Так и есть — у самой двери путь ему преградили старая священнослужительница Найлоу и ее постоянная спутница, девочка лет семи-восьми, которую родила здесь какая-то благочестивая паломница и оставила в качестве подарка богам. Глаза ребенка были круглыми и по-старушечьи серьезными.
Старая священнослужительница сказала:
— Ты хочешь уйти, Саикмар, сын Корри? — Она говорила на древнем диалекте, но он уже научился понимать его. — Снаружи будет холодно. Еще немного — и мы построим перед дверью снежную стену и оградимся от мороза.
Саикмар уже давно миновал стадию униженной покорности хранителям святыни. Он грубо сказал:
— И какое тебе дело, если я там, снаружи, замерзну? Одним бесполезным едоком в эту зиму будет меньше.
Найлоу пристально разглядывала его. Она была очень стара; тонкая сухая кожа, обтягивавшая облысевшую голову, шелушилась.
— Ты принимаешь слишком близко к сердцу сетования других, — втолковывала Найлоу. — Ни я, ни прочие священники и священнослужительницы не упрекаем тебя, что этим летом не получили своих сборов. Уже бессчетное число поколений мы предоставляем убежище спасающимся от несправедливости и тирании, и ожидаем за это всего лишь столько податей натурой, чтобы не голодать и не мерзнуть долгой зимней ночью. Из Каррига в это лето ничего не пришло, но разве в этом виноват какой-то беглец? Старые и больные, чья жизнь на исходе, будут довольствоваться надеждой, что молодым и крепким суждено прожить еще одно лето.
— Ты умрешь в эту зиму, бабушка? — спросила девочка, подняв на старуху круглые глаза. Саикмар не упустил момент — поплотнее запахнув тонкий плащ, он наклонил голову, словно шел на врага, и устремился наружу, навстречу студеному вечеру.
Порывы ветра сметали со скал мелкий снег и швыряли Саикмару в лицо. Было холодно, зато он дышал свежим воздухом. Он уже привык ежедневно взбираться на скалы, пронизанные пещерами и отполированные льдом. На вершине он отдыхал, глядя вдаль и размышляя. Скоро наступит долгая-долгая зимняя ночь, и все вокруг превратится в снежную пустыню. Вот там, на юге, его родина — Карриг. До него очень далеко… И он уже никогда его не увидит…
Вероятно, боги очень сильно разгневались… Иначе он не мог объяснить случившееся. Белфеор и его поганый род (мужчины, утверждавшие, что происходят с юга, — в то время как некоторые из них не владели даже языком южан, — и женщины, такие же спесивые, как и их мужья) предъявили права на учреждение нового клана и стали властвовать над Карригом. Вначале им оказывали сопротивление, но вынуждены были отступиться перед странным, магическим оружием. Новые правители принудили народ Каррига к невиданной тяжкой работе в курящихся горах, надсмотрщики плетьми подгоняли людей и многих убивали. Старый регент Бавис Кноль в отчаянии бросился со сторожевой башни крепости, после того как его сын Амбрус поступил на службу к Белфеору и отказался от своего рода…
Саикмар стоял на краю утеса, кутаясь в плащ. В это время года темнело очень рано. Скоро наступит ночь — и продлится она полгода. Он уже пережил одну такую ночь. Постоянная темнота! Одиночество! Снаружи — вой ветра, внутри — пение священников, молящихся о возрождении солнца.
Неужели он сможет выдержать еще одну зиму? Не в первый раз он думал о том, чтобы последовать примеру Бависа Кноля; падение на скалы принесло бы смерть его телу и освободило бы дух. Но если бы его долгом было найти смерть, он бы давно мог найти ее дома, в Карриге, как те, кто воспротивился новому правителю и погиб.
