Планета беженцев с Заратустры - Зыбучий песок

– Значит, все люди здесь сумасшедшие?

– Кроме тебя, доктора Бахшада, сестры Уэллс, сестры Кирк.

«У нее есть какой-то критерий, или…» Пол задумался.

– А как насчет: ну, скажем: сестры Вудсайд?

– Она немножко сумасшедшая.

Ответ его позабавил; Арчин была недалека от истины. Пол глубоко вздохнул и продолжил допрос, двигаясь к следующей ключевой позиции.

– Почему ты здесь, Арчин?

– Потому что ты: нет, не ты. Потому что кто-то думает, что я тоже сумасшедшая.

«Интересно.»

– Почему они так думают, Арчин?

– Потому что я не умею говорить по-английски. Потому что я не знаю всех этих вещей, одежду, нож-и-вилку, как определять время по вот таким часам.

– Она указала на статую времени за его спиной, и жест превратился в захватывающее движение, словно она пыталась ухватить слова из воздуха. – Все такое другое.

Последнее слово утонуло в отчаянном плаче. Он подождал, пока она успокоится, затем решился подойти к самому главному.

– Где твой дом, Арчин?

Она мгновенно замкнулась – Здесь!

«Смешно. Не может, чтобы дом был для нее сложным понятием. Пациенты только и говорят, что о доме, откуда они пришли, и куда надеются вернуться…» – Где ты жила до того, как появилась здесь?

Замешательство.

– Не: недалеко отсюда.

– Как назывался твой дом?

Она издала какой-то невоспроизводимый звук, очевидно, на своем языке.

Пол вздохнул и решился на последнюю попытку.

– Тогда, когда я встретил тебя в лесу: откуда ты там появилась?

– Оттуда.

Пол большими буквами вывел в блокноте: Чушь.

«Как будто я только сейчас это узнал!» – Что ты находишь здесь другого, Арчин? – продолжил он преследование.

– Люди другие – лица другие, одежда другая. Все по-другому. Говорят, делают.

Все, все.

– И ты здесь потому, что считаешь, что все по-другому?

– Нет. – Она дернулась вперед, словно досадуя на его непонимание. – Потому:

потому, что вы считаете меня другой.

Пол удивленно поднял брови. Это была самая точная и краткая характеристика, которую можно было дать положению их больных, что свидетельствовало о недюжиной интуиции Арчин.

Прежде, чем он сформулировал следующий вопрос, она заговорила сама, и вместе со словами на него выплеснулся весь копившийся неделями затаенный страх.

– Я так боялась, что ты тоже будешь считать меня сумасшедшей, из-за того что я все это не знаю!

– Но ты же сказала, что я не считаю тебя сумасшедшей.

– Нет!

– Тогда почему другие должны так думать?

– Потому что я не могу объяснить, кто я.

Пол затаил дыхание прежде чем задать следующий вопрос. Он чувствовал, что плотина вот-вот прорвется.

– Так кто же ты?

– Я: – Ее горло судорожно сжалось; по всему телу пробежала конвульсивная дрожь.

– Я не могу говорить, – произнесла она наконец.

– Почему?

– Они запретили.

– Кто они?

Опять слова на своем языке. Повторение вопроса ничего не дало. Он попробовал зайти с другой стороны.

– Они сейчас не позволяют тебе говорить? – предположил он, заподозрив параноидальные звуковые галлюцинации.

– Нет. Они запретили раньше.

– Давно?

– Да: нет: далеко от меня, давно от меня.

– Они могут найти тебя в Ченте? Они могут поговорить с тобой сейчас, или ты с ними?

– Нет. – Слово продрожало мимо ее побелевших губ, она переплела пальцы и теперь нервно двигала ими взад-вперед.

– Но если они не смогут тебя найти, значит они не сделают тебе ничего плохого, верно? Значит, ты можешь ответить на мои вопросы.

Молчание. Внутренне кипя, Пол старался удержать на лице невозмутимое выражение и одновременно подыскивал новые аргументы.

