— Бог мой, — ужаснулась Труф. — Да как же я в этом разберусь? Тут же невозможно ничего найти. Да, система хранения оставляет желает лучшего.

Она перемотала пленку, стерла последнее замечание, затем вытянула первую попавшуюся папку и раскрыла ее. В ней лежали разноцветные листы бумаги, довольно большие, восемь на одиннадцать дюймов, исписанные четким, как у Спенсера, почерком. Удивил Труф только красный цвет чернил.

Несмотря на старинную каллиграфию, сами материалы были современными, написаны они были в годы жизни Блэкберна, а точнее, определила Труф, в последние годы. Какое отношение они могли иметь к самому Блэкберну, было неясно, но, возможно, она держала в руках биографию, которую начинал писать Джулиан.

Труф повернулась так, чтобы солнце, падающее из длинных, окружающих камин окон на священное изображение Блэкберна, попало на лист, и стала читать, стараясь не перепутать непронумерованные страницы.

Это была не биография.

Сначала Труф показалось, что она читает сценарий какой-то пьесы, и в этом не было ничего неожиданного: если их пишут для Эвиты Перон, почему бы не написать пьесу и для Торна Блэкберна? Неожиданными были действующие лица, например «иеролатор», «иерофекс» и некоторые другие, имена или названия которых сильно попахивали латынью. «Кто это такие?», — думала Труф. «Иерос» в переводе с греческого означает «священный», а «латор» — это «поклоняющийся». Если следовать этой логике, то «иерофекс» значит «священный созидатель» или «священный строитель».

«Священный поклоняющийся? Священный созидатель? Бред собачий». — Труф поставила строгий диагноз и продолжала читать дальше, силясь постичь содержание. Действие таинственной пьесы то заканчивалось, то снова начиналось, а Труф все продолжала читать, ничего не понимая. И вдруг до нее дошло — то, что она читает, не пьеса, а набросок описания одного из культовых ритуалов книги «Страдающая Венера».

Но это же смешно. Сначала создаются какие-то наброски, а затем — законченная книга. Здесь же все наоборот, книга, вполне законченная, лежит в сумке, в багажнике ее автомобиля, а то, что Труф держит в руках, — наброски ритуалов. Зачем их писать через тридцать лет, после того, как книга закончена? Если это, конечно, не попытка воссоздать ритуалы.

Тоже маловероятно. Публиковалась ли «Страдающая Венера» при жизни Торна? Труф была уверена, что да. Очень маленьким тиражом, но каков бы он ни был, хоть один экземпляр у Джулиана обязательно имелся бы.

Совершенно растерявшаяся Труф аккуратно положила папку на место и вернулась к полкам с книгами. Как сказал Джулиан, здесь собраны все книги о Торне Блэкберне и его личная библиотека. Были даже подшивки английского варианта «Голоса истины».

Но не было ничего относительно открытия пути, основной идеи «Страдающей Венеры».

Если бы эта книга издавалась, Джулиан достал бы ее, даже если она существовала в единственном экземпляре. Тем не менее ее тут не было.

Труф внезапно почувствовала прилив возбуждения исследователя. Какой бы белибердой лежащая в ее багажнике «Страдающая Венера» ни была, второго экземпляра нет нигде. Следовательно, она никогда и нигде не публиковалась. Но тогда Труф является единственным обладателем книги, которую Торн Блэкберн считал вершиной своей работы.

— Постой, — произнесла Труф. Но откуда ей известно, что эта «Венера» — вершина его работы? Ведь она же не знает, в чем, собственно, состояла работа.

Все перепуталось, смешалось, голова ее закружилась, и она вновь почувствовала, что стоит, окруженная факелами, в том же холодном месте, где нет ни начала, ни конца, где живет слово, создавшее миры.

Труф покачнулась и, чтобы удержаться, схватилась за край стола. Она начала леденеть от охватившего холода, он сковывал ее и не давал двигаться. Он обволакивал ее чувства и манил в другую реальность. Какая-то из папок упала, высыпавшиеся из нее листы бумаги веером разлетелись по полу. Сильный удар в спину привел Труф в себя. Диктофон выпал из руки, ударившись, кассета вылетела и покатилась по полу.

Чары отхлынули. Чертыхаясь, Труф нагнулась и подняла диктофон и кассету, затем собрала рассыпанные бумаги. Труф проверила диктофон, с ним было все в порядке. Как попало она собрала листы в папку.

«Вот что бывает, если выпить бокал шерри на пустой желудок», — сделала неутешительный вывод Труф и упрекнула себя за то, что не остановилась перекусить в городке, а сломя голову понеслась во Врата Тени.

Она посмотрела на часы. Уже четыре. Труф не знала, во сколько они здесь обедают, но предполагала, что придется еще подождать. Она подумала, что неплохо было бы прогуляться, и не только потому, что храм, посвященный ее отошедшему дражайшему папаше, начинал действовать на нервы. Ей просто надоело, работы здесь было непочатый край, и на сегодня можно вполне ограничиться разговором с Джулианом. Труф вздрогнула от этой опасно-привлекательной мысли…

Труф уложила диктофон и пустой блокнот в сумку и услышала стук в дверь. Не успела она подойти, как одна из дверей открылась внутрь, и перед Труф появилась невысокая седоволосая и суетливая женщина с большим, ярко разрисованным металлическим подносом и кучей полотенец.

Со звоном и грохотом женщина поставила поднос на первое попавшееся место. Труф увидела на нем чайник, две чашки и круглый пирог, посыпанный белой сахарной пудрой.

— Он очаровательный мальчик, но, клянусь Рудом, мозгов у него маловато. Я говорила ему, спросите сами, что вам понадобится чай, ведь вы приехали почти в полдень, правда? А вместо этого он оставил вас одну. Уверена, что вы как раз подумывали о чашке чая, и если это не так, то я не Айрин Авалон, — произнесла вошедшая и, ласково улыбаясь, посмотрела на Труф.

Айрин Авалон по виду было далеко за пятьдесят. На ней было надето свободное платье с каким-то ярко-красным набивным рисунком, а на руках болталось несколько полотенец. Элегантные очки в тонкой полуоправе висели на цепочке, скорее даже лежали на ее полной груди. Труф бросилось в глаза прекрасное ожерелье из темно-вишневого янтаря. Седые волосы Айрин были собраны не очень аккуратным пучком и удерживались несколькими заколками. Она была невысокой, на несколько дюймов ниже Труф, и довольно полной, такая округлая полнота обычно приходит с возрастом. Короче говоря, именно так в английских пьесках выглядят тетушки немного рехнувшихся спиритуалистов.

— Итак, дитя мое, что скажешь? Ты здесь уже давно, но почему-то не приходишь поприветствовать свою старую тетушку Айрин, — произнесла новоявленная тетя хорошо поставленным театральным голосом, в котором слышался легкий британский акцент.

Айрин говорила и в то же время составляла с подноса чашки из тончайшего китайского фарфора и такие же блюдца, стаффордширского происхождения молочник со сливками и сахаром, жесткие накрахмаленные льняные салфетки и изящные серебряные ложечки.

— Мне кажется… — Труф хотела сказать: «Мне кажется, вы ошибаетесь», но не решилась. Что-то подсказывало ей, что ошибается именно она.

«Я и трех часов не нахожусь в этом доме, а он уже начинает действовать мне на нервы. Еще немного, и у меня начнется истерика», — с шутливым отчаянием подумала Труф.

Ее собеседница вела себя так, будто знала Труф с младых ногтей.

— Что-то я вас не помню, — задумчиво проговорила Труф.

— Откуда же тебе меня помнить, если ты тогда еще бегала в штанишках. А потом… О, какое это было страшное время. Просто ужасное. Во всяком случае, я не виню Кэролайн за то, что она покинула нас. Но все-таки… А, ладно, что вспоминать об этом, — сказала Айрин, укоряя себя за ненужный наплыв эмоций. — Главное, что ты вернулась. Еще когда Джулиан только решил продолжить работу, я уже знала, что ты вернешься. Милая девочка, я помню, как стояла здесь рядом с тобой. Ты, конечно, этого не помнишь. Но почему ты не пьешь чай? — с трудом прервала Айрин поток воспоминаний.

— Спасибо, — ответила Труф. Она была ошарашена назойливым дружелюбием непонятно откуда взявшейся говорливой тетушки. Тем не менее после появления Айрин желание покинуть странный дом исчезло и комната перестала казаться Труф такой зловещей.

Труф села за стол. Айрин тут же налила ей чашку крепчайшего чая и отрезала большой кусок золотистого пирога. Труф понемногу успокоилась, подлила в чашку сливок и откусила ароматный пирог, сладкий и одновременно немного кисловатый. Вкус у него был превосходный.

— Очаровательно, — сказала Труф, прожевывая.

— Это любимый пирог твоего отца, — строго произнесла Айрин, не догадываясь, какую реакцию вызовет у Труф ее заявление. — Готовится он просто. Берешь грушу бергамот, несколько апельсинов с кожурой и чуточку ладана. Посыпаешь сахарной пудрой… Но, дорогая, как же ты похожа на Катрин. Просто невероятно. Ты, наверное, совсем взрослая. С тех пор как мы расстались, прошло чуть больше двадцати пяти лет. Но ты вернулась, как и пророчествовал магистр, и теперь наконец мы сможем закончить работу.

Труф прихлебывала чай и напряженно всматривалась в пирог. «Почему простое сообщение о том, что это одно из любимых кушаний Блэкберна, вызывает у меня отвращение к нему? Глупо. Нельзя же презирать весь материальный мир только потому, что Торн Блэкберн когда-то жил в нем».

— Работу? — переспросила она Айрин, пытаясь отвлечься.

— Да, работу, начатую Блэкберном, — радостно ответила Айрин. — Но почему ты не ешь?

Не желая обидеть пожилую женщину, Труф взяла еще один кусок и почувствовала, как ребяческое негодование тает в ней подобно сахарной пудре.

— Разумеется, мы снова начинаем работу, не законченную магистром. Теперь у нас есть все, — продолжала болтать Айрин. — Мы были в тупике. Скажу без ложной скромности, когда-то я хорошо справлялась, но те, кто выше нас, пришли к выводу, что сейчас моих способностей недостает. Ничего удивительного, так всегда случается с теми, у кого этот дар природный, а не выработанный практикой, но я надеялась, что меня время пощадит. Отнюдь. — Айрин горько рассмеялась.

— В тупике, вы сказали? Почему? — спросила Труф. — И что представляет собой «работа, начатая Блэкберном»? — Труф искренне желала, чтобы Айрин ответила ей.

Пожилая женщина с нескрываемым удивлением посмотрела на нее, затем улыбнулась.

— Я совсем потеряла голову. Ты так похожа на Катрин, что я даже забыла, что ты совсем новичок на нашей стезе. Для работы нужен медиум, дорогая, человек, способный стать посредником между нашим миром и миром иным. — На какой-то момент воспоминания приглушили ее мягкую улыбку, затем она снова появилась, как солнце из-за облаков.

Труф хотела сказать, что она хорошо понимает значение слова «медиум», в институте ей доводилось работать с несколькими, и она могла поклясться, что у них не было и тени тех способностей, которые они себе приписывали, но вовремя остановилась. Вместо этого она согласно кивнула головой.

— Понимаю.

— Едва ли, — заметила Айрин с той же ласковой улыбкой. Она погладила руку Труф. — Но со временем ты поймешь. Во всяком случае, Джулиан снова собрал нас. Меня, по крайней мере… После того, как наш любимый магистр счел нужным ненадолго покинуть нас, остальные продолжали работу самостоятельно. Джулиану пришлось потрудиться, прежде чем он нашел всех, кого нужно. Я тебе говорила, что я уже не та, что раньше. Тогда я работала как иерофекс Торна, но сейчас уже не могу этого делать. К счастью, Джулиан нашел Лайт, и я подготовила ее.

— Джулиан нашел свет? — переспросила Труф. «Это еще что такое?» — подумала она. Последний раз она слышала столько мудреных терминов в разговоре двух деконструкционалистов на кафедре английского языка в Тагханском университете.

— Это имя, — ответила Айрин. — Лайт — очаровательная девушка, ты ее увидишь сегодня за обедом. Теперь мы в полном сборе, у нас снова есть иерофекс, есть священная наложница — иеролатор, то есть мы готовы закончить работу. Осталось совсем немного.

Труф почувствовала комок в горле. «Это из-за Блэкберна, — сказала она себе. — Блэкберн заставил хороших людей поклоняться ему, а потом ушел».

— Расскажи мне еще о работе, — попросила она Айрин, стараясь говорить ровным, спокойным голосом.

— Ну, о ней ты можешь много прочитать, — с готовностью ответила Айрин. Ей, видимо, хотелось выговориться на эту тему перед кем-нибудь. — Но я с удовольствием расскажу тебе немножко. Это великое дело, цель которого — войти в контакт с новым эоном и затем открыть путь сидхе-валькириям, духам нового зона, которые придут в мир человеческий и поведут людей по пути. Все это выполнимо, но память у меня немного ослабла, и теперь я уже не очень хорошо помню весь ритуал, — махнула рукой Айрин. — Как ты, возможно, знаешь, иерофекс не видит ритуал, она находится в состоянии транса.

— Вот как? — спросила Труф. О таком она еще не слышала и приготовилась выуживать из Айрин нужную информацию. Пирог был давно съеден, и Труф допила свою чашку. Айрин улыбнулась и налила ей еще чаю. Труф пообещала себе в самом ближайшем будущем обязательно сесть на диету и уверенно налила себе полчашки сливок.

Ею владело странное чувство двойственности. С одной стороны, она оставалась собой, и в то же время в ней появился некто, кто знал, что Труф Джордмэйн не может отвергнуть некоторые вещи. Как ни старалась Айрин разъяснить Труф суть их дела, ее откровения породили вопросов больше, чем дали ответов.

— Но тогда, если вас, так сказать, не было при проведении ритуалов, помочь Джулиану воссоздать их вы не можете? — Труф старалась формулировать вопросы так, чтобы ответы были более многословны.

— Сейчас мы воссоздаем ритуал открытия пути. Здесь все довольно просто, есть записи, известны девять остановок, но без такой важной части, как «Страдающая Венера», ритуал остается неполным. Лично я не очень-то уверена в том, что нам удастся воссоздать весь ритуал.

Часы Труф показывали половину шестого. Она находилась в одной из спален Врат Тени. Меблированная под старину, оклеенная голубенькими обоями, она была великолепна. За ее окнами расстилалась небольшая зеленая лужайка, позади которой стоял прекрасный осенний лес. Сделанные из матового стекла абажуры старинных бра отбрасывали мягкий, приглушенный свет, вызывая ощущение нереальности. Казалось, что, подобно Бригадуну, она сейчас исчезнет, уйдет во мглу веков.

Айрин бранила Джулиана постоянно, ей казался недостаточно радушным прием, который Джулиан оказывал гостье. Труф внутренне смеялась над ее материнским негодованием за недостаток светскости в манерах Джулиана. Стоило Труф сказать ей, что она находится в дороге с шести часов утра и ничего не ела с этого времени, как Айрин тут же чуть ли не силой взяла ключи от ее машины и послала Гарета принести багаж. Затем она провела Труф в комнату, чтобы, как она сказала, Труф «смогла привести себя в порядок и немного вздремнуть» перед обедом, который подадут в половине восьмого. Труф с радостью воспользовалась возможностью переодеться. Она хотела выглядеть получше во время этого сказочного и, очевидно, официального обеда.

Она провела рукой по аккуратно остриженным коротким волосам, отчего они встали на голове неравномерным ежиком, опустилась на кровать и посмотрелась в старинное зеркало в массивной кленовой оправе. На нее вызывающе смотрела молодая, чуть меньше тридцати лет женщина в телесного цвета комбинации и светло-коричневых чулках.

Она достала из шкафа несколько вешалок, развесила на них одежду, а вешалки повесила на крючки, прикрученные к двери ванной. «Складки, — подумала она, — разгладятся сами, шелк хорошо отвисает». Ее сумка и чемодан с вещами, которые, как она предполагала, понадобятся ей для короткого пребывания в Убей Тень или Нью-Йорке, немыми ударопрочными пластмассовыми стражами французского производства стояли перед кроватью.

«Что я делаю здесь?» — беспомощно спросила себя Труф. Она чувствовала неловкость и возбуждение. Ей казалось, что она тайком прокралась в мечеть. Айрин Авалон искренне верила в то, что говорила…

«Она добровольно дала себя увести», — поправил Труф внутренний голос.

«Это чертово дело Торна Блэкберна. И Джулиан…»

При мысли о Джулиане сердце ее предательски забилось, а щеки вспыхнули. Джулиан волновал ее, как никто в этой давно упорядоченной, размеренной жизни. От него, как от плаща волшебника, исходили волны романтики и опасности.

«Вот это уж точно», — глухо согласился внутренний голос, ворчливый и недовольный.

Она сознательно отводила глаза от правды. Труф старалась не думать о том, что Джулиан — маг, посвятивший себя делу Торна Блэкберна.

»…Не прячь глазки, моя дорогая, рационалистски настроенная Труф. Он не только субсидирует занятия магией, он ею занимается. Ну и что будешь делать? Внимать? Но тогда кем считать тебя? Такой же, как эта глупенькая безобидная старая дева. И куда же делась твоя моральная непогрешимость? Стоило тебе увидеть этого рыцаря в сияющих одеждах, как ты…»

Труф задержала дыхание. Гнев охватил ее, она с шумом выдохнула воздух. Нет, для нее вера Джулиана ничего не значит, потому что он сам ничего не значит для нее.

«Врешь», — шептал голос.

— Ну, хорошо, — произнесла Труф. Джулиан был неотразимо привлекателен. Как герой романа, он был умен, красив, очаровательно загадочен и недоступен или почти недоступен.

И он не старался вытянуть из нее «Страдающую Венеру». Труф чертыхнулась.

Придя к определенному решению, почти дав клятву, Труф почувствовала, как у нее с плеч свалился громадный камень. Какое счастье, что во время разговора она ничего не сказала Джулиану о «Венере». Когда никто не подозревает, что ты являешься обладателем какой-либо ценной вещи, ее легче скрывать, а Труф решила не отдавать единственный экземпляр книги Блэкберна, чего бы ей это ни стоило. Они не получат ее…

«Страдающей Венеры» им не видать как своих ушей.

От этой мысли Труф испытала облегчение и уверенность. Она ничего не знала и ничего не понимала, но твердо решила не давать Джулиану возможность воссоздать ритуал «открытия пути», или как он там называется.

«А почему? — Труф опять услышала тонкое змеиное шипение. — Если ты считаешь все это чушью, так отдай им книжонку, пусть порадуются. Тебе-то какое дело, чем они тут занимаются? Жалко расставаться с „Венерой“? Что может быть проще — поезжай в город и сделай копию. В конце концов, Джулиан может очень хорошо заплатить за нее».

Это было уже слишком. Труф вскочила, схватила сумку и высыпала ее содержимое на кровать. Стараясь прогнать навязчивые мысли, она решила заняться собой. Заметив свое отражение в зеркале, она задернула плотные белые шторы.

Что же все-таки надеть к обеду? Она посмотрела на свитера, неброские и элегантные, оглядела брючный костюм, красивый и практичный, на отобранные к поездке блузки, рубашки и огорченно вздохнула. Она не взяла ничего такого, чтобы выглядеть в мире Джулиана подходяще даже в качестве гостьи. Ничего, кроме…

Она придирчиво посмотрела на платье, высоко держа его перед собой на вытянутых руках.

Труф сама не знала, почему взяла его. Когда выбирала одежду для поездки, она не представляла, на какой случай оно может понадобиться. Да она и купила это платье просто так, не зная, куда в нем пойдет.

«Вот уж действительно, черт дернул», — подумала Труф и усмехнулась.

Но платье было действительно великолепно. Тонкое, небесно-голубого цвета, с неярко расшитым воротником, оно выглядело скромно и в то же время чертовски элегантно, неброско и одновременно шикарно. Это было платье принцессы, случайно забредшей во Врата Тени и оставшейся там пообедать.

Труф быстро ополоснулась, побрызгалась своей любимой лавандовой туалетной водой и стала одеваться. Она надела платье, мысленно проклиная длинные «молнии» и модельеров, шьющих платья, которые женщины с трудом могут надеть без посторонней помощи.

Она повернулась к зеркалу и даже удивилась, увидев в зеркале почти незнакомую ей женщину с лицом насмешливым и немного надменным. Неужели она так похожа на свою мать? Значит, Катрин Джордмэйн выглядела так же? Но какой она была? Труф внимательно смотрела на свое отражение, пытаясь разгадать тайну прошлого другой женщины. Айрин Авалон говорила, что Труф похожа на Катрин Джордмэйн, но она может и ошибаться, ведь она видела Катрин последний раз более двадцати лет назад. Скорее всего, она находилась под эмоциональным впечатлением встречи.

Кстати, она знала не только Катрин, но и отца Труф, она была их другом. Труф поняла, что должна узнать своих родителей, и не только мать, но и отца. Нужно торопиться, начать расспрашивать немедленно, иначе те, кто знал их, могут уйти в другой мир, и тогда отвечать на вопросы Труф будет просто некому.

Она не даст этому случиться.

Труф грациозно поклонилась незнакомке в зеркале и сунула ноги в черные туфли. Несколько взмахов расческой, чуть-чуть косметики — и она вполне готова.

Нет, не совсем. Труф заметила, что платье выглядит чересчур строго, его нужно оживить украшениями, на у Труф их с собой не было. Честно говоря, она никогда и не покупала украшений, ни дорогих и солидных, ни дешевых и легковесных. Были у нее пара неплохих сережек и коротенькая золотая цепочка, этим ее набор драгоценностей и исчерпывался.

В лихорадочных поисках чего-нибудь стоящего она перевернула всю сумку. Оставался нетронутым только купальник и «Страдающая Венера». Не найдя ничего подходящего, Труф взялась за сумочку. В таких раньше дамы света перевозили свои самые ценные вещи, ныне же их используют для транспортировки небольших бьющихся предметов, необходимых женщинам в дороге.

Она открыла ее и посмотрела верхнее отделение. В ячейке, предназначенной для драгоценностей, лежало свернутое ожерелье Блэкберна и его перстень. А что, если?..

Труф поняла, что носить перстень сможет, только согнув палец. И то едва ли — он был таким тяжелым, что Труф, несколько раз подняв и опустив руку, почувствовала усталость. Нет, это для обеда не годится. Труф бросила перстень обратно в ячейку и взяла ожерелье. Оно было легким, как пушинка. Древние греки считали, что янтарь — это окостеневший блеск выпущенных Зевсом молний. Они называли этот материал «электрум», поскольку, как знала Труф, если его слегка потереть, он не только притягивает к себе мелкие булавки и куски бумаги, но даже светится в темноте таинственным, голубоватым огнем. Труф показалось, что бусинки уже светятся у нее на руке, что они вобрали в себя остатки солнечного света и теперь озаряют комнату неясным сиянием.

Она обвязала ожерельем волосы; тяжелый золотой медальон, ласково поглаживая ее тело, сполз на левую грудь, под самое сердце. Янтарные бусинки, бывшие когда-то кровью дерева, касаясь ткани ее платья, загорелись еще ярче. Сейчас Труф была похожа на готовую к битве воинственную жрицу.

«Не нужно», — любуясь собою в зеркале, пришла к заключению Труф. Как бы это ни было красиво, надевать ожерелье не стоило, могут сразу посыпаться вопросы. Она очень неохотно положила ожерелье рядом с перстнем и повязала шею длинным шелковым шарфом. Конечно, хуже, чем ожерелье, но тоже неплохо.

«Подозреваю, что они принимают меня за своего», — подумала Труф. Она посмотрела на часы. Было ровно семь, до обеда оставалось полчаса. Труф предполагала, что раньше одиннадцати он никак не кончится, и порадовалась за свою сообразительность: она попросила Айрин связаться с гостиницей и предупредить, что приедет поздно. Было бы очень неприятно явиться туда и обнаружить, что твоя кровать уже занята.

Впрочем, уехать можно и сейчас, кто мешает?

Она направилась к двери, но остановилась и отступила назад. Рано хвалить себя за благоразумие — содержимое сумки валялось на кровати, а вместе с ним и «Страдающая Венера». А вдруг кто-нибудь войдет?

Труф принялась засовывать в сумку вещи. А что, если кто-то, с менее утонченными манерами, чем у Джулиана, уже заходил и просмотрел ее багаж? Почему, собственно, такого не может быть? Она нахмурилась. Ни сумку, ни чемодан она никогда не запирала. У нее даже не было ключа, тем не менее следует быть готовой ко всему.

Труф взяла «Страдающую Венеру» и оглядела комнату. Она решила на всякий случай спрятать ее.

Но куда?

Подумав, Труф сунула книгу между матрасом и сеткой кровати, ближе к подушке, там всегда есть некоторый подъем и дополнительный предмет будет не так заметен. Она пригладила набивное хлопковое покрывало и, не складывая, побросала вещи в сумку.

Собираясь выходить и уже подойдя к двери, она обернулась и в последний раз оглядела комнату. Все выглядело нетронутым.

Какая невинность.

«Как говаривала тетушка Кэролайн? Действительно, так вполне можно назвать то, что выглядит слишком уж правдоподобным», — усмехнулась Труф, расправила плечи и, выйдя из комнаты, направилась вниз.