Однако его родня — его мать и свояки посоветовали ему отправиться к святыням севера, прежде чем к нему явятся палачи Белфеора. Они настаивали, чтобы он сохранил свою жизнь для того дня, когда появится возможность нанести ответный удар. Святилище предоставляло беглецам убежище с легендарных времен и за это, по древнему обычаю, получало поддержку от городов, которые вместе с летними группами паломников отправляли к святыням бочки с сушеной рыбой, картофелем, солониной и копченостями. Без этой добавки к жалким урожаям, которые успевали вырастить за короткое лето на скупой арктической почве, хранителям святынь и их подзащитным грозил голод.
Прошлым летом пришло несколько караванов, но паломников было намного меньше, чем в прежние времена. Саикмар допытывался у них о новостях из Каррига. Все вести были скверными, — но все же они были как бы связующей нитью с родиной. А этим летом, которое было уже на исходе… Никого. Через Карриг на дальний север не прошел ни один караван.
Саикмар заглянул в бездну, — она притягивала. Он сжал кулаки, скрипнул зубами… Всего одно свободное падение с высоты в двадцать метров — как полет… Один шаг — а дальше избавление от судьбы. Лучше такой конец. Не умирать же медленной смертью, как эти жалкие, павшие духом попрошайки, слоняющиеся по коридорам, без гордости, без надежды. Нет, такая участь не для него! Благородный человек должен смотреть смерти в глаза!
О да! Лучше тишина, тьма и ожидание возрождения, длящееся века, чем еще одна такая зима. Один шаг…
Он расправил плечи и откинул голову, чтобы бросить последний взгляд на небо и на мир, — и увидел в темнеющем небе знамение. Впервые в жизни он необычайно отчетливо осознал, что боги посылают знак лично ему.
Там, наверху, выписывало широкие круги существо, которое человек, годами его изучавший, не мог ни с кем спутать, — существо, которое еще никто не видывал так далеко на севере. В свете закатного солнца он мерцал темно-голубым, зеленым и золотистым цветом — это был молодой самец паррадайл.
С благоговейной дрожью смотрел Саикмар на величественное животное. Когда на западе поблек последний луч, паррадайл снизился по спирали, сел на выступ скалы, сложил крылья и исчез в черном отверстии пещеры.
* * *
На следующее утро, раным-рано (охваченный лихорадочным возбуждением, он почти не спал) Саикмар снова покинул святилище. С того момента, как он увидел паррадайла, он знал, что должен делать: пойти к нему и отдаться на милость — его и богов. Ибо разве этот паррадайл не такой же беженец в сей бесплодной пустыне? А раз он забрался так далеко на север, значит, кощунство Белфеора перешло все пределы, — он изгнал паррадайла из курящихся гор!
Саикмар знал, что животное убьет его, — отшвырнув от входа в пещеру, — и он разобьется о скалы. Ну и что? Все равно шансов на доброе возрождение будет больше, чем при самоубийстве.
Взбираясь по отвесной круче к пещере, он не ощущал страха — на душе было радостно и привольно, может быть, отчасти от недосыпания и голода. Его ужин и завтрак — две горсти жареных зерен и сушеных плодов, — лежал в сумке на поясе. Это был подарок паррадайлу.
Добраться до пещеры оказалось гораздо тяжелее, чем он думал, стоя внизу. Цепляясь за выступы скалы, он подтягивался к обледенелым карнизам, а пронизывающий ветер забирался под плащ и надувал его, как парус, грозящий унести смельчака. В некоторых пещерах сбегавшая по камню вода смерзлась в тонкий ледяной слой. Саикмар встревожился: сможет ли паррадайл, который привык к теплым пещерам курящихся гор, пережить арктическую зиму? Скорее всего, погибнет.
Он должен во что бы то ни стало спасти зверю жизнь, — даже если придется рискнуть собственной жизнью. Он скажет жрице, приставленной к запасам еды, что он убьет себя, а сэкономленная за его счет еда пусть достанется паррадайлу. Но Жрица наверняка высмеет его. Для паррадайла не было места в культе святилища. Для этих людей он был только жутким животным с юга. И еще того хуже… он содрогнулся, подумав об этом. Они могут попытаться прикончить паррадайла, так как в холодную зиму мясо можно хранить долго, сделав его ценным дополнением к их скудной пище.