«Так близко, и не ухватить: Тогда в лесу: она как будто выпрыгнула из-под земли!

Что она мне тогда сказала? Я же запомнил. Ти: что дальше?

Вслух он произнес, словно поддавшись какой-то внутренней команде:

– Арчин, что такое тириак-но?

После паузы она ответила.

– Как ты бы спросил: как дела. В переносном смысле; в точном значит – кто ты.

Пол чуть не подпрыгнул.

– Это вы говорите, когда встречаете кого-нибудь, там, у себя? Вместо «привет»?

– Да, когда встречаешь кого-нибудь, спроси, кто он.

– Арржин! Тириак-но? Отвечай по-английски – тириак-но?

– Гость, – сказала Арчин. Не голосом, а только свистом дыхания. – Человек из другого:

– Другого… чего?

– Другого времени.

Пол был потрясен настолько, что не смог удержать в руках ручку; одежда его стала мокрой от пота. Усилием воли он подавил в себе победный клич и быстро сделал в блокноте последнюю за этот день запись.

И не в силах удержать выпиравшее изнутри ликование добавил в конце шесть восклицатильных знаков.

28

Впервые воображение рисовало перед ним не катастрофу, а успех, да такой, что ничем другим он заниматься уже не мог. Его распирало от желания разделить с кем-нибудь свою радость, но все куда-то разбежались: Элсоп был занят, Натали уехала с Рошманом в Бирмингем, Мирза ушел на собеседование по поводу новой работы.

Последнее обстоятельство одним щелчком сбросило его с небес на землю.

«Вот так-так! Он никогда не говорил, что собирается уходить. Чент без Мирзы станет просто невыносимым. Но не могу же я желать хорошему другу неудачи.» Если пропустить Холинхеда, то получается, что первой о его успехе узнает Айрис.

Сначала эта идея не слишком его привлекала, но постепенно он ею проникся.

«Конечно, она не поймет всех тонкостей, но я постараюсь объяснить яснее, и:

Можно предложить отметить (надеюсь, денег в кармане для этого хватит), затем заговорить о том, как много это будет значить для моей карьеры, особенно, если удастся опубликовать статью, а потом перевести разговор на семейные темы.» План показался таким простым и реальным, что расправляясь с остатками работы, он поймал себя на том, что насвистывает какую-то веселую мелодию.

При этом в дальнем углу сознания выстраивались фразы для статьи, которую он твердо решил написать.

«Воздействие изменений окружающей среды на содержание фантазий психиатрических больных стало в последнее время объектом пристального внимания специалистов. С тех пор, как архетипические символы пугающих лошадей сменились образами громыхающих локомотивов…»[11] «Страх духовной несостоятельности, особенности компенционного механизма которого побуждают неустойчивую личность заключить, что если у нее нет другой возможности добиться известности, то она, в конце концов, могла быть избрана Богом для особенно жестокого и примерного наказания, последнее время не признается определяющим при умственных расстройствах и уступил место факторам, в той или иной степени связанным с сексуальностью.

Однако…»

«Следующий примечательный случай тщательно разработанной иллюзии происхождения из другого мира, выработанной обладающей выдающимся интеллектом больной, которую мы в дальнейшем будем называть «А», показывает, как элементы, извлеченные из совершенно различных сторон нашего динамично меняющегося общества, могут стать органичной частью…» Он уже почти собрался сесть за преамбулу и даже вставил чистый лист в пишущую машинку, но потом подумал, что все с таким трудом вырванные у Арчин признания, могут быть завтра опровергнуты другими. Он пожал плечами и поднялся из-за стола.

Лучше воспользоваться моментом и поговорить с Айрис, пока вдохновение держит его на высоте.

Примерно за четверть мили до дома, однако, двигатель машины кашлянул и заглох. С тоскливым сознанием собственной глупости он вспомнил, как сегодня утром заметил, что бензин почти на нуле, но не стал останавливаться у бензоколонки, потому что опаздывал. Выезжая же из больницы, был так измотан, что даже не взглянул на приборную доску.

