17

Протискиваясь мимо санитара, занимавшего пассажирское сиденье, он с облегчением отметил, что машина – вовсе не «спецтранс» для перевозки буйных, а то, что шоферы окрестили прогулочным автобусом: рама-носилки внутри складывалась в обычное сиденье, а при желании ее можно было вообще убрать, чтобы освободить место, например, для инвалидной коляски.

Он обернулся и вгляделся через стекло, отделявшее кабину от медотсека.

В спецтрансе была такая же перегородка, даже побольше, но там она была укреплена толстой решеткой, что напоминало Полу «бентли» миссис Веденхол, превращенный в клетку для ее жутких собак.

В тот момент, когда лицо Пола показалось за стеклом, Арчин радостно подпрыгнула на своем сиденьи. И была тут же водворена на место сидевшей с ней рядом медсестрой – девушкой по фамилии Вудсайд, симпатичной, но слишком высокой, чтобы нравиться мужчинам – почти одного роста с Полом, а в нем было без малого шесть футов. В больнице говорили, что она грубо обращается с пациентами. Пол неодобрительно на нее посмотрел.

Кроме Арчин в машине ехал еще только один пациент – безобидный дурачок по имени Даблингейл. Пол подумал, что надо бы перебраться назад, потому что у санитара рядом с ним оказались уж очень костлявые бедра, но было уже поздно.

Ехали медленнее чем обычно из-за интенсивного движения на дороге – как обычно по субботам, вся округа устремилась в Бликхем за покупками. Пол постоянно оглядывался, наблюдая, как Арчин реагирует на окружающее. Пейзаж трудно было назвать привлекательным: ряд однообразных домиков из красного кирпича, превращенных близостью Йембла в его спальный район сам по себе был довольно уныл, но вдобавок за ним еще торчали мрачные башни многоквартирных домов, мимо которых проходила другая дорога, параллельная той, по которой они ехали. Она вела коротким путем к каким-то замызганым заводикам, свалке, скотному рынку и заброшенной железнодорожной ветке.

У Арчин, однако, вид из окна не вызывал отрицательных эмоций. Только однажды на ее лице появилось выражение, отличное от живого интереса – когда уже перед самой больницей они остановились на светофоре перед мясной лавкой. Некоторое время она смотрела в окно, словно не могла поверить своим глазам, потом судорожно сглотнула, зажмурилась, и просидела так до тех пор, пока машина не сдвинулась с места.

«Ну конечно. История с беконом. Хм: Не просто вегетарианка, а вообще не выносит вида мяса. Что опять наводит на мысль о культурном шоке. Но какой, черт побери, культуры?» Пленку и образцы письма он отправил в университет, но там не сказали, когда ждать заключения экспертов.

Молодой дежурный рентгенкабинета Бликхемской больницы долго извинялся, что из-за пострадавших в автокатастрофе приходится ломать к черту все расписание, но у всех троих были подозрения на перелом черепа, так что Полу и в голову не пришло роптать. Он обреченно оглядел длинную очередь в приемной и вдруг щелкнул пальцами, вспомнив поручение Хоффорда насчет фотографии Арчин.

– Все в порядке, – воскликнул он. – Это даже лучше. Я приведу ее через некоторое время.

– Как вам удобнее, но постарайтесь не позже чем через полчаса, – долгим взглядом дежурный окинул Арчин, закутанную в детское шерстяное пальто. – Надеюсь, ничего серьезного?

– Трудно сказать. Этот несчастный ребенок не говорит по-английски.

– Думаете, травма? Понимаю. Бедняжка! Слишком молода, чтобы сходить с ума, правда?

«Слишком молода, чтобы сходить с ума.» Эти слова крутились у него в голове, как назойливая муха, пока он вел Арчин через больничный двор под внимательным взглядом привезшего их сюда водителя.

Фотомастерская, о которой он говорил Хоффорду, располагалась как раз напротив паркинга, и всю дорогу шофер не сводил с них глаз.

Пол толкнул дверь, и развешанные на веревочках фотографии оживленно запрыгали.

Из-за черной вельветовой шторы выглянул учтивого вида молодой человек.

