Планета беженцев с Заратустры (№1) - Мстители Каррига
ModernLib.Net / Научная фантастика / Браннер Джон / Мстители Каррига - Чтение
(Весь текст)
Джон БРАННЕР
МСТИТЕЛИ КАРРИГА
1
В этот год первое весеннее новолуние пришлось на раннюю дату. Обледеневшие тропы нагорья были все еще занесены снегом. Облачка пара от дыхания тут же застывали в морозном воздухе и оседали инеем на бровях и бородах путников, на мохнатых мордах вьючных животных. Люди ежились от стужи, лишь немногие были обуты в грубые деревянные башмаки с шипами на подошвах. Располагаясь на ночлег, растапливали снег в ведрах, стараясь примоститься поближе к жалким костеркам, — топлива было слишком мало, только то, что несли с собой.
Но никто не жаловался — все терпеливо сносили тяготы пути, — ведь караван вел торговец Герон. Порывистый ветер, сдувая со скал колючий снег, взвихривался над тропой. Слабое мерцание узкого серпика луны высвечивало лишь вершины гор, тьма теснила людей еще ближе к огню. В эти отчаянно холодные ночи сами собой заходили разговоры о разбойниках. Ведь эти головорезы, которым и в хорошие-то времена сам черт был не брат, теперь, в конце зимы, наверняка оголодали и способны невесть на что. Более рассудительные успокаивали трусишек: разве отважатся ослабевшие от голода разбойники напасть на такой огромный караван — до тысячи путников, сотни вьючных животных, и все это охраняется вооруженной стражей Герона.
Эти доводы приободряли пугливых. Они благодарили судьбу, что набрались мужества и отправились в Карриг. Добраться бы туда до начала Королевской Охоты! Тогда можно получить хорошую прибыль: с приходом весны кошельки начинали утончаться, как слой снега на горных склонах.
Наконец караван ступил на земли Каррига. Со сторожевых башен в долину спускались зимние стражники, со своих подворий приходили крестьяне, чтобы купить товары или чтобы вместе с караваном добраться до города. После крутых обледенелых троп нагорья дороги в долине казались сущей благодатью. К тому же границы Каррига не нарушались разбойниками, и осознание безопасности поднимало настроение: люди пели и смеялись. И на этот раз караван Герона благополучно проделал рискованное путешествие.
Торговец Герон был полный веселый человек, более общительный, чем большинство людей, которые обладали таким же богатством и влиянием. Имя его было известно половине континента. Он всегда выбирал наиболее прибыльные маршруты, всегда настолько хорошо планировал путешествия и снаряжал караваны, что вложенные средства давали пятьдесят, а то и сто процентов прибыли, в то время как прочие владельцы караванов довольствовались лишь десятью или двадцатью процентами. В каждом из четырех городов, куда ходили его караваны, у него был дом и жена, но нигде он не задерживался, — ему все время приходилось быть в движении. Этой зимой он ходил к западному океану и вернулся едва ли месяц назад, — слишком поздно, как надеялись его конкуренты, чтобы собрать караван до Каррига. Но слава его была такова, что люди устремлялись к нему, стоило ему щелкнуть пальцами.
Он восседал на огромном граате словно ликующий служитель Вакха, сдвинув на затылок шляпу, защищенный от непогоды двадцатью — различной длины — накидками как крышами пагоды. Днем путешественники питались на ходу холодными остатками лепешек, которые накануне вечером пекли на латунных сковородках или на плоских раскаленных камнях. Еще не наступил полдень, а Карриг показался на горизонте, но и в последний день странствия путники следовали приобретенной привычке. Покачиваясь в седле, Герон жевал лепешку, задумчиво глядя на башни города. Что ожидает Карриг в этом году? Во время его последнего визита атмосфера здесь была напряженной, а трудности долгой, суровой зимы могли усугубить ситуацию…
Он стряхнул с бороды крошки, подозвал стражника и приказал перевести в авангард каравана парня, у которого были отморожены пальцы ног; его следовало побыстрее доставить в город, к хирургу.
А как дела у тех южан, с которыми он познакомился во время путешествия. Он оглянулся, — они, как обычно, ехали в нескольких шагах за ним. Появление южан в караванах, идущих в Карриг, редкостью не было. По большей части это были торговцы, рекламировавшие новинки, или ремесленники, услышавшие, что на их работу появился спрос в северных городах; иногда к каравану присоединялись наемники и даже преступники, скрывающиеся от суда или бежавшие из ссылки. Летом к святыням севера устремлялись паломники, но число их из года в год уменьшалось.
Двое человек, ехавших вслед за Героном, не подходили ни под одну из этих категорий. Судя по временами прорывавшейся надменности и разностороннему интересу к стране, они были знатного рода, хотя богатыми не казались, так как имели всего по два граата на каждого — одного для езды, а другого — для поклажи, и обходились без слуг и погонщиков. Звали их Белфеор и Паргетти, но имена эти весьма распространены на юге. Поразмыслив, Герон пришел к мнению, что они — младшие сыновья-отступники из какой-то видной семьи, бродящие по свету в поисках приключений.
Во время вечерних бесед у костра они обнаружили недюжинный скептический ум, чрезвычайно редкий у суеверных местных жителей. Они даже поставили под сомнение право богов по своему усмотрению распоряжаться человеческой жизнью. Герон надеялся, что не потеряет их след, когда караван прибудет в Карриг; ему хотелось узнать, что они думают об этом мире.
* * * Город Карриг рос медленно — словно лес, постепенно завоевывающий все новые и новые пространства. Он располагался вблизи курящихся гор, которые с севера огораживали равнину полукругом, подобным натянутому луку. Земля вокруг Каррига была очень плодородна, потому что лава быстро выветрилась, и уже весной порождала излишек продуктов питания.
Посреди равнины несколько бурных горных ручьев соединялись в широкую спокойную реку, текущую на запад, к океану. Там, где река становилась судоходной, возникло поселение; за одно или два поколения его хозяева, внуки плотовщиков и лодочников, стали состоятельными людьми — благодаря налогам за проезд и торговле сушеной морской рыбой, овощами и солониной. Часть прибыли они отдавали на строительство удобной речной гавани с деревянными причалами, впоследствии замененными каменными. Нанимали они и отряды воинов, чтобы защищать свои склады от нападения разбойников.
Тем временем на юге начали расцветать города, и немногочисленные группы бродячих торговцев и паломников, следовавшие с юга на север к святым местам (которые тогда почитались благодаря своему оракулу), постепенно превращались в караваны из сотен людей и вьючных животных, сопровождаемые вооруженной стражей — против разбойников. В Карриге они делали остановку. Чтобы направлять караваны прямо в город, хозяева Каррига построили мост, и путешественники перестали пользоваться бродом, расположенным восточнее. С течением времени Карриг из промежуточной станции превратился в цель. Нынче из четырех караванов на север проходил лишь один, да и то исключительно с религиозными целями, оставляя в Карриге торговцев, рабочих и прочий люд. Но святыни севера уже потеряли свою притягательность, а старую веру сильно потеснили другие культы.
Над Карригом возвышался отрог каменной гряды, по складкам которой река, пенясь, обрушивалась в верхнее русло. На этой скале, подобно туче над городскими крышами, возвышалась крепость и храм. Крепость была сложена из базальта, храм — из бурого туфа, перевезенного на барках вверх по реке, но большая часть города, причудливо простиравшаяся от подножия скалы к реке, была деревянной.
Из дерева был сложен и мост, перед которым караваны должны были останавливаться для таможенного осмотра. Таможенники следили, чтобы погонщики не заводили на настил более двух граатов одновременно.
Герон, ехавший во главе каравана, придержал свою животину перед сходнями моста, и граат терпеливо опустил большую голову, принюхиваясь и пофыркивая. Из здания таможни вышли чиновники, знакомые Герону.
Торговец ожидал их с нетерпением. До захода солнца все навьюченные животные вряд ли переправятся через мост, а у Герона не было никакого желания следить за этим утомительным процессом, да к тому же у него были веские основания не делать этого. Вот уже двенадцать лет он проделывал этот путь два-три раза в год, таможенники вполне могли обойтись без него при переговорах с его надзирателями.
Наклонившись вперед, он обратился к старшине:
— Если мы до захода солнца не получим аудиенцию у всемилостивейшего Бависа Кноля, нам придется провести неделю Королевской Охоты без разрешений, в ожидании. Вы ведь понимаете это. Так нельзя ли мне и находящимся под моим покровительством людям сейчас же проехать в город?
— Конечно, — ответил таможенник. — Оставьте только людей, чтобы после осмотра провели животных через мост, а затем они могут отправляться по своим делам.
— Сердечно благодарю вас, — сказал Герон и поклонился. Кивком головы он дал знать одному из своих надзирателей, чтобы предупредительному чиновнику сделали подарок, а потом повернулся к Белфеору и Паргетти. Большинство людей уже проталкивались к мосту, озабоченно посматривая на заходящее солнце.
— По религиозным причинам все официальные инстанции отдыхают неделю, начиная с дня весеннего новолуния, — провозгласил Герон. — Если мы не успеем вступить в город и получить гражданские права, то нам не позволят торговать и покупать в общественных местах, заключать сделки или искать работу. Не будет у нас и защиты со стороны полиции. Надо поспешить в крепость и испросить аудиенции у регента Бависа Кноля. — Он замолчал, вглядываясь в непроницаемые лица южан. — Что ж, — продолжал он, — можете мне поверить: жить в Карриге без гражданских прав — пренеприятная штука… Например, если у вас украдут кошелек, а полиция откажется помочь вам в его возвращении.
Белфеор, приземистый, с мохнатыми бровями, обменявшись взглядом со своим светловолосым спутником, спросил:
— Можно нам поехать с вами и получить эту аудиенцию?
Герон кивнул:
— Это я как раз и хотел предложить. Встретимся на другой стороне моста. Пройти по нему могут за один раз только два навьюченных граата.
Когда они миновали инспекцию — преследуемые ругательствами других путников, которые не могли понять, отчего это двум южанам выпала особая привилегия, — Белфеор снова заговорил.
— Вы тут упомянули религию, — сказал он. Герон отметил, что Паргетти предостерегающе взглянул на своего путника, но не смог понять почему. — Я не столь уж хорошо знаком со здешними обычаями, но не является ли Королевская Охота скорее делом политическим, поскольку решает, кто должен править городом?
— Здесь, в Карриге, одно тесно связано с другим, — ответил Герон. — У местных странные обычаи.
Белфеор пожал плечами:
— Я лично придерживаюсь мнения, что ничто человеческое не может быть странным.
Герон бросил на него быстрый взгляд. Даже для южанина это утверждение было довольно странным! В Карриге же оно было просто немыслимо. Несомненно, с Белфеором и его спутником стоило поддерживать знакомство. Он дипломатично сказал:
— Что ж, я много странствую и обязан ориентироваться на обычаи той страны, где нахожусь. Но мне кажется, что ваша позиция — правильная.
Они вошли в город. Он не был окружен стеной, так как в те дни, когда разбойники еще осмеливались нападать на город, население находило убежище в крепости, — а теперь, когда на всех не хватило бы и пяти крепостей, разбойники были отброшены от границ на день пути. На улицах царило оживление — горожане готовились к предстоящим празднествам; над дверями домов и лавок прикреплялись родовые гербы, на главных улицах, на большой рыночной площади вблизи гавани букмекеры сооружали навесы — здесь делались ставки. На досках мелом записывались имена соискателей, плюс — курс пари на данный момент. В этом году в начале каждого списка стояло имя — Саикмар, сын Корри, из рода Твивит.
— Они держат пари на успех соискателей? — удивленно спросил Белфеор. — Вот это действительно странно.
— Многие считают это проявлением непочтительности, — ввернул Герон. — Но, видите ли, восемнадцать лет назад было междуцарствие, и в это время городом правил род Паррадайл, который из-за тотемного родства с королем не мог участвовать в Охоте. Некоторые утверждают, что состязания потребовались, чтобы понизить статус конкурирующих родов в глазах простого народа.
— Я бы не поставил деньги на исход этого соревнования, — Белфеор хохотнул. Герон было насторожился, увидев мелькнувшую на лице Паргетти усмешку, но решил, что это просто реакция на странный обычай чужой страны.
У подножия скалы, на которой высилась крепость, им пришлось оставить своих граатов. Сопровождаемые нагнавшими их спутниками из каравана, они стали подниматься по извилистой дороге к крепости, где регент Каррига давал последнюю аудиенцию перед началом Королевской Охоты.
2
Бавис Кноль с радостью приказал бы бросить в кратер самого большого вулкана в курящихся горах тех людей, которые именно в этот день докучали ему своими делами, если бы не одно обстоятельство: было плохой приметой начинать новый год с неулаженных дел, и он не мог выйти из роли, которая была ему предписана. Хотя он восемнадцать лет и был властителем Каррига, он не был королем. Он был только регентом. Король спал наверху, в теплых пещерах, где его разбудят завтра.
Поэтому Бавис Кноль как можно приветливее занимался просителями. Это были шестнадцать крестьян, которые бежали со своих дворов, когда извержение засыпало их поля пемзой и пеплом. Они принесли запах серы от курящейся горы прямо в его аудиенц-зал; запах прилип к их немытым телам, сидел в их рваной одежде и в нечесаных волосах. Это были забитые туповатые люди, единственной добродетелью которых была настойчивость.
Подобные проблемы приходилось разрешать по нескольку раз в год; некоторые семьи изгонялись пеплом и лавой раз десять — промежуток времени, охватывающий такое же число поколений, — чтобы снова возвращаться на свою землю в предгорьях, словно испытывая наркотическую тягу к парам, которые доносил до них ветер.
Больше всего Бавису Кнолю хотелось посоветовать им убраться. Но в это время года добрая примета была весьма важна, а помощь несчастным могла стать источником духовной пользы. Он энергично распорядился, чтобы беженцев обеспечили крышей над головой, больных — снабдили лекарствами, а здоровых приставили к работе. При упоминании последнего у них вытянулись лица, и Бавис Кноль разозлился еще больше.
После этого вдвойне приятным было появление человека разумного, опрятного. Он всегда был желанным визитером, хотя и занимался вульгарной коммерцией. К досаде придворных, которые старались побыстрее закончить аудиенцию, регент посвятил торговцу почти двадцать минут, разговаривая и обмениваясь подарками. У Герона были дорогие пряности, тонкие материи и несколько железных мечей, которые он хотел внести в качестве пошлины за своих животных. Он выразил желание оставить некоторых животных в Карриге, пока они не дадут потомство в следующую зиму. Так как родиной граатов был юг, план этот был рискованным, но Герон пояснил, что хочет скрестить их с более выносливым северным видом, чтобы получить вьючных животных с большей сопротивляемостью — для весенних караванов.
Бавис Кноль дал свое позволение. Мысль Герона провести через горы караван еще до первого весеннего новолуния была занятной; в воображении возникала картина — толстяк, по брюхо застрявший в снегу и задумавшийся, как оценить такое приключение с точки зрения прибыли.
Прибывшие с Героном путешественники-южане попросили, как того требовал обычай, предоставления им временного гражданства. Чиновники записали имена просителей и вручили каждому плакетку из белого фарфора величиной в ладонь, имевшую силу временного удостоверения личности.
Среди путешественников Бавис Кноль заметил двоих, которые не принадлежали к обычной массе ремесленников, мелких торговцев, бродяг и авантюристов. Вместо того, чтобы почтительно стоять, пока Герон излагал свою просьбу, они сели рядом с ним на стулья, и тот факт, что он не возражал, достаточно ясно демонстрировал, что он считает их лицами одного с ним статуса. Герон не представил их, но это соответствовало обычаю, — пока они не получили временные гражданские удостоверения, официально они не существовали. Бавис Кноль отметил для себя их имена, когда они называли себя писцу, и — сам не зная почему — запомнил, что темноволосого звали Белфеор, а светловолосого, худощавого — Паргетти.
Когда они ушли, у него было странное чувство, что Белфеор глубоко заглянул в него, выведывая тайны, которые Бавис Кноль оставил бы при себе. Естественно, подобная мысль была чепухой. Но все же она беспокоила.
Огромные двери аудиенц-зала закрылись; улаживать еще какие-то дела сегодня было не нужно. Слуги немедленно принялись вносить из боковых дверей скамьи для вечернего собрания, расставляя их группами для различных родов и кланов. На стенах вместо обгоревших до головешек укрепляли ярко пылавшие факелы. Хотя царапанье скамей по каменным плитам оскорбляло его слух, Бавис Кноль не покинул трона.
Завтра…
Внезапная острая боль пронзила его грудь. Он словно погрузился в эту боль; он чувствовал, как сердце стучит все медленнее и останавливается, а в глазах темнеет. Хватая ртом воздух, он преодолел приступ.
Все еще тяжело дыша, он украдкой осмотрелся. Кажется, никто ничего не заметил. Он был таким, каким был всегда, — естественно, постарше и с глубокими морщинами на лбу, но все еще крепким и статным. Но рука Божья уже проникла в его тело и сжала сердце, — предупреждая.
Бавис Кноль, глава рода Паррадайл, правил в Карриге уже восемнадцать лет, и за все это время никто не сумел побить короля. С каждым годом король становился сильнее, крепче и хитрее. А Бавис Кноль тщетно ждал, когда и с ним произойдет то же самое.
Существовало ли более ясное предостережение, нежели тень смерти, чтобы показать ему, как он заблуждался?
В самом деле — он заблуждался, он был неправ. Эти восемнадцать лет, когда, как он воображал, осуществлялись его сокровенные замыслы, оказались займом у богов. А теперь время его правления истекло. И сопротивляться было бесполезно.
С признанием этого факта отпустила и боль, сердце снова забилось ритмично. О, знамение было несомненным! Так пусть же Королевская Охота в этом году пройдет как должно, даже если, как утверждают, Саикмар из рода Твивит убьет короля. Пусть его! Да будет явлена воля богов, чтобы положить конец этому жалкому маскараду.
Приняв такое решение, Бавис Кноль поднялся с трона и величественно зашагал из зала.
* * * Герон медленно ехал по многолюдным улицам, соседствующим с рыночной площадью, — оба чужака-южанина рядом с ним. Лица их приняли покровительственное выражение, что отнюдь не соответствовало провозглашенной Белфеором терпимости. Эти двое задали ему загадку. Было в них что-то фальшивое, противоречащее человеческой природе…
Он принял решение и теперь ждал только подходящего момента.
На рыночной площади теснились вьючные животные каравана и их владельцы. Люди и грааты перемешались, и измученные надзиратели пытались удержать наемников, обязанных вечером и ночью охранять ценные товары, — а те то и дело пытались улизнуть в ближайшую таверну. Кабатчики без устали выкрикивали предложения — они знал толк в своем деле. Людям нужен был ночлег — и тем, кто хотел выгодно продать товары, а для этого следовало наутро успеть поставить навесы на лучших местах, и тем, кто просто устал и не намеревался тащиться на другой конец города. В результате время от времени вспыхивали ссоры.
Герон слез с седла и вперевалку направился в самый центр перебранки. Его приказы и предупреждения возымели действие, и он, удовлетворенный, вернулся к Белфеору и Паргетти.
— Ну, господа! — воскликнул он. — Что собираетесь предпринять?
Белфеор пожал плечами.
— Думаю, надо искать крышу над головой, — ответил он.
— Здесь счастья вам уже не видать. Что было для ночлега — расхватано. Знаете, у меня тут дом, маленький, но удобный, и если вы согласны поселиться в одной комнатке, я приглашаю вас.
Ему показалось, что Паргетти хочет отказаться, но Белфеор, широко улыбнувшись, опередил друга.
— Мы были бы счастливы сверх меры, — сказал он. — Мы научились ценить ваше общество и очень сожалели бы, если бы пришлось с вами расстаться.
— Но… — сказал Паргетти.
— Нашим делам это не помешает, — перебил Белфеор. — Вас это беспокоит?
Паргетти кивнул, а Герон подумал: значит, у них тут дела! Доселе они не говорили об этом. Интересно, какие дела могут быть у этих людей?
— Королевская Охота начнется завтра. Значит, сегодняшний вечер свободен или ожидаются какие-либо торжества? — осведомился Белфеор, когда они втроем покинули рыночную площадь.
— Насколько я помню, когда появится вечерняя звезда, регент Бавис Кноль обязан объявить об открытии Королевской Охоты. Затем последует собрание ведущих родов, каждый из которых представит избранного претендента. Те торжественно примут присягу и будут обязаны бодрствовать всю ночь до утренних сумерек, в то время как прочие члены благородных родов будут праздновать наверху, в крепости. Так мне рассказывали… вы должны понять, что для них это священное дело, подробности которого мне как чужаку добровольно на расскажут. Утром соискатели отправятся, чтобы разбудить короля в дымящихся горах. Иногда проходит день, а то и два, пока они не разведают, какую пещеру он избрал для зимней спячки, хотя она обычно помечается в предшествующем году. А потом соискатели дерутся с королем в воздушных потоках над вулканами, пока король не будет убит — что за последние восемнадцать лет не случалось! — или пока все глайдеры не рухнут в результате его атак. Нужно быть искусным воином, чтобы провести в воздушном сражении три дня и три ночи, пока король не устанет, сделается медлительным и его не поразит стрела. Но такое было два или больше поколений назад.
— И какая плата ожидает того, кто убьет короля? — спросил Белфеор.
— Его род будет править до следующего весеннего новолуния.
— Так пришел к своему регентству и старик, у которого мы имели аудиенцию?
— Э, нет, — Герон поднял руку. — Сейчас в Карриге период междуцарствия, и власть осуществляет род Паррадайл, потому что ему единственному из знатных родов запрещается участвовать в Королевской Охоте. Если бы правил какой-то другой человек, из другого рода, то он бы имел предпочтительное право в одиночку выступить против нового короля и продлить свою власть — потому что он убил короля в прошлом году. Обычно это ему удается, так как старый король уже прогнал всех серьезных соперников своего вида, а новый король часто юн и неопытен. Но нынешний, который прожил восемнадцать лет, могущественнее, чем любой из них в прежние времена.
— Вы видели его? — спросил Белфеор.
— Издали. Что до меня, то я по своей воле не приблизился бы к нему и на расстояние дневного перехода.
* * * Здешняя жена Герона, уроженка Каррига, согласно местным обычаям, во время его пребывания в городе обходилась с ним как с монархом, нанесшим сюда краткий визит. Уговаривать ее не делать этого значило поколебать ее взгляды на то, что казалось правильным и подобающим. У нее было уже четверо детей; Герон был уверен, что ни один из них не от него, но не жаловался, — ведь на бесплодную жену большинство людей смотрели с презрением, а он бывал в Карриге не больше двух месяцев в году. К тому же домашний уют был так приятен, а создать его она умела лучше всех его остальных жен.
Своих гостей он предоставил заботам слуг, ибо полагал, что и они сумеют оценить горячую баню, массаж, услуги цирюльника и чистую, удобную одежду. К его удивлению, не прошло и получаса, как слуги вернулись. Выглянув из облака пара, он отвел руку жены, причесывавшей его, и потребовал объяснений.
— Ваши гости, сударь, — сообщил один из слуг, — объявили, что намереваются свершить благодарственную молитву за благополучный исход путешествия перед переносным алтарем, который возят с собой, и приказали нам не мешать им.
По спине Герона пробежали мурашки. Он очень хорошо помнил о разговоре у костра, Белфеор и Паргетти с довольно странным скепсисом отзывались о богах.
— Тут что-то не так! — проворчал он и энергично вылез из ванны, расплескав воду. На озабоченный вопрос жены сказал только: — Дай полотенце!
Обмотав полотенце вокруг чресел, он босиком направился по коридору к комнате, предоставленной гостям. Несмотря на свою полноту, он двигался тихо и, зная все скрипучие половицы, избегал ступать на них.
Не оглянувшись на идущих за ним слуг, он прижался лицом к узкой щели в дощатой стене и всмотрелся. Окошко комнаты выходило на запад, и хотя темнело, а ставни были закрыты, света было достаточно, чтобы разглядеть таинственных гостей. Он отчетливо видел и их «переносной алтарь». Он узнал его сразу. Такой был у него самого.
Это был субпространственный коммуникатор.
Герон отступил назад и в сторону, встав напротив двери. Он подал слугам знак следовать за ним. Нужно было действовать, и немедленно.
Деревянная задвижка не выдержала почти триста фунтов решительности. Дверь распахнулась и Герон влетел внутрь. Вот так южане! Не удивительно, что он никак не мог понять их. Они были с другой планеты!
Он не говорил на галактическом с тех пор, как появился здесь, разве что когда раз в полгода отправлял свои донесения. Но это был его родной язык, и в возбуждении он заговорил на нем.
— Стойте! Отключите эту штуку! Вы арестованы!
Паргетти, занимавшийся настройкой передатчика, был как громом поражен. Но Белфеор словно ждал этого момента. Он выбросил руку вперед и схватил что-то, лежавшее на столе возле коммуникатора. Энергетическое оружие. Старая, но действенная штука.
Огненный луч поразил Герона, а слуги, которым показалось, что из руки гостя бьет молния, с воплями разбежались.
3
Когда Бавис Кноль, в третий раз потеряв терпение, прикрикнул на слуг, которые облачали его в церемониальные одежды, он понял, что из-за бессмысленной раздражительности может прозевать мгновение, когда должна появиться вечерняя звезда. Чтобы успокоить расходившиеся нервы, он велел позвать арфиста.
Музыкант с глубоким поклоном осведомился, чего желает его господин.
— Спой мне балладу о рыжем Слоине, — приказал Бавис Кноль.
Арфист снова поклонился, сел на обтянутую красным бархатом банкетку, убрал со лба длинные темные волосы и тронул струны.
Ясный тенор певца, мелодичная музыка смягчали настроение Бависа Кноля, отвлекая от мрачных мыслей. Баллада о рыжем Слоине была настолько древней, что никто не знал, когда ее сложили. Она повествовала о том, что привело к первому междуцарствию. Раньше, в глубинах столетий, существовало девять родов, а не восемь, как в нынешние времена, и главой девятого рода, тотемом которого был граат, являлся некий коварный, ненавидимый всеми интриган. Сын же его был самым искусным планеристом своего времени, и когда пришла весна и настало время Королевской Охоты, все были убеждены, что именно он убьет короля и род его придет к власти и продаст город племени разбойников, которое осаждало его уже три лета.
Но с юга явился рыжий Слоин, известный герой-воин, взявший слово на собрании перед началом Королевской Охоты. Хотя он и не принадлежал ни к одному из местных родов и даже не был жителем города, все были в таком страхе перед угрозой триумфа Граатов, что готовы были ухватиться за любую соломинку. И хотя никто не верил в его успех, сошлись на том, что Слоин должен получить позволение отправиться на Королевскую Охоту вместе с другими претендентами.
Он врезался со своим глайдером в затылок короля, и они вместе рухнули в кратер вулкана. Теперь уже ничто не препятствовало захвату власти главой рода Паррадайл. Первым действием этого человека было истребление изменнического рода Граатов: взрослых членов его он уничтожил, а детей распределил по другим родам. Затем были изгнаны разбойники и восстановлен мир.
Бависа Кноль застыл в задумчивости, а слуги торопливо заканчивали свою работу: навешивали ему инсигнии, причесывали бороду и раскрашивали ее пастой из масла и сажи, как все было раньше, — еще до того, как люди научились считать число дней в году, и неожиданно наступило первое весеннее новолуние. Тогда, без сомнения, созвали сход и общим голосованием избрали самых дельных для сражения с королем. Все произошло само собой, не так, как сегодня, когда роды всю зиму проводили в подготовке к Охоте, заставляя своих претендентов подолгу тренироваться, совершенствовать планеры-глайдеры и улучшать конструкцию стрел — чтобы летели они быстрее и точнее, а вонзались глубже.
Королевская Охота, приняв строгие формы, стала ритуалом, и именно в этом заключалась ее суть, — точно так же, как в маленьком сухом семени заключается зародыш могучего дерева.
Арфист закончил, и едва прозвучали последние аккорды, как дверь распахнулась, и вбежал единственный сын Бависа Кноля, Амбрус.
— Мой почтенный отец, — сказал он, небрежно поклонившись, и продолжал, не дожидаясь ответа: — Я хотел бы знать, когда произойдет то, что следует делать, — сейчас или утром.
— Что? — спросил Бавис Кноль ледяным голосом, смерив юношу взглядом с ног до головы. Когда он смотрел на этого темноволосого парня — с брюзгливым ртом и диковатыми глазами, — лишенного и тени интеллектуальной утонченности, то временами спрашивал себя, всегда ли наилучшим образом обстояли дела с верностью его жены. Хотя люди обыкновенно утверждали, что их регент силен, как колонна, и тверд, как камень крепости, он никогда не рубил с плеча. Он был терпеливым стратегом, способным просчитывать на годы вперед.
Он знал, насколько редко наследуются положительные качества, даже через множество поколений. Но, кажется, Амбрусу передались только недостатки предков. И все же с этим тяжким бременем надо было как-то жить.
Амбрус не понял реакции отца и уставился на него пустым взглядом.
— Ты знаешь, что я имею в виду — то, что должно сделать! — настойчиво повторил он.
