10

Поскольку Чент первоначально проектировался не для больницы, располагался он неудобно и бестолково. И если центральный корпус, отданный под нужды администрации, аптеку и квартиры для живущего в больнице персонала, был еще более-менее компактным, то палаты для легких больных в полном беспорядке оказались разбросанными по бывшим детским, картинным галереям, курительным, оружейным и Бог знает каким еще комнатам, а сестринские находились в бывших конюшнях, отделенных от главного здания мощеным двором. Только отделение для буйных достраивалось позже и получилось относительно функциональным. Таким образом, самый короткий путь из его кабинета в женское отделение, где он договорился встреититься с Натали, проходил через мужские палаты.

Он шел и чувствовал, как улетучивается то превосходное настроение, в котором он вышел из кабинета Холинхеда.

«Наверное, я не гожусь для такой работы. Один вид этих несчастных скручивает меня, как пальцы в кулаке.» В палатах стоял шум – со всех сторон раздавался топот, громкие голоса и визг прачечных тележек. Среди общего гама неслышно бродили несколько пациентов в пижамах, похожие на детей, которых за какую-то провинность оставили на целый день в постели. Это, однако было не наказанием, как считали больные, а мерой предосторожности. Каждого из них должен был сегодня осматривать консультант, и эта августейшая фигура вызывала у пациентов такой благоговейный ужас, что сестры боялись как бы кто со страху не убежал или не наложил на себя руки.

«Но какие объяснения могут соперничать с легендами? Они будут считать это наказанием до второго пришествия. Эксперты пишут о школьном фольклоре: дети лелеют суеверия, ритуалы, традиции. А сумасшедшие изобретают свои собственные.» У одного из окон, тупо глядя в пространство, стоял человек, половина лица которого каждые десять секунд дергалась в уродливом тике – это был Чарлингтон, отрешенно ожидавший приговора Элсопа. На приветствие Пола он не ответил.

«Не стоит усилий, что ли? А что стоит усилий в этой обстановке: безобразная краска на стенах, пол в разномастных заплатах, кровати, притиснутые друг к другу. Если крыс запереть в тесную клетку, они начнут пожирать своих детенышей.

На месте пациента я бы специально что-нибудь натворил, чтобы меня заперли в боксе. За восемьдесят квадрарных футов одиночества, отдал бы все, что угодно.» Он нашел Натали на площадке между первым и вторым этажами корпуса для буйных в конце прохода, ведущего в женское отделение. Она разговаривала со старшей сесторой Тородей и сестрой Уэллс. Пол остановился в стороне и стал ждать, пока они закончат.

«Наверное, имя делает нашу экономку такой основательной[4].» Любая больница представляет собой арену непрекращающейся войны за сферы влияния между самыми разными группировками; грызутся между собой медицинское начальство и больничный секретариат, иногда призывая в поддержку внешние силы, вроде попечительского совета или даже министерства здравоохранения; причной раздора может быть что угодно – от таких важных проблем, как цвет, в который надлежит перекрасить канализационные трубы, до чистого абсурда, когда в маневры вовлекаются даже пациенты, например, тихая, но непрекращающаяся грызня из-за публикаций в солидных медицинских журналах. Покидая учебную больницу, Пол надеялся, что ему не придется больше наблюдать ничего подобного, но оказалось, что Чент страдает тем же недугом, только в гораздо более тяжелой форме.

«Лучше бы Элсоп не говорил, когда я только приехал, что эта работа – идеальная база для начала публикаций. Что в двадцать восемь лет я знаю такого, что могло бы заинтересовать журналы? Историю странной девушки, которую мы назвали Арчин?

Может, и подойдет. Не придется ломать голову над темой диплома. Но не хочется.

Для меня пациенты – все еще странные, все еше личности. Вот когда они станут просто историями болезни, может тогда…» Старшая сестра ретировалась. Пол двинулся к Натали и сестре Уэллс.

– О чем вы тут?

Натали поморшилась.

– Экономку волнует, что у нас больная без удостоверения личности. Может она в чем-то замешана? А может ее ищет полиция? А не взять ли у нее на всякий случай отпечатки пальцев?

