1

В этот год первое весеннее новолуние пришлось на раннюю дату. Обледеневшие тропы нагорья были все еще занесены снегом. Облачка пара от дыхания тут же застывали в морозном воздухе и оседали инеем на бровях и бородах путников, на мохнатых мордах вьючных животных. Люди ежились от стужи, лишь немногие были обуты в грубые деревянные башмаки с шипами на подошвах. Располагаясь на ночлег, растапливали снег в ведрах, стараясь примоститься поближе к жалким костеркам, — топлива было слишком мало, только то, что несли с собой.

Но никто не жаловался — все терпеливо сносили тяготы пути, — ведь караван вел торговец Герон. Порывистый ветер, сдувая со скал колючий снег, взвихривался над тропой. Слабое мерцание узкого серпика луны высвечивало лишь вершины гор, тьма теснила людей еще ближе к огню. В эти отчаянно холодные ночи сами собой заходили разговоры о разбойниках. Ведь эти головорезы, которым и в хорошие-то времена сам черт был не брат, теперь, в конце зимы, наверняка оголодали и способны невесть на что. Более рассудительные успокаивали трусишек: разве отважатся ослабевшие от голода разбойники напасть на такой огромный караван — до тысячи путников, сотни вьючных животных, и все это охраняется вооруженной стражей Герона.

Эти доводы приободряли пугливых. Они благодарили судьбу, что набрались мужества и отправились в Карриг. Добраться бы туда до начала Королевской Охоты! Тогда можно получить хорошую прибыль: с приходом весны кошельки начинали утончаться, как слой снега на горных склонах.

Наконец караван ступил на земли Каррига. Со сторожевых башен в долину спускались зимние стражники, со своих подворий приходили крестьяне, чтобы купить товары или чтобы вместе с караваном добраться до города. После крутых обледенелых троп нагорья дороги в долине казались сущей благодатью. К тому же границы Каррига не нарушались разбойниками, и осознание безопасности поднимало настроение: люди пели и смеялись. И на этот раз караван Герона благополучно проделал рискованное путешествие.

Торговец Герон был полный веселый человек, более общительный, чем большинство людей, которые обладали таким же богатством и влиянием. Имя его было известно половине континента. Он всегда выбирал наиболее прибыльные маршруты, всегда настолько хорошо планировал путешествия и снаряжал караваны, что вложенные средства давали пятьдесят, а то и сто процентов прибыли, в то время как прочие владельцы караванов довольствовались лишь десятью или двадцатью процентами. В каждом из четырех городов, куда ходили его караваны, у него был дом и жена, но нигде он не задерживался, — ему все время приходилось быть в движении. Этой зимой он ходил к западному океану и вернулся едва ли месяц назад, — слишком поздно, как надеялись его конкуренты, чтобы собрать караван до Каррига. Но слава его была такова, что люди устремлялись к нему, стоило ему щелкнуть пальцами.

Он восседал на огромном граате словно ликующий служитель Вакха, сдвинув на затылок шляпу, защищенный от непогоды двадцатью — различной длины — накидками как крышами пагоды. Днем путешественники питались на ходу холодными остатками лепешек, которые накануне вечером пекли на латунных сковородках или на плоских раскаленных камнях. Еще не наступил полдень, а Карриг показался на горизонте, но и в последний день странствия путники следовали приобретенной привычке. Покачиваясь в седле, Герон жевал лепешку, задумчиво глядя на башни города. Что ожидает Карриг в этом году? Во время его последнего визита атмосфера здесь была напряженной, а трудности долгой, суровой зимы могли усугубить ситуацию…

Он стряхнул с бороды крошки, подозвал стражника и приказал перевести в авангард каравана парня, у которого были отморожены пальцы ног; его следовало побыстрее доставить в город, к хирургу.

А как дела у тех южан, с которыми он познакомился во время путешествия. Он оглянулся, — они, как обычно, ехали в нескольких шагах за ним. Появление южан в караванах, идущих в Карриг, редкостью не было. По большей части это были торговцы, рекламировавшие новинки, или ремесленники, услышавшие, что на их работу появился спрос в северных городах; иногда к каравану присоединялись наемники и даже преступники, скрывающиеся от суда или бежавшие из ссылки. Летом к святыням севера устремлялись паломники, но число их из года в год уменьшалось.