Бавис Кноль подавил вздох и откинулся в кресле. Вытянув сначала одну ногу, затем другую — чтобы слуги могли натянуть и зашнуровать церемониальные сапожки.
— Скажи мне, Амбрус, кто считается самым многообещающим претендентом?
Лицо парня просветлело. Он понял, что отец не хотел обсуждать щекотливый вопрос в присутствии слуг.
— Не значит ли это, — продолжал Бавис Кноль, — что наибольшие шансы — у Саикмара из рода Твивит?
— Это правда, — подтвердил Амбрус, пытаясь изобразить энтузиазм, которого не ощущал. — Говорят, за последние сорок лет лучшего кандидата не было.
В этом замечании содержалась хотя и не высказанная, но для отца его достаточно понятная мысль: пользы тебе от этого никакой!
— Что ж, — пробормотал Бавис Кноль, — тогда мы, пожалуй, увидим в этой крепости новый род уже до конца недели. — Он сказал это довольно осторожно, наблюдая за реакцией Амбруса. Она не заставила себя ждать — лицо его залил гневный румянец.
И тут же регент почувствовал еще один укол в сердце — такой острый, что пришлось закрыть глаза. Новое предостережение богов: чему быть — того не миновать; так плеть погонщика теснит упрямое животное на дорогу, по которой оно не желает идти.
Предметом, не упомянутым в этом диалоге с сыном, явилась фарфоровая посудина, запертая в шкафу. Она содержала отвар из корений и грибов, двадцати капель которого было достаточно, чтобы погрузить в состояние наркотического транса самого крепкого человека, — транса, в котором разрастание самомнения сочеталось с заторможенностью реакций. Семнадцать раз посылал Бавис Кноль к началу Королевской Охоты претендентам напиток счастья, приправленный этим снадобьем…
Но в нынешнем году лишь только он начинал подумывать об этом, как рука божества жестоко сжимала его сердце.
Он открыл глаза и мрачно посмотрел на слуг.
— Вы кончили? — спросил он злобно.
Они со страхом закивали.
— Тогда убирайтесь!
Слуги потянулись к двери торопливо и тихо, словно маленькие вороватые зверьки. Теперь регент остался наедине с сыном. Бавис Кноль встал и начал прохаживаться взад-вперед. Всем своим существом он желал, чтобы сын оставался не посвященным в эту тайну. Он уговаривал себя, что это необходимо, дабы Амбрус научился тонкостям искусства государственного управления. Но действительной причиной было другое, и он уже сказал об этом Амбрусу, потому что единственное, чем его сын был склонен восхищаться в старом человеке, будь то его отец или кто другой, так это несравненно большая проницательность и хитрость, нежели у самого Амбруса.
Бавис Кноль решительно сказал:
— Мы не пошлем Саикмару напитка счастья.
Амбрус вделал шаг вперед и застыл, беззвучно шевеля губами.
— Но, отец, — в конце концов пролепетал он, — если Саикмар…
— Потише, парень. Ты стал слишком легкомысленно относиться к богам… э-э… короче, кое к чему… Возможно, в этом моя вина. Я пытался изменять ход событий, направляя его по своему усмотрению… а не так, как хотели боги. Но теперь я сознаю, что это иллюзия, ибо то, чего хотят боги, сбывается, а люди — только их инструменты. Нам долго удавалось это… НО не благодаря моему уму, а благодаря их терпению. А сейчас их терпению пришел конец.
Он не мог выразить словами предчувствие угрожающей смерти:
— Восемнадцать лет, Амбрус, сделали короля невероятно сильным. Возможно, я помог ему. Возможно, он был бы давно побежден, если бы бросающие вызов не получали от меня ежегодно напиток счастья. Но теперь пора положить конец вмешательству. Мы обязаны вверить свою судьбу богам и положиться на их силу и ум… и на силу и ум короля.
Глаза Амбруса запылали от бешенства.
— И этот неженка Саикмар лишит власти род Паррадайл… Нет, представить себе не могу!
— Если этому суждено случиться, так и будет, — со вздохом ответил отец.
— Этого не должно случиться! — Амбрус топнул ногой. — Ну почему я родился Паррадайлом? Почему этот род может властвовать только тогда, когда терпят поражение другие?
— Ты властолюбив и завистлив! — отрубил Бавис Кноль. — Мне стыдно за тебя. Люди молятся на смертном одре, чтобы снова родиться Паррадайлами, а ты презираешь наш род. Разве не является знаком особого отличия наш тотем — самое сильное из всех животных?
— Тебе легко говорить! — возразил Амбрус. — А каково мне, ты подумал? Ведь ускользает последняя надежда на то, чем ты наслаждался восемнадцать лет подряд?
— Из твоих слов видно, что ты не готов занять ответственный пост!
Амбрус остолбенел. Потом глаза его сузились от злобы. Опершись стиснутыми кулаками о низкий стол, он вызывающе сказал:
— Так я должен вооружить свой глайдер и помериться завтра силой с королем? Лучше я убью его, чем… чем этот слабак Саикмар!
Волна гнева вернула Бавису Кнолю былую силу. Он шагнул к сыну, сжал его правое ухо большим и указательным пальцами и пригнул его голову к столу. Потом крепко въехал по ягодицам, чего не делал с тех пор, как Амбрус вышел из детского возраста.
— Уходи! — тяжело дыша, сказал он. — Уходи и очисти свой рот, прежде чем заговоришь со мной снова… или с кем-нибудь еще! Ты еще покаешься за свое кощунство!
Когда до Амбруса наконец дошло, что он сказал, ярость его сменилась неописуемым страхом. С дрожащими губами, не говоря ни слова, он повернулся к двери и вышел.
Бавис Кноль был потрясен до глубины души. Чтобы его сын говорил о сражении с королем, хотя сам был членом рода короля! Далеко ли от таких речей до мысли убить кровного родственника или даже… собственного отца?
Но ведь если он способен на подобное святотатство, то простое непослушание для него ничего не значит. А он знает о существовании фарфорового кувшинчика…
Прокравшись по галерее, Бавис Кноль очутился перед заветной дверью. Воровато огляделся. Никого. Он торопливо нашарил ключ в связке на поясе, открыл комнату и распахнул шкаф. Кувшинчик был на том же месте, куда он поставил его год назад. На ходу выдергивая пробку, он метнулся к окну и выплеснул ядовитый сок на камни стены. И ощущая, как на него снисходит успокоение, Бавис Кноль поставил последнюю точку в этом деле — с силой швырнул кувшин вниз и с удовлетворением проследил, как тот разбился о крышу укрепления.
Едва он вернулся в гардеробную, дворецкий постучал жезлом в дверь и напомнил, вот-вот наступит заход солнца. Бавис Кноль взял знаки своей власти и последовал за ним по винтовой лестнице на самый верх крепостной башни.
Здесь все уже было готово — священнослужители, слуги и мудрецы заняли свои места согласно предписанию, так же как и его родственники, носившие на груди гордый символ старейшего рода — двукрылую фигурку Паррадайла, короля. Он сдержанно приветствовал их и шагнул к западному брустверу, вглядываясь в даль. Красноватый диск дневной звезды, казалось, колебался в разогретом воздухе над цепью вулканов. Должно быть, ветер дул оттуда — он приносил привычный запах…
Нет. Запах гари исходил откуда-то поблизости. Бавис Кноль глянул вниз, на город: плотное облако дыма повисло над Старым Градом. Очевидно, загорелся чей-то дом. К счастью, рядом река, значит, можно защитить от пламени соседние здания. Но этот дом, вероятно, уже не спасти.
Он подозвал молодого слугу, известного остротой зрения.
— Можешь разглядеть, чей дом там горит?
Всмотревшись, парень с сомнением сказал:
— Это может быть дом Герона, торговца, но дым слишком густой, чтобы рассмотреть поточнее.
Дом Герона! Бедняга, именно в день его возвращения…
Бавис Кноль поднял голову и увидел, что на пепельном небе появилась вечерняя звезда, подобная драгоценному камню чистой воды. Немедленно было забыто все, кроме слов ритуала. Он воздел левую руку и указал на звезду.
— Завтра, согласно закону, король будем убит!
4
Саикмар, сын Корри, как во сне шел по аудиенц-залу к скамьям рода Твивит. Кровь бурлила в его жилах, словно вода в горном ручье, и казалось, он наблюдает за своими действиями со стороны, как если бы опьянение удалило его тело из-под контроля духа, не замутив сознания. Но к опьянению это не имело никакого отношения, это был экстаз.
Его мать, его дядюшка, помогавший ему после смерти его отца, его сестры, его тетушки, племянники и кузены — все гордились им, и когда он шел к своему месту в первом ряду, то похлопывали его по плечам и выкрикивали что-нибудь ободряющее. Но ему было не до них. Он как бы раздвоился, и одна его часть еще пребывала здесь, в аудиенц-зале, а другая, устремившись в завтрашний день, скользила на хрупком глайдере в бурных воздушных потоках над курящимися горами.
Огромный зал был заставлен скамейками. Они располагались группами, образующими треугольник, — так, что в переднем ряду едва умещались три человека, а в последнем — до двадцати. Порядок, в котором рассаживались роды, определялся жребием. В этом году род Твивит занял центральную часть, и Саикмар оказался прямо напротив трона, на котором восседал регент Бавис Кноль.
Взоры присутствующих были обращены на Саикмара, высокого, очень тонкого юношу, стройной и легкой стати, — как говорили, птицеобразного. Еще несколько лет назад никто ни не помышлял, что он станет претендентом на престол от своего рода. Но уже тогда он был гораздо серьезнее сверстников, много занимался чтением, пением, стрельбой из лука, учился взбираться на деревья и скалы. Теперь же, когда ему исполнилось восемнадцать, он научился подчеркивать свои природные достоинства, используя в качестве посредника глайдер, а его управление — как чувствительный музыкальный инструмент — и его высокая худощавая фигура, его нервно-быстрая реакция сделали из него фаворита, в тактическом искусстве недосягаемого для конкурентов.
Прихрамывая (однажды его сбросил с себя граат, сломав ему ногу, которая плохо зажила), подошел его дядюшка — Малан Корри, глава рода, и уселся рядом с Саикмаром. Мать его заняла место с другой стороны. Она была уже в пожилом возрасте, но вид ее все еще заслуживал определения «королевский».
И вот ударил гонг, а вслед за тем настала тишина. В аудиенц-зал в окружении блистательной свиты вступил регент. Глаза Саикмара не отрывались от лица с лоснящейся черной бородой. Неужели этот величественный глава самого видного рода, если верить слухам, год за годом потчевал участников королевской Охоты каким-то снадобьем, чтобы король не был убит? Этот полнозвучный голос, взывающий к богам, был подобен гласу искренности и наполнял Саикмара религиозным благоговением.
По завершении воззваний регент обратился с традиционной просьбой к воителям. Сердце Саикмара заколотилось; он повернул голову, когда встал первый из его соперников, назвав по правилам протокола свое имя. Претенденты были избраны несколько недель или даже месяцев назад, но ритуал требовал, чтобы каждый лично объявил о своих притязаниях, после чего он заносился в почетный список. (Для бойцов, которые разбивались между вулканами, запись в почетном списке оставалась единственным памятником.)
Но в древние времена не только кандидат из какого-то рода, а даже посторонние могли помериться ловкостью и силой с королем. Например — рыжий Слоин, о котором сочинена знаменитая баллада.
Дядюшка пихнул его локтем, приказывая встать и, Саикмар вернулся в действительность. Он поднялся и высоким голосом назвал свое имя, род и объявил о намерении выступить против короля.
Минутой позже он вновь погрузился в мечты об Охоте.
И вот уже отдали дань традиции все претенденты. Церемония заканчивалась. Но в этот год все проходило не гладко. Торжественность ритуала, замешанного на религиозных чувствах, разрушилась в один миг. Высокие двери парадного входа в зал распахнулись; никто не обернулся, ибо предполагали, что входят слуги — чтобы зажечь факелы. Но тут из полутьмы прогремел бас:
— И я! Я тоже хочу поохотиться на вашего короля!
Благородные мужи в удивлении вытягивали шеи, чтобы посмотреть, кто осмелился это сказать. Человек решительно переступил порог. Ему было лет сорок, он был крепок и приземист, с темными густыми бровями. На нем была одежда южанина — свободная длинная рубаха с поясом и широкие штаны до щиколоток.
После минутного замешательства в адрес нарушителя порядка посыпались возмущенные окрики. Поднялся такой шум, что Бавис Кноль вынужден был дать знак носителю гонга. Тому пришлось изрядно потрудиться, прежде чем оглушенная звоном публика начала постепенно утихомириваться. Так и не дождавшись полной тишины, Бавис Кноль проорал:
— Выйди вперед, незнакомец! Назови себя!
Тот, к кому обратились, невозмутимо потопал мимо рядов скамеек к трону. Сердце Саикмара чуть не выскочило из груди, — кажется, неспроста он вспомнил о рыжем Слоине из древней баллады…
Бавис Кноль приподнялся с трона и всмотрелся в чужеземца.
— Сегодня вечером вы приходили с Героном на аудиенцию! — ошеломленно сказал он. — Я узнал вас. Вы — южанин, называющий себя Белфеором!
— Вы правы, — с сарказмом сказал чужак. — Но, пожалуйста, не говорите, что это мешает мне участвовать в Королевской Охоте. Рыжий Слоин тоже не был мужем из Каррига, а я требую не больше того, что было позволено ему.
* * * Со свирепым удовлетворением Белфеор перебирал в уме события прошедшего дня. Это как же надо было умудриться, чтобы напороться на галактического агента! Более того — оказаться в его доме, ничего не подозревая! И при том, что на всей планете не больше шести или семи агентов, а вероятно, и того меньше.
Ну да ладно, все кончилось не так уж плохо. Даже не в меру осторожный Паргетти признал, что Герон (или как там его настоящее имя?..) до последнего момента не имел представления о внепланетном происхождении своих гостей; иначе он не вломился бы, обмотанный одним полотенцем, и не забылся бы настолько, что обратился к ним на галактическом наречии. Это подтверждало, что они хорошо замаскировались и что Герон не успел доложить о них кому следует. Значит, не все было потеряно.
Завидев действие энергетического оружия, слуги обратились в бегство. Но они могли опомниться и вернуться. Поэтому действовать нужно было быстро и решительно. Белфеор и Паргетти торопливо упрятали передатчик в футляр из местного дерева, сделанный в виде переносного алтаря — в местных культах почитались реликвии предков, и на футлярах этих реликвий красовались проклятия и угрозы грабителям и осквернителям. Они лихорадочно сгребли свои пожитки и ринулись вон. Белфеор на ходу еще раз выстрелил в мертвого торговца и видел, как загорелись половицы под трупом.
— Надо поджечь дом! — бросил он Паргетти. — Рассказу слуг не поверят… по крайней мере, до утра их будут считать сумасшедшими, а к тому времени мы станем для них недосягаемыми, если верно то, что ты мне говорил.
Паргетти молча кивнул, стал копаться под рубашкой, доставая собственное оружие. Направив его на противоположный конец коридора, поджег деревянную стену, чтобы блокировать дверь в комнату Герона. Спускаясь по внешней лестнице к конюшне, они завершили дело двумя выстрелами из окна, и из-под кровли начали просачиваться клубы дыма.
— Это займет их на некоторое время, — хмуро сказал Белфеор. — Дерево сухое и скоро заполыхает, как костер. А теперь сматываемся.
Он развернулся и зашагал по лабиринту узких переулков. Риск заблудиться был, однако, невелик, пока они видели крепость, возвышавшуюся над Карригом.
— Долго еще до собрания? — пропыхтел Паргетти, тащивший ящик с передатчиком и старавшийся не отстать от товарища.
— Собрание начнется, как только появится вечерняя звезда, значит, вскоре после захода солнца. Проклятый Герон! Я хотел сверить время с кораблем, но надо же было этому типу нас прервать!
— А если те, наверху, начнут волноваться?
— Вероятно, уже начали, черт их задери! — проворчал Белфеор. — Твоя задача — найти место, где ты сможешь установить передатчик и объяснить нашим, что произошло. Смотри, чтобы они не потеряли голову. Скажи им, что Герона застали врасплох и он никого не смог предупредить, а потому нет никаких оснований менять план. Возможно, Герон использовал свои караваны как маскировку для регулярного патрулирования, а это значит, что ты был прав, — в Карриге нет постоянного агента. Пока какой-то другой агент на этой планете узнает, что с ним приключилось, пройдут месяцы, а за это время мы укрепим свои позиции.
Паргетти неуверенно кивнул.
— Но мы обязаны считаться с тем, что он после прихода сюда должен был послать сообщение. А если его партнер сразу же начнет розыск, не получив такого сообщения?
— Это ты меня спрашиваешь? — резко возразил Белфеор. — Я думал, что ответ обязан знать ты сам. — И прежде чем Паргетти ответил, продолжал: — Как всегда, придется идти на риск… Ну, теперь мы уже достаточно далеко. Сейчас лучше разойтись. Встретимся сегодня вечером в… нет, не получится. Если меня примут в претенденты, — а я уверен в этом, — то придется быть участником этой муры… ночное бдение и все такое прочее… Значит, встретимся после королевской Охоты. Не наделай глупостей!
Теперь оставалось пробраться в крепость. Он осуществил это под очень изящным предлогом, и результат превзошел все его ожидания. Ему понадобилось только показать страже небольшое украшение с юга и сказать, что это — амулет, который он хочет дать Саикмару, и его тут же пропустили. Очевидно, все делали ставку на Саикмара и хотели, чтобы ему повезло.
Если бы так же подействовала ссылка на рыжего Слоина — кем бы там ни был этот тип, — то благоприятный исход этой крупной игры был бы фактически обеспечен.
* * * В зале вновь нарастал гул голосов. Саикмар с удивлением разглядывал незнакомца. Весьма пожилой. Во всяком случае, весьма пожилой для Королевской Охоты. К тому же тяжеловат, приземист. С таким телосложением нелегко планировать над жерлами курящихся гор. Неужели он рассчитывает на победу? Ну, разве что намеревается, подобно рыжему Слоину из легенды, протаранить короля… Саикмар точно знал, насколько малы его собственные шансы, а ведь он имел двойное преимущество — быстроту рефлексов молодости и несколько лет тренировки.
Не похоже, что этот Белфеор пресытился жизнью.
Абсурд какой-то, подумал Саикмар. Нужно быть молодым и подвижным, если хочешь убить короля, даже если ты слишком неопытен. На этом сходились все авторитетные мнения; ни одни претендент не убивал короля более четырех раз. Уже к двадцати пяти годам человек обычно становился слишком медлительным, чтобы потягаться с ловким Паррадайлом.
Мысли Саикмара прервал крик из задних рядов. Лукан, дравшийся в прошлом году за род Твивит, — его планер после удара левого крыла короля разбился, что стоило неудачливому воину одного глаза и одной ноги, — вскочил и заорал Бавису Кнолю:
— Дешевый трюк! Гнусный план — чтобы удержать род Паррадайл у власти!
Тут же со всех сторон на Бависа Кноля посыпались обвинения. Потом благородные мужи стали припоминать друг другу старые обиды. Словесная перепалка грозила вылиться в нечто более серьезное. Наконец Саикмар не выдержал. Подняв руку, он призвал всех к молчанию. Он был фаворитом — и ему подчинились.
— Неужели ни у кого из вас нет и искры рассудка? — закричал он. — Вы посмотрели на этого человека? Подумали, какие у него шансы против короля? Он утверждает, что сегодня впервые прибыл в наш город, и даже если он искусный пилот, то справится ли он с этими предательскими воздушными потоками над курящимися горами?
Его доводы звучали убедительно. Люди задумались.
— Лукан, — продолжал Саикмар, обращаясь к свояку, — если бы ты был регентом и строил коварные планы, чтобы исказить волю богов, выбрал бы ты тогда такого человека? Непонятно, что побуждает его делать вызов, скорее всего, он не знает, каким опасностям подвергает себя. Наверняка он решил, что это просто азартная игра, и, поиграв в нее, можно прийти к власти. Добро же, позволим ему это! Если он столь же умел, как Слоин, то докажет это утром. Если нет, то найдет бесславный конец. Пусть он даст королю возможность свернуть ему шею, если уж ему так этого хочется!
Саикмар сел, дивясь самому себе. К нему склонилась мать, шепча что-то одобрительное; он кивнул в ответ.
— Но это же вопреки всем обычаям… — послышался озабоченный голос из зала.
— Вопреки обычаям, да, — сказал Бавис Кноль, вновь обретя самообладание. — Но не вопреки закону. Саикмар, сын Корри, говорил хорошо. И я объявляю всем вам и особенно Лукану — чей язык с нашей последней встречи здорово развязался! — что я видел этого выскочку Белфеора только один раз, когда он сегодня пришел в город вместе с караваном торговца Герона и попросил разрешения о пребывании. Кроме этого, я ничего о нем не знаю.
Белфеор, молча дожидавшийся окончания перепалки, встрепенулся:
— Так, значит, я принят?
— Вопреки моей воле, вопреки желанию всех нас, но поскольку это не запрещено, вы приняты, — с горечью подтвердил Бавис Кноль.
— Хорошо! — сказал Белфеор и с усмешкой осмотрелся. — Между прочим, друзья, я здесь не для того, чтобы позволить королю сломать мне шею, как полагает этот парень. Возможно, через несколько дней тем, кто сегодня меня высмеивал, будет не до веселья!
Саикмару стало не по себе. Неужели этот карьерист рассчитывает победить? И все же… у его самоуверенности явно есть основания…
— Этот человек, очевидно, безумен, — услышал он шепот своего дядюшки. Возможно, подумал Саикмар и содрогнулся: а вдруг этот Белфеор знает что-то, о чем народ Каррига не догадывается, — и эта тайна может принести Белфеору победу.
5
Не только выскочка, но и неверующий, — нет, боги не позволят такому человеку торжествовать над королем! В темной капелле, встроенной в боковой неф храма, Саикмар вот уже несколько часов размышлял над тем, что сказал Белфеор. По обычаю, каждый претендент проводил ночь перед Королевской Охотой в капелле, где стояли фигуры тотемов его рода и статуи богов-хранителей. Так как чужак не принадлежал ни к какому местному роду, он сильно смутил священников, и пока они советовались, куда его пристроить, Белфеор сказал громким, беспечным голосом (что совершенно не приличествовало священному месту):
— Не беспокойтесь. Меня устроит местечко, где можно подремать.
Саикмар сидел на каменной скамье и в раздумье смотрел на статуи богов и родовой герб. Если Белфеор погибнет на Охоте, это будет справедливым наказанием за его безбожие. Но если он останется в живых, и — еще хуже — если король не…
Он решительно отбросил эту мысль, но она возвращалась вновь и вновь. Ведь появление Белфеора взваливало на него огромную ответственность. Он прочитал это в глазах всех: он должен был обречь чужака на позорный провал, — теперь от него зависела судьба Каррига.
Чтобы отвлечься, он начал размышлять о природе своего тотема. Твивит являлся животным, родством с которым можно было гордиться почти так же, как родством с паррадайлом, ибо он был быстр, умен и необычайно вынослив. Взрослый твивит обладал весом, близким весу мужчины. Охотясь, он передвигался на длинных, мускулистых задних лапах, перепрыгивая ручьи и живые изгороди, а передними лапами с острыми когтями хватал и умерщвлял добычу. Обычно же он двигался на всех четырех, — быстрыми прыжками. Голова его, плоская сверху и суживающаяся книзу, завершалась короткими могучими челюстями с острыми зубами. Твивит был покрыт густой мягкой шерстью, темно-желтой на голове, рыжевато-бурой на брюхе и темно-бурой на спине. Хвоста он не имел.
Правда, можно ли было гордиться этим тотемом теперь, — ведь твивиты вымерли несколько лет назад из-за эпидемии чумки. Зато с облегчением вздохнули крестьяне — твивиты не только задирали их скот, но и похищали детей.
Стоило ли вообще считать себя сродни хищникам? И почему он только сейчас задумался об этом? Момент не самый подходящий для сомнения в мудрости богов — утром в зависимости от их настроения решится не только его судьба, но и судьба Каррига!
Он уставился на статую Маиги, богини ветра и скорости, и попытался сконцентрироваться на ее достойных почитания качествах, но мысли его перескакивали на другое. Когда-то существовал род Граатов (его упоминала баллада о рыжем Слоине), и сейчас это казалось ему странным. Ведь граат — ездовое и вьючное животное, он одомашнен, а вот твивит, паррадайл, кошивор, арбитз и другие животные, являющиеся тотемами больших родов, — хищники, дикие и опасные.
Может быть, и граат был диким зверем — во времена, когда роды избирали себе тотемы? И значит, было время, когда никакого города Каррига на этом месте не существовало…
Предположим, Белфеор убьет короля. Что он станет делать — ведь у него нет рода? Велит усыновить себя одному из существующих родов или создаст новый?..
Раньше, очень давно, жизнь была совсем другая. Легенды рассказывали, что в древности люди были почти как боги и были полновластными властелинами природы. И они стали надменными и заносчивыми. Когда боги заметили это, они подули на солнечный огонь, отчего тот возгорелся во сто крат сильнее. Те, кто упорно сопротивлялся воле богов, были уничтожены; лишь немногим божественная милость позволила спастись от ярости солнца. Сев в ладью, они бежали в гигантский океан (мудрецы полагали, что это западный океан) и вынуждены были долго жить в холодной пустыне. Когда они наконец получили позволение отправиться в более гостеприимные места, то были предупреждены, что это только до отмены позволения… Если он оскорбят богов вторично, то навсегда будут стерты с лица земли.
Обычай проводить Королевскую Охоту, возникший согласно воле богов, был ежегодным предостережением: человек — слабое и хрупкое создание, а существо вроде паррадайла, которое не более, чем зверь, достаточно сильно, чтобы убить человека, и достаточно умно, чтобы избежать его приманок и ловушек. Но ведь в других странах такого обычая нет, значит, Королевскую Охоту выдумали сами люди, чтобы в Карриге приходили к власти только самые умные и способные и чтобы правящий род обладал теми качествами, которыми человек восхищался в паррадайле.
Но как ни погляди, а из-за этого обычая ежегодно погибали люди. Негоже неверующему чужаку топтать священную землю Каррига.
Саикмар обратился к статуям богов, стоявшим по бокам символа твивита, — прежде всего к статуе Орика, бога всех острых вещей, зубов, когтей, стрел и копий, чтобы тот затупил оружие Белфеора, дабы оно не наносило ран.
* * * В утренних сумерках по переулкам города прокатились звуки гонга, извещая о выступлении авангарда, задача которого была еще более опасной, нежели у самих воинов, пославших королю вызов, — ибо смельчаки из авангарда обязаны были вскарабкаться на усеянные пещерами склоны вулканической цепи и пробудить короля от зимней спячки. Кроме короля в теплых пещерах зимовали и другие паррадайлы, и всегда существовал риск потревожить матку с детенышами, которая не погружалась в сон и тут же переходила к нападению. Король, напротив, был настроен миролюбиво, и пока он просыпался и поедал собранные прошлой осенью припасы, авангард успевал уйти невредимым.
Когда отзвучал гонг, появились священники, призывая состязающихся к жертвенному камню храма, где от их имени приносилась жертва богам. После этого каждый проводил время по своему усмотрению, дожидаясь пробуждения короля. Тот, кто не слишком нервничал, мог проспать все утро, чтобы набраться сил после бессонной ночи. К собственному удивлению, Саикмар так и сделал: он улегся на узел из плащей и накидок и тут же задремал, — а его помощники проверяли глайдер, меняли тугие каучуковые ленты на луке и обследовали каждый дюйм рулевых веревок, чтобы удостовериться, что они не порвутся.
Проснувшись, Саикмар осведомился, что делает Белфеор, но выяснилось, что этим никто особо не интересовался.
У каждого рода была для глайдера своя стартовая площадка. Твивиты владели площадкой, ближайшей к городу, и Саикмар вместе со своими спутниками мог отправиться в путь на целый час позднее конкурентов. К полудню они добрались до заросшего травой плато между конусами вулканов. Саикмар знал эту местность лучше имения собственного рода, так как пролетал над нею сотни раз, и каждый дымящийся вулкан казался ему старым другом, готовым поднять вверх на теплом воздушном потоке или скрыть в дымном облаке. И все-таки Саикмар нервничал, дожидаясь, пока глайдер установят на катапульту.
— Боишься? — спросил Лукан. Как бывший претендент, он имел право находиться на старте, но лучше бы его здесь не было, — его увечность была устрашающим свидетельством того, что король мог сотворить с отважным воином, осмелившимся атаковать его.
— Немножко, — признался Саикмар.
— Надеюсь, ты ничего не принял от старого Кноля? — тихо спросил Лукан. — Никакого напитка счастья или чего-то вроде этого?
Саикмар покачал головой.
— Мне ничего не присылали, — ответил он. Они с Луканом часто говорили об этом, и Лукан был убежден, что Бавис Кноль имел обыкновение обласкать претендентов каким-то снадобьем.
Лукан пожал плечами.
— Мне он прислал напиток счастья, и я выпил его. Конечно, это было неумно. Но ты подобного подарка не получил, а у меня нет никаких доказательств для обвинения, кроме того, что я после напитка чувствовал себя не так, как прежде. Не будем портить себе настроение. Скажи лучше, а чем ты задумался?
