Морз, Англия, 1490 год.
 
      Временами Изабелла закрывала глаза и вызывала в своем воображении массивные каменные башни Грасмера, четко выгравированные на бледно-голубом небесном фоне. Высоко над легкими, дымчатыми, безмятежно плывущими облачками теплым золотистым светом сияло солнце; оно било яркими лучами в решетчатые окна дома, которые, подобно граненому алмазу, отражали их тысячами пляшущих по покатому склону лужайки радужных отблесков. Живая изгородь из роз, белых роз, обвивающих окружавшую дом стену, была в полном цветении; Изабелла, задыхаясь от смеха, бежала по мягкой, только что скошенной траве.
      Именно так ей хотелось вспоминать все это, так, как было в молодости, когда крылья войны и любви еще не коснулись ее. Но вид сожженного и почерневшего Грасмера, от былой красоты которого остался один остов, всплывал и портил это дорогое ей воспоминание.
      Она и сама изменилась. Горькие раны навсегда оставили в ее сердце и душе шрамы.
      В ее прошлом были темные двери, которые оставались закрытыми даже тогда, когда шаги воспоминаний подводили вплотную к ним. Есть места, в которые она никогда не вернется, хотя в своем сердце навсегда сохранит любовь к ним: Рашден – замок ее брата, и особенно – Грасмер. В этих местах Изабеллу преследовали призраки: беспечно смеющиеся или мрачно-озабоченные лица любимых ею людей. Для нее они оставались живыми, хотя давно лежали в могилах, и она могла прочесть высеченные на гранитных плитах некоторые имена и даты, смытые дождем или поблекшие от времени. Не умерли для нее и те, что навсегда остались лежать в вырытых наспех могилах.
      Нет, она не могла забыть всех тех людей, которые жили рядом с нею, страстно любили и ненавидели. Образы этих людей неотступно преследовали Изабеллу, прежде всего в уголках ее прошлого.
      Конечно, были и другие места, где ее настигали воспоминания, и от них Изабелла не могла избавиться. Одним из таких мест был Вестминстер. Там, как на выцветших гобеленах, проплывали у нее перед глазами неясные силуэты прошлого, которые оживали, как будто в них вдохнули новую жизнь. Ее воображение рисовало, что она снова преклоняет колени при Дворе перед королями и королевами: Эдуардом – одним из трех владык, затмившим их всех и правившим до тех пор, пока его терпимость не нанесла ему тяжелый урон, взыскав с него плату, дорого стоившую Англии. Но он этого не узнал. К тому времени король уже лежал в холодной могиле, оставив лишь воспоминания о себе как о человеке с симпатичным лицом, но ведшем распутный образ жизни и сотрясавшемся от хохота над некоторыми веселыми шутками, которые отпускала его грубоватая возлюбленная Джейн Шор, и которые презрительно игнорировала королева Елизавета. Прекрасная, загадочная Бесс Вудвилл, интригами проложившая себе путь к короне. Она держала короля под башмаком. Жесты молодой королевы были изящны и грациозны, а холодный смех ее журчал серебристой россыпью горного ручейка. Поговаривали, что она сошла с ума и теперь находилась в женском монастыре, где навещала ее лишь внебрачная дочь Эдуарда Грейс. Изабелла содрогнулась при этой мысли, понимая, что даже высших мира сего могло затянуть в омут ада. Бесс пожинала плоды своих интриг, амбиций и ненависти к Ричарду.
      Ричард. Милый Ричард, которого Изабелла любила так беззаветно и которого защищала с такой непоколебимой преданностью, пониманием и верой в этого человека, чего не хватало многим другим. До сих пор историки окунали перья в чернильницы, чтобы очернить его как личность. Она читала их заметки, и ей страстно хотелось крикнуть в опровержение:
      – Нет! Тысячу раз нет! Он не был ни горбуном, каким его изображали карикатуры, ни противным карликом, ни уродливым чудовищем. Это несправедливо и жестоко! Правда, он не был сияющим божеством, как большинство Плантагенетов, а был всего лишь мрачным и угрюмым молодым человеком, поплатившимся жизнью за свои пристрастия. Да, правое плечо у него оказалось более развитым, чем левое, но это из-за того, что в боях ему приходилось размахивать тяжелой секирой, а в остальном он ничем не отличался от других людей. Ричард – самый лучший из мужчин – и королей. Ему следовало бы жить.
      Но Ричард убит в битве при Маркет Босворзе, и его место занял Генрих. Бесстрастный, расчетливый Генрих, которому следовало бы умереть вместо…
      «Нет, такие мысли равносильны государственной измене», – резко напомнила себе Изабелла.
      Бог накажет ее, как, по словам некоторых, он наказал Ричарда, отобрав у него любимую Анну, которая везде и всегда следовала за ним, как тень, прервав ее жизнь в самом расцвете молодости. Изабелла сидела у постели больной королевы, держа в своих руках ее тонкую дрожащую руку, и прятала носовые платки, пропитанные кровью, выходившей из легких Анны, чтобы об этом не узнал Ричард. Со смертью Анны свет жизни померк для него. Да, он умер еще задолго до битвы при Маркет Босворзе, задолго до того, как пришел Генрих, чтобы вырвать королевскую корону.
      Это был Генрих Тюдор, женившийся на дочери Эдуарда Елизавете, тихой Бесс, которая была так непохожа на свою мать, тоже носившею это имя. Вместе они основали династию, построенную на крови, пролитой теми, кто правил до них.
      Очень многие из тех, кто повернул историю вспять, были мертвы, и время стерло и исказило воспоминания о них. Властный граф Уорвик – «властелин», как его называли, пал в битве при Барнете. Бывшая королева Маргарет доживала свой век в крайней нищете, забытая всеми, в каком-то полуразрушенном замке во Франции. Ее муж, бывший король, тоже Генрих, был убит в Тауэре, как доносили слухи. Его светлость герцог Кларенский, Георг Плантагенет, тоже заточенный в Тауэр, утонул в бочке с мальвазией. Лорд Антони Вудвилл, граф Риверс, бывший фаворит короля, был обвинен в измене и казнен. Маркиза из Дорсета Томаса Грея, ведшего беспутный образ жизни, следовало повесить за предательство, но вместо него погиб вместе с графом Риверсом его брат Ричард Грей. А его светлость герцог Бекингемский, Гарри Стеффорд, жизнерадостный Бекингем, поплатился своей головой, оказавшись на плахе под топором палача, который до последней минуты боялся исполнить свой долг.
      Большинства из тех, кого любила и ненавидела Изабелла, уже не было в живых – они стали жертвами безжалостных интриг и козней людей властолюбивых и тщеславных.
      Только Генрих Тюдор уцелел, тот самый осторожный, подозрительный Генрих, теперь восседающий на троне, где когда-то сидел возлюбленный Изабеллы Ричард. Гражданская война, которая войдет в историю как война Алой и Белой роз, закончилась: белая роза Йорка и красная роза Ланкастера соединились в одном гербе Генриха Тюдора. Мир, наконец-то, пришел в Англию.
      «Но надолго ли? – размышляла Изабелла, глядя на убегающий в бесконечность горизонт. – Люди по-прежнему осмеливались плести интриги и разрабатывать планы, а тени Тауэра были совсем рядом…» Изабелла вздрогнула от этой мысли, вспоминая.
      На какое-то время Изабелла была в безопасности за этими серыми каменными стенами, хозяйкой которых она теперь стала, и где всегда ее мог защитить могущественный меч супруга. Она много раз видела его лезвие, сверкавшее в сражениях, видела, как сталь меча с быстротой молнии наносила меткие и сокрушительные удары. А потом Изабеллу обнимали эти сильные руки, державшие меч, но эти руки были любящими и нежными. Изабелла на миг представила, как его чувственный рот, который иногда мог скривиться в презрительной усмешке, нежно целует ее губы в темноте, желая прогнать изводивших душу призраков. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, она вспыхивала от его прикосновений, сдаваясь во власть сильного тела, защищавшего ее от всего на свете, кроме него самого.
      Изабелла перевела взгляд на стоявший поодаль замок. Супруг будет ждать ее там, как всегда. Сейчас, казалось, она видела его высокую стройную фигуру: он искал ее. Наконец, лорд заметил Изабеллу и замедлил шаг. Муж не станет нарушать ее уединения, если она этого не захочет. Лорд знал, что в какие-то моменты ей необходимо побыть одной, и относился к этому с пониманием.
      Изабелла еще раз окинула взглядом поросшие вереском пустыри и обдуваемые всеми ветрами пространства. Голоса призраков стихли, как будто она слышала их в последний раз. Она надеялась, что так оно и будет, ведь ей пришлось так много выстрадать – только лорд знал об этом: именно на его плечо она опиралась, именно в его любви черпала силы…
      Затрепетав, Изабелла подобрала юбки и побежала к мужу в его распахнутые объятия.
      – Посмотри, мама! – ребенок какой-то крестьянки указал на Изабеллу пальцем. – Ведь это хозяйка замка. Правда, она красивая? – это было сказано с благоговейным трепетом.
      – Да, это бесспорно, дочка. Но, к сожалению, она – колдунья. Перекрестись, Молл, и помолись за душу бедной женщины.
      – Не вздумай этого делать, Молл, – упрекнул мужской голос. – А ты придержи язык, Нелли Симмс! – это относилось к матери ребенка. – Госпожа – колдунья не больше, чем ты!
      – Нет, молодая госпожа совсем не похожа на колдунью, – согласился женский голос.
      – Нет? Тогда как прикажешь понимать этого хищника, Сара Планкетт? Эта дьявольская птица всегда восседает у нее на плече и с ненавистью смотрит на всех. Дикая птица не может себя так странно вести! Скорее всего, этот хищник – ее старый приятель и теперь с нею заодно.
      – Если бы в тебе было больше здравого смысла и меньше зависти, ты бы не говорила так. Сокол у госпожи чуть больше года. Однажды, когда я у нее спросила, она рассказала мне о нем. Сокол сломал крыло, а она вылечила его и за время лечения приручила. Госпожа – самая добрая женщина из всех, кого я знала. Не она ли приходила к тебе и всю ночь сидела с твоим Денни, когда у него была лихорадка, совершенно не думая о том, что тоже могла заразиться, хотя сама только что едва оправилась после болезни? Она спасла ему жизнь, а ты советуешь Молл перекреститься, как будто госпожа – ведьма. Стыдись, Нелли Симмс!
      Женщина виновато покраснела.
      – Ну, а если она нормальная, – неохотно промямлила Нелли, – тогда чего бродит здесь, как потерянная? Объясни мне, Сара Планкетт.
      Сара жеманно фыркнула, как будто была посвящена в какую-то тайну, неизвестную другим.
      – Это трагичная история, Нелли Симмс, и не для таких, как ты, которые будут слушать и насмехаться. Но госпожа в своем уме, – и она с сожалением покачала головой. – У нее, бедняжки, ума более чем достаточно.
      Нелли недоверчиво хмыкнула.
      – Ну, если бы у меня был такой мужчина, как лорд, – заявила она так, как будто и впрямь могла заиметь при желании такого мужа, – я бы не стала терять время на раздумья о прошлом, не бродила бы по окрестностям, как потерянная, – это уж точно.
      – Но, мам, папа говорит, что ты вообще не бываешь дома, – простодушно вставила Молл.
      – Закрой рот, Молл Симмс! – сердито набросилась на нее мать. – Ты еще слишком мала, чтобы позволять себе такие вольности в обращении со старшими. Бесстыжая. Я отшлепаю тебя по месту, откуда ноги растут, если ты будешь так себя вести, и уши тебе надеру, чтобы ты не подслушивала то, что тебе не положено.
      – Вот что я скажу тебе, Нелли Симмс! – резко сказала Сара, когда Молл вначале стала всхлипывать, а потом завыла после такого грубого выговора, сделанного матерью. – Ты просто злишься, потому что лорда не интересуют твои хитрые уловки. Ты лебезишь перед ним. Нет, не пытайся отрицать, потому что не только я это заметила. Моли Бога, женщина! Тебе следует прекратить все эти глупости. Всем известно, что лорд не обращает внимания ни на кого, кроме своей госпожи. Посмотри на них! – Крестьянка кивком указала туда, где стояла Изабелла в объятиях мужа. Она с нежностью смотрела на него и лицо ее светилось от счастья, а лорд с любовью улыбался ей. – Любой подумал бы, что они – новобрачные, и это после стольких лет совместной жизни! – восхищенно заметила Сара, потом задумчиво вздохнула и уголком фартука смахнула накатившие на глаза слезинки.
      – Это лишний раз доказывает, что Изабелла – колдунья, – Нелли победоносно и самодовольно ухмыльнулась. – Только ведьма могла так околдовать лорда, что он всегда сохраняет верность ей. О, когда-то он был мужчиной к услугам дам, но, конечно, до нее. Она околдовала его – вот в чем дело.
      Нелли Симмс очень удивилась бы, узнав, что именно в этот момент лорд думал о том же. Тихо и полушутя он высказал свои мысли вслух Изабелле:
      – Крестьяне думают, что ты – колдунья, моя милая. Это правда? Ты и в самом деле околдовала меня, а, может, подмешала мне в вино какое-то зелье? Клянусь, что с каждым днем ты становишься все прекраснее, а я, каждый раз глядя на твое очаровательное личико, понимаю, что люблю тебя все больше. Трудно поверить, что мы прожили уже столько лет. Ох, милостивый Боже! Что я такого сделал, что заслужил в награду тебя, любимая?
      – Это я должна задать такой вопрос, мой господин, – ответила Изабелла, и ее взгляд вдруг затуманился и ушел куда-то далеко от горы, на которой они стояли.
      Лорд всегда читал все ее мысли и настроения, как свои собственные.
      – Это всего лишь призраки, Белла, – осторожно напомнил он, – их образы померкнут со временем.
      – Я знаю. Уже сейчас образы этих людей тускнеют и угасают, мой повелитель, как оплывающие в темноте свечи. Пытаюсь удержать их, но они ускользают от меня…
      – Пусть уходят, дорогая. Пора. Ты всю жизнь Скорбела по ним. Им бы этого не хотелось.
      – Знаю, – вдруг она крепко прижалась к нему и с мукой в голосе – воскликнула: – Очень много, мой милый…если бы их было не так много! И все же я не пожертвовала бы ни днем нашей жизни с тобой, чтобы число их уменьшилось! Ах, грешная я, грешная!
      – Нет, Белла, всего лишь – честная. Все мы ценим жизнь и особенно – когда мы любим, – он взял ее руку. – Пойдем. Позволь мне разогнать эту тень, омрачившую твой взгляд. Ты создана не для страданий.
      Лорд повел ее в укромную рощицу, приютившуюся в лощине, и там положил на летнюю полевую траву. Сокол на плече Изабеллы раздраженно нахохлился, когда его потревожили, и, перелетев на ближайшее дерево, сел там, настороженно посматривая на свою хозяйку. Он бросится ради нее в смертельную схватку, если понадобится, но сокол знал, что господин не причинит Изабелле вреда. Когда супруг смотрел на нее, на его лице появлялось нежное выражение. Она была такой хрупкой, такой прекрасной. Ее глаза, напоминавшие спокойную гладь моря, казались слишком большими на лице, так исхудавшем после долгой болезни. Хотя ее тело, наконец, исцелилось, в душе у нее все же остались тоска и печаль, глубоко трогавшие его.
      «Она всегда была такой чувствительной, такой ранимой, – думал лорд. – Это плата за ее неистовые пристрастия». Он рассматривал руку жены, которую держал в своей руке, восхищаясь, какой она была маленькой и изящной, а запястье было таким тонким. И хрупким. Именно такой считал он Изабеллу: хрупкой и нуждающейся в защите, хотя в прошлом она часто защищала себя не хуже любого мужчины.
      Муж задержал поцелуй на ее ладони, потом прижал ладонь к своей щеке.
      – Белла, – прошептал он.
      Ему не надо было говорить еще что-то. Белла уже расшнуровывала платье, с готовностью, но слегка смущаясь, освобождалась от одежды. Несмотря на то, что он был ее мужем, Изабелла всякий раз смущалась, зная, что она желанна для него: хотя и считала себя сильной женщиной, супруг был сильнее ее, и особенно остро она чувствовала это в минуты близости, когда, вскрикивая, сдавалась ему во власть. Казалось, что она беспомощна перед ним. Он был для нее таким желанным, что ей было трудно подобрать слова, чтобы выразить это. В прошлом Изабелле пришлось столько выстрадать, что даже теперь она с трудом верила в то, что муж любил ее, только ее одну, с такой страстностью, сила которой была неподвластна даже времени.
      Лорд сбросил с себя одежду, потом мягко улыбнулся и еще раз слился с ней в единое целое под тенью старых, искривленных временем дубов и раскидистых тисов.
      – Белла, любимая…
      Его слова успокаивали ее. Она так нуждалась в них. Потом он нашел своими губами желанные губы, поцеловал один дрожащий уголок и слегка очертил языком контур ее губ, прежде чем востребовать их целиком. Делал он это нежно и робко, как в первый раз, когда она была девушкой, которой нужны были сдержанные и осторожные ласки и слова. С нежностью супруг поцеловал ее, потом приоткрыл губы языком, проникая вглубь. Его язык устремился вперед, вкушая внутреннюю сладость и заставляя ее задрожать от вспыхнувшего вдруг желания. Она почувствовала возбуждение, вызванное сотрясающим тело волнующим предчувствием. Изабелла приглушенно простонала. Она потянулась, чтобы крепче обнять мужа, и положила одну руку на затылок, откуда его волосы спадали густыми мягкими волнами. Притянув его поближе, прильнула к губам любимого в безудержном желании. У него она черпала силы, он был ее маяком и пристанищем во время любых бурь. Призраки прошлого исчезали, когда лорд был с ней.
      Его язык так тесно сплетался с ее языком, что сердце у нее гулко застучало. Виток за витком Изабелла следовала за его языком, губами и зубами, поглощавшими и увлекавшими ее за собой в горячее волнующееся море, и она ничего не имела против. Изабелла лихорадочно отвечала на его поцелуи, пока им не стало трудно дышать, и она почувствовала прижавшуюся к ней отвердевшую плоть – свидетельство мужского желания – когда он наполовину покрыл ее своим телом, в то время как руки продолжали ласкать. Супруг осыпал любимую страстными поцелуями, прожигая губами, как каленым железом, путь по бархатной коже лица. Он поцеловал ее глаза, обрамленные невероятно длинными ресницами, отбрасывающими на щеки тени в форме полумесяцев. Муж прошептал Изабелле на ухо слова любви, и та почувствовала его легкое дыхание, а язык, едва коснувшись маленькой ушной раковины, привел ее в восторженную дрожь. Он запутался пальцами в густых волосах, зарываясь лицом в длинные шелковистые пряди, вдыхая в себя исходивший от нее тонкий запах роз…
      Розы. Всегда розы. Белые розы.
      Для Изабеллы – только белые розы. Из-за них она получила свое имя. «Розой Восторга» называли Изабеллу придворные льстецы, добиваясь руки красавицы. Ее путь был усыпан тысячами букетов из белых роз. Их бросали к ногам Изабеллы в знак любви и восторга, но завоевать ее сердце смог только лорд.
      Он ликовал, вспоминая тот счастливый день, и осознание этого еще больше разжигало его страсть. Увлекшись, его губы скользнули к быстро пульсирующей ямочке на шее – чувствительному месту над ключицей – и потом к груди, округлой и упругой, слегка набухшей от его прикосновения. Завладев прелестными холмиками, он ласкал и возбуждал их, пока они не откликнулись болью желания. Крошечные выступающие бутоны отвердели и зарделись от смущения, умоляя, чтобы к ним прикоснулись, почувствовали их вкус, завладели ими. Его губы коснулись одной, потом другой груди, нежно посасывая и слегка покусывая зубами маленькие цветущие бутоны и придерживая их для языка, от легких прикосновений которого они набухли еще больше.
      Изабелла сделала резкий вздох, почувствовав на разгоряченной плоти прилив возбуждения. И в этот момент из нее вырвался протяжный стон.
      – Мой лорд, мой любимый, – выдохнула она.
      – Белла… – глухо прохрипел в ответ ей лорд. Лорд, как обычно, не мог оторваться от ее груди, потому что был очарован ею. Он был убежден, что никогда не видел такой красиво очерченной округлости. Кожа на груди была настолько нежной и прозрачной, что муж видел тончайшие голубые вены, в которых пульсировала ее жизнь. Эти белые холмики вмещались в его руке, ласкавшей их, и плавно переходили во впадину, по которой, как по долине, крался его язык, зовущий и манящий, вновь и вновь возвращающийся к соскам. Язык приятно возбуждал эти маленькие упругие бугорки, в восторге обвивался вокруг них так, что от сосков во всех направлениях отходили горячие волны. Изабелла почувствовала, как по ее телу заструился поток, принесший изголодавшейся плоти несказанное удовольствие, и она всем своим существом устремилась ему навстречу.
      Изабелла ощущала, как губы супруга стали спускаться по ее податливому телу, опаляя все на своем пути. На этом теле не было такого участка, который бы он не знал, но ему хотелось вновь открывать его для себя: бока, которые он частенько шаловливо щекотал по утрам, стройную талию, бедра, трепетно раскрывавшиеся для него по собственному желанию, выступы коленей, плавные изгибы икр… ее щиколотки… стопы.
      Лорд приподнял одну изящную ножку Беллы, поднес ее к губам и поцеловал. Затем он перецеловал все пальцы, имевшие привкус травы и полевых цветов, по которым они ступали. На мгновение его взгляд, полный горячего желания, задержался на ее лице. Голова Беллы была запрокинута, глаза закрыты, губы приоткрыты в немом восторге. На какое-то мгновение сердце за мерло у него в груди, а потом бешено заколотилось с новой силой. Лицо любимой выражало нескрываемое желание, и ему страстно захотелось владеть ею. Это выражение ее лица принадлежало только ему. Ни один мужчина никогда не увидит его. Лорд убил бы любого, кто хотя бы осмелился попытаться это сделать. Изабелла принадлежала ему – и только ему.
      Изабелла почувствовала на себе его испытующий взгляд, ресницы дрогнули и она открыла глаза. Их взгляды встретились, сомкнулись. Наступил момент, когда время, казалось, на мгновение приостановилось. Их дыхание прервалось, потом они снова неровно задышали, и Белла отвернулась, не выдержав его любопытного взгляда.
      «Она такая застенчивая, – подумал лорд. – Ей хочется скрыть от меня сокровенные мысли, но Белле это никогда не удается. Она моя до последней клеточки».
      Лорд упивался победой: любимая женщина страстно желала его.
      Руки мужчины потянулись вверх. Медленно – медленно он прошелся пальцами по внутренней стороне ее бедер, потом с тихим стоном склонил голову к мягким завиткам между ног. Он прильнул губами к сладкой влаге ее женского начала, и его язык искушал и умолял. От этого интимного прикосновения у Изабеллы перехватило дыхание. Там, куда устремился его язык, ее охватила обжигающая боль, которая разрасталась со сверхъестественной быстротой. Желание почувствовать в себе эту горячую мужскую плоть было ошеломляющим, затмевающим все, кроме него, ее любимого.
      Почувствовав желание Беллы, пальцы супруга скользнули внутрь, на мгновение удовлетворяя страсть любимой женщины медленными вибрирующими движениями. Затем он снова ласкал языком клитор, пока не почувствовал глубоко внутри небольшие толчки, неудержимо рвущиеся наружу. Она вдруг выгнулась под ним, притянув его руками ближе к себе, затем слегка напряглась и, сделав резкий вздох, застонала в экстазе, держащем мужчину во власти женских чар до полного расслабления. Потом он неторопливо проложил дорожку из поцелуев обратно к губам и привлек Изабеллу поближе, в предвкушении затаив дыхание, когда она стала «исследовать» его тело так же, как он только что изучал ее. Изабелла боготворила своего супруга, как и он ее, потому что в прошлом ее муж тоже много страдал. Может быть, когда-то они были половинками, безумно стремившимися найти что-то, что соединило бы их в единое целое. Они нашли себя в любви и заботливо оберегали ее, наслаждаясь друг другом, отдавая столько же, сколько получали друг от друга – и даже больше.
      Руки Беллы ласково и изумленно скользили по телу мужа. Она удивлялась и трепетала, думая о том, что лорд принадлежит только ей. И никому больше. Изабелла легким движением провела по спутанным волосам, покрывавшим загорелую грудь мужа. Ей нравилось ощущать их мягкость и шелковистость, составлявшую контраст с его твердым плоским животом, кое-где отмеченным зиявшими белизной на фоне загорелого тела шрамами, полученными в боях. Ее рука, преднамеренно возбуждая его, скользила все ниже, к мускулистым мощным бедрам и мужскому началу. Лорд задрожал от удовольствия, когда Изабелла, дразня и мучая его, проходилась пальцами по знакомому телу, пока, наконец, не взяла отвердевший ствол руками и начала медленные движения. Казалось, что прошла целая вечность, когда ее губы сомкнулись на нем, а язык закружился в восхитительном водовороте, – у него перехватило дыхание, и он вскрикнул от наслаждения. Сейчас для него существовала только она одна, и все, что происходило между ними, принадлежало только им двоим.
      Лорд не выдержал. Он ухватился за спутанную копну ее локонов, и когда она приподняла голову, чтобы взглянуть на него, застонал:
      – Моя любимая…
      Изабелла улыбнулась, а супруг подтянул ее повыше, повернул на спину и развел бедра. Он настойчиво прокладывал себе путь между ее ног, затем медленно вошел в нее, неторопливо продвигаясь и погружаясь в манящее тепло. Его решительное нападение заставило Изабеллу затаить дыхание, а потом восхищенно вскрикнуть. Выходя из нее с такой же томной неспешностью, он снова возвращался туда. Вдруг, без предупреждения, лорд схватил ее за прядь свободно рассыпавшейся по плечам шелковистой гривы и повернул к себе, навстречу своим губам. На этот раз он требовательно и стремительно вошел в нее до конца. Его неистовость привела ее в восторг. Изабелла подалась вперед, желая снова и снова чувствовать в себе его движения, быстрее и быстрее подмахивая бедрами, пока его руки не приподняли ее за ягодицы, и он беспощадно набросился на нее, быстро доведя до оргазма. Вскоре и лорд, тоже почувствовав облегчение, содрогнулся и затих.
      Их трепетные тела медленно соскользнули на землю, и воздух зазвенел от пронзительного, слившегося в один, вздоха. Лорд отвел с лица Изабеллы прядь волос и поцеловал ее.
      – Белла, любовь моя… – прошептал муж.
      Для Изабеллы этого было достаточно. Она вздохнула от счастья, уютно свернувшись в колыбели его рук, положив голову ему на плечо. Призраки, бередившие ей душу, пропали. Сейчас в целом мире для нее существовал только ее муж.
      Изабелла лежала в объятиях супруга, прислушиваясь к его мирному дыханию во сне: одной рукой он обнимал ее, прижимая к себе. Интимность этого момента позволила Изабелле почувствовать такую же удовлетворенность, какую она испытывала, занимаясь любовью с супругом. Пока муж спал, он казался ей таким же беззащитным, какой она сама была только что перед ним, и было так уютно и спокойно лежать на его плече.
      Она нежно поцеловала мужа в губы, потом осторожно, чтобы не потревожить его сон, встала. Бросив нежный взгляд на спящую фигуру, Изабелла чуть заметно улыбнулась. Как же она любила своего лорда! Он был всегда связан с нею одной судьбой. Она знала это с того момента, когда впервые заглянула в его глаза.
      Память вернула ее назад… к самому началу.
      «Сколько же лет прошло с тех пор? – думала Изабелла. – Сколько лет прошло с того дня, когда в Рашден верхом на лошади приехал лорд, и я впервые увидела прекрасного рыцаря, его обаятельное лицо?»
      Небо потемнело. Похоже было, что собирается дождь, но Изабелла не обратила на это внимания, так как она шла ко вновь поманившему ее пустырю. Со стенанием пронесся ветерок, всколыхнувший высокую траву и зашелестевший листьями старых дубов и тисов, но Изабелла не слышала этих звуков. Она погрузилась в раздумья, и мысли увели ее далеко от вересковых зарослей, по которым она бродила, вспоминая.
      В ее мыслях была весна, и она, пятилетняя девочка, находилась в замке своего брата…

       Замок Рашден, Англия, 1470 год.
 
      Двое маленьких обитателей замка Рашден, веками служившего домом известного рода Эшли, переминаясь на высоком стуле, с любопытством смотрели сквозь щель, выходившую в большой зал замка. Маленькая Изабелла для безопасности держалась за руку брата Гильберта – единственное, что она осмелилась сделать для своего утешения. Ей очень хотелось прижатьса к нему потеснее, чтобы избавиться от преследовавшего ее весь день дурного предчувствия, но она боялась помять только что отглаженные складки парчового платья. Девочку предупредили о последствиях на случай, если она изомнет свой наряд, и у нее не было желания проверить, действительно ли Алиса, ее нянюшка, осуществит свои страшные угрозы, о которых так страстно говорила утром.
      Несмотря на то, что ее внимание было поглощено щелью, в которую они по очереди подглядывали, девочка время от времени боязливо оглядывалась, чтобы убедиться, не вспомнил ли кто-нибудь об их присутствии, потому что детям строго приказали оставаться в своей комнате, пока за ними не пошлют. Но никто не приходил. Все были слишком заняты подготовкой к встрече лорда Персиваля Ренфреда, графа Оадбийского.
      При этой мысли Изабеллу охватила паника, и она, подавив подступившее к горлу рыдание, крепко сжатым кулаком яростно потерла глаза, чтобы избавиться от жгучих слез печали, неожиданно заполнивших их. Ах, если бы только отец и мать были живы! Но лорд и леди Рашден умерли от какой-то ужасной изнурительной болезни, пронесшейся по деревне, и оставили Изабеллу и Гильберта одних на белом свете. Будучи единственными наследниками весьма богатого поместья Эшли, дети, естественно, стали подопечными короля, и их судьба, начиная с сегодняшнего дня, вверялась в руки лорда Персиваля, к приему которого все готовились с такой нервозностью. Именно лорда Персиваля Его величество назначил их опекуном, и Изабелла не сомневалась, что он окажется противным и злым.
      Почему у нее закралось такое предчувствие, ей было еще трудно понять. Изабелла была впечатлительным созданием и имела живое воображение, а так как никто не позаботился о том, чтобы рассказать ей хоть что-нибудь об их будущем опекуне, – она знала только его имя – ее необузданная фантазия нарисовала все самое-самое худшее. «Лорд, наверное, великан – людоед, – решила она, – поэтому все боятся говорить о нем». Нервное волнение суетившихся внизу слуг лишь подтверждало опасения девочки. У нее так сильно заурчало в желудке, что Изабелла даже испугалась: не заболела ли она. Это было бы катастрофой, потому что в таком случае она непременно испортит платье.
      Не прошло еще и нескольких месяцев, как ее родители лежали в могиле, и этот неожиданный и ошеломляющий поворот судьбы был невыносим для чувствительного молодого сердца Изабеллы. Казалось, что мир рушится вокруг нее, и она была бессильна предотвратить это. Изабелла понятия не имела о том, что существуют определенные традиции в подготовке к встрече гостей. Девочка не сомневалась лишь в том, что скоро приедет этот страшный незнакомец и станет управлять их жизнью.
      – Ах, Гил, что с нами станет? – жалобно спросила она, осторожно пожимая руку брата, чтобы убедиться в том, что он – реальный, и что его пока у нее не отобрали.
      Мальчик хотел сказать ей что-нибудь в утешение, какие-нибудь слова, которые Изабелле так хотелось услышать, но он был напуган так же, как и она, поэтому не знал, что ответить.
      Гильберт слегка поерзал на жестком стуле, осторожничая, чтобы белоснежный шелковый дублет, аккуратно подтянутый ремнем на талии, остался таким же чистым и накрахмаленным, каким он его надел. Гила тоже строго предупредили, чтобы не испортил одежду, и, будучи исполнительным мальчиком, он строго следовал совету своего наставника, господина Джексона.
      – Я не знаю, Белла, – наконец, ответил ей брат с таким же, как у нее, мрачным выражением лица.
      – Это ужасно… это ожидание, – со вздохом сказала Изабелла.
      – Да, но дольше ждать нам не придется, сестричка. Неужели ты не слышишь, как караульные провозглашают о прибытии лорда Оадби?
      – Да, но лучше бы я не слышала, – ответила она брату, испуганно сосредоточив свое симпатичное личико. – Ах, Гил, зачем ему надо сюда приезжать? Почему мы не можем жить так, как раньше?
      – Потому что мы – подданные короля.
      – Но я не понимаю, почему. В Рашдене есть другие дети, чьи родители умерли от болезни, но Его величество не посылал никого, кто бы о них заботился.
      – Родители этих детей – простые арендаторы, Белла, – деликатно напомнил ей Гил. – Мы же – титулованные, сестричка, – заявил он, как будто это все объясняло, и, действительно, объяснило бы, будь Изабелла чуть постарше. – Теперь я – хозяин Рашдена, а ты – хозяйка.
      Изабелле было странно представить себя на месте своей любимой мамы, и девочка страстно запротестовала, со всей горячностью и уверенностью, свойственным молодости.
      – В таком случае я бы хотела быть бедной и простой.
      Больше не было времени что-либо сказать, так как тут же тяжелые дубовые двери замка широко раскрыли, и лорд Оадби въехал под поклоны и реверансы слуг. Рядом с ним сидела женщина такой поразительной внешности, каких Изабелла ни разу не видела, и все ее прежние опасения были забыты, так как она с изумлением и подозрением уставилась на это причудливое создание, которому ее мать не позволила бы и шагу ступить за ворота замка.
      Леди Беатрис Биггз, графиня Шрутонская, была одета в платье, ужасней которого Изабелла еще не видела. Ярко-розового цвета, оно было настолько открытым, что небольшая выпирающая грудь графини, казалось, вот-вот выскочит из декольте, и, к тому же, из него были видны верхушки темно-коричневых сосков. На ней была развевающаяся зеленая накидка, отороченная золотистым кружевом, и золотой пояс, безвкусно и вычурно украшенный изумрудами. Шею и запястья украшали ожерелье и браслеты из того же драгоценного камня, который сверкал также и в тяжеловесных серьгах, оттягивавших уши. На тщательно уложенных черных локонах громоздилась высокая, как шпиль, шляпа, с которой ниспадало море зелено-розовых ленточек. Более близкое изучение показало, что лицо леди Биггз не очень привлекательно, но тщательно накрашено с целью произвести впечатление загадочной таинственности. Ее поблескивающие темные глаза, казалось, искусно выделены, умело подведенные черной краской и оттененные светло-зеленой пудрой. Тонкие губы леди, напоминавшие лепестки роз, были недовольно надуты, а нос высокомерно вздернулся, когда она вскинула голову и огляделась вокруг, чтобы удостовериться, что ее появление оказало должное впечатление. Убедившись, что так оно и есть, леди Биггз сверху вниз взглянула на лорда Оадби (так как была на целую голову выше его) и с легким намеком на улыбку игриво похлопала его веером.
      – Ха, Перси, – защебетала она, – здесь так же мрачно, как в темнице.
      Изабелла и Гильберт задохнулись от возмущения и сжались, услышав, что это высказывание относится к их старинному дому. Замок стоял еще со времен Вильгельма Завоевателя и был одним из лучших замков во всей Англии.
      – Извините, мадам, – заговорил сэр Линдел, делая вид, что не понял значения сказанного, – но мы еще скорбим по усопшим графу и графине Рашден.
      Женщина, кажется, поначалу удивилась, но потом, придя в себя, недовольно посмотрела на седого рыцаря и ответила:
      – Ах, да, конечно, – и холодно отвернулась, как будто догадавшись, что сэр Линдел счел ее недостаточно очаровательной, что соответствовало истине.
      Пожилой человек, действительно, остался крайне недоволен опекуном, назначенным королем, и отметил, что госпожа лорда Оадби, леди Шрутон, еще менее привлекательна. Не в первый раз после смерти графа и графини Рашден сэр Линдел задумался над судьбой Изабеллы и Гильберта. Едва он вошел во двор, как тут же заметил подсматривающих через щель детей и понял, что они пришли в отчаяние, увидев своего опекуна.
      Лорд Оадби настолько отличался от отца детей, что было просто невозможно не сравнить их не в пользу первого. Граф Рашден был высоким привлекательным мужчиной, чье великодушие с домочадцами и арендаторами не знало границ. Он управлял имением и подданными с величайшей добротой и пониманием, порой был строг, но справедлив. Граф хорошо относился к своим землевладельцам и уважал их жен. Ни одной женщине в графстве Рашден не надо было бояться быть изнасилованной или обесчещенной, пока был жив старый лорд. Он нежно любил свою жену и ни разу не опустился до того, чтобы ударить ее, даже в гневе, а те, кто не платили своим женам той же монетой, вскоре оказались нежеланными гостями в замке.
      В отличие от него, лорд Оадби был приземистым и дородным, с лысеющей головой и маленькими похотливыми глазками, большим красным носом, цвет которого, сэр Линдел не сомневался, выдавал чрезмерное пристрастие к спиртному. Вырядившись, как на карнавал, лорд Оадби был одет в малиновый сатиновый дублет, отделанный серебром. Его толстые, как столбы, ноги были обтянуты зелеными чулками, а на ногах – малиновые туфли с загнутыми вверх мысами, с которых свешивались крохотные серебряные колокольчики, звеневшие, когда он семенил ногами несмотря на тучную фигуру и размахивал обильно надушенным белым, кружевным носовым платком, который держал в руке.
      Сэр Линдел не сомневался, что лорд Оадби очень богат и имеет положение при дворе, иначе он вряд ли бы смог стать опекуном детей; но, тем не менее, это не произвело на преданного своим бывшим господам рыцаря должного впечатления. Он вздохнул и покачал головой. Старый охранник боялся, что все худшее еще впереди, так как не думал, что лорд Оадби будет таким же справедливым хозяином, каким был усопший граф. Похотливый взгляд поросячьих глазок нового хозяина оценивающе окидывал служанок, и, как толстый павлин, он с важным видом расхаживал и прихорашивался перед ними; и впервые за свою долгую жизнь в замке, сэр Линдел увидел страх на лицах девушек. Он молча поблагодарил Бога за то, что Изабелле было всего пять лет.
      Дети наверху еще крепче взялись за руки и с тревогой посматривали друг на друга.
      – Ох, Гил, этот человек еще ужасней, чем я его представляла, – со вздохом сказала Изабелла, потому что от нее не ускользнуло, как, обычно дружелюбные, на этот раз служанки уклонялись от оценивающих хищных взглядов лорда Оадби. – Да еще эта противная женщина рядом с ним! Гил, как ты думаешь, это его жена.
      – Нет, – ответил Гил, который, будучи сообразительным мальчиком, почерпнул много сведений из разговоров среди рыцарей замка. – Она всего лишь его проститутка, Изабелла. Какой позор! Он привел сюда ПРОСТИТУТКУ на место нашей матери!
      В глазах детей это было еще большим оскорблением, чем то, что было сказано об их доме: мать все считали самой красивой и грациозной среди знатных дам, и дети ее горячо любили.
      – Ах, Гил! – снова жалобно заскулила Изабелла. В ее глазах были стыд и гнев от бессилия перед фактом осквернения памяти матери. – Что нам делать?
      – Ничего, Белла, – ответил брат дрожащим от гнева голосом, решительно стиснув зубы. Лицо мальчика вдруг омрачилось от ненависти. – Мы ничего не можем поделать, милая сестренка. Но, обещаю тебе, что когда-нибудь заставлю этого ублюдка заплатить за оскорбление, которое нанес он нам и нашим близким. Клянусь!
      – Ты не одинок, брат, потому что всегда и во всем я с тобой. Мы должны исполнить обещание, – решительно произнесла Изабелла, еще крепче сжимая его руку, – только вместе противостоять этому дьяволу, который пришел в нашу жизнь, и никогда не забывать сегодняшний день.
      – Решено. Скрепим клятву кровью, Белла, – потребовал мальчик, вытаскивая из-за пояса свой драгоценный столовый нож.
      Изабелла достала из-за пояса свой собственный нож и порезала ладонь, прижав ее потом к ладони брата.
      – Клянемся! – в один голос сказали дети. – Пусть будет так!
      И с этого момента между ними зародились узы, которыми они должны были быть связаны всю оставшуюся жизнь.
      Потом, когда Изабеллу и Гильберта позвали в зал, чтобы представить им их опекуна и новую госпожу, непокорность, ранее овладевшая детьми, была тщательно спрятана под маской смирения на их лицах. Когда детей представляли, Изабелла присела в реверансе, а Гил отвесил легкий поклон – вежливо, но без почтения.
      – Ну-ка, что такое? – нарочито медленно произнесла графиня, вскинув после такого приветствия одну из своих ужасно разрисованных бровей. – Вы хоть пони маете, кому вас представляют? Ведь это лорд Персиваль Ренфред, граф Оадбийский.
      – Да, – мальчик холодно кивнул женщине, – а я – лорд Гильберт Эшли, граф Рашденский.
      – Вижу, ты хорошо осведомлен о своем положении в обществе, – злобно вмешался лорд Оадби, которому напомнили, что статус Гила такой же, как и его.
      – Мой отец был человеком, знавшим себе цену, милорд, – тихо заметил Гил, – аз – его сын.
      – Да, действительно, заметно, – отметил лорд, задумчиво прищурившись при воспоминании об известном и могущественном отце мальчика.
      «Мальчишка – истинное отродье своего отца: Рашден – и все, что стоит за этим именем – до мозга костей», – с досадой подумал лорд Оадби. Нахмурившись, он продолжал с неприязнью разглядывать Гила. Граф всем сердцем презирал детей, хотя являлся опекуном многих. Он считал эту роль стоящей, так как она давала ему возможность пожинать весьма богатый урожай всего с нескольких семян. Именно из этих соображений лорд взял опекунство над детьми Эшли. Рашден был богатым имением, и опекун намеревался основательно набить свой кошелек золотом настолько, насколько ему удалось бы украсть без ведома короля. То, что стоящий перед ним мальчишка когда-нибудь узнает о его вероломстве, и будет искать способ восстановления справедливости, не волновало лорда Оадби. Он уже убил одного подопечного, разоблачившего его преступление. Граф без колебаний сделал бы то же самое с Гилом, если бы возникла такая необходимость. Самонадеянный граф выбросил из головы мысли о мальчике и стал изучать Изабеллу.
      «Лакомый кусочек, – решил граф, – хотя придется немного подождать, пока плод созреет». При этой мысли он облизнулся. Ничто не могло сравниться с прелестью невинности молоденькой девочки, и лорд Оадби, быстро обнаружив, что это одна из самых приятных сторон опекунства, уже предвкушал наслаждение. Юные подростки, находившиеся под его опекой, вырастали и, став мужчинами, могли отомстить за преступления, если ему не удалось их хитро сокрыть, но молоденькие девушки были перед ним беззащитны. От стыда и страха, обесчещенные графом, девушки не смели заявить о его безнравственном обращении с ними, чтобы скрыть свой позор. Позже лорд Оадби милостиво находил им выгодные партии и даже находил время, чтобы поучить неблагодарных женщин искусству обмана, которое можно было применить в первую брачную ночь для одурачивания ни о чем не подозревающих мужей. Только у одной девушки хватило смелости угрожать ему разоблачением, и лорд потихоньку продал ее в мавританский публичный дом. Он получил кругленькую сумму и сказал королю, что девушка умерла в Испании после изнурительной болезни. Лорд Оадби пожал плечами: «Жаль, что смена климата, как посоветовал врач, не поправила ее здоровье».
      Лорд заговорил с Изабеллой.
      – А ты, юная леди, так же хорошо осведомлена, как и твой брат? – поинтересовался граф.
      – Я – дочь своего отца, милорд, – ответила Изабелла, спопугайничав за Гилом.
      Леди Шрутон при этом хихикнула, а лорд Оадби вежливо улыбнулся.
      – И, похоже, сестра своего брата, – задумчиво изрек он и махнул платком, как будто хотел отогнать от себя неприятные мысли. – Ну, а теперь убирайтесь оба. Кажется, дорога сюда утомила меня больше, чем я предполагал, – объяснил лорд, лукаво взглянув на графиню, подмигнувшую ему в ответ, – и мне надо немного подкрепиться.
      Дети больше ничего не сказали, обрадовавшись тому, что могут избавиться от его неприятного присутствия.
      Поначалу жизнь в замке Рашден шла своим чередом, и сэр Линдел вздохнул с облегчением, решив, что он все-таки ошибся насчет лорда Оадби и леди Шрутон. Хотя рыцарь по-прежнему недолюбливал их, бывалый охранник, не имевший доступа к записям о ведении дел в замке, и, в любом случае, не сумевший бы ничего прочесть, не мог увидеть дурных намерений нового опекуна. Действительно, казалось, что граф и графиня старались изо всех сил быть хорошими для всех. У них всегда находилось лестное слово даже для самых низших слуг, ни один из которых понятия не имел, что лорд Оадби и леди Шрутон тем временем собирали по крупицам сведения о Рашдене и слабостях его обитателей. Граф и графиня и раньше играли в эту игру, знали прекрасно все ходы. Тех, кого не удается завоевать лестью, они запугивают, но вначале им необходимо побольше узнать обо всех, чтобы в любой ситуации иметь превосходство. Итак, только спустя некоторое время, когда лорд Оадби и леди Шрутон удостоверились, что домашнее хозяйство ведется под их строгим контролем, начались неспешные, но явные перемены.
      Вначале эти перемены были настолько незначительными, что вполне могли пройти незамеченными, если бы не возникшее ранее подозрительное отношение детей к своим опекунам. Неискушенные в интригах Изабелла и Гил жаловались на недобросовестность графа и графини, но, когда эти факты объясняли, как простые оплошности, дети выглядели глупыми и неблагодарными по отношению к заботившимся об их же благе опекунам.
      Леди Шрутон просто не знала, что Изабелла мечтала о плитках из корицы. Если бы только графине об этом сказали, их бы сразу заказали, несмотря на стоимость этого лакомства. Ведь на прошлой неделе она купила девочке очень дорогую куклу! (В действительности эту пустяшную куколку графиня выиграла на ярмарке, которую детям не разрешалось посещать. Изабелла зашвырнула эту дрянь под гардероб, в находившуюся под ним выгребную яму).
      Лорд Оадби понятия не имел, что засохшее дерево возле конюшни было вымышленным кораблем Гила, иначе бы он ни за что не приказал порубить его на дрова, чтобы обогревать холодными ночами свою спальню. Но кузнец ведь говорил ему, что это любимое место игры лорда Рашдена, но граф сказал, что высохшее дерево оскорбляет взор, и его надо убрать.
      Как глупо, что леди Шрутон дала Изабелле тот красно-коричневый отрез ткани. Конечно, этот цвет абсолютно не шел девочке. (Кроме того, отрез был посечен молью.)
      Каким же рассеянным был лорд Оадби. Он одолжил у Гила набор серебряно-золотых шахмат и забыл ему вернуть. Мальчик нашел его зарытым под горой одежды в сундуке графа.
      Так как со временем такие оплошности опекунов стали все чаще нагло и открыто повторяться, кое-кто в Рашдене начал понимать, как их одурачивают господа, но было уже слишком поздно. Тем, кто осмелился протестовать, сообщили, что им больше не место в замке. Они были уволены, не получив ни пенса. Остальные видели тщетность протеста и, хотя любили Изабеллу и Гильберта, почти ничего не могли сделать, чтобы им помочь.
      Дети сами научились помалкивать о том, как они страдали от такого обращения, с горечью подавляя свою гордость и скрывая жгучее желание отомстить за спокойными невыразительными лицами, с которыми появлялись перед своим опекуном и леди Шрутон.
      Со временем граф и графиня удобно устроились в Рашдене, все меньше и меньше внимания уделяя детям, которые ими были почти забыты. Обретя уверенность в одурачивании тех, кто задавал наивные вопросы об их поступках, нагло разворовывали имение, жадно набивая свои карманы золотом Рашдена.
      И дети, подобно призракам, были рады оставаться в тени, наблюдая и выжидая, помня о том, как они прижали свои окровавленные ладони и решительно сказали друг другу: – «Клянемся!»

       Побережье Англии, 1470 год.
 
      Уже смеркалось, когда покинувший сентябрьским днем берега Франции корабль причалил к берегу Англии, доставив пассажиров на родную землю. Покидавшие корабль люди осторожно оглядывались вокруг, так как они были изменниками короля. Эдуарда IV, хотя один из них помогал воздвигнуть его на трон. Лорд, которого называли «делателем королей», Ричард Невилл, граф Уорвик, некоторое время молча обозревал землю, которую любил – и предал. На мгновение у него защемило сердце: он вспомнил, как много лет назад они с двоюродным братом Эдуардом вступили в сражение, чтобы вырвать корону из рук Генриха VI и объявить ее собственностью Неда. Потом в памяти Ричарда возник образ Бесс Вудвилл, вытеснив картину, вызванную из прошлого, и он невольно улыбнулся. Бесс Вудвилл – простая женщина, вдова рыцаря Джона Грея, а Нед тайно женился на ней. Придворные узнав о женитьбе, окрестили ее «Большим каблуком» (Женщина, державшая всех мужчин «под каблуком»).
      Но Ричарду Невиллу было не до смеха. Из него сделали дурака, когда помолвка с французской принцессой, которую он устраивал для Неда, была отменена. Боже, какой позор! Этого невозможно было вынести, и Ричард не вынес. Он отвернулся от человека, которого сделал королем, и сбежал во Францию, вынашивая план свержения Неда. Генрих еще был жив, находясь в заточении в Тауэре, а его жена Маргарита Анджуйская стала теперь союзницей Невилла. Ричард сделал одного монарха, он может сделать и другого. Да, он будет снова сражаться с Недом, но на сей раз они будут по разные стороны баррикад.
      Изабелла мало что понимала в войне, бушевавшей между Йорками и Ланкастерами за власть на троне, хотя, знай она, что однажды война так повлияет на ее жизнь, стала бы больше уделять внимания тем рассудительным спорам, свидетельницей которых иногда оказывалась. Фактически, у кого была корона, ей было все равно. Она слишком сейчас поглощена своими проблемами, чтобы беспокоиться о мировых.
      Осторожно оглядываясь, чтобы убедиться, что ее не заметили, девочка проскользнула в конюшню, служившую ей теперь убежищем, и, очутившись одна, с облегчением вздохнула и упала на копну сена. Там она крепко обхватила руками колени и поникла головой – горькие слезы хлынули у нее из глаз. Раньше Изабелла не показывала свою печаль и страдания, вызванные жестокими замечаниями и пощечинами леди Шрутон. Теперь она дала волю горьким рыданиям. «Ах, зачем я была такой глупой и взяла это яблочное пирожное, которое повариха приготовила графине сегодня на ужин?» Если бы они с Гилом ели что-нибудь, кроме мяса, хлеба и сыра – продуктов, которых, лорд Оадби считал, вполне достаточно для подопечных. А это лакомство было таким соблазнительным!
      У Изабеллы до сих пор текли слюнки, когда она вспоминала сладкий аромат выпечки, который ветерком принесло во двор, соблазнив ее пойти на кухню. Повариха, едва взглянув на лицо девочки, на котором было написано, что ей страсть как хочется отведать пирожное, сжалилась над ней и быстро сунула Изабелле в руку только что приготовленное пирожное.
      – На-ка, милая, держи! – только и сказала женщина, чтобы скрыть овладевшие ею чувства, потом проворчала:
      – Графиня об этом не узнает, так как ее это не касается. В Рашдене есть люди, которые все видят и понимают, даже если притворяются и не показывают этого. У многих из нас есть семьи, дети, миледи. Но есть и сборище дураков, которых ослепила дешевая лесть, и они не хотят видеть, что творится у них под носом. – Кухарка сурово сжала губы и, покачав головой, с остервенением загрохотала кастрюлями и сковородками. – Ну, идите же, миледи. Не видите – у меня много работы?
      Изабелла, тронутая до глубины души, с благодарностью обняла изумленную кухарку, потом повернулась и бросилась вон из кухни. Но, к своему несчастью, девочка столкнулась с леди Шрутон.
      – Ты, глупое отродье! – взвизгнула графиня. – Ты почему не смотришь, куда бежишь? Я с тобой разговариваю, негодница! – Она схватила Изабеллу и грубо встряхнула, а девочка, пробормотав извинения, попыталась увернуться. – Что у тебя там за спиной? Что ты пытаешься от меня спрятать?
      – Ни… Ничего, миледи.
      – Посмотрим. А, так это же яблочное пирожное! – леди Шрутон подозрительно прищурилась. – Где ты его взяла? Отвечай, негодница, когда тебя спрашивают!
      Изабелла, помнившая о доброте кухарки, понимая, что та тоже может пострадать, если сказать правду, ответила:
      – Я… я стащила его, миледи, из кухни, когда там никого не было.
      Графиня сильно отхлестала девочку по щекам, потом злобно выхватила пирожное из рук Изабеллы. Злорадно улыбаясь, леди Шрутон специально бросила пирожное на землю и растоптала его.
      Никто ни разу в жизни не поднимал руку на Изабеллу. Ошеломленная и шокированная поведением рассвирепевшей графини, оскорбленная настолько, что даже не обратила внимания на потерю лакомства, девочка побежала в конюшню. Презрительный смех графини долго звенел у нее в ушах. Скрип дверных петель заставил Изабеллу быстро поднять глаза и поспешно смахнуть с глаз слезы. Вдруг дверь широко распахнули, и конюшня залилась солнечным светом, но тут же огромная фигура, появившаяся в проеме, заслонила полоску света. Это был сэр Эдрик, один из рыцарей ее брата. К Изабелле он всегда относился с крайней обходительностью и добротой, поэтому она не испугалась его, а выбралась из своего укрытия, чтобы узнать, зачем он пришел.
      Рыцарь присел на корточки и из кармана своего охотничьего костюма осторожно вытащил маленького крольчонка. Зверек слегка задрожал от испуга в руках сэра Эдрика, однако, убежать не пытался.
      «Ему очень больно, – подумала Изабелла, понимая, что одна лапа у бедного создания была сломана, так как свободно болталась. – Кто-то малышу сделал больно, и он страдает. Как я».
      Сэр Эдрик говорил что-то ласковое зверьку, но, явно, не знал, что делать, поэтому девочка заявила о своем присутствии и робко спросила, не может ли она чем-нибудь помочь. Ей часто случалось ходить вместе с матерью, когда леди Рашден оказывала помощь больным арендаторам. Рыцарь заметил следы слез на щеках Изабеллы и прилипшую к щекам и платью солому, на которой она лежала. Что-то расстроило ребенка и заставило прибегнуть к такому неподходящему укрытию. Наблюдательному рыцарю не пришлось долго думать, чтобы догадаться о причинах ее страданий.
      – Посмотрите, миледи, – ласково обратился к ней добрый рыцарь и протянул пушистого, дрожащего кролика, который привел ее в такой восторг, что у нее от радости засияли глаза и, казалось, она совсем забыла о своем горе. Потом он вынул носовой платок из кармана. – Вы запачкали лицо и платье, – и, намочив кончик платка в стоявшем поблизости бочонке с водой, вытер ей лицо и отряхнул с платья соломинки, при этом что-то тихо и ласково приговаривая. Наконец, он спросил:
      – Что привело вас на конюшню, миледи? Это не место для девочек вашего воспитания.
      – Леди… леди Шрутон побранила меня за проступок, – ответила Изабелла, поглаживая испуганного крольчонка, которого она взяла на руки, и удивляясь мягкости его пуха.
      – Да, это она умеет делать. Не отчаивайся, может быть у графини сегодня неудачный день. Лорд Оадби уехал еще утром и пока не вернулся, – попытался объяснить ей сэр Эдрик.
      – Может быть, – девочка не хотела продолжать разговор на эту тему, желая выбросить мысли об этой женщине из головы и заняться заинтересовавшим ее маленьким пушистым комочком. – Откуда он у вас, сэр? – поинтересовалась Изабелла.
      Рыцарь застенчиво улыбнулся.
      –  Яохотился, миледи, и нашел это бессловесное животное прямо на краю леса. Меня заинтересовало то, что зайчишка даже не попытался убежать. Приблизившись, я увидел, что у него повреждена лапа, и, Боже мой, он такой маленький, что у меня не поднялась рука убить его. Вот и принес сюда, думая вылечить ранение, но, признаюсь, так растерялся, что и не знаю, с чего начать. У меня небогатый опыт по лечению ран и тому подобного.
      –  Япомогу вам, сэр, – хмуро сказала Изабелла. – У зайца сломана лапка. Если бы мы сумели сделать что-то вроде маленькой шины…
      – Именно об этом я тоже думал, но где мы будем держать бедняжку так долго, пока перелом не затянется? В таких условиях и надеяться нечего.
      – Мы… мы могли бы сделать для него клетку здесь, в конюшне, сэр, – робко предложила девочка, не зная, позволят ей это или нет.
      – Да, миледи, – сэр Эдрик задумчиво кивнул. – Но кто будет заботиться о нем? У меня и без этого много поденной работы, миледи.
      – Я… я могла бы позаботиться о нем, сэр, – предложила Изабелла. – У меня не очень много дел, и вряд ли меня хватятся.
      Некоторое время сэр Эдрик молчал, потом твердо сказал:
      – Хоть вы и маленькая, миледи, а все же, хозяйка здесь, в Рашдене. Вы знаете, что стоит вам приказать – и все должно быть исполнено.
      При этих словах Изабелла вскинула голову и задумалась.
      – Но… я так не думаю, сэр, – наконец, ответила она. – Иначе бы лорд Оадби и леди Шрутон уехали из Рашдена, потому что я не хочу, чтобы они здесь оставались. Все так изменилось здесь с приездом этих людей.
      – Да, но со временем все будет по-другому. Когда вы и юный лорд вырастете, мы об этом позаботимся. А пока нужно набраться терпения и остерегаться этих людей. Мудрый охотник подстерегает жертву и выжидает удобного времени, чтобы нанести удар.
      Изабелла при этих словах серьезно посмотрела на него, но сэр Эдрик начал выстругивать шину из деревяшки, больше не глядя на нее. Тем не менее, она отлично поняла, что он хотел ей сказать, и у девочки радостно забилось сердце.
      – Я запомню, что вы – мой друг, сэр, – тихо заявила Изабелла.
      – У вас много друзей в Рашдене, миледи. Никогда не думайте, что их нет.
      Девочка вспомнила о кухарке и вдруг поняла, что в конечном счете они с Гилом не так уж одиноки. Были и другие люди, с подозрением относившиеся к опекунам, но они просто выжидали благоприятного случая, наблюдали и ждали, как Изабелла и ее брат. Комок застрял у нее в горле, когда она поняла, что ее по-прежнему любили в Рашдене.
      – Спасибо, сэр Эдрик, – просто сказала девочка. Тот грубовато прокашлялся.
      – Приведи Тегна и Беовульфа, миледи, – порекомендовал рыцарь. – Пока мы будем выправлять ножку зайчонка, они сделают для него клетку.
      Так родилось то, что позднее стало называться «зверинцем леди Изабеллы», а вместе с ним любовь, которую девушка пронесла через всю жизнь.
      Как Ричард Невилл и предполагал, он застал короля Эдуарда IV врасплох, и Его величество, не готовый к сражению, удрал в герцогство Бургундское, где он рассчитывал получить помощь от сестры, герцогини Маргарет, чтобы удержать власть. Невилл, переполненный восторгом победы, вошел в Лондон и освободил из Тауэра взбудораженного Генриха VI и вернул его на трон.
      Все в Англии были потрясены такой сменой монархов, потому что любили Эдуарда, их золотого бога, при правлении которого они процветали; а король Генрих VI, сын Катерины Валойс, был безрассудным, унаследовав скрытую болезнь матери – безумие. Бесхитростный и безгрешный, король провел больше времени на коленях, чем на троне, позволив жене взять власть в свои цепкие руки. Так как англичане презирали королеву Маргарет, они выступали с требованиями вернуть им их любимого Неда, предпочитая даже его простолюдинку Вудвилл, обворожившую короля, продажной француженке, принцессе Анжуйской, на которой женился Генрих.
      В том же, 1471 году, Эдуард поплыл домой, и в Барнете, севернее Лондона, в последний раз встретился со своим кузеном Невиллом в сражении. Вероломный граф Уорвик, понимая, что они проиграли, попытался трусливо бежать с поля боя. Люди Эдуарда поймали его на краю леса, и через несколько секунд «делатель королей» был мертв. Это была блестящая победа, но никто не упивался ею так, как брат Эдуарда Ричард, герцог Глостер. В свои восемнадцать лет он в первой большой битве блестяще руководил целым флангом армии Эдуарда.
      Из Барнета они двинулись на северо-запад, в Тьюксбери, и там одержали громкую победу над Маргарет, убившую своего младшего сына (который, по словам некоторых, не был действительным наследником Генриха, а был плодом незаконной любовной связи с Эдмондом Бьюфортом, герцогом Сомерсетским). Саму Маргарет с позором отослали на родину, во Францию, а взятого в плен Генриха снова заключили в Тауэр.
      В далеком Рашдене до Изабеллы информация о сражениях доходила из «вторых рук», от ее брата Гила, который с восторгом рассказывал ей об этом, яростно размахивая кинжалом, как мечом, и так образно описывая сражения, как будто сам в них участвовал.
      – Только подумай, Белла, – восхищался Гил, – Глостеру всего восемнадцать, а он уже лучший военный полководец во всей Англии! Вообрази, какое он, должно быть, представляет зрелище на поле боя: Ричард Глостер размахивает своей мощной секирой, его зычный голос разносится по всему полю, вдохновляя воинов, роскошный флаг с изображением белого вепря развевается на фоне неба! Боже праведный, да я бы отдал жизнь за такого человека, как он!
      – Ах, Гил, – вздыхала Изабелла, – как ты можешь восхищаться, говоря о войне? Когда я думаю об этих людях, которые бессмысленно гибнут или получаю ранения, мне становится дурно, и у меня болит сердце за их женщин.
      Мальчик спрыгнул с копны сена, на которой стоял, воображая, что это холм, с которого он обозревает поле боя.
      – Ты не понимаешь, Изабелла. Это путь настоящего мужчины – бороться и умирать. Только трусы, подобные толстому лорду Оадби, скрываются в замках. Я сомневаюсь, что этот человек когда-нибудь участвовал в турнире! – Гил с отвращением и презрением усмехнулся.
      – Возможно, что и не участвовал, – согласилась Изабелла, зачерпнув пригоршню орехов для маленькой белки с пушистым хвостом, сидевшей перед ней. Глаза у белки загорались, когда она с готовностью протягивала свои крохотные лапки за лакомством. – А ты что скажешь, Джаспер? – спросила девочка, поднимая вверх орех. Белка громко затрещала, и Изабелла засмеялась. – Спасибо, – кивнула она, отдавая белке заслуженную награду.
      Пока малышка жадно вгрызалась в орех, девочка исследовала ранку на ее теле, нанесенную в схватке с другой белкой. Ранка хорошо заживала, и, убедившись, что белочка больше не требует такого ухода, Изабелла повернулась к брату.
      – Уже позднее утро, – заметила она, – нам надо поспешить, иначе мы опоздаем на урок к господину Джексону.
      Так как леди Шрутон ясно дала понять, что Изабелле нежелательно ходить туда, где женщины Рашдена собирались за такими чисто женскими занятиями как вышивание и прядение, девочка стала посещать школьные занятия вместе с братом. Господин Джексон в любом случае научил бы ее читать, писать и считать, и, хотя ему казалось странным, что она интересуется и другими областями знаний, он не возражал по поводу обучения сестры и серьезно объяснял Изабелле все, как и Гилу.
      Другого женского общества, кроме кухарки и нянюшки Алисы, у Изабеллы не было, и ей не у кого было учиться женским добродетелям и обязанностям хозяйки замка, чему бы научила мать… Но если бы Изабелла и понимала, что ей не дают должного образования, не очень стала бы беспокоиться об этом.
      Все еще чувствуя себя несчастной, она успела привыкнуть к своей странной жизни, которая во многом соответствовала ее необычной природе больше, чем любая другая.

       Замок Рашден, Англия, 1473 год.
 
      – Изабелла! Изабелла, где ты?
      Девочка, забравшаяся в амбар, свернулась калачиком и ничего не отвечала. «Ни за что не выйду! – твердо решила она. – Никогда! Даже если лорд Оадби и леди Шрутон побьют меня». Изабелла решила, что никогда не выйдет из своего укромного уголка, этого убежища, где девочка могла зализывать свои раны. Граф и графиня оказались еще более жестокими, чем она представляла. В этот день жестокие люди отобрали у нее Гила» Изабелла сердито вытирала бегущие по щекам горячие слезы, сжав маленькие грязные ручонки в крепкие, как мячики, кулаки. Как только они могли с ней такое сделать? Неужели не понимали, что ее дорогой и любимый брат был тем единственным родным существом, которое она имела в этом мире. Девочке захотелось умереть. «Я никогда не выйду отсюда! Не выйду!» – решительно сказала она себе.
      – Изабелла! – ее продолжали звать. Потом голос прозвучал намного тише, – Белла, пожалуйста, выходи!
      Изабелла подняла крышку закрома и увидела Гила, который, казалось, тоже плакал. При виде брата ее маленькое сердечко чуть не разорвалось на части. Ведь она могла его больше не увидеть!
      Наконец, убедившись, что Гил пришел один, девочка выбралась из своего укрытия и отряхнулась. Мальчик сразу не заметил ее и собрался уходить, удрученно ссутулив плечи.
      – Гил!
      Тот снова повернулся и, когда она подбежала к нему, подхватил ее на руки и высоко поднял. На секунду они крепко прижались друг к другу. Это был черный день в их жизни.
      – Непослушная девчонка! Как ты смеешь от меня прятаться? – пожурил ее брат сквозь слезы, которые отчаянно пытался скрыть, так как считал, что это недостойно мужчины. – Ведь меня ждет герцог! Боже мой, Белла! Как ты не поймешь, что он второй человек в Англии?!
      – Мне все равно! Мне все равно! Ах, Гил, я не вынесу разлуки с тобой! – горестно запричитала в ответ Изабелла. – Я останусь здесь совсем одна и буду очень скучать по тебе…
      – Мне тоже будет без тебя плохо, – Гил осторожно поставил сестру на землю, освобождаясь от объятий, хотя и продолжал держать ее руки в своих. Он нежно поцеловал их, потом потрепал ее по подбородку. – Ты же знаешь, Белла, что я бы не оставил тебя, если бы у меня был выбор. Но судьба распорядилась иначе. Пришло время отдать меня на воспитание, сестричка. Ты только подумай, что значит вырваться отсюда и быть рядом с Глостером! Ах, Белла, кажется, сбывается моя заветная мечта!
      Его голос зазвенел, а глаза загорелись от восхищения при мысли о будущем. Изабелла обиделась. Ей показалось, что брат слишком радуется несмотря на предстоящую разлуку.
      – Постарайся понять меня, сестренка, – умоляюще сказал Гил. Посмотрев ей в лицо, он понял, что причинил сестре боль восторженными словами. – За пределами Рашдена меня ждет целый мир, и мне хочется увидеть его. Боже мой, Белла! Мне нельзя здесь оставаться. С каждым годом становится все хуже, и я не вынесу этого!
      – Тогда возьми меня с собой! – попросила она. – Пожалуйста, не оставляй меня здесь! Мы вместе будем исследовать мир, как делали это всегда. Ты помнишь то время, когда мы нашли барсука с подбитым глазом? А ежика с покалеченной лапкой? Возьми меня с собой, пожалуйста!
      – Ах, если бы я мог, сестричка, но это невозможно.
      – Это… это потому, что ты больше не любишь меня, Гил? – у нее жалобно задрожала нижняя губа. – Это герцог Глостер занял мое место в твоем сердце.
      – Нет, Изабелла! – пылко заверил он ее. – Как тебе в голову могло прийти такое? Я никого не люблю больше, чем тебя. Но вырваться из Рашдена и пойти за братом короля! Милая сестренка, мне, действительно, выпала честь, превзошедшая все мои ожидания. Ах, Белла, видела бы ты его! Это то, о чем я мечтал, – и даже больше. Если я добьюсь чего-либо под его попечительством, то стану рыцарем первого ордена. Ты ведь хочешь гордиться мной? – спросил он.
      – Я всегда гордилась тобой, Гил, – негромко ответила девочка. – Но меня огорчает разлука с тобой. Ты – все, что у меня есть. Как мне теперь жить без тебя?
      – Сможешь, Изабелла. Как-нибудь сможешь. Ты сильная духом, и, возможно, в чем-то даже сильнее меня. Ты более мужественно переносила тяготы нашей жизни здесь, в Рашдене.
      – Нет…
      – Да, сестричка, потому что, несмотря на все невзгоды, выпавшие на нашу долю, твое сердце не ожесточилось, в нем сохранилась любовь, а в моем ничего не осталось, кроме ненависти. Я хочу покинуть Рашден, чтобы найти где-нибудь такое же утешение, какое ты нашла в своем зверинце. Изабелла, не презирай меня за это! – Гил горячо прижал ее к себе.
      – Нет, как я могу? – она в ответ крепко обняла его, с трудом проглотив комок, сдавивший горло.
      – Посмотри на меня, Белла, – мягко приказал мальчик, почувствовав ее страдание. – Мне хочется запечатлеть в памяти твое прекрасное лицо, как и ты должна запомнить мое, потому что неизвестно, когда мы снова встретимся. Предполагаю, что когда я вернусь сюда, ты уже вырастешь, Изабелла, и станешь красивой молодой хозяйкой замка. Десятки поклонников будут у твоих ног, – пошутил он, желая подбодрить сестру.
      – Да, я и боюсь, что без тебя стану взрослой, так как ты уезжаешь надолго, – мрачно сказала Изабелла. – На несколько лет, как говорила мне няня. Ах, Гил, эти годы покажутся вечностью! Но для меня будешь существовать только ты! – пылко заявила она.
      – Это сейчас ты так говоришь, сестренка, потому что несчастна. Но когда-нибудь в Рашден приедет прекрасный лорд, чтобы попросить твоей руки и сердца, и ты с радостью бросишься к нему в объятия, охваченная любовью. Тогда он станет твоим миром, а не я, Изабелла. Но так и должно быть.
      – Нет! – протестующе воскликнула она.
      – Именно так, сестричка. Подожди, пройдет время, и мы увидим.
      – Это правда? Ты не шутишь? – с любопытством спросила девочка, и ее маленькое личико омрачилось болью разочарования.
      – Да, это правда. Ну, ты же, наверняка, думала, что когда-то тебе придется выйти замуж, Белла, так же, как мне – жениться.
      – Нет, я об этом не думала.
      – Значит, ты еще маленькая.
      – Ну, если кто-то должен занять твое место, Гил, то я хочу, чтобы ты сам выбрал его для меня. Мне не нужен мужчина, который бы не нравился тебе, и я… я не доверяю лорду Оадби и его мудрым суждениям о моем счастье.
      Гил гневно раздул ноздри, потому что знал: Изабелла говорит правду, и мысль о том, что его сестра будет несчастлива в браке, разъярила юношу.
      – Согласен, обещаю тебе! – поклялся он. – Когда вернусь, я привезу с собой самого красивого придворного во всей Англии. Он отдаст должное твоей красоте и бросит к твоим ногам розы!
      – Ах, Гил! – Изабелла радостно улыбнулась, подумав об этом, потом снова вздохнула. – Ты будешь писать мне, Гил? – ее голос срывался. – Пообещай мне, – прошептала она.
      – Да, конечно, буду.
      – И… и, может быть, ты приедешь на Рождество? – Если Глостер отпустит меня, то я обязательно приеду и, может быть, привезу тебе мужа, – поддразнил он. – Пойдем. Я не могу больше заставлять герцога ждать. Он, бесспорно, уже разгневался на меня за это, а у меня нет желания начинать свое будущее с неверного шага. Пожалуйста, не плачь больше, Изабелла. Мне тяжело оставлять тебя, и мне бы не хотелось при прощании омрачать твое прекрасное лицо. Не могла бы ты улыбнуться мне хоть разок, сестренка? Я заставил такого важного человека ждать, чтобы увидеть тебя в последний раз перед отъездом.
      Изабелла попыталась улыбнуться, но сердце по-прежнему щемило в груди, когда они с Гилом выходили во двор. Там нетерпеливо ожидали лорд Оадби и леди Шрутон в окружении свиты. Свиное лицо графа было красным от злости и смущения, что он не смог управлять своими подопечными в присутствии Его преподобия герцога Глостера, Ричарда Плантагенета, брата короля. «Что в это время думает герцог Глостер?» – лорд Оадби исподтишка посмотрел на лицо гостя, но мрачное выражение его лица не выдавало ни одной мысли.
      – Мне очень жаль, что приходится задерживаться, – в который раз извинился граф, в беспокойстве заламывая толстые руки. – Со дня смерти родителей дети необычайно сблизились…
      – Я все понимаю, милорд, – холодно сказал Ричард, с презрением сверкнув синевато-серыми глазами в сторону толстого графа.
      «Лизоблюд, – подумал герцог. – Как мог Нед отдать таких важных подопечных в руки этого человека? Эшли – самый знатный род в Англии, и все они честно служили Йоркам. Это просто оскорбительно – такая грязная свинья посмела ступить в Рашден. Хорошо, что я забираю мальчика. Покойный отец ребенка перевернулся бы в могиле, если бы узнал, что его сына воспитывает этот негодяй».
      При этой мысли глаза Глостера вспыхнули, и лорд Оадби почувствовал, как от испуга у него по спине побежали мурашки. Он ненавидел брата короля, верховного главнокомандующего, который, как говорили, был беспощаден, и на какое-то мгновение лорда охватила паника. Что если Гил расскажет о грубом обращении с ним опекуна? Лорд мог уладить этот вопрос с нижестоящими чинами, но герцог стоял на втором месте после короля. Боже праведный! Если бы только он знал, что мальчик будет воспитываться у герцога Глостера! Лорд Оадби был бы добрее к этому сучьему отродью. Но лорда даже не проинформировали о решении короля отдать мальчишку на выучку к Ричарду, пока герцог не появился здесь утром сам с предписанием короля, не сообщив заранее о приезде, чем поверг в панику всех домочадцев. В замке не нашлось даже приличной еды, чтобы предложить герцогу, кроме личных запасов графа и графини, которые, к несчастью, тоже истощились к этому времени. Леди Шрутон побежала в погреба посмотреть, чем еще можно угостить герцога, а лорд поспешил наверх, чтобы прервать занятия Гила и наспех одеть его в лучшую одежду (которая была не слишком хорошей, так как лорд покупал для своего подопечного самую дешевую), для представления Ричарду. Крайне взволнованному господину Джексону кратко скомандовали немедленно упаковать принадлежности Гила. А Изабелла, наконец, догадавшись о причине переполоха всех домашних, расплакалась и сбежала. Глупая бестия!
      Незадолго до отъезда мальчик заметил отсутствие сестры и, смущаясь, попросился у герцога отыскать ее и попрощаться. И хотя Глостер хотел побыстрее приехать в замок Мидлхэм, чтобы повидаться с женой Анной и их первенцем Эдуардом, что-то в лице Гила заставило Ричарда разрешить ему найти Изабеллу.
      Теперь, увидев приближающихся детей, герцог был рад, что уступил мальчику. Он и сам познал горечь разлуки.
      – Ах, вот и они, Ваша светлость, – граф с облегчением вздохнул, заметив приближавшихся подростков.
      – Я надеюсь, Ваша светлость простит их, – нервно хихикнула графиня. – Мы с графом делали все возможное, но…
      – Несомненно, – сухо заметил герцог, бросив тяжелый взгляд на леди Шрутон. К несчастью, графиня напомнила Ричарду последнюю жену его брата Неда, которую герцог и на дух не переносил.
      – Ваша светлость, – дрожа от волнения, но по-мужски смело, Гил сделал шаг вперед и в наступившем молчании отвесил низкий поклон Глостеру, – приношу извинения за то, что заставил Вас и Ваших людей так долго ждать меня. Время пролетело так быстро, что я не заметил. Позвольте, пожалуйста, представить мою сестру, леди Изабеллу.
      Девочка в отчаянии кусала губы, а глаза снова наполнились слезами, когда она, наконец, со всей полнотой осознала то, что наделала. Горе по поводу отъезда брата захлестнуло ее, и она вела себя непростительно по отношению к брату короля. Изабелла присела в низком реверансе и, опустив глаза, ждала, когда на нее обрушится гнев короля. К удивлению девочки, – а она ожидала, что им с братом надерут уши за такую дерзость, – Ричард только взял ее за руку и осторожно поднял на ноги.
      – Итак, вы – та молодая особа, из-за которой нам пришлось отложить отъезд, – сказал герцог, но взгляд его был ласковым.
      – Да, Ваша светлость. Извините, Ваша светлость, промямлила Изабелла, все еще не смея взглянуть в глаза герцогу.
      – Интересно, что же мне с вами делать? – Ричард задумчиво изучал девочку, заметив висевшую на ее худеньком теле поношенную одежду.
      – Я… я думаю, что заслуживаю наказания, Ваша светлость.
      – Тебя часто наказывают, дитя? – негромко спросил герцог, и от него не ускользнул испуганный взгляд, который Изабелла украдкой бросила на леди Шрутон.
      – Только тогда, когда я плохо веду себя, Ваша светлость, – девочка говорила настолько тихо, что он почти не слышал ее.
      – Ну, уверен, что это случается очень редко, – заявил Ричард и уставился на опекуна и графиню, – иначе ты не стала бы одной из любимых девочек моей жены.
      – Это я… я одна из любимых девочек, Ваша светлость? – озадаченно переспросила Изабелла, решив, что она неправильно поняла его, потому что совсем не знала герцогиню. – Вашей жены?
      – Да, именно, герцогини Глостер, дитя мое, – Ричард достал из своего дублета золотой соверен, – она послала тебе подарок и просила вспоминать ее в твоих молитвах. – Он вложил монету в руку девочки. – Вы сделаете это, миледи?
      – Ах, да, конечно, Ваша светлость, – воскликнула Изабелла, осмелившись, наконец, поднять глаза, и благоговейно и растроганно посмотрела на герцога.
      Ходили слухи, что этот человек убил бывшего короля Генриха, который внезапно умер в Тауэре в прошлом году. Но, посмотрев на Ричарда, девочка поняла, что слухи были ошибочными.
      Герцог Глостер был невысоким и очень стройным молодым человеком. Изабелла своим внутренним чутьем увидела в герцоге ту же спокойную силу, которая была в ней самой, узнав в нем родственную душу. Этот человек в прошлом тоже много страдал: отстраненный от переворотов и неразберихи тех лет, он провел свое детство в одиночестве. Печаль и страдания наложили на его характер отпечаток на всю жизнь. С ранних лет Ричард был оторван от матери и сестры, еще ребенком лишился отца, который погиб в сражении так же, как и брат Ричарда Эдмонд. Его брат Эдуард так неожиданно стал королем, а сам Ричард Глостер стал рыцарем еще в возрасте девяти лет, вскоре получив в награду титул герцога; преданный двоюродным братом, графом Уорвиком, он поспешно уехал в Бургундию. Изменническое поведение брата Георга, герцога Кларенского… битвы при Барнете и Туксбере, в которых погиб «делатель королей», – все эти события навсегда оставили свой след в душе герцога Глостера. Боль, всегда жившая в нем, исходила из глубины его печальных серо-голубых глаз. Складка, пролегшая меж ними, выразительнее слов сказала Изабелле о том, что Ричарду часто приходится задумываться о жизни, разрешая различные проблемы. Ее всем сердцем потянуло к нему.
      Изабелла поняла, что будет любить этого человека всю жизнь.
      – Я расскажу ее светлости Анне о твоей доброте, дитя, – продолжал Ричард, – а ты должна писать ей и рассказывать про свои дела. Ей очень не понравится, если ты будешь несчастлива и если в Рашдене будет не все благополучно.
      Герцог заметил, как при этом побледнели лорд Оадби и леди Шрутон, и ему стало ясно, что его правильно поняли.
      – О, да, Ваша светлость, я сегодня же напишу ей, – горячо пообещала Изабелла.
      – А теперь, миледи, я должен попрощаться с вами. Поцелуй брата на прощанье и пожелай нам счастливого пути.
      Девочка на секунду крепко прижалась к брату, потом, отпустив его, сказала:
      – Благослови Вас Бог! Я всегда буду помнить Вас и Гила. Пусть хранит Вас и моего брата Бог, пока мы снова не встретимся.
      Герцог Глостер и Гильберт повернулись и вскочили в седла, сильно пришпорив лошадей. Изабелла подождала, пока они, промчавшись галопом под пропускной железной решеткой по мостику, не выехали на дорогу. Потом она поспешила в замок, взбежала по лестнице в свою комнату и открыла двери на балкон. Не думая об опасности, взобралась на каменную ограду, откуда можно было наблюдать за отъезжающими, и смотрела, пока герцог и Гил не скрылись из виду. Как будто почувствовав на себе ее взгляд, Гил оглянулся на замок и помахал рукой. Худенькое личико Изабеллы озарилось от радости, и она яростно замахала в ответ, чуть не свалившись вниз.
      «Мой брат уехал!» Уныло опустив плечи, Изабелла слезла с ограды и вошла в комнату. Там она бросилась на кровать и горько заплакала.
      – Успокойтесь, миледи, – в комнату вошла нянюшка Алиса, чтобы успокоить ее, – ведь лорд уехал не навсегда. Нянюшка погладила ее по голове, пытаясь утешить, потому что любила свою девочку и не хотела, чтобы Изабелла страдала.
      – Ах, Алиса, и зачем только Гилу понадобилось уезжать?
      – Миледи, таков обычай, и вы знаете об этом, – напомнила ей Алиса. – Под руководством герцога Глостера лорд многому научится. Было глупо и неправильно с вашей стороны убежать и оттянуть их отъезд. Из-за вас они потеряли хороших два часа, и, возможно, теперь не найдут место для ночлега. И посмотрите! Вы порвали сзади свое платье, пока занимались ерундой – прятались от нас! Как будто мало вас наказывают за непослушание, миледи. – Алиса сердито поджала губы в тонкую линию, выражая свое неодобрение и беспокойство.
      – Какое это имеет значение? – устало спросила Изабелла, зарываясь лицом в подушки, чтобы заглушить рыдания.
      Но девочку после всего этого не наказали. И потом, когда ее жизнь в Рашдене значительно улучшилась, она, прижимая к груди золотой северен, каждый вечер молилась за Ричарда, герцога Глостера, и его жену Анну.

       Замок Рашден, Англия, 1478 год.
 
      Полуденное солнце согревало землю, прикасаясь лучами к пышным зеленым зарослям и золотистым полям, наполняя их своим теплом. Поодаль мирно пасущиеся стада коров, овец и коз усеивали склоны, плавно переходящие в вересковые пустоши, на которых то тут, то там возвышались белые каменные глыбы. Вдоль россыпи камней, негромко смеясь, ручейки с журчанием прокладывали путь к затаившимся в безмолвной тишине лесных прогалин заводям, пестревшим от заливавшего их сквозь ветви деревьев солнечного света. Поднялся легкий ветерок, зашелестевший в вековых дубах, соснах, тополях и ясенях, где мелодично щебетали птицы и весело трещали белки. Неподалеку от замка доносились голоса выполнявших поденную работу крестьян, и время от времени стук колес громыхающей по дороге повозки, сопровождаемой криками ребятни и лаем собак, бегущих вслед, пока та не исчезнет из виду. Из-за стен самой крепости доносились мерные удары тяжелого кузнечного молота, но в перерывах все было тихо.
      Изабелла Эшли нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, окидывая взглядом безграничные владения со своего балкона – это стало ее ежедневным занятием с тех пор, как она получила последнее письмо от Гила.
      Многое произошло с тех пор, как они с братом виделись последний раз. В 1475 году Гил написал, что герцог Глостер со своими людьми собирается принять участие в кампании короля Эдуарда IV против короля Франции Луиса XI. Но великой битвы так и не произошло, так как трусливый Луис подкупил Эдуарда, и тот покинул Францию. Ричард Глостер был против того, чтобы его брат за предложенные ему деньги подписывал Пиквигнский договор, за что король Франции возненавидел герцога. Вскоре король Луис вступил в заговор с братом Эдуарда и Ричарда, Георгом, вероломным герцогом Кларенским, с целью совершить государственный переворот в Англии. Эдуард арестовал Георга за предательство и заточил его в Тауэр. Как случалось не раз прежде, Ричард пытался вымолить жизнь брату, но на сей раз Эдуард был непреклонен. Не посмотрев на кровное родство, он решил казнить изменника. Узнав о готовившейся ему участи, Георг, с присущим этому человеку мрачным юмором, потребовал, чтобы ему перед смертью позволили искупаться в бочке с вином. Это извращенное желание было неукоснительно выполнено, Георг утонул в вине, и только Ричард оплакивал смерть брата.
      С тяжелым сердцем герцог Глостер возвращался домой, в Мидлхем. Так как путь его лежал через Рашден, Ричард, как сообщил сестре Гил, возможно, заедет туда. Сейчас Изабелла с нетерпением ожидала приезда герцога.
      – Ах, Алиса, мне кажется, они приедут сегодня! – воскликнула девочка.
      Няня снисходительно улыбнулась Изабелле, чье очаровательное личико выражало сплошное ожидание и нетерпение.
      – Вы так говорите вот уже две недели, но все безрезультатно, – подразнила Алиса.
      – Сегодня будет по-другому. Я чувствую это сердцем, – уверенно заявила Изабелла.
      Оживленная и радостная, довольная собой, она закружилась по балкону, потом, сделав несколько шагов, изобразила пируэт, отчего ее юбки поднялись, обнажив стройные ноги. Это шокировало нянюшку.
      – Миледи! – в ужасе упрекнула она. – Стражники увидят вас с башен! Сейчас же идите в комнату!
      Не обратив внимания на замечание няни, Изабелла, задыхаясь от смеха, сделала еще один поворот и остановилась, раскрасневшись и сверкая глазами.
      – Сегодня необычный день, – твердо повторила она, с волнением вглядываясь вдаль.
      Алиса неодобрительно покачала головой. Она сделала все, что было в ее силах, но не смогла обуздать девушку. Годы, когда о ней забыли и почти не занимались ей воспитанием, наложили свой отпечаток. Изабелла была такой же необузданной, как звери, которых она находила в лесу и на вересковых пустошах и приносила в замок, чтобы заботиться о них. Ее красота была не похожа на классическую женскую красоту, а была какой-то странной, непостижимой привлекательностью, неуловимой, как вечерний туман. Иногда Алисе казалось, что девочка была ребенком эльфов или нимф, или русалок, которого оставили в богато украшенной резной кроватке, стоявшей когда-то в детской комнате. Это было похоже на правду, потому что передвигалась Изабелла, как прекрасная королева, с изящной грациозностью. Ее руки напоминали тонкие крылья, трепещущие на легком ветру; она могла так незаметно исчезнуть, что любой мог поверить: девушка, действительно, решила вернуться в загадочную страну эльфов, откуда однажды появилась.
      Когда Изабелле исполнилось тринадцать лет, ее шелковистые волосы, отливавшие серебром, спадали до худеньких бедер, как мерцающие дымчатые полосы лунного света, и переливались, как иней на зимнем морозе. Бархатистая кожа была светлой и при определенном освещении, казалось, тоже отливала серебром. Красивый точеный нос гармонировал с мягкими полными губами, которые могли при случае обиженно задрожать. Изящный подбородок встречался с лебединой шеей в небольшом плавном изгибе, переходящем в грациозно расправленные плечи. Грудь, возвышавшаяся над стройной талией, была мягко очерчена, обещая пышные формы при созревании. Изабелла была невысокой, но стройной девушкой пропорционального телосложения.
      Но все это, так странно манящее, казалось, блекло, неуловимо исчезало, стоило только посмотреть в глаза, – именно глаза Изабеллы запоминались навсегда. Обрамленные красивым изгибом бровей и окаймленные густыми темными ресницами, они были большими, бездонными, насыщенного серо-зеленого цвета, как море перед штормом. Часто отрешенные, не от мира сего, эти глаза без особых усилий проникали в душу человека и способны были угадать все сокровенные тайны. Иногда, если правда, открывшаяся им, была горькой и невыносимой, они закрывались, как бы защищаясь от этого знания, однако, было ясно, что Изабелла прочла самые черные мысли человека.
      Это поражало в девушке и будет очаровывать в женщине.
      «Когда-нибудь моя госпожа пострадает за эти глаза, – печально подумала Алиса, – потому что, несмотря на все невзгоды в своей жизни, она мало знает о том, как жесток мир». И она была права. Те люди в замке, которые уже столько лет знали и любили Изабеллу, относились к ней, как к хрупкому ребенку, нуждавшемуся в защите от всего плохого, что ранило бы чувствительную душу девушки. В молчаливом согласии, рожденном жалостью и сочувствием к ее несчастному существованию, они делали все возможное в пределах своих способностей, чтобы оградить часто чувствующую себя одинокой девочку от того, что, как подсказывало им чутье, принесет ей боль.
      После отъезда Гила Изабелла большей частью вела уединенную жизнь, полностью погрузившись в учебные занятия и зверинец, и это помогло ей сохранить прирожденную доброту и мягкость характера. Но, несмотря на всю свою мягкость, Изабелла не была лишена силы и самообладания. Просто ее сила была затаенной и исходила изнутри, как свеча, зажженная в темноте, или ива, склоняющаяся на ветру. Она не выходила из себя без причины, но раздражалась, если кто-то был несправедлив к созданиям Божьим. Часто страдая сама, девочка не могла видеть, как страдают другие, и неистово, как маленькая фурия, боролась с этим, защищая обиженных.
      Но в этот день ее душу не тяготили жизненные невзгоды, и Изабелла была веселой и беспечной, как лесная нимфа или русалка, с которыми часто сравнивали девушку. Смех ее зажурчал мелодией, которая могла принадлежать свирели Пана, и старая нянюшка, наконец, очнулась от своих молчаливых раздумий, услыхав радостный крик юной леди.
      – Он едет, Алиса! Гил едет!
      Мужчины устали и почернели от дорожной пыли, но ни один из них не пожаловался герцогу, ехавшему во главе кавалькады. Однако, их терпеливое молчание объяснялось не страхом, а любовью. Герцог скорбел по умершему брату Георгу, и никто из рыцарей не хотел прибавлять ему боли, жалуясь на неудобства. Поэтому они молча продолжали свой путь.
      Сейчас впереди они, наконец, увидели цель своего путешествия. Перед их взором возникли очертания сурово возвышавшегося замка Рашден. Своими серыми каменными стенами, навесными бойницами, круглыми сторожевыми башнями и глубоким рвом он напоминал типичный средневековый замок, каких в этой стране было немало. Но эта крепость служила делу династии Иорков – и служила отменно – а потому в глазах этих мужчин была желанным пристанищем.
      Там их тепло встретят и предложат лучшее, что есть в замке – и без тонко замаскированной неприязни, которая характерна была для замков, тайно симпатизировавших Ланкастерам. В Рашдене никто не будет исподтишка смотреть на них с затаенным негодованием, с ненавистью следить за каждой ложкой специально плохо приготовленной пищи, съедаемой гостями. Там и вода для купания будет теплой, мыло душистым, а служанки – хорошенькими. Мужчины лягут на чистые тростниковые тюфяки в большом зале и будут похрапывать во сне, не боясь тайных интриг или нашествия вшей и клопов, мешающих спать.
      Может быть, после ужина удастся уговорить Лионела спеть, и баллады смягчат боль по умершему брату в сердце герцога Глостера. Будут танцы, и, возможно, будут давать представление акробаты и жонглеры, а шут будет отпускать веселые остроты, отчего на устах герцога появится улыбка и хмурый взгляд его омраченных печалью глаз посветлеет.
      Когда мужчины приблизились к замку, они увидели, что косвенные угрозы герцога подействовали на лорда Оадби и леди Шрутон, так как земля была ухожена, колосились хлеба, набирая силу. Грубые, крытые тростником домики крестьян были простыми, но основательно сложенными. У каждого дома был свой сад, пусть даже небольшой. Сами арендаторы большей частью были аккуратными и здоровыми, одежда, несмотря на починку в некоторых местах, выглядела чистой и непотрепанной. Когда свита проезжала мимо, мужчины, обрабатывавшие землю, приостановили работу, поклонились гостям и в знак уважения сняли шляпы; некоторые лучезарно улыбались и радостно приветствовали молодого хозяина Рашдена.
      – С возвращением, милорд! Добро пожаловать домой!
      Женщины отставили в сторону корзины, чтобы присесть в красивом реверансе и робко улыбнуться всадникам, а дети гурьбой бежали вслед по дороге.
      При виде детворы герцог Глостер встряхнулся, улыбнулся и осыпал босоногую братию серебряными монетами. Ребятня, радостно закричав, бросилась подбирать шиллинги, ярко блестевшие в пыли.
      Мужчины обрадовались, что герцог подумал о временной остановке в замке Рашден. Даже самые уставшие воспрянули духом, когда кавалькада подстегнула своих скакунов и, постепенно прибавляя шаг, поспешила вперед. С быстротой молнии Изабелла вылетела из своей комнаты и бросилась по длинным коридорам и изогнутой каменной лестнице в большой зал, и вырвалась через массивную дубовую Дверь во внутренний двор замка, на главную башню. Она едва дождалась, пока свита, которую Изабелла заметила, наконец, приблизилась, назвав имя ее брата.
      «Быстрее, быстрее же! – молча умоляла девушка, когда железная пропускная решетка медленно поползла вверх на скрипящих цепях. – Раньше она никогда не поднималась так медленно!» Всадники преодолели еще один барьер у ворот, потом сотня или даже больше рыцарей столпились во дворе; их оружие сверкало на солнце, лошади звонко стучали подковами о вымощенный булыжником двор. Но Изабелла видела только одного из них.
      – Гил!
      Как он вырос и стал настоящим красавцем. Гил больше не был запомнившимся ей мальчиком, а превратился в настоящего мужчину. Белокурые, отливавшие серебром волосы юноши казались абсолютно белыми на летнем солнечном свету, а карие глаза заискрились на загорелом лице при виде сестры. Его губы ответили ей восхищенной улыбкой, прежде чем в ответ воскликнул:
      – Изабелла!
      Одним прыжком оказавшись на земле, Гил беспечно отбросил поводья своего коня и побежал к ней.
      – Братишка, как ты? Получил награду? Ты, правда, настоящий оруженосец? А подарок мне привез?
      Она засыпала его вопросами, бросившись в распахнутые объятия, и почувствовала, как эти руки крепко обняли ее.
      В ответ он засмеялся и сказал:
      – Да, да, да! – И снова все в мире встало на свои места. Спустя некоторое время Гил отпустил ее и стал рассматривать. Изабелла зарделась от смущения и ожидания, зная о том, что тело ее изменилось за время отсутствия брата.
      – Ты красивая, Изабелла. Я и не сомневался, что увижу красивую девушку, – наконец, сказал он ей, и личико сестры просияло от такой похвалы.
      – Я согласен с тобой, Гил.
      Изабелла посмотрела в ту сторону, откуда прозвучал приятный баритон, и тут же опустилась в низком реверансе.
      – Ваша светлость. Вы вновь оказали честь замку Рашден своим посещением.
      – Маленькая девочка, запомнившаяся мне, теперь совсем взрослая, – заметил Ричард Глостер, поднимая ее. – Вы не забывали о молитвах, миледи?
      – Нет, Ваша светлость. Как могла я забыть?
      – Я рад, благодарю, миледи, – сказал герцог и повернулся поприветствовать лорда Оадби и леди Шрутон, встревоженно стоявших в сторонке.
      Годы были немилосердны к прожорливому графу и нервозной графине. Фигура графа расплылась до безобразия, и он страдал от подагры. Когда-то казавшееся привлекательным лицо леди Шрутон сморщилось, и она пыталась скрыть морщины под слоями грима, а реверанс, в котором графиня игриво присела перед герцогом, показался ему нелепым.
      – Добро пожаловать в Рашден, Ваша светлость, – нервно поприветствовал герцога граф. – Все готово здесь для Вашей светлости.
      – Вы с леди Шрутон, на сей раз, хорошо осведомлены о моем приезде, – сухо ответил Ричард. – Ну что ж, посмотрим.
      Потом герцог устремился в замок, подчеркнуто проигнорировав графиню. Та послала Ричарду Глостеру угрожающий взгляд, и, казалось, что ее лицо готово треснуть от злобы под толстой маской из пудры, потом она перевела взгляд на Изабеллу, желая убедиться, что девушка не выказывает неуважения, которое в виде исключения можно было простить графу. Свиные глазки лорда Оадби проследили за взглядом графини, и он облизнулся при виде Изабеллы, так как ему редко приходилось видеть девушку. Она старалась не попадаться графу на глаза.
      «Так-так, маленькая козочка выросла и стала довольно соблазнительной девушкой…» – но граф отложил эти мысли до лучших времен. Взяв леди Шрутон под руку, поспешил в замок вслед за герцогом, на ходу нашептывая ей краткие рекомендации.
      Но Изабелла даже не обратила на них внимания. Она все еще восхищенно смотрела на Гила, который подзадоривал ее своей улыбкой.
      – Ну? – затаив дыхание, спросила девушка, едва сдерживая свое нетерпение. – Что за подарок ты привез, дорогой брат? Ты их прислал мне уже так много – веер, колокольчики, отрез шелка, что я представить не могу, чего мне не хватает. По правде говоря, ты был слишком щедр, Гил.
      – Нет, это все мелочи. Вспомни, сестренка, день нашего расставанья. Какое я давал тогда тебе обещание?
      Изабелла на некоторое время задумалась, но не могла вспомнить…
      – Постой-ка! Да, теперь вспомнила! – воскликнула она. – Ты обещал привезти мне самого красивого придворного во всей Англии и сказал, что он бросит розы к моим ногам.
      – И я понял, мадемуазель, что Гил – человек слова. Лорд Лионел Валерекс, наследник графства Сант-Сейвор, воспитывавшийся вместе с Гилом, низко поклонился и положил к ногам Изабеллы букет белых роз.
      Впервые в жизни девочка онемела от изумления. Не простой смертный, а юный бог спустился к ней с небес, точно! Даже брат, который был «светом очей» для Изабеллы, слегка померк перед ослепительной красотой стоявшего перед ней юноши. Он был высоким и хорошо сложенным. За последние шесть лет тренировки в рыцарстве его мускулы стали твердыми и гибкими. На нем был костюм члена гильдии Глостера, а на ярко-голубой сатиновой накидке, подбитой золотом, развевающейся на плечах, были эмблемы – гербовый щит Сант-Сейвор – вместо белого вепря на эмблеме Ричарда. Его дублет был сшит из дорогого материала и отделан золотом. На узкой талии висел меч. Превосходной выработки чулки золотистого цвета и высокие черные кожаные сапоги подчеркивали стройные ноги. Кожа была смуглая, как мед, а на красивом лице уже пробивалась бородка. Разметавшиеся на ветру волосы вобрали в себя золотистый свет солнца, и Изабелла поймала себя на том, что ей страстно захотелось протянуть руку и потрогать их, лишь раз прикоснуться, чтобы убедиться, действительно ли они такие мягкие и шелковистые, какими казались. Нос был прямым, а губы – полными и чувственными, подбородок – твердым и решительным. А глаза – о, Боже, какие у него глаза! Большие, в обрамлении светлых бровей и ресниц они казались такими голубыми, как летнее небо в ясный день. Волосы были унаследованы им от далеких предков норманов, несколько столетий назад вступавших в брак с саксами. Взглянув в эти глаза, Изабелла забыла обо всем на свете. Она почувствовала, что воспарила на крыльях ветра, и от скорости, с которой ее уносило под облака, захватило дух. Сердце девушки бешено заколотилось в груди, а во рту так пересохло, что она едва смогла вздохнуть. «Гил, действительно, сделал великолепный выбор!»
      Лорд Лионел продолжал смотреть на нее сверху вниз, и, почувствовав, что сгорает от желания, сделал резкий вздох. Гил не сказал ему, какой обворожительной, неземной была красота девушки. В этот момент Лионел жаждал ее и решил во что бы то ни стало добиться, вовсе не зная о том, что будет одержим этим желанием всю свою жизнь.
      Изабелла с трудом овладела собой, вспомнив о манерах, и, обретя дар речи, наконец, заговорила, чем привела его в чувство.
      – Благодарю Вас, милорд, – она сделала легкий изящный реверанс и подняла положенные к ногам цветы.
      Он еще раз низко поклонился, на сей раз над ее рукой, чуть коснувшись губами пальцев, как делали при дворе.
      – Я восхищен, миледи! – с подчеркнутой медлительностью сказал лорд, и в его голубых глазах горело желание и обожание.
      Изабелла приятно зарделась.
      – Я тоже… милорд… – ее голос был настолько тихим, что она едва расслышала собственные слова.
      Вот так просто и началась любовь Изабеллы к лорду Лионелу Валерекс.
      Ах, какое празднество было в тот вечер! Слуги Рашдена превзошли сами себя. Гордые за своего молодого хозяина и его начальника, они не посрамили бы Гила перед лицом такой важной персоны как герцог Глостер скупым убранством стола или нерасторопностью в исполнении своих обязанностей. Слуги быстро сновали в кухню и оттуда с огромными подносами, заставленными деревянными тарелками и кувшинами. Не меньше пяти блюд было поставлено перед гостем (хотя граф и графиня сетовали друг другу на большие расходы).
      Упитанные молочные поросята были убиты и зажарены в собственном соку и украшены красными яблоками, тускло поблескивавшими в ярком свете зажженных канделябров. Двадцать жирных кур и двадцать гусей были запечены в специальных соусах. На подносах возвышались горы говядины, баранины, оленины, козлятины и зайчатины, принесенных из холодных погребов. Зажаренная на рашпере рыба – щука, карп и окунь – была мастерски уложена на листьях салата и украшена ломтиками лимона, мелкими плодами и ягодами, изюмом и орехами, а также кусочками сваренного вкрутую яйца. От огромных супниц с угрями и миногами, всевозможными овощами отходил пар. Рядом с ними стояли чаши с густой подливой, которая так и просилась быть намазанной на куски свежего черного хлеба. Мясные и фруктовые пироги и огромное разнообразие соблазнительных пирожных искушали даже самых пресытившихся. Вместе с выпечкой подавали засахаренные фрукты, желе из красной смородины и варенье из айвы. Все это запивалось холодным пивом из высоких пивных кружек и чарками лучшего вина, принесенного из винных погребов Рашдена. Чтобы завоевать хорошее расположение герцога, были выставлены еще три деликатеса, которые обозначали важные аспекты борьбы династии Йорков за корону.
      Первым был искусно сформованный сыр, изображающий Три Солнца, символизирующих те три солнца, которые видел на небе Эдуард перед тем, как выиграл корону. При виде трех огромных желтых головок сыра, напомнивших три солнца, послышались одобрительные возгласы.
      Вторым было блюдо из засахаренных фруктов, изображавшее коронацию Эдуарда, и, когда оно было представлено гостям, послышались восхищенные крики: – «Да будет так!»
      И, наконец, принесли высокий торт, политый медом, в виде белой розы, которая навсегда стала гербовым символом Йорков. И за нее все присутствующие подняли свои кубки с вином.
      Все три искусно выполненных блюда пронесли вокруг стола, чтобы все смогли рассмотреть эти символы, затем их поставили на почетное место, и трапеза продолжалась. Большой зал звенел от возбужденных голосов и смеха. Изабелла, сидевшая за высоким столом между Гилом и Лионелом, была так взволнована, что ей кусок в рот не лез, хотя вокруг нее выстроилось немало тарелок с разными яствами. Никогда раньше она не видела такого зрелища в Рашдене. Похоже было, что они обедают с самим королем, так как девушка была уверена, что нет ничего прекраснее. С горящими глазами Изабелла внимательно слушала разговоры – рассказы о Дворе и сражениях, дальних краях – и чувствовала себя совсем несведущей в этих вопросах несмотря на уроки и письма Гила. Она беспокоилась, что Лионел сочтет ее глупой и скучной, хотя он умело и настойчиво ухаживал за ней, заставляя краснеть, а Гил смеялся и смотрел на них с любовью и одобрением. Изабелла чувствовала себя настолько ужасно и растерянно, настолько не в своей тарелке, что как только все разговоры смолкали ненадолго, она тут же начинала что-то говорить, чтобы заполнить паузу, потом резко замолкала, понимая, что трещит, как белка в ее зверинце. От большого количества выпитого вина у нее кружилась голова и к щекам прилила кровь. Когда девушка тайком смотрела на сидящего рядом с ней Лионела, у нее начинало бешено колотиться сердце, и ей не хотелось, чтобы лорд догадался о том, что она безумно влюблена в него с первого взгляда.
      «Это невероятно! Я думала, что так не бывает. Оказывается, бывает, – думала Изабелла. – Стоило мне только посмотреть ему в глаза, чтобы это понять… Ах, конечно же, он чувствовал то же самое! Мое сердце как будто пронзило стрелой, а я думала, что песни бардов о Купидоне – всего лишь миф!»
      Изабелла снова покраснела и попыталась сосредоточиться на развлечениях: хорошенькие девушки в ярких костюмах танцевали, акробаты и жонглеры, совершавшие удивительные трюки, ловким движением рук заставляли вертеться в воздухе множество разноцветных шаров; клоун рассказывал непристойные анекдоты и с затаенной злобой изображал тех, кто пытался сделать из него посмешище. Девушка молилась, чтобы этот противный карлик не заглянул к ней в душу и не выставил на посмешище ее девичьи мечты.
      После ужина длинные столы разобрали и поставили вдоль стен. Веселые звуки флейты, бренчание лютни и вторившей ей арфы заполнили дом музыкой, которая должна была завлечь присутствующих на танец. К удивлению и недоумению Изабеллы Ричард поднялся и низким важным поклоном пригласил ее на танец, не обращая внимания на то, что леди Шрутон пошла красными пятнами от гнева и замешательства, ведь графиню так подчеркнуто оскорбили. Девушка, не веря, что ей оказана такая честь, присела в низком реверансе и протянула ему руку. Она, леди Изабелла Джейн Эшли Рашден будет танцевать со вторым человеком в Англии! И никогда, пока будет жива, не забудет этот вечер и ласковый взгляд темных спокойных глаз герцога, ведущего ее в лабиринте замысловатых шагов, потом бережно передавшего руку Изабеллы в протянутую руку Гила, когда сменилась музыка.
      – Ну, милая сестренка, – глаза Гила сияли, так как он видел, что Изабелла, несомненно, чувствовала себя счастливой, – надо ли мне спрашивать, как ты находишь мой выбор для тебя?
      – Ах, Гил, неужели все настолько заметно? Неужели я поставила себя в глупое положение?
      – О, нет, – он засмеялся. – Ты сделала Лионела объектом зависти всех присутствующих.
      И это, действительно, была правда: нельзя было не заметить, что Изабелла отдавала предпочтение наследнику Сант-Сейвора, в то время как некоторые отдали бы много, чтобы оказаться на его месте. Особенно лорд Оадби был недоволен тем, что его подопечная, явно очарованная Лионелом, заискивает перед ним, как будто он принц. Каким образом эта липкая гусеница превратилась в прекрасную бабочку без ведома графа? Лорд Оадби мысленно отметил, что в будущем ему следует больше обращать внимания на развитие своей подопечной и особенно – ее женственности.
      Изабелла не видела похотливого взгляда опекуна, а тот рассматривал ее внимательно, плотоядно, размышляя о возможности первым вкусить этот плод. Она смотрела только на Лионела, который пригласил ее на третий танец.
      «Лорд Лионел, он мой отныне и навсегда!» – страстно поклялась молодая леди про себя и улыбнулась лорду со слепой доверчивостью юности.
      Никогда еще дни не были для Изабеллы так скоротечны, слишком скоротечны: она была влюблена так, как можно влюбиться только в юности, когда любовь кажется неизведанной и сияющей, как манящая звезда, когда в нее бросаются как в омут, не думая ни о чем. В какой-то неуловимый момент любовь ослепила ее вспышкой своего великолепия, и теперь она упивалась ею. Такова уж первая любовь – она чиста и безгрешна, на ней еще нет налета болезненных воспоминаний, от которого любовь тускнеет, как бы вы ни старались сохранить ее первозданность, не понимая, что иногда она становится более дорогой своими шрамами, как старая бронза – патиной.
      Герцог Глостер уехал вместе со своими людьми. Но, увидев удрученное лицо девушки и, возможно вспомнив о своей печальной юности, Ричард разрешил Гилу и Лионелу остаться до тех пор, пока на светлом небе будет сиять летнее солнце.
      Просыпаясь каждое утро, Изабелла распахивала балконную дверь и умоляла деревья подольше не сбрасывать листву, и, может быть, потому, что она была ребенком природы, они, кажется, услыхали молитвы влюбленной девушки и поняли ее. Каждый день юная леди вместе с братом и Лионелом каталась верхом на лошади под сенью раскидистых дубов и тисов, ясеней и сосен. И жизнь была прекрасна! Никогда Изабелла не была веселой и оживленной настолько, чтобы смех и радость били из нее через край. Она отчаянно скакала галопом по лесу, неистово танцевала в поле, испытывала тайное наслаждение ночью, лежа в постели и думая о своем возлюбленном. Изабелла знала, что будет оплакивать отъезд брата, но разлука с Лионелом… ах, разлука с ним будет равнозначна смерти – в этом она не сомневалась. А потому дорожила каждым проведенным с ним днем, как сокровищем.
      Как будто странное безумие овладело ею, любовь вскружила девушке голову. Она не могла ждать, когда станет женой Лионела. Изабелла видела, как он окидывал взглядом ее соблазнительное молодое тело, и как в нем разгорался огонь желания все сильнее с каждым днем, чувствовала обжигающее прикосновение его пальцев и губ на своих руках и была уверена, что все теперь зависит от времени, пока он не получит разрешение жениться на ней.
      – Ах, Лионел, Лионел!
      Девушка не сразу поняла, что выкрикнула эти слова вслух, пока не услышала, как их повторило эхо. Она парила высоко над землей; качели на ветвях дуба были ее крыльями, а руки Лионела подталкивали все выше. Молодой человек ликовал.
      – Выше, Изабелла? – кричал он. – Я раскачаю тебя еще сильнее.
      – Нет, нет! У меня уже кружится голова.
      – Тогда прыгай, – юноша стоял перед ней с широко распростертыми руками. – Прыгай! Я поймаю тебя.
      Она ни на секунду не сомневалась, что так и будет, поэтому прыгнула с качелей и полетела в руки Лионела, распахнутые для объятий. Эти руки обняли ее. Потом они падали, падали… и долго катились по летней полевой траве. Их смех зазвенел на небольшой тихой полянке, неподалеку от качелей. Наконец, они остановились. Лионел посмотрел на нее сверху вниз помутненным взглядом, отчего по спине Изабеллы пробежала дрожь.
      Юноша хотел ее, хотел с той обжигающей страстью, которая охватила его, словно лихорадка, когда он впервые увидел Изабеллу. Все это время он постоянно сдерживал себя, чтобы не взять ее силой. Лионел резко отстранился от нее, потому что Изабелла не была уставшей от замужества придворной дамой, ищущей развлечений в отсутствие мужа, и не была дочерью крестьянина, которая не стала бы противиться насилию. Изабелла – молодая девушка благородного происхождения, сестра Гила и, что самое главное, подопечная короля. Тот, кто посмел обидеть кого-нибудь из подопечных короля Эдуарда, рисковал жизнью.
      Изабелла ожидала, что лорд Лионел женится на ней – и это понятно. Лорд про себя выругался при этой мысли, потому что, как бы ему ни хотелось, он не имел права жениться на сестре Гила, так как уже был обручен с леди Джильен Быомарис Девизес.
      Лионел прищурился, гневно и с отвращением сверкнув глазами, когда в его памяти возник образ непривлекательной брюнетки Джильен. У него не было желания жениться на этой тихой серой мышке, которая пищала и суетилась в его присутствии; но она – дочь лучшего друга отца, и они были помолвлены еще с колыбели. Лионел ничего не мог изменить, и эта беспомощность в данном случае раздражала его. Почему он должен жениться на Джильен, которую совсем не любил, если рядом сейчас лежит такая прекрасная девушка?
      Он ведь из рода Валерекс, черт побери! Его предками были Норманы, завоевавшие Англию! Значит, и невеста у него должна быть лучшей из лучших женщин, а не какой-то бесцветной мышью, которая нарожает ему целую кучу детей, таких же тщедушных, как сама. Он снова смотрел на Изабеллу затуманенным и жадным взглядом, что та даже испугалась. Эта девушка была наградой, достойной победителя. Стройная, серебристая лесная нимфа, которую Лионел держал сейчас в своих объятиях. «Ах, каких сыновей нарожает она: красивых, сильных молодцев, которых любой мужчина с гордостью назвал бы своими».
      При мысли о том, что Изабелла будет под своим сердцем носить его сыновей, Лионел почувствовал сильное возбуждение. В его жизни еще не было женщины, которая бы так заинтриговала юношу. Наполовину женщина, наполовину ребенок, она зачаровывала его колдовскими глазами серо-зеленого цвета, неуловимой грацией. Ему представлялись сцены, в которых он занимался любовью с Изабеллой, будучи уверенным, что та пылко влюблена в него.
      Да, Лионел жаждал эту девушку. Он должен найти способ, чтобы добиться ее. «Будь проклята Джильен Бьюмарис!»
      – Ты сведешь с ума любого мужчину, Изабелла, – прошептал он, и осторожно убрал прядь волос с ее лица.
      «Лионел хочет поцеловать меня, – подумала Изабелла, и ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. – Он хочет поцеловать меня! Ах, только бы кровь не пульсировала в жилах с такой бешеной скоростью!» Она так разволновалась, что потеряла способность думать. Ее руки, лежавшие у него на плечах, слегка дрожали, а ладони стали влажными и холодными, как лед. Кажется, девушка ждала этого момента всю жизнь, и теперь, когда он наступил, не знала, что делать. Проглотив ком в горле и откинув голову, она приоткрыла рот, мысленно молясь, чтобы это было правильно.
      Ах, какими мягкими были его губы и как возбуждали ее, нежно прикасаясь к губам, пока она не привыкла к этому ощущению и не стала целовать Лионела в ответ с робкой готовностью, желая понять его и доставить ему удовольствие. Изабелла нерешительно погладила золотистые волосы юноши, когда он запустил руку в серебристый каскад девичьих волос, языком приоткрывая ее губы и наслаждаясь их сладостью. От этого интимного прикосновения тело девушки наполнилось приятным теплом, и она теснее прижалась к нему, желая продлить этот момент. Изабелла тихо простонала, когда его руки скользнули по ее спине, с силой привлекая к себе, а поцелуи стали более настойчивыми. Неожиданно для себя самой Изабелла почувствовала пробуждение своей женской сути. Время остановилось и неслось на крыльях мимо – так ей казалось. Но вдруг Лионел без предупреждения отстранился от нее и опустил глаза под ее пытливым взглядом, полным любви, так что она не могла прочесть его мысли. Он еще раз легко поцеловал девушку, потом встал и протянул ей руку.
      – Пойдем, Изабелла, – сказал Лионел. – Уже темнеет. Нам надо возвращаться в замок.
      – Да, – выдохнула она, потом на мгновение затаила дыхание, коснувшись его руки.
      Лионел целовался со многими женщинами, но Изабелла не знала этого. Ей было сейчас непонятно, почему его красивое лицо омрачилось и почему он не позволил страсти целиком овладеть им. Изабелла не сомневалась лишь в том, что этот поцелуй был таким же прекрасным, как ее мечта, и что она будет любить лорда Лионела Валерекс до дня его смерти.
      В большом зале было тихо. Изабелла сидела и вышивала гобелен, который только что начала, и на котором будут в последовательности запечатлены приключения Гила. Девушка всегда нетерпеливо и неловко работала с иглой, когда ей приходилось выполнять такую работу, но на этот раз ее задачу осложняли стоявшие в глазах слезы, от которых все силуэты на гобелене расплывались.
      Деревья сбросили листву – к ним прикоснулась осень, и Гилу с Лионелом надо ехать на север, к герцогу Глостеру. Брат Изабеллы хмуро смотрел на свой кубок с вином, потому что знал, как печалит сестру предстоящая разлука. Лионел, такой же мрачный, так как он не придумал способа разорвать помолвку с Джильен Бьюмарис, неохотно перебирал струны лютни.
      Лорд знал: Изабелла и ее брат ждут, что до отъезда он попросит руку девушки, но Лионел не мог сделать этого. Его положение осложнялось еще и тем, что он не мог объяснить им, перед какой дилеммой стоял. Род Эшли – это гордые и порядочные люди. Они приняли Лионела в свой дом и в свои сердца и дали понять, что будут рады видеть его мужем Изабеллы. Они станут презирать и ненавидеть его, если узнают, как он обманул их, ухаживая за девушкой и зная при этом, что не сможет жениться на ней. Лионел понял, что для него невыносима даже мысль об их неуважении.
      – Спойте нам, милорд, – с наигранной веселостью предложил Гил, чтобы нарушить молчание.
      – Ах, да, спойте что-нибудь! – воскликнула Изабелла.
      Что-нибудь, чтобы нарушить эту гнетущую тишину в комнате! Что-нибудь, чтобы эти двое любимых ею людей не заметили слезы, готовые вот-вот брызнуть из омраченных печалью девичьих глаз.
      Лионел с радостью согласился, тронув несколько аккордов на прекрасной лютне, сделанной из созревшего дерева и отделанной перламутром.
      – Я сыграю вам песню, которую сам написал только вчера вечером, – сообщил он, посмотрев на Изабеллу, и запел:
 
Алых губ твоих коралл,
Мягкий шелк твоих волос,
Я любимую сравню
С красотою белых роз.
Океан в твоих глазах,
И нежна, как бархат, кожа.
Ах, любимая моя,
Как на розу ты похожа!
Купидон пустил стрелу,
Как сладки влюбленных грезы,
Жизнь отдам за поцелуй
Той прекрасной Белой Розы.
Как луна взойдет, мой друг,
Шаль набрось на плечи,
Приходи – я буду ждать
На тайном месте встречи.
 
      Жалобная мелодия песни влюбленного постепенно стихла. Изабелла потупила взгляд на вышивку и от предчувствия у нее радостно забилось сердце. Поляна! Поляна в лесу, где висят качели. Лионел хотел встретиться с ней там сегодня вечером! Она была уверена в этом. И там он попросит ее стать его женой. Слезы снова наполнили глаза Изабеллы, но это уже были слезы радости.
      Изабелле казалось, что она ждет целую вечность, но, наконец, в замке Рашден все стихло. В небольшой передней рядом с комнатой девушки негромко похрапывала няня Алиса, а дальше, вниз по коридору, в своей комнате, перебрав вина, Гил погрузился в дремоту. Лорд Оадби и леди Шрутон уже давно ушли в комнату графини и больше не появлялись. Изабелла молча встала, набросила накидку и, осторожно крадучись, на цыпочках спустилась в большой зал, где, распростершись на полу на тростниковых тюфяках, спали сэр Эдрик, Тегн и Беовульф. Возле рыцарей стояли ополовиненные кружки с пивом, валялось несколько костей среди разбросанных монет. Девушка с облегчением вздохнула, увидев столь очевидное доказательство вчерашнего бурно проведенного вечера, так как знала, что они, изрядно напившись, крепко заснули и проснутся теперь нескоро. В нормальном состоянии все трое рыцарей, приставленных охранять ее, проснулись бы при малейшем шорохе и вскочили бы на ноги с мечами наготове.
      Однако, пальцы девушки дрожали, когда она поднимала тяжелый деревянный запор на передней двери, и вдруг застыла. От неожиданности и страха сердце гулко застучало в груди, когда Эдрик вдруг запыхтел во сне, и перевернулся в более удобное положение. И вот она уже на улице в темноте, едва касаясь босыми ногами земли, бежит к задней калитке.
      Ночь была такой же тихой, как замок Рашден. Тишину нарушал лишь негромкий шепот ветра в умирающей на деревьях листве и в волнующейся высокой влажной траве, с которой скатывались капельки росы, как призмы, отражавшие свет мерцающих звезд. Луна в матовом ареоле освещала тропинку, которая вела на поляну.
      Когда Изабелла дошла до места, она остановилась и осмотрелась в надежде увидеть Лионела.
      – Лионел, – прошептала она, но ответа не последовало. Ее сердце в отчаянье упало. Девушка решила, что неправильно истолковала слова его песни.
      – Очарован, мадемуазель, – тихо ответил он и, улыбаясь, вышел из тени.
      – О, милорд! Вы напугали меня, – сказала Изабелла, облегченно вздохнув, когда на поляне появился Лионел, потом нервно усмехнулась и приложила руку к груди, где бешено колотилось сердце.
      – Прости меня, сердце мое, но я хотел убедиться, что это именно ты, а не кто-то другой пришел на место наших свиданий.
      Свет луны падал на его золотистые волосы, отчего в темноте он был похож на юного бога. Когда Лионел взял ее руки в свои, она затрепетала от его нежных слов и ласкового прикосновения. Изабелла с трудом верила, что он – ее, что этот молодой симпатичный человек, во всем великолепии стоявший перед ней, когда-нибудь станет ей мужем, и они сейчас обручатся раз и навсегда.
      Изабелла обвела взглядом поляну, желая запечатлеть в памяти каждую мелочь: как свет луны льется на землю сквозь изогнутые ветви деревьев мерцающей дымкой; как сверкает трава, словно тысячи рассыпанных по земле бриллиантов; как висящие на старом дубе качели мягко покачиваются на бодрящем и свежем ветру, принесшем с собой запах осени. Девушке показалось, что она видит фей, танцующих в темноте, потому что поляна вдруг превратилась в сказочную, волшебную поляну любви.
      – Изабелла, – выдохнул Лионел, – Изабелла.
      Его голос был тихим и страстным, он поцеловал ее нежно и горячо, и она не в силах была сопротивляться, не хотела сопротивляться. Изабелла лихорадочно прильнула к нему, прижавшись грудью к его груди так, что почувствовала стук сердец, слившихся в одно, когда встретились их губы, сплелись языки и тела прильнули друг к другу. Девушка чувствовала на его губах сладкий вкус вина, которое он пил, и легкий запах сандалового мыла на коже, и с этого момента она всегда будет связывать эти вещи и запахи с образом Лионела, вспоминая эту ночь и поляну, которая стала особенным местом их встреч.
      Лионел оторвался от ее губ, чтобы поцелуями пройти по щеке к виску, к шелковым прядям волос. Он зарылся лицом в ниспадающую гриву, вдыхая аромат роз и порывисто прижимая к себе. Потом вдруг подхватил ее на руки и закружился, как будто услыхал быструю и радостную музыку, которую сейчас играли только для них двоих. Изабелла смеялась и плакала одновременно, захваченная сладко-горьким экстазом этого момента, и слезы текли по ее щекам, когда она ему улыбалась.
      – Ах, Лионел, любовь моя, – пылко сказала она, когда юноша, наконец, отпустил ее, и Изабелла снова обрела способность дышать. – Твой отъезд для меня будет подобен смерти.
      – Я вернусь, Изабелла, – честно сказал он ей. – Никогда не сомневайся в этом, мое сердечко.
      Потом, растроганный остротой момента и под воздействием выпитого вина, он выхватил свой меч из ножен и драматично вонзил его лезвие в землю. Некоторое время меч тихонько раскачивался там, яркий и блестящий, как литой серебряный крест в свете луны, отражая сияющие лучи во всех направлениях. Лионел упал на одно колено, положив руки на рукоятку.
      – Да, я вернусь, Изабелла, и ты станешь моей. Умру, но добьюсь этого. Клянусь всеми святыми, которые есть на свете!
      У девушки перехватило дыхание от такой серьезной клятвы, она была тронута до глубины души, как он и предполагал. Смех сразу улетучился, оставив место только слезам, которые, как дождинки, поблескивали в ее огромных серо-зеленых глазах. Как, должно быть, он любит, если дает такую клятву! Изабеллу бросило в дрожь от внезапно охватившего ее дурного предчувствия. Такая любовь искушала судьбу!
      Изабелла опустилась перед ним на землю, положив сверху свои руки и восхищенно заглянув в его бездонные голубые глаза.
      – Ах, Лионел, Лионел! Возьми свои слова назад. Я не могу связать тебя такой клятвой. Это несправедливо! Возьми ее назад, прошу тебя!
      – Нет, – отказался он, и выражение его золотистого лица стало дерзким и жаждущим. – Сделано. О, Боже, Изабелла! – воскликнул лорд, отшвырнув меч в сторону. – Ты околдовала меня!
      Они не помнили, как оказались лежащими на траве, и Лионел уже развязывал накидку, снимал плечики сорочки. Изабелла задрожала, когда он обнажил ей грудь и ее коснулся холодный вечерний воздух. В какой то момент она испугалась, потому что ни один мужчина не смотрел на нее так, а Изабелла была молода и неопытна.
      Лионел, кажется, почувствовал, что ей неловко, и поспешил прошептать:
      – Боже, как ты прекрасна! – потом простонал. – Ах, Изабелла, не могу больше ждать… Я пытался, Бог свидетель, пытался! Но с каждым днем, который мы проводили вместе, я все больше хотел тебя. Скажи, что будешь моей… сейчас… сегодня!
      Изабелла трепетала в объятиях лорда, неуверенная, испуганная, но тоже желавшая его.
      – Но я… девственница, – прошептала она.
      – Изабелла, – его голос настаивал, – не знаю, когда Глостер отпустит меня, чтобы я снова смог приехать. Боже праведный! Ты все лето будоражила мне кровь! Ты не сможешь оттолкнуть меня сейчас! Я ведь дал клятву, что обручен с тобой, значит, тебе суждено стать моей!
      – Да, ах, да. Но я боюсь, Лионел!
      – Не бойся, моя милая, – шепотом заверил он. – Бояться тебе нечего. Я буду осторожен с тобой.
      Его руки погрузились в копну спутанных серебристых локонов, и он еще раз нежно поцеловал ее, беспощадно раздвигая языком сопротивляющиеся губы, пока они не уступили. Тем временем пальцы скользнули вниз и коснулись упругой, начинающей расцветать груди, а потом ей казалось, что руки Лионела были повсюду: они прикасались к ней, заставляя тело корчиться под ним, сгорая от желания. Он на время оставил ее губы, чтобы накрыть нежные бутоны груди сладкой ласкающей влагой. Его язык легкими толчками ударял в маленькие отвердевшие вершины. Изабелла возбуждалась от этих прикосновений и стонала, дрожа от постепенно пробуждающейся в ней страсти. Тело девушки выгнулось ему навстречу. Через мгновение она будет его…
      Лик луны затуманился проплывающим облачком, и где-то вдалеке одинокая хищная птица пронзительно вскрикнула в темноте, напугав их.
      Вновь охваченная испугом Изабелла освободилась от объятий и села, прижимая к груди свое платье. Для ее впечатлительной натуры затмение луны, сопровождаемое пронзительным криком птицы, показалось дурным предзнаменованием. Она содрогнулась, и очарование ночи было разрушено. Лионел сделал резкий вдох и помотал головой, пытаясь избавиться от охватившего его безумия. А в том, что это было безумие, он не сомневался. «Боже мой! Чуть не соблазнил подопечную короля! Взять Изабеллу обманным путем значило бы обесчестить ее на всю жизнь, и тем самым навлечь на свою голову гнев Эдуарда. Изабелла – находка для брака, и пока она не выйдет замуж, король не оставит ее без внимания и не простит человеку, лишившему девушку невинности. Пока не расторгнута помолвка с Джильен Бьюмарис, я не имею права даже мечтать о том, чтобы Изабелла стала моей».
      Молча Лионел помог девушке одеться, потом вынул из волос застрявшие там веточки. Каждый из них понимал, что момент добровольной сдачи Изабеллы в плен был упущен.

      Маленькие глаза-бусины с красными веками лорда Оадби подернулись поволокой от похоти, пока он из укромного места наблюдал за влюбленными. Лорд радовался, что вовремя заметил, как Изабелла выскользнула из комнаты, и, крадучись, пошел за ней, маленькой потаскушкой. Теперь, когда он узнал о ее готовности лечь в постель с первым попавшимся на пути симпатичным придворным, ему не нужно было тревожиться по поводу своих планов в отношении юной леди. В конце концов, вряд ли Изабелла станет теперь протестовать против того, чтобы он лишил ее девственности. Ведь она, как обычная служанка, готова была сейчас отдаться этому неопытному юнцу, который вскружил ей голову парой пустых фраз. Лорд Оадби едко улыбнулся. «Мальчишка все испортил этой нелепой сценой с мечом, вместо того чтобы взять Изабеллу, пока та еще не поняла весь смысл происходящего. Девственницы всегда нерешительны, и с ними следует действовать настойчиво, не обращая внимания на их испуганные крики».
      Слава Богу, граф не был романтичным идиотом, обремененным глупыми понятиями чести и совести. «Уж я-то сумею поладить с юной леди, и та не посмеет бежать к герцогу Глостеру с подобными рассказами. Боже, все-таки она красивая!» Одной лишь мысли о ее нежной обнаженной груди в лунном свете было достаточно, чтобы похотливая плоть лорда Оадби снова отвердела. Он возбудился еще раньше, увидев нежные соски Изабеллы, и облегчил боль своей плоти рукой, но это не принесло ему удовлетворения. Теперь граф был настолько возбужден, что весь дрожал в ожидании того момента, когда Изабелла будет ему принадлежать. Жадно чмокнув от предвкушения губами, он последовал за влюбленными так тихо, как камышовый кот.
      Какая удача! Сегодня провидение, действительно, улыбалось лорду Оадби! Какое-то животное в зверинце Изабеллы жалобно мяукало, и вместо того, чтобы вернуться в замок, она направилась к конюшне, попрощавшись с лордом Лионелом коротким поцелуем и прошептав какие-то слова. Граф с трудом верил в свою удачу. Он нисколько не сомневался, что именно сегодня будет обладать ею. Выбросив из головы последние сомнения насчет герцога Глостера и подавив в себе желание громко захохотать, он медленно распахнул дверь в конюшню.
      Лорд Оадби с нетерпением оглянулся, потом озадаченно нахмурился. Изабеллы нигде не было видно, хотя он точно знал, что видел ее у входа в конюшню. Но когда послышался мягкий звук знакомого голоса, граф понял, что она на чердаке. Он выругался про себя, потому что ему теперь предстояло взобраться на чердак по лестнице, а это было трудно сделать из-за подагры, причинявшей боль. Тем не менее, графа подстегивал пульсирующий в рейтузах выступ. Потом, пыхтя и отдуваясь, он старательно вскарабкался по ступенькам лестницы и, наконец, побагровев от напряжения, взобрался наверх. Там он на секунду приостановился, чтобы отдышаться, и, пошатываясь, направился к девушке.
      Изабелла испуганно вытаращилась на внезапно возникшую перед ней из темноты толстую фигуру опекуна, угрожающе шагнувшего к девушке, и на мгновение она была настолько ошеломлена, что не смогла сдвинуться с места. Изабелла не сомневалась, что граф находится сейчас в постели со своей графиней. Некоторое время она не могла прийти в себя от шока, настолько неожиданным было его появление здесь и слишком очевидны намерения. Потом, вскрикнув от ужаса, девушка столкнула с колен котенка, которого успокаивала, и вскочила на ноги, безумно оглядываясь в поисках места, куда можно было бы убежать от этого чудовища. Но спрятаться было некуда, а граф стоял между ней и лестницей. Она оказалась в ловушке. С обезумевшими от страха глазами Изабелла в отчаянии пыталась найти какое-нибудь орудие защиты, потом схватила стоявшие поблизости вилы и угрожающе направила их на лорда.
      – Убирайтесь! – предупредила она своего опекуна, чьи свиные глазки быстро заморгали от удивления. – Не приближайтесь ко мне, иначе я использую вот это, обещаю вам!
      – Ну, моя дорогая, – льстиво заговорил он, – нет оснований для такого гнева. Я просто увидел свет, – лорд указал на лампу, которую Изабелла зажгла перед входом в конюшню, – и зашел посмотреть, не пропало ли что-нибудь здесь. Ты ведь знаешь, что это моя обязанность как опекуна следить за порядком в Рашдене.
      – Как видите, ничего не случилось, – прошипела девушка, не выпуская из рук вилы и отступая назад, когда граф бочком стал продвигаться к ней поближе. – Это один маленький котенок кричал от страха и одиночества, но вы можете спокойно возвращаться к себе в комнату.
      – Но я просто не смогу оставить тебя здесь одну, дорогая. Что если один из стражников обнаружит тебя и воспользуется тем, что в конюшне ты совсем одна? Это довольно далеко от дома, и никто не услышит, если позовешь на помощь, – вкрадчивым голосом сказал граф. – Мой долг – обеспечить тебе безопасность и отвести в комнату.
      – Я не нуждаюсь в вашем сопровождении, уверяю вас. В Рашдене нет такого человека, кроме вас, милорд, кто бы причинил мне вред.
      – Меня? – Оадби притворился обиженным. – Ну, милая, мне очень жаль, что ты так обо мне думаешь. Ведь я на протяжении всех этих лет изо всех сил старался обеспечить тебе хороший уход.
      Изабелла презрительно фыркнула.
      – Не смешите меня, милорд, – насмешливо сказала она. – Вы со своей проституткой не сделали ничего хорошего для меня, но осквернили память моих родителей и набили свои кошельки золотом Рашдена. Я и брат не настолько глупы, как вам бы того хотелось, милорд, и прекрасно понимаем, что если бы не герцог Глостер, то жили бы мы чуть лучше нищих. В самом деле, только страх перед Ричардом удержал вас от того, чтобы разорить нас. Мы не дождемся, когда Гил станет совершеннолетним, чтобы обратиться к королю с просьбой о проведении учета в имении и возмещении нанесенного ущерба. Эшли – один из старейших и знаменитейших родов в Англии, милорд, и, кроме того, это стойкие Йоркисты. Вам не удастся обобрать нас, как простаков, и оставить без единого гроша, когда уедете отсюда. Как бы хитро ни скрывали вы свое воровство, мы найдем все, что у нас украли, и вас заставят заплатить все до последнего пенса, так и знайте! Граф содрогнулся.
      – Я так не думаю, моя дорогая, – сказал он. – Твой брат будет не первым, погибшим при трагическом стечении обстоятельств, а с тебя слетит спесь, когда ты очутишься в публичном доме, держу пари. Но сначала я отведаю то, что ты чуть не отдала сегодня лорду Лионелу, глупая потаскушка.
      Лорд Оадби так внезапно выхватил вилы из рук Изабеллы, что та, застигнутая врасплох, выпустила орудие. Она не ожидала, что его неуклюжее, жирное тело способно так проворно двигаться. И вдруг граф так сильно ударил ее кулаком, что девушка не сразу поняла, в чем дело. От сильного удара у нее закружилась голова, и она со всего размаху шлепнулась на колени. Потом съежилась и оцепенела от страха. Ничего не видя, попыталась отползти, но не успела увернуться, так как лорд Оадби уже настиг ее и, навалившись на нее всей своей массой, прижал к полу и раздвинул ноги. Его жирные пальцы нащупали руки, царапавшие с силой дикой кошки, и без особых усилий схватив их, завели за голову. Потом, глумясь над ней, с довольной и торжествующей улыбкой он одним движением разорвал шнуровку на платье и порвал сорочку, обнажив ее вздымающуюся грудь своему похотливому взгляду.
      – Именно я буду наслаждаться твоей девственностью, милая, – грубо сообщил опекун перепуганной Изабелле, явно истекая слюной при виде охваченного ужасом девичьего лица.
      Когда она истерично завизжала, он больно ударил ее по лицу, чтобы заставить замолчать, потом свободной рукой стал ласкать грудь девушки, сжимая ее и пощипывая соски. От стыда, ужаса и ярости, от собственного бессилия Изабелла залилась горькими слезами, пытаясь подавить рвавшееся наружу и душившее ее рыдание. «Этого не может быть… не может быть!»
      Лорд Оадби, решив, что Изабелла, наконец, перестала сопротивляться, простонал и слегка приподнялся, занявшись своими рейтузами. Изабелла не упустила представившуюся ей возможность и одним коленом резко ударила графа между ног. Тот задохнулся от резкой боли и скатился с нее, скорчившись в агонии. Пошатываясь, она встала на ноги и попыталась убежать, но ее мучитель, оправившись от боли, с трудом поднял свое тучное тело и, схватив девушку за волосы, дернул назад. Изабелла яростно сопротивлялась, и, пока они, обезумев в смертельной схватке, кружились на месте, лорд Оадби споткнулся и, чуть не потянув за собой Изабеллу, свалился с чердака. С искаженным от ужаса лицом, дико молотя руками, он упал, ударившись о массивную деревянную дверь стойла. Огромная куча рухнула и застыла.
      Изабелла, которая не могла прийти в себя от ужаса и потрясения, осторожно склонилась над люком, все еще не веря, что одержала верх над своим мучителем. Ненавистный лорд Оадби лежал внизу огромной кучей. Его шея была странно скривлена набок, а из глубокой раны на голове сочилась кровь. С ужасом и в то же время с облегчением Изабелла поняла, что он мертв.
      Не в силах сдержать рыдания, она опустилась на пол и, прижав к себе остатки рваной одежды, сидела, раскачиваясь взад-вперед, как будто лишившись рассудка. Спустя некоторое время Изабелла нервно захихикала, потом истерично засмеялась и смеялась до тех пор, пока по лицу не потекли слезы. Она с трудом заставила себя остановиться. Прерывисто втянув в себя воздух, девушка, наконец, осознала все, что произошло, и попыталась встать. У нее подкашивались ноги, но она медленно спустилась по лестнице, не решаясь еще раз посмотреть на неподвижное тело графа.
      Через некоторое время Изабелла будила спящего брата.
      – Гил, – настойчиво прошептала она, – Гил, вставай!
      – Гмммм, – промычал тот, облизывая пересохшие губы, и, негромко причмокнув, сглотнул. – Гмммм… – Он зашевелился и сменил положение, а Изабелла бросила быстрый взгляд на его наставника, чтобы убедиться, что господин Джексон по-прежнему шумно похрапывал в передней, рядом с комнатой Гила.
      – Гил, прошу тебя, проснись!
      – Что? Что такое? Что случилось? – обеспокоенно спросил юноша, в недоумении обводя комнату широко распахнутыми глазами. Он поморгал, потом потер сонные глаза и воскликнул, – Белла! Что ты здесь делаешь? Что произошло?
      – Тшшш… Говори потише, – шепотом предупредила она. – В конюшне произошел неприятный случай. Лорд Оадби мертв, и мне нужна твоя помощь.
      Теперь, окончательно пробудившись, Гил увидел, в каком состоянии была одежда сестры, и сделал глубокий вдох.
      – Боже мой, Белла! Он изнасиловал тебя?
      – Нет, но я спаслась только по милости Божьей. Пойдем быстрее. Надо придумать, что делать.
      Ни слова не говоря, Гил спешно натягивал одежду. Через несколько секунд они вышли в коридор.
      – Подожди, Изабелла. Я пойду за Лионелом, он может нам понадобиться.
      Она на мгновение задумалась, потом согласно кивнула. Ее возлюбленный не выдаст их. Гил исчез в коридоре и вскоре появился вместе со своим другим. Лионел на ходу заправлял рубаху и рейтузы, его ясное лицо было омрачено тревогой и гневом. Увидев Изабеллу, он рванулся вперед и взял ее за руки.
      – Изабелла, тебе больно?
      – Нет, – тихо сказала девушка. Его прикосновение успокоило ее. Ей было приятно, что он сейчас рядом и держит ее в своих объятиях.
      – Ну и сукин сын, ей-богу! – голос Лионел а задрожал от ярости. – Я бы никогда не позволил тебе одной пойти на конюшню!
      При этих словах Гил подозрительно посмотрел на них, но ничего не сказал. Лионел был его названым братом. Гил не сомневался, что если он и встречался под луной с его сестрой, то только с благородными намерениями. Кроме того – так уж случилось – у девушки было мало счастливых минут в жизни, поэтому Гил не жалел для нее нескольких минут счастья, полученного украдкой.
      – Пошли, – поторопила Изабелла. – Нам надо спешить, иначе кто-нибудь может обнаружить тело.
      – Черт возьми! – выругался Гил, когда они пришли на конюшню. Он со злобой пнул тело графа. – Свинья! – и сплюнул.
      – Ах, Гил, что же нам делать? – обеспокоенно спросила Изабелла, кусая губы. – Мы не можем никому рассказать о том, что произошло, потому что многие знают о вероломстве графа и могут не поверить мне, думая, что мы желали зла нашему опекуну. Тем более, что мы поклялись отомстить ему. «Пусть будет так! Клянемся!» – Помнишь? Нам нельзя рисковать и сообщать о смерти графа, чтобы не вызвать на себя гнев короля.
      – Никто, знавший графа, не усомнится ни в одном твоем слове, Белла, – уверил ее Гил. – Однако, может быть, лучше не искушать судьбу. Действительно, нам неизвестно, каких друзей имел лорд Оадби при дворе, и если они похожи на него, то нам не избежать их мести.
      – У меня есть план, – заявил Лионел. – Нам надо одеть эту свинью в охотничий костюм и оттащить в тот овраг в лесу, где водопад стекает в небольшую речушку. Сбросим тело в овраг, как будто этот сукин сын охотился и, упав с лошади, сломал себе шею. К счастью, лорд Оадби плохо держался в седле и был толстым, как боров. Ни у кого не будет сомнений, что этот неуклюжий обжора был сброшен уставшей под его тяжестью лошадью. Многие знают, что жестокий хозяин частенько вонзал свои шпоры в бока несчастного животного, не так ли?
      – Да, – согласился Гил, – это могло случиться. В самом деле, могло бы. Тем более, что граф очень часто охотился в одиночку. Хотя мне кажется, его жертвами чаще были бедные девушки, с которыми он жестоко развлекался.
      В мерцающем свете лампы лицо юноши было мертвенно-бледным, и Изабелла испуганно вздрогнула.
      – Нам нужно спешить, – продолжил Гил, – потому что скоро рассвет, а утром мы уезжаем, как и было запланировано.
      – Ах, нет, Гил! – воскликнула девушка.
      – Сестричка, нам надо ехать! Покажется странным, если мы в последний момент изменим решение и останемся. Это вызовет подозрение, особенно, когда найдут тело лорда. Ты должна набраться терпения и мужественно встретить завтрашний день без нас, что бы он ни принес с собой.
      – Гил прав, Изабелла, – заявил Лионел и, пытаясь придать ей уверенности, нежно погладил руку. – Пойдем, нам нужно еще много сделать, а времени совсем мало.
      – Изабелла, возвращайся в замок, – приказал Гил, – и приведи сюда Эдрика, Тегна и Беовульфа. Из твоих имеем я знаю, что они любят нас и им можно доверять. Расскажи о том, что случилось, потом скажи, чтобы онм убрали охрану с центрального входа. Утром рыцари должны будут сказать, что видели, как рано утром лорд Оадби выехал на охоту. Граф с охоты не вернется, поэтому нужно будет организовать его поиски. Проследи, чтобы именно эти трое рыцарей обыскали окрестности оврага и нашли тело опекуна, ибо они знают, как ответить на вопросы, которые им будут задавать.
      Лионел пойдет с тобой и принесет охотничий костюм графа, а я пока его раздену и оседлаю лошадь Оадби. Потарапливайтесь! – еще раз настойчиво повторил Гил. – С каждой потерянной минутой приближается рассвет.
      Наконец, по прошествии, как им показалось, нескольких часов, заговорщики осуществили свой план и, уставшие до изнеможения, добрались до своих постелей. Хотя Изабелла устала не меньше других, она не могла уснуть, снова и снова перебирая в памяти события страшной ночи. Девушка с большим трудом заставила себя выбросить из головы воспоминание о ненавистном опекуне и вместо этого попыталась сосредоточиться на Лионеле, своем возлюбленном.
      Однако, позднее, значительно позднее, Изабелла вспомнила: несмотря на то что наследник Сант-Сейвора поклялся сделать ее своей, он на словом не обмолвился о замужестве. Изо всех сил пыталась Изабелла не думать об этом моменте и убеждала себя в любви Лионела к ней, но все же в сердце и душу девушки закралось сомнение насчет его истинных чувств. И ничто уже не могло ее сомнения развеять.

       Нагорье, Уэльс, 1453 год.
 
      На фоне черного, как смоль, ночного занавеса бледное свечение прозрачной дымки тумана, густо стелившегося по земле, казалось неземным. Сверху сквозь ветви деревьев на исхоженные, извивающиеся змеей тропинки диких Уэльских гор просеивался серебристый свет окруженной призрачным ореолом луны. Издалека донесся крик какого-то одинокого зверя, а в остальном тишину нарушало лишь быстрое прерывистое дыхание женщины, прислонившейся к покосившемуся от времени дереву, чтобы перевести дух. Пауза была недолгой. Украдкой оглянувшись через плечо, она снова побежала, и ее голые пятки засверкали по лесу со скоростью бегущего оленя.
      Еще сегодня утром молодая женщина была дочерью влиятельного военного вождя Уэльса, Овейна, и женой обаятельного Брин-Дайфид, лорда Уэльского. Сегодня вечером она потеряла все и стала пленницей англичан. После кровавого сражения ее отцу удалось бежать и скрыться в каком-то месте, где к нему присоединятся люди, оставшиеся в живых. А муж был убит на ее глазах. Она видела, как он упал и голова отлетела от секиры врага, а ее взяли в плен, чтобы потом потребовать за нее большой выкуп. Только благодаря незаурядному уму удалось ей бежать. Женщина грустно улыбнулась, вспомнив, с какой легкостью одурачила двух караульных, охранявших ее. Однако, лорда, захватившего в плен дочь вождя, было не так-то просто обмануть.
      Даже сейчас чуткий слух беглянки уловил звук погони, и это подстегнуло ее. Тропинка уходила все выше. Женщина замедлила шаг, взбираясь по скалистым выступам. Она взвизгнула, когда в ночи прозвенел смех и мужская рука, ухватив за локоть сзади, стащила вниз.
      Беглянка отчаянно сопротивлялась, пытаясь вырваться, но мужчина, наконец, заломил ей руки за спину и несколько раз ударил по щекам.
      – Ублюдок! – прошипела она, понимая, что теперь о побеге нечего было и думать. – Английская собака!
      Мужчина в ответ лишь снова рассмеялся, и луна высветила его белые зубы.
      – Ну, Хвилис! – он схватил ее за копну пышных волос, заставляя посмотреть ему в глаза. – Веселую Охоту ты мне устроила! Но теперь… ты моя!
      Мужчина впился в ее губы, потом грубо швырнул на землю. С минуту он возвышался над ней как сияющий бог и смотрел, как задравшиеся до бедер юбки обнажили длинные стройные ноги, а белая пышная грудь вздымалась под тонкой, почти прозрачной материей платья. Ее пухлые сочные губы приоткрылись и задрожали, а светло-голубые глаза загадочно сверкнули, когда она выхватила из-за пояса нож для самозащиты. Мужчина беспечно посмотрел на нож, как будто увидел всего лишь булавку, которой его хотели уколоть.
      – Ты достала это для себя или для меня, миледи? – задал он ей вопрос, удивленно вскинув одну бровь.
      – Для тебя, Тремейн, – она сплюнула. – Думаешь, что я позволю врагу моего народа притронуться к себе?
      – Да, но тебе я не враг, Хвилис, – мягко замурлыкал он, – по крайней мере, не буду им после сегодняшней нашей ночи. Сегодня ночью я стану твоим любовником, и, когда это произойдет, ты сама попросишь– взять тебя в качестве моей любовницы.
      – Нет!
      – Посмотрим, миледи. Готов держать пари, что все будет именно так.
      – Что за пари? – Хвилис с подозрением посмотрела на своего захватчика, думая о том, какую шутку придумал он, чтобы разыграть ее, как она разыграла своих охранников.
      – Спорю на следующее: если хоть раз во время любовной связи ты вскрикнешь от желания, то по исполнении нашему ребенку восьми лет, я заберу его у тебя и буду воспитывать, как сочту нужным.
      – Ребенка? Как ты можешь быть уверен, что у нас получится ребенок, Тремейн?
      – Я чувствую это, Хвилис, всем своим существом. С самой первой минуты, когда я увидел тебя, понял, что ты должна стать моей, миледи. Вот почему я пока не потребовал у твоего отца выкуп за тебя. Да, ты родишь мне сына, Хвилис, можешь в этом не сомневаться.
      Она презрительно тряхнула головой.
      – А если я не закричу?
      – Тогда можешь оставить ребенка себе, но это будет для меня наказанием, поскольку тщедушные выродки, которых родила мне жена, так же слабы, как и их мать. Сомневаюсь, что они доживут до зрелости. А моя первая жена – наказание Божье – вообще оказалась бесплодной. Мне нужен наследник, миледи. Фамилия моего рода осталась теперь только у меня.
      – Принимаешь меня за идиотку? – усмехнувшись, сказала она. – Незаконнорожденный уэльский ребенок вряд ли унаследует герцогство английского лорда, Тремейн. Это уловка! Ты лжешь, чтобы одурачить меня!
      – Есть один малоизвестный закон, разрешающий такое наследование, если в роду нет законных наследников. Клянусь честью, это так, – продолжал Тремейн, пока она молча слушала. – Это смягчит твой гнев ко мне, правда, Хвилис? – сухо усмехнулся лорд, заметив, как та в раздумье прищурилась.
      – Вначале ты должен взять меня, а потом выиграть пари! – Она угрожающе направила нож к его сердцу, вновь полная решимости защищаться. – Я убью тебя, прежде чем ты успеешь это сделать.
      – Значит, пари остается в силе?
      – Да.
      – Дай слово, миледи!
      – Считай, что ты получил его.
      Лорд Хокхарст еще раз громко рассмеялся, потом ногой выбил нож из ее рук и навалился сверху.
      – Да, ты будешь матерью моего сына, Хвилис. Хотя ты неукротима, как дикий зверь, но, можешь не сомневаться, я усмирю твою строптивость, моя прекрасная уэльская колдунья, – выдохнул лорд и закрыл ей рот губами, лишив возможности что-то ответить.
      Продолжением этого разговора для нее была его любовь, а чуть позже – крик желания и страсти, возвестивший о добровольной сдаче женщины ему во власть, после чего лорд Хокхарст с силой вошел в нее и улыбнулся, лукаво подмигнув странными янтарными глазами.
      Не веря своим глазам, охранник удивленно глядел на прибывших без сопровождения женщину с четырьмя детьми, стоявших перед старым замком за пропускной решеткой.
      – Ты слышишь меня? – сердито обратилась к нему женщина. – С тобой разговаривает леди Хвилис Овейн, а вот этот мальчик, – она подтолкнула вперед одного из детей, – Уорвик, сын лорда Хокхарста. Я требую, чтобы нас немедленно впустили. Предупреждаю: Тремеин отрубит тебе голову, если нас не впустят.
      Молодой охранник недавно занял этот пост и не знал, что делать. Наконец, он позвал старшего стражника, который, как следует, всыпал тому, что заставил бывшую возлюбленную лорда и его сына стоять на палящем солнце. Девять лет прошло с тех пор, как старшему стражнику приглянулась леди Хвилис, но он еще не забыл этот каскад каштановых локонов и загадочные светло-голубые глаза, очаровавшие лорда.
      – Это и в самом деле леди Хвилис, одна из фавориток лорда, – сказал старший стражник охраннику. – Твое счастье, если лорд не посадит тебя в колодки! Бедняжка чуть не падает в обморок от усталости и жары. Немедленно поднимай решетку, идиот!
      – Но… но, сэр, откуда мне было знать? Она без сопровождения и… и даже без лошади!
      – Не имеет значения. Тем не менее, это леди Хвилис.
      Леди Хвилис и ее детей впустили и провели в комнату, где они могли бы немного отдохнуть до возвращения лорда Хокхарста с охоты. Хвилис осмотрела свое отражение в зеркале и вздохнула. Она надела лучшее платье для путешествия в Девон, но оно запачкалось от соленой воды, когда они пересекли Бристольский залив, и от пыли на дороге, по которой, оставив лодку, шли пешком. С помощью служанка гостья постаралась привести платье в порядок, ибо ей не надо было спешить предстать перед госпожой. Недавно у лорда умерла жена и двое сыновей, которых она ему родила.
      Хвилис взглянула на Уорвика. «Хорошо, что я тогда участвовала в пари и теперь привезла мальчика сюда, в замок Хокхарст. Когда-нибудь сын станет его хозяином. Хотя замок был старым и нуждался в капитальном ремонте, судя по тому, что я увидела, но все же он предоставит мальчику лучшее будущее, чем дикие горы Уэльса. Здесь Уорвик станет герцогом, влиятельным человеком, обладающим собственностью. На Уэльсе самое большее, на что он мог надеяться, это служить какому-нибудь лорду».
      Она улыбнулась восьмилетнему серьезному подростку, который еще не совсем понимал, зачем они уехали так далеко от дома. Мальчик понимал только то, что его дедушка Овейн был очень рассержен их предстоящей поездкой.
      – Хвилис, ты сошла с ума! – взорвался дедушка, узнав о намерении дочери поехать в Англию. – Неужели думаешь, что этот английский пес признает ребенка? Жди! Скорее всего, он даже имени твоего не помнит. Черт побери! Ты уже и без того достаточно нас опозорила: родила троих внебрачных детей и не вышла замуж, хотя и Повис, и Ньюдлин хотели на тебе жениться.
      Хвилис гордо вскинула голову, не обращая внимания на проклятия отца.
      – Не хочу быть связанной ни с одним мужчиной. Я ведь говорила тебе, что не хочу выходить замуж, но ты отдал меня за Брин-Дайфта, хотя я не любила его. Моя жизнь принадлежит только мне. А Тремеин помнит меня. Он не такой, чтобы забыть о сыне. Лорд примет мальчика и сделает его своим наследником. Не могу упустить такую возможность для своего сына только потому, что его дедушка предпочитает быть дураком!
      Итак, они прибыли в Хокхарст.
      «Тремеин должен помнить!» – подумала Хвилис, продолжая рассматривать сына.
      У мальчика были шикарные каштановые волосы матери с золотистым оттенком волос отца и странные янтарные глаза отца с загадочной таинственностью глаз Хвилис. Ошибиться в происхождении мальчика было нельзя.
      – Хвилис, дорогая! – Тремеин, наконец, ворвался в комнату, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что он не отвергнет мальчика. – Ты пришла! После стольких лет! Я счастлив! Потом лорд подхватил ее на руки и поцеловал, и все существо женщины заполнили воспоминания о долгих сладких ночах, проведенных ими в Уэльских горах, пока ее не выкупил отец. Она его по-своему любила, как любила всех, кому отдавала свое тело. Хорошо было почувствовать себя в его объятиях. Когда Тремеин окинул взглядом Хвилис, его глаза заблестели: он тоже вспомнил. В конце концов, лорд вынужден был отпустить свою пленницу, но он никогда не забывал о ней, потому что Хвилис была из тех женщин, которых не забывают мужчины.
      – Хвилис, дорогая, – еще раз повторил лорд, не веря своим глазам, что она здесь.
      – Да, Тремейн, я пришла, как обещала. Хвилис негромко рассмеялась, как будто догадалась, о чем он думает, и высокомерно вскинула голову, чем снова напомнила ему о прошлом. Он вздохнул.
      – После стольких лет я для тебя по-прежнему Тремейн. Почему бы тебе не назвать меня христианским именем? Меня зовут Джеймс, и тебе это хорошо известно.
      Она улыбнулась.
      – Думаю, что тебе больше подходит имя Тремейн. Лорд удивленно усмехнулся при этом, потом еще раз обнял ее и, наконец, повернулся к детям.
      – А это как понимать, дорогая? Предполагается, что я должен выбрать, кто из них мой сын? Да, миледи, думаешь, не узнаю своего отпрыска? Мальчик, – он указал на Уорвика, – подойди ко мне. Как тебя зовут?
      Мальчик поклонился.
      – Уорвик, милорд, – смело ответил мальчик, без тени страха перед этим высоким сильным человеком, который так сердечно обнимал и целовал его мать.
      – Ты хорошо подготовила сына, Хвилис, – заметил лорд Хокхарст. – Уорвик, знаешь, кто я такой? Уорвик! Здесь ты не сможешь жить под таким именем. В конце концов, ты наполовину англичанин, к тому же, мой наследник. Отныне тебя будут звать Воррик. Итак, Воррик, знаешь, кто я такой?
      Мальчик оглянулся на мать, потом снова перевел взгляд на лорда.
      – Мой отец, милорд.
      Снова прогремел раскатистый смех лорда Хокхарста.
      – Да, ты абсолютно прав, сынок.
      Начались счастливые дни, так как лорд Хокхарст сильно привязался к мальчику и не возражал против его братьев по матери. «Хорошо, что мальчик так тесно связан с Уэльсом. Эти связи сослужат ему неплохую службу в дальнейшем», – думал Тремейн, хотя даже он не знал, какую именно выгоду извлечет Ворвик из своего наследства и детских уз. Это будет позднее, гораздо позднее, когда герцог уже будет лежать в могиле, и истерзанная войной Англия объявит Уэльсского короля.
      Лорд Хокхарст периодически одаривал детей лаской и вниманием, что происходило от глубокой привязанности к их матери и восхищения ею, так как она снова разделяла с ним супружеское ложе. Он хотел жениться на ней и сказал ей об этом, но Хвилис только весело рассмеялась и покачала головой.
      – Нет, Тремейн, меня невозможно обуздать и посадить в клетку. Я должна иметь свободу выбора возлюбленных и расставаться без сожалений. Ты знаешь об этом.
      Да, он слишком хорошо это знал. Однажды ему удалось обуздать ее, но лишь на некоторое время и только потому, что ей нравилось принадлежать ему. И Тремейн не связывал Хвилис никакими узами. Он понимал, что это погубило бы ее душу, опустошило бы, как раковину. Герцог удерживал женщину, сколько мог, но пришло время, когда Хвилис все больше стала тревожиться и тосковать по горам Уэльса, задумываясь о дальнейшей судьбе других своих сыновей. Им нельзя было оставаться у своих врагов. Они были чистокровными уэльсцами, а Мэдог – наследником Брин-Дайфид.
      Она сказала Тремейну, что ей надо уезжать, и тот, хотя и был опечален ее отъездом, хорошо понимал, что не может задерживать эту женщину. Все вышло так, как она говорила. Хвилис была свободной женщиной и не хотела связывать свою жизнь ни с одним из мужчин.
      Воррик, однако, был еще слишком мал, чтобы это понять. Он почувствовал страх и опустошенность, когда мать на прощание прижала его к груди, окутав душистым ароматом диких роз и лесного мха, принадлежавшим только ей одной. Мальчик крепко вцепился в нее, сильно прижимаясь к матери, боясь потерять ее навсегда.
      «Неправда! Мама не может бросить меня здесь одного! Она – моя жизнь и все, что есть у меня в этой жизни». Но Хвилис, улыбаясь, взъерошила ему волосы, как будто он был бездомным щенком, для которого она, наконец-то, нашла дом.
      – Мама, пожалуйста, скажи, что это неправда, – умолял сын, – ты не уезжаешь!
      – Да, это правда, сынок, – тихо ответила Хвилис. – Я должна вернуться в Уэльс, а ты останешься с отцом. Такова судьба – она разлучает нас.
      – Нет, нет! Не оставляй меня, мама. Ну, пожалуйста, не оставляй!
      Но Хвилис решительно отстранила от себя сына, выпрямилась и вспрыгнула на лошадь, которую ей дал Хокхарст. Она даже ни разу не взглянула на Уорвика, когда проезжала под пропускной железной решеткой, поэтому мальчик не мог увидеть слез, бегущих по ее щекам. Горько обиженный, Уорвик побежал в конюшню н спрятался на сеновале, зарывшись в сено, и залился слезами. Единственная женщина, которую он любил и боготворил, покинула его.
      Со временем эти горькие мысли породили что-то жестокое и холодное в его душе, оно закралось в уголок памяти ребенка и затаилось там, ожидая своего часа.
      В возрасте десяти лет Воррика послали в соседнее имение на обучение. Лорд Дрейтон, один из ближайших друзей Хокхарста, был рад взять на себя заботу о наследнике герцога и прилагал все усилия, чтобы мальчика обучали, как следует. Воррик упорно работал над собой, гораздо упорнее, чем другие подростки, так как многие, признавая его наследником герцога Хокхарста, все же безжалостно травили за то, что он был наполовину уэльсцем и незаконнорожденным. Его дразнили «дикарем», а так как за него порой некому было вступиться, часто делали объектом злобных насмешек или избивали, желая преподнести ему урок.
      Такое жестокое обращение могло бы сломать более слабого и ранимого юношу, но Воррика это только закаляло и разжигало в нем твердую решимость превзойти их всех, что он и делал, учась владеть оружием: мечом, секирой и копьем, арбалетом, большим луком и кинжалом. Вскоре Воррик настолько профессионально владел всеми видами оружии, что все стали бояться задевать его. Он стал смело ходить, высоко вскинув голову, и единственным утешением в его одиночестве была гордость.
      Как только предоставилась возможность, Воррик проник через Бристольский залив на Уэльс, чтобы научиться приемам ведения партизанской войны, благодаря которой жители Уэльса не дали Англии завоевать свой край. Там юноша жил рядом со своими братьями, его единственными друзьями, и, отдавая сыновний долг, навещал мать, хотя он не мог окончательно простить ей то, что она когда-то бросила сына. И именно там, в диких горах, где прошло его детство, Воррик встретил Бренгвен, женщину, которой отдал свое сердце. Он предложил ей выйти за него замуж, еще не понимая, что за ослепительной внешней красотой этой женщины кроется черный корень зла. В отличие от Хвилис, которая свободно отдавала себя за любовные наслаждения, Бренгвен отдавалась только для того, чтобы заманить партнера в ловушку и уничтожить. Она наслаждалась своей дьявольской властью над мужчинами, видя, как они падают перед ней на колени. Коварная женщина использовала Воррика, пообещав выйти замуж, потом, убедившись, что он у ее ног, рассмеялась прямо в лицо.
      – Неужели ты и впрямь поверил, что я выйду замуж за незаконного отпрыска английского пса? – глумилась она. – Дурак ты, Уорвик. Зачем мне жить среди этой груда развалин, которую ты унаследовал на земле моих врагов, когда я могу стать хозяйкой одного из лучших замков на Уэльсе? Убирайся отсюда, выродок. Ты перестал забавлять меня.
      Воррик был оглушен, его сердце было разбито. Червь холодной ненависти ко всем женщинам, закравшийся в душу юноши еще в то время, когда его оставила мать, вырос до невероятных размеров после жестокого предательства возлюбленной Бренгвен. Ему было всего девятнадцать, а он был человеком, ожесточенным от нанесенных ему ран. Гордость и высокомерие – вот что поддерживало юношу. Он дал себе клятву никогда больше не влюбляться.
      Через два года, когда отца убили в бою, Воррик желал только одного – уехать из Девона ж Уэльса. Он заслужил звание рыцаря и, ослепленный горем, оставил службу у лорда Драйтона и поехал в Лондон, где нашел себе место при дворе. Там он отличился преданной службой короне и стал одним из фаворитов короля.
      Теперь, в возрасте двадцати пяти лет, Воррик стоял перед Эдуардом, единственным королем, которому он присягал на верность, и Воррик проклинал тот день, когда пришел во дворец, ибо человеком, которого Эдуард выбрал в качестве нового опекуна для детей Эшли, был не кто иной как лорд Воррик Джеймс Тремейн, граф Хокхарст. Он не чувствовал ничего, кроме злости, по поводу своего нового назначения, несмотря на то что это была почетная миссия. Новоявленный опекун Эшли не сомневался, что на эту должность его предложили Дорсет и Гастингс, так как эти двое фаворитов короля всегда старались избавиться от своих соперников при дворе.
      – При всем уважении к Вам, Ваша светлость, меня устраивает мое теперешнее положение, – упрямо протестовал Воррик, пытаясь придумать способ отделаться от нежелательных обязанностей.
      Эдуард только засмеялся и наклонился, чтобы погладить пышную грудь своей последней возлюбленной, которая лежала у его ног и слишком уж восхищенно, для любимой короля, смотрела на симпатичное лицо придворного, стоящего перед ними.
      – Ступай, Хокхарст, – негромко проворчал Эдуард, и в его кристальных голубых глазах сверкнула злобная жестокость, о которой все придворные знали слишком хорошо. Эдуард любил, чтобы его подарки принимали с благодарностью, а поведение Воррика разгневало короля. – Я награждаю тебя должностью, за которую многие дорого бы заплатили, а ты недоволен. Рашден – богатое имение. Годовые доходы там довольно большие, как мне сказали, и твоя доля будет значительной. Хотя тебя вовсе не назовешь бедняком, вряд ли ты с презрением отнесешься к своей законной доле. Так что же беспокоит вас, милорд? Боюсь, что не понимаю вашего нежелания принять эту должность.
      – Прошу прощения, Ваша светлость, но при всем моем уважении… – я не нянька. Не думаю, что подхожу для такой должности.
      – Боже мой, Хокхарст! И это все? – Эдуард снова засмеялся. – Дети Эшли уже давно выросли из пеленок, а если бы они и были младенцами, у них обязательно была бы няня. О чем вы думаете, милорд? Вы будете изредка видеться с юношей Эшли, который находится на военной выучке у моего брата Ричарда Глостера. А Изабелла – приятная молодая леди тринадцати лет. Как сообщил мне Дикон, она довольно привлекательная особа, – и немного подумав, король добавил, – и, по правде говоря, я решил, что Изабелла станет для вас прекрасной невестой.
      – Невестой? – У Воррика перехватило дыхание, он был ошеломлен и рассержен таким заявлением. И потом, забывшись, в чьем присутствии он находится, взорвался. – Но я не хочу жениться!
      Взгляд короля слегка помрачнел, хотя он еще улыбался.
      – А я хочу, чтобы у тебя была жена, Хокхарст. Пришло время подумать о твоем наследнике. Сама мысль о том, что эти земли перейдут к одному из ваших уэльских братьев, кажется мне невыносимой. Мне станет значительно легче, если вы не будете так связаны с ними.
      – Кроме старшего брата Мэдога, мои братья незаконнорожденные, как и я, Ваша светлость, и вряд ли станут наследниками. Да и я еще не собираюсь умирать. У Вашей светлости есть основания усомниться в моей преданности? – холодно осведомился Воррик, гневно вскинув бровь.
      Однажды обидев графа, немногие могли надеяться при этом на спокойную жизнь.
      – Нет, конечно, нет, – ответил Эдуард, – иначе я, вряд ли, удостоил бы вас такой чести, милорд. Гил – последний наследник рода Эшли. Если с ним что-нибудь случится, девушка унаследует все и по праву станет очень богатой женщиной. Даже сейчас Изабелла – неплохая награда, ибо ее приданое – уже целое состояние.
      Рашден всегда был оплотом Йорков, Хокхарст, и очень значимым. Там у меня должен быть человек, которому я доверяю, чтобы быть уверенным в том, что там ничего не изменилось. Покойный лорд Оадби, несмотря на свою жадность, честно выполнял свой долг перед королем. Но, к несчастью, он расстался с жизнью из-за несчастного случая на охоте. Вы преданно служили короне, милорд. Будет жаль, если вы не примете это назначение… – Король пожал плечами, не получив ответа. – Конечно, если у вас по-прежнему нет желания принять эту должность и жениться на леди Изабелле, я уверен, что смогу найти для вас другие дела и женщин, которые бы вас заинтересовали. Недавно стала вдовой леди Нен, – король упомянул одну из своих бывших любовниц, – и хотя у нее небольшое имение, оно представляет собой некоторую ценность в военном отношении…
      – Я прекрасно понимаю, Ваша светлость, – выдавил Воррик сквозь стиснутые зубы, побледнев от ярости и изо всех сил пытаясь сдержать свой гнев.
      – Думаю, что вы, милорд, будете хорошо заботиться о моих подданных, – сухо сказал Эдуард, – и дадите мне знать, как вы найдете леди Изабеллу. У Дикона, в самом деле, неплохой вкус относительно женщин, хотя он занимается ими втихомолку. Я разрешаю вам пойти и подготовиться к отъезду.
      Воррик низко поклонился, потом круто повернулся и, рассерженный, вышел из комнаты. Очутившись на улице, он прислонился к стене, весь дрожа от бессильной ярости. Ненавистная мысль о том, что ему придется покинуть двор, померкла перед катастрофической новостью, которую он только что услышал. Воррик Хокхарст должен был жениться, да еще на девушке, которую и в глаза не видел! Леди Изабелла Эшли или одна из бывших любовниц короля, теперь отвергнутых им. Его светлость вполне ясно дал это понять.
      «Женщины! Чтоб им всем пусто было!» – Воррик выругался про себя, вспомнив Бренгвен, красавицу Бренгвен, с которой он когда-то был помолвлен, но она обманула его и променяла на другого.
      Граф, скрипя зубами от злости и неистовства, упорно думал, но не видел пути отступления. Он был подданным Эдуарда, и его долг перед короной был очевиден. У него не было выбора: ему придется стать опекуном Эшли в Рашдене и, что еще хуже, придется взять леди Изабеллу в жены. «Первое, по крайней мере, пополнит мой кошелек. Но второе…» Губы графа скривились от отвращения. Воррик не хотел никаких невест, и если нужно жениться на ней, то он подчинит леди Изабеллу своей воле. Ну, уж теперь он больше не позволит сделать из себя дурака!

      Изабелла рассеянно покусывала кончик пера, оторвав взгляд от огромных книг, разложенных перед ней. Она сосредоточенно изучала записи в течение нескольких часов, пытаясь в них разобраться. Лорд Оадби так ловко подделывал документы, что ей понадобилось несколько месяцев, чтобы понять, как ему удалось так сделать, что главные книги казались в порядке. Изабелла вздохнула, потом отложила книгу и закрыла глаза, устало потирая их.
      После смерти опекуна (обстоятельствами которой, к счастью, никто не интересовался) девушка с немалым удовольствием отослала обезумевшую леди Биггз Шрутон упаковать вещи несмотря на пронзительные жалобные вопли графини, что ей некуда пойти (муж бросил ее, как только узнал о связи с лордом Оадби).
      – Бедняжка Перси – единственное, что у меня было, – слезно причитала графиня и заламывала руки, как будто тронулась от горя по умершему графу, хотя Изабелла знала, что эту женщину заботит только ее собственная участь. – Ах, что теперь будет со мной?
      Девушка холодно посмотрела на леди Шрутон и ответила:
      – Я не знаю, и меня это не волнует, миледи. Через час вы должны убраться из Рашдена, захватив лишь те вещи, которые, действительно, вам принадлежат. Если не уберетесь в течение указанного времени, вас насильно выведут отсюда охранники моего брата.
      – Как же ты жестока! – воскликнула графиня. – После того, что я для тебя сделала, ты просто неблагодарная тварь!
      – Ничего хорошего для меня вы не сделали, а только незаконно заняли место хозяйки Рашдена и сделали несчастной мою жизнь, – ответила Изабелла, дрожа от гнева. – Поэтому не пытайтесь стыдить меня напоминаниями о том добром, что вы якобы сделали, потому что не сделали ничего. Вы никогда обо мне не заботились и даже не пыталась облегчить мою горькую участь. Если бы не ваш страх перед герцогом Глостером, я бы не имела даже тех малостей, которые получала. К такому концу вас привела собственная жадность. Если бы вы жалели меня, я бы сейчас точно так же отнеслась к вам. Но я презираю вас. Чем скорее вы уберетесь аз Рашдена, тем лучше.
      После поспешного и постыдного ухода леди Шрутон Изабелла написала королю, чтобы доложить ему о безвременной кончине графа и в связи с этим попросить опеки. Как она и опасалась, король ответил, что скоро пришлет нового опекуна вместо погибшего. Но так как была холодная зима и по заснеженным дорогам было трудно ехать, девушка предположила, что замена графу не прибудет, возможно, до весенней оттепели, а то и дольше. Между тем у нее было несколько недель, чтобы утвердиться на месте хозяйки Рашдена. Изабелла поклялась, что на сей раз будет не так-то просто ее сместить. Она уже не ребенок, а взрослая девушка.
      Изабелла начала с тщательного изучения бухгалтерских книг Рашдена, чтобы познакомиться с состоянием земель брата. Она впервые увидела записи, которые вела леди Рашден до своей смерти и до прибытия лорда Оадби. Ей потребовалось почти две недели, чтобы понять систему ведения учета, придуманную и использованную матерью; граф вел учет совсем по-другому. Тем не менее, девушка настойчиво продвигалась в осуществлении своей задачи, рассердившись, но не удивившись, когда, наконец, она вычислила сумму дохода, присвоенного графом. Потом она написала брату, сообщив ему о состоянии дел в имении, и спросила у него, что ей предпринять в отношении к их новому опекуну, чья личность оставалась пока неизвестной.
      «Нельзя давать повод новому опекуну думать, что мы слишком молоды и неопытны, поэтому он может свободно набивать свои карманы нашим золотом, Изабелла, – написал в ответ Гил, и она поняла, что, несмотря на ободряющие слова, содержащиеся в его письме, он тоже был обеспокоен. – Из того, что ты написала мне, ясно, что Рашден остается богатым имением несмотря на суммы, растраченные за эти годы опекуном. Я не хочу, чтобы наше наследство продолжал растаскивать какой-нибудь вор или проматывал какой-то идиот. Ты не спускай глаз с этого нового опекуна, сестричка. Помни, что теперь ты – хозяйка Рашдена. Если опекун сделает что-то, кажущееся тебе подозрительным, тут же сообщай мне. К тому же, Эдрик, Тегн и Беовульф знают, что делать в таком случае».
      Изабелла взглянула на трех преданных рыцарей и содрогнулась: их совершенно не шокировала смерть лорда Оадби. Напротив, они спокойно обсуждали, как сами могли бы убить отвратительного графа, и казались по-настоящему расстроенными, что Изабелла неумышленно лишила их осуществления этого замысла. Если новый опекун окажется таким же скверным, как прежний, девушка не сомневалась, что на сей раз эта троица без колебаний убьет его и бесследно избавится от тела.
      Да, у нее не было причин бояться нового опекуна. Ей стоило только отдать негласный приказ, и обидчик как-нибудь «случайно» найдет свою смерть в Рашдене, без единого свидетеля истинных обстоятельств его смерти. Изабелла содрогнулась, и ей стало плохо от одной лишь мысли о том, что она может отдать такой страшный приказ, но девушка знала, что пойдет на это, если потребуется. У нее была мягкая натура, но она могла быть сильной и бескомпромиссной, если того требовали обстоятельства. Гил для нее был всем. Он доверил ей свое наследство, и Изабелла сделает все, чтобы его сохранить. Она заверила в этом своего брата.
      В ответ Гил написал: «Да, сестричка, я знаю, что если надо, ты ради меня даже меч поднимешь, хотя для тебя он слишком тяжел».
      Девушка вздохнула и закрыла домовые книги, так как глаза застилали быстро подступившие к ним слезы. «Ах, если бы только мои родители были живы, а лорд Оадби и леди Шрутон не появлялись в Рашдене!» Изабелла горько заплакала, вспомнив свое безрадостное детство, потом, услыхав звук приближающихся шагов, быстро утерла слезы.
      – Прошу прощения, миледи, – вошла служанка и присела в реверансе, – но на кухне произошел скандал.
      Девушка снова вздохнула, спускаясь за служанкой по лестнице и проходя с ней через внутренний двор на кухню. В Рашдене было столько дел! Изабелла понятия не имела, как много, пока не уехала леди Шрутон. В этот момент она подумала, что, может быть, не стоило обвинять графиню в ее скверном характере.
      После того, как противоречия на кухне разрешились, новая хозяйка приказала оседлать лошадь, намереваясь поехать на кладбище, где часто в поисках утешения она сидела на коленях у могилы матери. Ведение хозяйства в Рашдене было делом нелегким, особенно для того, кого с детства не учили этому должным образом, поэтому для Изабеллы ее новые обязанности были тяжким бременем. Ей сейчас нужен был более умный и опытный наставник, но такого здесь не было. Теперь она одна была хозяйкой замка, как сказал ей Гил.
      – А где Эдрик, Тегн и Беовульф? – спросил седой стражник, сэр Линдел, когда она подъехала к пропускной решетке.
      Изабелла с любопытством посмотрела на него.
      – Не знаю, сэр. А почему вы спрашиваете? В последнее время я выезжаю одна. Есть какие-то причины, чтобы сейчас не ехать?
      – Да, есть, миледи, – к ее удивлению, ответил старик. – Вы уже не ребенок, миледи, а молодая и красивая девушка, достаточно взрослая, чтобы жениться на вас или… просто уложить в постель, – напрямик сказал старик. – А вы, миледи, к тому же, настоящее сокровище для мужчин. И хотя вы являетесь подданной короля, непосредственного опекуна у вас сейчас нет, миледи, а времена сейчас тяжелые. Когда жизнь трудна, она творит странные вещи с людьми, даже с лучшими из них. На вашем пути могут встретиться грубые лорды или рыцари, которые воспользуются вашей невинностью, миледи, и, хотя вы особа знатного рода, заставят таким образом выйти замуж, чтобы завладеть вашим приданым.
      Изабелла вспомнила о лорде Оадби и ужаснулась. Он хотел ее, однако, не в качестве своей жены.
      – Но… но, конечно, король не одобрит такой брак, сэр.
      – Возможно, нет, миледи, но тогда он может позволить нежеланному для вас мужчине жениться без вашего на то согласия. В любом случае, для вас это будет не очень приятный выход, миледи.
      – Я… я передумала, сэр. Наверное, не следует ехать одной.
      Он согласно кивнул.
      – Так-то лучше, миледи.
      С этого дня, куда бы Изабелла ни собралась выезжать за ворота замка – проверить, как идут дела в имении или навестить больных арендаторов – ее сопровождал эскорт не менее чем из двадцати пяти хорошо вооруженных рыцарей. Кроме того, крестьяне, работавшие на полях, зорко следили за владениями. Если бы и появился такой мужчина, пожелавший поймать леди Изабеллу, чтобы взять ее силой, то он бы скоро понял, что это чрезвычайно трудно осуществить.
      В то же время девушке не хватало свободы, чтобы мчаться галопом по вересковым пустошам и лесам. Она думала о том, как поживают без нее создания природы, и была тронута до глубины души, когда крестьяне стали приносить в замок для лечения раненых животных, которых они находили. Вначале это была охотничья собака одного из рыцарей, потом лиса с пушистым рыжим хвостом, которую браконьер пытался поймать в ловушку, молодой олень, раненный стрелой. Если бы им не хотелось поднять настроение Изабелле, они бы спокойно сварили из последних двух суп. Девушка знала об этом и заметила, что ни один из приносивших ей раненых животных не уходил без награды, таким образом, заслуживая любовь и доверие даже самых осмотрительных обитателей Рашдена.
      – Вы выбрали, миледи? – осведомилась Алиса, выводя ее из состояния задумчивости.
      Изабелла посмотрела на разложенные перед ней платья, на которые она до этого не обратила бы внимания.
      – Да, Алиса. Я надену вот это, – и указала на самое некрасивое из трех платьев.
      – Но… но, миледи, – решительно возразила няня, – в этом платье вы как-то бледно выглядите… бесцветно, я бы сказала, миледи. Вы знаете, что новый опекун может приехать в любой день, возможно, даже сегодня. Вам, я думаю, захочется выигрышно выглядеть в его глазах…
      С сожалением, ибо Изабелла любила красивые вещи, но мало их имела при жизни опекуна, она покачала головой.
      – Нет, я хочу, чтобы ни один мужчина, за исключением двоих, не смотрел на меня с восхищением, Алиса, но их здесь нет, и, похоже, не очень скоро появятся, пока Глостер еще раз не даст им отпуск. Новый опекун может честно вести себя со мной и с братом либо нечестно. Я не сделаю ничего, чтобы заинтересовать его, пока не определю, что он за человек. Если у него нет дурных намерений по отношению к нам, мы будем жить спокойно. В противном случае он вскоре ощутит холод стали между ребер!
      – Ах, миледи!
      Алиса пришла в ужас. Ее добрая госпожа, не сделавшая никому зла, говорит сейчас такое!
      Вдруг Изабелла вспомнила, с кем разговаривает. Она очень странно хихикнула, что было совершенно на нее не похоже.
      – Нет, не бойся, Алиса, я не сделаю ничего такого, что навлекло бы на наши головы гнев короля. Но мне придется предпринять все возможное, чтобы сохранить наследство Гила. «…И его жизнь!» – решительно сказала она самой себе.

      Лорд Воррик Тремейн, граф Хокхарст устал, настроение у него было отвратительное. Он долго и упорно ехал под теплым не по сезону весенним солнцем, и, к тому же, ему всю дорогу пришлось сносить насмешки своего брата Кэрливела. Лучше бы Воррик никогда не рассказывал ему о своей новой должности и помолвке, тем более, что он не просил брата ехать с ним в Рашден. Кэрливел, узнав, что у графа нет желания покидать двор и, тем более, жениться, он воспользовался этими сведениями, как мишенью для своих колкостей, ибо считал, что гордость и самолюбие Воррика непременно надо уязвить. Что больше всего раздражало графа, так это то, что Кэрливел стал сравнивать Воррика с грязным фермером, а леди Изабеллу Зшли, которую ни один из них не видел даже мельком, он называл свиньей. Хотя король и обнадежил графа, Воррику виделась мрачная картина, нарисованная его воображением и описанная Кэрливелом, поэтому ему вовсе не нравились умозаключения брата. Испытав некоторое облегчение при виде возникших впереди очертаний замка Рашден, его настроение не улучшилось.
      – Ну, Уорвик, – Кэрливел произнес имя брата на уэльский манер и широко осклабился, увидев угрожающее выражение лица графа, – сейчас мы посмотрим, не подсунул ли тебе Эдуард кота в мешке!
      Воррик заскрипел зубами: из трех его братьев только Кэрливел осмеливался отпускать такие «шпильки» в его адрес, особенно в теперешнем положении.
      – Если ты дорожишь жизнью, Кэрливел, прекрати шутить над моей невестой, – предупредил граф. – Еще не знаю, захочу ли жениться на этой девушке.
      – Женишься! – с уверенностью возразил Кэрливел. – Твоя гордость не сможет переварить одну из бывших женщин короля, Уорвик. Твоя гордость погубит тебя в один прекрасный день.
      – Когда этот день наступит, можешь позлорадствовать всласть, – подхватил его саркастический тон Воррик, – а до тех пор, умоляю, придержи язык, а то я еле сдерживаюсь, чтобы не вырвать его!
      – Приглашаю тебя на торжество, брат, если ты, конечно, сможешь прийти, – негромко сказал Кэрливел.
      При этом граф бросил на него злобный взгляд, но ничего не ответил. Воррик не хотел бы скрестить мечи ни с одним из своих братьев, исключением мог быть только младший брат Эмрис, который родился с мечом в руках. Старший из них, Мэдог, мог бы убить его, а Кэрливел, конечно, будет биться на равных. Недаром же они провели большую часть своей жизни в диких уэльских горах.
      Граф яростно пришпорил коня и галопом понесся вперед. В его ушах еще долго звенел ироничный смех брата.

* * *

      – Я… я сразу принес его к вам, как только нашел, миледи. Он… у него сильное повреждение?
      – Нет, думаю, что нет, – Изабелла заверила парня, внимательно осматривая раненого барашка. – У него сломана нога, но она скоро заживет, если вправить ее на место, а барашек немного поживет здесь.
      – Ах, миледи, – лицо Уотта было ужасно растерянным, – в самом деле, я… я не знаю, как потерял его. Клянусь, что я пересчитал их всех…
      – Пустяки, Уотт. Такое может случиться с каждым из нас. Я рада, что рана не слишком серьезная. Странно, как барашек не погиб, попав в такую яму. Это уже второй, которого вот так же нашли. Наверняка, ловушка какого-то браконьера. Я прикажу Эдрику немедленно ее закопать. Ты покажешь им это место, Уотт. И не изводи себя. Если бы ты так быстро не обнаружил отсутствие барашка, не искал его и не услыхал блеяние, он был бы уже мертв.
      – Да, миледи.
      – Принеси мне вон то ведро с водой и поищи в той поленнице какую-нибудь палочку, подходящую для шины. Потом принеси мне мазь и холщовые полоски.
      – Да, миледи.
      Парень умчался выполнять приказания, пока Изабелла ласково утешала раненое животное. Она настолько была поглощена своими хлопотами, что не обратила внимания на суматоху за стенами замка и, конечно же, ничего не слышала.
      Мрачный взгляд Воррика стал угрожающим. Он назвал свое имя, объяснил свои полномочия и по какому делу приоыл, но ему вежливо и решительно отказали принять в замке Рашден.
      – Я ведь не говорю, что вы – не тот, кем назвались, милорд, – заявилсэр Линдел, стоя на одной из двух башен, расположенных по бокам от входа в замок. – Но я должен обеспечить безопасность своей госпожи, и, Бог знает, вы можете оказаться разбойником, собирающимся украсть ее. В это смутное время, милорд, за воротами шатается много всякого сброда.
      – Бедняжка Уорвик, – поддел его Кэрливел, задыхаясь от смеха. – Видимо, твоя свинья-невеста так же не хочет замуж, как и ты – жениться. Быстрей, брат, выясни, где ее комната, и подай в том направлении сигнал, что явился грязнуля-фермер. Может быть, это вынудит твою невесту нас впустить. У меня в горле пересохло от пыли, которую я глотал всю дорогу за твоей лошадью.
      Воррик удостоил брата уничтожающим взглядом.
      – Моя невеста ничего не знает об этой предполагаемой партии. Оставь свою болтовню, дурак. Черт побери! Зачем только я взял тебя с собой?!
      – Потому что иначе бы ты умер от скуки. В самом деле, Уорвик, тебе не мешало бы развить в себе чувство юмора. Клянусь, что твой хмурый вид заставит девушку со всех ног убежать в ее свинарник…
      На этот раз Кэрливел получил по заслугам. В следующую секунду он взлетел в воздух, а потом приземлился с глухим стуком на землю, и от плоской стороны меча Воррика на его доспехах осталась огромная вмятина. Свита графа шумно захохотала, так как всем пришлось стерпеть не одну шутку Кэрливела, поэтому они были довольны тем, что тот получил такую взбучку. Кэрливел медленно поднялся и отряхнулся, по-прежнему улыбаясь, так как он умел посмеяться над собой так же, как и над другими.
      – Я отплачу тебе за это, Уорвик, во что бы то ни стало, – пообещал он, уныло взглянув на свои помятые доспехи. – Это была новая кираса, черт тебя побери! Если твоя невеста окажется красоткой, а не свиньей, я ее украду. Если она не лишена здравого смысла, то сразу же заметит, что я намного лучше тебя.
      Воррик, давший выход своему гневу, только фыркнул.
      – Несмотря на твои россказни о том, какой ты удалец с женщинами, я не одну уже увел от тебя, – напомнил он.
      – Это правда. Печально, но факт, – согласился Кэрливел, вновь садясь на своего Буцефала. – Не знаю, что хорошего девушки находят в твоей мрачной физиономии? Может, ты придумал какой-нибудь способ проникнуть внутрь? Боже, я умираю от жажды!
      Лицо графа снова помрачнело.
      – Сэр Линдел, я голову вам снесу, если вы сейчас же не опустите перекидной мост и не поднимете решетку! – гневно крикнул Воррик.
      – Извините, милорд, не могу. Однако, у меня есть план, – закричал охранник, спуская с башни на веревке ведро. Если вы положите в ведро предписание короля, то служащий рассмотрит документ, и мы решим, можно или нет вас принять.
      Воррик вскипел от злости и смачно выругался про себя. Но, кажется, больше ничего не оставалось делать.
      – Райе! – гаркнул он, обращаясь к своему оруженосцу. – Ты умеешь плавать?
      – Тогда возьми вот это послание и положи его в ведро, которое чертов дурень опустил на наше благо, – саркастически прорычал граф. – Ей-богу, он скоро будет снят с поста и посажен в колодки до конца дней своих – я это обещаю!
      – Не будь так строг к нему, Уорвик, – голос Кэрливела вдруг стал серьезным. – У них, действительно, могли быть здесь неприятности, и тебе нет смысла начинать свою работу с неверного шага.
      – Когда мне понадобится твой совет, я попрошу тебя, – отрезал Воррик, но Кэрливел заметил, что брат все-таки немного смягчился.
      У графа был взрывной характер, который иногда мог напугать даже его брата Мэдога. «Если бы юная леди Рашден могла стать свидетельницей…» Кэрливел покачал головой и вздохнул. Даже таившая в себе опасность Бренгвен, которая теперь вышла замуж за лорда Гриф-фида и превратила его жизнь в ад, остерегалась Воррика.
      Граф молча ждал, пока служащий прочтет текст послания. Наконец, когда Райе, с которого капала вода, выбрался из рва, мост был опущен и решетка поднята. Воррик с грохотом ворвался на территорию замка и спешился, высокомерно взмахнув темно-коричневым плащом, подбитым золотом.
      – Немедленно, отведите меня к хозяйке замка! – сощурившись, он властно потребовал холодным тоном.
      – Но… но, милорд, – решительно запротестовал охранник, – вам лучше бы вначале пойти в замок, принять ванну и…
      – Немедленно, я сказал. Не заставляйте меня ждать, – хмуро предостерег граф. – Вы уже вывели меня из себя своими задержками!
      Сэр Линдел сжался. В его жизни было не так много людей, разговаривавших с ним в такой манере, и теперь он испугался, что напрасно надеялся на то, что новый опекун будет не таким, как предыдущий.
      – Как прикажете, милорд, – сказал охранник и повел гостей к конюшням, презрительно держась на расстоянии.
      – Боже! – простонал Кэрливел, распахнув глаза от изумления. – Она и в самом деле живет в свинарнике!
      – Я просил отвести меня к вашей госпоже! – рявкнул Воррик, украдкой взглянув на брата и оглядываясь в некотором замешательстве.
      Лица людей Рашдена были непроницаемыми, скрытными и настороженными. Ловушка? Графу сообщили, что его предшественник распрощался с жизнью при несчастном случае на охоте, но, может быть, это было всего лишь выдумкой. Воррик осмотрительно положил руку на рукоятку меча, постепенно начиная терять мужество, так как решительно ничего не понимал. «Какого черта девушка приличного воспитания и знатного рода делает в конюшне?»
      – Леди Изабелла там, милорд, – сэр Линдел указал на одну из полуоткрытых дверей конюшни.
      Граф ледяным взглядом пронзил охранника.
      – Если это розыгрыш, сэр, то должен вам сказать, довольно глупый.
      Сэр Линдел подобрался и вытянулся во весь рост.
      – Уверяю вас, я не стал бы разыгрывать подданного короля, милорд. Вы оскорбляете меня подобными заявлениями.
      – Ну, хорошо, – заявил Воррик и устремился туда.
      Сцена, представшая перед его глазами, была настолько неожиданной, что граф, онемев от изумления, застыл как вкопанный, а шагавший позади Кэрливел врезался в него. Двое мужчин с удивлением оглядывались по сторонам. Казалось, что они по ошибке попали в зверинец – что соответствовало действительности.
      Птицы всевозможных мастей щебетали и пронзительно кричали на шестах то тут, то там. Два кролика в клетке задергали носами при их появлении. Привязанный в углу олень забился и заметался, напуганный пришельцами. Старая охотничья собака своим лаем вспугнула дикообраза, который, ощетинившись, помчался по устланному сеном полу. Двое детенышей шумно возились с пушистым хвостом лисицы, огрызавшейся на них. С сеновала на них смотрел мохнатый барсук, показывающий длинные когти. Бесчисленные котята замяукали и бросились врассыпную, когда козел заблеял и тряхнул головой, отчего висевший у него колокольчик громко зазвенел.
      – Боже мой, Уорвик, – прошептал Кэрливел, сотрясаясь от смеха, – это и есть твоя свинья?
      Взгляд графа упал на молодую девушку, сидевшую в этом шумном зверинце с барашком на коленях. То, что можно было назвать волосами, было небрежно подхвачено грязным платком, из-под которого торчали спутанные пряди, и девушка отвела их с лица грязной рукой. На щеках и кончике носа были грязные пятна. Платье на ней было из прекрасного муслина, но производило впечатление лохмотьев, так как было все забрызгано засохшей кровью, перепачкано какой-то жирной мазью и, кажется, – Воррик даже не рискнул принюхаться и убедиться окончательно – пометом. Он проглотил застрявший в горле ком, открыл рот, чтобы заговорить, потом закрыл его, совершенно ошеломленный. Только хихиканье Кэрливела у него за спиной привело его в чувство.
      – Мм… миледи Изабелла? – наконец, графу удалось обрести дар речи.
      Девушка, собиравшаяся прибинтовать шину, которую она подобрала для сломанной ноги барашка, раздраженно подняла глаза.
      – Уотт, я, кажется, сказала тебе… О, простите, – резко остановилась она, уставившись на стоящего перед ней мужчину.
      В свои двадцать пять Воррик был высок и хорошо сложен, его тело было гибким, как лоза. С его широких плеч спадал плащ, который застегивался с помощью розеток с изображением коричнево-золотых соколов с распростертыми крыльями и приготовивших крылья для удара. Мощная грудь под тонкой белой сорочкой и темно-коричневым сатиновым дублетом, расшитым золотом, была защищена лишь единственным, одетым на него доспехом – кирасой. От груди его тело суживалось постепенно в твердый плоский живот и тонкую талию, на которой висел серебряный меч. Стройные ноги были обтянуты рейтузами золотистого цвета. Голенища высоких черных кожаных сапог поблескивали в солнечном свете, проникавшем через дверь конюшни.
      Воррик был довольно красив – холодной суровой красотой, напоминавшей Изабелле соколов, изображенных на его гербах, так как темно-каштановые, с табачным оттенком волосы графа отливали золотом. Кожа у него от ветра и солнца стала бронзовой. Над полными чувственными губами выступал крючковатый нос с гордо раздувавшимися ноздрями, которые от вони в конюшне еще больше раздулись. Подбородок, надменно вздернутый вверх, говорил о том, что граф привык подчинять себе всех и всегда.
      Но именно глаза этого человека привлекли внимание Изабеллы, потому что ей никогда раньше не приходилось видеть им подобных. Коричневато-янтарного оттенка, скорее желтые, чем карие, обрамленные густыми черными ресницами и хищно изогнутыми бровями, эти глаза, к ее удивлению, были ужасно недовольными.
      В этом человеке была странная, животная притягательность, которая одновременно пугала ее. Изабелла содрогнулась от мрачного предчувствия, ибо она каким-то образом почувствовала, что он повлияет на всю ее дальнейшую жизнь. Девушка сделала глубокий вдох, собирая все мужество. Итак, граф Хокхарст – Изабелла поняла, что это и есть их новый опекун – будет теперь управлять наследством Гила. Ну, если он намеревался с самого начала запугать Изабеллу, то это ему не удалось.
      – Миледи Изабелла, – повторил граф, – я…
      – Я догадалась, кто вы такой, – с холодной враждебностью, соответствующей, его тону, ответила девушка. – Новый опекун, посланный королем. Вы загораживаете свет, милорд, а, как вы сами видите, это тонкая операция, – она указала на сломанную ногу барашка. – Пожалуйста, будьте так любезны, пойдите в замок, как, я уверена, вам любезно предлагал сэр Линдел. Я не впускаю сюда никого из посторонних, чтобы не распугали животных. Сэр Линдел должным образом обслужит вас, пока я здесь буду занята.
      Посоветовав гостям идти в замок, Изабелла снова повернулась к барашку. Уже второй раз за сегодняшний день Воррик открыл рот, пытаясь что-нибудь сказать, но тут же закрывал его. Он был снедаем злостью. «Черт побери, как эта девчонка осмелилась разговаривать со мной таким тоном… да еще перед Кэрливелом, который, конечно же, не упустит случая потом поддеть меня этим?» Граф повернулся на каблуках и быстро вышел из конюшни, громко отдавая приказания своим людям, но все это время думая об Изабелле.
      «Так это и есть та самая девушка, которую король хотел видеть в качестве моей жены! Боже праведный! Да, привлекательная девушка, ничего не скажешь! Черт бы побрал этого Эдуарда! Но ничего не поделаешь. Мне просто придется отмыть ее, как следует, и затушить все свечи, прежде чем заниматься с ней любовью. Вот и все. Что же касается ее отношения ко мне, то оно изменится вскоре после того, как я вполне заслуженно отшлепаю гордячку за опрометчивые поступки!»
      Но именно в этот момент козел перегрыз перетершуюся веревку, которой он был привязан к столбу, и, блея и звеня колокольчиком, склонил голову и устремился через приоткрытую дверь прямо Воррику в спину. Граф, не готовый к такой атаке, зашатался, потерял равновесие и взлетел в воздух, потом растянулся на вымощенном дворе замка. Тут же повисла угрожающая тишина, и все испуганно замерли. Козел, весьма довольный собой, снова заблеял, мотнул головой и, резко отскочив на несколько шагов, быстро побежал, заполнив тишину звоном колокольчика. Кэрливел отвернулся, покусывая складку плаща, чтобы сдержать взрыв хохота, так и рвавшийся из него наружу. Изабелла, испугавшись, но видя комичность ситуации, разрывалась между барашком и козлом.
      – Тинкер, Тинкер, назад! – причитала она голосом, срывающимся от плохо скрываемого хохота.
      Несколько слуг Воррика, наконец, придя в чувство, рванулись к нему, чтобы помочь подняться, но он сердито отпихнул их протянутые руки, встал и отряхнулся с перекошенным от злобы лицом. Боже мой, какой позор! Граф не пробыл в Рашдене и полдня, а эта девчонка сделала из него посмешище! Воррик, плотно сжав кулаки, повернулся к Изабелле. Но у нее хватило ума опустить глаза и снова обратить свое внимание к барашку.
      – Мадам, – начал свое обвинение граф сдавленным жестким голосом, – мадам, вы сделали это специально!
      – Сделала… что сделала, милорд? – спросила Изабелла, отчаянно пытаясь не выдать смеха в голосе и поднимая на него притворно-невинные глаза.
      – Вы спровоцировали козла напасть на мою персону!
      – Ах, нет, милорд! Я… я уверяю вас, что нет! Даже не представляю, как этому проклятому животному удалось освободиться. Ах, нет! – она в ужасе прикрыла рот рукой. – Нет, милорд…
      – Уорвик, Уорвик! Берегись! – воскликнул Кэрливел, предупреждая его как раз вовремя, так что Воррик успел повернуться и заметить вновь бегущего на него козла.
      И в ту же минуту граф ощутил всю силу его удара в живот. С громким «Уфф!» он повалился на копну свежего сена и, задев головой насест, взмахнул руками.
      Сидящий на нем ворон, сильно испугавшись, пронзительно вскрикнул, потом закаркал, снова усаживаясь на насест, и его карканье, на удивление, напоминало смех.
      – Карр, – насмешливо каркнул ворон, потом, склонив голову в сторону Воррика, прокричал, – еще один за бортом! Еще один за бортом!
      Изабелла уже была не в состоянии сдерживать себя.
      – Ах, Me… Мети! – запинаясь, обратилась она к хитрой озорной птице, которая когда-то принадлежала рыцарю, много лет проведшему в море, прежде чем он оказался в Рашдене. – Те… тебя только не хватало!
      Потом, не сдержавшись, она разразилась безудержным смехом, что еще больше разъярило графа.
      Изабелла лежала в огромной медной ванне, закрыв глаза. Она больше не видела своего нового опекуна, хотя от без умолку трещавшей Алисы она узнала уже, кто он такой. Это был лорд Воррик Тремейн, граф Хокхарст, фаворит короля. Боже милостливый! Нельзя было устроить более худшего приема для такого человека, чем это шокирующее неудачное представление в конюшне.
      Девушка думала, сможет ли граф вообще когданибудь простить ее. Маловероятно, так как опекун был очень рассержен, но, тем не менее, она должна попытаться сразу же поправить положение, иначе лорд Хокхарст может перенести жажду мести, которая читалась в его глазах, на людей Рашдена. Она вздрогнула, вспомнив, как эти странные янтарные глаза с неприязнью рассматривали ее. Изабелла вскользь подумала, почему не понравилась графу еще до этого катастрофического случая в конюшне. Вполне естественно, что его оттолкнул внешний вид девушки – она, действительно, выглядела ужасно. Но не только этим объяснялась холодность лорда Хокхарста по отношению к ней. Наконец, не в силах придумать объяснение презрению графа (до происшествия с упрямым козлом и нахальным вороном), Изабелла оставила эти тщетные попытки и позвала Алису.
      – Да, миледи?
      – Подготовь, пожалуйста, мое бирюзовое платье со шляпкой.
      – Да, миледи.
      Алиса просияла от удовольствия. После такой скандальной и неловкой встречи сегодня утром она боялась, что Изабелла решит до конца быть как можно менее привлекательной. Теперь, кажется, хмурое привлекательное лицо Хокхарста заставило ее изменить свою тактику. В этом платье она всегда была хороша.
      Действительно, девушка была в самом расцвете молодости, и жизненная энергия у нее была ключом. Когда она спускалась по лестнице в большой зал, ее провожали восхищенные взгляды гостей. Платье цвета морской волны было прошито серебряной нитью, подчеркивая серебристый блеск ее волос, свободным потоком спадающих до бедер. Большой вырез платья обнажал значительную часть зрелой груди, спрятанной за тонкими невесомыми серебряными цепочками, украшающими шею девушки, серебряный пояс филигранной работы подчеркивал талию, а на нем в мягком свете канделябров поблескивал серебряный обеденный нож Изабеллы, украшенный драгоценными камнями. Само платье мягкими фалдами спадало на пол, облегающие рукава, отделанные кружевом у запястий, дополнялись серебристой пелериной. Маленькая бирюзовая шляпка с серебристыми полями завершала ансабль. Цвет костюма выгодно подчеркивал цвет серо-зеленых глаз Изабеллы, подобных двум озерам, выделяющимся на лице, и оттого она казалась еще более сказочной, чем всегда. Казалось, что от нее исходило какое-то призрачное свечение.
      Воррик и Кэрливел с изумлением уставились на нее, когда Изабелла неторопливой грациозной походкой шла к ним по залу. Им трудно было поверить, что это та самая грязная девушка, которую они недавно видели в лохмотьях, так искренне смеявшуюся над проделками козла и ворона и так неблагоразумно заставившую их дожидаться хозяйку замка весь день. Без сомнения, она боялась теперь предстать перед Ворриком после того, как был нанесен такой удар по гордыне графа, а также – по его заду! Изабелла сделала очаровательный реверанс, протягивая тонкую руку вначале графу, потом его брату.
      – Милорд Хокхарст, – девушка улыбнулась, обнажив ряд ровных белых зубов, сверкнувших, как жемчуг, – и сэр Кэрливел – я правильно произнесла? Уэльский язык очень сложен для изучения, как мне кажется, и я, увы, не обучалась этому языку.
      – Вы произнесли мое имя прекраснее, чем якогда-либо слышал, миледи, – ответил ей Кэрливел, окидывая девушку восхищенным оценивающим взглядом, не обращая внимания на нахмурившегося брата.
      – Милорд, приношу свои извинения за оказанную вам встречу, – Изабелла вновь обратилась к графу. – Мы не ожидали вашего приезда, а так как король в своем письме не известил об опознавательных знаках нового опекуна, то сэр Линдел, заботящийся о моей безопасности, переусердствовал в исполнении своих обязанностей. Прошу, не судите его слишком строго. Я в это время была занята раненым барашком… надеюсь, что смогу компенсировать непозволительную грубость в отношении к вам… и это ужасное недоразумение в конюшне.
      Все это было сказано спокойно, без хитрости или скрываемой насмешки, но Воррика, которому ничто в жизни не давалось легко, и он с подозрением относился ко всем и вся, нельзя было провести. Граф решил, что девушке что-то нужно было от него. Но что?
      – Конечно, – монотонно сказал Воррик, опустив при этом глаза, так что Изабелла не могла прочитать его мысли.
      Ответ графа не вселял надежду на прощение, но несмотря на его мрачный вид, Изабелла нашла в себе мужество сохранить на лице улыбку, пока они шли к накрытому для ужина столу.
      Во время трапезы она болтала с обоими мужчинами с легкостью, за которой скрывала свое отчаяние, ей быстро удалось завоевать расположение Кэрливела, но граф продолжал держаться с холодной отчужденностью. Но Изабелла упорно держала свою линию, так как ей необходимо было узнать мысли лорда Хокхарста по отношению к ней, Гилу и Рашдену.
      – Вам приходилось раньше быть опекуном, милорд? – с любопытством спросила она, потянувшись за свежим желтым маслом и намазывая его на кусок ароматного, с хрустящей корочкой хлеба.
      – Нет, миледи, но меня хорошо проинструктировали насчет моих обязанностей, – коротко ответил граф, и уголки его рта опустились в горькой усмешке, когда он вспомнил о наставлениях короля.
      – Кажется, вам не очень нравится это назначение? – отметила Изабелла, распахнув глаза от удивления и упав духом: если это так, то лорд Хокхарст, без сомнения, будет склонен к суровому обращению с ней и ее братом. – Милорд, я… я знаю, что вы рассержены из-за того, что произошло утром, и по праву, но, умоляю вас, не будьте столь строги ко мне и моему окружению за это. Уверяю, что я и мой брат Гил не будем обременять вас, милорд. Моего брата вы, возможно, даже не увидите, так как он сейчас на обучении у герцога Глостера, и… и в нашем имении все в порядке. Вам только придется следить, что доходы честно отчисляются в казну короля…
      Ее голос задрожал и оборвался, когда граф сверкнул своими янтарными глазами. Она содрогнулась: взгляд его напоминал хищный взгляд сокола на свою жертву, перед тем как разорвать беспомощную на части. Помимо этого во взгляде опекуна была насмешливая оценка, отчего Изабелла почувствовала себя чуть лучше рабыни, выставленной на продажу лорду Хокхарсту, который станет пользоваться ею для своих утех, когда ему заблагорассудится.
      Изабелла отвернулась, потягивая вино в напряженном молчании и пытаясь унять дрожь в руках. А когда она заговорила, то обратилась к Кэрливелу, быстро пожавшему ей руку под столом. Девушка с благодарностью улыбнулась ему и совсем не заметила, что граф бросил на брата мрачный, угрожающий взгляд.
      Кэрливел только усмехнулся и наклонился поближе к Изабелле, чтобы шепнуть ей на ухо.
      – Не обращайте внимания на Уорвика, миледи, – успокаивал он, – граф зол, потому что король, вместо того, чтобы оставить его при дворе, как хотелось моему брату, послал в Рашден в качестве опекуна. Только и всего, – не моргнув глазом, солгал Кэрливел. – Это никакого отношения к вам не имеет, миледи, если не считать неприятного стечения обстоятельств в конюшне. Гнев Уорвика скоро остынет, потому что задета только его проклятая гордость, и вы увидите, что на самом деле он не такой людоед, каким хочет казаться.
      Не очень веря в это, Изабелла все же облегченно вздохнула.
      – Я… я не знала и подумала, что граф… имеет теперь на меня зуб и будет мстить из-за меня всему Рашдену. Я никогда не забуду выражение его лица, когда он уходил из конюшни. Граф был настолько разъярен, что я испугалась. Мне казалось, что он ударит меня! Я не должна была так смеяться: это было слишком неприлично с моей стороны. Обычно я не бываю столь немилосердна, но… но это было так смешно.
      – Да, вы правы, миледи. Не бойтесь. Уорвик может на некоторое время выйти из себя, но, уверяю вас, он не станет мстить вам и обижать ваших людей. Это не в его стиле. Мой брат суров и заносчив, порой жесток, но редко бывает несправедлив. Может быть упрямым, но никогда – нечестным. Он не станет грабить имение вашего брата из-за реальных или вымышленных недоразумений – если вы этого боитесь.
      – Да, я… я боялась, так как Гил доверил мне Рашден… а я ответственно отношусь к своим обязанностям, сэр. Знаю, что у нас было плохое начало, но мне очень хотелось исправить положение… – голос ее упал, и она прикусила губу.
      – Вам это удалось, миледи. Дважды за сегодняшний день я онемел, увидев вас, – Кэрливел заговорил громче, взгляд его потеплел от изумления и желания.
      Вопреки всему Изабелла улыбнулась, и ее тревоги постепенно отступили.
      – Мне остается только надеяться, что во второй раз это случилось потому, что моя внешность изменилась в лучшую сторону. Вы напрасно пошли в конюшню и распугали всех животных в зверинце, сэр. Я вдруг подумала, сэр, что вы сами виноваты в случившемся утром!
      – Ах, полно, миледи. Вы шутите. Мы ведь ничего такого не сделали, только вошли туда…
      – Да, но именно ваше появление там спровоцировало козла. В обычной обстановке это добрейшее животное…
      – Ах, полно, миледи, – повторил Кэрливел.
      – Должна вам сказать, сэр, что Тинкер терпеть не может плащей. Дело в том, что когда козлик был маленьким, какие-то ребятишки решили пошутить и набросили на него одеяло, чтобы он ничего не видел. Естественно, бедняжка носился, обезумев от страха, а эти пострелята улюлюкали и били его палкой, подгоняя. Конечно, мальчишки поступили очень жестоко и были сурово наказаны за такую проделку, но животному нанесли непоправимый вред. Тинкер был до смерти напуган да так и не оправился от потрясения. Теперь он готов бросаться на все, что хоть чем-то напоминает одеяло. Потому я держу его в конюшне.
      – Вместе с этой болтливой птицей и другими животными, у которых такие же плохие манеры, как…
      – У их хозяйки?
      – О, нет, миледи!
      – Да, полно же, сэр. Может быть, мой охранник рассказывал мне сказки или вы все же называли меня «свиньей» вашего брата? – поинтересовалась Изабелла, притворившись недовольной.
      – Боже мой! Как только сэр Линдел осмелился повторить такое? Я за это голову ему снесу…
      – Ах, так, значит, это правда? – радостно воскликнула девушка к огромному неудовольствию Кэрливела.
      – Нет, миледи…
      – Может быть, тогда вы спутали меня с моим братом, который служит «Вепрю» Глостера, – умно предположила она.
      – Да, именно так! – Кэрливел с благодарностью ухватился за спасательную соломинку, не заметив каламбура, который подразумевался.
      – Но, позвольте, сэр! – настаивала Изабелла, сотрясаясь от еле сдерживаемого смеха. – Даже если так, вы, скорее всего, назвали бы Гила поросеночком, а не свиньей…
      Наконец, Кэрливел понял ее шутку и осознал, что девушка в отместку за его дерзкое замечание, которое ей передал очень рассерженный сэр Линдел, сейчас смеется над ним.
      – Изабелла, – можно называть вас просто по имени? – вы ужасная и соблазнительная колючка, – подчеркнул Кэрливел, с раскаянием играя глазами. – Бесспорно, расскажи вам охранник о моем замечании раньше, а оно, позвольте напомнить, было сделано до того, как вы предстали предо мной во всей красе, объектом атаки упрямого козла стал бы мой зад, а не Уорвика, который этого не заслужил.
      – Да, – согласилась она, сверкая глазами, и ее смех, наконец-то, вырвался наружу.
      – Бедный… бедный Уорвик, – выдохнул Кэрливел, присоединившись к ее веселью, – по-моему, сегодня он неоднократно становился объектом насмешек!
      Вспомнив, как Тинкер дважды поддел лорда Хокхар-ста и что по этому поводу сказал ворон Мети, Изабелла очень немилосердно и безудержно разразилась взрывом хохота и не осмелилась даже украдкой взглянуть на графа, чье лицо, она была уверена, напоминало сейчас лицо человека, замышляющего убийство.
      Это было именно так, потому что граф не мог удержаться, чтобы не подслушать разговор Изабеллы и брата, которые позволили смеяться над ним и отпускать колкости в его адрес. Ему сейчас очень хотелось задушить обоих сразу голыми руками. Как только смеет Кэрливел сидеть здесь и наглым образом флиртовать с этой бесстыдной дерзкой девчонкой, наслаждаясь ее обществом и зная, что она невеста Воррика?
      Украдкой взглянув на Изабеллу, граф кипел от злости, подумав о том, какой женой она будет. Его первое впечатление о ней было совсем иным. Все же девушка была красивой, когда смыла с себя всю грязь, красива той загадочной и неуловимой прелестью, вызывавшей в нем странное беспокойство. Мелюзин, Бренгвен… Изабелла… Он заскрежетал зубами, вспомнив волшебную серебристую русалку Бренгвен, которой завладел Вудвилл. «Она очарует, посмеется над ним и доведет до смерти. Но Изабелле не так-то просто будет поймать меня в свою сеть, раскинутую трезубцем. Один раз я пострадал из-за такой колдуньи, но не повторю, эту ошибку снова!» – поклялся Воррик.
      – Вам бы понравился мой брат Эмрис, – говорил Кэрливел Изабелле, когда Воррик очнулся и вернулся в действительность. – Он тоже лекарь, как вы, хотя практикует свое искусство на людях, а не на животных.
      – Он… я имею в виду, Эмрис, собирается приехать сюда? – простодушно спросила Изабелла.
      – Ну, нет… – Кэрливел запнулся, вспомнив, что граф запретил ему говорить о помолвке, объявленной королем, до тех пор, пока сам лорд Хокхарст не решит сказать об этом девушке. – Вы познакомитесь с ним, когда… когда…
      – Ты заговариваешься, брат, – угрожающе заметил граф. – Мне кажется, ты перебрал вина. Позвольте, миледи, – он взял Изабеллу за руку, поднимая ее из-за стола. – Боюсь, что мой брат уже неподходящий компаньон для такой девушки, как вы.
      Изабелла успела лишь пожелать Кэрливелу спокойной ночи и сделать небольшой реверанс, как граф повел ее через зал, до боли сжав руку девушки. Она, спотыкаясь и чуть не падая, едва поспевала за его высокой властной фигурой.
      – Извините, милорд. Вы… вы причиняете мне боль, и вы… очень быстро идете, – выдохнула она.
      Хотя Воррик посмотрел на нее, не проронив ни слова, он не стал так сильно сжимать ее руку и больше не делал такие огромные шаги, поэтому теперь она успевала за ним, когда они взошли по лестнице и свернули в длинный коридор замка.
      Факелы, горящие на стенах, отбрасывали смутные тени на застывший, как изваяние, профиль Воррика, делая его похожим на демона, на мгновение испугав девушку.
      «Куда он ведет меня? Что собирается со мной сделать? Ах, почему я не держала язык за зубами во время обеда? Может быть, я и в самом деле вывела его из терпения? Мой отец никогда не бил мать, но я знаю и других мужчин, не таких добрых, как отец. Может быть, граф пьян и хочет… хочет…»
      Изабелла содрогнулась от ужаса при последней незаконченной мысли. Она вспомнила лорда Оадби, и тут ее охватила безудержная паника. Возможно, лорд Хокхарст был ничуть не лучше своего предшественника.
      Неожиданно Изабелла дернулась назад, отчаянно пытаясь вырваться.
      Воррик повернулся, молча выругавшись, и притянул к себе поближе сопротивляющееся тело.
      – Что вас беспокоит, миледи? – раздраженно спросил он, остановив ее попытку к бегству. Потом, увидев выражение лица девушки, негромко и язвительно рассмеялся. – Думаешь, я собираюсь изнасиловать тебя в одном из этих коридоров? Да, ты так думаешь, – сказал граф, потому что Изабелла промолчала. Он улыбнулся неприятной улыбкой, первой за все это время, сверкнув белыми зубами в тускло мерцающем свете. – Я не намерен это делать, уверяю вас, – продолжал он, откровенно раздевая ее взглядом, задержавшимся на выпуклости груди под корсетом. Потом взял прядь волос, упавших на спелые холмики и, специально не выпуская из рук локон и играя им, как будто желая показать свою власть над ней. – Но если бы я даже решился на такое, ты ничего не смогла бы сделать. Теперь я здесь распоряжаюсь, к тому же это ничтожная плата за оскорбление, нанесенное мне сегодня утром!
      Девушка была ошеломлена его грубыми словами и поведением. Как он посмел обращаться с ней, как с проституткой в таверне? В отчаянии она окинула взглядом коридор, понимая, что они здесь совершенно одни. Защитить ее было некому, кроме самой себя.
      – Как вы смеете прикасаться ко мне? Сейчас же уберите руки! – прошипела испуганная Изабелла. – Люди моего брата убьют вас за то, чего вы не сделали! Стоит мне только приказать, и вы умрете непристойной смертью здесь, в Рашдене, без единого свидетеля случившегося. Несчастья, милорд, происходят даже с самыми осторожными людьми.
      – Сейчас? – спросил он тихим угрожающим голосом. – А лорда Оадби ты тоже предупреждала?
      Это был выстрел вслепую, но Изабелла этого не поняла. Юная леди зашаталась, от страха у нее закружилась голова, и она поняла опрометчивость своего замечания, инстинктивно потянувшись к ножу. У нее возникла шальная мысль убить графа, если тот разгадал тайну и собирается ее разоблачить.
      – Лорд Оадби был жесток и часто больно пришпоривал лошадь, – пояснила она, молясь, чтобы лорд Хок-харст поверил ей. Потом девушка слегка пожала плечами, как будто вспомнила какой-то пустяк. – Не удивляюсь, что бедняжка сбросила его. Теперь оставьте меня, милорд, иначе я сама убью вас! – Изабелла вдруг увернулась, освобождаясь от него, и вытащила нож.
      Янтарные глаза графа прищурились.
      – Значит, у розы есть шипы, – вкрадчивым голосом промурлыкал он, – и она лучше убьет меня, чем отдаст свою невинность.
      – Так я сделаю с любым мужчиной, который попытается взять меня силой, – пылко заявила девушка, снова вспомнив лорда Оадби.
      Воррик стал наступать на нее, пока она не ощутила стену коридора. Потом граф уперся в стену обеими руками так, чтобы Изабелла не смогла убежать от него, насмешливо глядя на нее и, кажется, не думая о своей жизни, хотя она уже держала нож у его горла, и у нее слегка дрожала рука.
      – Вы так уверены, что мне придется взять вас силой, миледи? – поинтересовался он, приподняв одну бровь.
      Граф снова засмеялся, так как девушка густо покраснела, смутившись. От его близости у нее странно заколотилось сердце. Пальцы, сжимавшие нож, дрожали. Легким движением Воррик выбил нож из ее рук и грубо распял их, так что она оказалась прижатой его грудью к стене. Одной рукой граф схватил девушку за волосы и притянул ее лицо поближе к себе.
      – Вы так уверены, миледи? – снова спросил он, и Изабелла увидела его губы прямо перед собой.
      – Мм… милорд, пожалуйста, – выдавила она, перепугавшись до смерти, – вы – мой опекун, и король, конечно же, не давал вам права играть с беззащитной девушкой…
      При этом глаза графа как-то странно блеснули, наполнившись холодным изумлением, гневом и внезапно возникшим горячим желанием: присутствие девушки возбуждало его, а ощущение своей власти и силы перед беззащитной девушкой, кроме всего прочего, наполняло странным торжествующим чувством. Она не посмеет предать его, как сделала Бренгвен. Уж Воррик об этом позаботится.
      – Что касается вас, миледи, то король предоставил мне полную свободу, – сказал он ей, еще крепче прижимая к стене, как бы в подтверждение своих слов. – Да, представьте себе, полную свободу, – повторил опекун.
      – Что… что вы имеете в виду? – нервно спросила Изабелла, всем своим существом почувствовав недоброе.
      – Король решил, что вы будете для меня хорошей женой, – саркастически ответил граф, больно хлестнув ее этим сообщением.
      – Нет! – воскликнула Изабелла и уставилась на него, онемев от ужаса. – Нет! Вы лжете! Это неправда! Не может быть!
      – Уверяю, что это так, миледи, хотя нам обоим может не понравится это. Я пытался отговорить его, но король уже подписал контракт, таким образом, мы с вами помолвлены. Мне не хотелось вам об этом говорить, по крайней мере, вот в такой ситуации, но, может быть, это и к лучшему. Теперь, когда вы будете знать, какое место я займу в вашей жизни, вам не захочется больше выставлять меня идиотом.
      – Я бы в любом случае не делала этого, – в голосе Изабеллы была тихая ненависть, и графа это немного смутило, но как только он вспомнил Бренгвен, это сразу ему придало решительности.
      – Постарайтесь, иначе вы будете за это страдать, обещаю. Которая из комнат ваша? – грубо спросил Воррик, отпуская ее и не дав больше времени на осознание ужасного смысла сказанного.
      – Эта, – тупо ответила девушка, указав на свою комнату, все еще не в состоянии осмыслить грубо предъявленное ей сообщение о помолвке с этим человеком.
      Теперь понятно, почему он осмелился обращаться с ней, как ему вздумалось. Ее затошнило, как будто земля вдруг стала уходить из-под ног. Она стояла молча, как будто у нее помутился разум, пока граф не заговорил снова, вернув ее в настоящее.
      – Тогда идите в комнату, миледи, и больше не обольщайте моего брата. Мне это очень не нравится. Вы предназначены не для него.
      – И не для вас, милорд, – сквозь слезы взмолилась Изабелла, взглядом прося его сказать, что он пошутил. – Пожалуйста, скажите, что это неправда. Я не хочу быть вашей женой…
      – Так же, как и я не желаю видеть вас на месте своей жены! – выпалил Воррик, раздувая ноздри от оскорбления, так бездумно нанесенного ею. – Но ничего не поделаешь. Это приказ Эдуарда.
      – Боже милосердный! – прошептала Изабелла, всплеснув руками и сложив их в немой мольбе. – Тогда я погибла, погибла, – промормотала она, тихо всхлипывая.
      Изабелла беспомощно взглянула на своего опекуна. «Неужели этот человек станет моим мужем и будет делить со мной супружеское ложе, будет иметь право трогать ее руками и… О, Лионел!» Она еще раз сдавленно вскрикнула от отчаяния.
      – Нет! Нет! Вы никогда не получите меня! – безрассудно поклялась Изабелла.
      – Кажется, вы слишком уверены в себе, миледи, – осклабился Воррик, снова оценивая тело девушки похотливым взглядом и возвращая ей кинжал. – Я всегда считал, что быть слишком самоуверенным крайне неразумно. Как бы ни сопротивлялись, вы, миледи, станете моей женой в полном смысле этого слова, – с жесткой насмешкой сказал граф, ясно давая понять, что имеет в виду. – Король желает, чтобы у меня был наследник. Вот в чем смысл нашего брака.
      – Тогда… тогда любая девушка точно так же могла бы подойти для этого, – Изабелла кусала губы. – Вы же не хотите меня, милорд…
      – В качестве своей жены – нет. Но вы значительно предпочтительней, чем бывшие любовницы короля, а именно это он предложил мне в обратном случае, как будто я, Хокхарст, буду довольствоваться какими-то отбросами! По крайней мере, вы – девушка… – он специально замолчал, желая убедиться, станет ли она это отрицать, потом продолжил, еще больше подчеркивая слова, – и мысль о том, что я буду делить с вами супружеское ложе, не кажется мне… отвратительной.
      Воррик положил руку на шею девушке, потом медленно скользнул пальцами по груди, насмешливо улыбаясь в ответ на ее страдания.
      – Не надо! Пожалуйста, не надо, – умоляла Изабелла, и эти слова стоном отозвались в большом коридоре.
      К ее удивлению, Воррик прекратил свои ласки, беспечно пожав плечами, ибо он уже объяснил суть дела.
      – Сколько времени? Сколько времени осталось до нашей свадьбы? – спросила Изабелла, лихорадочно соображая.
      – Я не тороплюсь, миледи, ибо не привык спать с детьми. Вы еще молоды. Где-то год или два.
      – Когда-то мне казалось, что это большой срок, – сказала девушка.
      – Так оно и есть, миледи. Кто знает, что может произойти за это время? Король Эдуард может изменить свое решение, да и меня могут убить в сражении… Хотя, должен вам признаться, что считаю эти возможности маловероятными.
      – Милорд, пожалуйста! Должен же быть какой-то выход, чтобы нам уйти от этой нежелательной помолвки. Я просто не могу выйти за вас замуж. Я… я люблю другого.
      Наконец, Изабелла назвала истинную причину, почему не хотела выходить замуж за графа. Он был красивым, богатым и, к тому же, фаворитом короля, но она не любила его. Изабелла любила другого, хотя, с тех пор, как уехал Лионел, она получала от него бесстрастные письма, в которых не было и намека на женитьбу. И все же Изабелла надеялась, что у ее возлюбленного благородные намерения по отношению к ней. Она просто не могла бы поверить в противное. Это разбило бы ее сердце.
      Граф сделал резкий вздох. Его глаза сощурились.
      – Тем хуже для вас, миледи, – сказал Воррик тихим угрожающим голосом в ответ на ее признание. – Даже не помышляйте о том, чтобы обманывать меня с кем-нибудь другим, и если вы это сделаете, я убью вас. Запомните это, как следует, и не вздумайте уложить в свою постель кого бы то ни было в надежде, что бравый любовник освободит вас от помолвки. Я страшен в гневе и не позволю, чтобы меня снова предали. Забудьте этого человека. Хотите вы этого или нет, но будете моей, – выдохнул он. – Спокойной ночи, миледи. Приятных вам снов.
      Слегка поклонившись, граф повернулся и ушел.
      Как только шаги его стихли, Изабелла побежала к себе в комнату, захлопнула за собой дверь и сделала то, что с ней редко случалось раньше: с грохотом заперла дверь на засов, как будто ее благополучие зависело от того, услышал ли граф этот лязг запирающегося затвора. Она стояла, прислонясь к двери и дрожа, как в лихорадке.
      «Выйти замуж! Я должна выйти замуж за лорда Хокхарста! – эта мысль пронзила ее насквозь. – Боже мой! Я не сделаю этого. Если что, прикажу рыцарям Гила тут же убить графа!» Потом Изабелла вспомнила, как предупреждала лорда Хокхарста о том, что он может легко встретить смерть в Рашдене, и это возбудило его подозрение о причине смерти лорда Оадби. Она кусала губы, проклиная, свою глупость. После сегодняшнего вечера граф непременно будет настороже, и, конечно, следовало подумать о его брате, который был так добр к ней. Если Изабелла отдаст приказ слугам Гила убить лорда Хокхарста, они, конечно же, убьют и его брата. Нельзя было оставлять Кэрливелу возможность исследовать причину смерти брата, тем самым навлекая на свои головы гнев короля.
      «Боже праведный! Что мне делать? Как быть? Ах, Лионел, любовь моя! Как смогу я жить без тебя? Это слишком жестоко!»
      Изабелла прижалась лицом к твердой деревянной двери и зарыдала.

      На следующее утро Изабелла радовалась, что не поступила опрометчиво, так как граф был за завтраком весьма учтив, хотя и замкнут, и даже не напоминал о помолвке. Девушке казалось невероятным, что Воррик мог сидеть так спокойно, не обращая на нее внимания, когда в их жизни произошло такое катастрофическое изменение. Неужели настолько бесчувственный этот человек, заявивший, что женится на ней, хотя у него совершенно не было желания видеть ее в качестве своей жены? Она подумала о Лионеле и выражении его лица в тот момент, когда он поклялся сделать ее своей. Граф так не смотрел на нее вчера вечером… и никогда не будет смотреть – глазами ее возлюбленного.
      «Ах, Боже мой, Боже! – отчаянно молилась она. – Пусть этого никогда не случится. Пусть этот человек никогда не станет моим мужем. Я люблю Лионела. О, Лионел, ЛИОНЕЛ!»
      Кэрливел тоже молчал, и Изабелла подумала, что у него болела голова от изрядного количества выпитого накануне ликера или же оттого, что они с братом поссорились после того, как она ушла. Девушка слышала, как братья спорили, но они говорили так тихо, что она ничего не расслышала, хотя и прикладывала ухо к двери комнаты довольно долго. Низкие голоса были неразборчивы. Изабелла прокралась бы по коридору или подослала Алису подслушать их разговор, но была так напугана Ворриком, что вместо этого нашла утешение в негромком похрапывании няни, спящей в передней.
      Девушка лишь слегка бы удивилась, узнав, что предметом их разговора была именно она.
      – Несмотря на возраст, юная леди не глупа, – ворчал граф. – У нее красивые глаза, проникающие в душу человека, а тонкий слух улавливает изменения интонации голоса. Если ты будешь продолжать оказывать ей внимание, она станет яблоком раздора между нами. Я предупреждаю тебя, Кэрливел: держись от нее подальше!
      – Ах, полно, Уорвик, ты так неверно судишь о леди Изабелле только потому, что Бренгвен сделала тебя жестоким по отношению к женщинам. Леди Изабелла просто приятная…
      – Нет, она такая же ведьма, как и все остальные! Ты мне не веришь? – спросил Воррик, потом усмехнулся, так как его брат ничего не ответил. – Боже мой! Она грозилась сегодня убить меня!
      – Что? – глаза Кэрливела недоверчиво распахнулись, потом резко сузились. – Нет! Не может быть!
      – Да, это правда. Леди Изабелла выхватила свой нож и поклялась убить меня, либо приказать слугам брата это сделать. Без сомнения, именно это и случилось с лордом Оадби. Ах, да, действительно, она привлекательная девушка, – усмехнулся Воррик, – но при первом же удобном случае заколет меня кинжалом, пока я буду спать, или прикажет слугам брата организовать мне фатальный «несчастный случай».
      – Нет, я не могу в это поверить, Уорвик. Тот, кто занимается целительством, не способен на жестокое убийство. – Кэрливел с упреком посмотрел на брата. – Должно быть, ты здорово напугал ее.
      – Ах, да, – Воррик хищнически улыбнулся, – я сказал ей, что мы должны пожениться, потом пояснил, чего ожидаю от нашего брака. Боюсь, что моя дражайшая невеста совсем не желает делить со мной супружеское ложе.
      – Но… но, какого черта ты стал запугивать девушку? Уорвик? В этом ведь совсем не было необходимости.
      – Не хочу быть под пятой у женщины, которая меня не боится, Кэрливел. Веди я себя с Бренгвен подобающим образом, она бы не осмелилась даже смотреть в сторону других мужчин и теперь была бы моей.
      – Нет, даже это ее бы не удержало, но миледи Изабелла – не Бренгвен, Уорвик, – мрачно напомнил ему брат.
      – Может быть, и нет, но, тем не менее, они похожи. Все! Лживые и способные на предательство твари – все до единой! Хороши только в одном! И дураки те мужчины, которые не могут разглядеть за ослепительной внешней красотой их порочные черные души!
      – Ах, Уорвик. Ты не прав, не прав! Одна женщина обманула тебя – это так. Такова уж ее натура, брат. Она была порочной и злобной. Наша мать предупреждала тебя об этом с самого начала но ты не хотел слушать. Даже если бы ты угрожал Бренгвен смертью, она бы рассмеялась тебе в лицо и легла бы в постель со своими палачами прямо у тебя перед глазами! Миледи Изабелла не такая, Уорвик. Это женщина, которую можно завоевывать любовью и бережным отношением, по-моему, и когда ее сердце будет отдано тебе, в нем не останется места для других мужчин – я уверен в этом! Уорвик, Уорвик! Умоляю тебя: не позволяй свою ненависть к одной грешной женщине переносить на другую, более добрую и мягкую. Ты пожалеешь об этом, и горько пожалеешь. Предупреждаю тебя.
      – Дурак ты, Кэрливел!
      Воррик презрительно скривил губы, вспомнив сейчас эти слова, произнесенные вчера вечером. «Мой брат – дурак! Я был прав, запугав Изабеллу. Она уже сегодня ведет себя более сдержанно, сидит, опустив глаза в тарелку, и не флиртует с Кэрливелом».
      То, что Изабелла не заигрывала с его братом прошлым вечером, в голову Воррику не пришло. У него не было сестер, и он не был в близких отношениях с женщинами, поэтому не мог понять, что Изабелла, выросшая в мужском окружении, свободно и естественно разговаривала с мужчинами, без ложной скромности и сдержанности, характерной для многих других женщин. Действительно, из-за своей глубокой привязанности к животным и жесткого обращения с ней леди Шрутон, Изабелла большую часть времени проводила в конюшне, а не в женском обществе. Она могла, как никто другой, залечить рану, но, когда дело доходило до таких занятий, как вышивание, ее умелые пальцы становились непослушными и неуклюжими. Девушка могла делать отвары трав для изготовления мазей, но если надо было делать настойку из лепестков роз для духов, она невероятным образом портила ее. Изабелла могла часами сидеть, баюкая на коленях больное животное, но, когда дело доходило до учебных занятий, она начинала ерзать уже через несколько минут. Юная леди могла вести оживленные беседы с рыцарями замка, но когда ей приходилось разговаривать с женщинами, Изабелла терялась, потому что их интересы были ей абсолютно чужды.
      Но граф ничего этого не знал, да и, узнав, не поверил бы. В женщине лорд Хокхарст привык видеть лишь тело, согревающее его постель. От них можно было отделаться пригоршней монет или какой-нибудь безделушкой, если они удовлетворяли его, либо грубым словом или пощечиной, если женщины не устраивали лорда.
      Воррик отодвинул тарелку и встал.
      – Сегодня я собираюсь посмотреть имение. Нужно проверить, в каком состоянии находятся земли Рашдена. Хотите сопровождать меня?
      Он обратился к Кэрливелу, но Изабелла этого не заметила.
      – Конечно же, милорд, – вежливо ответила она, с удивлением поднимая на него глаза. – Я уже распорядилась, чтобы мою лошадь оседлали. Сэры Эдрик, Тегн и Беовульф будут нас сопровождать вместе с людьми, которых вы предпочтете для своего общества.
      Если бы у Кэрливела так ужасно не раскалывалась голова от выпитого вчера вечером пива, он бы громко рассмеялся, глядя на выражение лица брата. По мнению Воррика, женщины не должны были совать нос в мужские дела, поэтому Изабелла, не ведая того, снова оскорбила его.
      – Миледи, – произнес граф, желая холодностью и презрительностью своего тона поставить на место дерзкую девчонку, – думаю, что нет необходимости вам так обременять себя. Услуг главного управляющего будет вполне достаточо, уверяю, потому что он знает гораздо больше вас о состоянии дел в имении вашего брата.
      – Я… Я так не думаю, милорд. Напротив, ему покажется странным, что я не поехала с вами. Однако, – Изабелла быстро уступила, не желая его провоцировать, – если таково ваше желание…
      – Да, – высокомерно ответил он, больше ничего не успев сказать, так как девушка покинула зал, чтобы послать за управляющим.
      Но господин Поттер, узнав, зачем его отрывают от дел, энергично запротестовал и замотал головой.
      – Милорд, у меня повреждена нога, – пожаловался он, – и мне трудно долго ехать верхом. Когда мне нужно осмотреть отдаленные участки имения, я езжу в экипаже. Иногда, чтобы попасть из одного конца в другой, требуется несколько дней. Вам лучше взять миледи Изабеллу, так как она ведет учетные книги, и это единственный человек, кроме молодого лорда Рашдена, кто знает истинную цену этих земель. Полагаю, что именно это вас интересует, милорд?
      – Вы сказали, что миледи Изабелла ведет учетные книги? Разве вы сами не ведете этих дел с помощью служащего?
      – Нет, милорд. Леди Рашден всегда сами вели записи и знали о делах замка столько же, сколько и их мужья. По законам Рашдена, милорд, можно передавать наследство женщине, если нет наследника – мужчины. Поэтому дочерей Рашдена учат во многом тому же, чему и сыновей. В мою бытность, милорд, – за исключением того промежутка, когда лорд Оадби руководил делами и отстранил леди Изабеллу от своего законного права занимать место хозяйки замка – в Рашдене еще не было такой женщины, которая бы не могла вести хозяйство так же умело, как мужчина.
      Воррик глубоко вздохнул и, услышав смех брата, подумал о том, мог бы перерезать ему горло. К счастью, Кэрливел, видимо, подозревающий это, быстро затих, однако, если бы Воррик удостоил его взглядом, то увидел бы смеющиеся глаза брата.
      – Господин Поттер, я хочу, чтобы вы немедленно привели ко мне леди Изабеллу! – мрачно приказал граф.
      – Да, милорд.
      Вскоре появилась Изабелла, скромно скрестив руки на груди, вежливо и вопросительно подняв брови. Воррик не обманулся. Лорд Хокхарст заподозрил, что за внешней манерой вести себя, Изабелла в душе смеялась над ним. Он с трудом подавил в себе непреодолимое желание отодрать ее за уши и про себя обозвал ведьмой. «Господи! Неужели все хорошенькие, внешне благопристойные женщины с кротким взглядом коварны?» – подумал граф, глядя на Изабеллу.
      – Вы меня звали, милорд? – она вопросительно посмотрела на него.
      – Я… я передумал, миледи, – выдавил Воррик, – и все-таки решил, что вы поедете с нами.
      – Очень хорошо, милорд, – спокойно ответила Изабелла.
      – И не называйте меня «милордом». В этом нет необходимости, вы занимаете такое же положение в обществе, как и я, и, кроме этого, вы скоро станете моей женой! У меня есть имя Воррик. Отныне называйте меня так, миледи! – рассерженно отрезал он.
      Боже праведный! Эта девчонка собиралась делать из него дурака при каждом удобном случае!
      При этих словах померк мягкий свет в глазах Изабеллы и сердце оборвалось в отчаянии.
      «Ах, Лионел, любовь моя, мое сердце, душа моя! Где ты?»
      – Как… как вам угодно, милорд… Воррик, – наконец, ответила девушка таким тихим голосом, что ее почти не услышали.
      Ни от графа, ни от Кэрливела не ускользнуло, как омрачилось ее лицо, прежде чем она отвернулась от них и молча вышла из зала.
      Кэрливел бросил на брата сердитый взгляд, но Воррик лишь холодно взглянул на него в ответ, отчего брат молча выругался и пошел вслед за Изабеллой из зала. Граф нахмурился и, прищурившись, смотрел, как Кэрливел схватил девушку за руку и наклонился, чтобы что-то ей сказать. Она с неохотой замедлила шаги, серьезно посмотрела ему в лицо, когда тот заговорил. Изабелла слегка покачала головой и хотела ему улыбнуться, но, в лучшем случае, это была лишь жалкая попытка. Вскипев внутри, Воррик присоединился к ним и одним мрачным взглядом положил конец их беседе.
      Другой напряженный момент возник, когда маленькая пегая лошадь Изабеллы Цендрилона была подана, и сильные руки графа обхватили девушку за талию, чтобы помочь ей сесть верхом. Его руки сжали ее, как стальным обручем, властным жестом, который напомнил ей, что она принадлежала ему, а не Кэрливелу или кому бы то ни было, й как в прошлый вечер, Изабелла попала, что ее волнует прикосновение графа. Девушка вскользь заметила, что его глаза блеснули странным огнем желания, который так напугал ее вчера вечером, и она слегка задрожала, когда он взял поводья.
      – Я… я готова, ми… Воррик, – сказала она.
      Только тогда граф отпустил ее и вспрыгнул на свою лошадь – вороного боевого коня с золотистой гривой и хвостом. Они средней рысью проехали под пропускной решеткой и по мосту за ворота замка. Кэрливел и все остальные ехали позади.
      Уже совсем рассвело, день был погожий и утренний туман давно рассеялся, хотя кое-где на весенней траве, как призмы, поблескивали капельки росы. Дорога простиралась перед ними лентой, вьющейся по расцветающим лесам и лугам. Ветви могучих дубов и высоких сосен переплетались с ветвями ясеней и стройных тополей, образуя многоцветные зеленые балдахины над сучковатыми ветками раскидистых тисов и густым, спутанным хмелем, у основания которого цвел пышный каскад из роз, левкоев, папоротника иплауна. Акры новых всходов пшеницы, овса и ячменя поблескивали на солнце и волновались от легкого ветерка, то тут, то там пробегавшего по полям и нашептывающего что-то крестьянам, которые трудились с мотыгами и косами в руках. Вдалеке слышался негромкий рев скота, а выше, на холмах, блеяли козы и овцы.
      Повсюду Воррик видел признаки богатства, благополучия и здоровья: Изабелла в качестве хозяйки Рашдена исправила все ошибки, которые допустил лорд Оадби, несмотря на предупреждение герцога Глостера. После смерти предыдущего опекуна девушка обнаружила, что внешне Рашден казался хорошо ухоженным, хотя к земледельцам относились даже хуже, чем к ней и Гилу. Изабелла пришла в ужас, узнав о тяготах, которые пришлось перенести крестьянам, и она принялась улучшать их жизнь, насколько могла, снискав тем самым любовь и признательность людей. Теперь они, заметив ее, тепло приветствовали, отложив мотыги, и почтительно приподнимали шляпы.
      Несколько женщин вместе со своими мужьями работали на полях, но другие обрабатывали небольшие садики, которые граф заметил возле каждого дома. Старшие дети помогали своим матерям, а маленькие, как заметил Воррик, играли под бдительным присмотром нескольких молоденьких девушек.
      Он вопросительно повернулся к Изабелле.
      – Почему они не все на полях, где должны быть даже самые маленькие? – спросил он с неодобрением. – И кто дал право иметь собственные сады и обрабатывать их, когда есть другая работа?
      – Я, – просто ответила Изабелла. – Так делал мой отец, до него – мой дед, а до деда – прадед. У нас разные способы управления имением, милорд.
      – Я вижу, – сухо заметил граф.
      – Милорд… Воррик… образ жизни, который вы видите, давно сложился в Рашдене, несмотря на жалкие и злые попытки лорда Оадби что-то изменить, – холодно добавила девушка, и Воррик уловил намек в ее словах. – О наших крестьянах заботятся, и они получают удовлетворение от своего труда. Ответьте мне, Воррик: какой прок от крестьянина, которого усмиряют голодом и кнутом, и потому он готов сбежать, поднять бунт, или станет жертвой бесконечных болезней и умрет? Какой прок от ребенка, который начнет работать в поле с пяти лет, к восьми годам станет истощенным уродцем, а к пятнадцати умрет? Какой прок от крестьянина, который выживет после столь тяжкого детства и, повзрослев, превратится в озлобленного и непокорного или сломается и потеряет гордость? Должна вам сказать, что от таких крестьян никому не будет пользы, Воррик. Мне пришлось потрудиться, чтобы исправить то, что задумал сделать лорд Оадби: он хотел сломить дух людей моего брата. – Снова в ее словах было предупреждение.
      – Ваши методы обращения с людьми предоставляют им свободу мысли!
      – Может быть, но что из себя представляет человек, живущий без мечты и надежды? Неужели вы не видите, каким богатым поместьем является Рашден? Наше имение и наполовину не имело бы такого благополучия, если бы оно управлялось по-другому. Здесь была бы жестокость без предмета и преступность без конца. Многие не выдержали бы и сбежали, а оставшиеся в имении люди горько страдали бы, а от этого пострадал бы Рашден. Так оно и было, когда здесь правил лорд Оадби. Но теперь, я знаю, каждый крестьянин Рашдена работает за троих, и работает охотнее и лучше, с радостью, так как чувствует себя в безопасности. Нашим людям не приходится думать каждый день о том, хватит ли ему пищи, чтобы прокормить детей. У нас нет среди крестьян мошенников и тех, кто воровал бы у своих соседей, чтобы выжить зимой. Я позаботилась об этом. Мои предки считали, что пряник лучше кнута, милорд, – так повелось в Рашдене. И я знаю, что каждый из моих крестьян свободно и радостно пожертвовал бы ради меня своей жизнью, если бы я об этом попросила. Вы можете то же самое сказать о своих арендаторах?
      Граф вспомнил своих крестьян, угрюмо работавших и бросавших на него косые взгляды. Он подумал о своем имении Хокхарст – рассыпающейся развалине, которая мало производила и была обременена большими долгами, хотя сам граф жил благополучно. Контраст с Рашденом не радовал, и его охватила зависть и гнев, потому, что эта маленькая хрупкая девушка, ехавшая рядом с ним, управляла поместьем, где крестьяне бесстрашно смотрели в глаза, зеленели богатые поля под весенним солнцем и паслись тучные стада. Она была, всего лишь женщиной. Откуда она знала, как управлять такими делами? Это было невероятно. Место женщины возле прялки или пялец с вышиванием или в постели мужчины. Воррик почувствовал себя дураком перед этой девушкой, которая знала и умела больше его и преуспевала там, где он провалился.
      Провал произошел из-за того, что он лично не уделял внимания своему имению. И это еще больше терзало его. Некого было винить, кроме себя самого, за состояние дел в имении. Как и отец, он предпочитал проводить время при дворе или в сражениях и возвращался домой, только получив сообщение управляющего, что его ждут неотложные дела. Даже тогда Воррик, как и его отец, больше времени проводил на охоте и почти не занимался делами. Не удивительно, что число арендаторов с каждым годом уменьшалось, так как все больше людей осмеливались оставить свои участки земли и бросить вызов графу в надежде найти лучшую судьбу.
      Граф пришпорил коня и галопом помчался вперед, не решившись ничего сказать. Теперь ему нужен был не просто беглый осмотр Рашдена, как планировалось сначала, а гораздо большее.
      В деревне он также нашел подтверждение тому, насколько хорошо управляли Рашденом. Даже грязные дороги были вычищены, мусор и отбросы использовались для удобрения. Священник и управляющий пришли показать, как ведутся записи в книгах, а один пожилой мужчина из толпы, собравшейся посмотреть на нового опекуна, дернул священника за рясу и ворчливым голосом спросил, надо ли крестьянам приносить свои бумаги.
      – Бумаги? Какие бумаги? – подозрительно спросил Воррик.
      – Ну, те самые бумаги, которые леди Изабелла приказала написать для нас священнику, и в них показано, все ли должное мы заплатили лорду, – просто объяснил мужчина.
      – Он имеет в виду расписки, Воррик, – пояснила Изабелла, подходя к толпе. – После сбора урожая каждому арендатору и жителю деревни дают расписаться в отчислении доходов в казну лорда. Таким образом, новый священник или управляющий не смогут заставить крестьян платить заново то, что они уже заплатили. Это была идея моего отца. Времена трудные: идет гражданская война, и никто не знает, в чьих руках окажется завтра корона, и простой народ не должен страдать из-за разногласий и ссор знати.
      – Да, – янтарные глаза Воррика прищурились. – Это, по крайней мере, мне понятно, потому что уэльсцы тоже долго страдали от этого. Эшли всегда были на стороне Йорков, не так ли?
      – Да, с начала гражданской войны. А вы, милорд?
      – Я, миледи? – граф насмешливо вскинул бровь и странно улыбнулся. Его брат рассмеялся.
      – Уорвик всегда на стороне победителя, миледи, – ответил Кэрливел.
      Изабелла была потрясена.
      – Ну, это же ужасно! У вас нет чести?
      – Я наполовину валлиец и, кроме того, незаконнорожденный, миледи, – подчеркнуто сказал Воррик с легким оттенком горечи. – Какой честности можно от меня ожидать? Я «дикарь» или того хуже. По крайней мере, мне так всегда говорили.
      Изабелла обратила на него взгляд своих зелено-серых глаз.
      – Даже у дикаря должен быть какой-то моральный кодекс, – тихо сказала она. – Без него человек – ничтожество.
      Граф гневно раздул ноздри, и на мгновение Изабелле показалось, что он ее ударит хлыстом, но, вскинув голову, Воррик натянул поводья, пришпорив лошадь, и галопом понесся из деревни.
      Изабелла в отчаянии прикусила губу.
      – Я рассердила его, хотя не хотела этого делать, – сказала она.
      – Не казните себя, миледи, – сказал ей Кэрливел. – Вы просто сказали правду, которая прекрасно известна Уорвику. Он довольно скоро справится с этим.
      – Я бы хотела… я бы хотела понять, почему лорд Хокхарст так ненавидит меня. Мне кажется, что за этим кроется нечто большее, чем наша помолвка. Знаю, что он не хочет на мне жениться, что это король распорядился о нашей свадьбе, но, думаю, Воррик должен знать, что я не хочу этой свадьбы так же, как и он. Вчера вечером… вчера вечером, после того, как он сказал мне об этом, я молилась, чтобы это оказалось шуткой пьяного, – она помолчала, потом вздохнула. – Извините. Мне не следовало бы говорить вам об этом, но, ах, Кэрливел! Это правда! Выйти замуж по принуждению за человека, которого я едва ли знаю… Вы представить не можете, насколько меня пугает эта мысль! Я надеялась, что у меня будет выбор. Теперь все настолько изменилось, и я ничего не могу поделать. Ничего! – с горечью повторила она. – Ах, конечно же, граф не может обвинить меня в нашей помолвке, конечно же, не может! Почему же тогда он так ко мне относится? Вы не знаете, Кэрливел? Объясните, пожалуйста.
      – Это… это просто в характере Уорвика, миледи, – сказал Кэрливел, отвернувшись, чтобы она не видела его лица. – Он не хочет быть жестоким. Просто в нем живет ненависть ко всем женщинам. Уорвик не всегда был таким. Когда-то он так же легко и весело смеялся, как и все люди, и любил, но избрал не тот объект обожания. Бренгвен, с которой брат был помолвлен, похожа на белладонну – внешне красива, но ядовита внутри. Мы все сразу это поняли – все, кроме Уорвика, которого ослепили ее чары, и он не обращал внимания на попытки матери предостеречь его от этого. Даже мы с братьями не могли ему объяснить. Бренгвен использовала его и, в конце концов, посмеялась над ним и обманула. Предательство любимой женщины нанесло ему глубокую рану. Я умоляю вас быть терпеливой, миледи, и не судить лорда слишком строго за его поведение.
      – Я… я постараюсь.
      – Спасибо, Изабелла, – Кэрливел улыбнулся. – Вы добрая девушка. Возможно, вам удастся со временем исцелить Воррика, как вы исцеляете животных лесов и пустошей.
      – Возможно. В конце концов, – ее голос сорвался на плаксивой ноте, – у меня впереди целая жизнь, чтобы попытаться это сделать. Король позаботился об этом…
      Они поехали молча: Изабелла, задумавшись, грустила, а у Кэрливела не находилось слов утешения.

      Уже вечерело, когда они добрались до отдаленных владений Окенгейт, принадлежащих одному из вассалов Гила, сэру Джону Деболту.
      Но было еще не настолько темно, чтобы не заметить, что в замке не все в порядке. В свете луны небольшая компания заметила, что некоторые поля сожжены, после них остались лишь огромные опаленные земли, и стада животных, которые должны быть на пастбище, нигде не было видно.
      Изабелла встревожилась.
      – Что могло произойти? – спросила она, с ужасом глядя на этот развал. – В последний раз, когда я приезжала сюда со слугами брата, этого не было.
      – Не знаю, – сказал Воррик, и его враждебность отступила перед лицом этого нежелательного для них обоих разорения. – Но мы скоро выясним, в чем дело, как бы там ни было, обещаю вам.
      К ее удивлению, граф подбадривающе улыбнулся ей, прежде чем отдать распоряжения следовавшим позади людям. Тут же все превратились в слуг, которые напряженно присматривались, положив руки на рукоятки мечей. Свиту не застать врасплох, если вдруг кто-то вздумает напасть на них.
      Наконец, показалась крепость. Она была небольшой, но могла успешно защищаться, а в прошлом сослужила хорошую службу Рашдену. Когда Кэрливел прокричал стражникам свои имена, их тут же беспрепятственно приняли. Когда они очутились во дворе, навстречу им вышел сам сэр Джон, но его теплое приветствие не скрыло тревоги, потому что он знал, в каком виде им предстал Окенгейт. Ему придется заплатить большой налог новому опекуну Изабеллы. Джон Деболт хорошо понимал, что в этом году ему будет трудно это сделать.
      – Наслышан о вас, милорд, – сообщил хозяин, провожая их в большой зал и отдавая приказания, чтобы принесли еду и напитки. – Говорят, что вы суровый человек, но справедливый, и прекрасно владеете мечом. Я верю, что вы принесете пользу Рашдену, а также молодому лорду и леди Изабелле.
      – Насколько позволит мне моя должность, – ответил граф. В конце концов, я на службе у короля и должен поступать так, как он того желает.
      – Как и все мы, – спокойно заметил сэр Джон. Он повернулся к Изабелле. – А как поживает самая прекрасная в Англии роза? Полагаю все впорядке? – его проницательные глаза оценивающе изучали ее, как будто пытаясь заметить признаки какого-то неблагополучия.
      – Да, – ответила Изабелла, избегая его взгляда, – у меня все хорошо, сэр.
      Сэр Джон немного помолчал, потом удовлетворенно кивнул. Что-то беспокоило девушку, но у нее не было желания об этом говорить. Он мог сказать это наверняка, но не стал любопытствовать. Вместо этого продолжил разговор, сменив тему.
      – А как дела у лорда Рашдена? Как идет его служба у герцога Глостера?
      – Спасибо, сэр. Гил получил звание рыцаря и теперь он один из личных слуг герцога. Лорд Рашден предан Ричарду Глостеру.
      – Хорошо. Пойдем, – бесцеремонно сказал он. – Вы ведь, наверняка, ехали долго и устали. Вам надо подкрепиться, потому что, конечно же, завтра вы захотите осмотреть поместье. Я думаю, вы успели заметить, что в Окенгейте не все благополучно. Большие участки полей сожжены, много коров и овец угнали грабители…
      Голос у сэра Джона был уставшим, как после сражения с врагом, которого надо было непременно разбить, но он уже не знал, что еще предпринять, чтобы осилить врага.
      – Да, мы видели. Здесь что-то произошло, сэр Джон, – сказала Изабелла, переходя прямо к сути. – Было уже темно, когда мы приехали, но в свете луны мы заметили причиненные разрушения. Что случилось, сэр?
      – Грабители, миледи, – голос сэра Джона был печальным. – Нападения начались сразу же после смерти лорда Оадби. Я надеялся уладить этот вопрос до того, как вы узнаете об этом, но, как видно, мне не повезло.
      – Неразумно с вашей стороны было молчать, сэр Джон, – мягко пожурила его Изабелла. Я обязательно должна знать о том, что здесь происходит. Если вам нужна помощь, вы должны сообщить об этом в Рашден.
      – Я посылал, миледи, но сэр Линдел сообщил, что у вас и так достаточно проблем, а так как похоже было на то, что вы настоите на поездке в Окенгейт, он не хотел, чтобы вы знали о здешних затруднениях. Сэр Линдел послал столько людей, сколько смог освободить, но никто не знает число преступников, миледи, и старик беспокоился за вашу безопасность. Хотя это маловероятно, но эти люди могут оказаться переодетыми рыцарями какого-нибудь лорда, который задумал украсть вас, миледи, и путем принудительного брака заполучить ваше богатство. Кто-то, возможно, спланировал все эти злодеяния, чтобы выманить вас из Ращдена.
      – Нет, конечно же, нет. А если так, то это был плохой план, средства необдуманные, а результат печальный. Кроме того, если бы в этом было дело, на нас бы непременно напали в пути. Думаю, что сэр Линдел в последнее время слишком много на себя берет, чтобы защитить меня, – заметила Изабелла. – Кажется, придется с ним поговорить.
      – Не будьте с ним слишком строги, миледи, умоляю вас, – сэр Джон говорил с вольностью старого верного слуги. – На самом деле, меня нужно винить наравне с сэром Линделом, ибо, как только он сказал мне о своих опасениях, я целиком и полностью согласился сохранить это в тайне от вас. Я ведь знаю, миледи, что вы приехали бы, не думая о последствиях, грозящих вам.
      – И несмотря на ваши попытки задержать меня дома, я, однако, приехала сюда. Ах, сэр Джон, этого только не хватало! Как же мне сохранить наследство Гила, если его люди стараются скрыть от меня положение в Рашдене при первой возможности, чтобы защитить меня от всех опасностей?
      – Лорд Хокхарст позаботится об имении, миледи. Это его долг, и, я надеюсь, что вы не станете проделывать с ним своих штучек. – Сэр Джон неумолимо посмотрел на нее.
      – Вы правы, сэр, – заметил Воррик, одарив Изабеллу непостижимым взглядом. – Продолжайте рассказывать. Вы говорите, вам удалось поймать грабителей?
      – Да, их много и они коварные, и я начинаю подозревать, что среди моих слуг есть предатель. Я расставлял ловушки в разных местах, однако, грабителям удается перехитрить меня, убежать и скрыться в лесу.
      – Вы, конечно же, всех опросили поблизости? – сказал граф.
      – Да, но безрезультатно. Все заявляют, что совершенно не причастны к воровству и погромам. Люди говорили об этом искренне, ничего не скрывая. К тому же, мне трудно поверить, что кто-то из моих людей участвует в таком деле. Я людей своих знаю уже много лет; это преданные слуги, на которых можно рассчитывать. Все, что произошло, пока остается для меня загадкой.
      – Если ваши люди, действительно, такие, какими вы их описываете, не будем пока их брать в расчет, – задумчиво произнес Воррик, – нужно искать разгадку где-то в другом месте.
      – Может быть, мятежные арендаторы? – предположил Кэрливел. – Разве нет среди крестьян недовольных вами?
      – Нет, я так не думаю. Разве вы не видели сегодня, как хорошо обращаются со всеми в Рашдене и на близлежащих землях? Наши методы могут вам показаться странными, но, тем не менее, они хороши, хотя не очень нравились лорду Оадби, – сэр Джон обиженно фыркнул.
      – Да, крестьяне, как мне показалось, довольны и спокойны, – признал Воррик, отметив про себя, что не только Изабелла, но и многие другие вассалы в Рашдене не любили лорда Оадби. – Тем не менее, даже если все обстоит так, как вы говорите, крестьяне не могут работать одни. Кто-то, не из крестьян, а из слуг замка, должно быть, подстрекает их. Утром мы попробуем выяснить это.
      Довольно странно, но Изабелла не сомневалась, что ее новый опекун справится с этой задачей. Хотя она его не любила, Воррик оказался человеком устремленным.
      Да и сэр Джон, мнению которого девушка доверяла, недолюбливал лорда Оадби, но ничего плохого не заметил в новом опекуне. Было видно по всему, что он относился к графу с уважением и почтением.
      Изабелла вздохнула и протянула бокал для вина слуге, чтобы тот наполнил его. Она была так глубоко погружена в свои раздумья, что не заметила расстроенного лица юноши, и потом, когда ей вдруг представились его печальные глаза, девушка решила, что все это ей показалось.

      На следующее утро решили, что компания будет разбита на три группы: Кэрливел останется в замке и опросит слуг, Воррик поедет вместе с сэром Джоном беседовать с крестьянами, а Изабелла поедет с управляющим устранять нанесенный ущерб. Девушке доставляло несказанное удовольствие, что теперь Воррик явно доверял ее знаниям дел в имении и позволит Изабелле выполнять и дальше обязанности хозяйки Рашдена (хотя она намеревалась делать это в любом случае). Настроение ее значительно улучшилось, потому что Воррик не собирался брать власть в свои руки, разрушив порядки управления Рашденом. Ей придется выйти замуж за графа, но, по крайней мере, собственность Гила будет в безопасности.
      Изабелла еле сдерживала желание негромко запеть, пока они ехали по дороге, потому что это было бы неприлично перед лицом разрушения, от которого пострадали сэр Джон и его замок.
      Теперь, когда рассвело, Изабелла смогла рассмотреть, что произошло, и испугалась. Окенгейт полностью пострадал от рук грабителей. Большая часть только начинающих созревать зерновых была выжжена; от стад крупного рогатого скота, овец и коз, осталось всего несколько животных. Изабелла сразу же поняла, что крепость не соберет достаточное количество урожая, чтобы заплатить Рашдену, этого вряд ли хватит, чтобы прожить зиму. Она решила, что не будет брать с этого поместья налог в этом году. Потом она начала в уме просчитывать, сколько будет в ее закромах нынче осенью и сколько она сможет свободно выделить для Окенгейта. Девушка вздохнула, посочувствовав сэру Джону и его арендаторам, которым придется вдвойне работать в следующем году, чтобы возместить нанесенный ущерб и чтобы замок смог расплатиться с долгами. Она очень надеялась, что Воррик и Кэрливел сумеют выявить преступника, который направляет грабителей.
      «Предателя надо будет повесить!», – подумала Изабелла, потом содрогнулась, не зная, сможет ли она дать такое распоряжение, хотя понимала, что наказание будет оправданным и необходимым, чтобы подобное больше не происходило.
      Наконец, осмотр был закончен и перед ней простирались открытые всем ветрам пустоши, на зеленом фоне которых выступали то тут, то там россыпи белых камней и расщелин, по которым журчали маленькие ручейки. В лесах чистые спокойные заводи стояли под весенним небом, на их незыблемой поверхности отражались только покачивающиеся ветки деревьев. Дальше к востоку появятся обрывистые скалы и песчаные пляжи, обрамляющие берег моря, о котором Изабелла знала только из песен бардов, живших в замке, и из рассказов Гила, Лионела и тех, кто побывал в местах, отдаленных от берегов Англии.
      – Вы хотите сейчас вернуться в Окенгейт, миледи? – спросил сэр Беовульф, прервав размышления девушки.
      – Нет, давайте еще немножко проедем, – сказала Изабелла.
      Девушке хотелось свободно помчаться галопом по просторам, и, конечно, ей не грозило похищение, пока ее сопровождали. Кроме того, мысль о том, что придется вернуться в Окенгейт – к Воррику – не радовала Изабеллу. Нужно было время, чтобы подумать о помолвке, которая так изменила ей жизнь. Несмотря на комментарии графа об этом, Изабелла была уверена, что есть способы избежать этого брака, и она намеревалась найти возможность освобождения. Она уже написала Гилу и Лионелу о новом опекуне, хотя ничего не сказала о помолвке. Ей хотелось сказать им об этом лично и не вмешивать сэра Линдела или других рыцарей брата в эти дела, пока сам Гил не посоветует ей, что делать.
      Сэры Эдрик, Тегн и Беовульф могут надумать убить Воррика, решив, что тем самым сделают девушке одолжение. Изабелла должна молчать, пока не приедет ее брат. Может быть, Гил и Лионел поговорят с Глостером… Да, герцог так добр. Его можно было убедить, чтобы походатайствовать перед королем о ней, практически ради Лионела, которого Ричард очень любил.
      Погрузившись в раздумья, слегка воспрянув духом, девушка ехала, совершенно забыв о прячущихся поблизости ворах, пока сэр Тегн не сказал, что считает неблагоразумным для нее так далеко отъезжать от крепости, когда вокруг скитаются разбойники. Даже тогда Изабелла отнеслась к этому с пренебрежением и не приняла его замечание в расчет.
      – Но, Тегн, сейчас ведь день, и мы хорошо вооружены. Конечно же, те, что сожгли земли, не дойдут до такой глупости, чтобы напасть на нас средь бела дня. Нет, такие нападают ночью, потому что трусы.
      – Хорошо, миледи, но, по крайней мере, позвольте мне поехать и предупредить лорда Хокхарста о ваших намерениях, – вставил сэр Эдрик.
      – Как хотите, – Изабелла пожала плечами. – Однако, я думаю, он не очень удивится.
      Но она ошиблась. Воррик, узнав от сэра Эдрик эту новость, выругался про себя и стал отдавать распоряжения своим людям.
      – Черт ее побери! – ругался он. – Она что, с ума сошла – придумать такое, после всего, что произошло? Сэр Эдрик, я привлеку вас с сэром Тенгом к ответственности, если с леди Изабеллой что-нибудь случится. Как вы только смели позволить ей уехать за стены замка?
      – Мы… мы пытались ее разубедить, милорд, но она в последнее время стала такой самоуверенной. Миледи Изабелла – колдовское создание, милорд. Она бредит лесами и нолями, как другие умирают от голода или от жажды. Мы сделали все, что могли, милорд, но не смогли ее урезонить.
      – Если она не слушалась, надо было силой вернуть ее в замок! Она почти ребенок, к тому, своенравный!
      – Милорд! – выдавил сэр Эдрик, испугавшись, что чьи-то грубые руки коснутся его госпожи. – Конечно…конечно, но я не думаю, что нужно применять силу…
      – Именно так. Ваша госпожа – ребенок… А что касается применения силы… Нет, это я опрометчиво сказал. Вы не имеете права прикладывать к ней руку…Только я имею…
      При этой мысли граф прищурил глаза. Он был не только опекуном Изабеллы, но, благодаря королю, ее женихом. Воррик имел полное право прикасаться к ней, как только ему хотелось.
      – Мне не терпится дать ей хорошую взбучку!
      – Ах, милорд, умоляю вас: не будьте жестоки к миледи. Она, как вы сказали, почти ребенок, и…и все, кроме лорда Оадби, обращались с ней с большой добротой. Ее отец в отношениях с женщинами никогда не пускал в ход кулаки. Леди не привыкла к побоям…
      – В таком случае, сейчас самое время, чтобы кто-нибудь отшлепал ее хоть чуть-чуть. Может быть, тогда она будет знать свое место! Теперь я здесь хозяин.
      – Ах, милорд! Она не поймет, если вы ее побьете. Пожалуйста, милорд. Умоляю вас…
      – Я не дурак и не позволю ни одной очаровательной девушке вскружить мне голову, какой бы колдуньей она ни была! – отрезал граф, потом пришпорил своего коня и ускакал.
      Изабелла, настроенная улавливать малейший вздох ветра, каждый шорох в кустах, первой услыхала вдалеке крик боли. Она резко остановила лошадь и прислушалась. Да, так оно и есть.
      Какое-то животное плакало от боли, и, не раздумывая, она пустила лошадь галопом, оставив людей Воррика и сэра Джона, которые не поняли ее неожиданной дикой выходки н в смятении смотрели ей вслед.
      Только сэры Тегн и Беовульф, лучше знавшие Изабеллу, поняли причину ее неожиданного исчезновения и тут же помчались ей вслед, но даже они отставали, потому что ее маленькая резвая лошадка была, быстроногой, и ей легче было скакать по скалистым пустошам, чем тяжеловесным лошадям, которых оседлали мужчины.
      – Миледи! Миледи! – тщетно пытался крикнуть сэр Тегн, увидев, что они не поспевают за Изабеллой. – Миледи! Вернитесь!
      – Бесполезно. Мы никогда ее не догоним, – заметил сэр Беовульф, и у него защемило сердце, когда он представил себе холодное суровое лицо лорда Хокхарста. – Боже мой! Граф снимет нам головы. Вы видели, куда она ускакала?
      – Нет, а вы?
      – Да. Возвращайтесь к остальным. Скажите им, пусть развернутся и внимательно прислушиваются, где кричит раненое животное. Там будет леди. Я поеду дальше, до того места, откуда она въехала в лес.
      – Хорошо, – согласился сэр Тегн, который тоже со страхом думал о гневе лорда Хокхарста.
      Тем временем Изабелла безрассудно скакала галопом по лесу, не обращая внимания на ветви деревьев, хлеставшие по щекам и рвавшие ее одежду, царапавшие руки и грудь. Теперь крики животного доносились до нее более отчетливо, и ее единственной мыслью было, как можно быстрее добраться до раненого животного.
      Наконец, она вырвалась на полянку и резко затормозила лошадь, а та встала на дыбы, почуяв недоброе. Девушка пришла в ужас, потому что никогда в жизни не видела более мерзких типов, чем эти трое, стоящих перед ней. Они казались старыми, так как их грязные лица были давно небритыми. Изабелла услышала громкий хохот и выкрики, и увидела отвратительные гнилые зубы и десна. Хотя плечи ссутулились под рваными лохмотьями, мужчины не были такими старыми, как показалось Изабелле вначале. Сквозь лохмотья просматривались крепкие, сильные тела, редко присущие старикам.
      Мужчины толпились вокруг западни, в которую попал кабан, и склонились над жертвой в неестественном ликовании. Яма была не очень глубокой, но разъярившееся животное не могло из нее выбраться. Браконьеры (Изабелла теперь не сомневалась, что это не грабители, как опасалась она) немилосердна били животное копьями, но не могли проколоть толстую шкуру кабана настолько глубоко, чтобы его убить.
      – Прекратите! Прекратите сейчас же, вам говорят! – гневно закричала Изабелла, побледнев при виде жестокости, с которой браконьеры пытались добить раненого кабана. Изабелла считала, что все создания природы нуждаются в защите.
      Мужчины испуганно оглянулись и приподнялись от внезапного появления Изабеллы, но, заметив, что им угрожает всего лишь молоденькая девушка, громко загоготали и тут же прекратили изводить несчастное животное.
      – Эй, Ео, – крикнул один из них, – послушай! По-моему, это гораздо лучшая добыча, чем старый поросенок, – мужчина пожирал ее взглядом странно блестевших глаз. – Что если мы бросим кабана и вместо него поймаем эту девчонку? – Он указал на Изабеллу. – У меня не было женщины с тех пор, как мы развлекались с той слепой беднягой, которая была не слишком хороша. Но я ручаюсь, что эта знает, как ублажать мужчину. Да. – Он раздевал Изабеллу своим оценивающим взглядом. – Я бы не прочь упасть между ее стройных ножек.
      – Откуда ты знаешь, что они стройные, Вотт? – закаркал браконьер, которого звали Бо.
      – С таким личиком должны быть стройными.
      – Меня зовут леди Изабелла Эшли Рашден, – холодно и спокойно заявила Изабелла, потому что была уверена, что эти люди не посмеют причинить ей вред. Тем не менее, она слегка отвела Цендрилона назад, прежде чем продолжить. – А вы совершаете правонарушения на земле моих вассалов. Я приказываю вам уйти отсюда немедленно, иначе вас повесят за воровство.
      Мужчины только грубо захохотали при этом заявлении.
      – Вы собираетесь взять нас в плен сами, юная леди? – спросил третий браконьер, и его губы скривились в ужасной улыбке.
      – Мои рыцари уже скачут сюда, – Изабелла принудила говорить себя сдержанно, хотя теперь по ее спине пробежала дрожь от страха. – Они позаботятся, чтобы вас должным образом наказали за преступление.
      – Ха! – фыркнул мужчина, поднося к губам фляжку. – Это все выдумки, готов поклясться! Сдается мне, что вы здесь одна.
      Девушка, как загипнотизированная, смотрела на темную жидкость, стекающую по подбородку, и на то, как он стер ее рукавом своей порванной рубахи. Да, они все были пьяны! Теперь Изабелла поняла, что ей нужно немедленно уезжать назад за помощью, но кабан по-прежнему жалобно кричал в западне, и она не могла его бросить.
      – Думаю, ты прав, Фесе: она здесь одна, – сказал Бо, тяжело обводя взглядом все вокруг. – Я больше никого не вижу и никого не слышу. Однако, кажется удивительным, что такая женщина ездит одна в этих лесах. Видно, что она благородного происхождения. Может быть, нам лучше убраться отсюда подобру-поздорову. Мне все это не нравится.
      – А мне кажется, она сказала это, чтобы всех нас разогнать, – усмехнулся Вотт, – даже ежу понятно, что ты испугался собственной тени! Если хочешь, можешь проваливать, а я проверю сам, что скрывается под этой красивой одеждой. А ты, Фесе?
      – Ну, – он почесал в затылке, как бы раздумывая, – я бы не против взглянуть. Черт, как только мы с ней разделаемся! Может, бросим ее в яму к кабану, а он позаботится об остальном.
      У Изабеллы перехватило дыхание потому, что мужчинам могло прийти такое в голову.
      – Я предупреждаю: вы поплатитесь жизнью, если осмелитесь хоть пальцем ко мне притронуться! – с угрозой в голосе сказала она, отводя Цендрилона еще дальше, так как браконьеры украдкой стали приближаться к ней. – Если вам дорога жизнь, вам лучше уйти, пока не подоспела моя охрана, – продолжала Изабелла, оглядываясь и с отчаянием мечтая услыхать хоть какой-то звук, который бы давал ей надежду, что Тегн, Беовульф и все остальные где-то поблизости.
      Мужчины грубо хохотали. Потом вдруг они неожиданно бросились к ней и схватили за ноги, а Цендрилону под уздцы. Изебалла инстинктивно вскинула кнут, который всегда носила с собой, но никогда не использовала, и с остервенением стегнула им браконьеров. Бо и Вотт скорчились от боли, а Фесе только хмыкнул.
      – Ты думаешь, что до смерти убьешь нас этой маленькой палочкой? – с ухмылкой спросил он, схватив юбку Изабеллы и разрывая материал.
      Девушка яростно лягнула Фесса ногой, попав в челюсть, отчего он зашатался и упал. Потом она направила Цендрилону вперед, надеясь галопом ускакать с поляны. Но Фесе не дал ей уйти. Он быстро повернулся на бок и вскочил на ноги со скоростью, которая ее по ла. Мужчина дернул ее с лошади, когда она ск мимо. Изабелла взвизгнула и еще раз ударила его ну-товищем, но, наконец, ему удалось вырвать у нее кнут. Он переломал его коленом и бросил обломки в кусты, потом схватился за корсаж и рванул его вниз, обнажив сорочку, под которой вздымалась ее грудь. Потом несколько раз со всего размаху ударил ее по щекам.
      У Изабеллы снова перехватило дыхание, потом она истерично завизжала, подняв руки и пытаясь защищаться от мощных ударов, обрушившихся на ее лицо. Девушка вспомнила лорда Оадби, и по ее щекам хлынули слезы: сейчас все трое браконьеров похотливо лапали ее своими грязными руками и она чувствовала их горячее вонючее дыхание на щеках. Едва ли понимая, что делает, девушка выхватила из-за пояса нож и слепо полоснула им с яростью по хватающим ее рукам.
      Она услышала вопль и увидела, как Бо упал, потом вонзила нож в плечо Вотта. Изабелла смутно понимала, что Фесе уже сорвал сорочку с ее тела, оставив только в нижнем белье, и она повернулась к нему, решительно направив на него нож, как загнанное в угол животное. Увидев, что леди сделала с его друзьями, Фесе отступил из предосторожности и улыбнулся ужасной, похотливой ненавистной улыбкой.
      – Ах, ты, чертова сука! – закричал Фесе, снова надвигаясь на нее, медленно и зловеще.
      Воррик придержал коня, чтобы дать ему отдышаться, потом заставил тяжело дышавшую и всхрапывавшую лошадь замолчать, так как до его слуха донеслись сдавленные крики перепуганной женщины. ИЗАБЕЛЛА! От ужаса и гнева сердце графа подскочило к самому горлу. Хотя Воррик и не хотел видеть ее своей женой, Изабелла все-таки должна была принадлежать ему, и ни один человек не имел права прикасаться к тому, что принадлежало графу. Кроме того, он был опекуном девушки и отвечал за ее безопасность. С диким ревом он яростно вонзил шпоры в бока коня.
      Как демон, жаждущий мести, Воррик вылетел на поляну из-под покрова леса. С первого взгляда он оценил ситуацию. Его ослепила ярость, и он не колебался. Палаш графа настиг Фесса у самого горла, и снес голову с плеч браконьера. Изабелла еще раз завизжала, когда из шеи этого человека хлынул поток алой крови, забрызгавшей ее. От этого ужасного зрелища у нее помутилось сознание. Она посмотрела на себя, стоя с распростертыми руками, на которые капала теплая вязкая красная жидкость. К ее полному ужасу, тело браконьера какое-то мгновение продолжало стоять, прежде чем бесформенной кучей рухнуло на землю, по которой уже ручьем текла кровь к месту, где лежала голова Фесса. Его мозг все еще работал, и глаза мгновение заморгали от потрясения, прежде чем с мольбой они, наконец, не застыли неподвижно. Боже мой! В это страшное скоротечное мгновение голова человека еще жила, и он знал, что с ним случилось! У Изабеллы подкосились ноги, и ее вырвало прямо на траву. Она прислонилась к дереву, чтобы не упасть, потом выронила нож и дрожащими руками закрыла лицо; пряча глаза. Вдруг ее снова затошнило и Изабелла поняла, что запачкала щеки и губы кровью браконьера.
      Бо и Вотт обратились в бегство, но граф не пощадил их, зарубив их тем же способом, как и их друга. Голова Бо упала с плеч и покатилась по траве, пока не остановилась неподалеку от того места, где, съежившись, в смятении стояла Изабелла. Голова Вотта, казалось, спрыгнула с торса, взлетев в воздух, прежде чем упасть с глухим звуком на землю.
      Мрачнее тучи, разъяренный Воррик повернул своего боевого скакуна, остановил его, потом спрыгнул с лошади и поспешил к Изабелле. Граф тоже был забрызган кровью, и жидкость медленно стекала с лезвия палаша, который он все еще держал в одной руке, падая на траву красными капельками, образовавшими на земле небольшую лужу.
      Девушка смотрела на него широко распахнутыми от ужаса глазами, потом отвернулась и спрятала лицо, прижавшись к стволу дерева, которое поддерживало ее. Сдавленные всхлипывания вырывались у нее из горла, она ловила воздух ртом, пытаясь выбросить из головы потрясшие своей нереальностью сцены.
      Воррик положил одну руку ей на плечо, и его прикосновение было необыкновенно нежным.
      – Больно? – спросил он полным заботы голосом, так как увидел, что с нее сорвали платье, и боялся, что ее изнасиловали.
      Изабелла отрицательно покачала головой в ответ, продолжая всхлипывать, пока граф молча стоял рядом. Но вдруг кабан завизжал и забился беспомощно в западне. Услышав визг, девушка медленно, плохо соображая, двинулась к яме и заглянула через край на раненое животное. К ней присоединился Воррик.
      Животное лежало на боку, вздымавшемся от боли, дико работая ногами. В его теле торчали копья. Возле многочисленных колотых ран уже сгустилась кровь, и на них начали слетаться мухи.
      Первой реакцией графа было тут же убить животное, и тем самым положить конец его страданиям, но, к своему удивлению, вместо этого он сказал Изабелле:
      – Ты можешь его вылечить?
      – Нет, – ответила она дрожащим голосом. – Будьте милосердны, убейте его побыстрее.
      Воррик почувствовал боль в ее голосе.
      – Отвернитесь, – негромко приказал он. Изабелла сделала, как ей было сказано, и услыхала последний крик кабана. Через несколько минут все стихло, и граф увел ее от западни, закрывая ей глаза на кровавую поляну и обезглавленные тела браконьеров, валявшиеся на земле. Он позвал своего коня Гволчмея. Когда тот подошел, Воррик снял висевшую у седла фляжку, смочил свой носовой платок и стал стирать кровь с Изабеллы. Она приняла его помощь беспрекословно, молча стоя перед ним, и граф понял, что Изабелла еще не отошла после шока. Когда Воррик повернул к себе ее прекрасное лицо, он заметил на нем кровоподтеки.
      – Что с твоим лицом? – спросил он.
      – Один из разбойников ударил меня…, – пояснила Изабелла голосом, полным боли и смущения.
      – Тогда я рад, что убил их, – сказал граф, позабыв, что разыскивал Изабеллу с определенной целью – отшлепать ее, как следует.
      Теперь, к его удивлению, мысль о том, что кто-то ударил ее, наполнила его яростью и возмущением. Она была такой маленькой и хрупкой для такого обращения. Воррик понял, что не может даже отругать ее за то, что уехала за пределы стен замка, так, как она уже была наказана значительно больше, чем он того желал. Когда Воррик закончил вытирать кровь с дрожащего тела, он привлек девушку поближе, чувствуя, что прикосновение необходимо для ее успокоения, и погладил ее волосы, прошептав что-то ласковое, когда она снова зарыдала у него на груди.
      Граф не знал, как долго они так простояли, пока, наконец, он ее начал думать о полуобнаженном теле Изабеллы в другом свете: о плавных изгибах прижавшегося к нему тела, тонком аромате духов, чарующе проникавших в его раздувающиеся ноздри. Это был запах роз, белых роз – он уверен в этом. Запах смутно напомнил ему о матери. Он вздрогнул и выругался, мягко пытаясь оттолкнуть Изабеллу. В нем все еще жила страсть, овладевшая им после убийства трех человек, и он знал только один способ от нее избавиться. Ему в голову пришла мысль, что он имеет право взять Изабеллу, но Воррик тотчас же выбросил ее из головы. Это будет подобно изнасилованию, учитывая теперешнее состояние девушки, и, Бог свидетель, она и без того сегодня испытала слишком много. Кроме того, он чувствовал, что взять девушку силой означает навсегда обернуть ее против себя, и, странно, графа эта мысль очень тревожила. Он еще раз попытался отстранить от себя lевушку, но Изабелла сдавленно и слабо всплакнула, ухватившись руками, прижалась к нему и снова спрятала на груди свое лицо, найдя утешение в его близости.
      Воррик заметил, что одна бретелька ее сорочки упала с плеча, обнажив значительную часть ее зрелой полной груди, которая ясно вырисовывалась код тонким бельем. Каким-то образом нижняя юбка тоже задралась и показала длинную ногу и бедро. Граф простонал и еще раз выругался, так как почувствовал, что возбуждается. Он снова попытался оттолкнуть Изабеллу, но она снова засопротивлялась, прижимаясь к нему и заглядывая Воррику в лицо вопросительным, страдающим и озадаченным взглядом.
      Его янтарные глаза потемнели, так как он хотел ее. И вдруг, почувствовав его возбуждение, девушка поняла, что с ним происходит. Широко открыв глаза, она попыталась отстраниться от него, но было уже поздно.
      – Женщина, – выдохнул Воррик, – ты искушаешь меня? – О, Боже мой, Изабелла, – и его рот сомкнулся на ее губах, а руки заключили девушку в объятия, крепкие, как железное кольцо.
      Изабелла сопротивлялась, но граф держал ее, опаляя губы своими губами, его язык несмело приоткрыл губы девушки и скользнул внутрь, в восторге обвел язык, потом более требовательно, с нарастающей страстностью сделал это снова. Изабеллу захватил водоворот эмоций. Она была удивлена и взволнована, и в то же время испытывала страх. Изабелла попыталась сопротивляться, но неожиданно разгоревшееся в крови желание было слишком сильным, и вскоре она почувствовала, что против своей воли тает в объятиях Воррика. У нее закружилась голова, а сердце бешено заколотилось в груди. Эти чувства для нее были новыми и непонятными. Она же любила Лионела. Почему же тогда отвечала графу с такой пылкостью, которая, казалось, ожила и бушевала в ней огнем, вспышкой страсти, которая проникала ей в самую душу?
      «Все из-за поцелуя! – яростно сказала она себе. – Да, из-за поцелуя!» Но губы Лионела не будили в ней таких чувств, они были мягкими и предлагающими. Поцелуй Воррика был страстным и необузданным – в него был вложен опыт всех прожитых лет, которые у Лионела были еще впереди, но Изабелла не понимала этого. Она только знала, что в этом человеке не было ни капли романтичности и он никогда не станет перед ней на колени, чтобы поклясться в любви, как Лионел. Нет, граф был воплощением страсти и силы: он возьмет то, что захочет, как взял сейчас ее губы, и не оставит ей шанса сопротивляться…. отказаться…
      – Нет, – пробормотала она, подавляя страсть. – Нет, милорд, не делайте этого. Пожалуйста!
      Но Воррик продолжал ее целовать, опаляя щеки, висок губами, спускаясь от ее шелковистых волос к лебединой шее, груди. Его пальцы нащупали бретельку сорочки, державшейся на одном плече. Сорочка упала. Нижняя юбка скользнула вниз, несмотря на все попытки Изабеллы удержать ее, так как граф одной рукой отвел руки Изабеллы за спину, обнажив грудь для глаз, и рук, и губ… Девушка простонала и снова попыталась сопротивляться, когда одна рука Воррика покрыла созревший бугорок. Граф нащупал губами один цветущий бутон и ласкал его, пока тот не стал упругим.
      – Пожалуйста, милорд, – умоляла Изабелла, напуганная и смущенная тем, что и ее безудержно к нему влекло. – Я… я девственница, и… и… – Она собралась снова сказать ему о своей любви к Лионелу и попросить освобождения от помолвки. Но в этот момент девушка уловила звуки приближающихся рыцарей, которые, наконец, обнаружили ее местонахождение, и неубедительно закончила, – к тому же, сюда идут мои охранники.
      Граф снова выругался, потом поднял голову, поглощая ее взглядом своих темных глаз, который заставил ее задрожать и в смущении отвести взор. Он поспешно надел ей сорочку, развязал свою накидку и набросил на нее, чтобы скрыть наготу девушки от взоров мужчин, появившихся на поляне.
      – Миледи! – сэр Беовульф резко остановил своего взмыленного коня и, пораженный, не веря своим глазам, осматривал леди Изабеллу, ее опекуна и следы кровавого побоища на поляне. – Вам причинили вред?
      Изабелла покачала головой, все еще дрожа в объятиях Воррика и молясь, чтобы ее верный страж не догадался, что она дрожит не от страха, а от пугающей и ошеломляющей страсти, которую разбудил в ней граф.
      – С леди Изабеллой все в порядке, но не благодаря вам, – заявил Воррик, жестким от гнева голосом, потому что охранники прервали его занятия любовью. Но сэр Беовульф этого не знал.
      – Милорд, – начал оправдываться рыцарь, – мы поехали за ней так быстро, как только могли, но лошадь нашей госпожи очень резвая и намного обогнала наших лошадей. Леди Изабелла скрылась так внезапно…
      – Это не оправдание, – хмуро сказал ему лорд. – Вы всегда должны быть рядом со своей госпожой, даже если это стоит вам жизни! Только благодаря тому, что у сэра Эдрика хватило ума предупредить меня о намерениях леди Изабеллы выехать за пределы замка, я застал ее здесь, где разбойники чуть не изнасиловали вашу госпожу. Ее могли бы убить эти трое разбойников, которых мне пришлось здесь уложить.
      – Да, милорд.
      – Воррик, ради Бога, – умоляюще сказала Изабелла тихим голосом, положив руку ему на плечо. – Это и впрямь моя вина. Они пытались отговорить меня, но я и слушать не хотела, а когда услыхала крик раненого кабана, то, действительно, умчалась вперед, ни на что не обращая внимания, хотя они кричали, чтобы я подождала их. Не стоит обвинять сэра Беовульфа и других. Только меня одну вам нужно наказать.
      Граф сверху вниз посмотрел на нее и увидел огромные серо-зеленые глаза, полные раскаяния и еще чего-то, ее мягкие чувственные губы, припухшие и посиневшие от его поцелуев. Он вспомнил об изгибах прижатого к нему тела и вкус ее нежного соска. Неожиданно для себя самого, он понял, что близость Изабеллы одурманивала его.
      «Что она сделала со мной? – подумал граф. – Я взял у нее лишь несколько поцелуев, но и теперь хочу ее. Стоит мне только на нее посмотреть, я готов исполнить каждое ее желание. – Лесная нимфа, русалка! Она околдовала меня так же, как и всех остальных! Как можно винить рыцарей, если даже я не смог противостоять ее чарам?»
      Он встряхнул головой, как будто хотел очистить ее.
      – Хорошо, миледи. Вы будете находиться в замке Окенгейт, пока мы не найдем предателя и не выясним, где прячутся бандиты. Понятно?
      – Да, милорд.
      – Сэр Беовульф, вы вместе с остальными закопаете тела, а головы привезете с собой в замок. Мы посадим их на пики и выставим вдоль дороги как предупреждение тем, кто вздумает вторгнуться в эти владения.
      – А что делать с кабаном, милорд? Сэр Деболт, конечно же, захочет увидеть его у себя на столе.
      Граф увидел, как побледнело лицо Изабеллы при мысли, что животное, которое явилось причиной всех ее несчастий и убийства Ворриком браконьеров, просто съедят.
      – Мясо кабана надо разделить между крестьянами, которые больше всего пострадали от нападений воров. Если сэр Джон спросит вас об этом, вы объясните, что это по моему приказу животное отправили в котлы крестьян, а не на кухню к сэру Джону.
      – Да, милорд.
      – Вы также зароете западню. Люди сэра Джона будут искать лошадь леди Изабеллы. Должно быть, она убежала во время побоища. Мои люди будут сопровождать меня и миледи Изабеллу до крепости. Когда закончите, доложите мне.
      – Да, милорд.
      Воррик повернулся и положил руки на талию Изабеллы, чтобы поднять ее в седло. Между ними как будто пробежал электрический разряд. Изабелла задохнулась, и граф тоже сделал резкий вдох, когда взгляд Изабеллы встретился с его пронзительным взглядом. Он заметил, что в ямочке на шее девушки быстро забился пульс, а он еле сдерживал себя, чтобы не взять ее прямо здесь.
      Путь назад в Окенгейт был для них обоих сущим мучением, потому что Воррику приходилось одной рукой поддерживать Изабеллу, чтобы она не упала с лошади, и один раз, его пальцы нечаянно коснулись ее груди, отчего Изабелла покраснела, так как одного случайного прикосновения было достаточно, чтобы ее сосок отвердел.
      Когда они приехали в замок, Изабелла поспешила ускользнуть в свою комнату, не смея даже взглянуть на графа и не обращая внимания на взволнованные крики служанок сэра Джона при ее появлении. Очутившись там, она заперла дверь на засов, желая побыть наедине со своим смущением, и, вся дрожа, села на кровать. Что-то случилось с ней, но Изабелла не понимала, что именно. «Неужели я настолько низменна? Ведь желая, пусть даже в мыслях, другого, я изменяю своему возлюбленному Лионелу. О, Более праведный! Что со мной происходит? И как мне теперь снова посмотреть в глаза Воррику или Лионелу?»

      Воррик тоже пошел прямо к себе в комнату, но с другой целью. Убийство троих браконьеров привело его в состояние слепого неистового гнева и страсти, и в нем был разбужен мужской инстинкт защищать женщину, которая принадлежит ему. В довершение к этому, образ стоявшей рядом с ним Изабеллы, полуголой, тесно прижавшейся к его телу, напомнило ему, что он вот уже несколько недель обходится без женщины. Воррик чувствовал боль. Он хотел Изабеллу и имел полное право взять ее, но инстинкт предостерег его от этого.
      Она, действительно, была колдуньей, как говорили слуги ее брата, и хотя Воррик остерегался ее чар, каким-то непонятным образом тоже оказался околдованным. Он должен выбросить ее из головы. Девушка была колдуньей, как Бренгвен. Она, крадучись, заберется прямо в его сердце, проложит туда путь своими серо-зелеными глазами и податливыми губами, и разрушит его. Воррик посмотрел на горничную, вошедшую в комнату, чтобы прислуживать ему.
      – Подойдите сюда, девушка, – сказал Воррик и потом, когда она встала перед ним, ожидая приказаний, спросил. – Ты девственница?
      Девушка откровенно заманчиво улыбнулась.
      – Нет, милорд.
      – Тогда снимай одежду и ложись вон в ту кровать.
      – Да, милорд.
      Девушка была смуглой и довольно-таки миловидной для простолюдинки, и, конечно, не девственницей. То, что она проделывала с ним руками и ртом, облегчило его физические страдания, но, даже после этого, граф поймал себя на мысли, что сравнивает ее с Изабеллой. Грудь девушки была маленькой и упругой, и ее коричневые соски были так непохожи на полные созревшие холмики и розовые бутоны Изабеллы. У девушки была крупная кость и тело больших размеров, а Изабелла была хрупкой и стройной. Бедра девушки были широкими и охотно приняли графа, когда он вошел в нее и представил, что это бедра Изабеллы с плавными изгибами, которые с таким ожиданием изогнулись ему навстречу. Воррик простонал, содрогнулся и затих. Тут же он послал девушку прочь, дал ей несколько серебряных монет и стал думать об Изабелле.
      Через несколько минут в дверь комнаты постучал, потом вошел Кэрливел. Он сразу же заметил состояние постели и полуодетого Воррика. Кэрливел усмехнулся.
      – Мне кажется, что, удовлетворив свою похоть с другой, ты не уйдешь от того, что тебя беспокоит, – заметил он слишком обыденным тоном, который не понравился брату.
      Граф посмотрел на него ядовитым взглядом.
      – А откуда тебе известно, что меня беспокоит? – резко спросил Воррик.
      – Как и все, находившиеся в большом зале, я видел миледи Изабеллу, когда вы вернулись. Другие могли поверить, что она дрожала, не придя в себя от страха после убийства браконьеров, но они не знают тебя настолько, насколько знаю я. К тому же, ее обнаженные плечи прикрывал твой плащ. Интересно, что произошло между вами, пока прибыли остальные?
      Так как граф ничего не ответил, Кэрливел вскинул бровь и пожал плечами, в раздумье блеснув глазами.
      – Она твоя, – заметил он, – и ты ее хочешь. Тогда почему медлишь с исполнением приказа короля? Почему не женишься на девушке, чтобы решить все проблемы?
      – Хотя на то есть приказ Эдуарда, я не желаю иметь такую невесту, которая, подобно Бренгвен, хочет околдовать меня.
      – Бренгвен, постоянно Бренгвен! Черт побери! Как бы мне хотелось, чтобы ты никогда не встречался с этой сукой! Уорвик, когда ты поймешь, что не все женщины одинаковы?
      – Никогда, потому что они одинаковы, что бы ты ни говорил. Леди Изабелла ничуть не отличается от остальных. Я бы для разнообразия завел служанку, такую, например, как эта, что меня сейчас ублажала.
      – Да? Интересно. Ну, а теперь, когда ты удовлетворил свое тело, но не душу, у тебя есть время заняться делом?
      – Да, что такое?
      – Я выяснил, кто же предатель в Окенгейте. Он внизу, в темнице. Хочешь вместе со мной провести допрос этого парня?
      – Да.
      – Тогда я подожду тебя в зале.
      Хотя мерцающие факелы, которые несли охранники, освещали им путь, проход в подземную темницу был мрачным и жутким. Длинные извилистые лестницы, ведущие в подвал глубоко под замком, были покрыты скользким зеленым налетом. То тут, то там слышалось, как капает вода, просачивавшаяся сквозь толстые каменные плиты, из-за чего воздух был влажным и неприятно пахло сыростью. У Воррика раздувались ноздри, пока он не привык к этой вони. Он безжалостно пинал попадавшихся ему под ноги крыс, с противным писком разбегавшихся по сторонам и скользящих хвостами по влажным камням при появлении людей.
      Лицо сэра Джона, выбиравшего ключ из огромной связки, которую он нес с собой, было сосредоточенным в мерцающем свете. Он повернул ключ в старом скрипучем замке одной из камер. Дверь медленно открылась.
      – Вот заключенный, милорд, – сказал он, указывая на парня, решительно вставшего при их появлении. – Его зовут Хэм. Он пока отказывается говорить.
      – Тогда откуда вы узнали, что он предатель?
      – Сэру Кэрливелу, опрашивавшему слуг, его поведение показалось странным. Он тут же обвинил Хэма в пособничестве разбойникам, и парень попытался убежать. Но, естественно, убежал недалеко.
      – Делайте со мной, что хотите! Я ничего вам не скажу! – смело воскликнул парень. – Я невиновен, что бы там ни говорил этот глупый ублюдок-валлиец!
      При таком обращении к брату Воррик улыбнулся, но это была свирепая улыбка, и у сэра Джона от ужаса мурашки побежали по спине.
      – Придержи язык! – приказал вассал. – Это лорд Хокхарст, брат сэра Кэрливела и новый опекун леди Изабеллы.
      – Ну? Думаю, вы собираетесь убить меня. Так я не боюсь умереть, поэтому можете повесить меня – и дело с концом! – отрезал юноша.
      – Да, – кивнул граф. – Если ты предатель, как заявляет мой брат, конечно, тебя повесят, но после того, как мы получим от тебя желаемую информацию.
      – Я уже говорил, что ничего не скажу! Я невиновен! – заявил Хэм.
      – Тогда почему ты попытался бежать, когда мой брат обвинил тебя в пособничестве разбойникам?
      – Я… я испугался.
      – О? – Воррик вскинул бровь, как бы удивившись, потому что был уверен, что юноша лжет. – Но если ты невиновен, как говоришь, у тебя не было причин бояться. Ты по-прежнему хочешь молчать?
      Граф помолчал, но Хэм ничего не сказал, и Воррик тут же продолжил. – Тогда мне жаль тебя, потому что твоя жизнь превратится в кошмар, если ты не заговоришь. – При этом глаза парня стали настороженными и слегка испуганными, но он попытался как ни в чем ни бывало упрямо вскинуть подбородок и продолжал отказываться говорить. – Кэрливел, принеси колодки! – приказал граф.
      При этом Хэм стал сопротивляться, отчаянно борясь с оруженосцами, пока, наконец, не удалось ручными кандалами приковать его к стене и надеть на ноги железные колодки.
      Как бы между прочим, Воррик взял протянутую братом фляжку и налил масло в колодку, потом закрыл сосуд.
      – Скажи мне имена своих сообщников, где они прячутся, и тебе не придется страдать перед повешением, – сказал он парню, но, однако, Хэм оставался молчаливым и непокорным. – Хорошо, – граф вздохнул, потому что не любил пытки, но считал, что без них нельзя обойтись. – Кэрливел, дай свой факел!
      Воррик приложил горящий факел к колодке. Вскоре железо разогрелось, и масло внутри закипело. Парень закричал от боли, опалившей ему ноги, и граф был рад тому, что Изабелла осталась у себя в комнате, наверху, откуда она не сможет услышать воплей этого парня. Даже сэр Джон и оруженосцы побледнели от страха. Воррик отнял факел, чтобы остудить колодки.
      – Назови имена и место, где они скрываются, – угрюмо сказал граф.
      – Милорд, умоляю вас! – взмолился юноша. – Не знаю! Я невиновен!
      Граф еще раз приложил факел к колодкам, и Хэм потерял сознание. Кэрливел окатил его из ведра холодной водой, чтобы привести в чувство, и пытка продолжалась.
      За последние несколько дней звуки работающих топора и молотка стучали в ушах Изабеллы. Теперь все стихло, и для нее тишина показалась еще более ужасающей. Она вздрогнула, когда вперед вышли разбойники, не убитые оруженосцами, и когда вытащили то, что осталось от Хэма. Она была шокирована, узнав, наконец, странного юношу, прислуживавшего в первый вечер их приезда и наполнявшего ее бокал. Вначале девушке показалось, что она вот-вот упадет в обморок от дошедшего до ее ноздрей запаха обгорелых и загнивших культяшек, которые когда-то были его ногами. Изабелла прижала к лицу надушенный носовой платок и покачнулась от тошноты и отвращения. Воррик положил руку ей на талию, чтобы поддержать.
      – Вы не должны падать в обморок! – прошипел он.
      – Боже мой! Что вы наделали? Что вы наделали, чудовище? Он… он ведь еще мальчишка!
      – Он – предатель для всего Окенгейта и Рашдена!
      – Но… но почему?
      – Его семья умерла от какой-то изнурительной болезни, и он все эти годы винил сэра Джона в том, что тот не смог их спасти. Только недавно мальчишка получил возможность отомстить.
      – Но… но этим людям никто не смог бы помочь. Даже мои родители умерли от этой болезни.
      – Да, но иногда жизнь накладывает странные отпечатки на сознание людей.
      Изабелла понимала, что опекун говорит правду, но от этого ужас, охвативший ее при виде юноши, не исчез.
      – Вы жестоки, милорд, – сказала она.
      Граф холодно взглянул на нее сверху вниз. Выражение его лица было скрытным и непроницаемым.
      – Вы, действительно, думаете, что я бесчувственный, миледи? – спросил он. – Неужели вы думаете, что я испытывал удовольствие, пытая этого помешанного парня? Клянусь Богом, я дал ему все шансы говорить, освободить самого себя от мук, которыми он поплатился за свое молчание. Вы назвали меня чудовищем, миледи, но не лучше ли было пострадать одному, чем страдали бы сотни людей, если бы нападения разбойников продолжались?
      – Да, конечно, вы правы, – тихо ответила Изабелла, наконец, устыдившись. – Но все же, это кажется таким жестоким…
      – Это жизнь, миледи, – сказал граф, – и выживает сильнейший.
      – Да, наверное, так, но я бы хотела, чтобы все было наоборот. Не думаю, что я создана для такой жизни. Воррик, мне необходимо… необходимо остаться и смотреть? Я раньше никогда не присутствовала во время казни. У меня нет желания делать это сейчас.
      – Предатель и разбойники должны быть наказаны по заслугам за свои преступления. Сэр Джон отдал приказ, а вы, как хозяйка Рашдена, обязаны либо одобрить его, либо подорвать авторитет своего вассала. Понимаете?
      Подумав, Изабелла согласно кивнула.
      Весь замок смотрел, как преступников подвели к построенным виселицами и надели им на шеи петли. Двое разбойников сопротивлялись, но оруженосцы вскоре их утихомирили. Каждому разбойнику дали возможность покаяться в содеянном, потом священник отпустил им грехи. Несколько сдавленных криков, громкий треск – и обвиненные люди повешаны. Изабелла сделала резкий вдох и отвернулась. При этом ужасном зрелище у нее подкосились ноги, и граф еще крепче обнял ее за талию, тем самым поддержав на ногах. От близости этого человека у нее заколотилось сердце. Казалось, снова между ними пробежал электрический разряд, и Воррик про себя выругался. Потом молча, не касаясь друг друга, они пошли назад в замок. Изабелла больше не осмелилась оглянуться на безжизненно болтавшиеся на виселицах тела, которые теперь останутся там, пока не начнут разлагаться.

      У Изабеллы больше не было сил. Она внушала себе, что эти происшествия с браконьерами и разбойниками ошеломляюще подействовали на нее, но в душе знала, что это неправда. Было странное притяжение к новому опекуну, ставшее ее частью с тех самых пор, как он поцеловал Изабеллу, и она уехала в Грасмер – поместье, оставленное ей бабушкой по материнской линии.
      Когда весна уступила лету, она, как ласка, ищущая убежища, покинула Рашден и поехала в Грасмер. Там она стала ждать своего брата Гила и возлюбленного Лионела. Особенно Лионела. Она была уверена, что стоит ей увидеть его снова, это мутное желание, которое горело в ней к Воррику, пройдет.
      Впервые в жизни Изабелла не могла понять саму себя, не могла объяснить, какие чувства влекли ее к графу, несмотря на любовь к Лионелу. С ее стороны это было нехорошо и напоминало измену. Она знала это. Девушка чувствовала бы себя так же, предав своего родного брата, и, в какой-то мере, считала, что так оно и есть. И это тоже тяжелым грузом лежало на ее совести.
      Девушка с радостью поехала в Грасмер, но не столько из-за того, что соскучилась по этому поместью, хотя в прошлом она провела здесь немало счастливых минут, а сколько из-за того, что ей хотелось уехать из Рашдена и от человека, который теперь там управлял. Изабелла боялась оставаться, боялась, что Воррику удастся сломить ее сопротивление своими бесконечными атаками. У нее не было желания становиться его женой, но она была связана с ним приказом. Граф, возможно, не хотел видеть ее своей невестой, но он все равно хотел обладать ею, и это будило в ней какие-то древние примитивные инстинкты, которые были ей неведомы и которых она не понимала, но не могла совладать с ними. Стоило ему только взглянуть на нее задумчивым и жаждущим взглядом, как она загоралась внутри, ее кости таяли, как расплавленная руда, тело страстно дрожало, пугая ее этой страстью.
      Итак, она сбежала и надеялась, что лорд Хокхарст не станет ее преследовать.
      Поездка в Грасмер прошла без приключений, чему девушка была очень рада. Ей уже хватило убийств и смертей. Это было слишком для ее тонкой натуры, которая так любила жизнь и все живое. Изабелла понимала, что убийство браконьеров и казнь разбойников были необходимы и оправданы, но она не могла побороть в себе жалость, которую испытывала к ним. Юная леди прекрасно понимала тот факт, что каждый может оказаться на распутье дорог, выбирая порой неверный путь. Почему? Изабелла думала. Какова была причина, что они пришли к столь печальному концу? Да, эти люди выбрали неверный путь, и девушку потрясла мысль, что даже лучшие из лучших однажды могут сделать неверный шаг и потом дорого расплатятся за свои глупые ошибки.
      Как нелегка жизнь, как трудно принимать решения! Изабелла молилась, чтобы Бог помог ей принять верное решение, когда придет время выбирать свой путь. Размышляя об этом, Изабелла упустила очень важный момент: иногда человек не имеет выбора.
      Наконец, Изабелла заметила, как вдалеке появились неясные очертания Грасмера, и послала Цендрилону быстрой рысью. Поместье было ее излюбленным местом, но она не была здесь со дня смерти родителей.
      Увидеть Грасмер во всем великолепии означало увидеть его гордо возвышающимся на фоне летнего неба, как сейчас. Его красоту не портили стены, ибо это был всего лишь обычный дом, построенный не для обороны. Он стоял на невысоком холме, и яркая зелень травы распростерлась вокруг дома, как пышная юбка, сидящей на стуле женщины. По краю огромной лужайки, у подножий молодых деревьев, росших на смену густому старому лесу, за которым начинались дикие, обдуваемые всеми ветрами и распростирающиеся на сотни миль вересковые пустоши, пышным каскадом расположились цветы.
      Сам дом был построен из серого камня и представлял собой трехэтажный квадрат, а по бокам имел два крыла меньшего размера. С четырьмя навесными башнями, оконными проемами и высокими башенками он напоминал замок. Фронтон был украшен высокими узкими решетчатыми окнами, стекла которых, как грани бриллиантов, отражали тысячи лучей летнего солнца, пляшущих по лужайке, которая сказочно сверкала, когда на траве лежала утренняя роса. Меж окон по стенам поднимались решетки, увитые розами – белыми розами, распускающими навстречу солнцу свои нежные ароматные лепестки.
      Изабелла облегченно вздохнула, потому что тяжелые дубовые двери дома были широко распахнуты, и вошла в зал. Она была в безопасности. Здесь ей ничто не угрожало – по крайней мере, девушка так считала. Она не знала, что именно здесь, в Грасмере, не один раз, а дважды, течение ее жизни изменится, и у нее при этом не будет выбора.
      Гил, наконец, приехал, получив письма, которые Изабелла посылала ему: в первом она рассказала ему, что представляет из себя их новый опекун, во втором Изабелла просила брата как можно быстрее приехать в Грасмер. С ним приехал Лионел, ее возлюбленный.
      Однако, как обычно, Изабелла вначале бросилась в объятия к Гилу, так как он всегда занимал особое место в ее душе, недосягаемое для других мужчин. Она зметила, что он постарел и выглядел уставшим, очень уставшим. Вокруг глаз появились морщины, которых раньше не было, как будто годы в конечном итоге утомили его, приглушили свет радости, некогда сиявший в его карих глазах, оставив лишь тлеющие угольки разочарования и боли. Если когда-то он смотрел жизни в лицо, то теперь ушел в себя, столкнувшись с жизненными испытаниями и старался избегать их.
      Тут же Изабелла поняла, что в жизни Гила произошло то, что изменило его, и ее очень обеспокоило это изменение в нем, потому что она всегда считала Гила неприступной сильной крепостью. И вот впервые она увидела брата без прикрас: он был таким же человеком, как многие другие, честно исполнявшим свой долг, но больше не отдавал этому всю свою душу. Гил был сейчас далеко отсюда, в каких-то своих воспоминаниях, где все было светло и ясно, где люди не страдали. Вдруг девушка поняла, что не сможет переложить на него груз своих проблем. Она только добавит боли, которая и без того жила в нем. Он еще больше опечалится из-за ее несчастий, сердце его будет разрываться от мысли, что сестра должна выйти замуж за лорда Хокхарста. Изабелла любила Гила. Она не могла причинить ему такую боль, по крайней мере, сейчас.
      Изабелла просияла радостной улыбкой и брат не заметил, что в это время глаза ее были печальными. Но он не мог не заметить, что она, как всегда, прекрасна, полна спокойствия и миролюбия, гармонии и грациозности – в этом мире, который был так часто ужасен и жесток. Его карие глаза наполнились теплом, когда он пошел к ней, слегка прихрамывая.
      Удивленная и озабоченная, она тут же подбежала к нему.
      – Гил! Тебе больно? Позволь мне помочь тебе!
      – Пустяки! Сломанная кость неправильно срослась – только и всего. Но я к этому привык.
      – Ах, Гил, тебе следовало сказать мне об этом! Изабелла в отчаянии прикусила губу: он был так сильно ранен, однако, каким-то непостижимым образом, хромота шла ему, добавляя особую пикантность его романтическому облику и натуре. Ее сердце переполняла любовь к нему. Неважно, что он не был оплотом непобедимости, каким она всегда его воображала. В ее спокойствии всегда хватало сил для них двоих. Изабелла горячо заключила брата в свои объятия и нежно поцеловала, отведя прядь волос, упавшую на его глаза.
      – Ах, Гил, как я рада тебя видеть, – сказала она.
      – И я, дорогая сестренка, – ответил он.
      Ей ужасно хотелось спросить брата о том, что случилось, но теперь было не время и не место. Поэтому Изабелла повернулась к Лионелу, своему возлюбленному, величественному золотому богу, каким он запомнился ей на залитой лунным светом поляне.
      Но, что интересно, ослепительное великолепие Лионела тоже померкло, каким-то необъяснимым образом потускнело за то время, в течение которого девушка не видела его. Конечно, он был так же красив, как обычно, но красота его меркла, когда в памяти Изабеллы непроизвольно возник образ мужественного графа Воррика, его холодное, словно высеченное из камня, лицо, и упругое сильное тело. Изабелла быстро опустила глаза, чтобы Лионел не догадался о ее крамольных мыслях, когда он наклонился, чтобы поцеловать ей руку.
      – Не рада видеть меня, Изабелла? – тихо спросил он, возвращая ее в настоящее.
      – Конечно рада, – заверила она его. – Добро пожаловать в Грасмер.
      Но даже ей самой эта дежурная фраза не понравилась, как будто эти слова произнес послушный ребенок, повторявший их много раз.
      Она отвернулась и не заметила неожиданной озабоченной складки, омрачившей чело Лионела, и его задумчивый взгляд, которым он сопровождал ее, идя вместе с Гилом вслед за ней в дом.
      Изабелла рассматривала своего брата тихо и озабоченно. За ужином он мало говорил, давая краткие комментарии по поводу нового опекуна и дел в Рашдене. Казалось, что Гил не может заставить себя сосредоточиться на теме разговора, и еще раз у девушки возникло ощущение, что в мыслях он был где-то далеко. Она молча ждала объяснения странному поведению брата, но, когда ничего не прояснилось, она сама начала об этом разговор.
      – Гил, что случилось? – мягко спросила она. – Ты сам не свой. Что случилось, дорогой брат, что тебя так изменило?
      К ее ужасу, из горла Гила вырвался прерванный стон.
      – Ах, Белла, – прошептал он, отвернувшись, чтобы она не видела муки на его лице. – Как я могу рассказать тебе, если даже сейчас мне больно говорить об этом?
      – В чем дело, Гил? – со страхом спросила она. – Болезнь?
      – Да, – он устало потер глаза, потом беспечно запустил руку в волосы, потрепав серебристые пряди. – Но не то, о чем ты думаешь. Яустал, это правда. Но боль вот здесь, в моем сердце, Белла. – Он стукнул кулаком в грудь, потом снова у него вырвался вздох, и он попытался овладеть своими эмоциями. Спустя некоторое время он заговорил монотонным голосом. – Как мне начать… яс чего? – Он помолчал. – Была зима, и только что выпал первый снег. Ах, Изабелла, стоило увидеть это! Ветви деревьев были покрыты инеем, искрившимся, как бриллианты, а над Бодерлендом висел низкий, густой, странно-белый туман, характерный для Шотландии, поэтому казалось, что горы ожили, как в чарующей загадочной сказке. Даже герцог Глостер был очарован.
      Однажды утром он проснулся и, улыбаясь, приказал мне позвать своих приближенных. «Мы поедем на охоту, – сказал он, – потому что у нас кончались запасы провизии, а варвары-шотландцы отступили дальше на север. Нам надо пополнить запасы, прежде чем двинуться вслед за ними».
      – Ах, это был великий день, Изабелла, самый лучший в моей жизни, потому что я как-то отделился от остальных и в лесу встретил девушку. Она была «Снежной королевой» – по крайней мере, я так подумал.
      Как я могу объяснить тебе, сестренка, чувство, которое я испытал впервые, едва увидел ее? Казалось, будто мне пронзили стрелой сердце, потому что я влюбился в нее с первой минуты нашей встречи.
      – Да, – понимающе пробормотала Изабелла, – у меня точно так же было с Лионелом.
      – Ее звали Катриона, – пояснил Гил, как будто не слышал замечания девушки, – и она была шотландкой. Ах, да, мы с самого начала знали, что нам не на что надеяться, – ответил он на немой вопрос в глазах сестры, – но все же мы отважились мечтать, потому что любовь коснулась и ее тоже. Почти две недели, пока герцог оставался на том же месте в подготовке запасов, и, готовясь к новому сражению, мы с Катрионой встречались в лесу и занимались любовью под укрытием заснеженных сосновых ветвей. «Ты должна пойти со мной, – говорил я ей, – хотя жизнь в лагере будет для тебя тяжелой. Тебе небезопасно оставаться в Бодерленде: если твоя семья прознает о любви ко мне, они убьют тебя, думая, что тебя обесчестил враг…» – его голос сорвался, и вдруг девушка поняла, что произошло.
      – Ах, Гил, нет! – выдохнула она.
      – Да, Белла. Ты не знаешь шотландцев. Это, действительно, дикий народ, и кланы живут по своим законам. Глав семей почитают, как королей! Можешь себе представить? Как будто цивилизация их не коснулась, потому что они постоянно враждуют между собой, так же, как с нами, и очень небрежны в обращении с оружием, Изабелла. У них самые плохие бомбарды! И даже то небольшое количество пороха, которое им удалось достать, они используют неправильно, поэтому часто сами взлетают на воздух! Боже мой! Уму непостижимо, как только среди этих дикарей могло родиться такое сокровище, как Катриона…
      После этого он так надолго замолчал, что Изабелла, догадавшаяся о том, как закончилась эта история, тихо напомнила:
      – Продолжай, Гил. Закончи, тебе надо высказать все это. Что произошло?
      Гил сделал глубокий вздох, как будто ему вдруг стало тяжело дышать, но, наконец, он кивнул и продолжил:
      – Я пошел к ней, как мы и договаривались, в тот день, когда нам надо было уезжать, и нашел ее там, в лесу, с кинжалом в сердце…
      И хотя Изабелла приготовилась это услышать, все же у нее перехватило дыхание.
      – Да, – Гил горько усмехнулся, – эти сукины дети, шотландцы, убили ее. Ах, Белла! – неожиданно воскликнул он. – Она даже мертвая была так красива, как сказочная спящая принцесса, лежащая на обагренном кровью снегу! Я спешился чтобы прикоснуться к ней, все еще надеясь, что Катриона дышит, и не догадывался, что ее народ поджидает там меня. Они набросились на мена из-за деревьев, эти смертоносные трусы. Я выхватил меч, ослепленный яростью и горем… ах, сестричка, меня охватила такая ярость, какой я не желал бы испытать вновь. Мною овладела жажда убивать. Я положил их всех до единого. И даже убил лошадь одного из них. Животное упало на меня, сломав мне ногу. Наконец, боль привела меня в чувство, и мне стало до смерти противно от этого сотворенного мною кровавого побоища, потому что Катриона не желала бы этого… оно устрашило бы ее…
      Гил опять погрузился в молчание. Страдания брата острым лезвием ранило душу Изабеллы. Она прикусила губу и сморгнула подступивше к глазам слезы, пытаясь придумать слова утешения. Наконец, она взяла его руку и крепко сжала ее, вспомнив, что однажды сказал ей брат у могилы родителей.
      – Мне жаль, брат, очень жаль. Но мне кажется, Катрионе не хотелось бы, чтобы ты так расстраивался из-за нее, Гил, – сказала девушка.
      – Знаю. Это я из-за того… из-за того, что ее смерть настолько бессмысленна, и я вспомнил, что однажды в конюшне, несколько лет назад, ты говорила мне, что война нелепа – она уносит жизни мужчин, и заставляет женщин плакать от горя и одиночества. Тогда я не придал этому значения, так как был слишком молод и безумен, чтобы понять мудрость твоих слов… Но, ах, Изабелла, как ты была права! Война больше не привлекает меня, и эта мысль пугает. Какую пользу я принесу Глостеру, если не могу служить ему всем сердцем и душой?
      – Гил, ты разговаривал об этом с Глостером? Неужели ты думаешь, что его восхищают сражения? Дорогой брат, как ты ошибаешься, если, действительно, так думаешь. Ричард исполняет свой долг и исполняет его хорошо, но от этого он постоянно страдает, Гил. Стоит только посмотреть ему в глаза, как это становится понятно.
      – Ты говоришь об этом с такой уверенностью, Белла.
      – Просто я уверена в этом, брат. Прошу тебя, поговори о своих сомнениях с Глостером. Он поймет тебя.
      – Да, возможно, я успокоюсь, если узнаю, что так и должно быть. Спасибо, Изабелла. Я знал, что именно ты поможешь мне, так как ты самая одаренная из целителей. Пусть божье благословение всегда будет с тобой.
      – Не бойся за меня, Гил, – тотчас же уверила его Изабелла, еще больше укрепившись в мысли, что не следует говорить брату о своих несчастьях. – У меня все в порядке. А теперь поспи, и пусть мир и покой наполнят твои сердце и душу.
      Она тихо вышла из зала, подав сигнал Эдрику, Тегну и Беовульфу, чтобы те отвели Гила наверх и уложили его в постель. Утомленный выпитым вином и своим долгим рассказом, он уже закрыл глаза, глубоко и ровно задышал.
      – Впервые вижу, что он так отдыхает с тех пор, как все это произошло, – заметил Лионел, присоединившийся к Изабелле. – Я знал, что ему нужно выговориться, но смерть этой шотландки безмерно опечалила его, а еще потрясение от убийств… Боже мой, Изабелла! Понять не могу, как ему удалось всех уложить, ведь их было пятеро, а Гил один против них. Герцог Глостер за это тут же хотел дать ему рыцарское звание, но он и слышать не пожелал об этом. Гил сказал, что это был не подвиг, а поступок сумасшедшего, и Ричард не стал настаивать, сказав, что Гилу нужно время, чтобы отойти от потрясения. Поэтому герцог решил направить его сюда, как мне кажется, в ответ на твои просьбы, и позволил мне поехать вместе с Гилом. Глостер решил, что твоему брату полезно немного отдохнуть от сражений. Ричард понимал, что юноше сейчас поможет природа родных мест, а еще любовь и забота милой сестры.
      – Да, – согласилась с ним Изабелла, – герцог, действительно, очень добрый и чувствительный человек. Мне кажется, что если по возвращении Гил поговорит с Глостером о своих тревогах, тот выслушает его и снимет душевное напряжение.
      – То же самое я мог бы сделать для тебя, сердце мое, – открыто признался Лионел и взял Изабеллу за руку. – Пойдем, Изабелла. Погуляем вместе по пустошам, и ты расскажешь мне, что тебя беспокоит. У тебя, я думаю, проблем не меньше, чем у брата.
      – Да, Лионел, случилось нечто ужасное, и хотя я молилась, чтобы Гил приехал и помог мне, теперь я вижу, что его нельзя обременять моими проблемами в довершение к тому, что брату пришлось пережить.
      – Нет, конечно, ты права, но неужели ты мне не можешь рассказать о том, что произошло? Как бы там ни было, я постараюсь исправить положение. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя.
      – Я знаю, – пылко повторила Изабелла, ибо ей хотелось верить в то, что это правда. – Вот это и затрудняет положение… Ах, Лионел! – неожиданно вырвалось у девушки. – Я должна выйти замуж за лорда Хокхарста!
      – Нет! Не может быть! – Лионел был ошеломлен ее сообщением.
      – Уверяю, что это так и есть, – горько сказала Изабелла. – Король отдал приказ и уже подписал контракт помолвки с Ворриком.
      – Ах, нет, Изабелла. Нет!
      Хотя Лионел и произнес эти слова, он в душе почувствовал облегчение: как ни пытался он отделаться от помолвки с леди Джильен Бьюмарис, ему ничего не удалось. Юноша вздохнул, вспомнив о гневе отца, получившего письмо сына, в котором он говорил о том, что хотел бы аннулировать контракт с леди Джильен, чтобы потом жениться на Изабелле. На это старик сдержанно ответил, что лорд Девизес, отец Джильен, был его давним добрым другом, и об их свадьбе было договорено еще с самого рождения, поэтому нарушить контракт невозможно. Как только Лионел посмел предлагать такое своему отцу? Это было бы глубочайшим оскорблением как для лорда Девизес, так и для леди Джильен! Старший лорд Сант-Сейвор решил, что будет лучше, если Лионел попросит у Глостера отпуск и немедленно вернется домой, чтобы как можно быстрее сыграть свадьбу.
      Однако, получив письмо от отца, Лионел приехал в Грасмер, так как это откладывало его женитьбу. Как только он уедет отсюда, ему придется поехать в Сант-Сейвор, где в соседнем имении Девизес его ждет невеста.
      Он смертельно боялся сообщить Изабелле эту новость, чтобы не видеть, с каким презрением смотрят на него глаза любимой. И решил, что не стоит говорить ей об этом сейчас. Ее сообщение, каким бы горьким оно ни было, избавило его от унижения, которое он испытал бы, сделав свое признание. Однако, Лионел был огорчен. Изабелла была предназначена ему богом. Мысль о том, что она выйдет замуж за другого, разозлила его, хотя сам Лионел не мог на ней жениться.
      – Ах, Изабелла, – он привлек ее к себе поближе, чтобы девушка не видела его глаза, – потерять тебя, когда ты почти была моей…
      – Я знаю, любимый. А может быть, тебе поговорить с Глостером? Он очень хорошо к тебе относится. Возможно, герцог попробует убедить короля расторгнуть помолвку, если ты его об этом попросишь.
      – Конечно, я попробую, дорогая, если ты этого хочешь. Но я не очень верю, что этот план удастся. Лорд Хокхарст – один из фаворитов Эдуарда, а ты, Изабелла, для него, действительно, достойная награда.
      – Граф не хочет жениться на мне, и не раз говорил об этом. Воррик женится только по приказу короля.
      – Он что, дурак? – резко сказал Лионел, мучительно соображая. У него есть возможность предотвратить замужество Изабеллы, но как ему быть потом? – Ах, Изабелла, если бы только…
      – Что, любимый? Если бы что?
      – Ничего. Так, ничего. Не огорчайся, дорогая моя, я найду выход из этого запутанного лабиринта, обещаю тебе. Если на это уйдет вся моя жизнь, я все равно сделаю тебя своей.
      Лионел приподнял прекрасное лицо девушки и поцеловал, властно и требовательно овладев ее губами, как будто хотел оставить на них свой след. Изабелла лихорадочно прижалась к нему, точнее, вжалась в него, желая, чтобы он разжег в ней огонь, как это сделал Воррик. Но несмотря на то, что язык Лионела вторгся к ней в рот со страстностью, которая должна была восхитить и взволновать ее, Изабелла не ощутила больше той готовности отдаться ему, как это было в прошлый раз. Ее это очень удивило.
      От прикосновений Лионела в ее мозгу возник образ смуглого соколиного профиля графа Воррика, и девушка застыла от испуга, представив, как отреагирует граф, если узнает о ее предательстве, и тут она поняла, что из-за этого человека не может ответить Лионелу.
      «Ах, Лионел, моя любовь! Воррик испортил нам даже такие мгновения», – с горечью подумала Изабелла.
      Она отстранилась, прикрыв рот тыльной стороной, ладони, как будто хотела навсегда стереть поцелуй Лионела со своих губ.
      – Что такое, Изабелла? – спросил Лионел, и его голубые глаза недоуменно и гневно сверкнули, так как он почувствовал, что Изабелла не отвечает на его ласки. – Что мешает тебе получить то, чего мы оба хотим?
      Она слегка тряхнула головой, как будто пытаясь выбросить из нее все ненужное.
      – Этот Воррик, – мрачно пояснила она, – уже встал между нами.
      – Почему? Как так? Что ты имеешь в виду, Изабелла? – гневно спросил Лионел, потом глубоко вздохнул и прищурился, так как внезапно его осенило. – Он занимался с тобой любовью, ублюдок? Он уже взял тебя и…
      – Нет! – в смятении воскликнула Изабелла, так как Лионел схватил и грубо встряхнул ее. – Нет! Я по-прежнему девушка, готова поклясться в этом!
      – Скажи, он тоже держал тебя в объятиях и целовал твои губы, как я? Нет, не отрицай этого, Изабелла, потому что я вижу по твоим глазам, что это правда. Боже мой! Как ты могла позволить этому мерзавцу прикоснуться к тебе?
      – Думаешь я этого хотела? Он мой жених! – закричала обезумевшая от горя Изабелла. – Это правда. А что мне было делать? Ах, Лионел, Лионел! Я сказала ему, что люблю другого и умоляла освободить меня от этой помолвки, но он только жестоко посмеялся надо мной и сказал, что убьет, если я предам его со своим любовником! Теперь ты понимаешь, что меня так пугает? Если бы граф узнал, что я была с тобой, он бы…
      – Боже мой! Я убью этого ублюдка! Неужели этот идиот думает, что я позволю ему положить руку на свою собственность?
      – Но я не твоя собственность! И потому, если ты не поговоришь с Глостером и не попросишь его убедить короля расторгнуть эту помолвку, то никогда не буду твоей. Ах, Лионел! Ты клянешься, что любишь меня и сделаешь своей, но никогда не говоришь мне о свадьбе!
      Изабелла остановилась, и сердце ее замерло от страха, потому что Лионел молчал. Неужели все-таки она оказалась права, усомнившись в нем?
      – Я не могу, – наконец, сознался он, потом, увидев ее пораженный взгляд, рассыпался в объяснениях, предотвращая готовые сорваться с ее губ вопросы. – Ах, Изабелла! У меня настолько все запутано, что я даже не знаю, с чего начать объяснение… Прости меня, сердце мое, и поверь мне. Со временем я все исправлю, обещаю тебе…
      – Но я не понимаю…
      – Ш-шшш. Поверь мне, – повторил он. – Я люблю тебя. Разве этого недостаточно?
      Хотя в глубине души девушка знала, что этого недостаточно, она все же отчаянно попыталась отогнать сомнения и ответила:
      – Да, конечно, извини. Я знаю, что ты сделаешь все возможное, чтобы исправить все ошибки. Тебя нельзя винить в случившемся.
      И хотя при этом Лионел почувствовал угрызения совести, он даже не попытался опровергнуть ее. Возлюбленный Изабеллы погряз в такой пучине лицемерия и лжи, что если бы он и захотел выбраться оттуда, то сейчас просто не смог бы этого сделать. Лионел отказался от попытки рассказать, объяснить и, таким образом, получить понимание Изабеллы, но вместо этого он потребовал, чтобы девушка поверила ему и на этот раз, и использовал ее доверие для очередного обмана. Это было жестоко.
      – Я поговорю с Глостером, – кратко сказал он – По крайней мере, это в моих силах.
      – Ах, Лионел, спасибо, – выдохнула девушка, и ее мучительный страх отступил. – Большое тебе спасибо. Я знала, что ты не откажешь мне.
      Что он будет делать, если герцог убедит короля освободить Изабеллу от помолвки с лордом Хокхарстом, Лионел не знал. Как и во всем, что делал этот юноша, его не волновал завтрашний день. На данный момент достаточно было того, что ему удалось сохранить любовь и веру Изабеллы. Лионел любил девушку и намеревался заполучить ее, как он сам сказал, любой ценой.

      Тем летом в Грасмере дни тянулись медленно, как будто осень не торопилась показывать свое лицо, и Изабелла была этому благодарна. Спокойствие этих мирных, медленно текущих дней необходимо было Гилу для того, чтобы прийти в себя, забыть весь ужас трагической гибели его возлюбленной Катрионы и безумное убийство людей из ее рода. Каждое утро они с Изабеллой прогуливались и разговаривали, как в былые времена. Как дети, они исследовали леса и пустоши и радовались простому открытию лисьей норы или убежища белки. На сердце у девушки светлело, так как грусть в глазах брата стала исчезать. Время от времени, даже когда Гил заговаривал о Катрионе, Изабелла с облегчением заметила, что в его рассказах было не столько боли, как поначалу.
      – Я никогда снова не влюблюсь, Белла, – как-то утром сказал ей Гил, – потому что я похоронил свое сердце вместе с Катрионой. Как это ни покажется странным, но, может быть, таковы все Эшли. Я иногда думаю, что отец умер скорее от того, что смерть матери разбила его сердце, а не от той изнурительной болезни, которая унесла нашу мать.
      – Да, я тоже часто задумывалась об этом. Однако, ты еще молод, Гил. Несмотря ни на что, я думаю, ты еще полюбишь.
      – А ты сможешь, если у тебя отнимут Лионела?
      – Я… я не знаю.
      – Я буду молиться, чтобы тебе никогда не пришлось этого узнать, Изабелла. Постой-ка, я настолько был охвачен печалью, что позабыл о своих обязанностях. Тебе пора выходить замуж, сестренка. Думаю, что лучше всего мне узнать у своего собрата о его намерениях по отношению к тебе, – поддел он ее, и при этом лицо Гила засветилось.
      – Нет, – поспешно сказала Изабелла, но, увидев пытливый озадаченный взгляд брата, она улыбнулась. – Не стоит спешить, Гил. Давай подождем, пока тебе не станет лучше, а потом поговорим о том, как я буду жить без тебя. Сейчас я и думать не хочу, что мне придется с тобой расстаться. Мы так мало с тобой побыли.
      – Ах, Изабелла, мне кажется, твой мир слишком уж зациклен на мне. Хотя я слишком эгоистичен, но не позволю, чтобы это длилось долго. Ладно, расскажи мне о Рашдене и нашем новом опекуне. Боюсь, что я был не очень внимателен, когда ты пыталась рассказать об этом.
      – В Рашдене, как всегда, все идет хорошо, а наш новый опекун суров, но справедлив.
      – Однако, ты вздрогнула, когда заговорила о нем, Белла.
      – Нет, брат, я просто озябла от внезапного порыва ветра. Как-никак, уже наступает осень.
      – Приближаются всадники, миледи, – сэр Эдрик, входя в холл, сделал сообщение и почтительно поклонился. – Это лорд Хокхарст и его свита. Беовульф, у которого глаз, как у орла, говорит, что сумел разглядеть их флаги.
      – Ты… ты уверен, Беовульф? – спросила Изабелла, схватившись за горло рукой.
      – Да, миледи. Это точно граф.
      – Интересно, почему он едет сюда? Надеюсь, что в Рашдене ничего не произошло. Слава богу, Лионел увез Гила на охоту. Тегн, пожалуйста, оседлай мою лошадь и сейчас же выведи ее. Я выеду навстречу графу и узнаю, в чем дело. Беовульф, если вернутся лорд Рашден и Лионел, задержи их здесь, пока я не выясню, все ли в порядке. Эдрик, ты поедешь со мной.
      – Да, миледи, – хором ответили все трое. Вскочив на лошадь, Изабелла пустила Цендрилону быстрой рысью, ее сердце нервно колотилось в груди. Зачем сюда едет Воррик? Девушка не верила, что в Раш-дене что-то произошло. Граф был слишком самолюбив, чтобы консультироваться с ней по такому поводу. Он бы сам справился с любой трудностью. Нет, он искал ее в Грасмере по какой-то другой причине, совершая набег на ее убежище и спасение.
      Мог ли он каким-то образом узнать о Лионеле? От этой мысли по спине Изабеллы пробежали мурашки. Хотя Воррик не хотел жениться на ней, но считал ее своей и ясно дал понять, что он с ней сделает в случае измены.
      Громко стучащие копыта Цендрилоны вторглись в пустошь, приминая трепещущую на ветру траву и последние полевые цветы, которые все еще цвели перед началом осени. Изабелла, скачущая на лошади верхом, небрежно откинула, голову и позволила ветру запутаться в копне ее серебристых волос. Все ее существо наполнялось странным ощущением свободы, когда она вот так скакала верхом. Девушка почувствовала себя обновленной и независимой, способной смело посмотреть в лицо кому угодно, даже своему новому опекуну. Она была рада, что сэр Эдрик предупредил ее о прибытии Воррика, потому что у нее было время подготовить себя к встрече, не дать выхода затаившемуся в уголке ее сознания страху. По крайней мере, она не будет застигнута врасплох, а граф, без сомнения, очень хотел преподнести ей сюрприз!
      Наконец, Изабелла заметила Воррика и легким галопом помчалась к нему, постепенно приостанавливая лошадь. Граф казался еще более мрачным и строгим, чем она его помнила, и, что странно, при виде его сердце Изабеллы подпрыгнуло в груди. Девушка отвернулась, чтобы граф не заметил смущенного выражения ее лица, потом, собравшись с духом, она тепло улыбнулась Кэрливелу, который повернул лошадь навстречу ей.
      С торжественной усмешкой он украдкой взглянул на Воррика и с учтивой любезностью, которая могла растопить даже самое суровое сердце, Кэрливел приподнял шляпу и низко поклонился в седле.
      – Здравствуйте, миледи Изабелла! – поприветствовал он ее. Глаза его сияли при этом, несмотря на то, что брат оставался хмурым. – Вы стали еще прекраснее!
      – А вы, сэр Кэрливел, такой же льстец, как и раньше, – лукаво заметила Изабелла с притворным неодобрением, хотя кончики ее губ незаметно дрогнули. Потом она более сдержанно поприветствовала графа.
      – Добрый день, Воррик, – сказала Изабелла, когда он остановил коня и всю свою свиту. – Какая честь! Что привело вас сюда, в мой скромный дом Грасмер, когда в вашем распоряжении весь Рашден?
      Граф насмешливо улыбнулся своей презрительной усмешкой, которую она слишком хорошо знала, и впился в нее изголодавшимся взглядом янтарных глаз, потом задержал его на лице девушки.
      – Миледи, это для меня честь, – подчеркнул он с легким намеком на сарказм в голосе. – Вы всегда выезжаете встречать своих гостей так же, как меня, или… – он слегка понизил тон, – может быть, вы соскучились по мне больше, чем я думаю?
      – Если вы приехали по этой причине, то напрасно потеряли время, Воррик, – с насмешливой учтивостью ответила Изабелла, продолжая улыбаться его свите и Кэрливелу, который подогнал своего жеребца поближе, чтобы подслушать обмен любезностями, которые становились все горячее.
      – Неужели? – растяжно произнес граф, потом пожал плечами. – Ну да ладно, ведь я всего лишь потерял свое время.
      – Что привело вас сюда, милорд? – снова нетерпеливо спросила Изабелла. – Что-то случилось в Рашдене?
      – Нет. Там все, как и прежде: замком хорошо управляют. Просто я беспокоился, что в Грасмере все обстоит не так благополучно, может быть, здесь что-то случилось, раз так надолго вы застряли в этом месте.
      – Сюда приехал мой брат. Он болен. Я писала вам об этом в ответ на ваши письма.
      – Да, – Воррик кивнул, по-прежнему изучая ее задумчивым взглядом, – и я растроган вашими сестринскими чувствами. Однако, – его проницательные глаза прищурились, – мне трудно поверить в то, что только лорд Рашден приковал вас к этому месту, как бы он ни был болен.
      – Я так и знала! Вы приехали сюда, чтобы шпионить за мной! – зашипела Изабелла.
      Граф злобно приподнял бровь.
      – А есть повод для того, чтобы шпионить, миледи? – тихо и напряженно спросил он.
      Девушка сделала резкий вдох, понимая, что допустила оплошность. Если бы она нормально встретила Воррика, у него не возникло бы подозрений. А теперь Изабелла только возбудила его. Бесспорно, что как только граф увидит Лионела, он сразу же признает в нем мужчину, которого Изабелла любила. Она прикусила губу, как бы между прочим пожав плечами.
      – Грасмер – мой дом, милорд, – наконец, ответила девушка, – а не место для интриг. Однако, вам нужно в этом убедиться.
      – Непременно, миледи.
      Возвращение в дом было сущей мукой для Изабеллы, потому что она не имела возможности предупредить Лионела о возникшем затруднительном положении и просить, чтобы он не поступил опрометчиво. Она вспомнила его дерзкое заявление о том, что он убьет графа, и молилась, чтобы у них не дошло до дуэли. Какой бы предательской ни была эта мысль, Изабелла знала, что Лионел не сможет противостоять возрасту и опыту графа, и испугалась, что человека, которого она любила, убьют.
      О чем думал граф, трудно было понять, потому что его мрачное лицо оставалось непроницаемым и невыразительным, и только янтарные глаза поблескивали, когда он смотрел на нее. Мысль о том, что Воррик мог угадать, о чем она сейчас думала, нервировала ее. В какой-то момент Изабелле показалось, что она падает в обморок. К ее разочарованию, Воррик подогнал своего коня поближе и протянул руку, чтобы поддержать ее, ловко и крепко обхватив за талию. Она задрожала в его объятиях и поняла, что он не мог не почувствовать этого.
      – Нет необходимости падать в обморок, миледи, – сказал он ей, и в его глазах появилось холодное изумление. – Я уверен, что вы были верны мне – по крайней мере, телом, если не душой.
      Неожиданно самоуверенность и самообладание графа разозлили Изабеллу. Даже если Воррик не хотел на ней жениться, он мог бы относиться к ней с большим уважением. В конце концов, не ее вина в том, что она помолвлена с ним. Изабелла взглянула на него из-под полуопущенных ресниц.
      – А почему вы так уверены в этом, милорд? Кто-то когда-то сказал мне: «Глупо быть слишком самоуверенной», – намекнула она.
      На мгновение Воррик крепко сжал ее, и ноздри у него раздулись от гнева, так как он подумал, что она предала его. Потом отпустил ее и рассмеялся, уверенный в том, что это не так.
      – Я доверяю вам, миледи, – восхищенно сказал он. – Вижу, что вы так же умны, как и красивы. Я не собирался вас обижать, хотя мне показалось, что вы обиделись, а просто хотел сделать вам комплимент. Может быть, мне следовало бы выражаться более откровенно. А имелось в виду следующее: есть признаки, по которым мужчина отмечает девственницу от женщины, и, я думаю, вы не настолько глупы, чтобы попытаться обмануть меня в первую брачную ночь какой-нибудь уловкой, которые используют более опытные женщины.
      Изабелла покраснела от ярости.
      – Ах! Как вы смеете говорить со мной таким образом? – взорвалась она.
      – Вы хотели, чтобы я шептал слова любви, как этот помешанный обожатель, которого я, без сомнения, найду здесь?
      – Я не понимаю, о чем вы? – напряженно ответила девушка.
      – Правда?
      – Да. В Грасмере нет никого, кроме меня, Гила и лорда Лионела Валерекса которого Глостер послал сопровождать моего брата в пути.
      – А! – наконец, произнес граф. – Вы должны мне побольше рассказать об этом лорде Лионеле. Не он ли, случайно, наследник Сант-Сейвор?
      Изабелла снова вздрогнула от дурного предчувствия.
      – Да, и друг Гила, как я уже сказала. Добавить мне нечего. Я видела его лишь несколько раз в своей жизни. Милорд, у меня к вам просьба: мой брат только что начал приходить в себя после ужасного потрясения. Он не должен пока знать о нашей помолвке, так как это его только расстроит. Пожалуйста, не говорите ему и не делайте ничего такого, что причинило бы Гилу страдания. Я не хочу снова видеть его расстроенным, особенно теперь, когда он еще так раним. Потом будет достаточно времени, когда брат поправится, чтобы поговорить об этом. Вы же сами сказали, что будет еще время до свадьбы… – Голос девушки сорвался, когда она умоляюще посмотрела на Воррика.
      – Ну, хорошо, миледи, – наконец, согласился он, – но за мое молчание надо платить. Нет, не смотрите так озадаченно, миледи, – его взгляд упал на ее губы. – Всего лишь поцелуй, один поцелуй, отданный мне по доброй воле – вот та малая цена за благополучие вашего брата.
      Изабелла зарделась, вдруг опустив свои серо-зеленые глаза, и сердце быстро застучало у нее в груди. Некоторое время Изабелла боялась говорить. Почему граф требовал от нее такого? Скорее всего, Воррик хотел ее унизить – она была уверена в этом.
      – Ну, миледи? – он вопросительно приподнял бровь. – Сделка заключена или нет?
      – Да… да, милорд, – ее голос прозвучал так тихо, что он едва услыхал ее.
      – Дайте слово, миледи.
      При этом его глаза опасно сверкнули.
      – Вы мне не верите, Воррик? – защищаясь, спросила она.
      – Нет, я не верю ни одной женщине, миледи, и прежде всего таким… очаровательным, как вы.
      – Я не колдунья, милорд, но даже если бы была ею, вам не стоит бояться меня. Нет таких чар, которые бы завладели вашим сердцем, так как у вас просто нет его, а если и было бы, мне оно не нужно.
      При этом янтарные глаза графа угрожающе сощурились, потому что Изабелла была единственной женщиной, которая осмелилась так над ним насмехаться.
      – Вы так откровенны для девушки, которая со дня на день станет зависимой от меня, – заметил он. – Интересно будет посмотреть, осмелитесь ли вы тогда так же дерзко вести себя, миледи?
      При этих словах Изабелла слегка вздрогнула, но, решительно настроившись не позволять ему взять над собой верх, она смело ответила… но с оттенком горечи:
      – По-моему, вы откладываете этот день, чтобы сделать из меня посмешище, милорд. Вы играете в кошки-мышки.
      – Это Валерекс носит изображение кота, миледи, – шелковым голосом напомнил он, – а у меня на гербе изображен сокол. Я не подкрадываюсь к своей жертве, а наношу удар быстрый и точный. Помните это!
      У Изабеллы комок застрял в горле, потом она неожиданно подстегнула свою лошадь, и в ушах ее зазвенел мягкий насмешливый хохот Воррика.
      Оказалось, что Изабелла беспокоилась напрасно, потому что граф, если и бывал иногда несдержан, то, по крайней мере, был учтив с Гилом и Лионелом, а Кэрливел прилагал все усилия, чтобы всем понравиться. Ему удалось завоевать сердце девушки уже тем, что своими нелепыми жестами и ужимками он заставил Гила засмеяться от всего сердца, впервые за эти месяцы.
      – Ах, Кэрливел, – вздохнула Изабелла, – я не могу не выразить тебе свою признательность за то, что ты так добр к моему брату. С каждым днем он все больше становится похож на прежнего Гила.
      Кэрливел улыбнулся.
      – Если бы я еще мог убрать печаль из ваших глаз, то был бы самым счастливым человеком, Белла.
      – Как хорошо, что ты называешь меня Беллой, – сказала она, тактично отворачиваясь от его вопросительного взгляда. – Я была бы счастлива иметь такого брата, Кэрливел, хотя ты ужасный проказник.
      – А Воррик, Белла? – продолжал допытываться он. – Ты была бы счастлива видеть его своим мужем?
      – Мои чувства к графу не в счет. Он мой жених. Ради бога, Кэрливел, – Изабелла положила руку ему на плечо, – давай больше не будем говорить о моем замужестве. Я вполне довольна, – солгала она, потом легко рассмеялась, как бы пытаясь рассеять малейшие сомнения, если у него они были. – Пойдем. Ты обещал сегодня утром закончить приготовления к охоте за сокровищами, а я думаю, ты держишь слово!
      Идея «охоты за сокровищами», как назвал ее Воррик, возникла за несерьезной болтовней во время ужина, и Кэрливел, ухватившись за эту идею, предложил разработать план. Он сказал им, что возьмется за разработку основных деталей плана, таких, как правила и так далее, потом попросит Эдрика, Беовульфа и Тегна придумать ключи к разгадке, нарисовать карты и спрятать сокровище. Таким образом, все будут уверены, что Кэрливел не разыграет их в очередной раз. Увидев, как лицо Гила радостно просияло при этом предложении, Изабелла охотно согласилась на него.
      Воррик, Гил и Лионел уже сидели верхом и нетерпеливо ждали, пока они выйдут с Кэрливелом, И Гил, и Лионел кричали им, чтобы те поспешили, и смеялись в предвкушении, и даже Воррик криво улыбался.
      – Поехали, брат, – сухо позвал он. – Ты и так уже долго заставил нас ждать. Немедленно объясни нам свой безумный план!
      – Спокойствие, милорд, спокойствие! – Кэрливел усмехнулся и специально замолчал, пока все не застонали. – Хорошо, хорошо! – Он поднял руку, чтобы всех успокоить, и потом задорно спросил:
      – Все собрались?
      – Как видишь, все! – едко ответил граф. – Продолжай, брат!
      – Не стоит быть таким высокомерным, Уорвик, – насмешливо подчеркнул Кэрливел. – Берегись, а то подсуну тебе неверную карту! Приступим. Игра заключается в следующем: где-то там, – он обвел местность рукой, – уважаемые сэры Эдрик, Тегн и Беовульф закопали сокровища, а мы должны его найти. Правила просты, – он полез в свой дублет. – Вот это наши карты. Мы должны расшифровать содержащиеся в них ключи к разгадке и по ним найти клад. Есть вопросы?
      – Только один, – сказал Воррик. – Что за сокровище мы ищем? Нам необходимо быть уверенными, что оно стоит усилий, которые мы собираемся затратить.
      – Ну, полно, полно, Уорвик, – пожурил Кэрливел. – Даже я не знаю ответа на этот вопрос! А где твой азарт? Как раз тот факт, что мы не знаем, какое сокровище там зарыто, и придает игре пикантность. Однако, преданные рыцари Гила заверили меня, что это нечто такое, за что мы будем признательны, если найдем. Готовы? Тогда давайте приступим!
      Бледно-серый туман, устилавший пустоши с утра, рассеялся под лучами восходящего солнца, воздух был чист и свеж и напоен ароматом поздней осени, когда небольшая компания выехала из Грасмера. Кое-где листва на деревьях стала менять окраску, и среди зелени леса как будто загорелись багрянцевые и золотые языки пламени.
      Все в приподнятом настроении изучали загадочные нарисованные карты, которые им раздал Кэрливел, и пытались разгадать ключи, ведущие к сокровищу. Изабелла, которой были больше всех других знакомы окрестности Грасмера, первой вычислила отправную точку и с торжествующим криком устремилась вперед, остальные поскакали вслед.
      – Нечестно! Нечестно! – смеясь, крикнула она через плечо и пустила Цендрилону еще быстрее.
      Теперь она заехала далеко в лес и оторвалась от остальных, которые один за другим постепенно разбрелись в разные стороны, следуя своим собственным догадкам, и каждый был уверен, что именно он на правильном пути.
      Только к полудню Изабелла добралась до небольшой поляны, где находился старый, заброшенный колодец, который, по преданию, существовал со времен друидов и, по мнению девушки, был местом, где спрятали клад. Немногие приходили к колодцу, так как считали, что там обитают призраки, и Изабелла, несмотря на свой энтузиазм, с опаской приблизилась к нему. Она вздрогнула, так как ветром до нее донесло какой-то звук, и собралась уже повернуть назад, но вдруг поняла, что это всего лишь ржание коня. Кто-то еще хотел отобрать у нее сокровище! Вначале девушка почувствовала разочарование оттого, что проиграла игру, потом сердце взволнованно забилось у нее в груди: победителем мог оказаться Гил, ибо он так же, как и она, хорошо знал местность. А если это Лионел, то у нее есть возможность побыть с ним наедине несколько драгоценных минут, пока не появятся остальные. Изабелла с готовностью пришпорила Цендрилону и выехала на поляну.
      – Вы? – воскликнула она, потому что, к своему разочарованию, увидела Воррика. – Что вы здесь делаете? Это место малоизвестно даже мне и моему брату. Как вам удалось так быстро его найти?
      – Я решил, что будет более разумным определить последний ключ к разгадке, пока все вы теряли время, изучая всю карту. А так как ваши рыцари любезно вставили уэльское слово в последний ключ – думаю, чтобы чуть-чуть помочь мне и Кэрливелу, потому что нам незнакома эта местность, – мне было не так уж и трудно отыскать это место. Мне оставалось только искать колодец.
      – Да, но откуда вы узнали?
      Граф указал на карту и прочел: «ехать по направлению солнца, где его почитатели сделали из каменного кольца каин», – «ехать по направлению солнца» – значит, на восток, – пояснил он. – Поклонялись солнцу в древности язычники, поэтому я пришел к выводу, что место, где спрятано сокровище, древнее и, возможно, заброшенное. Но ключом к разгадке послужило слово «каин», которое не имеет отношения к библейскому Каину, а в переводе с уэльского означает «чистая вода». «Каменное кольцо» следовательно, означает колодец.
      – Очень умно, милорд. Должна признать, что именно слово «каин» озадачило меня. Я потеряла много времени в поисках места, называемого Эдемом, пока, наконец, поняла, что поклонники солнца, бесспорно, были друидами, и я подумала об этом колодце. Надо признать, что они хорошо его запрятали.
      – Да? Ну, давайте посмотрим, осталось ли сокровище нетронутым.
      – Хорошо, – Изабелла кивнула.
      Воррик помог ей спешиться, и они вместе достали ведро из колодца. Вал, на который наматывалась потершаяся веревка, угрожающе скрипнул, но, наконец, у них в руках оказалось сокровище. Это был всего лишь завтрак и пара бутылок вина, но Изабелла, которая к этому времени изрядно проголодалась, только рассмеялась и занялась приготовлением пищи.
      – Черт побери, – выругался граф, глядя на опустевшее ведро так, как будто хотел в сердцах пнуть его ногой. – Вы хотите сказать, что мы все утро только это и искали?
      – Извините, – Изабелла с сочувствием извинилась с того места, где сидела на коленях. – Кажется, это была мысль Эдрика, Тегна и Беовульфа так пошутить, и, бесспорно, навел их на это ваш брат. Тем не менее, они продуманно собрали провизию. Готова поспорить, они понимали, как мы проголодаемся, пока будем искать сокровище. Я, действительно, умираю от голода, поэтому все не так уж плохо.
      – Да, – неожиданно взгляд Воррика стал задумчивым и мрачным, – конечно, вы правы. Все не так уж плохо, – тихо сказал он. – В конце концов, мы здесь совершенно одни, а вы должны мне поцелуй. Я думаю, миледи, что сейчас самое время вернуть мне долг.
      Сердце Изабеллы сжалось и на мгновение она потеряла способность дышать. В следующий момент она сделала резкий вдох и чуть не задохнулась. Граф так долго не требовал расплаты, и девушка решила, что он уже давно забыл о цене своего молчания. Ей следовало бы знать его!
      – Воррик, ради Бога, – прошептала она.
      – Давайте, дорогая, – странно ласковым голосом сказал граф, протягивая ей руку и загадочно улыбаясь. – Я жду то, что вы мне обещали.
      Медленно, боясь думать о том, что он сделает с ней в противном случае, Изабелла положила ему на руку ладонь и поднялась на ноги, удивляясь странному блеску его глаз и трепетному обращению с ней. Воррик сказал это так, как будто они любили друг друга! Но почему? Почему эта внезапная перемена в обращении с ней? Это как-то испугало ее. Хотя Изабелла боялась, а не любила его, она честно призналась себе, что Воррик обладал какой-то загадочной притягательностью, несмотря на то, что она изо всех сил сопротивлялась ей. Что будет, если он обратит к ней всю силу своего обаяния? Изабелла боялась, что ее чувства не вынесут такого нападения. Она чуть отвернулась, как бы желая избежать этого, но почувствовала, как крепко сжала ее рука графа.
      – Я жду, любимая, – прошептал он, все еще глядя на нее со странным светом в глазах. – Слишком много времени прошло с тех пор, как я вкушал сладость ваших губ.
      Все еще не решаясь, с бешено заколотившимся сердцем, девушка еще раз попросила освободить ее от расплаты за его молчание, но он только засмеялся и покачал головой.
      – Давай, давай, Белла, – он ласково произнес уменьшительное имя девушки, как называли ее Гил и Лионел. – Не стесняйся меня. Ты прекрасно знаешь, что я тебя хочу. Это ведь не первый раз, когда я буду держать тебя в своих объятьях – и не последний. У нас впереди еще много таких моментов, и я знаю, что вы так же хотите их, как и я. Только ваша девственность заставляет вас краснеть и отвергать это. Ну, так где обещанный поцелуй?
      Напряженно, слегка дрожа, Изабелла обняла Воррика за шею и поцеловала в губы. Она собиралась лишь слегка поцеловать его и отстранилась, но Воррик страстно привлек ее к себе и запустил руку в волосы, так что она не могла освободиться от него.
      Ошеломленная девушка начала сопротивляться, не понимая, что ее тело еще ближе прижалось к Воррику.
      Но он понял это и воспользовался ситуацией, наклонив ее назад, так что у нее подкосились ноги, и Изабелла вынуждена была прекратить сопротивление, близко прижаться к нему, чтобы не упасть. У нее закружилась голова, кровь ударила в виски, и из груди вырвался приглушенный чувственный тихий крик страсти и подчинения, который она не в силах была сдержать.
      Только тогда граф отпустил ее. И только тогда Изабелла услыхала, как на краю поляны раздался крик едва сдерживаемой ярости. Перепуганная девушка вовремя повернулась и заметила Лионела, чье лицо превратилось в маску гнева и непонимания, он жестоко стегнул лошадь и безумно помчался в глубину леса.
      – Лионел, – всхлипнула поникшая Изабелла, наконец, догадавшись об истинной причине только что разыгранной сцены. – Лионел! – но он уже уехал. Она в отчаянии бросилась за ним, но Воррик остановил ее и властным жестом притянул назад. Сверкая от боли и ярости глазами, Изабелла изумленно смотрела на него, желая убить его от ненависти.
      – Вы знали! – лихорадочно обвинила она его. – Нахал! Вы знали, что Лионел был здесь все это время! Вы специально сделали так, чтобы показать, что мы с вами любовники, и что я… что я хотела вас!
      – Да, – сказал он, усмехнувшись, но в его прищуренных янтарных глазах не было насмешки, – я предупреждал вас, миледи, что вы моя, и я не потерплю ваших встреч с другим.
      – Боже, я презираю вас, презираю, вы слышите? – закричала Изабелла.
      – Вы думаете меня это волнует? – резко спросил граф. – Достаточно того, чтобы вы подчинялись мне. Я не прошу вашей любви.
      – Даже если бы вы это сделали, я бы никогда не отдала ее вам. Никогда! – пообещала девушка.
      Ослепнув и обезумев от ярости, она набросилась на него, как дикое животное, крепко сжав кулаки. Но Воррик только засмеялся, свободно завел ей руки за спину и еще раз припал к ее губам, жестоко целуя их, пока губы девушки не опухли и не заболели от такой безудержной ласки. Изабелла начала таять в его объятиях, и недавний гнев, помимо ее воли, обратился в желание.

      Где-то вдалеке встречались безграничные, обдуваемые всеми ветрами пустоши с еще более безграничным небом. Яркие, багряные, золотые дали земли и бледная, размытая голубизна небесного свода сливались друг с другом, как акварель во время дождя, в единое целое, и горизонт не имел ни начала, ни конца.
      «Наверное, вот так выглядит конец мира, – подумала Изабелла, оглядываясь вокруг, – небеса, встретившиеся с землей, и где-то в море будут падать звезды. Возможно, если я проеду дальше, то увижу, где это начинается. Может быть, даже сейчас где-то вдали за размытым горизонтом мир начинает умирать. Он умирает так же, как умирает моя душа».
      Она медленно глубоко вздохнула, как будто боялась, что от резкого вдоха тупая боль в ее сердце станет невыносимой.
      Лионел уехал, и у нее не было возможности объяснить ему, что же в действительности произошло в тот день у колодца. Воррик позаботился об этом, постоянно наблюдая за ней из-под полуопущенных ресниц, и он ждал, ждал, нервируя ее жестокостью своего желания, которое разгоралось в нем. Девушка задрожала, вспомнив, как он целовал ее в тот день возле колодца, она таяла в объятьях Воррика, сдавшись его требовательным губам. О, Боже, он мог взять ее там, и она охотно отдалась бы ему без всякого смущения, хотя Изабелла презирала графа за то, что настроил против нее Лионела, ранее ее возлюбленного, до глубины души. Только появление Гила помешало графу сделать свое дело. О, Боже, что с ней случилось?
      Изабелла исподтишка взглянула на Воррика, который ехал возле нее. Что же он с ней сделал, если она его так хотела, хотя и ненавидела? Изабелла украдкой изучала его, Как бы пытаясь найти ответ, но так и не смогла. Лорд Хокхарст был красив, но Изабелла знала гораздо более красивых мужчин, таких как Лионел. Тогда что же это было? Изабелла представила горячий взгляд его янтарных глаз, который с жадностью устремлялся на нее, снимая с нее одежду и грубо, страстно обладал ею, и девушка вся дрожала от одной только мысли, как на самом деле Воррик будет заниматься с ней любовью. Да, скорее всего, именно так, как она представляла это, и Изабелла сгорала от желания. Он соблазнял ее своими проницательными глазами, которые, казалось, говорили: «иди ко мне и я заставлю почувствовать тебя то, что ты никогда раньше не чувствовала. Ты моя… моя!»
      Боже мой, какое высокомерие! Что, черт побери, он о себе возомнил? Его титул не выше, и богатство не больше, чем у Лионела. Что же тогда влекло Изабеллу к Воррику, несмотря на ее любовь к наследнику Сайт-Сейвора? Конечно, в нем нравились не только глаза, как бы неотразимы они ни были. Но… неужели… неужели глаза Лионела больше не задевали ее сердце? При этой мысли Изабелла пришла в отчаяние. Неужели она была такой глупой, что поддалась чарам этого страстного взгляда? Нет, это было нечто большее. Лионел был ее обожаемым божеством, солнцем и небом, а Воррик… Воррик был мрачным дьяволом, тенью и всем на свете. Да, все было именно так.
      У каждого человека есть слабые стороны, и Изабелла подумала о том, что когда-нибудь Воррик каким-то образом увидит и ее недостатки, и поймет свои собственные. «Нет, я не стану его «Персефоной » – подумала она, всем своим существом противясь этой мысли. – Я найду способ вернуть Лионела и освобожусь от чар Воррика. Ах, если бы ятолько могла поговорить с Гилом!»
      Но ее брат вернулся в Горберленд, чтобы вместе с Глостером принимать участие в сражении против варваров-шотландцев, которые осмелились напасть на англичан. Поговорить было не с кем, кроме Кэрливела, а Изабелла не могла заставить себя рассказать ему о своих проблемах. Как бы ни был добр этот человек, он все-таки брат Воррика.
      Итак, она молча ехала в Рашден и ничего не говорила о своей душевной боли.
      Граф ехал рядом с ней и напряженно изучал девушку, догадываясь о причине ее страданий и испытывал чувство вины за ту боль, которую ей причинил. Потом Воррик вспомнил Бренгвен и приказал себе оставаться неколебимым и жестоким. Ему не нужна невеста, которая способна предать его. Он не позволит снова сделать из себя дурака. Ему было жаль Изабеллу, потому что теперь он знал, как жестоко обращался с девушкой лорд Оадби, и как много они с братом страдали в детстве. Так же, как страдал сам Воррик, когда был молодым. Но все это не могло остановить безудержное стремление графа сделать Изабеллу своей собственностью и даже делало его более настойчивым. Девушка, как трава в поле, росла сама по себе! Она проводила время в конюшнях Рашдена под опекой слуг Эдрика и Беовульфа, которые из жалости выполняли все ее желания. Вот почему ее поведение с мужчинами было слишком свободным и независимым, и Воррику это не нравилось. В Рашдене это не имело особого значения, так как рыцари ее брата знали свое место и никогда не мечтали о том, чтобы воспользоваться чарами Изабеллы. Но при дворе…
      Граф сжал губы. Девушка заинтересует любого придворного, во дворце. И распутники, типа лорда Томаса Грея, маркиза Дорсета – сына королевы, без колебаний сделают Изабеллу своей, а потом будут хвастаться своими победами и смеяться за спиной Воррика. Граф считал, что только страх потерять девственность до первой брачной ночи был единственной причиной, удержавшей Изабеллу от того, чтобы не поддаться соблазну. После того, как граф женится на ней, девственность не будет уже доказательством ее преданности ему… Вот тогда-то она и предаст его. Девушка будет искать способы отомстить ему за все реальные и вымышленные обиды. Тогда-то она отдастся любому мужчине только для того, чтобы разозлить его, как сделала Бренгвен.
      «Может быть, уже сейчас Изабелла вынашивала план мести, – подумал Воррик, глядя на ее застывшую фигуру, сидящую верхом на Тенгрилоне. – Но у нее ничего не выйдет! – поклялся он. Ябуду строго следить за ней сейчас и после свадьбы. И если она только взглянет на другого мужчину, я убью ее! Хотя Изабелла испытывала любовь к лорду Лионелу, Воррик надеялся, что положил конец этим отношениям, пока они не зашли слишком далеко. Даже если ему и не удалось пока это сделать, Воррик послал своего оруженосца Риза в Сант-Сейвор, чтобы тот выяснил все о наследнике. Если несмотря на то, что случилось, лорд Лионел будет настаивать на продолжении отношений с Изабеллой, то Бог знает, как поведет себя граф с этим помешанным. Высокомерный Воррик выбросил лорда Лионела Валерекса из головы.
      Через некоторое время размышления графа были резко прерваны сдавленным стоном Изабеллы. Этот звук быстро привел его в чувство, но не успел он понять, что случилось, как девушка подстегнула свою лошадь и пустила ее галопом, помчавшись по дороге в направлении к простиравшейся вдалеке пустоши.
      – Изабелла, – рассерженно закричал он, но она не обратила на него внимания.
      Воррик молча выругался, потом развернул лошадь, чтобы догнать рыцарей Эдрика и Беовульфа, которые уже вырвались вперед.
      – Что-то случилось с каким-то животным, милорд, – крикнул сэр Эдрик через плечо. – Это единственное, из-за чего Изабелла так себя повела.
      Вскоре это подтвердилось, как только граф догнал их. Изабелла уже спешилась и сидела, склонившись над бездомной собакой, которая лежала невдалеке от дороги. Воррик удивлялся, каким образом ей удалось заметить собаку, потому что та была чуть больше кошки, от которой остались кожа да кости, – до того она изголодалась. Девушка что-то тихо сказала ей, и так как собака оказалась дружелюбной и понятливой, она поднесла руку к ее носу, чтобы та привыкла к ее запаху. Собака попробовала лизнуть ей пальцы, и только тогда Изабелла начала ее осматривать, когда собака подняла голову.
      – Тегн, пусть мужчины принесут повозку, – приказала Изабелла, взглянув на Воррика, как будто бросая ему вызов своим приказом.
      Но он ничего не сказал. Неотложной необходимости вернуться в Рашден не было, кроме того, граф знал, что Изабелла имела склонность ухаживать за ранеными и больными животными, и, в любом случае, не повиновалась бы ему, если даже он приказал бы ей оставить собаку. По крайней мере, у нее появилась возможность подумать о чем-то другом, кроме лорда Лионела Валерекса.
      Девушка заботливо взяла собаку, которая даже не сопротивлялась, положила на повозку, накрыв старой попоной и что-то мягко нашептывая ей на ухо.
      – Бедная собачка, – сказала она, – потрепав и почесав ее за ухом. – Бедняжка, ты уже состарилась и теперь не годишься для охоты, поэтому тебя и бросили на произвол судьбы. Клянусь, что это так и есть. Эдрик, привяжи, пожалуйста, Цендрилону к повозке, а ты, Беовульф, принеси немного мяса из своей сумки. Я знаю, что ты там припас немного, но это бедное животное больше в нем нуждается, чем ты.
      – Да, миледи.
      – Миледи вы, надеюсь, не собираетесь проехать остаток пути в этой повозке? – подчеркнул Воррик. – В ней неудобно, и, к тому же, она грязная.
      – Что значит грязь и дискомфорт по сравнению с тем, как страдает эта бедная собака? Неужели вы не видите, что она умирает с голоду? К тому же, она напугана, и ее надо успокоить. Я уверена, что вам этого не понять, милорд. Вы слишком самоуверенны, – сказала ему Изабелла. То, что она имела в виду, можно было понять двояко.
      Граф поднял бровь и усмехнулся.
      – Кажется, в тот день у колодца вас не слишком сильно смутила моя самоуверенность, миледи, – мягко напомнил он ей, и она зарделась от стыда и ярости, так как тут же вспомнила, с какой радостью отвечала на его ласки и поцелуи.
      – Ах, не смейте напоминать мне этот день, – бросила она ему в лицо. – Вы не джентльмен, милорд.
      – Ах, я могу быть нежным, Белла, очень нежным, если вы прекратите воспринимать меня в штыки.
      – Я никогда не уступлю вам, Воррик. Вы ненормальный, если верите, что я вам отдамся. Прекратите называть меня Беллой! Я не давала вам права так меня называть.
      – Хорошо. Но я не нуждаюсь в вашем разрешении. Я решил, что мы поженимся сразу, как только вернемся в Рашден.
      Воррик не собирался этого говорить, но его вынудили. И он даже не знал, как это сорвалось у него с языка. Граф не хотел жениться. Это получилось только из-за того, что Изабелла всегда пыталась взять над ним верх. И сама эта мысль уязвила его гордость и тщеславие.
      – Нет! – резко воскликнула девушка, неожиданно испугавшись, и сердце бешено забилось у нее в груди. – Нет, – повторила она, заставляя себя оставаться спокойной. – Это ложь. Вы специально лжете, чтобы досадить мне. Вы сказали, что до нашей свадьбы, по крайней мере…
      Граф чуть было не поддался искушению согласиться, что он, действительно, только хотел позлить ее. Но, подумав, решил, что если король отдал приказ, рано или поздно ему придется жениться на Изабелле. Вряд ли Эдуард согласится разорвать помолвку, если он уже подписал контракт. А то, что кто-нибудь из них – Воррик или Изабелла – умрет до свадьбы, казалось маловероятным фактом. Кроме того, как сказал Кэрливел, Воррик, действительно, сгорал от желания. Он решил, что женится на ней – и дело с концом. Сейчас ей было четырнадцать, и девушка была уже достаточно взрослой, чтобы выходить замуж, и, возможно, когда она станет его женой и попадет в его полное распоряжение, то будет бояться изменить ему.
      – Я передумал, миледи. Меня уже начинает утомлять ваш опекун. Он выслушивает ваши оскорбления. А в качестве мужа я смогу придержать ваш язык другим способом, который окажется для нас обоих более приятным, по-моему.
      – Черт возьми, вы мечтаете, что я позволю вам прикоснуться к себе? Вы – сукин сын!
      – Да, – Воррик посмотрел на нее откровенным насмешливым взглядом, как будто наказывая за то, что она оклеветала его рождение. – Неужели вы еще сомневаетесь, что так будет? – он негромко рассмеялся, когда девушка ему не ответила. – Успокаивайте свою собачку, миледи, – сказал он, прежде чем повернуться и уйти, – она дрожит так же, как вы.
      Первое, что сделала Изабелла, когда они вернулись в Рашден – поместила собаку в одной из лучших конюшен, в той части, где был ее зверинец. Она взбила солому и сверху кинула старую попону. Потом заботливо положила на нее собаку, таким образом устроив ей постель. После этого она принесла еды и воды и поставила недалеко от собачки. Так же, как и в повозке, девушка потрепала ее и сказала что-то утешительное, потому что собака подняла голову и обнюхала ее. Вдруг она поднялась и набросилась на еду, которую принесла Изабелла. Пока собачка ела, девушка тщательно изучала ее тело, обнаружив бесчисленное количество мелких ссадин и одну глубокую рану. Было похоже на то, что ее жестоко избили. Сказав бедняжке еще несколько ласковых слов, от которых собака сразу же замахала хвостом и улеглась на свою постель, Изабелла собрала перевязочный материал и мази, положила их в ведро и вышла из конюшни. Девушка накрепко заперла дверь, чтобы собака не смогла убежать. За эти долгие годы она привыкла изолировать каждое вновь поступившее животное от других в ее зверинце, пока новичок не привыкнет к остальным. Кроме того, девушке необходимо было убедиться, что это существо не нападет на своих собратьев.
      Позаботившись о собаке, Изабелла медленно пошла к замку, впервые размышляя о словах Воррика, произнесенных им во время путешествия. Действительно ли он собирался жениться на ней сейчас, не откладывая дальше? Или Воррик просто решил позлить ее? Ей необходимо, как можно быстрее, найти ответ на этот вопрос, и если граф собирался немедленно жениться, то у Лионела не будет времени поговорить с герцогом Глостером насчет расторжения их помолвки. Тем более, что этот вопрос мог решить только брат Ричарда, король Эдуард.
      Девушка в отчаянии вздохнула. Со дня смерти родителей в ее жизни, кажется, все шло наперекосяк.
      – Почему ты такая печальная, Изабелла? – к ней присоединился Кэрливел. Он смотрел на нее добрым задумчивым взглядом. – Что-нибудь не так с собакой?
      – Нет. Мне кажется, что ничто ей так не поможет, как хорошая еда. У нее много шрамов и порезов, и одна глубокая рана, но это со временем заживет.
      – Тогда что же, миледи? Отчего ваше лицо так опечалено?
      – Ничего, Кэрливел, действительно.
      – Полно, Изабелла. Неужели я не друг вам?
      – Да, но вы еще и брат Воррика.
      «Как глупо!» – про себя ругнулся Кэрливел и, обращаясь к ней, спросил:
      – И что же брат сделал?
      – Ничего. Просто он заявил, что мы немедленно поженимся, – в голосе Изабеллы послышались горькие нотки. – Сначала он говорил мне, что до нашей свадьбы, по крайней мере, год или два, а сейчас, кажется, он изменил свое решение.
      – Может быть, это и к лучшему, миледи? Если суждено случиться чему-то неприятному, лучше пережить это, чем жить в ожидании, тем самым только продлевая боль.
      – Да, но я надеялась… надеялась, что за это время, может быть, что-то изменится, и что наша свадьба не состоится. А теперь это кажется невозможным.
      – В любом случае такое вряд ли бы случилось, Изабелла, – заметил Кэрливел и замолчал. – Я знаю, что вы не любите Воррика, но все могло бы быть еще и хуже. По крайней мере, он симпатичен, богат, к тому же, фаворит короля. И мой брат будет к вам хорошо относиться: не будет вас бить и оскорблять, как делают некоторые мужчины.
      – Но он не будет также и любить меня, – вспылила девушка.
      – Откуда вы это знаете, миледи? Как часто говорит Воррик: просто глупо быть уверенным в некоторых вещах. Ах, да, да. Сердце моего брата бывает холодным – это правда, но только потому, что предательство Бренгвен глубоко его ранило. Ваше сердце добрее и вы исцеляете тех, кому больно. В этих нежных руках есть какое-то колдовство, – Кэрливел взял ее руки в свои собственные и некоторое время напряженно рассматривал их. Потом он заглянул ей в глаза. – Может быть, вот этими руками вы сумеете исцелить боль в сердце Воррика? Если вам это удастся, то будьте уверены, что он будет любить вас больше, чем когда-либо мужчина любил женщину.
      Изабелла прикусила губу и отвернулась так, что Кэрливел не видел выражение ее лица.
      – Но как… как я могу… я люблю другого.
      – Лионела Валерекса? – поинтересовался он.
      – Да. Ах, да, – негромко всхлипнула девушка, пытаясь освободить руки, но Кэрливел настойчиво сжал их.
      – Изабелла, посмотрите на меня! – приказал он. – Посмотрите! Несмотря на все достоинства, лорд Лионел не тот человек, который вам нужен, и, по-моему, вы сами чувствуете это своим сердцем. – Вы, Изабелла, способны на глубокую, долгую страсть, если полюбите. По-настоящему полюбив, вы отдаете всю себя, свое сердце и душу. Скажите мне, неужели вы, действительно, отдали себя до мельчайшей частички Лионелу Валерексу?
      – Нет. Это неправда, – сказала Изабелла, но в ее глазах появилась тень сомнения и смущения.
      – Правда? – полюбопытствовал Кэрливел, потом слегка пожал плечами, когда она отказалась отвечать. – Может быть, и нет. Но вы должны спросить у себя, миледи, у своего сердца. Именно в нем вы найдете ответ.
      Погруженная в раздумья, Изабелла пришла в конюшню, открыла дверь, машинально подняла ведро с перевязочными материалами и мазями и начала свой утренний обход.
      Воррик не солгал ей. Приготовления к свадьбе уже начались. И сейчас все слуги в Рашдене бегали и суетились. И все они думали: «Изабелла безмерно счастлива, что выходит замуж за такого богатого и красивого мужчину, который является фаворитом короля. Подумать только, как ей повезло!»
      «Счастлива? – с горечью подумала девушка, и ее рот скривился в презрительной усмешке. – Счастлива выйти замуж за мужчину, который меня не любит? Счастлива быть оторванной от человека, которого я люблю?»
      При этом она вспомнила о словах Кэрливела, которые он сказал ей вчера, и они ее озадачили. Мог ли он оказаться правым? Мог ли Воррик со временем полюбить ее, если она залечит раны в его сердце? Изабелла не сомневалась лишь в том, что он желал ее. Но могло ли его влечение перерасти в более глубокое чувство? И хотела ли этого Изабелла? Она подумала о Лионеле и не могла понять, почему, несмотря на его пылкие признания в любви, ей трудно было отделаться от какого-то навязчивого страха и сомнения. А что если Кэрливел прав? Неужели ее сердце, действительно, могло что-то подсказать?
      Девушка вздохнула и покачала головой. Ответ было найти нелегко.
      Большинство обитателей ее зверинца прекрасно себя чувствовали. И она накануне заглянула в конюшню, где заперла собаку, которую назвала Фегеном.
      – Ну, Феген, мой мальчик, – поприветствовала она собаку, которая, увидев ее, подняла голову, – как ты сегодня себя чувствуешь?
      К удивлению Изабеллы, животное подняло уши и зарычало.
      – Успокойся, что случилось, Феген? Ты прячешь что-то и не хочешь, чтобы я это увидела? Может быть, какую-то старую косточку от супа? Ты зарыл ее под своей постелью? – допытывалась она. – Ну, я обещаю, что не стану ее трогать. Успокойся же. Давай-ка, мы тебя посмотрим.
      С ведром в руках она подошла к собаке, несколько раз потрепала ее, потом наклонилась, чтобы обследовать рану на теле, которая упорно не хотела заживать, несмотря на все ее старания. Девушка осторожно прикоснулась к ране, пытаясь понять, не распространилась ли дальше инфекция. Феген еще раз зарычал, потом залаял и набросился на нее. Изабелла слегка с упреком щелкнула его по носу в надежде успокоить. Сегодня с ним что-то случилось. Он очень беспокоился.
      – Знаю, что больно, – сказала она, – но я лишь пытаюсь помочь тебе.
      Ее голос не успокоил Фегена. Вдруг он повернулся и укусил девушку за ногу.
      Хотя Изабелла сморщилась от боли, когда в нее вонзились острые зубы, но не испугалась, потому что на нее и раньше нападали животные, за которыми она ухаживала в зверинце. Девушка решила, что рана на теле Фегена причиняет ему очень большие страдания, и он только защитился, чтобы ее дальнейшие прикосновения не принесли ему боль.
      – Хорошо, – она дружески потрепала Фегена за ухо. – На сегодня мы оставим рану, а завтра посмотрим, как у нас будут идти дела.
      Выйдя из конюшни, девушка посмотрела на укус на ноге. Рана показалась ей несерьезной, поэтому Изабелла промыла ее водой с мылом и больше о ней не думала.
      На следующий день Феген отказался впустить хозяйку в конюшню. Он рычал и лаял, угрожающе бросался на дверь, когда она попыталась открыть ее. Слегка озадаченная его поведением, Изабелла снова набросила запор и закрыла дверь. Ее лицо озабоченно нахмурилось. Собака же продолжала метаться по конюшне, дико взвизгивая, рыча и бросаясь на дверь конюшни. Она задумчиво смотрела на все это. Похоже, что Феген пришел в бешенство.
      – Миледи!
      Она тут же повернулась на знакомый насмешливый голос, сделавший ей замечание через открытую дверь конюшни. Позади стояла высокая фигура Воррика, загораживающая свет осеннего солнца, который с каждым днем становился все бледнее, свидетельствуя о приближении зимы. Она заметила, что он собирался на охоту, потому что на нем был надет охотничий костюм и перчатки. Он рассеяно похлопывал кнутом по черному кожаному сапогу.
      – Что-нибудь случилось? – спросил он. – Я услышал здесь шум… – Ах, это собака. Можно мне войти?
      – Да, – девушка кивнула. – Л не знаю, что с ним такое. Кажется… кажется, он сошел с ума.
      – С ума? – глаза графа широко распахнулись. – Уходите немедленно из конюшни, Изабелла! – приказал Воррик, быстро подходя к ней и, видя, что она не пошевельнулась, резко дернул ее за руку. У него возникло дурное предчувствие, когда он посмотрел на собаку снова. – И как давно она себя так ведет?
      – Ну… с сегодняшнего утра. А что такое? Ну, вчера он тоже… немножко беспокоился, укусил меня, но…
      – Что?!
      – Он… он… он укусил меня за ногу, но я уверена, только потому, что я причинила ему боль, дотронувшись до раны, – поспешно объяснила Изабелла, думая, что иначе Воррик заставит ее избавиться от животного. – Он сделал это не по своей вине. Думаю, что Феген не хотел меня укусить… – Ее голос оборвался, когда она увидела угрожающее выражение лица графа.
      – Дай мне осмотреть укус, – сказал он. – О, Боже мой, Изабелла, я не собираюсь насиловать тебя! Но, ради Бога, подними свою юбку и дай осмотреть твою ногу. – Воррик наклонился и осмотрел небольшие раны, не прикасаясь к ней. Через некоторое время граф встал, и его лицо озабоченно нахмурилось. – Да-а, – он задумчиво еще раз взглянул на Фегена.
      – Не позволяй собаке выходить из конюшни, – сказал ей Воррик. – Феген был в контакте с другими животными?
      – Нет, не думаю. Разве что с котами. Это единственные животные, которые могут свободно перемещаться по всей конюшне, ловя крыс, птиц. Я не думаю, что кто-нибудь из них заходил сюда. Животные еще не привыкли к Фегену. А так как пес, скорее всего, был когда-то охотничьей собакой, то, естественно, он убил бы любого кота или птицу в конюшне. Вот по этой причине я и заперла его. Всех своих новичков я вначале изолирую от остальных, пока не буду уверена в том, что они не станут набрасываться на своих собратьев… Что такое, Воррик? Что случилось?
      – Пока не знаю, – сказал он. – За всю жизнь я видел всего одно животное, которое так странно себя вело. Оно неожиданно взбесилось. А вам не приходилось наблюдать такое раньше, миледи? О, конечно, вы, должно быть, видели такое. Ведь вы стольким животным помогли. Подумайте, Изабелла? – его голос был настойчив.
      – Да… да, пожалуй, одну такую собаку я видела. Она временами очень странно себя вела, выходила из себя так, как сейчас Феген. Я встретила пса в пустоши. Он очень пострадал в схватке с другими животными. Когда я к нему подошла, он повел себя очень дружелюбно. Но как только я приблизилась, пес неожиданно взвизгнул и начал дико бегать вокруг, потом набросился на меня, но рядом был сэр Эдрик, который убил его, не дав укусить. Иначе говоря, он просто атаковал меня, но я все равно оплакивала его смерть.
      – А я видел барсука, – говорил Воррик. – Мне показалось странным, что он не испугался нашего появления, а пошел прямо на нас. Кэрливел решил вначале, что его кто-то поймал до нас и приручил. А Эмрис хотел погладить его, потому что был очарован его шерстью и лапами, но Медог, которому чутье подсказало опасность, схватил братца за руку и не позволил прикоснуться к барсуку. Через несколько минут барсук просто сошел с ума. Нам пришлось даже залезть на дерево, чтобы спастись от него. Через несколько минут у нас на глазах он умер. Я бы хотел ошибиться, Изабелла. Но нужно внимательно понаблюдать за собакой.
      Он посмотрел на Фегена, который по-прежнему бешено носился взад-вперед. Изабелла посмотрела на свою ногу. Этот взгляд не ускользнул от графа.
      – Если животное умрет, – начал он, но вдруг замолчал.
      – Вы имеете в виду, что я тоже… могу умереть? – прошептала Изабелла. – Ах, нет… нет! – Ее глаза расширились от ужаса.
      – Я вызову врача.
      – Зачем, какое вам дело? – сказала девушка. – Если я умру, то вы с радостью от меня освободитесь.
      Потом она повернулась и побежала, так что он не увидел ее внезапных слез, бегущих по бледным щекам.
      – Изабелла! – закричал Воррик, выбираясь из конюшни. – Изабелла, подожди!
      Но она убежала.
      На следующий день, когда Изабелла пришла в конюшню, она увидела, что изо рта Фегена пошла пена. Дергаясь в конвульсиях, он пытался сглотнуть ее, но не мог. Через день пес подозрительно затих.
      Вначале Изабелла воспряла духом, увидев, что он немного успокоился, но они ужасно перепугались, когда поняли, что животное просто парализовано.
      Через несколько часов Феген умер.

      В замке стало угрожающе тихо и печально. Счастливые приготовления к предстоящей свадьбе отложили. Доктор пришел и уехал, и теперь никто не смел беспокоить Воррика, который один сидел в зале, закрыв глаза и опустив голову на руки.
      – Ничего не поделаешь, милорд, я такие случаи встречал раньше, и Изабелла скоро сойдет с ума, как собака, а потом умрет. Мне жаль, но ничего не поделаешь.
      Слова доктора стучали в его мозгу, словно молот, и душу терзало ужасное чувство вины. Он не хотел жениться на Изабелле, а теперь ему и не придется этого делать. О, Боже! Носить это на совести всю оставшуюся жизнь! Он никогда не думал, что доживет до того дня, когда будет жалеть о том, что ему не придется жениться.
      «Ничего не поделаешь?..»
      – Нет, но что-то же должно помочь! – яростно выругался он, стукнув кулаком по высокому столу, от чего пустая тарелка Изабеллы, стоявшая рядом с ним, подпрыгнула и звякнула, снова напомнив ему о том, что девушка не ужинала вместе с ним.
      Со дня смерти Фегена Изабелла ее выходила из комнаты. И глаза слуг внимательно наблюдали за ней, ожидая признаков сумасшествия, что еще больше расстраивало ее. Воррик глубоко вздохнул, и сердце сжалось у него в груди, когда он вспомнил, что сказала ему Изабелла в последний раз:
      «Я не хочу, чтобы со мной стало то, что и с Фегеном, милорд. Пожалуйста, Воррик… Если а, действительно, сойду с ума, то как можно быстрее убей меня, – попросила она его. – Потребуется только взмах вашего меча. А вы, милорд, единственный мужчина здесь, которому я могу это доверить. Другие… другие будут надеяться, что я не умру, и пожалеют меня…» – Ее голос сорвался от жалости к себе.
      – Черт побери! – Воррик стукнул по столу. Он вспомнил, как храбро держалась Изабелла несмотря на внутренний страх. – Должно же быть что-то, что можно еще сделать!
      – Почему тебя это так волнует, брат? – перед ним неожиданно возник Кэрливел. В чудесных голубых глазах, которые Кэрливел унаследовал от своей матери, не было и признака обычного веселья. На этот раз глаза его были строгими и обвиняющими. Воррик молчал, и Кэрливел специально повторил вопрос.
      – Я снова спрашиваю: почему это тебя волнует, брат? – Слоао «брат» звучало, как насмешка. – Если она умрет, ты избавишься от нее, как и хотел. Не так ли? В конце концов, она ведь годится только для одной цели. Существует множество других женщин, которые смогут заменить ее в этом.
      Воррик посмотрел на своего брата убийственным взглядом.
      – За эти слова я должен был тебя убить, – сказал Воррик.
      – Почему бы тебе не попробовать? Только потому, что я сотру тебя в порошок?
      – Черт побери! Я, действительно, тебя убью! – заревел граф, неожиданно вскакивая на ноги и выхватывая меч.
      Кэрливел засмеялся, но неприятным смехом, и вытащил свой меч из ножен.
      – Как я уже тебе когда-то говорил, ты можешь считаться братом, – тихо подстрекал его он.
      Некоторое время мужчины смотрели друг на друга, позабыв, что между ними существует кровная связь. Они обменялись взглядами, и потом в течение некоторого времени не было ничего слышно, кроме бряцанья стали, разносившегося эхом по всей комнате. Они легко обращались с оружием, но положение осложнялось тем, что ни на одном из них не было доспехов. Снова и снова мужчины скрещивали оружие и отлетали в разные стороны, пока оба не стали задыхаться от усталости, постоянно вытирая пот со лба. Это была не детская игра, а жестокая смертельная схватка. В любом случае оба брата были бы потерпевшими. Где-то в глубине души они понимали это, но сейчас их это не волновало. Каждый с мрачной решительностью хотел убить другого.
      – Прекратите!
      Крик пронесся по всему залу. Мужчины остановились и повернулись туда, где стояла Изабелла, ошеломленная и окруженная многочисленными слугами. (Подошла она сама или нет, но девушка еще была хозяйкой, и слуги позвали ее, чтобы положить конец этой схватке.)
      – Прекратите, говорю вам! Я еще хозяйка Рашдена и приказываю вам сейчас же сложить оружие! Здесь, в имении моего брата, не прольется ничья кровь.
      Некоторое время мужчины с ненавистью смотрели друг на друга, потом, при виде прекрасного бледного лица Изабеллы, их гнев постепенно утих. Они вложили свои мечи в ножны. В большом зале стало тихо.
      – Лорд Хокхарст! – сэр Беовульф ворвался в комнату. – Ах, миледи, я не ожидал вас увидеть, – голос резко оборвался, когда он понял причину тишины. Он быстро взглянул на графа, потом на Кэрливела и, наконец, на Изабеллу, затем глубоко вздохнул.
      – Что… что-нибудь случилось, миледи?
      – Нет, Беовульф, – тихо сказала она. – Что ты хотел?
      – Миледи, я нашел в деревне старую женщину, ее зовут Мод. Ах, миледи! Она клянется, что может вылечить вас!
      На мгновение сердце девушки замерло, а потом вдруг затрепетало так, как будто у нее появились крылья. Она недоверчиво посмотрела на Беовульфа.
      – Это… это правда, Беовульф? Ты… ты не шутишь?
      – Нет, миледи.
      – Тащите сейчас же сюда эту старую корову! – приказал Воррик, заставив Изабеллу и Кэрливела удивленно уставиться на него.
      – Слушаюсь, милорд. Только… только…
      – Ну, что за проблемы? – нетерпеливо спросил граф рыцаря.
      – Извините, милорд, но жители деревни… жители деревни… – Беовульф запинался, – но они клянутся, что Мод – ведьма, милорд.
      – Ведьма или нет, но если есть шанс спасти Изабеллу, мы должны им воспользоваться. Немедленно приведи женщину. Изабелла, поднимись наверх и жди нас в своей комнате.
      Граф был немногословен, но впервые за все время, как он сюда приехал, Изабелла заметила в глубине его янтарных глаз заботу о ней.
      Вечер был темным. Порывистый ветер, которого уже коснулись холодные пальцы зимы, мрачно завывал в мрачных коридорах замка Рашден. То тут, то там от порывов ветерка дрожали факелы, горевшие вдоль по коридору, и они отбрасывали на стены странные танцующие тени.
      Воррик смотрел на тащившуюся за ним старую ведьму и, несмотря на то, что считал себя храбрым человеком, он слегка вздрогнул от страха. «Дрожащее пламя факелов и темные углы коридоров удивительно подходили для этой старухи», – подумал он.
      Ее маленькое, ссохшееся и удивительно костлявое тело делало ее похожей на столетнюю старуху. И каждый день ее нелегкой жизни отпечатался на морщинистой коже. Граф никогда в жизни не видел такого испещренного морщинками лица. Кожа свисала складками от впалых глаз и щек; ее глаза были черными, как обсидианы.
      Они очень ярко блестели. Горбатый нос старухи свисал над тонкими потрескавшимися губами. А ее полуоткрытый, истекающий слюной рот, обнажал редкие зубы. Те, которые остались, были черными и гнилыми. Изо рта исходил ужасный запах. Над верхней губой и на подбородке росли темные жесткие волосы. С головы свисали тонкие пряди седых волос. Изрядно поношенное платье женщины было не первой свежести.
      «Как можно позволить этому чудовищному созданию осматривать Изабеллу? – в десятый раз спрашивал себя Воррик. – С другой стороны, как могу я этого не позволить?»
      – Изабелла, – он негромко постучался в дверь ее комнаты, – Изабелла, пришла женщина по имени Мод.
      Алиса открыла дверь и предложила им войти, страшно напуганная внешностью Мод. Как и граф, преданная нянюшка не могла не воспользоваться случаем, чтобы спасти Изабеллу. Она, как никто в Рашдене, понимала, как жестоко страдала девочка в своем детстве. Изабелла доверяла Алисе все свои радости и огорчения, рассказывала о лорде Лионеле Валерексе и о том, как сильно боялась предстоящей свадьбы с Ворриком. Только няня знала, как сильно боялась Изабелла смерти, потому что именно нянюшку разбудил плач девушки в ту ночь, когда умер Феген.
      Изабелла прижимала подушку к груди, плакала и причитала:
      – Я не хочу умирать, не хочу умирать! – Она повторяла так снова и снова, пока Алиса гладила каскад ее серебристых волос, беспорядочно рассыпавшихся по плечам девушки.
      – Ну, ну, милая, – успокаивала ее Алиса в темноте, – вы и не умрете, хотите вы этого или нет, но вам придется присутствовать на собственной свадьбе.
      Сейчас девушка с тревогой взглянула на древнюю, сгорбленную старуху, вошедшую в комнату. Это и была та женщина, которая должна была ее исцелить? Старая ведьма, к тому же, была грязной. Но она была единственным спасением для Изабеллы, единственным шансом выжить. Девушка решительно расправила плечи.
      «Я не хочу умирать, – сказала она себе, – я не собираюсь умирать. Боже, помоги мне справиться с этим, и я выйду замуж за Воррика и никогда не взгляну ни на одного мужчину, пока буду жива!»
      – Спасибо за то, что вы пришли, Мод, – сказала она, и, подавив в себе брезгливость, протянула руку.
      – Покажите мне то место, куда вас укусила бешеная собака, – довольно бесцеремонно сказала женщина.
      Изабелла медленно подняла юбки и вытянула ногу.
      – Да, – Мод кивнула, – хорошо, что эта рана ниже вашего сердца. Хорошо. А то бы эта зараза попала к вам в кровь. Когда это случилось?
      – Три дня назад.
      – Тогда я пришла вовремя, чтобы спасти вас.
      – А вы… вы, действительно, сможете меня вылечить? Врач сказал, что ничего нельзя сделать.
      – Старый дурак, – презрительно фыркнула Мод. – Откуда ему знать древние способы исцеления, секреты, которые передавались от одного поколения к другому? Из-за таких вот образованных идиотов, которые ругают старое и пытаются схватиться за все новое, старинные знания скоро будут забыты, потеряны навсегда. Верьте в Бога, миледи: несмотря на то, что он послал нам много болезней в качестве испытаний, он также дал нам и способы их излечения. На этой земле растет много трав, миледи, и каждая имеет свое название. Только такие дураки, как ваш доктор, которые не понимают подобной мудрости… Ложитесь, миледи, и я начну приготовления. А вы, – она повернулась к Алисе, – поставьте чайник с водой, чтобы она закипела.
      Мод молча открыла сумку из мешковины, которую держала в одной руке, и вытащила недавно сорванную листву, которая только что начала увядать, пригоршню корней и маленьких семян, а также ступку и пестик. Она истолкла корни и бросила их в горшок с водой, который няня поставила греться на огонь. Потом, что-то бормоча себе под нос, колдунья бросила в ступку несколько листьев и семян, стала их тщательно перетирать пестиком. К измельченным растениям она добавила немного темного варева, которое теперь кипело в котелке. Когда мазь была готова, женщина надела пару толстых рабочих перчаток, которые крестьяне используют при работе на полях, и приблизилась к большой кровати с балдахином, на которой лежала Изабелла.
      – Зачем… зачем вам нужны перчатки? – спросила девушка.
      – Чтобы не заразиться, миледи, – ответила старая карга. – Перчатки не дышат, в отличие от тела, и через них болезнь не пройдет.
      Потом, забормотав что-то странным голосом нараспев, ведьма намазала приготовленную смесь на ногу Изабеллы. После этого Мод накрыла укус каким-то листком и замотала вокруг ноги девушки.
      – Теперь вам надо выпить немного варева, миледи, – приказала колдунья.
      Изабелла неторопливо взяла предложенное ей лекарство. Темная жидкость была достаточно горькой, но ей все-таки удалось проглотить ее. Изабеллу тотчас же затошнило, и она поняла, что ее сейчас же вырвет прямо в горшок, который ей подала ведьма. Но с большим усилием она сдержалась. Мод одобрительно кивнула, потом аккуратно сложила свои принадлежности в сумку и перекинула ее через плечо.
      – Завтра я снова приду. И с каждым днем, начиная с сегодняшнего, болезнь будет отступать, – сказала она Изабелле.
      – А сколько… сколько мне дней понадобится, чтобы полностью поправиться? – спросила Изабелла, потому что по какой-то необъяснимой причине она боялась. Женщина была настоящей колдуньей!
      – Через много дней, миледи. Это зависит от того, когда появятся первые приступы сумасшествия. Может быть, вы поправитесь к полнолунию.
      Изабелла хватала воздух ртом и пыталась закричать, почувствовав сильнейшее удушье, но из ее горла не вырвалось ни звука. Она задыхалась, задыхалась. Ей трудно было глотать. Над ней кружилась какая-то хищная черная птица с острыми страшными когтями и вливала темную жидкость в ее горло. Изабелла яростно сопротивлялась, но все попытки были тщетны, потому что ее руки и ноги были привязаны.
      Девушка не могла дышать, ей было слишком жарко, она вся горела. Птица душила ее, сжимала, пыталась утопить, делала все, что хотела, пытаясь убить свою несчастную жертву. Изабелла кричала, кричала, но никто не услышал от нее ни звука. Темная жидкость тонкой струйкой вливалась и вливалась ей в горло, но больная не могла ее проглотить. Она давилась. Перья крыльев страшной птицы царапали ей горло, заставляя проглотить эту отвратительную жидкость.
      И, о Боже, какая боль! Невыносимая, страшная боль! Она буквально разрывала ей тело. Крылья хлопали ей по спине. Эта невыносимая боль стучала у нее в голове и отзывалась во всех частях ее тела. Девушка билась в агонии, ей ужасно крутило все мышцы, но она ничего не могла поделать. «О, Боже, кто-нибудь, помогите! Остановите эту боль!»
      – Ах, миледи, бедная, бедная моя, – плакала и заламывала руки Алиса, стоящая радом с кроватью Изабеллы, видя, как она мечется, неестественно выгибая тело и пытаясь порвать веревки, привязывающие ее к кровати, в тщетной попытке освободиться.
      Воррик медленно снял свои черные охотничьи перчатки и вымыл руки, так тщательно натирая их, будто они были заразными. Сумасшествие девушки было для него невыносимо, оно убивало его, но все-таки он не мог заставить себя убить ее, тем самым выполнив просьбу Изабеллы. Даже у него, кому Изабелла велела прервать ее жизнь в случае, если сойдет с ума, не хватало мужества что-либо предпринять. Воррик боком повернулся к старой ведьме Мод, которая стояла поблизости и наблюдала.
      – Ей хуже, – мрачно сказала он. Старуха кивнула.
      – Эта болезнь сильная, милорд, но мы ее победим.
      – Почему вы так уверены? – сердито спросил граф с осунувшимся и изможденным от беспокойства лицом.
      Изабелла чувствует себя так уже пятый день, с тех пор, как появились первые признаки сумасшествия.
      – Да, но у нее изо рта не идет пена, ее не парализовало и она все еще живет. Ей очень повезло: мы вовремя начали бороться с этой болезнью, милорд. Леди Изабелла поправится.
      – Если ты мне лжешь, и она умрет, старая ведьма, то я тебя убью – взревел Воррик.
      Но Мод не испугалась. Ее темные глаза захлопнулись, и она злобно хихикнула, забирая свою сумку.
      – Я приду завтра, – сказала старуха.
      – Воррик, тебе надо отдохнуть, – негромко сказал Кэрливел, – иначе ты совсем свалишься с ног. Ты сделал все, что смог, и даже больше. Я посижу с Изабеллой немного.
      – Нет, – отрицательно покачал головой граф и устало потер глаза.
      – Ну, как хочешь, – Кэрливел не стал больше настаивать, сознавая, что спорить с братом бесполезно. – Пойдем, Алиса, – мягко обратился он к няне. – Тебе не надо здесь оставаться. Воррик позовет нас, если понадобится, когда произойдут какие-либо изменения. До завтра!
      Очутившись один, граф подошел и стал возле Изабеллы. Он стоял и смотрел на нее, презирая себя за то, что произошло в жизни его невесты. Воррик винил себя в ее теперешнем состоянии. Каким-то образом он навлек эту болезнь на девушку, потому что никогда не хотел на ней жениться. Если бы только он заботился о ней, запрещал прикасаться к этой чертовой собаке в тот день… Боже, Боже! Кэрливел был прав. Изабелла была доброй и хорошей; она всех жалела и не думала о себе, а он относился кней с презрением: требовал от нее поцелуев, которые девушка отказывалась ему давать, насмехался над ней, угрожал, вместо того чтобы завоевать ее любовь. Вот за это Бог его и наказал. Чувство вины поедало графа живым. Если девушка умрет, то он никогда себе этого не простит.
      «Будь проклята Бренгвен! – молча ругал он сам себя. – Из-за того, что ты оказалась простой глиной, я потерял бриллиант! Боже мой! Какой я дурак. Я был жесток и беспощаден, хотел обидеть Изабеллу, чтобы та не смогла обидеть меня. Обидеть ту, которая так свободно отдавала всю себя тем, кто находился в беде. Кэрливел, действительно, знал, что у нее добрая душа, и не раз говорил мне об этом, но я ничего не хотел слушать. Так же, как он пытался предупредить меня о том, что в тебе сидит бес, Бренгвен! Ну почему я не слушал его? Был слишком горд, слишком упрям. О, Боже праведный! Пусть она живет! Оставь Изабеллу в живых, и я сделаю ее счастливой. Обещаю!»
      С этой клятвой Воррик повернулся, чтобы дать девушке новую порцию горького отвара и сменить компресс на ноге. После первого припадка симптомы сумасшествия Изабеллы ухудшились, и Мод была не слишком сильна, чтобы заставить девушку выпить всю настойку и сдержать ее дикие ужимки. Только у графа было достаточно сил, чтобы справиться с этим. Даже Кэрливел не мог сдержать Изабеллу. Поэтому Воррик приказал Мод, чтобы та проинструктировала его, что нужно делать. Никто не мог понять, почему ему удавалось справиться с девушкой, в то время как брату это не удавалось, хотя Кэрливел был сложен так же, как и Воррик, и был таким же сильным. Воррик никому не объяснял, что ужасное чувство вины придавало ему силу. Натянув черные кожаные перчатки, он приблизился к Изабелле.
      Девушка открыла рот и безмолвно кричала, когда горькая жидкость стала литься ей в рот. Но Воррик все равно заставил ее выпить все до конца. Он заставлял ее глотать, глотать, глотать, не думая о том, что она задыхается.
      Где-то в отдаленном уголке сознания ей казалось, что она слышит вскрикивающий голос: «Изабелла, ах, Боже мой, Изабелла!» Но образ ускользал от нее. Это злобная птица играла с ней… Она не любила ее, и никогда бы не прошептала имя девушки таким нежным, полным любви и боли голосом. Когда-то существовало божество, которое произносило ее имя подобным образом, но его нет здесь. «Ах, Лионел, вернись! Вернись назад, мой золотой бог!»
      Но воспаленный мозг Изабеллы не знал, что сейчас в отдаленном уголке Англии, в замке Террес, лорд Лионел Валерекс давал клятву, которая свяжет лорда до самой смерти с его невестой – леди Джильен Бьюмарис.

       Грасмер. Англия. 1480 год.
 
      Изабелла Эшли молча присела на каменное перекрытие площадки на крыше дома. Она долго обводила взором широкие, далеко простиравшиеся пустоши. Казалось, что земля простиралась безгранично, как далекое море. А высокая трава на ней колыхалась подобно волнам от прикосновения прохладного ветерка. Ветерок слегка ласкал осунувшееся, все еще бледное лицо и играл с прядями белых, отливавших серебром, волос. Изабелла отвела трепещущие перед ее бездонными глазами пряди волос. Потом с заявлением посмотрела на свои дрожащие руки. Ее сердце трепетно забилось в груди от радости и ликования. Она была жива! Ей трудно было в это поверить: каким-то чудом она осталась жива. Как странно, что так случилось: именно Воррик спас девушку. Как сказал Кэрливел, только граф мог подавлять ее сопротивление и заставлять пить горькую настойку. Он так же несколько раз в день менял ей повязку на ноге – мазь вытягивала сумасшествие, владевшее ею. Теперь время от времени возникающая дрожь в конечностях напоминала ей, что она чуть не умерла.
      Девушка сильнее закуталась в шаль и, слегка вздрогнув, отбросила неприятные мысли.
      – Здесь, в самом деле, спокойно, миледи, – сказала Джоселин, возвратив Изабеллу в настоящее. – Не удивительно, что лорд Хокхарст послал вас сюда, чтобы вы отдохнули и поправились. Грасмер подобен бальзаму, излечивающему израненную душу.
      Изабелла повернулась и улыбнулась стоявшей возле нее служанке. Джоселин была внучкой Мод, но в это трудно было поверить, потому что, кроме черных загадочных глаз, Джоселин ничем не напоминала свою бабушку. Она была высокой и грациозной, с богатыми русыми волосами, которые свободно спадали до талии. Ее мать, которая недавно умерла, была дочерью Мод; имя своего отца Джоселин не знала, хотя и говорили, что он был богатым лордом.
      – Моя мать провела с ним всего лишь одну ночь, – печально сказала Джоселин Изабелле. – И через девять месяцев я появилась на свет. Она, бывало, говорила, что мой отец был симпатичным мужчиной, милым, разносторонне развитым. С ним стоило поиметь дело. Мать также говорила, что я очень похожа на него. Думаю, что это правда, потому что я мало похожа на мать – упокой, господи, ее душу! – и на бабушку тоже мало похожа. Мать умерла рано. Она простудилась и просто засохла, как весенняя роза. Она угасла так быстро, что бабушка не успела спасти ее. Мне бы, конечно, хотелось узнать маму получше. Она была веселой, как весенний жаворонок. Даже когда она умирала, ее лицо озаряла лучезарная улыбка. Хочу поклясться, что именно поэтому папа так любил ее в ту ночь. Ведь именно она научила меня правильно говорить и немного читать и писать. А когда-то мама была экономкой у деревенского священника, и он время от времени давал ей уроки. Во всяком случае, я буду упорно работать, миледи, и вы не пожалеете, что взяли меня! Правда!
      Поправившись, Изабелла позвала Мод в замок Рашден к предложила колдунье любую награду, какую она только пожелает.
      – Ах, миледи, – прохрипела старая карга, – я попрошу вас только об одном. Даже сейчас поздно ночью я слышу, как в двери моего дома печально стучится смерть. Я не могу сказать, что мне очень бы хотелось уходить, хотя мои кости стали совсем хрупкими, да и душа уже не такая сильная, но я очень беспокоюсь о внучке. А кроме меня у Джоселин никого нет, и она, помимо всего прочего, очень гордая девушка. Джоселин слишком хороша, чтобы выйти замуж за сына каменотеса, поэтому отказала ему, несмотря на то что я отодрала ее за уши. А сердце бедного юноши было полностью разбито. Если вы возьмете ее к себе, я буду спокойно спать в могиле.
      Вот так у девушки появилась Джоселин, которая теперь прислуживала ей в качестве горничной и была ее приятельницей.
      – Я не знаю места на земле прекраснее, чем Грасмер, – наконец, сказала Изабелла в ответ на слова Джоселин. – Я чувствую себя как дома, даже больше, чем в Рашдене. Думаю, это потому, что Рашден принадлежит Гилу, а Грасмер принадлежит мне, целиком и полностью.
      – Да, должно быть, это счастье – владеть таким местечком, миледи, – сказала Джоселин. – Может быть, когда-нибудь… Нет… – она прервала свою мысль, слегка засмеялась и покачала головой. – Нет. Это просто несбыточная мечта, я знаю. Никогда в жизни у меня не будет собственного дома, похожего на этот, – ее голос был печальным.
      – Да, но не богатство делает человека счастливым, Джоселин, – мягко сказала Изабелла. – Это любовь и радость тех, кого мы любим, делают человека счастливым.
      Она прикусила губу и вспомнила слова Кэрливела, которые он сказал ей в тот день: «Загляни в свое сердце, Изабелла, может, именно там ты найдешь ответ».
      И она заглянула в свое сердце. Но Изабелла сомневалась, что нашла там правильный ответ, и потому приехала в Грасмер, чтобы найти его.
      Лионел Валерекс задумчиво рассматривал высокие башни Грасмера, поднимающиеся вдалеке над горизонтом. Его решетчатые окна, которые, как алмазные грани, отражали сверкающие лучи весеннего солнца, делали его похожими на какой-то сказочный дворец, находившийся на обдуваемой всеми ветрами пустоши. Достойное место обитания прекрасной нимфы.
      «Черт побери, Изабелла!» – выругался Лионел про себя.
      Несколько месяцев он пытался выбросить девушку из головы. Но, тем не менее, не мог забыть. Несмотря на то, что случилось, его к ней влекло. Женитьба на леди Джильен Бьюмарис только усилила его влечение и страсть к Изабелле.
      Лионел сердито сжал губы, когда подумал о своей жене, простой серой мышке, на которой он вынужден был жениться. Боже мой! Существовало ли где-нибудь вообще более жалкое создание? Болезненно застенчивая и неадекватная, она была до смерти перепугана событиями первой брачной ночи и расплакалась, когда служанки раздели ее, чтобы всем присутствующим показать, что ее маленькое тщедушное тело было непорочным и без всяческих изъянов. Ее рыдания разрушили все и навсегда. Пьяные шутки и грубый смех, который люди считали нормальными, как часть такого ритуала, постепенно стихли, гости один за другим замолчали, почувствовав себя неловко. Лионел почувствовал себя дураком, когда все исподтишка стали посматривать в его сторону. На их лицах было написано удивление и жалость. Боже мой, какой позор! Как посмела Джильен так опозорить его, Лионела Валерекса! Смущенный и разъяренный, он грубо взял ее за столь дерзкое поведение. А на следующий день оставил ее.
      – Тебе лучше привыкнуть к тому, как я занимаюсь с тобой любовью, маленькая, глупая девчонка! – грубо бросил он своей перепуганной невесте, получив несказанное удовольствие от того, как вся она сжалась от страха. – Ибо, когда я вернусь, ты получишь то же самое или даже еще хуже! Лучше моли бога, чтобы я побыстрее сделал тебе ребенка, если не хочешь дальше так же страдать от моих визитов в твою постель!
      Лионел остервенело улыбнулся себе, вспомнив, как бедная Джильен заплакала и съежилась перед ним и содрогнулся от мысли, что его прикосновения будут такими же грубыми, как в первую брачную ночь. И он будет оставаться таким грубым, несмотря на тот факт, что это будет мало приносить ему удовлетворения. О, Боже, если бы рядом с ним лежала Изабелла! Но это невозможно.
      При этой мысли он почувствовал возбуждение. Он страшно хотел ее и мечтал получить. Должен получить!
      Лионел на некоторое время остановился и, оглянувшись через плечо, вдруг решил вначале поехать не в Грасмер, а в Рашден. Но он понятия не имел, что Изабелла находилась в своем имении, а не в замке брата.
      Когда Лионел спросил хозяйку Рашдена, лорд Хокхарст холодно ответил ему, что Изабелла была очень больна, поэтому он послал ее в Грасмер, чтобы бедняжка отдохнула и поправилась. Лионел так же холодно поблагодарил лорда Хокхарста за информацию, и от него не ускользнула вспышка гнева, которая промелькнула в глазах графа, когда тот упомянул имя Изабеллы. Потом Лионел поехал в Грасмер.
      Ни один мускул не дрогнул на плотно сжатых скулах лица Лионела. Без сомнения, лорд Хокхарст тут же помчится в Грасмер. Даже если граф и не хотел бы девушку, он все равно не упустил бы то, что считает своим. Но с этим ничего нельзя было поделать.
      Лионел пришпорил коня и помчался галопом прямо по направлению к дому.
      – Зачем ты приехал, Лионел? – снова спросила Изабелла, пока они шли по пустоши. Лионел все-таки настоял на том, чтобы они прогулялись, во избежание любопытных взглядов и ушей служанок. А если лорд Хокхарст, действительно, преследовал его, то графу понадобится еще некоторое время, чтобы найти место встречи Лионела и Изабеллы и помешать их свиданию.
      – Я, конечно же, хотел тебя видеть, Изабелла! – ответил наследник Сант-Сейвора.
      – Но… но зачем? После… после того дня у колодца…
      – Знаю, знаю, – нетерпеливо заговорил он, не давая девушке шанса объяснить, что же произошло в тот день. – Я презирал тебя тогда и долго не мог выбросить это из головы. Боже мой, я пытался сделать что-нибудь, но как только просыпался, ты сразу же заполняла все мои мысли. Ночью я также думал и продолжаю думать о тебе, – Лионел неожиданно остановился и заставил Изабеллу повернуться к себе лицом. – Это все похоже на то, что ты околдовала меня, потому что мысли о тебе постоянно преследуют меня целый день, и от этого я схожу с ума! Я хочу тебя, Изабелла! Боже мой, как хочу тебя! Прощаю тебе то, что случилось в тот день у колодца, только скажи, что лорд Хокхарст ничего для тебя не значит. Ты моя отныне и навсегда!
      Оскорбленная тем, что он ей не верил и считал, что она с Ворриком вела себя так же, как и с ним, она отвернулась от него, чтобы Лионел не видел выражение ее глаз. Что это была за любовь?
      – Ты… ты поговорил с Глостером?
      – Нет, – наконец признался Лионел. – Я поговорю, Изабелла, обещаю тебе! Только потому, что Ричард был последнее время занят – он сражался с шотландцами, – у меня не было возможности подойти к нему…
      – Тогда извини, Лионел, мне жаль нас обоих, потому что я поклялась перед Богом, когда болела, что если Воррик спасет мне жизнь, я выйду за него замуж и больше не буду думать ни о ком.
      – Нет, Изабелла! Ты не можешь этого сделать! Ты моя! Моя! Черт возьми… – уже гораздо тише произнес Лионел и совершенно неожиданно заключил ее в свои объятья, осыпая все ее лицо страстными поцелуями, требовательно и нежно прося ее губ и ответа, хотя она и сопротивлялась.
      – Убери руки от моей невесты!
      Лионел и Изабелла отпрянули друг от друга так, как будто слова этой команды, произнесенные ледяным тоном, сразили их наповал. Перед ними возник Воррик, хмуро постукивая кнутом о свой кожаный черный сапог. Он был прямым воплощением гнева, хотя и пытался держать себя в руках.
      «Боже мой, – подумала Изабелла, – что он здесь делал в Грасмере? И что теперь думает?»
      – «Боже! Каким я был дураком!» – Воррика разъярила эта мысль. Из-за дурацкого чувства вины, когда Изабелла болела, он чуть было не убедил себя в том, что у нее добрая натура. Но, слава Богу, он вовремя понял свою ошибку! Она была такой же безнравственной, как и Бренгвен, и даже еще хуже. Ведь он спас жизнь Изабеллы. И только за это она обязана была платить ему добром.
      Ну вот тебе и благодарность. Она использовала свою болезнь, как предлог, чтобы ускользнуть и встречаться со своим любовником! Только Лионел каким-то образом перепутал все и сначала поехал в Рашден. Неудивительно, что этот юный глупец так поспешил уехать!
      – Ну-ну, – произнес граф хриплым, медленно вскипающим от гнева голосом. – Великолепное зрелище!
      – Воррик, пожалуйста, позволь мне все объяснить, – начала Изабелла, до смерти перепугавшись, что он застал ее с Лионелом.
      «О, Боже мой, что, должно быть, он думает?» – задавала она себе этот вопрос. – Что я была порочной, обманщицей, неблагодарной сукой, которая несмотря на то, что он спас мне жизнь, обманула его при первой же возможности. Нет! Ах, нет! Это ведь было неправдой, все было совсем по-другому. Если бы он дал мне шанс все объяснить…»
      – Воррик…
      – Замолчи, женщина! – угрожающе прошипел он, наступая на нее, как будто собирался ее ударить. Его огненный взгляд заставил Изабеллу съежиться. – Какая вы глупая, миледи, – с ненавистью усмехнулся он, и девушка поняла, что ее худшие опасения оправдались. – Ваш любовник обещал жениться на вас? И подобным образом спасти вас от моей постели? И поэтому вы так охотно бросились в его объятия? – презрительно фыркнул Воррик, когда она ничего не ответила. Бесполезно было пытаться что-нибудь объяснить, чтобы его успокоить.
      – Нет, думаю, что нет, – фыркнула она.
      – Не знаете почему, миледи? – бесцеремонно продолжил Воррик, явно желая обидеть ее, как это только что сделала она. – Нет? Объяснить вам? – граф насмешливо улыбнулся, вспомнив о том сообщении, которое доставил ему его телохранитель Риз, – ваш любовник не может жениться на вас, потому что он уже женат!
      – Женат? – невольно воскликнула Изабелла, пораженная до глубины души.
      Она повернулась и безумно посмотрела на Лионела, как будто никогда не видела его раньше. Ее серо-зеленые глаза молча просили его опровергнуть обвинение графа, но Лионел этого не сделал.
      – Да, Изабелла, – продолжал Воррик, как гвоздями вбивая каждое слово в ее сердце, – Он женат на леди Джильен Бьюмарис, – обычной, ничем непримечательной девушке, которая, как сказали: мне, не может сравниться с вашей красотой. Но, тем не менее, она жена вашего любовника.
      У Изабеллы закружилась голова, и ей показалось, что сейчас она упадет в обморок, и слегка покачнулась.
      Девушка вся дрожала от волнения и от только что перенесенной болезни.
      – Ах, Лионел, – выдохнула она, – Лионел, скажите, что это не так! Что это не так! Пожалуйста!. – отчаянно молила его. – Ну скажите же, что это неправда!? – Изабелла не могла поверить, что он мог так сделать.
      – Извините, Изабелла, – наконец, Лионел признал свою двуличность.
      – О, Боже, Боже! – простонала девушка от горя: весь мир рушился вокруг нее. Она любила его, любила, и все это время он ее обманывал. – Ублюдок! – с горечью сказала Изабелла, потом изо всех сил, которые могла найти всебе, ударила наследника Сант-Сейвора по щеке.
      Он не отклонился от ее удара, а просто смотрел на Изабеллу с мукой в глазах, которая соответствовала ее собственной. Девушка в ужасе прикрыла рот рукой, когда увидела красный след, который оставила ее ладонь на щеке Лионела.
      – О, Боже! – снова простонала она.
      В этот момент Воррику стало жаль ее, ведь он сам точно так же когда-то чувствовал эту отчаянную надежду и муки, боль, которую сейчас чувствовала она. Когда Бренгвен открыто посмеялась ему в лицо, он чувствовал себя точно так же.
      – Изабелла, – сказал он и протянул ей руку, но она не подала ему руки, а подобрала юбки и, ничего не видя перед собой, побежала по пустоши к Грасмеру. Двое мужчин стояли как вкопанные и смотрели девушке вслед. И никто не попытался догнать ее. Потом Лионел медленно повернулся к графу.
      – Ты, уэльский ублюдок! – наследник Сант-Сейвора говорил медленно, и его глаза сверкали ненавистью. Одна рука инстинктивно потянулась к мечу. – Я убью вас за то, что вы сделали! – Граф только рассмеялся, и звук его голоса был очень неприятен.
      – Идиот! Неужели ты думаешь, что я сделаю такое одолжение и запачкаю свой меч о твою кровь? – спросил он. – Для таких, как ты, достаточно и хлыста, – граф при этом указал на кнут, висевший у него на плече, – и я применю его, если ты сейчас же не уберешься из Грасмера. – Ты можешь быть человеком Глостера, – продолжал Воррик шелковым голосом, когда Лионел не сделал и попытки двинуться, – но я – приближенный короля, и у вас должно хватить ума больше не давить на меня.
      Пальцы Лионела на мгновение сжались на рукоятке меча, но он не вытащил оружия. Здравый смысл постепенно охладил его гнев. Убить одного из фаворитов короля Эдуарда было бы большой глупостью. Будет более подходящее время и место, и, возможно, тогда лорд Хокхарст не будет так высоко котироваться при дворе. Все знали, как непостоянны взгляды короля.
      – Мы еще встретимся, милорд, – страстно пообещал Лионел. Оба прекрасно понимали, что дуэль только откладывается на неопределенное время.
      – И тогда я убью вас! – негромко поклялся Воррик. – А пока запомните: леди Изабелла – моя!

      Последний пьяный гость ушел с небольшого свадебного вечера, очень плотно закрыв за собой дверь. Наконец, Изабелла очутилась наедине со своим мужем. Она тихо лежала возле него на большой кровати с балдахином, отчаянно прижимая простыню к своему голому телу, как будто так могла защититься от него. До этого Изабелла выпила изрядное количество вина, чтобы оно придало ей мужества перенести эту ночь. Несмотря на то что ликер был теплым, она чувствовала внутренний холод и пыталась убедить себя в том, что ей нечего бояться: человек, за которого она вышла замуж, не станет с ней плохо обращаться лишь потому, что Изабелла теперь полностью была в его власти. Но все же она боялась.
      Как девушка ни пыталась бороться со своими чувствами, она не могла вынести его прикосновения, даже будучи обязанной ему за свое исцеление. Отдать Воррику то, что как мужу по праву принадлежало ему, было, действительно, жалкой расплатой за спасение ее жизни. Но Изабелла ничего не могла с собой поделать. Если только он прикоснется к ней, возьмет ее, то она будет принадлежать ему всегда, их будет связывать нечто большее, чем та клятва, которую они произнесли у венца. А как можно ему отказать? Конечно, ее тело в обмен на жизнь было не такой уж большой ценой. Тем не менее, Изабелла слегка дрожала, и на ее щеках блестели слезы, так как она ждала, когда муж воспользуется своим правом.
      Воррик медленно повернулся на бок и приподнялся, опершись на локоть, чтобы рассмотреть свою невесту. В мерцающем свете она была так чарующе красива, что у него захватило дух. Ее огромные серо-зеленые глаза были подобны морю перед штормом и поражали своей непостижимой глубиной. Когда она закрывала глаза, чтобы избежать его взгляда, ее длинные черные ресницы отбрасывали на щеки полукруглые тени. Граф проследил взглядом линию прямого, правильно очерченного носа, затем перевел взгляд на полные розовые губы, которые слегка дрожали, мягкие и податливые, приводившие его в восхищение. Теперь он почти чувствовал их так же, как и крошечный пульс, бившийся в ямочке на ее груди. Он мог поцеловать ее грудь, проступавшую через простыню, которую Изабелла так плотно на себя натянула. Боже, как он хотел ее! Но Изабелла не желала его – Воррик знал это.
      «Она вышла за меня замуж, – подумал он, – в то время, когда была очень горько обижена, и ей было безразлично, что случится с ней. Только сейчас, когда она лежит в моей постели, шок предательства лорда Лионела слегка отступил. И весь смысл того, что означает выйти замуж, прояснился у нее в голове. Сейчас ее волнует то, что с нею станет. Она не хочет, чтобы я к ней прикасался, хотя и спас ей жизнь. Изабелла ненавидит меня, потому что я для нее тот человек, который разоблачил ее любовника и показал, кто он такой на самом деле. Мужчина, разбивший ее сердце, стал теперь ее мужем. Я, а не Лионел».
      Граф протянул руку и взял девушку за подбородок, осторожно повернув ее лицо к себе. Сквозь пелену слез, почти ничего невидящими глазами, она смотрела на него. В какое-то мгновение ее страх вызвал в нем жалость. Изабелла так много страдала. Он мог подождать несколько дней, прежде чем сделать ее своей. Но вдруг вспомнил, как служанки раздевали ее, и почувствовал возбуждение. Она все-таки была его женой, данной ему Богом. У нее не было права отказать ему, и Воррик в любом случае не позволил бы ей так поступить. Если потребуется, он возмьмет ее силой, потому что рано или поздно граф намеревался обладать ею. Да, будет лучше, если овладеть ею сейчас, Не обращая внимания на ее страх. Ждать – значит, только продлить болезненную неизвестность.
      – Изабелла.
      Она напряглась при этих словах и попыталась отвернуться от него. Но Воррик заставил ее смотреть на себя.
      – Белла… – он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она прерывисто вздохнула.
      – Воррик, не надо. Пожалуйста… пожалуйста, не трогай меня.
      – Я спас тебе жизнь, – резко напомнил он ей, отпрянув назад и прищурившись. – И, кроме того, ты моя жена.
      – Да, но я хочу, чтобы этого не было. Мне очень трудно стать твоей женой.
      – Действительно? Ты, действительно, думаешь, что тебе было бы лучше умереть? Неужели ты веришь в то, что он любил бы тебя больше, чем я? – При мысли о лорде Лионеле Валерексе янтарные глаза графа вспыхнули гневом.
      Изабелла прикусила губу.
      – Может, быть, и нет, но, по крайней мере, он бы не презирал меня.
      – Я не презираю тебя, Белла, – сказал ей Воррик.
      – Нет?
      – Нет.
      – О, Боже, – с мукой в голосе выдохнула девушка. – Давай, по крайней мере, будем честными, если между нами не может быть ничего другого. Ты никогда не хотел жениться на мне.
      – Это не имеет никакого отношения к тебе, Изабелла. У меня не было желания ни на ком жениться, но так как король приказал мне жениться, то мне в любом случае пришлось бы это сделать – жениться на ком-нибудь. По крайней мере, я хотел тебя… И по-прежнему тебя хочу… – его голос многозначительно оборвался и он подвинулся, чтобы еще раз заключить ее в свои объятия.
      – Ты хочешь изнасиловать не желающую этого девушку? – Изабелла вскрикнула, выражая тем самым свой протест.
      «Он не должен меня трогать, не должен! Я пропаду! – подумала она снова, – и буду принадлежать ему всегда». Где-то в глубине души она чувствовала, что это было правдой. Воррик разбудит в ней эту темную, пока неизведанную сторону, зажжет ее желанием и ей никогда не освободиться от него, по крайней мере, пока будет жива.
      Он положил руку ей на шею. Его глаза странно засверкали.
      – Хочешь ты этого или нет, я все равно возьму тебя! – страстно поклялся он.
      Потом Изабелла не могла точно вспомнить, как это произошло, но вдруг как-то внезапно Воррик начал целовать ее. Он целовал ее так, как никто в жизни не целовал. Воррик вытаскивал из нее душу, потом вновь возвращал ее, переполняя чувствами и одновременно лншая их, заставляя чувствовать только себя. Сердце девушки билось в груди с надеждой, которой она сама боялась, и вместе с тем, с какой-то болью, потому что на его губах было обещание любви, которая продлится вечно. Но она знала, что это было всего лишь обманом. Ни один мужчина не любил ее раньше так. Даже Лионел не любил так. Воррик тоже не любил и никогда не полюбит. Почему же тогда его губы целовали Изабеллу так, как будто он отдавал ей себя до мельчайшей частицы, и просил, просил взамен отдать всю себя.
      – Нет, ах, нет, – простонала она в ответ, пытаясь освободиться от его объятий. Но руки мужа только крепче сжали ее, еще сильнее прижали к себе.
      «О, Боже, Боже, Изабелла, что ты делаешь со мной?» – он только собирался взять Изабеллу, как уже брал бессчетное количество женщин до нее, но с того момента, как Воррик поцеловал ее, его захватило какое-то странное чувство, которое было гораздо сильнее, чем просто похоть, просто желание, как будто Изабелла была предназначена для него. Воррик чувствовал, что она прекрасно подходила ему, нежные изгибы ее тела как раз были созданы для его сильного мускулистого тела. Ноздри графа уловили розовый аромат ее духов, которые окутали его чарующим ароматом. Он почувствовал, что утопает в нем, но ему было все равно. Вкус губ Изабеллы был слайще, чем вино, которое он когда-нибудь пил. «Возможно ли такое? Конечно же, девушка околдовала меня каким-то образом, подмешав зелье в ликер. Почему же у. меня так кружится голова? Почему те части тела, которые прикасались к этой девушке, горели огнем?» Воррика тревожило всепоглощающее предчувствие, что теперь его судьба лежала в руках Изабеллы. Мысль была такой нелепой! Она была всего лишь женщиной, подобной другим, но все же граф не мог справиться с приливом ошеломляющей страсти, которая обрушилась на него и наполнила непреодолимым желанием сделать ее своей, не позволяя ей сопротивляться и отрицать, что принадлежит она только ему. Он хотел не только ее тело, но и сердце, и душу, и если бы кто-нибудь просил его объяснить, почему, он бы не смог ответить. Воррик знал только, что эта ночь стала для него волшебной. Он так страстно желал Изабеллу, как никогда в жизни ни одну другую женщину.
      – Белла, Белла, – тихо прошептал граф.
      Воррик поцеловал дрожащие уголки ее губ, возбуждаясь оттого, как губы девушки затрепетали под его губами. Потом он нежно очертил языком линию ее губ, будто хотел запомнить каждый их изгиб, их чарующие податливые формы. Она пыталась сопротивляться ему, но все же он открыл ей рот, нежно ворвавшись в него языком. Вначале он охотно пробовал каждую капельку нектара в нем, пока жар в его крови не заставил мужчину стать более требовательным. Он с глубокой страстью обхватил язык губами так, что она вынуждена была поцеловать мужа в ответ, даже не понимая, что делает это. Девушку закружил водоворот чувств, поглотивший ее существо, сметая все на своем пути. Губы Изабеллы горели и трепетали, когда их поглощал его ненасытный рот. Как маленькую щепку ее уносил мощный поток эмоций, которые он разбудил в ней. «О, Боже, что же он со мной делает? Это вино, – думала она, – конечно, вино. Какое же оно хмельное!»
      Но сердцем Изабелла чувствовала, что дело вовсе не в вине.
      – Воррик… Воррик…, – вслух прошептала девушка его имя, и ее вздох в тишине прозвучал, как желание, хотя сама она этого не слышала. Сама того не осознавая, Изабелла слилась с ним, а ее руки переплелись с пышными каштановыми волнами его волос.
      Он грубо и нетерпеливо сорвал простыню и жадным взором поглощал ее наготу, но ей было все равно. Она даже не заметила, как потемнели его глаза от желания любить ее нежное тело. Его руки жадно ласкали тело девушки и нежно касались ее шеи, груди, живота, бедер. Изабелла чувствовала на своей коже пальцы мужа, легкие, как перья. Его прикосновения заставляли ее дрожать от восхищения и желания, которые он в ней пробуждал.
      Муж был с ней слишком нежным. Почему же она так боялась его? Действительно, ни одну женщину не посвящали так тонко и нежно в искусство любви. «Как странно, что все так произошло. Ведь граф не любил меня, а женился только по приказу короля. Почему же сейчас Воррик любил так, будто бы я была желанной невестой? И почему так охотно отвечала на его поцелуи, ласки? Ведь я любила Лионела! Не так ли?»
      Сердце Воррика бешено забилось, когда он исследовал ее тело. Он удивлялся нежности кожи, которая напоминала бархат под руками, ее телосложению. Девушка была почти неуловимой в его объятьях. Лорд Хокхарст был сильным и мощным и мог сразу же покорить ее без особых на то усилий. Но для него было важно, чтобы Изабелла отдалась ему добровольно. Для него важно было, чтобы девушка захотела его так же страстно, как и он ее.
      Его ладони накрыли нежные груди и мягко сжали плотные бугорки. Воррик ласкал ее соски снова и снова, пока они не стали твердыми от возбуждения, как остроконечные пики, которые просили ласк и поцелуев. Его пальцы медленно скользнули по нежной груди. Воррик коснулся губами одного отвердевшего бутона. И не спеша ласкал его, пока Изабелла не почувствовала странное томление, нарастающее внутри нее. Он с воодушевлением покусывал один сосок зубами, другой пощипывал пальцами, затем языком возбуждал, обвивая вокруг и поглаживая восхитительным образом. Так что от него во всех направлениях расходились волны экстаза. Воррик чувствовал, как Изабелла дрожала, и как она в немом ликовании откинула назад голову, когда по ее телу прокатывались эти волны. Она чувствовала себя неопытным пловцом в этом море восторга. О, Боже, как она хотела его!
      Горячие губы сомкнулись на другом ее соске, возбуждая его так же, как предыдущий. Руки мужчины, не перестававшие ласкать Изабеллу, скользнули к ее животу, затем к ногам, возбуждая, поглаживали внутреннюю сторону бедер, скользя то вверх, то вниз.
      Где-то в глубине ее женского существа возникла мучительная боль, которая бешеным огнем жгла ее кровь. Изабелла жаждала, чтобы Воррик охладил эту страсть, чтобы он погасил это пламя, так бурно бушевавшее в ней. Она страстно желала облегчения. Инстинктивно девушка выгнулась навстречу ему, слегка застонав. В ответ егорука, наконец, скользнула туда, нашла мягкие локоны и мягкие изгибы долины, где еще не был ни один мужчина. Его пальцы мучительно и ритмично ласкали ее, пока не почувствовали тепло и влагу и страстное желание, все больше разраставшееся и пульсирующее в ее венах, Ощутив желание Изабеллы он медленно облегчил ее боль, бережно и трепетно продвигаясь все дальше вглубь, полностью разбудив страсть девушки и подняв; ее на высоту, которая была для нее невыносимой.
      Воррик прижался губами к раскрывшимся лепесткам цветка, пробуя его сладкий нектар и ласкал языком до тех пор, пока она не закорчилась под ним, и из ее груди вырвался низкий стон. Руки Изабеллы прижали его ближе к себе от потрясения и удовольствия, которое доставило ей это интимное прикосновение. Медленно пульсирующие толчки внутри нее начали нарастать с такой силой и быстротой, что Изабелла боялась взорваться, если они будут продолжаться. И потом вдруг она почувствовала, что внутри нее зажглись тысячи звезд, которые посылали через ее тело горячие, сверкающие отблески. Девушка еще раз сделала резкий вдох, потом выдох. Она задыхалась, ей не хватало воздуха.
      Больше не в силах сдерживать себя, Воррик поднялся и накрыл ее тело своим. Его отвердевшее мужское начало вошло внутрь. Изабелла едва успела почувствовать внезапную боль, которая последовала за его вторжением. Девушка тихо вскрикнула, но Воррик своими губами заставил ее замолчать, вновь страстно целуя, как будто никак не мог насытиться ею. Его рот прожег дорожку от щеки к губам, словно раскаленным железом. Изабелла почувствовала где-то возле уха его теплое дыхание. Лорд Хокхарст прерывисто шептал ей на ухо какие-то слова, которые Изабелла слышала только наполовину и только наполовину понимала. Она была переполнена экстазом. Он вышел из нее и снова вошел, и, задержавшись в ней, лежал сверху. Воррик хотел, чтобы жена привыкла чувствовать его внутри себя.
      Изабелла чувствовала силу его мужественных рук, на которые он опирался, поддерживая свой торс. Потом муж опять начал двигаться, снова и снова входя в нее, в ее тающую влажную сущность.
      Не прерывая движения, Воррик слегка повернулся еа бок, увлекая ее за собой так, чтобы она легла на бедро. Свободной рукой мужчина взял ее ногу под колено и подтянул за ягодицы, помогая ей двигаться навстречу ему с ускоряющим движением. Изабелла чувствовала мышцы его спины, пульсирующие под ее лодыжкой, когда она поплотнее обхватила мужа ногой и обвила руки вокруг его шеи.
      Воррик откинул голову назад, тяжело дыша. Его лицо, похожее на лицо хищника, горевшее желанием, смотрело на нее.
      – Ты хочешь меня? – спросил Воррик. Взгляд янтарных глаз был мутным от желания и был полон какого-то странного ожидания. – Скажи, что ты хочешь меня, Изабелла!
      При этих словах девушка вздрогнула от какого-то странного беззащитного чувства, как будто Воррик требовал, чтобы девушка отдалась ему, и отныне принадлежала бы только ему…
      – Да, я хочу тебя, – прошептала она не в силах ему отказать.
      Воррик закрыл глаза. Он простонал и с силой прижал ее к себе, зарывшись лицом в рассыпавшихся по плечам волосах, целуя чувственный изгиб ее шеи и входя в нее все быстрее и быстрее, пока Изабелла не вскрикнула еще раз. Ей показалось, что где-то внутри зажглось сверкающее солнце, воспламенившее ее тело, земля раскачиваясь, уплывала, а голова кружилась. В какой-то ослепительный момент Изабелле показалось, что она падает в обморок. Как будто издалека она услышала стон Воррика, почувствовала, как его тело сотрясают какие-то толчки. Наконец, он затих. И в наступившей тишине Изабелла услышала, как гулко бьются их сердца.
      Воррик очень нежно поцеловал Изабеллу несколько раз в губы, потом снова положил голову на ее плечо. Они отдыхали вместе, ожидая, пока восстановится дыхание и успокоятся бешено колотившиеся сердца. Наконец, Воррик соскользнул с нее, все еще прижимая ее к себе и нежно сжимая в теплых объятиях.
      Они не разговаривали, потому что никто из них не знал, что нужно сказать. Иx захватило неожиданное колдовство этой ночи, и теперь они чувствовали себя смущенными, слегка испуганными тем, что произошло межу ними. «Это была не любовь. Нет, это ее могло быть любовью. Любовь – всего лишь ложь, в которую верят только дураки». – Так думал сейчас каждый из них.
      Какое-то время Воррик внимательно смотрел ка Изабеллу, как будто изучал ее и пытался найти что-то, что раньше не думал в ней находить. Но она закрыла глаза и отвернулась так, чтобы он не видел выражения ее лица. Изабелла очень устала физически и эмоционально, и была слишком беззащитной, чтобы посмотреть ему в лицо именно в это мгновение. Умный мужчина догадывался о том, что она думает и чувствует после его любви. Воррик понял, что в ее сердце появилась какая-то странная, робкая надежда, и девушка боялась, что он обязательно использует эти знания, чтобы причинить ей боль. Но к ее удивлению, Воррик не заставлял смотреть на него, как он делал это раньше. Он просто лежал возле нее, молча перебирая пряди ее серебристых волос и о чем-то думая.
      Только позднее, намного позднее, несмотря на то что она шепотом выражала протест, Воррик снова заключил ее в свои объятия, чтобы Изабелла привыкла к нему и к тому, чего он так страстно желал.

      С первыми бледными лучами рассвета, который занял небо, Изабелла слегка пошевелилась. Этот день принес что-то новое – она чувствовала это. Но как только почувствовала, что руки Воррика обняли ее, поняла, что это было. На нее нахлынули события прошлой ночи. Она зарделась от стыда и страха. «Боже мой! Как только я могла себя вести столь безумно, позволив сдаться этому человеку, который лежал рядом, с таким желанием отдаться в его сильные объятия? Это все вино, – решила Изабелла, только вино. Но девушка сердцем чувствовала, что это не так. – О, Боже мой, что Воррик сделал со мной?»
      Осторожно, чтобы не разбудить его, она повернула голову и с удивлением посмотрела на него, как будто ожидая увидеть в нем какие-то перемены. Но он не изменился. Хотя во сне его лицо не было таким суровым, но все же прекрасные черты лица были омрачены надменностью, которая не исчезала даже во сне, но, что странно – Изабелла не боялась его теперь. Кэрливел был прав. Воррик не бил и не обижал ее, чего Изабелла боялась. Она подозревала, что граф может не удержаться от нескольких пощечин в гневе, но не сомневалась, что он не станет применять к ней физическую силу, как это делали многие мужчины в отношении к своим женам. Если бы Воррик оказался таким жестоким, как она вначале думала, он бы не обращался с ней с такой нежностью вчера вечером. Граф не стал бы ждать, пока Изабелла тоже получит удовольствие. Он бы просто и грубо взял девушку, вовсе не заботясь о ее чувствах. Но Воррик этого не сделал. В его обращении с ней была нежность и жалость. По крайней мере, даже за это Изабелла была ему признательна. У нее появилась надежда, что ей не придется проводить всю оставшуюся жизнь с мужчиной, который бы просто и грубо насиловал ее. «Всю оставшуюся жизнь». Как странно это звучало. Как странно думать, что теперь каждое утро в течение всей оставшейся жизни Изабелла будет просыпаться рядом с Ворриком, который нежно обнимал ее и гладил серебристые волосы. Изабелла всегда спала одна. Теперь, если муж не будет в отъезде, она никогда не будет спать одна, потому что Воррик не такой мужчина, который откажется от того, что по праву принадлежит ему. Он это ясно дал ей понять прошлой ночью. Изабелла слегка вздрогнула, вспомнив слова, которые он ей сказал: «Хочешь ты этого или нет, но я сделаю тебя своей». Да, Воррик мог теперь взять ее в любой момент, когда ему бы этого захотелось. И она будет перед ним беззащитной. Еще хуже было ужасное сознание того, что телом она тянулась к нему, хотя сопротивлялась сердцем и умом. И Воррик это знал. Да, вчера между ними произошло нечто большее, чем просто акт удовлетворения похоти. Конечно, большее. Ведь мужчина не мог взять женщину так как сделал это Воррик вчера вечером, если бы ему женщина была безразлична. Изабелла прикусила губу. У нее не было никакого опыта в любовных играх. Поэтому она не могла знать, говорил ей Воррик правду, или обманывал, как многие мужчины. Может быть, все мужчины были двуличными, обманом могли украсть сердце, а потом разбить его на мелкие кусочки. «Нет, Воррик не мог обмануть», – ее сердце благоговело от этой ободряющей мысли. Она вдруг подумала о том, как бы вел себя Лконел на месте Воррика. Тот Лионел, которого она любила.
      Воррик в это время проснулся и молча смотрел на нее. Он увидел, как ее лицо слегка потеплело и приняло мечтательное выражение, и догадался о причине, как бы читая ее мысли. Его ноздри раздулись от гнева. Изабелла была его женой, данной ему Богом. Вчера ночью Воррик взял ее со страстностью, которая разжигала их обоих, был с ней нежен, и она отвечала ему тем же, поэтому ему трудно было поверить, что это возможно. Он даже смел надеяться вчера, что угасла ее ненависть к нему, и они могли бы сделать из своего брака именно то, что хотели.
      Сегодня утром, все еще держа невесту в объятиях, он понял, что умом и сердцем она находится с Лионелом Валерексом. Эта мысль разъярила его.
      – Даже не думайте о нем, мадам! – приказал холодно граф, тем самым испугав Изабеллу.
      «Боже мой, сколько он уже не спит? Почему так легко смог прочитать мои мысли? Даже жутко, – и на какое-то мгновение к ней вернулся страх. – Могут ли быть какие-либо секреты от этого человека?»
      – Хочешь ты этого или нет, но ты моя, – угрожающе повторил Воррик. – И я не потерплю никого другого даже в твоих мыслях. Ты поняла, Изабелла? – Его янтарные глаза впились в ее серо-зеленые так, как будто он видел ее насквозь.
      Изабелла слегка вздрогнула и отвернулась.
      – Я… я не знаю, что вы имеете в виду, милорд, – сказала она. – Я не думала ни о ком.
      – Не лгите мне, мадам! – отрезал Воррик, взяв ее за подбородок, пытаясь заставить посмотреть ему прямо в глаза. – Явидел ваше лицо, а на нем все было написано. Вы никогда не найдете ответа на свой вопрос потому, что никогда не будете в постели с Лионелом Валерексом или каким-то другим мужчиной, кроме меня. Это понятно? Вы моя жена…
      – Я бы хотела, чтобы этого не было!
      Воррик стиснул зубы от гнева и сощурился.
      – Не больше, чем я, миледи, уверяю вас. Тем не менее, это стало фактом, и мы должны быть вместе. И если вы хотите соблюсти хоть какую-то видимость благополучия наших отношений, вам лучше научиться повиноваться мне?
      – Благополучия? Что вам известно о счастье и благополучии, милорд? Вам, такому злому и жестокому?! Вам ничего не известно о счастье, ничего! – воскликнула Изабелла в свою защиту.
      Воррик с ненавистью и насмешкой улыбнулся.
      – Мне не известно? – спросил он. – Вы снова лжете, мадам. Скажите правду, если можете: я не доставил вам удовольствия прошлой ночью и не получил его в ответ?
      Девушка задохнулась и покраснела от смущения. Боже милостивый! Как он так свободно мог говорить об этом интимном акте, совершенном прошлой ночью? Это было неприлично!
      – Вы осмеливаетесь мне напоминать… – начала она.
      – Что вы добровольно мне сдались? – он злобно приподнял одну бровь, потом рассмеялся. – Я сделаю больше, чем просто напомню вам, Изабелла. – Он многозначительно окинул ее взглядом. – Да, я сделаю значительно больше этого.
      __ Нет, – выдохнула она, пытаясь увернуться от него. – Не прикасайтесь ко мне! Но он легко обнял ее.
      – Вам доставляет такое удовольствие убегать от меня, моя прекрасная королева? – насмешливо спросил он. – Утро еще слишком раннее, а мне хочется вас.
      – Хочется, да? – прошипела Изабелла. – В том-то же дело!
      – А вы ожидали чего-то большего, миледи? Может быть, любви? Ах, как подло с моей стороны разрушить ваши надежды…
      – Я ни на что не надеялась, вы слышите? И не хочу от вас ничего!
      – Ну, это плохо, Белла, потому что я хочу кое-чего от вас, – настойчиво сказал ей Воррик. – Ну, мадам, вы же знаете, что бесполезно сопротивляться мне. И, честное слово, хотя вам и трудно в это поверить, у меня совершенно нет желания причинять вам боль.
      – Неужели?
      – Да, миледи. Я бы хотел доставить вам удовольствие, как это сделал прошлой ночью.
      – Удовольствие? Я не испытывала никакого удовольствия, милорд…
      – Нет? – Воррик не спеша стянул простыню с ее тела, обнажив его и лаская своим взглядом. Он положил одну руку на ее грудь. Почти в тот же момент, к стыду девушки, от его нежного прикосновения сосок съежился. Воррик рассмеялся. – Ну, как, Изабелла? – снова спросил он.
      И вот он снова целовал жену, несмотря на все ее отчаянные попытки каким-то образом сопротивляться ему, заставляя гореть, как прошлой ночью. Когда все было закончено, он медленно отодвинулся от нее, потом встал и начал одеваться.
      – На будущее запомните: будет лучше, мадам, если вы не будете лгать. А теперь вставайте и начинайте собирать всю вашу лучшую одежду и украшения. На этой неделе мы уезжаем из Рашдена.
      Изабелла удивленно села, натянув простыню, чтобы прикрыть свою наготу.
      – Уезжаем из Рашдена? Но… но куда мы едем, милорд?
      – Конечно же, в королевский дворец. Здесь все идет нормально. Сэр Поттер и сэр Линдел могут присмотреть за замком до нашего возвращения. А я не могу больше жить здесь. Представляю, что могли сделать Дорсет и Гастингс в мое отсутствие, чтобы дискредитировать меня. Кроме того, его величество будет глубоко оскорблен, если я не представлю вас во дворе. В конце концов, вы его подданная, и именно он настаивал на нашей женитьбе. Я уверен, что он захочет убедиться, что наша свадьба, действительно, состоялась.
      Изабелла прикусила губу, вспомнив о церемонии, которая не имела ничего общего с ее детскими представлениями о свадьбах. Их с Ворриком тихо обвенчали в церкви в Рашдене, и свидетелями этого ритуала были всего лишь несколько дворцовых рыцарей и служанок. Даже Гил не присутствовал там. Изабелла просто боялась, что брат сделает что-то такое, что бы прервать свадьбу, если только узнает о ней. Она сегодня же напишет ему, сообщит о замужестве и расскажет, что по приказу короля вышла замуж за своего опекуна лорда Воррика Тремейна, графа Хокхарста, и что вполне довольна своим мужем. Этого будет достаточно. Подробнее писать Изабелла не хотела, чтобы не объяснять все о Лионеле и о том, как он ее обманул. Наследник Сан-Сейвора был лучшим другом Гила, и независимо от того, как Лионел оскорбил его, Изабелла не могла разрушить связи между ним и братом.
      – Изабелла, – заговорил Воррик, возвращая ее в настоящее, – почему вы все еще в постели? Хотите, чтобы я присоединился к вам? – Он слабо улыбнулся, словно обдумывая эту фразу.
      – Нет, нет, – поспешно ответила она. – Я… я просто ждала, пока вы уйдете.
      – Почему? – поинтересовался Воррик и потом, к ее смущению, изумленно заметил, – ах, Боже мой, Изабелла! Почему вы так стесняетесь меня после того, как мы вместе провели прошлую ночь? И после того, что мы делали сегодня утром? – Девушка еще больше зарделась от смущения.
      – Ах, как вы можете говорить мне такое? – спросила Изабелла, чувствуя себя униженной. – А почему я не должна вас стесняться?
      – В том, что мы делали, нет ничего предосудительного. Фактически, мне это даже понравилось. Кроме того, вы – моя жена…
      – Вы постоянно мне об этом напоминаете, милорд, – сухо заметила девушка.
      – А я могу обсуждать с вами любую тему, какую захочу, – продолжал Воррик, будто не слышал ее замечания. – Думаю, что вы привыкнете к этому, моя дорогая. – Это выражение нежности сорвалось с его губ, уязвив их обоих, и на какое-то мгновение они оба почувствовали очарование прошлой ночи.
      – Вставайте, миледи, – простонал Воррик, хотя его голос прозвучал очень сдержанно. – Вы уже давно лежите в постели, и было достаточно времени для сплетен о моей мужественности и вашей прелести. Без сомнения, все мужчины будут восхищаться моей доблестью, а также тем, что вы с охотой приняли меня.
      С ужасом Изабелла подумала, что это могло быть правдой. Она посмотрела на маленькие часы, стоящие на столике возле кровати. Боже, был почти полдень! Все поймут, что их брачные отношения, наконец, осуществились, и даже не один, а несколько раз! Она даже видела понимающие взгляды, которые будут бросать на них с украдкой, и непристойные шутки, которые будут отпускать по этому поводу. Ей захотелось закричать от досады и отчаяния, но она поспешно выпрыгнула из постели и набросила халат, чтобы позвать своих служанок.
      Она уже подходила к двери, когда Воррик вдруг протянул руку и не дал ей открыть дверь.
      – Подождите, – кратко скомандовал он, направляясь к постели. Он поспешно посмотрел на тонкую белую простыню, на которой они лежали. Он облегченно вздохнул, когда, наконец, заметил кровавое пятно, которое искал.
      – Что такое, Воррик? Что случилось? – испуганно спросила Изабелла.
      – Я хотел убедиться в том, что на простыне осталось подтверждение вашей девственности, – сказал он.
      Изабелла побледнела, как будто он ударил ее. Она беспомощно опустила руки.
      – Вы сомневались в этом, милорд? – холодно спросила Изабелла, униженная и оскорбленная.
      – Нет, Белла, я знал это, но хотел, чтобы и другие в этом не сомневались. Если бы на простыне не оказалось доказательства вашей девственности, то вы заслужили бы общественное презрение, как вам хорошо известно.
      Да, она знала это, и ей стало стыдно, что так несправедливо вынесла приговор своему мужу, в то время как он всего лишь думал о ней.
      – Я… извини, Воррик.
      С большим трудом Изабелла все-таки извинилась перед мужем. Воррик смотрел на женщину, которая теперь стала его женой, и вдруг ему отчаянно захотелось что-то ей сказать, но трудно было подобрать нужные слова.
      – Белла… – начал он, но это слово, как мольба, прозвучавшая в тишине, увы, опоздало.
      Изабелла ушла.

      Лорд Хокхарст и его молоденькая супруга ехали в Лондон. Изабелла еще никогда не уезжала так далеко от родных мест, поэтому была очень взволнована. Ее все удивляло и восхищало. Юную графиню очаровали города, через которые они проезжали. Они были значительно больше, чем те, которые она когда-то видела. Ей трудно было поверить, что Лондон, как сказал Воррик, еще больше. Она не могла этого представить даже в своем воображении. Новым было для нее и то почтение, с которым относились к ней как к жене графа. Хотя леди Изабелла Эшли Рашден и заслуживала уважения, но, будучи графиней, женой Хокхарста – одного из фаворитов короля, она обладала такой властью, которая была для нее опьяняющей. Изабелла понимала, что ее балуют, лелеют, готовы исполнить малейшее ее указание во многом благодаря тому, что ее мужем был такой человек. Стоило только Воррику сердито поднять бровь, как все начинали в страхе суетиться и спешили выполнить его приказание, и чуть ли не падали в обморок, если что-то не нравилось ему. Изабелла ни в чем не нуждалась и с удивлением поняла, что занимает самое важное место в жизни графа.
      Девушка отворачивалась, чтобы скрыть улыбку, когда рыцари Эдрик, Тегн и Беовульф ревниво ворчали по поводу вниманий к ней охранника Воррика Беванта, который каждое утро собирал Изабеллу в дорогу, следил за тем, чтобы ее фляжку наполняли свежей водой для утоления жажды в конце дня, чтобы леди Хокхарст предоставляли место во главе кавалькады. Не однажды за день рыцарь появлялся возле нее и интересовался, не нужно ли ей что-нибудь, и стоило ей только о чем-то попросить, как тут же все исполнялось. В полдень они должны были сделать привал у дороги и пообедать в небольшом трактире. В отдельной комнате для Изабеллы лорд и Кэрливел обедали вместе с ней. Граф всегда следил за тем, чтобы ей подавали лучшую еду и напитки. На ночь он также заказывал для нее лучшую комнату. И Элис, и Джоселин – служанки, сопровождавшие девушку, упаковывали вещи Изабеллы, проветривая ее белье перед тем, как стелить его на постель. Воррик был непреклонен во мнении, что все гостиничные простыни кишели клопами и вшами и не годились для него и Изабеллы.
      Изабелла удивлялась его вниманию и заботливости, потому что этого совсем не ожидала. И однажды, когда она задала ему об этом вопрос, граф нетерпеливо посмотрел на нее и нахмурился.
      – Вы – моя жена, – сказал он в сотый раз, как будто это объясняло все. – Неужели вы думали, что я буду к вам плохо относиться?
      – Ммм… нет, По крайней мере, надеюсь, что нет. Но я, признаюсь, не думала, что вы будете так стараться для меня. Я же знаю, что вы не хотели жениться на мне.
      – Мы уже говорили об этом, миледи. Нравится вам это или нет, но дело сделано. Мы поженились, и я не могу ставить вам в вину то, что вовсе не является вашей виной. Боже мой! Ведь я не чудовище, миледи, хотя вы обвинили меня в этом когда-то. Пока вы моя… и пока вы нравитесь мне… вы не будете ни в чем нуждаться. Вы, может быть, думаете по-другому, но я не желаю, чтобы вы были несчастливы.
      Изабелла обдумывала это последнее замечание каждый день, пока они ехали в Лондон. Казалось странным, что Воррик сказал это ей после того, как сильно обидел ее, разоблачив перед ней возлюбленного Лионела. Постепенно обдумывая это, девушка пришла к выводу, что единственной причиной, почему граф оскорблял ее, были его сомнения, что она не верна ему телом или душой. Теперь Изабелла поняла, что Кэрливел был прав, говоря о своем брате. Воррик был так оскорблен предательством Бренгвен, что ему было крайне трудно поверить женщине. Он был слишком гордым, чтобы позволить кому бы то ни было снова посмеяться над ним. Вот почему Воррик нак напряженно и ревностно следил за Изабеллой, как сокол, который несет свою добычу. Даже если она мысленно обращалась к другому мужчине, граф ревновал ее.
      «Наконец-то, я начинаю его понимать, – решила Изабелла. – Он боится полюбить, как ни странно, хотя Воррик не боится даже смерти. Да, это правда, он боится полюбить. Если человек любит, то рискует перенести боль. Для Воррика это невыносимо, потому что взамен он требует такого же отношения к себе. Все именно так, как говорил Кэрливел. Воррик суров, иногда даже жесток, но вовсе не потому, что он злой и несправедливый, а потому, что слишком раним. Пока я верна ему телом и душой, Воррик будет мне хорошим мужем так же, как он всегда добр к тем, кто служит ему верой и правдой. И, может быть, со временем, Воррик станет заботиться обо мне, и моя жизнь с ним будет не такой уж плохой. Даже сейчас у меня нет причин жаловаться, потому что он следит, чтобы удовлетворялись все мои желания, даже в постели…»
      Изабелла покраснела при этой неожиданно возникшей мысли, украдкой взглянув на своего мужа и пытаясь понять, ке разгадал ли он направление ее мыслей. К ее облегчению, граф разговаривал с Кэрливелом и, кажется, не обращал на нее внимания. Она с благодарностью вздохнула, потому что Воррик, кажется, безошибочно угадывал все, что происходило у нее в голове. Ей было очень трудно спрятать от него свои мысли и чувства. Как было бы ужасно, если бы ее муж узнал, что сейчас, при виде его мускулов под дублетом, она возбуждалась, с нетерпением ожидая вечера, когда они закроют дверь своей спальни и забудут о существовании всего мира. Воррик заключит жену в свои сильные объятия и будет любить ее. Сейчас, когда Изабелла провела столько ночей в его теплых объятиях, она не возражала, когда он целиком владел ею. Было бессмысленно отказывать ему, потому что он все равно взял бы ее силой, когда" бы только пожелал этого, несмотря на все ее сопротивления. И было бы бессмысленно сопротивляться, когда ее тело так страстно желало его.
      Да, она хотела его точно так же, как и он. Это была не любовь, но и нечто большее, чем просто зов природы.
      «Воррик спас мне жизнь, – напомнила себе Изабелла, – и несмотря на то, что произошло между ними, он пытается сделать наш брак счастливым. Неужели я не могу сделать то же самое? Нет, я должна выбросить Лионела из своего сердца и головы и стать Воррику хорошей женой, как обещала перед священником, давая слово при обручении».
      Однако, это было трудно сделать. Изабелла все же глубоко любила Лионела и поняла, что даже боль, которую она почувствовала после его обмана, не могла полностью вычеркнуть ее нежных чувств к нему. Снова и снова, как только девушка начинала думать о нем, она его ненавидела. Но в тот момент, когда Изабелле казалось, что она забыла его, вдруг ей вспоминались мельчайшие подробности их отношений, ее любовь к нему, пока снова не пронзала боль предательства Лионела. Солнце, играющее в золотистых волосах юноши, голубые смеющиеся глаза, белая роза, протянутая ей, когда Изабелла была еще ребенком, запах сандалового мыла, которое ей дала хозяйка гостиницы – все эти незначительные мелочи заставляли ее вспоминать и тосковать.
      Ах, Лионел! Лионел! Только ночью, в объятиях Воррика, призрак первой любви Изабеллы уходил от нее. Объятия и поцелуи мужа прогоняла этот призрак. Изабелла еще раз взглянула на Воррика.
      Да, по крайней мере, она сейчас понимала, что он специально отгородил себя твердой скорлупой, чтобы спастись от предательства. Рана от предательства любимого зарастает не так легко.
      «В ЭТИХ НЕЖНЫХ РУКАХ ЕСТЬ КАКАЯ-ТО МАГИЯ. НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ИМИ, ЧТОБЫ ИЗЛЕЧИТЬ БОЛЬ В ДУШЕ ВОРРИКА? ЕСЛИ ТЫ СМОЖЕШЬ, ТО ОН ПОЛЮБИТ ТЕБЯ ТАК, КАК НИ ОДИН МУЖЧИНА НЕ ЛЮБИЛ НИКОГДА ЖЕНЩИНУ».
      «Я постараюсь, – поклялась Изабелла самой себе. – Клянусь перед Богом, я постараюсь!»

* * *

      Огромный шумный Лондон раскинулся по берегам Темзы хаотичной беспорядочностью строительных нагромождений. В воздухе разносились призывные крики купцов, торгующих вразнос своими товарами, и каждый старался перекричать своего конкурента, расхваливая достоинство продаваемых товаров. Улица Темблезик представляла собой тесное нагромождение магазинов тканей, перед которыми продавцы выставили тележки с отрезами тканей самых разнообразных видов и расцветок. На Вэфт-Чип находились более элегантные учреждения и мастерские золотых дел мастеров и ювелиров, которые резко отличались от мелких лавочек торговцев селедкой, скобяными товарами и вином. Их можно было увидеть на улице Темз, где в ноздри бил запах только что пойманной свежей рыбы и резал слух громкий стук молота о наковальню. Часто нахальные торговцы заговаривали с прохожими, и несчастные попавшиеся покупатели были вынуждены выслушивать целую гору требований, просьб и пожеланий, прежде, чем они либо покупали предлагаемый для выбора товар, либо отделывались от настойчивого продавца, угрожая вызвать охрану.
      Время от времени то здесь, то там возникали стычки на улицах, и особенно на доках, где с лодок и барж, переполнявших причал, выгружали все товары из заморских стран. Среди множества запахов Изабелла различила запахи гвоздики и корицы, которые носились в воздухе, смешиваясь с ароматом только что испеченного хлеба и кондитерских изделий, доносившихся из булочных. С самой Темзы донесся специфический запах сырости, который прянее легкий ветерок, взволновавший спокойную поверхность реки, поднявший небольшие волны, тихо плескавшиеся о пирсы и корпуса кораблей.
      Вместе с ветерком возникли тихая трель флейты и бренчание струн лютни бродячих менестрелей, которые переходили из угла в угол, останавливаясь то здесь, то там, пели, чтобы получить хотя бы небольшое вознаграждение. Выступали мимы, акробаты и жонглеры. Изабелла увидела человека с обезьяной, которая танцевала под звуки колокольчика и протягивала гнутую жестяную банку для сбора монет. Звон монет заглушили аплодисменты, которые в свою очередь уступали звуку голосов, предупреждавших: «посторонитесь, посторонитесь!». На смену ему послышался цокот копыт и стук колес повозки, которая грохотала по мостовой и заставила толпу разбежаться врассыпную. И обязательно какой-нибудь нерасторопный бедняга был растоптан лошадью какого-то нетерпеливого лорда или раздавлен в лепешку под колесами быстро несущегося экипажа. У Изабеллы перехватило дыхание, когда она увидела, как какой-то ребенок едва избежал подобной участи.
      Она прижала свою лошадь поближе к жеребцу Воррика, как бы ища защиты, напуганная суматохой и толкотней Лондона.
      Ей нечего было бояться рядом с мужем. Казалось, что толпа расступилась перед знаменами Воррика с изображением сокола и от криков его людей.
      – Посторонитесь! Посторонитесь! Дорогу графу и графине Хокхарст!
      Потом, наконец, они приехали в резиденцию короля. Это был дворец, известный под названием Тауэр.
      Построенный по проекту монаха по имени Гандал и возведенный Вильгельмом-Завоевателем, главное здание в центре называлось Вайт-Тауэр. Оно было некрасивым, потому, что возводилось, как доказательство силы норманов. Его высокие толстые побеленные стены были сложены из огромных кусков белого известняка, который был привезен из каменоломен Нормандии и прочного грубого портлендского камня, который доставляли из Кента. Стены завершали четыре башни, три из которых были прямоугольными, а одна – круглой и использовалась в качестве смотровой.
      В течение многих лет к этой главной крепости было пристроено много разных ворот, бастионов и башен, которые сделали этот дворец одной из самых неприступных крепостей в Европе.
      Они вошли в резиденцию через Львиные ворота, проехав по мощеной дорожке к откидному деревянному мосту через внешний ров. Потом появилась навесная башня, известная, как Львиная башня, потому что там помещался зверинец короля, за нею следовал еще один мост и пропускная решетка, преграждавшая путь к средней башне. За средней башней была еще одна вымощенная дорожка и мост, который простирался через внутренний ров к воротной башне, где стоял охранник. Пройдя под этой решеткой, они очутились в звонарной башне, где находился колокол, служащий для охраны двора, который призывал к оружию в случае необходимости защиты крепости. Потом шли башни, встроенные во внутреннюю стену. Их было так много, что Изабелла, когда Воррик указывал и называл их, решила, что никогда не сможет их запомнить.
      На западной стене находилась башня Бьючемд, в которую был заключен в 1397 году третий граф Воррик Томас Бьючемд. На северной стене находилась башня обин Девелс, за нею – Флинт, где размещалась самая страшная темница крепости, которую иногда называли маленьким адом: потом башня Лучевая, где жил лучник короля и размещалась его мастерская; башня Григ, башня Мартин. На западной стене находились башни Кор-констебль, Бродэрроу, и Соулт, которая была известна, как башня Юлия Цезаря. Говорили, что на этом месте римляне построили свою первую деревянную крепость. На южной стене находилась башня Лантем Сут, которую иногда называли Корт. Там хранились официальные документы. Дальше – башня Гарден. На внешней стене, напротив башни Холд, находилась башня святого Томаса, названная в честь Томаса Бекета, который охранял ворота Измены, ступени которой спускались прямо к Темзе; башня Кредл, у которой тоже были ворота, выходящие к реке; башня Уэлл, в которой находился большой подвал; башня, ведущая к железным воротам и башкя над железными воротами.
      В самом центре стояла белая башня, по обе стороны от которой находились башни Хоул и Водроп. Они представляли собой две соединенные между собой дорожки к башне. Изабелла была уверена, что, скорее всего, она заблудится, чем запомнит дорогу в этом огромном дворце. Поэтому, как только они устроились в своих апартаментах, приняли ванну и слегка перекусили, она попросила Воррика показать ей резиденцию. Прогулка началась довольно приятно, но вскоре девушка пожалела, что не осталась в своей комнате, так как несколько придворных, заметив возвращение Воррика, заявили новобрачным о своем нежелательном присутствии и начали открыто флиртовать с Изабеллой. Хотя она и не проявляла к ним должного внимания, они были настойчивы, ничуть не смущаясь того, что их пытались остановить хмурые взгляды Воррика, Последней каплей, переполнившей чашу терпения, была попытка одного нахального кавалера, разгоряченного несколькими кубками вина, благоговейно пасть на колени перед Изабеллой и окрестить Розой Восторга, бросив к ее ногам букет белых роз, сорванных накануне в королевском саду. Этим он возбудил в ней болезненное воспоминание о Лионеле. При этом Воррик потерял терпение и, схватив его за шиворот, грубо встряхнул и дал ему хорошего пинка под зад. Протрезвевший придворный поднял шляпу, слетевшую с головы, и, бормоча извинения Изабелле, под хохот остальных поспешил уйти. Вскоре после этого оставшиеся кавалеры посчитали благоразумным распрощаться, и девушка осталась одна с разъяренным мужем.
      – Мадам, – заревел Воррик, гневно посмотрев на нее и прижав руки по швам, будто хотел удержаться от того, чтобы не ударить ее, – вы специально давали повод этим молодым людям волочиться за вами, как за уличной девкой из Энда?!
      – Милорд, вы не правы! – выдохнула Изабелла, обиженная и рассерженная таким несправедливым обвинением. – Я была всего лишь любезна, и вам это хорошо известно. Вы просто ревнуете меня из-за внимания придворных ко мне. И именно это, а не мое поведение привело вас в ярость. Теперь вы пытаетесь на мне выместить свой гнев, потому что вы слишком круто повели себя с этим пьяным молодым человеком, который флиртовал со мной. Бесспорно, сегодня вечером об этом будет говорить весь двор! Не знаю, смогу ли я на это не обращать внимания, – презрительно фыркнула девушка.
      Изабелла сверкнула глазами и вскинула голову, не глядя на нахмурившегося мужа, хотя, к несчастью, она увидела, что они стоят на лестнице, ведущей к воротам Измены. Внизу текла Темза, ударяясь о камни, покрытые зеленым налетом. На какое-то мгновение Изабелла подумала о тех, кого проводили через эти ворота вверх по лестнице, чтобы им не выйти из Тауэра живыми. Она вздрогнула, и Воррик догадался о ее мыслях. Он сардонически нахмурился.
      – Я не король, и поэтому не могу послать вас на башню Грин, миледи. Радуйтесь, что мы находимся не в Львиной башне, иначе бы я испытал страшное искушение скормить вас тем диким животным!
      – Неужели? – спросила Изабелла, поднимая одну из роз, лежавшую у ее ног и поднося цветок к носу. Она глубоко вдохнула сладкий аромат, вновь посмотрела на своего мужа, – неужели вы бы это сделали, милорд? Вы так хотите от меня избавиться?
      Какое-то мгновение Воррик стоял молча, глядя на нее. Потом выругался и пробормотал:
      – Вас нужно сжечь за колдовство, Изабелла!
      Девушка отвернулась от его пытливого взгляда. Нельзя сказать, что ей понравился ответ Воррика. Может быть, муж и не любил ее, но уж точно желал. «Это только начало, – подумала она. – Брошено семя, и оно со временем может вырасти и превратиться в пышное, вечно растущее растение».
      Она швырнула розу в Темзу и нежно улыбнулась, потому что Воррик неожиданно привлек ее к себе и крепко поцеловал.

      Когда Изабелла и Воррик спустились в большой зал к ужину, он был переполнен. Но граф быстро нашел места за высоким столом. Там они сели, как и положено было при дворе, и к ним подошел охранник Воррика Риз, который их обслуживал.
      Воррик представлял ее многим, сидящим там. Среди них были двое его конкурентов – лорд Томас Грей, маркиз Дорсет – сын королевы от первого брака, и лорд Вильям Гастингс, сэр Ричард Грей – младший брат маркиза; лорд Томас Стейнли, которого все звали «Лисой» за его способность всегда оказываться на выигрышной стороне, и его жена леди Маргарет Стейнли (урожденная Бьюфорд), чей сын от первого брака Генрих Тюдор жил в ссылке в Британии, потому, что был сослан туда из-за притязаний матрон, которые были хорошо известны тем, что быстро избавлялись от своих противников; и лорд Данте де Форенза, который был итальянским послом в Англии и который сейчас сидел справа от Изабеллы.
      Итальянец был самоуверен и захватывающе красив. С темной кожей, черными волосами, как смоль, глазами, которые при виде девушки восторженно зажигались. Он был хрупкого телосложения, но Изабелла поняла, что у него было тело, как закаленная сталь, под дорогой модной одеждой. Хотя и легким артистичным жестом лорд подносил кубок к губам, у нее возникало впечатление, что он мог свободно раздавить этот кубок своими тонкими пальцами. В нем была какая-то странная притягательность, которая одновременно и притягивала, и отталкивала ее. Он напоминал ей какую-то экзотическую змею, извивающуюся рядом с камнем, на котором они сидели. Каждое его движение было томным и грациозным, слишком чувственным для мужчины. Изабелла поняла, вернее, даже почувствовала, что он ее раздражает, хотя не могла объяснить, почему, так как к его манерам нельзя было придраться. Итальянец, кажется, почувствовал скованность Изабеллы и всю силу своего поразительного очарования обратил на нее, чтобы завоевать ее расположение. Но все равно девушка продолжала чувствовать себя неловко в его присутствии. Один раз, когда он обезоруживающе улыбнулся ей и бросил холодный восхищенный взгляд, в котором явно не было никакого желания, она вздрогнула. Похоже было на то, что он восхищался ею, как каким-то красивым предметом, без страсти и желания. Лорд мило и умело ухаживал за ней, но Изабелла чувствовала, что в его словах была неискренность: слишком уж легко они срывались с его губ. Ей это не нравилось. Тем не менее, она заставила себя поддерживать беседу, думая, что, возможно, она не права, и его странности объясняются тем, что он иностранец. Это, пожалуй, делало его непохожим на остальных. Он был не такой, как все.
      – Итак, сеньора, я слышал, что вас называют Розой Восторга. Теперь я вижу все собственными глазами и понимаю, почему придворные назвали вас так, – сказал ей итальянец. Изабелла зарделась, неприятно удивившись, что история, которая произошла сегодня днем, так быстро распространилась во дворце, хотя она этого и ожидала. Заметив ее покрасневшие щеки, итальянец извиняюще улыбнулся. – Извините, сеньора, простите меня. Я не хотел смутить вас, хотя вы еще более прекрасны, когда смущаетесь. Возможно, мне не стоило об этом говорить.
      – Нет? – ответила Изабелла, покачав головой. – Все в порядке, милорд, уверяю вас. Бесспорно, теперь уже все знают о случившемся и будут об этом говорить. Ведь многим это кажется хорошей шуткой. Мы только что поженились, но и мой муж, и я уже снесли достаточное количество насмешек. Единственное, на что я надеялась, что эта история не станет предметом сплетен, потому что это было весьма глупое происшествие.
      – О, нет, сеньора, – возразил граф, – это было весьма романтично. По крайней мере, мне так об этом рассказывали. Говорят, что ваш муж очень любит вас и терпеть не может, когда кто-то из мужчин любуется вашей красотой. Значит, он очень ревнив? И в самом деле, для этого есть основания, это заметно.
      Щеки Изабеллы снова стали розовыми. Они почти слились с цветом платья, которое она выбрала одеть для сегодняшнего вечера. Сшитое из бледного дамарского шелка, платье имело глубокий вырез и обнажало небольшую выпуклую грудь. Ниспадая широкими складками, оно подчеркивало ее тонкую талию и округлые бедра. Платье дополняла серебристая накидка и высокая пирамидальная шляпа, обвитая множеством розовых и серебристых ленточек. Длинная грива волос Изабеллы была спрятана под шляпу, подчеркивая красивые гибкие черты ее лица и шеи. Загадочные серо-зеленые глаза слегка потемнели при этих словах итальянца. Если бы это только было правдой, что муж любил ее! Но она знала, что это не так. Но так было даже лучше, если при дворе все будут считать это правдой. С этой точки зрения произошедшая история выглядела вполне правдиво.
      – Воррик – хороший муж, милорд, – прошептала она и отвернулась. И тут она увидела устремленный на нее янтарный взгляд мужа из-под полуопущенных ресниц.
      Изабелла слегка вздрогнула, почувствовав, как по ее спине пробежала дрожь желания. Через несколько часов или, может быть, даже раньше, если у Воррика появится желание, они окажутся одни в их комнате, и он будет любить ее. Но сегодня вечером будет все не так. Сегодня в их отношениях будет присутствовать то очарование, которое было в их первую ночь. Девушка каким-то странным образом чувствовала это. Она взглянула на свои руки и вспомнила слова Кэрливела. Да, сегодня все будет не так. Они, наконец, избавятся от теней Бренгвен и Лионела, которые стояли между ними. Изабелла медленно начнет завоевывать сердце своего мужа. Она поклялась в этом. И если ей суждено быть счастливой с Ворриком, то Изабелла знала, что она могла сделать для него не меньше. Если бы ей был дан выбор, то она не пошла бы этой тропой. Но ей пришлось идти по этой развилке дороги, и она не могла повернуть обратно. Изабелла не знала, сумеет ли завоевать любовь и доверие мужа. Она даже не знала, заслуживает ли она этого. Изабелла была уверена только в том, что ей стоит попытаться.
      – Лорд Монтекатини, кажется, очарован вами, миледи, – заговорил с ней Воррик, – вернув жену к настоящему из захвативших ее размышлений.
      – Неужели? Не заметила, милорд.
      – А вы?
      – Нет. Я ваша жена и обращаю внимание только на вас, Воррик!
      Он удивился и был весьма озадачен ее словами – она точно это видела. Но Изабелла увидела и то, что он был просто заинтригован и посмотрел на нее с некоторым подозрением.
      – Что за игры вы затеяли, мадам? – спросил он.
      – Это вовсе не игра. «Жизнь и любовь – это не игры», – подумала она, и повторила: – Это вовсе не игры.
      В это мгновение их взгляды встретились над бокалом, который она поднесла к губам. На мгновение Изабелла задержала на нем взгляд, как будто они были любовниками, потом ее ресницы опустились, спрятав все ее мысли, и она отвернулась, чувствуя себя неловко. Она не была колдуньей, что бы там ни думал ее муж. Попытаться очаровать его, чтобы он влюбился в нее, было совсем нелегко. Воррик был слишком умным, чтобы сразу поверить ей. Что будет, если он разгадает ее намерения по отношению к нему? Как он ужасно удивится и возненавидит ее. Но Изабелла все же должна попытаться.
      Она обрадовалась, что леди Маргарет Стейнли заговорила и отвлекла внимание Воррика.
      Пока баронесса негромко говорила о чем-то с Ворриком, Изабелла исподтишка изучала эту женщину, потому что Маргарет заинтересовала ее. Баронесса была невысокого роста и самой обычной внешности: черты ее лица были приятными и утонченными, но она была не накрашена и обыденно одета, как глубоко набожная женщина. Но темные глаза Маргарет, хотя она очень часто опускала их, были проницательными, от них ничего не ускользало. И Изабелла заподозрила, что за смиренным лицом баронессы скрывается острый ум.
      Хотя теперь ее звали леди Стейнли, Маргарет по-прежнему называла себя графиней Ричмонд. Она как будто забывала, что титул был у нее отобран сторонниками Йоркской династии. И что после смерти ее мужа Эдмонда Тюдора, графа Ричмонда – сторонники Ланкастера, который умер в тюрьме Нормарта, оставив Маргарет тринадцатилетней вдовой, она снова вышла замуж. Вскоре после смерти Эдмонда баронесса родила единственного ребенка – сына, которого она назвала Генрихом и обожала больше всех на свете. Хотя его претензии на трон исходили от матери по незаконной линии Джона Гонта и его жены Екатерины Синфорд, Генрих Тюдор теперь был единственным наследником династии Ланкастеров.
      При этой мысли Изабелла тревожно взглянула на своего мужа. Она неожиданно вспомнила, что Генрих был тоже уэльсцем и его дедушка по отцу Обеин Тюдор был поэтом в Уэльсе. Он тайно женился на Екатерине Валойс – матери короля Генриха VI. Его отец Эдмонд был наполовину братом прежнему королю. Сам Генрих был племянником бывшего короля. Да, Генрих был уэльсцем. Изабелла была в этом уверена, потому что даже сейчас Воррик называл сына Маргарет не Генри, а Гарри – лорд Гарри Тюдор, граф Ричмонд, хотя титул был уже неправильным. С тех пор, как его притязания на корону стали законными. Раньше король Эдуард IV считал, что Генри представляет собой значительную угрозу и может попытаться сбросить его с трона, но пока Генри удавалось ладить с королем.
      «Я бы точно так же поступила, – подумала Изабелла, – если бы моими глазами и ушами при дворе была моя амбициозная любящая мать».
      Она снова взглянула на Маргарет и подумала: «Какие грандиозные планы вынашивает баронесса с этими умными темными глазами, так часто устремленными на небеса. При дворе были те, кто по глупости принимали Маргарет за хорошую, но простоватую женщину. Но внимательно наблюдавшую за ней Изабеллу не так-то легко обвести вокруг пальца.
      Потом Маргарет вышла замуж за сэра Генри Стеффорда, чей племянник, еще один Генри Стеффорд, теперь был герцогом Бекингемом. Герцог был женат на сестре королевы Катерине. Изабелла посмотрела на молодого герцога, сидящего за столом. Он тоже метил на престол, вспомнила она, имея законное право через Томаса Вудстока. Его величество герцог Бекингем, Генри Стеффорд, Генри Тюдор – последний из династии Ланкастеров; леди Маргарет Стейнли – его изобретательная любящая мать; и лорд Томас Стейнли, «лиса» – третий муж баронессы. Изабелла невольно вздрогнула, подумав о такой опасной комбинации.
      А что же Воррик, ее муж, который был наполовину уэльсцем? «ВОРРИК НА СТОРОНЕ ВЫИГРЫВАЮЩИХ, МИЛЕДИ.»
      – Замерзла, Изабелла? – с любопытством поинтересовался Воррик, заметив ее слабую дрожь и то, что она необычайно притихла.
      – Нет, – ей удалось улыбнуться, и она взглянула на него, хотя сердце сжалось у нее в груди.
      «Они вырвут корону из рук любимого брата короля, если только смогут. Я каким-то образом чувствую, что это правда».
      – Ничего, милорд, легкий сквозняк – вот и все. Все уже прошло, – солгала девушка, но странное чувство, овладевшее ею, все еще оставалось, пробирая до костей..
      Только что прошло две недели, как она давала клятву любви, верности человеку, который на коленях стоял рядом с ней перед алтарем. Только сегодня она решила завоевать сердце этого же самого мужчины, который стал ее мужем. Но Изабелла не понимала, что когда-нибудь Воррик может стать ее врагом.
      Она больше не могла смотреть в его глаза, эти янтарные очи, которые неотступно смотрели на нее и угадывали ее мысли, и она обрадовалась, когда к столу подошел рыцарь, принесший блюдо на серебряном, богато украшенном драгоценными камнями подносе, и удивилась странному хихиканью придворных, которое переросло в выжидательное молчание.
      – Милорд, Хокхарст, – заговорил рыцарь, поклонившись с преувеличенной пышностью. – Его величество просит принять вас вот этот подарок, в честь вашей недавней женитьбы. – Он снял покрывало и все увидели золотисто-коричневого сокола, который все еще будучи живым, был для безопасности связан и беспомощно лежал, среди лепестков белых роз.
      У Изабеллы перехватило дыхание, потом она вскрикнула от ужаса, увидев перевязанную птицу, и, понимая, что это была черная шутка со стороны короля: никто из присутствующих, слышавших историю о том, что произошло сегодня днем, не мог сомневаться в том, что означал свадебный подарок Эдуарда.
      – Ах, жестоко, жестоко, – всхлипнула девушка, вскочив на ноги, намереваясь тут же освободить бедного сокола.
      Однако Воррик быстро обнял ее за талию – всем присутствующим показалось, что любовно, – но Изабелле показалось, что ее окольцевали железным кольцом: муж угрожающе сжал ее талию, почти до боли, тем самым удерживая от непродуманного действия.
      Граф криво улыбнулся рыцарю, который принес связанную птицу, потом обычным взглядом обвел всех присутствующих.
      – Я вижу, что Его величество не потерял чувство юмора в мое отсутствие, – сказал Воррик достаточно громко, чтобы все слышали. По залу пробежал одобрительный смешок, но потом все стихло. Придворные смотрели и выжидали, как животные, травившие свою жертву.
      – Пойдем, Изабелла, – встал Воррик и протянул ей руку, успокаивая ее взглядом, чтобы она не сделала ничего необдуманного. – Мне кажется, что король был бы рад познакомиться с вами.
      Дрожа от гнева, она встала. Ее серо-зеленые глаза зажглись решительным огнем, и, хотя она отчаянно была напугана мыслью о том, что может навлечь гнев на свою голову и голову мужа, она даже не пошевельнулась и не подала руку Воррику.
      Вместо этого в безмолвном молчании, которое снова воцарилось в зале, она взяла тяжелую тарелку из рук рыцаря и поставила ее на стол. Потом вытащила кинжал из-за пояса, наклонилась над соколом и ловко перерезала связывающие его ремни. Птица встрепенулась и попыталась встать, но не смогла. Девушка с гневом заметила, что у сокола переломано крыло. Но, убедившись, насколько жестоки придворные, Изабелла теперь понимала, что они без колебаний снова осмеют ее и Воррика немилосердно, если сокол продолжит свои бесплодные попытки взлететь. Это было невыносимо. Она не позволит, чтобы из Воррика снова сделали дурака. Она быстро снова схватила путы, которые висели на острых когтях птицы и грациозным движением вздернула птицу к себе на запястье. Птица слегка качнулась, потом нашла равновесие и на мгновение посмотрела в глаза девушки, как будто признавая установившуюся с этого момента связь между ними. Она гордо подняла голову и обвела взглядом комнату, издав негромкий победоносный крик. Несколько лепестков от белых роз, которые пристали к ее лапам, упали на пол. Потом снова все стихло. Еще с минуту в зале было тихо, потом вдруг все изорвалось восхищенными аплодисментами, сопровождаемыми одобрительными возгласами, отдававшимися эхом в сводах замка, когда Изабелла подняла сокола высоко вверх, чтобы все видели.
      Торжествуя, она повернулась к своему мужу. И, к своему удивлению, ибо она боялась, что он рассердится, увидела, что его глаза сияли гордостью и одобрением.
      – Браво, Белла, – прошептал он, поднимая ее свободную руку к губам и целуя ее. – Браво, миледи.
      И в этот момент Изабелла была готова поклясться, что он любит ее.
      Под руку со своим мужем Изабелла нервно шла к столу. Разгневался Эдуард или нет, она не могла сказать. Раньше она мельком видела короля и королеву, когда вошла в большой зал. Но Изабелла не знала, что ее представят им сегодня вечером. Она думала, что это состоится послезавтра в Вестминстерском дворце, где проходят официальные приемы. Изабелла прикусила губу и встревоженно посмотрела на свое платье, думая о том, достаточно ли оно богато для такого случав. Казалось, что это беспокоило ее больше всего.
      – Улыбнись, Изабелла! – неожиданно прошептал ей на ухо Воррик, очень испугав ее. – Ты выглядишь так, как будто тебя ведут на экзекуцию в башню Грин. Тебе нечего бояться. Ты была великолепна, и король показал нам обоим свое расположение.
      – Черт побери, милорд! Как, тем, что, осмеяв нас перед всем двором, послал нам этого жалкого сокола на постели из белых роз?
      – Нет, – Воррик вновь сардонически усмехнулся. – Это было просто шуткой со стороны Эдуарда? Действительным же подарком был поднос, чья стоимость составляет целое состояние.
      – А-а! – Изабелла, наконец, поняла и раскрыла глаза. – Значит, значит, король доволен нашим браком?
      – Да.
      – Но он выбрал жестокий путь, чтобы это показать! Милорд, герцог Глостер никогда бы не был так немилосерден. Мне кажется, что ваш Эдуард не тот человек, за которого его принимает собственный брат.
      – Может быть, это и так. Однако, мы с вами – его подданные. Не будьте так глупы и не портите победу, которую вы одержали, Изабелла.
      – Нет, милорд, я не стану этого делать. Но не просите меня полюбить его, потому, что я не могу.
      При этом глаза у Воррика задумчиво заблестели, но он больше ничего не сказал.
      Королю Эдуарду Плантегенету было тридцать восемь лет, но он выглядел старше. Когда он одержал свою блестящую победу при Таутоне, ему было девятнадцать лет, и он взошел на трон. Тогда Эдуард был золотым богом Англии, блестящим военным полководцем, который вырвал корону из рук короля Генриха VI. Простой народ встречал его с восторгом и распахнутыми объятиями. Но последующие беспутные годы жизни бесповоротно сказались на Неде, лишив его былой силы и славы. Тело, когда-то гибкое и сильное, ослабело и огрубело от чрезмерного увлечения обильной пищей и питьем. Красивое лицо постарело и обвисло от разгульной жизни. Глаза, когда-то ясные и голубые, как небо, были налиты кровью от ночных кутежей с бесконечной вереницей женщин. Только копна белокурых волос напоминала Изабелле о том времени, когда Англия смотрела на своего короля, как на золотого Бога. Его любил народ, но Изабелла не знала Эдуарда раньше, поэтому ничего не чувствовала, кроме сострадания, когда упала на колени перед королем.
      Это был брат Ричарда, но какими все-таки разными были эти два человека. В Эдуарде не было ничего от замкнутости Ричарда, его доброты и затаенной печали. Эдуард всегда излучал внутренний свет и был, возможно, угасающим солнцем, но все-таки – солнцем, красным огнем, который сжигал сам себя, разрушал собственной силой.
      В глазах короля была какая-то жестокость, отчего Изабелла слегка вздрогнула, когда он кивнул, чтобы она поднялась. От нее не ускользнуло то, как он оценивающе рассматривал ее тело, желая обладать тем, что видел. Ее сердце тревожно дрогнуло: многие женщины при дворе стали любовницами короля, но Изабелле не хотелось бы делить с ним постель. Даже до Рашдена доползли слухи о ненасытной похоти Эдуарда.
      – Итак, я вижу, наконец, мою подданную леди Изабеллу, – произнес Эдуард, когда девушка, виновато вздрогнув, – так как позволила себе размышлять в присутствии короля, – пришла в себя. – А вы не только красивы, но и умны, – и указал на сокола, который все еще сидел на ее запястье. – Вы правильно поступили, миледи.
      – Спасибо, Ваше величество, – наконец, заговорила Изабелла, обрадовавшись, что король больше на нее не сердится, – мы с милордом высоко ценим ваш свадебный подарок и надеемся, что вы одобряете наш брак.
      – Да, миледи, но должен признаться, что немного сожалею, что потерял вас. Дикон говорил мне, что вы довольно привлекательная девушка, но я боюсь, что недооценил вкус моего брата. Он оказался более изысканным, чем я думал. Теперь я тоже понимаю, почему мои придворные назвали вас Розой Восторга.
      – Вы мне льстите, Ваше величество, – слегка зарделась Изабелла, не желая поддерживать короля, так как королева ядовито смотрела на нее в этот момент.
      Елизавета Вудвилл была старше мужа, но выглядела моложе. Она прилагала все усилия, чтобы сохранить свою надменную холодную красоту. Даже теперь нетрудно было заметить, почему Нед был очарован ею. Ее гладкая кожа была светло-кремового цвета, а царственное лицо, казалось, было высечено из прекрасного мрамора. Она подбривала брови, как делало большинство придворных дам, а под шляпой почти не было видно ее каштановых, отливающих золотом волос, которые, как говорили, спадали до самых колен мерцающим водопадом. Высокий лоб королевы подчеркивал нежно изогнутые брови, огромные светлые глаза, которые сверкали холодным ледяным светом. Ее прямой, классической формы нос возвышался над слегка припухлыми губами, которые в данный момент были плотно сжаты из-за плохо скрываемой ревности.
      Изабелла почувствовала, что королева возненавидела ее уже потому, что красота девушки соперничала с красотой Елизаветы, но Изабелла была значительно моложе королевы. Елизавете трудно было оставаться вежливой с девушкой. Изабелла очень обрадовалась, после того, как королевская чета обменялась репликами с Ворриком, новобрачным разрешили уйти.
      К большому разочарованию придворных, которые надеялись получше познакомиться с девушкой, Изабелла и Воррик не остались танцевать после ужина. Вместо этого они пошли в свою комнату. Там Изабелла принялась лечить сломанное крыло сокола, а Воррик приказал своему рыцарю Ризу спуститься вниз к конюшням и спросить, ее найдется ли клетки для птицы. Когда, наконец, Рагнор – так Изабелла решила назвать птицу – устроился на ночь, она робко повернулась к своему мужу.
      Изабелла хотела заняться с ним любовью, но не знала, как дать ему об этом знать. Она молча взяла кубок с вином, который он протянул ей, и спокойно отпила из него глоток, стараясь придумать, что сказать. Однако, ей было нелегко найти слова.
      – Воррик, я… я… – она резко остановилась, кусая губы.
      – Да? – спросил он, вскинув с удивлением бровь. Вдруг Изабелла поняла, что Воррик угадал ее мысли.
      Она слегка сжалась, потом гордо расправила худенькие плечи, полагая что он собирается посмеяться над ней. Мягкий манящий свет ее глаз потух, и она отвернулась. Сердце разрывалось от острой обиды. Это все было бесполезно. Даже если ей и удастся выбросить Лионела из головы, из сердца и памяти, то она все равно никогда не сможет завоевать любовь Воррика. Стена, которой он себя защитил, была слишком неприступной, и граф всегда был настороже, так как боялся, что ему сделают больно. И он не пустит ее в эту крепость, которая защищает его от мира.
      – Ничего, – прошептала она, – ничего.
      Изабелла поставила кубок и двинулась в переднюю своей комнаты, намереваясь позвать Джоселин или кого-нибудь из служанок, чтобы они помогли ей раздеться, но Воррик остановил ее. Он подошел и положил руки ей на плечи.
      – Я не верю, что ничего, Белла, – прошептал он ей на ухо, нежно гладя по руке. – Если ты хочешь меня, то тебе не стоит стесняться этого. Ничего плохого в том нет, если ты желаешь собственного мужа – разве я не прав, Белла? – негромко спросил он, поворачивая ее лицом к себе.
      – Да, – выдохнула она, наконец, – я не понимаю, как и почему, но ты разбудил во мне чувство, которого я не знала раньше.
      – Это называется страстью, Изабелла, – сказал Воррик тихим и нежным голосом. Его янтарные глаза сияли странным светом. – Мне нравится, что ты хочешь быть со мной. Пойдем. И скажи своим служанкам, что тебе не нужна их помощь сегодня вечером.
      Когда она вернулась, то увидела, что ее муж потушил большинство свечей и разделся до рубашки, которую он тоже расстегнул, обнажив загоревшую на солнце грудь, поросшую темными волосами. Плотно облегавшие бедра брюки выдавали его желание. Воррик медленно подошел к жене, снял с нее высокую шляпку, и ее волосы сияющим серебристым потоком упали до самых бедер. Потом он молча стал снимать с нее одежду. Когда, наконец, она предстала перед ним голой, Воррик взял ее на руки и понес в постель. Сняв остальную одежду, он некоторое время сверху смотрел на нее. Потом лег рядом.
      Изабелла уже чувствовала нетерпеливую дрожь в теле и знала, что муж чувствует то же. Какое-то время Воррик внимательно рассматривал ее, проводя одной рукой по окружности на ее животе.
      – Почему ты пришла ко мне сегодня вечером, Белла? – с любопытством осведомился граф.
      «Почему после нескольких проведенных вместе ночей она охотно принимала его, но сегодня инициатива заняться любовью исходила от нее?»
      – Я… я хотела доставить удовольствие вам, милорд.
      – Почему?
      – Потому… потому что, хотя я и не думала, что это станет возможным, вы очень хороший муж, Воррик, и, несмотря на то что брак наш был вынужденным, пытаетесь исправить положение. Мне кажется, что я могла бы сделать не меньше.
      – Понятно, – некоторое время он молчал, но потом добавил. – А как же насчет Лионела Валерекса, миледи?
      – Он предал мою любовь, милорд. Так… так я пытаюсь о нем не думать.
      – Если то, что вы говорите, правда, то тем самым вы очень радуете меня, мадам, потому что мне необходимо ваше хорошее отношение. Нет, я ТРЕБУЮ его.
      «А мою любовь, Воррик, – хотелось закричать ей, – вы бы приняли, если бы я захотела отдать ее вам?» – но она не задала этого вопроса. Пока было достаточно, что Воррик поверил в то, что Изабелла выбросила Лионела из своего сердца и памяти. Она должна продвигаться постепенно и дать шанс их отношениям перерасти в нечто большее, чем просто желание.
      Изабелла нежно коснулась лица мужа.
      – Как я могу отказать вам в своем хорошем расположении, Воррик? Вы спасли мне жизнь. Только за это я бы отдала вам все, что бы вы ни попросили.
      – Неужели?
      – Я… я постаралась бы, милорд. Я уже стараюсь.
      – Тогда обними меня и давай займемся любовью, Белла.
      Она не спеша подвинулась к нему и охотно, но робко, встретила его губы. Ее рот чувственно вздрогнул от интимного прикосновения. Язык Воррика требовательно и властно приоткрыл ее губы. Граф вел себя как мужчина, знающий свои права. Он неистово искал сладость, ожидавшую его внутри, пока ее губы не прильнули к губам мужа, умоляя о большем. Воррик почти с жестокостью запустил руки в ее серебристые пряди, разметавшиеся по подушке, как будто хотел привлечь ее еще ближе, продолжая глубоко и страстно целовать жену, Он зажигал ее страстным желанием. Его язык метался у нее во рту, выходил из него, очерчивая поля ее губ, пока она не почувствовала, что они напухли. Но она не обращала на это внимания. Теперь Изабелла смело следовала за ним, куда вел его язык, такой манящий, ласкающий, извивающийся. Она ощутила его рот изнутри, исследуя и привыкая к нему, как только что он изучал ее. Воррик стонал от удовольствия и его стон смешался с ее восхищенными вздохами, пока их губы лихорадочно не прильнули друг к другу, и дыхание не стало единым.
      Губы Воррика оставили губы Изабеллы, чтобы в поцелуях пройти по щеке к виску и почувствовать влажные шелковистые пряди волос. Он полностью зарылся лицом в ее спадающую гриву, глубоко вдыхая нежный аромат роз. Воррик хрипло прошептал ей что-то на ухо, и от его теплого дыхания у нее пробежала дрожь по спине.
      – Колдунья! – хрипло прорычал он, потом более мягко, – Изабелла, радость моя…
      Она задрожала от этих слов и в ликовании откинула назад голову. Глаза ее закрылись, а рот слегка приоткрылся, когда его губы скользнули по шее, очерчивая плавный изгиб плеча. Воррик положил на него одну руку, и его пальцы тут же властно сжались. Потом обе ладони скользнули вниз по ее груди.
      Губы отыскали небольшое мягкое чувственное место возле ключицы. Он мучительно медленно ласкал его и губами, и языком, пока Изабелла не скорчилась под ним и кровь бешено не застучала в жилах. Он почувствовал, как безумно, толчками забился пульс в ямочке на шее, как отвердели соски под играющими с ними пальцами.
      Воррик опустил голову и прижался губами к вздымающимся вершинам, вначале к одной, потом к другой. Он ласкал созревшие бутоны, покусывая их губами. Его язык быстро скользил по верхушкам, обвивался вокруг них так, что они еще больше напряглись от восторга. Трепетные волны вздымались в теле Изабеллы, когда она держала в руках голову Воррика, нежно поглаживая по волосам, пока его язык продолжал возбуждать ее соски, а пальцы – ласкать грудь.
      Что-то мягкое и теплое вошло в нее; она открыла глаза, чтобы посмотреть на него, и в этот момент ей страстно захотелось иметь ребенка, который бы рос у нее в животе, а потом сосал ее грудь.
      Потом его рот стал спускаться все ниже, и чувство восторга сменилось более примитивным желанием.
      Откуда-то у него в руках оказался бокал с вином, и он выливал на нее этот напиток. Изабелла чувствовала, как он течет у нее по бедрам, стекает по мягким изгибам к истокам ее женского начала, которое теперь целовали его губы. Его язык вкушал вино и ее сладость. Она невольно задрожала от приятных ощущений, которые муж в ней пробуждал. Он приоткрыл нежные выпуклости, закрывавшие вход в нее, ритмично ласкал их, пока не появилась влажность от этих прикосновений, и Изабелла застонала от желания почувствовать его глубоко внутри себя. Пальцы мужа скользнули внутрь, и от их трепетных движений она почувствовала невыносимую дрожь.
      Большой цветок таял от его рук, набух от горячих прикосновений его языка. Его крошечные лепестки сворачивались и разворачивались, пока вдруг он не расцвел страстью, взрывом своего расцвета, заставив Изабеллу неистово изогнуться под ласкавшей его рукой. В ней снова и снова кричало желание, а тело сотрясали толчки, потом тут же, почувствовав удовлетворение, она вздохнула от удовольствия. Она насытилась, но не была удовлетворена, так как сама хотела сегодня вечером взять инициативу в свои руки!
      Как она позволила отпустить себя так просто, когда сама хотела завоевать его?
      Изабелла обняла мужа и притянула поближе к себе, чтобы можно было поцеловать, почувствовать мускусный вкус на его губах. Муж подвинулся, чтобы войти в нее, но она остановила его, упершись ладонями в грудь, побуждая Воррика лечь на спину. Тот с любопытством посмотрел на нее. Он начал что-то говорить, но Изабелла приложила ладонь кего губам, чтобы замолчал.
      – Тише, – негромко сказала она ему. – Дай мне удовлетворить твое желание. Ты не пожалеешь, обещаю тебе.
      Изабелла запустила пальцы в его волосы и поцеловала его, вначале робко, как застенчивая девушка, которая была с ним в постели в первый раз. Она целовала его глаза, рот и нос. Ее длинные ресницы, словно крылья бабочки, коснулись его щек, странным образом возбуждая своим прикосновением. Воррик никогда не чувствовал такого раньше. Потом губы, девушки коснулись его уха. Они слегка приоткрылись, когда Воррик услыхал тихий вдох, потом выдох. Ее дыхание было теплым и вызвало в нем легкую дрожь желания, которое резко обострилось, когда она потерлась носом о мочку его уха, слегка укусив ее зубами.
      Он почувствовал острое желание, увидев свою жену в новом свете. Воррик увидел Изабеллу, которая хорошо восприняла его уроки, и теперь смело применяла свой талант, чтобы принести ему удовольствие. Какое-то время его мучил вопрос – почему? Но эта мысль была мимолетной, потому что вскоре он уже ничего не чувствовал, ничего, кроме всепоглощающего желания.
      Молодая жена страстно и чувственно прижалась к нему всем телом. Потом томно изогнулась дугой, слегка касаясь тела мужа и маня за собой, в то время как рот ловил его грудь, разглаживая темные волосы. Она губами нашла его соски, возбуждая их так, как совсем недавно он возбуждал ее, покусывая зубами, лаская языком, пока соски не отвердели так же, как и ее. В этот момент ей хотелось знать, чувствует ли он сейчас восхитительные волны, расходящиеся по всему телу, которые Изабелла ощущала немного раньше. Он тоже почувствовал их, и она это поняла по его негромкому стону и по тому, как пальцы вцепились в ее тело.
      Губы переместились к животу, потом продолжили свой путь вниз к сильным плотным бедрам. Ее язык сначала коснулся одной ноги, потом другой, пока, наконец, она не стала целовать его мужское достоинство. Ее рот начал медленно скользить по его стволу вверх, потом вниз, затем снова вверх. Когда Изабелла поняла, что он изнемогает, она вылила на него остатки вина, и ее губы сомкнулись на нем. Она подняла голову, ее мягкие руки скользнули по его талии, крепко сжав его. Потом она склонилась, поглощая его огненное копье своими ножнами. Изабелла снова и снова охватывала его, все быстрее и быстрее, скользила по нему, пока не почувствовала, наконец, все больше разраставшееся напряжение внутри него, которое прорвалось торжествующим фонтаном. В экстазе она крепко прижалась к нему, почувствовав, как его руки крепко обхватили ее, и муж, увлекая жену в свои объятия, с дикой страстью пронзил ее своим копьем. Наконец, они затихли.
      Сердце Воррика бешено колотилось в груди, потому что раньше он никогда не занимался любовью так, как только что с Изабеллой. В какое-то мгновение он понял, что значит, когда тебя берут. Другими словами описать то, что сделала с ним Изабелла, было нельзя. Все еще тяжело дыша, Воррик с удивлением посмотрел на нее. Ее голова была откинута назад, сияющая конка ее волос была влажной и прилипла к голове, губы были приоткрыты, так как она тяжело дышала. Кожа блестела, как сатин, покрытый капельками росы. Тело, словно озаренное солнечным светом, порозовело от занятий любовью. Воррик никогда не видел свою жену более восхитительной, более прекрасной. Она поражала своей наготой, как прекрасная языческая богиня. Он потянулся и коснулся ее груди. Изабелла снова наклонилась, чтобы поцеловать его, потом отстранилась и легла рядом, положив голову ему на плечо.
      Что ж сотворила с ним эта колдунья-жена? Воррик каким-то странным образом чувствовал себя другим, обновленным. Это изменение в нем озадачило его, потом вдруг Воррик понял, что это было. Горький призрак Бренгвен ушел от него. К своему удивлению, он обнаружил, что даже не может вспомнить ее лица. Как могло такое случиться, что Воррик так сильно полюбил эту женщину, которую одновременно ненавидел? Он этого не знал. Одно граф знал точно: теперь Изабелла занимала все его мысли. Ее прекрасное лицо он ясно видел перед собой. Воррик почувствовал глубокую удовлетворенность в душе, сам не понимая, как это случилось. Звено за звеном цепь его прошлого упала, граф в этом только что убедился.
      – Ах, Белла, – сказал он, – почему ты так околдовала меня?
      Но очаровавшая его колдунья не отвечала. Она уже спала, и на губах играла торжествующая улыбка.

      Утром Изабелла проснулась в комнате, полной роз – белых роз. Она не спеша села и с удивлением оглядела комнату, в первое мгновение подумав, что каким-то образом очутилась в королевском саду. Потом дверь комнаты широко распахнулась, и в нее торопливо вошла ее служанка Алиса, несущая еще один огромный букет.
      – Ах, доброе утро, миледи, – поприветствовала ее няня. – Наконец-то вы проснулись. Ведь уже полдень, самое время. Но лорд сказал, чтобы вы спали, пока сами не проснетесь. Поэтому мы и не беспокоили вас, – продолжала трещать Алиса, положив цветы на длинных стеблях и начав их перебирать. – Я сейчас принесу ваш завтрак, миледи.
      – Алиса.
      – Да, миледи.
      – Откуда… откуда все эти цветы?
      – Ну, от придворных кавалеров, миледи. Все, за исключением вот этого единственного цветка, лежащего у ваших ног. Он – от лорда. Ах, ну не чудо ли это, миледи? Они все пришли с цветами, бог знает, когда, но куда мы все это поставим?
      – Убери их отсюда, – она потянулась и взяла одинокий цветок, лежавший на ее постели, потому что для нее это был самый прекрасный цветок из всех, находящихся в комнате.
      Она опустила лицо к его нежным, бархатистым лепесткам, проведя пальцами по ленте, бантом завязанной на стебле.
      – Я… я извиняюсь, миледи, – нянюшка, думая, что ее подвел слух, ошеломленно посмотрела на свою хозяйку, – вы сказали… вы сказали…
      – Унеси все, кроме этого цветка, – Изабелла указала на цветок, который держала в руках.
      – Но… но, миледи, – озадаченно засуетилась Алиса, – но что же мне с ними делать?
      – Отдай их беднякам… меня это вовсе не волнует. Этот единственный цветок – все, что мне нужно.
      – Да, миледи, – нянюшка, покачивая головой, вздохнула. Ее хозяйка точно сошла с ума. Тем не менее, Алиса взяла ведро, которое только что принесла, и вынесла его из комнаты, позвав Джоселин на помощь. Изабелла улыбнулась про себя, услышав ошеломленные крики, которые поднялись по поводу этой новости, что все цветы, кроме этой одной розы, нужно унести. Ворча себе под нос, служанки вошли в комнату и начали выполнять приказание.
      Девушка вновь вдохнула тонкий аромат цветка, который поднесла к носу. Потом восторженно коснулась лепестков, прежде чем сбросить покрывало и встать. Только тогда она увидела записку, на том месте, где недавно лежал единственный цветок. Дрожащими от волнения пальцами она разорвала скреплявшую его восковую печать. Внушительным росчерком на всю страницу было написано одно единственное слово «Воррик». Она снова улыбнулась. Сердце радостно забилось у нее в груди. «Воррик – мой муж!» Прижав к груди цветок и записку, Изабелла вихрем закружилась по комнате, к огромному удивлению Алисы и всех служанок, которые искоса посмотрели на девушку, как будто опасаясь что она сошла с ума. При виде их глупых лиц Изабелла остановилась и разразилась хохотом.
      – Миледи, с вами… с вами все в порядке? – спросила Джоселин.
      – Да. Ах, да, Джоселин! Милорд сказал, когда вернется?
      – Сегодня утром, миледи, но уже почти полдень! Нужно спешить. Матильда, Эдит, уберите быстрее эти розы, как приказала миледи.
      – Алиса, Джоселин, помогите мне одеться! Наконец, Изабелла надела платье из коричневого сатина и золотистую накидку. Все это ей было очень к лицу, она была очаровательна. Но главное, что эти цвета очень любил Воррик.
      Изабелла зарделась от смущения и восторга при мысли о своем муже и о своей распутной любви к нему прошлой ночью. Да по-другому просто нельзя было сказать. Ведь она была инициатором, она любила его. Что он, интересно, подумал? Что она была наглой и бесстыдной? Однако должно быть, доставила ему удовольствие. Ведь он подарил ей розу…
      Девушка беспокойно ерзала, пока Джоселин и Алиса заплетали ее густые волосы в две косы. Потом они ловко уложили их вокруг головы. В качестве последнего штриха Изабелла приколола цветок Воррика к левой косе. Именно к левой, чтобы его сразу заметили. Изабелла понимала, что сегодня утром придворные, без сомнения, решат, что она принадлежит своему мужу – и только ему одному.
      Тихо напевая себе под нос, девушка подошла к клетке с птицей – Рязу вчера удалось достать клетку на конюшне, и теперь в ней в ожидании сидел Рагнор. Постоянно говоря что-то соколу, Изабелла приподняла колпак, которым она вчера прикрыла его. Сокол встрепенулся и запрыгал по клетке, несколько раз моргнув желтыми глазами, постепенно привыкая к неожиданному свету. Наконец, кажется, сокол узнал девушку. Он пронзительно вскрикнул и попытался хлопнуть крыльями, но чуть не упал с насеста, чем перепугал бедную Алису до смерти.
      Нянюшка вскрикнула и выронила вазу, которую держала в руках. Одну руку она прижала к пышной, высоко вздымающейся груди, где бешено билось сердце.
      – Ах, миледи, – выдохнула она, – извините, но это живое создание так перепугало меня. В этом волнении и суете я совершенно забыла о нем.
      – Все в порядке, Алиса, – успокоила Изабелла взволнованную нянюшку, которая принялась собирать разбросанные цветы и осколки стекла. – Нечего бояться. Рагнор не причинит тебе вреда. Он не может летать.
      – Все понятно, миледи. Какая жалость, что у этой бедняжки сломано крыло, – закудахтала няня.
      – Да, но я вправила его, и со временем оно заживет. «А я надеюсь, что также заживут сердце и душа Воррика», – добавила Изабелла самой себе.
      После того, как няня ушла из комнаты, девушка схватила тарелку с говядиной, оставшейся после завтрака, со стола, стоявшего вдоль одной из стен. Остерегаясь острого клюва и когтей, она начала кормить Рагнора кусочками мяса, зная, что сокол очень голоден. Но несмотря на все ее попытки подбодрить его, он ел мало, потому что говядина была не сырой. Изабелла подумала о том, что нужно распорядиться выдавать сырое мясо для птицы. Как только Рагнор закончил свою небольшую трапезу, она взяла его за путы и посадила сначала на запястье, потом уговорила пересесть на плечо. Там ему было удобно обозревать окружающую обстановку.
      – Ах, миледи, не собираетесь же вы взять эту птицу в Вестминстерский дворец? – пожурила ее Алиса, войдя в комнату, чтобы унести еще один огромный букет.
      – Это туда милорд собирается сопровождать меня сегодня? – с любопытством спросила Изабелла. – Конечно же, Рагнор пойдет со мной. Он уже вполне известен, ты знаешь. И теперь он – часть меня.
      «Как Воррик теперь – моя половина, так и я – его вторая часть», – подумала Изабелла.
      Наконец, словно услышав ее размышления про себя, в комнату вошел муж. Он постоял, напряженно глядя на девушку, повернувшуюся к нему и с замирающим сердцем ожидающую от него слов одобрения. Из-под полуопущенных ресниц он окинул ее, казалось, обычным взглядом своих янтарных глаз, но Изабелла, делившая с ним ночью постель, поняла значение этого взгляда. Он посмотрел на ее одежду, на розу, вплетенную в волосы, на сокола, сидящего у нее на плече. Она отчаянно хотела узнать его мысли. Его лицо не выражало никаких эмоций, хотя янтарные глаза горели желанием, и не только…
      – Доброе утро, миледи, – сказал Воррик.
      – Доброе утро, милорд.
      – Думаю, вы хорошо выспались?
      Был ли на его губах какой-то намек на улыбку? Девушка зарделась.
      – Очень хорошо, милорд.
      – Я вижу, что придворные времени не теряли, чтобы выразить свое восхищение вами, – сухо сказал Воррик, окинув взглядом комнату, которая еще была наполовину уставлена букетами роз.
      – Да, но только один цветок особенно заинтересовал меня, милорд. Я сказала своим служанкам отослать остальные цветы в церковь или раздать бедным.
      Глаза Воррика при этом блеснули.
      – Как, должно быть, будут разочарованы ваши кавалеры, мадам, – неторопливо произнес он.
      – Все, кроме одного, розу которого я сохранила.
      – Ах, он доволен, миледи. Действительно, он очень доволен. Пойдемте, Белла. Нас ожидает Вестминстерский дворец.
      Вестминстерский дворец был очень старым. Здание было заложено еще при Эдуарде Конфессоре. Он находился между Бенедиктинским аббатством, расположенным на острове Торн в низменной болотистой местности на берегу реки Темзы, которая поросла боярышником и ежевикой, и самой рекой. В течение веков монастырь неоднократно грабили и сжигали датчане, но сам дворец каким-то чудом уцелел. После смерти Эдуарда Конфессора все последующие правители сделали во дворце свою резиденцию, продолжив строительство, начатое Эдуардом. Вильгельм-Завоеватель почти закончил здание, а его сын Вильгельм Руфус воздвиг огромный Вестминстерский Холл, где король Генрих III когда-то принимал до шестисот гостей на Новый год. Сам Генрих преобразовал старый деревянный зал в каменный и переделал королевскую спальню, в которой умер Эдуард Конфессор. Он нанял художников, которые нарисовали на потолке ангелов, а на стенах богатыми золотыми, красными, голубыми красками – представителей духовенства, которые были известны среди королей.
      В 1236 году из-за отсутствия набережной на реке Темзе, Холл затопило, и людям буквально на лодках приходилось добираться до своих комнат. В последующие годы воды так же неожиданно отступили, оставив большое море грязи, в котором осело огромное количество рыбы. В 1267 году какая-то воровская шайка ворвалась во дворец, побив там окна, выпив вино короля, и скрылась.
      К тому времени, когда королем стал Ричард II, Вестминстерский дворец нуждался в капитальном ремонте. В 1394 году архитектор Ричарда, Генри Эвел получил задание реставрировать дворец. Они разрушили колонны, поддерживающие крышу, и очень искусно заменили эту структуру огромной брусчатой крышей, сделанной из дуба и украшенной резными ангелами. Воррик говорил Изабелле, что только одна балка в этом прекрасном куполе весит сто сорок три стоуна.
      Куполообразная крыша была действительно красивой. Сам холл был отделан изогнутыми пролетами, и в одном конце было большое соборное окно. Ряды каменных ступеней вели к возвышению, где на троне восседали король и королева. С одной стороны у входа висел массивный медный канделябр. Небольшая лестница, по бокам которой стояли замысловатые статуи, вела в большой зал с другого входа. Через эту дверь появились Изабелла и Воррик, вызвав своим появлением волнение в толпе придворных, собравшихся во дворце.
      Новобрачные не спеша шли к трону, то тут, то там останавливаясь, чтобы поговорить с теми, кого граф удостаивал своего внимания. Несколько игривых кавалеров столпились около Изабеллы, чтобы поинтересоваться, получала ли она их букеты, и, к разочарованию ее обожателей, молодая графиня с легким смешком призналась, что приказала унести все цветы, кроме единственного, дорогого ей цветка от мужа.
      – Если в королевских садах осталась хоть одна белая роза, я очень удивлюсь, – сказала она, – потому что моя комната была переполнена цветами, бесспорно украденными у его величества. Но мое внимание привлек только один цветок.
      Изабелла оперлась о руку Воррика и любезно улыбнулась ему. Кто-то заметил, что графу, действительно, чертовски повезло. И, согласившись с этим замечанием, Воррик увел Изабеллу, оставив ее поклонников молча завидовать ему.
      Кажется, графиня Хокхарст была одним из тех цветков, которые им никогда не удастся сорвать.
      После того, как новобрачные засвидетельствовали свое почтение королю и королеве, Воррик повел Изабеллу за покупками на рынок, где он купил ей серебреный браслет с филигранью. Потом она вернулись в Тауэр. Там Боррик сказал Изабелле, что должен оставить ее, чтобы заняться делами. И, вместо того чтобы вернуться в свою комнату, она решила пойти в Львиную башню и посмотреть королевский зверинец. В попечительстве королевского «господина медведей и обезьян», – как называли человека, ухаживающего за животными, – было много диких зверей. Там были львы, тигры, леопарды, рыси и медведи. В большом доме, специально построенном для этой цели, держали слона, а также полярного медведя, которого учили ловить рыбу в Темзе. Там был волк необычной редкостной породы, особенно для Англии. Были даже орел и дикобраз.
      Большинство животных держали в клетках с деревянными решетками. Их содержание дорого обходилось, из-за чего лондонские шерифы выражали недовольство. Ведь именно их просили вносить часть расходов на содержание зверинца. Каждый лев ежедневно съедал четверть овцы; на покупку пищи для леопарда ежедневно тратилось шесть пенсов, а для медведей – четыре, серебром.
      Узнав об этом, Изабелла пришла в ярость, потому что людям, заключенным в темницах Тауэра, выдавали ежедневный рацион, на который расходовали только один пенс на каждого.
      Даже воронам, летавшим возле дворца, каждую неделю выбрасывали мясо лошадей. Они получали рацион на три шиллинга. Бытовало древнее поверье, которое предупреждало о том, что если вороны и покинут Тауэр, дворец падет, а вместе с ним – вся Англия.
      Когда Изабелла подходила к Львиной башне, она заметила толпу, собравшуюся у ямы возле ограждения. Заинтересовавшись, она пошла к толпе, пытаясь узнать, что же там случилось. Через некоторое время ей удалось пробиться к каменной стене и заглянуть вниз, в яму. В тот же миг она задохнулась от ужаса: внимание людей привлек бой животных. Ей тоже трудно было оторвать взгляд от этого зрелища.
      Внизу взад-вперед ходило три мощных льва, время от времени рычавших и бивших друг друга мощными лапами. Каменный пол ямы был забрызган свежей кровью, и там и тут летали перья. Через несколько минут дверь открыли и львам бросили еще одного живого петуха, которого они растерзали на кусочки. Чуть не теряя сознание от этого кровавого зрелища, Изабелла отвернулась и поднесла к губам носовой платок, чтобы ее не вырвало. Ее глаза наполнились горючими слезами, и она всхлипнула, пораженная жестокостью зрелища. Ничего не видя перед собой, она пыталась пробраться сквозь оживленную толпу. Но толпа, жаждущая крови, не желала расступаться и дать ей дорогу. Девушка в отчаянии озиралась вокруг, пытаясь найти кого-нибудь, кто помог бы ей выбраться из толпы, но никого не было видно.
      – Неприятное зрелище, миледи.
      С чувством облегчения Изабелла стала искать в толпе того, кто заговорил с ней. Голос принадлежал женщине странного вида, на которой было надето дешевое черное платье, изрядно поношенное, и высокая пирамидальная шляпа, с которой свисали лохмотья, загораживающие ее лицо.
      – Да, это ужасно, ужасно! Пожалуйста, не могли бы вы помочь мне выбраться отсюда?
      – Да, миледи, я помогу вам, – коварно хихикнула старуха, продвигаясь ближе. – Помогу вам выбраться на край!
      Что-то в последний момент встревожило Изабеллу, когда незнакомка неожиданно набросилась на нее, пытаясь подтолкнуть к каменной стене колодца. Девушка закричала, потом снова и снова, яростно сопротивляясь нападению старухи; но никто не слышал ее криков о помощи, так как все упивались зрелищем. Даже пронзительные крики Рагнора, захлопавшего крыльями и больно вцепившегося в плечо Изабеллы, чтобы не потерять равновесие, не привлекли внимания. Никакой помощи не предвиделось.
      Эта женщина сошла с ума! Она явно была сумасшедшей. Девушка даже не знала ее, и все-таки эта карга хотела убить Изабеллу!
      – Зачем? Зачем вы это делаете? – завопила Изабелла.
      – Глупое отродье! – незнакомка, которую вначале девушка приняла за спасительницу, плюнула, смекнув, что уже не сможет подтолкнуть Изабеллу на край площадки. Одной рукой, как клещами, она вцепилась в руку Изабеллы. Ужасно напуганная хваткой женщины и все еще опасаясь, что этой сумасшедшей удастся осуществить смертоносный план, девушка отчаянно пыталась вырваться, но напавшая на нее не хотела отпускать.
      – Ты выгнала меня, и мне придется теперь всю оставшуюся жизнь страдать в бедности. И еще не узнаешь меня?! – усмехнулась незнакомка.
      – А с какой стати? – спросила Изабелла, пытаясь успокоить сумасшедшую и выиграть время, умоляя, чтобы кто-нибудь заметил, в какое положение она попала, и пришел к ней на помощь. – Я уверена, что никогда в жизни вас не видела. Вы говорите, что вас выгнали… но я не такая жестокая… Боюсь, что вы приняли меня за кого-то другого, мадам.
      – Нет, я не ошибаюсь, миледи, и отомщу тебе! – оборванка еще сильнее вцепилась в Изабеллу. Ее темные глаза, скрытые под вуалью, сощурились, и старуха еще ближе придвинулась, чтобы прошептать что-то девушке в лицо. – Ты бы никогда не догадалась, что именно я после смерти Перси послала бандитов спалить твои земли.
      – Да?
      – Я ведь умная и додумалась до такого! – ликовала женщина. – Мне было известно, что слуга Хэм имеет зуб на сэра Джона. Мы с Перси не теряли времени даром и знали все о Рашдене и его людях, поэтому было очень легко собрать группу беспринципных людей, научить их, как подойти к этому парню. Мне даже не пришлось говорить разбойникам, что делать потом. Они разорили бы вас со временем, если бы не лорд Хокхарст и его брат.
      – Леди… леди Шрутон? – сказала Изабелла, наконец, узнав женщину.
      – Вот именно. Ты надеялась, что видишь меня в последний раз? Не так ли? Как и я думала, что вижу тебя в последний раз. Сукина дочь! Ябыла уверена в том, что эта собака угробит тебя!
      – Собака? Какая собака?
      – Бешеная собака, миледи. Та самая, которую вы в тот день нашли на дороге. Она принадлежала моему мужу. После того, как меня вышвырнули умирать с голоду, я вернулась к нему. Мне больше некуда было идти. Он отправил меня работать на кухню, как простую служанку, ублюдок! В наказание за то, что я его бросила! И я устроила ему. Муж, как и ты, питал слабость к животным, но не ко мне. Однажды он вернулся с охоты с этой старой собакой на руках. Собаку укусила бешеная лиса, как оказалось, и лорд знал, что рано или поздно она все равно умрет. Но это была его любимая собака, и он приказал своему охраннику привязать ее в конюшие и неотступно наблюдать за ней. При первых же признаках бешенства они бы убили животное. Ха! – усмехнулась обезумевшая графиня. – Ему нужно было тут же убить ее, дурак! Но благодаря своему доброму сердцу он этого не сделал. Я поняла, что у меня есть шанс, и воспользовалась им.
      В тот же вечер я подсыпала яд в его ужин. «Подходящая смерть для тебя!» – сказала я ему об этом до того, как он умрет. Это блюдо я готовила сама на кухне, куда он меня послал. После его смерти я прокралась в конюшню и заманила собаку в клетку. Потом стащила тележку у пьяного сторожа, переоделась коробейником и поехала в замок Рашден, где собиралась оставить собаку у ворот, чтобы ты ее подобрала. Но крестьяне сказали, что их госпожа уехала в Грасмер, к моему несчастью. Я была уже на полпути туда, когда увидела знамена лорда Хокхарста и поняла, что он сопровождал тебя. Быстро свернув с дороги, я выпустила собаку, зная, что та далеко не уйдет, ведь я не кормила ее. Она была очень слаба от голода. Сама же спряталась в кустах и наблюдала, чтобы удостовериться в том, что ты ее нашла. Когда ты наклонилась и дотронулась до нее, я думала, что тебе пришел конец! Считая, что возмездие свершилось, я уехала в Лондон, в надежде найти какую-нибудь работу. Это кто, леди Шрутон! – графиня в ярости заскрежетала зубами.
      Девушка слушала графиню с нарастающим ужасом, а та продолжала:
      – Я промотала все свое золото и бриллианты, которые мне подарил Перси, а муж, сукин сын, мне ничего не оставил! И все мои попытки найти нового покровителя не увенчались успехом. Я была к этому времени старой и подержанной, и во мне никто не нуждался. Мне говорили вслед: «Боже, а ведь она когда-то была красавицей!» Но ты превратила меня в измученную старуху! Я не могла поверить глазам, когда сегодня увидела тебя на рынке. Эта дохлая собака, видимо, все-таки оправилась от болезни. Разве не так?
      Изабелла невольно вздрогнула, вспомнив свою ужасную болезнь и то, что ей лишь чудом удалось выжить.
      – Боже мой, – выдохнула она, еще раз пытаясь вырваться от своей захватчицы, но леди Шрутон крепко держала ее. – Боже мой!
      – 9 пошла за тобой сюда, во дворец, – безжалостно продолжала графиня. – Когда я увидела, что ты направляешься к Львиной башне, то купила билет, чтобы посмотреть королевский зверинец. Теперь, ты, сука, расплатишься за то, что сделала со мной – и с Перси! Я всегда подозревала, что ты имеешь какое-то отношение к его смерти, хотя и не могла этого доказать.
      – Вы сошли с ума! – воскликнула Изабелла. – Вы никогда этого не сделаете!
      – Сделаю, не сомневайся! – уверенно сказала леди Шрутон. – И все будут думать, что это всего лишь несчастный случай. Ты просто свалишься в колодец, как когда-то свалился Перси. Львы за него расправятся с тобой, миледи. Это будет конец, достойный тебя, такой же, как и кончина моего мужа. Тебя разорвут на куски эти звери, которых ты так любишь. А я… я буду стоять здесь, смотреть и смеяться!
      У Изабеллы снова перехватило дыхание. Но вдруг она почувствовала в себе силу, которой даже не ожидала, и резко рванулась от цепко державшей ее графини. Девушка вырвалась, наконец, и побежала, яростно расталкивая толпу, даже не задумываясь о том, что бьет людей, только чтобы вырваться.
      Ей так отчаянно хотелось убежать, что она даже не заметила фигуру высокого человека, который подслушивал их разговор. Теперь он наклонился и что-то говорил леди Шрутон. Потом взял графиню за руку и потянул сквозь толпу, пока они не затерялись. Мужчина дьявольски улыбнулся, когда, оглянувшись, убедился, что никто не обратил на них внимания. Ему сейчас не было никакого проку от леди Шрутон, этот человек был мастером интриг и обмана и никогда не упускал возможности запастись тем, что может принести ему неоценимую пользу в будущем. Пока графиня будет подчиняться ему, он найдет для нее место, но лишь до той поры, пока та будет ему полезна. Но если эта женщина вдруг принесет ему какой-то вред, то он просто убьет ее, как поступал со многими раньше.
      Как будто преследуемая самим дьяволом, Изабелла летела по длинным изгибающимся коридорам дворца, не заботясь о том, что на нее, раскрыв от любопытства рты, смотрели придворные. Маркиз Томас Грей Дорсет вслух заметил, что, видимо, дядюшка, граф Энтони Риверс, преследует девушку, потому что только от него можно убегать с такой скоростью. И хотя причиной был вовсе не граф Энтони Вудвилл Риверс, брат королевы, красивый молодой человек, которым многие восхищались, придворные все же весело хихикали, и каждый считал своим долгом предложить Изабелле спрятаться в их комнате.
      Ни на кого не обращая внимания, она продолжала бежать. Когда Изабелла наконец добежала до своей комнаты, у нее закололо в боку так, что девушка начала задыхаться. Она прислонилась к стене, чтобы перевести дух, затем ворвалась в переднюю своей комнаты.
      Заметив ужасное состояние Изабеллы, Кэрливел, который пел серенады Джоселин, играя на лютне (нужно заметить, весьма посредственно, но девушка все равно была очень довольна), в тот же момент в изумлении вскочил на ноги.
      – Изабелла, что случилось? – спросил он, видя, как служанки побежали к ней на помощь.
      Кудахтая, словно наседки вокруг цыплят, они внимательно осмотрели ее и вскрикнули от ужаса, когда заметили, что ее платье порвано острыми когтями Parнора, а из раны, которую он нанес ей клювом, по груди медленно стекает кровь. До этого момента Изабелла даже не чувствовала боли. Она рассеянно посмотрела на себя, когда Алиса воскликнула:
      – Миледи, вы только посмотрите, что натворила эта чертова птица!
      – Нет, нет, Рагнор не виноват, – запротестовала Изабелла и отмахнулась от помощи нянюшки. – Кэрливел, где Воррик?
      – Здесь, миледи, – ответил муж, к ее облегчению, оказавшийся в спальне и вышедший на шум в комнате. Увидев, что жена ранена, он тотчас же подбежал к ней. – Что такое, дорогая, что случилось? Клянусь богом, если кто-то из придворных посмел прикоснуться к тебе…
      – Нет, совсем не то. Меня не трогал ни один из мужчин, – уверила его девушка. – Ах, милорд, случилось нечто ужасное! Я должна переговорить с вами с глазу на глаз.
      – Конечно, дорогая, – сказал Воррик, озабоченно и ничуть не смущаясь того, что брат удивленно вскинул бровь, услышав, что брат уже второй раз назвал Иза беллу «дорогой». – Пойдем, – и, к великому огорчению брата и служанок, плотно закрыл за собой дверь.
      – Ну, слушаю, – сказал Воррик и нежно взял ее за руку. – Что случилось?
      – Ах, Воррик, это так ужасно, так невероятно, что даже теперь я не могу в это поверить! – воскликнула Изабелла и стала рассказывать мужу о том, что с ней случилось. – Ах, Воррик, это было так ужасно, так ужасно! – сокрушалась она, закончив свой рассказ. – И еще кое-что я должна тебе сказать, – Изабелла нервно кусала губу, не зная, как рассказать ему правду о смерти предыдущего опекуна, – насчет лорда Оадби…
      – Что именно?
      – Он… он на самом деле погиб не на охоте, – на одном дыхании выпалила девушка, боясь, что иначе у нее не хватит мужества сказать об этом.
      Воррик сделал резкий вдох: он и раньше подозревал об этом.
      – Тогда как же он умер, Белла? Ты натравила на него людей своего брата?
      – Нет, о нет! – страстно запротестовала девушка.
      – Тогда скажи мне правду, – приказал муж. – Я не смогу помочь тебе, если не буду знать все, что случилось.
      – Ах, Воррик, это был несчастный случай, уверяю тебя. Клянусь, что это правда! Это случилось в конюшне Рашдена, в моем зверинце. Лорд Оадби однажды ночью обнаружил меня там. Он… он пытался… пытался…
      – Изнасиловать? Да, Изабелла? – спросил Воррик, гневно сжав губы при этой мысли.
      – Да. Я была на чердаке и не могла от него убежать. Я сопротивлялась, и… и во время борьбы он потерял равновесие и свалился с чердака. Он… он ударился головой об одну из дверей, сломав шею, и тут же скончался. Я в истерике побежала в замок и разбудила брата. Вместе с Лионелом мы подстроили так, как будто лорд Оадби пострадал от несчастного случая на охоте.
      Изабелла была так расстроена, что даже не заметила, как легко и естественно произнесла имя Лионела. Но Воррик заметил, и ему очень понравилось то, что она не опустила, как раньше, глаза, произнося имя своего бывшего возлюбленного. Воррик внимательно слушал рассказ жены, который Изабелла продолжала на одном дыхании.
      – Лорд Оадби… очень плохо обращался со мной и с Гилом, и мы презирали его за это. Он навязывал нам присутствие своей проститутки, кормил и одевал нас так, как будто мы были простыми крестьянами, и набивал свой кошелек золотом Рашдена. За все это Гил и я… поклялись отомстить ему. Мы… мы боялись, что граф имеет друзей при дворе; которые обвинят меня в его смерти, и, таким образом, гнев короля обрушился бы на наши головы…
      – Никто бы не сделал этого, Белла, – сказал ей Воррик, успокаивая ее. – Но я прекрасно понимаю тебя. Ты была молода и напугана. Тебе нечего теперь бояться, родная. Я здесь и стану защищать тебя. Сейчас же постараюсь выяснить, где скрывается леди Шрутон, прослежу, чтобы ей воздалось по справедливости за ее преступления. Если она снова вздумает обвинить тебя в смерти Оадби, то тебе нужно будет только еще раз повторить ту историю, которую ты мне только что рассказала. Графа хорошо знали при дворе и не очень любили. Никто не станет сомневаться в правдивости твоего рассказа, уверяю тебя. По правде говоря, даже сомневаюсь, что Эдуард заинтересуется смертью Оадби и тем, что случилось на самом деле. А теперь улыбнись и поцелуй меня. Потом позволь мне позвать Алису и остальных служанок, пусть обработают твои ранки, – он внимательно осмотрел небольшие царапины, которые ей нанес Рагнор.
      Впервые по-настоящему обрадовавшись, что Воррик был ее мужем, Изабелла тут же выполнила его просьбу, улыбнулась и с благодарностью бросилась в теплые объятия мужа, поднося ему свои губы. Воррик поцеловал их глубоко, нежно, казалось, что он никуда и никогда ее не отпустит. Когда же он медленно отстранился, его янтарные глаза потемнели от желания. Некоторое время он не мог отвести от нее глаз, как будто собирался сейчас отнести Изабеллу в постель. Наконец, слегка разочарованно вздохнув, что вначале нужно было все-таки обработать раны, он повернулся и позвал служанок.
      В течение многих недель после этого ужасного дня Воррик пытался найти леди Шрутон, но напрасно. Помрачневший от беспокойства, он вынужден был сказать Изабелле, что чертова графиня бесследно исчезла.

      Изабелла уже два месяца жила при дворе, когда, наконец, приехал Гил. Сестра короля, Маргарет, графиня Бургундская, впервые за долгие двенадцать лет приехала в Англию, и ее семья, включая Ричарда Глостера, собралась во дворце у Эдуарда в Гринвиче, чтобы встретиться с ней. Вместо того, чтобы поехать со своим господином, Гил отпросился у Ричарда, чтобы побыть в Тауэре вместе с Изабеллой. Как обычно, добрый герцог дал свое согласие.
      Выяснив, какую комнату занимали Изабелла и Воррик, Гил, зная, что Изабелла даже не подозревает о его прибытии в Лондон, решил удивить сестру своим неожиданным визитом. Теперь, войдя в переднюю, он приложил палец к губам, чтобы восхищенные служанки, бросившиеся ему навстречу, не выдали его присутствия приветственными возгласами. Угадав его намерения, они затихли. С лукавым взглядом прокравшись на цыпочках, Гил постучал в дверь спальни Изабеллы.
      – Да, войдите, – сказала она. Гил открыл дверь и заглянул в комнату.
      – Гил! – восхищенно воскликнула она. – Ах, Гил! Засмеявшись, он вошел в комнату. Изабелла бросилась в его распахнутые объятия.
      – Ах, Гил! – снова повторила она, обнимая и целуя его. – Я не знала, что ты здесь. Почему ты не написал мне? Не сообщил, что приезжаешь?
      – Я хотел сделать тебе сюрприз.
      – Дорогой брат, я так рада тебя видеть! Ты хорошо выглядишь, – заметила она, видя, что тень печали после смерти Катрионы и гибели ее родственников, пропала. – Но как ты сюда попал? Я думала, что ты в Шотландии. Глостер с тобой? Ну, садись и расскажи, что произошло за то время, пока я тебя не видела. Ты принял ванну? Тебя накормили? Матильда, поди, – обратилась девушка к служанке, которая вместе с другими с нетерпением ожидала под дверью, – приготовь ванну для моего брата, пожалуйста. Джоселин, принеси пива и легкую закуску. Ну, – Изабелла снова повернулась к брату, – что ты делаешь в Лондоне?
      – Ее светлость герцогиня Бургундская приехала с визитом в Англию. Ричард приехал с ней и находится во дворце Эдуарда, в Гринвиче, – объяснил Гил. – Я упросил герцога отпустить меня к тебе в Тауэр. Конечно же, он дал разрешение.
      – Ах, Гил, как здорово! – воскликнула девушка. – Значит, ты поживешь со мной немного? Как я рада, что тебе не нужно уезжать. Рассказывай. Ты говорил с Глостером о своих сомнениях? Что ты не сможешь больше служить ему всем сердцем и душой?
      – Да, Белла.
      – Значит, все в порядке?
      – Да, дорогая сестра. Ты не ошиблась в нем. Он так добр ко мне. Хотя у него очень много более важных дел, он отдал приказ, чтобы его не беспокоили, и выслушивал меня все утро, пока я полностью не закончил свой рассказ. Потом он положил мне руку на плечо и сказал, что ни один человек, имеющий в своем сердце хоть малую частицу сострадания, не может любить войну. Человек может честно исполнять свой долг; ведь война не приносит ничего кроме страданий и смерти, даже тем, кто, в конце концов, окажется победителем. Ричард пожаловался, что часто не спит по ночам, думая о тех, кого он убивает. Он сказал, что ему знакомо чувство сострадания, хотя вынужден убивать, и что только монстр может оставаться равнодушен к содеянному. Потом господин герцог приказал мне немного отдохнуть, заметив при этом, что я был одним из его лучших воинов. И потом, ах, Белла! Он приказал мне встать на колени и посвятил меня в рыцари!
      – Ах, Гил, я так рада за тебя! – глаза Изабеллы засияли от гордости за брата. – Как бы я хотела быть рядом и видеть все это!
      – Да, да, Лионел был весьма расстроен, когда обнаружил, что я победил его в нашем соревновании – кто больше наград заслужит, – Гил засмеялся, но потом сразу помрачнел, осознав, что проговорился. Некоторое время он молчал, затем негромко продолжил. – Извини, Белла, я знаю…, – он тут же остановился и беспокойно провел рукой по волосам. – Я знаю, что ты любишь его и надеялась выйти за него замуж…
      – Да, но все уже в прошлом, Гил. Не думай, что ты ранил меня, заговорив о нем. Я постаралась выбросить его из сердца и памяти; и с каждым днем боль, которую он мне причинил, становилась все меньше, хотя временами я ее еще чувствую, – призналась девушка.
      – Надо отдать ему должное. Лионел… Лионел рассказал мне, что он наделал, Изабелла; и хотя я не могу его простить, понимаю, что привело его к такому обману. Он… он так желал тебя и думал, что ему удастся найти какой-то способ расторгнуть помолвку с Джильен Бьюмарис. Но он не смог. Одному только Богу известно, почему Лионел не сказал тебе правду, когда узнал, что не сможет освободиться. Я просто догадываюсь, что он так сильно тебя любил, что не смог бы перенести твоего презрения. Поэтому Лионел продолжал разыгрывать тебя, все еще надеясь найти способ сделать тебя своей… – Гил снова умолк. Потом тихо выругался и стукнул кулаком о ладонь. – Черт побери! Я бы никогда не привез его в Рашден. Извини, сестричка. Я очень виноват, – он снова извинился, – потому, что Лионел вел себя с тобой не как джентльмен и причинил тебе ужасные страдания.
      – Да, – Изабелла была вынуждена признать правоту брата. – И все же, я пытаюсь не думать об этом. Потому что все равно не смогла бы выйти за него замуж. Ведь король уже распорядился о моей помолвке с Ворриком.
      – Он хорошо к тебе относится, Изабелла? Я имею в виду Воррика? Ты счастлива?
      – Он суровый человек, но нельзя найти более доброго и ласкового мужа, Гил. Хотя он не хотел на мне жениться, он пытается сделать наш брак счастливым. У меня нет причин жаловаться. Он угадывает каждое мое желание и удовлетворяет все просьбы и нужды.
      – Но он любит тебя, Белла? Ты СЧАСТЛИВА с ним, сестренка? – снова спросил Гил, пытаясь уточнить, не чувствовала ли себя Изабелла несчастной, не пыталась ли она от него скрыть что-то.
      Она медленно и задумчиво ответила:
      – Воррик… Воррик не любит меня, Гил. Пока не любит. Но я решила завоевать его сердце. Как и меня, когда-то в прошлом его сильно обидело предательство возлюбленной, и рана эта до сих пор болит. Но все же он желает меня, – откровенно призналась она брату. – Мне нравится, что он заботится обо мне. По крайней мере, это уже кое-что. Муж также думает о моем благополучии. А это немаловажно в данной ситуации. Я знаю, что Воррик бросился бы, как зверь, защищать меня, если потребуется, как тогда в Окенгейте. Да, я довольна.
      Гил, кажется, рад был это слышать.
      – Тогда я рад за тебя, Изабелла.
      – Ну, пойдем, брат, – Изабелла улыбнулась и протянула руку. – Мне бы хотелось, чтобы ты поближе познакомился с моим мужем. Если муж полюбит меня, то должен также полюбить и тебя. Ведь ты – это часть меня.
      …Прошло почти три дня с тех пор, как лорд Лионел Валерекс появился во дворце. С ним была его жена, леди Джильен. Несмотря на то, что он презирал ее, Лионел понимал, что по правилам этикета жена должна присутствовать вместе с мужем при дворе. Поэтому он послал за ней, чтобы вместе поехать в Лондон.
      Пальцы Изабеллы вцепились мертвой хваткой в руку Воррика, когда она заметила в большом зале Лионела. Хотя Изабелла и догадалась о том, что, как и Гил, он тоже приехал в Лондон, но не понимала, как на нее может повлиять их встреча. Воррик заметил ее напряженное лицо, потом быстро оглядел комнату, пытаясь понять причину такого внезапного расстройства Изабеллы. Его губы плотно сжались.
      – Все же вы еще питаете какие-то чувства к Лионелу, мадам, – упрекнул ее граф.
      – Кому, как не вам, известно, что такая рана, которую Лионел мне нанес, требует времени, чтобы полностью зажить, милорд, – напомнила мужу Изабелла. – Его появление застало меня врасплох. Я глубоко сожалею, что мне не удалось скрыть свои эмоции, заметив его присутствие. Не думайте, что я все еще люблю его, Воррик. Это совсем не так. Просто… просто мое сердце немного сжалось от тоски и печали. Умоляю, не судите меня слишком строго за это.
      – Нет, конечно же, нет. Я просто вынужден напомнить вам, что вы – моя жена, и я требую хорошего отношения ко мне как телом, так и душой.
      – Я не забываю об этом, милорд, и целиком предана вам с того самого дня, как мы поженились. Я не глупа и не жестока, чтобы обманывать вас. Не могли бы мы… не могли бы мы уйти, Воррик?
      – Нет, Белла. Я вовсе не хочу, чтобы моя жена была трусом. Вы не станете от него прятаться, а останетесь здесь и дадите ему понять, что он больше не занимает ваши мысли.
      – Но… но, как хотите, милорд. Скажите, это… это его жена? – спросила девушка и посмотрела на женщину, которую сопровождал Лионел.
      – Думаю, что да.
      – Она… она кажется не очень счастливой. Не правда ли?
      – Да, мадам, действительно. Риз говорил мне, что леди Джильен не хотела выходить замуж ни за наследника Сант-Сейвора, ни за другого мужчину. Она слишком набожна и хотела уйти в монастырь.
      – Тогда мне ее жаль, – сказала Изабелла, внимательно рассматривая леди Джильен. – Я не думаю, что Лионел обращается с ней так же хорошо, как вы со мной, Воррик.
      В самом деле, это была правда. Леди Джильен Валерекс, урожденная Бьюмарис, очень боялась своего мужа. Маленькая, невзрачная, неприметная, она напоминала робкую испуганную мышь и выглядела жалкой и несчастной, очутившись в большом зале.
      Хотя ее служанки и она сама сделали все возможное, чтобы завоевать его одобрение, Лионел был ужасно недоволен ее внешностью. Рассерженный, как всегда, одним только видом ее, он грубо накричал на нее и отхлестал по щекам за то, что та так глупа и некрасива, скомандовав ей переодеться в подобающее предстоящему случаю платье. Но у Джильен не было ничего более подходящего. Услышав такое, Лионел откинул крышку ее сундука и вытащил оттуда все платья, в гневе разбросав их вокруг, и с ненавистью топтал их, когда увидел, что она сказала правду. Потом он, попеременно то разражаясь гневом, то успокаиваясь, обвинял ее в том, что у нее не хватило ума взять те платья, которые уместно надевать при дворе, а Джильен была слишком испугана, чтобы напомнить ему о том, что он не дал ей денег на покупку соответствующих платьев. Теперь у нее совсем упало настроение, когда она поняла, насколько серо и тускло одета. Ее облачение напоминало монашеский костюм, который был безнадежно не к месту среди модных, ярко украшенных платьев на других женщинах. Хотя Джильен изо всех сил пыталась не заплакать, она понимала, что в любой момент может разразиться слезами. Это было бы настоящей катастрофой, потому что за это Лионел снова побьет ее, как только они очутятся наедине в комнате, побьет, как всегда, безжалостно. Ей хотелось незаметно ускользнуть, но она знала, что муж не разрешит ей сделать этого, поэтому она молчала. Она попыталась сосредоточиться на разговорах, которые велись вокруг, и отчаянно хотела не быть такой некрасивой и недогадливой.
      Но невзрачность Джильен была скорее следствием ее природной скромности, чем чего-либо другого. Ее лицо вовсе не было неприятным. У нее были прекрасные карие глаза, которые могли при случае загадочно сверкать (хотя она редко поднимала их, поэтому никто из присутствующих этого не замечал), а ее вздернутый носик открывал очаровательный, нежно очерченный рот, свидетельствующий о доброте натуры. Ее кругленькие щечки украшал нежный румянец, а каштановые волосы были трогательными, как у ребенка, локонами, обрамляли лицо, что делало ее очаровательной, если бы у Лионела было время, а главное, желание все это заметить.
      Джильен была вовсе не глупа, скорее, наоборот. Ее считали умной и начитанной, потому что большую часть своей жизни она провела за прилежной учебой, готовя себя к тому дню, когда найдет утешение в ближайшем монастыре. Джильен не верила, что отец Лионела будет настаивать на помолвке со своим сыном, если она расскажет ему о своих религиозных убеждениях. Или ее отец, лорд Девизес, кто действительно заставил девушку выйти замуж за Лионела Валерекса. Она была уверена, что это предпринималось с целью соединить их земли: хотя Лионел и был наследником отца, Джильен ничего не унаследовала, потому что законы Девизесов запрещали женщинам вступать в наследство. Если Джильен не родит сына, то после смерти отца его имение будет принадлежать короне, а она останется фактически без единого пенса. Девушку, правда, это не заботило. Если она пострижется в монахини, то ей и вовсе не нужно будет богатство. Небольшой доход, который бы Джильен получала в этом случае, вполне удовлетворял бы ее.
      – Смотрите!
      Джильен была оторвана от своих раздумий криком Андре Монтега.
      – Это Роза Восторга! Пошли, Эдмонд, мы должны убедиться, взяла ли она букет Джеофри. Если нет, то мы выиграли пари!
      Почувствовав себя еще более неловко, чем всегда, Джильен посмотрела на поспешно удаляющихся придворных, которые шутили и смеялись, следуя в направлении прекрасной женщины, красивее которой она еще не видела никого. Джильен нерешительно коснулась руки мужа, потом решилась робко спросить.
      – Ми… милорд, что это за женщина вон там? Та, о которой говорил сэр Андре?
      Лионел почувствовал себя, как после сильного удара в живот, когда он, нахмурившись, взглянул на женщину, так привлекшую внимание его жены, что та даже осмелилась спросить о ней.
      – Изабелла! Ах, Боже мой, Изабелла!
      Сердце Лионела готово было выпрыгнуть из груди, потому что Изабелла казалась еще прекрасней, чем прежде. На какое-то мгновение на его сияющем лице отразились боль и страсть. Джильен, стоявшая рядом, невольно вскрикнула от жалости к нему.
      – Ах, милорд, вы любите ее! – неожиданно, все сразу поняв, выдохнула она. – Вот почему вы меня так презираете.
      – Да, ты, глупая сука! – набросился на нее Лионел, сжимая в руке кубок с вином. – Хоть один раз ты что-то правильно поняла!
      Джильен съежилась при этих словах, сказанных Лионелом с такой ненавистью, испугавшей ее. Но все же снова осмелилась задать вопрос об этой женщине.
      – Но… но, кто она, милорд?
      – Леди Изабелла Тремейн, графиня Хокхарст, – все-таки ответил Лионел, злобно работая желваками. Он отпил большой глоток ликера, потом вытер рот рукавом. – А тот, сукин сын, рядом с ней – ее муж Воррик, уэльский ублюдок. – Он усмехнулся, потом отвратительно рассмеялся, угрожающе сощурив свои голубые глаза.
      «Интересно, нравится ли ей с ним в постели, этой колдунье?»
      Сэр Андре Монтег вернулся вовремя, чтобы услышать эту последнюю реплику Лионела. Он заговорил:
      – Если вы имеете в виду Розу Восторга, то ответом на ваш вопрос будет то, что там она, очевидно, чувствует себя прекрасно. Леди Хокхарст не смотрит ни на одного мужчину, кроме своего мужа, к огромному разочарованию ее поклонников. Хотя придворные беспрестанно ухаживают за ней, она пресекает буквально все попытки завоевать ее расположение. Но они все же настойчивы в своих ухаживаниях и даже спорят между собой, кто же будет этим счастливцем или глупцом, который наставит рога лорду Хокхарсту.
      – Боже, как это низко! – произнесла шокированная Джильен.
      – Одно из любимых развлечений придворных кавалеров, леди Джильен, – сухо заметил Андре Монтег.
      «Ну, я не дурак, – подумал Лионел, отпивая еще один глоток вина из кубка. – Если я буду вести себя умнее остальных, то мне должно повезти».
      Изабелла, стоявшая рядом с мужем и разговаривавшая с братом и лордом Монтекатини, неожиданно вздрогнула, когда заметила такой горячий и бесстыдный взгляд Лионела, к тому же в присутствии жены.
      – Что-нибудь не так, леди Хокхарст? – поинтересовался граф, с любопытством приподнимая черную бровь.
      – Нет, ничего, – поспешно заверила она его, прекрасно понимая, что Воррик и Гил догадались о причине ее беспокойства, но не стали говорить при итальянце. Она легко и непринужденно рассмеялась.
      – Я в какой-то момент поняла, что сюда направляется сэр Джиофри Трифорд, и я испугалась, что он подойдет и станет упрекать меня в том, что не взяла его букет. Выходит, он проспорил сэрам Андре Монтегу и Эдмонду Лейси.
      Лорд Монтекатини задумчиво посмотрел на Изабеллу, понимая, что она вряд ли объяснила истинную причину своего волнения. Потом он тайком, из-под полуопущенных ресниц обвел взглядом комнату, чтобы отыскать истинную причину ее замешательства. От внимательных глаз графа не ускользнул ни горячий взгляд голубых глаз Лионела Валерекса, которым тот буквально пожирал Изабеллу, ни расстроенное лицо леди Джильен. Он также заметил, что ни лорд Хокхарст, ни лорд Рашден не удостоили лорда Лионела ничем большим, кроме приветственного кивка. Это свидетельствовало о том, что они не были в хороших отношениях с наследником Сант-Сейвора. Итальянец улыбнулся. В последнее время судьба была, действительно, благосклонна к нему.
      – Со стороны сэра Джиофри было довольно-таки глупо заключать такое пари, – продолжал лорд Монтекатини. – Некого винить, кроме самого себя: только глупцу не понятно, что вы не смотрите ни на кого, кроме мужа. – Он повернулся к графу. – Вы, действительно, счастливый человек, лорд Хокхарст.
      – Я всегда так думал, – согласился Воррик прохладно, потому что в итальянце было нечто такое, что не нравилось графу, хотя он не мог сказать, что именно.
      До него дошли некоторые слухи об итальянце, но это были только слухи, потому что лорд Монтекатини был слишком скрытен и ревностно хранил свои тайны. Реальных же доказательств того, что он сотворил что-то из ряда вон выходящее, не было. Тогда всех итальянцев подозревали в отравлении любовным зельем, так как это был один из способов избавления от противника, принятый при Римском дворе. Даже в Англии были лорды и леди, которые боялись, что их убьют таким же способом, стоило лишь выпить несколько глотков хорошего вина, в котором незаметно, заблаговременно мог быть растворен яд. Некоторые, перед тем как выпить, предусмотрительно клали в бокал зуб акулы (считалось, что зуб акулы изменит цвет, если в содержимом бокала присутствует яд). Хотя сплетники говорили, что лорд Монтекатини в совершенстве владеет этим способом убийства, но эти слухи Воррику не нравились. Сам он не стал бы применять такое средство против своих врагов. Однако, не менее подлым был способ устранения противника, который предпочитали англичане: затаиться где-то в темном коридоре и всадить нож в спину.
      Явные намеки на то, что граф предпочитал молоденьких мужчин, а не женщин, вызывали у Воррика чувство отвращения. Когда бы Воррик ни встретил итальянца, он всегда неловко чувствовал себя в его присутствии.
      Воррик внимательно рассматривал лорда Монтекатини, твердо уверенный в том, что тот догадался об истинной причине замешательства Изабеллы. По какой-то необъяснимой причине эта мысль встревожила его; кроме того, ему очень не понравилось, какие взгляды итальянец бросал на Гила. В какой-то момент Воррик готов был поклясться, что черные глаза лорда Монтекатини зажглись похотью, когда он смотрел на брата Изабеллы. Граф понимал, что насколько была красива его жена, настолько же был симпатичен Гил. Мысль о том, что Монтекатини желал соблазнить Гила, ошеломила Воррика. Брат его жены был молод и неопытен. Он вполне мог оказаться во власти такого умного и решительного человека, как итальянец. Воррик решил, что ему необходимо как можно раньше предпринять кое-какие шаги, чтобы Гил не попал в тиски лорда. Для этого требуется, как минимум, избавиться от Монтекатини, чтобы помешать осуществлению вынашиваемых им планов.
      – Идемте, Изабелла, Гил, – внезапно резко приказал Воррик. – Уже поздно, а мне и Гилу завтра необходимо присутствовать на королевском турнире, так что пора отдыхать.
      – А вы участвуете, милорд? – спросил он графа.
      – Я? Боже сохрани! Нет. Я вообще не люблю рыцарских турниров.
      – Ну да, вы конечно… ваше ПРЕДПОЧТЕНИЕ нам хорошо известно, лорд Монтекатини, – преднамеренно подчеркнул Воррик, желая тем самым оскорбить его. «Какая жалость, было бы интересно скрестить с ним шпаги».
      Итальянец понял двойной намек или угрозу в словах Воррика. Он удивленно вскинул бровь.
      – В самом деле? Тогда конечно… тогда вы должны воспользоваться этой привилегией и оказать мне честь, милорд, – вежливо ответил граф.
      – Тогда до завтра. Пойдемте, Изабелла, Гил, – повторил Воррик. Брат Изабеллы был слегка удивлен и обижен, что муж ее сестры скомандовал им и даже приказал уйти из зала, ведь ранг графа был не выше, чем его собственный. Правда, Гил вспомнил, как Изабелла отчаянно пыталась сделать свой брак счастливым, и не захотел осложнять отношения, вступая в конфликт с графом. Он распрощался и последовал за новобрачными из зала.
      Никто из троих не оглянулся, поэтому они не видели, как кривая усмешка исказила рот Монтекатини, а его черные глаза вспыхнули злобным огнем.

      Летний июльский день, в который должен был состояться королевский турнир, выдался ясным и погожим. В то утро солнце светило ярко, все выше поднимаясь в голубой лазури и обещая жару. Легкие белые облака, словно сделанные из сладкой ваты, плыли по небосводу. Время от времени легкий ветерок отрывал от них маленькие кусочки. Внизу Зеленая башня была похожа на море изумрудов. Деревья мягко раскачивались на ветру. Река Темза под лучами солнца сверкала голубизной, ее мягкие волны бились о борта лодок и барж, которыми была заполнена гавань.
      Вдоль берега ходили купцы, торгующие вразнос, и сновали толпы людей, пытающихся хоть мельком взглянуть на товары. Изабелла вприпрыжку бежала за мужем, едва поспевая за ним. Она была очень взволнована. Вначале они ехали во дворец Вестминстер верхом, по королевской дороге, где разрешалось ездить только людям высокого ранга и знатного рода. Чтобы попасть в резиденцию Эдуарда Гринвич, где должен был состояться турнир, им предстояло плыть на барже. Изабелле раньше не приходилось путешествовать ни на каком судне, поэтому, естественно, ее волновала предстоящая поездка. Даже легкое покачивание баржи не испортило предвкушения чего-то необычного, но Джоселин побледнела и приказала Изабелле присесть, на что Кэрливел весело рассмеялся. Он обхватил талию девушки и поклялся ценой собственной жизни спасти ее, если вдруг судно станет тонуть.
      – Ах, сэр, – выдохнула Джоселин, глядя вниз на реку, воды которой теперь были так близко. – Вы думаете, что это может случиться?
      – Конечно же нет, Джоселин! – успокоила ее Изабелла, бросив на Кэрливела хмурый взгляд. – Кэрливел – большой мастер по части шуток.
      – Почему вы так думаете, миледи? – спросил он, глядя на нее смеющимися глазами.
      – Потому что вам лишь бы сказать что-нибудь, но не упустить возможности успокоить хорошенькую девушку, – довольно резко заметила Изабелла, хотя она была довольна романом, который, кажется, завязывался между ее служанкой и Кэрливелом. – Не обращай внимания на этого проказника, – довольно твердо сказала Изабелла. – Скажи ему, что, прежде чем ты будешь иметь с ним дело, он должен забыть о своем непостоянстве.
      – Да, – с усмешкой протянул Воррик, присаживаясь рядом с Изабеллой под полосатым зонтиком, который защищал их от солнечных лучей, – на этот счет с ним сам дьявол не может сравниться.
      Ответом Кэрливела на эти слова было то, что он схватил шляпу графа и швырнул в воду.
      – Ах, – вздохнула Изабелла, когда братья продолжали незлобную потасовку, качнув при этом баржу.
      – Ах, господа, умоляю вас, прекратите, – взмолилась Джоселин, испуганно ухватившись за борт судна.
      Даже Рагнор крепче вцепился в плечо Изабеллы и беспокойно закричал. Теперь сокол сопровождал ее повсюду, куда бы она ни следовала.
      – Ну-ну, Воррик, Кэрливел, – вмешался Гил, доставая намокшую шляпу, которую не успело отнести течением. – Вы напугали Джоселин, да и сестра, кажется, не одобряет вашего поведения. Запомните – никто из них никогда не был на борту баржи.
      Напоминание об этом и испуганный вид обеих девушек заставил братьев прекратить свою возню и спокойно занять свои места. Гил отжал шляпу Воррика и протянул ее графу, а тот рассмеялся над ее позорным видом. Воррик уныло посмотрел на ее поникшее перо, а Кэрливел в это время сотрясался от беззвучного хохота.
      – Ты знаешь, что я всегда расплачиваюсь с тобой за эти детские выходки, братец, – раздраженно сказал граф. – Однако, не понимаю, почему ты все-таки продолжаешь их.
      – А я никак не пойму, почему ты не развиваешь в себе чувство юмора, Воррик? Изабелла, как ты только терпишь этого холодного брюзгу?
      Ей не пришлось отвечать на этот вопрос, так как Воррик спросил, будет ли Кэрливела так же забавлять вид собственной намокшей шляпы.
      – Да, – ответил Кэрливел брату, за что Воррик потрепал его за уши.
      Это снова распалило бы братьев, если бы не протест Изабеллы. Она сказала, что на баржу входят новые люди. Среди них были лорд и леди Стейнли, которые не потерпят, если их перевернут в Темзу. Этот факт быстро отрезвил Воррика и Кэрливела, хотя граф все же сорвал шляпу с головы брата и нахлобучил ему свою. Кэрливел попытался улыбнуться, снимая мокрую шляпу перед леди Стейнли, которая посмотрела на него с немым укором, прежде чем занять свое место.
      Вскоре баржа поплыла по реке.
      Дворец Плацентия, как он сейчас назывался, был очень старым. Он достался Короне от короля Генриха V в 1414 году; но почти пять веков до этого он принадлежал аббатству Святого Питера Гента. Его светлость герцог Глостер Хамфри получил дворец в дар и построил там огромное поместье, дополнив его зубчатыми стенами, башнями и рвом с водой. Он назвал это сооружение Белла Корт. Меньшая по размеру отдаленная крепость, которая теперь носила имя Хамфри, охраняла стратегическую дорогу от Лувра до Лондона.
      После того, как герцога арестовали за предательство и он умер в тюрьме, Белла Корт перешел в руки королевы Маргариты Анджуйской, которая переименовала его во дворец Плацентия. Королева приложила все усилия, чтобы оставить свой след в замке, вставив в окна дорогостоящее стекло и выстлав полы терракотовым изразцом, на котором была запечатлена ее монограмма. К тому же, она приказала скульпторам украсить колонны и аркады дворца ее эмблемой – цветком маргаритки, что обозначало бы имя королевы. Чтобы сохранить свои многочисленные драгоценности, Маргарита приказала построить ризницу, а с запада, со стороны Темзы, велела возвести пирс, чтобы королевские баржи могли причаливать там в любое время, независимо от приливов и отливов. Именно к этой пристани прибывали сейчас Изабелла и ее спутники.
      Как только они достигли дока, к ним подбежало несколько сильных мужчин. Они поймали брошенные им гребцами, управляющими баржей, канаты, и судно безопасно пришвартовали до возвращения гостей. Воррик, Кэрливел и Гил легко соскочили на берег, потом повернулись, чтобы помочь сойти девушкам.
      Они пошли к дворцу, где должен был состояться турнир. И хотя замок не мог похвастаться настоящей ареной для проведения турниров, все же, подойдя поближе к крепости, Изабелла заметила, что здесь были приложены немалые усилия для подготовки лужаек к предстоящим соревнованиям. Ряды скамеек под зонтиками были поставлены с одной стороны арены, и их уже заполняли зрители, сошедшие с барж. На противоположной стороне стадиона находился ярко раскрашенный павильон для лордов и рыцарей, которые внесли себя в списки. Яркие тенты с развевающимися на легком ветерке знаменами были поставлены утром оруженосцами и слугами каждого из участников. Пажам было поручено привести боевых коней и подготовить оружие.
      – Вы – леди Хокхарст? – чей-то паж выбежал вперед, заметив девушку.
      – Да.
      Мальчик почтительно поклонился, потом, сосредоточенно сморщившись и затаив дыхание, протянул ей послание.
      – Ее светлость герцогиня Глостер покорнейше просит вас и ваших спутников к себе в ложе. Она будет очень рада, если вы присоединитесь к ней.
      – Ах, – удивленно выдохнуло Изабелла, озадаченная и тронутая таким вниманием. – Как мило со стороны ее светлости. Давайте пойдем. Передайте герцогине, что ее просьба делает нам честь. – Девушка протянула мальчику серебряную монету.
      Лицо мальчика радостно просияло, когда он получил полкроны. Убедившись в том, что запомнил слово в слово, что должен был передать герцогине, мальчик убежал.
      Воррик, Кэрливел и Гил сопровождали Изабеллу и Джоселин в ложу Анны. Потом, выразив свое почтение герцогине, ушли в свои павильоны, чтобы готовиться к турниру. Хотя Изабелла и переписывалась с Анной несколько лет, она ее никогда не видела и поэтому присела возле герцогини, несколько смутившись.
      Как и Изабелла, Анна была небольшого роста и очень хорошо сложена. Герцогиня была даже слишком стройной: она казалась чересчур худой, бледной и хрупкой, неприспособленной к суровой прозе жизни. У нее было утонченное лицо, а кожа казалась просто прозрачной, настолько тонкой и бледной она была. Темно-каштановые волосы Анны с золотистым оттенком янтарными бликами оттеняли ее темно-карие глаза. У нее были прекрасно очерченные скулы, нос – прямой и тонкий, губы – полные и чувственные. Она поражала своей какой-то царственной красотой. Изабелла поняла, почему Ричард так любил свою жену и всегда защищал ее, а еще она поняла, что тоже будет любить Анну.
      – Ваша светлость, – прошептала Изабелла, – как любезно было с вашей стороны пригласить нас в свою ложу.
      – Миледи, – голос Анны был тихим и спокойным, – для дорогой сестры Гила, чьи письма каким-то образом скрашивали мою жизнь, это лишь то малое, что я могла бы сделать. Я надеюсь, что не расстроила ваши планы, но я не могла не воспользоваться возможностью наконец-то встретиться с вами.
      – У меня не было других планов, ваша светлость, – заверила ее Изабелла. – Кроме того, я не могла не воспользоваться представившейся возможностью познакомиться с вами. Я хотела бы поблагодарить вас за доброту ко мне и брату. Вы даже представить себе не можете, как бы я страдала в детстве, если бы не ваша и герцога Глостера доброта. Действительно, это было весьма великодушно с вашей стороны – принять участие в судьбе маленькой девочки и ее брата.
      – Боюсь, что вы слишком добры, миледи, ведь мне это ничего не стоило. Мне доставляет удовольствие дружить с вами, дорогая. Это были несколько писем, написанных запуганному ребенку, только и всего, – сказала герцогиня.
      – Однако, есть и такие люди, которые не стали бы делать и этого, – заметила Изабелла.
      – Тогда мне просто жаль их, – заметила Анна. – Они не имеют сострадания, а следовательно, и любви. Как я могла не откликнуться, зная о вашем положении, миледи? Мне хочется только одного – сделать для вас значительно больше. Как, должно быть, ужасно жить под опекунством таких людей, как лорд Оадби и леди Шрутон, – продолжала герцогиня, и ее глаза сверкнули гневом. – Я тут же догадалась обо всем по рассказу Дикона о том, как обстоят дела в Рашдене. У меня заболело сердце, так как в моем детстве тоже были такие люди, которые со мной плохо обращались. Я знаю, как тяжело бывает тем, кто ощущает себя при этом совершенно беспомощным и не может защитить себя.
      Изабелла знала, что Анна имеет в виду своего покойного зятя Георга, герцога Кларенского, который хотел иметь власть над ее землями и богатством и содержал ее, как в заключении, пытаясь расстроить их брак с Ричардом. Только переодевшись и убежав с помощью друзей, она смогла избавиться от Георга и довольно-таки долго скрываться от него, работая на кухне в таверне, пока ее не нашел и не спас Ричард.
      – Это было для меня действительно испытанием, ваша светлость, – призналась Изабелла. – Но, слава Богу, я все-таки мужественно перенесла весь этот кошмар так же, как и вы выдержали все жизненные испытания.
      – Я вовсе не сомневаюсь в этом, Белла, – улыбаясь, сказала Анна. – Надеюсь, что могу называть тебя Беллой? Ятак привыкла слышать от Гила. Он всегда тебя так называет.
      – Конечно же, ваша светлость.
      – Нет, вы должны называть меня просто Анна. В глубине души я чувствую, что мы станем настоящими друзьями, Белла.
      Так развивались отношения между этими двумя женщинами, которые начались так давно, в тот самый день, когда в Рашден приехал Ричард, давший перепуганному ребенку единственный золотой соверен. Это впоследствии переросло в крепкую дружбу, длившуюся до кончины Анны, у постели которой Изабелла, с разрывающимся от боли сердцем, сидела до самого последнего дня ее жизни.
      Однако, тогда еще женщины не знали о трагической болезни, которая унесет совсем еще молодую герцогиню. Поэтому они, весело рассмеявшись, вместе смотрели на то, что происходит вокруг. Поэтому диадема Анны в ее волосах под яркими лучами солнца засияла, как золотой ореол.
      Лицо герцогини потеплело, когда ее взгляд упал на Ричарда, ее мужа. Сидя верхом на лошади, он неторопливо подъехал к их ложе, чтобы поцеловать протянутую руку жены. Они обменялись такими ласковыми взглядами, как будто находились наедине. Изабелла почувствовала, что они глубоко любят друг друга. В какой-то момент ее сердце сжалось от щемяндей боли. Если бы у них с Ворриком была такая же любовь! Когда Ричард улыбнулся Изабелле, ее боль отступила.
      – Рад видеть вас, миледи Хокхарст, – приветствовал он ее.
      – Ваша светлость, я уже благодарила вашу жену за доброту ко мне, – тихо сказала девушка, – теперь хочу и вам выразить свою признательность за проявленную заботу и доброту по отношению ко мне и моему брату.
      Герцог махнул рукой, на которой была надета перчатка.
      – Какие пустяки, миледи. Я всего лишь выслушал вашего брата и сказал ему несколько утешительных слов.
      – Возможно, но они вернули ему хорошее настроение, ваша светлость. Мы оба в долгу перед вами и вашей супругой. Я не знаю, как отблагодарить вас за это.
      – Вспоминайте нас в своих молитвах, миледи, – напомнил ей Глостер. – Ничего, кроме ваших молитв за нас, мы не просим.
      – Тогда знайте, что я не забуду вас, пока буду жива. Каждый вечер перед сном я вспоминаю вас в молитвах и прошу господнего благословения.
      – А это уже немалая плата, – сказал Ричард. – Я бы не отказался и сегодня получить от вас пожелание удачи, миледи.
      Изабелла и Анна развязали ленты из кос и, смеясь, обвернули трепещущий шелк вокруг руки герцога. Он посмотрел на подаренные ему талисманы и еще раз улыбнулся.
      – Теперь я не могу не победить, – сказал он, – ведь я благославлен дважды.
      – Однако, вы не единственный мужчина, которого так благославляют, ваша светлость, – сказал Гил, подъезжая к ним. – Я тоже попрошу ленты у этих леди.
      – И я, – Воррик и Кэрливел, готовые к сражению, произнесли это в один голос.
      К этому времени, когда мужчины уехали (Кэрливел считал себя самым счастливым из четверых, потому что он получил еще одно благословение от смущенно зардевшейся Джоселин), у Изабеллы и у Анны не осталось ни одной ленты. Они с жалостью посмотрели друг на друга и неожиданно взорвались безудержным смехом. Их искусно заплетенные косы, над которыми так усердно трудились служанки, теперь были безнадежно разрушены.
      – Ну, если ни один из наших мужчин сегодня не победит, то Джоселин снимет с меня голову, – пошутила Изабелла, и ее глаза заискрились, когда она взглянула на служанку, которая сегодня утром с такой тщательностью укладывала косы своей хозяйки.
      – Ах, миледи, – сказала Джоселин, – ведь вы прекрасно знаете, что ленточек было много, достаточно для всех мужчин. Ведь все леди сделали то же самое. Только подумайте, как бы вы были несчастны, если бы ваши косы по-прежнему были уложены, как вон у той несчастной женщины, – Джоселин тайком указала на нее.
      – Да, как печально, – сказала Анна. Рот Изабеллы скривился от жалости и глубокого сожаления, так как она узнала жену Лионела, леди Джильен.
      – Кто она? – поинтересовалась герцогиня, явно сочувствуя положению несчастной девушки.
      – Леди Джильен, жена лорда Лионела Валерекса, ваша светлость, – сообщила Изабелла своей подруге, гневаясь на Лионела за то, что тот не попросил благословения у своей жены, хотя бы ради соблюдения приличий.
      Это было равносильно тому, что он публично дал ей пощечину. Было совершенно ясно, что Лионел не проявляет никакого интереса к своей жене. Даже теперь Изабелла видела, что девушка отчаянно пыталась не заплакать: она была потрясена нескрываемой жестокостью своего мужа.
      – Жена Лионела? – карие глаза Анны распахнулись от удивления. – Но я не знала, что она при дворе. Я должна сейчас же попросить ее присоединиться к нам.
      – Да, пожалуйста, сделайте это, Анна, – попросила Изабелла. – Думаю, что здесь у нее совсем немного друзей, если они вообще есть, но я знаю, что Лионел… Лионел к ней очень плохо относится.
      – Изабелла, – произнесла, потупившись, герцогиня, – значит, это правда? Я… я слышала, что Лионел недоволен своей женой, но надеялась, что все это неправда… – она замолчала и в задумчивости прикусила губу. – Он… он так плохо к ней относится?
      – Стоит только посмотреть на нее, чтобы получить ответ на свой вопрос, ваша светлость, – сказала Изабелла.
      Анна решительно сжала губы.
      – Тим! Тим! – она подозвала своего пажа. Когда мальчик поклонился, подойдя к ней, она приказала ему: – Иди и скажи леди Джильен, что я буду очень рада, если она присоединится ко мне. Пусть она придет в мою ложу.
      – Да, ваша светлость, – мальчик поклонился и ушел выполнять поручение.
      Вскоре к ним подошла жена Лионела, но так робко, словно боялась оказаться объектом чьей-то жестокой шутки.
      – Ваше… ваше величество, – она заикалась, не могла говорить. – Я побеспокоила вас… Но я получила сообщение…
      – Да, миледи, это действительно так, присоединяйтесь к нам. Я так рада, что вы пришли, – с мягкой улыбкой сказала герцогиня и кивнула женщинам, чтобы те подвинулись и освободили место для Джильен и ее служанки.
      Почувствовав, что это действительно не розыгрыш, бедная девушка робко присела на край скамейки и больше ничего не сказала, а только поблагодарила герцогиню Анну за ее приглашение. Но герцогиня начала потихоньку вытягивать из нее слова.
      Вскоре страх Джильен прошел, и Анна получила от девушки ленточку, объяснив, что она хотела бы послать ее Ричарду, чтобы число его благословений равнялось числу благословений Кэрливела. Герцогиня надеялась, что как-нибудь незаметно передаст герцогу, чтобы тот в разговоре упомянул этот факт Лионелу, в надежде, что наследник Сант-Сейвора оценит, что его жена привлекла внимание Глостера. К тому же, Анна намеревалась сообщить Ричарду о плохом обращении Лионела с женой (потому что теперь она была твердо уверена, что с девушкой ужасно обращались и обижали ее) и она хотела попросить герцога, чтобы он отругал за это рыцаря.
      Приняв решение, герцогиня слегка вздернула подбородок, потом обратила взгляд сияющих глаз на поле, но тут глашатай объявил о начале турнира.
      – Лорд Томас Грей, маркиз Дорсет и лорд Вильям Гастингс! – сквозь шум прокричал глашатай.
      Открытие было обычной формальностью. Кажется, у них были равные силы, и никто из них не вышел бы победителем. Пассивно сделав три наезда друг на друга вдоль деревянного барьера, они уехали с поля под жидкие аплодисменты зрителей. Толпа была явно разочарована. Исход этого сражения фаворитов короля был известен заранее, а публика тайно надеялась на захватывающее сражение, несмотря на формальное начало турнира.
      – Лорд Энтони Вудвилл, граф Риверс и сэр Эдмонд Лейси! – объявил глашатай.
      – Я не знаю, почему Нед настаивает на проведении этих турниров, – наклонилась Анна, чтобы шепотом сказать о короле. – Энтони – чемпион турнира, лучший рыцарь во всей Англии. Бесспорно, он сегодня снова выиграет корону королевы для своей сестры и сделает ее королевой турнира.
      – Так значит, он такой ловкий? – спросила Изабелла.
      – Да, хотя о нем этого не подумаешь из-за его образованности и эрудиции, – знайте, что он поддерживал Вильяма Текстена и издал первую переплетную книгу в Англии – но Энтони, к тому же, прекрасно владеет копьем, – сказала герцогиня. – Поэтому многие молодые рыцари, такие, как сэр Эдмонд, и выбирают его своим соперником. Если бы им удалось сбить с лошади графа Риверса, это принесло бы им потрясающий успех.
      Однако в этот день, к несчастью, слава минула сэра Эдмонда. При первой же попытке он был сбит с лошади и растянулся в пыли под смех зрителей. К нему поспешно подбежали его оруженосцы, чтобы помочь встать на ноги (он бы не смог встать сам, так как его доспехи были слишком тяжелыми). Потом он снял свой шлем и галантно отвесил пышный поклон толпе, которая одобрительно кричала.
      Время медленно тянулось, солнце поднималось все выше, и становилось невыносимо жарко. Изабелла так и думала. И хотя навес давал достаточную тень, девушка время от времени обмахивалась веером, радуясь, что предусмотрительно захватила его с собой. Другие же леди, менее предусмотрительные, на этот счет, были вынуждены покупать веера у торговцев, которые, громкими голосами расхваливая свой товар, ходили среди зрителей. Один купец, увидев, что руки Джильен пусты, подошел к ней и протянул ей чудесный веер. Хотя веер очень понравился жене Лионела, она отрицательно покачала головой и махнула торговцу рукой, чтобы он уходил. Изабелла, заметив это, тут же догадалась, что у Джильен не было денег.
      – Ах, посмотри, Джоселин! – воскликнула Изабелла, незаметно толкнув локтем свою служанку. – Не думаешь ли ты, что вот тот веер прекрасно подошел бы к моему голубому платью?
      – Да, миледи, – Джоселин была проницательна и правильно поняла намерения своей госпожи. Она подозвала купца.
      Изабелла заплатила за веер, потом, внимательно рассматривая его, вздохнула, как будто огорчившись. Потом сварливо сказала:
      – Джоселин, все-таки я убедилась, что это совсем не тот оттенок. Мне кажется, что он темный. Что меня толкнуло решить, что это тот самый цвет, и купить этот веер, который мне совсем ни к чему? Скажи, что же мне теперь делать? Боюсь, что милорд рассердится, когда узнает, как глупо я истратила деньги. В самом деле, он так ревнив, и вряд ли поверит, что я его действительно купила. Гарантирую: он подумает, что это подарок одного из придворных. Джильен, лучше бы вы купили его, так как он очень подходит к вашему платью!
      – Ах, ну вот и решение! – вступила в разговор Джоселин. – Вам остается только подарить веер леди Джильен, ничего не говоря лорду Хокхарсту. Он и знать ничего не будет об этом.
      – Ах, какая ты умница, Джоселин! – воскликнула Изабелла, повернувшись к жене Лионела. – Дорогая леди Джильен, будьте так добры, помогите мне выпутаться из этого положения. Я новобрачная, как вы знаете, и мне не хотелось бы навлечь на себя гнев мужа. Я так стараюсь завоевать его расположение.
      – Тогда с моей стороны было бы неблагодарностью отказать вам, миледи, – тихо ответила Джильен.
      – Очень вам признательна, – сказала Изабелла, протягивая веер жене Лионела.
      – А я – вам, – ответила Джильен. – Это вы слишком добры.
      – Вовсе нет! – воскликнула Изабелла. – Ах, посмотрите, Анна, мой брат победил своего противника!
      – Как хорошо вы все это придумали, – прошептала ей на ухо герцогиня, в то время как они с энтузиазмом хлопали Гилу. Потом более громко она спросила: – Это ведь его первый турнир?
      – Да. Ах, как я горжусь им! – глаза Изабеллы сияли от гордости за своего брата.
      – А я – вами, – негромко сказала Анна. – Как я рада, что Дикон в тот день попросил вас написать мне. Ах, вот два самых близких друга Дикона – лорд Френсис Ловелль и барон Ротклифф. Я должна вас с ними познакомить. Ах, они несут нам вино. Как они предусмотрительны!
      Некоторое время женщины разговаривали и смеялись с этими двумя джентльменами. Оба оказались весьма любезными. Потом внимание Изабеллы еще раз привлек стадион, когда глашатай объявил еще два имени.
      – Лорд Воррик Тремейн, граф Хокхарст и лорд Данте де Форенза, граф Монтекатини!
      – Как странно со стороны итальянца, – заметила женщина в соседней ложе. – Обычно он не вносит себя в списки. Говорят, что он слишком тщеславен и не рискует повредить свое симпатичное лицо. Самоуверенный дьявол!
      – Это уж точно, Агата, – ответила другая женщина. – Но мой муж, Седрик, который как-то подслушал их разговор, сказал мне, что лорд Хокхарст бросил ему вызов. В этом случае граф просто не мог отказаться.
      – Несомненно, мужчина должен защищать свою честь. Однако, все равно это кажется довольно странным. Может, они поссорились, Джульетт?
      – Ах, конечно же нет, – леди Агата размышляла вслух. – Бесспорно, лорд Монтекатини не настолько глуп, чтобы позволить себе вступить в спор. В конце концов, он только итальянский посол в Англии, зачем ему впутываться в неприятности?
      – Хм, – фыркнула леди Джульетт, – только не говорите мне, что его положение помешает ему осуществить какие-нибудь личные планы. Как мне хорошо известно, он большой мастер плести интриги и вмешиваться в дела Англии больше, чгм нам об этом известно. Однако, я сомневаюсь, что причиной этого вызова была не политика. Сэр Цедрик мне ничего не говорил, но я почему-то уверена, что лорда Хокхарста разгневало то внимание, которое граф уделяет леди Хокхарст. Вы же знаете, что лорд Монтекатини особым образом выделил ее.
      – Ах, это ерунда, Джульетт, я абсолютно уверена, – в ответ леди Агата тоже фыркнула. – Роза Восторга отравила всю нашу жизнь, появившись при дворе. Клянусь, что нет ни одного кавалера, который остался бы к ней равнодушным. Даже дорогой Руфус, которого я считала всегда достойным уважения мужем, и тот не устоял перед ее чарами.
      – Возможно, – сказала леди Джульетт. – Мне не стоит пересказывать вам сплетни о предпочтениях графа Монтекатини, Агата. Очень странно, что он обратил внимание на леди Хокхарст, если, конечно, верить сплетням, – а я, кстати, не могу сказать, что он больше внимания уделяет леди Хокхарст, нежели ее брату, который недавно приехал сюда. Хорошо известно, что он с Эшли в хороших отношениях. Подружиться с одним, значит, стать другом второго. Держу пари, что граф Хокхарст просто не захотел видеть своего родственника в цепких когтях итальянца.
      – Джульетт! – воскликнула леди Агата.
      На восклицание Агаты Джульетт только в ответ пожала плечами, потеряв интерес к предмету разговора.
      – Это просто мое личное мнение, – сказала она. – Но я бы нисколько не удивилась, узнав, что это правда. Ваше право, Агата, верить мне или нет.
      На этом разговор прекратился, так как леди Джульетт повернулась, чтобы посмотреть на вышедших на поле участников.
      Если бы Изабелла слышала разговор этих женщин, то не на шутку встревожилась бы за своего брата, но она не слышала ни единого слова и поэтому у нее не возникло этого чувства беспокойства. Она очень тревожилась за Воррика, так как на турнирах, хотя они и считались игрой, имели место несчастные случаи, а ей вовсе не хотелось, чтобы ее мужа ранили или убили.
      Изабелла и сама того не подозревала, как потеплел ее взгляд, когда она посмотрела на него, так напоминавшего языческого бога в доспехах верхом на своем вороном, с золотистой гривой и хвостом, коне. Его доспехи сияли серебром под лучами яркого солнца. Когда же Воррик поднял руку для приветствия короля и королевы, ей показалось, что над ним появилось какое-то огненное сияние. Потом, медленно развернув жеребца, он поскакал вокруг стадиона. Его плащ из коричневого сатина, подбитый золотом, развевался за плечами сияющими фалдами; сокол с гордо вскинутой головой, вышитый на плаще сзади, казалось, парил над ним. Волосы табачного цвета с золотистыми прядями, развевающиеся по сторонам, и соколиный профиль напоминали птицу, которая красовалась на его гербе, как и изгиб щита слева напоминал о его незаконном рождении. В сражении или игре он был яростным противником.
      Достигнув другой стороны поля, Воррик повернулся и склонил копье в направлении Изабеллы, тем самым давая понять, что это его леди. Она была тронута таким неожиданным жестом и, когда публика одобрительно заревела, посадила Рагнора на запястье и высоко поднесла его, как бы желая мужу победы. Сокол, почувствовав, что все взгляды устремлены на него, откинул голову и дико, пронзительно закричал. Его крик эхом разнесся по всему полю. Его янтарные горящие глаза напомнили глаза графа, и в какое-то мгновение показалось, что Воррик и Рагнор – единое целое. Затем Воррик нарушил очарование этой минуты, надев шлем и поскакав по полю к своему противнику. Лорд Монтекатини, находившийся на противоположном конце поля, сам направил свою лошадь вперед, на какое-то время резкий крик птицы встревожил его. Будучи очень суеверным, он решил, что это дурное знамение и вздрогнул от охватившего его странного предчувствия, что ему что-то угрожало. Лорд заставил себя выбросить из головы эти нервирующие его мысли и попытался сконцентрироваться. Хотя итальянец не любил турниры, но и не был в этом деле новичком. Достаточно хорошо овладев собой, он холодным оценивающим взглядом смотрел на Воррика, галопом скакавшего навстречу ему. Просчитав линию нападения Воррика, лорд поднял свой щит и нацелился копьем. Копыта вороного жеребца цокали по дорожке вдоль деревянного барьера, отделявшего Монтекатини от противника. Красный плащ, подбитый золотом, с изображением грифона, струился с плеч, подобно угасающему в солнечном свете костру. Его черные глаза сузились, внимательно изучая движения Воррика.
      – Вот, давай!
      Мужчины яростно встретились друг с другом, их копья зазвенели о щиты. Итальянец первым покачнулся от удара в своем седле, точно так же, как затем и Воррик. Воррик даже не подозревал, что в хрупкой фигуре лорда Монтекатини скрывается такая сила.
      – Черт побери, брат! – вскричал Кэрливел, схватив под уздцы вставшего на дыбы жеребца Воррика.
      Его оруженосец Риз пошел за новым оружием.
      – Мне помнится, ты говорил, что он не любит турниры, – сказал Кэрливел.
      – Да, – коротко кивнул граф. – Однако, мне следовало бы подумать, что этот сукин сын далеко не дурак. Боже мой, а ведь этот итальянец – не простая карта в колоде.
      – Ради Бога, будь настороже! – предупредил Кэрливел. – Мне что-то он совсем не нравится. Ты получил довольно сильный удар, и если бы ты вовремя не воспользовался щитом…
      – Не бойся, брат, – сказал Воррик. – Я никогда не бываю дураком дважды. На этот раз я подготовлюсь к достойной встрече с ним. Тогда посмотрим, будет ли он по-прежнему ухаживать за моей женой и ее братом.
      У Кэрливела от удивления глаза на лоб полезли.
      – Хотя ты сегодня и продемонстрировал свое уважение к ней, я даже подумать не мог, что ты так беспокоишься за Изабеллу и Гила, – сказал он.
      – Как ты уже знаешь, брат, я всегда оберегаю то, что мне принадлежит, – горячо ответил ему Воррик прежде чем пришпорил своего коня Гвалчмея и повел его на второй тур.
      Копья снова разлетелись в щепки при ударе о щиты. Изабелла в сильном волнении приподнялась со скамьи, поднеся руку к горлу, так как внезапно толпа, жаждущая крови, издала ужасный вопль. Король подался вперед, напрягая все свое внимание. Никто бы не осмелился отрицать, что эта битва сегодня была самой захватывающей, но, кажется, дело принимало серьезный оборот, не имеющий никакого отношения к спорту.
      Королева Елизавета холодно взглянула на своего мужа, мертвой хваткой вцепившегося в кубок с вином.
      – Мне кажется, что этот турнир стал не похожим на игру, Нед, – констатировала она, блеснув холодными голубыми глазами. – Лорд Хокхарст, оказывается гораздо больше ревнует свою жену, чем об этом говорит двор. Мне кажется, он намерен убить итальянца. Интересно, какова будет реакция Рима на этот счет?
      – Хокхарст не такой дурак, – кратко ответил Эдуард. – Он лишь хочет усмирить итальянца – в этом я просто уверен.
      – А как насчет лорда Монтекатини? Вы тоже считаете, что он просто хочет усмирить лорда Хокхарста?
      – Не знаю. Попробуй, угадай, что происходит в голове иностранца?
      Елизавета только улыбнулась столь жестокому заявлению.
      – А если вдруг он убьет вашего фаворита, Нед? Не говорите, что я вас не предупреждала.
      Пока толпа напряженно ждала, мужчины готовились к финальной атаке. Изабелла так крепко вцепилась в руку своей служанки, что ее ногти впились в тело Джоселин.
      – Ах, Анна, я не понимаю, почему, но… но думаю, что они намереваются убить друг друга, – выдохнула Изабелла. Потом запричитала. – Ах, ну почему же король не прекратит все это?
      – Я не знаю, Изабелла, – задумчиво сказала герцогиня. – Должно быть, Нед не чувствует никакой опасности, иначе бы он сразу остановил их. В конце концов, граф Монтекатини – всего лишь гость в нашей стране, а лорд Хокхарст – один из фаворитов Неда. Он не может позволить им сражаться до убийства.
      Но Изабелле стало страшно, когда они, снова вонзив свои позолоченные шпоры в бока лошадей, устремились навстречу друг другу, и на поле вновь раздался цокот копыт.
      Глаза Воррика через щели в забрале шлема, не моргнув, встретили зловещий взгляд лорда Монтекатини. Сокол, распустивший когти и приготовившийся к нападению, казалось, вот-вот взлетит с плаща графа, раздуваемого ветром. Золотой грифон, изображенный на плаще Монтекатини, загнал свою жертву за Красное море. Хищники сцепились, зарычав от ярости, и рвали когтями, пока, наконец, Изабелла не увидела, как лев с орлиной головой упал, и из раны, нанесенной копьем ее мужа, внезапно хлынула ярко-алая жидкость.
      Почти неестественный, пронзительный вопль одобрения вырвался из толпы зрителей, вскочивших на ноги и жаждущих продолжения зрелища. Даже король и королева встали, наблюдая за происходящим в нетерпеливом ожидании.
      – Боже мой! – закричал кто-то. – Итальянец мертв!
      – Нет, – мучительно простонала Изабелла. – Нет! Воррик уже спешился и побежал на помощь своему противнику. Он быстро откинул забрало шлема лорда Монтекатини и снял остатки доспехов, которые еще оставались целыми после столь ожесточенной схватки. Граф простонал и слабо улыбнулся, когда Хокхарст обнажил рану на плече итальянца и попытался остановить поток крови.
      – Поздравляю, милорд, – сухо произнес лорд Монтекатини. – Вкус победы всегда сладок. Как вы думаете, я выживу?
      – Да, – кивнул Воррик. – Кости не задеты, и рана чистая. Думаю, что это не смертельно.
      – А как лицо, милорд?
      – Лицо? Боже мой, Монтекатини! Вас могли убить!
      – Да, но я еще жив и хочу знать, красив я или нет в этот момент. Лицо – предмет моей гордости.
      – Всего несколько царапин, шрамов нет. Граф облегченно вздохнул.
      – Слава Богу, что так. Вы – достойный противник, Хокхарст, я думаю, что мы еще встретимся.
      – Имейте в виду, что в следующий раз… я намереваюсь убить вас, – процедил Воррик сквозь зубы.
      Итальянец коротко усмехнулся.
      – Да, вижу, что это так и есть.
      – Держитесь подальше от моей жены и ее брата, – мрачно приказал Воррик.
      – Я только хотел подружиться с ними, милорд.
      – Не пытайтесь сделать из меня дурака, Монтекатини. Я прекрасно знаю о ваших намерениях.
      – Неужели? Интересно. Есть только одна вещь, более сладкая, чем победа, Хокхарст, – месть. И я воспользуюсь этим, обещаю вам.
      – Мальчик будет презирать вас, – прошипел Воррик.
      – Вы, действительно, так считаете, сеньор? Боюсь, что в таком случае вас придется просветить. Ну? Так значит, вы бросаете мне вызов?
      – Если бы я думал, что все ваши жертвы сдавались вам добровольно, я бы этого не сделал, но… но человек, занимающийся изготовлением различных зелий – и, без сомнения, черной магией – без принципов и совести. У меня есть некоторое представление о тех наркотиках, которыми вы пользуетесь, Монтекатини. И я не потерплю, чтобы Гил пристрастился к маковому нектару и стал вашим рабом. Я просто верю, что после сегодняшнего дня у вас хватит ума покинуть Англию до того, как вас заставят это сделать. Я не думаю, что Рим закроет глаза на это дело. И я не верю, что вы желаете, чтобы вас с позором проводили домой.
      Граф пожал плечами. Взгляд его черных глаз был непостижим.
      – Один нюанс, милорд. Уверяю вас, моя семья очень почитаема при дворе в Риме, очень высоко, милорд. Я думаю, они спасут мое положение. Вы пустили в ход все средства и проиграли, Хокхарст.
      – Неужели? Гил – один из фаворитов Глостера, Монтекатини, и, к тому же, стойкий сторонник Йорков. Если вы поиграете с ним, то вам придется отвечать перед герцогом и королем!
      – Но, знайте, я неподвластен капризам Плантагенетов – или законам Англии. Не так ли, милорд? Кроме того, дело касается не только этого юноши. Вы оскорбили мою честь, сеньор, а этого я не забываю и не прощаю.
      – Мне кажется, что я могу защитить себя, – непроницаемо ответил Воррик. – Ведь сегодня победителем вышел я. Не так ли?
      – Да, вы получили такое удовольствие, Хокхарст, – зубы итальянца снова блеснули в улыбке. – Думаю, что вы также преуспеете и в защите своей жены.
      Воррик сделал резкий вздох.
      – Кажется, я попал в цель, не так ли? – продолжал лорд Монтекатини. – Я так и думал.
      – Если вы тронете мою жену, то умрете. Причем весьма неприятной смертью, я обещаю вам это! – поклялся Воррик.
      – Вы так думаете? Ну, кажется, я могу прекрасно жить в Италии.
      – Даже если это и так, Монтекатини, но нравится ли вам такая жизнь, если что-нибудь случится с вашим лицом?
      Задев итальянца за живое, Воррик ушел, получив несказанное удовольствие, увидев побледневшее от страха лицо графа.
      С облегчением вздохнув, Изабелла снова села на скамью и смотрела, как ее муж уходит с поля. Итальянец был ранен, но не смертельно, и Воррик был цел и невредим. А это было самым важным.
      – Лорд Монтекатини уже завтра, кажется, будет готов к следующему сражению, – заметила Анна, когда оруженосцы графа подошли к нему и увели с поля.
      – Да, – согласилась с ней Изабелла. – Слава Богу. В какой-то момент мне показалось, что Воррик убил его.
      Далее в турнире участвовал Кэрливел. Его сражение прошло без приключений. К радости Изабеллы, публика уже устала, и судьи начали совещаться.
      – Миледи Хокхарст? – маленький паж робко подошел к ложе.
      – Да.
      – Милорд Хокхарст хочет с вами поговорить.
      – Конечно, – Изабелла поспешно встала, думая, о чем хотел поговорить с ней муж. – Надеюсь, ничего не случилось. Извините меня, Анна.
      – Разумеется, – улыбнулась Анна. – Турнир уже закончился, и судьи совещаются о том, кто из участников набрал больше очков и стал победителем.
      – Ну, если это граф Риверс, то у меня нет шансов стать королевой турнира. Значит, я ничего не потеряю. Нет, Джоселин, – запротестовала Изабелла, увидев, что служанка тоже поднялась. – Ты оставайся, а потом скажешь мне, кто выиграл. Когда я с мужем, со мной ничего не случится. Я не думаю, что в его присутствии какой-нибудь глупый придворный попробует даже заговорить со мной.
      Именно так и было, судя по тому, как на нее бросали восхищенные взгляды, пока Изабелла шла сквозь толпу, но ее прежние веселые кавалеры, явно не хотели привлекать внимания. Только самые нахальные из них, занимающие высокое положение придворные, как лорд Томас Грей, маркиз Дорсет, осмеливались обращаться к ней и, шутя, говорить о постыдной ревности Воррика. Покраснев, девушка поспешила уйти, чтобы Воррик не так явно показывал свою собственническую натуру, да и не такими средствами, как то, которое он продемонстрировал с лордом Монтекатини, который относился к ней совсем безразлично, без того обожания и восхищения, с которым к ней относились многие другие кавалеры. Действительно, подумав об этом, Изабелла решила, что итальянец стал преследовать ее потому, что так было принято. Конечно же, он гораздо охотнее разговаривал с Гилом, чем с ней. Тогда она с любопытством подумала – почему? За что Воррик решил наказать итальянца? Все это казалось слишком странным.
      – Сюда, миледи, – сказал ей паж, указав на открытую дверь в павильон, слегка испугав девушку и прервав ее мысли – тем самым, вернув в настоящее.
      – Но… но это павильон не моего мужа, – сказала Изабелла, смутившись. Она хорошо знала это, поскольку Воррик сегодня утром показывал ей свой павильон. И теперь, вспоминая, Изабелла видела, что внешне он совсем не был похож на павильон мужа. К тому же, на этом не было флага, который бы подсказал ей, кому же все-таки принадлежит этот павильон.
      Паж пожал плечами.
      – Я не знаю, миледи, но именно в это место милорд велел привести вас…
      – Не бойся, – сказала она пажу, – я не обвиняю тебя в том, что ты сделал что-то не так. Я просто говорю, что это павильон не моего мужа. Однако, может, у него есть какая-то причина, чтобы встретиться здесь. Вот, – она протянула ему серебряную монету. – Пожалуйста, пойди и скажи моей служанке, что ты доставил меня мужу.
      Мальчишка убежал так быстро, как будто ему не терпелось избавиться от ее присутствия. От этого Изабелла грустно улыбнулась сама себе и удивленно покачала головой. «Дети!» Она вскользь подумала о том времени, когда у нее будет собственный ребенок. Потом, испугавшись, отогнала эту мысль, вспомнив, каким образом на свет появляются дети. Боже мой! Воррик может догадаться, что она стоит у павильона и думает о том, как они займутся любовью! Смущенная и взволнованная своими бессвязными мыслями, она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и вошла в палатку.
      – Лионел! ЛИОНЕЛ!? – Изабелла была настолько поражена, что это имя само собой сорвалось у нее с губ.
      – Да, это я, – наследник Сант-Сейвора вышел из тени, где поджидал ее. – Нет, Белла, не уходи, пожалуйста. Извини, что ввел тебя в заблуждение, но я просто должен был тебя увидеть. ДОЛЖЕН, понимаешь?
      – Я только не могу понять, зачем? Нам нечего сказать друг другу.
      – Нечего? – спросил он тихим дрожащим голосом. – Ах, Изабелла, – страстно прошептал он, схватив ее за руки, прежде чем она успела понять, что же происходит. Неужели ты хочешь сказать, что не желала меня так же страстно, как я желал тебя с тех самых пор, когда нам пришлось расстаться?
      – Я хочу тебе сказать только одно: все, что было между нами, осталось в прошлом. А теперь отпусти меня. У тебя есть жена, а у меня – муж, который известен своей ревностью.
      Девушка с беспокойством оглянулась вокруг, пытаясь увидеть кого-нибудь, кто пришел бы к ней на помощь. Но, к ее глубокому сожалению, они были в павильоне одни: Лионел, конечно же, об этом позаботился.
      – Ты думаешь, меня волнует моя жена и твой муж? – резко сказал наследник Сант-Сейвора. – О, Боже, Белла, когда я думаю, что потерял тебя, я проклинаю Джильен Бьюмарис на чем свет стоит! Кто она такая по сравнению с тобой? И кто такой Хокхарст? Он не любит тебя так, как я, клянусь!
      – Джильен – твоя жена, – холодно повторила Изабелла, тщетно пытаясь освободиться, – а ты так постыдно оскорбляешь ее. Ты знаешь, что у нее сегодня даже не было денег, чтобы купить себе такую пустяковую вещь, как веер, чтобы защититься от солнечных лучей? А ее жалкие наряды? Они годятся только для служанок, работающих на кухне! Я не сомневаюсь, что, кроме всего прочего, ты бьешь ее. Она боится тебя, а я… У меня вызывает отвращение то, как ты с ней обращаешься, Лионел. Я знала, что ты обманщик, но теперь оказалось, что ты еще и жестокий, как я вижу. Сейчас же убери от меня руки! Воррик – мой муж, и я не стану обманывать его, особенно с тобой!
      Грубые слова обожгли. «Так и должно было случиться», – подумал Лионел и рванул ее к себе, отчего Рагнор громко вскрикнул. Наследник Сант-Сейвора гневно сбил сокола с плеча Изабеллы.
      – Рагнор! – испуганно вскрикнула она и попыталась дотянуться до птицы, которая беспомощно распласталась на земле, но Лионел удержал ее.
      – То же самое я думаю о вашем муже, – прорычал наследник Сант-Сейвора, и его голубые глаза гневно сверкнули и посмотрели на Изабеллу с откровенной похотью.
      – Ваш муж! Что он о вас знает? Вот я знаю вас, Изабелла!
      Он горячими губами припал к ее шее, пожирая ее своим ртом.
      – Нет! – резко ответила Изабелла, снова пытаясь освободиться. – Взять меня таким вот образом – это жестоко! Подло! Но мне не следовало ждать от вас чего-то лучшего! Я предупреждаю в последний раз, милорд: отпустите меня, иначе я закричу так, что этот тент обрушится вам на голову!
      – Нет, Изабелла, ты этого не сделаешь. А что же скажет твой муж? Ведь он увидит тебя здесь в моих объятиях?
      – Но ведь это насилие, Лионел! – резко напомнила ему девушка.
      – А ты думаешь, Хокхарст поверит этому? – Лионел неприятно рассмеялся. – Думаю, что нет. Ну, дорогая, ты теперь уже не девушка. И я прошу тебя отдать мне только то, что этот уэльский ублюдок уже поимел от тебя.
      От такой наглости и грубости Изабелла просто онемела. Затем, изловчившись, она сумела освободить руку, и отвесила такую пощечину, на которую у нее хватило сил, при этом продолжая сопротивляться и пытаясь вырваться из его объятий.
      – Отпусти меня, презренный негодяй! Как ты смеешь так оскорблять меня?! Воррик просто убьет тебя за это! Пусти меня! Будь ты проклят! Отпусти меня! ОТПУСТИ МЕНЯ!
      Но Лионел в ответ лишь рассмеялся и рванул лиф платья, швырнув Изабеллу на землю и навалившись на нее сверху. И только в этот самый момент Изабелла ясно ощутила, что она вовсе не любит Лионела, и никогда прежде его не любила. Как она могла любить такого? Ведь, оказывается, она совсем не знала его. Он был лишь романтическим героем, которого нарисовало ее детское воображение и о котором она мечтала. Он не стоил и мизинца Воррика! Воррика, который женился на ней не по любви, но занимался с ней любовью…
      – Будь ты проклят! – снова воскликнула она. – А ты, оказывается, ничем не лучше лорда Оадби!
      Неожиданно наследник Сант-Сейвора отпустил ее, потому что последнее обвинение уязвило его чувства так, как ни одно предыдущее слово Изабеллы, и она, воспользовавшись его временным замешательством, наконец, освободилась от него и побежала. По пути девушка схватила Рагнора и, прижимая к себе сокола и разорванное на груди платье, побежала.
      Выбежав из павильона, Изабелла на минутку остановилась, чтобы перевести дух. Потом со страхом оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что никто не заметил, как она выскочила из павильона Лионела. Изабелла сделала глубокий вдох, и свежий воздух, казалось, так и застрял у нее в горле, когда ее серо-зеленые глаза встретились с янтарными глазами мужа. На мгновение она испугалась, потом ее сердце наполнилось радостью, и ей показалось, что от этой радости оно разорвется. Как Воррик нашел ее, она не знала, но ей было все равно. Он был здесь, и этого было достаточно.
      – Воррик, Воррик! – вскрикнула девушка с облегчением, бросившись в его объятия.
      Но когда Изабелла снова подняла на него глаза, то увидела, что в его хмуром лице и сильных объятиях не было радости. Он был тверд, как камень. Неожиданно догадавшись, в чем дело, она медленно отстранилась от него. И к ней вернулся прежний страх.
      – Воррик, Воррик. ПОЖАЛУЙСТА, это… это не то, о чем ты думаешь. О, Боже! То, что ты думаешь, не случилось! Я… я могу объяснить…
      – Сомневаюсь, мадам, что вы можете, – сказал граф холодным, как лед, голосом, пробравшим ее до костей. – Однако, я не позволю, чтобы из меня снова сделали дурака. Черт побери! – неожиданно горько выругался он и отшвырнул ее от себя. – Подумать только, как я мог тебя любить? – он резко повернулся и ушел.

       Замок Хокхарст, Англия, 1480 год.
 
      «Подумать только, как я мог тебя любить!?
      Эти слова Воррика звучали, как похоронный звон, в ушах Изабеллы. Будь проклят Лионел Валерекс! Это он восстановил мужа против нее! Ее мужа, которого она начала исцелять, которого она только начала любить. Да, именно любить. Изабелла теперь точно знала, что это так. Она влюбилась в своего мужа, лорда Воррика Тремейна, графа Хокхарста. Именно теперь, когда было уже слишком поздно, она осмелилась откровенно заглянуть себе в сердце.
      О, Боже! Боже! Как ей хотелось закрыть лицо ладонями и горько безутешно оплакивать свою потерю, но она этого не сделала. Сделать так – значит, опозорить себя перед Ворриком и его людьми. Раз они уже приехали в замок Хокхарст. Изабелла не сомневалась, что найдет укромное местечко, где сможет зализать свои раны. До тех пор она должна быть сильной и держаться так, чтобы никто не догадался, как внутри у нее разрывается сердце.
      Только Гил и Кэрливел догадывались о ее боли. Именно они знали, что случилось в тот день на королевском турнире. И хотя они вместе пристали к Воррику и заставили его выслушать правду, он им не поверил.
      – Вы оба любите ее, – прорычал он, – поэтому говорите все в ее защиту. Но я не такой дурак, чтобы в это поверить. А теперь убирайтесь, убирайтесь с моих глаз! Захватите с собой эту обманщицу, ведьму, на которой я женился!
      Ей больше всего причинял боль тот факт, что Воррик ее не хотел. Изабелла тихо перенесла свои вещи в переднюю и там легла на соломенную постель и спала вместе с Джоселин, пока они не покинули Тауэр и Лондон. Какими бесконечными казались Изабелле ночи, когда она лежала, съежившись, рядом со своей служанкой и прижималась лицом к подушке, чтобы приглушить рыдания. Как мучительны были долгие часы, когда она беспокойно ждала возвращения Воррика. Иногда он приходил под утро, чаще всего пьяным, хотя хорошо держался. Изабелла не знала, где муж проводил ночи и не спрашивала его об этом. Но она не сомневалась, что он искал утешения в других объятиях. Графиня Хокхарст была бы удивлена и несказанно обрадовалась бы, если бы узнала, что Воррик всего лишь сидел в конюшне рядом со своей лошадью, напиваясь до умопомрачения, и изливал душу своему смущенному боевому другу.
      Потом однажды утром (ему надоело проводить вечера на куче сена), граф приказал жене собирать чемоданы. «Мы уезжаем из Лондона!» – кратко сообщил он ей. Он вез ее домой, в замок Хокхарст. Изабелла не хотела уезжать, но все же не стала ему противоречить. Ворриком управлял дьявол. Она была не единственной, кто боялся его в эти дни.
      Теперь, когда вдали показалась крепость мужа, сердце девушки сжалось от отчаяния: она не сомневалась в намерениях Воррика оставить ее там одну и без нее возвратиться на королевский двор. Да, это будет ее тюрьма и, возможно, пожизненная. Она согрешила против собственного мужа (по крайней мере, он так считал), и он вынес ей безжалостный приговор, сослав ее в замок Хокхарст за это преступление. Это было равносильно тому, что ее заперли в темницу, которая называлась в Тауэре «маленьким адом». Такая перспектива была бы более мрачной и страшной, чем та, которая ожидала ее теперь. Йоркширские пустоши, к которым девушка привыкла, не были дикими и скалистыми. Их плавные изгибы не раздражали так, как эти обрывистые гребни. Резкие выступы из гранита и песчаника переходили в поросшие лесами равнины, дикие пустоши и болотистые низины, которые были наследием прошедших веков, когда море наступило и затопило часть суши. Даже теперь Изабелла слышала рев океана, который заглушал шум падающего дождя, и чувствовала на губах холодные соленые брызги, которые приносил на своих крыльях ветер.
      Высоко на скалах, которые каменными глыбами возвышались перед ней, возник замок Хокхарст. Такой же мрачный и темный, как и каменистые утесы, среди которых он стоял. Его высокие мощные башни зловеще выступали на горизонте, а навесные бойницы зияли рваными ранами на фоне небесного свода, внезапно озарившегося вспышкой молнии. Вдоль крепости не было рва, так как в этом не было необходимости. К замку не было другого подступа, кроме одной единственной дороги, которая опасно извивалась по горе до самого ее гребня, на котором взгромоздился замок, словно сокол, откуда и появился этот символ на гербе.
      У Изабеллы перехватило дыхание, когда она посмотрела на крепость. В этих мрачных темных стенах не было ничего гостеприимного и они так поразительно отличались от радушных стен Рашдена. Не удивительно, что Воррик в прошлом проводил здесь очень мало времени. Кроме того, что замок в нескольких местах обвалился и разрушился, в нем было что-то вызывающее чувство беспокойства. И даже самые сильные духом сочли бы эту обстановку гнетущей и действующей на нервы.
      Девушка судорожно вздохнула, когда за ней на скрипящих цепях опустилась решетка с жутким металлическим звоном. Они проехали через внутренний дворик. Потом Гил и Кэрливел сняли ее с коня, и она пошла за Ворриком в замок.
      – Не надо так бояться, Белла, – ободряюще шепнул ей Кэрливел, слегка пожав ей руку. – Несмотря на такой мрачный вид замка, в нем нет призраков. Это просто очень старая крепость: она была построена еще во времена Вильгельма-Завоевателя, и Тремейны не позаботились о том, чтобы содержать ее в надлежащем виде. Воррик оказался не лучше, чем все остальные, в отношении к своему наследству. Как и его предки, он предпочитал жить при дворе или проводить время в сражениях.
      – Не удивительно, – сказала Изабелла, слегка вздрогнув, когда тревожно оглянулась вокруг.
      Большой зал, в котором они теперь стояли, был огромным и мог бы поражать своим величием, если бы за ним ухаживали надлежащим образом. Темные, грязные пятна сажи от факелов, висевших вдоль стен; грязные подставки под ними не чистились десятилетиями. Некогда прекрасные гобелены выцвели со временем, а многие вообще были посечены молью, прогнили и клочьями свисали со стен. Сколоченные столы были плохо выскоблены после трапез и, кроме всего прочего, покрыты толстым едким слоем пыли, как и стоявшие возле них скамейки. Пол был устлан камышом, который покрывал его таким толстым слоем, что можно было утопнуть по колено, так как новые ряды просто настилались на старые. Воздух был затхлым от вонючего запаха гниющего камыша, а также от разлагающихся остатков пищи и других отбросов, которые накопились в камышах. Изабелла была просто уверена, что в этих гниющих камышах живут целые полчища тараканов, мышей, клопов, а также и крыс, которые, шурша, бегали по соломе.
      – Боже мой! – в ужасе выдохнула она. Воррик, услышавший это, зарделся от стыда, потому что жена застала его дом в таком состоянии. Ведь теперь это был и ее дом. Впервые в жизни до графа дошло, каким грязным был замок, как он нуждался в капитальном ремонте, особенно в сравнении с Рашденом. А ведь Изабелла и ее брат, наверняка, сразу же сравнили, и сравнение было далеко не в пользу замка Хокхарст. Изабелла просто пришла в ужас от этого замка. Хотя менее шокированный, чем его сестра (потому, что Гилу приходилось бывать в холостяцких жилищах раньше, а они были едва ли чище, чем это), Гил тоже был напуган. Даже Кэрливел стеснялся смотреть брату в глаза. «Действительно! – подумал младший брат. – По крайней мере, Воррик мог бы послать сообщение, что приезжает, чтобы слуги приготовились к его приезду. Ведь теперь брат не был холостяком. У него есть жена, и о ней следовало бы подумать в первую очередь».
      Воррик теперь тоже это понял, но пытался внушить себе, что его не волнует их мнение. Особенно безразлично для него было то, что чувствует при виде всего этого Изабелла. В гневе Воррик совсем не думал о том, что обязан был позаботиться о жене. Он смахнул несколько серебряных кубков со стола. Кубки рассыпались по полу, взметнув облако пыли.
      – Черт побери! – гневно выругался Воррик. Потом позвал своего управляющего. – Фарел! Фарел! Ты где?
      – Я здесь. Добро пожаловать, милорд! Сэр Кэрливел, рад вас снова видеть, – господин Фарел кивнул и улыбнулся, очевидно, ничуть не боясь гнева своего господина. – Надеюсь, что вы хорошо добрались, милорд? Ах, да. Ну, конечно же, нет. Какое вы могли получить удовольствие от поездки при таком дожде! Это так утомительно. Перс! Энзи! Зажгите камины, да побыстрее, чтобы его светлость и гости могли обсохнуть. Мэри! Лиа! Принесите еду и напитки! – приказал управляющий и вновь повернулся к Воррику. – Когда караульные сообщили о вас и гостях, я не знал, сколько будет человек, да и будут ли гости вообще. Я приготовил только вашу комнату, милорд. Извините, я сейчас же пойду и приготовлю комнату для сэра Кэрливела и гостей, – при этом почтительно указав на Гила и Изабеллу, которые ждали, пока их представят.
      Воррик вспомнил о своих обязанностях.
      – Извините, Фарел, – напряженно сказал граф. – Изабелла, Гил, это – мой управляющий, Фарел. Фарел, это – моя жена, леди Хокхарст, и ее брат, граф Рашден.
      Если даже управляющий и удивился его сообщению, он не подал вида. Изабелла не сомневалась в том, что Рагнор, сидевший у нее на плече и отряхивающий мокрые перья, а также ее собственная вымокшая одежда произвели на управляющего странное впечатление. Фарел еще раз вежливо кивнул и сказал, что ее и Гила рады видеть в замке Хокхарст.
      – Боюсь, что вы застали нас не в самом лучшем виде, миледи, – немного встревоженно сказал управляющий. Если бы мы знали о вашем прибытии… Но его светлость так редко бывают здесь, видите ли, что мы не держим здесь много слуг. Однако, без сомнения, сейчас все было бы по-другому. Мы бы смогли кое-что исправить.
      – Я уверена, что все так и будет, господин Фарел, – сказала Изабелла, хотя вначале она заподозрила управляющего в явном безделии и некомпетентности. Но теперь поняла, что его руки были связаны абсолютным отсутствием заинтересованности лорда Хокхарста в ведении хозяйства в имении.
      – А мои братья здесь, Фарел? – спросил Воррик, меняя тему разговора.
      – Нет, милорд. Лорд Мэдог вернулся в Гвендрее недавно и взял с собой сэра Эмриса.
      – А моя мать?
      – Ее нет в резиденции, милорд.
      – Спасибо, Фарел. На данный момент все.
      Теперь оруженосцы, сопровождавшие их в дороге, тоже вошли в большой зал и зажгли огромный центральный камин. Затем принесли простую, но сытную еду. Прежде чем сесть обедать, Изабелла с радостью подошла к огню, который теперь весело горел, разгоняя мрачную суровую атмосферу крепости. Осенний ветер и дождь пробрали ее до костей, и она замерзла, но только сейчас почувствовала это. Она протянула руки к огню. Гил подошел и стал рядом с ней.
      – Боже мой, Изабелла, – он говорил тихим голосом. – Я не знал, что Воррик позволил своему замку превратиться в такие развалины. Похоже, что тебе придется здесь поработать. Я уже начинаю жалеть, что не попросил разрешения Глостера сопровождать тебя сюда. Мне кажется, что точно с таким же усердием, как в сражении с шотландцами, я постараюсь помочь тебе привести это место в порядок. Особенно теперь, когда Воррик разгневан на тебя.
      – Ах, Гил, ты же знаешь, что это моя вина.
      – Да, я знаю. Будь проклят Лионел! Я убью его! Если бы только Воррик мог выслушать нас с Кэрливелом!
      – Я знаю, что вы пытались убедить его в моей невиновности, но вам ничего не удалось. Это безнадежно, Гил. Воррик никогда не поверит, что я ему не изменила. Ах, Гил, что же мне делать? Я так старалась завоевать его любовь, и Воррик тоже успел полюбить меня, как он сам сказал, но теперь все разрушено. Он никогда снова мне не поверит, а где нет веры, там не может быть любви.
      – Я понимаю, Белла. Ты хочешь, чтобы я тебя увез отсюда? У тебя ведь есть собственное имение Грасмер, и, как ты знаешь, тебя всегда ждут в Рашдене.
      – Нет, брат. Хотя я и благодарна за твое предложение. Но мое место рядом с мужем. Что сама посеяла, то теперь и пожинаю. Только… только не уезжай от меня слишком быстро. Останься со мной… ну, хоть на немного.
      – Конечно, дорогая сестра, не думай ничего плохого и помни: когда я уеду, останется Кэрливел, а он – твой Друг.
      – Да. Но я не должна ему навязываться, Гил, иначе он будет разрываться между мной и Ворриком. Я не могу позволить себе поставить его в затруднительное положение.
      – Ты такая добрая и хорошая, Изабелла, что я понять не могу, почему Воррик тебе не верит.
      – Он был ранен, Гил, и рана его глубока. Я это понимаю. Только жалею, что не смогла его вылечить.
      В ту ночь Изабелла лежала одна в своей комнате и ждала, но Воррик не пришел к ней. Она слышала, как муж беспокойно ходил в соседней комнате, но хотя несколько раз и останавливался перед дверью, которая их разделяла, он так и не открыл ее. Наконец на рассвете он лег в кровать, но еще долго не спал. Когда взошло солнце, Воррик поднялся и приказал оседлать свою лошадь.
      У Изабеллы упало сердце, когда она услышала, как муж отдавал это распоряжение своему оруженосцу Ризу. Когда она поняла из разговора с другими оруженосцами, что Воррик просто собирался на охоту, у нее немного поднялось настроение. По крайней мере, муж пока не собирался возвращаться в королевский дворец.
      Убедившись, что он уехал, она поспешно позвала служанок, искупалась и переоделась, потому что в Хокхарсте было много дел. Позавтракав, девушка тщательно обдумала все дела, которые ей предстояло сделать, и составила список всего необходимого. Затем она спустилась вниз по лестнице и позвала слуг в большой зал.
      – Я ваша новая хозяйка, леди Хокхарст, – сообщила она им, так как те, кто не видел ее вчера, не знали этого, и теперь с любопытством уставились на нее. – Это теперь и мой дом. – Она немного помолчала, подождав, пока до них дойдет смысл сказанного. Потом продолжила. – Знаю, что в течение многих лет в замке не было хозяйки, поэтому не стоит говорить о состоянии, в котором я вчера по прибытии обнаружила замок Хокхарст. Но скажу также, что мне не хотелось бы видеть его в таком состоянии, поэтому, если вы желаете здесь остаться, – а мне кажется, что это так, – вы должны привыкать к изменениям. Я планирую немедленно начать приводить замок в порядок. Он ужасно запущен, поэтому предстоит большая работа. Хочу надеяться, что вы честно будете выполнять свою работу. Если вы справитесь со своими задачами, то будете вознаграждены. В противном случае, вы будете просто уволены. Теперь я хочу, чтобы вы по очереди выходили вперед и представлялись. Потом я буду давать вам распоряжения.
      Изабелла ждала, но никто не двинулся с места. Вместо этого, они молча смотрели на нее.
      – Ну, почему же вы медлите? – нетерпеливо спросила девушка. – Вы убедитесь, что я вовсе не жестокая хозяйка, уверяю вас.
      – Извините, миледи, – нерешительно откашлялся Фарел. – Но… но слуги, они… они боятся…
      – Боятся чего, господин Фарел?
      – Сокола, миледи.
      – Но это же просто нелепо! Ведь они же, наверняка, раньше видели соколов? Я точно знаю, что у милорда есть несколько.
      – Надо уточнить, что у него соколы – для охоты, – немного нервно произнес управляющий. – Но эта птица вовсе не кажется ручной, миледи, – заметил Фарел, отступая назад, когда увидел, что Рагнор захлопал крыльями и пронзительно закричал, сверкнув круглыми желтыми глазами.
      Изабелла подавила в себе желание засмеяться и нежно погладила голову сокола, чтобы его успокоить. Потом посадила его на запястье и высоко подняла, чтобы все на него посмотрели.
      – Это Рагнор, – сказала она. – Его величество король Эдуард подарил нам птицу в качестве свадебного подарка. – Увидев, что сообщение было воспринято с должным благоговейным трепетом и уважением, Изабелла продолжала: – У Рагнора было сломано крыло, и хотя я его вправила и оно зажило, по каким-то неизвестным причинам сокол не может летать. Уверяю, что он не причинит вам вреда. А теперь… давайте займемся работой.
      Нечего было, конечно, и ожидать, что за один день можно привести замок в порядок, когда веками он не знал должного ухода. Но господин Фарел, очень хороший человек, отчаялся невниманием хозяина к замку Хокхарст, а теперь увидел, что Изабелла послана ему самим Богом, и почувствовал, что девушка могла положить всему хорошее начало, к тому же, сэр Девен, оруженосец, описал «шокирующее» состояние оружия и «абсолютно необороноспособное» состояние крепостных стен. Он взял с собой Гила, когда тот встал, чтобы провести его по крепости и показать ему эти «непростительные» недостатки. Не успели они уйти, как появился главный управляющий, господин Ишем с длинным списком жалоб, касающихся земель замка, скота и крестьян.
      – Без угрызений совести скажу вам, миледи, что если в амбаре найдется хоть один бушель зерна, то это будет просто чудом. А если найдется хотя бы одна корова или овца, то, значит, сам Бог послал нам свое благословение. Большинство крестьян разбежалось. Но их нельзя за это винить, потому что я в таком доме не смог держать даже козла или свинью!
      Хотя Изабелла и хорошо к нему относилась, она строгим взглядом остановила его: несмотря на то, что Воррик явно не занимался своим наследством, но господин Ишем не имел права критиковать графа.
      – Принесите мне книгу счетов и список инвентаря замка, господин Ишем, – приказала девушка. – Если записи ведутся так же плохо, как и хозяйство в замке, то, без сомнения, вам и вашему клерку придется основательно потрудиться, чтобы привести их в надлежащий вид.
      Управляющий при этих словах сжался и покраснел. Изабелла поняла, что ее обвинения небезосновательны и попали в цель. Она могла без всяких угрызений совести уволить его за грубость и критику хозяина замка.
      Робко вышел священник Франсис. Он предусмотрительно не сказал ни слова против своего господина. Вместо этого он тихо пожаловался на тот факт, что служение сократилось до субботней и воскресной службы (а они должны проводиться ежедневно), потому что стекла часовни выбиты, и по церкви гуляют сквозняки, а скамейки так плохо сколочены, что на них опасно сидеть.
      – И вы знаете, миледи, никто не стоит на коленях во время службы, – вздохнул священник, – а иначе вообще не нужны были бы скамейки.
      Изабелла пообещала, что проследит за тем, чтобы это уладили. Поставив этих людей во главе всех дел, она сама принялась за работу.
      В большом зале здоровые мужчины, вооруженные граблями, уже убрали большую часть соломы, настланной на полу, а женщины с ведрами воды и огромными кусками щелочного мыла отскребали ту часть пола, которую уже освободили. Изабелла поспешила посоветовать женщинам начать со стен. Нужно было смыть грязный налет, оставшийся на стенах от факелов. Иначе, если это сделать потом, вся грязь со стены потечет на чистый пол, и придется все перемывать. Она также посоветовала добавить в воду скипидара, чтобы вытравить насекомых, живущих в камышах. Потом Изабелла послала двух пажей на конюшню за котами, которых она намеревалась пустить на крыс.
      Видя, что в большом зале все идет нормально, и оставив двух служанок, – Матильду и Эдит, следить за ходом дел, девушка продолжила осмотр замка. Верхние комнаты, которые редко использовались, были не такими грязными, как комнаты внизу. Их нужно было только подмести, вытереть пыль и проветрить. Тем не менее, Изабелла решила также тщательно отскрести пол одновременно в нескольких комнатах. Все гобелены и коврики, решила она, нужно заменить, а чехлы на матрацы сшить новые. Она приказала женщинам, сопровождавшим ее наверх, начать с комнаты Воррика, чтобы она полностью была готова к вечеру. Только гобелены и коврики могли подождать потому, что требовалось несколько недель, чтобы вышить первые, а вторые – купить у купцов. В ответ на слова хозяйки девушки посмотрели на нее так, как будто та сошла с ума, и начали жаловаться, что это невыполнимая задача. Но Изабелла осталась непоколебимой, оставив Алису следить за тем, чтобы никто не уклонялся от своих обязанностей.
      Потом Изабелла осмотрела погреб, винный погреб, кладовую и амбар. Только в винном погребе были значительные запасы. Если Воррик о чем и заботился, так это только о напитках. К большому удивлению женщин, девушка составила длинный список продуктов, которые следовало выращивать в садах (предварительно посадив весной), и несколько суховато заметила, что в Сомерсете, поблизости, можно купить «Чеддер». Просто трудно было поверить в то, что в погребах не было этого сыра. В дальнейшем они позаботятся об изготовлении своего собственного сыра, получая молоко от коров, коз и овец. К тому же, они будут делать зельц из голов свиней и боровов, но восхитительный «Чеддер» они будут покупать в Сомерсете. Расписав все это, Изабелла послала сообщение главному охотнику и рыболову, приказав им пополнить погреб свежими запасами мяса и рыбы.
      В кладовой графиня была просто раздражена, когда увидела, что там заканчивается сало для свечей и факелы. Она тут же распорядилась пополнить эти запасы, отправив за ними нескольких девушек.
      Но молодая хозяйка ничего не смогла сделать, чтобы заполнить пустые амбары. Это было ей не по силам. Урожай только недавно собрали. Она только смогла тщательно распределить небольшие запасы пшеницы, овса и ячменя, которые там были, для выпечки хлеба, пирогов, а также для приготовления супа и каши. В свой список Изабелла занесла перечень и количество семян, необходимых к следующей весне. Она так яростно черкнула пером, рассердившись, что оно оставило огромную кляксу на странице.
      На кухне главный повар получил строгий приказ: по части приготовления пищи отныне надлежало строго советоваться с ней. Каждое утро надо было определять, что готовить на день. А сейчас она должна приготовить рагу, чтобы накормить работающих слуг. По крайней мере, у нее не было никакого желания есть эту скудно приготовленную пищу. Изабелла была уверена, что довольно продолжительное время повар сбывал запасы продуктов на сторону, кроме того, она решила оставить здесь Джоселин, чтобы навести надлежащий порядок, а также распоряжаться там.
      Изабелла осмотрела также внутренние и внешние укрепления крепости и с помощью своих доверенных рыцарей Эдрика, Тегна и Беовульфа направила оруженосцев Воррика на тяжелую и непрывычную для них работу.
      Завершив осмотр, она вернулась в замок посмотреть книги счетов, которые принес господин Ишем, и посоветоваться с Гилом и сэром Бевантом, как усилить обороноспособность крепости.
      Стоит ли говорить, что когда Воррик вечером вернулся домой, он был абсолютно сбит с толку теми разительными переменами, которые там произошли. Обычно безжизненная крепость напоминала сейчас гудящий муравейник: в какой-то момент он чуть было не подумал, что попал по ошибке в другой замок. Если бы Воррик не был ошеломлен, он обязательно рассмеялся бы при виде своих гордых рыцарей, чистивших навоз в конюшнях, наваливая его в тележки, в которых отвозили затем за пределы крепости и сваливали все в кучи. Кэрливел, который выехал навстречу своему брату, рассмеялся, увидев озадаченное лицо графа.
      – Тебе лучше смываться и побыстрее, Воррик, – пошутил Кэрливел, хватая жеребца графа под уздцы, – потому что, если я не ошибаюсь, твои рыцари собираются тебя сегодня вечером убить.
      – Черт добери, Кэрливел, – выругался Воррик, слезая с лошади, – что тут происходит? Нет, можешь не беспокоиться с ответом, потому что я уже сам его знаю. Это… это все колдунья, на которой я женился. Она перевернула все вверх дном в мое отсутствие.
      – Насчет этого я не знаю, – холодно заметил Кэрливел, – но, по крайней мере, она попыталась привести его в порядок, за что я, конечно, благодарен, ей. Должен признаться, что до сих пор я так привык к беспорядку здесь, что даже не осознавал, что мы живем, как свиньи.
      – Что-то не помню, чтобы я когда-либо принуждал тебя здесь оставаться, брат, – сухо заметил граф. – Я уверен, что Мэдог с нетерпением ждет тебя в Гвендерезе, а если нет, то ты можешь поискать работу у какого-нибудь другого лорда, нуждающегося в секире, которой ты так прекрасно владеешь.
      Кэрливел холодно поднял бровь.
      – Не разговаривай со мной таким тоном, Воррик, – предупредил он. – Ты, кажется, однажды был доволен, когда я сражался на твоей стороне.
      Граф виновато покраснел.
      – Извини, брат, – попросил он прощения. – Ведь я гневаюсь на Изабеллу, а не на тебя. Мне, действительно, не следовало с тобой так разговаривать.
      – Воррик, – медленно произнес Кэрливел, – по-моему, ты большой дурак. Я повторяю снова: у тебя нет причин презирать свою жену. Она всего лишь стала жертвой обмана и лжи лорда Лионела. Если бы тебя так не обидела Бренгвен, ты бы ее понял. Изабелла была и будет самой честной и преданной женой.
      – Да? – саркастически протянул Воррик. – А почему ты так думаешь?
      – Она любит тебя. Но почему, я никак не могу понять, – сказав это на прощанье, Кэрливел повернулся и ушел.
      «ОНА ЛЮБИТ ТЕБЯ! ОНА ЛЮБИТ ТЕБЯ!» Снова и снова эти слова звучали в ушах Воррика, молча уставившегося на дверь, разделявшую его с Изабеллой. Кэрливел сказал, что он большой дурак. Действительно. Неужели его так ослепило горе, что он не справедливо осудил свою жену? Неужели ее, действительно, заманили в павильон Лионела?
      Всякий раз Воррик пытался вспомнить, как она выглядела, когда выходила из палатки наследника Сант-Сейвора: – «Она тяжело дышала, как будто занималась любовью, а лиф ее платья был разорван, словно какие-то нетерпеливые руки не могли ее раздеть должным образом. Но… но не могла ли Изабелла так тяжело дышать после борьбы? Может, Лионел попытался взять ее силой и разорвал платье?»
      Граф резко вздохнул. «Да, все могло быть именно так», – пришел он к выводу. Почему же он продолжал сомневаться в своей жене? «Ах, если бы можно было точно знать, что там произошло на самом деле!»
      «ОНА ЛЮБИТ ТЕБЯ, ХОТЯ ПОНЯТЬ НЕ МОГУ, ПОЧЕМУ».
      Воррик задумчиво осмотрел комнату, заметив, какой чистой и свежей она теперь стала. На кровати лежал новый матрац. Стала бы Изабелла так стараться, если бы хорошо к нему не относилась? Другая женщина прежде всего позаботилась бы о своем собственном комфорте. Но Изабелла думала только о нем. Даже комната Гила, насколько он знал, была еще не готова. А его спальня была готова к вечеру. Стала бы она ставить мужа выше своего брата, если бы не любила его? Он не знал.
      Воррик снова посмотрел на дверь, которая отделяла его от Изабеллы. Как много ночей уже прошло с тех пор, когда он последний раз держал ее в своих объятиях! И хотя Воррик мог удовлетворить свою похоть с другой женщиной, он не стал этого делать. Граф не мог требовать от других того, что сам не мог дать взамен. Когда он женился на ней, то требовал от своей жены хорошего отношения и обещал дать то же в ответ. А он был человеком, который не нарушает клятв.
      Вечера, которые он проводил в конюшне в Тауэре, были очень одинокими. Воррик изливал свою душу Гвалчмею, своему коню. Вспоминая об этом, Воррик решил, что даже его боевой друг смотрел на него, как на идиота.
      «Может я и в самом деле идиот? – подумал он. – Да, потому что я позволил этой колдунье очаровать меня, и теперь не могу избавиться от этих чар. Сколько ночей я потерял, напиваясь и мечтая о ней? Желая ее? Если бы она была мужчиной, я бы бросил ей вызов и убил бы на дуэли. Но Изабелла – женщина, и я отпускаю ее без борьбы. Дурак? Да, а надо бы бороться, чтобы завоевать ее, покорить сердце и душу, вычеркнув Лионела Валерекса из ее памяти. Более того, я думал, что мне достаточно ее хорошего отношения. Откуда я мог знать, что мне захочется ее любви? Да, любви. Я люблю Изабеллу, и все время ее любил, но не хотел себе в этом признаться. К черту мою гордость! Будь проклята моя самоуверенность! До того дня, как в палатке Лионела… я знал, а потом… потом… Ее предательство невыносимо! Я хотел убить ее, оскорбить, как она это сделала со мной. И все же… и все же… Неужели мне по-прежнему не хочется держать ее в своих объятиях и любить, пока она на закричит, не сдастся добровольно и не поклянется, что Лионел для нее ничего не значит? Ничего! НИЧЕГО! Услышать, как она клянется мне в своей любви! Мне – и только мне. Она так отчаянно пыталась что-то объяснить, когда все это случилось. Может быть, я был не прав, что не выслушал ее? Поверил, что она меня обманула? Если бы все произошло сейчас, как бы я себя повел? Даже не знаю. О Боже, Боже! Что только я наделал! Кэрливел сказал мне, что Изабелла меня любит, но я знаю, что брат ошибается. Это невозможно, потому что я был с ней так жесток и холоден. Однако, она моя жена! У меня есть право быть с ней, независимо от того, что у нас с ней что-то не так, независимо от того, хочет она меня или нет. Я возьму ее и заставлю меня захотеть, если даже она будет смеяться надо мной и презирать меня. Я завоюю ее любовь, если даже это – последнее, что мне предстоит сделать в жизни! Она моя, моя! Я не отступлю!»
      Приняв решение, Воррик направился к двери и открыл ее.
      – Пойдем, – сказал он своей перепуганной жене, – ты мне нужна!
      Медленно, не зная, что и подумать, Изабелла поднялась и пошла за ним в комнату. Он сердился? Она не знала. Сегодня вечером Воррик не сказал ни слова об изменениях, которые она произвела в Хокхарсте. Возможно, он только и ждал этого момента, чтобы обрушить на нее весь свой гнев за то, что жена перевернула весь дом. Девушка содрогнулась. Воррик временами мог быть очень жестоким.
      – Что случилось, милорд? – тихо спросила она. – Я сделала что-нибудь не то?
      Он удивленно посмотрел на нее.
      – Нет. Конечно нет.
      – Тогда что вы от меня хотите?
      Взмахом руки он показал на огромную кровать с балдахином, которая занимала почти всю комнату.
      – От служанок я узнал, что только у меня новый матрац, и подумал, что тебе бы хотелось разделить со мной этот комфорт, – как бы между прочим сказал он.
      Вначале, догадавшись, чего он хочет, Изабелла побледнела, – и у графа упало сердце. Все так, как он и предполагал: она больше не хотела его и собиралась ему отказать. Если он решил иметь ее, то ему придется это сделать силой, а от этого они не получат никакого удовольствия. Потом она покраснела и отвернулась, слегка задрожав, и Воррик понял, что ошибся. Он молча смотрел из-под полуопущенных ресниц, как она слегка дрожащими пальцами начала расшнуровывать платье. Изабелла боялась. Боялась так, как в первую брачную ночь. Потом граф понял, что для нее эта ночь была, КАК ТА, ПЕРВАЯ, потому что она не знала, чего ожидать.
      Вдруг Воррик понял, каким он был сильным и мужественным, и какой хрупкой и женственной была Изабелла. На мгновение Воррик подумал о том, как бы чувствовал себя на месте девушки, и он, действительно, впервые в жизни понял, насколько беспомощна женщина перед мужчиной. Женщина может сражаться, даже вонзить в него кинжал, но сильный и решительный мужчина легко преодолеет все это и подчинит женщину своему желанию. Мужчина, который не является мужем женщины, может быть наказан за свои деяния в том случае, если ее может защитить другой сильный мужчина, но против своего мужа у нее нет защиты. Она была его собственностью, и он мог делать с ней все, что угодно. Неудивительно, что многие девушки боятся первой брачной ночи так же, как Изабелла боялась Воррика.
      Но тогда он отбросил все ее страхи, рассеял все сомнения. Это было естественно: ее пугала неизвестность. Теперь, граф это понял, все обстояло гораздо сложнее. Женщина вверяла тело и душу – свою ЖИЗНЬ в руки мужчины – именно это ее пугало.
      Да, вот сейчас Изабелла, немного застенчиво, снимет свою одежду, не выражая протеста, доверяя ему, полагаясь на его доброе отношение, хотя и знает, что муж хотел убить ее в тот день на турнире. Она сейчас думает, что Воррик ее презирает. Неизвестно, смог ли бы Воррик, оказавшись на ее месте, быть таким храбрым, как она? И ее мужество тронуло его.
      – Белла, – выдохнул он, лаская ее этим словом. Изабелла обернулась, и ее платье упало к ногам.
      – Да, милорд? – она не попыталась спрятаться от его бесстыдного откровенного взгляда, просто стояла, спокойно опустив глаза. Два больших шага – и он оказался возле нее.
      – Белла, – он снова нежно произнес ее имя. Она не слышала такого ласкового обращения с того самого дня, когда проходил королевский турнир.
      Она умоляюще посмотрела на него.
      – Да, милорд? – снова сказала она.
      Но Воррик не находил слов, чтобы сказать то, что хотел: впервые в жизни он смутился, а главное – растерялся. Он не должен спешить, ему нужно действовать осторожно. Если Воррик вдруг скажет, что любит ее, она сразу не поверит. Будет думать, что он просто издевается, чтобы в дальнейшем причинить ей боль. Им нужно подождать, и тогда своим ласковым обращением он сможет завоевать ее сердце.
      – Ничего, ничего, – ответил Воррик.
      Он взял ее лицо в свои ладони, запустил пальцы в волосы и взгляд затуманился, когда его губы коснулись ее губ. Казалось, что он целует ее целую вечность, касаясь ее слегка дрожащих рук, которые она держала возле груди, потому что не решалась коснуться его, но и не отталкивала от себя. Изабелла вцепилась руками в рубашку, так как ей показалось, что она сейчас упадет. Но Воррик безошибочно чувствовал дрожание ее таких ранимых губ своими губами. В какой-то момент ему захотелось узнать, дрожит ли жена от страха или от страсти. Он медленно отпустил ее. Руки скользнули по плечам к упругой груди.
      «Как красива ее грудь! – подумал он. – Она такая белая, как мрамор, что даже видны голубые вены под кожей».
      Муж провел по ее груди пальцами, приходя в восторг от того, что розовые бутоны напряглись, смущенно взволновались от его прикосновения. Он коснулся губами чувственного места на шее Изабеллы, где она грациозной линией переходила в плечо. Когда его губы коснулись этого места, возбуждая его языком, она почувствовала удовольствие. Язык мужа стал двигаться к ямочке на шее, где все быстрее и быстрее бился ее пульс. Затем его губы нашли грудь – сначала одну, потом вторую. Его удивляло, как мягкие розовые бугорки могут становиться такими твердыми. И то, что это случалось именно тогда, когда его рот смыкался на них и возбуждал их, приводило Воррика в неописуемый восторг. Зубы слегка покусывали их, а язык рванулся, чтобы пощекотать их розовые верхушки, пока они не стали еще тверже от желания и страсти.
      Наконец, он отстранился и мягко подтолкнул Изабеллу к постели. Она скользнула в массивную кровать и казалась такой крошечной среди подушек, на которых устроилась, натянув на себя простыню, чтобы скрыть свою наготу.
      Она смотрела на него широко раскрытыми серо-зелеными глазами, пока он в мерцании свечей снимал свою рубашку, обнажившую его широкую грудь со спутанными темными волосами, потом сбросил брюки. Воррик лег в постель рядом с ней и обнял ее, снова страстно поцеловав. Одна рука нетерпеливо ласкала складки ее женского начала. Обнаружив, что это потайное место было влажным и теплым, не желавшим больше ждать, Воррик очутился сверху и осторожно развел ее бедра. Самой верхушкой он прижался к ней и вошел в нее одним решительным движением, что заставило ее сгорать от желания, затем вошел дальше вглубь и так же быстро вышел. Потом повторил все снова и снова.
      Изабелла завела ноги ему за спину и выгнула бедра, чтобы принять его. Но вдруг она почувствовала, что земля куда-то уплывала из-под нее. Поток ощущений потряс ее тело так, как еще не было раньше. Еще никогда Изабелла не возносилась на такую вершину чувств. Смутно она ощутила, как содрогнулось тело Воррика.
      Он не двигался, но и не пытался оставить ее. Ему хотелось остаться ее частью. И только спустя некоторое время его пенис снова отвердел внутри. Почти сонные глаза Изабеллы удивленно распахнулись, и она заметила, как муж нежно смотрит на нее. В ее душе появилась крошечная надежда, что не все потеряно, небольшая надежда на то, что он сможет ее простить, снова поверит ей и будет заботиться о ней. Хотя полюбить ее снова Воррик не сможет – в этом Изабелла была твердо убеждена.
      Как ей хотелось убрать с лица волосы, погладить его по щеке, прижать к своей груди и сказать, что она его любит. Но Изабелла ничего этого не сделала, интуитивно чувствуя, что еще слишком рано после того случая на турнире, и муж ей, конечно же, не поверит. Она чувствовала, что должна продвигаться осторожно и медленно в своих планах снова завоевать его сердце, отвоевать ту драгоценную заботу о ней, которую он проявлял.
      Свечи давно уже погасли, но от луны струился мягкий свет, который окутывал их серебристым тающим покрывалом. Изабелла снова представила, что Воррик – языческий бог, пришедший из прошлого, древний демон ночи, который хочет украсть ее сердце и душу. Она видела, как его янтарные глаза сияют в полумраке, как два огонька, прожигающие ее собственный взгляд, как будто желая сквозь потайные уголки сознания выяснить самые сокровенные ее мысли. Изабелла слегка вздрогнула. Раньше ее муж называл колдуньей, и она думала, что это, действительно, так. Девушка удивительно подходила ему, была создана для него, а он, конечно же, был дьяволом.
      Уже во второй раз она была готова поклясться, что в их любви было какое-то таинство, и теперь Изабелла снова почувствовала, как на нее начинает действовать колдовство: оно настигает ее и набрасывает свое волшебное покрывало. Она не могла отвести взгляд от Воррика. Его каштановая грива с золотистыми прядями манила ее пальцы, и ей страстно хотелось вторгнуться в их шелковистые волны. Помутившийся от страсти янтарный взгляд гипнотизировал и манил ее в свои глубины. Изгиб чувственного рта очаровывал Изабеллу, как только эти губы поглощали ее собственные.
      Он взял ее груди в свои ладони и нежно, но страстно сжал их. Его пальцы вновь начали возбуждать соски, пока те не отвердели так же, как и его копье, проникавшее в ее сокровенные глубины.
      Изабелла поняла, что не может даже пошевельнуться. Она не хотела двигаться, когда он погружался в нее все глубже, чаруя и вознося на вершину восторга.
      Она простонала низким грудным голосом, как мурлыкает довольный кот, отчего он негромко рассмеялся прямо ей в ухо и страстно прошептал: «Колдунья, колдунья! Я заставю тебя забыть его, даже если мне придется убить тебя!»
      Изабелла хотела заговорить, сказать ему, что никогда не любила Лионела и никогда не сможет его полюбить, потому что отдала свое сердце мужу. Но рот Воррика еще раз накрыл ее губы, не давая ей произнести то, что она хотела. Ему было все равно. По какой-то необъяснимой причине граф решил бороться за нее, завоевать ее любовь, которая и без того уже принадлежала ему.
      Надежда, теплившаяся в ее груди, вспыхнула ярким огнем у нее при этой мысли. Она излечит мужа и получит его сердце! Изабелла крепко обняла своего любимого.
      – Я забыла Лионела, – прошептала она, – забыла его, любимый!
      С диким торжествующим рычанием Воррик приподнял ее бедра и поспешил опуститься в горячую влагу, пока она не вскрикнула, сдаваясь ему и отдавая себя вулканической лаве, поглотившей ее.

      – Боже мой! – гневно прошипел лорд Данте де Фаренза, граф Монтекатини, резко скомкав письмо в руке. Потом он жестоко ударил посланника, который его принес, по губам, от чего мальчик растянулся на полу.
      – Будь проклят этот сукин сун! Уэльский ублюдок! – продолжал громко граф.
      Женщина, спокойно сидевшая у огня, поднесла дрожащую руку к горлу, потому что она ничего так не боялась, как взрывного характера итальянца. Иногда она ужасно жалела, что связалась с ним.
      – Что… что случилось, милорд? – нервно спросила она, и в глазах появился испуг.
      Он сказал по-итальянски фразу, которую потом перевел для женщины.
      – Жизнь полна несчастий! Меня вызывают в Рим – меня позорно отзывают. Меня! Монтекатини! Выговаривают меня за турнир, в котором я вынужден был участвовать, в который меня втянул этот уэльский ублюдок. Будь проклят Хокхарст! Он расплатится за это, обещаю!
      – Но… но я думала… Ты говорил, что твоя семья все уладит, – сказала женщина, запинаясь от страха: что теперь с ней станет, куда она пойдет? Что будет делать? – Ты же сказал, что из этого ничего не выйдет, – упрекнула та его.
      Лорд Монтекатини испепелил ее взглядом.
      – Ну, значит, я ошибался, – протянул он с сарказмом, который, словно острый нож, вонзился в ее сердце. – Боже праведный, быть отозванным домой с позором из-за какой-то чертовой битвы! Битвы, которая состоялась не по моей вине, и я в ней оказался побежденной стороной! Должно быть, Хокхарст стоит в ряду фаворитов короля Эдуарда, гораздо выше, чем я предполагал! Будь проклят этот уэльский ублюдок! Он расплатится за это, – повторил граф, скрипя зубами от гнева. – Я заставлю его заплатить, если даже это будет последним, что мне придется сделать в жизни!
      Его взгляд снова наткнулся на женщину возле камина. Она сидела, съежившись от страха, больше чем обычно. В ее глазах стояли слезы. Возможно, он собирался побить ее, как делал раньше, когда был недоволен.
      – Ну так чего ты хочешь? – гневно спросил итальянец. – Идиотка! Вставай! Не сиди здесь и не корчись от рыданий, как дура. Иди и собирай сейчас же свои вещи.
      – Вы… вы имеете в виду, что я поеду с вами, милорд? – спросила женщина, забыв про свои страхи с зародившейся в душе надеждой.
      – Ты, глупая дура! – взревел лорд Монтекатини. – Неужели я не объяснил тебе? Ну и простушка ты! Удивляюсь, как я вообще позволяю тебе жить?! Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя здесь и позволю вмешиваться в мои дела в мое отсутствие? Тем более, зная, что мозгов у тебя меньше, чем у умалишенной?
      При этих словах женщина слегка напряглась. В конце концов нужно иметь хоть какую-то гордость.
      – Должна напомнить вам, милорд, что… – начала она, резко остановившись, когда граф вскочил на ноги и угрожающе навис над ней.
      – Молчать! Вы мне не станете ни о чем напоминать. Вы слышите? – он угрожающе потряс кулаком возле ее носа. – Вы слышите? Вы затеяли игру и испортили ее! Теперь все в моих руках. Понятно? И я не стану вмешиваться в нее согласно вашему идиотскому плану. Когда я думаю о том, что вы, явно, лишены утонченности, мадам, я борюсь с искушением убить вас, – итальянец неприятно рассмеялся.
      Женщина снова съежилась, так как слишком часто слышала это и понимала, что все означает. Он напомнил, что она будет не слишком-то большой потерей.
      Он с усмешкой продолжал.
      – Бешеная собака и клетка со львами – вот все, что вы могли придумать, сеньора? – презрительно фыркнул граф.
      – Но это гораздо больше, чем сделали вы, милорд, – в ответ сказала леди Шрутон с негодованием, пытаясь защитить себя, несмотря на свой страх.
      Она считала свои планы хорошими, что бы он там не думал. Это не ее вина, что они провалились.
      – Все ваши планы были детским лепетом, – усмехнулся лорд Монтекатини с отвращением, – вы слишком полагались на случай, глупая женщина, что характерно для дилетантов. Я же со своей стороны в этом деле не доверился судьбе, потому что я – профессионал!
      – Не забывайте, милорд, что вы вынуждены ехать домой, в Италию, – подчеркнула леди Шрутон, получая удовлетворение от того, что он был не так уж умен, как о себе думал.
      – Однако, я вернусь в Англию, уверяю вас. Вот тогда и отомщу. Вы сомневаетесь во мне, сеньора?
      – Нет, нет, милорд, – наконец-то ответила женщина. Она ничуть не сомневалась в нем. Леди Шрутон слишком хорошо изучила итальянца.

* * *

      – Будь он проклят! – Лионел Валерекс смотрел на послание, которое держал в руках, затем снова выругался, перечитав его содержание.
      – Будь он проклят!
      Лионел больше не являлся наследником. Его отец умер, случайно утонув на лодке, когда проплывал мимо острова Уайт. Лионел теперь был графом Сант-Сейвор. Огорчившись, он скомкал послание, сообщавшее ему эту новость, и сердито швырнул его в угол своего павильона. Хотя бы еще несколько месяцев! Если бы Лионел мог подождать несколько месяцев, ему не пришлось бы жениться на Джильен Бьюмарис. Будучи графом Сант-Сейвор, он мог теперь сам расторгнуть контракт. Осмыслив все это, он еще с большей горячностью стал ругать своего отца. Как посмел он умереть после того, как разрушил жизнь своего сына? Это несправедливо! Несправедливо!
      Но ничего нельзя было поделать. Что сделано, то сделано. Однако Лионел был уверен в одном: рано или поздно каким-то образом он избавится от Джильен и сделает графиню Тремейн своей, даже ценой собственной жизни.
      Набросив плащ, он вышел из павильона, чтобы найти Ричарда Глостера. Лионел должен получить его официальное разрешение и тут же вернуться домой.

* * *

      Леди Изабелла Треймейн, графиня Хокхарст, негромко напевая, выходила из нового котеджа одного из крестьян.
 
Рыцарь на колено пал, стать женою умолял,
Мои загадки отгадай – потом и счастье получай.
Вы из рассказа моего не упустите ничего,
Внимательно читайте, как я, любовь познайте.
Краснее шелка что, белей, чем молоко?
Что ярче звезд блестит, росой блестит?
Что слаще красного вина и ветки винограда?
Что выше гор и глубже, чем моря?
Кожа моя бледна, но краснеет от прикосновенья,
Глаза мои блестят росой, когда уйдешь ты на мгновенье.
Страсть моего поцелуя, словно вино, сладка,
Ну а любовь высока, глубока, и будет жить века.
 
      Сердце Изабеллы ликовало, потому что Воррик снова признавал ее своей женой и делил с ней супружеское ложе. Иногда, понимая, как он заботливо ухаживает за ней, Изабелла не упускала момента говорить ему о своей любви. Ей очень хотелось сказать, что ему не надо больше ухаживать за ней, так как ее сердце уже принадлежало ему, но боялась, что муж не поверит, и потому она молчала. Изабелла наблюдала и ждала, что же будет дальше. В ее сердце зажглась надежда, что она сможет излечить его душу.
      Работа в замке Хокхарст заметно продвигалась. Основные работы внутри замка были закончены, и ремонт крепостных стен осуществлялся под неусыпным присмотром сэра Эвона. Часовню реставрировали по проекту отца Франсиса и теперь службы проводились ежедневно. К Рождеству все крестьяне будут иметь новые жилища с маленькими садиками возле их домов. Воррик дал свое разрешение, хотя Изабелла боялась, что он не позволит этого. Но когда она обратилась к нему с просьбой, граф только поднял бровь и криво усмехнулся.
      – Теперь это ваш дом, Изабелла, – сказал он ей. – Вы можете делать все, что сочтете нужным в управлении поместьем. Как вы уже поняли, я совершенно не уделял никакого внимания своему имению, поэтому очень удивился, что вы спрашиваете у меня разрешения. Вы же сами видели, в какие развалины я превратил свое наследство.
      – Но вы ведь почти все время проводили на службе при дворе либо в сражениях, милорд, – быстро сказала девушка. – У вас не было жены, которая стала бы хозяйкой здесь в Хокхарсте. Потому вас нельзя в этом винить.
      – Я прекрасно знаю, что виноват, но просто привык к другому образу жизни и не считал Хокхарст своим домом. Кроме того, я ведь не собирался жениться, поэтому не было смысла вкладывать мое золото, зарабатываемое с таким трудом, в замок.
      – Я тщательно рассчитываю все свои расходы, милорд, – поспешно заверила его Изабелла. – Хотя ремонт дорого стоит, но ваш кошелек здорово не похудеет, обещаю вам. Кроме того, я заказала палочки из корицы для погребов и…должна признаться, что они дорого стоят. Но я за это заплачу сама.
      Как же он рассмеялся при этом и продолжал смеяться до тех пор, пока Изабелла не рассердилась на него, спросив, что в этом смешного.
      – Извини меня. Просто… просто ты… У тебя был вид ребенка, которого застали, когда он крал печенье из вазочки. Оставь свои деньги, Изабелла. Я не обвиняю тебя в том, что ты пытаешься разорить меня. Твой муж ведь не нищий. Даже если бы и так… неужели ты думаешь, я такой уж людоед, что смогу запретить тебе твои любимые лакомства?
      – Нет, конечно, нет! – возмущенно ответила Изабелла. – Гил говорит, что вы слишком щедры, милорд!
      При этом Воррик странно улыбнулся.
      Вспоминая эту улыбку теперь, девушка нахмурилась. Воррик что-то замышлял. Но что? Она понятия не имела. Наконец, Изабелла пожала плечами, оставив эти пустые мысли. Что бы там ни было, но ей не на что было жаловаться. Став хозяйкой замка Хоккарст, Изабелла могла все делать по своему желанию. Правда, муж запрещал ей заходить в конюшни, боясь, что его охранники будут просто шокированы. Несмотря на все ее мольбы, Воррик отослал сэра Эдрика, Тегна и Беовульфа обратно в Рашден, объяснив при этом, что они – рыцари Гила, а не его.
      – И мои тоже, – запротестовала девушка со слезами на глазах. – Они были со мной в детстве. Гил всегда разрешал им служить мне, когда рыцари этого захотят. Ах, Воррик, ну пожалуйста, – умоляла она, – не отсылай их!
      – Извини, дорогая, – сказал граф, но остался тверд в своем решении.
      Изабелла не стала разрушать только что начавшие налаживаться отношения и, прикусив губу, отвернулась. Она с большим трудом пережила потерю своих доверенных оруженосцев. Еще больше девушка была уязвлена, когда Гил, узнав об этом решении графа, отказался ей посочувствовать. Это была первая серьезная размолвка в их жизни.
      Теперь, увидев брата, она ласково позвала его, пытаясь сгладить свою вину.
      – Гил!
      – Добрый день, сестренка, – поздоровался он, приподняв шляпу и поклонившись. – Ты была в гостях, я так понимаю?
      – Да, я хотела узнать, нравятся ли крестьянам их новые коттеджи.
      – Как же они могут им не нравиться? Ведь хибары, которые крестьяне строили – самое лучшее, что они когда-либо в жизни имели.
      – Надеюсь. Во всяком случае, сейчас они довольны. Некоторые арендаторы, ранее уехавшие из Хокхарста, уже возвращаются. Я так рада, что все идет прекрасно.
      – Да, Изабелла, благодаря тебе Хокхарст сейчас выглядит абсолютно другим замком.
      – Ты… ты думаешь, Воррик доволен?
      – Конечно, а почему ему не быть довольным? Да, они с Кэрливелом принесли святочное дерево из леса, и Воррик просил, чтобы ты распорядилась, где его поставить. Таким образом, он пытается приучить тебя управлять замком.
      – Ах, Гил, мне даже кажется, что граф и сам стал проявлять некоторый интерес к своему наследству. Сэр Довен сказал, что Воррик сделал все, что мы задумали, для реставрации крепости.
      – Да, некоторые из этих идей я собираюсь воплотить по возвращении в Рашден. Пока я еще побуду в Хокхарсте некоторое время. А когда подумаю о том, как холодно сейчас в Шотландии, меня бросает в дрожь! Представляю, как Ричард и его рыцари утопают в снегу.
      – Дорогой брат, я знаю, как ты предан Рашдену, но еще больше – Глостеру, но пока не надо говорить о нашем расставании, Гил. Это меня очень печалит. Воррик и Кэрливел вернутся в королевский двор, как только ты уедешь, а меня оставят здесь одну.
      – Почему ты так решила, Изабелла? Судя по всему, Воррик собирается здесь остаться.
      – Ах, надеюсь, что ты прав!
      – Поживем, увидим. Ну, а теперь пойдем. Нас ждет рождественское дерево, – усмехнулся Гил.
      Огромная сосна, которую Воррик и Кэрливел привезли в замок, на тележке, была установлена в большом зале. Теперь она гордо стояла перед ними, все суетились вокруг, чтобы украсить. На дерево повесили гирлянду бумажных цепочек, восхитительные конфетки и имбирный пряник в виде толстого мужчины (Кэрливел заметил, что он очень похож на пухлого управляющего имением, за что Изабелла пожурила его, заметив, что господин Ишем вовсе не виноват, что у него такая внешность. Кэрливел ответил, что управляющий больше положенного поглощает запасы, которых так недостает в кладовой, и поэтому он виноват, что у него такая внешность), больше сотни свечей и серебристую звезду на макушку. Когда с этим было покончено, развесили новогодние подарки на самые крепкие ветви дерева. Самые большие подарки положили под дерево. Потом в одном из очагов зажгли святочное полено, которое должно было гореть, пока не кончится Рождество. Кэрливел и Воррик помогли Гилу и Изабелле выучить несколько традиционных уэльских песен. Одну из них Изабелла особенно полюбила.
 
Зал украсим остролистом
Фа-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Чтобы длилось год веселье,
Фа-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Разоделись мы на славу,
Фа-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Поем святочные песни,
Фа-ла-ла-ла-…
Рождество совсем уж близко,
Фа-ла…
Запевай же с нами вместе,
Фа-ла…
Веселись и пой от счастья,
Фа-ла…
Позабудь о всех ненастьях!
 
      Воррик сказал, что ему бы понравилась эта мелодия больше, если бы не вмешивался Кэрливел, который на второй строке песни стал им подыгрывать, создавая ужасный шум.
      – Если ты собираешься играть на этом инструменте, брат, – сухо заметил Воррик, – то постарайся делать это получше.
      Кэрливел не успел ничего ответить в свое оправдание, так как Джоселин повергла всех в изумление, заявив о том, что Кэрливел играет отлично. Изабелла и Гил чуть не поперхнулись от слов Джоселин, а Воррик округлил глаза, подумав, что только любящая женщина может быть глухой и не слышать этих резких, действующих на нервы звуков, которые выводит на струнах Кэрливел.
      При этом Джоселин, покраснев, добавила.
      – Конечно, он мог бы сыграть лучше, если бы не подпевал.
      Эти слова вызвали общий взрыв веселья. Наконец, пришло Рождество, так не похожее на Рождество в прошлом году, когда над ними нависла темная туча – болезнь Изабеллы. В этом году все были полны сил и веселья. Они затеяли веселые игры. Мужчины несколько раз ловили женщин под омелами. Потом был святочный пир, и они открывали подарки. Вскоре на ветвях дерева ничего не осталось, как ничего не осталось и на полу.
      Сидя на коленях среди разбросанных ленточек и оберток, Изабелла вопросительно посмотрела на Воррика, потому что муж почему-то не подарил ей подарка. Он протянул ей руку, и она встала.
      – Пойдем, – сказал Воррик.
      Она медленно и озадаченно шла за ним из замка. Гил, Кэрливел и Джоселин шли вслед за ними. Вечерняя дымка была соткана из мерцающего лунного света. Крепость казалась какой-то сказочной, как и сам замок. Вокруг бойниц были зажжены сотни факелов, и они сияли в темноте, отбрасывая тени на золотое кольцо света вокруг замка. Оруженосцы Воррика, одетые в доспехи, стояли на крепостном валу, где собралось много крестьян. Изабелла была тронута таким прекрасным зрелищем и захотела к ним подойти. Она была уверена, что у них никогда не было такой сказочной ночи, но Воррик придержал ее, сказав: «Еще рано, дорогая».
      Пока он вел жену в конюшню, ей показалось, что она все поняла: Воррик организовал там Рождественское праздненство. Явно ожидая ее одобрения, Воррик распахнул дверь конюшни. Изабелла подняла руки клицу, и слезы хлынули у нее из глаз.
      – АХ, ВОРРИК! Ах, Воррик! – только и могла произнести она. Большая часть конюшни была преобразована в зверинец для нее, и, улыбаясь, там стояли рыцари Эдрик, Тегн и Беовульф в окружении ее зверей, которых они привезли из Рашдена. Там были и ее козел Тинкер, и ворон Мегги, и белка Джаспер, и все остальные. Было заметно, что звери чувствовали себя, как дома, как будто прожили здесь всю свою жизнь. Девушка от радости обнимала их, бормоча что-то бессвязное сквозь слезы, застилавшие ей глаза, пыталась удостовериться, что они живые. Потом Изабелла крепко обняла своих доверенных рыцарей, которые привезли ей животных.
      – Ах, Воррик, – выдохнула она еще раз от счастья и повернулась к мужу. – Это же лучший подарок для меня! Как тебе все это удалось?
      – Да, это было нелегко, дорогая, – сказал он ей. – Мне помогали все: Кэрливел, Джоселин и даже крестьяне. Ты перевернула все в замке, от тебя невозможно было что-нибудь скрыть, но все же нам это удалось. Помнишь, тебя пригласили в гости крестьяне посмотреть их новое животное и выразить тебе свою признательность?
      – Да, я хорошо помню. Но я думала, что все так и есть на самом деле.
      – Да, так оно и есть, конечно. Но именно в тот день нам нужно было выслать тебя из замка, чтобы ты случайно не оказалась на дороге, по которой должны были прибыть рыцари с животными. Как только ты входила в новый дом, крестьяне подавали нам знак, и тогда животных поднимали на гору. А сколько потребовалось усилий, чтобы завести сюда этого упрямого козла!
      – Да, как раз тогда меня оставили в гостях выпить чаю? И никак не хотели отпускать домой?
      – Да, – Воррик усмехнулся. – Хозяйка пожаловалась мне, что ты, возможно, приняла ее за идиотку, после приглашения на чай, когда та занимала тебя беспорядочной болтовней, задерживая в доме, чтобы ты не вышла в неподходящий момент. Женщина призналась, что никогда в жизни не чувствовала такого облегчения, как после сигнала рыцарей, что путь свободен, а она свободна от беседы с тобой.
      – Да, интересно, – смеясь, заговорила Изабелла, – все так и было. Она что-то без умолку трещала, потом вдруг вскочила и сказала, что ей нужно готовить ужин, и буквально вытолкала меня из дома. – Девушка снова засмеялась, но тут же успокоилась и повернулась к брату.
      – Гил, так вот с какой целью ты отослал своих рыцарей в Рашден. Даже мои мольбы никак не подействовали на тебя. Как тебе удалось противостоять мне?
      – Это было нелегко, Изабелла. Я был очень расстроен, видя твое настроение, слезы на глазах, и чуть было не рассказал правду, чем мог испортить все задуманное. Но Воррик и Кэрливел пригрозили, что если я это сделаю, они просто сбросят меня с утеса. Ябыл «напуган», конечно же, и не проговорился.
      – Благодарю тебя, Воррик, – Изабелла с любовью посмотрела на мужа. – Благодарю тебя за такой чудесный подарок к Рождеству, который ты мне сегодня приподнес.
      Она подошла к нему и нежно поцеловала. Все окружающие стояли, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя себя неловко в такой ситуации, когда Изабелла и Воррик слились в долгом любовном поцелуе.
      Вдруг раздались звуки мелодии, и все упали на колени, чтобы получить благословение отца Франсиса. Стоя на коленях, Изабелла молча ликовала, так как чувствовала, что они останутся здесь навсегда.

      В то лето 1481 года весна не спеша переходила в лето, и почки, которые долго были лишь обещанием, наконец, расцвели. Высоко в горах ручейки и реки, которые извивались по горным протокам, были окутаны густыми клубами тумана.
      Нежная поросль покрывала, подобно ковру, скалистые выступы. Обдуваемые всеми ветрами пустоши, поросшие папоротником, отливали золотом в лучах восходящего солнца, и порывами ветра колыхались, словно волны гигантского зеленого моря. На болотистых равнинах запах гниющего торфа и трясины смешивался с запахом белых цветов. На равнинах, покрытых лесами, ветви старых дубов, высоких ясеней и тополей снова ожили, затмив душистые сосны, господствующие в лесу зимой, своим ароматом. Что касается Хокхарста, то на плодородных землях, находившихся под паром, теперь зрели зерновые. На горных склонах паслись небольшие, но крепкие стада крупного рогатого скота, овец и коз. Единственными звуками, нарушавшими тишину, было негромкое позвякивание колокольчика на вожаке стада, и в ответ на это – негромкое блеяние животных.
      Однако, несмотря на это, Изабелла слегка нахмурилась, когда шла по пустоши к морю; некоторые крестьяне, заметив ее, тайно крестились и негромко молились за ее добрую душу. Люди не презирали девушку, они ее глубоко любили. Графиня, как колдунья, вылечивала каким-то чудом зверей, но что-то было в ее одинокой фигурке и этой дикой хищной птице, сидевшей на плече, приводившее крестьян в замешательство.
      Однако, лорд Хокхарст любил ее – это было видно невооруженным глазом. В конце концов, Воррик никогда не заботившийся о своем наследстве, дал жене деньги и право реставрировать замок по ее усмотрению. Тот Воррик, который никогда не задумывался над тем, живы ли его крестьяне или умирают, дал ей разрешение и средства построить для них новые коттеджи и завести небольшие собственные огороды. Он, так любивший охоту, перестроил все в своей конюшне, чтобы она служила приютом для раненых зверей. Воррик, который когда-то имел бесконечную череду женщин, стал так верен своей жене, что его землевадельцы боялись обманывать своих собственных жен, чтобы не вызвать неодобрения с его стороны.
      «Если эта была не любовь, то что тогда?» – так с благоговейным трепетом думали крестьяне. Да, леди Изабелла очаровала его, и они радовались этому, ведь именно поэтому их условия жизни значительно улучшились. Но все же иногда она пугала их.
      Они не понимали ее потребности в уединении. И несмотря на свою веселость и довольство, ее чело омрачала всегда какая-то тень: этот факт они тоже не могли понять. У нее не было причин для беспокойства, однако, девушка все время чувствовала какую-то тяжесть, и она задумчиво, кусая губы, вспоминала письмо, что получила сегодня утром.
      Перед Изабеллой снова возник аккуратный почерк леди Стейнли, как будто письмо лежало перед ней и сейчас. Баронесса писала, что один из соколов ее мужа заболел и он ничем не мог его вылечить. Кажется, птица умерла.
      Лорд Стейнли был в отчаянии. Неужели ничего нельзя было сделать? Тут леди Стейнли вспомнила, что Изабелла лечила больных и раненых животных. Не смогла бы девушка посодействовать баронессе в этом деле? У птицы были определенные симптомы.
      Потом в письме кратко описывалась жизнь при дворе во время отсутствия Тремейнов. Лорд Данте де Фаренза, граф Монтекатини был отозван домой в Италию. Старший лорд Сант-Сейвор утонул, и его сын лорд Лионел теперь стал графом Сант-Сейвора (Изабелла не обратила на это никакого внимания). Король слишком далеко зашел в своих излишествах и плохо выглядел. Старшая дочь Эдуарда, принцесса Елизавета, явно соперничала в красоте с самой королевой. Леди Стейнли получила письмо от своего сына Гарри. Как он был храбр и предусмотрителен в исполнении своего долга перед матерью, своей любви к ней: ей, конечно же, повезло с сыном.
      Это были краткие новости, которые мог написать любой. Однако, Изабелла вспомнила тот вечер за ужином в большом зале Тауэра, когда образы герцога Бекингемского, лорда и леди Стейнли, Гарри Тюдора и Воррика – самых активных заговорщиков против короля заполняли ее мысли, и от этого она слегка вздрогнула.
      То, о чем написала баронесса в письме, было реальным. У Изабеллы был особый подход к животным, и все об этом знали в королевском дворце. Однако, Изабелла удивилась. Хокхарст отделялся Брестольским каналом от Уэльса, родины Гарри Тюдора и Воррика. Какие темные планы могли вынашивать там Ланкастеры? Какие планы против короны и Эдуарда Плантагенета могли обсуждаться ночами до самого утра? Изабелла не знала и даже не догадывалась, как такое происходит. Она просто что-то заподозрила, и эти подозрения вызвало в ней кажущееся на первый взгляд невинным письмо леди Стейнли.
      Девушка вздохнула. Ей ничего не оставалось, как ответить. Может быть, ей удастся написать ответ так, что баронесса не осмелится написать снова. Изабелла знала, что ей придется показать письмо Воррику независимо от того, хотела она этого или нет. Непременно кто-нибудь упомянет, что в Хокхарст пришло письмо от баронессы. Воррику, конечно же, покажется странным, что Изабелла, не поделилась с ним содержанием письма. У нее не было на то уважительной причины. А надеяться, что граф не узнает о письме вообще, это было нереально, и если все окажется наоборот, то Воррик будет считать, что его жена что-то скрывает от него.
      Изабелла готова была пойти на все, только бы сохранить доверие мужа. Как бы ей хотелось, чтобы здесь были Гил, и она могла бы посоветоваться с ним. Но он вернулся в Рашден. А оттуда поехал в Шотландию к Глостеру. Девушка вздохнула. Она могла показать Воррику письмо, но она никогда – по крайней мере, пока будет жива и пока его любит – не станет способствовать ему ни в каких замыслах сторонников Ланкастера, готовых вырвать трон из рук ее любимого сторонника династии Йорков.
      Хотя Изабелла не особенно любила его, Эдуард Плантагенет останется ее королем, дока будет жив, а Ричард Глостер – спасителем. Они были Йорками, и все, во что верила Изабелла, за что она стояла – во всех отношениях, она не позволит, чтобы это ушло без борьбы.
      Она решительно расправила свои худенькие плечи и пошла по обдуваемой ветрами пустоши к морю, где в отдалении виднелись горы Уэльса, поднимающиеся перед ней, как далекие корабли, плывущие, чтобы покорить берега Англии.
      – Черт побери, что это такое?
      Изабелла испуганно повернулась на звук этого голоса: она не допускала в свой зверинец никого, кроме близких людей, и рыцари Воррика, зная это, подчинились. Медленно и удивленно поднялась с колен, думая о том, что происходит. Должно быть, что-то случилось, и сюда осмелился прийти один из оруженосцев Воррика. Но, подойдя к двери, Изабелла увидела двух мужчин, которые показались ей странно знакомыми. Их лошади стояли прямо у входа в конюшню. Девушка интуитивно почувствовала, что один из этих людей был лорд, а другой – рыцарь, хотя их одежда мало чем различалась. На них обоих были одеты обитые золотом зеленые плащи и с эмблемами Василиска, зеленые дублеты, отделанные золотом, и зеленые брюки с высокими кожаными сапогами. На них были нагрудники, которые Изабелла видела у Воррика и Кэрливела в первый день, когда они приехали в Рашден. И точно так же, как тогда она поняла, что Воррик был лордом, а Кэрливел – рыцарем, теперь определила этих двух незнакомцев.
      Должно быть, это гости, наконец, поняла она. Потом с любопытством подумала, почему тогда о них не позаботились слуги?
      – Извините, милорд, – вежливо сказала она. – Но вам следует увести лошадей отсюда в другой конец конюшни. Как вы видите, эта часть служит совсем для другой цели. Сюда имеют доступ всего несколько людей, включая меня. Но вы – гости, поэтому, конечно же, не знали об этом. Не понимаю, почему конюхи не вышли вам помочь. Может быть, они не слышали, как вы приехали? Позвольте мне позвать их, милорд.
      Лорд, который стоял ближе, окинул ее тело грубым взглядом своих голубых глаз, заставив ее покраснеть от смущения. Должно быть, она выглядела тоже не лучшим образом, как в тот день, когда Воррик увидел ее в первый раз.
      Изабелла повязала на голову платок, как всегда поступала перед приходом в зверинец, а ее платье было запачкано, так как она сидела на соломе на коленях. Тем не менее, волосы были распущены по плечам, и от проницательного взгляда лорда не ускользнула манящая красота Изабеллы.
      – Ну, ну, – усмехнувшись, протянул он. – Интересно, кому вы принадлежите? И почему тот хозяин настолько глуп, что, имея такую соблазнительную птичку, он прячет ее здесь? В этом месте? – Последние слова были сказаны с оттенком отвращения.
      Не успела Изабелла, уязвленная и оскорбленная его замечанием, что-либо ответить достойным образом, как рыцарь заговорил с приятной улыбкой.
      – Может быть, она такая же дикая, как и эти животные, граф? И ее нужно укрощать?
      При этом мужчины рассмеялись. Но все же в глазах лорда блеснуло любопытство и раздумье.
      – Возможно, ты прав, брат, в ней есть что-то необычное, стоит только посмотреть в ее глаза. Однако, этот хозяин дурак, если держит ее в таком месте, думая, что таким образом достигнет своей цели. Гарантирую, что ей понравится мой метод, когда я ее обломаю. Кто твой хозяин, девушка? – резко спросил лорд. Потом нетерпеливо взмахнул рукой, чтобы она ничего не отвечала. – Нет, не отвечай, потому что это не имеет никакого значения. Ты мне нравишься. Да. Отныне считай себя моей, – надменно заявил он, протягивая руку, чтобы коснуться ее волос. – Уверяю, что тебе понравится, как я обращаюсь с женщинами. Пожалуй, намного лучше, чем обращается с тобой твой хозяин.
      Изабелла задохнулась от возмущения и выдернула локон из его пальцев. Как осмеливается этот лорд так дерзко и нахально вести себя с ней? Даже придворные не доходили до такой наглости.
      – Как вы смеете, милорд? Ваши манеры не годятся даже для того, чтобы уговорить свинью!
      Голос девушки дрожал от гнева и тело ее дрожало. Она Изабелла Тремейн, графиня Хокхарст, а не какая-то служанка, которая должна терпеть оскорбления и прихоти незнакомого лорда.
      – Брат, не надо, – попросил рыцарь, и веселье бесследно исчезло с его лица.
      Лорд только рассмеялся и специально направился к Изабелле. Пораженная его ужасными намерениями, девушка была страшно перепугана. Он хотел изнасиловать ее на глазах изумленных людей! Она не могла даже поверить этому. Девушка слышала о мужчинах, которые развлекались подобным образом, но никогда прежде с этим не сталкивалась. Ей было известно о поведении мужчин с девушками низкого происхождения (она была уверена, что лорд принял ее за какую-нибудь крестьянскую девушку). Возможно, все женщины простого происхождения подвергались такому обращению со стороны мужчин. Изабелла пыталась убежать, но лорд поймал ее за развевающуюся гриву волос и, сильна дернув, одним движением повалил на кучу сена. Почти тотчас хсе он навалился сверху, прижав отчаянно сопротивляющееся тело к земле. Сильные руки разорвали ее одежду, а чувственные губы нашли губы Изабеллы.
      – Отпустите меня! – отчаянно закричала она, до смерти перепугавшись и мотая головой во все стороны, чтобы уйти от его жаждущего рта. – Будьте прокляты! Отпустите меня! ОТПУСТИТЕ МЕНЯ! М… я…
      – Успокойся, – прервал он ее, прежде чем ока успела назвать себя. – Тебе не стоит меня стесняться, девушка, – продолжал лорд. – Я буду с тобой великодушен.
      – Девушка сказала, что не нуждается в твоем великодушии, брат, – сказал рыцарь. – Отпусти ее. Ты и так уже достаточно поиздевался над ней.
      – Нет, я собираюсь поиметь ее, – заявил лорд, – независимо от того, хочет она или нет. Но если тебе не нравится, брат, то оставь нас, захватив с собой оруженосцев!
      У Изабеллы снова перехватило дыхание и она возобновила свою отчаянную борьбу, когда лорд грубо попытался снять с нее юбку. Наконец, ей удалось освободить одну руку и она сильно ударила его по щеке.
      – Вы за это поплатитесь, – предупредила она его, когда тот взревел и поймал ее кулак. – Обещаю, что вы поплатитесь за это, если не отпустите меня! Сейчас же!
      – Да? И кто же интересно со мной будет рассчитываться? Скажите, девушка, кто? – поинтересовался он, вскидывая бровь, словно счел ее угрозу забавной.
      – Мой муж, милорд, – гордо ответила Изабелла. Если этот лорд решил, что ее некому защитить, то он ошибается. – Он убьет вас за это, уверяю вас. А сейчас… отпустите меня, немедленно! Я…
      – Ты много наобещала мне, – снова прервал ее лорд, не дав ей сказать, кто она такая, – но пока ничего толкового, чего бы я хотел. Но, что ты там сказала? Уверяю тебя, что твой муж не будет возражать против того, чтобы поделиться со мной. Я уверен, что он уже устал от тебя.
      – Я в этом не сомневаюсь, – резко отрезала Изабелла, разъярившись, – потому, что мы – новобрачные.
      – Какая жалость. Уверяю вас, что компенсирую ему эту потерю, – заверил лорд, уставившись на ее вздымающуюся грудь.
      – Приготовьтесь сделать то же самое со своей жизнью, милорд, – выпалила девушка, – потому что, если я не ошибаюсь, это его сталь вы чувствуете возле своей шеи, милорд!
      Он вздрогнул, действительно, почувствовав холод металла у себя на шее, и попытался повернуть голову и посмотреть, кто так угрожающе приставил к нему оружие, но меч предупреждающе уколол его, чтобы он не двигался.
      – Эмрис, – позвал лорд своего рыцаря. – Почему ты стоишь и ничего не делаешь?
      – Может быть, потому, что Кэрливел тоже держит кинжал возле его горла, – хмуро ответил Воррик. – Хотя я уверен: то, что ты тут затеял, ему вовсе не нравилось. Эмрис – твой брат, и вряд ли он сделает глупую попытку спасти тебя.
      – Черт побери! Во… Воррик? – запинаясь, спросил лорд, еще больше испугав Изабеллу.
      – Да, это я, – промурлыкал ее муж шелковым голосом, в котором, явно, слышалась угроза. – А теперь вставай, Мэдог! Немедленно вставай и объясни мне, чего ты хотел добиться, пытаясь изнасиловать мою жену?
      – Твою жену!? Боже мой, Воррик, но я не знал, что она твоя жена, клянусь! Ты знаешь, что я никогда бы не притронулся к ней! Ради Бога, брат! Это правда, даю тебе слово!
      Изабелла не знала, чему она была больше удивлена: тому, что этот лорд, оказывается, был братом мужа, Мэдогом, хотя когда он поднялся, она тут же увидела сходство, или же тому, что Воррик не обвинил ее в случившемся.
      – Леди Хокхарст, – Мэдог повернулся к ней, – я извиняюсь. Мне в самом деле искренне жаль. Если бы я понял…
      – Конечно, вы не стали бы меня трогать, – напомнила Изабелла, все еще напуганная и расстроенная и еще больше рассерженная. – Странное у вас отношение к женщинам, милорд. Вы пользуетесь только простыми девушками, которые беспомощны перед вами! Предупреждаю вас, если только вы попытаетесь здесь изнасиловать хотя бы одну из женщин, независимо от ее положения, вы почувствуете сталь моего мужа. Я не знаю, как обстояли дела до тех пор, пока я не приехала в Хокхарст, но теперь вы поймете, что все очень изменилось.
      – Браво! – воскликнул женский голос, одобрительно захлопав в ладоши. – Женщина должна свободно отдавать свое тело, им нельзя пользоваться, как имуществом.
      В воцарившемся виноватом молчании все мужчины посмотрели на женщину и покраснели. Они почувствовали себя так, как мальчишки, совершившие какой-то непростительный проступкок, а их в это время заметили. Если бы Изабелла не была так раъярена, то рассмеялась бы над выражением их лиц.
      – Прогрессивная мысль для твоего возраста, мать, – наконец, сказал Воррик и, шагнув вперед и низко поклонившись, поцеловал руку женщины.
      Кэрливел, поспешно отпустил своего брата Эмриса (оказывается эти уэльсцы были слишком вспыльчивы) и последовал примеру брата. Изабелла смотрела на мать Воррика, леди Хвилис Овейн.
      Хотя Изабелла и догадывалась, что женщине, должно быть, под сорок, но годы были милосердны к леди Хвилис. Она была высокой и стройной, а ее грациозность свидетельствовала о том, что она была дочерью пустошей и лесов, как хорошо было известно Изабелле, ведь она сама была такой же. Роскошные каштановые волосы Хвилис свободно спадали до талии – это говорило о том, что она считает Хокхарст своим домом, потому что ни одна женщина не вышла бы с неприбранными волосами из своего фамильного замка. Матового цвета кожа была гладкой, как у молодой девушки и была отмечена лишь несколькими линиями вокруг изумительно голубых глаз, которые загадочно блестели.
      У нее было такое же приятное лицо, такой же прямой орлиный нос и такие же чувственные губы, как и у всех ее сыновей. Но она была некрасива. Однако, это сразу не бросалось в глаза. Когда она улыбалась, как сейчас, то все лицо Хвилис озарялось тем редким внутренним светом тех счастливцев, которым удалось познать, что значит жить и любить сполна.
      Она протянула руки жене Воррика. Изабелла взяла их и сразу почувствовала в матери графа странное умиротворение, которого она никогда не знала, но к которому всегда стремилась.
      – Миледи, – прошептала она и, упав на колени, прижалась лбом к рукам Хвилис.
      Если Воррику и всем остальным показалось это приветствие странным, то Хвились так не подумала. Она крепко сжала ладони Изабеллы, подождав, пока глаза девушки просохнут от внезапно нахлынувших слез. Мать графа осторожно подняла за руки Изабеллу и поцеловала ее.
      – Значит, вы жена Воррика, – вздохнув, сказала Хвилис. – Я боялась, я так боялась, но теперь вижу, что бояться нечего.
      Если сыновьям Хвилис слова матери показались странными, то Изабелла все поняла.
      – Да, миледи, – мягко ответила она.
      Воррик как-то почувствовал, что между его матерью и женой происходит нечто, имеющее огромное значение, но он не мог понять, что же это было. Только спустя много лет, он понял, что в тот первый момент их встречи Хвилис почувствовала, что Изабелла любит его, причем всем своим сердцем.
      Наконец, тишину нарушили животные, которые вернули всех, в том числе и хозяйку, в настоящее. Воррик представил девушке своего брата Эмриса, затем рассказал им всем о зверинце.
      Особенный интерес к зверинцу проявила Хвилис. Она погладила всех животных, пока Изабелла спокойно стояла, чувствуя, что животные примут мать Воррика, как и его жену.
      – А это кто такой? – спросила Хвилис, направляясь к Рагнору, который сидел на насесте. – Это кто?
      – Это Рагнор, миледи, – ответила девушка, сажая сокола себе на плчо. – Это мой любимец, свадебный подарок короля.
      – А что с ним случилось?
      – Я не знаю, миледи. У него было сломано крыло, и хотя я его выправила, по каким-то необъяснимым причинам он все-таки не сможет летать.
      Некоторое время Хвилис задумчиво смотрела на птицу. Потом обратила свои голубые глаза на Воррика, затем на Изабеллу, и между ними возникла опять какая-то невидимая связь.
      – Не бойся, он пока еще не готов, но когда придет время, Рагнор полетит, обещаю тебе.

      Раньше Изабелла понятия не имела, что значит быть частью большой семьи, но с приездом Хвилис, Мэдога и Эмриса вскоре она поняла. При этом даже больше, чем на Рождество, замок ожил, наполнившись каким-то радостным ожиданием. Девушка не знала даже, чего и ожидать. В один момент все четверо братьев могли смеяться, как лучшие друзья, а через минуту могли схватить мечи, как злейшие враги. Однако, их горячие споры, порождаемые вспыльчивостью, обычно ничем серьезным не заканчивались. Ведь между ними существовала кровная связь, столь сильная, как между Изабеллой и Гилом. Отличалась она только тем, что братья были разными. Они были высокими, широкоплечими и немного были похожи с лица, но на этом их сходство заканчивалось. Мэдог, старший брат, унаследовал от своего отца Брин-Дайфида черные волосы, которые поразительно контрастировали со светлыми голубыми глазами, унаследованными от матери. Самый воинственный из четырех, он имел ум (когда он не был занят ухаживаниями за хорошенькой девушкой) с холодным расчетом боевого стратега и выявлял слабые места своих противников. Он считался блестящим военным полководцем и опасным противником, и те, кто когда-то пытались вырвать у него его имение Гвендрез, понимали, что уже в возрасте пятнадцати лет Мэдог не нуждался в чьей-либо защите. Он наказал своих врагов (без помощи дедушки, которую тот любезно предлагал) и заставил их убежать в свою крепость, поджав хвосты. Теперь, в возрасте тридцати лет, на Уэльсе было лишь несколько человек, которые осмеливались идти наперекор ему. Он был почитаемым лордом, носившим эмблему Василиска.
      Воррик, унаследовавший каштановые волосы с золотистым отливом и янтарные глаза своего отца, был человеком настроения и самым загадочным из всех четырех. В сражении он исполнял свой долг и был хорошим воином, пожалуй, гораздо лучшим, чем другие, но сражения не захватывали его так, как Мэдога. Он, конечно, был более чувствительным, но очень замкнутым – вокруг него были стены, через которые проникнуть с целью узнать его получше, было невозможно, и даже трудно было к ним приблизиться. Очень часто он погружался в раздумья и становился отрешенным, даже безразличным ко всему окружающему. Даже к тем, кого он любил, и им следовало понимать, что не стоит мешать его уединению. Это понимали только Изабелла и Хвилис. Из-за того, что он скрывал свои чувства за маской, в возрасте двадцати семи лет он был самым опасным из братьев но той простой причине, что было абсолютно невозможно догадаться о его намерениях.
      Кэрливел мало что унаследовал от своего отца Повиса. Он унаследовал пышные каштановые волосы матери и такие же светло-голубые глаза. Кроме того, у него было золотое сердце и врожденное чувство юмора. В битве и в игре он был достойным противником, потому что для него и то, и другое представляло своего рода развлечение. Однако, больше всего на свете он любил развлечения. Ухаживать за хорошенькими девушками, откалывать всевозможные шутки, пить, играть в кости – он легко шел по жизни, наслаждаясь всеми этими удовольствиями. Однако, в нем были и черты серьезного человека, и прежде всего, его способность чувствовать и сопереживать несчастью других, он делал все, что было в его силах, чтобы облегчить участь тех, кому нужна была его помощь, особенно тем, кого он любил. Он был одинаково галантен и с девушкой простого происхождения, и с королевой, дружелюбен и с простым крестьянином, и с лордом. В отличие от Мэдога и Воррика его, пожалуй, не следовало бояться. Однако, в возрасте двадцати четырех лет он был любим и сам любил. Ему всегда удавалось самому справляться с трудностями жизни.
      У Эмриса были каштановые волосы его отца Ньюдлина и зеленые глаза. Поэтому он внешне мало чем напоминал свою мать. Однако, он был очень схож с ней характером. Он также любил жизнь и любил жить. Он был не слишком искусен в сражении, но знал, как себя защитить; и в душе он ненавидел войну, хотя умом понимал, что мужчина должен защищать свой дом и честь. Но если ему приходилось участвовать в борьбе, то его довольно часто можно было увидеть на поле, оказывающим помощь раненым и умирающим, и в то же время отчаянно отбивающим врагов, если те на него нападали. У него были склонности к наукам, он изучал медицину и хорошо владел искусством исцеления. Он глубоко был привязан к Мэдогу (так же, как и к остальным братьям), но он не одобрял его поведение и в возрасте двадцати одного года решил помогать брату, чтобы осуществить свою мечту и наставить брата на путь истинный.
      Изабелла по-настоящему полюбила Хвилис, и две эти женщины вскоре стали самыми близкими подругами. Получилось так, что Хвилис заняла место покойной матери Изабеллы, леди Рашден, и теперь больше, чем когда-либо, девушка чувствовала сожаление, что не успела хорошо узнать свою мать до ее смерти. Впервые, после смерти леди Рашден, девушка поняла, к чему так сознательно стремилась все эти годы, чего ей не хватало: только теперь Изабелла почувствовала, что у нее был старший и мудрый друг, который мог дать ей совет, к кому она могла обратиться, у кого могла учиться, кому могла выплакаться, с кем могла поделиться всеми своими женскими тайнами.
      Изабелла часто советовалась с Хвилис по разным вопросам, особенно когда ей приходилось заниматься домашними делами. Девушка радовалась, что может посоветоваться со старшей женщиной.
      – А ты как думаешь, мама Хвилис? – часто спрашивала девушка.
      И Хвилис, в светло-голубых глазах которой зажигались огоньки, улыбалась и отвечала ей, а потом обязательно крепко обнимала Изабеллу.
      Казалось, старшая женщина понимает без слов, что пришлось перенести этой девушке в прошлом. Но так как Хвилис была в душе ребенком, как Изабелла, она чувствовала себя неловко из-за того, что многое было не сказано, хотя девушка, такая обычно застенчивая, легко доверяла ей сердце и душу. В ответ Хвилис рассказала Изабелле историю своей жизни и рассказала о своих сыновьях, особенно о Воррике, о котором девушка могла слушать бесконечно.
      – Ах, бедный одинокий мальчик! – Чем больше Изабелла узнавала о своем муже, тем больше она его любила. Ему пришлось пострадать так же как и ей. Неудивительно, что он так не спеша и осторожно за ней ухаживал. Воррик был, как Рагнор – еще не готов взлететь, сказать о любви к ней, которая, как она была уверена, уже жила в его сердце. Однако он выражал свою заботу столькими различными способами, что девушка знала о его чувствах наверняка.
      Часто по ночам, когда Изабелла лежала в его теплых объятиях, открыленная после занятий с ним любовью, она удивлялась тому, что когда-то могла любить Лионела, ставшего теперь графом Сант-Сейвор. Когда Изабелла вспоминала эти дни, ей казалось, что все это было во сне, а не наяву. Теперь она понимала, что была слишком молодой и наивной, и глупые романтические мечты заполняли ее детскую голову. Она, тогда не понимала, что любовь – настоящая любовь – никогда не приходит в ослепляющей вспышке великолепия, как когда-то думала. Любовь распускается постепенно, как роза, вырастая из семени, которое вначале прорастает, потом дает бутон, который под лучами солнца и дождем распускается, раскрывая свои лепестки. Да, такова была истинная мера любви: пережить трудности, как и хорошее, знать о всех недостатках своего возлюбленного и, тем не менее, любить его.
      Лионел казался Изабелле юным золотым Богом и она боготворила его, затаив дыхание думала, что он ее навсегда. Но Воррик… Ах, Воррик был настоящим мужчиной, и, хотя слишком часто напоминал девушке древнего языческого Бога, она знала, что это не так. Она видела, что он сделан из плоти, прикасалась к нему, целовала его и была рада, что в нем тоже есть изъяны. Теперь, как никогда раньше, она поняла, что Лионел был всего лишь мечтой, а Воррик – реальностью.
      Она улыбнулась в темноте, когда муж пошевелился, протянув к ней руку и привлек ее поближе к себе, инстинктивно почувствовав, что она не спит.
      – Любимая, – нежно прошептал он ей на ухо, и она почувствовала на своем лице его теплое дыхание. – Тебя что-нибудь беспокоит?
      – Нет, милорд, – тихо ответила она.
      – Однако, ты еще не спишь? – полувопросительно заговорил он, медленно приподнимаясь на локте и глядя на нее.
      – Да, но ничего не случилось, Воррик, я просто думала.
      – О чем? – спросил он, и его пальцы ласково начали скользить по ее телу, вновь возбуждая в ней желание, которое не раз пробуждал.
      – О тебе, – сказала она, вздохнув от удовольствия, и прижалась поближе к нему. Сердце запело у нее в груди от радости и удовольствия, от ставшего таким знакомым и радостным прикосновения его рук.
      – Ах, – вздохнул он интригующе, как будто пытался спрятать свои истинные мысли, – наверное что-то очень серьезное, раз это не дает тебе заснуть? Я даже не подозревал, что занимаю добрую половину твоих мыслей. А о чем же ты думала, раз не спала, Изабелла?
      – Сейчас – о ваших руках, милорд, – пошутила она.
      Он рассмеялся, потом нахмурился.
      – Ну, дорогая, теперь скажи правду. Ты никогда не должна лгать своему мужу.
      – Я и не стану лгать. Но даже после этого ты не поверишь, если скажу, о чем думала.
      – Откуда ты знаешь? – спросил он. – Неужели я тебе не говорил никогда, что глупо быть слишком уверенной в чем-то?
      – Да.
      – Тогда ответь на вопрос, Белла, – мягко попросил он, поцеловав уголок ее губ. – Я твой муж и имею право знать, что ты обо мне думаешь.
      Изабелле захотелось узнать, что же было на этот раз в его мыслях, но Воррик опустил ресницы, и она не могла догадаться. Однако ей показалось, что за его просьбой стояло нечто большее, чем обычное любопытство. Ожидая ее ответа, Воррик, казалось, вел себя, как всегда, и это дело не представлялось ему особо важным. Однако, Изабелла чувствовала: он страстно хотел знать, что жена о нем думает. И девушка решила, что сегодня, сейчас, она ему все скажет. Изабелла глубоко вздохнула.
      – Я… я думала о том, как я люблю тебя, Воррик. Она почувствовала, как он напрягся, потом его руки сжали ее тело.
      – Черт побери! – тихо и яростно выругался он. – Не лги мне, Изабелла. Никогда не лги мне о таких вещах!
      У нее застрял ком в горле. Сердце упало у нее в груди, но все же ей удалось сказать.
      – Я же говорила, что вы не поверите, милорд.
      Воррик так резко отпустил ее, что она испугалась, и мгновенно вскочил с кровати. Изабелла испуганно села, натянув на себя простыню, чтобы прикрыть свою наготу. Некоторое время он ходил по темной комнате, потом зажег свечу, поставил ее на столик рядом с массивной кроватью так, чтобы свет освещал лицо девушки, но она не отвернулась от Воррика. Тогда он сел на кровать, положив руки ей на плечи, и посмотрел на нее пытливым взглядом.
      – А теперь еще раз скажи мне то, что ты сказала в темноте, чтобы я мог видеть твое лицо при этом.
      – Я люблю тебя, Воррик.
      Муж резко вздохнул, и в этот момент Изабелле, глядевшей на него, показалось, что она его безнадежно потеряла.
      Потом он спросил:
      – Значит, это правда? Ты, действительно, мне не лжешь?
      – Нет, милорд.
      – А тот день, в павильоне Лионела?
      – Он обманом завлек меня туда. Когда я сказала ему, что не предам своего мужа и что он мне не нужен, Лионел схватил меня, как сумасшедший, и пытался применить ко мне силу. Я очень рассердилась и обвинила его в том, что он не лучше, чем лорд Оадби. Он… он, кажется, при этих словах пришел в себя, и я смогла от него убежать. Вот и все, милорд. Лионел, действительно, поцеловал меня и разорвал мое платье, но больше ничего не было, я клянусь, потому что именно тогда, в тот день, я поняла, что не любила его, что мое сердце принадлежит вам.
      – Ах, Белла, милая, – прошептал Воррик, прижимая ее к себе. – Ты не знаешь, как долго я ждал этих слов.
      Уже потом он прижался к ее губам и поцеловал, сжав серебристые волосы так, как будто боялся ее потерять навсегда. Воррик лихорадочно осыпал поцелуями ее виски, ресницы, губы, кончик носа, потом снова губы. Он был ненасытен, но Изабеллу это радовало.
      – Любимый мой, любимый! – воскликнула она, прижимая его к себе. – Я так давно хотела сказать тебе, что в моем сердце, но боялась, так как думала, что ты мне не поверишь. После того дня, когда состоялся королевский турнир, я боялась, что ты даже не станешь со мной разговаривать. А когда мне показалось, что ты больше меня не хочешь…
      – Ах, Изабелла, милая, я хотел, действительно, но мысль о том, что ты причинила мне такую боль, была просто невыносима. Ты же знаешь, что я уже начал любить тебя, но, поверив, что ты обманула меня, попытался выбросить тебя из сердца и души, чтобы ты больше не смогла нанести мне такую рану. Но я так и не сумел избавиться от твоего образа, как только я ни старался. Все эти ночи без тебя я только и делал, что мечтал о тебе.
      – Однако, ты ко мне не приходил.
      – Нет. Я как дурак сидел в королевских конюшнях и жаловался моему коню на тебя. На тебя!
      – Ах, Воррик, нет! – вскрикнула Изабелла, с трудом подавив смешок. Она почувствовала неимоверное облегчение, узнав о том, что он все-таки ее не обманывал. – Ты говоришь правду?
      – Да.
      – Я думала… я думала…
      – Что я ищу чьих-то других объятий? – нежно спросил он.
      – Да.
      – Я не требую от тебя того, чего сам не могу предложить тебе взамен, Изабелла. Позволь мне еще раз показать это тебе.
      Изабелла на всю оставшуюся жизнь запомнила эту ночь: прикосновение рук Воррика, когда тот отдернул простыню и потемневшим страстным взглядом окинул ее нагое тело; жар его поцелуя на своих губах, на груди, на животе. Он целовал каждую частичку ее трепетавшего тела; ощущение его тела, лежащего сверху, вошедшего в нее и наполнявшего ее так, что она сама ощущала всего его до мельчайшей частички; и еще нечто большее. Галактика закружилась перед ней тысячами звезд, которые подхватили ее так, что она не понимала, где кончается собственное тело и начинается тело Воррика, и спускали вниз по темному туннелю в центр ослепительного пожарища. Языки пламени прожигали вены Изабеллы, и она вскрикнула, сдаваясь им; и Воррик тихо прошептал: «Любимая моя, Роза Восторга!» Он обернул белокурые волосы жены вокруг шеи и повторил снова, что любит ее.

      Лицо Изабеллы, которое должно было сиять от радости, было омрачено печалью, когда она посмотрела на письмо, державшее в руках. Это было сообщение от леди Стейнли, матери Гарри Тюдора. Та продолжала по-прежнему писать ей, несмотря на все отчаянные попытки девушки прекратить эту переписку. И теперь, как никогда, Изабелла была уверена в том, что у баронессы были скрытые мотивы писать ей. Сообщение леди Стейнли были адресованы Воррику – в этом девушка не сомневалась. Он же читал письма без видимого интереса, но потом Изабелла стала замечать, что муж часто запирается со своими братьями и о чем-то спорит. И хотя мужчины говорили полушепотом и на уэльском языке, который, несмотря на все попытки Воррика научить ее, она все же плохо понимала, тем не менее, разговор резко прекращался, если ей случалось в это время войти в комнату.
      Иногда ей хотелось, чтобы Мэдог никогда не приезжал в Хокхарст, потому что она была уверена, что именно он разжигает искры восстания, которое готовилось в замке.
      Человеку, который так любил сражения, ничего не стоит привлечь на свою сторону братьев. При этой мысли сердце Изабеллы падало. Она любила своего мужа и не хотела, чтобы он погиб на войне или от рук палача за предательство. Предательство… Это ужасное слово вместе с тревогой несло и смерть.
      Она закрыла глаза и тихо вскрикнула от боли при этой мысли, сжав письмо леди Стейнли. Изабелла лихорадочно молилась, чтобы баронесса прекратила ей писать, хотя это казалось нереальным. Леди Стейнли была умной, слишком умной. Для девушки ее сообщения казались невинными, но не для Воррика, который отлично читал ее мысли между строк. Если бы корреспонденция попала в другие руки, то против баронессы ничего нельзя было сказать. Казалось бы, какой вред могли принести ее письма к Изабелле, которую знали как сторонницу Йорком, поддерживающую Корону?
      Девушке страстно хотелось выбросить сообщение еще дальше, чем ту куклу, которую ей когда-то подарила леди Шрутон, но Изабелла не осмеливалась это сделать. Воррик, естественно, заподозрит неладное – она снова разрушит его любовь и доверие. Кроме того, если она будет вести себя тихо, то сможет каким-то образом узнать что-то важное, и как-нибудь предотвратить то, что замышляется против Короны.
      Ах, если бы только Мэдог уехал домой в Гвендрез! Может быть, тогда Воррик не станет участвовать в том, что планировалось. Ее надежды были напрасны, и Изабелла это знала. Кэрливел и Джоселин собирались пожениться после сбора урожая, ж, конечно же, Мэдог, Эмрис и Хвилис хотели присутствовать на церемонии. Даже теперь они все еще не могли простить Воррику, что он женился на Изабелле, не пригласив их на свадьбу. Кажется, уэльсцы, как и шотландцы, были очень клановым народом.
      Но даже после сбора урожая от Мэдога никак нельзя было избавиться. Он сам решил жениться, и все должны были ехать в Гвендрез на его свадьбу. Так как Воррик был прямым наследником Мэдога, а первая его жена умерла при рождении ребенка, и ребенок родился мерт– ным, то Мэдог (по крайней мере, он так сказал) хотел сообщить эту новость о предстоящей свадьбе брату лично. Конечно же, на этот раз Мэдог надеялся, что после свадьбы у него родится сын, который и станет его наследником. Кроме того, они все хотели встретиться с женой Воррика, поэтому приехали в Хокхарст.
      Изабелла вздохнула, еще раз взглянув на письмо леди Стейнли, попыталась разгладить смятый листок, чтобы Воррик не смог догадаться, как она расстроилась, получив его. Она ругала баронессу и сына Маргарет, наследника Ланкастеров, Гарри Тюдора. Если бы не они, Изабелла была бы счастлива, как никогда в жизни.
      Уэльс или Кимры, как называли уэльсцы, были дикой необжитой землей. Пожив в Гвендрезе и поприсутствовав на свадьбе Мэдога, они пересекли крутые скалистые горы, Бристольский канал, и Изабелла была счастлива вновь оказаться дома. Не то, чтобы ей не понравился Уэльс – его дикая красота показалась ей захватывающей – но уэльсцы для нее были странным варварским народом; в Гвендрезе она чувствовала себя беспокойно. Замок, хотя и хорошо охранялся и был надежно укреплен, был слишком примитивным. Впервые Изабелла поняла, что до ее приезда в Хокхарст Воррик и Кэрливел жили там и не понимали, что там не хватает удобств.
      Потом Изабелле не понравились разговоры: многие уэльсцы не любили англичан, своих давних врагов. Изабелла поняла, что они без колебания будут поддерживать наследника Ланкастеров Гарри Тюдора, если у него хватит нахальства вырвать корону у йоркистов.
      Девушка, одетая в плащ, подбитый пухом горностая, задрожала, но не от холодного воздуха зимы, которая была уже на исходе.
      Сегодня ночью в гостинице, где они остановились, Изабелла настолько встревожилась, что, наконец, осмелилась высказать свои страхи Воррику, но тот ничего не сказал определенного, что могло бы ее успокоить.
      – Человек должен делать то, что он считает нужным, милая, – только и сказал он.
      – Но то, что ты затеваешь, называется предательством, Воррик! – воскликнула она. – Я сердцем чувствую, что это так! Эдуард Плантагенет – король Англии и будет им до тех пор, пока жив.
      – Пока он жив, я его подданный. Нет такого человека, который был бы способен вырвать корону из рук Эдуарда, Изабелла. Но даже король не вечен, и мне кажется, дорогая, что бесконечные кутежи Эдуарда не лучшим образом сказались на нем. Он стал слабым и немощным, и его власть над людьми и их уважение к нему тоже ослабли. Повторяю тебе, Изабелла: если Эдуард умрет, Англия не примет его молодого сына в качестве правителя. Страна уже достаточно страдала под властью молодых королей, и не вынесет такого снова.
      В смятении Изабелла стала кусать губы. Королю Ричарду II было всего десять лет, когда он взошел на трон; реальная же власть находилась в руках его дади – Джона Гауита, представителя регентства, чтобы никто не мог совершенно контролировать политику. Действительно, Англия не процветала под властью такого правительства, и в 1381 году крестьяне подняли восстание. Даже после того, как Ричард получил большинство голосов, Англия продолжала страдать под его режимом, и когда Джон Гаунт умер в 1399 году, его сын Генри Болингброк заставил Ричарда сложить полномочия и объявил себя королем Англии, Генрихом IV. Ричард уехал в замок Поинтеффракт и, согласно слухам, его убили. В 1422 году внук Генриха IV, которому еще не было и года, унаследовал трон. Изабелла знала, что пришлось вынести Англии под властью набожного и бесхитростного короля Генриха VI. Она застала несколько лет его правления.
      Молодому Неду Плантагенету, сыну Эдуарда, было только двенадцать лет.
      – Изабелла, – серьезно продолжал Воррик, – ты, действительно, считаешь, что если Эдуард умрет, власть перейдет в руки Вудвиллей, не так ли?
      – Но есть еще, милорд, герцог Глостер, – предположила она.
      – Молодой Нед едва знаком с Глостером, – ответил муж.
      – Молодой Нед – законный наследник престола, но, кроме него, есть другие, более законные претенденты, чем Гарри Тюдор.
      – Возможно, – согласился Воррик. – Законно или нет, но Гарри Тюдор – единственный наследник Ланкастеров, который может реально получить власть. Если мы просим Вудвиллей – сторонников Йорков, то у нас будет Тюдор – сторонник Ланкастеров.
      – Я на стороне Йорков, милорд, и мой брат тоже, – тихо напомнила ему Изабелла, – как когда-то наш отец и наш дед. Мы никогда не будем изменниками. Ты смог бы встретиться с Гилом где-нибудь на поле брани и убить его?
      – Надеюсь, что нет, Белла, – честно признался Воррик. – Но если дело дойдет до войны, то я буду выполнять свой долг, как любой человек чести, сражаясь со своими врагами.
      – Если дело дойдет до войны, то я стану твоим врагом, Воррик, – подчеркнула девушка, отчаянно всхлипнув, потом повернулась и выбежала из комнаты.
      Ничего не видя от слез, она нашла Хвилис, которая вместе с ними вернулась в Англию. Положив голову на колени матери Воррика, Изабелла выплакала всю свою печаль и тревогу. Хвилис выслушала рассказ девушки до конца, все время поглаживая волосы Изабеллы и пытаясь ее утешить.
      Потом женщина вздохнула и сказала:
      – Я не знаю, что затевают мои сыновья, дочка, и не хочу знать. Это дело мужчин, в конце концов, хотя и неприятное. Я знаю только одно: ты любишь Воррика, а он любит тебя, и это мне очень нравится. Что бы ни случилось, ты должна быть рядом с ним.
      – А… а как же моя преданность королю, миледи? – всхлипнула Изабелла.
      – Дорогая Изабелла, его величество пока еще не в могиле. Бесспорно, он еще проживет долго, а за это время многое может измениться.
      – Ах, мама Хвилис, хотелось бы надеяться, – прошептала девушка. – Я всем сердцем этого желаю.
      Но Изабелла надеялась напрасно. Через год его величество Эдуард IV, король Англии, скончался.

* * *

      Его величество герцог Глостер Ричард Плантагенет молча смотрел на гонца лорда Гастингса, стоявшего перед ним на коленях. Этот юноша долго был в пути, что было ясно по его грязной одежде, как будто он не менял ее несколько дней. Значит, сообщение, которое он держал в руке и протягивал Ричарду, было срочным – граф понял это без лишних вопросов. Однако, Глостер не взял письмо. Он стоял без движения, охваченный каким-то страшным предчувствием, которое преследовало его со дня битвы при Барнете, когда он осведомился о судьбе своего двоюродного брата Ричарда Невиля, графа Ворвика, которого называли «делателем королей».
      «Мертв, мертв, мертв, МЕРТВ…»
      Никогда больше Ричард не посмеется вместе с двоюродным братом Невилем, которого он так любил. Невилем, который воздвиг Недана трон, а потом предал его и попытался вырвать корону из его рук, и теперь был мертв. Странно, что герцог теперь думал о Невиле и Неде. «Это плохой знак» – подумал Глостер. Он медленно, взял письмо, протянутое ему, и вскрыл его. Ему стало плохо, он испугался, что упадет в обморок, и положил руку на плечо гонца, чтобы поддержать себя. Невидящим взглядом он обвел зал Мидцельхэма, в котором внезапно все замерло перед его глазами. Гости начали понимать, почему он стал вдруг тихим и молчаливым. Они испугались его бледного лица, тупого помутившегося взора голубых глаз. Потом беспокойно зашевелились и выжидающе уставились на него. Но ничего успокаивающего им герцог сказать не мог.
      Боже мой, Нед был мертв. Он был мертв уже несколько дней. НЕТ! НЕТ! Нет! Это невозможно! Эдуард был не просто Королем, он был Солнцем во всем великолепии, золотым Богом, у чьих ног Англия стояла на коленях.
      «Умер. Мертв. МЕРТВ…»
      Глостер повернулся и, спотыкаясь и ничего не видя перед собой, пошел из зала. Он не слышал, как его любимая жена Анна прокричала ему вслед.
      Ее величество герцогиня Aннa Глостер была испугана так, как никогда в жизни. Никогда в жизни она не видела Ричарда таким холодным. Молчаливым. Отрешенным. Он был опустошен печалью, страданием, но полон суровой решимости, готовым к худшему сражению б своей жизни и она не знала, чем ему помочь. Это и причиняло самую большую боль. Анна, которую муж не подводил никогда в жизни, подводила его сейчас своей беспомощностью. Анна боялась. Она так отчаянно боялась за человека, которого любила больше жизни. Если бы только Анна смогла утешить, каким-то образом облегчить страдания мужа, снять тяжкое бремя, упавшее на его плечи, но не могла, так как была всего лишь женщиной, а Эдуард Плантагенет – королем. Она не могла освободить Ричарда от ответственности, с которой он относился к своему брату.
      Эдуард объявил герцога Ричарда Глостера, по своему собственному желанию, защитником молодого Неда, теперь Эдуарда V, ставшего королем Англии.
      Это было опасное положение. Человек, который его занимал, должен был вести себя осторожно – иначе мог распроститься с жизнью.
      Как ни пыталась Анна забыть историю своей страны, она не могла. Томас Вудсток был дядюшкой мальчика короля Ричарда П. Когда Ричард достиг совершеннолетия, он арестовал и убил Томаса. Хамфри, сын Томаса, был объявлен защитником мальчика короля Генриха VI. Как и его отец, Хамфри был арестован, а через день уже был мертв. Это было достаточной почвой для тревог Анны. Что особенно приводило ее в ужас, так это то, что Томас и Хамфри имели тот же титул, что и муж, герцог Глостер,
      Кажется это было дурным предзнаменованием.
      Ричард устал, очень устал. Он закрыл свои темные серые глаза и склонил голову на руки, лежавшие на столе.
      Всю жизнь он был правой рукой Неда. Ричард плавал вместе со своим братом в Бургундию, где их предал Невиль. Ричард сражался бок о бок с Недом в битвах при Барнете и Тькжесбере. Он был во Франции вместе с Эдуардом и заключил сделку с королем Луисом XI и подписал Пиквингский договор. Ричард пошел в Шотландию, когда Нед был болен, отвоевал Дервуд и вошел беспрепятственно в Эдинбург, после разгрома Джеймса третьего и армии его солдат, мародерствующих в городах и на границе.
      И хотя Неда теперь не стало – король был мертв – однако, он достал Ричарда из могилы.
      Ричард написал лорду Энтони Вудвиллу, графу Риверсу, в Лудлоу, просил его о назначении свидания с молодым Недом где-нибудь по дороге, ведущей на Лондон с юга, чтобы они могли вместе въехать в город. Энтони милостиво согласился. Эта встреча должна была состояться в Нортгемптоншире, но все же Ричард тревожился. Лорд Гастингс отправил второго гонца в Мид-дельхэм сообщить Ричарду, что королева и ее родственники Вудвиллы намеревались свергнуть его как защитника младшего Неда. Они уже склонили архиепископа Томаса Ротергема на свою сторону и уговорили лорда Томаса Стейнли, Лису. Ричард знал, что предстоящая битва с Вудвиллами будет стоить ему жизни. Он хотел бы знать, многие ли будут на стороне королевы и против него. Потом он получил только одну ободряющую нотку от своего кузена Генри Стеффорда, герцога Бекингема, который предложил сопровождать его в поездке на юг и предоставить в его распоряжение тысячу человек.
      Вздохнув, Ричард взял ручку, чтобы написать письмо своему кузену. Предложение Бекингема о помощи было, действительно, подбадривающим. Тот давно «носил камень за пазухой» против Вудвиллов, которые заставили его жениться на сестре королевы Катерине. Но все же Ричард не мог забыть, что его кузен был племянником леди Стейнли по браку. Принимая предложение Бекингема, Ричард рассчитывал на то, что кровь – не вода, хотя знал, что когда дело доходило до борьбы за трон, ничего святого не оставалось.
      Во вторник, 29 апреля 1483 года, Ричард поехал в Нортгемптон, но только для того, чтобы обнаружить, что лорд Энтони Вудвилл, граф Риверс, уже проезжал туда и уехал, взяв с собой молодого Неда. Ричард, рассерженный его обманом, нетерпливо ждал прибытия Бекингема, когда Энтони возвратился в сопровождении небольшой группы людей. Он извинился за свое отсутствие и объяснил, что молодой Нед захотел поспешить в Стедфорд. Довод был неубедителен, и Энтони, говоривший это, покраснел. Правда заключалась в том, что его племянник, сэр Ричард Грей, привез ему послание королевы, приказывающее отменить встречу с Глокчестером. Ни при каких обстоятельствах – Елизавета дважды подчеркнула эти слова – нельзя было позволить, чтобы Глостер получил в руки молодого Неда. Как только Ричард получит короля, он сразу же получит ключ к тому, чтобы защищать Корону. Королева прика зала Энтони поспешно привезти молодого Неда в Лондон и убить Глостера. Однако, Энтони понимал, что не сможет сделать последнее. Для своей сестры Елизаветы он перевернет небо и землю, но убить никогда не сможет. В конце концов, у человека есть совесть, а Бог вездесущ, в отличие от королевы.
      Все еще слегка волнуясь, Энтони уехал, а приехал Бекингем, переполненный новостями, причем не самыми приятными.
      Эдуарда должным образом похоронили на Винзорском кладбище неделю назад, в воскресенье. Ричарду не стоило беспокоиться – церемония была подобающей. Королева по-своему любила Неда, и хотя не присутствовала на похоронах, она проследила, чтобы муж был похоронен со всеми почестями и славой. Сама Елизавета была занята в Вестминстере, убеждая консула в необходимости снарядить флот, руководство которым было отдано ее брату Эдуарду Вудвиллу. Ее старший сын лорд Томас Грей маркиз Дорсет – с марта месяца заместитель начальника Тауэра, завладел сокровищницей. К тому же, королеве удалось убедить консула в том, что надо игнорировать желание Эдуарда – считать Ричарда защитником молодого короля – и получить его согласие на то, чтобы молодого короля короновали немедленно. Коронация была назначена на четвертое мая, в предстоящее воскресенье.
      Ричард сделал резкий вдох. Как только коронуют Неда, покровительство Ричарда закончится. К черту! Как она осмелилась! Эта простолюдинка, эта сукина дочь Графтона Гегинса, который держал ее в строгости, пока Нед на ней не женился! По какому праву она отменила приказ о полномочиях Ричарда? Эта хитрая рассчетливая проститутка, которая натравила Неда на его брата Георга, герцога Флоренского, которого впоследствии казнили! И теперь всевозможными способами она пыталась избавиться от Ричарда.
      Ричард резко встал и стукнул по столу кулаком. Черт! Это было неслыханно! Он этого не потерпит!
      – Франсис, – он повернулся к лорду Ловелю. – Поднимай людей, мы едем в Стредфорд немедленно.
      Они приехали в город с первыми лучами солнца. Там Ричарда вместе с остальными – лордом Энтони Вудвиллом, графом Риверсом, и сэром Ричардом Греем – арестовали и заключили в замок Понтеффракт.

       Замок Хокхарст. Англия. 1483 год.
 
      Мужчины приехали внезапно, без предупреждения. Вначале Изабелла не удивилась, что с тех пор, как король умер, люди подъезжали к Хокхарсту, опустив знамена. Если бы Изабелла не ожидала ребенка, то вместе с Ворриком была бы среди них. Но граф сказал, что здоровье и благополучие его жены для него гораздо важнее, чем политика, и он не решится ехать в Лондон при ее теперешнем состоянии, а без нее он тоже не поедет.
      Вспомнив об этом, Изабелла нежно улыбнулась, потому что она не хотела разлучаться со своим мужем. Потом, стряхнув свою излишнюю самоуверенность, она повернула маленького пони с повозкой, на котором ей отныне приказал ездить Воррик (он решил, что верховая езда для нее была опасна) на обочину, чтобы не мешать всадникам проезжать по дороге.
      Изабелла почувствовала какое-то беспокойство, но не могла объяснить, что это было. Вначале она удивилась, но потом, пожав плечами, мысленно вернулась к излюбленной теме – Воррику.
      Он был слишком заботливым, что, даже Изабелле казалось, переусердствовал в своей заботе о ней. В конце концов, она ведь не болела, и если бы не это небольшое недомогание по утрам, то можно было бы считать, что ее беременность протекала нормально. Однако, Воррик обращался с ней настолько бережно, как будто она была какой-то хрупкой куклой. Иногда ей даже хотелось рассмеяться над глупостью своего мужа. Иногда она не выдерживала, и тогда Воррик застенчиво смеялся вместе с ней и понимал, что она лишь поддразнивает его. Однако, ей было очень приятно, что муж ее балует, и Изабеллу радовало, что муж ожидал рождения ребенка с таким же нетерпением, как и она. Изабелла нежно погладила свой округлившийся живот. Она никак не могла дождаться, когда будет держать в руках ребенка Воррика!
      Цокот копыт приближавшейся кавалькады испугал ее и вернул в настоящее. Кажется, угрожающим галопом они все неслись прямо на нее, намереваясь проехать прямо по ней!
      Конечно, она ведь оставила недостаточно места для проезда. Неожиданно испугавшись, девушка прижалась к пони, оттесняя его на обочину еще дальше так, что они могли свалиться в канаву, протянувшуюся вдоль дороги.
      Она сосредоточила все свое внимание на том, чтобы освободить им путь. Но когда Изабелла взглянула снова на них, то вдруг поняла, что это были за люди, одетые во все черное и без каких-либо опознавательных знаков. От страха у нее по спине пробежала дрожь. Она поняла, что это либо переодетые рыцари какого-то лорда, либо просто бандиты, но ни то, ни другое не предвещало ничего хорошего тому, кто встретится на их пути.
      Испугавшись, Изабелла пустила пони галопом, повернув повозку назад.
      Она была не совсем одна, в полях работали крестьяне, но они мало бы чем смогли ей помочь против вооруженного отряда на лошадях.
      «Идиотка! Идиотка!» – мысленно ругала себя Изабелла, вспомнив, как смеялась над предложением Воррика, чтобы ее сегодня на прогулку сопровождали три доверенных рыцаря.
      Она сказала, что всего лишь собирается к старой Берте, совсем недалеко от замка Хокхарст. Воррик не должен слишком преследовать ее своим вниманием. Ведь она была всего лишь беременна, но вовсе не беспомощна. Ей следовало больше обращать внимания на слова своего мужа. Она посмотрела на замок, находившийся вдалеке. Но караульные графа уже поняли, как она испугалась и выслали навстречу ей помощь. Крестьяне, видя, что она находится в затруднительном положении, что-то кричали и бежали к дороге. В руках они держали косы, но они были беспомощны против вооруженных людей на конях. Изабелла закричала им, чтобы они немедленно убегали, пока, их не убили.
      Ее пони несся изо всех сил, и колеса повозки гремели по тропинке. Однажды ее чуть не выбросило из повозки при сильном толчке на камне. Дело в том, что ее могло бы перевернуть, и у нее от страха замирало сердце, но она рискнула не замедлять бег пони. Короткие ноги приземистой пони не могли обогнать боевых коней, настигающих ее. Уже сейчас кавалькада быстро приближалась.
      Изабелла в ужасе увидела высокую скалу, выступающую на дорогу. Обезумев от страха, она попыталась обогнуть ее, но одно колесо резко зацепилось за камень, и от сильного удара покосилась передняя ось, и повозка опасно повернулась. Пони вырвался из упряжки, и повозка съехала в канаву. Изабелла выбралась из повозки и побежала, но это было бесполезно. Через некоторое время ее схватили люди в черном. Изабелла сопротивлялась, но они легко справились с ее сопротивлением и усадили на лошадь, которую, очевидно, взяли с собой именно для этой цели.
      Наконец, Изабелла смутно поняла, что они не просто бандиты, а рыцари, которые готовились ее похитить. Но зачем? Они взяли ее ради выкупа? Или, может быть, для гораздо более худшего?
      Изабелла не знала, как и не знала никого из этих высоких людей, которые взяли ее в плен. Она осмелилась спросить, кто они такие, но ей не ответили.
      Совершенно потрясенная и обескураженная произошедшим, девушка прекратила задавать вопросы и со слезами на глазах поехала с ними дальше.
      Изабелла не знала, как долго они скакали и насколько далеко отъехали, когда у нее начались безудержные внутренние толчки, сотрясающие все тело. Она крепко сжала зубы, чтобы не закричать от боли. Вначале начались небольшие приступы, потом они перешли в острую пронизывающую боль.
      «О, Боже! Только не ребенок! – отчаянно молилась она. – Пожалуйста, Боже, сохрани ребенка!»
      До этого момента она боялась только за себя. Теперь Изабелла понимала, что ее страх вызван совсем другой причиной. Что, если она потеряет ребенка?
      – Пожалуйста, пожалуйста, помедленнее, я жду ребенка! – взмолилась она. Но ее отчаянные крики не привлекли внимания. Наоборот, когда они услышали топот погони и поняли, что люди Воррика гонятся за ними, похитители еще прибавили скорости.
      «Быстрей, Воррик! Ах, ради Бога, быстрей!» – молила про себя Изабелла.
      Как будто услышав, ее, граф, который в это время был довольно далеко, обогнал всех рыцарей и вырвался вперед, как будто в него вселился дьявол. Несколько боевых коней его рыцарей споткнулись и упали, но все же Воррик продолжал решительно скакать вперед, умоляя, чтобы Гвалчмей не споткнулся и не упал.
      К вечеру граф нагнал похитителей своей жены.
      Схватка была короткой и быстрой, потому что Воррик сражался, как сумасшедший, вместе с Мэдогом и Кэрливелом. Даже нежный Эмрис с яростью, которая была ему не знакома, размахивал мечом. Схватка продолжалась до тех пор, пока тела похитителей не устлали все вокруг, обагрив землю кровью. Только один из похитителей остался жив. Хотя Воррик, Мэдог и Кэрливел немилосердно пытали его, он наотрез отказался назвать имя своего лорда. Наконец, Мэдог, совершенно выйдя из себя, перерезал горло этому человеку.
      Через несколько минут Изабелла упала в обморок в объятья своего мужа, и к ее ногам потекла какая-то теплая густая жидкость.
      Изабелле было нехорошо. Внезапно мир, который она, казалось, хорошо знала, перевернулся, а для нее, только недавно оправившейся после выкидыша и все еще пребывающей в депрессии, эта мысль была еще более гнетущей, чем это было в обычной ситуации. Она лежала на своей огромной кровати с пологом в комнате в Тауэре, и у нее невыносимо болела голова. Алиса положила на лоб девушки мокрое полотенце, и от этого прохладного успокаивающего прикосновения девушка с облегчением закрыла глаза. Она отчаянно хотела, чтобы Джоселин вернулась с одним из придворных врачей.
      Но в Тауэре после смерти короля и махинаций королевы, пытающейся завладеть короной, все были в смятении. Нельзя было предсказать, надолго ли ушла Джоселин. Ни один здравомыслящий человек в эти дни не показывался при дворе, чтобы не оказаться втянутым в борьбу за власть, которая велась между Елизаветой и Ричардом.
      Ричард, конечно же, победит. В отличие от других придворных, Изабелла в этом не сомневалась. Она не боялась за своего спасителя, но боялась за Воррика, который после смерти короля приехал в Тауэр, чтобы участвовать в заговоре.
      «Ах, если бы я не потеряла ребенка!» – подумала она в сотый раз.
      Она могла бы задержать своего мужа дома, в Хокхарсте, где им было так хорошо вместе. Но она выкинула ребенка, и теперь на чем свет стоит ругала человека, виновного в том, что она пережила такое потрясение, явившееся причиной выкидыша. Изабелла была уверена в том, что виновата в этом ненормальная леди Шрутон. Воррик не был так уверен. В любом случае, вряд ли им когда-нибудь удастся узнать правду.
      Физически Изабелла уже оправилась после той ужасной попытки ее похищения, но в душе все страдала от потери ребенка. Она хотела, чтобы Воррик не настаивал на поездке в Лондон, но он остался непреклонен в своем решении.
      – Конечно, я не вынашивал ребенка в своем теле, дорогая, – сказал он, – но я печалюсь о его потере не меньше, чем ты. Я знаю, что в моих словах мало утешения, но пойми, ты молода, тебе всего семнадцать лет. Со временем появится другой ребенок. Жизнь должна продолжаться, а нам надо смотреть в будущее – а у нас еще будут дети, милая. Белла, нам необходимо ехать в королевский двор, иначе бы я не стал просить тебя об этом. Ты знаешь, что не стал бы. Но если я останусь здесь, в Хокхарсте, то не смогу понять, что там происходит. Кроме того, доктор предложил для твоего скорейшего выздоровления сменить обстановку.
      Хотя он больше не настаивал, но Воррика беспокоило и расстраивало состояние его жены. Хокхарст был отдаленным, изолированным замком, и Изабелла была бы несчастлива, если бы муж оставил ее для безопасности под укрытием этих стен. Не сказав ей о своих опасениях, Воррик был уверен, что ее похищение – дело рук лорда Монтекатини. Насколько Воррик знал, граф не вернулся в Англию, но этот итальянец – опасный человек, который ни перед чем не остановится, чтобы свершить возмездие, в котором поклялся. Он ничего не говорил Изабелле об этом обещании Монтекатини, а также о его противоестественном интересе к ее брату Гилу. Девушка страшно расстроилась бы и забеспокоилась бы за брата. Лучше ей было предполагать, что причиной поединка Воррика с итальянцем явилась ревность. Гил, с которым Воррик посоветовался потом наедине, согласился с ним. Пока ее муж и брат будут настороже, Изабелле не о чем беспокоиться. Но сейчас Воррику необходимо отвезти свою жену во дворец, где стоило приложить усилия, чтобы обеспечить ее безопасность и узнать, кто конкретно стоит за разработкой плана ее похищения.
      Хвилис согласилась со своим сыном, и Изабеллу, наконец, удалось убедить в необходимости поездки.
      – Я не смогла найти врача, миледи, – заговорила Джоселин, входя в комнату. Звук ее голоса испугал Изабеллу, и она очнулась от воспоминаний. – Но лорд Монтекатини, который возвратился в Англию, был столь великодушен, что приготовил микстуру и сказал мне, что она снимет головную боль и поможет заснуть.
      – Как мило с его стороны, – сказала Изабелла. – Особенно после того, как Воррику не понравилось его внимание ко мне, и он ранил его на турнире. Пожалуйста, Джоселин. Ничего не говори моему мужу о том, что граф дал мне лекарство. Я уверена, что у лорда Монтекатини нет ко мне никакого особого интереса, и я не хочу никаких осложнений.
      – Конечно, миледи.
      Изабелла выпила ароматную микстуру и, наконец, заснула блаженным сном.
      4 мая 1483 года, в воскресенье, в день, когда юный Нед должен был стать королем, он поехал в Лондон со своим дядей Ричардом, герцогом Глостером, и его дядей Генри, герцогом Бекингемом. Старшие мужчины были одеты во все траурно-черное, но король был облачен в голубой бархат. Неду было всего 12 лет, и внезапный поворот в его жизни не мог заставить его оплакивать своего отца, которого ему так редко приходилось видеть. Он больше беспокоился за своего дядю Энтони Вудвилла, графа Риверса, который поселил его в Луд-лоу, где тот прожил большую часть своей жизни, и за своего старшего сводного брата сэра Ричарда Грея. Оба они были арестованы человеком, в котором Нед подозревал своего «опасного дядю» Ричарда, герцога Глока-стера. В течение своей жизни мальчик наслушался ужасных рассказов матери и остальных родственников Вудвиллов о дяде Ричарде, и он инстинктивно отпрянул от него в то утро в Стедфорде. Когда мальчик узнал об аресте своего дяди Энтони и брата Дикона, все его худшие опасения насчет дяди Ричарда подтвердились.
      Однако, Нед слегка взбодрился при виде толпы, собравшейся встречать его приезд в Лондон. Конечно, с ним ничего не случится, когда так много людей выказывают ему, как будущему королю, свою явную любовь и почитание. «Королю!» Это слово великолепно звучало. Да, он, действительно, был королем Англии. После коронации, он освободит дядю Энтони и брата Дикона, а злобного дядю Ричарда прикажет казнить.
      Ее величество Елизавета, королева Англии, съежившись от страха, сидела со своими сыновьями и дочерьми, которых она взяла с собой в это убежище, в комнате аббата в Весминстерском Аббатстве. Это был уже четвертый день их самовольной ссылки, и у них уже стали сдавать нервы.
      – Черт побери, Томас! – бросила королева своему старшему сыну, – Прекрати болтаться как маятник по комнате! Ты напоминаешь мне одного из зверей в Львиной Башне. Мне надо подумать, что делать. Еще не все потеряно…
      – Ах, мама, как вы можете такое говорить? – в отчаянии спросила старшая дочь королевы, Бесс – Только посмотрите, к чему нас привели ваши злобные интриги! – воскликнула она, указав на огромную груду гобеленов, картин, посуды, драгоценностей и вышитой золотом одежды, которую им удалось прихватить из дворца. Сундуки, в окружении которых они сидели, были переполнены крадеными сокровищами. Королева была настолько жадна, что когда один из сундуков не пролез в дверной проем аббатства, и аббат предложил оставить его, королева приказала проломить стену, чтобы сундук можно было затащить. Бесс была потрясена воровством матери. – И я знаю, что дядя Дикон никогда не собирался причинять нам вреда, – решительно продолжала Бесс, несмотря на то, что мать угрожающе шагнула к ней. – И наш отец никогда не оставил бы Неда на попечительство дяди Дикона. Все это только потому, что Вы ненавидите дядю Дикона, и всегда ненавидели его. Если бы не Вы, мы могли бы остаться во дворце…
      – Замолчи, Бесс! – прошипела королева, и, угрожающе прищурившись и сверкнув ледяным взглядом голубых глаз, она встряхнула дочь за плечи и отвесила ей пощечину. – Тебе ничего не известно о предательстве твоего отца по отношению к нам! НИЧЕГО!
      Холодое жестокое сердце Елизаветы застыло от ужаса при мысли о том, что натворил Нед, о лжи, в которой они жили все эти годы, о той тайне, которая погубит ее, Елизавету, королеву.
      «Ах, будь ты кроклят, Нед, – яростно выругалась про себя королева. – Будь проклят за свои грехи! Надеюсь, что ты в аду…»
      Ах, если бы только она могла убрать с дороги епископа Стиллингтона. Она бы вырвала его трусливое сердце, в отличие от Неда, который по глупости отказался это сделать даже после того, как его брат Георг Кларенский узнал ужасающую правду. Да, тогда бы ей ничего не угрожало. А епископ Стиллингтон был единственным оставшимся в живых свидетелем…
      – Дядя Дикон, дядя Дикон, – саркастически продолжала королева, передразнивая голос своей дочери. – Неужели арест моего брата Энтони и моего сына Дикона и заключение их в Понтеффракт – недостаточное доказательство его злых намерений по отношению к нам?
      Елизавета впилась в Бесс прожигающим насквозь взглядом дико сверкнувших глаз.
      – Он никогда бы их не арестовал, если бы Вы не послали вырвать из рук дядя Дикона право защищать Неда, – всхлипнув, ответила Бесс, прижав руки к горящим щекам.
      – Успокойся, Бесс, – бросил лорд Томас Грей, маркиз Дорсет. – Ты ничего не понимаешь в политике. Не отчаивайтесь, мама, – он повернулся к королеве. – Флот дяди Неда по-прежнему стоит в Ла-Манше с остальными сокровищами, и еще в нашем распоряжении Большая государственная печать.
      – Да, благодаря этому идиоту Томасу Розергему, – усмехнулась Елизавета. – Он вовремя спрятался в дворце Кросби и успел вымолить прощение Ричарда, поняв, что наши планы провалились. Но, клянусь, что он не найдет пощады.
      – Это не имеет значения, мама, – заверил ее Томас. – Мы разработаем свой собственный план.
      – Да, – кивнула королева, потом повторила. – Мне надо подумать, что делать.
      В большом зале дворца Кросби, где находился Ричард, повисло гробовое молчание. На какое-то мгновение все присутствующие затаили дыхание, потому что дважды до сих пор собравшимся в зале привелось видеть такое болезненное, ошеломленное лицо Ричарда: один раз, когда ему сообщили об убийстве Невиля, а второй раз, когда он услышал о смерти Неда. Лорд Франсис Ловель мимолетно обеспокоенно подумал о том, сколько еще потрясений способна вынести душа Ричарда. Встревоженный Франсис поднес своему любимому господину бокал вина, но вдруг остановился, когда Ричард резко вскочил и тихо, но яростно произнес: – «Нет, это ложь!» Роберт Стиллингтон, епископ, покраснел и беспокойно заерзал ногами под неподвижным проницательным взглядом герцога.
      – Ваша светлость, я клянусь… клянусь своей честью, что не лгу, – запинаясь сказал священник, перебирая четки дрожащими от страха руками. – Да, я сам исполнял эту церемонию!
      «Нет, этого не могло быть. Боже милосердный! Конечно, КОНЕЧНО, Нед не сделал бы никогда такой ужасной вещи! Строить королевство на такой лжи, от ужасных последствий которых будет страдать вся Англия!» От этой мысли у Ричарда все завертелось перед глазами. Оказывается, Елизавета – не вдова Неда, потому что она никогда не была его законной женой. Когда они вступали в брак, Нед не был свободен – он не мог тогда жениться. За два года до этого он тайно обвенчался с леди Элеонор Батлер, вдовой Батлера Садлей и дочерью лорда Джона Тэлбот, графа Шрусбери. Нет, Боже праведный! Этого не могло быть. Перед лицом церкви и закона все дети Неда считались незаконнорожденными. Юный Нед – не наследник короля и никогда им не был. Право наследования принадлежало Георгу, герцогу Кларенскому, которого Елизавета ненавидела, которого Нед так внезапно казнил за предательство…
      Боже! Это правда. Теперь Ричард понял. Он почувствовал сердцем. Иначе Нед никогда бы не отдал приказ о казни Георга; раньше Георг часто плел интриги против трона, но бывал помилован. Только в этот последний раз Георг споткнулся на правде о женитьбе Неда, и королю стало опасно оставлять его в живых.
      – Мальчика нельзя короновать, ваша светлость, – на сей раз более твердо заявил епископ Стеллингтон, отрывая Ричарда от раздумий. – Он – незаконный наследник престола.
      – Боже мой! Неужели Вы не понимаете, что это значит, Дикон! – воскликнул Бекингем, так как Ричард по-прежнему молчал. – Корона ваша. Боже мой! Корона ваша! Вам надо только взять ее…
      – Нет! – взорвался Ричард. – Я не могу.
      – Черт побери, Ричард! Что значит, вы не можете? – пожурил его Бекингем, желая подбодрить. – Мы все знаем, насколько вы любили Неда, но никто не ждет от вас радостного сообщения о том, что дети Неда незаконнорожденные, но это, действительно, решит все наши проблемы.
      – Нет, Гарри. – Ричард покачал головой. – Вы забываете о сыне Георга, Эдварде, графе Ворвике. Если священник Стиллингтон говорит правду, то законным наследником Неда является Ворвик, а не я.
      – Ради Бога, Дикон! – снова сказал Бекингем. – Он всего лишь мальчишка, и, к тому же, немного простоватый. Боже мой, Англии не нужен еще один король Генрих, шестой на троне! Кроме того, признание герцога Кларенского предателем вычеркивает Ворвика из этой последовательности. Повторяю, корона ваша, стоит только вам захотеть. Это уже давно предвещали звезды. Вы припоминаете, что говорил Неду астролог – что имя следующего короля будет начинаться с буквы Г? Все думали, что с этой буквы начинается имя Георг, но я говорю вам, что это имя – Глостер!
      Ричард снова побелел при этих словах Бекингема.
      «Ах, Нед. Я так тебя любил, и что ты только натворил, как ты все перепутал! Почему ты не сказал мне правду?»
      – Мне надо подумать, – медленно произнес Ричард, даже не догадываясь о том, что эти слова только что говорила королева Елизавета. – Мне надо решать, что делать.
      Была пятница, тринадцатое число, – день, называемый в народе «чертовой пятницей». Теперь Изабелла убедилась в том, что это действительно так. Лорду Томасу Грею, маркизу Дорсету, удалось выбраться из Вестминстерского Аббатства и убежать из страны; но другим так не повезло. В то утро в Белой башне состоялся совет, королева разработала еще один план против Ричарда.
      После смерти Эдуарда его женщина Джейн Шор связалась с лордом Дорсетом и, переодевшись монахиней, тайно встречалась с ним в Вестминстерском Аббатстве. Через нее лорду Дорсету удалось склонить лорда Гастингса Вильяма, одурманенного этой шлюхой, на сторону Елизаветы. Вместе с епископом Томасом Розердемом (который снова переметнулся на другую сторону), Джоном Мортоном, епископом Эли и лордом Томасом Стейнли, чья лукавая умная жена, леди Стейнли, недавно несколько раз посетила Вестминстерское Аббатство под видом того, что собиралась утешить королеву (они договорились убить Ричарда и тут же короновать юного Неда).
      На совете Ричард обвинил этих людей в предательстве. Возникла небольшая потасовка, во время которой лорд Стейнли был слегка ранен. Ричард приказал, чтобы лорда Гастингса немедленно отвели в Зеленую башню и тут же казнили.
      Изабелла была страшно напугана таким нехарактерным для Ричарда жестоким поступком и сразу же после казни уехала во дворец Кросби утешать свою любимую Анну, приехавшую в Лондон и глубоко пострясенную случившимся.
      – Ваша светлость, Анна, ложитесь пожалуйста, – умоляла девушка. – Вы всегда были болезненны, и я боюсь, что вы снова сляжете после такого потрясения. Пожалуйста, ложитесь и отдохните. Я принесу настойку для успокоения нервов.
      – Ах, Белла, это бесполезно, – всхлипнула герцогиня. – Боюсь, что даже это не поможет мне заснуть. Я не могу поверить, что Ричард совершил такое безумие. Вилл Гастингс был одним из самых близких друзей Неда! Приказать казнить его даже без суда…
      Анна резко остановилась, прикусила губу, и по ее бледным щекам потекли слезы.
      – Должно быть, у Ричарда была веская причина, которая заставила его действовать подобным образом, Анна, герцог очень добр. Никто не знает его лучше, чем мы с вами…
      Голос Изабеллы задрожал, потому что она не смогла себя заставить рассказать своей ошеломленной и неверящей подруге ужасное продолжение истории: что епископ Розергем и лорд Стейнли были арестованы и заключены в Тауэр, что епископ Мортон, представлявший собой все большую опасность, был арестован и под охраной Бекингема доставлен в Брекнок на Уэльсе, как можно дальше от Лондона. Что Лорд Энтони Вудвилл, граф Риверс и сэр Ричард Грей были приговорены к смерти в замке Понтеффракт. Что Джейн Шор была арестована и брошена в тюрьму Ладгейт. Что леди Стейнли снова была лишена своих полномочий, и что ее сына Гарри Тюдора собирались убить йоркисты, как только они поймают его.
      Все эти ужасные события произошли настолько быстро, что королевские глашатаи на перекрестке Паула уже объявляли о смерти лорда Гастингса.
      Изабелла содрогнулась от мысли, представив как из отрубленной головы лорда Гастингса течет кровь, как вода из фонтана, запачкав наскоро сделанную колоду, обагрив траву Зеленой башни.
      – Теперь ты понимаешь, что я имел в виду, когда сказал, что Англия не потерпит еще одного мальчика-короля? – хмуро спросил Воррик, когда она отвернулась от этого ужасающего зрелища. – Запомни мои слова: это только начало.
      Как он был прав! Архиепископ Ротергем и епископ Мортон были приговорены к тюремному заключению. Ричард был против крови священников, особенно после казни лорда Гастингса. Лорд Стейнли – хитрая Лиса – однако, сумел отвертеться, так как доказательства его вины были явно неубедительны. Кроме того, он умело прятал участие в заговоре за юбку своей жены и за свои умело одураченные жертвы. Впрочем, как всегда, он вышел сухим из воды, так как его виновность нельзя было доказать. Джейн Шор публично обвинили в измене и наложили епитимью за распутство, и она босиком в одной сорочке, держа в руке свечу, должна была пойти по улицам города. Лондон был удивлен и взбудоражен таким зрелищем.
      Только Томас Грей, маркиз Дорсет избежал наказания. Ему удалось добраться до Бретани, где он присоединился к Гарри Тюдору – Изабелла подумала, что это зловещее предзнаменование.
      Вскоре после этого, кардинал Борчер, архиепископ Кентербери, приехал в Вестминстерское Аббатство и потребовал чтобы королева отдала своего младшего последнего Ричарда, герцога Йорка. В последствии мальчика взяли из убежища и поместили в башню Гарден вместе с братом Недом.
      Потом Ричард объявил брак короля Эдуарда и Елизаветы Вудвилл (к которой впоследствии обращались как к леди Грей), потерявшим законную силу, потому что в то время он был обручен с леди Элеонор Батлер и объявил всех сыновей Эдуарда незаконнорожденными.
      22 июня 1483 года монарх Ральф Шаапф читал проповедь жителям Лондона, читал цитату из Библии: «незаконнорожденные да не пустят корни», имея в виду, видимо, что незаконнорожденные не могут стать основателями рода.
      Через четыре дня в замке Бейнард Англия предложила свою корону Ричарду, герцогу Глостеру.

       Лондон. Англия. 1483 год.
 
      Сердце Изабеллы одновременно переполняла радость и боль. Ее любимый Ричард должен был провести коронацию и стать королем, и тут же о нем поползли грязные сплетни, что он был горбуном, ужасным чудовищем, так как объявил своих королевских племянников незаконнорожденными, заключив в тюрьму в Тауэре принца, и незаконно захватил трон молодого Неда. Сплетники продолжали злословить и заявляли, что король Эдуард IV сам был незаконнорожденным: он родился в результате любовного романа его матери и лучника из Ровена. Но ни одна из этих злобных сплетен не соответствовала истине. Сердцем Изабелла чувствовала ложь. Ричард сам сделал только то, что считал правильным, а значит, действовал в интересах Англии. Но все же злобная клевета причиняла боль.
      – Ты готова, дорогая? – поинтересовался Воррик, поправляя свой меч.
      – Да.
      Тогда нам лучше идти, скоро состоится процессия.
      Сегодня, 6 июля 1483 года состоится коронация Ричарда. Изабелла должна быть одним из сопровождавших лиц Анны на церемонии. Что Воррик думал обо всем случившемся и о том, что его жена в хороших отношениях с королем и королевой, девушка не знала. Ричард был любезен с Ворриком, когда им доводилось встречаться. Однако, после случая с лордом Дорсетом Гастингсом все бывшие фавориты Эдуарда были на подозрении. Только исключительно ради Изабеллы Воррику было сохранено место при дворе.
      Они вышли из дворца и случайно, проходя мимо башни Гаррден, увидели двух принцев, играющих на лужайке. При этом Изабелла прикусила губу.
      – Молодой Нед выглядит несчастным, правда, Воррик? – спросила она.
      – Да, но при данных обстоятельствах его можно понять. Он всегда был нетерпеливым и хнычущим мальчиком. Граф Риверс испортил его, выполняя все малейшие прихоти и капризы. Бесспорно, что такое резкое изменение в его жизни является для него тяжелым ударом.
      – Но, кажется, это не повлияло на Дикона, – заметила Изабелла, глядя на двух братьев.
      – Да, но ведь Дикон никогда не думал, что станет королем. Интересно, скоро ли Глостер прикажет их убить?
      – Воррик! ВОРРИК! – в ужасе вскрикнула Изабелла. – Не говори мне, пожалуйста, что ты веришь в эти ужасные сплетни. Ричард любил Эдуарда и, значит, так же любит его детей. Он никогда не станет убивать двух невинных подростков, к тому же, своих племянников.
      – Глостер не может себе этого позволить, Белла, – заметил Воррик. – По крайней мере, сейчас. Пока живы эти два мальчика, они представляют угрозу для Глостера.
      – Тогда Ричард будет жить с этой угрозой, – уверенно сказала Изабелла. – Анна сказала мне, что он собирается отвезти их на север, в свой замок Шерифф Хаттон в Йоркшире.
      – Очень глупо с его стороны делать такое заявление, – сказал Воррик. – А я думаю, что Глостер не глуп.
      – Вы забываетесь, милорд! – сказала Изабелла более резко, чем ей хотелось бы. – Ричард больше не Глостер, а король Англии, и мы – его подданные. Вы не должны сомневаться в слове чести, проявляя лояльность к обязательствам Ричарда по отношению к Эдуарду и его детям. Ричард прекрасно знает, что Англия не одобряет убийство племянников. Это бы прозвучало как похоронный звон по его короне, если бы он только задумал подобное преступление. Не говори мне об этом, Воррик. Ричард – король, и ты – его подданый, – еще раз повторила она.
      – Он – король Англии, – согласился Воррик. – Но не мой сеньор, Белла. Я присягал Гарри Тюдору, насколько тебе известно, а у нас на Уэльсе говорят: «Человек, который недооценивает своих врагов, стоит одной ногой в могиле.»
      Девушка задохнулась от возмущения, услышав слова, подтверждающие ее худшие опасения и страхи.
      – Воррик, – умоляюще сказала она. – Ты должен отказаться от этого безумного плана, воздвигнув на трон Глостера. Претензии Гарри Тюдора незаконны, и леди Стейнли, кроме всего прочего, сейчас в Италии.
      – Да? – спросил Воррик, удивленно вскидывая бровь. – Ну, не случайно же называют Томаса Стейнли Лисой, дорогая, а Маргарет Бьючерд под своим непроницаемым лицом скрывает проницательный ум. Мне кажется, ты очень бы удивилась, если бы узнала, до какой степени она умна.
      – Да, леди умна – в этом я нисколько не сомневаюсь, Воррик. Однако, я также думаю, что она часто совала нос не в свои дела, чтобы так просто простить ее. В следующий раз эта женщина запросто может потерять свою рассчетливую голову, а я не верю, что набожная Маргарет с нетерпением ждет встречи со своим Создателем. Кроме того, Ричард говорил: «Что касается Стейнли, то им могут доверять только круглые дураки». А ведь вы, милорд, только что признали, что Ричард не дурак.
      Воррик уклончиво пожал плечами.
      – Как хочешь, Белла. Только я думаю, что наша любовь достаточно сильна и выдержит все дальнейшие испытания.
      – Ах, Воррик, – девушка посмотрела ему прямо в глаза. – Никогда не говори, что не выдержит. Я… я бы не перенесла, если бы ты меня разлюбил. И… и уменя даже не осталось бы твоего ребенка, который смог бы меня утешить, если я потеряю тебя.
      – Я всегда буду любить тебя, дорогая, – негромко поклялся Воррик, взяв ее лицо в ладони и нежно поцеловав. – Что бы ни случилось, никогда не сомневайся в этом. Ты моя навсегда, и я обещаю, что когда-нибудь у тебя будет ребенок, а если ты захочешь, то и целая дюжина, – при этом он улыбнулся. – У нас впереди целая жизнь, чтобы об этом позаботиться. Не твоя вина в том, что ты потеряла нашего первого ребенка, поэтому не должна обвинять себя в этом.
      – Но ведь ты женился на мне, чтобы у тебя был наследник. Ведь именно поэтому Эдуард приказал, чтобы мы поженились.
      – Но ты со мной потому, что я люблю тебя, дорогая, и даже если у нас вообще больше не будет ребенка, я не стану любить тебя меньше. А теперь пойдем, не то мы опоздаем к Гло… на коронацию короля.
      Они поспешно догнали Гила и пошли во дворец Дайнад, дом матери Ричарда – гордой Сесиль, знаменитой герцогини Йоркской. Изабелла испытывала благоговейный трепет перед матерью Ричарда, Сесилью Плантагенет, урожденной Невиль, потому, что она была цветком, который расцвел во дворе задолго до появления там Изабеллы. Придворные называли Сесиль Розой, и девушка знала, что герцогиня была крайне удивлена, когда те назвали Изабеллу Розой Восторга.
      Девушка присела перед герцогиней в низком реверансе, потом повернулась, чтобы поприветствовать Ричарда и Анну. Как великолепно они выглядели оба! Ричард был одет в голубой дублет, обитый золотом и поверх была надета длинная, на горностаевом пуху, накидка из пурпурного бархата. Анна тоже была одета в голубое с золотом, а хвост ее платья грациозно волочился за ней.
      Пока все собирались на процессию, Воррик помог Изабелле сесть на лошадь, на которой она должна была ехать, потом поцеловал ее и занял свое место среди королевской знати. Процессия медленно двинулась по улицам Лондона к Вестминстерскому Аббатству, где в часовне Сант Эдварда процессора Ричарда должны были короновать.
      Вначале шла пышно разодетая знать, затем новый канцлер Джон Шель, епископ Линкольн, поодаль ехал Генри Стедфорд, герцог Бекингемский, совсем недавно получивший титул главного судьи и лорда констебля Северного и Южного Уэльса. Это назначение ужасно расстраивало Изабеллу. Он был одет в голубую бархатную, вышитую золотыми колесами одежду, а его зеленые глаза сверкали, когда он окидывал взглядом собравшуюся у обочины толпу. За ним ехал лорд Франсис Ловель, новый лорд-камергер. Далее следовали сопровождающие королеву Анну: пять пажей, одетых в голубой бархат и семь фрейлин в малиновом (Изабелла была среди них), все на белых лошадях. Саму Анну несли на богато украшенных носилках. Потом шли слуги Ричарда: семь рыцарей (среди которых был Гил), одетых в малиновые дублеты и плащи из белой ткани, расшитой золотом. Последним ехал сам Ричард, на боевом коне, подаренном ему еще братом Недом.
      Как только они подъехали к Вестминстерскому Аббатству, все спешились и пошли за Ричардом и Анной в часовню, и длительная церемония началась. Наконец, обнаженную до пояса королевскую чету, стоявшую возле алтаря помазали священным елеем. Изабелла обрадовалась, услышав удивленный шепот, поползший по Аббатству, потому что она узнала от Анны, что Ричард настоял на этой части ритуала, чтобы все узнали, что король не горбун, как шептали сплетни. Наконец, обнаженные торсы короля и королевы покрыли золотой тканью; их короновал кардинал Борчер, архиепископ Кантербери.
      Коронация была закончена. Но не успели они выйти на улицу и спуститься по лестнице, как до глубоко потрясенной Изабеллы дошло, что шлейф королевы несла леди Стейнли.
      Они встретились к северо-западу от Бермингема по дороге из Лондона в Шрубери. Казалось бы – случайная встреча, потому что Генри Стедфорд, герцог Бекингем должен был ехать на Уэльс, а леди Стейнли ехала из Хьюстона в Бридж.
      – Это ваш племянник герцог Бекингемский, миледи, – сказал баронессе оруженосец, который при виде приближающихся людей остановил ее лошадь.
      – Да, – Маргарет тоже узнала флаг Гарри, развевающийся на ветру, – мы подождем.
      Рыцарь приказал всем, сопровождающим леди Стейнли подождать, и вскоре Бекингем поравнялся с ними.
      – Добрый день, тетушка, – поприветствовал он ее и улыбнулся. Он снял шляпу и низко поклонился ей.
      – Смею ли я надеяться, что вы едете на Уэльс?
      – Нет, Гарри, – Маргарет улыбнулась в ответ, но приветливая улыбка вовсе не соответствовала холодному рассчетливому взгляду ее темных глаз, беспристрастно глядевших на него, – я еду в Бридж. Гарри Стедфорд был ее племянником – но его семья сражалась за Ланкастеров – и он презирал Вудвиллей, которые заставили его жениться на сестре королевы Катерине, а потом его положение при дворе превратили в пустое место. Из-за этого последнего и из-за того, что появился шанс захватить власть и право, которых ему так отчаянно не хватало, Гарри после смерти Эдуарда IV стал поддерживать Ричарда, герцога Глостера. Он во многом способствовал воздвижению Ричарда на трон и за свои услуги был хорошо вознагражден. Но все же этого было недостаточно. Гарри был одержим амбициями и имел те же слабости характера, которые погубили Георга, герцога Кларенского. Быть вторым вовсе не устраивало Георга, и Гарри – тоже. Он, конечно, завладеет всем, если сможет. Маргарет, которая знала характеры людей, читала его, как книгу, так же, как она читала Ричарда.
      Было очень просто понять, почему Ричард, который так любил Георга, несмотря на все его недостатки, так превозносил Гарри. Гарри был подобен Георгу, и Ричард смог увидеть в нем то, что было в его брате.
      Маргарет все это просчитала, когда совсем недавно купила душу Гарри. То, что он с самого начала попытается одурачить ее, она в этом нисколько не сомневалась. В конце концов, у него были свои законные права на трон через Томаса Вудстока, а права ее сыновей происходили по незаконной линии Джона Гаунта, жившего с Катериной Свидфорд. Тем не менее, чего бы это ни стоило, она справится с Гарри. Ей удавалось перехитрить мужчин, которые были гораздо умнее, чем он. Именно Гарри будет обманут, но пусть послужит своей цели, пока он ей полезен. Если Гарри потеряет голову под топором палача, то так оно и лучше. А пока он будет жив, нужно будет выполнять перед ним обязательства, которые они с сыном ее могли себе позволить. Но прежде всего – дело. В Гарден-Тауэр было двое, от кого нужно было избавиться. Сделает ли это Гарри? Достаточным ли было его стремление получить Корону, чтобы оно перевесило осуждение им в душе смерти? Он остался в Лондоне, позволил Ричарду самому начать правление, как это они и планировали. «Мы сделали это, Гарри, мы сделали» – Маргарет снова улыбнулась, теперь тепло появилось и в ее глазах.
      – Я вижу вон там трактир, Гарри, – сказала она, – ты не пообедаешь со мной?
      – Тетушка, – усмехнулся Бекингем, – с огромным удовольствием. Она поняла, что дело сделано.

* * *

      – Ах, Воррик, держи меня, держи меня! – сказала Изабелла, входя в свою комнату в Тауэре, ничего не видя из-за застилавших ее глаза слез.
      – Что такое, любимая? – спросил он, озабоченно вскакивая на ноги и прижимая ее дрожащее тело к груди. – Что такое, к тебе кто-нибудь приставал? Это… этот чертов итальянец?
      – Нет, нет. Ничего подобного со мной не произошло и к нему никакого отношения не имеет. Ты же прекрасно знаешь, что проходя мимо меня, он едва кивает. Все намного хуже, чем этот помешанный придворный. Ах, Воррик, я не могу в это поверить! Этого просто не может быть!
      – Что такое, Белла? – нежно спросил муж, пытаясь хоть что-нибудь понять из ее истерических всхлипываний. – Что не может быть правдой?
      – То, что говорят люди. Это ведь безнравственно, безнравственно! Я услышала это на рынке.
      – Что услышала, дорогая? – снова спросил Воррик.
      – Ах, Воррик, люди говорят, что… что Ричард УБИЛ принцев!
      – Да, я знаю. Но я надеялся, что ты не узнаешь об этом.
      – Ах, Воррик, но это жестоко! Это так жестоко! Как они так осмеливаются клеветать на него? Как они так могут очернить его имя и честь, приписывая ему такое неслыханное преступление? Оно же не имеет к нему никакого отношения! Это неправда! Ричард любил этих мальчиков. Он прежде бы отрубил свою правую руку, но не позволил бы им причинить никакого вреда, уверяю тебя! Это же все знают!
      – Успокойся, Белла, успокойся. Ты заболеешь.
      – Мне все равно! Мне все равно, – всхлипнула она. – Он такой добрый и хороший, а ему приписывают такое грязное преступление…
      – Я знаю, что тебе это трудно понять, милая, но факт остается фактом: мальчиков не видели с тех самых пор, как Ричард уехал в королевское путешествие по стране из Лондона.
      – Он взял их с собой на север в Шерифф Хаттон. Он ДОЛЖЕН был так поступить.
      Некоторое время Воррик помолчал, а потом осторожно спросил:
      – Даже если это и так, Изабелла – хотя я в это не верю, то почему их так долго не видно?
      – Я не знаю, не знаю, но еще раз повторяю тебе, Воррик: если с этими мальчиками что-нибудь случилось, то это не имеет никакого отношения к Ричарду. Готова поклясться собственной жизнью! Кроме того, Ричарду нет смысла убивать подростков, а потом держать это в секрете. Он бы захотел, чтобы все об этом узнали и не подняли никакого восстания. Ведь это в его интересах. Нет, он не делал этого!
      – Тогда кого ты обвиняешь?
      Изабелла сделала резкий вздох, прищурившись.
      – Здесь в Лондоне есть только один человек, который в отсутствие Ричарда обладает достаточной властью и амбициями, чтобы осуществить такое подлое преступление: лорд Констебль, его величество герцог Бекингем, Генри Стедфорд – ПЛЕМЯННИК ЛЕДИ СТЕЙНЛИ. Конечно, Гарри Тюдор хотел бы убрать принцев со своего пути, чтобы захватить трон.
      – Я думаю, что это правильное предположение. Да, – ровным голосом заметил Воррик, – их существование будет создавать трудности будущим претендентам на трон. Однако, это все же не объясняет, почему Бе-кингему пришлось такое совершить. На что он мог надеяться в этом случае?
      – Конечно же, на корону, насколько вам известно. Он хочет получить ее сам и у него есть законные претензии. Лорд Гастингс попытался предупредить об этом Ричарда, но тот даже слушать не стал. Бекингем был рядом с Ричардом в тот самый момент. Ричард ему очень доверяет, но я никогда не думала, что ему следует доверять. Анна тоже так думала. Она сказала, что он очень напоминает ей Георга, герцога Кларенского. А Ричард был всегда слеп по отношению к своему вероломному брату. Да, если в самом деле мальчики мертвы, то винить, в этом надо только Бекингема. Может быть, Гарри Тюдор вообще к этому не имеет никакого отношения, хотя я в этом очень сомневаюсь. В конце концов, он обещал жениться на Бесс Вудвилл, если получит трон, не так ли?
      – Матерь Божья, какой альянс! Это все интриги Елизаветы Вудвилл, разрабатываемые и поощряемые леди Стейнли.
      – Да, держу пари, что в этом замешана баронесса. Это так похоже на нее! Бесспорно, это она разработала весь этот план, а ее сын вместе с Вудвиллами и Бекин-гемом будут достаточно сильны, чтобы сместить Ричарда с трона. Действительно, как только Ричард будет мертв, Бекингем попытается заполучить корону, и, значит, леди Стейнли догадывается об этом. Правда?
      – Да. Поэтому Гарри Тюдор и она к этому готовы. А если умрет Бекингем, то кто останется? Младший сын Георга, Воррик, этакий бесхитростный мальчик. Конечно, никто не пожелает видеть его на троне. Останется только Джек Денапоул, племянник Ричарда по его сестре Елизавете, но это незначительная помеха, как я догадываюсь.
      – Да, теперь мне все понятно. Еще раз говорю вам, милорд: если принцы мертвы, то это проделки леди Стейнли. Сам Бекингем не догадался бы совершить такое преступление.
      – Да, пожалуй, что нет, – согласился Воррик. – Однако, это всего лишь догадки, а реальных доказательств того, что мальчики мертвы, нет. Они, действительно, могут оказаться в Шерифф Хаттон, как ты в самом начале и предполагала. Но ведь принцев нигде не видно, и в октябре Генри Стедфорд, герцог Бекингем, был в тесной связи с Джоном Мортоном, епископом Эли, которого под стражей отослали в Бейтнард под попечительство Бекингема на Уэльсе. Гарри Тюдор и Вудвилли ополчились против короля Ричарда.
      С самого начала с восстанием ничего не вышло. Вначале начался ужасный шторм, который продолжался несколько дней, принесший с собой потоки повисшего пеленой дождя, который люди называли «большим потоком». Многие утонули, когда реки Англии вышли из берегов и затопили близлежащие территории. Там, где когда-то были поля и луга, теперь были целые озера воды, а грязные дороги напоминали собой болота. Большинство уэльсцев, которые присоединились к Бекингему в поддержку Гарри Тюдора, были отрезаны от герцога силами Вагнов, которые были йоркистами, выступавшими против Бекингема. Не успел герцог уехать из Брекнока, как враги подожгли его земли.
      В Херефордшире кузены Генри, Хамфри и Томас Стедфорды создали оппозицию, и те люди, которые, по мнению графа, должны были быть на его стороне, больше не хотели гражданской войны. Из-за проклятого дождя река Северн так разлилась, что Бекингем и его быстро истощавшиеся силы не смогли через нее перебраться и были отрезаны от Вудвиллов, которые теперь в любом случае, не стали бы ему помогать. Восстание на Юге под руководством лорда Дорсета уже частично было подавлено, и епископ Мортон бежал. Корабли Гарри Тюдора дважды отбрасывало штормом, и пока он добрался до Дорсета, его поджидала ловушка. К счастью, Гарри, проживший всю свою жизнь в ссылке, оказался сообразительным, и когда солдаты выстроились на берегу, убеждая, что они люди Бекингема, он все-таки не стал пришвартовываться. Он поплыл в Плимут в Девони, где его ждал Воррик Тремейн, граф Хок-харст, чтобы сообщить ему, что Бекингем – дурак, и восстание провалилось.
      Дождь безжалостно лил на головы наемных солдат Гарри, которые везли Воррика на лодке к одному из кораблей, стоявших в Ла-Манше, где его ожидал Гарри. День выдался хмурым и туманным. Острый осенний запах смешивался с сырым запахом моря. Воррик промок до костей, потому что предательские волны захлестывали за борт. Пока лодка причаливала к большому судну, он вымок и продрог так, что зуб на зуб не попадал. Но, к счастью Воррика, в камине каюты Гарри горел огонь. Воррик с удовольствием протянул руки к огню, пока несколько оруженосцев растирали его тело полотенцами. Потом Воррику принесли поесть и выпить бренди. Наконец, согревшись, он повернулся и испытующе посмотрел на Гарри в мерцающем свете камина.
      Они вместе выросли на Уэльсе. В прошлом, до ссылки Гарри, Воррик и его братья часто посещали замок Стенброк, а потом замок Гарлич, куда приезжали с матерью и дядей Джаспером Тюдором, а когда его семью обвинили в предательстве – со своим опекуном лордом Гербертом. Дедушка Воррика, лорд Овейн Пенкарег, был одним из верных друзей Джаспера Тюдора. Однако, Воррик не видел Гарри несколько лет.
      Гарри Тюдор, двадцатишестилетний мужчина, был на три года моложе Воррика, но выглядел старше по той простой причине, что его усталое лицо представляло собой ничего не выражающую маску. Среднего роста, Гарри был прекрасно сложен. Но копна белокурых волос и светлые глаза делали его лицо каким-то бесцветным. Однако, он унаследовал классические черты лица своей матери, леди Стейнли. Его голос был негромким и приятным на слух.
      – Итак, Воррик, – устало сказал Гарри, когда тот немного отдохнул, – значит, я не стану королем Англии?
      – Нет, Гарри, на этот раз – нет.
      Мужчины немного помолчали. Каждый думал о своем, вспоминая прошлое. Они шли по разным дорогам – такова была необходимость, и они это понимали. Теперь их жизненные пути снова встретились. На этот раз их объединила общая цель: воздвигнуть Гарри на престол Англии. Воррик был уверен, что он принял правильное решение. Гарри женится на юной Бесс Вудвилл – дочери Эдуарда и соединит дома… Наконец, Гарри вновь заговорил.
      – Бекингем, конечно, все испортил, – сухо заговорил Воррик, плеснув немногро бренди в бокал. – Он попытался тебя обмануть, как мы и предполагали. Люди Бекингема отказались выступать на его стороне. Даже его собственные кузены не пришли на его защиту, а вместо этого образовали оппозицию. Люди Ричарда взяли Бекингема в плен и отправили его в Солсбери, где временно расположился Ричард. Там они представили Бекингема перед сэром Ральфом Аштоном.
      Люди Ричарда захватили Бекингема в плен и отвезли его в Солсбери, где временно остановился Ричард. Там они представили Бекингема перед сэром Ральфом Аштоном и обвинили его в предательстве. Бекингема признали виновным, и на следующий же день казнили.
      – Он нашел плохую смерть, как сказали мне. Он остался трусом до конца. А Вудвилли? – спросил Гарри.
      – Они укрываются в святилище и не убегают. Гарри помолчал, размышляя.
      – Ну тогда, – продолжал он, – мне нет необходимости здесь задерживаться. Я только навлеку на тебя лишнюю опасность, да и на себя тоже, Воррик. Особенно после того, как моя мать проинформировала меня, что твоя жена – преданная сторонница Йорков.
      – Да, милорд, – ответил Воррик на слова Гарри. – Наши политические разногласия доставляют нам обоим боль. Она преданно любит Ричарда, потому что он и его жена Анна были очень добры к ней, когда она была ребенком.
      – Ричарду повезло, что к нему так лояльно относятся, – суховато заметил Гарри.
      – Да, милорд, – откровенно сказал Воррик. Потом вызывающе добавил. – Я все равно не расстанусь со своей Изабеллой, Гарри, потому что я ее очень люблю. Это она залечила мне рану, которую нанесло предательство. Если я вас не устраиваю…
      – Нет, нет, – перебил Гарри. – Я рад, что ты счастлив со своей женой, Воррик, независимо от ее убеждений; и я извиняюсь, если был резок. Это просто потому, что я устал и хочу уехать домой на Уэльс. Я не стану просить тебя отказаться от жены ради меня. Я не просил у тебя хорошего отношения ко мне, так как я знаю, что ты преданно служил.
      – Гарри, ты должен кое-что узнать, прежде чем вернешься домой в Бретань.
      – Да, что такое? Воррик выпил большой глоток бренди, затем медленно произнес:
      – Я считаю, что принцы убиты.
      У Гарри перехватило дыхание, сердце бешено застучало у него в груди, потому что он подумал о том, кончина принцев подвинула его намного ближе к Короне, долгожданной Короне. Потом, наконец, он покачал головой. На его побелевшем лице появилось легкое сожаление.
      – Нет, Воррик, это, должно быть, всего лишь только грязные сплетни. Насколько я его знаю, то не думаю, что Ричард Плантагенет стал бы убивать детей своего брата. Он рискует многое потерять, убив их. Существует множество других людей, которые значительно выиграют, если такое случится. Я не верю, чтобы Ричард совершил такую ошибку.
      – Я тоже, милорд. Мне кажется, что это сделал Бекингем. Возможно, все случилось в отсутствие Ричарда.
      – Бекингем был дураком, Воррик. Ты сам сказал это, – подчеркнул Гарри. – Я не сомневаюсь, что у него самого не хватило бы ума выносить этот план. Должно быть, кто-то более умный стоял за ним. Какой-то кукловод, дергающий за веревки. Кто бы мог втянуть его в этот заговор?
      Воррик настороженно опустил ресницы, потому что, к сожалению, существовали пределы человеческой дружбы.
      – Я не знаю, милорд, – ответил он, как мог, ровным голосом, глядя на кубок с вином, не смея встретиться глазами с Гарри.
      – Ну хватит об этом, Воррик! – сказал Гарри, чувствуя, что Воррик чего-то не досказал. – Конечно же, у тебя есть свое подозрение, если ты считаешь, что принцы убиты. И что их убил Бекингем.
      – Да, – кивнул Воррик, подтверждая это. Потом специально помолчал. – Но я не решаюсь сказать тебе о них, Гарри. Думаю, что тебе лучше не знать, кого я подозреваю.
      Были только двое близких Гарри людей, которых Воррик отказывался называть; один из них был в Бретани вместе с Гарри – слишком далеко, чтобы запланировать и разработать это убийство до мелочей, необходимых для того, чтобы план удался…
      Неожиданно в каюте стало очень тихо. В жаровне трещали угли и подскакивали к решетке, а в сальнике тихо колыхалось пламя свечи. На улице шел дождь, он безжалостно хлестал по крыше каюты и палубе колышущегося на волнах корабля. На улице то тихо стонал, то угрожающе завывал ветер, рвал спущенные паруса, от чего мачты и тимберсы скрипели и трещали, яростно сопротивляясь буре.
      Волны Ла-Манша ревели и хлестали о корпус корабля, как будто хотели разбить его на куски.
      Гарри побледнел, он едва дышал. Сердце сжалось у него в груди тугим узлом, который, казалось, вытеснял воздух из тела.
      Как могла его мать совершить такое жестокое преступление? Да, Гарри хотел получить корону – но такой ли ценой? Возможно, и так. Если он будет знать, что на нем лежит половина вины матери за это преступление – убийство двух невинных мальчиков?
      – Надеюсь, что она молится за нас, – прошептал он. Потом закрыл лицо руками, как человек, понесший невосполнимую утрату. Воррик, как тень, незаметно выскользнул из каюты и осторожно закрыл за собой дверь.
      Изабелла вздохнула и слегка пошевелилась, почувствовав, как матрац на кровати опустился под тяжестью теплого тела, которое легло рядом с ней. В комнате было темно и она еще не совсем проснулась, но без сомнения, узнала этот знакомый запах и с радостью протянула руки к своему мужу.
      – Воррик, – выдохнула Изабелла, подвигаясь поближе к его обнаженному телу. – Ах, как мне было без тебя плохо!
      Он тихо рассмеялся.
      – И мне, любимая. Как ты так точно определила, что это я, Белла? – спросил он. – Неужели я тебе никогда не говорил, что быть слишком уверенным в чем-то глупо.
      – Даже если бы я ослепла, все равно узнала бы вас, мой любимый. Кроме того, – она подразнила его, – вы единственный человек, который может спокойно войти ко мне в комнату, минуя комнату Кэрливела.
      – Да, – согласился Воррик, – он уже собирался перерезать мне горло, когда я хотел войти к тебе в комнату. Слава Богу, что я не оставил Мэдога охранять тебя. Бесспорно, ты бы проснулась.
      – Ужасная мысль, Воррик, – Изабелла невольно вздрогнула, – больше не говори мне такое. Ну как наш дом? Все еще стоит?
      – Да. Слегка, правда разрушен штормом, но крестьяне уже начали его восстанавливать. Не могу передать тебе, Изабелла, как меня распирало от гордости, когда я увидел, что они сделали по собственному желанию. Пока я женился на тебе, большинство крестьян после такой катастрофы, бесспорно, просто бы уехали. Мне есть за что тебя любить, дорогая.
      – Ну тогда люби меня, милый. Ведь уже больше месяца, как тебя не было со мной. И я за эти ночи очень соскучилась по тебе.
      – И я по тебе, – прошептал Воррик, прежде чем его рот нашел в темноте ее губы.
      Казалось, что земля поплыла из-под нее, когда она в каком-то полузабытьи, всегда охватывавшем ее при его прикосновении, почувствовала огонь захватившей ее страсти. Ощущение ее губ, трепетавших под его губами, вызвало в Воррике страстное желание. Он приоткрыл их, его язык яростно ворвался в ее рот, смакуя и наслаждаясь. С каждой секундой он становился все более требовательным. От прикосновения языка Изабеллы, сплетавшемся с языком Воррика, он приходил в восторг. Действительно, слишком долго они не были вместе.
      Целуясь, они любовно ласкали друг друга. Их руки ласкали нагую трепетавшую плоть, возбуждая все более сладостные чувства. Пальцы Воррика накрыли грудь Изабеллы, его большие пальцы слегка провели по ее соскам, заставив ее задрожать от удовольствия, когда их нежные верхушки напряглись и стали упругими маленькими вершинами… В темноте она могла только различать очертания его лица, но она чувствовала, что его янтарные глаза полны страсти. Она упивалась мыслью, что он хочет ее, что ей удалось сделать ручным этого сильного человека, который носил эмблему сокола.
      Его губы оставили нежный след на ее лице, висках, шелковых прядях волос. Она чувствовала его теплое дыхание и от слов, которые он прошептал, ее сердце забилось в бешеном восторге.
      – Милая, – прошептал он тихим и хриплым голосом, – моя любимая Роза Восторга, как же я хочу тебя! Я никогда не могу тобой насытиться! Ты околдовала меня, любимая!
      – Если так, то тебя держит только колдовское зелье, Воррик. Я не колдунья, но всегда чувствую, что наши ночи окутаны каким-то волшебством.
      – Да, я тоже это чувствую. Мы созданы друг для друга, Белла, принадлежим друг другу сейчас, и так будет всегда! Ничего нас не разлучит, клянусь!
      Он полностью зарылся в ее серебристой гриве, которая, как великолепный водопад, струилась по подушкам. Она была такая мягкая, как шелк. Он вновь поцеловал ее спутанные пряди, обвернув их вокруг шеи, проводя ими, как кончиками лент, по коже.
      – Сладкая, любимая, – шептал он.
      Изабелла еще крепче сжала его в своих объятьях, и ее руки скользнули по его телу к бедрам, лаская сильные мускулы. Она чувствовала пульсирующее движение, когда он тесно прижался к ней. Она даже почувствовала зарубцевавшиеся шрамы у него на груди, животе, бедрах, которые остались после битв. Другой женщине старые грубые раны могли показаться отвратительными, но для Изабеллы каждая из них была целой главой из жизни Воррика, указание на его блестящее мужество.
      Его губы коснулись одной груди, а рука поползла вниз и стала ласкать теплое влажное место. Изабелла дала ему понять, чтобы он вошел в нее, потому что она также страстно желала его и готова была его принять.
      Вскоре он вошел в нее, вливаясь всей силой страсти. Изабелла произвольно выгнулась навстречу ему, ощущая до боли потребность в нем. Она ощущала внутри горячее дикое желание и была, как натянутая струна, которая, казалось, вот-вот лопнет, если ее покрепче натянуть.
      Теперь они лежали на боку, приспосабливая ритм движений к новому такту, совпадая с ним, когда Воррик стал входить в нее все быстрее и быстрее. Теперь его лицо лежало у нее на плече, зубы мягко покусывали мягкую впадину, от чего по ее телу расходились приятные волны, которые будоражили ей кровь вместе с этими лихорадочными толчками.
      Изабелла вскрикнула, когда знойные сладостные толчки потрясли ее тело, и Воррик неожиданно, прижав ее к себе всем телом, задрожал от удовольствия.
      Они тихо лежали рядом, и тишину нарушало только их дыхание, когда грубая буйная сила, не дававшая им покоя, утихала.
      Воррик нежно прижал Изабеллу к груди, одной рукой поглаживая ее влажные волосы, прижимаясь к ее плечу и целуя ее.
      – Я очень люблю тебя, – прошептал он.
      – И я тебя, – нежно повторила Изабелла. Потом закрыла глаза и погрузилась в сон, в спокойном сознании того, что ей ничего не угрожает, пока она находится в теплых объятьях мужа.

       Замок Шерифф Хаттон. Англия. 1484 год.
 
      Изабелла давно вернулась домой, на дикие пустоши Йоркшира. Ее возвращение было вовсе не счастливым. Почти невидящим взором она смотрела вдаль, совершенно не обращая внимания на холмы, поросшие пышным каскадом вереска, папоротника, ракитника и левкоем. Солнечный свет стекал на поля, как тающее масло. Чистые ручейки, бегущие и извивающиеся между холмами, сияли голубизной под ветвями ясеней, сосен, тополей и дубов, а также среди раскидистых тисов.
      – Правду говорят… – она сделала глубокий вздох и тяжело выдохнула. – Правду говорят… правду говорят, что это Бог покарал Дикона за… за то, что он убил своих племянников, – с болью в голосе сказала она, возвращаясь к действительности.
      Девушка повернулась, заметив, какой хрупкой и истощенной выглядела королева. Бледное лицо Анны было искажено страданием. Темные глубокие глаза покраснели от слез, и вокруг них пролегли круги бессонных ночей. Ее нервные пальцы теребили носовой платок. И все чаще ее тело сотрясал густой кашель, который очень настораживал. Королева была больна, и Изабелла знала это.
      – Вы же знаете, что это ложь, Анна, – заметила девушка. – Их убил Бекингем.
      – Но в это никто не верит, Изабелла. Особенно теперь, – королева говорила с горечью в голосе. – Дикон останется в истории человеком, убившим двоих ни в чем неповинных мальчиков. О, Боже, Белла! Юному Неду было только двенадцать лет, а маленькому Дикону всего десять. Нед… – ее голос оборвался, но овладев собой, она продолжала. – Моему Неду было почти десять лет, нет одиннадцать. Он… у него скоро должен был быть день рождения. Он… он так ждал этого дня…
      – Изабелла кусала губы, у нее болела душа за королеву. Глаза Анны снова наполнились слезами. Они похоронили единственного ребенка Ричарда и Анны, Эдварда, в церкви Святой Елены. Неожиданно именно в тот день у мальчика произошло внутреннее кровоизлияние, и ничего нельзя было сделать. Через несколько минут он был уже мертв.
      Девушка устало закрыла глаза. «Неужели, действительно, Бог наказывал Ричарда? Ведь это не его рука убила племянников. Но ведь Ричард объявил их незако-норожденными, взяв корону себе. А если бы ни это, то они до сих пор были бы живы? Никто не знает. Бесполезно задавать этот вопрос: что сделано, то сделано».
      Неожиданно у Анны начался приступ кашля. Он оторвал Изабеллу от воспоминаний. Она озабоченно поспешила к королеве и, поддерживая ее хрупкое тело, помогла ей сесть на стул. Она поднесла носовой платок ко рту, чтобы заглушить ужасные ноющие звуки, но спазмы продолжали сотрясать ее тело.
      – Ваша светлость, Анна, позвольте, мне послать за доктором, – взмолилась Изабелла, но королева отказалась.
      – Нет, – выдохнула она. – Нет! Сейчас все пройдет.
      Когда, наконец, приступ прошел, девушку вдруг потрясло страшное сознание того, что королева солгала, чтобы пощадить ее. У Изабеллы сердце застыло в груди. От страха и боли оно сжалось в крошечный твердый комочек. Изабелла вдруг ясно поняла, что нет никакой надежды. Она почувствовала себя так, как будто внезапно ее грудную клетку обхватили железным кольцом, которое сжималось все плотнее и плотнее, от чего она стала задыхаться. В полных ужаса глазах застыли слезы. Она закрыла рот дрожащими руками и, потрясенная горем, но, больше всего, жалостью, замотала головой.
      – Ах, Анна, – негромко всхлипнула она, рыдания душили ее, – ах, Анна!
      Изабелла упала на колени и схватила руку королевы. Она медленно разжала пальцы и вытащила носовой платок, который королева только что прижимала ко рту. Ужасные темные пятна крови запачкали прекрасное белое полотно платка. Без сомнения, у нее была чахотка, а это было смертельно. Сестра Анны, Изабель, тоже умерла от этого.
      – Ах, Анна, мне жаль, очень жаль.
      – Не надо, Белла, пожалуйста, не надо. Я не думаю, что я… Я не вынесу… если ты заплачешь, – лицо королевы исказилось от боли.
      Изабелла отвернулась, не в силах выдержать взгляд темных глаз, так беспомощно смотревших на нее. Девушка сама смахнула горячие слезы. В глазах Анны стоял весь ужас ее теперешнего положения и страх смерти. Слезы текли по щекам Изабеллы. «О, Боже, как это было несправедливо. Несправедливо! Как Бог мог быть так жесток? Вначале он отнял у Ричарда его ребенка, а теперь отнимает его любимую жену! Жену Анну, которая всегда была рядом с ним? Айну, милую Анну, в самом расцвете молодости…»
      – …а, Ричард знает? – запинаясь спросила Изабелла.
      – Я не хочу… пока не хочу… как можно дольше мне хотелось бы скрывать от него это, как можно дольше.
      – Ах, Анна, это его убьет! Он вас так любит! А… ничего нельзя сделать?
      – Нет. То же самое было с Беллой.
      – Сколько… сколько еще до… – голос Изабеллы оборвался, она не могла продолжать.
      – Мне осталось недолго, Изабелла, несколько месяцев, может чуть больше, если… если мне повезет. – Ах, помоги мне, Изабелла, пожалуйста, помоги мне. Только ты одна знаешь мой секрет. Если это узнают другие, то созовут врачей, они скажут Дикону, а я не могу взвалить на его плечи такое бремя. Только не сейчас. Ты ведь это понимаешь? Изабелла, я помогла тебе несколько лет назад. Не отворачивайся от меня сейчас, умоляю тебя!
      – Конечно, как вы могли подумать, что я на такое способна? Только… может быть, врачи могли бы что-нибудь предпринять. Что-нибудь…
      – Нет. Ты думаешь, что мы не сделали все возможное для Беллы? Я тебе говорю, что ничего нельзя сделать. Я… я умру, причем скоро, но до этого момента мне нужно быть сильной, Белла, быть сильной! Ради Ричарда! Если бы мы могли остаться в Миддельхэме, где так спокойно и мирно, то как бы я была счастлива. Мы никогда и не хотели большего ни Ричард, ни я, ни тогда, ни теперь. Никогда! Мы не хотели корону!
      – Я знаю, – мягко сказала Изабелла. – Я знаю.
      В отчаянии Анна сжала руку Изабеллы, глаза королевы лихорадочно блестели; ее бледная, почти прозрачная кожа обтягивала кости, ее дыхание было поверхностным и неровным, как будто ей не хватало воздуха.
      – Пообещай мне… пообещай мне, что ты присмотришь за Диконом, – хрипло выдавила она. У нее начался опять приступ кашля.
      – Вы же знаете, что я это сделаю, – прошептала Изабелла, вновь задыхаясь от рыданий. Она снова обняла хрупкое тело Анны, как будто пытаясь защитить его от сотрясающих спазмов. Потом неожиданно девушка воскликнула:
      – Ах, Анна! Анна! Вы слишком молоды, вы так молоды, чтобы умирать! Что мы будем делать без вас? Мы, кто вас так любит?
      – Вы будете жить дальше, дорогая Изабелла. Вы не должны меня подвести, вы слышите? Дикон будет нуждаться в вас больше, чем когда-либо, когда я… когда я уйду. Потому, что я… потому, что я боюсь, что все худшее еще впереди. Помолись за меня, Белла, помолись за нас всех, и… и думай обо мне… иногда…
      – Пока я жива, Анна, я вам обещаю! Я не забуду вас… Никогда! Пока я жива, вы всегда будете в моих мыслях и молитвах, обещаю вам!

* * *

      Шестнадцатого марта 1485 года, после возвращения в Лондон, Анна умерла. Изабелла была со своей любимой подругой до последнего вздоха. Она сжимала в своих руках бледную, худую руку королевы, чувствуя, как она становится все холодней и холодней, пока, наконец, Изабелла не поняла, что королева мертва.
      Однако, девушка не ушла, тщетно пытаясь хоть немного продлить жизнь королевы. Сквозь пелену слез Изабелла видела лица тех, кто ходил по комнате королевы, выполняя все необходимое в подготовке к похоронам. Девушка смутно услышала сдавленные рыдания слуг Анны и звон колоколов, который возвещал о том, что королевы нет в живых. Изабелла знала, что она должна выпустить руку Анны и пойти успокоить скорбящих служанок. Королева хотела, чтобы она сделала это. Только Изабелла встала, как напротив кровати королевы увидела лицо Ричарда.
      Тихим повелительным голосом, не терпящим возражений, она приказала всем выйти из комнаты, даже лорду Франсису Ловелю, управляющему Английским двором короля, и никто не спросил ее полномочий. Один за другим все вышли, в комнате остались только Изабелла и Ричард. Девушка не спеша подошла к королю и положила руку ему на плечо.
      – Ваше величество, – робко начала она, но потом, не дождавшись ответа, сказала: – Ричард!
      Тогда он посмотрел на нее, неподвижным взглядом своих голубых глаз, явно, не узнавая ее.
      – Дикон, – Изабелла решилась назвать его по имени, как никогда раньше не называла, – Дикон, это я, Изабелла.
      Король, кажется, пришел в себя и с трудом узнал ее. Несколько раз он моргнул глазами, потом заговорил, запинаясь, как будто все это было выше его сил.
      – Изабелла, – прошептал он разбитым голосом, едва сдерживая рыдания. – Дорогая, Белла, как она тебя любила!
      – И вас, Ричард.
      На какое-то время в комнате повисло молчание, какая-то гнетущая тишина, которые испытывают живые в присутствии мертвых. Изабелла слышала, как с улицы доносился похоронный звук церковных колоколов. Их погребальная песнь эхом отдавалась по улицам города. Хотя была ранняя весна, небо было серым и темным – в середине дня, и становилось все темнее и темнее. Через окно девушка видела, как на Лондон наползает странная зловещая темнота, как на небесном своде солнце потухло, как свеча, оставив мрачную, черную, как смоль, темноту в том месте, где только что был огненный шар. За несколько минут небо почернело, как ночью.
      – Боже мой, – невольно выдохнула Изабелла, поднося руку ко рту. На улицах Лондона жители закричали от страха. Некоторые падали на колени и начинали молиться, полагая, что это – конец света. – Боже мой!
      При этих словах девушки король обернулся. Он быстро выглянул в окно и ужаснулся этому зрелищу. Потрясенный, он медленно произнес.
      – Это знамение. Это плохое предзнаменование. Я согрешил против Бога, и он наказывает меня.
      – Нет, ваше величество! Это не так! Никогда не думайте об этом! – воскликнула Изабелла.
      – Ах, Изабелла, – лицо Ричарда исказилось от муки и боли, когда он взглянул на нее. – Это правда, это правда! Бог забрал свет моей жизни!
      Потом Ричард, король Англии, упал на колени перед Изабеллой и обнял ее ноги, когда та присела на стул, и заплакал от горя.

       Лондон. Англия. 1485 год.
 
      Изабелла была в отчаянии: с каждым днем сплетни о Ричарде, ее любимом короле, распространялись все больше, и чем больше злословили сплетни, тем слабее становился Ричард. Он всегда и без того был тихим и замкнутым, но теперь его замкнутость была какой-то зловещей, предвещавшей беду. Казалось, что ему сейчас было все равно – жить или умирать. В день смерти Анны он сказал правду. В его жизни померк свет. Это было точно так же, как и солнечное затмение, которым был отмечен день смерти королевы.
      Всем людям в тот день, включая Ричарда, казалось, что Бог осудил короля и вынес ему приговор. Сплетни говорили, что Ричард убил своих племянников и отравил жену, чтобы ускорить ее смерть. Если бы она не была больна, то могла родить ему желанного наследника. Ужаснее всего были сплетни, что он собирается жениться на своей племяннице, юной Бесс.
      Изабелла была ошеломлена тем, до каких чудовищных размеров разрастались скандальные сплетни. Она делала все, чтобы предотвратить их, но это было подобно тому, что ей нужно было накрыть крышкой кипящий горшок: содержимое его кипело, булькало и выплескивалось наружу, больно обжигало. Снова и снова она проклинала леди Стейнли и Бекингема за совершенные ими преступления, но за которые их никогда не обвинят. Снова и снова девушка плакала и злилась на то, что Ричард, который больше всего в жизни любил Анну, обвинялся в убийстве королевы. Изабелла клялась, что, скорее всего, он воткнул бы кинжал в свое сердце, но ей мало кто верил. Болезненнее всего была мысль о том, что Ричард собирался жениться на юной Бесс. Моральные устои Ричарда были безупречны. Он был самым преданным мужем для Анны. Даже те, кто распространял эти гнусные сплетни, знали, что его нельзя было упрекнуть в супружеской неверности. То, что он задумал вступить в брак со своей родственницей, было до крайней степени нелепо. Всеми фибрами души Ричард противился бы такой партии. Изабелла была уверена, что подобная идея возникла у Елизаветы, которая ни перед чем не остановилась, чтобы вернуть потерянную власть. Если Елизавете не удалось вернуть былую власть через Тюдора, она пыталась это сделать через родственницу Ричарда. Елизавета была способна на любые, самые дерзкие поступки, чтобы только заполучить трон. А юная Бесс была против нее, как лист на ветру.
      Изабелла думала, что люди должны это видеть! Но сплетни продолжали расти, как снежный ком, все больше отравляя существование короля, настраивая всех против него. Ричард не мог этого вынести. Девушка все поняла, когда заглянула в его глаза.
      Наконец-то, у него лопнуло терпение, он встал в большом зале монастыря Святого Джона Иерусалима и отклонил все клеветнические обвинения. Потом послал юную Бесс, которая уже покинула убежище и появилась при дворе, подальше от тех, кто использует ее, чтобы причинить боль. Так же, как и Ричарду.
      Каждый вечер Изабелла ходила в часовню в Вестминстерском аббатстве помолиться за короля и Анну, милую Анну, поставить свечи им обоим и оставить золотой соверен на благотворительные цели.
      Сегодня, опустив монету в ящик, Изабелла задержалась. Ее внимание привлекла призрачная фируга, выскользнувшая из темноты и упавшая для молитвы на колени. Это была Джильен – жена Лионела, теперь леди Сант-Сейвор. Как обычно, было похоже на то, что она плакала. Изабелле стало жаль девушку. В конце концов, разве девушка виновата в том, что Лионел должен был на ней жениться, и несмотря на все попытки Джильен угодить ему, он обращался с ней крайне жестоко. Даже издали Изабелла увидела огромный синяк на лице Джильен. Должно быть, Лионел бил ее! Изабелла в ярости сцепила зубы и решительно двинулась вперед, намереваясь предложить бедной несчастной девушке утешение.
      – Так вот где вы прячетесь от моего внимания, мадам, – сказал насмешливый голос, заставивший Изабеллу остановиться и невольно спрятаться за колонну. – Черт побери! – граф Сант-Сейвор от отвращения выругался. – Молитвы! Я бы больше зауважал вас, если бы знал, что вы здесь ищите любовника.
      Джильен, стоящая на коленях перед своим мужем, невольно съежилась, низко склонив голову, как будто ожидала удара. Ее голос был тихим и слегка дрожал, когда она заговорила.
      – Вы мой муж, милорд, – тихо прошептала она. – Иметь любовника, значит, грешить против Бога, значит, отдать свою душу дьяволу.
      – Черт побери, глупая женщина! – Лионел неприятно рассмеялся. – Если так, то почти все придворные обречены сгореть в аду, включая меня самого.
      Джильен съежилась от боли, услышав, что муж признается в своей неверности. Хотя в прошлом частенько, не скрывая, рисовался перед ней со своими женщинами, но упоминание о многочисленных предательствах приносило боль. Ведь она изо всех сил пыталась наладить их супружескую жизнь. Она прикусила губу, и на ресницах ее задрожали слезы.
      – Тогда я помолюсь за вас, милорд, – тихо сказала она своему мужу.
      – Да, лучше помолись, – взревел он и неожиданно схватил ее за волосы, приподнимая голову.
      – Но лучше помолись за себя, если не принесешь мне наследника, и как можно быстрее. Мне чертовски надоело спать с тобой, холодная бесплодная сука!
      – Тогда оставьте меня, милорд! – умоляюще воскликнула Джильен. – Позвольте мне уйти в монастырь, куда ядавно собираюсь, и я не причиню вам вреда, клянусь!
      – Нет, мадам, ваше желание несбыточно. Ваш отец не согласился бы на расторжение брака. Даже если бы он это и сделал, то, конечно же, настаивал бы на сохранении вашей собственности. Я очень боюсь, мадам, что мы связаны на всю жизнь, как бы мы ни презирали этот брак. А теперь вставай, маленькая серая мышь, и поспеши в комнату. Хотя у меня нет никакого желания, но я собираюсь сейчас же заняться производством наследника.
      – Нет, милорд, – умоляюще запротестовала Джильен. – Вы… вы причиняете мне боль, а я… я не могу этого выносить…
      – Тем хуже для тебя. Я тебя об этом предупреждал. Не так ли? А теперь вставай, вставай, глупая проститутка! – грубо приказал Лионел.
      Когда Джильен не повиновалась и еще больше съежилась от страха, он безжалостно встряхнул ее и отвесил пощечину, от чего она растянулась на полу. Изабелла, наблюдавшая из укрытия, онемела, пораженная жестокостью Лионела. К ужасу Изабеллы, падая, Джильен ударилась об одну из скамеек и неожиданно затихла, а лицо ее стало бледным, как смерть.
      «Боже мой, – подумала Изабелла, – он убил ее! Лионел убил бедную Джильен, а я ничего не сделала, чтобы остановить его. Ничего! НИЧЕГО! Ах, Боже милосердный, прости меня!»
      Лионел, поворачивая голову своей жены, вдруг обернулся на звук, который невольно издала оцепеневшая от ужаса Изабелла. Его холодные голубые глаза сверкали. Он подозрительно осмотрел часовню, напряженно всматриваясь в каждый угол.
      Невольно задрожав и чувствуя, что сейчас может потерять сознание, Изабелла вжалась в колонну, вдруг сообразив, что если Лионел заметит ее, то тоже убьет. Она оказалась невольным свидетелем его преступления, единственным свидетелем. Ему придется убить ее тоже, независимо от его отношения к ней. О боже, если бы только она могла убежать! Каким-то образом добраться до двери, но Изабелла понимала, что это невозможно.
      Если только она попытается выбраться из часовни, Лионел тут же заметит ее. Ей оставалось только одно – замереть в своем укрытии. Оцепенев, Изабелла еще больше вжалась в холодный мрамор колонны и ждала, едва осмеливаясь дышать. По ее щекам тихо катились слезы.
      Прошла целая вечность, как ей показалось, пока Лионел не потащил тело своей жены по полу. Изабелла осторожно выглянула из-за колонны. Да, он оттаскивал бедную Джильен, намереваясь похоронить ее где-нибудь так, чтобы никто не обнаружил… Нет! Лионел просто пытался изменить ее положение, посадив у подножия небольшой лестницы, ведущей вниз от двери часовни. Несчастный случай! Он хотел сделать так, чтобы смерть Джильен выглядела, как несчастный случай. Конечно, девушка вспомнила, как несколько лет назад Лионел быстро сообразил так же обставить смерть лорда Оадби.
      С бешено колотившимся в груди сердцем Изабелла стояла возле колонны и ждала, когда Лионел уйдет, но он не торопился уходить. Вместо этого, муж Джильен подошел к алтарю и взял тяжелый золотой подсвечник, который стоял на возвышении. Изабелла вначале удивилась, но потом, ужаснувшись, все поняла.
      Боже мой, Джильен все-таки ожила. От удара об скамейку она просто лишилась чувств, а Лионел собирался прикончить ее подсвечником!
      – Нет! – закричала Изабелла, наконец, выйдя из оцепенения. – Нет, Лионел, нет!
      Все еще крича, она бежала вдоль рядов скамеек, забыв о своем страхе. Пораженный Лионел, ничего не понимал, уставился на Изабеллу. Этого времени ей хватило как раз, чтобы выхватить из его рук подсвечник.
      – Ты этого не сделаешь! Не посмеешь сделать! Лионел! Я тебе не позволю! Не позволю, слышишь?
      – Изабелла, – выдохнул он, – Изабелла! Черт побери, дурочка! Неужели ты не видишь, что это наш шанс – наш шанс избавиться от нее навсегда! Дай мне подсвечник, дорогая! Для меня никогда не существовало других женщин, кроме тебя.
      – Боже мой, ты сошел с ума? Даже если бы я была свободна, я бы не…
      – Мы и его убьем. Этого уэльского ублюдка, – сказал Лионел, и его глаза зажглись каким-то ужасающим светом. – Да, это единственный способ, Изабелла. Теперь я понимаю. Ну, дорогая, отдай же мне подсвечник, – коварно продолжал он уговаривать ее. – Мы должны поторопиться, если не хотим, чтобы нас здесь обнаружили.
      – Боже мой, – в который раз повторила Изабелла, – ты сошел с ума. Я люблю только своего мужа. Очень люблю, ты слышишь? Я все равно не вышла бы за тебя замуж, даже если бы ты был последним мужчиной, оставшимся на земле!
      – Успокойся, Изабелла, сейчас не время меня терзать. Я всегда был мужчиной, которого ты любила всем сердцем – ты не можешь этого отрицать.
      – Да, я это отрицаю!
      Лионел ничего не ответил, и, задумавшись, посмотрел на нее. Потом многозначительно стал приближаться к ней.
      – Мне жаль это слышать, Изабелла, – зловеще сказал он ей. Действительно, очень жаль. Я бы сделал для тебя все, ты же знаешь.
      Изабелла, до которой стала доходить вся опасность ее положения, попятилась от него, все еще не желая оставлять Джильен, находившуюся без сознания, на его растерзание. Если бы она только могла побежать за помощью! Но Лионел шел за ней по пятам. Одно неосторожное движение, и он набросится на нее. Он предусмотрительно находился на некотором расстоянии от нее – расстоянии подсвечника, который она угрожающе подняла в руке. Девушка прикусила губу, думая о том, сколько уже времени здесь находится. Когда ее начнут искать? И Воррик или Джоселин придут за ней. Если бы только она могла на это время оттянуть атаку Лионела. Изабелла почувствовала, что у нее начинается истерика, и с огромным трудом подавила рыдания, готовые вырваться наружу. Нельзя было позволить дать выход своим чувствам, по крайней мере, сейчас, когда смерть смотрела ей в лицо.
      Как странно, что Лионел, которого она считала когда-то своим любимым, пытался убить ее. Отрешенно Изабелла подумала о том, что почувствует, когда эти руки, прежде так нежно ласкавшие, вытащат из ее тела жизнь. Она сделала глубокий вздох при этой мысли и резко встряхнулась, пытаясь выбросить подобное из головы.
      – Милорд… Лионел… Ты вне себя. Конечно, ты обезумел от горя. Твоя жена пострадала от несчастного случая. Знаю, что ты не собирался причинить ей никакого вреда, – произнесла Изабелла. – Это не по твоей вине она ударилась о скамейку. Это был несчастный случай, – медленно повторила она. – Иди и приведи кого-нибудь из придворных врачей. Пока ты не вернешься, я побуду с Джильен.
      – Это не пройдет, дорогая, – промурлыкал Лионел. – Хоть это и печально, но факт. Я видел твое лицо сейчас и на нем не нашел любви ко мне. Ты любишь только этого уэльского ублюдка! Ах, Белла, Белла, мы бы могли быть так счастливы с тобой. Мы БЫЛИ счастливы… когда-то. Почему все изменилось, интересно?
      К удивлению девушки, голос Лионела, действительно, зазвучал печально, и в какой-то момент она чуть не пожалела его, но заставила себя опомниться. Он был похож на дикого шотландского кота, о котором когда-то рассказывал Гил. Стоит ей показать хоть один признак слабости, хоть намек на страх, Лионел в ту же секунду набросится на нее и разорвет на куски. Кричать в таком случае будет совершенно бесполезно. Она уже кричала однажды, и никто не пришел ей на помощь. Часовня находилась в захолустье, и, к тому же, был поздний час.
      – Мы никогда не были бы счастливы с тобой, – сказала она. – Наша любовь была построена на лжи. Твоей лжи, которой я, молодая доверчивая дурочка, поверила.
      – Черт побери! – зарычал он. – Я любил тебя, Изабелла! Любил!
      – Нет, Лионел. Если бы ты любил меня, то никогда бы не стал мне лгать. Ты только хотел меня, как сейчас. А сейчас, может быть, даже больше, чем когда-нибудь. Я не твоя и никогда ей не буду.
      – Из-за НЕГО… Уэльского ублюдка? – сухо закончил он.
      – Да, Воррик, действительно, незаконнорожденный, но тебе не дано понять, что за человек мой муж. И ты обзываешь его так только из-за крови, текущей в его жилах, за обстоятельства его рождения, которых он не выбирал. Ты ненавидишь его потому, что мое сердце принадлежит ему. Именно за это я его люблю. Просто обстоятельства рождения сделали его ранимым, и это покорило мое сердце. У него хватило мужества признать свою ранимость, пустить меня за стены, которые защищали его от таких, как ты. Я ему нужна, и, как ни странно, но он мне нужен тоже. У нас с Ворриком много общего, похожего, чего не было у нас с тобой.
      – Да, теперь я понимаю… Теперь, когда уже слишком поздно, слишком поздно для нас обоих, – сказал Лионел. – Ты не сможешь сейчас уйти, Изабелла. Я собирался убить свою жену, и, зная это, ты расскажешь Ричарду, а потом у меня ничего не будет: каким-то образом этой глупой женщине, на которой я женился, удалось завоевать любовь Анны, а король любит тех, кого любила королева.
      «Это конец, – подумала Изабелла. – Лионел собирается меня убить. Ах, Воррик, Воррик, милорд, любимый мой…»
      – Убегайте, миледи! Убегайте!
      Изабелла и Лионел одновременно оглянулись, услышав эту команду. Сердце девушки бешено забилось с облегчением: это была Джоселин, Джоселин, которая ждала ребенка Кэрливела, но даже в таком положении готова была защищать свою хозяйку. Даже теперь она угрожающе надвигалась на них, высоко подняв факел, который держала в руках.
      – Джоселин! Приведи Воррика. Здесь леди Сант-Сейвор. Она пострадала, и я не смею ее оставить, – сказала Изабелла, продолжая с осторожностью глядеть на Лионела и пытаясь предугадать его следующее движение.
      Лионел почти мгновенно почувствовал, как у него голова завертелась колесом, когда он посмотрел на этих трех женщин: Изабелла – самая решительная из них, Джоселин – беременная и колебалась, остаться ей или побежать за помощью, а Джильен – беспомощная, все еще находившаяся без сознания. Внезапно Лионел одним быстрым движением бросился на Изабеллу, выбил подсвечник из ее рук и яростно замахнулся на нее, но она вовремя увернулась от смертельного удара. Подсвечник упал на скамейку, отколов кусок деревянной щепы. Поспешно подобрав юбку, девушка быстро бросилась к алтарю, намереваясь взять оставшийся подсвечник в качестве оружия, заменивший бы ей тот, который Лионел вырвал у нее. Но он остановил, предупреждая:
      – Не двигайся, дорогая, иначе я ее убью.
      Изабелла повернулась и увидела, что Лионел стоит над безжизненным телом Джильен. Он уже занес подсвечник для удара. Изабелла обмерла.
      – Нет!
      – Да, Изабелла, – усмехйулся Лионел. – А теперь уходи отсюда и прикажи своей служанке сделать то же самое. Иначе, клянусь, что я убью эту холодную бесплодную сучку, на которой я женился.
      – Нет, милорд!
      Голос, произнесший это, был холодным и уверенным, внушающим смертельный страх, но в данный момент Изабелла любила этот голос больше всего на свете. Она подняла глаза и увидела Воррика, стоявшего на лестнице. Хмурое лицо представляло ужасную маску ярости. Не успел удивленный Лионел что-либо понять, как Воррик уже спрыгнул вниз и вырвал подсвечник из его рук. Он упал, зазвенев о мраморный пол.
      – Ты обещал, что мы снова встретимся, – заревел Воррик. – Так оно и есть. Доставай свой меч, сукин сын! Трус, я собираюсь тебя убить.
      Лицо Лионела побелело от страха, но он сумел выдавить из себя улыбку.
      – С удовольствием, милорд, я ждал этого момента, – напыщенно сказал он, вынимая меч.
      Оба вынули мечи, не замечая ничего вокруг и стали приближаться друг к другу. Они даже не заметили, как в часовню ворвался Кэрливел и Гил, застывшие от зрелища, представшего перед их глазами.
      Заметив Гила и Кэрливела и сообразив, что если только Лионел замыслит какой-нибудь предательский ход, то они сразу же вмешаются, Изабелла, придя в себя, пошла к купели в часовню. Там она обмакнула свой платок в святой воде и вместе с Джоселин пошла помогать Джильен. К своему облегчению, Изабелла увидела, что Джильен стала понемногу приходить в себя. Изабелла положила смоченный платок на лоб Джильен и внимательно осмотрела девушку: нет ли на ее теле серьезных ран. Но, кажется, ничего, кроме шрама и распухшего синяка в том месте, где она ударилась головой, не было.
      В каких-то шести шагах от того места, где Изабелла и Джоселин сидели на коленях возле Джильен, между Ворриком и Лионелом разгоралась дуэль. В смертельной схватке мечи со зловещим звоном, который эхом отдавался под сводами часовни, бились друг об друга. Этот звон сотрясал все тело Изабеллы. Она сцепила зубы, чтобы не закричать и не остановить эту смертельную схватку двух врагов, которыми стали ее муж и Лионел. Но она заставила себя сосредоточить все свое внимание на Джильен. Однако, ей приходилось прилагать максимум усилий, чтобы не смотреть на мужчин, особенно сейчас, когда боковым зрением она заметила страшный выпад Лионела, который Воррик едва сумел отразить. Она затаила дыхание, вся дрожа от страха за того человека, которого любила и отвернулась, проглотив комок, который неожиданно появился у нее в горле. Изабелла была очень признательна, когда Джоселин, почувствовав ее состояние, подвинулась так, чтобы Изабелле ничего не было видно.
      – Мужайтесь, миледи, – тихо подбодрила ее служанка, улыбнувшись, – милорд Хокхарст знает, что делает.
      – Да, – кивнула Изабелла, – но Лионел сошел с ума и нельзя даже предположить, на какое вероломство он способен.
      – Кэрливел и милорд Рашден защитят лорда Хок-харста от любой напасти, миледи.
      – Да, конечно, ты права. Давай, Джоселин, помоги мне положить леди Сант-Сейвор в более удобное положение. Нет, Джильен, не пытайся встать – у тебя сильный ушиб.
      Битва продолжалась. Мечи ударялись друг о друга со скрежетом и звоном, который сильно действовал на взбудораженные нервы Изабеллы. Она приложила платок к ране на голове Джильен. По привычке Изабелла что-то ласковое сказала девушке, точно так, как говорила с ранеными животными, хотя она сама не понимала, что говорила, чтобы как-то успокоить Джильен.
      Изабелла смутно почувствовала, что девушка успокоилась, перестав стонать от боли, и тихо лежала на руках, которые ее нежно качали.
      – Что случилось, Джоселин, – наконец, спросила Изабелла, не в силах больше выносить ужасные звуки сражения.
      Джоселин повернулась, чтобы посмотреть через плечо, а потом спокойно посмотрела на свою госпожу.
      – Милорд Сант-Сейвор отступает. Уже осталось недолго, миледи. Нет, не смотрите, миледи, а то вы еще больше расстроитесь. Лорд Хокхарст ранен, но не смертельно, уверяю вас.
      У Изабеллы вновь перехватило дыхание.
      – Значит, он ранен?! – до нее дошел смысл слов, сказанных служанкой.
      – Только шрам на руке, миледи. Позаботьтесь о леди Сант-Сейвор.
      Я должна следить за мужем.
      – Миледи, то, что сейчас произойдет, не для ваших глаз…
      Изабелла не обратила внимания на мольбу Джоселин. Она быстро подняла Джильен и переложила голову девушки на колени служанки, потом резко вскочила на ноги, но тут же вынуждена была закрыть рот рукой, чтобы не закричать от страха, когда она увидела, как из руки Воррика медленно капает кровь.
      – Изабелла, – рядом с ней оказался Гил. Он удержал ее – у Изабеллы подкосились ноги и она чуть не упала в обморок.
      – Ах, Гил, ведь он теряет много крови! – простонала Изабелла, прижавшись к груди своего брата, надеясь успокоиться.
      – Нет, дорогая сестренка, это просто царапина, уверяю тебя. Я много раз видел, как люди теряли, действительно, много крови, но, тем не менее, выживали. Скорее всего, нужно побеспокоиться о Лионеле.
      Изабелла посмотрела на человека, которого когда-то считала своим любимым. Теперь она поняла, что Гил говорил правду: Лионел, тяжело дыша, хватал воздух ртом и спотыкался, при этом беспорядочно размахивая мечом. Было заметно, что ему было слишком тяжело поднимать меч. Его светлые волосы взмокли, на лбу выступили капельки лихорадочного пота, которые стекали с бровей прямо в глаза, ослепляя его. Голубой дублет был тоже мокрым от пота и крови. Его левая рука безжизненно повисла, а на плече зиял глубокий шрам от меча Воррика. На животе была тоже страшная зияющая рана. Изабелле не трудно было догадаться, что эта рана была смертельной. Но, несмотря ни на что, он продолжал сражаться. Даже граф был слегка испуган его безумным видом.
      – Сдавайся! – коротко бросил Воррик. – Ты почти мертв.
      – Нет… ты… уэльский… ублюдок, – мрачно ответил Лионел, качая головой, и рассмеялся каким-то жутким, неестественным смехом. – Я… все равно… сделаю… эту колдунью своей. Эту колдунью, которую ты у меня украл!
      – Не будь дураком, Сант-Сейвор! Изабелла никогда не была твоей и никогда не будет.
      – Она… должна была быть, если бы… не… ты!
      – Ради бога… – Воррик не успел сказать больше ничего, потому что Лионел тут же с отчаянием сумасшедшего набросился на него. Изабелла с трудом подавила вопль, который рвался у нее из груди, когда они поскользнулись на крови, пролитой на мраморный пол. Лионел в яростной попытке убить графа изо всех сил, оставшихся в его теле, набросился на него, замахнувшись мечом, но сбил лишь подсвечник с алтаря. Подсвечник с каким-то жутким грохотом свалился на пол и покатился по часовне. Лионел взмахнул мечом, завалив металлический подсвечник со свечами, которые были зажжены при молитве. Ткань алтаря загорелась.
      – Кэрливел! – крикнул Гил, но брат Воррика побежал тушить небольшое пламя.
      Едкий дым, смешанный с запахом крови, ударил в нос Изабеллы, от чего ее затошнило. Она обернулась к Джоселин: девушку стошнило в заблаговременно поднесенный ко рту платок. Но Изабелла не смогла отвлечься от сцены, которая разыгрывалась перед ней.
      Мечи продолжали встречаться в воздухе, оглушая всех присутствующих своим лязганьем и ужасным скрежетом стали о сталь, выбивая каждый раз сноп искр. Мужчины напряглись каждым своим мускулом в этой смертельной схватке.
      Потом внезапно все стихло. Лионел вдруг шумно вздохнул, как будто чему-то удивился, потом покачнулся и выронил меч. Он схватился за живот, из которого уже потоком хлынула кровь. Меч с лязгом упал на пол, предвещая падение Лионела, который следом за мечом с шумом распластался на полу. Из его ноздрей брызнула кровь. Кровь показалась и в уголках рта, его ресницы дрогнули, он открыл глаза и с трудом посмотрел на Изабеллу.
      – Бе… Белла… – он попытался протянуть к ней предательски слабеющую руку, но это было выше его сил, и он простонал от жуткой боли. – Я… я любил тебя…
      – Лионел! ЛИОНЕЛ! – вдруг пронзительно закричала Изабелла и побежала к нему, но было слишком поздно.
      Лорд Лионел Валерекс, граф Сант-Сейвор, скончался.
      Она онемела. В ее глазах стояли горячие горькие слезы – она плакала не по Лионелу, а по тому, что он олицетворял – ее первую любовь, молодость и все, что было в прошлом, все, что могло быть… но ушло. Ушло с золотым Богом, который оказался всего лишь фальшивым идолом, возле которого она горестно стояла на коленях.
      – Изабелла, – Воррик мягко коснулся ее плеча и поднял на ноги, – Изабелла.
      Он прижал к себе жену и нежно погладил ее волосы, прошептав ей слова утешения и понимания. Прижавшись к нему, она тихо плакала.
      Но, вот что было странно: слезы Изабеллы вытирала Джильен.
      – Не плачьте по Лионелу, миледи, – сказала девушка, которая, наконец, пришла в себя и поняла, что произошло. – Он не стоит ваших слез. Лучше плачьте по ребенку, которого вы потеряли из-за него. Именно Лионел в тот день послал своих людей, чтобы вас похитили. Это из-за него у вас потом случился выкидыш.
      – Нет, – Изабелла была поражена. – Нет! Этого не может быть!
      – Да, миледи, это правда, – тихо сказала Джильен. – Он никогда, конечно, не собирался причинять вам вреда, но когда стало известно, что вы ждали ребенка, Лионел был страшно рад тому, что у вас его не будет от лорда Хокхарста.
      – Ах, Воррик, – Изабелла взглянула на мужа, вдруг почувствовав его боль, ярость и потерю. Жизнь Лионела стоила жизни их ребенка, ребенка, которого они так ждали, которого так оплакивали. Изабелла испугалась, что она, может быть, не почувствует снова в своей утробе шевеление ребенка Воррика. – Ах, Воррик, а я во всем обвиняла леди Шрутон, а ведь нужно было винить Лионела.
      – А я думал, что виноват лорд Монтекатини, – сказал он. – К черту мою гордость! Если бы тогда у палатки Лионела я поверил тебе, то, конечно, был бы настороже, и ожидал бы от него дальнейшего вероломства.
      – Не вини себя за это, Воррик, ты просто не понимал, насколько он стал одержим в своем решении заполучить меня любой ценой. Думаю, что мы оба этого не понимали. – Изабелла говорила горьким, но странно смущенным голосом, потому что она была просто ошеломлена заявлением Джильен. – Он был, как капризный ребенок, желающий достать луну, однако, как ни странно, он по-своему все-таки любил меня.
      – Я уверен в этом, Изабелла, – сказал ей Воррик. – Как можно тебя не любить?
      Потом вдруг граф опустился на колени, то же самое сделали Гил и Кэрливел. Джоселин и Джильен присели в реверансе. Даже не понимая причины происходящего, Изабелла сделала то же самое, присев на колени и склонив голову. Для такого внезапного выражения почтения должна была быть только одна причина – король Ричард.
      На некоторое время в часовне воцарилась тишина. Все затаили дыхание, когда его величество, окинув часовню печальным взглядом, посмдтрел на присутствующих. Потом вздохнул и заговорил. Тихий усталый голос Ричарда нарушил тишину в часовне.
      – Это, – он взмахом руки обвел часовню, – Дом Божий – место, где ищут мира и успокоения для души. Почему вы здесь затеяли убийство, лорд Хокхарст? – Голос его прерывался от гнева. – Объясните: почему вы осквернили Дом Божий своим нечистивым деянием? Неужели я такой никудышний и отвратительный, что такое происходит в моем королевстве?
      – Нет, ваше величество, нет! – тихо, но убедительно заговорил Воррик. – Только по воле Божьей это случилось не где-нибудь, а здесь.
      – Миледи Хокхарст, обработайте рану мужа и объясните, что все-таки здесь произошло.
      Изабелла не спеша завязала руку Воррика и объяснила, что случилось. В конце рассказа король еще раз вздохнул. Это был вздох несчастного человека.
      «Действительно, – подумал он про себя, – я никуда не гожусь, раз у меня страдают те, кто мне дороги».
      Затем громко произнес:
      – Миледи Сант-Сейвор, вы освободились от несчастного брака. Я передаю вам собственность вашего мужа и отпускаю вас с миром в монастырь.
      – Ах, ваше… ваше величество, – тихо прошептала Джильен, и на глаза у нее навернулись слезы, когда она поцеловала руку короля. – Сэр, вы самый добрый и хороший и я всегда буду за вас молиться.
      – Да, сделайте это, миледи, – негромко сказал Ричард, – возможно, Бог послушает ВАС.
      Потом король ушел, и тишина в церкви болью отозвалась в пустом разбитом сердце.

      Было 8 августа 1485 года, когда Гарри Тюдер с двумя тысячами французских наемников высадился на Уэльсе в гавани Милфорд. Не обращая внимания на попытки тех, кто пытался его удержать, он сошел на берег. Некоторое время Гарри стоял и осматривал землю, где он родился, где прошло его детство и откуда его сослали на долгих четырнадцать лет. Сердце защемило у него в груди и те, кто за ним наблюдал, могли поклясться, что он стал на колени и поцеловал землю. Из толпы, которая собралась его встречать, раздался одобрительный возглас, но Гарри все равно не поднялся. Его дядя Джаспер положил руку ему на плечо.
      – Гарри, – сказал он, встревоженный тем, что на его племянника не было похоже, что он так открыто давал выход своим эмоциям.
      Гарри дал выход своим чувствам.
      Медленно он поднялся на ноги и удивленно посмотрел на своих оруженосцев, которые выстроились в ряд и с мечами наготове ограждали его от зрителей.
      – Так значит, Ричард Плантагенет так близко, дядя? – сухо спросил он.
      Джаспер слегка зарделся.
      – Нет, – ответил он, – но мы просто боялись, что будут препятствовать другие, которые желают тебе вреда.
      – Уберите свои мечи, – приказал Гарри людям. – Мы здесь среди друзей и это наш дом.
      Как приятно было, наконец, после столь долгих лет отсутствия вновь произнести это слово «Дом». Рыцари осторожно стали вкладывать свои мечи в ножны. Но не успели они это сделать, как снова вытащили из ножен и стеной встали вокруг Гарри, защищая его от одинокого наездника, который быстрым галопом приближался к ним.
      Резко остановив перед ними взмыленного жеребца, наездник спешился, снял шлем и ватные рукавицы и направился к ним, явно не обращая никакого внимания на то, что люди Гарри стояли на его пути.
      – Милорд Ричмонд, – поприветствовал он Гарри. – Меня зовут Риз Томас, и у меня к вам просьба… – Не успев договорить, незнакомец упал лицом вверх у ног Гарри и промычал, – наступите на меня, сэр.
      Ошеломленный Гарри и его люди настороженно и с интересом смотрели на незнакомца, решив, что это была уловка, чтобы предательски убить Гарри, причем, – плохо продуманная уловка. Риз Томас был большим человеком, а его нагрудная пластинка – тяжелой. Ему нелегко было подняться без чьей-либо помощи, а его теперешнее положение делало его абсолютно беззащитным.
      При виде опасности, Гарри пожал плечами и направился вперед, решив выполнить странную просьбу.
      – Берегись, Гарри, – тихо подсказал ему Джаспер, положив руку на плечо племянника. – Этот мужчина собирается нанести тебе удар, я в этом уверен!
      – Я не вижу, какой вред он мне может причинить, дядя, из такого положения – разве что обрезать мне некоторые органы.
      – Гарри!
      Гарри усмехнулся, словно шаловливый мальчишка, увидев озадаченное выражение на лице своего дядюшки, и пошел, чтобы наступиь на тело Томаса Риза. Гарри засмеялся тихим смехом. Видя, что ничего не случилось, люди Гарри помогли великану подняться.
      – Дело сделано! – радостно воскликнул Риз. – Я выполнил свою клятву!
      – Что за клятва? – с любопытством поинтересовался Гарри, внимательно рассматривая стоящего перед ним незнакомца.
      – Я поклялся, что Гарри Ричмонд ступит на землю Уэльса только через мой живот, – ответил Риз на вопрос Гарри. – И вот, дело сделано, сэр. Никто не посмеет сказать, что уэльсец не держит своего слова. Потом он вынул меч и рукояткой протянул его Гарри. – До вас дойдут слухи, сэр, что я сражаюсь за короля Ричарда. Не верьте им, я ваш человек. Ваш отныне и навсегда.
      От этих слов сердце Гарри переполнилось чувствами, хотя он воспринял их, как обычно, с легким недоверием. Северные земли Англии могли принадлежать Ричарду Плантагенету, но Уэльс принадлежал ему – Гарри Тюдору!
      Так оно и было. В тот самый вечер город Кардинган без колебани открыл ему врата, и толпы людей вышли на улицы, наполнив их приветственными криками, а сердце Гарри – радостью.
      – Да здравствует король! – кричали они на уэльском языке. – Да здравствует король Гарри!
      Гарри отвечал им на родном языке. Люди Уэльса осатанели. Почти тысячу лет они не слышали, чтобы английский король говорил на уэльском языке. Они ринулись вперед, предлагая ему еду и напитки. За то, что ему предлагали бесплатно, Гарри платил, наблюдая за своими людьми, как дракон, который был изображен на его эмблеме, чтобы они не совершили в городе ничего непристойного. По Уэльсу со скоростью звука распространились слухи о его неслыханной щедрости и обходительности. Оберайрон, Ланреститд, Аберистриз, Талибонт с радостью открыли свои ворота ему навстречу, и горячие боеспособные мужчины вступали в его войско. Они приходили из таких отдаленных мест как Мерионет, Кэрнарвон, Дэндай, пока все возрастающая по численности кавалькада Гарри проходила по Маченлезу, Кэр-визу и Ньютауну по пути к Шрузбери, чтобы сразиться против Ричарда Плантагенета. По совету сэра Вильяма Стейнли, дяди по браку, Гарри потом пошел на восток в Лестершир. Ричард Плантагенет шел в том же направлении, что и Гарри из Нэтингема.
      Между Кеннуком и Личфильдом Гарри исчез, тем самым приведя в замешательство и ужас своих людей. Почувствовав себя плохо, он решил остаться на некоторое время один. Что-то невероятное было в таком решении Гарри для тех людей, кто постоянно окружал его. Вдобавок ко всему, он хотел встретить своих доверенных рыцарей, ожидавших его на краю леса в Кэннокчей.
      Однако, с наступлением темноты, когда длинные мрачные деревья стали отбрасывать свои тени, Гарри задумался о том, правильно ли он поступил, ускользнув от своих людей, не предупредив их. Он осторожно осмотрелся, ругая себя за такую глупость, и вдруг с поразительной ясностью понял, какой хорошей мишенью сейчас был для лезвия любого убийцы. Только негромкий крик сокола успокоил его страхи. Он радостно направился на звук.
      – Воррик, прости меня! – воскликнул Гарри. – В какой-то момент я подумал, что ты бросил меня.
      – Никогда, ваше величество. – Лорд Воррик Тре-мейн, граф Хокхарст улыбнулся, присев на колени, чтобы поцеловать руку Гарри. – Мы чуть не сбились с пути в такой темноте. Мэдог, Кэрливел и…
      – Не может быть! – воскликнул Гарри. – Эрмис?
      – Да, сэр, это я.
      – Но ведь ты был совсем подростком, когда я тебя видел в последний раз! Рад видеть тебя снова. Всех вас рад видеть!
      – И есть на то причина, да, ваше величество? – смеясь спросил Мэдог. – Пойдемте, ведь мы не можем держать вас в неопределенности, сэр, – продолжал он, направляясь к группе мужчин и повозок, которые ждали их недалеко в лесу. Взмахом руки он указал на повозки. – Смотрите, ваше величество, Ричард Глостер будет разбит собственным оружием йорков.
      Глаза Гарри зажглись каким-то непонятным ему самому предчувствием, когда он заметил поблескивающие в лунном свете, сияющие серебром среди ветвей деревьев металлические бомбарды.
      – Черт возьми, Мэдог! Где вы это достали? Только не рассказывайте, что из замка Воррика.
      – Нет, из замка Рашден в Йорке, сэр.
      – Я говорю, что не надо было их брать, – впервые заговорил Кэрливел, глядя прямо в глаза сеньору и своим братьям, потом отвернулся, что-то сердито бормоча себе под нос, и пнул ногой колесо одной повозки.
      – На войне и в любви – все честно, брат, – холодно сказал Мэдог, раздраженный словами Кэрливела.
      – Черт подери, Мэдог! Гил Эшли – брат жены Воррика и наш друг! Неужели в тебе нет элементарной порядочности?
      Мэдог гневно раздул ноздри.
      – Я почитаю своего короля и свой дом, а не лорда Рашден! Я сказал, что крепости в распоряжении Воррика в тот момент, когда ему только понадобится.
      Кэрливел горько усмехнулся.
      – Это не давало тебе права утащить оттуда три орудия!
      – Довольно! – скомандовал им Гарри. – Правильно это или нет, но дело уже сделано, и я признаюсь, что мне очень нужны орудия – и не имеет значения, каким способом они были получены. – Он повернулся к Воррику и сухо сказал. – Из этого диалога я понял, что Эшли – по-прежнему стойкие йоркисты?
      – Да, ваше высочество.
      – Смею предположить, Воррик, что ваша жена не знает о вашем месторасположении.
      – Нет, сэр.
      «Ах, Боже, Изабелла. Изабелла!»
      Ее полный боли вопросительный взгляд, когда он ее оставлял, преследовал Воррика почти всю дорогу. Как и все в Тауэре, она слышала о том, что Гарри Тюдор высадился в гавани Мидфорд и догадывалась, что это значило для нее, для Воррика и для Гила.
      – Итак, – сказала ему жена, – я разрываюсь между тобой, любимый, и братом. Поезжай, я не стану тебя ни о чем просить, кроме… кроме… – Она замолчала, на ее глаза навернулись слезы. О эти бездонные глаза! Изабелла беспомощно прижала руки к груди, голос ее дрожал, когда она заговорила вновь, – если ты вдруг встретишься с Гилом на поле битвы, не… не убивай его.
      – Изабелла, я даю тебе слово чести, что не стану делать этого.
      Эту клятву Воррик никогда не нарушит. Непорядочно, конечно, что они украли бомбарды из Рашдена. Ему не следовало бы это делать, но он представить себе не может, почему позволил Мэдогу уговорить себя. Кэрливел был прав: то, что они сделали, было подло, но теперь все равно ничего нельзя было изменить. Воррик подумал о том, что если бы на его месте был Гил, то сделал бы то же самое. Он бы понял то, чего никогда не поймет Изабелла. Все-таки война была делом мужчин.
      В этот предрассветный час, когда большинство людей, находящихся в лагере Ченнэй, спали, кроме короля Ричарда III и лорда Гила Эшли, графа Рашдена, последний молча рассматривал короля в серой дымке тумана, который окутал землю и только начинал рассеиваться.
      Гилу очень хотелось бы узнать, о чем сейчас думает король. Он бы, наверное, очень расстроился, если бы узнал мысли своего сеньора. Как хорошо, что он их не знал.
      Ричард, король Англии проснулся от кошмарного сна, в котором он падал и падал в море с красной водой… Его золотая корона сваливается и плывет по волнам. Он отчаянно пытается ухватить уплывающее кольцо короны, но она постоянно ускользает. Теперь Ричард стоял перед палаткой, невидящим взором уставившись в темноту, а туман окутывал его, как саван. Вдруг странное, дурное предчувствие смерти охватило его.
      «Так вот к чему пришли могущественные Плантагенеты: мокрое поле за Маркетбосвозом. Будь проклят Нед! – молча он ругал своего умершего брата. – Почему ты не мог взять Бесс Вудвилл в Графторегенс и, удовлетворив свою похоть, оставить ее там? Тогда она бы не отказалась от тебя».
      Но она сделала это. Эта сучка не хотела открывать бедра и принимать Неда и ему пришлось жениться на ней, чтобы их открыть. Это она, мисс Вудвилл, разрушила могущественный дом Йорков, своим умом и цепкой огромной семьей. В тот момент Ричард ненавидел их всех. Он подумал о своей жене Анне И их сыне, которых уже нет. Какое это теперь имеет значение, когда он присоединится к ним? Они все ушли. Все, кого он так сильно любил: Эдмонд – его брат, жестоко убитый в молодости, Ворвик – «делатель королей», который возносил Ричарда в Миддельхэме, его брат Георг, который хотел украсть корону у Неда, принесшего Англии золотую славу. Так Нед запомнится Ричарду, как солнце, во всем его величии. Он не будет думать с жалком монархе, прожигавшем жизнь, о его Джейн Шор, ревущей у ног Неда.
      «Ах, Нед! – Ричард чуть не заплакал. – Как мы могли прийти к этому?»
      – Ваше величество, вы не здоровы?
      Ричард круто повернулся на звук голоса. Погруженный в свои мысли, он не сразу узнал Гила. Потом, наконец, пришел в себя.
      – Нет, Гил. – Ричарду с трудом удалось изобразить на своем лице какое-то подобие улыбки, чтобы успокоить озабоченного преданного ему рыцаря. – Со мной все в порядке.
      «Но это ведь неправда», – тут же подумал король, произнесши эти слова, а потом добавил:
      – Я устал. Я просто до смерти устал от этой кровавой бойни… которая произошла… которая произойдет завтра. Сколько… – он вопросительно посмотрел на Гила. – Сколько моих друзей и последователей умрут завтра вместе со мной?
      Перед ним проплывали лица: Франсис, Филипп Ло-вель, Ричард Радклиф, Вильям Кетсби. Гил Эшли, Леон… – нет, Лионел Валерекс уже ушел, – он уже ждет по другую сторону реки смерти и готовится вместе с Анной и их сыном встречать Ричарда. Сейчас он вместе с Недом, Эдмондом и Георгом, с Ворвиком и Бекингемом. Нет, Ричард не станет думать о Гарри, беспутном Гарри, герцоге Бекингеме, который предал его.
      Легкий порыв ветра, проносившийся над ухом Ричарда, смеялся и подразнивал его.

* * *

      «Кошка, крыса и собака Ловель управляют Англией», – распевали дети на улицах Лондона. Да какое это все имеет значение, если Ричард умрет? Он еще раз опустил плечи и посмотрел вдаль. На сером горизонте он увидел след падающей звезды.
      – Вон там! Ты не видишь, Гил? Падающая звезда… Точнее, умирающая звезда, – тихо добавил Ричард.
      Гил посмотрел на светлеющий небосвод и тихо выругался. Если только он выживет в предстоящей битве, то сразу же пойдет к врачу, чтобы проверить зрение, потому что, действительно, не видел ничего, кроме клубов тумана. Однако, почувствовав болезненное состояние Ричарда, Гил успокоил короля.
      – Это хороший знак, ваше величество. Это значит, что Бог на вашей стороне. Тюдор, конечно же, проиграет завтрашнюю битву.
      – Да, – вслух сказал Ричард, а про себя подумал: «потому, что он будет королем Англии, а корона слишком тяжела для головы и сердца… и души».
      Наконец, забрезжил рассвет – серый рассвет – несмотря на то, что розовый свет на горизонте обещал прекрасный солнечный день. Оруженосцы Ричарда, которые были более опытны, чем оруженосцы Гарри Тюдора, уже прочесали местность и доложили Ричарду о более выгодном месте, из которого им следовало бы начать предстоящую битву. Это гора Амбьен.
      Теперь на вершине холма, куда уже подтянулась его армия, сидя на своем верном боевом коне, Ричард обозревал открывающуюся перед ним картину.
      С правого фланга шли сэр Вильям Стейнли и его люди из Незеркотона. На левом фланге из Дерлингтона Ричард увидел лорда Томаса Стейнли-Лису – и его силу. Несколько дней назад Ричард послал барону сообщение, приказывающее ему присоединиться к королю в Нестершире. Лорд Стейнли ответил весьма уклончиво, что не сможет прийти потому, что страдает от какой-то изнурительной болезни.
      Похоже, что Томас Стейнли значительно поправился. Ричард сухо рассмеялся. Он не знал о том, что собирался делать Стейнли: поддерживать короля или повернуть против него. Без сомнения, они не станут ждать, пока увидят, на чьей стороне будет исход боя, прежде чем вступят в действие. Это несмотря на тот факт, что Ричард держал лорда Стрейндж-сына барона, заложником, чтобы обеспечить поддержку лорда Стейнли.
      Наконец, взгляд короля упал на врага Гарри Тюдора, чьи войска надвигались со стороны Лайсморс.
      Армия Ричарда по численности превосходила армию Гарри: головной отряд под руководством герцога Норфолка состоял из двенадцати сотен стрелков и двух сотен кирасиров; отряд, которым командовал он сам, состоял из одной тысячи солдат, вооруженных копьями; запасной отряд, возглавляемый графом Носамберлан-дом, состоял из двух тысяч людей, вооруженных арболе-тами и копьями, и пятнадцати сотен кавалеристов.
      Однако, если Стейнли сомкнет свои ряды с Тюдором, то – Ричард знал – в этом случае он будет разбит.
      Король медленно одел шлем с золоченой короной и опустил забрало. Прозвучала труба, и битва началась.
      Битва началась вяло, потому что неопытные оруженосцы Гарри не доложили ему о том, что между ним и горой Амбьен было болото, и его армии пришлось обходить вокруг него, пока они, наконец, не встретились с людьми Ричарда. Более того, теперь, когда поднялось солнце, оно светило в глаза головному отряду Гарри и затрудняло его быстрое продвижение. Рыцари Ричарда предусмотрительно ждали на горе, при этом войска Гарри были вынуждены взбираться наверх. Полетели стрелы, раздались пушечные выстрелы. Каменные пушечные ядра тяжело просвистели в воздухе, сея панику в рядах наступавших. Но, наконец, все перешло в рукопашную.
      Все утро под палящими лучами солнца, пока в воздухе не поднялись густые клубы пыли и не запахло едким пороховым дымом и запахом крови раненой плоти, люди Гарри замыкали Ричарда в кольцо, вынуждая фланги короля вступить в борьбу. Ричард послал сообщение лорду Стейнли, приказывая барону тотчас же послать подкрепление или пожертвовать жизнью своего сына. Как только король взглянул в лицо своего рыцаря, который вернулся с ответом Лисы, он сразу понял, что битва проиграна.
      – Ваше высочество, – запинаясь сказал оруженосец, весь трепетавший от страха, – ми… милорд Стейнли отказывается подчиняться вашему приказу. Он сказал… он велел передать вам, что у него есть еще другие сыновья.
      К горлу Ричарда подступила едкая желчь, рожденная гневом и сознанием своего поражения, она душила его.
      – Будь он проклят! – гневно чертыхнулся король. – Будь он проклят! – Потом он немедленно приказал: – Сейчас же отрубить голову лорду Стрейнджу!
      Личные телохранители Ричарда в ужасе переглянулись, вспомнив жестокую казнь лорда Гастингса на башне Грин, и беспокойно заерзали в седлах, когда несчастного сына лорда Стейнли вытащили вперед и заставили стать на колени. Лорд Стрейндж был еще очень молод, он плакал от страха и яростно умолял пощадить его, катаясь по земле. У Ричарда защемило в груди, и он растрогался. Его брат Эдмонд был точно так же беспощадно убит.
      – Подождите! – воскликнул король, потом, проглотив комок в горле, к удивлению людей, чуть слышно произнес: – Я… я изменю решение. Отпустите мальчишку! Пошлите за Носамберландом, чтобы он немедленно ко мне присоединился.
      Но Носамберланд, увидев, что войска предательски перешли на сторону Гарри Тюдора, отказался следовать приказу Ричарда. Вместо этого лорд не сделал ничего со своей стороны, пока они не смешались в кровавой бойне с тремя армиями противника.
      Битва почти закончилась. Ричарда опалила ярость. Как бы он хотел убить лорда Стейнли! Но холодный рассудок победил, как это было и раньше. Король недаром считался известнейшим полководцем в Англии. У него был только один шанс, весьма слабый, но все-таки, шанс. Если ему удастся прорваться сквозь линию наступления, добраться до Гарри Тюдора и убить его, то Ричард выиграет битву.
      – Ваше величество, не делайте этого. Это чистое безумие! – умолял его лорд Франсис Ловель, когда король осведомил своих телохранителей о намерениях. – Вас просто убьют. Давайте убежим, пока мы хоть это еще можем сделать…
      – Как Невил Франсис? – голос Ричарда слегка дрожал, когда он вспомнил своего кузена, Ричарда Невилла, графа Ворвика, который в тот день в битве при Барнете, попытался убежать. Он, Ричард – король и не позволит себе умереть трусом, убегающим с поля боя. – Нет, Франсис, – он больше не захотел слушать слов мольбы своего доверенного рыцаря.
      – Я – король и умру королем!
      Потом со странно торжествующим криком его величество Ричард Плантагенет, король Англии, высоко поднял свою секиру и бросился с горы. Море людей расступилось перед ним, как в сказке. Он не знал, что люди сочли его безумным. Они решили, что король появился на лошади, словно какой-то кровавый призрак, пришедший из потустороннего мира, и его смертоносный меч безжалостно сокрушал все на своем пути. Ричард только понимал, что его враги отступают перед его бешеной атакой, что даже знаменосец Тюдора побежал. Ярко-красное знамя Гарри с золотым драконом было втоптано в грязь, пропитавшуюся алой кровью.
      – Болото, Боже мой, болото! – от гнева и ненависти Ричард совсем забыл о болоте. Даже теперь он чувствовал, что его конь Фарей вязнет в трясине и пытается освободиться от него… Отчаянный рывок – и король выпал из седла своего преданного боевого друга.
      – Коня! Коня! Полцарства – за коня! – пронзительный крик пронесся по долине, прорезая воздух.
      «О, Боже, так далеко заехать! И потерять все из-за лошади! Это просто невыносимо!»
      – Ваше величество, ваше величество! Возьмите моего, ваше величество! – закричал Гил, которому удалось пробиться через поле сражения на своей всхрапывающей и вставшей на дыбы лошади. – Возьмите мою!
      Он уже почти подъехал к королю, когда внезапно, откуда ни возьмись, на него набросился мощный боевой конь с золотисто-кремовой гривой и хвостом.
      – Нет, Гил, нет, слишком поздно! Остановись! Сражение проиграно! – отчаянно закричал Воррик, пытаясь перекричать шум сражения и не желая причинять вреда брату своей жены, но в то же время понимая, что нельзя дать возможность Гилу добраться до Ричарда.
      Сквозь пелену пыли и дыма Гил едва узнал Воррика, но не обратил внимания на его крики. Он еще сильнее пришпорил коня и поскакал еще быстрее. Ричард получит долгожданного коня, даже если это будет стоить Гилу жизни! Он не думал, что Воррик убьет его. Но, едва подумав об этом, увидел, как Воррик вытащил тяжелый меч и начал описывать им дугу в воздухе, как будто собираясь разрезать на две части Гила или его коня. Через несколько секунд молодой человек услышал, как его лошадь заржала от страшной боли, когда меч Воррика нанес по ней сокрушительный удар, приходившийся по шее. Конь споткнулся и упал, и из его страшно зияющей раны хлынула кровь.
      – Прыгай, Гил! – яростно закричал Воррик, предупреждая его об опасности. – Прыгай! Ради Бога, прыгай!
      Но Гил, в эту минуту думавший только о Ричарде, медлил, пока не стало слишком поздно делать прыжок: массивное тело его лошади повернулось, закрыв солнце, затем навалилось на него, заглушая крики боя и стоны, которые вырвались из груди юноши.
      – Ричард! Ричард! Ри-и-ча-ард!
      Но король не слышал. Его король Ричард Плантагенет был уже мертв. Тело короля лежало в луже крови, а золотая корона повисла на ветках боярышника, оставаясь для Ричарда недосягаемой.

       «О, Боже, о Боже!»
      Изабелла думала, что она сойдет с ума от горя, когда увидела людей, проезжавших по мосту Гоу. Эти кровавые вооруженные люди во главе с Гарри Тюдором и жителями Лондона, которые заполнили городские улицы, тянулись вслед за ними и кричали:
      – Да здравствует король! Да здравствует король Генрих!
      Они кричали так, как будто он был их спасителем от рабства.
      Люди двигались неторопливо, крича и смеясь, передавали друг другу кубки с вином и обливали друг друга жидкостью, которая пачкала их и без того забрызганную броню. Время от времени они останавливались, чтобы получить поцелуй какой-нибудь хорошенькой девушки или взять красную розу из рук ребенка.
      И в этой торжествующей, гремящей победе казались нереальными те, которые шли за ними. Побежденные, которые могли идти – даже с трудом – были в цепях, звон которых извещал о поражении и напоминал об этом с каждым их шагом. Еще больше все подчеркивалось громыханием о каменные мостовые колес и повозок, которые везли тяжелораненых. Изабелла с трудом подавила в себе тошноту, подступившую к горлу при виде этих людей, волочившихся, стонущих, плачущих и истекающих кровью.
      Позади них на лошади ехал человек целый и невредимый, отвратительно улыбающийся. В одной руке он держал поводья небольшого осла, через спину которого была перекинута какая-то бесформенная вещь, болтавшаяся, как полупустой мешок с мукой, как что-то безжизненное и бесформенное. С первого взгляда можно было подумать, что это и есть мешок с мукой, и только его белый цвет, обагренный кровью, опровергал первоначальные домыслы: ни один фермер не хранил свое зерно в таких мешках. Это был бы обычный серый мешок. Изабеллу удивила ткань, наброшенная на осла. Только когда животное подошло поближе, она поняла, что это был за груз.
      – Ох, Боже праведный, – только и смогла выдохнуть она. – Боже праведный!
      Потом, не в силах больше себя сдерживать, Изабелла отвернулась и ее тут же стошнило прямо на камни мостовой. Рагнор, сидящий на ее плече, осторожно потерся клювом о щеку девушки и издал негромкий крик, почувствовав ее боль, а Джоселин, которая еще не заметила этого кровавого зрелища, озабоченно вскрикнула.
      – Миледи, миледи! Позвольте, я вам помогу! Ах, пойдемте, пойдемте, вы заболели! Эдрик, Тегн, Беовульф, пойдемте! Помогите миледи!
      Но Изабелла не обратила внимания на свою служанку и на доверенных рыцарей, которые по команде Джоселин направились к ней. Изабелла, как сумасшедшая, дико расталкивая толпу, пробиралась вперед к этой ужасной вещи, которая еще сегодня утром была Ричардом Плантагенетом – королем Англии.
      С него сорвали одежду и голым везли по улицам Лондона, чтобы все могли смотреть и смеяться. Это было жестоко и унизительно. Кто-то набросил на его тело превратившиеся в тряпку остатки знамени в завершение ко всем унижениям. Изабелла, подойдя ближе, увидела, что лилии были закапаны кровью, а леопарды до неузнаваемости искромсаны. Ах, воины Англии, вы порублены, как Ричард!
      Завизжав и истерически заплакав, Изабелла бросилась вперед, чтобы прикоснуться к нему, надеясь, что, может быть, каким-то чудом он еще жив, хотя знала, что все ее отчаянные молитвы были тщетными. Его нежные руки были слишком белыми, бескровными, их перетягивали ремни, которыми привязали Ричарда к ослу. Люди смеялись и глумились над женщиной, бегущей рядом с ослом, когда она безумно хваталась за лицо Ричарда, гладила пряди его темных волос, влажных и слипшихся от пота и крови. Но Изабелле было все равно. Она упала и поцарапала колени, но не чувствовала боли, потому что увидела теперь, что его шею обвязали веревкой, как будто Ричард был преступником. Ричард – ее король! Она вскочила на ноги и побежала. Рагнор пронзительно закричал от страха и смятения, и толпа, которая злобно ревела, расступилась в страхе перед тем зрелищем, которое она собой представляла.
      – Ричард! Ричард! – кричала она, как безумная. От боли и горя у нее помутился рассудок. – Ричард!
      Но он не отвечал, и когда испуганный осел, подгоняемый дикими криками, уколами пик людей Тюдора, входил на мост, Изабелла вдруг поняла, что мост этот слишком узок и мал, и вся эта толпа по нему свободно не пройдет. Смешавшись с плотной толпой, осел споткнулся, и темная голова Ричарда ударилась о каменную стену моста. Послышался хруст раздробленной кости от удара по лицу, которое было так дорого Изабелле. Она еще раз упала и ее опять стошнило. Но потом заставила себя подняться и побежала под смех и ненавистные оскорбления толпы. Грубо смеясь, один из людей Тюдора уколол тело Ричарда пикой, от чего Изабелла пошатнулась. Она уцепилась за его стремя, чтобы удержаться на ногах и не упасть снова, но он со смешком пнул ее ногой, и девушка растянулась на мостовой.
      – Одна из проституток изменника, да? – презрительно бросил ей мужчина и усмехнулся. – Тогда на, возьми вот, хотя это больше, чем ты заслуживаешь. Но я не люблю, когда женщины плачут, даже если они всего лишь проститутки.
      Он что-то бросил к ее ногам, а потом уехал.
      Онемев, Изабелла потянулась к вещи, которая лежала на мостовой. Одервенелыми пальцами она взяла ее и увидела, что это монета – один золотой соверен. «О, Боже! Давно ли другой человек давал ей точно такую же монету и просил помолиться за него и Анну?
      Ах, Анна, Анна, я рада, что ты умерла. Впервые я радуюсь тому, что ты умерла, что ты не видишь того, что вижу сегодня я…»
      Изабелла, ничего не видя перед собой, прижала монету к груди и заплакала.
      Она думала, что это последнее испытание в ее жизни, что Бог спросил с нее все, что только можно было спросить, но ошибалась. Изабелла поняла это, когда принесли тело Гила и положили на ее постель. Он жил, но трудно было понять, каким образом. Йоги его были полностью покалечены, и она понимала, что если вдруг каким-то чудом им удастся собрать эти вывихнутые и раздробленные кости, то ее брат все равно никогда не сможет ходить.
      Гил с трудом открыл глаза. Он поймал ее за руку, пытаясь успокаивающе пожать, но не смог.
      – Бе… Белла, – прошептал он со стоном. – Милая сестренка, не… не вини… Воррика. Он всего… всего лишь выполнял свой долг. Я бы… сделал то же самое…
      – Тише, не пытайся говорить, Гил, – сказала сестра, хотя ей интересно было узнать, что он имеет в виду.
      Его лихорадило, он заговаривался.
      – Я… я должен… в случае… в случае, если я… умру… Воррик не знал… что лошадь… раздавит меня. Я мог бы… свободно спрыгнуть, но я… но мне это никогда не удавалось, – Гил улыбнулся своей шутке, вспомнив Шотландию. – Потом… там был Ричад… и я думал только… только о нем, пока не… пока не стало слишком поздно…
      – Гил, пожалуйста, что бы там ни было, помолчи. Я сделаю что-нибудь, чтобы ты уснул. Твои ноги…
      – Я… я знаю: они покалечены.
      – Джоселин, – Изабелла беспокойно посмотрела на нее, – приведи лорда Монтекатини, потому что я сомневаюсь, что здесь есть способные хоть чем-то помочь врачи. Попроси графа приготовить снотворное для моего брата. Он знает, как это делать. То же самое, что граф когда-то давал мне.
      – Да, миледи.
      Изабелла снова повернулась к брату и увидела, что Гил потерял сознание. Осторожно и сосредоточенно она начала снимать его разбитые доспехи, чтобы обработать жалкие поломанные конечности, которые когда-то были ногами.
      Лорд Монтекатини надменно улыбался, тщательно выбирая травы для снотворного, которое попросила приготовить для Гила Джоселин. «Бедный Гил. Какая жалость, какой был красивый молодой человек. Нет смысла, чтобы он страдал дальше. Не так ли? Ведь даже животных избавляют от страданий. А если одновременно я смогу и отомстить, то так оно и лучше. Я… мне и так пришлось слишком долго ждать».
      С непроницаемым выражением лица итальянец повернулся к Джоселин и протянул ей отвар.
      – Вот сонное зелье, – сказал он. – Лорду Рашдену вкус покажется горьким, но это из-за того, что я добавил те травы, которые снимут его боль.
      – Ах, спасибо, милорд, – горячо поблагодарила девушка. – Миледи Изабелла будет вам признательна. Она очень любит брата, как вы знаете.
      – Да, это ужасно… А лорд Хокхарст оказался в очень неловком положении.
      – Да, миледи чуть не сошла с ума, когда узнала об этом. Вначале она думала, что лорд Рашден бредит от боли, но потом, когда рыцари объяснили, что случилось, ошибки быть не могло. То, что лорд Рашден сам рассказал, было правдой.
      – Ну, конечно же, леди Хокхарст простит своего мужа, – предположил граф. – В конце концов, ведь это случайность, и вы сказали, что рана ее брата не смертельна.
      – Мы молим Бога, чтобы это было так, милорд. Что касается того, сможет ли миледи простить лорда Хок-харста, я не знаю. Он уже приехал, но миледи сказала, что не хочет его видеть и не захочет, пока будет жить. Если лорд Рашден умрет… – голос девушки оборвался.
      – Да, в том-то все и дело. Какой позор, какой стыд, – заметил итальянец, но в душе он улыбался такому повороту событий. Было совсем не трудно догадаться, почему.
      Целую вечность, как ей показалось, Изабелла ничего не чувствовала. У нее как бы остановилось сердце, а мозг, как пустая темная пещера, был лишен каких-либо мыслей. У нее как будто земля ушла из-под ног, и она почувствовала, как у нее поднимается грудь, а из горла вырываются горькие рыдания.
      «Это все неправда, – тупо думала она, онемев от потрясения. – Это неправда!»
      Но рука, которую девушка крепко сжимала в своей, была холодной, как когда-то рука умирающей Анны, и Изабелла поняла, что Гил умер.
      Но все же она умоляюще посмотрела на Джоселин, пытаясь найти у нее в глазах подтверждение тому, что это не так. Однако, печальные глаза Джоселин опустились под горестно-умоляющим взглядом Изабеллы. Девушка поняла, что надеяться не на что.
      – Как, Джоселин? – спросила Изабелла испуганным голосом. По ее лицу потекли кристальные слезы. – Почему? Ведь у него были повреждены только ноги, но я не думала, что была еще внутри какая-то рана.
      – Должно быть, была какая-то, миледи. Вы… вы не помните, как он неожиданно вскочил, будто в агонии, и схватился за живот? Значит, внутри тоже была какая-то рана, которую мы не могли исцелить…
      – Нет, он просто побился, даже ребра были у него неповрежденными. А если бы лошадь полностью смесила его, то ребра были бы поломаны. Я же знаю, что конь упал ему только на ноги. Тебе так не кажется, Джоселин?
      – Нет, миледи. Ах, простите меня, миледи, – торопливо заговорила Джоселин. – Но мне кажется… мне кажется, что вы любите своего мужа и в душе вы не хотите винить его в смерти вашего брата.
      – А что мне еще остается делать? – тихо спросила Изабелла, заплакав еще сильнее, как будто пытаясь скорее выплакать пустое щемящее чувство, которое полностью охватило ее. – Гил умер. Мой брат умер! – ее голос срывался. – А Воррика надо винить. Ах, Боже, Боже! Он же клялся мне… Воррик клялся мне, что не причинит моему брату вреда.
      – Я, действительно, сдержал свое слово, Изабелла, – тихо сказал Воррик, входя в комнату как раз в тот момент, когда его жена произнесла свои последние слова. – Я убил только лошадь Гила.
      Она медленно повернулась на его голос и непонимающим взглядом уставилась на него. В ее бездонных серо-зеленых глазах отразились смущение, боль и упрек. Она смотрела на него, так, как будто видела его впервые, и дурное предчувствие, как клинок, пронзило сердце Воррика.
      – Мой брат умер, – бесцветным голосом сказала Изабелла. – Конь упал и смертельно ранил его.
      – Нет! – воскликнул пораженный Воррик, не веря своим глазам и ее словам. – Нет! Не может этого быть! Повреждены были только его ноги. Здесь что-то не так! Я убил только лошадь Гила, – лихорадочно повторял Воррик, теперь понимая, что означает это пустое выражение в глазах жены. Он испугался, что потеряет ее теперь навсегда. – Под лошадь попали только ноги Гила, клянусь! Я думал, что он сможет безопасно спрыгнуть, и Гил мог бы это сделать… если бы только… если бы только…
      – если бы только не думал о Ричарде, – закончила Изабелла, всхлипнув от боли. От этого голоса у Воррика все перевернулось внутри.
      – Да, – неубедительно произнес он, почувствовав, что напоминание о короле после смерти брата ранило ее еще сильнее.
      Даже Воррику стало плохо, когда он увидел, как обращались с телом Ричарда Плантагенета Гарри Тюдор и его люди, показывая неуважение к бывшему королю. Ричард не заслуживал того, что они с ним сотворили. Он все-таки был их королем. Воррик молил Бога, чтобы она никогда не узнала, что тело Ричарда бросили на площади, и даже сейчас жители Лондона приходили посмеяться и плюнуть на тело человека, который еще сегодня утром был их королем.
      – Ах, Боже, Боже! Воррик, убирайся отсюда! – неожиданно взвыла Изабелла, испугав тем самым Воррика и вернув его в действительность. – Если бы не ты, мой брат и Ричард были бы живы. Живы, ты слышишь? Убирайся, убирайся! Я до конца дней своих не желаю тебя видеть!
      – Изабелла…
      – Нет, не прикасайся ко мне! Я убью тебя! Я убью тебя, как ты убил моего брата! Моего брата! – Девушку снова стали душить рыдания. Она, испугавшись, что задохнется, стала ловить воздух ртом и закрыла лицо руками. Ее плечи сотрясались от рыданий. Боже мой, она все равно еще любила мужа. И любовь к нему и брату разрывала ее на части.
      – Белла, милая, – Воррик еще раз отчаянно попытался перекинуть мост через огромную пропасть, которая образовалась между ними. – Пожалуйста, дорогая, я бы утешил тебя, если бы только смог.
      – Нет, ты этого не можешь, – тупо повторила Изабелла, как будто уже сама умирала, – потому что умер для меня, и ты сам в этом виноват. О, Боже, сжалься! – она снова взглянула на мужа, и в ее глазах появилась такая мука, что для него это стало невыносимым.
      – Я пыталась, я пыталась его спасти. Я думала… думала, что у него повреждены ноги, но, должно быть, была какая-то внутренняя рана, потому что даже снотворное графа не облегчило боль Гила. Неожиданно, после того, как я дала ему выпить это зелье, он вскочил в агонии и… и умер!
      «Снотворное графа…»
      Снова и снова эти слова звучали в ушах Воррика, они постоянно приходили на ум, приводя его в ярость, пробуждая желание отомстить за ужасную боль, причиненную Изабелле.
      «СНОТВОРНОЕ ГРАФА!»
      Теперь он понял, что явилось настоящей причиной смерти Гила. Да, ноги Гила были покалечены после падения с лошади, но Воррик был уверен, что рана его не была смертельной. Он был потрясен, когда узнал о смерти брата жены, и плохо соображал, но теперь ему все стало ясно.
      «Боже мой, Изабелла собственными руками убила брата! – Воррику, которого осенила эта мысль, стало плохо, как от сильного удара. – Боже мой, из-за своей доверчивости и по незнанию злобной натуры итальянца Монтекатини Изабелла помогла графу погубить Гила. Она никогда не должна узнать об этом. Никогда! Если только она узнает об этом, то будет убита окончательно. Пусть лучше Изабелла всю жизнь меня ненавидит, но я не должен ей говорить, что снотворное графа, которое она дала брату, убило его. Боже милосердный, – молился Воррик, – дай мне сил молчать, дай мужества выдержать тяжесть ее обвинения, хотя она закрыла для меня свое сердце и превратила навеки свои любовь в ненависть ко мне… Дай мне сил, Боже, я люблю ее. Люблю больше жизни. Пусть лучше будет плохо мне, чем Изабелле… дорогой Белле… моей любимой Розе Восторга».
      – Ты… ты не мог бы послать ко мне Кэрливела? – спросила она его, отрывая от раздумий. Изабелла желала увидеть его веселое лицо, надеясь, что он, как всегда даст ей успокоение, которого не мог дать Воррик.
      О, Боже милосердный, как он мог сказать ей? Она уже и так слишком много перенесла. Как он мог сказать ей, заставляя ее страдать еще сильнее?
      – Если бы я мог, Изабелла, – Воррик говорил медленно и откровенно, – о, Боже, если бы я мог, но я… я не могу. Кэрливел… – его голос оборвался, но он снова овладел собой и продолжал, – Кэрливел… Кэрливел убит сегодня утром при Босвозе.
      – Нет! О, Боже, нет!
      На этот раз от боли вскрикнула не Изабелла. Это была Джоселин. Джоселин, о которой они забыли в своих страданиях. Воррику и Изабелле стало стыдно и жалко девушку, хотя они и оплакивали Кэрливела. Воррик и Изабелла любили его: он был их братом – кровным и сводным, но они не делили с ним постель, не любили его так, как может любить мужчину только женщина. А Джоселин сейчас чувствовала, как в ней шевелится ребенок Кэрливела. Как бы ни были они сейчас опечалены его смертью, у них не было той ужасной пустоты, печали и боли, которая появилась в глазах Джоселин, когда та умоляюще смотрела на Воррика. Ее взгляд молил, чтобы ей сказали, что Кэрливел жив, что смерть не забрала отца у ее, пока еще не родившегося ребенка. Но боль в янтарных глазах Воррика говорила Джоселин, что Кэрливела больше нет.
      – Ах, Джоселин, – выдохнула Изабелла, забыв о своем горе. У Изабеллы и Воррика все же была надежда быть вместе – если они смогут преодолеть смерть Гила, что пролегла между ними страшной пропастью, то у Джоселин никого не было. Ей оставалось только молиться, чтобы образ веселого Кэрливела, который жил у нее в утробе, благополучно появился на свет, чтобы с ней осталась часть ее любимого.
      – О, нет! – горестно воскликнула Джоселин и упала в обморок. Изабелла и Воррик склонились над безжизненным телом служанки, как бы отодвинув в сторону свои ужасные потери. Гил и Кэрливел умерли, но у них будет время оплакивать их, а Джоселин жила и сейчас очень нуждалась в них. Осматривая бездыханное тело девушки, они заметили, как между ног у нее потекла теплая жидкость, промочившая платье.
      – Это ребенок, – сказала Изабелла. – Потрясение… Смерть Кэрливела… это вызвало преждевременные роды.
      Вопросительно посмотрев на жену и получив ее безмолвное разрешение, Воррик осторожно поднял тело Гила с постели и, аккуратно переложив на пол, положил Джоселин на его место.
      Через несколько часов Изабелла, наконец, приложила к груди своей служанки маленький сверток, который был ребенком Кэрливела – его сыном. Но сыну и отцу не суждено было встретиться в этой жизни.

      Через три дня пришло сообщение Джильен, и, просмотрев содержание письма, Изабелла некоторое время не могла ответить. Нет, это было слишком… спрашивать у нее, это было слишком… Она и так достаточно настрадалась.
      Но, даже подумав об этом, Изабелла поняла, что все равно поедет. Она должна была выполнить свой долг перед Ричардом.
      С тяжелым сердцем девушка поехала в монастырь Грейф Риас. По дороге она думала о том, что жизнь продолжалась вокруг нее, хотя ей это казалось нереальным. Смерть, только смерть и ничего, кроме нее, казалось, не существовало. Ее глаза заблестели от непрошенных слез. Изабелла отчаянно пыталась не замечать голосов и смеха вокруг себя, но все же крики купцов, расхваливающих товары, невольно резали ей слух и причиняли боль. Этот шум казался ей неуважительным. Она смотрела вокруг и думала о том, что многие в эти дни приходили на рынок не для того, чтобы покупать, а для того, чтобы плюнуть на человека, который еще недавно был королем Англии. Изабелла ненавидела их так же сильно, как и Гарри Тюдора, который занял место ее любимого Ричарда. Ненавидела лорда Стейнли-Лису – новоявленного графа Дерби, который, сдернув корону Ричарда с куста боярышника, надел на голову Тюдора.
      Ах, Боже, Изабелла обо всем этом узнала. Воррик не хотел, чтобы жена это знала, но она не нуждалась в его защите и не представляла, понадобится ли ей помощь мужа, как и он сам. Как Изабелла могла любить человека, который убил ее брата? А как можно ей не любить Воррика? Как ей сейчас хотелось пойти к нему, уткнуться в его плечо и разделить с ним свою опустошающую тоску, но она этого не делала и страдала в одиночестве, как и Воррик, по Ричарду, Гилу, Кэрливелу и Мэдогу, чье тело они так и не нашли. Оно осталось лежать в какой-нибудь неизвестной канаве или в болоте. Никогда Мэдог не женится на своей невесте, а она не родит его ребенка.
      Слишком много смертей. Господи, почему так много близких сердцу Изабеллы людей так рано покинули этот свет? Как могло по-прежнему светить солнце, когда глаза Изабеллы погрузились во тьму; как могли продолжать цвести цветы, когда каждый день, каждый час в нос бил ужасный запах смерти, разрушения? Как могло еще биться ее сердце, когда оно совсем разбито, когда любовь, некогда опалившая его, превратилась в пепел?
      Нет, она больше не будет думать о Воррике – не должна думать! Изабелла должна выбросить его из своего сердца, хотя для нее это было подобно смерти. Он убил ее брата, и хотя Гил на смертном ложе умолял сестру простить Воррика, Изабелла не могла это сделать, не могла заставить себя это сделать. Продолжать любить мужа – значит, навсегда осквернить память Гила. Она должна закрыть свое сердце для мужа, как бы ни было ей больно.
      Она сделала первые шаги в этом отчуждении. Изабелла не пустила Воррика в свою комнату в Тауэре, и он не стал протестовать, но ей было больно вспоминать его опустошенное лицо и тихое достоинство, с которым он ушел. «Ах, Воррик, Воррик!»
      Изабелла молча соскользнула с лошади, подошла к калитке Грейф Риас и нажала на звонок. Через несколько минут послышался звук шагов, и появилась молодая сестра. Удивленно вскинув брови, она смотрела на Изабеллу.
      – Я… я пришла увидеть леди Сант-Сейвор, – сказала она. Монахиня удивилась, потом улыбнулась, смекнув, в чем дело.
      – Ах, вы, наверное, хотите видеть сестру Анну?
      – Да, – кивнула, наконец, Изабелла, вспомнив имя, которое Джильен взяла в честь Анны, милой Анны, которую они так любили.
      – Пойдемте, – тихо сказала монахиня, открывая калитку.
      – Ах, что они с ним сделали! – Изабелла хотела заплакать, должна была заплакать, но у нее не было слез – она их уже выплакала за эти дни. У нее больше не было слез, чтобы оплакивать своего любимого Ричарда.
      Он лежал в часовне на катафалке, и когда Изабелла сдернула грубую шерстяную накидку, которой они покрыли его, она заметила, что тело Ричарда не помыли. Засохшая кровь и грязь, плевки пристали к его телу; открытые раны, полученные им в сражении, зияли, и из них исходил запах гниющего тела. Изабелла в ужасе прикрыла рот и побелела, слегка покачнувшись на ногах так, что Джильен, стоявшая рядом с ней, едва успела поддержать ее под локоть.
      – Когда принесли его сюда, – тихо и смущенно сказала Джильен, – сестры боялись к нему прикоснуться. Хотя наша матушка дала разрешение на похороны здесь короля, монахини боятся гнева Тюдора.
      – Им не следует этого бояться, – горько сказала Изабелла, – Тюдор уже занят другими делами. – Изабелла подумала о том, как быстро Гарри Тюдор запретил носить костюмы членов гильдии и конфисковал весь порох в королевстве, чтобы именитые лорды, воздвигнувшие Тюдора на трон, снова его не свергли – как они поступили с Ричардом. – Новому королю нет дела до Ричарда. Бывший король Англии мертв, а его корону носит Гарри Тюдор. «Его могущество».
      – Да, заговорила Джильен, – я слышала, что Тюдора не устраивало обращение «его величество». Ему больше нравится американский вариант «его могущество».
      – Да, – сказала Изабелла, – Тюдор решил, что этот титул умиротворит Англию и смоет пятна крови и позора, но этого не будет! Этого не будет! Пойдем, мы должны сделать для Ричарда все, что в наших силах. Для нашего настоящего короля.
      Они зажгли свечи вокруг него, чтобы он купался в свете и почтении. Потом осторожно вымыли его, тщательно следя за тем, чтобы на теле не осталось ни пятнышка крови или грязи, ни одного плевка. Изабелла аккуратно зашила его раны. Женщины причесали темные волосы и одели в одежду, которую Изабелла стащила из Тауэра – платье, в которое Ричард был одет в день коронации.
      Джильен осторожно совершила помазание и перекрестила его лоб, а Изабелла упала на колени и, заплакав, помолилась.
      – Не оплакивай его, Изабелла, – сказала Джильен, тронув девушку за плечо, – я знаю, что Ричард умер задолго до этого.
      – Мы не единственные, кто его по-настоящему любил. Почитатели короля в Йорке в день смерти Ричарда написали слова, которые останутся для потомков наших: «Наш дорогой король Ричард. Его правление было благоприятным для нас, но он был убит, к великому сожалению города».
      – Это соответствующая эпитафия, – заметила Изабелла, – но она не вернет Ричарда, к сожалению. – Потом она поднялась и вложила в одну руку Ричарда золотой соверен.
      Дело было сделано. Теперь осталось только одно: отвезти тело Гила в имение брата Рашден. Потом она должна была поехать домой, в свой Грасмер.
      Хокхарст больше ей не принадлежал.
      «Я потерял Изабеллу. Я потерял ее!» Постоянно Воррик возвращался к этой мысли, все еще осмеливаясь надеяться, что это не так. Он не знал, но понял, что фатальная неизбежность слов, теперь произнесенных им вслух, пронзила его сердце, как нож.
      – Я ее потерял!
      – Нет, Воррик, – сказала Хвилис, внимательно рассматривая сына, отметив, каким он стал изможденным и выглядел усталым.
      В его янтарных глазах была мука. Под глазами обозначились тени от недосыпания. Теперь, когда Воррик опустил плечи и пробежал рукой по непричесанным волосам, ей так захотелось протянуть руку и прикоснуться к нему, но она этого не сделала. Из всех ее сыновей Воррик был самым гордым. Он в одиночку выносил все невзгоды. Ему всегда было трудно попросить помощи и защиты. Его молчание взывало к ее жалости. Хвилис знала, что сын пришел к ней, как маленький мальчик, который приходит к своей матери, когда ушибется. Но она не решалась физическим прикосновением, которого он так отчаянно желал, успокоить сына: слишком много времени прошло с тех пор, как при встречах Воррик ограничивался тем, что целовал ей руку. Если она обнимет его, как ей этого хотелось, то сын может отстраниться, а Хвилис ни за что не откажется залечить его раны, которые нанесла ему много лет назад, покинув Воррика.
      Вместо этого Хвилис воспользовалась своим прекрасным мелодичным голосом, которым наделил ее Бог, чтобы успокоить сына, которого так любила (он был одним из двух выживших сыновей).
      – Ты должен дать Изабелле время, сынок. Уход из жизни брата глубоко опечалил ее. Жена обвиняет тебя в смерти Гила, но со временем она забудет обиду и простит.
      – Да? – голос Воррика был горестным. – Черт возьми, если бы Изабелла знала, что Гила убила микстура итальянца! Но как я мог ей сказать об этом, мама? Это бы совсем убило ее, потому что она своими руками дала ему выпить чертово зелье.
      – Да, ты правильно сделал, что скрыл это от нее. Я горжусь тобой, сын: ты научился любить другого больше, чем себя. Я боялась, что ты никогда не сможешь этого сделать после предательства Бренгвен. Ты ожесточился, Воррик, а Изабелла вновь сделала тебя чутким…
      – И принесла мне боль. О, Боже! Лучше бы я никогда не любил! Или смог бы сейчас разлюбить!
      – Ты ведь сам не хочешь, чтобы это случилось, Воррик. Сейчас кричит твое раненое сердце. Но помни, что все хорошее дается трудно. А любовь, возможно, дается труднее всего, потому что истинная любовь требует, чтобы человек отдал свое тело, душу и сердце другому человеку, и отдал бы это по своему желанию. Все без остатка! Многие люди не могут этого сделать, и поэтому любовь обходит их, а тебе повезло, сын мой. Вы с Изабеллой нашли свою любовь. Жена вернется к тебе со временем. Когда-нибудь она заглянет в свое сердце и увидит, что в нем творится.
      – Ах, мама, как бы я хотел, чтобы твои слова сбылись! – Воррик посмотрел на нее с мольбой. Его лицо отражало невыносимое страдание.
      – Верь мне, сын. Как дитя природы я знаю ее законы. Кроме того, я в своей жизни много повидала. Я была подобна вольной птице, которую нельзя поймать и посадить в клетку, ибо это будет означать ее конец. Но Изабелла… она подобна ланке, которая ищет укрытия в лесу, а ты, Воррик, и есть для нее то самое укрытие – ее опора и утешение. Ей необходимо с кем-то делить любовь и радость, и девушка выбрала тебя. Не отчаивайся, сын мой. Изабелла – твоя вторая половинка, а ты – ее. Она любит тебя больше жизни. Девушка снова станет твоей, обещаю тебе.
      – Ах, мама, дай Бог, чтобы это было так. Если я навсегда потерял жену, то не смогу дальше жить!
      Потом Воррик, гордый Воррик, бросился на колени перед матерью, положив голову к ней на колени, и заплакал. Хвилис крепко обняла Воррика, и на щеках у женщины заблестели слезы радости, что она снова обрела сына.

       Лондон, Англия, 1487 год.
 
      Битва при Стоуке закончилась. Джек де ла Поул, граф Линкольн, который был наследником Ричарда, был убит, а лорд Франсис Ловель – бывший управляющий двора короля Англии утонул при попытке к бегству от армии Тюдора. Ламберт Симнель – неизвестный юноша, который говорил, что юный Эдуард, граф Ворвик, сын Георга, герцога Флоренского и законный наследник короны, был послан на работу на кухне поворачивать вертел. Так неудачно закончилось восстание против короля Генри VI.
      Но для Изабеллы последствия разработанного плана посадить притворщика только начинались.
      Хотя был июль и было жарко, она слегка дрожала, съежившись в маленькой лодке, которая везла ее к концу свободы. Люди Тюдора не спеша вели лодку по Темзе, поэтому все толпившиеся на берегах видели, к чему привела измена.
      Да, измена. Изабелла обвинялась в заговоре против короля Генри. Теперь, когда это обнаружилось, она должна была заплатить за свои преступления. В этот день ее должны были заключить в Тауэре до тех пор, пока Тюдор не решит, что с ней делать: освободить или казнить. При этой мысли она вздрогнула и снова задрожала, когда перед ней открыли Ворота Предателей и ее ввели внутрь. Ей помогли взойти по каменным лестницам, по которым многим приходилось ходить до нее, однако, споткнувшись, она затаила дыхание, подумав, что это дурной знак.
      Изабелла стояла и ждала, пока глашатый громким голосом не прочитал список предъявленных ей обвинений, которые она уже слышала, когда ее арестовали и пытали. Но, по ее мнению, было только одно преступление. Измена. Это ужасное слово просочилось к ней в мозг, как и остальные обвинения, предъявленные в списке.
      Она еще раз слегка вздрогнула. Единственное, что понимала Изабелла, это то, что она пришла сюда, чтобы умереть, но не понимала, почему? Ее участие в восстании было относительно незначительным, другие принимали более активное участие, а их не взяли под стражу. Из-за этого девушка была в равной степени смущена и напугана, а ее мнение только усиливало страх.
      Изабелла оглянулась на Ворота Предателей, которые теперь закрылись. Сквозь железные решетки она видела Темзу и домики Лондона, хаотично разбросанные вдоль берегов реки. Этот пейзаж запечатлелся в ее памяти. Может быть, она видит все это в последний раз. Она отвернулась и пошла за своим тюремным надзирателем в башню Гарден, где будет сидеть в тюрьме. Изабелла хотела, чтобы местом ее заключения была какая-нибудь другая башня, но только не эта, потому что именно здесь были убиты два мальчика-принца. Название башни Гарден жители Лондона переименовали после этого в Кровавую башню.
      Это тоже казалось плохим предзнаменованием. Тем не менее, девушка подавила в себе страх и, гордо вскинув голову, пошла навстречу судьбе. Только однажды она, пораженная, остановилась, заметив Воррика, стоявшего в темном коридоре, и ей ужасно захотелось убежать. Но от судьбы не уйдешь. Изабелла проглотила ком в горле, когда взгляд ее серо-зеленых глаз встретился с янтарными глазами мужа. На мгновение их взгляды сплелись, как будто они здесь стояли одни. И вдруг, ошарашенные происходящим, они затаили дыхание, желая увидеть, что будет дальше.
      Но были разочарованы, когда не произошло ничего из ряда вон выходящего: все знали, что после битвы при Босфорде графиня Хокхарст бросила своего мужа и жила последние два года одна в своем поместье, в доме Грасмер. Что думал граф об уходе, своей жены, было не так-то просто узнать. Но было точно известно, что Воррик отклонил предложение короля Генри оставить ее и не удостоил ни капелькой своего внимания тех леди, которые пытались окрасить его одиночество.
      Через мгновение Изабелла отвернулась и пошла дальше. Затмение прошло. Все с любопытством смотрели на нее, но по выражению их лиц Изабелла поняла, что на ее лице не отразились те чувства, которые всколыхнулись в ней.
      Спасибо за это Богу! Ей не хотелось, чтобы кто-то догадывался, как на нее подействовало присутствие Воррика. Она не видела его почти год, после того, как он приезжал в Грасмер и просил ее вернуться к нему. Тогда, несмотря на то, что сердцем Изабелла страстно хотела ответить на его мольбу, она заставила себя остаться твердой и непреклонной. И еще раз отказала принять его в своем доме. Потом, увидев, как он уезжает, она вбежала в свою комнату с балкона и горько заплакала, пока не пришла Джоселин, которая, набравшись дерзости, назвала Изабеллу дурочкой. Воррик был ужасно расстроен.
      «Ах, Джоселин, как ты права была!» – так думала Изабелла, шагая вслед за своим надзирателем по извилистым коридорам Тауэра. – Я все еще люблю его, а он любит меня. Я прочитала это в его глазах. Ах, почему, почему я тогда не вернулась в Хокхарст? Тогда, когда Воррик просил меня об этом? Гил просил меня простить моего мужа. Это была последняя просьба моего брата. Однако, я ее не исполнила… не могла… не могу… Ах, Гил, может быть, я не права? Не права?»
      Но ответа не было. Брат был мертв, а Изабелла была одна в Кровавой башне.
      Воррик пришел, как и ожидала Изабелла, но в отличие от Грасмера, здесь, в Кровавой башне, она не могла отказать ему в посещении. Он был одним из фаворитов короля и делал все, что захочет. Хотя Изабелла пыталась запретить ему войти в камеру, сообщив своим охранникам, чтобы Воррика не впускали, но граф отдал другой приказ и вошел.
      – Чего вы хотите, милорд? – удалось ей холодно спросить, поворачиваясь к нему спиной.
      – Ты знаешь, чего я хочу, Изабелла, – грубо сказал Воррик. – Я уже довольно страдал. Прошло уже почти два года с тех пор, как ты оставила меня, и я хочу, чтобы ты вернулась домой.
      Она рассмеялась, как будто ей было все равно. Но, к своему ужасу, она обнаружила, что в этот момент на ее глаза навернулись слезы и поспешно смахнула их, чтобы Воррик не заметил.
      – Даже если бы я и хотела это сделать, милорд, – а я не хочу – я бы не смогла. Ведь я – заключенная, или вы забыли?
      – Нет, но это легко исправить. Я ведь в любое время могу вас освободить отсюда. В конце концов, ваше участие в заговоре посадить Ламберта и Симнеля на трои, было незначительным, и едва заслуживает внимания.
      Изабелла в своем недавнем смущении неожиданно все поняла и сердито повернулась.
      – Боже праведный, – выдохнула она, – какой я была дурой! Это вы! Я думала, что меня, действительно, взяли за измену, а вы хотели, чтобы я оказалась здесь. Здесь, откуда я не смогла бы вас вышвырнуть. Будь прокляты вы и Гарри Тюдор! Вы дали мне понять, что я умру…
      – Как я умирал эти последние два года, Белла, – хмуро напомнил ей Воррик. Потом, смягчившись, сказал. – Любимая, я знаю, что это позорная уловка, но я не мог придумать никакого другого способа, чтобы увидеть тебя снова. Я люблю тебя и не верю, что ты навсегда закрыла свое сердце, как тебе этого хотелось бы.
      – Вы ошибаетесь, милорд, – заявила Изабелла, хотя знала, что он прав. – И даже, если бы вы не ошибались, я ненавижу вас за то, что вы сделали сейчас.
      – Да, Изабелла? Правда, милая? – нежно спросил Воррик, приближаясь к ней.
      При этом знакомом ласковом обращении из ее глаз брызнули слезы. Сколько раз она слышала, как он шептал это раньше – в пылу страсти в мягком лунном свете, иногда днем, без особых на то причин? «Моя любимая, моя любимая», но все же она попятилась от него. Комната была маленькой и ей невозможно было убежать. Вскоре Изабелла оказалась прижатой к стене, и Воррик оперся на руки по обе стороны от нее, чтобы она не смогла вырваться.
      – Да, любимая? – снова спросил Воррик.
      – Да, – прошептала она, но ее глаза говорили совсем обратное, и Воррик рассмеялся.
      – Я так не думаю, – ответил он ей и склонил голову, как будто собрался поцеловать ее.
      – Нет! – вскрикнула она. – И не трогай меня!
      К ее удивлению, он пожал плечами и отвернулся, хотя она не знала, чего это ему стоило. Ее близость, сладкий запах духов, исходящий от нее, распалили его.
      – Хорошо, Белла, но я предупреждаю тебя: мое терпение на исходе, я уже достаточно долго ждал, пока пройдет твоя печаль, пока ты, наконец, поймешь, что я не причинял вреда твоему брату, и вернешься ко мне. Обещаю, что ты не уйдешь отсюда, пока не станешь снова моей. Я снова приду сюда завтра и послезавтра…
      Так будет продолжаться бесконечно, если ты по-прежнему будешь мне отказывать, – он решительно сжал зубы, увидев упрямое выражение ее лица. – Я возьму тебя силой и никто не сможет мне здесь помешать.
      Изабелла высокомерно вскинула голову, чтобы он не смог догадаться о ее страхе.
      – Это изнасилование, милорд, – тихо сказала она.
      – Может быть, – согласился Воррик, – но именно это я сказал тебе в нашу первую брачную ночь: хочешь ты или нет, но я все равно тебя возьму.
      И он это сделал, хотя Изабелла сопротивлялась ему в ту ночь. Но через несколько месяцев, когда его терпение, наконец, иссякло, он, как и предупреждал ее, пришел и силой взял то, что ему по праву принадлежало.
      Изабелла не могла сопротивляться, она никогда с ним этого не умела. Ее хрупкое сопротивляющееся тело было подобно иве, которая склонялась при сильном ветре. Она знала, что должна склониться, иначе он ее сломает. Одного взгляда на его страдающее лицо было достаточно, чтобы это понять. Муж хотел ее – любой ценой – и отбросил свою гордость, чтобы получить возлюбленную.
      Однако, Изабелла сопротивлялась, заставляя себя думать о Гиле и о том, как он умер, что брат пострадал от рук Воррика, тех самых рук, которые держали ее руки за спиной, медленно ползли по телу, нетерпеливо выдергивая шнуровку платья и мягкий материал нижнего белья.
      – Нет, – прошептала Изабелла, – нет.
      Но даже в ее собственных ушах эти слова прозвучали, как слабый стон удовольствия, полученного от ласк мужа. Она тут же поняла, что пропала.
      Время остановилось. Воррик смотрел на нее, замечая все мельчайшие детали: спутанную копну её серебристых волос, бездонный омут серо-зеленых глаз, темные тени-полумесяцы от её длинных ресниц на розовых щеках, когда она закрыла глаза, пытаясь уйти от его проницательного взгляда, тонкий прямой нос, ноздри, слегка раздувающиеся от гнева и пробуждающейся страсти, трепетные губы, пульсирующая ямочка на шее…
      Взгляд янтарных глаз Воррика скользнул ниже, к лифу, который только что расшнуровал, обнажив цветущие холмики округлой груди, которая быстро вздымалась, чувствуя его близость. Как изголодавшийся мужчина он наслаждался этим зрелищем, предвкушая предстоящее пиршество. Когда Изабелла снова попыталась сопротивляться ему, он схватил прядь серебристых струящихся волос и приблизил ее к себе. Его губы сомкнулись на ее губах так нежно, что этот поцелуй застал Изабеллу врасплох. Боже, как давно она не чувствовала его губ? У нее закружилась голова, и земля поплыла из-под ног. Его язык, страстно очертив ее беззащитные губы, приоткрыл их, чтобы ворваться внутрь. Язык мужа продолжал свою атаку в поиске всех укромных уголков, пока, наконец, она не стала отвечать на его поцелуй, пока не почувствовала, что тает в его объятиях.
      Изабелла смутно попыталась подумать о брате и о том, как он умер, но воспоминание, как туман, рассеялось, изгоняемое поцелуями мужа, пока у нее внутри не образовался вакуум от тоски по нему и желания, от потребности ощутить его в себе. Она, как во сне, попыталась преодолеть в себе это ощущение, попробовала освободиться от объятий Воррика, но он лишь крепче обнял ее.
      Девушку захлестнул поток эмоций, когда его рот требовательно сомкнулся на ее губах. Изабелла задохнулась от возмущения и желания одновременно. Она уже не могла отвергнуть Воррика – своего мужа, свою истинную любовь. Ее предательское тело подалось ему навстречу, превращаясь в расплавленную лаву, когда он гладил и ласкал ее, прикасаясь в тех местах, где ни один мужчина никогда не трогал ее и никогда не дотронется. Сердце Изабеллы с бешеной скоростью забилось в груди. Пульс в ямочке на шее затрепетал подобно крыльям бабочки, когда Воррик поцеловал жену, поласкал языком эту ямочку, слегка покусывая зубами.
      Изабелла в полузабытьи попыталась еще раз избавиться от этого наваждения, но Воррик снова и снова опалял ее поцелуями, пока до последней капли не вытеснил сопротивление из ее тела. Воррик нежно и страстно целовал щеки, глаза, волосы, губы, шею любимой. Нервы ее были натянуты, как струны, она покрылась испариной, а тело нестерпимо жаждало его.
      – Любимая, – хрипло прошептал Воррик, и жена слегка задрожала и простонала от этих слов, – любимая. – Он говорил ей что-то на уэльском языке, но его слова Изабелла понимала лишь наполовину. Ей так и не удалось постичь этот странный язык, но сейчас его слова в переводе не нуждались: смысл их был ей понятен. Это был язык любви – их любви.
      Изабелла тонула, умирала и одновременно оживала, что не могла поверить в это. Она превратилась в источник разных ощущений, чувственных эмоций, трепетавших рядом с ним, и уже не способна была думать. Изабелла могла только вдыхать, вкушать, осязать и не сразу поняла, что Воррик отпустил ее руки, предоставив им свободу, которую они так желали получить. Она даже не осознавала, что ее пальцы поползли вверх и переплелись с прядями пышных каштановых волос табачного оттенка. Ее руки обняли его за шею и привлекли поближе, когда он прикоснулся к ее лебединой шее, выгнувшейся ему навстречу, и Изабелла слегка вздрогнула от восторга и страха. Его поцелуи заставили ее почувствовать себя совершенно беззащитной перед ним. Могли ли эти зубы, что так нежно покусывали шею, впиться в ее плоть и перегрызть ей горло? Может быть, эти руки, которые так нежно и страстно ласкали, могли с такой же легкостью вырвать жизнь из ее тела?
      Воррик, как будто догадавшись о мыслях жены, властно сжал ее.
      – Моя, – прошептал он, – ты навсегда моя.
      При этих словах Изабелла вздрогнула. Сила, которую она чувствовала в нем, ошеломила ее, кружила голову, возбуждала в ней те дикие необузданные эмоции, которые не усмирит ни одна цивилизация. Плоть горела в огне, и этот жар окутывал теплом и сладостным блеском с запахом белых роз, который так нравился Воррику. Их губы снова встретились, пробуя и поглощая друг друга. У Изабеллы подкосились ноги, и если бы не сильные объятия Воррика, она бы упала.
      Потихоньку, незаметно, вся одежда спадала с нее с такой легкостью, как вздох, вырывающийся из ее тела. Одежда водоворотом сатина падала на пол к ее ногам до тех пор, пока Изабелла не оказалась совершенно нагой в его объятиях, – маленькая прекрасная богиня, которую готовы были бесконечно боготворить его руки и губы.
      Глаза Воррика поглощали ее тело целиком. Он приходил в восторг только от прикосновения к ее упругой и мягкой коже, к которой он так долго не прикасался. Воррик резко вздохнул, вспоминая каждый изгиб ее тела, каждый уголок, который он называл своим.
      Его. Только его. Навсегда его. Он никогда не позволит ей уйти. Даже в том случае, если Изабелла возненавидит его на всю оставшуюся жизнь, граф никогда не позволит, чтобы его любимая принадлежала другому. Его лесная нимфа, его русалка, которая околдовала своими бездонными серо-зелеными глазами, очаровала, как Сирена своими песнями, невидимыми волшебными нитями так крепко привязала Воррика к себе. Он любил Изабеллу и она была его. Только это и имело значение.
      Воррик наслаждался, лаская ее грудь, эти, словно вылепленные из гипса, округлости, которые всегда его так зачаровывали. Они были, как мрамор, настолько прозрачные, что он видел прожилки, по которым текла кровь Изабеллы. Их розовые почки расцветали и набухали, когда его ладони накрывали их, поглаживая по крошечным бутонам с чувственной медлительностью. От этих крошечных бутонов во все стороны разливались волны удовольствия. На мгновение Изабелла почувствовала внутреннее волнение, трепет в груди и сладостное ощущение, когда Воррик нежно провел пальцами по ее отвердевшим бутонам, от чего они поднялись еще выше. Его рот накрыл набухший сосок, а язык обвился вокруг него, от чего Изабелла невольно подалась вперед, предоставляя свое тело во власть его губам, пальцам, желая большего наслаждения. Она чувствовала, как ее соски сморщились, а потом еще больше напряглись, когда он снова и снова возбуждал их, пока ее не захватило страстное желание. Его рот метнулся по груди, потом нашел другую грудь, объяв ее пламенем, распалив тлеющие угольки. Девушка уже поддалась той дикой страсти, которая когтями разрывала ее тело.
      Глубоко, где-то внутри ее женского начала зажглось пламя, разраставшееся до тех пор, пока не превратилось в пожарище. Ей отчаянно хотелось, чтобы он его погасил. Она до боли хотела, чтобы он вошел в нее, но он все еще продолжал целовать, едва касаясь невесомыми и легкими, как облачки, губами ее живота, мучительно подогревая закипающее в ней желание. Воррик медленно опустился перед ней на колени, потом взял ее за бедра и привлек ближе. Языком он нащупал пупок, от чего она рассмеялась хриплым гортанным смехом. Ей было щекотно, и это одновременно ее возбуждало. Изабеллу очень радовало то, как он любит ее. Как хорошо было снова смеяться – даже если это ненадолго – с человеком, которого она любила, с человеком, который любил ее. Изабелла не понимала, как ей этого не хватало. Муж, смеясь, посмотрел на нее, и янтарные глаза зажглись нежностью, но она увидела, как боль и время наложили отпечаток на его лицо в виде глубоких морщин возле глаз, и ее серо-зеленые глаза опечалились. Воспоминания прошлого ушли и они снова перенеслись в настоящее.
      Глаза Воррика слегка потемнели от печали и еще от чего-то, когда его руки сжали ее бедра, затем скользнули вниз по ногам, лаская их плавные изгибы, потом снова вверх-вниз, пока, наконец, он не развел ее ноги. Пальцы неторопливо скользили по внутренней поверхности бедер, и Изабелла задрожала от страстного желания, которого не могла скрыть.
      Слегка вскрикнув, она схватила его руки, и Воррик радостно и торжествующе засмеялся.
      Мучительно медленно он находил ее заветные складки, которые скрывались под мягкими и пушистыми завитками, вьющимися между ног. Он нежно и ритмично стал ласкать влажную теплую плоть, которая добровольно открылась ему. Наконец, его пальцы нашли темную пещеру, которая так манила и привлекала его. Его дыхание участилось вместе с ее собственным, когда он начал исследовать теплую бездну, которая дрожала от желания. От этого ему страстно захотелось вторгнуться внутрь, посадить свое семя в эту благодатную почву. Воррик чувствовал, что Изабелла дрожит от удовольствия. – Его губы охватили один из ее бутонов, которые он только что возбуждал, язык обрушился на него и ласкал все быстрее и быстрее, от чего лепестки сначала развернулись и тут же сжались. Изабелла задыхалась в сладком экстазе, расцветающем внутри ее.
      Изабелла издала глубокий животный крик – низкий стон, свидетельствующий от том, что женщина сдается. Она прижала его к себе в отчаянном желании. Не помня себя, она дрожала, выгибаясь, и, наконец, свободно вздохнула от удовольствия и стихла.
      Внезапно Воррик поднялся, поднял ее на руки и посадил на бархатную подушку рядом со стулом. Теперь его губы сомкнулись на ее губах, язык исследовал ее рот. Потом он медленно отстранился, чтобы освободиться от одежды. Он сделал это мгновенно и теперь обнаженный стоял перед ней, возвышался над ней, как языческий Бог. Сердце Изабеллы бешено забилось в груди при виде его мускулистого тела, покрытого бронзовым загаром. Она подумала о том, как эти мужественные крепкие руки могли так нежно держать ее в объятьях, как эта мощная волосатая грудь могла так нежно прижиматься к ее мягкой маленькой груди, как этот живот и узкие бедра встречались с ее телом при каждом толчке, когда он входил в нее…
      Она откинула назад голову и закрыла глаза, облизав языком пересохшие губы. Пульс в ямочке на ее шее забился в восторге и волнении. При этом Воррик затаил дыхание, сильные мускулы его живота и ног натянулись от острого желания, как ремень. В какой-то момент он засомневался, сможет ли сдержать себя. Он глубоко вздохнул, потом выдохнул – стало немного легче. Вдруг грубо и властно его руки переплелись с прядями серебристых волос Изабеллы. Ее глаза широко открылись от такого прикосновения, а рот радостно открылся навстречу ему, когда Воррик снова наклонился, чтобы ее поцеловать, требовательно и властно. Потом он выпрямился бездыханный в предвкушении удовольствия, когда нежные ладошки погладили его грудь, мягко скользнув по волосам, которые там росли, и медленно, чарующе потерлась щекой об его грудь. Она прижала свои губы к его соску и стала ласкать, пока он не отвердел, как и ее собственный. Язык обвился вокруг этой твердой шишечки, лизнул ее, возбуждая. Руки Изабеллы все время ласкали его гибкое упругое тело. Мышцы мужа сжимались, пульсировали и дрожали под нежными пальцами, ласкавшими его. Ее ладони искусно ласкали тело, проводя по старым шрамам, а губы прошли по груди, чтобы найти другой сосок и заставить также напрячься от восторга, как и первый. Почувствовав доказательство мужненого желания, она привлекла его к себе. Наконец, ее руки нашли его мужское начало.
      Воррик задыхался от желания, когда ее пальцы медленно прошлись по его пенису вверх-вниз, потом сомкнулись на нем. Женщина совершала медленные чувственные движения, которые были стары, как этот мир. Тело мужа напряглось и содрогнулось, когда ее большой палец стал ласкать чувственное место на его древке и быстро прикасаясь к нему снова и снова, пока плоть не набухла и Воррик не застонал от облегчения, но она все продолжала такие сладкие для него прикосновения. Ее рот, едва касаясь его живота, прочертил на нем линию, как перышком. Изабелла опустилась на колени, склонила голову и поцеловала округлости у основания мужского древка. Губами и языком она возбуждала эти мягкие, нежные шары, пока они не сжались внутри содержащего его их мешочка. Потом с томной, почти невыносимой медлительностью, ее рот скользнул по всей длине его древка, спускаясь ниже, ниже, с лихорадочной скоростью поцелуев и ласк, вознося его на вершину восторга, пока, наконец, губы не сомкнулись на нем. Он застонал от наслаждения. Снова и снова ее рот поглощал его, язык обвивался вокруг, едва касаясь его, как крылья мотылька, трепещущие у пламени свечя, до тех пор, пока Воррик не понял, что больше не выдержит.
      Одним резким движением он подхватил ее на ноги, потом прижал к краю подушки на стуле, сел перед ней на колени и развел бедра. Через несколько минут его древко внедрилось в теплую влажную глубь с нежной яростью, и она задохнулась от пронзительного желания. Потом так же внезапно он вынул свое копье, чтобы еще раз зайти в нее, но на этот раз – глубже. Снова и снова его огненный меч входил в ее ножны, пока они оба не стали часто и прерывисто дышать. Изабелла впилась ногтями в плечи Воррика, оставляя неглубокие борозды. Ее тело напряглось, потом обмякло в потрясающем взрыве экстаза. Она тихо простонала, выражая свой восторг, который смещался с его наслаждением. Вдруг они оба внезапно открыли глаза, и их опаленные страстью взгляды соединились. Изабелла почувствовала, что утопает в этих янтарных глубинах. Какой трепетной, была эта минута, когда Изабелла не могла оторвать взгляда от лица Воррика! Его тело в это время содрогнулось в страстной агонии облегчения, и он выплеснул в нее свое семя.
      В этот важный момент он выплеснул свою душу, позволив жене увидеть выражение своих глаз. Раньше он всегда прижимал ее к себе, чтобы она не могла видеть радостное выражение какой-то торжествующей чувственности, которое было на его лице. Губы Воррика слегка приоткрылись, и он издал негромкий восторженный стон. Потом закрыл глаза.
      Дальше было слышно лишь их учащенное дыхание, которое постепенно затихало так же, как сокращались бешеные удары их сердец. Пульс, бившийся с такой бешеной скоростью, становился нормальным. Потом он целовал ее, улыбаясь, и властно оглядывая своими янтарными глазами, понимая, что снова вышел в этой битве победителем. Воррик отстранился.
      Изабелла поняла, что муж взял ее сердце и душу, теперь уже навсегда.

       Лондон, Англия, 1489 год.
 
      «Будь он проклят! Будь он проклят! – заревел лорд Монтекатини, как зверь в клетке, измеряя шагами комнату. С каждым шагом его ярость и гнев нарастали. – Он всегда мешает моим планам, этот уэльский ублюдок! Настроить Генри против плана, который я предложил! Я мог бы вернуться в Рим. Пока лорд Хокхарст останется фаворитом королевского двора, я здесь не нужен и бесполезен! Да простит меня Бог, но я бы хотел убить этого сукиного сына!»
      – Вы ранили его, милорд, – елейным голосом заговорила леди Шрутон, боясь, что графом овладевает черный гнев, и он изобьет ее. Она никак не могла понять, почему она все-таки осталась с ним, а если она решится, то куда ей пойти? Как она будет жить? Несколько ужасных синяков казались сущими пустяками, по сравнению с той безопасностью, которую он ей обеспечивал. – В конце концов, вы ведь убили лорда Рашдена, а его глупая сестра обвинила во всем Хакхарста. Хотя граф хорошо скрывает, но, говорят, что уход этой сучки очень его расстроил. Он продолжает преследовать ее, как безумец.
      – Да, – кивнул лорд Монтекатини, – но это меня мало радует. Этот ублюдок причинил мне много неприятностей и продолжает их причинять. Он постоянно расстраивает мои планы, заставляет меня выглядеть дураком. Даже Джиофри начал относиться ко мне так, как будто я колдун или идиот, – пожаловался граф на своего последнего любовника. – Ну, я скоро рассчитаюсь с ним, с этим неблагодарным щенком. Он был всего лишь рыцарем, когда я заинтересовался им. Теперь он получил титул барона и думает, что он больше во мне не нуждается. Но Джиофри скоро поймет, что ошибается. Мне нужно как можно скорее придумать что-нибудь, чтобы избавиться от Хокхарста. Пока он остается, как бельмо на глазу. Но я должен быть осторожен: пусть этот сукин сын не знает, что Гил умер от моих рук, иначе это будет уже точно концом моей карьеры в Англии. Рим не потерпит ни одного провала. Если бы граф не был фаворитом Генри и если бы только я мог приложить руки к жене Хокхарста!
      Хитрые и злобные глаза леди Шрутон распахнулись от удивления. Она знала, что от итальянца ничего не ускользало, что происходило в Тауэре и во всем Лондоне.
      – Но, но, милорд… Разве вы не слышали, что эту сукину дочь завтра выпускают из Кровавой башни.
      – Нет! – темные глаза лорда Монтекатини прищурились. – Вы не лжете, сеньора?
      – Нет, милорд, конечно же нет! Это известно всем, и я удивлена, что вы об этом еще не слышали.
      – Где этот пустомеля Флорио? – граф позвал своего оруженосца. – Флорио! Флорио! – выходя из себя закричал он, и перепуганный юноша вбежал в комнату. – Что я слышу: леди Хокхарст завтра освобождают? Почему ты мне об этом ничего не сказал?
      – Н-н-нет, сеньор, – запинаясь под проницательным взглядом итальянца, произнес оруженосец. – Я… я думал, что вы об этом уже знаете. Я… я не думал, что необходимо вам об этом докладывать.
      – Ты не думал! Ты не думал! – насмешливо повторил лорд Монтекатини. Потом жестоко отвесил пощечину молодому человеку. – Идиот! Я должен думать здесь за всех! Вставай, глупец, распустил нюни! То, что ты будешь ползать передо мной на коленях, не спасет тебя от заслуженного наказания. Иди и дожидайся моего приговора в учебной комнате. Я приду и преподнесу тебе урок, который ты вряд ли забудешь.
      – Нет, милорд, пожалуйста, не делайте мне…
      – Молчи! – отрезал граф. – Иди! Пока я не решил, что ты мне вообще больше не нужен и не принял более крутых мер!
      До смерти напуганный оруженосец удалился, и леди Шрутон вздохнула с облегчением, потому что она не оказалась той несчастной, которой граф будет преподносить урок в учебной комнате. Однако, она поежилась, когда он обратил на нее взгляд своих сверкавших злобных глаз и подумала, что лорд Монтекатини был, действительно, в союзе с самим дьяволом.
      – Эта прекрасная Роза Восторга поедет отсюда в Хокхарст? – скривив губы поинтересовался граф.
      – Нет, я так не думаю, – ответила леди Шрутон, молясь про себя, чтобы это оказалось правдой. – Мне кажется, что эта проститутка поедет в свое имение Грасмер. Говорят, что несмотря на все попытки графа уговорить ее, эта сучка не может ему простить смерть брата.
      – Ах, так… Грасмер. А что это такое? – поинтересовался итальянец.
      – Это имение, милорд, как я вам уже говорила, – незащищенная крепость – достаточно легко будет нескольким людям напасть на нее. Особенно теперь, когда король запретил носить костюмы членов королевской гильдии. Никто даже и не заметит появления людей. Это будет довольно-таки легко, – повторила она. – В самом деле, я не знаю, почему Хокхарст не осадил это место, когда эта стерва отказалась его принять.
      – Не будьте еще глупее, чем вы есть на самом деле, сеньора, – сказал лорд Монтекатини, – Атаковать собственную жену? Убить собственных людей? Сама эта мысль – чудовищна!
      Леди Шрутон попыталась вернуть Доброе расположение графа, которое она только что отеряла.
      – Никто не должен знать, кто возьмет эту суку, кроме Хокхарста, конечно. Мне кажется, что граф готов пойти на все, чтобы спасти жизнь этой проститутке. Он помешан на ней. А если он будет убит… – она резко остановилась, уклончиво пожав плечами.
      Лорд Монтекатини, который редко бывал в хорошем расположении духа, дьявольски улыбнулся на ее последние слова.
      – Ну, наконец, хоть один раз ты будешь мне полезна. Принеси мне мою шкатулку с драгоценностями. Я подарю тебе браслет из оникса, который подходит к твоему платью.
      Когда Изабелла добралась до Грасмера, пошел сильный снег. Но ей теперь было все равно. Наконец-то, она была дома – после целого года заключения в Кровавой башне. Генри Тюдор хотел приподнести ей урок, и он это сделал. Теперь она вряд ли будет участвовать в каких-либо заговорах против короля. Последний из Ланкастеров прочно укоренился на троне. Он не потерпит, чтобы у него из рук корону вырвала какая-то девчонка, сторонница Йорков. Совсем неважно, какое высокое положение при дворе мог занимать ее муж. Муж… Воррик. Изабелла была уверена, что ее так долго держали в тюрьме, чтобы наказать за то, что она бросила своего мужа и сделала несчастным. Последними словами Тюдора, прежде чем она покинула королевский двор, был совет, чтобы она немедленно вернулась к Воррику: «Занимайтесь своими делами в замке Хокхарст, мадам, – холодно подчеркнул король, и не пытайтесь больше вмешиваться в мои дела!»
      Изабелла поняла, что она должна снова быть женой Воррика. Не только потому, что король приказал ей это, но и потому, что задолго до того, как она покинула Кровавую башню, Воррик, вырвал у нее обещание вернуться к нему.
      – Поклянись, – мрачно потребовал он, – поклянись, Белла! – И она это сделала. Дело не в том, что он заставил ее, просто к тому времени Изабелла поняла, что бесполезно ей сопротивляться, что она по-прежнему любила мужа и не могла больше отказывать. Это подсказали ей долгие дни и ночи, которые Воррик провел с ней, лаская ее тело и наполняя его ощущениями.
      – Я под присягой клянусь, что снова стану твоей женой! – мягко сказала она. – Но мне нужно время, милорд… Время, чтобы прийти в себя. Позвольте мне пока поехать в мой Грасмер хоть ненадолго. Хокхарст будет казаться слишком пустым без вас… Кэрливела и всех остальных.
      Воррику требовалось некоторое время остаться при дворе, чтобы уладить некоторые дела с королем. А Кэрливел… он был мертв, как Гил и Мэдог.
      Наконец, Воррик согласился.
      – Я приеду к тебе весной, любимая, – сказал он ей. – Я очень люблю тебя.
      Изабелла с разрывающимся от боли сердцем ответила:
      – А я… я люблю тебя. Но… мне стыдно, что я не могу справиться с этой слабостью.
      Теперь, при мысли о нем, ее охватила тоска по прошлой жизни, и когда в туманном свете перед ней предстал Грасмер, ей показалось, что даже здесь ее настигали призраки прошлого. Изабелла увидела свою бабушку, стоявшую перед ней, как наяву, и машущую ей с крыльца дома, мать и отца, которые улыбались дочери. Смеясь, целый и невредимый, к ней бежал Гил. Она увидела и себя совсем маленькой девочкой, радостно бегущей к его протянутым рукам, распахнутым для объятий. Когда пошел снег, образы поблекли, как акварель, размытая дождем. Они исчезли, перейдя в замок Рашден. Там на мощеном дворе замка она сидела на коленях перед Ричардом, герцогом Глостером, потом встала и взяла золотой соверен, который он протянул ей. Изабелла от боли закрыла глаза при этом воспоминании, а когда открыла их снова, то видение исчезло. Его сменило видение лунной поляны, где на коленях перед ней стоял-Лионел и собирался признаться ей в любви.
      Розы – белые розы – были разбросаны по земле, Изабелла наклонилась, чтобы собрать их, и услышала смех придворных, которые тщетно пытались ухаживать за ней: сердце девушки было отдано навсегда Воррику Тремейну, графу Хокхарсту. Она явственно ощутила запах свежескошенного сена, которое лежало в конюшнях в то лето, когда она впервые встретила его. Вот и теперь он идет к ней, как и тогда, хмурый и симпатичный, а чуть поодаль от него идет Кэрливел, который держит в руках шляпу и провожает ее в ложу на Королевском Турнире.
      Снежинки танцевали и вились вокруг нее, но Изабелла не обращала на их никакого внимания: она утонула в воспоминаниях, и белая лужайка Грасмера превратилась в поле, где состоялся турнир. Ей улыбнулась Анна настолько живой, естественной улыбкой, что глаза Изабеллы наполнились слезами.
      Когда Джоселин, Эдрик, Тегн и Беовульф заговорили с ней, Изабелла не слышала их, она не видела их озабоченных лиц, когда они в недоумении смотрели на нее, не понимая, зачем она остановилась. Их смутило странное застывшее выражение ее лица.
      Изабелла вспомнила, как Мэдог раздевал ее своим горячим взглядом, полным желания, перешедшим в раскаяние, когда он узнал, что это жена его брата.
      О Боже, Боже! Она попыталась прогнать воспоминания, но они преследовали ее. Изабелла почувствовала на губах соленый кристалл и поняла, что на ее щеках замерзли слезы. Девушка заставила себя поехать вперед к Грасмеру и ее призракам.
      Они пришли так же неожиданно, как в тот день, несколько лет назад, пришли люди Лионела, одетые в простые черные одежды, которые не позволяли определить, кому они принадлежат. Но Изабелла ничего не заподозрила, потому что Тюдор запретил носить одежду с эмблемами. Только когда отряд приблизился, она почувствовала, как от страха у нее по спине побежали мурашки. Леди Хокхарст, подстегиваемая каким-то инстинктом, побежала с лужайки, где только что лепила снеговика, подхватив сына Кэрливела Артура, который, не понимая опасности, поднял крик. Изабелла крепко прижала голову малыша к груди, чтобы успокоить его, и неслась к дому. Быстро захлопнув за собой дверь, заперла ее на засов и дико закричала, призывая на помощь.
      Ее преданные доблестные рыцари готовы были сражаться за ее жизнь и честь, но Грасмер не был крепостью. Это был обычный дом, построенный не для защиты, а люди, атаковавшие его, были жестокими и беспощадными.
      Битва была короткой, хотя Изабелле она показалась кошмарным сном, который продолжался бесконечно и от которого было трудно пробудиться. Девушка не могла оправиться от потрясения и ужаса, не, смея верить своим глазам, она уставилась на разбитые стекла, разбросанные по полу большого зала. Эти осколки, смешанные с кровью ее любимых рыцарей, лежали рядом с их телами. Глаза ее любимого Эдрика ничего невидящим взором уставились на нее. А дорогого ей Тегна можно было узнать только по запятнанной кровью одежде. Смертельно раненный Беовульф, хромая, шел к ней, умоляя ее бежать.
      – Вы… вы должны… вы должны попытаться добраться до… до конюшен, ми… миледи… это… это для вас единственный шанс.
      Но Изабелла знала, что это бесполезно. Дом был окружен, и люди в черной одежде продолжали колотить в мощные двери, прокладывая себе дорогу. Спрятаться было просто некуда, кроме верхних комнат. В любом случае эти дикие вторженцы быстро найдут ее там. Нет. Изабелла не оставит своих преданных рыцарей, которые так защищали ее всю жизнь. Хватит того, что Изабелла оставила их раньше во время борьбы, когда они приказали ей спрятаться в безопасное место.
      Этого просто не могло быть. Все казалось нереальным. Кто-то хотел причинить ей боль, внезапно обрушив на нее все свое зло. Но кто? Почему?
      Изабелла смутно понимала, что Алиса и Джоселин прижались в одном углу, пытаясь защитить Артура от этого ужасного побоища и тех людей, которые уже ворвались в большой зал. Изабелла слепо выхватила из-за пояса кинжал и угрожающе занесла его. Она не позволит сдаться без борьбы, в худшем случае – убьет себя, ноне позволит быть изнасилованной этими ужасными людьми.
      – Если вы – грабители, то возьмите все, что хотите, и уезжайте, – сказала она. – Вам незачем здесь останавливаться.
      Но облаченные в черные одежды люди только рассмеялись в ответ и угрожающе стали приближаться к ней, безжалостно зарубив Беовульфа, сделавшего последнюю попытку защитить свою госпожу.
      – Беовульф! Беовульф! – Но рыцарь уже был мертв. Она в ужасе посмотрела на этих безжалостных людей, которые только что убили ее рыцаря.
      – По крайней мере… по крайней мере, скажите, кто вы? Почему вы натворили столько бед? – воскликнула Изабелла, когда самозванцы стали осторожно надвигаться на нее, посматривая на занесенный кинжал. – Я …я не хочу умереть в незнании.
      – Не бойтесь, сеньора, лорд хотел, чтобы мы не причинили вам вреда, поэтому уберите этот нож и пойдемте с миром. Если мы причиним вам зло, то он снесет наши головы.
      Изабелла была настолько поражена и ошеломлена словами этих людей, что с трудом сообразила: ее титул был произнесен по-итальянски. Где-то в подсознании девушка удивилась, но так как знала только одного итальянца – лорда Монтекатини, который всегда был так добр к ней, она не увидела между ними никакой связи. Леди Хокхарст стала отступать от людей, которые продолжали надвигаться на нее, пока, наконец, не прижалась в стене и ей было больше некуда деваться. Неожиданно мужчина, который казался добрее, чем все остальные, попытался выхватить у нее кинжал, и она настолько удивилась, что трое остальных людей успели выхватить его и взять девушку в плен, хотя она яростно им сопротивлялась. Рагнор, который теперь был неотъемлемой ее частью и которого теперь она забыла, издал пронзительный крик и бросился на них, своим клювом нанося им удары, и они были вынуждены отступить. Но в конце концов Изабеллу все-таки схватили и она закрыла глаза, приготовившись к тому, что ее изнасилуют. Она не верила тому, что ей сказали.
      Но к своему удивлению, Изабелла поняла, что с ней ничего делать не будут. Ее просто выволокли из большого зала на поляну и грубо повели к конюшням, где ждали остальные люди в черном. Ее подвели к ожидавшей ее Цендрилоне. Только когда она села верхом, граф, наблюдавший за этим побоищем, наконец, появился. Он галопом подскакал на своем вороном коне, который, когда его дернули под уздцы, угрожающе фыркнул, вставая на дыбы.
      – Лорд… лорд Монтекатини! – выдохнула Изабелла, когда он, улыбаясь ей, взял уздечку ее лошади из рук одного из своих людей и привязал к луке своего седла.
      – Вы удивлены, сеньора? – спросил он, демонически вскидывая брови. – Ну, конечно, вы ничего не понимаете, – он пожал плечами, – но со временем вам все объяснят.
      – Милорд, – холодно начала Изабелла, но резко остановилась, услышав визг, неожиданно пронзивший воздух. – Боже мой, Джоселин! Джоселин и Алиса! Как могла Изабелла в собственном страхе забыть о них?
      – Джоселин! – воскликнула девушка. – Алиса! – Когда никакого ответа не последовало, Изабелла повернулась к графу. – Пожалуйста, скажите своим людям, чтобы они отпустили моих служанок и няню!
      Итальянец снова презрительно улыбнулся, пожав плечами.
      – Нет, я не стану этого делать. В конце концов, мужчинам иногда надо поразвлечься и, может быть, удовлетворить свою похоть, чтобы им не так хотелось погасить свое желание на вас, миледи. Нам предстоит долгий путь. Будет очень нелегко, но… Флорио!
      – Да, сеньор?
      – Служанка, няня, как там они?
      – Служанка, сеньор, она… сражается, как дикая кошка, но мужчинам удалось ее обломать. Она молодая и красивая и стоит того, чтобы за нее побороться, не правда ли? Няня слишком стара, чтобы с ней возиться. Ей просто перерезали горло.
      – Прикажи людям привести служанку. Она нам очень пригодится, чтобы моим мужчинам не захотелось воспользоваться этим сокровищем, – граф указал на Изабеллу.
      Внезапно Изабеллу охватило потрясающее горе, ярость и ненависть к лорду Монтекатини и его такому грубому нападению. Она подумала о своих рыцарях и старой няне, которые теперь, холодные и безжизненные, лежали в ее доме, беспощадно убитые людьми графа, и о Джоселин, которую сейчас насиловали все по очереди, но она не ведала, что ее боль будет продолжаться, пока итальянец будет видеть в этом смысл. Злость Изабеллы была столь сильной, что она вся затряслась от гнева, впервые ощущая потребность приносить боль, калечить и убивать.
      – Ублюдок, – сплюнула Изабелла. – Неслыханный ублюдок!
      Лорд Монтекатини только рассмеялся, и в этот момент, точно почувствовав ее муки и беспомощность, как когда-то Изабелла почувствовала его, Рагнор издал дикий смертоносный крик и слетел с плеча девушки прямо на смеющееся лицо графа. Как будто подстегиваемый каким-то дьяволом, Рагнор вонзил в это красивое лицо когти и стал клевать лицо итальянца. Лорд Монтекатини завизжал диким нечеловеческим голосом, от которого у Изабеллы по спине пробежали мурашки. В своей жажде мести она подстегнула Рагнора своим ужасным хриплым криком, и он жаждал крови. Люди графа, застыв от ужаса, смотрели, как граф, извиваясь, пытается отбиться от птицы. В слепом бешенстве он ухватился за сокола, пытаясь сбросить его со своего лица, но Рагнор так крепко вцепился, что это графу не удалось, и продолжал клевать лицо графа. Лорд, Монтекатини упал с лошади и судорожно замотался по покрытой снегом земле, все еще пытаясь согнать птицу. Наконец, Рагнор с победоносным криком захлопал крыльями и взлетел. В сумрачном свете заходящего зимнего солнца Рагнор стремительно поднялся ввысь и снова бросился вниз со скоростью стрелы. Изабелла, затаив дыхание, смотрела на его красивый полет. Она не могла оторвать взгляд от птицы и не двигалась, хотя сокол летел прямо на нее. Наконец, в тот момент, когда он должен был упасть на нее, Рагнор вдруг замедлил полет, расправил крылья. Догадавшись о его намерениях, Изабелла подняла руку, и сокол гордо уселся на ее запястье. В этот момент время остановилось. Он восседал на ее руке, гордо подняв голову, не связанный путами и за свое возвращение сполна отплатил ей. Его когти слегка впились в кожу Изабеллы, и крошечные капельки крови просочились из небольших ран, но она не обращала на это никакого внимания. Она смотрела на его горящие янтарные глаза и теперь понимала, почему он так долго ждал, чтобы взлететь. Какой-то первобытный инстинкт требовал сполна расплатиться за свой долг с Изабеллой.
      – Молодец, Рагнор, – тихо прошептала девушка. – В добрый путь!
      Сокол еще раз вскрикнул и взлетел, паря, в небе, пока окончательно не скрылся из виду. Рагнор улетел.
      Какой-то ком застрял у нее в горле. Ее глаза наполнились слезами от сознания потери, хотя она и понимала, как Хвилис, что дикую птицу нельзя было поймать и посадить в клетку. Изабелла любила сокола. Она не должна звать его назад, а дать ему свободно улететь. Если Рагнор вернется, то только по собственному желанию, и девушка каким-то внутренним чутьем понимала, что когда-нибудь он вновь опустится на ее плечо. Теперь Изабелла и Рагнор были связаны жестокой шуткой пьяного короля и жестокой местью итальянского графа.
      Подумав о лорде Монтекатини, Изабелла застонала, с ужасом вспоминая произошедшее.
      – Беатрис, – задыхаясь позвал он, все еще держась за лицо руками. – Приведите Беатрис. Я… мне она нужна… чтобы… чтобы обработать мое лицо.
      – Сеньора Шрутон! – крикнул Флорио в ответ на требование своего господина, и Изабелла чуть не выпала из седла от ужаса. – Сеньора Шрутон!
      Оруженосец оглянулся, нахмурился, пытаясь найти злобную графиню, но ее нигде не было видно. Потом вдруг кто-то выдохнул: «Боже мой, посмотрите!» Все повернулись в том направлении, куда указывал мужчина.
      Там, в окнах верхнего этажа Грасмера, все увидели графиню. Она переходила из комнаты в комнату и поджигала каждую факелом. Они смотрели на нее, и до них донесся ее странный дикий хохот, который поверг всех в изумление и дрожь.
      – Что ты делаешь ненормальная сучка! – Флорио потряс кулаком, но леди Шрутон его не слышала. – Сеньор, – он повернулся к своему господину. – Женщина, она… она совсем сошла с ума. Она поджигает дом и не обращает никакого внимания на нас.
      – Мое лицо, мое лицо, – снова застонал граф, явно не слыша того, что говорит ему оруженосец. – Мне нужна Беатрис, чтобы она обработала мое лицо. Ах, мое лицо. Лицо! Теперь оно искалечено, искалечено на всю жизнь!
      Бедный Флорио не знал, что ему делать. Но один мужчина, который оказался более наглым, чем все остальные, наконец, пришел в себя, выступил вперед и бесцеремонно посадил итальянца на его вороного коня.
      – Возьмите себя в руки, сеньор, – резко сказал мужчина, – или нас всех вздернут на виселице. Ваше лицо будет в шрамах на всю жизнь, но вы сами останетесь в живых. Анжело, Луиджи, идите в дом и вытащите оттуда эту сумасшедшую сучку!
      – Забудь об этом, Винченсо, весь дом уже превратился в пожарище, а эта сука там заживо сгорит. Она никогда никому не сможет ничего рассказать. Приведи девчонку и поедем.
      – Подождите, идут Девид и Маурицио с девушкой. Георгео, приведите еще одну лошадь.
      Изабелла побледнела от ужаса и страха. Ее затошнило при виде Джоселин, которую вели из горящего дома. На ней был только грубый плащ, который набросил на нее один из мужчин. Она дрожала от пережитого потрясения и холода, спотыкаясь шла по снегу, ничего не видя перед собой. Сына с нею не было.
      «Боже праведный, как же ты можешь быть так жесток? – молча спросила Изабелла у Бога. – Ребенку ведь всего четыре года!»
      И впервые девушка обрадовалась, что у нее не было ребенка от Воррика.
      «Ах, Воррик, Воррик! – ее сердце закричало, разрываясь от жалости. – Где ты, мой любимый?»
      Но в ответ она услышала, как трещавшие языки пламени пожирали Грасмер.

* * *

      Воррик задрожал при виде Грасмера, сожженного и почерневшего, от былого великолепия которого остался один остов. У него странно защемило в груди, и его сердце стало таким же опустошенным, как и лежащие перед ним развалины.
      «Изабелла, Боже мой, Изабелла!»
      Если она умерла во время пожара, охватившего Грасмер, то он, вряд ли, сможет это узнать: то там, то здесь были видны обгоревшие кости, которые свидетельствовали о том, что человеческое тело сгорело в огне, но кому они принадлежали – невозможно было сказать.
      «Нет, Изабелла! Боже милосердный! Только пусть это будет не моя любимая Роза Восторга!»
      – Милорд! Милорд!
      Взволнованные крики его людей вывели Воррика из раздумий. К нему навстречу спешила странного вида женщина – она держала за руку маленького мальчика.
      – Нет, не может быть! Не может быть. Это… это… это…
      – Дядя Воррик, дядя Воррик! – закричал ребенок, вырываясь от женщины и побежав к нему навстречу.
      – Артур! Слава богу! Артур – закричал Ворриик, крепко прижимая к себе мальчика. – Артур!
      В сердце графа зародилась надежда, что ребенок может ему что-то рассказать, но эта слабо вспыхнувшая надежда быстро погасла. После того, как он осторожно опустил мальчика, он ничего не смог от него добиться. Но была еще женщина. Воррик попросил ее представиться.
      – Меня зовут Мэри Браун, милорд, – сообщила она и робко присела перед ним в. нелепом реверансе, слегка сжавшись от страха и благоговейного трепета. – Но я знаю не больше, чем ребенок. Я нашла его, когда он бродил по пустошам и плакал. Малыш звал свою маму, но ее нигде не было видно, поэтому я взяла его, думая, что за ним кто-нибудь рано или поздно придет. Я… я не собираюсь причинять ему никакого вреда. Одежда его была дорогой, поэтому я догадалась, что он не из простых, но я не могла просто оставить его умирать с голоду. – Это было сказано более решительным голосом.
      – Конечно нет, – согласился Воррик. – Вы все правильно сделали, за что будете вознаграждены, обещаю вам.
      – Спасибо, милорд, я бы не сказала, что мне не нужны деньги. Но я женщина и знаю свой долг и меня не нужно подкупать. О том, что его дом сгорел, бедняжка не знал. Мы, конечно, все заметили огонь и выбежали, но дом так быстро сгорел. Он был как маяк, здесь на горе. Видно было за несколько миль по всем направлениям. Бедный мальчик был так напуган, что ему долго снились плохие сны, он часто вскрикивал по ночам, часто плакал, звал свою мать – это естественно. Он говорит кое-что, и меня это очень тревожит.
      – Что такое? – спросил Воррик. – Что еще говорит мальчик?
      – Ну, я не могу точно понять, милорд, для меня это бессмысленно и неприлично повторять – моя мама воспитала меня должным образом.
      – Но, тем не менее, я прошу вас, скажите, – настаивал граф. – Пожалуйста, мисс Браун. Это очень важно.
      Женщина покраснела от гордости и удовольствия, когда граф к ней так обратился. Он не был похож на всех остальных высокопоставленных лордов, и был очень хорошим, этот граф Хокхарст.
      – Ну, милорд, вот как это звучит на устах ребенка. «Ти НОРА…» – здесь она остановилась и покраснела от смущения, прикусила губу, но все-таки продолжила. – Ти Нора… сука» – вот, что говорит мальчик. Но как я вам уже сказала, мне это кажется бессмысленным, В округе нет никакой Норы, которую бы я знала. И, тем более, нет женщины такого легкого поведения.
      «ТИ НОРА СУКА».
      Действительно, что же хотел сказать этими словами ребенок? И вдруг Воррика внезапно осенило. Его сердце застыло от ужаса в груди.
      «Сеньора – сука, – вот что говорил мальчик. Итальянец! Это он похитил Изабеллу! Он держал ее где-то для своих грязных целей. – Что бы там ни было, но моя жена осталась жива. – Внезапно граф понял это. – Боже праведный, что пришлось перенести Изабелле в руках этого вероломного иностранца и куда он мог ее спрятать»?»
      Стряхнув оцепенение, Изабелла диким взглядом обвела комнату. Ее ощущения были обострены, а нервы натянуты и ей страстно хотелось выпить настойку, которую давал ей когда-то граф – сладкий маковый нектар, порошок, без которого она теперь не могла жить. Ее тело желало его отчаянно, но все же граф не приходил. «Черт побери, где он? Где он?»
      Она нервно стала грызть и без того обкусанный ноготь. Некоторые ногти были уже обкусаны до основания: таким образом Изабелла пыталась отвлечь свое внимание. Когда это не помогло, она вскочила с постели и стала нервно ходить по комнате, как сумасшедшая, теребя надетое платье, пока шелковый материал не повис клочьями.
      Несколько раз она ловила свое отражение в зеркале, но оно ей ни о чем не говорило. Изабелла не узнавала эту изможденную женщину со впалыми щеками и диким взглядом, которая смотрела на нее из зеркала.
      Быстрыми нервными движениями она открывала бутылочки духов, которые стояли у нее на столике, но в тех флаконах не было того, что ее бы заинтересовало и, всхлипнув от ярости и отчаяния, она смахнула их на пол.
      – Спокойствие, спокойствие, сеньора, – сказал лорд Монтекатини, наконец, появляясь в комнате. – Стеклодув в Венеции долго трудился, чтобы создать эти хрустальные сокровища. А вы заодно мгновение угробили всю его работу.
      – Мне наплевать! – вызывающе бросила Изабелла, с ненавистью и презрением глядя на его искалеченное лицо, все покрытое струпьями. – Принесли?
      – Спокойствие, сеньора, вам нужно научиться быть спокойной, – пожурил Изабеллу граф, желая продлить ее муки. – Придет время, и вы получите, что хотите.
      Граф медленно потянулся к карману и вынул небольшой мешочек. Потом подошел к столу, прилагая большие усилия, чтобы не взглянуть на себя в зеркало, мимо которого проходил. Он остался жив, да, но ведь смысл его жизни заключался в лице, которое теперь было покалечено. Теперь Монтекатини не мог смотреть на себя в зеркало, хотя всех заставлял на него смотреть. Он нещадно избивал людей, посмевших отводить взгляд от его отвратительного лица. Теперь о нем никогда не будут говорить как о красавце. Граф никогда не познает больше сладости восхищения, которое вызывало его красивое лицо, когда он ухаживал за любовником. В этом виноваты Тремейны! Если бы не они, его жизнь не была бы разрушена!
      Для Изабеллы каждая секунда казалась часом, пока граф наливал в бокал темно-красную жидкость. Это было очень крепкое вино, которое приготовлялось из вскипевшего бургундского вина, смешанного с бренди. Отпив несколько глотков и убедившись, что вино не кислое, он достал мешочек и высыпал его содержимое в бокал. Густой порошок держался несколько секунд на поверхности жидкости, а потом опустился на дно бокала. Когда итальянец перемешал вино, кристаллики растворились.
      Наконец, с улыбкой, исказившей и без того уродливое лицо, лорд Монтекатини повернулся и протянул бокал Изабелле. Она с жадностью осушила бокал, утолив свою жажду в этом зелье.
      Вскоре Изабелла перенеслась в страну грез, в которой она теперь жила. Медленное томление появилось во всем теле, успокаивая натянутые нервы, и она посмеялась над глупой женщиной, которая только что ходила по комнате и напрасно тратила энергию. Теперь, лежа на кровати, Изабелла смутно осматривала комнату, в которой была заключена. Потолок был темным, и на нем были видны перекрытия, но ей казалось, что крыши вообще не было, а был лишь столб света, поднимающийся в небо и переливающийся всеми цветами радуги. Она видела себя парящей в этом сверкающем калейдоскопе, ощущала себя бестелесной невесомой субстанцией, богиней, которая сверху смотрит на простых смертных и смеется. Изабелла еще раз хихикнула. Ее тело было инертным и безвольным. Сонно зевнув, она подумала о том, почему у нее слипаются веки. Девушка ощущала себя богиней, а богине вообще не нужны были ресницы. Она вяло подняла отяжелевшую руку и бесцельно помахала ею. Наконец, ей удалось ценой невероятных усилий дернуть себя за ресницы на одном глазу. Но попытка оторвать их была тщетной, и Изабелла отказалась от нее. Это оказалось пустой тратой энергии. Гораздо интереснее было рассматривать вверху ангелов-херувимов, которые появлялись в потоке света и играли на арфах и рожках. Вначале она судорожно аплодировала им, а потом рассмеялась, как идиотка. Лорд Монтекатини, наблюдавший за ней, при этом скорчил гримасу.
      «Какая отвратительная сучка! Не могу дождаться, когда этот уэльский ублюдок увидит свою Розу Восторга!» Да, граф решил, что сделал правильный выбор. Это было великолепной местью. Никакая другая форма отмщения из тех, которые он перебрал и отбросил, не сослужила бы так великолепно! Он вначале подумал, что можно отдать Изабеллу на развлечение своим людям, но сможет ли Воррик свою жену отвергнуть, если будет знать, что ее заставили это сделать? Только не граф! Гордый и ревнивый, может быть, и отвергнет, но лорд Хокхарст любил свою жену по-настоящему, и тот факт, что ее познали другие мужчины путем насилия, не убьет любовь. Граф Монтекатини хотел обезобразить до неузнаваемости лицо Изабеллы, как его собственное, но эту мысль он тоже оставил: Воррик любил жену за ее душу и сердце, и лишение ее красоты любовь не убьет: Итальянец хотел убить девушку, но тоже отказался от этой затеи. Он хотел ее убить, но только тогда, когда граф Хокхарст будет в его распоряжении, чтобы он сам стал свидетелем смерти своей жены, не имея возможности ей помочь.
      Да, лучшим способом отмщения Монтекатини посчитал превращение Изабеллы в наркоманку. Какой мужчина станет любить женщину, которая предпочитает сладкий маковый нектар больше, чем его самого? Она не устоит ни перед чем, чтобы добыть себе это зелье, и даже не дрогнет, видя его муки.
      Граф улыбнулся своей зловещей улыбкой и еще раз взглянул на Изабеллу. Такое отвратительное создание не мог любить ни один мужчина.
      Довольный собой, итальянец потянулся за пером и чернильницей. Теперь самое время дать знать лорду Хокхарсту о местонахождении его жены.
      Воррик мрачно смотрел на массивную темную крепость, возвышающуюся перед ним. Это был замок Болдон-на-море, но все называли крепость «Черной скалой».
      Она была воздвигнута на голом утесе, выходящем в океан. Ее стены были 15 футов высотой и 10 футов толщиной. Рва перед крепостью не было, так как в нем не было необходимости. К замку можно было попасть по одной единственной дорожке, которая опасно вилась по зазубренной скале к крепости. Это был один из самых неприступных замков в Англии, и у Воррика, увидевшего это своими глазами, сердце упало камнем. Он никогда не сможет вырвать Изабеллу отсюда.
      Боже, если бы только у Воррика в распоряжении были люди короля! Но у него их не было. Лорд Монтекатини был слишком умен. Прежде чем уехать из Лондона, граф пустил слухи о том, что возвращается в Рим по семейным делам, и отплывая убедился в том, что несколько придворных видели, как он садился на корабль, который двинулся по Темзе.
      Воррик, конечно же, знал, что итальянец не вернулся домой, а вместо этого причалил где-нибудь близ Бритлинтона в Англии. Затем поехал в Грасмер, похитил Изабеллу, потом снова сел на корабль и уплыл еще дальше на север, в Болдон-на-море, который находился на гористой границе Англии.
      Догадавшись, что Изабеллу похитил Монтекатини, Воррик сначала хотел открыто обвинить графа, но в результате раздумий решил, что в этом случае он будет выглядеть просто дураком. У него не было явных доказательств вины итальянца, а, кроме того, при Дворе считали, что Монтекатини уплыл в Рим. Было бы слишком невероятным, что граф, находясь далеко отсюда, совершил похищение.
      Воррик молча приступил к поискам своей жены. Так как никто не знал об исчезновении Изабеллы, не знал об этом и король. Гарри долго не видел Изабеллу, но если даже король и поверит в ее похищение, то, скорее всего, предположит, что девушка не повиновалась королевскому приказу – вернуться к мужу. Хотя Воррик старательно искал местонахождение Изабеллы, ему ничего не удалось узнать. Только послание, которое он получил от итальянца, давало желанную информацию и существенное доказательство, которое разоблачало лживую натуру Монтекатини. Но Воррик не мог показать Гарри письмо от лорда Монтекатини, потому что в нем граф ставил условие; он убьет Изабеллу, если узнает, что Воррик сообщил королю о похищении. В письме он также дал понять, кто похитил его жену.
      – Что нам делать Воррик? – спросил Эмрис, напуганный угрожающим видом крепости, заставив своим вопросом графа вернуться в действительность.
      – Подождем, – кратко сказал он брату. – Подождем, пока итальянец нас позовет. Больше нам ничего не остается делать.
      Воррик положил руку на сердце. Никогда еще в своей жизни он не чувствовал себя таким беспомощным.
      – Воррик, ты хочешь пойти туда? – отчаянно взмолился Эмрис. – Ты не выйдешь оттуда живым, пойми, Изабеллу Монтекатини тоже не отдаст живой.
      – Я знаю, но что мне делать? Черт возьми, что еще я могу сделать?
      – Подождем, пока выйдет этот ублюдок. Рано или поздно, но он должен это сделать.
      – А если он убьет Изабеллу? Боже праведный! – простонал совсем убитый горем Воррик. – Я никогда себе этого не прощу.
      – Ему нет смысла убивать ее, – заметил Эмрис. – По крайней мере, пока он не получит тебя. Ведь ему нужен ты, если, конечно, все, что он написал, правда.
      – Черт побери! Этот человек явно сошел с ума. Того, кто противостоит тебе в политике, не убивают.
      – Ах, полно, Эмрис, так поступали во все времена.
      – Кинжал в спину в темном коридоре?
      – Да.
      – Граф выбрал такой способ? Да он просто сошел с ума. Когда же этот дьявол выйдет? Когда он сделает следующий шаг. Мэдог именно так поступил бы, поверь мне.
      – Черт побери! Если бы мой брат был сейчас здесь, он бы сообразил, как забраться в замок!
      – Забудь об этом, Воррик, это бесполезно. Замок неприступен, поэтому его и называют «Черной скалой».
      Нервы Изабеллы были опять напряжены. Она хотела лишь снадобья, которое ее успокаивало. Девушка даже не обратила внимания на то, что лорд Монтекатини впервые за три месяца вывел ее из комнаты. Она лишь почувствовала, что в глаза ей ударил теплый несенный свет, и знала, что граф на этот раз не дал ей напиток, хотя девушка истерически умоляла его об этом.
      В ответ он просто грубо потянул ее за собой. Когда же она споткнулась и упала, граф дал ей сильную пощечину, но Изабелла вцепилась в его ногу, чтобы он не пнул ее, умоляя дать ей снадобье.
      – Вставай, – взревел итальянец, грубо подняв ее на ноги и снова отхлестав по щекам. – Твой муж осмелился бросить мне вызов, и я решил преподнести ему урок.
      – Воррик? – спросила Изабелла, как в тумане, так как от побоев у нее кружилась голова. – Что он здесь делает?
      Но она спросила это только для поддержания разговора. Ей было все равно, что ответит Монтекатини, и что делает Воррик в Бултоне-на-море. Девушке лишь хотелось получить маковый нектар, который граф носил в своем дублете.
      – Ах, ну почему вы не даете мне напиток? – отчаянно и безумно пытаясь выхватить порошок из того места, где его прятал граф. – Он мне нужен! Почему вы мне его не даете?
      – Я его дам вам, сеньора, но вначале вы должны сделать для меня один пустяк.
      – Ах, все, что угодно! Все, что угодно! – пообещала она, совершенно не задумываясь о том, что он попросит ее сделать. Изабелла была готова даже убить кого-то, чтобы только получить этот сладкий маковый нектар – так страстно она его хотела.
      – Хорошо, – наконец, сказал Монтекатини, когда они подошли к внешней стене крепости. – Заберись на зубчатую стену и немного походи там, чтобы тебя мог увидеть твой муж.
      Изабелла не боялась высоты. Всю свою жизнь она прожила на холмах, а теперь, находясь в истерическом состоянии, она даже не подумала о том, что ни один разумный человек не сделал бы того, о чем ее просил граф. В таком состоянии можно легко потерять равновесие, упасть и разбиться о скалы, находящиеся в 15 футах внизу.
      Но Изабелла ухватилась за проем в стене, подтянулась, и взобралась на зубец с одной стороны. Она закачалась, и итальянцу пришлось поддержать ее, но чувства страха у нее не было. Даже когда люди Воррика, увидев ее, начали что-то громко кричать, при этом указывая на нее, она совершенно не чувствовала опасности. И сейчас, это какого-то рода игра, в которой она должна победить, чтобы получить в награду маковое зелье. Девушка перепрыгнула на следующий зубец. Покачиваясь, она постояла там, потом перешла на следующий. Все это время Воррик с замирающим в груди сердцем наблюдал за ней.
      – Боже мой, она сошла с ума?
      – Нет, мне кажется, что этот человек-дьявол накачал ее наркотиками.
      – Черт побери, – сказал Воррик, – мне нужно быть там.
      Люди едва сдержали его, потому что в страхе и гневе он просто обезумел.
      – Не глупи, Воррик! – воскликнул Эмрис. – Ты не сможешь ей помочь, а если ты окажешься перед этим ублюдком, то сразу же попадешь к нему в лапы. Неужели ты не понимаешь? Именно этого он и хочет. Поэтому Изабелла и взобралась наверх, рискуя жизнью!
      Воррик стоял совершенно беспомощный и смотрел на Изабеллу. Он пережил тысячу смертей с каждым новым покачиванием жены на зубчатой стене, и, когда он уже больше не мог выносить это зрелище, она упала.
      – Вставай! – заревел лорд Монтекатини, отряхиваясь, так как падающая Изабелла сбила его с ног. – Отвратительная сука, – злобно прошипел он, когда она продолжала неподвижно лежать на дорожке, оглушенная и ничего не понимающая. – Вставай! Иначе я убью тебя, как твоего брата!
      Сквозь пелену, затуманивающую ее мозг, до нее все же дошел смысл произнесенных слов. Она была потрясена этим сообщением.
      – Нет! Что, что вы говорите? – спросила она резким пронзительным голосом, с трудом поднимаясь на ноги. – Повтори мне, ублюдок! – воскликнула девушка, схватив итальянца за горло. – Повтори, что ты сказал? Убьешь меня, как убил брата? КАК МОЕГО БРАТА?
      Пришедший в бешенство итальянец сшиб ее с ног, потом рассмеялся отвратительным смехом.
      – Я имею в виду именно то, что сказал, глупая сука! Это я убил твоего брата! А ты винила в этом уэльского ублюдка. Но это я его убил.
      – Но… но как? И… и зачем?
      – Я подсыпал яда в снотворное, которое ты просила приготовить для него. Это было милостью с моей стороны: избавить мальчика от страданий. Кроме того, я знал, что ты будешь обвинять в этом графа, настроишься против него и превратишь его жизнь в ад. Он унизил меня, как тебе известно, в тот день на турнире. Я поклялся, что отомщу сукину сыну.
      Изабелла больше не слушала. В ее сознании отложилось только одно:
      «Я ПОДСЫПАЛ ЯДА В СНОТВОРНОЕ, КОТОРОЕ ТЫ ПРОСИЛА ПРИГОТОВИТЬ ДЛЯ НЕГО».
      «Боже милосердный! Я своими руками убила Гила! Это я дала ему смертельную настойку! Боже милосердный!»
      Изабелла обезумела и яростно набросилась на графа. Она вцепилась в его обезображенное лицо, стала рвать его дублет, пинала его ногами. Став неестественно сильной в своей злобе и желании заполучить сладкий нектар, который он так и не дал ей, девушка кулаками избивала графа. Разъяренный ее неожиданным нападением итальянец набросился на нее, но она продолжала бороться с силой дикого зверя. Изабелла отшвырнула его назад и продолжала наступать до тех пор, пока он не оказался прижатым к проему в стене.
      Внезапно битва закончилась, и лорд Монтекатини падал… падал… падал…
      Изабелла, задыхаясь, смотрела на его разбитое тело, лежащее на скалистых выступах внизу. Граф был мертв. Она столкнула его со стены крепости Болдон-на-море и была рада, что сделала это. У нее закружилась голова, она пошатнулась и подсознательно поняла, что ей нужна помощь. Как раненое животное, она захотела, чтобы ей помог человек, которого она любила больше всех на свете, человек, который всегда приходил ей на помощь. Она откинула голову и издала вопль, похожий на жалобный вой. Он услышал его и сердце Воррика радостно забилось в груди.
      – Воррик! Воррик! – звала она.
      Никакая крепость, как бы она ни была защищена и укреплена, не является неприступной. Узнав о смерти лорда, люди Монтекатини решили бежать через задние ворота к кораблю, который ждал их на берегу.
      Воррик позволил им это сделать. Достаточно было того, что ему удалось войти в замок, достаточно было того, что он мог снова крепко обнять свою Изабеллу.

       Пустоши, Англия, 1490 год.
 
      Некоторые думали, что это ветер, пронесшийся по пустошам, всколыхнул высокую траву, хотя трава волновалась под льющимся проливным дождем. Только Изабелла знала, что это не так.
      Это были горестные вздохи тех, кого она знала и любила – их чуть слышный шепот звучал у нее в ушах – и слезы давно умерших, которые все преследовали ее, хотя Воррик сегодня просил Изабеллу отпустить их.
      Наедине со своими призраками она прошла вдоль кладбища к могиле, где был похоронен Кэрливел, и к тому месту, где они поставили камень, обозначающий могилу Мэдога, хотя он не был здесь похоронен.
      Теперь ей было хорошо благодаря Воррику и Эмрису, хотя она не знала, каким образом им удалось пережить эти страшные долгие дни и месяцы, когда постепенно отучали ее от сладкого макового нектара. Только глубокая любовь Воррика помогла ей пережить это страшное испытание. Муж всегда был ее силой и опорой – и Хвилис это знала.
      Хвилис теперь жила с ними, как Эмрис и Джоселин. Джоселин тоже удалось выжить ради сына Артура, и теперь, благодаря нежным ухаживаниям сэра Бевона, она снова училась любить. Изабелла была уверена, что со временем Джоселин сможет преодолеть свой страх перед мужчинами. Служанка и сэр Бевон поженятся, и во дворе Хокхарста будут играть дети.
      Хокхарст – ДОМ.
      Остановившись, Изабелла оглянулась на крепость. Там сейчас ее будет ждать Воррик. Он зажжет свечу и поставит на окно в их комнате. Как маяк, она будет ей указывать дорогу домой. Она пойдет назад. Побежит в его распахнутые объятия и расскажет ему о том, что ждет ребенка, что, наконец, их ребенок появится на свет в этом опустевшем замке, и в нем зазвучит детский смех. Хотя никто в этом замке не займет место тех, кто когда-то жил здесь, тех, с кем теперь навсегда распрощалась девушка – пришло время их отпустить. Изабелла продолжала жить. Она принадлежала своему мужу, с которым ей предстоит забыть печальное прошлое и заглянуть в будущее, а оно им сулило радость.
      С крепостного вала замка, где сидел Рагнор, донесся пронзительный крик, сладким звуком прорезавший ночную тишину. К ней вернулась птица. Изабелла чувствовала, что сокол вернется, и теперь он навсегда принадлежал ей так же, как и Воррик. «Быстрее, – казалось, звал ее сокол, – спеши домой, любимая!»
      ДОМ. ВОРРИК.
      Подхватив юбки, Изабелла побежала на свет, сияющий из окна их комнаты в Хокхарсте, как негасимое пламя любви.