Ты кое-что пропустила, дорогуша, а я вот теперь знаю одну душераздирающую тайну.
Ему было почти жаль девчонку. Куда ей тягаться с Кристиной, даже если бы игра велась по правилам. Кристина имела все, а Марина на первый взгляд ничего. Кроме, конечно, одной существенной детали: Марина имела Бойскаута, а Кристина – нет.
Связь между Кристиной и Джо оказалась прочнее, чем Слейд мог предположить. Так, значит, был к тому же еще и ребенок! Слейд часто думал на эту тему, но потом решил, что бездетность Кристины объясняется нехваткой гормонов, отвечающих за материнство, которые компенсировались гормонами, ответственными за амбиции. Миллионы людей разводятся и не делают из этого трагедии, но в этом случае все не так-то просто. У них была общая память: память о потерянном ребенке.
Секс продают в газетах, но драма человеческой судьбы – это классный прием избежать налогов, и, когда придет время, Слейд намеревался явиться за своим и с помощью своей истории получить положенное вознаграждение.
Они дважды останавливались, чтобы Марина могла сходить в туалет, спрятавшись за деревом. Она ворчала, и Кристина ее прекрасно понимала, но что поделаешь: не настроишь вдоль трассы туалетов с унитазами и горячей и холодной водой в кране.
После второй остановки Марина залезла в машину и уснула еще до того, как Кристина и Джо, вышедшие, чтобы размять ноги, успели сесть на свои Места.
– Ты плохо выглядишь, – заметил Джо, обращаясь к Кристине. – Давай я поведу.
Кристина хотела было поспорить, но вместо этого зевнула, предложив:
– Хорошо, но я буду штурманом.
– Здесь прямая дорога, Кристина. Я и без тебя справлюсь, – сказал Джо, садясь за руль.
– Нет, – настаивала на своем Кристина. – Я хочу указывать путь. Так я лучше буду себя чувствовать.
– Как тебе угодно.
– Большое спасибо за разрешение, – не смогла не съехидничать Кристина.
Мак-Марпи рванул с места как зверь.
– Джо!
– Проверка движка.
Машина шла ровно и быстро, и Кристина как завороженная смотрела на расстилавшуюся перед ними трассу. Одна лишь луна освещала дорогу, весь мир тонул в тени. Резкие очертания юттовых деревьев и креозотовых кустов, тени от камней, остроугольные вершины гор на горизонте.
– Почему-то мне кажется, что я вот-вот увижу Джона Уэйна – верхом и в шляпе.
Даже голос Джо казался частью пейзажа.
– Это потому что здесь очень любят снимать вестерны.
Джо махнул рукой в сторону обрыва вдали:
– Смотри, а вот и индейцы! Готов поклясться: они за нами следят.
– Всего лишь игра воображения, Джо.
– Не так уж трудно представить себе их в этом месте. Я вырос на «Великолепной семерке», Кристина, и готов продать свой телевизор ради жизни на ранчо.
Кристина откинулась на сиденье.
– Странная штука жизнь… Я выросла, читая «Вог» и мечтая о квартире на Пятой авеню с видом на парк.
– А где твоя новая квартира, Кристи? Вроде бы он говорил доброжелательно, но Кристина почувствовала иронию.
– В районе Центрального парка.
– И как вид?
– Как тебе сказать…
– Так и скажи. Не очень?
– Вот когда квартиру отделают, тогда и будет вид.
– Привередничаешь, наверное?
– Что значит «привередничаешь»? Я имею то, что хочу, и на сегодняшний день дела у меня идут лучше некуда.
– А как обстоит дело с проблемой выбора? Кристина широко распахнула глаза:
– Некоторые вещи не выбирают, Джо.
Он смотрел прямо вперед и ничего не говорил. Впрочем, и без слов было ясно, что он понял, что она имела в виду. Он постукивал указательным пальцем по рулю, выбивая незамысловатый ритм, упрямо сжав губы. Она не помнила за ним этой привычки, но едва услышав это постукивание, словно вернулась в прошлое десятилетней давности, когда у них с Джо все только начиналось.
Как много раз они проезжали по этой самой дороге, как много раз на пути из Лас-Вегаса они останавливались, чтобы глотнуть кофе для бодрости, закусывая орешками или батончиком «Херши», и говорили, говорили… Боже, как они любили поговорить! На любую тему: от проблемы разрешения абортов в стране до снижения образовательного ценза при поступлении на работу. Не оставались не затронутыми и религиозные проблемы, такие как единобожие и слияние религий. Кристина увлекалась, забывая, что не лекцию читает, а Джо цеплялся к словам. В конце концов они начинали ссориться. Когда же словарный запас иссякал, они бросались в объятия друг друга и занимались любовью с тем же жаром, с каким они делали все, что делали вместе.
Возможно, ошибка Кристины состояла в том, что она пыталась применить к другим опыт, приобретенный с Джо, и не находила ему равных. Наверное, надо было забыть, начать сначала… Но она отдала сердце своему мужу: она любила его, когда они были женаты, и все еще чувствовала себя его женщиной, хотя и знала, что никогда ему об этом не скажет.
Облака заволокли луну, и лицо Джо на миг закрыла тень. Кристина почла бы за счастье не спать несколько ночей кряду, глядя на него, спящего. В нем было нечто такое, чего она не могла найти в других мужчинах. Он был напорист, агрессивен и умен, куда сообразительнее многих. Дитя нью-йоркских улиц, он должен был бы совсем не подходить ей, девочке с ранчо, и все же, когда дело касалось действительно важных вещей, они всегда были заодно.
Она любила его тело и его мысли и готова была поверить в чудо: в то, что судьба благосклонна к ним, подарив ребенка – еще одно сокровище в дополнение к тем богатствам, что они уже имели.
Увы, в тот год судьба не была щедра на чудеса.
– Думаю, немного музыки никому не помешает, – сказала Кристина чуть хрипло от переполнявших ее эмоций.
Требовалась какая-то зацепка за настоящее, якорь, что мог бы удержать ее у берегов реальности, не позволив уплыть по воле мечты.
– Да, – сказал Джо, включая радио. – Ты, пожалуй, права.
Не стоило тратить пленку на Барри Манилова, и Слейд отключил магнитофон.
Он осторожно опустил его в карман, туда же, где лежала монетка, которую он стянул у Марины. Она назвала эту монетку своим талисманом на счастье. Теперь он с полным правом мог назвать ее своим «золотым ключиком». Быть может, она действительно приносила удачу. Первый плод удачи – пленка в магнитофоне. Быть может, за первым плодом последуют другие: например, удастся узнать тайну странного брака Марины и Бойскаута. Кристина думала, что девушка англичанка, как и Слейд, но нужно вырасти на лондонских улицах, чтобы улавливать этот акцент иностранца за версту. Нет, она говорила по-английски безупречно, но все же какой-то почти незаметный акцент у нее был.
Слейд уже кое-что знал. Он знал, что простые люди не отправляют своих отпрысков учиться в лондонские пансионы.
Там учатся дети богачей, те, чьи родители хотят знать наверняка, что их отпрыски заведут нужные знакомства с детства и все у них потом будет как надо.
Слейд уселся поудобнее. Честно говоря, они несколько разочаровали его: могли бы найти тему попикантнее, а то все о ранчо и каких-то старых фильмах.
– Ты проснулся? – шепотом спросила Марина. Слейд сделал вид, что зевает.
– Ты что-то спросила, дорогая?
За противным голосом Барри едва ли Крис и Джо услышат их разговор.
– У тебя глаза открыты.
Слейд повернулся к Марине. На щеке у нее осталась вмятина – девушка спала прислонившись к двери. Мышиного цвета волосы были в беспорядке. Даже смешно сравнивать ее с Кристиной.
– И тебя Манилов разбудил?
Марина мечтательно покачала головой в такт мелодии.
– Мне он нравится. Слейд приоткрыл окно.
– Тебе надо подышать воздухом.
Марина подвинулась к нему поближе.
– О чем они говорили?
– А ты разве не слышала?
– Расскажи мне, – повелительным тоном потребовала Марина. – Я должна знать все, каждую мелочь.
– Они говорили о ранчо и журналах. Ты не так уж много пропустила, – ответил Слейд и, поглядев на нее повнимательнее, добавил: – Неужели это ревность? Впервые замечаю за вами подобное, миссис Мак-Марпи.
– Вовсе нет.
Девушка либо была превосходной актрисой, либо говорила сущую правду. Странно, но Слейд решил, что здесь имеет место второе.
– Неужели тебе не любопытно узнать, что удерживает людей вместе, а что заставляет их расстаться?
– Только если эта в моих профессиональных интересах. В противном случае плевать я хотел на эти сантименты.
Карие глаза девушки подернулись дымкой: она то ли жалела его, то ли презирала, как убогого калеку. Еще одна романтичная натура, подумал Слейд, в точности как Бойскаут. Может, они не такая уж плохая парочка.
– Ты думаешь, они все еще любят друг друга? – спросила Марина.
Он мог бы рассказать ей о ребенке, о том, что машина едва не раскалилась от страсти во время их разговора, но посчитал это лишним. В конце концов он не настолько циничен, чтобы рассказывать об этом юной новобрачной.
– Они не слишком друг другу нравятся, – сказал Слейд, надеясь, что девушка еще слишком молода для того, чтобы понять: он так и не ответил на ее вопрос.
– Мы почти приехали, – сказала Кристина, поглядывая на восток, где небо окрасилось багрянцем. – Еще час, и мы дома.
– Как ты можешь здесь ориентироваться? – спросил Слейд. – Везде один и тот же пейзаж.
Джо снова был за пассажира. Опустив стекло, он указал на едва различимый силуэт скалы.
– Вон, видишь? – ткнул он пальцем в его сторону. – Здесь Сэм собирался поставить ранчо. Он даже установил в этом месте метку, когда женился на Нонне, но возникли какие-то проблемы с правом пользования водой, и он купил землю севернее.
– Кто такой Сэм? – спросила Марина. Кристина, у которой вот уже не один час душа была не на месте, взглянув на Марину в зеркало заднего вида, ответила:
– Сэм – мой отец.
– Последний из могикан, – сказал Джо. – Таких больше не осталось. Единственный раз он покинул ранчо во время Второй мировой войны. Ранчо для него все – плоть и кровь.
– Столько трудов, и все зря. Ранчо так никогда и не стало прибыльным. Зачем бы им тогда привлекать наемных работников.
– Сэм держит батраков?
Джо явно был расстроен услышанным.
– Да, весной и осенью, помогать со скотом. Сэкономив на рабочей силе, они смогли оплатить счета.
Кристина не раз предлагала свою помощь отцу, но он был упрямым ковбоем и не желал принимать помощь ни от кого, даже от родной дочери.
– Сэкономив? Уверен, что Сэм не уволил Зака, а тот за свой доллар глотку раздерет. Половине команды Сэма уже около шестидесяти, но он, конечно, не собирается давать им расчет.
Джо знал отца Кристины почти так же хорошо, как и она сама.
– Разумеется, – с печальной улыбкой ответила Кристина. – Всех их ждет пенсия и право остаться в доме пожизненно.
– Мой старик за пенни выкинул бы пенсионеров вон.
– Ты успел с ним пообщаться после возвращения?
– Да, – ответил Джо. – Мы поговорили целых три минуты, а в конце разговора он попросил передать привет одной малышке.
– Кому? Марине?
– Тебе. Он вообще не слышал, что я ему говорил. Вернее, ему было наплевать на то, что я говорю. Джо провел ладонью по волосам.
– Черт, не возьму в толк, что это я так удивился. Он и имя мое сумел запомнить только к тому времени, как я пошел школу.
Кристина не знала, что сказать. Джон Мак-Марпи действительно был мрачным человеком, у которого никогда не находилось теплых слов для сына. Сколько раз она приглашала отца Джо на обед и всякий раз получала один и тот же ответ: «Занят. Как-нибудь в другой раз».
Джо велел ей бросить попытки наладить отношения, уверял, что Джон Мак-Марпи плевать на них хотел и чувства вполне взаимны, но Кристина не могла допустить подобного.
Для Джо семья многое значила. Не надо было говорить с ним об этом, достаточно лишь понаблюдать, с какой радостью Джо влился в шумный клан Кэннонов. Чувство локтя, прочности семейных уз не было чуждо и Кристине. Она с радостью принимала на праздники тетушек Джозефа, и за отца Джо она боролась скорее не для себя, а для своего мужа. Но для свекра не было в мире ничего важнее, чем законное место за стойкой бара «У Мак-Тьернана». Марина подалась вперед:
– Я себе совсем по-другому представляла ваше детство, Кристина. Думала, вы выросли в особняке в окружении слуг и дорогих машин.
– У тебя странное представление обо мне, Марина. Я, знаешь ли, не принцесса крови. Джо и Марина переглянулись.
– Что такое? – спросила Кристина. – Может, я что-то не так сказала?
– Хотелось бы побольше узнать о том, как вы управлялись с работой на ранчо, – сказала Марина.
– Тут мне нечем похвастаться, – сказала Кристина, покачав головой. – Я единственная из семьи, кому больше нравилось читать, чем заниматься коровами и лошадьми.
– И все же трудно представить, что вы вели такую простую жизнь, – продолжала Марина. – Вы совсем не похожи на тех женщин, с кем мне до сих пор приходилось общаться.
– Это все контактные линзы, – сказал Джо. Марина удивленно заморгала, глядя на Джо.
– Что?
– Забудь об этом. Это так, шутка. Кристина поджала губы.
– Я ношу контактные линзы, – пояснила она Марине. – У них более яркий синий цвет, чем естественный цвет моих глаз, потому что так я лучше выгляжу на экране.
– Ерунда, – сказал Джо.
– Тебя никто не спрашивает, – огрызнулась Кристина. – Завтра мне захочется носить желто-зеленые, и советоваться с тобой я не собираюсь.
– Не понимаю, что было плохого в прежнем цвете твоих глаз, – пожал плечами Джо.
– Сними ты эти бирюльки, дорогая, – откликнулся Слейд. – Дай посмотреть на тебя такую, как ты есть.
– Когда-нибудь я тоже буду носить линзы, – сказала Марина. – Изумрудно-зеленые.
Джо бросил на нее взгляд, который можно было интерпретировать как угодно, но не как взгляд любящего супруга.
– Как же так, детка? Разве денег, которые они стоят, не хватит, чтобы неделю кормить восемь семей?
– Нет ничего плохого в том, что женщина хочет хорошо выглядеть, – сказала Кристина, улыбнувшись Марине. – Мир судит о женщине главным образом по ее внешности. Если для того, чтобы почувствовать себя увереннее, тебе требуется пара контактных линз, вперед!
– Женщины пешки в мире мужчин, – с жаром сказала Марина, – и мы должны использовать любое оружие, даже недостойное нас, чтобы пройти в королевы.
Желание быть красивой не зависит ни от возраста, ни от социального статуса. Кристина невольно задумалась о том, как могла бы сложиться ее жизнь, если бы она не была одарена красотой от природы.
– Ты разочаровываешь меня, девочка, – сказал Джо. – Я думал, ты стоишь выше искушений плоти.
– Оставь ее в покое, – сказала Кристина, покосившись на Слейда, внимавшего каждому слову. – Можно носить контактные линзы и не потерять совести.
– Следуя этой логике, – злорадно заметил Джо, – ты сейчас заявишь, что подтяжка лица не должна более облагаться налогом.
– Верно, черт возьми! – взорвалась Кристина. – Что бы делали женщины на телевидении после тридцати пяти, если бы не некоторая доля дружеской помощи!
– Тебе тридцать шесть, – заметил Джо. – Так сколько подтяжек ты уже успела сделать?
– Мне тридцать пять, – уточнила Кристина, – и пока я не сделала ни одной, но, как только мне таковая понадобится, я не задумываясь пойду на пластическую операцию.
– Как патетично! – сказал Джо.
– Никакой патетики. Одна голая реальность.
– Ты красивая женщина. Тебе не надо идти на все эти уловки.
– Я профессионал. И должна всегда быть на высоте. Он посмотрел на нее. Она ответила ему тем же. Оба расхохотались.
– Не могу поверить, что я это сказала, – проговорила Кристина, стирая слезу тыльной стороной ладони. – Как это все глупо…
Джо нагнулся к ней и убрал прядь волос с ее щеки.
– Не меняйся, Кристина. Не дай им сделать из тебя то, что на самом деле уже не ты.
Поцелуй ее, – подумала Марина, наблюдая, как Джо неохотна отнял руку от щеки Кристины. – Неужели ты не видишь, что она этого хочет?
Что случилось с Джозефом? Он что, ослеп или не может распознать приглашения, когда видит его?
Кристина словно излучала женственность и нежность. И у Джо был такой затуманенный взгляд, как у Зи, когда чувства переполняли его.
Вечером накануне отъезда в Неваду Марина засиделась допоздна перед телевизором. Что-то в фильме напомнило ей о Кристине и Джо. Красивая, но надменная женщина из Новой Англии и неотесанный грубоватый мужчина из Нью-Джерси?
Йорка вели войну наподобие той, что разыгрывалась перед глазами Марины наяву, здесь, в захолустном Нью-Джерси.
– Хепберн и Трейси, – сказал тогда Слейд, сидя на краю кушетки и посасывая пиво. – Перепихнемся, милашка, покажем им, как это делается.
Честно говоря, Марина готова была биться об заклад, что Кристина и Джозеф когда-нибудь снова будут вместе. Они спорили, они смеялись тогда, когда меньше всего ожидаешь этого, они смотрели друг на друга так, как могут смотреть только влюбленные.
Что касается Марины, ей Джо не особенно был по душе, но она не могла не видеть, что Кристина словно загоралась изнутри при каждом его появлении, И то, что она могла заорать на него или просто огрызнуться, не значило ровным счетом ничего. Ясно, что он делал ее жизнь чуть ярче, чуть интереснее самим своим присутствием в ее жизни.
– У тебя проблема, – тихо сказал Слейд, так, чтобы только Марина могла слышать.
– Я знаю.
Джо был не лучшей партией для Кристины, но если он делал ее такой счастливой, то, быть может, в нем все же было что-то, чего Марина пока не заметила. Она прищурилась и оглядела Слейда с головы до пят.
– Ты неважно выглядишь, – сказала она.
– Препаршиво.
– Ты весь зеленый, – сказала Марина.
– Меня сейчас стошнит.
– Тебя уже тошнит.
– Притормози, – сказал Слейд, похлопав Кристину по плечу.
– Мы уже почти приехали, – бросила Кристина. – Не можешь чуть-чуть потерпеть?
Если сейчас придется остановить машину, не исключено, что она не справится с собой и без оглядки побежит назад, в Нью-Джерси.
– Останови эту чертову машину!
Кристина нажала на тормоза, подняв облако пыли, и Слейд выскочил как ошпаренный.
– Его укачало, – сказала Марина, – но он слишком гордый, чтобы сказать об этом прямо.
– Надо же, какая душещипательная история! Я сейчас расплачусь, – пробормотал Джо.
– Мне нужно в туалет, – сказала Марина.
– И мне, – заявила Кристина.
– Вот кустик ютты, – указал Джо на чахлое деревце метрах в ста от машины.
– Да я лучше умру, – сказала Марина.
– Хорошо сказано, – мрачно заметила Кристина.
– Ночью такие кусты вполне тебя устраивали, – заметил Джо.
– Ночью было темно, – заметила Марина.
– Весьма логичное объяснение, – сказала Кристина.
– Как у тебя дела? – крикнул Джо Слейду, согнувшемуся в три погибели за машиной.
– Пошел к черту, – послышался сдавленный голос.
Кристина и Марина переглянулись. Один муж на двоих и фотограф, которого тошнит. И еще две женщины, которым нужен туалет.
– Поехали быстрее, – сказала Марина.
– Со скоростью света, – подтвердила Кристина.
Глава 9
Самуил Клеменс Кэннон обычно встречал восход солнца верхом. Для него не было на этом свете зрелища лучше, чем это, когда малиновый шар выкатывался из-за горного кряжа на востоке – сигнал к началу нового дня в самом лучшем месте на земле.
Сэм считал, что для каждого человека дом – это святыня, и в то же время чувствовал, что далеко не все фермеры разделяют эту точку зрения, не говоря уже о сильных мира сего. Кэнноновское ранчо не было самым большим в Неваде и, видит Бог, самым прибыльным, но зато каждый уголок, каждый дюйм этой земли был связан с воспоминаниями. Вот здесь его отец Уильям сделал предложение матери. А вот лощина за конюшней, где он сидел, когда Нонна сообщила ему о том, что у них будет первенец. Везде, куда ни взглянешь, к чему ни прикоснешься, повсюду была жизнь, его жизнь, его прошлое, и иной жизни Сэм не желал для себя.
Он был рожден в самом красивом месте на земле и испытывал жалость к городским жителям. Что за радость для человека существовать где-то среди бетона и стали, дышать дымом и выхлопными газами, не видеть звезд в ночном небе, не знать того, что отродясь положено знать человеку?
Для Сэма жизнь в городе была неприемлема, и он радовался тому, что его жена и дети чувствуют то же, что и он. Человек рождается, чтобы жить на своем кусочке земли, где жили его деды и прадеды, который любили и холили его предки. Здесь же, в своей собственной семье, он вырастил адвоката и ветеринара, высококвалифицированного мастера, лучших работников, которых только можно найти. И самое главное, он гордился тем, что они с Нонной воспитали детей умных, работящих и столь же горячо любивших ранчо, как и он сам.
За единственным исключением: Кристина, его младшая дочь, его любимица, росла не такой, как остальные дети. Ей всегда хотелось туда, куда самого Сэма никогда не тянуло. С самого начала он знал, что она отмечена судьбой, и они с Нонной со смесью восхищения и тревоги наблюдали, как по мере взросления ее звезда поднималась все выше и выше.
У них дома хранилась целая библиотека ее статей и брошюр, кассеты с видеозаписями ее шоу. Приятно было видеть своего ребенка на обложке глянцевых журналов. Сэм гордился своей дочерью и радовался за нее, но эта радость не шла ни в какое сравнение с той, что испытал он, когда она выходила замуж за Джо.
Сэм помнил все так, будто это было вчера. Солнце сияло, цвел люпин, друзья и члены семьи обступили пару, счастливее которой трудно было представить. Сэм чувствовал, как к глазам подступают слезы, а Нонна, как назло, вытащила платок из заднего кармана его брюк.
– Я не стыжусь своих чувств, – сказал он тогда. – Честное слово, ничего подобного я не испытывал за всю нашу счастливую совместную жизнь, Нонна. Так пусть же любовь наша поможет им и сохранит их от жизненных невзгод.
Тогда все улыбнулись, потому что знали Сэма как человека немногословного и ни в коем случае не сентиментального. Но этот случай был особенный. Это была свадьба его любимицы дочери и ее однокашника, свадьба двух умных, сильных и красивых людей, брак по большой любви, и даже Сэм не смог не поддаться чувствам.
– У вас будет долгая и счастливая жизнь, – сказал он тогда срывающимся от волнения голосом. – Может, она не всегда будет легкой, но ничего в этом мире не достается без борьбы. На все воля Божья, но если Он благословит ваш брак детьми, то, признаться честно, не могу представить себе родителей, более достойных, чтобы дать своим детям лучший пример в жизни.
Так что, мистер и миссис Мак-Марпи, да благословит вас Бог и да не оставит вас в радости и горе. Пусть каждый следующий год будет счастливее предыдущего, а мы всегда останемся вашей семьей, и знайте, что мы всегда готовы помочь вам, чем можем.
Слезы продолжали течь по его обветренным щекам, но он не пытался вытереть их. Сэм и Нонна подняли бокалы.
– За Кристину и Джо!
– За Кристину и Джо! – эхом пронеслось по комнате.
Все пили за Кристину, за девочку с ранчо, которая нашла себе место в ином мире, мире, где она чувствует себя своей. Она всегда была немного чужой всем присутствующим, но в этот момент об этом как-то не думалось.
Она отличалась от них, всегда была не такой, как все, с самого начала. Она думала по-другому, по-другому смотрела на вещи. Но кто ее винит за это? Взросление давалось ей труднее, чем многим другим, и даже деньги и внешность не всегда спасали от превратностей жизни.
Именно поэтому Джо идеально подходил для нее, Он был из Нью-Йорка, но нисколько не кичился этим, да и был так же ловок, как все обитатели ранчо, а уж что касается его чувств к Кристине, то тут ни у кого сомнений не было. Он любит ее больше жизни и готов для нее горы свернуть.
Сэм закрыл глаза, представляя Кристину и Джо в тот день: как они смотрели друг на друга, как пили шампанское и новенькие кольца сверкали у них на пальцах. Он вспоминал их смех, негромкий, но заразительный, так что вместе с ними смеялись все, кто был рядом. Они источали такую радость и веселье, что гости вполне могли бы обойтись без шампанского, чтобы чувствовать себя счастливыми, и солнечный день как нельзя лучше отражал общее настроение.
Сэм вспоминал, как руководитель оркестра дал ему знак и при первых звуках музыки он встал, подтянув модные, как ему сказала Нонна, штаны, приобретенные как раз для этого случая, и пошел к дочери, которую любил больше всех, больше себя самого.
Кристина встала, поправила фату, одарив отца улыбкой столь чистой и светлой, что ему на мгновение почудилось, что он попал в рай. Сэма распирало от гордости. Джо встал при приближении Сэма, и это не могло не тронуть тестя. Сэм похлопал парня по плечу.
– Я хочу пригласить на танец… твою жену.
Сэму не так легко дались эти слова, но в них была правда.
Кристина взяла его под руку и они медленно пошли на танцевальную площадку. Чувство, которое Сэм испытал тогда, трудно описать словами.
– Последний раз я чувствовал себя таким счастливым в тот день, когда ты родилась, – сказал он дочери.
– О, папа! Ты нам семерым так говоришь.
– Нет, Кристина. Ты всегда была мне ближе остальных. Ты – моя гордость.
Ее глаза, серо-голубые, как невадское небо перед грозой, заволокли слезы.
– Единственное, о чем я мечтаю, это подарить тебе внуков, папа. Самая легкая вещь на свете, но я не знаю, смогу ли…
– Ты – наше благословение, Кристи, ты и тот парень, за которого ты вышла замуж. А внуков у нас достаточно.
Сэм говорил искренне. Конечно, дети у Кристины и Джо должны быть необыкновенными: красивыми, высокими, сильными и добрыми.
Теперь весь мир лежал у ног Кристины и Джо. Нет, не тот мир, в который сорок лет назад вышел в самостоятельное плавание сам Самуил Кэннон. Его дочь может выбрать любой путь, какой пожелает, и стать тем, кем мечтала стать. Хотелось бы только, чтобы она могла осуществить свои мечты не покидая ранчо.
– Я люблю тебя, папа, – шепнула Кристина. – Я тебе об этом говорила?
Играла музыка, Сэм кружил дочь в вальсе, и сердце выпрыгивало у него из груди. Он так многого хотел для своей дочери. Хорошего брака. Работы, которую она бы любила. Сэм знал, что у Кристины изначально было немного шансов преуспеть в сравнении с другими, но он верил в чудеса. Если бы он не был безнадежным мечтателем, разве мог бы он вложить сердце и душу в десять тысяч акров каменистой земли и пригоршню мечтаний?
Сэм смотрел на свою крошку и ее мужа.
О чем вы мечтаете, дети? Как вы будете чувствовать себя, когда ваши мечты сбудутся?
Но все это было давно.
Сэм открыл глаза и, приставив ладонь козырьком ко лбу, посмотрел вдаль. Солнце начинало вставать из-за покатых склонов, заливая землю розоватым светом. Ты можешь делать все правильно, иметь все, что хотел когда-то, и все же продолжать желать большего. И в конце концов решающим в жизни становится то, что вы, муж и жена, чувствуете друг к другу. Жизнь никому не выдает гарантий, никому. Даже Кристине и Джо.
Сэм услышал за спиной шаги жены.
– Сэм?
Она подошла ближе, и Сэм почувствовал запах шампуня и розовой воды.
– Я думала, ты выехал верхом на Дымке.
– Сегодня я нарушил традицию, – улыбнулся Сэм.
– Ты ведь знаешь, да? – спросила она, положив голову ему на плечо. – Пятьдесят лет прошло, а я так и не научилась хранить от тебя секреты. Как же ты узнал, что Кристина приезжает на торжество?
– Земля слухами полнится.
– Натали тебе рассказала, да? – спросила Нонна, сверкнув глазами. – Ах она бесстыдница!
– Натали мне ничего не сказала, женщина. Я сам все понял. К чему бы эти перешептывания и прочее. Только кретин не понял бы, что тут затевается.
– Только не пытайся ничего домысливать.
– Ты можешь яснее выражаться? Какого черта домысливать, когда твоя дочь приезжает домой на праздник?
– Я говорю о Джо.
У Сэма челюсть отвисла. Он читал, что такое случается, но все же не верил в подобное.
– Джо приезжает?
Нонна откинула голову и засмеялась. Он всегда считал, что у нее самый красивый смех на свете, но на этот раз ему не понравились нотки триумфа.
– Так, значит, ты знаешь не все!
Джо приподнял жену и развернул к себе. Может, не так резво, как он делал это раньше, но для семидесяти лет вполне сносно.
– Ах, Кристина, хитрая лиса, – сказал он, опустив жену на землю. – Так они, оказывается, времени даром не теряли! Долго же придется ей объяснять, почему она решила развестись.
Нонна нахмурилась и положила руку мужу на плечо.
– Не надо питать ложных надежд, Сэм. Я думаю, Джо приедет лишь для того, чтобы засвидетельствовать нам свое почтение.
– Можно и по телефону «засвидетельствовать почтение». Если он приезжает сюда с Крис, это кое-что значит.
– Им еще предстоит разобраться во всем. Мы не можем совать нос в их дела, когда нас об этом не просят.
– Я знаю, – сказал Сэм, обнимая жену. Но он продолжал верить в чудеса.
Столб, отмечающий начало владений Кэннонов, был в двух милях от усадьбы на западной стороне дороги, слева от старой ютты, пережившей своих сестер и братьев.
– Наконец-то ты сбавила скорость, – сказал Кристине Джо.
– Тебе показалось.
– Нет, ты действительно сбавила скорость. И правильно сделала, – откликнулся с заднего сиденья Слейд.
– Я хочу продлить удовольствие от путешествия в вашей компании, – мрачно заметила Кристина. – Вы все такие милые люди, что мне жаль заканчивать тур.
Кристина услышала сдавленный смешок Марины и невольно улыбнулась. Честно говоря, ей больше ничего не пришло в голову, кроме как притормозить, лишь бы отодвинуть неизбежное. Можно было бы пустить машину задним ходом, но это глупо. От чего, собственно, она бежит?
Она любит свою семью.
Она скучала по своей семье.
Она собиралась повидаться с ними.