Негромко ругнувшись, он подрулил к обочине и вышел из машины. У него было две возможности: дойти пешком до дома и взять канистру, которая вообще-то должна находиться в машине, но как раз вчера вечером обнаружилось, что у них кончилась сухая растопка для камина и пришлось воспользоваться бензином; еще можно было вернуться на заправочную станцию в Йембл и одолжить канистру у них, но это означало, что придется тратить время и возвращаться к ним опять, чтобы забрать десять шиллингов залога.

Быстрее будет сходить домой.

Конечно, если он начнет серьезный разговор с того, что только прибежал за бензином, то испортит все впечатление, которое намеревался сегодня произвести на Айрис. Лучше всего незаметно заскочить через заднюю дверь, забрать из кухни канистру и вернуться через десять минут с шумом и на машине.

«Господи, почему это происходит только со мной? Остаться без горючего может кто угодно, но только я воспринимаю это как удар по своему эго, только я должен красться в собственный дом через заднюю дверь и надеяться, что моя жена этого не заметит. Не таким я представлял себе брак. Я думал, что смогу разделить с нею все, даже самые мучительные проблемы так, что их легче станет нести.» Тем не менее, несмотря на неловкость, он привел свой план в действие.

Быстро и незаметно, проскочив через ворота, увидел в освещенном окне гостиной силуэт Айрис; она разговаривала по телефону. Он слышал через стекло ее смех.

«Все хорошо. Никогда не думал, что буду радоваться твоей любви часами говорить по телефону.» Кухонная дверь была не заперта. Он проскользнул внутрь и нашел канистру там, где ее оставил. Он уже хотел взять ее и тихонько выйти, когда до него отчетливо донесся голос Айрис:

– Как ты говоришь?.. С-В-Е: Сверд. Миллион благодарностей.

Словно кто-то вскрыл ему голову и вылил прямо в мозг ушат холодной воды. Мир заледенел.

«О, Боже! Нет, только не это. Только не Сверд. Ублюдок, у которого столько богатых клиентов, что ему не страшны никакие законы!» Как во сне, он совершенно забыл, для чего он здесь, забыл, что только что собирался вернуться к машине и, вооруженный хорошими новостями и приглашением на обед, подъехать с триумфом через парадный вход. Он шагнул к двери и резко распахнул ее.

Айрис у телефона вскрикнула от неожиданности, крутанулась на стуле и с громким стуком выронила карандаш. Лицо ее стало белым, как мел.

– Пол! – прошептала она. – Господи, как ты меня напугал. – И с достойной всяческих похвал непринужденностью добавила в трубку. – Нет, все в порядке, Берти. Это просто пришел Пол. Большое спасибо – пока.

Она повесила трубку и вырвала листок из блокнота, лежавшего на телефонном столике. Пол одним прыжком перескочил комнату и схватил ее за запястье.

– Пол! В чем дело? Отпусти, мне больно!

Стиснув зубы так, что зазвенело в ушах, Пол грубо разжал ее руку. Айрис вскрикнула и выпустила бумажку.

– Пол, что случилось? – прошептала она.

– Ты прекрасно знаешь, что случилось. – Внутри все скрутило от гнева, голос звучал тонко и мучительно, он потряс перед ее лицом отобранной запиской. На ней было выведено «Н. Дж. Сверд» и номер телефона.

– Это: это ничего! Это приятель Берти! Он только что звонил и:

– Ложь! Грязная, низкая, вонючая, глупая ложь. Неужели ты думаешь, что я не знаю, кто такой Ньютон Сверд? Господи. Да о нем рассказывают анекдоты во всех медицинских коледжах Британии, главный абортмахер Харлей-стрит, пятьсот долларов, и никаких вопросов!

