«Что ты тут делаешь?»
      «Не знаю. Я заболел. Я боюсь. Сегодня вечером мне нужны люди. Много людей, чтобы защитить меня со всех сторон! Мне нужны люди и музыка. Я останусь здесь, в самом сердце фиесты, пока за мной не придет моя девушка. Я не пойду в отель по темной аллее. Мне нельзя быть одному! Если я останусь на площади, он не сможет добраться до меня!»
      «Кто он?»
      Человек, убивший Дугласа Мак-Клара.
 
      Оркестр маршировал по эстраде, играя «Болвана-янки». Мелодия лилась со странным ущербом, кастрированная прихотью солиста и дыханием тех, кто выдувал ее из труб. Она лишь походила на «Болвана-янки», и в ней было что-то пугающее и злобное.
      «Меня хотят убить», – подумал Роби Киббер.
      «Не скули, как идиот. Иди в полицию».
      «А что это даст? Возможно, они уже знают о теле Мак-Клара, лежащем в катакомбах. Знают и замалчивают этот факт, чтобы не вызывать осложнений с американским правительством. Такие вещи случались не раз».
      На площади появился бык – бык из папье-маше, который громоздился на плечах старого Томаса. Тростниковый остов прикрывал собой почти все тело старика, оставляя на виду только ноги. Они топали и грозно шаркали по мостовой, словно разъяренный бык рвался в атаку.
      Как умер Дуглас Мак-Клар?
      У него на лбу между глазами было странное отверстие.
      От пули?
      «Нет. Это не пулевая рана. Но я не знаю, что могло оставить такую дыру».
      Люди вскочили со скамеек. Что-то начало взрываться. Старый Томас, поджигая под остовом запалы бамбуковых шутих, ринулся на толпу, которая дрогнула и побежала от него.
      Внезапно голову быка окутало облако дыма, озаряемого вспышками огня. Роби непроизвольно закричал. Из тростникового остова вылетел рой шаров ярко-красного пламени. Послышался треск выстрелов. Пылающие шары изливались, фонтанировали и неслись в толпу! Люди отпрянули назад. Вокруг «быка» образовалось широкое кольцо. Старый Томас метался по кругу, распугивая выбегавших смельчаков. Глаза раскрашенной маски тлели огнем и с шипением разбрасывали оранжевые искры. Шутихи, сделанные из «римских свечей», взвивались в воздух, били струями жидкого пламени и поливали визжащих детей колючим огненным дождем. Отчаянные мальчишки выбегали из толпы и махали перед старым Томасом красными шарфами. «Бык» бросался на них. Кто-то падал и кричал. Кто-то уворачивался от неуклюжего старика и громко смеялся.
      Люди кружили под зелеными кронами деревьев, натыкались друг на друга и прыгали через скамейки, убегая от огненного «быка». Одна из шутих попала в накрахмаленную манишку малыша. Тот упал в канаву подняв фонтанчик брызг, и истошно закричал. А «бык» пылал, источал ракеты, искры, дым, и люди, задыхаясь, держась за бока и напирая на публику у деревьев, вопили от восторга и радовались этой дикой забаве.
      Толпа подхватила Роби и понесла с собой. Он побежал, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Его лицо раскраснелось. Он вдруг захотел оказаться в самом центре событий, кружиться и падать, смеяться и хватать людей за одежду, чтобы прикрываться ими, как щитами, прятаться от того, кто наблюдал за ним и ждал в зловещей темноте. Он хотел забыться и бежать – бежать и смеяться. Поначалу смех был истеричным и ненатуральным, но потом вместе с усталостью пришло настоящее веселье. Он перепрыгивал через ограду, уворачиваясь от атак «быка», а затем дразнил его, когда тот бросался на кого-нибудь другого. Старый Томас кружил по площади, бомбардируя толпу пылающими шарами шутих. Над ним повисло черное облако дыма. Кто-то выпустил дюжину ракет, и те, вонзившись в небо и звезды, создали на миг прекрасную кружевную арку из красного пламени.
      А «бык» снова помчался на толпу. Люди разбежались в стороны, и Роби Киббер остался один на один со свирепым чудовищем. Вопя от смущенного восторга, он попятился задом к церковной ограде. Все мысли и чувства исчезли. Его охватил страх перед «быком», изрыгавшим искры и пламя. Огненный шар опалил ему ухо. Роби закричал и бросился наутек. Раздался треск выстрелов, и что-то ударило его по руке. Он пригнулся и захохотал, с разбегу налетев на толпу людей.
      Среди них была Целия.
      Она стояла на краю площади и с тревогой наблюдала за его дикими прыжками и увертками. Роби начал проталкиваться к ней, извиняясь и раздвигая локтями плотные ряды кружащегося столпотворения. Добравшись до Целии, он вдруг почувствовал тошноту, и едва не упал на каменные плиты.
      В ее взгляде застыл неподдельный ужас. Она смотрела на кровь, которая ровной и теплой струйкой стекала по его руке.
      – В тебя стреляли, Роби, – прошептала она.
      Звуки оркестра тонули в нараставшем шуме. Он упал на колени и уткнулся лицом в ноги Целии. Она подхватила его под руки и попыталась поднять…
 
      В Мексике от врачей нет никакого толку. Они любого могут довести до истерики своими ленивыми вопросами, невозмутимым видом и абсолютной некомпетентностью. Вы можете кричать на них и топать ногами. Вы даже можете поплакать немного. А доктор тихо и спокойно перевяжет вашу рану и скажет: это фиеста, сеньор. Ничего страшного, успокойтесь. Какой-то человек в порыве радости выстрелил из пистолета. Обычный несчастный случай. Но вы же не будете обращаться в полицию, сеньор? Да и на кого жаловаться? Не на кого! И эта рана, возможно, совсем не от пули. Возможно, сеньор поцарапался о гвоздь? Что вы говорите? Нет? Да, она действительно глубже. Да, надо признать, это пулевое ранение. Но поверьте, выстрел был сделан от чистого сердца! Забудьте об этом, ceньор. Забудьте и наслаждайтесь жизнью!
      Когда Роби вышел из кабинета врача, к нему подбежала Целия.
      – Ты видела, кто в меня стрелял?
      – Нет, я ничего не видела. И никто не видел. Там все бегали, толкались и кричали. Но тебе повезло. Пуля вырвала клок мяса и не задела кость.
      – Этот врач… Он сидит там и философствует о смерти! Можно подумать, что в Мексике вообще нет безопасных мест! Будь ты один или в толпе…
      – Тебе действительно лучше вернуться в Штаты.
      – Нет! Я останусь! Я должен вытащить прах Дугласа из катакомб и отправить его домой, к родным, которые похоронят беднягу по христианским законам. И еще я потребую расследования! Но это утром… Я совсем зарос щетиной.
      Роби сердито взглянул на Целию и отвернулся. Она была чужой. Здесь все было чужим и пугающим. И oн больше не мог доверять этой женщине. Возможно, она…
      – Ты устал, – сказала Целия. – Тебе лучше пойти к себе и лечь в постель.
      Он вернулся в отель.
      И там его ожидала похоронная процессия.
      Это была маленькая доска, лежавшая на кровати, с пластилиновыми фигурками, которые изображали похоронную процессию.
      Он включил свет, закрыл дверь на ключ и устало сел на пол у стены, рассматривая страшный подарок.
      Крохотный священник с орехом вместо головы держал черную книгу и, воздев вверх руку, взывал к святым небесам. Маленькие церковные мальчики поднимали траурные флаги. Рядом с ними стоял гроб, на крышке которого лежал сахарный череп. К алтарю была приклеена фотография покойника – фотография Роби.
      Он затравленно осмотрел небольшую комнату. Кто-то порылся в чемоданах, нашел старый снимок и, вырезав лицо, наклеил его на маленький алтарь. Никаких записок и предупреждений. Фигурок было вполне достаточно. В el Dia de Muerte такие доски продавались на каждом рынке. Но их не оставляли на постелях друзей – даже ради шутки. Безмолвная комната смотрела на Роби пустыми глазницами черепа. Ему стало холодно. Холодно до тошноты. Он начал дрожать.
      Раздался тихий стук. Роби встал и прислушался. Потом сделал глубокий вдох, открыл дверь и выглянул в коридор.
      – Сеньор! – донесся свистящий шепот.
      От старого Томаса разило потом и вином.
      – У меня к вам неотложное дело.
      – Я устал и хочу спать.
      Томас посмотрел на кровать и указал дрожащим пальцем на пластилиновые фигурки:
      – Мне надо поговорить с вами по этому поводу, сеньор. Я недавно проходил по коридору и видел того человека, который принес в вашу комнату этот маленький сюрприз. Я подумал, что вам будет интересно услышать его имя.
      Роби недоуменно заморгал и спросил:
      – Вы видели его лицо?
      – Это был не мужчина. К вам приходила женщина.
      – Женщина?
      – Да, сеньорита Целия. Я видел ее собственными глазами.
      – Ступайте лучше домой. Я замерз, а вы просто пьяны…
      – Она не заметила меня. В ее руках была эта доска. Она вошла в ваш номер и задержалась там на несколько минут. Эй-эй, сеньор! Вам плохо?
      Роби покачнулся и закрыл глаза:
      – Да, мне нехорошо.
      – Сеньор, я вижу эту девушку с вами каждый день. У нас в Мексике не принято, чтобы женщина ходила по улицам с посторонним мужчиной или встречалась с ним наедине. Вчера сеньора Ликоне, которая делает сладости и сахарные черепа, сказала мне: «Ох уж эта Целия! Она просто сошла с ума! Пришла ко мне и попросила написать на одном из черепов американское имя – Роби». Я и думать об этом забыл, но тут услышал, что вас ранили на фиесте. А когда я увидел ее с доской и фигурками, мне стало не по себе. Вот почему, сеньор, я решил рассказать вам про Целию.
      Роби со стоном опустился на пол, прижимая к груди перевязанную руку.
      – Вы не могли бы отвести меня к сеньоре Ликоне?!
      – Конечно, могу.
      – Я хочу расспросить ее о сахарном черепе.
      – Ладно.
      Старый Томас облизал сухие губы. Его темное лицо выглядело черным пятном, на котором сияли безумные глаза.
      – А знаете, почему мне это показалось странным? Потому что до вас тут был другой американец…
      – Другой?
      – Посидите еще немного. Вы очень бледны и слабы. Да, сеньор, другой американец. Он жил в этом отеле год назад и тоже гулял с сеньоритой по улицам. Я видел, как они выходили из отеля рука об руку…
      – Целия… – тихо прошептал Роби Киббер. – Неужели Целия?
      – А однажды ночью этот американец пропал!
      – Да-да, я знаю.
      – И Целия притворялась, что удивлена и опечалена его исчезновением. О, эти женщины! Как они хитры! Но мы-то видели, как она перетаскивала к себе чемоданы американца!
      – Почему же вы не сообщили об этом в полицию? – с изумлением спросил Роби.
      – А зачем, сеньор? Американец исчез. Возможно, он уехал в свои Штаты. О-о! Так вы считаете, что его убили? Неужели все так плохо? Я ведь заподозрил Целию, когда над вами стали сгущаться тучи. И смотрите, как все сходится! Она вцепилась в вас, как в того американца. Подкинула вам сахарный череп. Принесла фигурки и доску. И еще вас ранили сегодня на фиесте. А ведь это уже серьезно! Вот почему я к вам пришел. Так вы хотите свидеться с сеньорой Ликоне?
      – Да. Отведите меня к ней.
      – Она живет неподалеку.
 
      Они шли по улице мимо мастерской гробовщика. Даже в этот поздний час оттуда раздавались стук молотка и деловитое пение пилы. Через открытую дверь было видно, как двое мужчин выполняли свою нелегкую работу.
      Целия, думал Роби. Ласковая Целия с такими нежными и добрыми глазами. Почему она решилась на это? Может, девушка влюбилась в Дугласа, а тот, нарушив мексиканские обычаи, поступил с ней вульгарно и грубо? И тогда она убила его в порыве ненависти и отчаяния. Говорят, что в Мексике такое происходит часто. Здесь убивают быстро и без слов, недолюбливая тщательные планы и медленный яд. Удар, и секундой позже горькое раскаяние. Кинжал или пистолет – надежно, быстро и навсегда.
      Неужели Дуглас мог нанести тебе такую жгучую обиду? Быть может, он просто хотел удержать тебя и поцеловать? Или Мак-Клар не понравился твоей родне? Ну да! Твоя репутация пострадала, потому что люди видели вас вместе. Обычное дело для американцев, но не для тебя. И поэтому ты убила Дугласа – из мести и от безысходной любви. Убила и унесла из номера его чемоданы. Все выглядело так, будто он уехал. А на самом деле ты заманила парня в катакомбы и оставила там его бездыханное голое тело. Возможно, ты спускалась туда не раз и смеялась над останками Мак-Клара. Какой кошмар! Какая бессердечность! Потом приехал я, и ты угрозами пыталась заставить меня убраться обратно в Штаты. Откуда тебе было знать, что я такой упрямый…
      – Вот сюда, сеньор.
      Они свернули на темную аллею. В бездонной пропасти неба мерцали холодные звезды. Где-то в доли завыла собака. А рядом плакала гитара, роняя слезы кристально чистых аккордов. И чей-то голос пел грустную песню.
      – Скажите, Томас, еще далеко?
      – Уже близко, сеньор. Действительно близко.
      Ах, Целия, подумал Роби, поднимаясь на холм. Тебе не удалось скрыть от меня его тело. Ты так и не нашла надежных людей, которые могли бы вытащить Maк-Клара из катакомб и похоронить на окраине города. Или, возможно, тебе не хотелось, чтобы Дугласа уносили оттуда. Неужели ты играешь со мной в какую-ту хитрую игру? Неужели ты хотела, чтобы я нашел убийцу того Мак-Клара?
      Луна казалась бельмом мертвеца, который смотрел с небес на пустую землю. Двое мужчин поднимались по широкой улице, и их тени двигались перед ними. Старик свернул к строению, контуры которого были очень знакомыми. На ограде у ворот трепетали знамена и ленты.
      – Это арена, Томас? Арена для корриды?
      – Да, тут проходят бои быков.
      – Неужели сеньора Ликоне живет где-то здесь?
      – У нее нет своего дома. Она ютится под трибуной и там же делает сладости типа сахарных черепов и маленьких розовых трупов. Нам сюда.
      Они вышли на безмолвную арену, освещенную лунным светом. Белый песок казался водой, покрытой рябью. Ряды пустых скамеек выглядели как круги на стенках огромной воронки.
      – Как вы себя чувствуете, сеньор?
      – Не очень хорошо. Меня утомил этот долгий подъем.
      – Взгляните сюда; – воскликнул Томас, указывая на черный узел, который лежал на песке. – Смотрите, кто-то оставил здесь снаряжение тореадора.
      На алой накидке лежали черные туфли, маленький берет и тускло блестевшая шпага.
      – Да, кто-то забыл свои вещи, – сказал Роби и встревоженно осмотрелся.
      Томас сел на корточки, поднял берет и с любовью расправил его рукой.
      – Просто стыдно забывать такое добро. А вы когда-нибудь видели настоящую корриду?
      – Несколько раз, но она мне не понравилась.
      – Вы американец, сеньор.
      Томас надел берет на голову и встал перед Роби. Его тело выпрямилось. Он опустил руки и гордо спросил:
      – Как я выгляжу, мистер?
      – Очень хорошо. Но, может быть, вы отведете меня к сеньоре Ликоне…
      – Значит, я не произвел на вас впечатления?
      – Нет, вы действительно выглядите прекрасно, однако…
      – А вы знаете, что когда-то, много лет назад, я был лучшим тореадором Мексики?
      – Не сомневаюсь в этом, но мне…
      – Прошу вас, сеньор, послушайте старика.
      Его фигура отбрасывала длинную тень, и Томас казался очень высоким и сильным. Он перестал сутулиться. Его мышцы расслабились, подбородок поднялся вверх, и в старческих глазах засиял молодой задорный огонь.
      – Однажды я сражался здесь с тремя быками, – сказал он. – В один и тот же день! Людей на трибунах было битком, до самого неба. Когда я закончил последний бой, у быков отрезали уши и отдали их мне. А люди бросали на арену шляпы, перчатки и кошельки. Это походило на дождь. И это был дождь моей славы!
      Роби взглянул на старика и не сказал ни слова. В нем начинало вскипать холодное недовольство. Томас нагнулся, поднимая плащ и шпагу.
      – Меня считали лучшим, и когда я проводил «веронику»… вот так и так… – Он закружился, показывая серию выпадов. – Публика взрывалась аплодисментами, и это было прекрасно.
      Внезапно Томас нагнулся и быстро надел туфли вместо гуарачей, которые сбросил с ног.
      – А сейчас… – вскричал старик, приближаясь к Роби.
      – Мне бы увидеть сеньору Ликоне…
      – Да-да, ту женщину, которая делает сахарные черепа. А вот и она сама.
      Томас ткнул шпагой в сторону трибуны. Роби обернулся. И в тот же миг что-то вонзилось в его затылок!
      – Начнем, сеньор!
 
      Роби закричал, отпрыгнул в сторону и едва не упал. Он провел рукой по затылку и шее, и пальцы нащупали три маленькие иглы, к которым крепились тонкие ленты, трепетавшие на ветру, – красная, белая и зеленая. Выдернув иголки, Роби бросил их на песок.
      – Что вы делаете?!
      – О, вам стало интересно! – с усмешкой произнес старик. – Это бандерильи. Пики для шеи быка. Если вы были на корриде, то видели, как бандерильерос вонзают их в холку быка. То же самое сделал сейчас и я.
      – Томас! Вы сошли с ума! – закричал американец, отступая назад.
      Старик ударил его шпагой. Острие вонзилось в ногу. Клинок вошел в бедро и вышел. Упав на землю, Роби с ужасом посмотрел на кровь.
      – Томас!
      Старик склонился над ним, закрывая собой луну:
      – А вы хотите узнать, что случилось сегодня вечером?
      – Томас… – задыхаясь, прошептал упавший.
      – Я пытался пристрелить вас на фиесте. Под остовом карнавального быка у меня был припрятан револьвер. Но вы избежали смерти, сеньор.
      – Отведите меня к той женщине…
      Задыхаясь, Роби жадно хватал ртом воздух. Он чувствовал тошнотворную боль.
      – Нет никакой женщины, – со смехом ответил старик. – Но, может быть, вы хотите узнать, что случится завтра утром, сеньор? Завтра Целия начнет расспрашивать о вас. И окажется, что вы уехали из отеля. Уехали далеко-далеко! И ваши чемоданы исчезли из номера вместе с вами.
      Роби попытался подняться.
      – Давай вставай! – вскричал Томас. – Я встречу тебя хорошим ударом!
      Роби попробовал ступить на раненую ногу. Боль обожгла его яростным огнем. Он покачнулся, но все же устоял.
      – Вы сошли с ума! Положите шпагу, идиот!
      – О нет, сеньор.
      – Почему вы хотите убить меня?
      – Потому.
      Томас поправил берет на голове. Роби Киббер еще раз пошатнулся. Он уже с трудом выдерживал натиск боли. Перед глазами мелькали кровь, застывший лунный свет и чистое небо.
      – Я буду кричать, – предупредил он старика. – Люди услышат меня и прибегут сюда.
      – Вы не сделаете этого, сеньор, и не испортите нашу игру. Иначе я убью вас очень быстро. Всажу вам шпагу между глаз.
      Роби задрожал. Он видел труп Дугласа в катакомбах. Происхождение странного отверстия в черепе стало понятным. То был след от шпаги тореадора. Так вот как умер Мак-Клар!
      – Теперь мы продолжим нашу маленькую игру. Я буду величайшим тореадором в мире, а вы, сеньор, – быком. Я буду завлекать вас и уворачиваться от атак. А вам придется нападать на меня снова и снова. По ходу дела я начну подрезать вам руки и ноги. Затем последуют удары в грудь! Потом финальный выпад! И пусть луна насладится этим боем! Пусть звезды заполнят места на трибунах!
      – Но что я вам сделал, Томас?
      – Каждый день я видел, как вы входили в отель и выходили. И вместе с вами всегда была Целия. Но она наша женщина! Она не из ваших блудниц! – Старик стоял перед Киббером, высокий и гордый. – При свете солнца и луны вы гуляли с ней, смеялись и не обращали на меня никакого внимания. Каждый день, каждый божий день, я видел, как вы касались ее рук, шептали ей какие-то слова, и моя ненависть к вам становилась такой же большой, как к тому другому американцу. Он приехал в прошлом году. Он тоже гулял и смеялся с Целией. Жалкий янки. Турист-пропойца. Целия смотрела на него как на Бога. Как смотрит теперь на вас. Она не замечала старого Томаса. А ведь когда-то я был известен всей Мексике – от Оахаки до Гвадалахары и Монтеррея. Но теперь Томас старик. Он больше не может бегать по арене. Ни один бык уже не посмотрит на него. А женщина – тем более. Даже свиньи больше не уважают старого Томаса, а люди плюют на него. На старика, которого забодал какой-то бык…
      Он сделал резкое движение рукой и приподнял рубашку. На коричневой коже, пересекая бок и часть живота, тянулся широкий белый шрам, который остался от бычьего рога.
      – Вы видите, сеньор? Это знак моей доблести! Знак профессии тореадора! Но что значат шрамы для юных женщин? Целия гуляет и смеется с вами. А годом раньше она ходила с другим. И вот однажды моя ненависть достигла предела. Я заманил его сюда в одну из ночей, и мы разыграли с ним корриду – мексиканский герой против глупого американского животного. Я убил его. Теперь ваш черед!
      – Томас, я ничего против вас не имею. Вы старый человек…
      – Я не старый! – с яростью закричал мексиканец и, подбежав к Роби Кибберу, замахнулся шпагой. – Это она считает меня старым! Глупая, глупая Целия! Каждый день она проходит мимо моей скамьи и даже не смотрит на меня. Каждый день в течение многих лет я смотрю на ее красивое лицо, на ее чудесную походку. И говорю себе: «Нет! Эти янки ее не получат!» Я буду убивать любого, кто, приехав сюда, попытается вскружить ей голову. Одного, второго, третьего. Возможно, вас наберется дюжина, прежде чем меня поймают. Но вы ее не получите! Она моя! – Томас рассек воздух шпагой. – Двигайся! Двигайся, янки! Не стой на месте! Беги! Нападай на меня! Сражайся со мной! Покажи свою удаль!
      – Моя нога… Я не могу ходить.
      – Тогда я заставлю тебя бегать!
      Томас ударил его эфесом шпаги по лицу. Гнев заставил Роби забыть о боли в ноге. Он заковылял к старику, но тот проворно увернулся.
      – Хорошо! – закричал мексиканец, взмахнув накидкой. – Давай еще разок!
      Роби рванулся к нему.
      – Еще! Вот так! И еще!
      Киббер остановился, задыхаясь от боли и ярости. Старик кивнул и взглянул на луну:
      – Уже поздно. Пора заканчивать бой. Теперь ты побежишь на меня, и я проткну твой мозг клинком.
      Он поднял накидку, и она затрепетала на холодном ветру. Луна наполнила мир призрачным светом.
      В глазах у Роби помутилось. Раненая нога пульсировала как большое сердце. Земля раскачивалась под ним, и в такт с ней дрожали и кружились звезды.
      – Томас, – прошептал он тихо. – Я ненавижу тебя!
      – Вперед! – закричал старик, взмахнув накидкой.
      Шпага взлетела вверх, рассекая завывающий ветер.
      – Ненавижу! – повторил американец.
      – Время пришло, – сказал старый Томас.
      – Пришло.
      Роби сделал ложное движение вперед и, когда шпага блеснула в воздухе, упал, откатился в сторону и прыгнул на тореадора сбоку. Подсекая ноги старика, он дернул на себя его вязаные штаны, и Томас с визгом упал на спину. Они покатились по арене, выхватывая друг у друга шпагу и путаясь в алой накидке. Потом один из них вскочил на колени и, сжимая эфес обеими руками, пронзил грудь противника, лежавшего на белом песке.
      – Это тебе за меня, – прохрипел он, с трудом вытаскивая шпагу из тела.
      Он поднял клинок и вновь вонзил его в соперника, который корчился в предсмертных судорогах.
      – Это за Целию.
      Шпага снова поднялась и опустилась.
      – А это за Дугласа Мак-Клара!
 
      Когда ранним утром Целия встретила Роби на улице, тот, хромая, возвращался от врача в отель. Она заметила в его руке какой-то маленький белый предмет. Звенели церковные колокола, и солнце лениво поднималось над голубыми холмами. Утренний воздух казался удивительно сладким от дыма печей, на которых хозяйки готовили завтрак. Роби вдыхал его со счастливым видом, отламывал от сахарного черепа куски и клал их в рот. Когда Целия подошла к нему и поздоровалась, он доедал последний кусочек. Прожевав и проглотив остатки, Роби улыбнулся, обнял любимую девушку, и их губы слились в долгом поцелуе.

Примечания