Нет, лучше ничего никому не говорить.
Тогда вот что! Он будет носить сюда свою еду… Но ведь через одну, самое большее — через две недели вход в святилище закроют стеной, и до самой весны никто не сможет выйти оттуда. Да и сам Саикмар через два или три дня так ослабнет без еды, что не сможет подняться в пещеру.
Что же делать?..
Он уже добрался до места, где приземлился паррадайл, и теперь стоял на карнизе перед пещерой, войти в которую можно было только согнувшись. Ему пришлось ждать, пока глаза привыкнут к темноте, — однако запах подсказал, что это пещера паррадайла. Он знал запах паррадайлов — острый и терпкий, но не противный, похожий на запах смолокурни в большом храме Каррига.
Он раскрыл сумку на поясе, запустил туда руку и извлек пригоршню сухих плодов и жареных зерен. Протягивая руку, стал продвигаться глубже в пещеру.
Сделав несколько шагов, он заметил, что она пуста.
Ошеломленный, он опустил руку. Но запах паррадайла спутать с каким-либо еще было нельзя! Куда же, во имя всех богов, улетел зверь?
Глаза его обожгли слезы разочарования. Спотыкаясь, он попятился к входу в пещеру, прислонился к стене и закрыл лицо руками. Неужели боги снова покинули его? Отчаяние настолько поглотило его, что он услышал шум крыльев паррадайла только тогда, когда животное уже готовилось приземлиться.
Он отнял руки от лица, — паррадайл был перед ним, рядом на карнизе, наполовину сложив крылья, недоверчиво склонив набок голову, наблюдая, но не угрожая. В могучем клюве он держал что-то…
Ворох одежды! Ворох толстой шерстяной одежды — такую ткут из шерсти граата в местности восточнее Каррига.
Но вопрос, что собирался делать паррадайл с одеждой, был неактуален. Важнее был вопрос, нападет животное или нет, — ведь великое множество поколений людей убивали подобных ему в ежегодном ритуале.
Возможно, паррадайлы считали чудищами похожего на них вида только людей, летающих на глайдерах… Во всяком случае, этому паррадайлу понадобилось для решения несколько секунд: Саикмар явно не представлял для него угрозы. Животному было шесть или семь лет, оно как раз достигло зрелости, но было уже больше и тяжелее взрослого мужчины.
Оно уронило скомканный узел на пол и начало клювом подталкивать его вглубь пещеры. Только сейчас Саикмар заметил, что паррадайл когтями лап удерживал ком шерсти граата, передвигаясь, словно в шлепанцах. Пристроив одежду, он клювом снял шерсть с лап и пододвинул ее к одежде.
Гнездо на зиму?..
Другого объяснения у Саикмара не было. Но никто и никогда не слыхал о паррадайле, который строит гнезда!
Ободренный миролюбивым поведением животного, Саикмар сунул руку в сумку с провиантом и протянул горсть зерен и сухих фруктов. Паррадайл настороженно осмотрел руку, но не сделал ни малейшей попытки принять дар. Саикмар аккуратно положил еду на камень и отступил назад. Теперь паррадайл исследовал приношение повнимательнее, язык его метнулся вперед и дочиста облизал камень. Неловкими руками Саикмар извлек из сумки еще горсть еды и протянул ее паррадайлу. Тот всмотрелся, и когда убедился, что это — то же самое, распахнул клюв, и Саикмар высыпал зерна в багровую пасть.
Паррадайл благодушно хрюкнул и, вытягивая шею, приблизился к сумке с пищей. Саикмар снял ее и высыпал остатки в выжидательно распахнутую глотку; провианта зверю хватило менее чем на один глоток. Паррадайл казался разочарованным. Он сунул язык в сумку, чтобы извлечь последние зернышки, потом пробрался мимо Саикмара к выходу из пещеры, расправил могучие крылья и, оттолкнувшись от края скалы, полетел к югу.