Маска невинности сползла с ее лица. Она стала отодвигаться, словно боялась, что он ее ударит. Потом неуверенно придвинула тяжелый дубовый стул, так, чтобы он оказался между ними, зубы ее выбивали дробь.

– Как, черт подери, ты собиралась это скрыть, если живешь в одном доме с врачом?

Неужели тебе могло прийти в голову, что я не пойму, что ты беременна?

«Не так я собирался начинать разговор о своем ребенке. Я думал, это будет счастьем. Как я мог связать свою жизнь с этой самодовольной, глупой, алчной женщиной?» Он смотрел на нее с холодным гневом, от которого туманились глаза и выступали слезы, и отчетливо читал на ее лице, что она действительно собиралась молчать, пока дело не будет сделано. Она была в таком ужасе, что стояла, намертво вцепившись в спинку стула, словно боясь упасть.

Пол ждал. Через несколько минут она взяла себя в руки, по крайней мере настолько чтобы связно говорить.

– Какого черта ты за мной шпионишь?

– Шпионю?

«Где эти женщины учатся наглости? С детства, наверное. Чопорные няни в белых фартуках бьют их по рукам, если они прохо усваивают урок.» – Господи, Айрис, я хочу быть отцом! Неужели это не вмещается у тебя в голове? Я хочу детей! Это же так естественно, хотеть детей! Люди женятся, чтобы иметь детей!

– Тебе легко говорить! Мужчины не рожают!

– Если ты так боишься родов, то тебе надо лечиться!

– Чем ты и занимаешься всю эту проклятую неделю! Это не дом, это психушка. Ты не можешь оставить в покое свои врачебные замашки и вести себя, как нормальный муж!

– А как, по-твоему, должен вести себя нормальный муж, если жена у него за спиной выспрашивает у своих испорченных подруг адрес абортмахера?

– А с чего, черт подери, ты взял, что это твой ребенок?

Вырвавшись почти на визге, эти слова заполнили воздух, как угарный газ.

Только поймав их эхо, Айрис поняла, что она только что сказала. Руки ее так сильно сжали спинку стула, что от них отлила вся кровь, оставив кожу сухой и бледной, как пергамент; ее била дрожь, рот стал двигаться вверх-вниз, так что зубы беспрестанно ударялись в ярко-красную нижнюю губу, единственными цветными пятнами на ее лице остались губная помада и тушь для ресниц. Потом веки опустились, словно занавес, призванный скрыть от нее этот чудовищный мир.

Наконец, платину прорвало, и хлынули слезы. Она заморгала и, спотыкаясь, бросилась к лестнице, а Пол остался стоять посреди комнаты с идиотским видом, складывая и раскладывая листок с телефоном Сверда, словно руки его жили отдельной от него жизнью.

– Но мне же все равно, – услышал он собственный голос, и затем, когда не дождался ни единого звука в ответ, повторил громко, на весь дом: – Мне все равно, глупая женщина. Мне: все: равно!

29

Наверху раздался тяжелый звук: Айрис бросилась на кровать – обычное свое убежище от ссор. Пол стоял, держась рукой за перила и чувствовал, как ярость выходит из него, не оставляя после себя ничего, кроме гулкой пустоты.

Дрожащими руками он достал сигарету и, когда, наконец, сунул ее в рот, понял, почему это движение оказалось для него таким сложным: пальцы по-прежнему сжимали обрывок бумаги с телефоном Сверда. Сознавая театральность жеста, он скомкал листок и бросил его на горячие угли. Он задымился. Потом он зажег сигарету и размешал остатки записки среди золы.

«Что делать, если она будет настаивать? Я не умею угрожать. Я могу сказать, что если она это сделает, я сообщу в ГМС и в полицию, а что толку? Что может сделать Пол Фидлер против знаменитого Ньютона Сверда и его карманных психиатров, которые тут же напишут, что ребенок нанесет «непоправимый ущерб здоровью матери».» Он глубоко вдохнул дым, дотягивая сигарету почти до фильтра.

«Это будет основанием для развода: Но я не хочу развода. Если кто-то спросит, почему, я вряд ли смогу объяснить, – очевидно, я просто не хочу опять заниматься тем, что положено пылким юношам: ухаживать, производить впечатление, преодолевать сопротивление…» С этого момента мысли его потеряли связь со словами. Он стоял, ни о чем не думая и не сводя глаз с огня, пока сигарета не начала жечь пальцы; затем повернулся и стал медленно подниматься по лестнице, сгорбившись, словно под тяжестью невидимого груза.

Айрис лежала, уткнувшись лицом в подушку и глухо стонала. Он сел рядом и попытался взять ее за руку, но она резко ее отдернула.

Он уставился в пространство перед собой. Через некоторое время, как он и предполагал, она успокоилась и украдкой бросила на него взгляд, надеясь, что он не заметит.

– Айрис?

– Оставь меня в покое!

«Чтобы потом ты обвинила меня в бессердечии. Нет уж, спасибо.» Испугавшись собственного цинизма, Пол проговорил:

– Айрис, пожалуйста.

– Отстань, – процедила она скрвзь зубы.

– Постарайся понять. Мы же договаривались, когда женились, правда?

Тогда имело смысл ждать. Но сейчас я уже не молодой врач – у меня вполне приличная должность, и хоть и не такая большая, как хотелось бы, но все же сносная зарплата. У нас нет препятствий для того, чтобы иметь нормальную семью.

– Ты все сосчитал, да? – хнычущим тоном проговорила Айрис. – Сколько это будет стоить, и можем ли мы себе позволить?

Пол сказал каменным голосом:

– Я никогда не скрывал, что хочу детей.

– Но ты никогда не пытался даже поговорить со мной по-человечески! Ты просто поймал меня врасплох, а теперь шпионишь и мучаешь меня так, что я готова тебя убить. На самом деле, готова.

Неприкрытая ненависть, с которой были произнесены эти слова потрясла Пола. Он забыл, что только что собирался сказать. Пока он молчал, она сбросила ноги на пол и потянулась за сигаретой.

– Послушай, дорогая, – рискнул он наконец, – если ты действительно настолько боишься родов, мы можем сделать то, о чем говорили раньше, усыновить: Я имею в виду, можно заключить что-то вроде договора. Мы обратимся в общество усыновления прямо сейчас, а я: я могу устроить тебе то, чего ты хочешь, без всякого Сверда, будь он проклят.

Собственные слова потрясали его, но он так желал хоть какого-то компромисса, что произносил их, сам не понимая, что делает.

– И на том спасибо, – пробормотала она.

– За что?

– За то, что не говоришь, что если я не хочу этой боли и грязи, то я не в своем уме. Господи, в какой же башне живут эти психиатры вместе со своими идиотскими теориями! Никто из моих подруг не хочет иметь детей!

Когда вы прекратите дурацкие разговоры о том, что нормально, а что нет, и спросите самих женщин?

– Вот только не надо по своим самовлюбленным и напыщенным подружкам судить обо всем человечестве!

– Скажи ради бога, чем они самовлюбленнее мужчин? Они хотят всего-навсего тех же прав, какие у мужчин есть от рождения.

– Если тебе нужны оправдания, то ты могла бы выбрать и получше.

– Что?

– То, что если бы ты только боялась беременности и родов, ты не пряталась бы так от разговоров об усыновлении. Все, что тебе нужно, – это уйти от нормальной взрослой ответственности, которая нужна, чтобы воспитать ребенка.

– Что ты от меня хочешь после того, во что превратилась моя жизнь?

– Во что же она превратилась?

– Ты слышал, что я сказала внизу?

– Что ребенок не мой? Ради всего святого, женщина, меня не интересует биологическое отцовство.

– Биологическое отцовство, – передразнила она.

– Единственный способ стать отцом – это воспитать ребенка. И мне абсолютно наплевать, твой он, наш, или вообще ничей.

Она потушила сигарету.

– Значит ты даже не хочешь знать, кто это?

– Зачем? Чтобы пойти и: набить ему морду, или что?

– Не смеши меня. Ты в жизни не сделаешь ничего подобного. Ты же просто тряпка!

Он вскочил на ноги и так сильно сжал кулаки, что раздался хруст. Она отпрянула, словно ожидая удара.

– Прекрасный повод для развода, – произнес он наконец. – Ты этого хочешь?

Наверно для того, чтобы сравняться со своими прекрасными подружками!

Какой по счету брак у Берти Пэрсонс – третий, кажется? В твоей компании все, кроме тебя, или разводятся, или сходят с ума, или спят со своими бабушками!

– Пол, я :

– Пошла ты!

– Что?!

Он сбросил ее руку с подушки, на которую она опиралась, перевернул ее и достал пижаму. Вытащил из-под кровати свою сумку для дежурств и побросал туда тапки, бритву, туалетные мелочи.

– Что ты делаешь? – закричала Айрис.

– Переночую в больнице. Там, конечно, все сумасшедшие, но они, по крайней мере, не вызывают у меня такого отвращения. – Он защелкнул сумку.

– Но ты…

На пороге он обернулся и обнажил зубы в усмешке, больше похожей на оскал черепа.

– Прости, что разочаровываю тебя, Айрис. Но есть вещи, в которых ты должна была отдавать себе отчет, прежде чем выходить за меня замуж. Я не помешался на идее иметь ребенка, но мне не хочется превращаться в суррогат для твоего материнского инстинкта, и я не хочу больше истерик, скандалов и рассказов о психах с разбитыми бутылками, после которых с тобой только и можно заниматься любовью.

Если тебе так уж хотелось выйти замуж за врача, надо было выбирать какого-нибудь Сверда. Нужно быть скользкой холодной рыбой, чтобы добиться такого успеха в его деле.

Лицо ее было абсолютно белым, когда она потянулась за будильником и швырнула его в Пола. Он захлопнул дверь и услышал с другой стороны, как будильник разлетелся на мелкие стеклянные и металлические осколки.

«Вот и все.»

Но он все еще не мог принять то, что подсказывал ему разум: это финал.

Та стадия их семейной жизни, когда они могли позволить себе роскошь забыть наутро вчерашние ссоры, кончилась.

«Может, она поймет, что натворила; может она захочет как-то уладить: Все начнут расспрашивать, что я делаю в больнице. Кто сегодня дежурит?

Господи, хоть бы Мирза. Я смогу сказать ему правду, в крайнем случае Натали, но Ферди и Фил слишком чужие, и…» Он вышел из дома, потом за ворота, и только тогда понял, что совершенно забыл о канистре с бензином. Не поворачивая головы, он бросил взгляд на окна спальни.

Айрис была там и наблюдала за ним.

«Если я вернусь, все начнется сначала. Нет, это слишком серьезно, несмотря на то, что я готов уступить, если она хотя бы подаст знак.» Он уныло побрел по дороге. Дойдя до машины, он кинул внутрь сумку и двинулся дальше, к Йемблской бензоколонке. Гнев не покидал его, пока он шел обратно, заливал бензин в бак, возвращался опять к бензоколонке и заполнял машину доверху, на всякий случай. Дожидаясь, пока продавец отсчитает сдачу, он продолжал спорить сам с собой: уступить или:?

«Все бесполезно. Она права, я тряпка. У меня не хватает сил разорвать окончательно. Если бы она вынудила меня, скажем, проделала все свои дела со Свердом за моей спиной, я бы, может, и не выдержал. Но, боюсь, я готов проглотить все, что угодно, лишь бы не начинать сначала.» Выехав из ворот бензоколонки, он повернул к дому, а не к больнице, и через несколько минут впереди показались его знакомые очертания. Однако, то, что он увидел, проезжая последний поворот, заставило его изо всех сил нажать на тормоз; кровь застучала в висках, и он испугался, что сейчас потеряет сознание.

От дома отъезжало такси. Через заднее стекло он видел светлый контур головы Айрис. Рядом на сиденье лежали три больших сумки, с которыми она всегда путешествовала, и она барабанила по ним кончиками пальцев.

Его она не заметила.

Позже ему пришло в голову, что можно было поехать за такси, обогнать, заставить вернуться. Вместо этого он оцепенело сидел на месте, пока машина не скрылась из виду, повторяя снова и снова:

– Дурак… дурак… дурак…

30

На кухне обраружилась почти полная бутылка шерри. Должно хватить. Роняя капли, он налил полный стакан, выпил, налил опять.

Стук в дверь, и когда он идет открывать, Айрис, вся в слезах, протягивает ему руки и шепчет:

– Дорогой, это ужасно, я не могу через это преступить, я тебя люблю, и если это будет мальчик, мы назовем его Дерек, а если девочка:

Ничего. Никого. Ветер в трубе.

Звонок телефона, он снимает трубку и слышит дрожащий голос Айрис:

– Дорогой, мне плохо без тебя, мне так стыдно, что я уехала – давай начнем все сначала.

Маленький, изящной формы, современный телефон сдвинут со своего места на тумбочке; в записной книжке рядом следы шариковой ручки.

Через дверь падает письмо; он поднимает, читает: «Дорогой Пол, я выхожу замуж за Геллерта, потому что это его ребенок, а не твой, и, поскольку один твой вид грозит мне выкидышем, все дела с тобой будет вести мой адвокат.» Стакан опять пуст. Он налил.

– Я же тебя предупреждал, – вздыхает Мирза. – Почему ты не сделал так, как я говорил? Выяснил бы, по крайней мере, насколько она хочет тебя удержать, и если не хочет, избавил бы себя от месяцев мучений.

И опять; бутылка наполовину пуста.

– Это очень серьезно, – ледяным тоном произносит Холинхед. – Об ответственности и компетентности медицинского персонала неизбежно судят еще и по тому, как они решают свои личные проблемы. Я был потрясен, когда узнал, что ваша жена щеголяет в Лондоне близкими отношениями с отъявленным: гм: плейбоем. Среди больных уже циркулируют слухи. Я не могу допустить подобных вещей. Ваша работа в Ченте заканчивается, как только мы найдем подходящую замену.

На улице с шумом затормозила машина. Он бросился к окну. Но это просто кто-то заехал не туда и сейчас разворачивался у соседних ворот.

– Все еще надеешься, что твоя жена вернется? – Морис Дукинс мерзко хихикает писклявым голосом, который появляется у него только в пиках маниакальной фазы, когда ему море по колено, и он в состоянии сам смеяться над своей манерностью. – А я ей сказал, что ты слетел с катушек, и ей это так понравилось – она все расспрашивала и расспрашивала. Я ей, конечно, все не сказал, только кое-что. Она вне себя. И правда, кто обрадуется, если узнает, что прожил пять лет с психом?

– Конечно, – говорит Олифант, – вы врач, а я всего лишь средний медработник. Но вы не можете отрицать, что берете на себя слишком много.

Вы совершили ошибку и должны за нее отвечать. Посмотрите, что ваш Рили сделал с моей рукой. Доктор Джевел говорит, что эти шрамы останутся на всю жизнь.

– Вопрос деликатный, доктор Фидлер, – гнусаво бормочет старшая сестра Тородей, – но я обязана поставить в известность доктора Холинхеда. Я убеждена, что именно потому, что ваше собственное заболевание сходно с состоянием Арчин, вы уделяете ей так много внимания, настраиваете против нее сестер и делаете ее поведение совершенно непереносимым.

– Нет у меня никакого заболевания! Это был просто срыв от переутомления!

Крик отдался гулким эхом в пустом доме. Никто, кроме него самого не услышал.

– Как вам известно, я стараюсь оценивать своих коллег объективно, – говорит Элсоп. – Я не терплю неудачников; или человек справляется со своими проблемами, или нет; я предпочитаю первых. Бывают и более крупные неприятности, чем развод – и я не желаю слышать никаких извинений. Вы принимали решение жениться на этой женщине, будучи во вполне сознательном возрасте, и отдавая себе отчет в своих поступках. Если бы не тот безусловный успех, которого вы добились в случае Арчин, я бы:

«Нет, не так…»

– Что заставляет вас тонуть в этой мусорной куче? – холодно вопрошает Элсоп. – Желторотого первокурсника не так легко обвести вокруг пальца, как вас! Кажется, ваш коллега Бахшад говорил вам, что брак вроде вашего не является достаточной основой, чтобы понять женщин. Вам следовало серьезнее отнестись к его замечанию.

Вы совершили ошибку, когда выбирали себе жену, но это меня не касается – меня интересуют профессиональные вопросы. С моей точки зрения, вы позволили себя увлечь явной обманщице, потому что она молода, беззащитна и весьма привлекательна. Ваши заметки не стоят ни гроша. Это самый показательный случай самообмана, который я когда-либо видел, да еще от вполне, на первый взгляд, ответственного психиатра.

Взад-вперед, взад-вперед расхаживал Пол со стаканом в руке, чувствуя, как от алкоголя немеют пальцы на руках и ногах. На каждом десятом-двенадцатом круге он заворачивал на кухню, где на столе, с незакрытой пробкой, осталась бутылка шеррри. Сейчас она уже была почти пуста.

«Нет, нет, нет, это все, что у меня осталось. Если забрать, я кончен, мертв.» – Я тебя надула, я тебя надула! Я никакая не Арчин, а всего лишь Эгги Джонс из Риксхема. Папа и мама не дают мне жить, как я хочу, вот я и удрала из дома и спряталась там, где никому не придет в голову меня искать.

«Нет!»

Пол глубоко вздохнул. Первый шок после отъезда Айрис уже прошел, оставив его мысли ясными и лишь заставив их немного отклониться от привычного курса.

«Я не мог ошибиться в Арчин. Все сходится: язык, которого никто не знает, особенности строения лица, из-за которого ее невозможно отнести ни к одной расе, тот факт, что ей приходится учить английский, привыкать к одежде, ножу и вилке:

Минутку.»

Пол закрыл глаза и некоторое время качался на пятках.

«В каком смысле все сходится? Значит то, что она говорила сегодня, правда? Это невозможно. Меня поднимут на смех. Господи, я пьян. Я думал, это вино совсем слабое, но в голове плывет, а комната начинает вертеться вокруг, как ненормальная.» Ему пришлось открыть глаза в надежде избавиться от ощущения, что вся земля ходит вверх-вниз у него под ногами.

«Что делать с Арчин? Письмо в БМБ[12], подписанное Элсопом, консультантом, и Фидлером, психиатром-регистратором Чента. Следующее сообщение: новые элементы в фантазиях женщин, больных истерией. Заключительная статья: я благодарю своих коллег – нет, бывших коллег в Ченте. Потому что: «Доктор Фидлер? Читал Ваши материалы в БМБ. Весьма достойно. Кстати, у нас открывается вакансия. Мы еще не объявили официально, но если Вы изъявите желание…„“ Но попытки представить, что события могут развиваться счастливо, ни к чему не приводили. Вездесущая подозрительность напоминала, что если его смогла обмануть Айрис, то почему это не получится у Арчин?

«Вылечить ее, выписать из больницы, следить, пока не встанет на ноги в непонятном для нее мире, убедить ее, что медицинский контроль над ней входит в мои обязанности, постараться смотреть на нее как на симпатичную девушку, а не как на пациентку.» Ничего не выходило. Во-первых, оптимизм, который он проповедовал сам себе получался бледным и ненастоящим по сравнению с теми катастрофическими картинами, которое его подсознание производило само, безо всякой указки.