– Доброе утро, сэр, Харви Самуэлс к вашим услугам., чем могу быть полезен?

Говорил он монотонно и вяло, словно давно устал от всего и от всех.

– Вы делаете срочное фото для паспорта? – спросил Пол.

– Да, сэр. Удираете из страны? – Неискренняя улыбка. – Не обращайте внимания.

Просто маленькая шутка, знаете ли. Для вас или для молодой леди?

– Для нее.

– Три шесть на десять подойдет? Пройдите сюда, пожалуйста, – добавил он, обращаясь к Арчин и отодвигая складки портьеры.

– Боюсь, мне придется идти с ней, – сказал Пол. – Она не понимает по-английски.

На лице Самуэлса мелькнуло удивление.

– Вам нужно фото для британского паспорта, сэр? Я не знаю, подойдут ли они для других.

– Это вообще не для паспорта. Мне просто срочно нужно несколько фотографий.

Самуэлс пожал плечами и отдернул занавеску. Подбадривая Арчин улыбкой, Пол вслед за фотографом вошел в тесную комнатку, уставленную софитами и тремя камерами, направленными на простую железную табуретку. На стене за табуретом был нарисован белый овал, очевидно, для фона.

– Посадите ее сюда, пожалуйста, – сказал Самуэлс, включая прожекторы.

– Не создавайте себе проблем, – предупредил Пол. – Все, что мне нужно, это обычный плоский снимок.

– Сделать из этой леди обычную и плоскую выше моих возможностей, сэр, – ответил Самуэлс так, словно это был давно припасенный комплимент.

Пол попытался усадить Арчин на табурет, но та вдруг испуганно вцепилась в его руку, круглыми глазами уставившись в камеры.

«Не разочаровывай меня, Арчин, ты не боялась магнитофона, так что же беспокоит тебя сейчас?» Он успокаивающе похлопал ее по плечу, и она робко подчинилась. Но испуганное выражение с ее лица не ушло. И поскольку Самуэлс получил инструкции сделать обычный снимок, в таком виде она и отпечаталась на пленке.

«Надеюсь, друзья, родственники, или кто там у нее еще есть, узнают ее даже в таком ошарашенном виде.» Поняв, что дело сделано, она встала у выхода, стараясь держаться поближе к двери и ожидая, пока Пол расплатится и договорится, когда лучше забрать фотографии.

«Неужели она решила, что в нее будут стрелять?» Но когда он открывал дверь, Арчин уже в который раз умудрилась его удивить.

Схватив его за руку, она показала сначала на какую-то фотографию в витрине, потом на свое лицо. Затем открыла рот и вытаращила глаза, явно передразнивая саму себя и то выражение, с которым только что сидела перед камерой. Эта гримаса продержалась на ее лице не дольше секунды и тут же исчезла, сметенная звонким смехом.

«Ты хочешь сказать: я была похожа на круглую дуру!» Посмеиваясь, он повел ее обратно к больнице. Мимо проезжали машины, и Пол автоматически положил руку ей на плечо, удерживая, пока не освободится дорога.

Так же автоматически он забыл убрать руку, когда они шли через больничный двор, и опомнился только тогда, когда увидел шофера, сидящего все на том же месте за рулем машины.

«Вот так зарождаются сплетни. Нельзя этого делать.» Удержать ся тем не менее было трудно. Арчин была так похожа на ребенка, что это разбудило все его родительские инстинкты.

«Если бы только Айрис: Но все это мы уже прошли, а повторять те же аргументы второй раз я не готов.» Когда они появились в рентгенкабинете, дежурный уже собирался идти их искать.

Сестра записала Арчин в журнал, проверила, нет ли на ней сережек или еще чего-нибуть, что может отпечататься на снимке, затем открыла тяжелую железную дверь, над которой висела красная лампочка радиационной опасности.

Из-за плеча Арчин Пол рассмотрел все оборудование: койку, кресло, различные упоры для рук и ног, сам рентгеновский аппарат.

Арчин вдруг резко развернулась.

– Эй, вы куда? – воскликнула сестра, хватая ее за рукав. Резкое змеиное движение, и рука свободна, еще одно, и пальцы впиваются в локоть сестры.

Она взвизгнула и выронила бумаги.

Пол, окаменев от изумления, смог лишь протянуть руки так, словно пытался отгородить Арчин, и глупо проговорить:

– Сейчас, одну минуту:

Но он стоял на ее пути, и этого оказалось достаточно. Одним движением плеча она заставила его потерять равновесие, как пантера в прыжке выбросила вперед тело и ударила кулаком ему прямо в солнечное сплетение.

Он согнулся пополам, чувствуя, как выходит из легких воздух, а она проскочила мимо и выбежала из кабинета.

18

«Больная продемонстрировала немотивированный страх перед рентгеновским оборудованием,» – старательно выводил Пол. – «Таким образом, попытка рентгеноскопии черепа была признана нецелесообразной, поскольку ее неадекватная реакция…» Он положил ручку и закурил, раздумывая, чем бы закончить фразу. Рука сама собой потянулась к точке на животе, куда Арчин ударила с таким устрашающим эффектом.

«Как бы осторожно я это не изложил, кто-нибудь наверняка решит, что она опасна.

Что там было в газете насчет Зверя в Человеке, который вырывается на свободу?» Пола передернуло от мысли о том, сколь тонкая грань отделяла его от действительно серьезных неприятностей. Если бы Арчин удалось затеряться в городской толпе, им бы не было конца: полиция, розыск, скандал на всю округу, вопли об официальном расследовании.

Но он, похоже, легко отделался – девушка не двинулась дальше больничного двора и спокойно дождалась, пока он, шатаясь, не доковылял до нее. Она категорически отказалась вернуться в кабинет, но спокойно залезла обратно в машину и без приключений доехала до Чента.

Тем не менее, замять дело оказалось невозможно. Медсестра из рентгенкабинета пострадала не на шутку – от удара лопнула вена на внутренней стороне локтя, на руке образовался жуткого вида кровоподтек, а сама несчастная девушка потеряла сознание от боли. Поэтому сейчас Арчин находилась в запертом боксе, и Полу пришлось пустить в ход все остатки доверия, которое она к нему питала, чтобы влить в нее солидную дозу успокоительных лекарств. Только что ему сообщили, что она заснула.

«Боже мой, что ее воображение могло увидеть в простом рентгеновском аппарате?

Неужели какую-нибудь адскую машину сумасшедшего ученого из триллера?» Но результат был налицо. Он увидел и испытал на себе все, на что она способна. У Фабердауна не было никаких шансов – с такой тренировкой она запросто могла сломать ему не только руку, но и шею.

«Что, насколько я понимаю, и является доказательством фундаментального расстройства личности. Даже если забыть о ее креветочных размерах, обычная девушка не может до такой степени испугаться людей, чтобы драться, как профессиональный убийца.» Эта мысль заставила его передернуться. Одно дело смотреть боевики по телевизору, где драки больше похожи на балет, и совсем другое оказаться лицом к лицу со смертоносным оружием, пусть даже в обличье миниатюрной и очаровательной девушки.

«Но это только полбеды, если честно. Разве жизнь с Айрис не отучила меня судить о человеке по наружности? Если бы Арчин ходила по больнице с обычным для пациентов опущенным видом, была безразлична к своей внешности, вяла и апатична, если бы не тот живой интерес, который она проявляет ко всему вокруг, я задвинул бы ее в дальний угол сознания и занялся бы работой.» Он решительно взялся за ручку с твердым намерением продолжить отчет. Но слова, на которых он остановился – «неадекватная реакция» – схватили за шиворот его воображение и потащили по одной из знакомых и очень болезненных мировых линий, которые так часто не давали ему покоя.

«Спрашиваю шофера, куда она побежала: «Я не видел, доктор, я как раз нагнулся, чтобы прикурить.» Бегаю, как сумасшедший по улицам и принимаю за Арчин посторонних людей – детей в таких же пальто, женщин с похожими волосами. Сообщаю в полицию – лицо Хоффорда, лицо Холинхеда. «Это серьезное нарушение служебных обязанностей, и я вынужден буду сообщить о нем вышестоящие инстанции.» И объясняю Айрис, когда она вернется, что мне скорее всего придется оставить эту работу.» Ручка в его пальцах сломалась с сухим деревянным звуком. Он глупо уставился на обломки. Видение было настолько мучительным, что он до белизны сжал кулаки; ладони и лицо стали влажными от пота. Он со злостью швырнул сломанную ручку в корзину и достал новую.

«Но это же было еще реальнее, чем стол, комната и окно с видом на закат! Так реально, словно я – другое сознание, смотрящее моими глазами на все это мирное и спокойное благополучие, где нет настоящего Пола Фидлера; словно на каком-то невообразимом изломе мира настоящий я оказался сброшен в цепь непоправимых катастроф и кричит теперь оттуда так страшно, что этот мозг, который у нас один на двоих, думает его мыслями, а не моими.» Трясущимися руками он заставил себя дописать отчет: «:показала, что больная владеет приемами рукопашного боя. Она не противилась возвращению в Чент; однако, я счел целесообразным назначить ей успокоительное, и…» «Будьте вы все прокляты! Два целесообразных на трех строчках!»

Он терпеть не мог больницу по выходным. В эти дни осмысленность, которую будничная суета сотрудников обычно придавала Ченту, сменялась ощущением безнадежной пустоты. Появление и уход врачей и сестер во время ланча – в основном уход – будило в пациентах чувство собственной ущербности, и Пол почти физически ощущал, как запах безысходности бьет ему в нос. Живя вне больницы, он обычно этого не замечал, но во время дежурств, атмосфера действовала на него даже сильнее, потому что он не успевал к ней привыкнуть. И вдобавок к его депрессии, еда по выходным была еще хуже обычного, потому что готовилась загодя, так, чтобы потом ее оставалось только разогреть.

«По крайней мере, у меня будет пара часов, чтобы позаниматься.» Он распахнул дверь в ординаторскую, не рассчитывая там никого увидеть.

Пользуясь любой возможностью, живущие при больнице врачи и сестры исчезали из нее и старались не возвращаться до самого последнего момента. Но к его удивлению прямо напротив двери сидела Натали и пила маленькими глотками чай. Вид у нее был усталый.

– Привет, – сказал он, – ну конечно, ты следишь сегодня за танцами, так?

– Проклятый фарс, – мрачно произнесла она. – Деревенские пляски под магнитофон – музыкантов хоть иногда можно оживить выпивкой. Ладно, я сама ввязалась в это дело, так что нечего жаловаться.

– Как сегодня чай? – спросил Пол, звякнув колокольчиком.

– Вроде ничего. Наверно, забыли сказать девушке, что по субботам можно заваривать старую заварку: Говорят, у тебя неприятности с Арчин.

– Похоже, – нехотя признался он; затем, видя, что она продолжает выжидающе на него смотреть и ничего не говорит, добавил. – Чего ты ждешь, чтобы я показал тебе синяки?

– Прости. Я не хотела. – Натали допила чай и отодвинула чашку в сторону. – Просто у тебя вид какой-то: дерганый.

– Есть из-за чего.

– Из-за чего? – возразила она. – Дергаться из-за больных – попусту тратить время и нервы, тем более, что проблема не в Арчин.

– А в ком же тогда? – резко спросил Пол.

– В тебе самом. Ты слишком увлекся, разве не так? И сегодняшняя история стала для тебя ударом.

– Ты хочешь дать мне совет или просто сочувствуешь?

– Сочувствую, – ответила Натали, не обращая внимания на его раздраженную интонацию. – Но если не возражаешь, могу и посоветовать. Вся больница жужжит, как пчелиный улей, и лучше, если ты услышишь это от меня, чем от Холинхеда.

Правда, что тебя видели в Бликхеме в обнимку с Арчин?

– О, Господи!

– Пол, успокойся. Это закрытое учреждение, и естественно, все помешаны на сексе.

Можешь мне не объяснять, что это был отеческий жест, чтобы успокоить несчастную растерянную девочку. Но если за ним кроется нечто большее, тебе лучше это оставить – ну, хоть для меня.

– Кто тебе сказал?

– Я же говорю, сплетни.

– Меньше бы ты их слушала, – пробурчал Пол и выскочил из комнаты.

Он уже совсем было решил не идти на обед, чтобы не встречаться в пустой столовой с Натали, но потом решил, что это глупо. Он сам виноват, что не сдержался, и обязан извиниться.

Но вышло так, что Натали, чтобы успеть к началу танцев, пообедала раньше. Они столкнулись в дверях, и ему пришлось уложить запланированные извинения в несколько торопливых слов. Тем не менее она приняла их вполне благосклонно.

Поедая в одиночестве обед, он размышлял о ее словах насчет того, что больница помешана на сексе. Здесь не было преувеличения: то обстоятельство, что физическая близость немыслима, потому что во всем Ченте невозможно найти место, чтобы уединиться даже на короткое время, делало сексуальность не только главной причиной раздраженности всех пациентов, кроме разве что самых дряхлых, но и неисчерпаемым источником слухов и скандалов.

Как несколько дней назад в «Иголке», Пол тоскливо подумал, какие, интересно, еще сплетни ходят по больнице о нем самом.

«Танцы. Рождественские танцы. Единственный раз, когда Айрис заходила в это здание дальше кабинета Холинхеда. Неужели они смогли так глубоко заглянуть ей в душу, что догадались о моих проблемах? Весь изюм ушел из нас тогда, когда я понял, что она по-прежнему не хочет иметь детей, и что это ее вполне устраивает:

Но кому, как не психиатру, знать, что если что-то ушло с поверхности, оно не обязательно ушло из сознания. Может с этим еще можно что-то сделать.» Он еще некоторое время повозился с этой мыслью, вспоминая так расстроившее его предположение Мирзы. Затем попытался отгнать ее в сторону, но сегодня все словно сговорились помешать ему в этом, взять хотя бы спектакль, который устроили пациентки из своих приготовлений к унылой пародии на веселье и ухаживание.

Большую часть времени отделенные от мужчин, они давно перестали обращать внимание на свою внешность, танцам же всегда предшествовало возбужденное прихорашивание, переодевание из повседневного платья в праздничное, доставаемое столь редко, что оно смогло не впитать в себя дух того тотального разрушения, отпечаток которого лежал на всем, что больные принесли с собой из внешнего мира, ну и разумеется, косметика. Даже самые равнодушные ко всему пациентки не удерживались, чтобы хоть слегка не прикоснуться к пудре и не поводить вокруг рта помадой.

Результат был устрашающ, особенно для какой-нибудь миссис Ченсери, которая в шестьдесят пять лет считала себя молоденькой девушкой, способной укладывать мужчин штабелями одним только движением своих нарисованных глаз.

Танцы проводились в большой женской гостиной, украшенной по такому случаю лентами серпантина и вазами с ранними цветами. Идея заключалась в том, чтобы дать женщинам почувствовать себя хозяйками вечеринки. Стол накрыли белой скатертью и расставили на нем чай, кофе и легкие напитки.

Когда Пол вошел в зал, пациенты-мужчины еще только начали собираться, но магнитофон уже изображал какую-то музыку, и в центре топталось несколько пар.

Среди прочих молодой Рилли старательно водил по кругу сестру Вудсайд, на лице которой застыла стеклянная и очень ответственная улыбка.

Магнитофон играл что-то вполне современное, позже, чтобы доставить удовольствие пожилым пациентам, музыка сменится сентиментальными балладами под духовой оркестр, а закончится все, как всегда, беспорядочными плясками и пением под аккомпанимент сверхчестолюбивого слесаря Либермана.

«Интересно, насколько серьезно они к этому относятся?» Этот вопрос вертелся у него в голове, пока он обменивался приветствиями с больными, пробираясь к столу, чтобы взять стакан апельсинового сока. Ни высочайшее покровительство Холинхеда, который заглянет позже, чтобы «почтить своим присутствием», ни цивильная одежда сестер вместо белых крахмальных халатов, ни горстка посетителей, то ли друзей персонала, то ли родственников больных, то ли просто старых кляч, вознамерившихся сделать благородный жест – не прибавит веселья этому вымученному действу.