Ковалевскому, который "пригласил к обсуждению Муромцева, Милюкова, И. Гессена и М. Ковалевского. Они составили записку, которая была передана В. Ковалевским генералу Трепову. В. Ковалевский действительно обращался ко мне, с просьбой о составлении проекта высочайшего манифеста, но это было года за два до основных законов, а в данном случае проект доставлен был мне Александром Исаевичем, который, если не ошибаюсь, получил его от бар. Икскуля фон Гильденбанда. Опубликование проекта в печати заставило правительственные верхи пересмотреть и несколько улучшить окончательную редакцию. Точно так же годом раньше А. И. доставил мне протоколы "петергофских совещаний" о Думе с предложением написать к ним предисловие, с которым он н издал их заграницей.
      Мы расстались при нынешнем режиме, А. И. остался в России. Мысль о бегстве была органически чужда его душевному складу, хотя именно ему легко было бы найти работу и заграницей. Напротив, теперь-то, когда стихия разбушевалась, и надо было стоять на посту и оградить от нее такое ценное государственное достояние, как Публичная библиотека. В Берлин он приехал в 1924 г., чтобы полечиться углекислыми ваннами, но и тут, когда смерть стояла уже за {56} спиной, он весь был поглощен собиранием русских книг, вышедших заграницей.
      Смерть застигла А. И. внезапно в Лондоне, но печальное известие об этом меньше всего было неожиданностью и, отбрасывая прикрасы, нужно сказать, что смерть избавила его от долгого непосильного, надрывного, часто сизифова, труда н мучительной болезненной усталости. Нo для всех знавших и горячо любивших его (по отношению к Александру Исаевичу знать и любить были синонимами), смерть была и осталась подлинно незаменимой утратой, лишением светлой радости.
      Вот и сейчас, как живой стоит он перед глазами, и душа преисполнена благодарности судьбе, на долгие годы скрестившей наши жизненные пути, и так не хочется оторваться от бумаги, так жаль ослабить прикованность памяти к милому образу его, воскрешающему много, много отрадных переживаний. Но как трудно найти слова, которые могли бы отразить обаяние его благородной личности. Было оно не в действиях, не в речах, не в жестах, а в чем то неосязаемом - в благостном выражении лица, в величавом спокойствии, в широко раскрытом сердце, душевной теплоте, напряженном внимании к каждому. Поэтому-то все его знавшие почувствовали себя осиротевшими, они потеряли того, к кому всегда можно было постучаться, кому все можно было рассказать, около кого можно было душевно согреться.
      Однако, великое утешение остается сраженным и рассеянным эпигонам XIX-го века в том, что их век, век проклинаемого теперь индивидуализма, способен был рождать таких подлинных героев неиссякаемой любви и беззаветной жертвенности. И спокойней дано было бы им умирать, если бы можно было питать уверенность, что и новый век - поглощения личности коллективом, сумет вознести сынов своих на эти белоснежные вершины...
      И. Гессен.
      {57}
      СЕЯТЕЛЬ ДОБРА
      (Р. Бланк)
      На поприще общественной деятельности Александр Исаевич Браудо взял на себя миссию, на вид скромную: по существу, преимущественно, "сеятеля" добрых дел. Подвести итоги такой общественной деятельности крайне трудно: она, по необходимости, рассеянная, раздробленная, разбросанная. Плоды такой деятельности пожинаются обыкновенно другими, и вся заслуга за них часто всецело приписывается другим...
      Вполне оценить общественное значение деятельности Александра Исаевича можно было бы, поэтому, только в том случае, если бы все общественные деятели и всё общественные организации, которые пожинали плоды его трудов и воспользовались ими для дел, отмеченных их именами, ясно и в полной мере установили, чем они обязаны в этих делах Александру Исаевичу Браудо. Выполнить этот долг памяти Александра Исаевича, хотя бы отчасти, относительно моей собственной общественной деятельности, составляет задачу настоящего очерка.
      Познакомился я с Александром Исаевичем, и тотчас же с ним подружился и тесно связался для общественной работы, в 1904-м году, в Берлине, где я в то время проживал. Александр Исаевич приехал в Берлин для переговоров с руководителями "Союза Помощи Немецких Евреев" ("Hilfsverein der Deutschen Juden") и для закрепления связи между еврейством Германии и русско-еврейской общественностью, установленной мною после ужасного кишиневского погрома 1903-го года. Александр Исаевич придавал большое значение поддержке борьбы русского еврейства {58} за человеческие и гражданские права со стороны западного еврейства и западного общественного мнения, и он не замедлил использовать для этого приобретенные мною связи и меня лично. Эта задача стала с тех пор одним из главнейших его общественных дел.
      Первым нашим значительным предприятием в этом отношении был созыв конференции представителей западного и русского еврейства, состоявшейся в Берлине под эгидой Союза Помощи немецких евреев, для организации помощи жертвам кишиневского погрома и обсуждения средств предупреждения подобных ужасов. Вторым было - основание в Берлине информационного органа для западной печати. Издание и руководство этого органа, известного под именем Russische Korrespondenz и ставшего одним из главных органов осведомления западного общественного мнения о русском освободительном движении вообще и о борьбе русского еврейства в частности, - взял на себя почетный директор "Союза Помощи", доктор Пауль Натан, занимавший очень влиятельное положение в германской печати в качестве талантливого публициста и выдающегося политического деятеля. Заведывание редакцией "Корреспонденции" д-р Натан поручил талантливому молодому журналисту д-ру Рудольфу Брейтшейду, а в качестве сотрудников привлек, кроме, конечно, Александра Исаевича и меня, Григория Борисовича Иоллоса, Льва Ефиимовича Моцкина и др. Самым усердным и самым ценным сотрудником оказался А. И. Браудо, снабжавший "Русскую Корреспонденцию" чрезвычайно ценными сообщениями из Петербурга.
      В октябре 1905-го года, после "манифеста о свободах", я переехал на жительство в Петербург. Вскоре после того д-р Брейтшейд отказался от редактирования нашей "Корреспонденции", в виду других своих общественных обязанностей, а затем и д-р Натан, по той же причине, фактически отошел от этого дела. Но Александр Исаевич его не покинул: он никогда не покидал начатого полезного общественного дела. И он взял на себя всю заботу о нашем берлинском органе, обеспечивая ему не только информацию, но также необходимые для ведения дела финансовые средства. Более того: убедившись в высокой пользе такого информационного органа для дорогого ему дела, он основал подобный же орган в Париже, на французском языке, поручив {59} заведывание его редакцией Соломону Владимировичу Познеру, и побудил Люсьена Вульфа создать такой же орган на английском языке в Лондоне. Редактирование берлинской "Корреспонденцией" возложено было на Л. Е. Моцкина.
      Эти три издания имели большое влияние на западную печать и много содействовали развитию и углубленно в общественном мнении Европы и Америки сочувствия к борьбе русского еврейства за его права и к русскому освободительному движение вообще. - "Семена", посеянные Александром Исаевичем Браудо через посредство этих изданий дали со временем чрезвычайно ценные плоды.
      Когда грянула страшная война, все три издания, конечно, немедленно были приостановлены (Парижское издание, впрочем, уже раньше пришлось приостановить, вследствие переезда С. В. Познера в Петербург). - В такой критический для России момент Александр Исаевич, как и все ответственные русско-еврейские общественные деятели, считал непозволительным вести заграницей борьбу против правительства России, каково бы оно ни было.
      Но "истинно-pyccкие патриоты" своей борьбы против русского еврейства не прекратили и в это время - ни внутри России, ни вне ее. Напротив, они стали пользоваться этим страшным временем для страшного "разрешения" еврейского вопроса в Poccии. - Началась бешеная кампания новых наветов на евреев, самых опасных в военное время: в шпионстве в интересах врагов России, в предательстве России и т. п.
      К "истинно-русским патриотам" присоединились "истинно-польские патриоты", у которых кроме общих с русскими "патриотами" чувств по отношению к евреям, были еще свои особые политические побуждения к тому, чтобы сделать евреев ответственными за предательство дела России и ее союзников известной частью польского народа. Польские политические деятели поэтому усердно распространяли "патриотические" наветы против евреев не только в самой России, но также, через своих эмиссаров, в союзных с Россией странах. Возникла, вследствие этого, серьезная опасность, что общественное мнение союзных стран также будет отравлено этим "патриотизмом".
      {60} Эта опасность не ускользнула от внимания Александра Исаевича, и по его инициативе образовавшийся в Петербурге с начала войны объединенный комитет еврейских политических организаций решил делегировать в союзные страны представителя для осведомления еврейской общественности этих стран о действительных мотивах и целях новой вакханалии наветов и погромов против евреев и об истинных настроениях русского еврейства.
      Выбор делегата пал на автора настоящего очерка, - вероятно также благодаря Александру Исаевичу. Осуществление этого решения, во всяком случае, оказалось возможным только благодаря усилиям А. И. - Александр Исаевич убедил меня в общественной необходимости этой миссии и побудил принять ее на себя. Александр Исаевич снабдил меня всеми необходимыми для выполнения этой миссии сведениями, рекомендациями и средствами. Александр Исаевич поддерживал затем постоянную связь с делегатом. Все, что последнему удалось сделать в союзных странах для защиты чести и интересов русского еврейства, было, таким образом, в сущности, заслугой Александра Исаевича.
      Выехал я из Петербурга в конце ноября 1914-го года и, через Финляндию, Швецию, Норвегию и Северное море прибыл в Лондон, в начале декабря. Поручение, возложенное на меня Петербургским Комитетом, было первоначально довольно скромного характера: осведомить Комитет Британского Еврейства по иностранным делам, так наз. Joint Foreign Comittee и французский комитет Alliance Israelite Universelle о положении русского еврейства.
      Но оказалось, что оба эти комитета постановили прекратить свою деятельность в области защиты еврейства вне их собственных стран на все время войны, полагая, что в это время еврейские граждане должны, как все граждане, сосредоточить все свое внимание на своих обязанностях по отношению к их родным странам.
      Это непредвиденное положение поставило меня перед непредвиденной дипломатической задачей: - убедить эти почтенные еврейские организации, что политические интересы всех союзных стран, а следовательно также Англии и Франции, настоятельно требуют внимания к положению русского {61} еврейства. - Задача эта, однако, оказалась менее трудной, чем можно было предполагать. Английский комитет, к которому я, находясь в Лондоне, прежде всего обратился, охотно согласился назначить специальное заседание для выслушания моего доклада и, выслушав последний с большим вниманием, вскоре после того принять соответствующее нашим интересам решение.
      Этим успехом мы, вероятно, в значительной мере обязаны чуткости и мудрости английской дипломатии. Английское министерство иностранных дел, которому еврейский комитет сделал сообщение о моем докладе, тотчас же вполне признал справедливость основных положений последнего, которые я вкратце отмечу в виду их исторического интереса.
      Варварская политика по отношению к русскому еврейству, систематически отталкивающая русских евреев от общерусского дела, не может не отразиться неблагоприятным образом на общесоюзном деле, компрометируя последнее в. общественном мнении всех стран и лучшей части общественного мнения в самих союзных странах;
      Обязанности английского еврейства во время этой роковой войны по отношению к своему собственному отечеству, поэтому, отнюдь не требуют отказа от сопротивления возмутительной, безумной, в сущности, предательской политике русских юдофобов, а, напротив, настоятельно требуют энергичных усилий для скорейшего прекращения этой политики; Евреи России должны быть и оставаться, - и они горячо того желают, преданными гражданами России и верными друзьями ее союзников, Англии и Франции, с которыми их отечество тесно связало свою судьбу в этой страшной войне. A для этого живая связь между английским, французским и русским еврейством, и чуткое, отзывчивое отношение евреев Англии и Франции к ужасным переживаниям евреев в России, являются необходимыми, основными условиями.
      Эти положения легли в основу всей нашей работы во время войны в Англии и Франции, куда я, после соглашения с английским еврейским комитетом, немедленно отправился. Французский Комитет Alliance Israelite Universelle также вполне согласился с этими положениями и также постановил немедленно возобновить свою деятельность в указанном {62} нами духе. Вполне согласился с нами также покойный барон Эдмонд Ротшильд, оказавший в дальнейшем ценные услуги нашему делу.
      Первым практическим результатом нашей работы в Англии и Франции была приостановка кампании наветов в этих странах, исходившей от польских эмиссаров, часто наезжавших во время войны в Лондон и Париж по своим польским делам. Правительственные круги, политические партии и руководящие органы печати Англии и Франции были осведомлены о мотивах и целях этой кампании, и каждый раз когда польские "патриоты" начинали разговор на излюбленную ими тему: "наше несчастье - евреи", их немедленно останавливали дружеским советом: "об этом вы лучше не распространяйтесь, этим вы только вредите вашему собственному делу!"
      Выполнив данное мне поручение, я вернулся, через Италию, Грецию, Болгарию и Румынию в Poccию и Петербург. Но, выслушав мой отчет, Объединенный Еврейский Комитет тотчас же постановил, что я должен продолжать начатое дело и снова для этого отправиться в союзные страны. Я не сопротивлялся. Время было военное, и дисциплина военная. Личные дела и интересы все обязаны были отложить до лучших времен. - Черные сотни неистовствовали больше чем когда либо. Под их влиянием начались массовые выселения евреев из военной зоны, десятки, если не сотни тысяч еврейских семей были с корнями вырваны из родных пепелищ. Военное командование объявило евреев врагами отечества, и армия стала соответственно с ними расправляться. Положение еврейства в России, действительно, стало катастрофическим, и необходимость вмешательства культурных союзников России для прекращения этого варварства стала неотложной.
      Но Комитет снова ограничился постановлением о необходимости моей новой поездки в союзные страны, снова предоставив все заботы о практическом осуществлении этого постановления Александру Исаевичу Браудо. Александр Исаевич, как всегда, беспрекословно и с полной готовностью взял на себя эту заботу, и я вскоре снова отправился в дальний путь.
      Но теперь моя задача была значительно боле сложная, {63} чем при первой поездке в союзные страны. - Что могли сделать английские и французские евреи против варварских мероприятий верховного главнокомандующего русской армии в областях, всецело подчиненных его дискреционной власти? Обычные в мирное время публичные протесты были для них во время войны невозможны.
      Единственное, что они могли, было - осведомлять свои правительства о том, что происходит в России и просить о возможном воздействии на российское правительство и, может быть, на самого верховного главнокомандующего... Но, ведь это было бы "вмешательство во внутренние дела", которое дипломатия всегда тщательно избегала "принципиально" (по принципам, правда, известным только дипломатам...). Необходимо было, следовательно, убедить английское и французское правительства, что варварские дела российских черносотенцев, позорящие дело союзников перед всем культурным миром, близко, "внутренне" затрагивают жизненные интересы союзников.
      Это, после некоторых колебаний, было признано как английским, так и французским правительствами. Большую роль сыграло при этом, вероятно, американское общественное мнение, в котором дела российских "патриотов" вызвали глубочайшее негодование и сильно поколебали симпатии к делу союзников. Английское и французское правительства поставили это на вид русскому правительству, - конечно, в безукоризненно дипломатической форме и вполне дружески, - и, после продолжительных переговоров - дипломатических, политических и иных, верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич сделал распоряжение о прекращении массовых высылок евреев из военной зоны.
      Этим успехом в очень трудном и крайне деликатном деле мы больше всего обязаны секретарю и фактическому руководителю Английского Еврейского Комитета, Люсьену Вульфу, тонкому и опытному дипломату, имевшему большие связи и большое влияние в английских правительственных сферах. Конечно, и в самой России Александр Исаевич Браудо и другие еврейские общественные деятели неутомимо работали в том же направлении. Сам в. к. Николай Николаевич в своем приказе о прекращении изгнания евреев из родных пепелищ ссылался на дурное впечатление этих "мероприятий" заграницей.
      {64} Но общественное мнение Америки, поддержка которой становилась все более и более необходимой для успеха союзников в этой страшной войне, отнюдь не удовлетворилось этим успехом. Его глубоко возмущала вся российская политика по отношению к евреям, и вообще вся внутренняя политика российского правительства. Это дало нам право, даже возлагало на нас обязанность, сказать нашим английским и французским друзьям, то они должны сделать все, что возможно, для того чтобы русское правительство возможно скорее повернуло на другой путь. Друзья наши вполне с этим согласились и стали работать в этом направлении. Следы этой работы можно найти в мемуарах представителей Англии и Франции при русском правительстве и в опубликованных дипломатических документах. Достигнуты были также некоторые практические результаты, мизерные, правда, по нынешним масштабам, но имевшие в то время не малое значение. Однако, предупредить роковые последствия безумной политики царизма для всей России оказалось невозможным. В феврале 1917-го года разразилась революция, и царизм вместе со всей его политикой были сметены с исторической сцены.
      --
      После революции я, конечно, поспешил в Петербург, но это было нелегко в то время, и я туда прибыл только в мaе 1917-го года. Александра Исаевича и всех других наших общественных деятелей я нашел в крайне тревожном состоянии. - Старый государственный строй развалился до основания. Начал разваливаться также весь социальный строй Poccии. A постройка нового строя требовала чрезвычайных усилий. Между тем все силы и все внимание должны были быть сосредоточены во время страшной войны, угрожавшей самому существованию Российской империи, на внешней ее защите. Как Дамоклов меч висела эта дилемма над Poccией. - Как она может быть разрешена? - Кем она может быть разрешена? - Эти роковые вопросы не давали покоя ни днем ни ночью ни одному общественному деятелю, близко принимавшему к сердцу судьбы России и ее народов. А Александр Исаевич Браудо был всей душой предан России.
      Мы знаем теперь, как и кем роковая дилемма была "разрешена"... - С врагами России был заключен {65} позорнейший "мир". - Союзники России были предательски покинуты. - И, вместо войны внешней, за Россию и за общее интересы всех народов Poccии, Российская империя была ввергнута в войну внутреннюю всех против всех, - народов, классов, партий и пр. В этом ужасном хаосе мрачные силы русского народа, естественно, снова воспрянули и возобновили свою войну. Началась новая яростная кампания против евреев. Условия были так благоприятны для этого!
      Так легко было свалить на евреев вину за все несчастия, постигшие Poccию... Так просто было сказать, что Керенский - "е в р е й", что Ленин "е в р е й", что Николай II был добрым и мудрым царем, что революция и последовавший за нею хаос были вызваны евреями для каких-то дьявольских целей...
      Снова стало необходимым осведомить наших друзей в союзных странах о том, что в действительности произошло в России. Не для того, конечно, чтобы просить их заступничества. Ничего они тогда не могли сделать ни для России, ни для евреев России. Но для восстановления истины и для защиты чести русского еврейства. Я указал на это Александру Исаевичу, - он тотчас же вполне с этим согласился и немедленно стал подготовлять новую экспедицию в союзные страны. Объединенного Еврейского Комитета в это время уже не было. Этот комитет также развалился после революции. Пришлось поэтому на этот раз организовать дело в частном порядке, - опять таки, главным образом при содействии А. И. Браудо. Возложена была эта миссия снова на меня.
      Выехал я из Петербурга 11-го марта 1918 г., но в Лондон прибыл, вследствие разных задержек на пути, лишь в мае этого года. О положении, которое я застал в Лондоне, красноречиво свидетельствует тот факт, что даже такого верного друга союзного дела как покойного Максима Моисеевича Винавера обвиняли в лондонской печати, что он будто бы повел свою партию, "Партию Народной Свободы", в германский лагерь... Я, конечно, поспешил разрушить эту опасную легенду. Для этого я обратился к английскому Министерству Информации с соответствующим заявлением и с убедительной просьбой проверить этот слух и мое опровержение через дипломатических представителей Британского {66} Правительства. Министерство отнеслось к этой просьбе с полным вниманием и через некоторое время сообщило мне, и одновременно английской печати, что упомянутый слух оказался лишенным всякого основания, что M. M. Винавер остался, как всегда был, верным другом Англии и Франции и старается всеми своими силами поддерживать связь с ними в России.
      Но я не считал более возможным ограничиваться расчисткой мусора антисемитической пропаганды. Я полагал, что Англия и Франция должны теперь, с своей стороны, дать решительный отпор юдофобским поползновениям и интригам, и публично заявить о своем сочувствии русскому еврейству в его борьбе за право и справедливость. Я это высказал в своем докладе Английскому Еврейскому Комитету и просил последний принять необходимые для этого шаги.
      Такое требование могло показаться слишком смелым для того мрачного времени, когда собственные судьбы Англии и Франции, казалось, висли на волоске. Но Комитет отнесся к моему требованию не только с полным сочувствием, но горячо его приветствовал и представил его британскому правительству. И последнее дало нам очень скоро полное удовлетворение. Артур Бальфур, стоявший тогда во главе Британского Министерства Иностранных дел, прислал Английскому Еврейскому Комитету формальное письменное заявление, что Британское Правительство сделает с своей стороны на Конференции Мира все, что оно будет в состоянии, для удовлетворительного разрешения еврейского вопроса в России. Это заявление я, конечно, немедленно сообщил в Poccию для опубликования в русской печати. Затем я обратился к французскому комитету Alliance Israelite Universelle с просьбою побудить к такому же заявлению правительство Франции. И скоро получилось от тогдашнего министра иностранных дел Франции, Пишона, столь же определенное обещание, что французское правительство сделает на Конференции Мира все от него зависящее для удовлетворения справедливых требований русского еврейства.
      Эти обещания были в полной мере выполнены на Конференции Мира 1919 года. Это было заключительным аккордом заграничной работы Александра Исаевича Браудо. {67} Участвовали в этой работе и содействовали ее успеху, правда, еще другие общественные деятели, в довольно значительном числе и с очень большим общественным весом и влиянием, но едва ли кто-либо из них приобрел больше прав на признательность еврейства за это дело, чем Александр Исаевич Браудо. Александр Исаевич начал это дело. Александр Исаевич неустанно заботился о нем и всеми силами его поддерживал. Александр Исаевич обеспечил возможность его доведения до конца.
      "До конца", конечно, только относительно. - От принципиального признания прав евреев до фактического осуществления этих прав - дистанция огромного размера. Много требовалось и требуется усилий для того, чтобы действительно и окончательно обеспечить всем евреям бывшей Российской империи достойные условия существования. В этих усилиях Александр Исаевич, совершенно отрезанный от культурного миpa роковым октябрьским переворотом, к несчастью, не мог принимать участия.
      Лишь в 1924 году он был выпущен на время заграницу. Тут все друзья и товарищи горячо и настоятельно просили Александра Исаевича остаться с ними и вместе с ними продолжать великое дело его жизни. Но Александр Исаевич на это возражал, что он не может оторваться от друзей и товарищей, оставшихся в России, с которыми его также связывают общественные обязанности. - Разрешила дилемму сама судьба: Александр Исаевич остался заграницей, в Лондоне, на еврейском кладбище...
      Десять лет прошло с тех пор. Но друзья Александра Исаевича все еще живо чувствуют этот удар судьбы. Место, которое Александр Исаевич занимал в русско-еврейской общественности, пустует до сего дня. До сегодняшнего дня не нашлось замены этому замечательному общественному деятелю. Да! Он был "только" сеятелем. Но сеял Александр Исаевич семена самой высокой ценности: разумное, доброе, вечное!
      Р. Бланк. Париж. 1935 г.
      {69}
      ЧЕЛОВЕК ОН БЫЛ!
      (М. Кроль)
      Обаяние Александра Исаевича Браудо чувствовали все знавшие его, хотя, вероятно, немногие из них задумывались над тем, почему этот тихий и скромный человек так очаровывает сердца, так покоряет душу. Его любили, потому что он нес с собой всегда какое-то успокоение, радостную готовность делать для обращающегося к нему за помощью или услугою максимум того, что он был в состоянии делать.
      А возможности у него были огромные, так как его удивительная способность завоевывать симпатии и дружбу помогала ему завязывать связи в самых избранных и влиятельных кругах общества.
      Александр Исаевич не делал разницы между большими и малыми делами. Он с одинаковой настойчивостью и внутренней страстью добивался пособия для нуждающегося писателя, как и секретного документа большой государственной важности.
      Делать добро было его натурой, его призванием, причем под добром он понимал и самую ответственную работу для блага родины, и помощь ближнему, в чем бы она ни состояла.
      Он любил Poccию и русский народ горячею любовью прежде всего потому, что он любил всех людей, а затем и потому, что, как историк и человек, не мог не чувствовать любви и удивления к русскому народу, который, не взирая на века рабства и на весь гнет царского режима, дал России и миру Пушкина, Лермонтова, Герцена, Белинского, Толстого, Гоголя, Тургенева, Достоевского и целый ряд других замечательных людей, которыми гордилась бы любая цивилизованная страна. Высокий диапазон русского гения не мог {70} не пленить души Александра Исаевича, столь чуткого ко всему возвышенному и прекрасному.
      Своих братьев евреев Александр Исаевич любил особенной любовью, быть может потому, что еврейский народ был наиболее гонимым и страждущим, и что трагическая судьба русских евреев слишком глубоко ранила его отзывчивое ко всякому горю сердце.
      Не удивительно поэтому, что Александр Исаевич всю свою энергию и весь жар своей души отдал делу борьбы за освобождение России и за избавление русского еврейства от экономического гнета и унизительного бесправия. И эту борьбу Александр Исаевич вел упорно и систематически в течение всей своей сознательной жизни.
      Александр Исаевич, конечно, был демократом в самом высоком смысле этого слова и не только потому, что признавал за каждым народом право наслаждаться благами свободы и устраивать свою жизнь так, как он сам находить нужным. Но еще больше потому, что по его, Александра Исаевича, мнению, делать добро, помогать ближним так, как этого требует человеческая совесть, возможно только в атмосфере свободы.
      Многие друзья Александра Исаевича искренно удивлялись тому, как спокойно, радостно и неутомимо он выполнял ту колоссальную работу, которую он брал на себя.
      Со стороны просто не верилось, что один человек, к тому же еще занятый целый день, как ответственный работник в Публичной библиотеке, в состоянии справиться с той массой политических, общественных, литературных и благотворительных дел, которыми он был всегда занят, но Александр Исаевич поспевал повсюду, и этот подвиг ему удавался только благодаря тому, что он смотрел на всякую свою работу, как на "служение" людям.
      Поработать с утра почти до вечера в Публичной библиотеке, посетить в один вечер целый ряд лиц, чтобы собрать у них важный информационный материал; побывать в течение этого же вечера на нескольких собраниях, затягивавшихся часто далеко за полночь, объехать после всего этого несколько редакций газет и в заключение попасть на центральный телеграф, чтобы сообщить срочные сведения кому нужно - таков бывал обычный рабочий день {71} Александра Исаевича. И при всей этой лихорадочной и напряженной работе он умудрялся сохранять редкое спокойствие духа и ясность мысли.
      Характерной чертой Александра Исаевича была его нелюбовь к дискуссиям. При самых горячих дебатах он сохранял молчание. И это никого не удивляло: все чувствовали, что его молчаливость - это потребность его души. К нему был вполне применим стих Байрона: "Когда мы чувствуем очень глубоко, мы молчим".
      Александр Исаевич чрезвычайно сильно переживал все ужасы, творившиеся в России: и дикий произвол администрации, и безжалостный правительственный террор, и гонения на евреев... И для борьбы со всем этим злом он выбрал особое оружие: печатное слово. Эта борьба - одна из самых замечательных и славных сторон деятельности Александра Исаевича.
      Трудно поверить, хотя это несомненный факт, что Александр Исаевич в течение десятилетий снабжал Европу и Америку самыми точными и важными сведениями о том, что происходило в России во всех областях жизни, вскрывая нередко гнусные махинации, которые совершались в глубокой тайне в правительственных канцеляриях.
      Информация Александра Исаевича ценилась за рубежом настолько высоко, что она сплошь и рядом оказывала огромное влияние на общественное мнение Западной Европы и Америки. Бывало и так, что благодаря усилиям Александра Исаевича такие могущественные державы, как Франция, Англия и Соединенные Штаты предпринимали серьезные шаги, чтобы побудить русское правительство смягчить строгость режима и улучшить положение евреев в России.