— Об этом незнакомце, Белфеоре, — сказал Саикмар. — От него исходит что-то тревожащее… угрожающее…
Лукан похлопал его по плечу.
— Сегодня ты должен думать о короле, мой друг, а не о глупом и спесивом незнакомце! Я порасспрашивал о нем у людей, но никто не знает, что с ним стало с того момента, как он покинул храм. Никто не видел его с планером на пути сюда, никто не знает, где он мог бы установить катапульту, а ведь для этого нужны помощники… Вероятнее всего, он передумал и уже никогда не появится в Карриге.
Саикмар хотел сказать, что он думает иначе, но тут дозорный на краю плато пронзительно закричал:
— Они размахивают желтым флагом! Король найден!
Все засуетились. Дядюшка подошел к Саикмару, обнял его и пожелал счастья; слуги встали наготове возле противовесов и лебедок. Саикмар вскарабкался в хрупкую скорлупку глайдера, пристегнулся ремнями и передвинул вперед — для старта — рычаг управления, чтобы стрелой взметнуться над краем плато и набрать скорость, прежде чем его поднимет воздушный поток над ближайшим кратером. Ожидание, казалось, длилось вечность.
— Он взлетел! — воскликнул наконец дозорный, и слуги отпустили противовесы.
Все взоры устремились на короля. Наступила решительная минута. Саикмару нужно было рассчитать скорость, чтобы провести глайдер у края вулкана и войти в теплое восходящее течение, способное вознести его на безопасные триста метров над королем. Когда он почувствовал, что поднимается по спирали вверх, то наконец смог осмотреться в поисках противника. От волнения перехватывало дыхание, — ведь сколько бы он ни летал, а это был первый совместный полет с королевским паррадайлом.
Паррадайл только что вяло поднялся в небо. Направление его хвоста указывало, из какой пещеры он появился. Туловище его было черное, а крылья — голубые с золотистыми краями. Мускулы крыльев перекатывались под гладкой кожей словно маслянистые волны. Еще никогда на памяти людей король не жил так долго, еще никогда он не вырастал до таких размеров.
Саикмар испугался так, что чуть не опрокинул глайдер. Длина тела короля от плеч до корня хвоста была метров восемь; сверху оно было широким и плоским, а книзу сужалось. Хвост и шея добавляли к длине тела еще восемь-девять метров. Вертя головой на гибкой шее, паррадайл наблюдал за поднимающимися в воздух глайдерами. Словно насмехаясь, король откинул свою огромную, похожую на молоток, голову, раскрыл в ухмылке-зевке чудовищные челюсти и, накренившись на левое крыло (размах крыльев был не меньше двадцати метров), скользнул в вертикальный воздушный поток.
В несколько мгновений он поравнялся с Саикмаром, окинул сонным взглядом его глайдер и быстро стал набирать высоту.
Саикмару померещилось, что король делает все с неохотой. Вот он взмахнул крыльями, но не спикировал на Саикмара, а полетел прочь. Саикмар поднялся выше, высматривая воинов из других родов. Глайдеры по обычаю раскрашивались цветами тотема. У Саикмара глайдер был цвета твивита — черно-коричневый сверху и светло-рыжий снизу. У других глайдеры были зелеными, аспидными, багровыми, пятнистыми или полосатыми.
Только белый цвет считался запретным для всех родов.
Но что это? Он не верил глазам: в нескольких километрах от воздушных потоков — без помощи! — с раздирающим уши воем и свистом в небо взвился глайдер и…
Саикмар механически сделал вираж и повел глайдер на посадку, не выпустив ни одной стрелы. Цели уже не было.
Такой катастрофы еще не случалось с его народом, с его городом. Белый планер круто пошел вверх, вслед за королем, и выплюнул яркий огонь, подобный молнии. Секундой позднее от короля — воплощения величия, власти и мудрости, — остался лишь обгоревший скелет со срезанными крыльями, обрушивающийся в кратер вулкана.
А Белфеор, этот выскочка, этот дерзкий пришелец с юга, сделался законным властителем Каррига.
6
Плата была необычайно высока — платили жизнью. Но были строги и условия. В других филиалах правительственной службы можно было зарабатывать в лучшем случае «пять за один», но только в Галактическом Корпусе плата достигала «десять за один». Точнее говоря — за каждый год службы в Корпусе человеку гарантировалось десять дополнительных, здоровых лет жизни.
Если дотянешь до срока, когда сможешь пожить в свое удовольствие. И прежде всего — если угодишь своим начальникам и поладишь с коллегами по корпусу. Самый короткий контракт был рассчитан на десять лет работы, и если человек увольнялся до истечения этого срока (или его вышвыривали), то его шансы на продление жизни пропадали. Вторая попытка заняться работой, которую оплачивали дополнительными годами жизни, не предоставлялась никому.
Сидя в приемной коменданта, Маддалена Сантос впервые всерьез задумалась над этим фактом — и неожиданно испугалась. В свои двадцать пять она только начала понимать, что означает «жить», что означает время жизни, его продолжительность. И она испугалась, что упустила свой шанс.
Под куполом, сооруженном на этом лишенном воздуха планетоиде, никогда не было холодно, но Маддалена вздрагивала от озноба. Для вызова к коменданту причин было немного, но они были неприятными. К тому же в пограничную область из долгого патрулирования лишь несколько часов назад прибыл корабль, чтобы отсюда лететь дальше, к Земле. Предположительно — для ремонта. На самом деле это незадачливых работников — назад, на Землю, или туда, откуда они явились. Сейчас в Корпусе было очень немного выходцев с Земли.
И это была часть ее личных трудностей.
Оглядываясь назад, она понимала, что она — только что прибывшая после окончания одного из самых престижных университетов Земли, гордая своим дипломом и образованием, — явно казалась надменной и заносчивой дамой более опытным служащим Корпуса. Она просто не считала коллег равноценными себе, вот в чем дело. Сама того не сознавая, смотрела на них как на туповатых, неотесанных провинциалов, в то время как она являлась высококачественным и утонченным продуктом Земли.
Ей понадобился почти год, чтобы заметить, как чуждались ее люди. А некоторые просто ненавидели. За три месяца, прошедшие с того времени, она составила представление о психологических причинах такого отчуждения.
Да, она наделала массу ошибок! Стыдно подумать — она постоянно была недовольна и то и дело предъявляла претензии. Она жаловалась на монотонность работы, на подавление инициативы, на авторитарно-бюрократическую иерархию старослужащих, на еду, на жилищные условия, на затруднения в продвижении по службе и проволочку с принятием решений, а то и на непрофессионализм, из-за которого должностные лица, по ее мнению, парализовали дело…
Галактический Корпус оказался совсем не таким, каким она себе представляла. Это была централизованно управляемая бюрократическая организация со множеством внешних постов и служб, и тот, кто хотел сделать карьеру в центре, считал за благо держать язык за зубами, прилежно выполнять свою работу и ладить с начальством. Правда, самостоятельно мыслящих личностей среди новичков при случае могли и оценить, но критика в адрес самого аппарата способствовала лишь появлению твоей фамилии в проскрипционном списке. И так как она проглядела, что этот по-военному организованный орден в отличие от университета не был трибуной для откровенных дискуссий, то у нее были все шансы выбросить сотню лет дополнительной жизни псу под хвост.
Из динамика на стене раздался голос:
— Кандидатка Сантос — к коменданту!
Она автоматически встала. Вот как: кандидатка! Все еще!
Она ожидала, как и большинство других кандидатов, перевод в ранг инспектора после года стажировки; когда этого не произошло, она дала волю негодованию и сказала, что это — дело рук интриганов, которые не выносят откровенных суждений и просто пытаются отделаться от нее, так как найти недостатки в ее работе — нельзя. Это была еще одна ошибка.
Она по привычке посмотрелась в зеркало, — своей внешностью она могла быть довольна. Кожа гладкая и чистая, слегка загорелая — с оливковым оттенком. Глаза — большие, а длинные ресницы — естественные. Блестящие черные волосы коротко подстрижены, чтобы не застревали в уплотнительном кольце шлема (вначале изрядно погоревав, теперь она находила, что короткая стрижка лучше подчеркивает красивую форму ее головы). Тонкая талия и грациозная, не слишком высокая фигура.
Что ж, теперь она наверняка расплатится за свое поведение, слабо сообразующееся с устоями Корпуса. Как можно непринужденнее она вошла в кабинет коменданта. Бжешка бросил на нее короткий взгляд и нейтральным тоном сказал, что она может сесть.
В кресле напротив нее сидел судовой офицер с усталым лицом и преждевременно поседевшими волосами. Должно быть, капитан прибывшего патрульного судна. Видимо, ему и предстояло доставить ее на Землю.
Комендант сказал:
— Сантос, это — майор Лангеншмидт из Патрульного отдела.
Маддалена заставила себя улыбнуться в знак приветствия. Комендант, казалось, не мог найти подходящих слов; наконец, после долгого молчания, он заговорил:
— Так вот, Сантос, я считаю необходимым поговорить с вами в присутствии майора Лангеншмидта. Пожалуй, не стоит уведомлять вас, что вы здесь далеко не самая обожаемая персона.
— Не считаете нужным, но уведомляете, — сухо констатировала Маддалена. — Вы ведь ждете от меня ответа. Отвечаю: мне это известно. Я уже давно стараюсь приспособиться.
— Что-то я до сих пор не заметил этого, — возразил Бжешка. — Почитайте-ка вот это.
Он взял со стола заполненный бланк, предназначенный для внутренней корреспонденции, и протянул ей. Она взяла листок и прочитала следующее:
«Ввиду неспособности кандидатки Сантос подчиняться своим начальникам и сотрудничать с опытными служащими Корпуса, считаю ее полностью непригодной как материал для карьеры… »
Она уставилась на машинописный текст. Материал для карьеры! Достаточно разоблачительный момент для духа, царящего в этой организации, подумала она. Человек — это материал, больше ничего! Если бы не обещание продления жизни, она бы уже давно сбежала отсюда, но так… Кто бы не попытался перепрыгнуть собственную тень, если возможны дополнительные сто лет жизни?
— Дайте сюда! — сказал Бжешка.
Он смял бланк и бросил в утилизатор. Потом откинулся в кресле. Доволен собой, подумала Маддалена. Рад, что снова может поиграть чьей-то судьбой.
— Этот рапорт я хотел отправить на Землю с кораблем майора. Вместе с вами, — сказал он значительно. — Вам известно, что из этого следует, не правда ли?
Она кивнула.
— Хм… Я предоставляю вам отсрочку. Согласно вашему личному делу, которое я изучал довольно часто… и довольно основательно… И удивляюсь, как это вас взяли на службу в Корпус?.. Да, так вот… Вы очень способны к языкам, верно? А в свободное от занятий время работали в шоу-группе, — с театралами, как говорится?
Маддалена снова кивнула. Бжешка вздохнул.
— Поскольку мы испытываем недостаток в кадрах, появилась возможность установить, действительно ли эти ваши таланты дают вам право на статус, в который вы сами себя возвели. — Он повернулся к Лангеншмидту. — Объясните ей, майор.
Лангеншмидт, помедлив, спросил:
— Вам известна основная задача Патрульного отдела в этом секторе?
«Они что, считают меня совершенно неосведомленной?» — чуть не вырвалось у нее. Но это только усугубило бы ее положение. Стиснув зубы, она сдержанно ответила:
— Вы осуществляете картографическую съемку планет, на которые бежали люди с Заратустры. Кроме того, вы работаете с агентами на планетах, которые все еще изолированы от галактического сообщества.
— Верно. От одного из самых ценных агентов мы не получали сообщений почти два года. Другие агенты передали нам, что, по слухам, он вроде бы мертв. Погиб в результате несчастного случая… Планета эта отсталая, и от поколения к поколению там изменяется немногое… И все-таки в одном из городов, которые находились в зоне наблюдения этого агента, кажется, произошло что-то весьма необычное. Может быть, технологический прорыв, из тех, что приводят к культурным переворотам, а может, революция. Или власть захватил узурпатор. Мы этого не знаем; донесения, которые мы получили, позволяют делать любое из этих заключений. Но пока эти слухи дошли до агентов, то наверняка изменились до неузнаваемости. Нам понадобится не менее двух лет, чтобы внедрить нового постоянного агента в ту же местность, но мы не можем ждать так долго…
— Короче, Сантос, — объявил комендант, — так как вы — единственная рабочая единица, от которой я здесь с радостью могу отказаться, даю вам шанс. Насколько мы поняли, работа среди нас, грубых провинциалов, не удовлетворила вашего стремления к самостоятельности и ранила вашу чувствительную душу. Потому я не удивлюсь, если вы откажетесь от этого поручения… ведь в том мире люди не только грубы и необразованны, но и неопрятны.
Руки Маддалены затряслись, а щеки покраснели от гнева, — что комендант неверно истолковал как стыд, ибо лицо его выразило удовлетворение, и он нанес последний удар.
— Если вы откажетесь, я, естественно, снова составлю рапорт — в той же форме — и вместе с вами пошлю на Землю. И на столетие вам придется сократиться.
— Понимаю, — натянуто сказала Маддалена. — И принимаю поручение.
— Хорошо. Но с самого начала отдавайте себе отчет, что вас избрали не на какую-то славную роль, а всего лишь на роль «затычки». Вы разыщете определенное место и узнаете, что там произошло. Это все. Чем меньше людей будет знать о вашем существовании к тому моменту, как вы покинете планету, тем выше будет наше мнение о вашей работе. Вы не станете знаменитостью и не будете принимать никаких самовластных решений. Это — ясно?
Маддалена кивнула.
— Прелестно. Теперь вам нужно только доказать, что вы способны выполнять указания, не вставляя острых словечек. Все остальное вам объяснит майор Лангеншмидт.
Майор встал.
— Пойдемте, Сантос, — сказал он. — Начнем прямо сейчас.
7
В некотором отношении он, Густав Лангеншмидт, лучше справлялся со своими обязанностями, чем комендант Бжешка или другие служащие планетарных баз Корпуса. Редко более половины персонала такой базы проявляло подлинный интерес к работе, — просто отбывали свое время, а потом складывали будущую жизнь стопочкой десять к одному. На борту патрульного судна своей работой интересовался каждый. Так и должно быть, если не хочешь рехнуться во время долгого полета.
Он лучше справлялся с этим еще и потому, что работа бросала его в самые разные уголки; только за один рейс он ступал на восемь или десять планет — естественно, предельно тайно, — в то время как Бжешка рассиживал под своим старым куполом.
Однако случись у Лангеншмидта неудача, ответственность возложили бы на Бжешку как главу галактического сектора. Правда, припомнили бы и Густаву Лангеншмидту.
Он провел Маддалену в кабинет, предоставленный ему на время пребывания на базе, и рухнул в кресло.
— Садитесь, — пригласил он нервничавшую девушку. — Я сделаю сжатый обзор, чтобы вы увидели свое поручение в более широкой системе и кое-что узнали о мире, в который попадете. Если начнете терять интерес, потому что все это уже знаете, все равно слушайте. Я там был — смотрел, нюхал и осязал, и то, что я вам скажу, возможно, в один прекрасный день спасет вам жизнь.
Он нажал клавишу, и в кабинете стало темно. На одной стене засветилась стереокарта. Взяв точечную лампу, он направил ее на звездное скопление, находившееся в центре.
— В этой системе по одной населенной планете у каждой звезды. Вот та. Вот эта. Все шесть штук этой группы. Еще две — сзади, а вот здесь — еще несколько, как мы предполагаем. То есть они были населены, когда мы проводили последний зондаж, но условия жизни там настолько тяжелы, что мы решили не внедрять туда агентов. Возможно, что эпидемии уже уничтожили на одной из них, а то и на нескольких все население. Мы провели лишь поверхностное исследование — невероятно обнаружить на гигантской поверхности планеты небольшое население, живущее в первобытном состоянии. Представьте себе, что на Земле оказалось бы лишь несколько разрозненных первобытных народов, скажем — несколько тысяч пигмеев в африканских джунглях или несколько тысяч папуасов на Новой Гвинее. Звездолет мог бы крутиться у планеты месяцами, садиться в дюжине мест, но не увидел бы и следа населения… Вы, вероятно, знаете, почему эти населенные миры группируются именно здесь, в таком отдалении от ближайшего сообщества цивилизованных планет, а?
Маддалена кивнула:
— Заратустра.
— Точно. В эту систему семьсот пятьдесят лет назад прибыла большая часть судов-беженцев с Заратустры. Суда, забитые людьми, которые покинули родную планету, когда небо пылало огнем, а океаны закипали от жара сверхновой звезды. Понятно, что в такой панике думали только об одном — спасти жизнь. Поэтому они прибыли сюда… ну, те, которые вообще куда-то прибыли, не захватив с собой практически ничего — ведь надо было эвакуировать примерно два с четвертью миллиона людей на трех тысячах кораблей. Долгое время считалось, что выжила горсточка, ушедшая к Альфе Бавкиды, то есть в направлении старой Солнечной системы, и только сто двадцать лет назад экспедиция Хуан-Це обнаружила, что на этих планетах тоже есть потомки уцелевших, добравшихся до пригодных к жизни миров… И каждый из этих миров стал развиваться самостоятельно. Для нас, выросших в реальных условиях продления жизни, столетие, возможно, и не очень долгий срок. Но для первобытных людей столетие — это смена четырех поколений. А двадцать пять поколений — совсем иной масштаб времени. За это время галактический язык развился в подобных изолированных мирах в диалекты самостоятельных языков, так что люди с севера перестали понимать людей с юга. А жители различных планет даже не подозревают о существовании друг друга. И причиной всему — длительная разобщенность!.. К тому же произошла деградация. Ведь что руководит человеком в первобытном мире — стремление выжить. И вот если во мне засела болезнь, если я голоден, как волк, потому что сломал копье на охоте, если дождем залило мой костер и я не могу изжарить зверя, хотя изловил его, то рассказы прадедов о полетах между звездами и о городах с миллионами жителей кажутся мне маразматической болтовней сумасшедших стариков. Я-то ведь занят практическими делами. А чтение и письмо? Что мне читать и к чему учиться писать? Кому мне писать? Ведь все рядом. Гораздо разумнее поупражняться луком со стрелами… Начав основательное исследование таких миров, мы обнаружили, что некоторые планеты населены субгуманными дикарями, с которыми практически не достигалось взаимопонимания. Но на других планетах возникли довольно многообещающие туземные цивилизации. Естественно, они не имели возможности разрабатывать технологии: даже если среди выживших оказывался, к примеру, горный инженер, то от поиска рудного месторождения было еще очень далеко до изготовления стали… Наблюдая за этими цивилизациями, мы получили хороший урок, поняв, что наш образ жизни — не единственный, делающий людей счастливыми. Возможно, в этих изолированных мирах настолько высок уровень гуманитарных знаний, что следует у них поучиться. Поэтому мы избегаем всякого вмешательства, скрываем наше присутствие и ограничиваемся обычными наблюдениями. Такие наблюдения очень важны, и важны по двум причинам. Первая заключается в том, что эти новые культуры напрямую знакомят нас с социальным развитием человечества. Столетнее изучение населенных беженцами миров продвинуло наши знания в этой области дальше, чем тысяча лет анализа земной истории. Вторая причина в том, что мы, патрульные, не единственные, кто заходит в эту зону.
— Рабовладельцы, — сказала Маддалена.
— Совершенно верно. Рабовладельцы. Вам об этом рассказывали или вы сами до этого дошли?
— Рассказывали, — буркнула Маддалена.
— Ну, это роли не играет. Важно, что вы вспомнили об этом. Хорошо! Рабовладельческая планета, естественно, не относилась к мирам, которые населили беженцы с Заратустры; жителей этих миров систематически похищали и насильственно поселяли на необитаемых планетах, потому что для разработки богатых залежей металлов требовалась рабочая сила, — дешевая рабочая сила. Этот метод использовался двести двенадцать лет и обеспечил соответствующим концернам гигантские прибыли, пока Патрульная служба не обнаружила, что такое в действительности «образцовые колонии горняков»… Скорее всего, эти алчные типы, без стыда и совести, переменили тактику. Например, стали правителями какой-нибудь богатой и почти девственной планеты, воспользовавшись суеверием и отсталостью ее жителей. Похоже, на этой планете именно так все и случилось. Но долго это не продлится — ведь планета располагается на моем маршруте, и я посадил там пять агентов в разных точках континента. Либеральничать здесь нельзя — эта гнусная авантюра может повлиять на развитие туземной культуры. Одно только знание, что по ту сторону неба существуют другие люди, разрушило бы мир религиозных представлений аборигенов.
Он повел световой точкой по звездной карте, указав на систему, удаленную от базы примерно на двадцать пять парсеков.
— Я говорю об этой системе. ПБЗ, Планета беженцев с Заратустры, номер четырнадцать. Число жителей, расселенных на самом крупном континенте и близлежащих островах, чуть больше двух миллионов человек. Но из легенд явствует, что вначале их было меньше восьмисот, — там приземлился только один корабль. Климат весьма благоприятен для жизни, — класса А, то есть люди могут питаться местными растениями и некоторыми животными. Один из самых больших городов на планете — местечко под названием Карриг, торговый центр на перекрестке караванного пути, ведущего с юга на север, и судоходной реки, которая течет к западному побережью континента. В Карриге семнадцать тысяч жителей, он господствует над округой на день пути. Там и умер наш агент или был убит, — точно мы не знаем. К сожалению, он не часто посылал донесения, так как водил торговые караваны, а передатчик в долгие странствия брать не мог… Наши географы полагают, что Карриг благодаря своему расположению в один прекрасный день станет транзитным центром северного континента. Может быть, этот центр одновременно превратится в столицу государственного образования, и вот тут могут возникнуть войны. Но, дай Бог, они преодолеют этот период еще до того, как будут располагать оружием более совершенным, чем луки и катапульты. К несчастью, жители Каррига уже обладают необычайно совершенными планерами, точнее, глайдерами; они натягивают на рамы из легкого местного дерева кожу животных… и если им взбредет в голову пускать с них ядовитые стрелы или зажигательные бомбы… Но я уклоняюсь от темы. Хотелось бы проинформировать вас о текущем моменте. На чем мы остановились?
— Вы описывали географическое положение города Каррига, — напомнила Маддалена.
— Да-да. Продолжаю. Тектонические процессы на планете еще далеко не завершились. Материки все еще находятся в дрейфе, в разных регионах полным ходом идет горообразование. К северу от Каррига расположено поле геологического напряжения со сложными разломами пластов, многочисленными действующими вулканами и частыми землетрясениями. В этой вулканической горной цепи встречаются всевозможные тяжелые элементы. Уже поверхностное геологическое обследование ясно показывает, что там располагается крупное месторождение горючего для реакторов. Если местное население когда-нибудь откроет возможности ядерной энергии, то Карриг обретет новую ключевую позицию.
— Рабовладельцы? — снова сказала Маддалена.
— Что ж, для банды беззастенчивых авантюристов с финансовыми поручителями это было бы заманчиво, не правда ли? И если они займутся этим, то рабочую силу далеко искать не придется.
— Но разве есть доказательства, что кто-то действительно…
— Абсолютно никаких. Я хотел только показать, почему там безусловно необходим запасной агент — для наблюдения за развитием событий и проверки наших предположений. А теперь — о том, что нам доподлинно известно. Общественное развитие Каррига находится на стадии феодализма — довольно примитивного, основанного на клановости и тотемизме. Семь видных родов конкурируют друг с другом, а восьмой, номинально нейтральный, только в исключительных случаях играет политическую роль, — это своего рода «праформа» касты священников. В ежегодном состязании семь соперничающих родов подыскивают политического руководителя на следующий год. Состязание представляет собой воздушную дуэль между людьми на планерах и крылатым зверем, который зовется паррадайлом и считается священным, потому что символизирует качества королевской власти. Род победителя получает правительственную власть на следующий год и берет на себя управление вплоть до механизма взимания налогов. Теоретически в охоте на королевского паррадайла может участвовать каждый, при соблюдении известных формальностей. Однако издавна повелось, что в дуэли участвуют семь представителей этих самых семи ведущих родов… Однако согласно надежным донесениям, не так давно в состязании принял участие посторонний — и победил. По рассказам, он метнул какую-то молнию, которая и убила королевского паррадайла! Сли, другой наш агент на планете, находящийся ближе остальных к Карригу, предполагает, что кто-то изобрел ружейный порох, так как базового материала для простой взрывчатой смеси в вулканическом регионе более чем достаточно. А если этот тип придумал, как изготовить простые бомбы или даже ракетный заряд, то весьма вероятно, что он втянет Карриг в завоевательную войну.
— И вы хотите, чтобы я отправилась туда и установила, правда ли это?
— Точно, — сказал Лангеншмидт. — Желаю вам удачи. Но, поверьте, одной удачи будет недостаточно.
8
Лангеншмидт, по собственному утверждению, был на планете номер четырнадцать только три раза: дважды доставлял агентам передатчики и один раз привозил социолога, который хотел уточнить информацию здешнего агента. Однако, несмотря на кратковременность пребывания, он, вероятно, знал о Четырнадцатой больше, чем хорошо обученный местный агент.
Маддалена гордилась своими лингвистическими познаниями и полагала, что разбирается в этимологии. Но одно дело — научный анализ языка и совсем другое — доскональное изучение двух основных наречий с четырьмя-пятью местными диалектами в каждом (чтобы казаться туземкой). Подготовка велась в сжатые сроки, и напряжение оказалось так велико, что Маддалена часто была близка к отчаянию.
Когда она наконец взошла на борт патрульного судна, чтобы отправиться в рейс, был назначен не подлежащий пересмотру срок ее миссии. Все время рейса она употребила на изучение быта и нравов народов, населяющих планету, и на совершенствование языковых познаний, но с каждым днем ее страхи и сомнения все росли.
Предполагалось высадить ее у агента Сли, который жил в городе Дайомаре на юге и должен был организовать ей путешествие в Карриг. Багаж ее состоял из аутентично раскрашенного деревянного баула. В нем было несколько комплектов местной одежды, деревянная коробочка с травяными мазями и другой общеупотребительной косметикой, походная аптечка, замаскированная под шкатулку со швейными принадлежностями, местные предметы для письма и под двойным дном — небольшой передатчик. Кроме того, она получила маленький ящичек, украшенный фальшивыми камнями. На крышке его были начертаны религиозные надписи и формулы заклинаний, которые предрекали страшную судьбу тому, кто без позволения вскроет замок. Вместо реликвий предков, как предположил бы каждый туземец, в ящичке лежал заряженный энергетический пистолет, предназначенный для самообороны в самых крайних случаях.
Волосы у нее были что надо. Перед отъездом ей впрыснули в кожу головы трихаллерин, и за неделю волосы ее вымахали как трава на весеннем лугу, — они достигли плеч!
Рейс близился к концу, и Маддалена напряжено готовилась к высадке. Когда ее вызвал Лангеншмидт, она изо всех сил старалась приободриться, но так и не смогла отделаться от нехорошего предчувствия.
Майор сидел у коммуникатора, задумчиво вертя в руках кассету.
— Мы только что получили донесение Сли. Вам будет полезно его прослушать, — сказал он. — Садитесь.
Он сунул кассету в паз, и на экране появился Сли, узколицый человек среднего возраста, в полосатом сюртуке с широкими рукавами. Так как в отличие от Герона у него было постоянное местожительство, он пользовался передатчиком большего размера, с трансляцией изображения.
— Майор, я получил тревожное сообщение. Как вы знаете, я пытаюсь выяснить обстоятельства смерти Герона. Его дом сгорел, и передатчик, к счастью, тоже. Но пожар уничтожил и все улики и вещественные доказательства, и мы располагаем только показаниями слуг, но от них проку мало — они были в дикой панике. Кроме того, Карриг слишком далеко отсюда, и я вынужден довольствоваться слухами. Но кое-что удалось выяснить, — причастность к этому делу Белфеора, того чужака, что сделался правителем Каррига. Помните — говорили, что он убил королевского паррадайла, метнув молнию, и я решил, что это примитивная пороховая ракета. Так вот, слуг Герона упрятали в сумасшедший дом, но одного из них недавно выпустили. Он утверждает, что Герона убил Белфеор — и как раз метнув в него молнию. Вероятно, Герон кое-что пронюхал о планах Белфеора, и тот, чтобы избежать возможного вмешательства, заложил в доме Герона мину и взорвал торговца вместе со зданием. Другого разумного объяснения я не нахожу. Отделить в этой истории реальность от вымысла адски тяжело. Нужно поскорее направить в Карриг агента, чтобы выяснить, верны эти предположения или нет. Я попытался отыскать повод, чтобы отправиться в Карриг. Например, пойти на север с караваном паломников, но это показалось бы крайне странным моим здешним друзьям и знакомым, потому что им известен мой неисправимый скептицизм.
Лангеншмидт выключил воспроизведение и взглянул на Маддалену.
— Похоже, вы там действительно нужны, — пробормотал он. — Закончили подготовку? Мы уже сбросили скорость ниже световой, и теперь понадобится только два часа для маневра у ночной стороны планеты.
Маддалена кивнула. В горле у нее пересохло.
