её. Второй мужчина сидел на корточках и держал девушку за длинные волосы. Время от времени он бил несчастную жертву по лицу. Злоба и ненависть перекосила лицо Филиппа. Он бросился к лежащему мужчине и воткнул меч в его спину. Охнув, он упал на обнажённую девушку, раскинув руки.
      – Ах ты, зверёныш, – второй, отпустив волосы девушки, выхватил кинжал и с криком: – Умри! – бросился на Филиппа. Уроки отца… Филипп отлично усвоил их. И в тот миг, когда, казалось, кинжал неминуемо должен поразить его, Филипп ловко уклонился вправо и сделал резкий выпад, вонзая насильнику меч в правый бок. Тот охнул и, упав на колени, схватился за рану. Не давая ему опомниться, Филипп воткнул меч в его шею. Из раны на Филиппа брызнула кровь. Насильник с предсмертным хрипом повалился на пол. Филипп вытер перчаткой кровь с лица, а затем подошёл к девушке и помог ей подняться. Девушка, содрогаясь от рыданий, упала на грудь Филиппа. Филипп растерялся, не зная, как ему поступить с девушкой.
      Он понимал, что ни у него, ни у неё нет времени. Убийцы, которых он избежал вначале, могли преследовать его. И если так, то они могли оказаться совсем рядом.
      – Кто ты? И почему вас убивают? – спросил Филипп, пытаясь как-то остановить поток горьких слёз девушки.
      – Жаннет Жерве, – послышался ответ сквозь рыдания, благослови тебя господь, мой господин… Ты спас мою жизнь… и мою… честь.
      Филипп отстранил от себя девушку и, глядя ей в глаза, сказал:
      – Плакать нет времени, Жаннет. Сюда могут прийти другие…
      – Они убивают всех арманьяков!
      Филипп недоверчиво посмотрел на Жаннет, слова которой вызвали у него сильное сомнение. Девушка утирала рукой слёзы, пытаясь успокоиться.
      – Ты принадлежишь к арманьякам?
      – Мой отец состоял в партии сторонников арманьяков. Убивают не только арманьяков, но и тех, кто сочувствует им и поддерживает. Я сама слышала это.
      – Спрячься где-нибудь, – посоветовал Филипп девушке. Им овладело сильнейшее беспокойство. Следовало немедленно предупредить отца. Оставив девушку, он бросился вниз, но едва он хотел выйти, как снаружи раздались голоса. Филипп быстро развернулся и бросился обратно на второй этаж. Спрятавшись за стеной, он выглянул из-за угла и увидел, как напротив дверей остановились два человека, вооружённые до зубов.
      – Ты готов? – спросил первый.
      – Да, – последовал ответ.
      – Отлично, – снова заговорил первый, – ты разделишь три сотни пополам. Окружите улицу святой Виктории с двух сторон, чтобы арманьяки не смогли вырваться. Но не атакуйте, дождитесь, пока я не подойду со своими двумя сотнями. Поторопись, Гийом, ибо шум может насторожить арманьяков, а этого допустить нельзя.
      – За мной, – расслышал Филипп.
      Бросившись к окну, он увидел стройные ряды бургундцев, которых сразу же узнал по Андреевским крестам на плащах. Вся улица была забита бургундскими копейщиками, которые совершенно бесшумно двигались в направлении, откуда недавно прискакал Филипп.
      – Я должен опередить их, – Филипп с нетерпением выждал, пока бургундцы прошли мимо дома. Выскочив на улицу, он с радостью увидел свою лошадь. К счастью Филиппа, никто ею не воспользовался. И никому в голову не пришло поинтересоваться, чья лошадь стоит возле дома. Удача в эту ночь благоволила к Филиппу. Он понимал, что опередить бургундцев он, в лучшем случае, сможет на острове Сите. Филипп взобрался на лошадь. Во избежание встречи с убийцами он решил не следовать за бургундцами, а обогнуть улицу святого Жакуйя. С этой целью он помчался вперёд, на улицу святой Катерины. По пути ему попадались отдельные люди, вооружённые то вилами, то топорами, но Филипп старательно их объезжал. В его голове билась единственная мысль. Он должен успеть раньше бургундцев.
      Добравшись до улицы святой Катерины, Филипп свернул направо, и через несколько минут подъехал к площади, что находилась перед церковью святой Катерины. До той минуты, пока он не въехал на площадь, Филипп не представлял себе масштабы трагедии, свидетелем и участником которой он стал. Повсюду впереди него полыхали дома. Создавалось ощущение, что наступил день, так ярко освещались неровно уложенные камни мостовой, покрывавшие улицу святой Катерины. Но не это поразило Филиппа. Нет. Он не отрываясь смотрел на огромную толпу людей, которые с плачем и рыданием стучали в овальные, двустворчатые двери церкви святой Катерины, которая в этот момент выглядела, словно осажденная крепость. Просторная паперть, все ступени перед церковью были заполнены испуганными людьми, которые пытались попасть в церковь. Но двери церкви были наглухо закрыты. Мольбы людей разрывали Филиппу душу. В это мгновение он почувствовал, что ненавидит церковь и её служителей, которые отказывались протянуть руку отчаявшимся людям. Филипп пришпорил лошадь, проносясь мимо скопления людей. Он обогнул улицу святого Жакуйя и, поминутно оглядываясь, заехал на мост. Он сумел незамеченным добраться до острова Сите. Там он погнал лошадь во весь опор. Предполагая, что бургундцы направятся ко второму мосту прямиком, Филипп свернул налево, в сторону Сен-Дени. Обогнув Сен-Дени, он, к величайшему своему облегчению, первым въехал на мост. И уже через несколько минут подъехал к воротам дома, которые были настежь отворены. Филипп на полном скаку влетел во двор. Первое, что он увидел – это были отец и Монтегю, которые беседовали со стражами. Филипп увидел, как при его появлении отец нахмурился. Не дожидаясь, пока лошадь остановится, Филипп спрыгнул с крупа лошади. Граф едва не вскрикнул, бросаясь к сыну, но увидев, что тот благополучно приземлился, нахмурился ещё больше.
      Граф ожидал, что сын подойдёт к нему, но каково было его удивление, когда Филипп подошёл к одному из стражей, несущих ночное дежурство, и коротко приказал: