Глава 10

Ехали они главным образом на рассвете, днем укрывались где-нибудь и продолжали путь в сумерках. На тот момент в тамошних краях царил мир: война бушевала дальше, на востоке. Однако случайные мародерствующие шайки северян и саксов то и дело нападали на деревни или отдельно стоящие небольшие замки. Вот и путешественники, при отсутствии вооруженного эскорта, передвигались с опаской и никому не доверяли.

Вивиана отчасти ожидала, что застанет Утеров двор обезлюдевшим, обнаружит там лишь женщин, детей и тех, кто не способен сражаться, однако она издалека заприметила развевающееся драконье знамя: значит, король не в отлучке. Владычица поджала губы: друидов Священного острова Утер не особо жаловал и доверять им не доверял. Однако ж не кто иной, как она возвела на трон этого человека, внушавшего ей лишь неприязнь, поскольку лучшего вождя на острове не сыскалось бы, — и теперь ей придется как-то находить с ним общий язык. По крайней мере Утер — не настолько ревностный христианин, чтобы задаться целью искоренить все прочие религии. «Лучше пусть в королях числится нечестивец, нежели религиозный фанатик», — думала про себя она.

С тех пор как она гостила при Утеровом дворе в последний раз, укрепленная стена значительно выросла, теперь на ней расставили часовых, и отряд ее тут же окликнули. Вивиана загодя предупредила сопровождающих, чтобы те не называли ее титулов, но лишь сообщили, что приехала сестра королевы. На почести, причитающиеся Владычице Авалона, времени не было, ее нынешняя миссия не допускала промедления.

Их провели через поросший травой двор, вокруг царила свойственная для обнесенной стеною крепости суматоха. Откуда-то доносился звон молота о наковальню, не то из оружейни, не то из кузницы. Пастушки в грубых кожаных туниках загоняли скот на ночь. Вивиана, распознав приготовления к осаде, чуть приподняла брови.

Лишь несколько лет назад Игрейна сама выбежала ей навстречу во двор Тинтагеля. Теперь же к ней вышел представительный, пышно разодетый, однорукий дворецкий — вне всякого сомнения, ветеран Утерова войска; он приветствовал гостью торжественным поклоном и повел в верхние покои.

— Прошу прощения, госпожа, — проговорил он. — У нас тут жилых помещений — раз-два, и обчелся. Тебе придется разделять эту комнату с двумя дамами королевы.

— Сочту за честь, — церемонно отозвалась она.

— Я пришлю к тебе прислужницу, она позаботится обо всем, что тебе нужно, скажи лишь слово.

— Все, что мне нужно, — заверила Вивиана, — это немного воды для умывания, и еще я желала бы знать, когда смогу увидеться с сестрой.

— Госпожа, я уверен, королева примет тебя в должный срок…

— Стало быть, Утер вздумал разводить церемонии на манер цезарей? Послушай, друг, я — Владычица Авалона, и ждать я не привыкла. Но ежели Игрейна ныне возвысилась до недосягаемых высот, тогда я прошу прислать ко мне леди Моргейну, да побыстрее!

Однорукий ветеран отпрянул, однако ж, когда он заговорил вновь, голос его звучал менее чопорно и более человечно:

— Госпожа, я уверен, королева охотно примет и безотлагательно, но ты прибыла в недобрый час, ибо все мы в тревоге и горе. Не далее как нынче утром молодой принц Гвидион упал с коня, на которого ему и садиться-то не полагалось, и королева ни на миг не отходит от его постели.

«Клянусь Богиней! Значит, я опоздала!» — прошептала про себя Вивиана. А вслух промолвила:

— Так немедленно отведи меня к ним. Я искусна в науке целительства, Игрейна непременно послала бы за мною, знай она, что я здесь.

Дворецкий поклонился:

— Сюда, госпожа.

Поспешая вслед за ним, Вивиана осознала, что не успела даже снять плащ и мужские штаны для верховой езды, а она-то рассчитывала явиться в ореоле величия Авалона! Ну да ладно, сейчас не до церемоний.

У дверей дворецкий замешкался.

— Потревожить королеву — для меня все равно что сразу с головой распрощаться. Она даже дамам своим не дозволяет принести ей еды и питья…

Вивиана толкнула тяжелую дверь и вошла. Внутри царила мертвая, жутковатая тишина, все равно что в комнате покойного. Игрейна, бледная, осунувшаяся, под смятым покрывалом, стояла на коленях у кровати недвижно, точно каменное изваяние. Облаченный в черное священник застыл в изголовье, бормоча под нос молитвы. Гостья ступала почти бесшумно, но Игрейна все-таки услышала.

— Да как ты смеешь… — яростно прошептала она и тут же умолкла на полуслове. — Вивиана! Тебя, никак, прислал ко мне сам Господь!

— Мне было предостережение, что я тебе понадоблюсь, — промолвила Вивиана, понимая, что рассуждать о магических видениях не время. — Нет, Игрейна, рыданиями горю не поможешь, — добавила она. — Дай-ка, я осмотрю его и скажу, насколько все серьезно.

— Королевский лекарь…

— … Надо думать, старый дурень смыслит разве что в снадобьях из козьего навоза, — невозмутимо отозвалась Вивиана. — А я исцеляла такого рода увечья, когда ты еще из свивальников не вышла, Игрейна. Пусти меня к ребенку.

Прежде Вивиана видела Утерова сына только раз и то мельком, в ту пору ему было около трех лет от роду, и он ровным счетом ничем не отличался от любого другого светлокудрого, синеглазого малыша. Теперь он изрядно вытянулся — необыкновенно высок для своего возраста, худые, однако мускулистые руки и ноги все исцарапаны шиповником и ежевикой, как это водится у подвижных, непоседливых мальчишек. Вивиана откинула покрывала — на маленьком тельце красовались огромные багровые синяки.

— Он кашлял кровью?

— Совсем нет. Кровь выступила на губах, там, где зуб был выбит, ну да он все равно шатался.

Вивиана и сама различала поврежденную губу и дырку между зубами там, где ей быть не полагалось. Вот синяк на виске выглядел куда более зловеще, и на мгновение Вивиану охватил настоящий страх. Неужто все их замыслы пошли прахом?

Миниатюрными пальцами она ощупала голову. Дотронулась до синяка — и мальчуган непроизвольно дернулся, лучшего признака не стоило и желать. Если бы внутри черепа образовалось кровотечение, к этому времени мальчик впал бы в бессознательное состояние и боли уже не чувствовал бы. Вивиана с силой ущипнула его за бедро, и тот захныкал во сне.

— Ты делаешь ему больно! — запротестовала Игрейна.

— Вовсе нет, — возразила Вивиана. — Я просто пытаюсь выяснить, выживет он или умрет. И, поверь мне, он выживет. — Она осторожно похлопала мальчика по щеке, и тот на мгновение приоткрыл глаза.

— Принесите мне свечу, — потребовала Владычица и медленно поводила ею взад-вперед. Мальчик проследил за огоньком глазами, но тут же вновь зажмурился и всхлипнул от боли.

Вивиана встала.

— Обеспечьте ему тишину и покой, и пусть день-два не ест твердой пищи, ему можно только воду или суп. И не размачивайте хлеб в вине, только в молоке или в бульоне. Не пройдет и трех дней, как он опять будет носиться по всему замку.

— Откуда ты знаешь? — осведомился священник.

— Как это откуда? Я обучена целительству.

— Ты, часом, не колдунья с острова Ведьм?

Вивиана негромко рассмеялась:

— Никоим образом, отец. Я — просто женщина, что, подобно тебе, посвятила жизнь постижению святынь, и Господь в милости своей наделил меня искусством врачевания. — При желании она вполне могла обратить язык и слог церковников против них же самих, ведь в отличие от них она-то знала: Бог, которому оба они поклоняются, более велик и благ, нежели все священство, вместе взятое.

— Игрейна, мне надо поговорить с тобой. Пойдем…

— Когда он очнется, я должна быть рядом, он меня хватится…

— Чепуха, пошли к нему няньку. Дело очень важное.

Игрейна одарила ее негодующим взглядом.

— Позови Изотту, пусть покараулит у постели, — приказала она прислужнице и, гневно насупившись, вышла в залу вслед за гостьей.

— Игрейна, как это случилось?

— В точности не скажу… говорят, вздумал прокатиться на отцовском жеребце… я просто в растерянности. Знаю лишь, что его принесли без сознания, точно мертвого…

— И не мертв он лишь по счастливой случайности, — неумолимо отрезала Вивиана. — Вот как, значит, Утер оберегает своего единственного сына?

— Вивиана, не упрекай меня… Я все пытаюсь подарить ему детей… — Голос Игрейны дрогнул. — Думается мне, это моя кара за прелюбодеяние… что я не могу родить Утеру еще одного сына…

— Ты что, Игрейна, ума лишилась? — вспыхнула Вивиана и тут же одернула себя. Несправедливо попрекать сестру, когда та совсем извелась, глаз не смыкая у постели раненого ребенка. — Я пришла, потому что предвидела: тебе или мальчику угрожает опасность. Но об этом мы потолкуем позже. Позови своих женщин, переоденься… когда ты в последний раз ела? — проницательно осведомилась гостья.

— Не помню… кажется, немного хлеба и вина вчера вечером…

— Так кликни служанок и подкрепись, — нетерпеливо бросила Вивиана. — Я вся в пыли, даже в порядок себя привести еще не успела. Пойду, смою с себя дорожную грязь, оденусь так, как подобает знатной даме в пределах замковых стен, а уж тогда и побеседуем.

— Вивиана, ты на меня сердишься?

Вивиана потрепала сестру по плечу.

— Я сержусь — если это и впрямь называется «сердиться» — лишь на произвол судьбы, а это с моей стороны страх как неумно. Ступай переоденься, Игрейна, и поешь малость. На сей раз с ребенком все обошлось.

В ее собственных покоях уже горел огонь, а на табуреточке перед очагом сидела низкорослая женщина в платье таком темном и непритязательном, что в первое мгновение Вивиана приняла ее за служанку. Но тут же разглядела, что простого покроя платье сшито из дорогой ткани, а покрывало из тонкого льняного полотна украшено прихотливой вышивкой, и узнала дочь Игрейны.

— Моргейна! — воскликнула Владычица, целуя девочку. Та заметно подросла и уже почти сравнялась ростом с Вивианой. — Ну надо же, я представляла тебя ребенком, а ты уже совсем взрослая…

— Я прослышала о твоем приезде, тетя, и пришла поприветствовать тебя, но мне сказали, ты прямо с дороги отправилась к брату. Как он, госпожа?

— Он весь в синяках, и досталось ему преизрядно, но мальчик быстро поправится, и лекарство ему требуется одно: покой, — заверила Вивиана. — Когда он очнется, мне придется как-нибудь убедить Игрейну с Утером, чтобы лекарей с их глупыми снадобьями от него держали подальше, если больного затошнит, ему станет хуже. От твоей матери я ничего не добилась, кроме слез и стенаний. Может, ты мне расскажешь, как все случилось? Неужто здесь, в замке, и присмотреть толком за ребенком не могут?

Моргейна сцепила тонкие пальчики.

— Не знаю в точности, как все вышло. Братец — храбрый мальчуган и вечно требует себе лошадей, которые для него слишком резвы и сильны, но Утер распорядился, чтобы мальчик выезжал не иначе, как в сопровождении конюха. А сегодня его пони охромел, и братец попросил другого коня, но как он оказался на Утеровом жеребце, никому не ведомо; все конюхи отлично знают, что к Грому его и близко подпускать нельзя; и все хором уверяют, что ничего не видели. Утер поклялся, что вздернет конюха, допустившего такое, но парень, надо думать, уж позаботился, чтобы между ним и Утером оказалась по меньшей мере река. И однако ж, говорят, будто Гвидион утвердился на спине Грома намертво, точно овца в терновом кусту, но тут кто-то выпустил на пути жеребца кобылу в течке, кто это сделал, мы, конечно же, тоже не знаем. И разумеется, жеребец со всех ног бросился к кобыле, а братец скатился на землю, не успев и глазом моргнуть! — Лицо ее, миниатюрное, смуглое, простенькое, исказилось от горя. — Он правда выживет?

— Правда.

— А Утера уже известили? Мама и священники сказали, у постели больного ему делать нечего.

— Наверняка Игрейна обо всем позаботилась.

— Наверняка, — подтвердила Моргейна, и на губах ее промелькнула циничная улыбка. От взгляда Вивианы это не укрылось. По всей видимости, Моргейна не питает к Утеру особой любви и не слишком-то высокого мнения о матери за то, что та обожает мужа. Однако Моргейна достаточно сознательна, чтобы вспомнить: Утера необходимо известить о состоянии сына. Незаурядная девочка, что и говорить.

— А сколько тебе исполнилось, Моргейна? Годы летят так быстро, я уже на старости лет и не упомню.

— К середине лета мне будет одиннадцать.

«Достаточно взрослая, чтобы начать обучение среди жриц», — подумала про себя Вивиана. Она опустила взгляд и осознала, что на ней до сих пор пропыленные дорожные одежды.

— Моргейна, ты не попросишь, чтобы мне принесли воды для умывания, и не пришлешь ли кого-нибудь из прислужниц помочь мне облачиться в подобающий наряд, чтобы предстать перед королем и королевой?

— За водой я уже послала, вот она, в котле у огня, — сообщила Моргейна и, помявшись, застенчиво добавила:

— Я сочту за честь сама прислуживать тебе, госпожа.

— Как хочешь. — С позволения Вивианы девочка помогла ей снять с себя верхнюю одежду и смыть дорожную пыль. Седельные вьюки уже принесли, Владычица облеклась в зеленое платье, и Моргейна восхищенно потрогала пальчиком ткань.

— Отменный зеленый цвет. Наши женщины такую замечательную краску не готовят. Скажи, а из чего ее делают?

— Да просто из вайды.

— А я думала, вайда дает только синие тона.

— Нет. Эту краску делают иначе: варят до загустения… я потом расскажу тебе про красители, если тебе интересны травы и их свойства, — пообещала Вивиана. — А сейчас есть дела поважнее. Расскажи мне, твой брат склонен к такого рода выходкам?

— Вообще-то нет. Он силен и храбр, но обычно вполне послушен, — отозвалась Моргейна. — Однажды кто-то вздумал насмехаться над ним, дескать, вместо коня у него — крошка-пони; и он сказал, что со временем станет воином, а первый долг солдата — повиноваться приказам, отец же запретил ему садиться на коня, который ему, Гвидиону, не по силам. Так что в толк взять не могу, как это он оказался верхом на Громе. И все-таки мальчик не пострадал бы, если…

Вивиана кивнула.

— Хотелось бы мне знать, кто выпустил ту кобылу и зачем.

Глаза Моргейны расширились: она поняла, куда клонит собеседница. Не сводя с девочки глаз, Вивиана промолвила:

— Подумай хорошенько. Случалось ли ему до того чудом избежать смерти, Моргейна?

Девочка замялась.

— Братец переболел летней лихорадкой… но в прошлом году всем детям пришлось несладко. Утер сказал, не надо было отпускать его играть с детьми пастуха. Думаю, Гвидион от них заразился — четверо из них умерли. А потом еще был случай, когда он отравился…

— Отравился?

— Изотта — а я доверю ей собственную жизнь, госпожа, — клянется и божится, что клала в его еду только полезные травы. Однако тошнило его так, точно в кашу подбросили бледную поганку. Но как такое может быть? Изотта умеет отличить съедобные растения от ядовитых, а ведь она еще не стара, и зрение ее не подводит. — И вновь глаза Моргейны расширились. — Леди Вивиана, ты думаешь, кто-то покушается на жизнь моего брата?

Вивиана привлекла к себе девочку и заставила присесть рядом.

— Мне было предостережение, потому я и приехала. Я еще не вопрошала, откуда исходит опасность, времени недостало. А ты еще владеешь Зрением, Моргейна? Когда мы беседовали с тобою в последний раз, ты сказала…

Девочка покраснела и уставилась на носки башмачков.

— Ты запретила мне упоминать об этом. А Игрейна говорит, мне следует сосредоточиться на настоящем и осязаемом, а не на пустых грезах, так что я пыталась…

— Здесь Игрейна права: не следует всуе рассказывать о подобных вещах тем, что рождены лишь однажды, — подтвердила Вивиана. — Но со мной можешь всегда говорить свободно и откровенно, обещаю тебе. Мое Зрение показывает мне только то, что имеет отношение к безопасности Священного острова и бытию Авалона, но сын Утера — твой сводный брат, и благодаря этим узам твое Зрение отыщет его и сумеет подсказать, кто злоумышляет против мальчика. Господь свидетель, у Утера врагов довольно.

— Но я не умею пользоваться Зрением.

— Я научу тебя, если хочешь, — промолвила Вивиана.

Девочка подняла взгляд: в напряженном лице ее читался страх.

— Утер запретил при своем дворе всякое колдовство и чародейство.

— Утер не господин мне, — медленно выговорила Вивиана, — а решать за другого, что правильно, а что — нет, никто не вправе. Однако ж… ты считаешь, в глазах Господа грешно попытаться узнать, не покушается ли кто-либо на жизнь твоего брата или это просто цепь несчастливых случайностей?

— Нет, думаю, зла в том нет, — неуверенно протянула Моргейна. Она умолкла, сглотнула и наконец закончила:

— И еще я думаю, ты никогда не станешь учить меня тому, что дурно, тетя.

Сердце Вивианы сжалось от внезапной боли. Что она такое сделала, чтобы заслужить подобное доверие? Как ей отчаянно хотелось, чтобы эта хрупкая серьезная девочка приходилась ей родной дочерью, той дочерью, что она должна была подарить Священному острову, да так и не родила! Даже отважившись на позднюю беременность, которая едва не привела к ее смерти, она производила на свет только сыновей. Но вот и преемница, посланная ей Богиней: девочка приходится ей кровной родней, обладает Зрением и смотрит на нее с безграничным доверием. На мгновение Вивиана словно утратила дар речи.

«Готова ли я обойтись жестоко и с этой девочкой? Смогу ли я наставлять ее со всей беспощадностью или любовь умерит во мне суровость, без которой невозможно выучить Верховную жрицу? Могу ли я воспользоваться ее любовью ко мне, которую никоим образом не заслужила, чтобы привести девочку к ногам Богини?»

Но благодаря многолетней выучке Вивиана выждала, пока голос ее не зазвучал отчетливо и вполне ровно.

— Да будет так. Принеси мне серебряную или бронзовую чашу, отмытую дочиста, с песком, и налей в нее свежей дождевой воды, но только не колодезной. И смотри, после того, как наполнишь чашу, не заговаривай ни с мужчиной, ни с женщиной.

Устроившись у огня, Вивиана невозмутимо ждала. Наконец Моргейна возвратилась.

— Мне пришлось самой ее начищать, — объяснила девочка. Чаша в ее руках сияла блеском, до краев полная прозрачной воды.

— А теперь, Моргейна, распусти волосы.

Девочка недоуменно подняла глаза.

— Никаких вопросов, — проговорила Вивиана негромко и строго.

Моргейна вытащила костяную шпильку, и длинные ее локоны рассыпались по плечам — темные, жесткие, безупречно прямые.

— Теперь, если на тебе есть украшения, сними их и сложи вон туда, подальше от чаши.

Моргейна стянула с пальца два тоненьких золоченых колечка и отстегнула брошь, скрепляющую платье. Ткань соскользнула с плеч; не говоря ни слова, Вивиана помогла девочке снять верхнюю одежду, так что та осталась лишь в нательной рубашке. Затем жрица развязала мешочек, что носила на шее, и извлекла щепотку измельченных трав. По комнате поплыл сладковато-затхлый аромат. Вивиана бросила в воду лишь несколько крупинок и тихо и бесстрастно произнесла:

— Посмотри на воду, Моргейна. Отрешись мыслями от всего и скажи мне, что ты видишь.

Моргейна преклонила колени перед чашей и внимательно вгляделась в зеркально-прозрачную гладь. В комнате царила тишина — тишина столь глубокая, что Вивиана слышала, как снаружи стрекочет кузнечик. И тут Моргейна заговорила — бессвязно, точно в бреду:

— Я вижу ладью. Она убрана черной тканью, в ней четыре женщины… четыре королевы, потому что они в коронах… а одна из них — ты… или я?

— Это ладья Авалона, — тихо подсказала Вивиана. — Я знаю, что ты видишь. — Она легонько провела рукою над поверхностью воды, всколыхнув легкую рябь. — Смотри еще, Моргейна. И говори мне все.

На сей раз молчание затянулось. Наконец девочка вновь заговорила — с теми же самыми незнакомыми интонациями:

— Вижу оленей — огромное стадо оленей, и среди них — человек, тело его разрисовано краской… его венчают рогами… ох, он упал, они убьют его… — Голос ее дрогнул, и Вивиана вновь провела рукою над водой, и вновь по поверхности побежала рябь.

— Довольно, — приказала жрица. — Теперь смотри на брата.

И опять — тишина: невыносимо-долгая, затянувшаяся до бесконечности. Вивиана чувствовала, как все тело ее сводит судорогой от неподвижного сидения, но даже не шелохнулась: сказывались долгие годы обучения. Наконец Моргейна забормотала:

— Он лежит и не шевельнется… но он дышит, он скоро придет в себя. Я вижу маму… нет, это не мать, это моя тетя Моргауза, и с ней — все ее дети… все четверо… как странно, все они — в коронах… а вот еще один, у него в руках кинжал… отчего он так юн? Неужто это ее сын? Ох, он убьет его, он убьет его… нет, нет! — Голос девочки сорвался на крик. Вивиана потрясла ее за плечо.

— Довольно, — проговорила жрица. — Просыпайся, Моргейна.

Девочка встряхнула головой: так потягивается проснувшийся щенок.

— Я что-нибудь видела? — полюбопытствовала она. Вивиана кивнула.

— Когда-нибудь ты научишься видеть — и запоминать, — проговорила она. — А на сегодня довольно.

Вот теперь она вооружена и сумеет противостоять Утеру с Игрейной. Лот Оркнейский, насколько ей известно, человек чести и принес клятву поддерживать Утера. Но если Утер умрет, не оставив наследника… Моргауза уже родила двух сыновей, и, по всему судя, будут и другие… Моргейна увидела четверых, а маленького королевства Оркнейского на всех не хватит. Возмужав, братья того и гляди передерутся. А Моргауза… Вивиана вздохнула, вспоминая безудержное честолюбие Моргаузы. Если Утер умрет, не оставив наследника, тогда разумно предположить, что на трон взойдет Лот, женатый на родной сестре королевы. Лот станет Верховным королем, и сыновья Лота унаследуют королевсткий титул…

«Неужто Моргауза покусится на жизнь ребенка?»

Вивиане не хотелось думать так о девочке, которую она вскормила собственной грудью. Но Моргауза и Лот, эти два необузданных честолюбца, сведенные вместе!

Куда как просто подкупить конюха или подослать ко двору Утера своего человека, приказав ему по возможности чаще подстраивать так, чтобы жизнь ребенка оказалась в опасности. Обмануть бдительность преданной няньки, что верой и правдой служила еще матери мальчика, будет, конечно же, потруднее, однако няньку можно опоить зельем или просто угостить вином покрепче, чтобы та утратила зоркость и проморгала угрозу. И как бы ловко мальчик ни управлялся с лошадьми, у шестилетнего ребенка просто силенок не хватит удержать жеребца, почуявшего кобылу в течке.

«За одно-единственное мгновение все наши замыслы едва не пошли прахом…»

Выйдя к ужину, Вивиана обнаружила Утера восседающим на возвышении в одиночестве. Вассалы и слуги ели хлеб и окорок за нижним столом, в зале. Завидев ее, король поднялся на ноги и учтиво приветствовал гостью.

— Игрейна все еще с сыном, свояченица, я умолял ее пойти поспать, но она сказала, что отдохнет лишь тогда, когда мальчик очнется и ее узнает.

— С Игрейной я уже поговорила, Утер.

— Ах, да, она сказала мне, будто ты поручилось ей, что мальчик выживет. Разумно ли это? Если после этого он умрет…

Лицо Утера осунулось от тревоги. Он словно ни на день не постарел с тех пор, как женился на Игрейне; ну, конечно же, подумала про себя Вивиана, волосы у него такие светлые, что седину и не разглядишь. Он был роскошно разодет на римский манер и чисто выбрит, опять-таки по римскому обычаю. Короны он не носил, но руки его от локтя до плеча украшали два крученых браслета из чистого золота, а на груди переливалась богатая золотая гривна.

— На сей раз не умрет. Я в ранах головы кое-что смыслю. А что до телесных повреждений, так легкие не затронуты. Через день-другой он уже бегать будет.

Морщины на лице Утера отчасти разгладились.

— Если я только дознаюсь, кто выпустил кобылу… А мальчишку за то, что на Громе вздумал кататься, по-хорошему надо бы отлупить до потери сознания!

— Смысла нет. Мальчик уже поплатился за свое безрассудство и наверняка усвоил урок, если в таковом есть необходимость, — возразила Вивиана. — Однако надо бы тебе присматривать за сыном получше.

— Не могу же я сторожить его денно и нощно. — Вид у Утера был изможденный, глаза запали. — Я то и дело уезжаю на войну, а такого большого мальчишку к нянькиной юбке не привяжешь! А ведь это не первый случай — были и другие…

— Моргейна мне рассказала.

— Несчастье за несчастьем, право слово. Отец единственного сына обречен вечно уповать на милость судьбы: того и гляди беда нагрянет, — вздохнул Утер. — Но я позабыл об учтивости, родственница. Садись со мною рядом, кушай из моего блюда, если хочешь. Я знаю, Игрейна очень хотела послать за тобой, и я дозволил ей отправить гонца, но ты приехала куда быстрее, чем мы с ней предполагали… стало быть, это правда, что ведьмы Священных островов умеют летать?

Вивиана прыснула:

— Ах, если бы! Небось тогда б я не извела двух хороших пар башмаков в трясинах да топях! Увы, обитателям Авалона и даже самому мерлину приходится путешествовать пешком или верхом, в точности как простецам. — Жрица отломила себе пшеничного хлеба и зачерпнула масла из деревянной масленки. — Тебе ли, со змеями на запястьях, верить в старые сказки! Нас с Игрейной связывают узы крови. Игрейна — дочь моей матери, так что я знаю, когда у нее во мне нужда.

Утер поджал губы.

— Хватит с меня снов и чародейства! В жизни больше не стану иметь с ними дела.

Вивиана умолкла, именно на это и рассчитывал ее собеседник. Один из слуг положил ей соленой баранины, гостья с одобрением отозвалась о вареве из свежих трав, первых в этом году. Отведав немного того и другого, Владычица отложила нож и заговорила снова:

— Уж каким бы образом я здесь ни оказалась, Утер, привела меня сама судьба, это для меня знак, что твой сын оберегаем Богами, ибо он нужен миру.

— Этой судьбою я сыт по горло, — отозвался Утер. Голос его звучал напряженно. — Если ты и впрямь колдунья, свояченица, я молю тебя: дай Игрейне какой-нибудь талисман от бесплодия. Когда мы поженились, я думал, она подарит мне много детей, раз уж родила дочь старику Горлойсу, но у нас — только один сын, а ведь ему уже шесть.

«Среди звезд начертано, что других сыновей у тебя не будет». Но Вивиана не произнесла этого вслух. А вместо того сказала:

— Я поговорю с Игрейной, нужно убедиться, не скрытая ли болезнь не дает ей зачать дитя.

— О, зачинает она с легкостью, но вот носит не больше луны или двух, а тот единственный, которого она доносила до родов, истек кровью, когда ему перерезали пуповину, — мрачно сообщил Утер. — Впрочем, родился он уродом, так что, может, оно и к лучшему; но если бы ты дала ей какой-нибудь талисман, чтобы она произвела на свет здоровое дитя… сам не знаю, верю я в такие вещи или нет, но я готов ухватиться за соломинку!