Даркоувер (№1) - Вынужденная посадка

И вот теперь, то ли в дреме, то ли в трансе, перед мысленным взором его двигалась процессия странных существ, похожих на людей, но не людей, поднимающихся в красное небо на своих странных кораблях и столетия спустя возвращающихся. (Что искали они среди звездных миров? Почему не нашли?) Может быть, поиск бесконечен? Или замыкает полный круг и возвращается к началу?

«Но у нас есть фундамент, на котором можно строить. История целого мира.

Другого мира. Не этого.

А годятся ли для этого мира ответы мира другого?

Знание – всегда знание, – яростно напомнил он сам себе. – Знание – это сила, которая может спасти их…

…или уничтожить. Разве после долгой борьбы за существование им не захочется прийти на готовенькое, воспользоваться старыми ответами и попытаться воспроизвести исторический путь, уже заведший один мир в тупик – здесь, на другой планете, с куда более хрупкой экологией? Вдруг когда-нибудь они уверуют – как я верил всю жизнь – что компьютер знает ответы на все вопросы?

А что, не так?»

Он встал и подошел к двери купола. Смотровое окошко (специально, по погоде, сделанное совсем крошечным) распахнулось, когда Лейстер отщелкнул шпингалет, и впустило в купол первые утренние лучи красного светила.

«Это не мое солнце. Это их солнце. Когда-нибудь они разгадают его тайны. С моей помощью. В результате моей единоличной борьбы за сохранение наследия истинного знания, целой технологии, способной вернуть их к звездам».

Он глубоко вдохнул и стал молча прислушиваться к звукам этого мира. К шуму ветра в кронах деревьев, к журчанью ручьев, к зверям и птицам, живущим под пологом леса своей таинственной жизнью, к неведомым пришельцам, которых когда-нибудь встретят его потомки.

И варварами его потомки не будут. Потому что в их распоряжении будет знание. Если возникнет у них искушение ступить на внешне заманчивую тропинку, оканчивающуюся на деле тупиком, всегда можно будет проконсультироваться; протянуть руку – и получить готовый ответ.

(Но почему в голове у него неумолчно звучат слова Камиллы? «Это только доказывает, что компьютер не Бог»).

«Разве истина не есть божественное проявление? – неистово потребовал он ответа у себя самого и у Вселенной. – «И познайте истину, и истина сделает вас свободными».[8]

(Или закабалит? Может ли одна истина скрывать другую?)»

И внезапно жуткое видение представилось ему; ибо мысленный взор его, освободившись от рамок пространства и времени, заглянул далеко вперед, и раскинулось перед ним живое, трепетное будущее. Раса, выученная приходить к этому куполу за правильными ответами, к святыне, которой ведомы все правильные ответы. Мир, в котором нет места дискуссиям, ибо известны все ответы, а что выходит за их рамки, познанию не подлежит.

Варварский мир, где компьютеру поклоняются как Богу. Богу. Богу. Богу.

И этого Бога он создает собственноручно.

«Боже! Спятил я, что ли? Нет, – пришел бесстрастный недвусмысленный ответ. – Нет. Это с момента аварии я был безумен, но теперь пришел в себя. Морэй был с самого начала прав. Ответы, которые хороши для другого мира, здесь бессмысленны. Технология и наука являются технологией и наукой только на Земле. И если мы попытаемся перенести их сюда, один к одному, мы погубим эту планету. Когда-нибудь – не так скоро, как мне этого хотелось бы, но когда-нибудь обязательно – они разовьют технологию, укорененную в почве, камнях и ресурсах этого мира, взошедшую под его солнцем. Может быть, технология эта откроет им путь к звездам, – если им того захочется. Может быть, она откроет им путь через время или в бездонные глубины собственных сердец. Но это будет их путь, не мой. Я не Бог. Не в моих силах сотворить мир по собственному образу и подобию».

Все, что удалось спасти с корабля, он когда-то перетащил под купол терминала. Теперь он тихо отыскал среди штабелей то, что ему было нужно, и торопливо принялся соединять одно с другим, а в голове у него крутились старые слова другого мира:

Миров и светил бесконечен ход,

бесконечен путь мой.

Вернувшись к началу, замкнувши кольцо,

обретаю покой.

Твердой рукой он зажег смоляную свечу и уверенно поднес к кончику длинного фитиля.

Услышав взрыв, Камилла и Мак-Аран со всех ног бросились к куполу – как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот взметает к небу фонтан осколков и расцветает огненным цветком.

Провозясь какое-то время с массивным засовом, Гарри Лейстер начал осознавать, что выбраться у него не получится. На этот раз не повезло. Еле держась на ногах, он с гордостью обвел взглядом пылающую груду обломков. «Честное состязание, – завертелись в голове бессвязные мысли, – никакой форы… может быть, я все-таки действительно Бог, тот, который прогнал Адама и Еву из рая и перестал подсказывать им ответы, чтобы они сами отыскали свой путь и выросли… ни страхконцов, ни надувных подушек, пусть сами ищут путь, жизнь или смерть…»

Он не услышал, как они ломали дверь, и не почувствовал, как его выносят на воздух, но ощутил гаснущим сознанием, что рядом Камилла, и разлепил веки, и встретил сочувственный взгляд ее широко раскрытых голубых глаз.

– Я глупый безрассудный старик… – бессвязно зашептал он, чувствуя, как ее слезы капают ему на лицо.

– Не надо ничего говорить, – услышал он в ответ. – Я знаю, почему вы это сделали. В прошлый раз мы начали вместе, но не успели… о, капитан, капитан…

– Капитан чего? – прошептал он, закрывая глаза. И добавил, уже на последнем дыхании: – Капитана нельзя отправить в отставку. Проще пристрелить… вот я и пристрелил…

А потом красное солнце навсегда погасло, рассыпалось галактиками ослепительного света.

Эпилог

От гигантского корабельного корпуса не осталось даже шпангоутов – и те в конце концов отправились на склад; рудное дело будет развиваться на этой планете очень медленно, а с металлами будет очень напряженно еще в течение многих-многих поколений. До сих пор, проходя долиной, Камилла по привычке бросала взгляд на то место, где когда-то лежал разбившийся корабль. Все такой же легкой походкой шла она, следуя едва осознанному предчувствию, но волосы ее уже слегка припорашивала седина. За скальным гребнем высился высокий каменный памятник жертвам аварии; там же находилось кладбище, где жертвы первой жуткой зимы покоились бок о бок с жертвами первого лета и ветров безумия. Поплотнее укутавшись в меховой плащ, она покосилась на один из зеленых холмиков; но это было так давно, что грусть успела притупиться.

Спускающийся в долину с холмов Мак-Аран узнал ее издали (по знакомому меховому плащу и клановой юбке) и приветственно помахал рукой. Столько лет прошло, но стоило увидеть Камиллу, и сердце начинало колотиться; а, приблизившись, он взял ее руки в свои и несколько мгновений постоял, ничего не говоря.

– С детьми все, в порядке, – наконец произнесла Камилла. – Сегодня утром я была у Мхари. А тебя можно не спрашивать, и так видно, что вылазка была удачной.

Продолжая держаться за руки, они зашагали по Нью-Скаю. Их хозяйство располагалось в самом конце улицы; оттуда открывался вид на Восточный пик, из-за которого каждое утро в облаках тумана поднималось красное солнце; на краю участка отдельно стояло маленькое сооружение – метеостанция, за которую отвечала Камилла.

Зайдя в гостиную (общую для полудюжины семей), Рафаэль скинул меховую куртку и сразу прошел к огню, Как и большинство колонистов, не носящих кильтов, он предпочитал кожаные брюки и мягкие клетчатые рубашки цветов клана.

– Дома никого?

– Юэн в госпитале; Джуди в школе; Мак отправился с погонщиками, – ответила Камилла. – А если Тебе не терпится взглянуть на детей, то они все, по-моему, на школьном дворе – кроме Аластэра. Он сегодня у Хедер.

Подойдя к окну, Мак-Аран увидел хорошо знакомую треугольную крышу, школы. «Как быстро вытянулись наши дети, – мелькнула у него мысль, – а взглянешь на их мать – и не подумаешь, что четырнадцать лет прошло». Уже подрастали семеро, переживших жуткий зимний холод пятилетней давности. Каким-то образом Мак-Аран с Камиллой вытерпели все перипетии первых тяжелых лет; и хотя у Камиллы были дети от Юэна, Льюиса Мак-Леода и еще от кого-то (от кого именно, Мак-Аран не знал; Камилла, как он подозревал, тоже), двое старших ее детей и двое младших были от него. Самая младшая, Мхари, не жила с ними; за три дня до ее рождения умер при родах ребенок Хедер, и Камилла, никогда не стремившаяся выкармливать ребенка, если была возможность воспользоваться услугами кормилицы, отдала Мхари на воспитание Хедер; когда пришло время отлучать девочку от груди, Хедер не хотела ее отдавать, и Камилла согласилась, чтобы Мхари оставалась у Хедер – хотя навещала ее почти каждый день. Хедер была одной из тех, кому не повезло; за четырнадцать лет она родила семерых, но только один из детей прожил больше месяца. Кровные связи в колонии значили не слишком много; матерью ребенка считалась та, кто о нем заботится, отцом – тот, кто учит. У Мак-Арана были дети еще от трех женщин, и обо всех он заботился одинаково; но больше всего по душе была ему. Лори, странная дочь Джуди, которая уже в четырнадцать лет была выше мамы; полколонии называли ее подменышем, но почти никто не догадывался, кто ее настоящий отец.

– Ну что, бродяга, – спросила Камилла, – когда снова в дорогу?

– Ну, несколько дней отдохну дома, – отозвался Мак-Аран, обнимая ее за талию, – а потом… мы все-таки хотим найти море. Наверняка где-то на этой планете оно есть. Но сначала… у меня для тебя сувенир. Несколько дней назад обследовали мы одну пещеру – и вот что нашли в скальной породе. Знаю-знаю, ювелирное дело у нас пока совершенно не развито, извлекать их из скалы только лишняя морока – но очень уж они нам с Аластэром приглянулись; в общем, держи – тебе и девочкам. Что-то, кажется мне, есть в этих камешках…

Он извлек из кармана пригоршню голубых камней и высыпал Камилле в подставленные ладони; в глазах ее мелькнуло сначала удивление – потом откровенная радость. Тут гурьбой ворвались дети, набросились на Мак-Арана, и тот потонул в море гомона.

– Па, можно мне с тобой в следующий раз в горы? Гарри ты берешь, а ему только одиннадцать!

– Па, Аланна взяла мое печенье, скажи, чтобы отдала!

– Папа, смотри, смотри, как я лезу!

Камилла как всегда игнорировала этот бедлам и спокойными размеренными жестами призывала к тишине.

– Давайте только по очереди… что у тебя, Лори?

Высокая сероглазая девочка с серебристыми волосами подобрала один из голубых кристалликов и стала всматриваться во вспыхивающие внутри звездочки.

– У моей мамы есть такой же, – очень серьезно произнесла она. – Можно я тоже возьму? Мне кажется, у меня может получиться с ним работать.

– Хорошо, бери, – разрешил Мак-Аран и бросил поверх головы девочки взгляд на Камиллу. Когда-нибудь, когда Лори сочтет необходимым объяснить, они узнают, в чем дело; в одном они могли быть уверены – их странный приемыш никогда ничего не делает просто так.

– Знаешь, – сказала Камилла, – у меня такое чувство, что когда-нибудь эти кристаллики станут для всех нас очень важны.

Мак-Аран кивнул. Интуиция Камиллы подтверждалась уже столько раз, Что это перестало удивлять; можно было позволить себе подождать. Он подошел к окну и поднял глаза на знакомый силуэт горной цепи на горизонте; воображение унесло его дальше, к равнинам, холмам и неведомым морям. Бледно-голубая луна, напоминающая цветом камешек, в который зачарованно уставилась Лори, тихо выплыла из облаков, клубящихся у вершины горы; и начал моросить мелкий-мелкий дождь.

– Когда-нибудь, – проговорил вдруг Мак-Аран, – кто-нибудь, наверно, придумает этим лунам – и этой планете – названия.

– Когда-нибудь… – эхом отозвалась Камилла. – Но мы никогда не узнаем, какие.

Веком позже планету назвали Даркоувер.

Но на Земле услышали о них только через две тысячи лет.

Примечания

1

Благородство обязывает (фр.); в наш демократический век чаще переводят как «положение обязывает».

2

Привидение (ирл., шотл., фолькл.) – дух плакальщика, пронзительный вопль которого предвещает смерть в доме.

3

Что случилось? О Боже, мне больно… очень больно… (исп.)

4

Ральф Уолдо Эмерсон (1802—1883) – американский писатель и философ-трансцеденталист.

5

От англ. rural – деревенский, сельский, т. е. что-то вроде новоколхозов.

6

Бытие, 6:2. «Тогда сыны Божий увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал».

7

дорогой, любимый (исп.)

8

Евангелие от Иоанна, 8:32.