Саикмар начал хохотать. Он смеялся до тех пор, пока не заболел живот, а холодный воздух не стал царапать горло.
* * *
Когда он пришел сюда на следующий день, паррадайл уже натаскал в пещеру кучу вещей — куски шерстяной ткани, шерсть граата, сухую траву, шкуры животных, выдубленные и подготовленные для обивки стен или для покрытия полов. Из этой кучи торчал полуоткрытый, усаженный зубами клюв паррадайла, испускавший угрожающее шипение. Но это продолжалось только минуту; потом он, видимо, узнал посетителя и умолк.
Саикмар предложил ему еду, но получил отказ. Паррадайл словно хотел объяснить ему, что уже поел, — он широко раскрыл пасть и дохнул запахом сырого мяса.
Присев на корточки у гнезда, Саикмар неторопливо ел принесенный с собой завтрак. Уходить отсюда не хотелось.
За последующие дни эти посещения стали для обоих привычкой, но потом перед входом в святилище начали воздвигать снежный вал, и Саикмар вынужден был признать, что визитам пора положить конец. Он даже испугался, что придется отказаться от посещения, так как с раннего утра бушевала снежная буря, а дни стали необычайно короткими. Путь по глубокому снегу и восхождение на обледенелую скалу стали слишком опасны, нечего было и думать идти на такой риск в темноте.
Наконец снегопад на время прекратился, а в тучах образовались просветы, и Саикмар немедля отправился попрощаться на зиму со своим другом.
Паррадайл, уже привыкший к его присутствию, приветственно хрюкнул, когда человек перевалился через край карниза и заглянул в пещеру. Когда Саикмар подошел поближе — медленно, осторожно, привыкая к темноте, — паррадайл повернулся в огромном мягком гнезде на бок и приподнял одно крыло, чтобы показать, что под ним скрывается.
Там был человек…
10
Очнувшись в гигантском снежном сугробе, Маддалена Сантос, раненая, но живая, вначале не могла понять, как она здесь очутилась. Но постепенно сознание ее прояснялось. Бессвязные обрывки воспоминаний никак не выстраивались в общую картину, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы восстановить в памяти происшедшее.
Когда же это все случилось? Было испуганное сообщение пилота о неизвестном корабле на орбите вокруг Четырнадцатой… потом растерянный вопрос майора Лангеншмидта… потом — взрыв! Чужой корабль наверняка следил за их маневром по сближению с планетой, идентифицировал их судно как патрульное и пробуравил ракетой.
А потом?.. Лангеншмидту удалось оторваться от звездолета и направить бот к земле — и тут последовал грохочущий толчок. Она снова ощутила ужас, вспомнив, как увидела в корпусе бота зияющую пробоину, раскаленные докрасна, рваные куски металла. Лангеншмидт что-то крикнул ей. Она не расслышала — из-за бешеного воя и свиста ветра, рвущегося в пробоину и грозящего разломить бот, — но догадалась, что надо прыгать. Искореженные края пробоины напоминали ощеренные зубы, и Маддалена нырнула в неизвестность — как в пасть смерти. А потом она падала в ночь, черную как космос, и казалось, что звезды — под ногами, а заснеженная земля — над головой. Рывок замедлил падение — раскрылся парашют. Ее несло над заснеженной равниной, а потом тащило по глубокому снегу…
Она пролежала в сугробе не менее часа. Уже начинали мерзнуть руки и ноги. Она была жива. И она должна была что-то делать. Для начала — выбраться отсюда.
Десантный бот, несомненно, разбился. Может быть, Лангеншмидт успел катапультироваться, а может быть — нет. Но даже если он покинул кабину сверху вслед за ней, то приземлился в сотнях километров отсюда.