Двое человек, ехавших вслед за Героном, не подходили ни под одну из этих категорий. Судя по временами прорывавшейся надменности и разностороннему интересу к стране, они были знатного рода, хотя богатыми не казались, так как имели всего по два граата на каждого — одного для езды, а другого — для поклажи, и обходились без слуг и погонщиков. Звали их Белфеор и Паргетти, но имена эти весьма распространены на юге. Поразмыслив, Герон пришел к мнению, что они — младшие сыновья-отступники из какой-то видной семьи, бродящие по свету в поисках приключений.

Во время вечерних бесед у костра они обнаружили недюжинный скептический ум, чрезвычайно редкий у суеверных местных жителей. Они даже поставили под сомнение право богов по своему усмотрению распоряжаться человеческой жизнью. Герон надеялся, что не потеряет их след, когда караван прибудет в Карриг; ему хотелось узнать, что они думают об этом мире.

Город Карриг рос медленно — словно лес, постепенно завоевывающий все новые и новые пространства. Он располагался вблизи курящихся гор, которые с севера огораживали равнину полукругом, подобным натянутому луку. Земля вокруг Каррига была очень плодородна, потому что лава быстро выветрилась, и уже весной порождала излишек продуктов питания.

Посреди равнины несколько бурных горных ручьев соединялись в широкую спокойную реку, текущую на запад, к океану. Там, где река становилась судоходной, возникло поселение; за одно или два поколения его хозяева, внуки плотовщиков и лодочников, стали состоятельными людьми — благодаря налогам за проезд и торговле сушеной морской рыбой, овощами и солониной. Часть прибыли они отдавали на строительство удобной речной гавани с деревянными причалами, впоследствии замененными каменными. Нанимали они и отряды воинов, чтобы защищать свои склады от нападения разбойников.

Тем временем на юге начали расцветать города, и немногочисленные группы бродячих торговцев и паломников, следовавшие с юга на север к святым местам (которые тогда почитались благодаря своему оракулу), постепенно превращались в караваны из сотен людей и вьючных животных, сопровождаемые вооруженной стражей — против разбойников. В Карриге они делали остановку. Чтобы направлять караваны прямо в город, хозяева Каррига построили мост, и путешественники перестали пользоваться бродом, расположенным восточнее. С течением времени Карриг из промежуточной станции превратился в цель. Нынче из четырех караванов на север проходил лишь один, да и то исключительно с религиозными целями, оставляя в Карриге торговцев, рабочих и прочий люд. Но святыни севера уже потеряли свою притягательность, а старую веру сильно потеснили другие культы.

Над Карригом возвышался отрог каменной гряды, по складкам которой река, пенясь, обрушивалась в верхнее русло. На этой скале, подобно туче над городскими крышами, возвышалась крепость и храм. Крепость была сложена из базальта, храм — из бурого туфа, перевезенного на барках вверх по реке, но большая часть города, причудливо простиравшаяся от подножия скалы к реке, была деревянной.

Из дерева был сложен и мост, перед которым караваны должны были останавливаться для таможенного осмотра. Таможенники следили, чтобы погонщики не заводили на настил более двух граатов одновременно.

Герон, ехавший во главе каравана, придержал свою животину перед сходнями моста, и граат терпеливо опустил большую голову, принюхиваясь и пофыркивая. Из здания таможни вышли чиновники, знакомые Герону.

Торговец ожидал их с нетерпением. До захода солнца все навьюченные животные вряд ли переправятся через мост, а у Герона не было никакого желания следить за этим утомительным процессом, да к тому же у него были веские основания не делать этого. Вот уже двенадцать лет он проделывал этот путь два-три раза в год, таможенники вполне могли обойтись без него при переговорах с его надзирателями.

Наклонившись вперед, он обратился к старшине:

— Если мы до захода солнца не получим аудиенцию у всемилостивейшего Бависа Кноля, нам придется провести неделю Королевской Охоты без разрешений, в ожидании. Вы ведь понимаете это. Так нельзя ли мне и находящимся под моим покровительством людям сейчас же проехать в город?

— Конечно, — ответил таможенник. — Оставьте только людей, чтобы после осмотра провели животных через мост, а затем они могут отправляться по своим делам.

— Сердечно благодарю вас, — сказал Герон и поклонился. Кивком головы он дал знать одному из своих надзирателей, чтобы предупредительному чиновнику сделали подарок, а потом повернулся к Белфеору и Паргетти. Большинство людей уже проталкивались к мосту, озабоченно посматривая на заходящее солнце.

— По религиозным причинам все официальные инстанции отдыхают неделю, начиная с дня весеннего новолуния, — провозгласил Герон. — Если мы не успеем вступить в город и получить гражданские права, то нам не позволят торговать и покупать в общественных местах, заключать сделки или искать работу. Не будет у нас и защиты со стороны полиции. Надо поспешить в крепость и испросить аудиенции у регента Бависа Кноля. — Он замолчал, вглядываясь в непроницаемые лица южан. — Что ж, — продолжал он, — можете мне поверить: жить в Карриге без гражданских прав — пренеприятная штука… Например, если у вас украдут кошелек, а полиция откажется помочь вам в его возвращении.

Белфеор, приземистый, с мохнатыми бровями, обменявшись взглядом со своим светловолосым спутником, спросил:

— Можно нам поехать с вами и получить эту аудиенцию?

Герон кивнул:

— Это я как раз и хотел предложить. Встретимся на другой стороне моста. Пройти по нему могут за один раз только два навьюченных граата.

Когда они миновали инспекцию — преследуемые ругательствами других путников, которые не могли понять, отчего это двум южанам выпала особая привилегия, — Белфеор снова заговорил.

— Вы тут упомянули религию, — сказал он. Герон отметил, что Паргетти предостерегающе взглянул на своего путника, но не смог понять почему. — Я не столь уж хорошо знаком со здешними обычаями, но не является ли Королевская Охота скорее делом политическим, поскольку решает, кто должен править городом?

— Здесь, в Карриге, одно тесно связано с другим, — ответил Герон. — У местных странные обычаи.

Белфеор пожал плечами:

— Я лично придерживаюсь мнения, что ничто человеческое не может быть странным.

Герон бросил на него быстрый взгляд. Даже для южанина это утверждение было довольно странным! В Карриге же оно было просто немыслимо. Несомненно, с Белфеором и его спутником стоило поддерживать знакомство. Он дипломатично сказал:

— Что ж, я много странствую и обязан ориентироваться на обычаи той страны, где нахожусь. Но мне кажется, что ваша позиция — правильная.

Они вошли в город. Он не был окружен стеной, так как в те дни, когда разбойники еще осмеливались нападать на город, население находило убежище в крепости, — а теперь, когда на всех не хватило бы и пяти крепостей, разбойники были отброшены от границ на день пути. На улицах царило оживление — горожане готовились к предстоящим празднествам; над дверями домов и лавок прикреплялись родовые гербы, на главных улицах, на большой рыночной площади вблизи гавани букмекеры сооружали навесы — здесь делались ставки. На досках мелом записывались имена соискателей, плюс — курс пари на данный момент. В этом году в начале каждого списка стояло имя — Саикмар, сын Корри, из рода Твивит.

— Они держат пари на успех соискателей? — удивленно спросил Белфеор. — Вот это действительно странно.

— Многие считают это проявлением непочтительности, — ввернул Герон. — Но, видите ли, восемнадцать лет назад было междуцарствие, и в это время городом правил род Паррадайл, который из-за тотемного родства с королем не мог участвовать в Охоте. Некоторые утверждают, что состязания потребовались, чтобы понизить статус конкурирующих родов в глазах простого народа.

— Я бы не поставил деньги на исход этого соревнования, — Белфеор хохотнул. Герон было насторожился, увидев мелькнувшую на лице Паргетти усмешку, но решил, что это просто реакция на странный обычай чужой страны.

У подножия скалы, на которой высилась крепость, им пришлось оставить своих граатов. Сопровождаемые нагнавшими их спутниками из каравана, они стали подниматься по извилистой дороге к крепости, где регент Каррига давал последнюю аудиенцию перед началом Королевской Охоты.

2

Бавис Кноль с радостью приказал бы бросить в кратер самого большого вулкана в курящихся горах тех людей, которые именно в этот день докучали ему своими делами, если бы не одно обстоятельство: было плохой приметой начинать новый год с неулаженных дел, и он не мог выйти из роли, которая была ему предписана. Хотя он восемнадцать лет и был властителем Каррига, он не был королем. Он был только регентом. Король спал наверху, в теплых пещерах, где его разбудят завтра.

Поэтому Бавис Кноль как можно приветливее занимался просителями. Это были шестнадцать крестьян, которые бежали со своих дворов, когда извержение засыпало их поля пемзой и пеплом. Они принесли запах серы от курящейся горы прямо в его аудиенц-зал; запах прилип к их немытым телам, сидел в их рваной одежде и в нечесаных волосах. Это были забитые туповатые люди, единственной добродетелью которых была настойчивость.

Подобные проблемы приходилось разрешать по нескольку раз в год; некоторые семьи изгонялись пеплом и лавой раз десять — промежуток времени, охватывающий такое же число поколений, — чтобы снова возвращаться на свою землю в предгорьях, словно испытывая наркотическую тягу к парам, которые доносил до них ветер.

Больше всего Бавису Кнолю хотелось посоветовать им убраться. Но в это время года добрая примета была весьма важна, а помощь несчастным могла стать источником духовной пользы. Он энергично распорядился, чтобы беженцев обеспечили крышей над головой, больных — снабдили лекарствами, а здоровых приставили к работе. При упоминании последнего у них вытянулись лица, и Бавис Кноль разозлился еще больше.

После этого вдвойне приятным было появление человека разумного, опрятного. Он всегда был желанным визитером, хотя и занимался вульгарной коммерцией. К досаде придворных, которые старались побыстрее закончить аудиенцию, регент посвятил торговцу почти двадцать минут, разговаривая и обмениваясь подарками. У Герона были дорогие пряности, тонкие материи и несколько железных мечей, которые он хотел внести в качестве пошлины за своих животных. Он выразил желание оставить некоторых животных в Карриге, пока они не дадут потомство в следующую зиму. Так как родиной граатов был юг, план этот был рискованным, но Герон пояснил, что хочет скрестить их с более выносливым северным видом, чтобы получить вьючных животных с большей сопротивляемостью — для весенних караванов.

Бавис Кноль дал свое позволение. Мысль Герона провести через горы караван еще до первого весеннего новолуния была занятной; в воображении возникала картина — толстяк, по брюхо застрявший в снегу и задумавшийся, как оценить такое приключение с точки зрения прибыли.

Прибывшие с Героном путешественники-южане попросили, как того требовал обычай, предоставления им временного гражданства. Чиновники записали имена просителей и вручили каждому плакетку из белого фарфора величиной в ладонь, имевшую силу временного удостоверения личности.

Среди путешественников Бавис Кноль заметил двоих, которые не принадлежали к обычной массе ремесленников, мелких торговцев, бродяг и авантюристов. Вместо того, чтобы почтительно стоять, пока Герон излагал свою просьбу, они сели рядом с ним на стулья, и тот факт, что он не возражал, достаточно ясно демонстрировал, что он считает их лицами одного с ним статуса. Герон не представил их, но это соответствовало обычаю, — пока они не получили временные гражданские удостоверения, официально они не существовали. Бавис Кноль отметил для себя их имена, когда они называли себя писцу, и — сам не зная почему — запомнил, что темноволосого звали Белфеор, а светловолосого, худощавого — Паргетти.

Когда они ушли, у него было странное чувство, что Белфеор глубоко заглянул в него, выведывая тайны, которые Бавис Кноль оставил бы при себе. Естественно, подобная мысль была чепухой. Но все же она беспокоила.

Огромные двери аудиенц-зала закрылись; улаживать еще какие-то дела сегодня было не нужно. Слуги немедленно принялись вносить из боковых дверей скамьи для вечернего собрания, расставляя их группами для различных родов и кланов. На стенах вместо обгоревших до головешек укрепляли ярко пылавшие факелы. Хотя царапанье скамей по каменным плитам оскорбляло его слух, Бавис Кноль не покинул трона.

Завтра…

Внезапная острая боль пронзила его грудь. Он словно погрузился в эту боль; он чувствовал, как сердце стучит все медленнее и останавливается, а в глазах темнеет. Хватая ртом воздух, он преодолел приступ.

Все еще тяжело дыша, он украдкой осмотрелся. Кажется, никто ничего не заметил. Он был таким, каким был всегда, — естественно, постарше и с глубокими морщинами на лбу, но все еще крепким и статным. Но рука Божья уже проникла в его тело и сжала сердце, — предупреждая.

Бавис Кноль, глава рода Паррадайл, правил в Карриге уже восемнадцать лет, и за все это время никто не сумел побить короля. С каждым годом король становился сильнее, крепче и хитрее. А Бавис Кноль тщетно ждал, когда и с ним произойдет то же самое.

Существовало ли более ясное предостережение, нежели тень смерти, чтобы показать ему, как он заблуждался?

В самом деле — он заблуждался, он был неправ. Эти восемнадцать лет, когда, как он воображал, осуществлялись его сокровенные замыслы, оказались займом у богов. А теперь время его правления истекло. И сопротивляться было бесполезно.

С признанием этого факта отпустила и боль, сердце снова забилось ритмично. О, знамение было несомненным! Так пусть же Королевская Охота в этом году пройдет как должно, даже если, как утверждают, Саикмар из рода Твивит убьет короля. Пусть его! Да будет явлена воля богов, чтобы положить конец этому жалкому маскараду.

Приняв такое решение, Бавис Кноль поднялся с трона и величественно зашагал из зала.

Герон медленно ехал по многолюдным улицам, соседствующим с рыночной площадью, — оба чужака-южанина рядом с ним. Лица их приняли покровительственное выражение, что отнюдь не соответствовало провозглашенной Белфеором терпимости. Эти двое задали ему загадку. Было в них что-то фальшивое, противоречащее человеческой природе…

Он принял решение и теперь ждал только подходящего момента.

На рыночной площади теснились вьючные животные каравана и их владельцы. Люди и грааты перемешались, и измученные надзиратели пытались удержать наемников, обязанных вечером и ночью охранять ценные товары, — а те то и дело пытались улизнуть в ближайшую таверну. Кабатчики без устали выкрикивали предложения — они знал толк в своем деле. Людям нужен был ночлег — и тем, кто хотел выгодно продать товары, а для этого следовало наутро успеть поставить навесы на лучших местах, и тем, кто просто устал и не намеревался тащиться на другой конец города. В результате время от времени вспыхивали ссоры.

Герон слез с седла и вперевалку направился в самый центр перебранки. Его приказы и предупреждения возымели действие, и он, удовлетворенный, вернулся к Белфеору и Паргетти.

— Ну, господа! — воскликнул он. — Что собираетесь предпринять?

Белфеор пожал плечами.

— Думаю, надо искать крышу над головой, — ответил он.

— Здесь счастья вам уже не видать. Что было для ночлега — расхватано. Знаете, у меня тут дом, маленький, но удобный, и если вы согласны поселиться в одной комнатке, я приглашаю вас.

Ему показалось, что Паргетти хочет отказаться, но Белфеор, широко улыбнувшись, опередил друга.

— Мы были бы счастливы сверх меры, — сказал он. — Мы научились ценить ваше общество и очень сожалели бы, если бы пришлось с вами расстаться.

— Но… — сказал Паргетти.

— Нашим делам это не помешает, — перебил Белфеор. — Вас это беспокоит?

Паргетти кивнул, а Герон подумал: значит, у них тут дела! Доселе они не говорили об этом. Интересно, какие дела могут быть у этих людей?

— Королевская Охота начнется завтра. Значит, сегодняшний вечер свободен или ожидаются какие-либо торжества? — осведомился Белфеор, когда они втроем покинули рыночную площадь.

— Насколько я помню, когда появится вечерняя звезда, регент Бавис Кноль обязан объявить об открытии Королевской Охоты. Затем последует собрание ведущих родов, каждый из которых представит избранного претендента. Те торжественно примут присягу и будут обязаны бодрствовать всю ночь до утренних сумерек, в то время как прочие члены благородных родов будут праздновать наверху, в крепости. Так мне рассказывали… вы должны понять, что для них это священное дело, подробности которого мне как чужаку добровольно на расскажут. Утром соискатели отправятся, чтобы разбудить короля в дымящихся горах. Иногда проходит день, а то и два, пока они не разведают, какую пещеру он избрал для зимней спячки, хотя она обычно помечается в предшествующем году. А потом соискатели дерутся с королем в воздушных потоках над вулканами, пока король не будет убит — что за последние восемнадцать лет не случалось! — или пока все глайдеры не рухнут в результате его атак. Нужно быть искусным воином, чтобы провести в воздушном сражении три дня и три ночи, пока король не устанет, сделается медлительным и его не поразит стрела. Но такое было два или больше поколений назад.

— И какая плата ожидает того, кто убьет короля? — спросил Белфеор.

— Его род будет править до следующего весеннего новолуния.

— Так пришел к своему регентству и старик, у которого мы имели аудиенцию?

— Э, нет, — Герон поднял руку. — Сейчас в Карриге период междуцарствия, и власть осуществляет род Паррадайл, потому что ему единственному из знатных родов запрещается участвовать в Королевской Охоте. Если бы правил какой-то другой человек, из другого рода, то он бы имел предпочтительное право в одиночку выступить против нового короля и продлить свою власть — потому что он убил короля в прошлом году. Обычно это ему удается, так как старый король уже прогнал всех серьезных соперников своего вида, а новый король часто юн и неопытен. Но нынешний, который прожил восемнадцать лет, могущественнее, чем любой из них в прежние времена.

— Вы видели его? — спросил Белфеор.

— Издали. Что до меня, то я по своей воле не приблизился бы к нему и на расстояние дневного перехода.

Здешняя жена Герона, уроженка Каррига, согласно местным обычаям, во время его пребывания в городе обходилась с ним как с монархом, нанесшим сюда краткий визит. Уговаривать ее не делать этого значило поколебать ее взгляды на то, что казалось правильным и подобающим. У нее было уже четверо детей; Герон был уверен, что ни один из них не от него, но не жаловался, — ведь на бесплодную жену большинство людей смотрели с презрением, а он бывал в Карриге не больше двух месяцев в году. К тому же домашний уют был так приятен, а создать его она умела лучше всех его остальных жен.

Своих гостей он предоставил заботам слуг, ибо полагал, что и они сумеют оценить горячую баню, массаж, услуги цирюльника и чистую, удобную одежду. К его удивлению, не прошло и получаса, как слуги вернулись. Выглянув из облака пара, он отвел руку жены, причесывавшей его, и потребовал объяснений.

— Ваши гости, сударь, — сообщил один из слуг, — объявили, что намереваются свершить благодарственную молитву за благополучный исход путешествия перед переносным алтарем, который возят с собой, и приказали нам не мешать им.

По спине Герона пробежали мурашки. Он очень хорошо помнил о разговоре у костра, Белфеор и Паргетти с довольно странным скепсисом отзывались о богах.

— Тут что-то не так! — проворчал он и энергично вылез из ванны, расплескав воду. На озабоченный вопрос жены сказал только: — Дай полотенце!

Обмотав полотенце вокруг чресел, он босиком направился по коридору к комнате, предоставленной гостям. Несмотря на свою полноту, он двигался тихо и, зная все скрипучие половицы, избегал ступать на них.

Не оглянувшись на идущих за ним слуг, он прижался лицом к узкой щели в дощатой стене и всмотрелся. Окошко комнаты выходило на запад, и хотя темнело, а ставни были закрыты, света было достаточно, чтобы разглядеть таинственных гостей. Он отчетливо видел и их «переносной алтарь». Он узнал его сразу. Такой был у него самого.

Это был субпространственный коммуникатор.

Герон отступил назад и в сторону, встав напротив двери. Он подал слугам знак следовать за ним. Нужно было действовать, и немедленно.

Деревянная задвижка не выдержала почти триста фунтов решительности. Дверь распахнулась и Герон влетел внутрь. Вот так южане! Не удивительно, что он никак не мог понять их. Они были с другой планеты!

Он не говорил на галактическом с тех пор, как появился здесь, разве что когда раз в полгода отправлял свои донесения. Но это был его родной язык, и в возбуждении он заговорил на нем.

— Стойте! Отключите эту штуку! Вы арестованы!

Паргетти, занимавшийся настройкой передатчика, был как громом поражен. Но Белфеор словно ждал этого момента. Он выбросил руку вперед и схватил что-то, лежавшее на столе возле коммуникатора. Энергетическое оружие. Старая, но действенная штука.

Огненный луч поразил Герона, а слуги, которым показалось, что из руки гостя бьет молния, с воплями разбежались.

3

Когда Бавис Кноль, в третий раз потеряв терпение, прикрикнул на слуг, которые облачали его в церемониальные одежды, он понял, что из-за бессмысленной раздражительности может прозевать мгновение, когда должна появиться вечерняя звезда. Чтобы успокоить расходившиеся нервы, он велел позвать арфиста.

Музыкант с глубоким поклоном осведомился, чего желает его господин.

— Спой мне балладу о рыжем Слоине, — приказал Бавис Кноль.

Арфист снова поклонился, сел на обтянутую красным бархатом банкетку, убрал со лба длинные темные волосы и тронул струны.

Ясный тенор певца, мелодичная музыка смягчали настроение Бависа Кноля, отвлекая от мрачных мыслей. Баллада о рыжем Слоине была настолько древней, что никто не знал, когда ее сложили. Она повествовала о том, что привело к первому междуцарствию. Раньше, в глубинах столетий, существовало девять родов, а не восемь, как в нынешние времена, и главой девятого рода, тотемом которого был граат, являлся некий коварный, ненавидимый всеми интриган. Сын же его был самым искусным планеристом своего времени, и когда пришла весна и настало время Королевской Охоты, все были убеждены, что именно он убьет короля и род его придет к власти и продаст город племени разбойников, которое осаждало его уже три лета.

Но с юга явился рыжий Слоин, известный герой-воин, взявший слово на собрании перед началом Королевской Охоты. Хотя он и не принадлежал ни к одному из местных родов и даже не был жителем города, все были в таком страхе перед угрозой триумфа Граатов, что готовы были ухватиться за любую соломинку. И хотя никто не верил в его успех, сошлись на том, что Слоин должен получить позволение отправиться на Королевскую Охоту вместе с другими претендентами.

Он врезался со своим глайдером в затылок короля, и они вместе рухнули в кратер вулкана. Теперь уже ничто не препятствовало захвату власти главой рода Паррадайл. Первым действием этого человека было истребление изменнического рода Граатов: взрослых членов его он уничтожил, а детей распределил по другим родам. Затем были изгнаны разбойники и восстановлен мир.

Бависа Кноль застыл в задумчивости, а слуги торопливо заканчивали свою работу: навешивали ему инсигнии, причесывали бороду и раскрашивали ее пастой из масла и сажи, как все было раньше, — еще до того, как люди научились считать число дней в году, и неожиданно наступило первое весеннее новолуние. Тогда, без сомнения, созвали сход и общим голосованием избрали самых дельных для сражения с королем. Все произошло само собой, не так, как сегодня, когда роды всю зиму проводили в подготовке к Охоте, заставляя своих претендентов подолгу тренироваться, совершенствовать планеры-глайдеры и улучшать конструкцию стрел — чтобы летели они быстрее и точнее, а вонзались глубже.

Королевская Охота, приняв строгие формы, стала ритуалом, и именно в этом заключалась ее суть, — точно так же, как в маленьком сухом семени заключается зародыш могучего дерева.

Арфист закончил, и едва прозвучали последние аккорды, как дверь распахнулась, и вбежал единственный сын Бависа Кноля, Амбрус.

— Мой почтенный отец, — сказал он, небрежно поклонившись, и продолжал, не дожидаясь ответа: — Я хотел бы знать, когда произойдет то, что следует делать, — сейчас или утром.

— Что? — спросил Бавис Кноль ледяным голосом, смерив юношу взглядом с ног до головы. Когда он смотрел на этого темноволосого парня — с брюзгливым ртом и диковатыми глазами, — лишенного и тени интеллектуальной утонченности, то временами спрашивал себя, всегда ли наилучшим образом обстояли дела с верностью его жены. Хотя люди обыкновенно утверждали, что их регент силен, как колонна, и тверд, как камень крепости, он никогда не рубил с плеча. Он был терпеливым стратегом, способным просчитывать на годы вперед.

Он знал, насколько редко наследуются положительные качества, даже через множество поколений. Но, кажется, Амбрусу передались только недостатки предков. И все же с этим тяжким бременем надо было как-то жить.

Амбрус не понял реакции отца и уставился на него пустым взглядом.

— Ты знаешь, что я имею в виду — то, что должно сделать! — настойчиво повторил он.

Бавис Кноль подавил вздох и откинулся в кресле. Вытянув сначала одну ногу, затем другую — чтобы слуги могли натянуть и зашнуровать церемониальные сапожки.

— Скажи мне, Амбрус, кто считается самым многообещающим претендентом?

Лицо парня просветлело. Он понял, что отец не хотел обсуждать щекотливый вопрос в присутствии слуг.