— Хорошо. Подготовьте свой костюм — наденете его, когда поступит сигнал. И уложите свой багаж в десантный бот. Когда все будет готово, я пройду на борт вместе с вами.
— Вы хотите высадить меня сами?
— Я это уже часто проделывал, — проворчал Лангеншмидт. — Давайте-ка за работу!
* * * Облачившись в мешковатую местную одежду — широкие штаны, сюртук и плащ, — Маддалена с трудом втиснулась в облегающий скафандр и теперь, сидя за спиной Лангеншмидта в узкой кабине сигарообразного десантного бота, прислушивалась к монотонному обмену репликами между Лангеншмидтом и пилотом патрульного корабля, — проверялась готовность аппаратуры. Все страхи Маддалены улетучились, лишь только она ступила на борт десантного бота. Наконец настал момент, когда она сможет пользоваться своими знаниями и проявить свои способности, — былая самоуверенность возвращалась к ней.
Закончив проверку, пилот открыл нижний люк, и бот медленно опустился под брюхо звездолета. Они зависли над гигантской, темной, мягко закругленной поверхностью — здесь должна была решиться судьба Маддалены. Они были намного ближе к планете, чем она ожидала, — вероятно, в самых верхних слоях атмосферы.
По бортовой связи снова раздался голос пилота, взволнованный, прерывистый.
— Это же… клянусь всеми богами!.. Там, на орбите Четырнадцатой — звездолет!
Маддалена в испуге привскочила. Лангеншмидт рявкнул:
— Звездолет? Что за…
Он не договорил. Раздался глухой грохот, потом треск рвущегося металла, и последней мыслью Маддалены было, что она умирает.
9
Саикмар, сын Корри, неимущий беглец, направлялся по длинному, продуваемому коридору святыни к входной двери. Снаружи завывал ветер. Саикмар старался ступать бесшумно, словно ожидал засады.
Так и есть — у самой двери путь ему преградили старая священнослужительница Найлоу и ее постоянная спутница, девочка лет семи-восьми, которую родила здесь какая-то благочестивая паломница и оставила в качестве подарка богам. Глаза ребенка были круглыми и по-старушечьи серьезными.
Старая священнослужительница сказала:
— Ты хочешь уйти, Саикмар, сын Корри? — Она говорила на древнем диалекте, но он уже научился понимать его. — Снаружи будет холодно. Еще немного — и мы построим перед дверью снежную стену и оградимся от мороза.
Саикмар уже давно миновал стадию униженной покорности хранителям святыни. Он грубо сказал:
— И какое тебе дело, если я там, снаружи, замерзну? Одним бесполезным едоком в эту зиму будет меньше.
Найлоу пристально разглядывала его. Она была очень стара; тонкая сухая кожа, обтягивавшая облысевшую голову, шелушилась.
— Ты принимаешь слишком близко к сердцу сетования других, — втолковывала Найлоу. — Ни я, ни прочие священники и священнослужительницы не упрекаем тебя, что этим летом не получили своих сборов. Уже бессчетное число поколений мы предоставляем убежище спасающимся от несправедливости и тирании, и ожидаем за это всего лишь столько податей натурой, чтобы не голодать и не мерзнуть долгой зимней ночью. Из Каррига в это лето ничего не пришло, но разве в этом виноват какой-то беглец? Старые и больные, чья жизнь на исходе, будут довольствоваться надеждой, что молодым и крепким суждено прожить еще одно лето.
— Ты умрешь в эту зиму, бабушка? — спросила девочка, подняв на старуху круглые глаза. Саикмар не упустил момент — поплотнее запахнув тонкий плащ, он наклонил голову, словно шел на врага, и устремился наружу, навстречу студеному вечеру.
Порывы ветра сметали со скал мелкий снег и швыряли Саикмару в лицо. Было холодно, зато он дышал свежим воздухом. Он уже привык ежедневно взбираться на скалы, пронизанные пещерами и отполированные льдом. На вершине он отдыхал, глядя вдаль и размышляя. Скоро наступит долгая-долгая зимняя ночь, и все вокруг превратится в снежную пустыню. Вот там, на юге, его родина — Карриг. До него очень далеко… И он уже никогда его не увидит…
Вероятно, боги очень сильно разгневались… Иначе он не мог объяснить случившееся. Белфеор и его поганый род (мужчины, утверждавшие, что происходят с юга, — в то время как некоторые из них не владели даже языком южан, — и женщины, такие же спесивые, как и их мужья) предъявили права на учреждение нового клана и стали властвовать над Карригом. Вначале им оказывали сопротивление, но вынуждены были отступиться перед странным, магическим оружием. Новые правители принудили народ Каррига к невиданной тяжкой работе в курящихся горах, надсмотрщики плетьми подгоняли людей и многих убивали. Старый регент Бавис Кноль в отчаянии бросился со сторожевой башни крепости, после того как его сын Амбрус поступил на службу к Белфеору и отказался от своего рода…
Саикмар стоял на краю утеса, кутаясь в плащ. В это время года темнело очень рано. Скоро наступит ночь — и продлится она полгода. Он уже пережил одну такую ночь. Постоянная темнота! Одиночество! Снаружи — вой ветра, внутри — пение священников, молящихся о возрождении солнца.
Неужели он сможет выдержать еще одну зиму? Не в первый раз он думал о том, чтобы последовать примеру Бависа Кноля; падение на скалы принесло бы смерть его телу и освободило бы дух. Но если бы его долгом было найти смерть, он бы давно мог найти ее дома, в Карриге, как те, кто воспротивился новому правителю и погиб.
Однако его родня — его мать и свояки посоветовали ему отправиться к святыням севера, прежде чем к нему явятся палачи Белфеора. Они настаивали, чтобы он сохранил свою жизнь для того дня, когда появится возможность нанести ответный удар. Святилище предоставляло беглецам убежище с легендарных времен и за это, по древнему обычаю, получало поддержку от городов, которые вместе с летними группами паломников отправляли к святыням бочки с сушеной рыбой, картофелем, солониной и копченостями. Без этой добавки к жалким урожаям, которые успевали вырастить за короткое лето на скупой арктической почве, хранителям святынь и их подзащитным грозил голод.
Прошлым летом пришло несколько караванов, но паломников было намного меньше, чем в прежние времена. Саикмар допытывался у них о новостях из Каррига. Все вести были скверными, — но все же они были как бы связующей нитью с родиной. А этим летом, которое было уже на исходе… Никого. Через Карриг на дальний север не прошел ни один караван.
Саикмар заглянул в бездну, — она притягивала. Он сжал кулаки, скрипнул зубами… Всего одно свободное падение с высоты в двадцать метров — как полет… Один шаг — а дальше избавление от судьбы. Лучше такой конец. Не умирать же медленной смертью, как эти жалкие, павшие духом попрошайки, слоняющиеся по коридорам, без гордости, без надежды. Нет, такая участь не для него! Благородный человек должен смотреть смерти в глаза!
О да! Лучше тишина, тьма и ожидание возрождения, длящееся века, чем еще одна такая зима. Один шаг…
Он расправил плечи и откинул голову, чтобы бросить последний взгляд на небо и на мир, — и увидел в темнеющем небе знамение. Впервые в жизни он необычайно отчетливо осознал, что боги посылают знак лично ему.
Там, наверху, выписывало широкие круги существо, которое человек, годами его изучавший, не мог ни с кем спутать, — существо, которое еще никто не видывал так далеко на севере. В свете закатного солнца он мерцал темно-голубым, зеленым и золотистым цветом — это был молодой самец паррадайл.
С благоговейной дрожью смотрел Саикмар на величественное животное. Когда на западе поблек последний луч, паррадайл снизился по спирали, сел на выступ скалы, сложил крылья и исчез в черном отверстии пещеры.
* * * На следующее утро, раным-рано (охваченный лихорадочным возбуждением, он почти не спал) Саикмар снова покинул святилище. С того момента, как он увидел паррадайла, он знал, что должен делать: пойти к нему и отдаться на милость — его и богов. Ибо разве этот паррадайл не такой же беженец в сей бесплодной пустыне? А раз он забрался так далеко на север, значит, кощунство Белфеора перешло все пределы, — он изгнал паррадайла из курящихся гор!
Саикмар знал, что животное убьет его, — отшвырнув от входа в пещеру, — и он разобьется о скалы. Ну и что? Все равно шансов на доброе возрождение будет больше, чем при самоубийстве.
Взбираясь по отвесной круче к пещере, он не ощущал страха — на душе было радостно и привольно, может быть, отчасти от недосыпания и голода. Его ужин и завтрак — две горсти жареных зерен и сушеных плодов, — лежал в сумке на поясе. Это был подарок паррадайлу.
Добраться до пещеры оказалось гораздо тяжелее, чем он думал, стоя внизу. Цепляясь за выступы скалы, он подтягивался к обледенелым карнизам, а пронизывающий ветер забирался под плащ и надувал его, как парус, грозящий унести смельчака. В некоторых пещерах сбегавшая по камню вода смерзлась в тонкий ледяной слой. Саикмар встревожился: сможет ли паррадайл, который привык к теплым пещерам курящихся гор, пережить арктическую зиму? Скорее всего, погибнет.
Он должен во что бы то ни стало спасти зверю жизнь, — даже если придется рискнуть собственной жизнью. Он скажет жрице, приставленной к запасам еды, что он убьет себя, а сэкономленная за его счет еда пусть достанется паррадайлу. Но Жрица наверняка высмеет его. Для паррадайла не было места в культе святилища. Для этих людей он был только жутким животным с юга. И еще того хуже… он содрогнулся, подумав об этом. Они могут попытаться прикончить паррадайла, так как в холодную зиму мясо можно хранить долго, сделав его ценным дополнением к их скудной пище.
Нет, лучше ничего никому не говорить.
Тогда вот что! Он будет носить сюда свою еду… Но ведь через одну, самое большее — через две недели вход в святилище закроют стеной, и до самой весны никто не сможет выйти оттуда. Да и сам Саикмар через два или три дня так ослабнет без еды, что не сможет подняться в пещеру.
Что же делать?..
Он уже добрался до места, где приземлился паррадайл, и теперь стоял на карнизе перед пещерой, войти в которую можно было только согнувшись. Ему пришлось ждать, пока глаза привыкнут к темноте, — однако запах подсказал, что это пещера паррадайла. Он знал запах паррадайлов — острый и терпкий, но не противный, похожий на запах смолокурни в большом храме Каррига.
Он раскрыл сумку на поясе, запустил туда руку и извлек пригоршню сухих плодов и жареных зерен. Протягивая руку, стал продвигаться глубже в пещеру.
Сделав несколько шагов, он заметил, что она пуста.
Ошеломленный, он опустил руку. Но запах паррадайла спутать с каким-либо еще было нельзя! Куда же, во имя всех богов, улетел зверь?
Глаза его обожгли слезы разочарования. Спотыкаясь, он попятился к входу в пещеру, прислонился к стене и закрыл лицо руками. Неужели боги снова покинули его? Отчаяние настолько поглотило его, что он услышал шум крыльев паррадайла только тогда, когда животное уже готовилось приземлиться.
Он отнял руки от лица, — паррадайл был перед ним, рядом на карнизе, наполовину сложив крылья, недоверчиво склонив набок голову, наблюдая, но не угрожая. В могучем клюве он держал что-то…
Ворох одежды! Ворох толстой шерстяной одежды — такую ткут из шерсти граата в местности восточнее Каррига.
Но вопрос, что собирался делать паррадайл с одеждой, был неактуален. Важнее был вопрос, нападет животное или нет, — ведь великое множество поколений людей убивали подобных ему в ежегодном ритуале.
Возможно, паррадайлы считали чудищами похожего на них вида только людей, летающих на глайдерах… Во всяком случае, этому паррадайлу понадобилось для решения несколько секунд: Саикмар явно не представлял для него угрозы. Животному было шесть или семь лет, оно как раз достигло зрелости, но было уже больше и тяжелее взрослого мужчины.
Оно уронило скомканный узел на пол и начало клювом подталкивать его вглубь пещеры. Только сейчас Саикмар заметил, что паррадайл когтями лап удерживал ком шерсти граата, передвигаясь, словно в шлепанцах. Пристроив одежду, он клювом снял шерсть с лап и пододвинул ее к одежде.
Гнездо на зиму?..
Другого объяснения у Саикмара не было. Но никто и никогда не слыхал о паррадайле, который строит гнезда!
Ободренный миролюбивым поведением животного, Саикмар сунул руку в сумку с провиантом и протянул горсть зерен и сухих фруктов. Паррадайл настороженно осмотрел руку, но не сделал ни малейшей попытки принять дар. Саикмар аккуратно положил еду на камень и отступил назад. Теперь паррадайл исследовал приношение повнимательнее, язык его метнулся вперед и дочиста облизал камень. Неловкими руками Саикмар извлек из сумки еще горсть еды и протянул ее паррадайлу. Тот всмотрелся, и когда убедился, что это — то же самое, распахнул клюв, и Саикмар высыпал зерна в багровую пасть.
Паррадайл благодушно хрюкнул и, вытягивая шею, приблизился к сумке с пищей. Саикмар снял ее и высыпал остатки в выжидательно распахнутую глотку; провианта зверю хватило менее чем на один глоток. Паррадайл казался разочарованным. Он сунул язык в сумку, чтобы извлечь последние зернышки, потом пробрался мимо Саикмара к выходу из пещеры, расправил могучие крылья и, оттолкнувшись от края скалы, полетел к югу.
Саикмар начал хохотать. Он смеялся до тех пор, пока не заболел живот, а холодный воздух не стал царапать горло.
* * * Когда он пришел сюда на следующий день, паррадайл уже натаскал в пещеру кучу вещей — куски шерстяной ткани, шерсть граата, сухую траву, шкуры животных, выдубленные и подготовленные для обивки стен или для покрытия полов. Из этой кучи торчал полуоткрытый, усаженный зубами клюв паррадайла, испускавший угрожающее шипение. Но это продолжалось только минуту; потом он, видимо, узнал посетителя и умолк.
Саикмар предложил ему еду, но получил отказ. Паррадайл словно хотел объяснить ему, что уже поел, — он широко раскрыл пасть и дохнул запахом сырого мяса.
Присев на корточки у гнезда, Саикмар неторопливо ел принесенный с собой завтрак. Уходить отсюда не хотелось.
За последующие дни эти посещения стали для обоих привычкой, но потом перед входом в святилище начали воздвигать снежный вал, и Саикмар вынужден был признать, что визитам пора положить конец. Он даже испугался, что придется отказаться от посещения, так как с раннего утра бушевала снежная буря, а дни стали необычайно короткими. Путь по глубокому снегу и восхождение на обледенелую скалу стали слишком опасны, нечего было и думать идти на такой риск в темноте.
Наконец снегопад на время прекратился, а в тучах образовались просветы, и Саикмар немедля отправился попрощаться на зиму со своим другом.
Паррадайл, уже привыкший к его присутствию, приветственно хрюкнул, когда человек перевалился через край карниза и заглянул в пещеру. Когда Саикмар подошел поближе — медленно, осторожно, привыкая к темноте, — паррадайл повернулся в огромном мягком гнезде на бок и приподнял одно крыло, чтобы показать, что под ним скрывается.
Там был человек…
10
Очнувшись в гигантском снежном сугробе, Маддалена Сантос, раненая, но живая, вначале не могла понять, как она здесь очутилась. Но постепенно сознание ее прояснялось. Бессвязные обрывки воспоминаний никак не выстраивались в общую картину, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы восстановить в памяти происшедшее.
Когда же это все случилось? Было испуганное сообщение пилота о неизвестном корабле на орбите вокруг Четырнадцатой… потом растерянный вопрос майора Лангеншмидта… потом — взрыв! Чужой корабль наверняка следил за их маневром по сближению с планетой, идентифицировал их судно как патрульное и пробуравил ракетой.
А потом?.. Лангеншмидту удалось оторваться от звездолета и направить бот к земле — и тут последовал грохочущий толчок. Она снова ощутила ужас, вспомнив, как увидела в корпусе бота зияющую пробоину, раскаленные докрасна, рваные куски металла. Лангеншмидт что-то крикнул ей. Она не расслышала — из-за бешеного воя и свиста ветра, рвущегося в пробоину и грозящего разломить бот, — но догадалась, что надо прыгать. Искореженные края пробоины напоминали ощеренные зубы, и Маддалена нырнула в неизвестность — как в пасть смерти. А потом она падала в ночь, черную как космос, и казалось, что звезды — под ногами, а заснеженная земля — над головой. Рывок замедлил падение — раскрылся парашют. Ее несло над заснеженной равниной, а потом тащило по глубокому снегу…
Она пролежала в сугробе не менее часа. Уже начинали мерзнуть руки и ноги. Она была жива. И она должна была что-то делать. Для начала — выбраться отсюда.
Десантный бот, несомненно, разбился. Может быть, Лангеншмидт успел катапультироваться, а может быть — нет. Но даже если он покинул кабину сверху вслед за ней, то приземлился в сотнях километров отсюда.
Оцепенело медленно, загребая руками, как пловчиха, и извиваясь, как червь, она выбралась из сугроба, взобралась на валун и огляделась. Неужели на этой планете живут люди? Ничего, кроме снега и скал, вокруг не было…
Она чуть не разрыдалась от отчаяния, высматривая в мутных сумерках хоть что-нибудь живое. От узенького полумесяца и довольно плотного звездного скопления исходил слабый свет, проникая сквозь рваные, но угрожающе плотные и быстро несущиеся облака.
Она немного успокоилась — ей было известно это звездное скопление. Значит, можно настроить компас и определиться по странам света. Повозиться пришлось долго — пальцы закоченели и мешали толстые перчатки, — зато она настроила компас с максимальной точностью. Самым разумным было идти на юг. Корабль, доставивший сюда беженцев с Заратустры, сел в арктической зоне, это было известно; его остов впоследствии стал центром какого-то мистического культа. Когда беженцы покидали негостеприимное место высадки, они по логике отправились на юг, в более теплые страны. Если она находится на той же долготе, то может обнаружить какое-нибудь поселение в южном направлении.
Во всяком случае, оставаться здесь не имело смысла. Дожидаться дневного света тоже не стоило, — ведь она прибыла на планету в конце северного лета. Не исключалось, что в этих широтах уже наступила полярная ночь, и в таком случае ей пришлось бы ждать утренних сумерек шесть или семь месяцев.
Она переключила респиратор с подачи кислородной смеси на фильтрование местного воздуха и отправилась в путь.
Сначала она подбадривала себя мыслью о своей миссии. Не было никакого сомнения, что на планету обрушилось бедствие гораздо более опасное, чем предполагал Сли. Об этом свидетельствовали чужие звездолеты, экипажи которых настолько опасались космического патруля, что, только завидев его, открыли огонь. Это указывало на осложнения, которые были по крайней мере тех же масштабов, как и в деле с рабовладельческой планетой. Она уже представляла себе, как, оставленная на произвол судьбы, обезвредит преступников, как ее наградят и повысят в должности и…
Но мечты мечтами, а пока она брела по колено в рыхлом снегу и чувствовала, что холод пробирается под скафандр все глубже. Что делать, если она наткнется на поселение? Придется снять и уничтожить скафандр, хотя бы потому, что его конструкция и многие технические детали слишком совершенны для этого мира; кроме того, нужно выдумать легенду, чтобы объяснить свое присутствие здесь… но какую? Что ее похитили разбойники? На Четырнадцатой существовал разбой, и владельцы караванов нуждались в вооруженной страже. Но заходят ли разбойники так далеко на север? Вероятно, нет — здесь некого грабить.
Нужно придумать что-то другое…
Она устала идти, устала думать… Резкие порывы юго-восточного ветра толкали ее назад, снежные вихри заслоняли обзор.
Впору было броситься в снег и заснуть. Но сдаваться — не в ее правилах. Пока она на ногах — надо идти. Она заметила, что одна половина неба посветлела, на другой стороне стали собираться угрожающе тяжелые облака. Ветер ненадолго ослабел, но потом задул еще сильнее, теперь уже с юго-запада. Маддалене казалось, что она топчется на месте, сил становилось все меньше.
Она поскользнулась на обледеневшем плоском камне и растянулась во весь рост. Испуганно стала хватать ртом воздух и чуть не подавилась прядью волос.
И вот тут у нее отказали нервы. Лежа в снегу, она проклинала Корпус, Бжешку, Лангеншмидта и саму себя. И постепенно успокоилась и даже как будто обрела силы.
Начался снегопад, и идти стало еще тяжелее — не только потому, что мешали ветер и хлопья снега, но и потому, что на пути стали попадаться большие камни, а потом пришлось карабкаться на крутой хребет, буквально из последних сил.
— Когда буду наверху, то увижу деревню, — бормотала она. — Увижу людей. Увижу по крайней мере дым костра. Может, меня кто-то заметит и побежит навстречу. Может…
Ей показалось, что вверху мелькнуло что-то темное. Она остановилась и подняла голову. Снежный вихрь снова ослепил ее, но она успела увидеть огромное чудище, терпеливо кружащееся над ней. Выжидает… — подумала она.
В исторических романах она читала о грифах, которые преследовали заблудившихся путников в пустынях Земли, чтобы накинуться на них, когда те свалятся, лишившись сил. А это чудище, там, наверху! Оно только и ждет, что она, измотавшись, упадет в снег, и тогда…
Тяжело дыша и всхлипывая, она взобралась на гребень скалы и стерла снег с лицевого щитка шлема. Несколько солнечных лучей, пробившихся сквозь покрывало облаков, осветили скалистую возвышенность, на которой она стояла. Прямо под ее ногами зияла пропасть. Плато обрывалось на юге крутыми отрогами, кое-где опоясанными террасами, а дальше высилась очередная гряда, еще более крутая. Она была усеяна темными пятнами, вероятно, это были гроты или пещеры. А внизу, в долине, что-то мерцало в свете солнечных лучей, — какое-то длинное, выпуклое тело, нижняя половина была скрыта снегом. Верхняя половина была, однако, очищена ветром, и она поблескивала, как может поблескивать только металл, — обшивка корпуса космического корабля.
Она совершенно потеряла голову. Она закричала: «Лангеншмидт! Лангеншмидт!» — и ринулась вниз по склону.
Пошатываясь, она пробежала метров двадцать и, потеряв равновесие, покатилась кувырком по глубокому снегу. Пряди волос снова угодили ей в рот, и она выплевывала их и орала, а когда взглядом выхватывала небо, то видела прямо над собой гигантскую летающую зверюгу, распахнувшую багровую зубастую пасть и вытянувшую когтистые лапы.
Когда она, колотя руками и ногами, застряла в сугробе, ее предплечья сжало железной хваткой, и сильный рывок поднял ее вверх. Ноги ее болтались в пустоте, и она поняла, что сопротивляться бесполезно, но все же отчаянно дергалась и вопила что есть мочи. Однако чудовище было невероятно сильным и, не ослабляя хватки, несло ее к высоким скалам.
Опустившись на карниз перед входом в пещеру, могучее животное «высадило» ее с такой осторожностью, что она от удивления перестала орать и попятилась. Гигантская птица — или как его там — опустилась на карниз рядом с ней, и распростерла крылья, словно для того, чтобы помешать ей прыгнуть вниз, а клювом начала толкать ее в пещеру.
На подгибающихся ногах она побрела внутрь.
Здесь было что-то вроде гнезда, теплого и мягкого, пропитанного запахом хозяина. Остановившись у гнезда, Маддалена покорно и беспомощно стала ждать последней и решающей атаки бестии.
Вместо этого животное пробралось мимо нее и стало зарываться в кучу шерстяных вещей. Устроившись поудобнее, оно подняло гигантское крыло и одним толчком сшибло Маддалену с ног. Она упала прямо к нему в гнездо.
Какое-то время она барахталась, но все слабее и слабее сопротивлялась давлению кожаного крыла, которое не давало ей встать, — вконец измотанная, она затихла. Здесь было так тепло и уютно после жестокой снежной пустыни, по которой она брела всю ночь, а снаружи так жутко завывал ветер…
В инструкциях относительно Четырнадцатой такого и в помине не было…
С этой мыслью она заснула, а когда проснулась, то увидела у входа в пещеру худощавого молодого человека, посиневшего от холода. Он таращился на нее, открыв от удивления рот.
11
С момента появления в святилище Саикмар старался сохранить достоинство, приличествующее статусу человека, который принадлежал бы теперь к правящему роду Каррига, если бы не был обманут. Он делал все, что мог, чтобы демонстрировать спокойную солидность, которая восхищала его в дядюшке Малане и в покойном Бависе Кноле.
И только здесь, в пещере паррадайла, который явился к нему как знамение богов и стал его единственным другом, Саикмар был самим собой — несчастным изгнанником, лишенным друзей в негостеприимной глуши.
Увидев под крылом паррадайла человека, он остолбенел.
Сначала он решил, что паррадайл предостерегает его или подает знак: он, дескать, запасся провиантом. Одежда придавала человеку вид настоящего покойника, — какой-то черный костюм с капюшоном или шлемом.
И только когда Маддалена, проснувшись, села в гнезде и заговорила, Саикмар перевел дух. Голос ее звучал сипло, но отнюдь не неприятно. Она сказала что-то на непонятном ему языке, потом потрясла головой и заговорила на диалекте Каррига.
— Кто ты? И что за существо, которое принесло меня в пещеру?
Саикмар пытался разглядеть ее лицо сквозь странную прозрачную пластину в шлеме, — без успеха. Он сказал:
— Я Саикмар, сын Корри, из рода Твивит в Карриге, и я нашел убежище здесь, в святилище. А это существо, чье гнездо ты разделяешь, благородный зверь, паррадайл.
Она задумчиво кивнула. Паррадайл повернул к ней голову и запыхтел. Потом взглянул на Саикмара, словно чего-то ожидая.
— А ты? — спросил Саикмар.
— Я… я?.. — Она беспомощно качала головой.
— Что с тобой случилось? Как ты угодила сюда?
— Я… не могу точно вспомнить. Была без сознания.
Саикмару это показалось странным. Вот если бы паррадайл умел говорить, подумал он. Что все это может означать? Вероятно, паррадайл принес девушку в пещеру, когда снежная буря была такой сильной, что даже он, Саикмар, знавший каждый уступ и каждый карниз, не рискнул подняться сюда. Ну, а если паррадайл нашел ее в арктической пустыне и спас? Что она делает здесь, одна? Почему так странно одета? А может, паррадайл принес ее с юга, откуда таскал материал для своего гнезда? Саикмар слышал, что паррадайлы иногда крадут детей и юных граатов, но унести взрослого человека…
Ветер выл за его спиной, а громоздящиеся на горизонте сизые тучи предвещали новую снежную бурю и ранние сумерки. Он не рискнул тратить время на расспросы.
— Я обязан проверти тебя к святилищу, где тепло и есть пища. Ты можешь встать? — обратился он к девушке.
Она осторожно поднялась на колени, потом выпрямилась во весь рост. Подвигав руками и ногами и потянувшись, сказала:
— Я ослабла, но отдых мне помог. Думаю, я смогу идти. Все еще дует ветер?
— Нанесло много снега, но небо пока ясное. И все же надо торопиться — собираются новые снежные тучи, и вскоре стемнеет.
Она осторожно выбралась из гнезда паррадайла и пошла к выходу из пещеры. Бочкообразное святилище в сумерках казалось матово-серым.
— Вот туда нам надо идти?
— Да, — сказал Саикмар. — Спускаться трудно, но тебе придется пойти со мной. Сегодня дверь в святыню закроют снежным валом. Спускайся следом за мной, я буду показывать тебе карнизы.
Она молча разглядывала почти отвесную каменную стену под их ногами. Ее нерешительность была понятна. Снежная буря присыпала скалы белой пудрой, и в угасающем свете дня едва ли было возможно разглядеть карнизы, выступы и трещины, способные помочь при спуске.
Он еще раздумывал, как можно ее ободрить (и следует ли ее вообще доставлять в святилище: может быть, она не посланница богов?), когда хрюкающие и трубные звуки за спиной стали громче, и паррадайл поднялся из гнезда. Он пробрался к ним, к отверстию, места для троих тут не было, и Саикмар почувствовал, как сильное тело животного прижало его к скале.
Он мог бы поклясться, что, кивая головой в направлении святилища, паррадайл словно спрашивал: хочешь туда, вниз?
Внезапно паррадайл, как будто потеряв терпение, оттолкнулся от края карниза, его широкие крылья раскрылись и с шумом хлестнули воздух. В десяти метрах от пещеры он развернулся и пошел назад. Крылья его забили вперед, тормозя тело, а протянутые лапы ухватили Саикмара за руки.
И потом Саикмара понесли по воздуху, как куклу.
Полет был столь краток, что он от удивления не успел и вскрикнуть; он еще хватал ртом воздух на ровном пятачке невдалеке от святилища, а паррадайл широкой дугой устремился назад, вверх, к пещере, чтобы забрать девушку. Саикмар с восхищением смотрел, как она ступила на край карниза и протянула паррадайлу обе руки, чтобы ему легче было ухватить.
Моментом позднее она уже стояла возле Саикмара в снегу, а паррадайл, взмахнув могучими крыльями, дугой пошел вверх и вместе с ветром направился к своему теплому гнезду.
У Саикмара сдавило горло. Он замахал вслед паррадайлу рукой, как будто прощался с добрым другом.
