День греха

Фларра рвалась испробовать Жизнь с большой буквы. Она жаждала знакомства с мужчинами, потому что ее опыт общения с ними ограничивался одним Пинки, а он вел себя с ней как отец, ну, лучше сказать, как любящий дядя. Как у любого подростка, ее гормоны взывали к другой жизни. Фларра представляла собой мину замедленного действия, помноженную на страстное жизнелюбие. Живое воображение и невероятное любопытство довершали картину.

Реми понимала нетерпение сестры, но ей трудно было поставить себя на место Фларры. Когда сама Реми поступила в школу, она была подростком, но школа не казалась ей тюрьмой. Для Реми это было убежище. Здесь было чисто, спокойно и безопасно. Эти высокие решетчатые стены олицетворяли собой умиротворение и достоинство, которых прежде не было в ее жизни. Теперь она слышала лишь музыку церковных гимнов, а не орущий и днем и ночью приемник. Никакие мерзкие типы не толпились у ее кровати. Она не ловила на себе опасные взгляды, пугавшие и смущавшие девочку. Не было больше драк, грязной ругани, исступленного совокупления на кровати и на любой плоской поверхности. Остались в прошлом голод и плач младенца, заботы о котором были целиком возложены на Реми.

Она ласково погладила Фларру по кудрявой голове, и сердце переполнилось любовью к тому болезненному, вечно плачущему ребенку, целиком за висевшему от нее, хотя Реми сама тогда была еще маленькой. Несмотря на кошмарный первый год своей жизни, Фларра выросла и превратилась в умную и хорошенькую юную девушку. Реми старалась оберегать ее от бед с самого рождения и поклялась себе, что будет защищать сестру до своего смертного часа.

– Я поговорю с Пинки.

– Обещаешь?

– Я обещаю с ним поговорить, – подчеркнула Реми. – Но не обещаю, что наше решение будет таким, какого ты ждешь.

– Ведь Пинки не против того, чтобы я жила с вами?

– Его любимая родственница? – фыркнула Реми.

Вообще, Пинки был против этого, когда они поженились. Пока Реми училась в школе при монастыре Святого Сердца, Фларра жила у приемных родителей. Пинки сказал, что будет жестоко вырывать девочку из привычной среды. Однако Реми знала истинную причину, почему Пинки не хотел, чтобы Фларра жила вместе с ними: он не намерен был делить с кем бы то ни было время, внимание и любовь Реми – даже с ее сестрой.

Когда Фларра подросла, Пинки отдал ее учиться именно сюда, убедив Реми, что в закрытой школе девочка получит лучшее воспитание и образование. Реми ничего не оставалось, как согласиться; и теперь, оглядываясь на годы, прожитые с Пинки Дювалем, Реми признавала, что это был наилучший вариант для всех.

Но, может быть, за эти годы Пинки передумал насчет Фларры? Реми не знала. Она его об этом не спрашивала. Потому что теперь она сама не хотела, чтобы Фларра жила с ними под одной крышей. Совершенно недопустимо, чтобы ее впечатлительная и импульсивная младшая сестра сталкивалась с сомнительными приятелями Пинки – мужчинами вроде Уэйна Бардо.

Так что просьба Фларры вряд ли могла быть выполнена, но Реми не могла сказать этого сейчас – девочка и без того расстроена. Точно так же Реми не могла обсуждать с ней причины своего нежелания и прочие вещи, которых Фларра все равно не поняла бы.

Реми не могла рассказать Фларре про Галвестон.

Пока же Реми назидательно заметила:

– Все зависит от твоего поведения до конца семестра. Ты обещаешь хорошо себя вести?

Шестнадцатилетняя девочка восприняла эти слова как обещание. Она вскочила и поклонилась грациозно и почтительно.

– Клянусь собственной невинностью.

– Фларра!

– Не бойся. Ничего с моей невинностью не случится. А как насчет праздника Марди-Гра?

– Что насчет праздника?

– В прошлом году ты сказала, что, может быть, в этом году я приду к вам на прием по случаю праздника Марди-Гра.

– Верно – я сказала «может быть».

– Ну, Реми!

– Я поговорю с Пинки. Хотя тебя абсолютно не за что баловать.

– Ты все-таки спроси, – настаивала Фларра.

– Спрошу.

Фларра взяла руки Реми и положила их себе на плечи.

– Спасибо, сестричка. Я тебя люблю. Реми крепче сжала объятия, прошептав:

– Я тоже тебя люблю.

Вдруг лицо девочки снова опечалилось.

– Как ты думаешь, что бы она сказала обо мне нынешней? О нас?

Реми поняла, что сестра говорит об их матери.

– Не знаю. Я о ней совсем не думаю, – солгала она.

– И я.

Фларра тоже лгала. На самом деле сестры постоянно думали о женщине, которая рассталась с ними без малейшего сожаления. Разумеется, если бы она этого не сделала, Фларра могла бы не дожить до своего второго дня рождения. А Реми… Она хорошо знала, кем бы ей пришлось стать.

– Мне пора, – вздохнула она и направилась к двери. – Пинки скоро придет домой.

– Он занимается с тобой любовью каждую ночь?

– Не твое дело.

– Мы – я с подружками – думаем, что да. Совершенно голый и при включенном свете. Мы правы?

– Вместо того, чтобы обсуждать мою сексуальную жизнь, лучше бы геометрию учила.

– Реми, ты себя хорошо чувствуешь? Это было типично для Фларры – перескакивать с темы на тему со скоростью ракеты. На этот раз ей удалось застать сестру врасплох.

– Хорошо ли я себя чувствую? Конечно. Почему ты спрашиваешь?

– В последнее время, когда ты приходишь меня навестить, ты выглядишь какой-то, не знаю, усталой, что ли.

– Я действительно немного устала. Позавчера мы устраивали прием. Я поздно легла.

«Пыталась отмыть следы от лап Бардо», – добавила она про себя.

– Если ты больна, не ври мне.

– Я не больна.

Глаза Фларры сверкнули, и она заговорщицки прошептала:

– Может, ты беременна?

– Нет, я не беременна.

– Черт. А я надеялась… – Она прикусила нижнюю губу. – У тебя нет рака или чего-нибудь в этом роде, а, Реми?

– Нет! Конечно, нет. Фларра, клянусь, у меня все в полном порядке.

– Но, если с тобой случится что-то ужасное, ты ведь мне скажешь?

– Обязательно.

– Потому что я уже не ребенок.

– Я знаю.

– Потому что, если я тебя потеряю, я… – Ее душил спазм. – Я не смогу без тебя жить, Реми.

– Ты и не будешь, – тихо, но очень твердо пообещала Реми. – Клянусь, я всегда буду с тобой. Если произойдет что-то нехорошее, я тебе скажу, но пока все в полном порядке, не волнуйся. Договорились?

Фларра с облегчением выдохнула и улыбнулась.

– Договорились. Увидимся в пятницу.

– Нет. Боюсь, мы не сможем взять тебя с собой ужинать, как собирались. – Это еще почему?

Уже стоя в дверях кабинета сестры Беатрисы, Реми оглянулась через плечо на расстроенную сестру.

– Потому что ты наказана за твою вчерашнюю вылазку.

Глава 11

– Черт возьми, – тихо выругался Берк. Он даже присвистнул от неожиданности. Миссис Пинки Дюваль оказалась той самой женщиной, которую он видел в беседке. Сидя за рулем своего автомобиля, он смотрел, как она входит в здание привилегированной школы для девочек. Берк не мог ошибиться, эту женщину он узнал бы за километр.

Чуть больше часа назад он спросил Руби Бушеро:

– Что такое «реми»?

– Не что, а кто. Жена Пинки.

Дюваль женат! Берк был потрясен. Про жену Дюваля ему слышать не приходилось. Семейная идиллия как-то не вписывалась в образ этого преуспевающего адвоката.

Из борделя Бейзил поехал прямо в квартал, где жил Дюваль, несколько раз объехал вокруг дома. Он не ожидал сразу что-нибудь увидеть, но ему повезло. Из ворот выехал лимузин. В это время сам Дюваль должен быть или в суде, или у себя в офисе. Может, в лимузине хозяйка?

Берк поехал следом. У монастыря Святого Сердца лимузин остановился. Берк с огорчением увидел, что женщине помог выйти из машины шофер. Шофер и телохранитель, это уж точно. Миссис Дюваль вошла внутрь, а парень занял пост у ворот. Бейзила подобная бдительная охрана не удивила. От Руби Бушеро он уже знал, что Дюваль с жены глаз не спускает.

– Вы не знали, что он женат? – спросила мадам, заметив его изумление. – Естественно. Пинки в буквальном смысле слова держит ее под замком.

– Почему? Что с ней не так?

– Ничего. – Мадам коротко рассмеялась. – Изредка я встречаю ее. Она очень красива. Ее мать тоже была красавицей, пока годы и образ жизни не наложили на нее свой отпечаток.

Берк внимательно слушал рассказ Руби о матери Реми – Анджеле.

– Анджела работала экзотической танцовщицей в одном из клубов, принадлежащих Пинки, лет двадцать назад, даже больше. Анджела Ламбет была талантливой и многообещающей танцовщицей, но она забеременела и рано бросила сцену, чтобы не повредить ребенку. На прежнее место она вернулась, уже будучи не только матерью, но и наркоманкой. Кажется, она кололась героином. Красота ее поблекла от наркотиков, танцевать, как прежде, она тоже уже не могла. Ее перевели в другое место, где клиенты были менее притязательными. В обычный кабак. Вы знаете такого рода забегаловки.

– А ее дочь?

– Когда она выросла, стала невестой Пинки.

Я почти ничего не знаю о таинственной Реми. И никто не знает.

– А как сложилась дальнейшая жизнь Анджелы?

– Плохо. Из танцовщиц ее разжаловали в кассирши. А очень скоро после замужества дочери Анджела умерла. Предположительно от передозировки.

– Предположительно?

Руби красноречиво приподняла бровь.

– К тому времени Пинки уже был весьма влиятельным человеком в городе. На кой ему нужна была теща-наркоманка, частенько подворовывавшая, чтобы купить себе дозу?

– Вы полагаете, он избавился от нее, чтобы избежать лишних неприятностей?

– Или чтобы сэкономить на лечении. Видимо, он считал Анджелу неудачным капиталовложением. В любом случае, ее смерть была для него чертовски удобной, не так ли?

От долгого сидения в машине у Берка затекло все тело. Он снова и снова прокручивал в голове рассказ Руби. Необходимо заполнить все пробелы, собрать как можно больше информации. Что делает в школе миссис Дюваль? У них есть ребенок? Сколько же ему может быть лет?

В животе заурчало, и Берк вспомнил, что со вчерашнего утра ничего не ел. В поисках чего-нибудь съедобного он порылся в отделении для перчаток и выудил оттуда шоколадный батончик.

Что это она так долго? Шофер нашел себе занятие: он чистил ногти перочинным ножом и смачно плевал в кусты, росшие у ворот. Почистив ногти, он сложил руки на груди и прислонился к железному столбу. Берк не видел его лица, но не сомневался, что эта горилла прикрыла глаза и дрыхнет стоя.

Через сорок семь минут Реми Дюваль вышла из ворот школы. Она подошла к машине и, прежде чем сесть внутрь, бросила шоферу несколько слов. Он лихо откозырял.

– Да, мадам. Как вам будет угодно, мадам. Поцеловать в задницу? Извольте. Перекувырнуться? Застрелиться? Ваша воля закон, – презрительно процедил сквозь зубы Берк, глядя, как шофер чуть не вприпрыжку понесся исполнять приказание.

Берк врубил мотор своей «Тойоты» и на достаточно большом расстоянии неторопливо поехал вслед за лимузином сначала в район Гарден, потом через Декатюр-стрит свернул к Французскому кварталу.

Шофер припарковался во втором ряду, потому что в первом все места возле Французского рынка были заняты. Потом, соблюдая ритуал, помог хозяйке выйти из машины.

Берк втиснул свою «Тойоту» на свободное местечко, игнорируя белые полосы, обозначающие место для разгрузки товара, и потянулся за сумкой, валявшейся на заднем сиденье. Когда он вышел из машины, на нем вместо спортивной куртки и ботинок были надеты широкая ветровка, кроссовки и бейсбольная кепка. На носу красовались темные очки.

Сунув руки в карманы, он стал прохаживаться между рядами – типичный зевака, бесцельно глазеющий на прилавки со свежими овощами, африканскими ритуальными куклами-вуду и бумажниками из крокодиловой кожи.

Он лениво разглядывал гирлянду луковиц, а через ряд Реми Дюваль выбирала апельсины. Берку впервые удалось рассмотреть ее вблизи – расстояние между ними было не более восьми футов.

Сегодня на ней был костюм, сделанный словно для куклы Барби. Короткая обтягивающая юбка, плотно прилегающий жакет, соблазнительно обрисовывавший талию и привлекавший особое внимание к ее груди – его внимание, во всяком случае. Высокие каблуки, золотые серьги, на пальце бриллиант размером с дверную ручку. Она словно сошла с обложки модного журнала, вот только волосы у нее были длинные и спутанные. Они свободно разлетались при каждом повороте головы. На щеках проступал нежный румянец. Женщина взяла апельсин, поднесла к носу, понюхала и вдруг весело улыбнулась.

Все в ней, за исключением маленького золотого крестика на груди, дышало невероятной сексуальностью. Если бы она стояла тут абсолютно голая с табличкой на груди «Трахни меня», она бы не могла казаться более аппетитной для мужских взглядов.

Даже торговец фруктами обалдел и никак не мог уложить апельсины в пакет. Шофер заплатил за покупку, однако торговец протянул пакет женщине, рассыпаясь в благодарностях.

Телохранитель не отставал от нее ни на шаг, шныряя во все стороны цепким взглядом. Берк вернул продавцу связку лука и перешел в ряд, где продавались африканские сувениры и одежда. Там же стояли столики открытого кафе, за один из которых села миссис Дюваль. Она вынула из коричневого бумажного пакета апельсин и начала его чистить, разрывая кожуру длинными ногтями.

Берк подошел к стойке почти вплотную к тело – хранителю и заказал банановый коктейль. Запястье верзилы было в обхвате больше, чем шея Берка. Принеся миссис Дюваль ее капуччино, охранник вернулся к стойке и взял себе кофе. Он не пошел за ее столик, а уселся в сторонке, она же сидела одна, отправляя в рот апельсиновые дольки и попивая капуччино.

Банановый коктейль был до отвращения приторным, но Берк потягивал его, всем своим видом изображая праздного гуляку. Между тем он не отрываясь смотрел в зеркало за баром, где отражалась Реми.

Проходящие мимо мужчины оглядывались на нее, но она ни с кем не заговаривала и даже не встречалась глазами. У этой женщины имелись богатый муж, роскошный особняк, лимузин с шофером, а она, казалось, испытывала особое удовольствие от такой простой вещи, как апельсин. Она медленно жевала каждую дольку и выжидала несколько секунд, прежде чем отломить следующую.

Может, она кого-нибудь ждет? Может, Дюваль использует ее в качестве курьера в своих тайных делишках? Но никто к ней так и не подошел, а телохранитель явно не проявлял никаких признаков беспокойства, с увлечением погрузившись в бульварную газетенку.

К тому времени, когда Реми Дюваль закончила есть апельсин и завернула шкурки в салфетку, банановый коктейль растаял и стал похож на лосьон для загара. Женщина встала и подошла к урне. Шофер вскочил, отбросил газету и ринулся на помощь хозяйке. Потом они вместе направились к припаркованному в неположенном месте лимузину.

– Эй, леди!

Берк чертыхнулся про себя за столь неуместный импульсивный порыв, но отступать было поздно. И миссис Дюваль, и ее сторожевой пес обернулись и посмотрели на него.

Коричневый бумажный пакет с остальными апельсинами остался лежать на столе. Берк схватил его и протянул ей.

– Вы забыли вот это.

Шофер выхватил у него из рук пакет:

– Спасибо.

Берк, в упор не замечая его, слегка поклонился Реми:

– Не за что.

Он уловил легкий аромат дорогих духов и запах апельсина. При черных волосах глаза ее были светлыми, ясно-голубыми. Помаду с губ она съела вместе с апельсином, но губы от этого не стали менее яркими. Реми сказала:

– Спасибо.

Верзила встал между ними, загораживая женщину всем телом. Берку очень хотелось посмотреть ей вслед, но он развернулся и двинулся в обратном направлении. Подождав, пока лимузин скроется из виду, он вернулся к своей машине и долго сидел там, не двигаясь, но тяжело дыша – так, словно только что пробежал целую милю.

* * *

– И это все?

Эррол, шофер, обливался липким потом под сверлящим взглядом Пинки; этот взгляд Пинки приберегал для клиентов, которые явно врали.

– Все, мистер Дюваль. Клянусь. Я отвез ее в школу. Потом она попросила отвезти ее на рынок. Она купила апельсины и выпила кофе в маленьком кафе. Потом я отвез ее в церковь. Она пробыла там полчаса, как всегда. Потом привез ее домой.

– Ты не возил ее никуда больше?

– Нет, сэр.

– Она все время была у тебя на глазах?

– Да, кроме того времени, пока она была в школе, сэр.

Пинки сцепил пальцы и мрачно воззрился на телохранителя.

– Если миссис Дюваль попросит отвезти ее куда-то, а я тебе на это не давал указания, ты должен отказаться, а потом сообщить мне, ясно?

– Да, мистер Дюваль.

– Если она куда-то идет, с кем-то встречается без моего предварительного разрешения, ты должен немедленно доложить мне, так?

– Да, сэр. Я не понимаю…

– Кроме того, мне бы очень не хотелось обнаружить, что твоя преданность мне превратилась в преданность моей жене, Эррол. Она очень красивая женщина. Уверен, ты это прекрасно понимаешь.

– Господи, мистер Дюваль, да я…

– Моя жена может вертеть мужчинами, как ей заблагорассудится. Она может обратиться к мужчине с просьбой, которая бы мне могла не понравиться.

– Клянусь Богом, сэр! – воскликнул охранник. Пот лил с него ручьем. – Нет, сэр, такого не может произойти! Только не со мной. Вы – мой хозяин. И больше никто.

Пинки одарил его милостивой улыбкой.

– Хорошо. Рад это слышать, Эррол. Ты можешь идти.

Совершенно сбитый с толку шофер тихонько выскользнул из кабинета. Пинки смотрел ему вслед и думал, что, наверное, обошелся с парнем слишком круто. Но человек его уровня и положения должен внушать страх и почтение своим подчиненным. А страх надо постоянно подогревать.

Вот взять, к примеру, Сэчела. Сидит сейчас на содержании у государства. А из-за чего? Из-за страха. Пинки рассмеялся про себя, вспомнив, как разнюнился Сэчел, стоило только пригрозить ему неприятностями с сыночком-футболистом.

Однако сегодня вечером Пинки был не расположен смеяться. Что-то творилось с Реми, а он, будь все проклято, никак не мог раскопать, в чем дело.

Вот уже несколько недель эта проблема, словно зубная боль, не давала ему покоя. Реми стала необычайно замкнутой. Именно так – замкнутой. Она и раньше, бывало, уходила в себя, и ничто не могло ее вывести из этого состояния – ни щедрые подарки, ни развлечения, ни секс. Но подобные приступы обычно продолжались недолго. За исключением этого недостатка, во всем остальном она была идеальной – насколько может быть идеальной женщина.

Но на этот раз период уныния затянулся дольше, чем обычно, и был намного глубже. Ее глаза стали непроницаемы. Когда она смеялась, что теперь бывало довольно редко, смех казался вымученным. Теперь Реми слушала его рассеянно, а когда отвечала, казалось, думала о чем-то другом.

Даже в постели он не мог до нее достучаться, как бы ни действовал – нежно или грубо. Она ему никогда не отказывала, но ее поведение в лучшем случае можно было назвать пассивным.

Налицо имелись все признаки того, что у женщины появился любовник на стороне, но теоретически это было абсолютно невозможно. Даже если бы она встретила другого мужчину, что опять-таки представлялось совершенно невероятным, она не смогла бы бегать на свидания без ведома Пинки. Он знал, как она проводит каждую минуту в его отсутствие.

Эррол тоже вряд ли мог переметнуться. Этот парень слишком боится Пинки. Но, даже если предположить, что Реми подкупила телохранителя или перетянула его на свою сторону, все равно кто-нибудь из обширного круга осведомителей непременно донес бы Пинки. Он уже расспросил домашнюю прислугу обо всех телефонных звонках. Реми перезванивалась только с Фларрой. И все. Никто не наносил ей визиты. Она не получала писем.

Значит, интрижка исключается.

Тогда что, черт побери, происходит? У нее есть все, чего только может желать женщина. Хотя, сказал себе Пинки, у нее на этот счет может иметься собственное мнение.

После их женитьбы он велел Реми выбросить из головы все мысли о дальнейшей учебе. Реми надулась. А через какое-то время поступила на заочные курсы и стала читать все книги подряд. Он потакал ее жажде знаний, пока ему это не надоело, и тогда поставил твердое условие: она будет читать свои чертовы книги только в те часы, когда его не бывает дома.

Через несколько лет она вдруг загорелась идеей устроиться на работу, хотя бы на почасовую. Этот каприз был подавлен в зародыше.

Так, может, нынешнее настроение – просто новая женская дурь и ее надо перетерпеть? А вдруг здесь что-нибудь серьезное? Пинки решительно достал карточку с телефонным номером и поднял трубку.

– Доктора Карут, пожалуйста.

Он назвал себя, и его соединили с гинекологом Реми.

– Здравствуйте, мистер Дюваль.

Эта гадина поздоровалась так сурово, словно он был ее злейшим врагом. От врачей, с которыми он играл в гольф, Пинки знал, что она – жуткая стерва, бич всей больницы. Доктор Карут была одной из тех женщин, которые словно нарочно ведут себя заносчиво, особенно с мужчинами.

Пинки ее терпеть не мог и знал, что она отвечает ему взаимностью. Но он выбрал именно доктора Карут в качестве гинеколога для Реми, ибо не мог даже помыслить о том, что посторонний мужчина будет осматривать его жену.

– Вы звоните по просьбе миссис Дюваль? – неприязненно поинтересовалась врач. – Надеюсь, ничего страшного?

– Именно это мне и хотелось бы узнать. С моей женой все в порядке?

– Я не имею права обсуждать с вами состояние моей пациентки, мистер Дюваль. Существует профессиональная этика. Вам, как адвокату, это должно быть прекрасно известно.

– Мы говорим не о пациентке. Мы говорим о моей жене.

– Ну и что? Она заболела?

– Нет. Не совсем так.

– Если миссис Дюваль нужно со мной встретиться, пусть она позвонит и договорится о визите. Я ее осмотрю. В дальнейшей нашей беседе не вижу надобности. Всего хорошего.

Она повесила трубку.

– Чертова лесбиянка!

Ее резкость взбесила Пинки, но он тут же успокоился – ведь он узнал все, что хотел. Доктор Карут всегда ему хамила. Она всем хамила. Так что сегодняшний разговор не являлся иключением из правила. Однако, если бы у Реми было что-то серьезное, звонок Пинки встревожил бы врачиху. Она бы перестала дурить и подробно расспросила его о симптомах.

Врачу Пинки позвонил так, на всякий случай. Загадочное поведение Реми не было связано с болезнью. Оно имело психический, эмоциональный характер. Что-то тяжелым грузом лежало у нее на душе, а от Пинки она старалась это скрыть.

Что бы это ни было, он докопается до сути. Сначала выудит из нее все ее тайны, а потом разберется с ними.

Хотя, по большому счету, все эти мелкие взбрыки жены большого значения не имели. Они – словно укус комара. Позудит, почешется кожа несколько дней, а потом все исчезнет, не оставив никакого следа.

Реми в его руках – словно кусок мягкой глины, он может лепить из нее все что угодно. Достаточно будет нескольких слов, чтобы изгнать из нее недовольство любого рода. У Пинки имеется огнетушитель, способный затушить бунтарский огонь в ее сердце.

Ибо он знал, чего она боится больше всего.

Глава 12

Пинки читал материалы очередного дела, когда Реми вышла из ванной и легла рядом с ним на кровать. Он снял очки для чтения и положил их на ночной столик.

– Реми, я хочу знать, что с тобой происходит.

– О чем ты?

Он никогда ее не бил, но сейчас едва удержался, чтобы не ударить по этому дышащему притворным неведением лицу. Он просто крепко сжал ее руку, и все же не так крепко, как хотел.

– Я устал от этой игры. Устал уже много недель назад. Сегодня мы с этим покончим.

– Игры?

– Твоей игры в тайны.

– У меня нет никаких тайн.

– Не… – Никакого крика, одернул он себя и начал снова: – Не лги мне.

– Я не лгу.

Он посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом.

– Ты снова хочешь убежать?

– Нет!

– Предупреждаю: даже не пытайся. Я простил один раз. Больше этого не повторится.

Она опустила глаза, но он сжал пальцами ее подбородок и поднял кверху. Провел большим пальцем по ее губам.

– Я захотел тебя с первой минуты, как только увидел. Я мог взять тебя прямо тогда. Но я был терпелив. Я не сделал того, на что имел полное право. Так? Отвечай.

– Не сделал.

– Я мог взять тебя прямо тогда, но не взял. Даже когда ты стала достаточно взрослой, я сначала женился на тебе, хотя не должен был. Ты когда-нибудь задумывалась, что было бы с тобой, стащи ты у кого-то другого в тот день, а, Реми? Кем бы ты стала, если б я не оказался таким снисходительным и понимающим?

– Я не знаю.

– Знаешь, – прошептал Пинки, погладив ее по щеке. – Ты стала бы шлюхой, как твоя мать. Слезы заструились по ее лицу.

– Нет. Не стала бы.

– Еще как стала бы. Когда я впервые увидел тебя, ты была уже на пути к этому. – Он обшарил ее плотоядным взглядом, зная, что она терпеть не может, когда он так на нее смотрит. – О да, Реми. Уже тогда ты была соблазнительна до умопомрачения. Уверен, клиенты твоей матери при виде тебя слюни роняли.

Его пальцы крепче впились в ее запястье. Он приблизил к ней свое лицо, но голос по-прежнему звучал мягко:

– И, может быть, тебе такая жизнь нравилась бы. Может, тебе и не хотелось, чтобы я спасал тебя от тех жеребцов. Может, ты предпочла бы скорее отвечать на их приставания и слушать их похотливое дыхание, чем выходить за меня замуж.

– Перестань! – Реми выдернула руку и вскочила с кровати. – Если я правильно понимаю, ты угрожаешь, Пинки, что донесешь на меня за мое давнее преступление? Я – не один из твоих клиентов. Я – не твоя служанка. Так что не разговаривай со мной в таком тоне. Я заслужила кое-что получше, чем замаскированные угрозы. Я твоя жена.

– Вот я и хочу, чтобы моя жена объяснила мне, почему она слоняется по дому, будто привидение! – заорал он.

– Ну, хорошо! Фларра! Меня безумно беспокоит Фларра!

Фларра? И все? Она сама на себя не похожа из-за такой ерунды, как Фларра? Сначала ее расстроил Бардо, теперь вот сестра. Пинки готов был предположить худшее, боялся, что она снова собирается сбежать. А она заявляет, что ее апатия объясняется так банально? Или Реми снова лжет?

– А что случилось с Фларрой? – резко спросил он.

Рассерженная, Реми накинула халат и небрежно завязала пояс. Грудь ее вздымалась, отчего золотой крестик поблескивал в свете лампы. Пинки был доволен, что разозлил ее. Напоминание о прошлой жизни лишний раз поможет Реми осознать, как ей повезло и кому она должна быть за это благодарна.

– Она снова убежала, – сказала Реми. – Сегодня я, как обычно, ее навестила, а мне прочитали целую лекцию. – Она рассказала о выходке Фларры и о последнем предупреждении сестры Беатрисы. – Я сделала ей внушение, но, боюсь, это совершенно бесполезно.

– Ее следует хорошенько отшлепать.

– Она для этого уже слишком взрослая.

– Ты слишком мягка с ней, Реми. Надо мне самому ею заняться. Топну ногой, накажу. Это на нее подействует.

Гнев Реми утих, теперь она казалась просто очень расстроенной.

– В том-то и дело.

– В чем?

– Да так, ничего.

– Говори.

Она нервно передернула плечами.

– Фларра пристает ко мне кое с чем вот уже несколько месяцев. Меня эта просьба сильно расстраивает, но мне, по глупости, казалось, что ты не заметишь моих переживаний. – Реми виновато улыбнулась. – Я хочу, чтобы моя сестра была счастлива, но ты – мой муж и твои желания для меня превыше всего. Я мечусь между ней и тобой. И сегодня наконец я пообещала ей, что поговорю с тобой. – Она облизнула сухие губы. – По правде говоря, Пинки, мне кажется, в этом есть резон. Просьба Фларры вполне разумна.

Он развел руки в приглашающем жесте – мол, продолжай, я тебя внимательно слушаю.

– Фларра хочет переехать к нам и выпускной класс окончить в обычной школе. Девочка мечтает жить более насыщенной жизнью. Встречаться с новыми людьми. Делать то, что обычно делают девочки ее возраста. Вполне понятное желание, правда?

Пинки долго пытливо всматривался в нее, потом похлопал рукой по кровати рядом с собой.

– Иди сюда, Реми.

– Так как же насчет Фларры?

– Я подумаю. А теперь ид и ко мне.

Он откинул одеяло, показывая, что он уже в полной боевой готовности. Ее гнев возбудил Пинки, а ее бесхитростное, обезоруживающее признание распалило его еще больше.

Как только она оказалась рядом, он постарался, чтобы у нее не осталось и тени сомнения в том, что она целиком и полностью принадлежит ему. Он владел ее телом, разумом, чувствами и мог делать с ними все, что заблагорассудится.

Потом он сказал, что Фларра останется в школе при монастыре Святого Сердца до самого окончания.

На мгновение она онемела. Затем сказала:

– Тебе виднее, Пинки. Он погладил ее по волосам.

– Твоя сестра слишком молода и сама не знает, чего хочет. Мы с тобой, вернее, я – потому что ты слишком мягка и податлива – должны уберечь ее от необдуманных поступков и ошибок. Я лучше знаю, что требуется для ее блага. Точно так же, как знаю, что требуется для твоего.

– Еще она просила разрешить ей прийти к нам на праздник Марди-Гра.

– У нее губа не дура, – хихикнул Пинки. – На этот прием приглашаются только большие люди.

– Именно поэтому она и жаждет прийти.

– Поживем – увидим.

– Учти, она теперь долго будет на тебя дуться.

– Ничего, переживет, – беспечно отмахнулся Пинки.

Засыпая, он улыбался. Слава Богу, с этим наконец покончено.

Берк выбрал университетскую библиотеку, потому что она закрывалась позже публичной и еще потому, что там было больше материалов.