Оцепенело медленно, загребая руками, как пловчиха, и извиваясь, как червь, она выбралась из сугроба, взобралась на валун и огляделась. Неужели на этой планете живут люди? Ничего, кроме снега и скал, вокруг не было…
Она чуть не разрыдалась от отчаяния, высматривая в мутных сумерках хоть что-нибудь живое. От узенького полумесяца и довольно плотного звездного скопления исходил слабый свет, проникая сквозь рваные, но угрожающе плотные и быстро несущиеся облака.
Она немного успокоилась — ей было известно это звездное скопление. Значит, можно настроить компас и определиться по странам света. Повозиться пришлось долго — пальцы закоченели и мешали толстые перчатки, — зато она настроила компас с максимальной точностью. Самым разумным было идти на юг. Корабль, доставивший сюда беженцев с Заратустры, сел в арктической зоне, это было известно; его остов впоследствии стал центром какого-то мистического культа. Когда беженцы покидали негостеприимное место высадки, они по логике отправились на юг, в более теплые страны. Если она находится на той же долготе, то может обнаружить какое-нибудь поселение в южном направлении.
Во всяком случае, оставаться здесь не имело смысла. Дожидаться дневного света тоже не стоило, — ведь она прибыла на планету в конце северного лета. Не исключалось, что в этих широтах уже наступила полярная ночь, и в таком случае ей пришлось бы ждать утренних сумерек шесть или семь месяцев.
Она переключила респиратор с подачи кислородной смеси на фильтрование местного воздуха и отправилась в путь.
Сначала она подбадривала себя мыслью о своей миссии. Не было никакого сомнения, что на планету обрушилось бедствие гораздо более опасное, чем предполагал Сли. Об этом свидетельствовали чужие звездолеты, экипажи которых настолько опасались космического патруля, что, только завидев его, открыли огонь. Это указывало на осложнения, которые были по крайней мере тех же масштабов, как и в деле с рабовладельческой планетой. Она уже представляла себе, как, оставленная на произвол судьбы, обезвредит преступников, как ее наградят и повысят в должности и…
Но мечты мечтами, а пока она брела по колено в рыхлом снегу и чувствовала, что холод пробирается под скафандр все глубже. Что делать, если она наткнется на поселение? Придется снять и уничтожить скафандр, хотя бы потому, что его конструкция и многие технические детали слишком совершенны для этого мира; кроме того, нужно выдумать легенду, чтобы объяснить свое присутствие здесь… но какую? Что ее похитили разбойники? На Четырнадцатой существовал разбой, и владельцы караванов нуждались в вооруженной страже. Но заходят ли разбойники так далеко на север? Вероятно, нет — здесь некого грабить.
Нужно придумать что-то другое…
Она устала идти, устала думать… Резкие порывы юго-восточного ветра толкали ее назад, снежные вихри заслоняли обзор.
Впору было броситься в снег и заснуть. Но сдаваться — не в ее правилах. Пока она на ногах — надо идти. Она заметила, что одна половина неба посветлела, на другой стороне стали собираться угрожающе тяжелые облака. Ветер ненадолго ослабел, но потом задул еще сильнее, теперь уже с юго-запада. Маддалене казалось, что она топчется на месте, сил становилось все меньше.
Она поскользнулась на обледеневшем плоском камне и растянулась во весь рост. Испуганно стала хватать ртом воздух и чуть не подавилась прядью волос.
И вот тут у нее отказали нервы. Лежа в снегу, она проклинала Корпус, Бжешку, Лангеншмидта и саму себя. И постепенно успокоилась и даже как будто обрела силы.
Начался снегопад, и идти стало еще тяжелее — не только потому, что мешали ветер и хлопья снега, но и потому, что на пути стали попадаться большие камни, а потом пришлось карабкаться на крутой хребет, буквально из последних сил.
— Когда буду наверху, то увижу деревню, — бормотала она. — Увижу людей. Увижу по крайней мере дым костра. Может, меня кто-то заметит и побежит навстречу. Может…
Ей показалось, что вверху мелькнуло что-то темное. Она остановилась и подняла голову. Снежный вихрь снова ослепил ее, но она успела увидеть огромное чудище, терпеливо кружащееся над ней. Выжидает… — подумала она.