Сестра Уэллс, худая темноволосая женщина, которой Пол симпатизировал с первой же встречи, сочувственно улыбнулась, продемонстрировав крупные лошадиные зубы, и направилась к палате, куда вчера поселили Арчин. Пол двинулся вслед за Натали и тут неожиданно вспомнил:

– Черт, я забыл вчера позвонить Хоффорду!

– Я звонила, сразу, как ты ушел. Только ничего нового я ему не сказала.

– Он говорил что-нибвдь о Фабердауне – ну, о коммивояжере?

– По-прежнему утверждает, что ничем не провоцировал нападение.

Инспектор извинялся, но сказал, что дело, видимо, будет отсрочено.

– Что это значит?

– На их жаргоне – то, что оно им надоело. – Натали остановилась перед одним из боксов, тянувшихся вдоль стены палаты. – Черт возьми, сестра, я же просила держать ее дверь открытой.

– Она и была открыта, – возразила сестра Уэллс.

Пол огляделся. Как и в мужском отделении, по палате в ночных сорочках слонялись пациентки, которых сегодня должны были осматривать консультанты, одна бросилась ему в глаза – немолодая женщина с плутоватым лицом и спутанным клубком седых волос. Она рукой прикрывала рот и постоянно хихикала. Пол тронул Натали за рукав.

– Что? А, Мэдж Фелпс в своем репертуаре. Надо было сразу сообразить.

Считает, что она здесь для того, чтобы шпионить за другими, и каждый день ходит ко мне и к сестрам с кучей жутких сплетен про то, как все плохо себя ведут. Сестра, скажите, чтобы она ушла.

Она резким движением открыла дверь. На низкой жесткой койке, напуганная их неожиданным вторжением сидела Арчин.

«Я уже был в этом боксе. На стене нацарапано ПОМОГИТЕ. Может и хорошо, что она не умеет читать.» Узнав Пола, Арчин вскочила на ноги и робко улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, стараясь, чтобы это вышло как можно теплее.

«Не обрашай внимания, что она похожа на пойманного зверька. Такую маску может носить даже убийца.» – Как прошла ночь? – спросил он Натали.

– Сестра Кирк заглядывала к ней пару раз, и я тоже. Полночи просидела с мрачным видом на койке, а Кирк слышала, как она разговаривала сама с собой.

– Что она говорила?

– Иностранный язык. Так сказала Кирк.

Пол почесал подбородок.

– А утром?

– Вполне послушна, если не считать того, что ей абсолютно все надо показывать.

Да, еше одно. За завтраком спокойно съела овсянку, но когда принесли бекон с гренками, потрогала его пальцами, понюхала и с бледным видом вышла из-за стола.

– Я подумала, может, она еврейка, – вставила сестра Уэллс. – Она совсем не английского типа, вам не кажется?

– Но и не еврейского, – пожал плечами Пол. – Хотя это, конечно, объясняет отвращение к бекону. Я вот думаю. Может она вегетарианка?

– Здоровая пища и нудизм? – ехидно заметила Натали.

– Как раз для нашего мерзкого климата, – усмехнулся Пол. – Кстати, обстановка ее не беспокоила?

– Нет. Только постель показалась ей слишком теплой, она вытащила одеяло и сложила в шкаф.

– Жар?

– Не-а.

– Все. Я иссяк. А ты что скажешь?

– Чем больше я об этом думаю, тем меньше понимаю. – Натали бросила быстрый взгляд на стенные часы. – Черт, мне надо идти. Рошман должен быть с минуты на минуту, он хочет, чтобы я поехала с ним после ланча в Бирмингем, сумасшедшее утро. Дай мне знать, что скажет Элсоп, ладно?

– Конечно.

Натали и сестра Уэллс ушли. Пол остался в боксе, он смотрел на девушку и чувствовал, как его захлестывает волна жгучей жалости. Она казалась ему маленькой и беспомощной в хлопчатобумажном больничном платье детского размера, но все равно слишком широком для ее талии. Однако, ничего детского не было в живом взгляде ее больших темных глаз. И несмотря на уродующую одежду, она вполне подходила под то определение, которое дал ей Мирза – куколка; утренний румянец на щеках сменил вчерашнюю холодную бледность, и это ее полностью преобразило.

«Чертова плутовка, тебе надо было придумать имя, которое мы переделали бы в Эльфа вместо Арчин! Подошло бы лучше.» – П'ол? – неожиданно сказала она.

– Арржин, – согласился Пол.

Ее маленькая рука дотронулась до кровати, а голова мотнулась в немом вопросе.

Пол сначала не понял, потом до него дошло.

«Она хочет узнать, как это называется. Господи, да как же понять, что в ней происходит?» – Кровать, – медленно произнес он.

– Кроват. – Пауза, затем легкий стук в стену.

– Стена.

– Стэна.

– Доктор Фидлер, – прервал их голос за его спиной. Пол обернулся и увидел в дверях сестру Фоден.

– Доктор Элсоп уже здесь, доктор Фидлер, и он просит Вас присоединиться к нему прямо сейчас.

«Проклятье! Ничего не поделаешь. Попробую извиниться жестами.» Он показал на себя, потом на сестру Фоден, изобразил некую пантомиму насчет того, что ему надо идти. Арчин потускнела, но слов для того, чтобы возразить, у нее не было. Она только вздохнула и с безучастным видом опустилась на край кровати, словно предоставив миру делать с ней все, что ему заблагорассудится.

11

Доктор Е.Нок Элсоп был человеком приятной наружности: выше шести футов ростом, с широким лбом, прямыми темными волосами и тщательно поддерживаемым, даже зимой с помошью ультрафиолетовой лампы, загаром. Пол считал, что ему повезло больше тех, кто работал, например, с доктором Рошманом или с другими постоянными больничными консультантами. Не последним качеством Элсопа было тщеславие, что дало Мирзе повод (если он вообще в них нуждался) приклеить ему кличку Сопливый Эл, но выражалось оно в вещах довольно безобидных, вроде загара или упороного нежелания раскрыть значение инициала Е. На этот счет у Мирзы тоже имелась теория:

поскольку Элсоп до своего рождения был весьма беспокойным ребенком, будущие родители нарекли его Енох – «Е нок-нок».

Тем не менее элсоповское тщеславие не так раздражало работавших с ним врачей, как, например, патологическая нерешительность Рошмана – тот мог битый час провести с лечащим врачом, планируя курс для для больного, а потом позвонить вечером домой и заявить, что все надо делать совсем не так.

С другой стороны, Элсоп обладал качеством, за которое Мирза наградил его другой, по мнению Пола гораздо более подходящей кличкой: Хваткий Нок.

Жизнь виделась ему джунглями, где каждый обитатель, неважно, доктор или нет, скрываясь за маской цивилизованной добропорядочности и благовоспитанности, думал только о том, как бы урвать побольше. Неважно, что – репутацию, должность или деньги.

Впервые почувствовав широту элсоповских притязаний, Пол удивился, почему тот довольствуется скромным постом консультанта в заштатной провинциальной больнице с тремя сотнями коек, в то время как мог бы претендовать на гораздо более высокий пост в большом городе. Объяснение оказалось простым и обычным. Судя по ссылкам в периодике, вроде «Британского медицинского журнала», Элсоп очень рано стал печататься, поначалу в соавторстае с коллегами, имеющими более высокий статус, чем он сам. Следующим шагом должна была стать книга, и тема, на которой он остановился, звучала как сравнительный анализ психозов сельского и городского населения. Территория вокруг Чента была на восемьдесят процентов сельской.

Потому он здесь и находился.

То ли Пол сам создал такое впечатление, то ли, что более вероятно, оно появилось после знакомства с Айрис, но Элсоп поначалу считал нового регистратора хватким малым, вроде себя самого. Пол не спешил его разубеждать. Он внимательно выслушивал элсоповские многозначительные советы, обещал всенепременно последовать и: отодвигал в сторону. Вплоть до Рождества прошлого года Элсоп исправно его подталкивал, подсовывая письма в медицинские журналы, на которые все равно кто-то должен был отвечать, так почему не Пол? И всячески подчеркивал важность поста регистратора, как краеугольного камня всей последующей репутации.

Пол, и без того перегруженный неимоверными требованиями курса, который только что начал – двухлетней программой по психологической медицине, – согласился было на одно-два предложения, но, не видя особого толка, отказался и предпочел оставить время для занятий.

Сейчас, спустя два месяца после Рождества, Элсоп почти поставил на нем крест.

