В то лето 1481 года весна не спеша переходила в лето, и почки, которые долго были лишь обещанием, наконец, расцвели. Высоко в горах ручейки и реки, которые извивались по горным протокам, были окутаны густыми клубами тумана.
      Нежная поросль покрывала, подобно ковру, скалистые выступы. Обдуваемые всеми ветрами пустоши, поросшие папоротником, отливали золотом в лучах восходящего солнца, и порывами ветра колыхались, словно волны гигантского зеленого моря. На болотистых равнинах запах гниющего торфа и трясины смешивался с запахом белых цветов. На равнинах, покрытых лесами, ветви старых дубов, высоких ясеней и тополей снова ожили, затмив душистые сосны, господствующие в лесу зимой, своим ароматом. Что касается Хокхарста, то на плодородных землях, находившихся под паром, теперь зрели зерновые. На горных склонах паслись небольшие, но крепкие стада крупного рогатого скота, овец и коз. Единственными звуками, нарушавшими тишину, было негромкое позвякивание колокольчика на вожаке стада, и в ответ на это – негромкое блеяние животных.
      Однако, несмотря на это, Изабелла слегка нахмурилась, когда шла по пустоши к морю; некоторые крестьяне, заметив ее, тайно крестились и негромко молились за ее добрую душу. Люди не презирали девушку, они ее глубоко любили. Графиня, как колдунья, вылечивала каким-то чудом зверей, но что-то было в ее одинокой фигурке и этой дикой хищной птице, сидевшей на плече, приводившее крестьян в замешательство.
      Однако, лорд Хокхарст любил ее – это было видно невооруженным глазом. В конце концов, Воррик никогда не заботившийся о своем наследстве, дал жене деньги и право реставрировать замок по ее усмотрению. Тот Воррик, который никогда не задумывался над тем, живы ли его крестьяне или умирают, дал ей разрешение и средства построить для них новые коттеджи и завести небольшие собственные огороды. Он, так любивший охоту, перестроил все в своей конюшне, чтобы она служила приютом для раненых зверей. Воррик, который когда-то имел бесконечную череду женщин, стал так верен своей жене, что его землевадельцы боялись обманывать своих собственных жен, чтобы не вызвать неодобрения с его стороны.
      «Если эта была не любовь, то что тогда?» – так с благоговейным трепетом думали крестьяне. Да, леди Изабелла очаровала его, и они радовались этому, ведь именно поэтому их условия жизни значительно улучшились. Но все же иногда она пугала их.
      Они не понимали ее потребности в уединении. И несмотря на свою веселость и довольство, ее чело омрачала всегда какая-то тень: этот факт они тоже не могли понять. У нее не было причин для беспокойства, однако, девушка все время чувствовала какую-то тяжесть, и она задумчиво, кусая губы, вспоминала письмо, что получила сегодня утром.
      Перед Изабеллой снова возник аккуратный почерк леди Стейнли, как будто письмо лежало перед ней и сейчас. Баронесса писала, что один из соколов ее мужа заболел и он ничем не мог его вылечить. Кажется, птица умерла.
      Лорд Стейнли был в отчаянии. Неужели ничего нельзя было сделать? Тут леди Стейнли вспомнила, что Изабелла лечила больных и раненых животных. Не смогла бы девушка посодействовать баронессе в этом деле? У птицы были определенные симптомы.
      Потом в письме кратко описывалась жизнь при дворе во время отсутствия Тремейнов. Лорд Данте де Фаренза, граф Монтекатини был отозван домой в Италию. Старший лорд Сант-Сейвор утонул, и его сын лорд Лионел теперь стал графом Сант-Сейвора (Изабелла не обратила на это никакого внимания). Король слишком далеко зашел в своих излишествах и плохо выглядел. Старшая дочь Эдуарда, принцесса Елизавета, явно соперничала в красоте с самой королевой. Леди Стейнли получила письмо от своего сына Гарри. Как он был храбр и предусмотрителен в исполнении своего долга перед матерью, своей любви к ней: ей, конечно же, повезло с сыном.
      Это были краткие новости, которые мог написать любой. Однако, Изабелла вспомнила тот вечер за ужином в большом зале Тауэра, когда образы герцога Бекингемского, лорда и леди Стейнли, Гарри Тюдора и Воррика – самых активных заговорщиков против короля заполняли ее мысли, и от этого она слегка вздрогнула.
      То, о чем написала баронесса в письме, было реальным. У Изабеллы был особый подход к животным, и все об этом знали в королевском дворце. Однако, Изабелла удивилась. Хокхарст отделялся Брестольским каналом от Уэльса, родины Гарри Тюдора и Воррика. Какие темные планы могли вынашивать там Ланкастеры? Какие планы против короны и Эдуарда Плантагенета могли обсуждаться ночами до самого утра? Изабелла не знала и даже не догадывалась, как такое происходит. Она просто что-то заподозрила, и эти подозрения вызвало в ней кажущееся на первый взгляд невинным письмо леди Стейнли.
      Девушка вздохнула. Ей ничего не оставалось, как ответить. Может быть, ей удастся написать ответ так, что баронесса не осмелится написать снова. Изабелла знала, что ей придется показать письмо Воррику независимо от того, хотела она этого или нет. Непременно кто-нибудь упомянет, что в Хокхарст пришло письмо от баронессы. Воррику, конечно же, покажется странным, что Изабелла, не поделилась с ним содержанием письма. У нее не было на то уважительной причины. А надеяться, что граф не узнает о письме вообще, это было нереально, и если все окажется наоборот, то Воррик будет считать, что его жена что-то скрывает от него.
      Изабелла готова была пойти на все, только бы сохранить доверие мужа. Как бы ей хотелось, чтобы здесь были Гил, и она могла бы посоветоваться с ним. Но он вернулся в Рашден. А оттуда поехал в Шотландию к Глостеру. Девушка вздохнула. Она могла показать Воррику письмо, но она никогда – по крайней мере, пока будет жива и пока его любит – не станет способствовать ему ни в каких замыслах сторонников Ланкастера, готовых вырвать трон из рук ее любимого сторонника династии Йорков.
      Хотя Изабелла не особенно любила его, Эдуард Плантагенет останется ее королем, дока будет жив, а Ричард Глостер – спасителем. Они были Йорками, и все, во что верила Изабелла, за что она стояла – во всех отношениях, она не позволит, чтобы это ушло без борьбы.
      Она решительно расправила свои худенькие плечи и пошла по обдуваемой ветрами пустоши к морю, где в отдалении виднелись горы Уэльса, поднимающиеся перед ней, как далекие корабли, плывущие, чтобы покорить берега Англии.
      – Черт побери, что это такое?
      Изабелла испуганно повернулась на звук этого голоса: она не допускала в свой зверинец никого, кроме близких людей, и рыцари Воррика, зная это, подчинились. Медленно и удивленно поднялась с колен, думая о том, что происходит. Должно быть, что-то случилось, и сюда осмелился прийти один из оруженосцев Воррика. Но, подойдя к двери, Изабелла увидела двух мужчин, которые показались ей странно знакомыми. Их лошади стояли прямо у входа в конюшню. Девушка интуитивно почувствовала, что один из этих людей был лорд, а другой – рыцарь, хотя их одежда мало чем различалась. На них обоих были одеты обитые золотом зеленые плащи и с эмблемами Василиска, зеленые дублеты, отделанные золотом, и зеленые брюки с высокими кожаными сапогами. На них были нагрудники, которые Изабелла видела у Воррика и Кэрливела в первый день, когда они приехали в Рашден. И точно так же, как тогда она поняла, что Воррик был лордом, а Кэрливел – рыцарем, теперь определила этих двух незнакомцев.
      Должно быть, это гости, наконец, поняла она. Потом с любопытством подумала, почему тогда о них не позаботились слуги?
      – Извините, милорд, – вежливо сказала она. – Но вам следует увести лошадей отсюда в другой конец конюшни. Как вы видите, эта часть служит совсем для другой цели. Сюда имеют доступ всего несколько людей, включая меня. Но вы – гости, поэтому, конечно же, не знали об этом. Не понимаю, почему конюхи не вышли вам помочь. Может быть, они не слышали, как вы приехали? Позвольте мне позвать их, милорд.
      Лорд, который стоял ближе, окинул ее тело грубым взглядом своих голубых глаз, заставив ее покраснеть от смущения. Должно быть, она выглядела тоже не лучшим образом, как в тот день, когда Воррик увидел ее в первый раз.
      Изабелла повязала на голову платок, как всегда поступала перед приходом в зверинец, а ее платье было запачкано, так как она сидела на соломе на коленях. Тем не менее, волосы были распущены по плечам, и от проницательного взгляда лорда не ускользнула манящая красота Изабеллы.
      – Ну, ну, – усмехнувшись, протянул он. – Интересно, кому вы принадлежите? И почему тот хозяин настолько глуп, что, имея такую соблазнительную птичку, он прячет ее здесь? В этом месте? – Последние слова были сказаны с оттенком отвращения.
      Не успела Изабелла, уязвленная и оскорбленная его замечанием, что-либо ответить достойным образом, как рыцарь заговорил с приятной улыбкой.
      – Может быть, она такая же дикая, как и эти животные, граф? И ее нужно укрощать?
      При этом мужчины рассмеялись. Но все же в глазах лорда блеснуло любопытство и раздумье.
      – Возможно, ты прав, брат, в ней есть что-то необычное, стоит только посмотреть в ее глаза. Однако, этот хозяин дурак, если держит ее в таком месте, думая, что таким образом достигнет своей цели. Гарантирую, что ей понравится мой метод, когда я ее обломаю. Кто твой хозяин, девушка? – резко спросил лорд. Потом нетерпеливо взмахнул рукой, чтобы она ничего не отвечала. – Нет, не отвечай, потому что это не имеет никакого значения. Ты мне нравишься. Да. Отныне считай себя моей, – надменно заявил он, протягивая руку, чтобы коснуться ее волос. – Уверяю, что тебе понравится, как я обращаюсь с женщинами. Пожалуй, намного лучше, чем обращается с тобой твой хозяин.
      Изабелла задохнулась от возмущения и выдернула локон из его пальцев. Как осмеливается этот лорд так дерзко и нахально вести себя с ней? Даже придворные не доходили до такой наглости.
      – Как вы смеете, милорд? Ваши манеры не годятся даже для того, чтобы уговорить свинью!
      Голос девушки дрожал от гнева и тело ее дрожало. Она Изабелла Тремейн, графиня Хокхарст, а не какая-то служанка, которая должна терпеть оскорбления и прихоти незнакомого лорда.
      – Брат, не надо, – попросил рыцарь, и веселье бесследно исчезло с его лица.
      Лорд только рассмеялся и специально направился к Изабелле. Пораженная его ужасными намерениями, девушка была страшно перепугана. Он хотел изнасиловать ее на глазах изумленных людей! Она не могла даже поверить этому. Девушка слышала о мужчинах, которые развлекались подобным образом, но никогда прежде с этим не сталкивалась. Ей было известно о поведении мужчин с девушками низкого происхождения (она была уверена, что лорд принял ее за какую-нибудь крестьянскую девушку). Возможно, все женщины простого происхождения подвергались такому обращению со стороны мужчин. Изабелла пыталась убежать, но лорд поймал ее за развевающуюся гриву волос и, сильна дернув, одним движением повалил на кучу сена. Почти тотчас хсе он навалился сверху, прижав отчаянно сопротивляющееся тело к земле. Сильные руки разорвали ее одежду, а чувственные губы нашли губы Изабеллы.
      – Отпустите меня! – отчаянно закричала она, до смерти перепугавшись и мотая головой во все стороны, чтобы уйти от его жаждущего рта. – Будьте прокляты! Отпустите меня! ОТПУСТИТЕ МЕНЯ! М… я…
      – Успокойся, – прервал он ее, прежде чем ока успела назвать себя. – Тебе не стоит меня стесняться, девушка, – продолжал лорд. – Я буду с тобой великодушен.
      – Девушка сказала, что не нуждается в твоем великодушии, брат, – сказал рыцарь. – Отпусти ее. Ты и так уже достаточно поиздевался над ней.
      – Нет, я собираюсь поиметь ее, – заявил лорд, – независимо от того, хочет она или нет. Но если тебе не нравится, брат, то оставь нас, захватив с собой оруженосцев!
      У Изабеллы снова перехватило дыхание и она возобновила свою отчаянную борьбу, когда лорд грубо попытался снять с нее юбку. Наконец, ей удалось освободить одну руку и она сильно ударила его по щеке.
      – Вы за это поплатитесь, – предупредила она его, когда тот взревел и поймал ее кулак. – Обещаю, что вы поплатитесь за это, если не отпустите меня! Сейчас же!
      – Да? И кто же интересно со мной будет рассчитываться? Скажите, девушка, кто? – поинтересовался он, вскидывая бровь, словно счел ее угрозу забавной.
      – Мой муж, милорд, – гордо ответила Изабелла. Если этот лорд решил, что ее некому защитить, то он ошибается. – Он убьет вас за это, уверяю вас. А сейчас… отпустите меня, немедленно! Я…
      – Ты много наобещала мне, – снова прервал ее лорд, не дав ей сказать, кто она такая, – но пока ничего толкового, чего бы я хотел. Но, что ты там сказала? Уверяю тебя, что твой муж не будет возражать против того, чтобы поделиться со мной. Я уверен, что он уже устал от тебя.
      – Я в этом не сомневаюсь, – резко отрезала Изабелла, разъярившись, – потому, что мы – новобрачные.
      – Какая жалость. Уверяю вас, что компенсирую ему эту потерю, – заверил лорд, уставившись на ее вздымающуюся грудь.
      – Приготовьтесь сделать то же самое со своей жизнью, милорд, – выпалила девушка, – потому что, если я не ошибаюсь, это его сталь вы чувствуете возле своей шеи, милорд!
      Он вздрогнул, действительно, почувствовав холод металла у себя на шее, и попытался повернуть голову и посмотреть, кто так угрожающе приставил к нему оружие, но меч предупреждающе уколол его, чтобы он не двигался.
      – Эмрис, – позвал лорд своего рыцаря. – Почему ты стоишь и ничего не делаешь?
      – Может быть, потому, что Кэрливел тоже держит кинжал возле его горла, – хмуро ответил Воррик. – Хотя я уверен: то, что ты тут затеял, ему вовсе не нравилось. Эмрис – твой брат, и вряд ли он сделает глупую попытку спасти тебя.
      – Черт побери! Во… Воррик? – запинаясь, спросил лорд, еще больше испугав Изабеллу.
      – Да, это я, – промурлыкал ее муж шелковым голосом, в котором, явно, слышалась угроза. – А теперь вставай, Мэдог! Немедленно вставай и объясни мне, чего ты хотел добиться, пытаясь изнасиловать мою жену?
      – Твою жену!? Боже мой, Воррик, но я не знал, что она твоя жена, клянусь! Ты знаешь, что я никогда бы не притронулся к ней! Ради Бога, брат! Это правда, даю тебе слово!
      Изабелла не знала, чему она была больше удивлена: тому, что этот лорд, оказывается, был братом мужа, Мэдогом, хотя когда он поднялся, она тут же увидела сходство, или же тому, что Воррик не обвинил ее в случившемся.
      – Леди Хокхарст, – Мэдог повернулся к ней, – я извиняюсь. Мне в самом деле искренне жаль. Если бы я понял…
      – Конечно, вы не стали бы меня трогать, – напомнила Изабелла, все еще напуганная и расстроенная и еще больше рассерженная. – Странное у вас отношение к женщинам, милорд. Вы пользуетесь только простыми девушками, которые беспомощны перед вами! Предупреждаю вас, если только вы попытаетесь здесь изнасиловать хотя бы одну из женщин, независимо от ее положения, вы почувствуете сталь моего мужа. Я не знаю, как обстояли дела до тех пор, пока я не приехала в Хокхарст, но теперь вы поймете, что все очень изменилось.
      – Браво! – воскликнул женский голос, одобрительно захлопав в ладоши. – Женщина должна свободно отдавать свое тело, им нельзя пользоваться, как имуществом.
      В воцарившемся виноватом молчании все мужчины посмотрели на женщину и покраснели. Они почувствовали себя так, как мальчишки, совершившие какой-то непростительный проступкок, а их в это время заметили. Если бы Изабелла не была так раъярена, то рассмеялась бы над выражением их лиц.
      – Прогрессивная мысль для твоего возраста, мать, – наконец, сказал Воррик и, шагнув вперед и низко поклонившись, поцеловал руку женщины.
      Кэрливел, поспешно отпустил своего брата Эмриса (оказывается эти уэльсцы были слишком вспыльчивы) и последовал примеру брата. Изабелла смотрела на мать Воррика, леди Хвилис Овейн.
      Хотя Изабелла и догадывалась, что женщине, должно быть, под сорок, но годы были милосердны к леди Хвилис. Она была высокой и стройной, а ее грациозность свидетельствовала о том, что она была дочерью пустошей и лесов, как хорошо было известно Изабелле, ведь она сама была такой же. Роскошные каштановые волосы Хвилис свободно спадали до талии – это говорило о том, что она считает Хокхарст своим домом, потому что ни одна женщина не вышла бы с неприбранными волосами из своего фамильного замка. Матового цвета кожа была гладкой, как у молодой девушки и была отмечена лишь несколькими линиями вокруг изумительно голубых глаз, которые загадочно блестели.
      У нее было такое же приятное лицо, такой же прямой орлиный нос и такие же чувственные губы, как и у всех ее сыновей. Но она была некрасива. Однако, это сразу не бросалось в глаза. Когда она улыбалась, как сейчас, то все лицо Хвилис озарялось тем редким внутренним светом тех счастливцев, которым удалось познать, что значит жить и любить сполна.
      Она протянула руки жене Воррика. Изабелла взяла их и сразу почувствовала в матери графа странное умиротворение, которого она никогда не знала, но к которому всегда стремилась.
      – Миледи, – прошептала она и, упав на колени, прижалась лбом к рукам Хвилис.
      Если Воррику и всем остальным показалось это приветствие странным, то Хвились так не подумала. Она крепко сжала ладони Изабеллы, подождав, пока глаза девушки просохнут от внезапно нахлынувших слез. Мать графа осторожно подняла за руки Изабеллу и поцеловала ее.
      – Значит, вы жена Воррика, – вздохнув, сказала Хвилис. – Я боялась, я так боялась, но теперь вижу, что бояться нечего.
      Если сыновьям Хвилис слова матери показались странными, то Изабелла все поняла.
      – Да, миледи, – мягко ответила она.
      Воррик как-то почувствовал, что между его матерью и женой происходит нечто, имеющее огромное значение, но он не мог понять, что же это было. Только спустя много лет, он понял, что в тот первый момент их встречи Хвилис почувствовала, что Изабелла любит его, причем всем своим сердцем.
      Наконец, тишину нарушили животные, которые вернули всех, в том числе и хозяйку, в настоящее. Воррик представил девушке своего брата Эмриса, затем рассказал им всем о зверинце.
      Особенный интерес к зверинцу проявила Хвилис. Она погладила всех животных, пока Изабелла спокойно стояла, чувствуя, что животные примут мать Воррика, как и его жену.
      – А это кто такой? – спросила Хвилис, направляясь к Рагнору, который сидел на насесте. – Это кто?
      – Это Рагнор, миледи, – ответила девушка, сажая сокола себе на плчо. – Это мой любимец, свадебный подарок короля.
      – А что с ним случилось?
      – Я не знаю, миледи. У него было сломано крыло, и хотя я его выправила, по каким-то необъяснимым причинам он все-таки не сможет летать.
      Некоторое время Хвилис задумчиво смотрела на птицу. Потом обратила свои голубые глаза на Воррика, затем на Изабеллу, и между ними возникла опять какая-то невидимая связь.
      – Не бойся, он пока еще не готов, но когда придет время, Рагнор полетит, обещаю тебе.

      Раньше Изабелла понятия не имела, что значит быть частью большой семьи, но с приездом Хвилис, Мэдога и Эмриса вскоре она поняла. При этом даже больше, чем на Рождество, замок ожил, наполнившись каким-то радостным ожиданием. Девушка не знала даже, чего и ожидать. В один момент все четверо братьев могли смеяться, как лучшие друзья, а через минуту могли схватить мечи, как злейшие враги. Однако, их горячие споры, порождаемые вспыльчивостью, обычно ничем серьезным не заканчивались. Ведь между ними существовала кровная связь, столь сильная, как между Изабеллой и Гилом. Отличалась она только тем, что братья были разными. Они были высокими, широкоплечими и немного были похожи с лица, но на этом их сходство заканчивалось. Мэдог, старший брат, унаследовал от своего отца Брин-Дайфида черные волосы, которые поразительно контрастировали со светлыми голубыми глазами, унаследованными от матери. Самый воинственный из четырех, он имел ум (когда он не был занят ухаживаниями за хорошенькой девушкой) с холодным расчетом боевого стратега и выявлял слабые места своих противников. Он считался блестящим военным полководцем и опасным противником, и те, кто когда-то пытались вырвать у него его имение Гвендрез, понимали, что уже в возрасте пятнадцати лет Мэдог не нуждался в чьей-либо защите. Он наказал своих врагов (без помощи дедушки, которую тот любезно предлагал) и заставил их убежать в свою крепость, поджав хвосты. Теперь, в возрасте тридцати лет, на Уэльсе было лишь несколько человек, которые осмеливались идти наперекор ему. Он был почитаемым лордом, носившим эмблему Василиска.
      Воррик, унаследовавший каштановые волосы с золотистым отливом и янтарные глаза своего отца, был человеком настроения и самым загадочным из всех четырех. В сражении он исполнял свой долг и был хорошим воином, пожалуй, гораздо лучшим, чем другие, но сражения не захватывали его так, как Мэдога. Он, конечно, был более чувствительным, но очень замкнутым – вокруг него были стены, через которые проникнуть с целью узнать его получше, было невозможно, и даже трудно было к ним приблизиться. Очень часто он погружался в раздумья и становился отрешенным, даже безразличным ко всему окружающему. Даже к тем, кого он любил, и им следовало понимать, что не стоит мешать его уединению. Это понимали только Изабелла и Хвилис. Из-за того, что он скрывал свои чувства за маской, в возрасте двадцати семи лет он был самым опасным из братьев но той простой причине, что было абсолютно невозможно догадаться о его намерениях.
      Кэрливел мало что унаследовал от своего отца Повиса. Он унаследовал пышные каштановые волосы матери и такие же светло-голубые глаза. Кроме того, у него было золотое сердце и врожденное чувство юмора. В битве и в игре он был достойным противником, потому что для него и то, и другое представляло своего рода развлечение. Однако, больше всего на свете он любил развлечения. Ухаживать за хорошенькими девушками, откалывать всевозможные шутки, пить, играть в кости – он легко шел по жизни, наслаждаясь всеми этими удовольствиями. Однако, в нем были и черты серьезного человека, и прежде всего, его способность чувствовать и сопереживать несчастью других, он делал все, что было в его силах, чтобы облегчить участь тех, кому нужна была его помощь, особенно тем, кого он любил. Он был одинаково галантен и с девушкой простого происхождения, и с королевой, дружелюбен и с простым крестьянином, и с лордом. В отличие от Мэдога и Воррика его, пожалуй, не следовало бояться. Однако, в возрасте двадцати четырех лет он был любим и сам любил. Ему всегда удавалось самому справляться с трудностями жизни.
      У Эмриса были каштановые волосы его отца Ньюдлина и зеленые глаза. Поэтому он внешне мало чем напоминал свою мать. Однако, он был очень схож с ней характером. Он также любил жизнь и любил жить. Он был не слишком искусен в сражении, но знал, как себя защитить; и в душе он ненавидел войну, хотя умом понимал, что мужчина должен защищать свой дом и честь. Но если ему приходилось участвовать в борьбе, то его довольно часто можно было увидеть на поле, оказывающим помощь раненым и умирающим, и в то же время отчаянно отбивающим врагов, если те на него нападали. У него были склонности к наукам, он изучал медицину и хорошо владел искусством исцеления. Он глубоко был привязан к Мэдогу (так же, как и к остальным братьям), но он не одобрял его поведение и в возрасте двадцати одного года решил помогать брату, чтобы осуществить свою мечту и наставить брата на путь истинный.
      Изабелла по-настоящему полюбила Хвилис, и две эти женщины вскоре стали самыми близкими подругами. Получилось так, что Хвилис заняла место покойной матери Изабеллы, леди Рашден, и теперь больше, чем когда-либо, девушка чувствовала сожаление, что не успела хорошо узнать свою мать до ее смерти. Впервые, после смерти леди Рашден, девушка поняла, к чему так сознательно стремилась все эти годы, чего ей не хватало: только теперь Изабелла почувствовала, что у нее был старший и мудрый друг, который мог дать ей совет, к кому она могла обратиться, у кого могла учиться, кому могла выплакаться, с кем могла поделиться всеми своими женскими тайнами.
      Изабелла часто советовалась с Хвилис по разным вопросам, особенно когда ей приходилось заниматься домашними делами. Девушка радовалась, что может посоветоваться со старшей женщиной.
      – А ты как думаешь, мама Хвилис? – часто спрашивала девушка.
      И Хвилис, в светло-голубых глазах которой зажигались огоньки, улыбалась и отвечала ей, а потом обязательно крепко обнимала Изабеллу.
      Казалось, старшая женщина понимает без слов, что пришлось перенести этой девушке в прошлом. Но так как Хвилис была в душе ребенком, как Изабелла, она чувствовала себя неловко из-за того, что многое было не сказано, хотя девушка, такая обычно застенчивая, легко доверяла ей сердце и душу. В ответ Хвилис рассказала Изабелле историю своей жизни и рассказала о своих сыновьях, особенно о Воррике, о котором девушка могла слушать бесконечно.
      – Ах, бедный одинокий мальчик! – Чем больше Изабелла узнавала о своем муже, тем больше она его любила. Ему пришлось пострадать так же как и ей. Неудивительно, что он так не спеша и осторожно за ней ухаживал. Воррик был, как Рагнор – еще не готов взлететь, сказать о любви к ней, которая, как она была уверена, уже жила в его сердце. Однако он выражал свою заботу столькими различными способами, что девушка знала о его чувствах наверняка.
      Часто по ночам, когда Изабелла лежала в его теплых объятиях, открыленная после занятий с ним любовью, она удивлялась тому, что когда-то могла любить Лионела, ставшего теперь графом Сант-Сейвор. Когда Изабелла вспоминала эти дни, ей казалось, что все это было во сне, а не наяву. Теперь она понимала, что была слишком молодой и наивной, и глупые романтические мечты заполняли ее детскую голову. Она, тогда не понимала, что любовь – настоящая любовь – никогда не приходит в ослепляющей вспышке великолепия, как когда-то думала. Любовь распускается постепенно, как роза, вырастая из семени, которое вначале прорастает, потом дает бутон, который под лучами солнца и дождем распускается, раскрывая свои лепестки. Да, такова была истинная мера любви: пережить трудности, как и хорошее, знать о всех недостатках своего возлюбленного и, тем не менее, любить его.
      Лионел казался Изабелле юным золотым Богом и она боготворила его, затаив дыхание думала, что он ее навсегда. Но Воррик… Ах, Воррик был настоящим мужчиной, и, хотя слишком часто напоминал девушке древнего языческого Бога, она знала, что это не так. Она видела, что он сделан из плоти, прикасалась к нему, целовала его и была рада, что в нем тоже есть изъяны. Теперь, как никогда раньше, она поняла, что Лионел был всего лишь мечтой, а Воррик – реальностью.
      Она улыбнулась в темноте, когда муж пошевелился, протянув к ней руку и привлек ее поближе к себе, инстинктивно почувствовав, что она не спит.
      – Любимая, – нежно прошептал он ей на ухо, и она почувствовала на своем лице его теплое дыхание. – Тебя что-нибудь беспокоит?
      – Нет, милорд, – тихо ответила она.
      – Однако, ты еще не спишь? – полувопросительно заговорил он, медленно приподнимаясь на локте и глядя на нее.
      – Да, но ничего не случилось, Воррик, я просто думала.
      – О чем? – спросил он, и его пальцы ласково начали скользить по ее телу, вновь возбуждая в ней желание, которое не раз пробуждал.
      – О тебе, – сказала она, вздохнув от удовольствия, и прижалась поближе к нему. Сердце запело у нее в груди от радости и удовольствия, от ставшего таким знакомым и радостным прикосновения его рук.
      – Ах, – вздохнул он интригующе, как будто пытался спрятать свои истинные мысли, – наверное что-то очень серьезное, раз это не дает тебе заснуть? Я даже не подозревал, что занимаю добрую половину твоих мыслей. А о чем же ты думала, раз не спала, Изабелла?
      – Сейчас – о ваших руках, милорд, – пошутила она.
      Он рассмеялся, потом нахмурился.
      – Ну, дорогая, теперь скажи правду. Ты никогда не должна лгать своему мужу.
      – Я и не стану лгать. Но даже после этого ты не поверишь, если скажу, о чем думала.
      – Откуда ты знаешь? – спросил он. – Неужели я тебе не говорил никогда, что глупо быть слишком уверенной в чем-то?
      – Да.
      – Тогда ответь на вопрос, Белла, – мягко попросил он, поцеловав уголок ее губ. – Я твой муж и имею право знать, что ты обо мне думаешь.
      Изабелле захотелось узнать, что же было на этот раз в его мыслях, но Воррик опустил ресницы, и она не могла догадаться. Однако ей показалось, что за его просьбой стояло нечто большее, чем обычное любопытство. Ожидая ее ответа, Воррик, казалось, вел себя, как всегда, и это дело не представлялось ему особо важным. Однако, Изабелла чувствовала: он страстно хотел знать, что жена о нем думает. И девушка решила, что сегодня, сейчас, она ему все скажет. Изабелла глубоко вздохнула.
      – Я… я думала о том, как я люблю тебя, Воррик. Она почувствовала, как он напрягся, потом его руки сжали ее тело.
      – Черт побери! – тихо и яростно выругался он. – Не лги мне, Изабелла. Никогда не лги мне о таких вещах!
      У нее застрял ком в горле. Сердце упало у нее в груди, но все же ей удалось сказать.
      – Я же говорила, что вы не поверите, милорд.
      Воррик так резко отпустил ее, что она испугалась, и мгновенно вскочил с кровати. Изабелла испуганно села, натянув на себя простыню, чтобы прикрыть свою наготу. Некоторое время он ходил по темной комнате, потом зажег свечу, поставил ее на столик рядом с массивной кроватью так, чтобы свет освещал лицо девушки, но она не отвернулась от Воррика. Тогда он сел на кровать, положив руки ей на плечи, и посмотрел на нее пытливым взглядом.
      – А теперь еще раз скажи мне то, что ты сказала в темноте, чтобы я мог видеть твое лицо при этом.
      – Я люблю тебя, Воррик.
      Муж резко вздохнул, и в этот момент Изабелле, глядевшей на него, показалось, что она его безнадежно потеряла.
      Потом он спросил:
      – Значит, это правда? Ты, действительно, мне не лжешь?
      – Нет, милорд.
      – А тот день, в павильоне Лионела?