В исторических романах она читала о грифах, которые преследовали заблудившихся путников в пустынях Земли, чтобы накинуться на них, когда те свалятся, лишившись сил. А это чудище, там, наверху! Оно только и ждет, что она, измотавшись, упадет в снег, и тогда…
Тяжело дыша и всхлипывая, она взобралась на гребень скалы и стерла снег с лицевого щитка шлема. Несколько солнечных лучей, пробившихся сквозь покрывало облаков, осветили скалистую возвышенность, на которой она стояла. Прямо под ее ногами зияла пропасть. Плато обрывалось на юге крутыми отрогами, кое-где опоясанными террасами, а дальше высилась очередная гряда, еще более крутая. Она была усеяна темными пятнами, вероятно, это были гроты или пещеры. А внизу, в долине, что-то мерцало в свете солнечных лучей, — какое-то длинное, выпуклое тело, нижняя половина была скрыта снегом. Верхняя половина была, однако, очищена ветром, и она поблескивала, как может поблескивать только металл, — обшивка корпуса космического корабля.
Она совершенно потеряла голову. Она закричала: «Лангеншмидт! Лангеншмидт!» — и ринулась вниз по склону.
Пошатываясь, она пробежала метров двадцать и, потеряв равновесие, покатилась кувырком по глубокому снегу. Пряди волос снова угодили ей в рот, и она выплевывала их и орала, а когда взглядом выхватывала небо, то видела прямо над собой гигантскую летающую зверюгу, распахнувшую багровую зубастую пасть и вытянувшую когтистые лапы.
Когда она, колотя руками и ногами, застряла в сугробе, ее предплечья сжало железной хваткой, и сильный рывок поднял ее вверх. Ноги ее болтались в пустоте, и она поняла, что сопротивляться бесполезно, но все же отчаянно дергалась и вопила что есть мочи. Однако чудовище было невероятно сильным и, не ослабляя хватки, несло ее к высоким скалам.
Опустившись на карниз перед входом в пещеру, могучее животное «высадило» ее с такой осторожностью, что она от удивления перестала орать и попятилась. Гигантская птица — или как его там — опустилась на карниз рядом с ней, и распростерла крылья, словно для того, чтобы помешать ей прыгнуть вниз, а клювом начала толкать ее в пещеру.
На подгибающихся ногах она побрела внутрь.
Здесь было что-то вроде гнезда, теплого и мягкого, пропитанного запахом хозяина. Остановившись у гнезда, Маддалена покорно и беспомощно стала ждать последней и решающей атаки бестии.
Вместо этого животное пробралось мимо нее и стало зарываться в кучу шерстяных вещей. Устроившись поудобнее, оно подняло гигантское крыло и одним толчком сшибло Маддалену с ног. Она упала прямо к нему в гнездо.
Какое-то время она барахталась, но все слабее и слабее сопротивлялась давлению кожаного крыла, которое не давало ей встать, — вконец измотанная, она затихла. Здесь было так тепло и уютно после жестокой снежной пустыни, по которой она брела всю ночь, а снаружи так жутко завывал ветер…
В инструкциях относительно Четырнадцатой такого и в помине не было…
С этой мыслью она заснула, а когда проснулась, то увидела у входа в пещеру худощавого молодого человека, посиневшего от холода. Он таращился на нее, открыв от удивления рот.
11
С момента появления в святилище Саикмар старался сохранить достоинство, приличествующее статусу человека, который принадлежал бы теперь к правящему роду Каррига, если бы не был обманут. Он делал все, что мог, чтобы демонстрировать спокойную солидность, которая восхищала его в дядюшке Малане и в покойном Бависе Кноле.
И только здесь, в пещере паррадайла, который явился к нему как знамение богов и стал его единственным другом, Саикмар был самим собой — несчастным изгнанником, лишенным друзей в негостеприимной глуши.
Увидев под крылом паррадайла человека, он остолбенел.