Пол все еше помогал ему раз в неделю в Бликхемской клинике, но предложение проводить приемы во время его отсутствия, оброненное как-то Элсопом, так и осталось пустым звуком, не породив конкретных планов своего воплощения.

«Наверное, я его разочаловал. Но тут он не одинок. Родители, жена, да и я сам вполне могли бы составить ему компанию.» Как бы то ни было, встретил его Элсоп довольно приветливо и махнул рукой в сторону единственного в полупустом кабинете кресла.

– Дайте мне, пожалуйста, все это сюда, – попросил он. На кушетке рядом с Полом лежала внушительная груда папок. – Как дела, молодой коллега?

«Сказать или нет? Все равно это уже не секрет. Только он не любит неудачников, а человек, у которого рушится брак, уже наполовину неудачник.» – Так себе. Наверное, это погода меня угнетает. Я начинаю понимать, почему пик суицидов приходится на март.

– Ну, вам же не семнадцать лет, – проворчал Элсоп, бегло просматривая блокнот с выписками из историй болезней. – Ваша жена все еще в отъезде?

– Да.

– Возможно, это дополнительный фактор. Я не захожу так далеко, как этот швед, который считает беспорядочность связей профилактикой правонарушений, но и не сомневаюсь в терапевтическом значении регулярного оргазма. – Элсоп усмехнулся. – Ваш друг Бакшад, кажется, это хорошо усвоил. Я встретил его вчера вечером в Бликхеме, если не ошибаюсь, с двенадцатой по счету девушкой с тех пор, как он здесь появился.

С трудом сдерживаясь, Пол чувствовал, как в нем поднимается волна ярости пополам с горечью.

«Терапевтическое значение оргазма! Очень хочется выплеснуть ему всю правду, а потом посмотреть на его физиономию.» Но пока решение не было принято, Элсоп продолжал:

– Говорят, вы наступили на хвост какой-то местной шишке?

Пол нахмурился.

– Миссис Веденхол, мировой судья! Кто вам сказал, доктор Холинхед?

– Конечно.

– Мне казалось, что я вполне понятно ему все объяснил. Но, видимо, я говорил недостаточно громко, и он не услышал.

– Ну, мне-то не надо так громко. – Элсоп посмотрел Полу в глаза. – Только честно, не возражаете, если я буду говорить прямо?

– Нет, конечно, – пробормотал Пол.

– Мне кажется, вы слишком увлекаетесь. Плохо. Нельзя так. Если вы будете отождесталять себя с этими несчастными, то очень скоро станете одним из них. Вы ведь проходили когда-то курс психотерапии, верно?

– Да, курс анализа, – ответил Пол и добавил обычную свою легенду. – Я думал, это самый простой способ взглянуть на психиатрию глазами пациента.

– Да. – Элсоп медленно кивнул и снова протянул: – Да-а: Ладно, нет ничего стыдного в перенапряжении. Это не самая легкая больница для работы, даже при ее размерах. И будет чертовски глупо, если вы позволите себе сломаться под таким ерундовым давлением, как Чент. Поэтому поберегите себя, пока не поздно.

«Как? Водить дружбу с Холинхедом и лизать ему ботинки? Послать к черту Айрис?» – Однако, – сменил тон Холинхед, – у нас на сегодня слишком плотный график, чтобы заниматься здоровьем врачей. Я просил включить в список миссис Ченсери, а вы этого не сделали.

– Простите, – стал оправдываться Пол. – Совсем вылетело из головы.

– Как говорил папа Фрейд: – Элсоп нарисовал на бумаге большую жирную стрелку, меняя очередность пациентов. – Ченсери вам не нравится как женщина. Мне тоже, но я не забываю это контролировать. А что еще за Арчин?

– Увас должен быть о ней отчет. Мы подобрали ее вчера ночью. Экстренный случай.

Элсоп перелистал бумаги.

– Нету. Наверно Холинхед все еще на нем сидит. Много кровавых деталей?

Я заметил, что чем необычнее случай, тем больше нужно времени, чтобы отцепить от него вашего начальника.

«Ну и как я должен на это реагировать? Как на панибратство или понимать, что ты выше Холинхеда? С тобой-то все в порядке, а со мной?» Пол как можно короче пересказал вчерашнюю историю.

– И у вас это вызывает недоумение, – прокомментировал Элсоп. – Я удивлен.

Женский эксгибиционизм встречается реже, чем мужской, потому что у него есть… гм… институциализированный выход, стриптиз, например, но он существует, и для подобных случаев есть вполне когерентный диагноз. Я бы выдвинул гипотезу о чрезвычайно напряженном детстве и запретах, связанных с обнажением тела, в результате чего, – он изобразил пантомиму, скомкав лист бумаги, – личность не выдержала давления. Вы давали ей транквилизаторы?

– Нет, я вообше не давал ей лекарств.

– Терапевтический нигилизм давно вышел из моды, мой юный коллега! Я когда-то работал под началом врача, который страдал этим недугом, но был уверен, что он последний из динозавров. Почему?

– Ну… – Пол помолчал, подбирая слова. – Она вела себя слишком спокойно, я бы так сказал.

– Не считая того, что за час перед этим сломала руку взрослому мужчине.

Вы говорите, она весьма миниатюрна. Да, но черная вдова тоже не огромный монстр, однако я не стал бы держать ее в качестве домашнего животного.

«Ради Бога, оставь свой сарказм!» – А как быть с сегодняшним утром? Я ни разу не слышал, чтобы при истерической афазии пациент просил врача научить его английскому языку.

Впрочем, я и так уверен, что у нее не афазия.

– Да? Так что же у нее тогда? – Элсоп умолк с видом триумфатора, но ответа не дождался. Наконец, он вздохнул. – Меня гложет подозрение, что вы убеждаете себя, будто столкнулись с неведомой разновидностью психического расстройства, которое сможете описать в статье, доложите на конгрессе или симпозиуме и в конце концов назовете своим именем.

«Похоже, ты рассказываешь мне историю из своей жизни.» Подтверждение последовало незамедлительно.

– Вы попадаете в ту же ловушку, что и я в ваши годы. Напомните мне как-нибудь, я раскопаю ту историю болезни. Это: гм: поучительно. Призовите на помощь свой здравый смысл, мой юный коллега, а потом немного поразмыслите. Ничто так не роняет нас в собственных глазах, как необходимость публично срывать с себя орден, который мы уже успели нацепить. Бррр.

Элсоп демонстративно передернулся и невесело усмехнулся.

– Давайте-ка займемся делом. Начнем прямо с нее. Чаррингтон не станет перерезать себе горло от нетерпения.

Поначалу Полу даже понравилось, с какой тщательностью Элсоп взялся за перепроверку результатов вчерашнего обследования Арчин; он лично удостоверился, что девушка не понимает английского, но вполне способна говорить на своем языке, затем повторил осмотр, сопровождая свои действия комментариями.

– Дайте мне анализ мочи, сестра, это первое, что вы должны сделать завтра утром:

И анализ крови тоже. Кстати, у каждого пациента нужно проверять группу крови, писать на специальной карточке и отдавать ему при выписке. Это может спасти ему жизнь: Любопытный тип лица! Ничего азиатского, и такая выраженная эпикантическая складка. Думаю, надо назначить ей рентген черепа, молодой коллега. Согласен, она весьма бегло лопочет на своем странном языке – вы, конечно, потом проверите, на каком – только как она умудрилась попасть из своей Верхней Славонии, или откуда там еще, в самый центр Англии: разве что кто-то привез и бросил, а потрясение стало причиной инверсии, скажем, к языку детства:

«Замечательно просто и исчерпывающе. Если бы только не фальшивый тон.

Будь я проклят, но тон у него фальшивый.» И внезапго, с обескураживающей отчетливосьтью Пол понял, что знает, в чем тут дело.

«Ублюдок! Он подозревает, что я прав, и что это действительно неординарный случай, которого нет в литературе; он никогда в этом не признается, но будьте уверены, не упустит шанса сообщить нем раньше меня!»

12

Часы с неизменным «банг, бум и клинк» отбили четверть второго, когда Элсоп забрался, наконец, в свой «ванден-плас-принцесс», а Пол, устало вздохнув, развернулся в сторону столовой.

«Наверное, он прав, нужно действительно взять этот курс. Но почему все эти проклятья сваливаются тогда, когда Айрис нету дома? Могу себе представить ее лицо, когда я скажу: привет, дорогая, рад тебя видеть, завтра я уезжаю и вернусь через две недели. А может, оно и к лучшему.

Декларация независимости.»

Он чувствовал себя не в своей тарелке. Нежданно свалившееся на него личная ответственность за Арчин, свалившаяся потому, что вечный его кошмар о чужом мире стал для этой девушки реальностью, заставил его говорить сегодня с Элсопом в куда более резком тоне, чем он обычно себе позволял – кульминацией стал десятиминутный спор об одном из пациентов, которого должны были сегодня выписать. К немалому его удивлению, Элсоп вовсе не рассердился, а наоборот – сохранил предельную доброжелательность и даже впервые за месяцы их сотрудничества предложил прослушать специальный курс.

«Я : я подумаю.»

В дверях столовой Пол стокнулся с Ферди Сильвой.

Ни Фила Керанса, ни Натали не было. Только Мирза подозрительно рассматривал тарелку с тушеными яблоками, которую поставила перед ним Лил.

– Натали ушла? – спросил Пол.

– Ее увел под ручку Рош Хашана, наш еврейский Новый год[5], – ответил Мирза, на последнем слове дотрагиваясь кончиком языка до ложки с десертом и тут же отдергивая его обратно. – Лил, дорогая, выбрось это, пожалуйста, и принеси мне что-нибудь более соответствующее человеческим потребностям, ну, хотя бы сыру.

Кстати, Пол, суп сегодня такой же отвратный, на всякий случай, если ты собрался его есть.

– Чем-то же надо заполнить желудок, – вздохнул Пол. Но Мирза был прав – суп оказался тепловатой бурдой с плававшими на поверхности кружками жира.

Ладно хоть бублики были свежими. Он сжевал их всухомятку.

– Зачем тебе понадобилась наша златогривая лошадка[6]? – спросил Мирза, раскатисто выговаривая «р».

– Она просила держать ее в курсе насчет Арчин.

– Ну, сарафанное радио ей уже наверняка все сообщило. Я сам за сегодняшнее утро выслушал не одну историю.

– С чего это вдруг? – Пол опустил ложку и уставился на Мирзу.

– Ты прикидываешься или действительно не понимаешь, что подобного случая Чент не видел с начала эры, или со дня рождения святого Джо, не знаю, что было раньше? – Мирза изящным движением нарезал сыр и разложил кусочки по поверхности бисквита.

– Больные знают, персонал знает, один ты не знаешь.

– Не слишком ли ты высокого мнения о диагностических способностях пациентов? – огрызнулся Пол.

Мирза посмотрел на него с удивлением.

– Пол, я думал, крепкий сон твое раздражение вылечил. Прости, если наступил тебе на мозоль.

Усилием воли Пол взял себя в руки.

– Нет, это я дожен просить прощения. Продолжай, что ты хотел сказать.

– О диагностических способностях пациентов? – Мирза успокоился и вернулся к своей обычной насмешливой манере. – Знаешь, я действительно о них высокого мнения. Иначе, как бы я мог выжить в Англии?

– Если у тебя есть, что сказать, говори серьезно. Или заткнись. У меня нет настроения шутить.

– Я абсолютно серьезен. – Мирза послушно сменил тон, а заодно и выражение лица.

– Ты вдумайся, Пол, я приехал из страны, – он вытянул руку и принялся загибать пальцы, – мусульсанской, неразвитой, только что деколонизированной, преимущественно аграрной и во всех отношениях отличной от индустриальной, цивилизованной и номинально христианской Британии. И вот я здесь и претендую на то, чтобы ремонтировать ту часть человеческого существа, которая является в наибольшей степени продуктом культуры. Да, я учился в английской школе и английском университете – и что? Это только внешний лоск на моем существе. Я не был в мечети с восемнадцати лет, но мечеть внутри меня. Этот надтреснутый звон, – большой палец уставился в потолок, – действует тебе на нервы еще и потому, что Англия – страна утренних колоколов. У меня нет таких культурных ассоциаций. Но когда у того парня из буйного отделения плохое настроение, и он начинает вопить дурным голосом – ты знаешь, о ком я говорю? – я дергаюсь, как лягушачья лапа в гальванической ванне, поскольку начинает он свой хит с тех самых трех нот, которые я слышал каждое утро все свое детство, и еще до того, как начал себя осознавать, в моем мозгу намертво отпечаталось: Йа-аллах йа-аллах: Муэдзину было почти девяносто лет, и он был почти слеп, но каждое утро перед восходом солнца он карабкался по сорокафутовой лестнице.

Погруженный в воспоминания, Мирза умолк, взгляд его уперся в далекую точку за пределами комнаты.

«Мне должно быть стыдно, я ведь когда-то осуждал борьбу против этой идиотской сословной системы. Как бы я на месте Мирзы справился с такими проблемами?

Культурный шок.»

«Культурный шок!»

Идея была настолько поразительной, что он полностью отключился от того, что говорил Мирза, и опомнился, только когда тот спросил, не надоело ли ему слушать.

– Прости Мирза! – поспешно отозвался Пол, – Кое-что пришло в голову.

Потом скажу. Ты продолжай, это очень интересно.

– По твоему отсутствующему виду не скажешь, – усмехнулся Мирза. – Я говорил, что не бывает абсолютно невменяемых больных. Даже к тем, кто наглухо закрыт для общения, иногда возвращается память о том, что они делали во время тажелой фазы, пусть и не полностью. Я кстати не верю в полную закрытость. А менее тяжелые больные, те, например, кто страдает от спровоцированного невроза, полученного, кстати сказать, стараниями семей, а не общества и не их самих, сохраняют огромные запасы относительного здравомыслия. День и ночь они проводят со своими товарищами по несчастью, и хотя им и не хватает профессиональной подготовки, чтобы поставить диагноз, вполне способны сложить из того, что они видят, довольно ясную картину. Я часто слышу, как больные говорят о вновь прибывшем:

«А, это еще один мистер такой-то». И потом, когда я смотрю историю болезни мистера такого-то, я говорю, черт подери, они правы. Ты меня слушаешь?

Пол отказался от супа, и Лил поставила перед ним тарелку с макаронами, посыпанными сыром и терым картофелем.

– Нужно взять в штат диетолога, – кисло произнес Мирза. – Знаешь, с тех пор, как я перебрался в Чент, я похудел в талии на два дюйма. Ужас!

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Пол, разжевав макаронину и решив, что это блюдо, по крайней мере, съедобно. – Однажды, еще студентом, мне нужно было описать нового больного, чтобы сравнить потом диагноз с уже поставленным, и я был в полном тупике, пока один из пациентов не сказал кое-что, что навело меня на мысль.

– Но ты так и не спросил, что пациенты думают об Арчин. Извини, я понимаю, на тебе все утро проездил консультант, у тебя не было времени.

– Рассказывай, что слышал.

– Знаешь миссис Броухарт? Учительницу, которая носит юбки со сколотым между ног подолом, потому что вокруг «эти грязные мальчишки»?

– Под каждым кустом и за каждым углом. Да, знаю.

– Утром она схватила меня за пуговицу и начала таинственно шептать об Арчин:

«Бедняжка, она не сумасшедшая, она просто перепугана.» – Мирза достал из кармана сигареты. – Можно, я покурю, пока ты ешь?

– Да, конечно, – Пол замялся. – Ты с ней согласен?

– Хочешь, чтобы я ставил диагноз больной, которую даже толком не видел?

Но то же самое я слышал и от сестры Уэллс. «Никогда не видела ничего похожего,» – так она сказала. – «Она не глупа, она очень сообразительна.

Но я ума не приложу, почему ее надо всему учить, даже одеваться,» – Мирза щелкнул зажигалкой. – И, как я понял, она все время просит людей называть по-английски предметы, которые есть в палате.

– Верно. Утром она просила меня о том же.

– Короче говоря, это представляется мне аномальностью. А ты что думаешь?

– Хочу сначала послушать тебя. Все равно у меня рот занят.

– Как ты можешь запихивать в себя столько помоев?.. Хотя подозреваю, что это отвлекающий маневр. – Мирза нахмурился. – Держу пари, Элсоп пытался убедить тебя, что она страдает полным набором симптомов истерии: эксгибиционизм, истерическая амнезия, и весь этот джаз. А сам при этом прекрасно понял, что столкнулся с явлением исключительным.

– Хотел бы я, – сказал Пол с неожиданной пылкостью, – чтобы Бог дал мне твой талант предсказывать человеческое поведение.