* * * Сооружение снежного вала заканчивалось. Это вменялось в обязанность беглецам как возмещение за крышу над головой и питание. Увидев Саикмара и девушку, люди прервали работу. Вид у них был жалкий — исхудавшие, с провалившимися глазами. Их голые руки окоченели от работы со снегом, покрылись трещинками, лица застыли на холодном ветру. Только у немногих была теплая одежда; большинство же набросили поверх лохмотьев рваные шерстяные одеяла.
Саикмару стало неловко — от него ждали участия в этой работе, хотя формального приказа никто и не отдавал, а тут еще он увидел среди работавших человека по имени Граддо, который провозгласил себя главой беженцев. Он презирал Саикмара за знатное происхождение и его, как он говорил, изнеженность и изысканность.
Делая вид, что ничего не замечает, Саикмар провел свою спутницу к отверстию в снежном валу. Беженцы ни словом не упрекнули их, лишь проводили мрачными взглядами, и когда Саикмар, переводя дух, добрался до входа в святилище, то понял причину их сдержанности. В дверях стояла старая священнослужительница Найлоу.
— Еще один рот, который хочет быть накормленным во время зимы, Бесполезный? — спросила она, глядя на Саикмара и девушку.
— Эта женщина также просит убежища в святыне, — сказал Саикмар. Он не имел представления, хотела ли этого незнакомка, но выбора у нее все равно не было.
— Вижу, — прокаркала Найлоу. — Женщина, не правда ли? Женщина из плоти и крови? Ха! Я скорее поверила бы, что ты в страхе перед холодными ночами наколдовал суккуба, чтобы согревать себе постель. Не так ли?
— Я ничего не понимаю в колдовстве, — ответил Саикмар, чувствуя, как жар заливает лицо. — Магия — твоя сфера, а не моя.
— В самом деле! — резко возразила Найлоу. — Жаль, очень жаль. Тогда как же нам достать пищу для еще одного голодного рта? Подскажи!
— В святилище живут семьдесят беженцев, — сказал Саикмар. — Большая разница, если будет семьдесят один?
— Большая!
Заметив, что теперь им обеспечена поддержка в выражении антипатии, беженцы стали угрожающе тесниться вокруг Саикмара.
— Ну, так как же быть с этой женщиной? — прогрохотал Граддо и толкнул девушку в плечо. — Откуда она идет? Из города, который купил право убежища для своих граждан тем, что послал в святилище караваны с провиантом, как это сделали наши города?
— Правильно! — крикнул кто-то другой, и хор прочих голосов дружно согласился.
— Хорошо сказано, — сказала старая священнослужительница. — Эта женщина… если она женщина, а не суккуб, что было бы лучше, потому что духов не нужно кормить пищей телесной… почему она не говорит сама за себя?
— Я из Дайомара, города на юге, — сказала незнакомка громко и глянула священнослужительнице в глаза.
— Дайомар? — спросил с сомнением Граддо. — Что скажешь, жрица?
— Да, люди из Дайомара имеют право на убежище, — неохотно согласилась Найлоу. — Они сохраняли его для себя в течение многих лет, хотя еще никто с дальнего юга не просил об убежище.
Момент был очень удобный, и Саикмар обратился к жрице:
— Тогда впусти нас, старуха!
— Не так быстро! — закричал Граддо. Было ясно, что он рад случаю смутить Саикмара. Возможно, он даже рассчитывал на большее — на изгнание Саикмара из убежища. — Она только говорит, что она из Дайомара. Я однажды был в этом городе, прежде чем мои неправедные обвинители заставили меня бежать. И нигде на юге я никогда не видел одежды, похожей на эту!
— Ты ожидал, что южане станут топать по снегам в своих легких плащиках? — огрызнулся Саикмар. Но довод его никого не вразумил, а лишь еще больше распалил агрессивность.
Со всех сторон посыпались крики:
— Отошлите ее прочь! Прогоните их обоих! Он слишком воображает о себе и воротит от нас нос, а сам и пальцем не пошевелит, чтобы отработать за крышу над головой!
Найлоу подняла руку и приказала молчать. Когда наступила тишина, старуха повернулась к незнакомке.
— Как ты пришла сюда из Дайомара?
— Я… я не знаю, — тихо сказал девушка.
— Я нашел ее там, в пещере! — закричал Саикмар, тыкая рукой себе за спину. — Где гнездится паррадайл… он принес ее в свое гнездо, чтобы согреть.
Полдюжины голосов дружно завопили:
— Чепуха! Паррадайл здесь, на дальнем севере? Они никогда не залетают в эти широты! И кто слышал, чтобы они строили гнезда? Паррадайлы не строят гнезд! Из Каррига, а не знаешь привычек паррадайлов! Я знал, что он глуп, но не думал, что настолько!
Саикмар сжал кулаки и сверкнул глазами, готовый приструнить обидчиков. Но на помощь ему неожиданно пришла старая священнослужительница.
— Твои глаза не так остры, как у твоих детей! В последнее время здесь видели одного паррадайла… многие ребятишки сообщали мне об этом. — Голос ее звучал неуверенно. — Саикмар, — продолжала она. — Ты говоришь, что нашел эту женщину в пещере паррадайла, невредимой?
— Именно так!
— Можешь ли в этом поклясться? Поклясться богами своего рода, поклясться паррадайлом и твивитом?
— С радостью!
Раздосадованные беженцы застыли в молчании. Найлоу поманила скрюченным пальцем незнакомку к себе и, морща лоб, ощупала ей одежду.
— Это знак, — сказала она нехотя. — Знамение. Пока мы не поймем его значения, нам придется впустить тебя в святилище. Но предупреждаю тебя! — голос ее возвысился. — Если мы обнаружим, что это утверждение — неправда… если ты, Саикмар, дал ложную клятву!.. мы пробьем брешь в снежной стене и выгоним вас обоих, чтобы вы погибли жалкой смертью в зимней ночи!
Она ступила в сторону и дернула лысой головой.
— Входи!
12
До сих пор у Маддалены не было случая действовать; ей приходилось лишь пассивно принимать то, что с ней происходило. Вроде бы все обернулось к лучшему, — этот тощий парень, нашедший ее в гнезде паррадайла, очевидно, чувствовал себя ее защитником и другом. Это проявилось в его готовности потягаться с неприятной старухой, которая хотела воспрепятствовать ей войти сюда.
Что ж, первый критический момент миновал, она могла осмотреться. Завидев эллипсообразное тело святилища и начав звать Лангеншмидта, она обманулась, но правильно определила, что мерцавшее металлом образование было корпусом звездолета. Но это был не бот, с которого она спрыгнула, а корабль, который доставил сюда беженцев с Заратустры.
Во время перепалки со старой жрицей она отметила, что корабль при посадке был чуть смят и поврежден. Дверь, через которую они вошли, вероятно, служила для шлюзования спасательных ботов и либо от удара при посадке, либо при осадке в последующие семь с половиной столетий так деформировалась, что больше не закрывалась; поэтому на зиму здесь воздвигался снежный вал. Невозгораемое покрытие пола сохранилось лишь в углах. Стены шлюза заросли слоем инея, но за внутренней дверью было тепло. Правда, когда ее распахнули, в нос ударил запах немытых людей, смешанный с вонью немногочисленных санузлов. Маддалена поежилась.
Саикмар торопливо вел ее дальше. На перекрестке проходов несколько ребятишек лет четырех-пяти играли кубиком из какого-то прочного, похожего на резину, материала; нужно было поймать кубик, когда он отскакивал под самыми неожиданными углами от стен и пола. При виде незнакомки дети забыли про игру и глазели ей вслед, открыв рты.
Здесь, на самой нижней палубе корабля, следы неудачной посадки были видны наиболее отчетливо. Повсюду зияли трещины, разошедшиеся сварочные швы и разъеденные коррозией дыры; самые большие были забиты тряпками и замазаны массой, похожей на смолу. Вероятно, здесь были каюты экипажа — по обеим сторонам прохода виднелись дверные проемы. Раздвижные двери были либо вырваны, либо заклинены. Теперь проемы закрывали плетеные маты и шкуры животных.
За пологами слышались шорохи, и Маддалена представила себе, как через щели за ней наблюдают любопытствующие глаза.
Саикмар остановился перед одним из проемов в конце коридора. Эта каюта была заперта основательнее прочих. Дверной проем был закрыт железной рамой с натянутыми внутри пружинами. Толстенная щеколда поддерживалась скобами, вколоченными по обеим сторонам проема. И завершал это сооружение примитивный навесной замок не менее двух-трех фунтов веса. Саикмар извлек из-под плаща отмычку, открыл замок и отодвинул барьер в сторону.
— Входи, — сказал он.
Они очутились в затхлой тесной каюте с двухъярусными металлическими койками. Верхняя рама одной из них была отпилена — она служила дверью. На остальных трех койках были свалены одеяла, одежда, тяжелые рукописные книги. Были тут и какие-то металлические предметы, вероятно, оружие…
Сердце Маддалены болезненно сжалось. Что же теперь делать? Ни передатчика, ни медикаментов… И до места назначения она доберется неизвестно когда… И здесь вряд ли удастся перезимовать спокойно… Нельзя же полагаться только на милость судьбы. Пока она благосклонна к ней… В самом деле, если взглянуть на случившееся с другой стороны, то можно сказать, что Маддалене Сантос крупно повезло. Еще практически ничего не сделав, она уже получила массу информации. Корабль, обстрелявший патрульный крейсер, был доказательством, что диктаторы из другой системы обнаружили эту планету и эксплуатировали либо ее полезные ископаемые, либо ее население, — либо то и другое вместе. Поневоле напрашивалось предположение, что и в смерти Герона, и в убийстве королевского паррадайла были повинны эти неведомые интервенты, располагавшие энергетическим оружием, которое «метало молнии».
Эти люди тщательно планировали свои действия. Все указывало на то, что они не хотели огласки: держали в тайне свое инопланетное происхождение, выучили местные языки и одевались как туземцы… Они так тонко начинали, горько подумала Маддалена, и то, что один из них убил Герона, было либо несчастным случаем, либо актом отчаяния, потому что Герон узнал что-то такое… Ведь чужаки наверняка понимали, что смерть галактического агента вызовет расследование.
Однако пока до базы Корпуса дошли смутные слухи об интервентах, пока обучили какого-никакого агента, прошло уже достаточно много времени. А расстреляв патрульное судно, чужаки гарантировали себе отсрочку еще на один-два года, разве что она или Лангеншмидт доберутся до какого-нибудь передатчика. Ведь патрульные крейсеры исчезали то и дело, и под рукой, как правило, не оказывалось никого, чтобы немедленно начать расследование. (И именно по этой причине жалование в Корпусе было столь высоким.)
Пока к Четырнадцатой пришлют новый звездолет, интервенты могут так основательно устроиться, что свернут Корпусу его длинный нос.
Перспективы были мрачные, но она не падала духом, — скорее, это подстегивало ее. В корпусе ее не любили за открытую критику и за неприязнь к иерархии; но если она справится с заданием, все обернется иначе. Судьба бросила ей вызов — и не будь она Маддалена Сантос, если не ответит на этот вызов и не извлечет из него то, что ей надо!
Кроме кроватей, в маленькой каюте не было никакой мебели. В углу стоял стульчак, но слив не работал, вероятно, с момента неудачной посадки корабля. Саикмар очистил для Маддалены одну из кроватей, постелил одеяло.
Сев на кровать, Маддалена сняла шлем и помотала головой, отбрасывая с лица сбившиеся волосы.
Саикмар не знал, как вести себя. Пока Найлоу не сказала, что появление девушки — знамение, сам он и верил, и не верил в это. Вот паррадайл несомненно был посланцем богов, — но девушка?..
Так или иначе, в подобных вопросах мнение жрицы было решающим. И чем больше он размышлял, тем больше ему казалось, что он соприкоснулся с чем-то сверхъестественным. Тайна ее появления здесь; то, как паррадайл перенес их обоих от входа в пещеру вниз — все сходилось к одному и наполняло его дух видениями о божественном вмешательстве… И странная одежда этой девушки, особенно ее твердый шлем с прозрачной лицевой пластиной…
Сейчас она его сняла, и открылось ее лицо — вполне человеческое и очень миловидное.
Саикмар набрал полную грудь воздуха и решил рискнуть — была не была.
— Ты — человеческого рода? — спросил он ее. — Или происходишь от богов?
Она ответила не сразу.
— Я человек. Но со мной произошли очень странные вещи.
Это было достаточно ясно.
— Ты говоришь, что ты из Дайомара, — продолжал он. — Как тебя зовут?
— Мелисма, дочь Юлла и Мации, но они мертвы. — Она сделала знак, какой обычно делают южане, если упоминают смерть.
— Как же ты тогда добралась с юга?
Снова это молчание… Он спрашивал себя: готовится она солгать или просто не верит в те чудеса, которые с ней случились?
— Я не помню отчетливо… — тихо проговорила она. — Возможно, меня принес паррадайл. Так мне кажется.
Человеком она была или нет, но ее появление можно было объяснить только чудом. Одна она никогда бы не могла забрести так далеко на север. Этим летом в святилище не пришло ни одного каравана. Должно быть, ее все-таки принес паррадайл.
Он прикрыл глаза — настолько силен был аффект. Боги не забыли его! Это несомненно было знамение, имевшее отношение непосредственно к нему, и если Найлоу попытается истолковать это иначе, он оторвет ей ее бестолковую старую голову, жрица она там или нет.
— Это место, — сказала задумчиво девушка. — Оно — святыня севера?
— Да.
— И ты сказал, кажется, что просил здесь об убежище. Почему? Что прогнало тебя с твоей родины?
— Я из знатной семьи Каррига, — с горечью сказал Саикмар. — Там, как ты, возможно, знаешь, ежегодная Королевская Охота решает, кто должен править. Я должен был убить короля для рода Твивит, но был обманут в своих правах чужаками с юга, которые располагают злой силой. Если бы я не бежал, то был бы мертв, ибо чужаки заключили союз с изменниками… и среди них Амбрус, сын Кноля, да уничтожат его боги!.. И они сжигают магическими молниями тех, кто восстает против них.
По лицу девушки было видно, что она ошеломлена.
— Но это значит, что ты — тот самый Саикмар, который…
В это мгновение металлическая рама, которую он прислонил к двери, грубо отброшенная в сторону, с грохотом повалилась. В каюту вошел Граддо, а за его спиной была видна толпа беженцев — и женщин, и мужчин. Выражение их лиц не предвещало ничего хорошего.
— Я пришел, чтобы сказать вам, ворам и бездельникам, что нам нет дела до речей о знамении и всем таком прочем… Хотя это, наверное, и может впечатлить старух, у которых мозги затуманены. Еды мало, так как ваш город Карриг этим летом задержал караваны и забрал все себе. Мы все считаем, что это единственно правильное объяснение. Потому мы вышвырнем вас из святилища. Идите в Карриг или куда хотите, если сможете!
Он язвительно ухмыльнулся, а стоявшие за его спиной разразились криками злобы и ненависти. Некоторые были вооружены дубинами и ножами…
13
На мгновение все стихли, но эта предгрозовая тишина могла взорваться с такой силой, что… Саикмар взглянул на меч, висевший на стене каюты. Но как только он повернется к мечу, Граддо набросится сзади. В дверь могли одновременно пройти только двое или трое… Вряд ли он сможет без оружия отбиться сразу от двух противников, но попытаться надо.
— Вперед! — нетерпеливо рявкнул Граддо.
— Граддо! — крикнул кто-то через дверь. — Вышвырни их сюда, к нам! Если они не захотят идти, мы их понесем!
— Хорошая мысль!
Граддо шагнул к Саикмару и занес руку… То, что произошло потом, Саикмар разглядеть не успел; он еще ждал подходящего момента, чтобы нырнуть под вытянутую руку и взять противника борцовским приемом, — а Граддо уже лежал с озадаченным лицом на спине, и девушка Мелисма стояла над ним.
— Они нарываются на драку, — сказал с порога какой-то мужчина, с дубинкой в руке и еще не слишком истощенный. Он переступил порог, а Граддо уже успел встать на ноги. Саикмар решил, что необыкновенная девушка справится с Граддо сама, и, когда вошедший замахнулся на него дубиной, увернулся и швырнул его на Граддо, — оба отлетели к металлической стене.
Саикмар тут же кинулся на того, с дубиной, и ударил его головой о стену, — потом развернулся и сделал вид, что бросается на Граддо, но в последнее мгновение прыгнул в сторону, и Граддо, с силой выбросивший вперед кулак, по инерции пролетел мимо. Кулак Саикмара обрушился на его затылок, и Граддо обхватил девушку, чтобы не упасть.
Мелисма ухватила его запястье правой рукой, а левой коротко и жестко ударила снизу по локтю, — мужчина закричал, как зверь, и со стоном упал на кровать.
«Такая женщина чувствовала себя в пещере паррадайла как дома», — с восхищением подумал Саикмар.
Граддо не сдавался. Вскочив, он хотел броситься на девушку. Мелисма носком угодила ему в солнечное сплетение, и он скрючился, прижав обе ладони к животу.
Она подняла оброненную дубину, а Саикмар сорвал со стены меч. Они стояли, тяжело дыша, плечом к плечу, глядя на напиравших в проем двери беженцев, чей боевой дух, однако, поостыл. Никто не обнаруживал охоты пойти дальше угрожающих слов и жестов. Да к тому же не осталось места для новых нападающих.
Еще с минуту толпа бушевала, и Саикмар ждал нападения. Но вот крики стали смолкать, беженцы с неохотой расступились, и в дверях появилась Найлоу. Рядом со старухой была маленькая девочка с серьезными глазами, ее постоянная спутница. К ней и были обращены слова Найлоу.
— Ты говоришь, что Граддо подстрекал других?
Ребенок кивнул, не отрывая больших глаз от лица Найлоу.
— Граддо! — сказала жрица.
Тот неуверенно выпрямился.
— Ты совершил кощунство, — сказала Найлоу. — Святилище отвергает тебя. Ты изгоняешься во тьму и зиму, и твое имя проклято.
Граддо побледнел. В рядах беженцев кто-то охнул, услышав приговор.
Саикмар вытер пот со лба. Вот осада и снята!
Тем больше он растерялся, когда Мелисма спросила:
— Что с ним будет?
— А ты как думаешь? — Найлоу взглянула на нее. — Он изгоняется из святилища, и боги решат, жить ему или умереть.
— Не из-за меня, — сказала Мелисма. — Не делай это от моего имени.
— Так будет, потому что он осквернил святыню, а не потому, что он напал на тебя, — грубо ответила Найлоу. — Никому не позволено делать себя судьей и решать, кому здесь можно получить убежище, а кому нет. Только мы, священники, имеем на это право. Граддо! В последний раз твое имя произносится внутри этих стен. Ты проклят. Уходи!
Граддо как во сне двинулся к двери. Беженцы шарахались от него, как от чумного.
Окинув каюту взглядом, Найлоу и ее маленькая спутница последовали за ним.
С криком «Нет!» Мелисма рванулась было к двери, но Саикмар удержал ее.
— Он бы сделал то же самое с нами! — сказал он. — Почему ты говоришь «нет»?
Плечи ее поникли, она подавленно молчала. Саикмар вышел из каюты, чтобы приладить на место самодельную дверь, а когда вернулся, девушка снимала свой странный костюм. Он был поражен, — оказывается, она стройна, как танцовщица, и изысканно одета.
Но выразить вслух свое восхищение ему не удалось — по коридорам прокатился глухой звук гонга, призывающего к трапезе, за ним последовало возбужденное щебетание и топот детских ног. Девушка испуганно вздрогнула и уронила тяжелый костюм на кровать.
— Что это?
— Зовут к трапезе. Ты голодна?
Она кивнула.
— Тогда пошли.
* * * Маддалена-Мелисма старалась не обращать внимания на неприветливые, а то и откровенно враждебные взгляды тех, кто ждал возле двери, из-за которой доносились запахи еды. Особенно недовольны были женщины: Мелисма была изящно одета, здорова и привлекательна, а беженок преждевременно состарили заботы и нужда.
— Кто эти люди? — тихо спросила Маддалена.
— Как и я, они искали здесь убежища, — так же тихо ответил Саикмар. — Потому что хотели спастись от несправедливого наказания или от долговой ямы. Или потому, что были изгнаны из родных мест и не смогли прокормиться в чужой стране.
— Почему они так… так отчужденно держатся?
— У них нет надежды, нет будущего. Они не могут ожидать уважения даже от своих детей, потому что детей воспитывают и посвящают в таинства священнослужительницы. Это единственный источник обновления жречества в святилище. Жрицы обязаны быть девственницами, а священники не могут зачинать детей.
Мелисма кивала, но лицо ее выражало сомнение. Очередь пришла в движение, и Саикмар указал на дверь столовой.
— Здесь ты разберешься, — сказал он.
И она разобралась. Помещение было наполнено кухонными парами и слабо освещено. За погнутой исцарапанной стойкой тучные евнухи в сутанах разливали в миски беженцев суп, раздавали каждому по ломтю хлеба и по куску сушеной рыбы, на которой блестели кристаллики соли.
Получив свою порцию, люди выходили, — вероятно, чтобы вернуться в каюты. Почему же не было столов и стульев? Ага, раньше стойка находилась не здесь, — и осталось слишком мало места, чтобы поесть, не толкаясь.
За спинами раздававших еду священников булькали большие, похожие на урны, котлы, и стена за ними была совершенно съедена коррозией. Некоторых листов обшивки недоставало, и в дырах виднелись трубы коммуникаций.
Выводы, которые она сделала из этих наблюдений, были столь примечательны, что Маддалена непроизвольно остановилась и задумалась, и только понукание Саикмара дало ей понять, что настала ее очередь взять миску и протянуть ее евнуху. Получив свою порцию, она спросила:
— Что там, за стеной?
— Что-то магическое, — Саикмар пожал плечами. — Это связано с мистериями святилища. Я ничего не знаю об этом.
— Здесь всегда тепло?
— О да, даже в самые суровые зимы. И всегда есть теплая еда, сушеные овощи или суп, или — по крайней мере — чай, чтобы успокоить желудок.
Чай, как она помнила по своим урокам, являлся отваром из сухих листьев, которые содержали стимулирующую субстанцию, подобно листьям коки и бетеля.
Значит, где-то за этими проржавевшими от пара стенами все еще существовал источник энергии! Вероятно, главный генератор, располагавшийся в самой нижней части корабля, был поврежден при посадке, а этот, резервный агрегат выжившие оборудовали здесь, и он все еще работал.
При случае она намеревалась основательно его изучить.
* * * Они вернулись в каюту, чтобы съесть свой паек. Пища была приправлена странными пряностями, но суп был горячим, а хлеб — сытным. А вот сушеная рыба оказалась жесткой и пересоленной, из-за чего почти утратила вкус.
— Скажи мне, — сказала она, вычищая миску последней корочкой хлеба. — Что имел в виду Граддо, когда он…
Саикмар в ужасе воздел руки.
— Не произноси это имя! — взволнованно прошептал он. — Этот человек проклят!
Она испуганно замолчала: нельзя было позволять себе пренебрегать обычаями туземцев. Она послушно перестроила вопрос:
— Что имел в виду этот человек, который на нас напал, когда обвинил твой город? Дескать, он задержал караваны и все забрал себе.
Саикмар признался, что обвинение, вероятно, справедливо, но пояснил, что ни один древний род Каррига за это не отвечает. Если кто и виноват, то это узурпатор Белфеор и его приспешники, эта разбойничья шайка, обрушившаяся на город из Ничто, словно по воле злой магии (возможно, из какого-то укрытия в горах), закрепив притязания на власть незнакомым, страшным оружием.
Саикмар разразился ожесточенной тирадой против Белфеора, которую Маддалена внимательно выслушала. К ее разочарованию, он не сообщил ничего нового. Она так и не смогла определить, кто захватил Карриг: банда авантюристов, которым приспичило поиграть в тиранию, или свора наглых агрессоров, продуманно грабящих природные богатства.
14
Жизнь в святилище текла своим чередом. Большинство беженцев коротали время в каком-то полусне, — то ли это была своего рода зимняя спячка, то ли усталость от однообразия: изо дня в день повторялось то же самое. Дважды в день били в большой гонг, созывая на раздачу пищи. Вскоре после второй раздачи свет в святилище пригасал до мутных сумерек; за несколько часов до первой раздачи нового дня яркость освещения снова усиливалась. И в том, что освещение регулировалось, Маддалена видела еще одно доказательство существования работающего генератора, — а Саикмар объяснил ей, что это одна из мистерий святилища.
Она все еще чувствовала, что ее только терпят. Когда она появлялась в столовой, беженцы бросали на нее мрачные взгляды, и она отнюдь не была уверена, что клятвы Саикмара было достаточно, чтобы окончательно убедить Найлоу. Она не отваживалась пойти на риск и прокрасться, например, ночью, в столовую, чтобы обследовать обветшалые стены, — поскольку не была абсолютно убеждена, что ее не застигнут на месте.
Она была предоставлена исключительно обществу Саикмара. Вначале подобная перспектива заставила ее поволноваться, но через несколько дней она поняла, что опасения ее напрасны. В нем не было ничего от грубого варвара, — напротив, он был вежлив и внимателен, никогда не пытался сблизиться с ней и всем своим поведением являл противоположность ее коллегам по корпусу. Она вскоре заметила, что причиной этого была робость, граничащая с благоговением, которое он испытывал к ней.
Испытывали ли другие беженцы подобные чувства или же их только потрясло изгнание Граддо, — этого выяснить она не могла. Ее немногочисленные попытки завязать с ними разговор остались безуспешными. Атмосфера на базе Корпуса угнетала, давила; здешняя атмосфера нагоняла страху. Когда вход был замурован на зиму снежной стеной, то для запертых здесь не оставалось ничего иного, как спать, слоняться по углам и ссориться.
Саикмар, превративший нужду в добродетель и научившийся даже в таких жалких условиях вести полнокровную жизнь, предлагал своей гостье, что мог. Вскоре он обнаружил, что она умеет читать (как оказалось, редкое достижение для женщин Каррига), и дал ей книги, которые принес с собой. Но эти рукописные тома содержали меньше текста, чем один микрофильм, — и за несколько дней она прочитала их все. Тут была книга с лирическими стихотворениями, дополненными нотами для музыкального сопровождения, была хроника Каррига, популярный исторический труд, в первой части которого воспроизводились легенды, а во второй описывались события, случившиеся за последние три века, и наконец — своего рода аннотация к местным религиям с календарем, в котором перечислялись все праздники.
Даже краткий инструктаж, полученный перед рейсом, дал ей о Четырнадцатой больше информации, чем все эти местные труды.
Проходили дни и недели, и ее все больше донимало желание проникнуть в жреческую зону — по другую сторону стойки для раздачи еды. Риск был велик, но неизмеримо больше была жажда самоутверждения. Она обязана была знать, что за генератор там действует.
Стратегия ее была очень осторожной. Вначале она уговорила Саикмара осмотреть с ней уголки святилища, отведенные для беженцев. Эти секции занимали примерно треть всего пространства корабля. Еще одна треть была предоставлена священнослужителям. Здесь они жили и обучали детей, которых набрали среди беженцев, изучали древние записи, которых не понимали и которым придавали символическое значение, соответствующее их собственному опыту постижения реальности; здесь они выполняли и свои ритуальные обязанности.
Последняя треть корабля, очевидно, была раздавлена или при посадке и в течение столетий продолжала рассыпаться под влиянием непогоды.
Где-то в границах жреческой зоны и было то, что она искала.
* * * У Саикмара был здоровый сон, становившийся к середине ночи настолько глубоким, что его практически ничто не могло разбудить. Маддалена неоднократно убеждалась в этом и наконец решилась. Дождавшись, когда во всех каютах стало тихо, а Саикмар крепко заснул, она извлекла из-под кровати шлем и вывинтила из цоколя лобовую лампу. Плотность луча регулировалась, а запас лампы был рассчитан на месяцы, — следовало лишь дозарядить источник питания. Теперь надо было выйти из каюты и не наделать шума металлической рамой, запиравшей вход. Подложенная вниз доска решила эту проблему; Маддалена пробралась в коридор и прислушалась. Царила полная тишина.
Она прокралась по жилой секции к столовой, никого не увидев и не услышав. Запах еды все еще висел в воздухе, и здесь было заметно теплее, чем в каюте.
Дверь в столовую, естественно, была заперта, причем изнутри. Но Маддалена предусмотрела это: протолкнув в щель лезвие ножа, извлеченного из скафандра, она вдавила защелку замка.
Она раскрыла дверь ровно настолько, чтобы можно было проскользнуть, прислушалась и, удостоверившись, что в столовой никого нет, пробралась сквозь тихую, теплую темноту и зашла за стойку. В луче лампы исследовала огромные урны-котлы, в которых варили еду. Сейчас они были холодными, но способ их нагрева был ясен: они подсоединялись к коммуникациям с горячим паром, — к изношенным, сильно проржавевшим трубам из латуни, которые латались тем же похожим на смолу материалом, каким заделывались трещины и дыры в стенах. Все трубы были вделаны в заднюю стену, похоже, уже после посадки корабля. Монтеры просто пробили дыры в настенной обшивке, установили трубы, а места соединения покрыли жаростойким материалом, — остатки его были еще видны.
Значит, за этой стеной…
Она повела лучом лампы по изъеденным временем панелям — и на одной из них обнаружилась дыра. Стоило ее немного расширить — и можно было пробраться в соседнее помещение. Посветив в дыру, она увидела какой-то агрегат. Это явно было то, что она искала.
Края дыры настолько проржавели, что отламывались без особых усилий; едва ли не через пять минут отверстие было достаточно большим, и она пролезла в помещение.
Когда Маддалена хорошенько осмотрела агрегат, то слегка перетрусила. Это оборудование было рассчитано только на временное функционирование. Но если установка проработала столетия, то почему она должна взорваться именно сейчас, а если это и случится, тут уж ничего не поделаешь. Она обошла помещение, обследовав все с помощью лампы, но ни к чему не прикасаясь.
Очевидно, после катастрофы экипаж собрал в этом помещении все пригодные к использованию агрегаты и установки, после чего настроил те из них, которые были необходимы для выживания. В середине стоял плавильный реактор — поседевшая от древности модель, по размерам вчетверо больше тех, что применялись нынче. Толстая, вероятно, ведущая наружу труба обеспечивала водоснабжение; за бортом она скорее всего кончалась воронкой, зарытой в снег. Небольшая часть воды очищалась электролитом, чтобы получать водород, необходимый для работы реактора; остальная вода превращалась в горячий пар, обогревавший святилище и приводивший в действие маленький турбогенератор на другой стороне помещения. Генератор этот, очевидно, регулировал освещение. Перекрытый на данный момент вентиль с помощью колесного рычажка пропускал пар через кухонные коммуникации к котлам.
Вот так-то. Ну, что тут еще есть? Она поставила лампу на самый широкий разводник и медленно прошла к тыльной части помещения, где у стен стояли другие агрегаты, тесно прижатые друг к другу и покрытые пылью столетий. И один из них она узнала с первого взгляда.
Трясущимися от волнения руками она стерла пыль и стала бестолково переключать рычажки управления, так как, судя по всему, агрегат был в исправном состоянии. И если она сможет его подключить…
Употребив все силы, она высвободила агрегат, стоявший на маленьких роликах, но заклиненный между другими, и осмотрела его со всех сторон. Внешних повреждений — от ржавчины или от ударов — видно не было. Она обшарила помещение в поисках кабеля и наконец обнаружила моток в четыре или пять метров, засунутый за какой-то механизм непонятного назначения. Маддалена нашла свободный контакт у турбогенератора, поразмышляла некоторое время над расположением клемм, разобралась и подсоединила кабель. Осуществив подключение агрегата, встала и бросила последний взгляд на плоды своего труда.
Потом перевела дыхание и повернула рычажок возле щитка, надпись на котором гласила, что это синтезатор диетических продуктов, построенный на Заратустре почти восемьсот лет назад. Герметически закрытые резервуары для базовых и вторичных элементов были заполнены на три четверти; только измерительные шкалы по показателям фосфора, кальция и железа демонстрировали более низкие уровни, — но сушеное мясо и соленая рыба в рационе святилища еще содержались…
Синтезатор заработал. Широкий воздушный фильтр с шипением втягивал воздух, освобождавшийся внутри агрегата от углекислоты, азота и водорода. Из этих элементов синтезировались четыре базовых соединения живой материи; как это происходило, Маддалена понимала весьма смутно, хотя в Корпусе и учили обслуживать такие аппараты.
Поскольку синтезатор был старый, то работал отнюдь не бесшумно. Однако Маддалену это не заботило. Шум звучал музыкой в ее ушах, и охваченная восторженным возбуждением, она расхаживала взад-вперед перед панелью с приборами контроля.
Позади плавильного реактора распахнулась дверь, но Маддалена вначале открыла заслонку механизма выдачи и только потом повернулась к вошедшей. Это была Найлоу, в руке — дымящийся факел, на лице — ярость.
Но когда она приблизилась к нарушительнице, гневные слова замерли на губах жрицы, — в руках у Маддалены была хорошо пропеченная булочка, качествами не отличающаяся от свежего хлеба, ибо содержала протеин, крахмал, сахар, несколько витаминов и различные вторичные элементы (если машина работала правильно).
Священнослужительница с трудом опустилась на колени и наклонилась, чтобы лбом коснуться пола.
15
После этого возникла проблема — с помощью более или менее убедительной лжи объяснить, как она оживила машину, которая не работала столетиями. По всей вероятности, каждый священник и жрица в святилище имели определенную специализацию, и эти специальные знания в ходе поколений стали такими узкими и односторонними, что конкретные сведения часто умирали вместе с их носителем, прежде чем тот успевал научить этой конкретной «мистерии» какого-нибудь ребенка.
К счастью, Найлоу не настаивала на немедленном объяснении. Она была так взволнована, что убежала, дабы сделать свидетелями чуда священников и жриц, и пока те приходили в себя от изумления, Маддалена выдумала историю, более или менее убедительную для суеверных душ. Она рассказала, как еще ребенком нашла в доме своего деда несколько старинных документов, и даже с рисунками, и как бабушка поведала ей старинное фамильное предание, связанное с этими документами… Рассказывать что-то еще ей уже не понадобилось: ее слушатели были слишком заняты булочками, а Найлоу просто светилась от счастья.
— Знамение исполнилось! — восклицала она. — Знамение исполнилось!
Только Маддалена знала, что это лишь временное решение проблемы питания. Так как кормить нужно больше сотни ртов, то резервуары с элементами, витаминами и базовым материалом скоро иссякнут, а быстро раздобыть заменители невозможно. Придется доставлять свежий провиант из более теплых широт, как только кончится зима. Маддалена не рискнула рассказать о механизме работы синтезатора, но каким-то образом все же следовало объяснить Найлоу, что полностью на это чудо-питание полагаться нельзя.
Ароматические вещества, которые обычно добавлялись в диетические булочки (для возбуждения аппетита), давно утратили запах, и булочки были почти безвкусные — как несоленый картофель. Однако для беженцев и это было словно манна небесная. Ребятишки, не знавшие, что значит наесться до отвала, впервые в жизни насытились и уже не плакали по ночам от голода. Люди стали чаще улыбаться друг другу.
Священники продемонстрировали своей спасительнице большое уважение: предоставили отдельную каюту, надарили одежды, натащили мебели из собственных кают. Одновременно улетучилась враждебность. Когда Маддалена приходила в столовую за своим пайком, все отступали, пока евнухи обслуживали только ее, а если ее встречали в коридорах, то кланялись, как делали это у себя на родине по отношению к людям благородного происхождения.
Однако такое отношение было весьма далеко от товарищества, которого она искала, а ее единственный настоящий друг, Саикмар, был обеспокоен и смущен развитием событий. Он избегал ее и даже с опозданием являлся за пайком, чтобы не встретить ее в очереди ожидающих. Маддалену такое отношение удивляло, и она решила потребовать у него объяснений.
Больше пяти дней она не выдержала и направилась к нему. Постучала, услышала, как он встает — неохотно, судя по движениям. Когда он увидел ее, лицо его застыло.
После короткого промедления он спросил с достоинством:
— Какую услугу Мелисме я могу оказать?
Это было формальное обращение в третьем лице, предусмотренное по отношению к пожилым людям, к знати и к богам. Но в тоне его не было ни вежливости, ни почтительности: голос его хлестал, как плеть.
Маддалена покраснела от гнева, но сдержалась.
— Можно мне войти?
Он отступил в сторону и сделал скупой жест, подчеркивавший, что он действует вопреки своему желанию. Она вошла и ждала, пока он закроет дверь. Он повернулся, посмотрел на нее и на какой-то момент маска бесстрастности спала с его лица. В больших темных глазах его она увидела страдание.
Прежде чем она осознала, что делает, она обняла его. Всхлипнув, он уткнулся лбом ей в плечо.
Она бормотала что-то ласковое, гладила его по волосам и ждала, когда он успокоится.
Наконец ему удалось взять себя в руки. Чувствуя, насколько он смущен, Маддалена опередила его путаные объяснения и извинения.
— Что с тобой, Саикмар? — спросила она. — Я так боялась, что рассердила тебя! Почему ты меня так долго избегал?
Он не ответил, и она торопливо продолжала:
— Неужели потому, что ты, как и все другие недалекие беженцы, веришь, что я — сверхъестественное существо? Вот… разве я не человек, как ты и все другие? — Она приложила руку к его щеке.
Он чуть слышно сказал:
— Нет, кто тут недалекий, так это я. Я вел себя как ребенок. Разве я не должен радоваться, что те, кто меня бранили за то, что я привел в святилище нового едока, теперь благословляют меня и кланяются, когда я прохожу мимо? В эту зиму моя жизнь более спокойна, чем в прошедшую.
— Мне нужна твоя дружба, Саикмар, — настойчиво сказала Маддалена. — Больше никто не обращался со мной как с нормальным человеком, как с равной… Они боятся разговаривать со мной — и жрецы, и беженцы — словно я… ну, что-то вроде идола, в которого боги вдохнули жизнь! — Она взяла его за руку. — Но я обычный человек, Саикмар. Я ничего не понимаю в чудесах. Я знаю только, что я в чужой стране и что единственный человек, который доказал мне свою дружбу, прячется от меня! Почему?
— Да, я думаю, что ты — человеческое существо, — сказал Саикмар с запинкой. — И все же… Нет, я был бы наивен, говоря такое…
Она сразу же поняла. Посмотрела на него большими глазами.
— Нет! — прошептала она. — Как я могла об этом не подумать! Ты надеешься, что я — сверхчеловек, не правда ли? Потому что ты нашел меня в гнезде паррадайла, а паррадайл в Карриге священен. Ты желаешь видеть во мне посланца богов, пришедшего, чтобы вернуть тебе родину!
Он долго не отвечал; потом едва заметно кивнул.
Маддалена злилась на себя. Причина его охлаждения была столь очевидна, а она ее не заметила! Естественно, что все связанное с паррадайлом Саикмар принимал на свой счет, и когда он услышал от Найлоу подтверждение своей мысли, что прибытие девушки — божественное знамение, то надежды его неизмеримо возросли. Когда же старая жрица объявила, что незнакомка послана, дабы спасти праведников от голодной смерти, это было для него страшным ударом.
Она пыталась подбодрить его, но слова ее звучали неубедительно. Она не верила, что он — единственная надежда Каррига, и, вероятно, в это не верил он сам; он лишь внушал это себе, чтобы жизнь для него не потеряла смысла.
Может быть, через несколько дней он справится с подавленностью и потянется к людям, подумала она.
Расстроенная, Маддалена отправилась побродить по коридорам и вблизи входа в святилище наткнулась на плачущую Петтаджем — девочку со старческими глазами, постоянную спутницу Найлоу.
— Петтаджем! Что с тобой? — склонилась Маддалена к девочке.
Губы малышки дрогнули, большие влажные глаза испуганно распахнулись, но она ничего не сказала. Маддалена вздохнула. Вероятно, лучше не вмешиваться, подумала она, и собиралась уже пройти дальше, но, услышав странные звуки, замерла, прислушиваясь. Похоже, кто-то пытается проломить снежную стену…
Маддалена взглянула на Петтаджем. Если там дикий зверь, то нужно что-то делать. Она спросила:
— Тебя пугает этот звук?
Петтаджем кивнула.
— Ты рассказала об этом Найлоу?
— Д-да! — задыхаясь от слез, ответила девочка. — Она говорит, что это — тот проклятый, который снова хочет сюда!
Маддалена покачала головой. Граддо давно уже мертв, в призраков она не верила, а это царапанье и потрескивание были вполне реальны.
— Здесь, на севере, есть большие дикие звери? — спросила она девочку.
Петтаджем ответила отрицательно:
— Самый большой зверь, который тут может жить, это квет, а кветы зимой спят.
Если бы это был квет…
Внезапно ее осенило. А что, если это человек, может, майор Лангеншмидт, который выжил при крушении бота и каким-то образом добрался сюда? Эта мысль настолько захватила ее, что она, не обращая внимания на предостерегающие крики девочки, направилась к снежной стене и трижды ударила по ней кулаком. Снег был сильно утрамбован и хорошо проводил звук.
С той стороны ответили тремя ударами. Она увидела в этом подтверждение своим мыслям, развернулась и схватила Петтаджем за плечи:
— Иди и скажи Найлоу, что это не дух!
Вытащив нож, она решительно начала долбить стену. Испуганно вопя, Петтаджем бросилась прочь.
Неведомый копатель поработал уже хорошо. Не прошло и пяти минут, как в снежном валу образовалась брешь, в которую устремился арктический ветер, швырнувший ей в лицо колючие снежинки. Она непроизвольно отпрянула. Когда незнакомец сильными ударами стал расширять дыру, из стены выпали уложенные в нее ледяные блоки весом фунтов в двадцать.
Маддалена отерла лицо, посмотрела в дыру, помедлила, не веря своим глазам, посмотрела снова и начала хохотать. За ее спиной в проходе собирались люди — Найлоу, священники, несколько беженцев и Саикмар. К нему Маддалена и обратилась:
— Вот твое знамение, предназначенное только тебе и никому другому! Смотри!
Саикмар кивнул и невольно улыбнулся. Заулыбались и все остальные. Несмотря на внушительные размеры нарушителя спокойствия, серьезно воспринимать его было нельзя — до того у него был жалкий вид: покрытый коркой смерзшегося снега, он съежился от холода, опустил голову, а крылья его тряслись мелкой дрожью.
Это был их друг-паррадайл.
16
О допуске паррадайла в убежище споров было значительно меньше, чем в случае с Маддаленой. Отчасти потому, что судьба Граддо изрядно отрезвила беженцев; отчасти потому, что синтезатор работал нормально и никто не мог пожаловаться на недостаток еды. Но главная причина состояла в том, что и священники, и беженцы были до глубины души потрясены следовавшими друг за другом чудесами и безропотно подчинились воле провидения. Несомненно, мирное поведение паррадайла (который считался опасным диким зверем) для них означало, что здесь вмешалась могучая магия.
Саикмар, который как участник Королевской Охоты уже изучил привычки паррадайла, рассказывал жителям святилища о добром характере животного и высказал мысль, что оно оказалось неспособно выдержать холод арктической зимы, несмотря на теплое гнездо.
— Я был изумлен, когда увидел, что этот паррадайл построил себе гнездышко! — сказал он. — Такого никогда не было, ни один человек об этом не слыхал! — Он взглянул на Маддалену, которая стояла возле паррадайла и рассеянно гладила его голову; она внезапно побледнела. — Что-то случилось? — спросил он.
— Н-ничего, — пробормотала она. Но уже второй раз с момента прибытия на планету она бы с удовольствием наградила себя пинком, потому что проглядела очевидное. Саикмар уже упоминал, что это единственное в своем роде гнездо паррадайла, а она была невнимательна!
Изобрести гнездо… Если этот зверь действительно додумался, что в этом климате нужна изоляция для сохранения тепла, то это было свидетельством наивысшего уровня разумности в негуманоидном существе!
Она овладела собой и начала давать указания, которые выполнялись, скорее всего, только потому, что все были слишком смущены появлением паррадайла.
Она выбрала трех человек, которые быстренько заложили пролом в стене, хотя никто их к этому не принуждал, — и с их помощью разыскала вблизи столовой пустое помещение, которое когда-то, видимо, служило складом продуктов, но уже давно не использовалось, так как на обшивке стены зияла изрядная трещина… Она велела забить трещину порванным на части одеялом и замазать смолистым изолирующим материалом. Потом проинструктировала одну из жриц, как провести в это помещение одну из паровых труб. Это натолкнулось на разного рода возражения, но она добилась своего. В качестве ложа паррадайлу нанесли кучу старых тряпок и древний матрац из синтетики; это вроде бы его удовлетворило.
— Паррадайл — чистоплотный зверь, — предупредил Саикмар. — В пещерах своих они не пачкают. Надо что-то такое придумать.
Странное чувство иррациональности овладело Маддаленой.
— Попытаемся тогда научить его пользоваться туалетом, — сказала она.
Паррадайл продемонстрировал, что понял их (это оказалось делом нескольких минут). Это проняло даже старую, много повидавшую на своем веку Найлоу. Она в изумлении удалилась, и скоро ее обнаружили сидевшей в углу и повторявшей снова и снова:
— Чудо из чудес… Посчастливилось же мне дожить до этих дней!
Саикмар только головой качал, не в силах вымолвить ни слова.
— Разве могут так вести себя паррадайлы? — наконец выпалил он. — За несколько часов он так обжился среди нас, словно ничего другого раньше и не делал! Даже дети без страха подходят к нему и гладят ему шею! Неужели он такой же, как те дикие звери, за которыми мы столько лет охотились?
Маддалена сказала:
— Расскажи мне, Саикмар, твои люди всегда преследовали паррадайла как опасного хищника и охотника за человеком?
— Нет. — Саикмар уселся на свою кровать. — По крайней мере, не в Карриге. Так охотятся за твивитами, за моим тотемом, потому что они режут молодых граатов и иногда убивают детей или старых крестьянок. Но паррадайл всегда был для нас чем-то иным. Королевская Охота — церемония, священное действо. Мы почитаем паррадайла и восхищаемся им, даже когда убиваем его.
— Я не знаю обычаев твоего города, Саикмар, — сказала она. — Ты хочешь сказать, что паррадайла убивают не потому, что он угрожает человеку, но потому, что его знатность переходит на того, кто его убивает?
После короткого молчания Саикмар кивнул:
— Да. Я думаю, что так оно и есть.
— Паррадайл действительно опасен для людей?
— Нет, среди курящихся гор живет только один из видов… говорят, самый крупный. По ту сторону западного океана, должно быть, есть много этих животных. В стране, где человек ни разу не появлялся… Или, как говорят древние легенды, может быть, это та самая страна, из которой людей изгнали из-за заносчивости перед богами. Племена рыболовов западного побережья, чьи ладьи иногда далеко заплывают в океан, рассказывают о паррадайлах, которые часто кружат над морем и над их островами и иногда бросаются на ладьи. Рыбаки говорят, что многим из них удавалось спастись только потому, что с ними были искусные стрелки из лука, которые сбивали животных. Один раз я видел шкуру такого паррадайла, она была той же формы, но иной окраски, чем у наших паррадайлов. Есть еще один вид на юге, но такие редко появляются у курящихся гор, потому что король ревниво защищает свое главенство и прогоняет всех чужаков. — Он сжал кулаки и вздохнул. — То есть так было. За всю жизнь я знал только того старого короля, которого убил Белфеор; никакого другого я себе представить не могу. Но я хотел ответить на твой вопрос. Да, есть правдивые истории о том, что паррадайлы на юге нападают на граатов, а некоторые утверждают, что они крадут и детей. На юге их не считают священными… но это ты, естественно, знаешь. У Дайомара живут паррадайлы?
Живут ли? Маддалена не имела понятия. Она дипломатично сказала:
— Естественно, я видела кое-каких, но мы не интересуемся ими так, как люди из Каррига.
— Да, конечно, — к ее облегчению, недоверия в нем не чувствовалось, — он был слишком взволнован. — Но я слышал, что на юге за ними охотятся по-настоящему, что их убивают даже ради мяса. Это не так?
— Отчего же, все так, — сказала Маддалена наугад; но ей хотелось разобраться во всем поосновательнее — дело казалось очень важным. Она задумчиво вымолвила: — Если я правильно поняла, то паррадайлы из округи Каррига — самый крупный вид. Значит, им приходится есть больше, чем другим. И, несмотря на это, они не обкрадывают ваших крестьян?
— Никогда. В каждом дворе есть уголок, где для паррадайлов оставляют еду. Если колют скотину, то часть туши отдают им. Если караваны уплачивают пошлину, то обязаны отдать двадцатую часть солонины и сушеной рыбы, — все это раскладывается возле вулканов, чтобы паррадайлы могли насытиться. Это очень древний обычай, и я думаю, что паррадайлы им весьма довольны.
— И никто не жалуется, что приходится отдавать им пищу… ну, например, в годы плохого урожая? — выпытывала Маддалена.
— Ну, поворчать-то люди могут, — пожал плечами Саикмар. — Но я не думаю, чтобы они отказали паррадайлам в пище. А то было бы не лучше, чем на юге, где паррадайлы крадут животных с пастбищ.
— Похоже, что люди и паррадайлы пришли к какому-то молчаливому соглашению, — сказала Маддалена. И внезапно ее осенило. Она аж подскочила от волнения. — Саикмар! А почему бы людям и паррадайлам не сделать еще один шаг и не стать союзниками?
— Что?
— Паррадайл помог нам обоим: принес нас из своей пещеры в святилище. Мы помогли ему — дали ему тепло, крышу над головой, пищу. Без сомнения, этот зверь способен на высокие чувства — вплоть до благодарности. Почему бы нам не попытаться полностью приручить его — чтобы он мог увезти нас в Карриг, когда придет весна?
Саикмар закрыл глаза и покачал головой. Такая перемена в его бытии далеко выходила за пределы его фантазии. Он сказал слабым голосом:
— Нет.
— Почему нет? — настаивала Маддалена.
— Нет. Паррадайл — благородный зверь… принизить его до чего-то вроде летучего граата было бы недостойно.
Граат… В голову пришли стихи из баллады о рыжем Слоине, — он происходил из рода Граатов. Значит, когда-то грааты были дикими, пугающимися человека животными, такими же, как животные — тотемы других родов… И значит, в подобных переменах нет ничего необычного. Но он не мог избавиться от мысли, что для паррадайла это было бы унизительно.
— А Белфеор не унизил паррадайлов? — возразила Маддалена. — Разве ты сам не говорил, что паррадайлу пришлось искать убежища здесь, на севере, потому что люди Белфеора изгнали его и ему подобных из курящихся гор?
Саикмар молча кивнул. Маддалена, видя, что ее довод оказался убедительным, продолжала:
— Почему бы тогда людям и паррадайлам не трудиться вместе, чтобы возвратить похищенные у них права?
Саикмар вздохнул.
— Когда ты вот так говоришь об этом, то все кажется правильным. Но — каким образом? Что могли бы сделать какой-то беглец и бродяга-паррадайл, чтобы выкинуть из Каррига Белфеора, его гнусных сородичей и тех недостойных людей, которые, как Амбрус, поступили к нему на службу?
Хороший вопрос! Дабы скрыть, что так далеко она еще не задумывала, Маддалена перешла к другому.
— А может быть, здесь есть другие паррадайлы? Сколько их было в курящихся горах?
— Немного. Их всегда было немного. Хотя в других местах паррадайлов полно и они быстро размножаются, но в нашей округе многие их детеныши рождаются мертвыми, почему — неизвестно.
Тут для Маддалены все было ясней ясного: высокие дозы облучения как фактор, сопутствующий богатым залежам тяжелых элементов, которые, без сомнения, и привлекали Белфеора. Некоторое время она раздумывала и внезапно хлопнула себя по колену.
— Слушай, Саикмар! — сказала она возбужденно. — Думаю, я знаю способ, как даже один паррадайл может помочь тебе снова обрести Карриг!
17
В Дайомар зима приносила с собой — в отличие от Каррига — не морозы и снегопады, а промозглые туманы и моросящие дожди. Если снег и выпадал, то сразу таял.
Галактический агент Сли находился в Дайомаре уже восемь лет. Он давно привык к климату и ко всему остальному, но зимой регулярно впадал в депрессию, да и было от чего — серая пелена тумана, серые дома, придавленные серыми тучами… Серость и сырость…
Тем не менее он уже настолько вжился в свою роль, что редко испытывал желание вновь увидеть другие, более цивилизованные, миры.
Он был достаточно обеспечен и имел все возможные удобства… да и пребывание его здесь было не вечным.
Правда, в последнее время в его уютной жизни появилось неудобство, тем более раздражающее, что изменить ситуацию было не в его силах. Он был убежден, что в Карриге, на много дней пути к северу от Дайомара, произошло что-то из ряда вон выходящее, но он не имел надежной информации и не мог ее получить, пока на горных тропах не растает снег и по ним не пойдут караваны. Если в эту весну вообще будут караваны. Когда этот таинственный Белфеор захватил власть, многие купцы пришли в ярость от его спеси и жестокости; возвратившись из Каррига ни с чем, они клялись перенести торговлю в другие места.
Кроме того, исчез патрульный крейсер, который должен был доставить ему агента-помощника, девицу по имени Маддалена Сантос. Конечно, бывало, что судно исчезало бесследно — если, к примеру, преисполненный оптимизма пилот на огромной скорости врезался в атмосферу планеты, что могло привести к перегреву и взрыву корабля, — но это был крейсер майора Лангеншмидта, а Лангеншмидт был тертый калач!
И все-таки несчастный случай мог произойти. Пока не существовало доказательств обратного, он принял эту версию. Но как бы там ни было, он не получил подмоги, которой потребовал у начальства. Комендант Бжешка глубоко сожалел о случившемся, но ничего не обещал: у него просто не было людей. Маддалена Сантос оказалась под рукой только потому, что он подумывал уволить ее, а теперь он потерял не только ее, но и укомплектованный экипаж, включая опытнейшего старшего пилота, начальника патруля. Пока не будет найден человек, который возьмет на себя маршрут Лангеншмидта (он охватывал более четырнадцати-пятнадцати систем) и пока с Земли не прибудет новый патрульный крейсер, Сли обязан был обходиться своими местными средствами.
Заковырка была лишь в том, что он не имел никаких местных средств.
Летом в Дайомар вместе с караванами просачивались слухи о происшедшем в Карриге, и, кажется, Сли удалось сложить из маленьких фрагментов мозаику. Узурпатор и шайка его разбойников (во всяком случае, люди говорили, что эти типы вели себя как разбойники), не считаясь ни с какими обычаями и традициями, вводили свои порядки. Говорили, что жителей Каррига принуждали рыть в курящихся горах штольни и добывать какие-то полезные ископаемые, — а это только подтверждало теорию Сли об открытии пороха. Следовательно, можно было предположить, что через один-два года Карриг затеет завоевательные войны с соседними городами-государствами и достигнет гегемонии на северо-западной части континента.
Эти мрачные перспективы лишили его покоя. Надо было что-то делать — но что? Пока он только понапрасну ломал голову — как из Дайомара повлиять на события в Карриге.
Как-то после продолжительных и безрезультатных деловых переговоров он брел домой по широкой, грязной улице. Настроение было не из лучших. Как всегда, шел дождь, и, чтобы не замочить ноги, ему пришлось надеть деревянные башмаки с двадцатисантиметровыми подпорками. По бокам его шли слуги, поддерживая рукоятки навеса, служившего зонтом. Как представители низшего класса, обуви они не имели и дружно, в ногу, шлепали босиком по грязи.
— Сли! — окликнули его с крыши заброшенного дома.
Он остановился и обернулся. Из тени выступила приземистая фигура — нищий (явление в Дайомаре нередкое), закутанный в лохмотья, обрызганный грязью, но с великолепными белыми зубами, блеснувшими в улыбке из его всклокоченной бороды. Нищий обеими руками протянул чашку за подаянием и приблизился — с множеством поклонов и уничижительных жестов, одновременно в традиционной манере попрошаек распевая льстивую песенку.
— Почтеннейший и благороднейший господин, счастье лицезреть вас улыбнулось мне как солнце, победитель холода и тьмы. Ваша милость вспомнит — ибо память ваша, как и все ваши качества, чудесна и совершенна, — что Мелисма, сестра сего униженного нищего, дочь Юлла и Мации, состояла у вас на службе. Пусть ваша милость сжалится над человеком, который в нужде влачит свое существование и готов верно и преданно служить в доме великодушного господина!
— Ты — брат Мелисмы? — спросил он. — Тогда следуй за мной, я найду для тебя место, может быть, в кухне.
— Ваша милость — самый любезный и великодушный из всех господ! — воскликнул нищий.
* * * — И что, черт побери, вы делаете здесь, на улицах Дайомара, в одежде попрошайки? — спросил Сли. Он опустился в мягкое кресло и сделал успокаивающий жест. — Не бойтесь, здесь никто нас не слышит. Это — мои личные покои, и слуги знают, что они попробуют плетки, если покажутся здесь без спроса.
— Хм… — Лангеншмидт мрачно смотрел сквозь пар, поднимавшийся из чаши с чаем. — Вижу, вы основательно приспособились к местным обычаям. Но оставим это. Мне здорово досталось: понадобилось почти два месяца, чтобы добраться сюда; начинал даже подумывать, что ничего из этого не выйдет. Но самое главное — вы знаете, что на орбите у этой планеты — звездолет и, возможно, не один?
Сли подскочил в кресле:
— Что?
— То, что слышали. Едва мы приблизились, они нас сбили. Вы ведь хотели знать, что с нами произошло? Вот и знайте. К счастью, я был уже в десантном боте, на котором хотел высадить Маддалену Сантос, и смог уйти от крейсера, прежде чем он взорвался. Они выстрелили двумя ракетами и угодили в корму бота. Думали, что с нами покончено, но я сумел выдвинуть несущие плоскости и притормозить падение. Девушка катапультировалась где-то над полярным кругом. Может быть, добралась до какой-нибудь деревушки и сидит там, потому что все занесло снегом, но и на это шансов мало — поселения на севере очень редки. Мне очень жаль. Не знаю, что там Павел Бжешка наговорил вам об этой девушке, но думаю, что она крепкий орешек… Ну вот, бот горел, и когда я увидел побережье, то катапультировался. Бот упал в западный океан — пошел вниз, как метеор. К счастью, когда я приземлился, была ночь, и я еще до утра наткнулся на крестьянский хутор, где стянул какую-то старую одежду. Потом сжег свой костюм и что там еще на мне было подозрительного. С тех пор и попрошайничал, чтобы добраться до Дайомара и связаться с вами. Сегодня утром наконец-то добрался сюда. Один раз по дороге меня засадили в тюрьму, а один раз плетьми выгнали из города, голодного и смертельно усталого… Несколько раз серьезно болел, потому что не имел при себе никаких лекарств… Простите, я уклоняюсь. Это хорошо, что вы так быстро среагировали, когда я с вами заговорил.
— Что ж, вы назвали меня Сли, верно? А в Дайомаре меня никто не знает под этим именем… Но этот корабль, который вас сбил! Это означает…
— Это означает, что ваша теория о ком-то, кто изобрел порох, несостоятельна. Мечущий молнии Белфеор — с другой планеты и владеет энергетическим оружием. И более чем вероятно, что здесь мы имеем дело с рабовладельцами, причем население Каррига принуждается к разработке залежей расщепляемых материалов в курящихся горах. Что скажете?
Сли встал.
— Отправим послание! — сказал он.
* * * … На лишенном атмосфере планетоиде, где располагалась база Корпуса, была ночь, и комендант Бжешка ответил спросонья, с полузакрытыми глазами. Увидев на экране лицо Лангеншмидта, он радостно удивился, но после первых же фраз майора лицо его омрачилось.
Выслушав Лангеншмидта (Сли добавил только некоторые детали), Бжешка задумчиво кивнул.
— Естественно, на основании подобных данных мы можем действовать активно, — сказал он. — И о вопросах законности такого рода действий долго голову ломать не нужно. Сбит патрульный крейсер — этим они сами приготовили для себя веревку. Лангеншмидт, я, конечно, сразу займусь этим делом, но, может быть, у вас есть предположения, откуда явились эти типы?
— Думаю, с планеты, где недостаточно радиоактивных элементов и где недостаточно богаты, чтобы перейти от расщепляющих реакторов к синтезным реакторам. С Циклопа, например.
— Я передам указание, — сказал Бжешка. — Если вы обнаружили на орбите один звездолет, то, видимо, есть и второй — ведь им нужно непрерывно транспортировать руду. Мы проверим все идущие из зоны Четырнадцатой следы сигналов и постараемся установить их маршруты. Пройдет некоторое время, пока мы узнаем, откуда они, но с данного момента это дело — первостепенной важности. Сли, у этих типов было полтора года, чтобы укрепить свои позиции, — как вы оцениваете из воздействие на местную культуру?
— Ну, последняя моя информация — осенняя, тогда в Карриг еще ходили караваны. Кажется, вначале грабители были более-менее осторожны: кого-то принуждали, кого-то подкупали. Но после того, как было сбито патрульное судно, они, пожалуй, решат увозить столько руды, сколько возможно, — все равно, какими методами придется форсировать добычу.
— Весьма вероятно. В таком случае на маршрутах транспортировки прямо-таки должно кишеть от следов ядерных частиц. Ну хорошо, если не будет чего-то более срочного, я подключу к этому делу наш аппарат, а вы тем временем разработаете план, как удалить с планеты Белфеора и его компаньонов. Это будет непросто, но мы обязаны любой ценой избежать насилия. Майор, а как с вами? Забрать вас оттуда?
Лангеншмидт устало покачал головой.
— Моя команда погибла, — сказал он. — Отправляться тут же в рейс с новыми людьми не хотелось бы. Останусь пока здесь. Сли понадобится любая помощь. А когда дело с Карригом уладится, я, наверное, оставлю службу. Вы же знаете, я уже давно перевалил всякие сроки.
— Как хотите, — сказал Бжешка. — И… удачи вам.
* * * Прошло двадцать семь земных суток, прежде чем они снова услышали его голос.
— Ваша догадка правильна, Лангеншмидт! — сказал он. — Эти люди — с Циклопа. Хищная планетка, из-за никудышного законодательства — излюбленное местечко барышников и спекулянтов, — только на ней могли измыслить план вроде этого. Уже полтора года парочка сомнительных фирм ввозит на планету расщепляющиеся материалы. Утверждают, что разбогатели в какой-то необитаемой системе. До сего момента на рынок поступил груз с шести судов. Похоже, они пока продали только ничтожную долю добытого, чтобы удержать цены. Но они уже сделали столько рейсов с Четырнадцатой, что маршруты прямо-таки усеяны потоками радиоактивных частиц. За последние три недели мы зафиксировали семь рейсов. Наверно, они сгружают добычу где-то вблизи Циклопа. Мне представляется, что они скоро прекратят добычу руды и уйдут с Четырнадцатой, если заметят, что мы идем по следу. Потом они постепенно выбросят на рынок свои припасы и ликвидируют дело, получив несколько тысяч процентов прибыли.
— Кто они? — спросил Лангеншмидт. — Я имею в виду, кто стоит за кулисами?
— Хороший вопрос, — сказал Бжешка. — Судя по состоянию дел на Циклопе, я бы не удивился, встретив там прежде всего хорошо подкупленных меценатов, занимающих высокие правительственные посты. Но собственно те, кто за кулисами и кто финансирует дело и прикарманивает прибыль, сидят в другом месте, вероятно, в наблюдательных советах респектабельных банков и концернов. Этого мы никогда не раскопаем. А вот грязную работу на Циклопе и на Четырнадцатой, по нашим сведениям, выполняет примерно сотня человек, большей частью хорошо оплачиваемые авантюристы, которыми руководят несколько посредников, имеющих долю в прибыли. Полагаю, что к этой группе принадлежит и Белфеор.
— Вы имеете представление, как они сюда попали? — спросил Сли. — Мы еще никогда не рекламировали полезных ископаемых в программе последних известий.
— Точно не знаем, но мы вышли на след бывшего кандидата в Корпус по имени Мирд, которого уволили года два назад из-за каких-то злоупотреблений. Он вернулся на Землю и, по сведениям Центра, зажил на широкую ногу. — Бжешка перевернул несколько лежавших перед ним листов. — Ага! Вот это будет вам интересно. Знаете, как они отправляют с планеты расщепляющиеся материалы?
— Мы поломали над этим головы, — сказал Сли. — Едва ли они рискуют опускаться на звездолетах у всех на глазах. Может быть, используют планеры?
— Нет. Они слишком легкие. Наши люди узнали на Циклопе, что добытая руда с караванами вьючных животных транспортируется на другую сторону вулканической цепи и там, вдали от любого поселения, складируется. А ночью ее забирают десантные баржи. — Комендант откинулся назад. — А что вы можете мне сказать? Как нам убрать Белфеора и его людей, чтобы туземцы не догадались о вмешательстве извне?
— Единственное, что нам пришло в голову, — это то, что для населения Каррига все должно выглядеть так, будто здесь работают силы природы — иными словами, боги, — и против Белфеора, и против его тирании. Мы посеем в городе волнения, даже если сейчас ими и не пахнет. Недовольство ведь слишком велико. А потом… Ведь в курящихся горах есть несколько очень здоровых и очень прилежных вулканов.
18
Озлобленный презрением, которое читал в глазах людей, Амбрус вошел в частные покои регента в цоколе крепостной башни. Когда-то он свободно расхаживал здесь как человек, обладающий авторитетом… Разве его отец не был правителем города? Теперь приходилось проходить украдкой и каждое мгновение быть готовым к тому, что кто-то потребует сказать, что ему тут нужно.
С каждым днем он все больше сожалел о своем решении. Раньше он полагал, что это умно и дальновидно, если он будет сотрудничать с пришельцами. Разве Белфеор и его спутники не располагали огромной властью? А их чудо-оружие, а их восхитительные машины в курящихся горах! Он был настолько убежден в правильности своего решения, что не ощутил никакой вины, когда отец бросился с башни, — а только сочувствие к упрямому старику, который не хотел приспособиться к изменившемуся миру.
Но теперь…
Вместо того, чтобы привечать его и осыпать подарками, которые могли бы соблазнить других последовать его примеру, они презирали его, отсылали прочь, а в последнее время попросту перестали замечать. Он был совершенно один. Никто не хотел его дружбы.
Несколько часов назад он говорил с членами своего бывшего рода. Инициатива исходила от них, и он надеялся, что они, может быть, захотят снова принять его. Ничего подобного. Хотя они разговаривали с ним сугубо вежливо, в голосе их был сарказм, а в глазах — пренебрежение. Без особой необходимости они не обменялись бы с ним ни словом.
— В этом году первое весеннее новолуние наступает поздно, — говорил Гуртон Кноль, и лицо его стало кислым. — В прошлом году подготовка к Королевской Охоте прошла как обычно, и он убил короля своими молниями. Соревнование оказалось фарсом, но внешняя форма в известном смысле все же была соблюдена. В этом году мы уже много раз посылали к Белфеору людей из-за Королевской Охоты — и остались без ответа. Он отправил претендентов на работу в курящихся горах и сказал, что они должны забыть о тренировках с планерами. Люди из древних родов недовольны, они говорят, что Белфеор понасмехался над богами, как делали и наши предки накануне изгнания в неприветливые страны дальнего севера. И еще они говорят, что если он будет поступать так и дальше, то боги снова раздуют солнечное пламя, и люди будут сожжены, и на этот раз пощады никому не будет.
Услышав страшные слова, преподнесенные таким серьезным тоном, Амбрус встревожился.
— Что вы хотите от меня?
— Пойди к Белфеору. Спроси его, какие приготовления к Королевской Охоте проведены в этом году. На наши вопросы он отвечать не хочет, так, может, он выслушает тебя.
Это поручение и привело сюда Амбруса.
* * * Весна обещала быть необычайно теплой; с полей и холмов в округе уже исчез снег, а две недели назад с юга прибыли первые караваны. Конечно, не тепло было причиной, что Амбрус обливался потом, когда постучал в дверь кабинета Белфеора. Когда-то это был кабинет его отца.
За дверью слышались голоса, и поэтому пришлось постучать еще раз, громче, прежде чем Белфеор брюзгливо рявкнул: «Войдите!» Амбрус вошел.
У Белфеора были Паргетти, светловолосый нервный человек, его товарищ с самых первых дней, и женщина по имени Янна, со светящимся алым ртом и жестким взглядом, которая привела в Карриг остальных людей Белфеора будто бы из разбойничьих логовищ в горах. На столе лежала уйма бумаг, по поводу которых они, очевидно, и дискутировали.
— Чего надо? — рявкнул Белфеор. — Не люблю, чтобы меня отрывали.
Амбрус подтянулся и попытался принять достойный вид, как у отца. Твердо посмотрел узурпатору в глаза.
— Меня послал мой бывший род, — сказал он. — Я должен узнать, какие проведены приготовления к Королевской Охоте, как того требуют закон и обычай.
— Убирайся и перестань мне докучать, — бросил Белфеор и повернулся к Амбрусу спиной.
Паргетти откашлялся и сказал:
— Э-э… Белфеор, ты знаешь, это не умно. Учитывая местные традиции, тебе действительно надо бы…
— В этом году не будет Королевской Охоты, — сказал Белфеор.
Амбрус отшатнулся, не веря своим ушам.
— Что? — выпалил он.
— Ты меня слышал, — ответил Белфеор. — За кем там охотиться? Эти проклятые паррадайлы мешали нашей работе, и я приказал осенью либо разогнать их, либо перестрелять. А теперь уходи и забудь об этом глупом суеверии.
— Берегись! — вскричала Янна. Белфеор развернулся на стуле и увидел, как Амбрус с искаженным яростью лицом, сжав кулаки, бросается на него. Он вскочил и рванул из-за пояса пистолет.
— Вон! — заорал он. — Сматывайся, если не хочешь быть зажаренным, как твои дражайшие паррадайлы!
Совершенно сломленный, Амбрус, пошатываясь, вышел.
Остаток дня его дух, словно гонг, отзывался эхом паники. Что же станется с Карригом, если не соблюдаются древние традиции? Он был не очень умен, и прошло изрядно времени, прежде чем он осознал правомерность отцовского упрека — он-де неспособен к регентству. Прав его отец был и в том, что человек не может освободиться от возлагаемых на него богами обязанностей. Разве не был причиной его глубокого падения разрыв с кланом, в котором боги поместили его?
Город как целое также имел обязанности, и одной из важнейших являлась Королевская Охота. Отменять ее значило издеваться над богами. А ведь каждый знал, как человечество было изгнано из более прекрасного мира, потому что насмехалось над богами.
Месть богов могла заставить себя ждать, но она была неминуема. Он помогал Белфеору — как же он мог надеяться избежать их гнева?
Вечером того же дня он принял решение и сделал то, на что не отваживался уже много месяцев: пошел в город. Идти пришлось одному. Даже двое личных слуг оставили его после добровольной смерти Бависа Кноля.
О боги! Как переменился Карриг!
А горожане не забыли его. Даже дети на улицах узнавали его и бежали следом, бросая в него грязью и выкрикивая его имя. Еще не пройдя и половины мили, он понял, что его предприятие потерпело неудачу. Если он пойдет дальше, они, возможно, нападут на него в темном переулке и забьют до смерти. Когда к банде ребятишек присоединились подростки, кидаясь уже не только грязью, но и камнями, он обратился в бегство и, ослепленный комком грязи, который попал ему в лицо, налетел на человека, только что вышедшего из кабачка.
— Полегче, мой юный друг, — сказал незнакомец и ухватил Амбруса за локоть, не давая ему упасть. Потом приказал ребятишкам, чтобы они перестали безобразничать и расходились по домам.
— Но это же Амбрус, изменник! — крикнул один из подростков.
Незнакомец отпустил Амбруса и сказал резко:
— Вы довольно отделали его. Теперь убирайтесь, пока я не погладил мечом ваши задницы!
Амбрус вытер с лица грязь и увидел, что его спаситель — широкоплечий, крепкий мужчина, атлетически сложенный, несмотря на седые волосы и морщинистое лицо. Дети с неохотой подались назад и то и дело оглядывались, но незнакомец, расставив ноги, смотрел им вслед, пока они наконец не исчезли за углом.
— Я не могу достойно отблагодарить вас, сударь, — униженно сказал Амбрус. — Но ребята не виноваты. Это родители научили их называть меня изменником.
— Значит, ты — юный Амбрус, так? — спросил седовласый. — Да, я слышал о тебе подобные речи. Но «изменник» — серьезное обвинение. Я только недавно прибыл в город с караваном и мало знаю о причинах такого к тебе отношения. И я предпочел бы видеть доказательства измены, прежде чем примыкать к толпе, которая швыряет камнями. Но что привело тебя — одного — в город, если люди так плохо о тебе думают? Разве ты не из знатной семьи — со слугами и со стражей, которые должны тебя охранять?
К своему удивлению, Амбрус выложил незнакомцу абсолютно все — без утайки.
— Никакой Королевской Охоты! — сказал седовласый удивленно, но Амбрусу показалось, что в его голосе прозвучала удовлетворенность. Зачем кому-то радоваться подобному известию? Судя по одежде, этот человек был наемником, а отмена празднества сулила ему лишь сокращение жалованья. Но для дальнейших гаданий времени у Амбруса не было: его спаситель желал вернуться в кабачок и настаивал, чтобы парень его сопровождал.
Амбрус воспротивился, объяснив, что на него наверняка накинется какой-нибудь пьяница. Но незнакомец отмел все возражения.
— Только не здесь! Тут большинство моих попутчиков. Если нужно, они тебя защитят. Пошли!
И он потащил Амбруса в кабачок.
Все было так, как и обещал незнакомец. Хотя несколько местных посетителей, завидев Амбруса, и разразились яростными воплями и хотели накинуться на него, достаточно было знака седовласого — и каждый из драчунов увидел напротив себя двух незнакомцев, загородивших дорогу. Амбрус дивился, кем же это может быть его новый приятель, если столько людей, не задумываясь, выполняют его приказы.
— Давай на стол! — приказал седовласый. — Расскажи этим людям, что только что рассказал мне!
Внутренне содрогаясь, Амбрус взобрался на стол. Он не делал тайны из своей былой верности Белфеору, но подтвердил, что не будет соучастником кощунства. Он полагал, что раз узурпатор пришел к власти законным путем, ибо убил короля, значит, он собирался следовать обычаям и традициям. Однако теперь он узнал, что паррадайлы истреблены или изгнаны из курящихся гор, — и он сожалеет о своем заблуждении и не хочет больше иметь дела с бандой Белфеора.
Наступило глубокое молчание. Оно было прервано седовласым, — он хлопнул в ладоши и объявил, что они выслушали откровенное признание в заблуждении и потому следует его принять. Со всех сторон, помедлив, отвечали кивками, а кто-то призвал проклятие богов на Белфеора, чем вызвал согласный рев. Амбрус в доказательство своей искренности повторял и повторял проклятие со всем пылом.
— Хорошо! — сказал седовласый незнакомец. — Но, боюсь, это еще не все, друг Амбрус! Слишком глубоко ты увяз, чтобы так легко смыть дерьмо со своих рук. Но возможно, что из твоих прегрешений можно извлечь пользу. Давай-ка посоветуемся, как тебе лучше всего использовать доверие, которое все еще питает к тебе Белфеор.
Амбрус удивленно сказал:
— Сударь, вы утверждаете, что чужой в этом городе. Почему же вас так сильно интересуют наши дела?
— Я человек, который ненавидит несправедливость, где бы она ни повстречалась, — ответил седовласый. — Садись, друг Амбрус, выпей с нами и давай обсудим, что нужно делать.
19
— Если бы ты не вскочил вовремя, этот варвар тебя точно задушил бы, — сказала Янна.
Белфеор откинулся на стуле.
— Амбрус? — сказал он. — В противоположность своему отцу, Амбрус глупенький трусишка. У старого Бависа Кноля мужества было на двоих. Говорят, последние восемнадцать лет он держался у власти благодаря довольно подлым приемам, но никто никогда не называл его трусом. Он пытался даже мне отдавать приказы — мне! Естественно, когда он заметил, что его угрозы божественной местью не производят на меня впечатления, то бросился с башни, но Амбрус не проявил даже такого, ложного, мужества.
— Я думаю, ты втянешь нас в большие неприятности, — сказал Паргетти.
— Неприятности? — спросил Белфеор с иронией. — Какие еще неприятности? Все идет как по маслу! Мы отправляем больше руды, чем наши партнеры когда-либо…
— Я не об этом говорю, — прервал его Паргетти. — Ты можешь смеяться над угрозами божественной местью, но для этих людей она — абсолютно реальна. И то, как ты насмехаешься над их суевериями…
— Пошел ты со своими уроками, полученными в Корпусе! В следующий раз ты еще скажешь, что Корпус прав, предоставляя эти варварские миры самим себе, — недовольно засопел Белфеор.
Паргетти покраснел.
— Ты знаешь, как обошелся со мной Корпус! И все только потому, что я встал и сказал, что думаю об их позиции по отношению к потомкам беженцев с Заратустры, и осудил практику предоставления уймы населенных миров банде грязных варваров. Но все же с ними нужно считаться, — ведь нет никакого смысла преднамеренно создавать себе дополнительные проблемы, не правда ли? Ты охотно выслушиваешь меня, когда я говорю о неиспользованных ископаемых этой планеты, но если я даю тебе разумные советы об обращении со здешними людьми, ты смеешься надо мной.
Его голос возвысился, стал гневно-настойчивым. Несколько раздосадованный этой вспышкой, Белфеор пожал плечами:
— Ну хорошо. Расскажи нам об этих людях.
Паргетти задержал дыхание.
— Вот и послушай! Естественно, это правда: благодаря политике Корпуса эти люди отрезаны от всех цивилизаций и опустились до такого примитивного уровня, что их вряд ли можно считать людьми. И тем не менее у них есть свои надежды, религиозные догматы и амбиции, и мы обязаны с ними считаться.
— Послушайте-ка этого проповедника! — съязвил Белфеор. — Не знал, что эти дикари так тебе по душе, Мирд!
— Забудь это имя! — прикрикнула Янна и нервно оглянулась, словно опасалась, как бы кто не подслушал.
— Помолчала бы ты! — отрезал Белфеор. — Наш друг Паргетти наставляет нас о жизни местных уроженцев. Пусть выговорится, — пока что в его россказнях не было ничего стоящего, может, сейчас изречет нечто важное!
— Подумай о нашем положении! — воскликнул Паргетти. — Нас сто два человека, разбросанных по городу, по рудникам и по посадочной площадке. Здесь, в городе, мы находимся среди семнадцати тысяч жителей, а со всей округи сюда на весенний праздник устремляются крестьяне. Как они отреагируют, когда узнают, что ты, недолго думая, протрубил отбой Королевской Охоте? А люди, которые пришли с караванами с юга? Они будут в ярости. Ведь их привлекла сюда Королевская Охота, и если твой приход помешает заключению торговых сделок… Даже без приезжих соотношение сил тут сто семьдесят к одному. Ты об этом подумал?
Белфеор небрежно вытащил пистолет, которым отпугнул Амбруса.
— В одной из этих штук достаточно заряда, чтобы поджарить сто семьдесят человек, — сказал он. — Если не разбегутся, как делали до сих пор. Черт побери, Паргетти, может, ты боишься? Или ты врал, когда говорил, что если я сделаюсь законным правителем Каррига, то могу проворачивать дела без всяких помех?
— Ты вообще слушаешь, когда я что-то говорю? — взбесился Паргетти. — Правители этого города — только наместники богов, и чтобы доказать, что боги и впредь одобряют их правление, они ежегодно обязаны подвергаться определенным ритуалам и символическим актам, из которых один — умерщвление паррадайла. Они считают, что их жизнь сплетена из божественных сил и актов свободной воли, и они хотят, чтобы их правители подчинялись тем же законам, которые уважают они сами.
— Стой! — Белфеор холодно взглянул на него. — Это совсем не то, что ты говорил, когда планировалась операция! Ты говорил, что все проще пареной репы; ты говорил, что туземцы будут слепо повиноваться всякому, кто законным путем придет к власти.
Паргетти в отчаянии воздел руки к небу.
— Но тут-то совершенно другое! Это же очевидно, что ты не можешь за одну ночь изменить суеверную природу этих людей! Ты хоть что-то понимаешь в менталитете примитивов?
— Белфеор, я думаю, что в одном очень важном пункте Паргетти прав, — медленно сказала Янна. — Тебе следовало бы сделать то, о чем он говорит. В конце концов, до сих пор он был всегда прав.
Белфеор грохнул ладонью по столу. Он начинал злиться.
— Теперь послушайте! Паргетти, ты спрашиваешь, думал ли я о нашем положении. Я задаю тебе тот же вопрос. Ты забыл, что эти идиоты с «Волчьей акулы» сбили какой-то звездолет? Мы не знаем, кто это был, — он вошел в атмосферу и сгорел: но что же это могло быть еще, как не патрульный крейсер, который пришел, чтобы сменить какого-то агента, может быть, доставить замену для Герона? Конечно, Корпус не сразу сможет выделить корабль для проведения расследования, но рано или поздно он все-таки заявится. И прежде чем это произойдет, мы добудем и оттранспортируем весь более или менее расщепляющийся материал, сможем выполнить договоры о поставке и еще часть продать на свой собственный счет. В этом смысл всей операции, не правда ли? Это означает, что нам придется подгонять туземцев и повысить нормы. То, что мы до сих пор заработали, едва покрывает вложенные денежки; сейчас речь идет о том, чтобы получать прибыль. Почему же, ради всего святого, ты хочешь потратить время на какое-то дурацкое суеверие, если наша единственная и первостепенная задача состоит в том, чтобы добывать и отправлять то, что можно добыть, пока это возможно?
— Провести Королевскую Охоту и поддержать настроение туземцев — не пустая трата времени! — возразил Паргетти. — Это — страхование жизни!
— Ну так валяй! Делай свое маленькое шоу для туземцев — это все, что я могу тебе предложить. Правда, не знаю, где ты для этой охоты найдешь паррадайла, — я ведь приказал удалить их из гор.
— Прежде чем такое делать, проконсультировался бы с Паргетти, — сказала Янна. — Для чего вообще это было нужно?
— Они мешали! — сказал Белфеор. — Затрудняли работу плановиков. Ведь невозможно было ни одной пещеры обследовать, чтобы не напороться на кого-то из них!
Паргетти был бледен.
— Ты нас подвел, — сказал он и встал. — Ты нарушил местную традицию! Ты знаешь, на чем основывается законность власти регента. Если не подтвердишь ее победой на новой Королевской Охоте, они не будут признавать тебя правителем. Пойду договариваться с Гуртоном Кнолем о Королевской Охоте, возможно, это даст нам отсрочку. Но я не могу ничего обещать. Предполагаю, что твоя глупость и непрофессионализм делают мятеж неизбежным!
Белфеор был настолько ошарашен взрывом темперамента обычно смирного Паргетти, что только хлопал глазами.
* * * — Хорошее известие, — проговорил Лангеншмидт в микрофон передатчика.
— Рассказывайте, — сказал Бжешка.
— Я говорю из одного кабачка в Карриге. В Дайомаре Сли раздобыл для меня несколько надежных людей в качестве слуг и сопровождающих. Организовал нам место в караване. Он свое дело делает здорово и заслуживает занесения благодарности в личное дело. Пошли мы как группа наемников в охране каравана и двадцать дней назад прибыли сюда. К счастью, в этом году весеннее новолуние пришлось на позднюю дату, и мы успели изучить обстановку, а она именно такая, на какую мы надеялись. Не знаю, в курсе ли Белфеор, но он сидит на бомбе с часовым механизмом. Он настолько вопиюще нарушает местные обычаи, что даже отступники, примкнувшие было к его банде, осознали свою ошибку. Давеча я вышел из кабака и натолкнулся на Амбруса, за которым бежали с камнями какие-то ребята. Знаете, кого я имею в виду?
Бжешка кивнул:
— Изгоя — сына бывшего регента, так?
— Точно. Так вот, он только что услышал из собственных уст Белфеора, что Королевской Охоты в этом году не будет, и он так озлобился и испугался мести богов, что с опасностью для жизни удрал в город, чтобы распространить это известие. Я привел его в кабак, сразу поставил на стол и заставил все рассказать, чтобы все услышали эту историю. Это было точно то, чего мы хотели. Сейчас взбудоражен весь город. Каждый ждет ночи новолуния; если Белфеор не объявит об открытии Королевской Охоты, они будут штурмовать крепость и разорвут его в клочья, невзирая на энергетические пистолеты. Будет кровавая бойня, но это означает, что мы сможем ограничить наше вмешательство до минимума… Впрочем, вероятно, проведав, как настроены горожане, — Белфеор отменил свое решение. Во всяком случае, Гуртону Кнолю, нынешнему главе рода Паррадайл, было дано поручение все-таки организовать Королевскую Охоту. Но уже слишком поздно… Будет фарс, и все это знают. Имея опыт прошлогодней Охоты, когда Белфеор, недолго думая, подстрелил паррадайла энергетическим пистолетом, другие претенденты восторга не испытывают. Вместо того, чтобы тренироваться для Охоты, они строят планы мести Белфеору — когда работа в рудниках оставляет им для этого хоть какое-то время. Между прочим, что касается рудника, то я побывал там сам и внедрил парочку своих людей в качестве агентов. Там создана целая система по обогащению руды, все агрегаты импортированы нелегально. Насколько я могу судить по анализу проб, отправляется руда с уровнем очистки от восьмидесяти до девяноста процентов. Производительность, должно быть, составляет от четырех до пяти тонн в день, а это — уйма расщепляющегося материала.
— Мы беремся за это дело, — сказал Бжешка. — Как только добудем откуда-нибудь крейсер, он разведает систему Циклопа. А каковы перспективы с… э-э… вмешательством богов?
— Все идет по плану. Работаю над этим каждую свободную минуту. Извержение, вероятно, погребет половину Каррига, но Белфеора не будет среди тех, кто снова встанет на ноги.
20
Даже самое весомое опровержение никогда не сможет поспеть за слухом, который надо опровергнуть. Лангеншмидт с удовлетворением наблюдал, как еще раз подтверждалась эта древняя мудрость.
После того, как благодаря Амбрусу разлетелся слух, что Королевской Охоты не будет, Белфеор, изменив свое решение, по сути дела, добился лишь того, чтобы даже те, кто страстно желал его возвращения к традиционным обязанностям регента, стали иронизировать над пародией на Королевскую Охоту, организуемую в этом году. Было ясно, что узурпатор действует под нажимом, а не в силу искреннего желания исполнить долг перед богами. Даже неграмотные забитые крестьяне, пришедшие в город на праздник, удостоверились, что он не правомочный правитель Каррига, а богохульник-тиран, которого следует свергнуть. Горожанам же, чтобы прийти к такому выводу, понадобилось два года.
Новоприбывшие, хотевшие заключать традиционные пари на участников Королевской Охоты, обнаружили, что букмекеры не расставляют столов; над дверями домов и лавок выставлялись гербы всех древних родов, кроме герба правящего рода пришельцев; наиболее смелые горожане окунали праздничные гирлянды в черную краску и вывешивали их рваными клочьями — знак глубокого траура.
Атмосфера враждебности, нависшая над городом, сгущалась, и не только потому, что Белфеор навлек гнев богов. Из-за залежей радиоактивных руд в вулканической цепи Карриг получал более высокую дозу облучения, нежели остальная территория планеты, но местные жители адаптировались к этому, и хотя число мертворожденных было гораздо выше, чем на юге, не задумывались над этим.
Но теперь, когда они уже второй год были вынуждены без соответствующей защиты от излучения работать на руднике Белфеора, мертвые младенцы или уродцы рождались то и дело, и как только Лангеншмидт распространил слух, объяснявший это явление проклятием богов, он разнесся как пожар.
Не удовлетворившись этим, Лангеншмидт продолжал искать возможности дискредитации Белфеора. Граждане Каррига придавали большое значение знамениям и пророчествам, — это он помнил хорошо. Несомненно, развитие событий ускорилось бы, устрой он несколько чудес…
У подножия крепости стояла старая, высеченная из камня статуя Ларсо-Венга, божества Счастья, которое пользовалось большой любовью. По обычаю, торговцы и купцы перед завершением сделки шли к статуе, касались ее руки и клали рядом жертвенный дар. Так часто поступали даже иностранцы-караванщики, а из речных судовладельцев ни один не преминул нанести статуе визит, прежде чем доставить груз вниз по реке, к побережью.
Утром, после того, как Лангеншмидт счел, что время для знамения наступило, к статуе божества явились судовладелец и рулевой бота, который должен был доставить к побережью груз солонины и шерсти, — явились, чтобы коснуться ее руки и испросить успешного рейса. Взглянув на лицо бога, они в удивлении узрели, что каменные щеки — мокрые. Из глаз идола сочились слезы.
* * * В тот же день на рыночной площади обезумел один граат. Еще минуту назад животное спокойно стояло с грузом на спине, пока хозяин торговался о цене тюка войлока; в следующее мгновение граат с пронзительным воплем вздыбился и начал лягаться во все стороны. Потребовалось шестеро сильных мужчин, чтобы связать животное и держать до тех пор, пока не удалось его приколоть.
Взбешенный хозяин немедленно поддержал мнение оказавшегося рядом наемника. Что правда, то правда! На этот Карриг свалились все беды! Разве не оплакивал город бог счастья?
* * * Какая-то повариха, работавшая в доме рода Твивит, опустила в восьмиметровый колодец ведро, чтобы набрать воды, а когда вытянула, то оно было полно крови. Она с воплем уронила его, примчалась уйма слуг, чтобы поглазеть на происшедшее, и после того как они удостоверились в нормальных свойствах колодезной воды, то сошлись во мнении, что столько чудес за такое короткое время может означать только одно…
* * * Когда вести об организованных им знамениях достигли кабачка, где расквартировался Лангеншмидт, то он был ошарашен и очень обрадован тому, насколько при передаче из уст в уста улучшился поданный им материал. Колодец во дворе усадьбы Твивит (куда он бросил красящее средство) был будто бы полон трупов тех, кого палачи Белфеора убивали и кидали в колодцы в течение зимы. Люди также клялись, что сумасшедший граат на рыночной площади человеческим голосом извергал проклятия в адрес Белфеора.
Через два дня, накануне новолуния, на руднике взбунтовались каторжане. Прежде чем энергетическое оружие, примененное весьма щедро, восстановило спокойствие, один из надзирателей был брошен в дробилку. И даже после этого люди продолжали работать в черепашьем темпе, пока не явился сам Белфеор и не заверил их, что Королевская Охота состоится и их отпустят посмотреть состязания. Согласно донесениям двух доверенных людей, которые были у Лангеншмидта среди рудничных, Белфеор был крайне возбужден, нервничал, орал и оскорблял своих помощников.
Вечером стало известно, что он вызвал к себе Гуртона Кноля, вероятно, чтобы обсудить вопросы ритуала, — но к этому времени Лангеншмидт уже разыграл козырную карту. Его помощники уже два часа оповещали людей, что Белфеор прогнал паррадайлов из курящихся гор. За кем же он собирается охотиться в этом году?
* * * В прошлом году Амбрусу было нипочем стоять у парапета крепостной башни, едва ли в пяти метрах от того места, где бросился навстречу смерти его отец.
Но в этом году…
Старательно избегая взгляда своего дядюшки Гуртона, который в церемониальном одеянии стоял возле Белфеора, он смотрел на заходящее светило в западной части курящихся гор. Теплый воздух прозрачен, а мелкие облачка окрасились розовым.
Белфеор, кажется, утратил былую самоуверенность. Лицо его потемнело от едва сдерживаемой ярости и лоснилось от пота. Паргетти пытался приглушенным голосом успокоить его, но это только усиливало раздражение Белфеора. В конец концов он заорал:
— Долго нам еще стоять здесь, словно куклам?
Гуртон Кноль искоса взглянул на него.
— Пока не появится Вечерняя звезда.
Белфеор вытащил платок и вытер лоб.
— Дурацкая трата времени! — пробурчал он. — Что нам с этой звезды? Думаю, надо начинать.
Паргетти сделал еще одну попытку успокоить его. Белфеор отмахнулся.
— А что произойдет, если не будет ни одного паррадайла, которого я мог бы убить, а? — настаивал он. — Учитывает это ваш глупый ритуал?
Гуртон Кноль мрачно молчал. Амбрус сжал кулаки. Как он мог ослепнуть настолько, что примкнул к этому спесивому богохульнику? Он покраснел от стыда. Чтобы быть подальше от человека, к которому он испытывал теперь только отвращение, он сделал шаг назад. Тяжелый церемониальный меч ударил его по ноге.
Слуги, священники и мудрецы, стоявшие в приписываемом традицией порядке, беспокойно переступали с ноги на ногу. Солнце скрылось за черными силуэтами вулканов.
— Кажется, я вижу Вечернюю звезду! — прошептал остроглазый молодой служка, напряженно всматриваясь в небо.
В тот же момент между курящимися конусами показалось что-то черное. Оно постепенно приближалось, и вот уже можно было разглядеть, что это, — и спутать его ни с чем было нельзя. Все разразились воплями:
— Король! Король!
— Да, но с ним что-то странное! — взволнованно сказал Амбрус. — Смотрите! Он что-то несет в лапах!
Гуртон Кноль, вместе с другими всматривавшийся в небо на западе, сказал:
— Может кто-нибудь разглядеть, что это?
— Я думаю… — начал юный служка и судорожно сглотнул. — Думаю, что это человек! Паррадайл несет его!
Не веря глазам, все смотрели в направлении, откуда приближался паррадайл. Это было настолько необычно, что даже Гуртон Кноль забыл о провозглашении начала Королевской Охоты. Наконец Белфеор нетерпеливо прервал молчание.
— Ну и что, какая тут разница? — рявкнул он. — Летит паррадайл — разве это не то, чего вы хотели?
Никто ему не ответил. Паррадайл скользил все ближе, выдерживая высоту редкими взмахами распростертых кожаных крыльев. Он пролетел над городской стеной и направился прямо к крепости. Теперь стало ясно, что служка был прав. Под брюхом паррадайла действительно был человек, полулежавший в сиденье, сплетенном из крепких веревок.
— С меня довольно! — воскликнул Белфеор. — Вот паррадайл, а вы хотите, чтобы я убил паррадайла, и мне все равно, сейчас я это сделаю или позднее. Покончим с этим!
Он вытащил энергетический пистолет из кобуры на поясе.
Амбрус не осознал, что он делает. Кажется, им двигала сила, источник которой находился где-то вне его самого, — сила, идущая от столетних традиций, а то и из еще большего далека. Он схватился за рукоять церемониального меча и рванул его из ножен.
Клинок со свистом прорезал воздух.
В то время как Белфеор поднимал руку и прицеливался в паррадайла, меч раскроил ему череп до подбородка. Клинок застрял, и упавшее тело вырвало его у Амбруса из рук.
Паргетти взвизгнул и схватился за свой пистолет. Амбрус ринулся на него, ударив плечом в грудь. Паргетти упал спиной на парапет. Его в отчаянии загребающие руки обхватили Амбруса, и два человека еще секунду барахтались в неустойчивом равновесии, а потом рухнули в бездну.
Когда двойной вопль оборвался далеко внизу после глухого удара, Гуртон Кноль сделал знак правой рукой.
— Он искупил свою вину, — сказал он бесстрастным голосом.
И словно сбросив со своих плеч чудовищный груз, все присутствующие выпрямились, посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Остается вопрос, — сказал после паузы Гуртон Кноль, — как быть с теми, кто был приверженцем этой… падали? Сейчас сбегутся люди, чтобы посмотреть, кто свалился с башни. Они найдут Паргетти мертвым — и Амбруса вместе с ним. Кроме того, мой долг — объявить об открытии Королевской Охоты. Так как приближающийся паррадайл — самец, он обязан за неимением соперников быть королем. И завтра…
Его прервал остроглазый служка. Он замахал рукой и закричал:
— Смотрите! Смотрите, кто висит под паррадайлом! Клянусь, это Саикмар, сын Корри!
В удивленном молчании смотрели они, как подлетает паррадайл. И человек, которого он нес, был Саикмаром. Худощавую длинноногую фигуру нельзя было не узнать, — и это острое, наполовину скрытое бородкой лицо! Паррадайл перестал взмахивать крыльями и, спланировав к башне, стал облетать ее. Оказавшись совсем близко к парапету, Саикмар крикнул:
— Вы открыли Королевскую Охоту?
Такого вопроса они не ожидали. Гуртон Кноль не сразу нашелся, что ответить. Дождавшись, когда паррадайл оказался напротив него, он шагнул к парапету и крикнул, что они этого еще не сделали.
— Тогда оставьте это! — закричал Саикмар. — Мы, в Карриге, никогда больше не должны убивать королевских паррадайлов. Отныне мы друзья и союзники их рода! Разве это благородное существо не доставило меня обратно, чтобы сбросить узурпатора с трона? Подавайте сигнал к восстанию!
И тут — как будто слова его были знаком — в небо с курящихся гор ударила яркая молния жуткого взрыва.
21
Позднее выяснилось, что от извержения не пострадал ни один житель Каррига. Большинство крестьян предгорья отправились в город на Королевскую Охоту; оставшиеся бежали при первых же толчках и отделались легкими ранениями от сыпавшихся с неба камней и пепла. Рудничные с позволения Белфеора тоже ушли в город. Надзиратели, однако, остались — приглядывать за агрегатами и подготавливать очередную отгрузку руды.
Все они погибли.
Доверенные люди Лангеншмидта работали погонщиками при караванах, транспортировавших обогащенный радиоактивный материал к месту посадки барж. Согласно указаниям своего патрона они прибрали к рукам достаточно урана-238, чтобы Лангеншмидт смог соорудить из него небольшую атомную бомбу. Его мастерской была глубокая пещера в склоне наиболее активного вулкана, где жар, исходящий из камней, указывал на близость вулканической печки; его бомбой — рассчитанное на предельно короткое время сооружение с «рубашкой» из камня, с двумя камерами, одна из которых была заполнена самодельным черным порохом, сварганенным из серы, толченого древесного угля и калийного нитрата (из помета паррадайла) и служила в качестве взрывателя. Когда рабочие ушли в город, Лангеншмидт приделал запальный шнур, тщательно вывел его к выходу из пещеры, зажег и ушел в надежде, что ядерная взрывчатка сработает.
Она выполнила свое предназначение.
Часть высвобожденной энергии, естественно, была затрачена впустую; она устремилась из пещеры и отшвырнула каменные глыбы на сотни метров. Но взрыв был достаточно силен, чтобы вздыбить вулканическую печку и обрушить часть края кратера. По склону потекли потоки лавы. Нарушение равновесия в капиллярной системе вулканов привело к оживлению соседних кратеров.
Начала содрогаться земля.
Время таяния горных снегов еще не прошло, реки и ручьи были переполнены. Какой-то оползень сотнями тысяч тонн глины и камня запрудил одну из небольших рек, заставив ее изливаться в пористый слой пемзы у подножия одного из самых крупных вулканических конусов. Когда-то здесь через постепенно охлаждающиеся каменные пласты прорывался на поверхность газ. Теперь вода изливалась через проделанные газом каналы на сотни метров в глубину и, достигнув раскаленной магмы, взорвалась тучами пара.
Курящиеся горы задрожали, вся округа пришла в движение.
* * * Саикмару не пришлось повторять свой призыв, Гуртон Кноль вынул из разрубленной головы Белфеора меч Амбруса, отделил ее от тела, насадил этот первый кровавый трофей мятежа на свой церемониальный посох и поспешил вниз, в аудиенц-зал, где уже собрались все кланы.
Его встретил рев триумфа — когда он шагнул к трону и продемонстрировал, что узурпатор мертв. Минутой позднее и мужчины, и женщины с радостными воплями бежали по крутому спуску в город.
Двадцать молодых людей между тем кинулись в жилые покои Белфеора и смяли дюжину его приверженцев, застигнутых врасплох. Двое парней было убито энергетическим оружием, но меч третьего пронзил грудь убийцы.
Толпы рассвирепевших людей текли по улицам к рыночной площади, сообщая друг другу невероятную новость: Саикмар вернулся на крыльях паррадайла, чтобы освободить город. Большинство в это не верило — пока люди не оказывались на площади и не убеждались воочию, что Саикмар действительно там, стоит на крыше торгового павильона, а рядом с ним — паррадайл.
Повсюду в городе собирались отряды для охоты за приверженцами Белфеора. То и дело некоторые из них пробирались через толпу, сгибаясь под тяжестью трупов, и, приветствуемые криками сограждан, бросали свой груз под ноги Саикмара словно дань. К концу охоты в этой куче лежало друг на друге более двадцати тел.
Саикмар выкрикивал подбадривающие слова, его глаза под спутанными волосами блестели, но непрерывный ликующий рев толпы заглушал все, что он говорил. На другой стороне площади на крыше дома сидел Лангеншмидт, наблюдая за восторгами горожан. Дело выгорело, и все выглядело так, будто обошлось и без его вмешательства. Ну и великолепно же придумал этот парень — укротил паррадайла и на его крыльях вернулся в город! Одного этого должно хватить, чтобы сделать его в глазах народа сущим чудодеем.
А Белфеор, судя по слухам, мертв… а вот и доказательство — Гуртон Кноль, который нес сквозь беснующуюся толпу на каком-то шесте отрубленную голову Белфеора и протягивал Саикмару этот отвратительный трофей…
Лангеншмидт закрыл глаза. Паррадайл вытянул длинную шею и обнюхивал кровь, стекавшую по шесту; сейчас он проглотит эту голову, и у Лангеншмидта не было желания смотреть…
Паррадайл, однако, этого не сделал. Он с надеждой посмотрел на Саикмара и пихнул его головой в плечо. Юноша понял этот жест и расхохотался. Он вернул Гуртону Кнолю шест и что-то прокричал людям. Из рыночных ларьков ему протягивали фрукты, солонину, сухую рыбу и сладкие шарики, с которых стекал растительный нектар, использовавшийся в Карриге для изготовления сладостей. Саикмар принимал все эти дары и кормил ими паррадайла.
Лангеншмидт ожидал, что толпа разразится новыми ликующими криками. Ничего подобного — наступила тишина, люди замирали, невероятно удивленные.
Продолжая кормить паррадайла, Саикмар воспользовался этой временной тишиной и закричал:
— Тиран Белфеор прогнал паррадайлов из курящихся гор, что было святотатством! Он лишил законных хозяев Каррига их прав, что являлось злом! Паррадайл и я вернулись вместе, чтобы восстановить свои права, и каждый из нас помог другому, чтобы достичь успеха. Потому постановляю, чтобы люди больше никогда не шли на охоту, дабы убивать паррадайла!
Среди консервативно настроенных слушателей возникло беспокойство, но так как они заметили, что Саикмар не договорил еще до конца, то не спешили с возражениями.
— Разве убивают самых верных друзей? — восклицал Саикмар. — Мы, согласно обычаю, отправлялись убивать короля, дабы его знатность и сила перешли на удачливого охотника. Разве перешла эта знатность на Белфеора? Отнюдь! Он был недостоин того, и все паррадайлы мира не могли бы сделать его благородным!
Согласный вопль толпы был прерван глухим грохотом со стороны курящихся гор; многие в страхе стали оглядываться.
— В северном святилище, где я нашел убежище, этот паррадайл искал защиту под той же крышей! Это знак богов — для меня и для Каррига. Дымные горы сейчас плюются огнем, дабы показать гнев богов, — паррадайлы не будут иметь жилища, пока земля не охладится. Дайте им убежище в нашем городе, вернуть который они нам помогли! Пусть люди и паррадайлы станут друзьями!
На северо-западе поднималось пышущее жаром облако, и Лангеншмидт начал спускаться со своего наблюдательного пункта. Он не имел никакого желания участвовать в массовой панике, если начнется землетрясение, — тем более что уже стемнело.
— В будущем, — кричал Саикмар, — весенний праздник будет справляться не для убийства короля, но для демонстрации ему нашей дружбы, а глайдеры и паррадайлы должны целую неделю кружиться вместе над курящимися горами, и все должны радоваться жизни!
Обещанием проведения празднеств и в будущем большинство было удовлетворено, — ведь Королевская Охота была привилегией небольшой группы, к которой они не принадлежали, — и кто-то уже начал призывать благословение на голову Саикмара. Вокруг звучали восторженные крики, а Лангеншмидт чувствовал, как тихо вздрагивает земля, а крыша, по которой он сползал вниз, потрескивает и поскрипывает под ним. Он соскочил на землю и кинулся прочь. При более сильных толчках безопаснее на другой стороне реки, за чертой города.
Когда он мчался по мощеной улице к мосту, новый, более сильный толчок потряс город. Между тем никого не было видно — кажется, все горожане собрались на рыночной площади.
Он глянул через плечо и увидел, что оборонительная башня крепости повреждена этим толчком. Широкая трещина прошла по округлой стене снизу доверху, и некоторые каменные блоки вывалились из кладки. Деревянные домишки города, более низкие, оказались устойчивее, — Лангеншмидт не видел никаких серьезных повреждений.
У таможни возле моста он остановился еще раз, чтобы бросить последний взгляд на город, — и услышал женский голос, окликнувший его по его настоящему имени, которого ни один человек в Карриге не знал. Он испуганно развернулся, и из темноты выступила фигурка, которую он тут же узнал. Усталая и грязная, босая, со спутанными волосами, но с глазами, блестевшими, как звезды, к нему шла Маддалена Сантос.
Прошло порядочно времени, пока он оказался способен реагировать, — он был настолько потрясен, что стремительно обнял ее.
— Маддалена! Что вы тут делаете, Галактика вас задери!
— Прибыла на паррадайле, — сказала она, улыбаясь. — Полагаю, все прошло хорошо, иначе вы не смотались бы так быстро.
— Хорошо… прошло? — озадаченно спросил Лангеншмидт.
— Да! Разве прибытие Саикмара не развязало мятеж против Белфеора, как мы и надеялись?
Лангеншмидт сделал шаг назад и смотрел на нее, не веря глазам. Сказал:
— Так это была ваша идея — приручить паррадайла?
— Ну, нам не понадобилось приручать его в обычном смысле слова. Паррадайлы, вероятно, самые разумные из негуманоидов, с которыми мы когда-либо встречались, если уж это может служить примером… Однако… да, это была моя идея — направить Саикмара в Карриг вместе со священным зверем, чтобы он лишил узурпатора трона. Сработало?
— Если бы я знал, что вы живы и задумали такой план… — Лангеншмидт вздохнул. — Каких только трудностей и неудобств я мог бы избежать… Да, естественно, это сработало! Я сам видел отрубленную голову Белфеора и… ну, да время терпит. Не хочу, чтобы нас застал врасплох новый толчок. Побежим-ка через этот мост, пока он вдруг не рухнул!
22
— Теперь мы имеем полную картину, — сказал комендант Бжешка. — Две недели назад Шимази был в Карриге, а вчера появился у Сил в Дайомаре, откуда тут же отправил донесение. Говорит, что извержение полностью выполнило свою задачу — все штольни и агрегаты для добычи руды завалены или залиты лавой. Вокруг курящихся гор возник метровый слой пепла и пемзы. Из-за оползня изменилось русло одной маленькой речки, и это лишило крыши над головой пять-шесть сотен крестьян, но единственными жертвами, кажется, оказались служащие Белфеора, которые были на руднике в момент катастрофы.
— А что с другими вещами, которые они импортировали? — спросил Лангеншмидт. — У них же было до сотни или больше энергетических пистолетов.
— Этим занялся Шимази, — ответил Бжешка. — Он распространил слух, что все вещи, которые принадлежали свите Белфеора, носят на себе неизбежную печать зла и приносят беду, и потому Саикмар издал декрет, чтобы все подобные предметы собрали, а потом бросили в кратер вулкана.
— Саикмар стал правителем? — спросила Маддалена.
— Когда Шимази покидал город, Саикмар и его род уверенно контролировали ситуацию. Пока еще трудно сказать, как решится вопрос о власти, но Саикмар за короткий срок привлек к себе массу симпатий. Это была его идея — реквизировать все наличные запасы кож и наделать из них палатки для бездомных крестьян. Он организовал также обеспечение их продуктами питания и инструментами, чтобы они могли обрабатывать землю. Думаю, он хорошо будет справляться со своим делом; во всяком случае, начало у него многообещающее.
Лангеншмидт кивнул:
— Между прочим, что вы сказали правительству Циклопа?
— Что его граждане, из которых идентифицированы еще не все, сбили патрульный крейсер. Это сразу заставило их замолчать. Безразлично, как они относятся к изоляции примитивных систем, но массовое убийство вашей команды оправдать они не смогут. Когда они выдвинули прошение выдать преступников, чтобы осудить их по законам их собственной планеты, мы ответили, что это невозможно, потому что они нелегально высадились на Четырнадцатую, нарушили местные обычаи и в итоге были наказаны туземцами. Чтобы произвести более сильное впечатление, я даже сказал, что некоторые из них живьем были брошены в вулканы. Думаем, это лучшее средство, чтобы отвадить других от новых попыток интервенции.
— Шимази сказал что-нибудь о паррадайле? — осведомилась Маддалена. — Знаете, я полюбила эту зверюгу.
— О да! К досаде главы рода Паррадайл, который хотел загнать зверя в храм как своего рода священное существо, он стал любимцем жителей Каррига. Он разгуливает по городу, все его кормят и ласкают, а некоторые отважные парнишки даже совершают на нем короткие полеты.
— Здорово! — сказала Маддалена. — Убеждена, что если паррадайлы будут вырастать среди людей, то по-настоящему проявят свой высокий интеллект. Не удивляюсь, если в один прекрасный день они научатся говорить. — Она помедлила. — Э-э… простите мой вопрос, комендант, но могу я надеяться, что ваше следующее донесение о моей работе будет более благоприятным, нежели предыдущее?
— Можете. Я уже приказал, чтобы подготовили документы на перевод вас из разряда кандидатов в инспекторы. То, что вы сделали на Четырнадцатой при таких экстремальных условиях, было отличной работой.
— Мои поздравления, — сухо сказал Лангеншмидт.
Маддалена покраснела.
— Теперь ясно, что вам не подходит работа в управленческом аппарате какой-то базы. Поэтому я рекомендовал бы вас на должность планетарного агента, если хотите. Естественно, это означает по крайней мере двадцать лет службы, так что подумайте и поставьте меня в известность через одну-две недели.
Маддалена пожевала нижнюю губу. Потом сказала:
— А можно получить должность нового агента на Карриге?
— Нет, — сказал Бжешка решительно. — По очень простой причине. Хотя я и признаю, что все сделанное вами было необходимо — при данных обстоятельствах, но и в святилище, и в Карриге вы привлекли к себе слишком много внимания. Нам нельзя рисковать и направить вас к тем же людям. Вы на слишком многих произвели сильное впечатление, а идеальный агент — тот, кто все слышит, видит, никогда не оказывает влияния напрямую, но незаметно держится на заднем плане. Вам надо бы это знать, и я удивлен, что вы вообще задаете такой вопрос.
Она дернула плечом.
— Всегда склоняешься к тому, что знаешь, — сказала она. — Я подумала, как это выглядело бы — быть знатной дамой по имени Мелисма.
— Супругой Саикмара, не так ли? — усмехнулся Бжешка. — Значит, он произвел на вас изрядное впечатление — как и вы на него. Вы знаете, что после землетрясения он отправил сорок нарочных на поиски вас?
— Ну, я ведь не соблюла наш уговор. Он ждал меня на том месте, где паррадайл высадил меня после вылета из святилища. Вы не поверите, как сильны эти животные! Первый и самый долгий отрезок пути он нес нас без остановок триста километров… Ну, довольно об этом. Бедный Саикмар!
Бжешка встал и протянул ей руку.
— Дайте мне знать, к какому решению вы пришли относительно моего предложения, договорились?
— Думаю, я приму его, — ответила она.
— А вы, майор? Уйдете на покой?
Лангеншмидт покачал головой.
— Я передумал, — сказал он. — Что мне, черт побери, делать в последующие семьдесят лет? — Он взглянул на Маддалену. — Что-то не то?
— Да нет, ничего, — она казалась озадаченной. — Я только теперь поняла, отчего человек может так говорить. Я, должно быть, очень изменилась.
Она смущенно улыбнулась и вышла. Лангеншмидт немного помедлил, прежде чем последовать за ней. Вполголоса сказал:
— Комендант, если я получу новый маршрут, то позаботьтесь, чтобы девушка получила пост где-нибудь на нем, ладно? Думаю, у нее есть перспективы, и я не хотел бы терять ее из виду.
* * * С большой осторожностью, потому что кладка расшаталась в результате землетрясения, Саикмар поднимался по узкой лестнице к платформе оборонительной башни. Оказавшись наверху, заслонил глаза ладонью от яркого солнечного света и стал смотреть в сторону курящихся гор.
Ничего не видно…
Он сердито ударил кулаком по ладони. Что же стряслось с паррадайлом? Никто не видел его уже несколько дней! В голове роились тревожные мысли — может быть, какой-то идиот подсунул ему недоброкачественную пищу, и он лежит теперь где-нибудь больной, возможно, даже мертвый… Если кто-то такое натворил, сказал себе Саикмар, то этот человек очень пожалеет.
Внезапно уныние его как ветром сдуло, и он испустил радостный вопль. Вон он, там, между двумя вулканическими конусами — и не один! — их летела целая цепь, четыре, пять, восемь, одиннадцать!
Как глупо было волноваться! Разве было не ясно, что паррадайл чувствовал себя одиноким и отправился искать себе подобных!
Что же, это означало, что им придется давать имена и учить их отзываться. Имя его спасителя, спасителя Каррига, напрашивалось само собой — этого паррадайла следовало называть Слоином!
Счастливый и преисполненный надежд, он ждал, пока огромные звери не оказались над городом и настороженно закружились у башни, а их вожак, окрещенный Слоином, опустился на парапет и наполовину сложенными крыльями дал знак своим спутникам. Саикмар нежно погладил похожую на гигантскую кувалду голову. Потом попытался подманить к себе других, но они были слишком пугливы.
Слоин казался разочарованным. Сильно ударив крыльями, он взлетел — и порыв воздуха чуть не опрокинул Саикмара, — после чего паррадайл повел своих товарищей над крышами города вниз, к рыночной площади.
Саикмар смотрел им вслед с завистью. Паррадайл нашел себе спутников и, без сомнения, — спутницу, и через несколько лет паррадайлы будут столько же многочисленны, как и в те дни, когда Белфеор еще не приказал их истребить. А вот он…
— Ох, Мелисма! — простонал он.
Нигде не находили даже ее следа. Девушка, которую он хотел сделать свой невестой и повелительницей этого большого города, словно исчезла с лица земли. Было слабым утешением думать, что она исчезла так же таинственно, как и появилась. Существовала ли она вообще в действительности? Она дала ему доказательства своего женского очарования, но ведь это не означало, что она не являлась на самом деле творением какого-то божества.
В голову ему пришла мысль. Хотя Мелисма исчезла, она не должна кануть в забытье. Не должна — если он способен что-то сделать вопреки этому!
Он устремился вниз по лестнице. Оказавшись в комнатах регента, отправил самого лучшего слугу со срочным посланием, сел и стал ждать.
Времени прошло немного, — и арфист вошел, глубоко поклонился.
— Какой песней могу я развлечь Саикмара? — спросил он.
— Я не хочу, чтобы ты пел. Пока не хочу. Я хотел бы, чтобы ты сложил балладу. Она будет называться «Баллада о Мелисме», и рассказываться в ней должно о реальных событиях. Они странны и удивительны, и балладу надо составить языком, который достоин ее содержания. Ты понимаешь меня?
Арфист уселся на обитую алым бархатом банкетку.
— Слушаю и повинуюсь, — сказал он. — Сделаю все, что смогу.
— Я обязан начать с появления Белфеора, — сказал, размышляя, Саикмар. — Когда он захватил власть над Карригом, боги впали в гнев, и вот что они замыслили…
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
|
|