Сначала он решил, что паррадайл предостерегает его или подает знак: он, дескать, запасся провиантом. Одежда придавала человеку вид настоящего покойника, — какой-то черный костюм с капюшоном или шлемом.
И только когда Маддалена, проснувшись, села в гнезде и заговорила, Саикмар перевел дух. Голос ее звучал сипло, но отнюдь не неприятно. Она сказала что-то на непонятном ему языке, потом потрясла головой и заговорила на диалекте Каррига.
— Кто ты? И что за существо, которое принесло меня в пещеру?
Саикмар пытался разглядеть ее лицо сквозь странную прозрачную пластину в шлеме, — без успеха. Он сказал:
— Я Саикмар, сын Корри, из рода Твивит в Карриге, и я нашел убежище здесь, в святилище. А это существо, чье гнездо ты разделяешь, благородный зверь, паррадайл.
Она задумчиво кивнула. Паррадайл повернул к ней голову и запыхтел. Потом взглянул на Саикмара, словно чего-то ожидая.
— А ты? — спросил Саикмар.
— Я… я?.. — Она беспомощно качала головой.
— Что с тобой случилось? Как ты угодила сюда?
— Я… не могу точно вспомнить. Была без сознания.
Саикмару это показалось странным. Вот если бы паррадайл умел говорить, подумал он. Что все это может означать? Вероятно, паррадайл принес девушку в пещеру, когда снежная буря была такой сильной, что даже он, Саикмар, знавший каждый уступ и каждый карниз, не рискнул подняться сюда. Ну, а если паррадайл нашел ее в арктической пустыне и спас? Что она делает здесь, одна? Почему так странно одета? А может, паррадайл принес ее с юга, откуда таскал материал для своего гнезда? Саикмар слышал, что паррадайлы иногда крадут детей и юных граатов, но унести взрослого человека…
Ветер выл за его спиной, а громоздящиеся на горизонте сизые тучи предвещали новую снежную бурю и ранние сумерки. Он не рискнул тратить время на расспросы.
— Я обязан проверти тебя к святилищу, где тепло и есть пища. Ты можешь встать? — обратился он к девушке.
Она осторожно поднялась на колени, потом выпрямилась во весь рост. Подвигав руками и ногами и потянувшись, сказала:
— Я ослабла, но отдых мне помог. Думаю, я смогу идти. Все еще дует ветер?
— Нанесло много снега, но небо пока ясное. И все же надо торопиться — собираются новые снежные тучи, и вскоре стемнеет.
Она осторожно выбралась из гнезда паррадайла и пошла к выходу из пещеры. Бочкообразное святилище в сумерках казалось матово-серым.
— Вот туда нам надо идти?
— Да, — сказал Саикмар. — Спускаться трудно, но тебе придется пойти со мной. Сегодня дверь в святыню закроют снежным валом. Спускайся следом за мной, я буду показывать тебе карнизы.
Она молча разглядывала почти отвесную каменную стену под их ногами. Ее нерешительность была понятна. Снежная буря присыпала скалы белой пудрой, и в угасающем свете дня едва ли было возможно разглядеть карнизы, выступы и трещины, способные помочь при спуске.
Он еще раздумывал, как можно ее ободрить (и следует ли ее вообще доставлять в святилище: может быть, она не посланница богов?), когда хрюкающие и трубные звуки за спиной стали громче, и паррадайл поднялся из гнезда. Он пробрался к ним, к отверстию, места для троих тут не было, и Саикмар почувствовал, как сильное тело животного прижало его к скале.
Он мог бы поклясться, что, кивая головой в направлении святилища, паррадайл словно спрашивал: хочешь туда, вниз?
Внезапно паррадайл, как будто потеряв терпение, оттолкнулся от края карниза, его широкие крылья раскрылись и с шумом хлестнули воздух. В десяти метрах от пещеры он развернулся и пошел назад. Крылья его забили вперед, тормозя тело, а протянутые лапы ухватили Саикмара за руки.
