Роза восторга

      «Снотворное графа…»
      Снова и снова эти слова звучали в ушах Воррика, они постоянно приходили на ум, приводя его в ярость, пробуждая желание отомстить за ужасную боль, причиненную Изабелле.
      «СНОТВОРНОЕ ГРАФА!»
      Теперь он понял, что явилось настоящей причиной смерти Гила. Да, ноги Гила были покалечены после падения с лошади, но Воррик был уверен, что рана его не была смертельной. Он был потрясен, когда узнал о смерти брата жены, и плохо соображал, но теперь ему все стало ясно.
      «Боже мой, Изабелла собственными руками убила брата! – Воррику, которого осенила эта мысль, стало плохо, как от сильного удара. – Боже мой, из-за своей доверчивости и по незнанию злобной натуры итальянца Монтекатини Изабелла помогла графу погубить Гила. Она никогда не должна узнать об этом. Никогда! Если только она узнает об этом, то будет убита окончательно. Пусть лучше Изабелла всю жизнь меня ненавидит, но я не должен ей говорить, что снотворное графа, которое она дала брату, убило его. Боже милосердный, – молился Воррик, – дай мне сил молчать, дай мужества выдержать тяжесть ее обвинения, хотя она закрыла для меня свое сердце и превратила навеки свои любовь в ненависть ко мне… Дай мне сил, Боже, я люблю ее. Люблю больше жизни. Пусть лучше будет плохо мне, чем Изабелле… дорогой Белле… моей любимой Розе Восторга».
      – Ты… ты не мог бы послать ко мне Кэрливела? – спросила она его, отрывая от раздумий. Изабелла желала увидеть его веселое лицо, надеясь, что он, как всегда даст ей успокоение, которого не мог дать Воррик.
      О, Боже милосердный, как он мог сказать ей? Она уже и так слишком много перенесла. Как он мог сказать ей, заставляя ее страдать еще сильнее?
      – Если бы я мог, Изабелла, – Воррик говорил медленно и откровенно, – о, Боже, если бы я мог, но я… я не могу. Кэрливел… – его голос оборвался, но он снова овладел собой и продолжал, – Кэрливел… Кэрливел убит сегодня утром при Босвозе.
      – Нет! О, Боже, нет!
      На этот раз от боли вскрикнула не Изабелла. Это была Джоселин. Джоселин, о которой они забыли в своих страданиях. Воррику и Изабелле стало стыдно и жалко девушку, хотя они и оплакивали Кэрливела. Воррик и Изабелла любили его: он был их братом – кровным и сводным, но они не делили с ним постель, не любили его так, как может любить мужчину только женщина. А Джоселин сейчас чувствовала, как в ней шевелится ребенок Кэрливела. Как бы ни были они сейчас опечалены его смертью, у них не было той ужасной пустоты, печали и боли, которая появилась в глазах Джоселин, когда та умоляюще смотрела на Воррика. Ее взгляд молил, чтобы ей сказали, что Кэрливел жив, что смерть не забрала отца у ее, пока еще не родившегося ребенка. Но боль в янтарных глазах Воррика говорила Джоселин, что Кэрливела больше нет.
      – Ах, Джоселин, – выдохнула Изабелла, забыв о своем горе. У Изабеллы и Воррика все же была надежда быть вместе – если они смогут преодолеть смерть Гила, что пролегла между ними страшной пропастью, то у Джоселин никого не было. Ей оставалось только молиться, чтобы образ веселого Кэрливела, который жил у нее в утробе, благополучно появился на свет, чтобы с ней осталась часть ее любимого.
      – О, нет! – горестно воскликнула Джоселин и упала в обморок. Изабелла и Воррик склонились над безжизненным телом служанки, как бы отодвинув в сторону свои ужасные потери. Гил и Кэрливел умерли, но у них будет время оплакивать их, а Джоселин жила и сейчас очень нуждалась в них. Осматривая бездыханное тело девушки, они заметили, как между ног у нее потекла теплая жидкость, промочившая платье.
      – Это ребенок, – сказала Изабелла. – Потрясение… Смерть Кэрливела… это вызвало преждевременные роды.
      Вопросительно посмотрев на жену и получив ее безмолвное разрешение, Воррик осторожно поднял тело Гила с постели и, аккуратно переложив на пол, положил Джоселин на его место.
      Через несколько часов Изабелла, наконец, приложила к груди своей служанки маленький сверток, который был ребенком Кэрливела – его сыном. Но сыну и отцу не суждено было встретиться в этой жизни.

ГЛАВА 37

      Через три дня пришло сообщение Джильен, и, просмотрев содержание письма, Изабелла некоторое время не могла ответить. Нет, это было слишком… спрашивать у нее, это было слишком… Она и так достаточно настрадалась.
      Но, даже подумав об этом, Изабелла поняла, что все равно поедет. Она должна была выполнить свой долг перед Ричардом.
      С тяжелым сердцем девушка поехала в монастырь Грейф Риас. По дороге она думала о том, что жизнь продолжалась вокруг нее, хотя ей это казалось нереальным. Смерть, только смерть и ничего, кроме нее, казалось, не существовало. Ее глаза заблестели от непрошенных слез. Изабелла отчаянно пыталась не замечать голосов и смеха вокруг себя, но все же крики купцов, расхваливающих товары, невольно резали ей слух и причиняли боль. Этот шум казался ей неуважительным. Она смотрела вокруг и думала о том, что многие в эти дни приходили на рынок не для того, чтобы покупать, а для того, чтобы плюнуть на человека, который еще недавно был королем Англии. Изабелла ненавидела их так же сильно, как и Гарри Тюдора, который занял место ее любимого Ричарда. Ненавидела лорда Стейнли-Лису – новоявленного графа Дерби, который, сдернув корону Ричарда с куста боярышника, надел на голову Тюдора.
      Ах, Боже, Изабелла обо всем этом узнала. Воррик не хотел, чтобы жена это знала, но она не нуждалась в его защите и не представляла, понадобится ли ей помощь мужа, как и он сам. Как Изабелла могла любить человека, который убил ее брата? А как можно ей не любить Воррика? Как ей сейчас хотелось пойти к нему, уткнуться в его плечо и разделить с ним свою опустошающую тоску, но она этого не делала и страдала в одиночестве, как и Воррик, по Ричарду, Гилу, Кэрливелу и Мэдогу, чье тело они так и не нашли. Оно осталось лежать в какой-нибудь неизвестной канаве или в болоте. Никогда Мэдог не женится на своей невесте, а она не родит его ребенка.
      Слишком много смертей. Господи, почему так много близких сердцу Изабеллы людей так рано покинули этот свет? Как могло по-прежнему светить солнце, когда глаза Изабеллы погрузились во тьму; как могли продолжать цвести цветы, когда каждый день, каждый час в нос бил ужасный запах смерти, разрушения? Как могло еще биться ее сердце, когда оно совсем разбито, когда любовь, некогда опалившая его, превратилась в пепел?
      Нет, она больше не будет думать о Воррике – не должна думать! Изабелла должна выбросить его из своего сердца, хотя для нее это было подобно смерти. Он убил ее брата, и хотя Гил на смертном ложе умолял сестру простить Воррика, Изабелла не могла это сделать, не могла заставить себя это сделать. Продолжать любить мужа – значит, навсегда осквернить память Гила. Она должна закрыть свое сердце для мужа, как бы ни было ей больно.
      Она сделала первые шаги в этом отчуждении. Изабелла не пустила Воррика в свою комнату в Тауэре, и он не стал протестовать, но ей было больно вспоминать его опустошенное лицо и тихое достоинство, с которым он ушел. «Ах, Воррик, Воррик!»
      Изабелла молча соскользнула с лошади, подошла к калитке Грейф Риас и нажала на звонок. Через несколько минут послышался звук шагов, и появилась молодая сестра. Удивленно вскинув брови, она смотрела на Изабеллу.
      – Я… я пришла увидеть леди Сант-Сейвор, – сказала она. Монахиня удивилась, потом улыбнулась, смекнув, в чем дело.
      – Ах, вы, наверное, хотите видеть сестру Анну?
      – Да, – кивнула, наконец, Изабелла, вспомнив имя, которое Джильен взяла в честь Анны, милой Анны, которую они так любили.
      – Пойдемте, – тихо сказала монахиня, открывая калитку.
      – Ах, что они с ним сделали! – Изабелла хотела заплакать, должна была заплакать, но у нее не было слез – она их уже выплакала за эти дни. У нее больше не было слез, чтобы оплакивать своего любимого Ричарда.
      Он лежал в часовне на катафалке, и когда Изабелла сдернула грубую шерстяную накидку, которой они покрыли его, она заметила, что тело Ричарда не помыли. Засохшая кровь и грязь, плевки пристали к его телу; открытые раны, полученные им в сражении, зияли, и из них исходил запах гниющего тела. Изабелла в ужасе прикрыла рот и побелела, слегка покачнувшись на ногах так, что Джильен, стоявшая рядом с ней, едва успела поддержать ее под локоть.
      – Когда принесли его сюда, – тихо и смущенно сказала Джильен, – сестры боялись к нему прикоснуться. Хотя наша матушка дала разрешение на похороны здесь короля, монахини боятся гнева Тюдора.
      – Им не следует этого бояться, – горько сказала Изабелла, – Тюдор уже занят другими делами. – Изабелла подумала о том, как быстро Гарри Тюдор запретил носить костюмы членов гильдии и конфисковал весь порох в королевстве, чтобы именитые лорды, воздвигнувшие Тюдора на трон, снова его не свергли – как они поступили с Ричардом. – Новому королю нет дела до Ричарда. Бывший король Англии мертв, а его корону носит Гарри Тюдор. «Его могущество».
      – Да, заговорила Джильен, – я слышала, что Тюдора не устраивало обращение «его величество». Ему больше нравится американский вариант «его могущество».
      – Да, – сказала Изабелла, – Тюдор решил, что этот титул умиротворит Англию и смоет пятна крови и позора, но этого не будет! Этого не будет! Пойдем, мы должны сделать для Ричарда все, что в наших силах. Для нашего настоящего короля.
      Они зажгли свечи вокруг него, чтобы он купался в свете и почтении. Потом осторожно вымыли его, тщательно следя за тем, чтобы на теле не осталось ни пятнышка крови или грязи, ни одного плевка. Изабелла аккуратно зашила его раны. Женщины причесали темные волосы и одели в одежду, которую Изабелла стащила из Тауэра – платье, в которое Ричард был одет в день коронации.
      Джильен осторожно совершила помазание и перекрестила его лоб, а Изабелла упала на колени и, заплакав, помолилась.
      – Не оплакивай его, Изабелла, – сказала Джильен, тронув девушку за плечо, – я знаю, что Ричард умер задолго до этого.
      – Мы не единственные, кто его по-настоящему любил. Почитатели короля в Йорке в день смерти Ричарда написали слова, которые останутся для потомков наших: «Наш дорогой король Ричард. Его правление было благоприятным для нас, но он был убит, к великому сожалению города».
      – Это соответствующая эпитафия, – заметила Изабелла, – но она не вернет Ричарда, к сожалению. – Потом она поднялась и вложила в одну руку Ричарда золотой соверен.
      Дело было сделано. Теперь осталось только одно: отвезти тело Гила в имение брата Рашден. Потом она должна была поехать домой, в свой Грасмер.
      Хокхарст больше ей не принадлежал.
      «Я потерял Изабеллу. Я потерял ее!» Постоянно Воррик возвращался к этой мысли, все еще осмеливаясь надеяться, что это не так. Он не знал, но понял, что фатальная неизбежность слов, теперь произнесенных им вслух, пронзила его сердце, как нож.
      – Я ее потерял!
      – Нет, Воррик, – сказала Хвилис, внимательно рассматривая сына, отметив, каким он стал изможденным и выглядел усталым.
      В его янтарных глазах была мука. Под глазами обозначились тени от недосыпания. Теперь, когда Воррик опустил плечи и пробежал рукой по непричесанным волосам, ей так захотелось протянуть руку и прикоснуться к нему, но она этого не сделала. Из всех ее сыновей Воррик был самым гордым. Он в одиночку выносил все невзгоды. Ему всегда было трудно попросить помощи и защиты. Его молчание взывало к ее жалости. Хвилис знала, что сын пришел к ней, как маленький мальчик, который приходит к своей матери, когда ушибется. Но она не решалась физическим прикосновением, которого он так отчаянно желал, успокоить сына: слишком много времени прошло с тех пор, как при встречах Воррик ограничивался тем, что целовал ей руку. Если она обнимет его, как ей этого хотелось, то сын может отстраниться, а Хвилис ни за что не откажется залечить его раны, которые нанесла ему много лет назад, покинув Воррика.
      Вместо этого Хвилис воспользовалась своим прекрасным мелодичным голосом, которым наделил ее Бог, чтобы успокоить сына, которого так любила (он был одним из двух выживших сыновей).
      – Ты должен дать Изабелле время, сынок. Уход из жизни брата глубоко опечалил ее. Жена обвиняет тебя в смерти Гила, но со временем она забудет обиду и простит.
      – Да? – голос Воррика был горестным. – Черт возьми, если бы Изабелла знала, что Гила убила микстура итальянца! Но как я мог ей сказать об этом, мама? Это бы совсем убило ее, потому что она своими руками дала ему выпить чертово зелье.
      – Да, ты правильно сделал, что скрыл это от нее. Я горжусь тобой, сын: ты научился любить другого больше, чем себя. Я боялась, что ты никогда не сможешь этого сделать после предательства Бренгвен. Ты ожесточился, Воррик, а Изабелла вновь сделала тебя чутким…
      – И принесла мне боль. О, Боже! Лучше бы я никогда не любил! Или смог бы сейчас разлюбить!
      – Ты ведь сам не хочешь, чтобы это случилось, Воррик. Сейчас кричит твое раненое сердце. Но помни, что все хорошее дается трудно. А любовь, возможно, дается труднее всего, потому что истинная любовь требует, чтобы человек отдал свое тело, душу и сердце другому человеку, и отдал бы это по своему желанию. Все без остатка! Многие люди не могут этого сделать, и поэтому любовь обходит их, а тебе повезло, сын мой. Вы с Изабеллой нашли свою любовь. Жена вернется к тебе со временем. Когда-нибудь она заглянет в свое сердце и увидит, что в нем творится.
      – Ах, мама, как бы я хотел, чтобы твои слова сбылись! – Воррик посмотрел на нее с мольбой. Его лицо отражало невыносимое страдание.
      – Верь мне, сын. Как дитя природы я знаю ее законы. Кроме того, я в своей жизни много повидала. Я была подобна вольной птице, которую нельзя поймать и посадить в клетку, ибо это будет означать ее конец. Но Изабелла… она подобна ланке, которая ищет укрытия в лесу, а ты, Воррик, и есть для нее то самое укрытие – ее опора и утешение. Ей необходимо с кем-то делить любовь и радость, и девушка выбрала тебя. Не отчаивайся, сын мой. Изабелла – твоя вторая половинка, а ты – ее. Она любит тебя больше жизни. Девушка снова станет твоей, обещаю тебе.
      – Ах, мама, дай Бог, чтобы это было так. Если я навсегда потерял жену, то не смогу дальше жить!
      Потом Воррик, гордый Воррик, бросился на колени перед матерью, положив голову к ней на колени, и заплакал. Хвилис крепко обняла Воррика, и на щеках у женщины заблестели слезы радости, что она снова обрела сына.

КНИГА ПЯТАЯ
ЖИЗНЬ ПОРОЗНЬ

ГЛАВА 38

       Лондон, Англия, 1487 год.
 
      Битва при Стоуке закончилась. Джек де ла Поул, граф Линкольн, который был наследником Ричарда, был убит, а лорд Франсис Ловель – бывший управляющий двора короля Англии утонул при попытке к бегству от армии Тюдора. Ламберт Симнель – неизвестный юноша, который говорил, что юный Эдуард, граф Ворвик, сын Георга, герцога Флоренского и законный наследник короны, был послан на работу на кухне поворачивать вертел. Так неудачно закончилось восстание против короля Генри VI.
      Но для Изабеллы последствия разработанного плана посадить притворщика только начинались.
      Хотя был июль и было жарко, она слегка дрожала, съежившись в маленькой лодке, которая везла ее к концу свободы. Люди Тюдора не спеша вели лодку по Темзе, поэтому все толпившиеся на берегах видели, к чему привела измена.
      Да, измена. Изабелла обвинялась в заговоре против короля Генри. Теперь, когда это обнаружилось, она должна была заплатить за свои преступления. В этот день ее должны были заключить в Тауэре до тех пор, пока Тюдор не решит, что с ней делать: освободить или казнить. При этой мысли она вздрогнула и снова задрожала, когда перед ней открыли Ворота Предателей и ее ввели внутрь. Ей помогли взойти по каменным лестницам, по которым многим приходилось ходить до нее, однако, споткнувшись, она затаила дыхание, подумав, что это дурной знак.
      Изабелла стояла и ждала, пока глашатый громким голосом не прочитал список предъявленных ей обвинений, которые она уже слышала, когда ее арестовали и пытали. Но, по ее мнению, было только одно преступление. Измена. Это ужасное слово просочилось к ней в мозг, как и остальные обвинения, предъявленные в списке.
      Она еще раз слегка вздрогнула. Единственное, что понимала Изабелла, это то, что она пришла сюда, чтобы умереть, но не понимала, почему? Ее участие в восстании было относительно незначительным, другие принимали более активное участие, а их не взяли под стражу. Из-за этого девушка была в равной степени смущена и напугана, а ее мнение только усиливало страх.
      Изабелла оглянулась на Ворота Предателей, которые теперь закрылись. Сквозь железные решетки она видела Темзу и домики Лондона, хаотично разбросанные вдоль берегов реки. Этот пейзаж запечатлелся в ее памяти. Может быть, она видит все это в последний раз. Она отвернулась и пошла за своим тюремным надзирателем в башню Гарден, где будет сидеть в тюрьме. Изабелла хотела, чтобы местом ее заключения была какая-нибудь другая башня, но только не эта, потому что именно здесь были убиты два мальчика-принца. Название башни Гарден жители Лондона переименовали после этого в Кровавую башню.
      Это тоже казалось плохим предзнаменованием. Тем не менее, девушка подавила в себе страх и, гордо вскинув голову, пошла навстречу судьбе. Только однажды она, пораженная, остановилась, заметив Воррика, стоявшего в темном коридоре, и ей ужасно захотелось убежать. Но от судьбы не уйдешь. Изабелла проглотила ком в горле, когда взгляд ее серо-зеленых глаз встретился с янтарными глазами мужа. На мгновение их взгляды сплелись, как будто они здесь стояли одни. И вдруг, ошарашенные происходящим, они затаили дыхание, желая увидеть, что будет дальше.
      Но были разочарованы, когда не произошло ничего из ряда вон выходящего: все знали, что после битвы при Босфорде графиня Хокхарст бросила своего мужа и жила последние два года одна в своем поместье, в доме Грасмер. Что думал граф об уходе, своей жены, было не так-то просто узнать. Но было точно известно, что Воррик отклонил предложение короля Генри оставить ее и не удостоил ни капелькой своего внимания тех леди, которые пытались окрасить его одиночество.
      Через мгновение Изабелла отвернулась и пошла дальше. Затмение прошло. Все с любопытством смотрели на нее, но по выражению их лиц Изабелла поняла, что на ее лице не отразились те чувства, которые всколыхнулись в ней.
      Спасибо за это Богу! Ей не хотелось, чтобы кто-то догадывался, как на нее подействовало присутствие Воррика. Она не видела его почти год, после того, как он приезжал в Грасмер и просил ее вернуться к нему. Тогда, несмотря на то, что сердцем Изабелла страстно хотела ответить на его мольбу, она заставила себя остаться твердой и непреклонной. И еще раз отказала принять его в своем доме. Потом, увидев, как он уезжает, она вбежала в свою комнату с балкона и горько заплакала, пока не пришла Джоселин, которая, набравшись дерзости, назвала Изабеллу дурочкой. Воррик был ужасно расстроен.
      «Ах, Джоселин, как ты права была!» – так думала Изабелла, шагая вслед за своим надзирателем по извилистым коридорам Тауэра. – Я все еще люблю его, а он любит меня. Я прочитала это в его глазах. Ах, почему, почему я тогда не вернулась в Хокхарст? Тогда, когда Воррик просил меня об этом? Гил просил меня простить моего мужа. Это была последняя просьба моего брата. Однако, я ее не исполнила… не могла… не могу… Ах, Гил, может быть, я не права? Не права?»
      Но ответа не было. Брат был мертв, а Изабелла была одна в Кровавой башне.
      Воррик пришел, как и ожидала Изабелла, но в отличие от Грасмера, здесь, в Кровавой башне, она не могла отказать ему в посещении. Он был одним из фаворитов короля и делал все, что захочет. Хотя Изабелла пыталась запретить ему войти в камеру, сообщив своим охранникам, чтобы Воррика не впускали, но граф отдал другой приказ и вошел.
      – Чего вы хотите, милорд? – удалось ей холодно спросить, поворачиваясь к нему спиной.
      – Ты знаешь, чего я хочу, Изабелла, – грубо сказал Воррик. – Я уже довольно страдал. Прошло уже почти два года с тех пор, как ты оставила меня, и я хочу, чтобы ты вернулась домой.
      Она рассмеялась, как будто ей было все равно. Но, к своему ужасу, она обнаружила, что в этот момент на ее глаза навернулись слезы и поспешно смахнула их, чтобы Воррик не заметил.
      – Даже если бы я и хотела это сделать, милорд, – а я не хочу – я бы не смогла. Ведь я – заключенная, или вы забыли?
      – Нет, но это легко исправить. Я ведь в любое время могу вас освободить отсюда. В конце концов, ваше участие в заговоре посадить Ламберта и Симнеля на трои, было незначительным, и едва заслуживает внимания.
      Изабелла в своем недавнем смущении неожиданно все поняла и сердито повернулась.
      – Боже праведный, – выдохнула она, – какой я была дурой! Это вы! Я думала, что меня, действительно, взяли за измену, а вы хотели, чтобы я оказалась здесь. Здесь, откуда я не смогла бы вас вышвырнуть. Будь прокляты вы и Гарри Тюдор! Вы дали мне понять, что я умру…
      – Как я умирал эти последние два года, Белла, – хмуро напомнил ей Воррик. Потом, смягчившись, сказал. – Любимая, я знаю, что это позорная уловка, но я не мог придумать никакого другого способа, чтобы увидеть тебя снова. Я люблю тебя и не верю, что ты навсегда закрыла свое сердце, как тебе этого хотелось бы.
      – Вы ошибаетесь, милорд, – заявила Изабелла, хотя знала, что он прав. – И даже, если бы вы не ошибались, я ненавижу вас за то, что вы сделали сейчас.
      – Да, Изабелла? Правда, милая? – нежно спросил Воррик, приближаясь к ней.
      При этом знакомом ласковом обращении из ее глаз брызнули слезы. Сколько раз она слышала, как он шептал это раньше – в пылу страсти в мягком лунном свете, иногда днем, без особых на то причин? «Моя любимая, моя любимая», но все же она попятилась от него. Комната была маленькой и ей невозможно было убежать. Вскоре Изабелла оказалась прижатой к стене, и Воррик оперся на руки по обе стороны от нее, чтобы она не смогла вырваться.
      – Да, любимая? – снова спросил Воррик.
      – Да, – прошептала она, но ее глаза говорили совсем обратное, и Воррик рассмеялся.
      – Я так не думаю, – ответил он ей и склонил голову, как будто собрался поцеловать ее.
      – Нет! – вскрикнула она. – И не трогай меня!
      К ее удивлению, он пожал плечами и отвернулся, хотя она не знала, чего это ему стоило. Ее близость, сладкий запах духов, исходящий от нее, распалили его.
      – Хорошо, Белла, но я предупреждаю тебя: мое терпение на исходе, я уже достаточно долго ждал, пока пройдет твоя печаль, пока ты, наконец, поймешь, что я не причинял вреда твоему брату, и вернешься ко мне. Обещаю, что ты не уйдешь отсюда, пока не станешь снова моей. Я снова приду сюда завтра и послезавтра…
      Так будет продолжаться бесконечно, если ты по-прежнему будешь мне отказывать, – он решительно сжал зубы, увидев упрямое выражение ее лица. – Я возьму тебя силой и никто не сможет мне здесь помешать.
      Изабелла высокомерно вскинула голову, чтобы он не смог догадаться о ее страхе.
      – Это изнасилование, милорд, – тихо сказала она.
      – Может быть, – согласился Воррик, – но именно это я сказал тебе в нашу первую брачную ночь: хочешь ты или нет, но я все равно тебя возьму.
      И он это сделал, хотя Изабелла сопротивлялась ему в ту ночь. Но через несколько месяцев, когда его терпение, наконец, иссякло, он, как и предупреждал ее, пришел и силой взял то, что ему по праву принадлежало.
      Изабелла не могла сопротивляться, она никогда с ним этого не умела. Ее хрупкое сопротивляющееся тело было подобно иве, которая склонялась при сильном ветре. Она знала, что должна склониться, иначе он ее сломает. Одного взгляда на его страдающее лицо было достаточно, чтобы это понять. Муж хотел ее – любой ценой – и отбросил свою гордость, чтобы получить возлюбленную.
      Однако, Изабелла сопротивлялась, заставляя себя думать о Гиле и о том, как он умер, что брат пострадал от рук Воррика, тех самых рук, которые держали ее руки за спиной, медленно ползли по телу, нетерпеливо выдергивая шнуровку платья и мягкий материал нижнего белья.
      – Нет, – прошептала Изабелла, – нет.
      Но даже в ее собственных ушах эти слова прозвучали, как слабый стон удовольствия, полученного от ласк мужа. Она тут же поняла, что пропала.
      Время остановилось. Воррик смотрел на нее, замечая все мельчайшие детали: спутанную копну её серебристых волос, бездонный омут серо-зеленых глаз, темные тени-полумесяцы от её длинных ресниц на розовых щеках, когда она закрыла глаза, пытаясь уйти от его проницательного взгляда, тонкий прямой нос, ноздри, слегка раздувающиеся от гнева и пробуждающейся страсти, трепетные губы, пульсирующая ямочка на шее…
      Взгляд янтарных глаз Воррика скользнул ниже, к лифу, который только что расшнуровал, обнажив цветущие холмики округлой груди, которая быстро вздымалась, чувствуя его близость. Как изголодавшийся мужчина он наслаждался этим зрелищем, предвкушая предстоящее пиршество. Когда Изабелла снова попыталась сопротивляться ему, он схватил прядь серебристых струящихся волос и приблизил ее к себе. Его губы сомкнулись на ее губах так нежно, что этот поцелуй застал Изабеллу врасплох. Боже, как давно она не чувствовала его губ? У нее закружилась голова, и земля поплыла из-под ног. Его язык, страстно очертив ее беззащитные губы, приоткрыл их, чтобы ворваться внутрь. Язык мужа продолжал свою атаку в поиске всех укромных уголков, пока, наконец, она не стала отвечать на его поцелуй, пока не почувствовала, что тает в его объятиях.
      Изабелла смутно попыталась подумать о брате и о том, как он умер, но воспоминание, как туман, рассеялось, изгоняемое поцелуями мужа, пока у нее внутри не образовался вакуум от тоски по нему и желания, от потребности ощутить его в себе. Она, как во сне, попыталась преодолеть в себе это ощущение, попробовала освободиться от объятий Воррика, но он лишь крепче обнял ее.
      Девушку захлестнул поток эмоций, когда его рот требовательно сомкнулся на ее губах. Изабелла задохнулась от возмущения и желания одновременно. Она уже не могла отвергнуть Воррика – своего мужа, свою истинную любовь. Ее предательское тело подалось ему навстречу, превращаясь в расплавленную лаву, когда он гладил и ласкал ее, прикасаясь в тех местах, где ни один мужчина никогда не трогал ее и никогда не дотронется. Сердце Изабеллы с бешеной скоростью забилось в груди. Пульс в ямочке на шее затрепетал подобно крыльям бабочки, когда Воррик поцеловал жену, поласкал языком эту ямочку, слегка покусывая зубами.
      Изабелла в полузабытьи попыталась еще раз избавиться от этого наваждения, но Воррик снова и снова опалял ее поцелуями, пока до последней капли не вытеснил сопротивление из ее тела. Воррик нежно и страстно целовал щеки, глаза, волосы, губы, шею любимой. Нервы ее были натянуты, как струны, она покрылась испариной, а тело нестерпимо жаждало его.
      – Любимая, – хрипло прошептал Воррик, и жена слегка задрожала и простонала от этих слов, – любимая. – Он говорил ей что-то на уэльском языке, но его слова Изабелла понимала лишь наполовину. Ей так и не удалось постичь этот странный язык, но сейчас его слова в переводе не нуждались: смысл их был ей понятен. Это был язык любви – их любви.
      Изабелла тонула, умирала и одновременно оживала, что не могла поверить в это. Она превратилась в источник разных ощущений, чувственных эмоций, трепетавших рядом с ним, и уже не способна была думать. Изабелла могла только вдыхать, вкушать, осязать и не сразу поняла, что Воррик отпустил ее руки, предоставив им свободу, которую они так желали получить. Она даже не осознавала, что ее пальцы поползли вверх и переплелись с прядями пышных каштановых волос табачного оттенка. Ее руки обняли его за шею и привлекли поближе, когда он прикоснулся к ее лебединой шее, выгнувшейся ему навстречу, и Изабелла слегка вздрогнула от восторга и страха. Его поцелуи заставили ее почувствовать себя совершенно беззащитной перед ним. Могли ли эти зубы, что так нежно покусывали шею, впиться в ее плоть и перегрызть ей горло? Может быть, эти руки, которые так нежно и страстно ласкали, могли с такой же легкостью вырвать жизнь из ее тела?
      Воррик, как будто догадавшись о мыслях жены, властно сжал ее.
      – Моя, – прошептал он, – ты навсегда моя.
      При этих словах Изабелла вздрогнула. Сила, которую она чувствовала в нем, ошеломила ее, кружила голову, возбуждала в ней те дикие необузданные эмоции, которые не усмирит ни одна цивилизация. Плоть горела в огне, и этот жар окутывал теплом и сладостным блеском с запахом белых роз, который так нравился Воррику. Их губы снова встретились, пробуя и поглощая друг друга. У Изабеллы подкосились ноги, и если бы не сильные объятия Воррика, она бы упала.
      Потихоньку, незаметно, вся одежда спадала с нее с такой легкостью, как вздох, вырывающийся из ее тела. Одежда водоворотом сатина падала на пол к ее ногам до тех пор, пока Изабелла не оказалась совершенно нагой в его объятиях, – маленькая прекрасная богиня, которую готовы были бесконечно боготворить его руки и губы.
      Глаза Воррика поглощали ее тело целиком. Он приходил в восторг только от прикосновения к ее упругой и мягкой коже, к которой он так долго не прикасался. Воррик резко вздохнул, вспоминая каждый изгиб ее тела, каждый уголок, который он называл своим.
      Его. Только его. Навсегда его. Он никогда не позволит ей уйти. Даже в том случае, если Изабелла возненавидит его на всю оставшуюся жизнь, граф никогда не позволит, чтобы его любимая принадлежала другому. Его лесная нимфа, его русалка, которая околдовала своими бездонными серо-зелеными глазами, очаровала, как Сирена своими песнями, невидимыми волшебными нитями так крепко привязала Воррика к себе. Он любил Изабеллу и она была его. Только это и имело значение.
      Воррик наслаждался, лаская ее грудь, эти, словно вылепленные из гипса, округлости, которые всегда его так зачаровывали. Они были, как мрамор, настолько прозрачные, что он видел прожилки, по которым текла кровь Изабеллы. Их розовые почки расцветали и набухали, когда его ладони накрывали их, поглаживая по крошечным бутонам с чувственной медлительностью. От этих крошечных бутонов во все стороны разливались волны удовольствия. На мгновение Изабелла почувствовала внутреннее волнение, трепет в груди и сладостное ощущение, когда Воррик нежно провел пальцами по ее отвердевшим бутонам, от чего они поднялись еще выше.