И потом Саикмара понесли по воздуху, как куклу.
Полет был столь краток, что он от удивления не успел и вскрикнуть; он еще хватал ртом воздух на ровном пятачке невдалеке от святилища, а паррадайл широкой дугой устремился назад, вверх, к пещере, чтобы забрать девушку. Саикмар с восхищением смотрел, как она ступила на край карниза и протянула паррадайлу обе руки, чтобы ему легче было ухватить.
Моментом позднее она уже стояла возле Саикмара в снегу, а паррадайл, взмахнув могучими крыльями, дугой пошел вверх и вместе с ветром направился к своему теплому гнезду.
У Саикмара сдавило горло. Он замахал вслед паррадайлу рукой, как будто прощался с добрым другом.
* * *
Сооружение снежного вала заканчивалось. Это вменялось в обязанность беглецам как возмещение за крышу над головой и питание. Увидев Саикмара и девушку, люди прервали работу. Вид у них был жалкий — исхудавшие, с провалившимися глазами. Их голые руки окоченели от работы со снегом, покрылись трещинками, лица застыли на холодном ветру. Только у немногих была теплая одежда; большинство же набросили поверх лохмотьев рваные шерстяные одеяла.
Саикмару стало неловко — от него ждали участия в этой работе, хотя формального приказа никто и не отдавал, а тут еще он увидел среди работавших человека по имени Граддо, который провозгласил себя главой беженцев. Он презирал Саикмара за знатное происхождение и его, как он говорил, изнеженность и изысканность.
Делая вид, что ничего не замечает, Саикмар провел свою спутницу к отверстию в снежном валу. Беженцы ни словом не упрекнули их, лишь проводили мрачными взглядами, и когда Саикмар, переводя дух, добрался до входа в святилище, то понял причину их сдержанности. В дверях стояла старая священнослужительница Найлоу.
— Еще один рот, который хочет быть накормленным во время зимы, Бесполезный? — спросила она, глядя на Саикмара и девушку.
— Эта женщина также просит убежища в святыне, — сказал Саикмар. Он не имел представления, хотела ли этого незнакомка, но выбора у нее все равно не было.
— Вижу, — прокаркала Найлоу. — Женщина, не правда ли? Женщина из плоти и крови? Ха! Я скорее поверила бы, что ты в страхе перед холодными ночами наколдовал суккуба, чтобы согревать себе постель. Не так ли?
— Я ничего не понимаю в колдовстве, — ответил Саикмар, чувствуя, как жар заливает лицо. — Магия — твоя сфера, а не моя.
— В самом деле! — резко возразила Найлоу. — Жаль, очень жаль. Тогда как же нам достать пищу для еще одного голодного рта? Подскажи!
— В святилище живут семьдесят беженцев, — сказал Саикмар. — Большая разница, если будет семьдесят один?
— Большая!
Заметив, что теперь им обеспечена поддержка в выражении антипатии, беженцы стали угрожающе тесниться вокруг Саикмара.
— Ну, так как же быть с этой женщиной? — прогрохотал Граддо и толкнул девушку в плечо. — Откуда она идет? Из города, который купил право убежища для своих граждан тем, что послал в святилище караваны с провиантом, как это сделали наши города?
— Правильно! — крикнул кто-то другой, и хор прочих голосов дружно согласился.
— Хорошо сказано, — сказала старая священнослужительница. — Эта женщина… если она женщина, а не суккуб, что было бы лучше, потому что духов не нужно кормить пищей телесной… почему она не говорит сама за себя?
— Я из Дайомара, города на юге, — сказала незнакомка громко и глянула священнослужительнице в глаза.
— Дайомар? — спросил с сомнением Граддо. — Что скажешь, жрица?
— Да, люди из Дайомара имеют право на убежище, — неохотно согласилась Найлоу. — Они сохраняли его для себя в течение многих лет, хотя еще никто с дальнего юга не просил об убежище.
Момент был очень удобный, и Саикмар обратился к жрице: