Книга Кагала

«Рассыльному бет-дина нельзя оказать неуважение. За огорчение его бет-дин имеет право подвергнуть телесному наказанию. Даже самому рассыльному предоставлено право наказывать дерзкого, и с него не взыскивается, если он причинил подобному ослушнику денежные убытки. Если бет-дин переменил свое место, подсудимый должен явиться туда, куда бет-дин перешел. В противном же случае он подвергается нидуй. Если рассыльный заявляет, что ему или судье (заочно) была оказана грубость или что подсудимый отказался явиться в суд, то рассыльный пользуется доверием и через него же объявляют ослушнику за это шамтай (т. е. смертный нидуй или херем)»[82].

После приведенных нами талмудических законов[83], читателю, полагаем, вполне доступно будет содержание и значение 52 бет-динских постановлений, изложенных в этой книге под № 23, 24, 26, 50, 51, 78, 102, 118, 120, 123, 132, 143—149, 155, 156, 177, 180, 182, 183, 196, 199, 203, 204, 207, 208, 210, 211, 215, 216, 219, 222, 223, 232, 234—236, 239—241, 255, 256, 260, 263—265.

В приведенных выдержках из закона, лежащего в основании еврейской жизни, странные меры, которыми кагал в постановлениях своих под № 148 и 149 старается охранять бет-дин, не покажутся уже столь странными, ведь сохранение бет-дина – это сохранение одного из главных догматов талмудической религии.

Конечно, было бы ошибочно думать, что уже все без исключения дела между евреями решаются одним бет-дином на основании талмудических законов. Во многих случаях, и в особенности в тех юридических вопросах, в которых еврейский закон расходится со здравым смыслом или где форма и буква говорят одно, а справедливость и совесть – другое, – в тех случаях вопрос решается не даионами, т. е. не судьями бетдина, а компромиссом, в котором, впрочем, иногда принимают участие и даионы, если обе стороны их избирают.

Но это бывает редко, чтобы избирали даионов. Большей частью для этого избираются люди, более знакомые с оборотами торгового промысла и с практической жизнью, чем члены бет-дина, чьи знания обыкновенно ограничиваются Талмудом. Вопросы же, касающиеся религии, как, например, о кошере и трефе, о том, как резать скот, об омовении женщин и приготовлении разводных документов, тоже редко попадают к бет-дину. Эта часть составляет специальность раввина или морейне, о которых будем говорить ниже[84], или вообще ученого талмудиста, приобретшего доверие и уважение.

Для полного разъяснения рассматриваемого нами вопроса мы не можем не сказать здесь несколько слов о спорных делах евреев, поступающих в настоящее время в местные нееврейские судебные учреждения.

Судя по громадному числу этих дел, можно было бы подумать, что постановления Талмуда относительно иноверных судей и судебных учреждений, о которых мы говорили, не находят общего сочувствия евреев. Но предполагать такое равнодушие к сказанному догмату, даже в тех евреях, которыми он, по-видимому, нарушается, т. е. даже в тех, которые являются со своими тяжбами в суд нееврейский, было бы неосновательно.

Спорные дела, а в особенности иски по векселям, заемным письмам и по сохранным записям, поступающие ныне к местным властям, бывают большей частью не что иное, как средства для подчинения ослушников бет-динским или кагальным решениям.

Читателю уже известно, что Талмуд разрешает бет-дину подчинять себе сильных и дерзких отступников посредством иноверной власти.

Благодаря этому пункту талмудического закона местные законы и власти очень часто обращаются в слепое орудие бет-дина и кагала, о чем мы выше уже говорили[85]. Но для устранения всякого затруднения в этом отношении бет-дин и кагал связывают тяжущихся подписями на вексельных и гербовых бланках еще до приступления к разбору дела. Если же сторона, проигравшая тяжбу у бет-дина, остается недовольной решением оного и не покоряется ему, то на бланке, ею заранее подписанном, бет-дин пишет то, что ему угодно; с этим вынужденным документом, получившим законную форму, Талмуд разрешает истцу обратиться к местным властям.

Вот какими путями бет-дин поддерживает себя той властью, которой он вечно противодействует, и вот чем объясняется такое количество еврейских дел, скопившихся в местных правительственных учреждениях. После всего сказанного о бет-дине мы вправе утверждать, что названия «духовный», «полюбовный» и «третейский суд», коими евреи всегда называют свой бет-дин, когда о нем идет речь в официальных сферах местной власти, есть не что иное, как фикция. Все эти названия настолько идут к бет-дину, насколько они идут к гражданской и уголовной палатам, окружному суду и пр.

Наконец, нам еще остается доказать, что господство бет-дина до сих пор не прекратилось. Для этой цели не будем обременять читателя имевшимися у нас решениями бет-дина нынешнего времени, а прочтем один только вызов к бет-дину, принадлежащий чуть ли не вчерашнему дню. Мы передаем его здесь в том виде, в каком он переведен с еврейского нынешним виленским казенным раввином, окончившим курс в Виленском раввинском училище:

«Удостоверяется, что Уряш Димент оповестил Иоселя Ошеровича Паца, чтобы он явился для разведания с ним, а все издержки и убытки, которые ему причинены будут по его же, Паца, причине, от него же взысканы будут; также уведомил его, что о том выдано будет ему письменное удостоверение и при всем том он не хочет окончить с ним, Диментом, духовным судом. Все это показали перед нами двое посланных, в чем подписуемся. Среда, 29 января 1869 года, г. Вильно. (Подписи) Меер Ландан, Янкель Берко Кан, Леви Хаим Гершатер и Лазарь Клейнберг.

Сей перевод с подлинным сходен. 29 января 1869 года. Раввин Ш. Клячко».

Несмотря на удостоверение г. раввина в точности перевода, он все-таки далеко не ясный, поэтому мы считаем необходимым перевести заново:

«Сим удостоверяем, что ребе Урия Димент вызвал ребе Иосифа, сына ребе Ошера Паца, в суд (бет-дина), объявив ему при этом, что в случае неявки с него будут взысканы все издержки и убытки, которые будут понесены Диментом по этой причине, и что Дименту будет выдан (бет-дином) написанный вызов. Но после всего этого (Пац) все-таки не согласился покончить дело с Диментом у бет-дина. Все это исследовано нами через двух рассыльных, в чем подписуемся. При сем приложена печать виленского казенного раввина».

Из этого маленького документа явствует, что бет-дин продолжает свою практику по-прежнему при участии даже новых раввинов, окончивших курс учения в казенном раввинском училище, и что даже форма вызова сохранила тот грозный характер, который она всегда имела и должна иметь в силу вышеприведенного талмудического устава о вызовах.

Примечание 9

О каболат-кинионе, или судере, у евреев, т. е. о способе совершения купли и продажи по Талмуду

В глубокой древности у евреев был обычай, что при актах выкупа и мены один человек (покупатель) разувался и подавал свой башмак другому (продавцу)[86].

Талмуд ввел в свой устав о купле-продаже нечто вроде этого древнего обычая, разумеется с присвоением ему того важного значения и силы, которыми обыкновенно облечены все талмудические постановления, духовные и гражданские.

И вот ныне при акте купли-продажи прежде всего совершается каболат-кинион, т. е. покупатель сам или представляющий его подает полу своей одежды или платок продавцу и говорит ему: «Возьми эту вещь взамен земли или дома и пр., которую ты мне продаешь, отдаешь в подарок и пр.» Когда продавец потянул рукой за платок или полу одежды, тогда акт купли-продажи считается уже совершившимся.

И хотя покупатель еще не принял в свою власть купленного им предмета и не заплатил за него продавцу, однако же проданный предмет или имущество, где бы ни находились, составляют уже законную собственность покупателя и никто из сторон не может нарушить совершившийся акт купли-продажи[87].

Таким образом, ясно, что каболат-кинион не пустой обычай: по Талмуду, в нем кроется смысл юридического понятия деятеля владения.

Если продавец потянул за вещь, подаваемую ему покупателем, значит, он вступил с этой вещью в материальную связь, которая, по Талмуду, и есть один из главных деятелей юридического владения[88].

Конечно, для не посвященных в талмудическую мудрость все-таки роль полы или платка при каболат-кинионе остается непонятной. Если же допустить вместе с Талмудом следующее соображение, что пола или платок заменяют здесь сумму, которую покупатель должен уплатить за приобретенное им имущество, и что вместо купли-продажи обе стороны совершают (будто) между собой мену предметов, т. е. замену платка на дом, то потягиванием за платок продавец действительно вступил в материальную связь с приобретенным предметом и юридический деятель владения действительно явился, разумеется в тумане талмудической мудрости.

Но, откуда бы ни явился каболат-кинион у евреев – или из седой древности, или из пучины талмудического океана, – в настоящее время он почти как обряд является при всякой сделке между частными лицами и символизирует, что дело уже состоялось и никто от него не может отказаться. Каболат-кинион исполняется только при купле-продаже, совершаемой между частными лицами, но не между частным лицом и кагалом – на том основании, что продажи кагала обыкновенно производятся с публичных торгов и обеспечены его властью, которая пользуется общим доверием[89].

После всего сказанного полагаем, что места в документах под № 51, 58, 87, 92, 95, 102, 262, где упоминается каболат-кинион, будут вполне понятны читателю.

Примечание 10

О свадьбе у евреев

Свадебный праздник у евреев начинается обыкновенно раньше дня венчания. Он наступает накануне субботы, предшествующей свадьбе. Когда шестой день труда и забот приближается к вечеру и воцарившиеся в доме мир и тишина предвещают скорое появление шабаса, тогда на встречу этого божественного гостя к семейству жениха прежде, а потом и невесты являются местные музыканты с национальными мелодиями каболат шабат[90].

Таков обыкновенно первый сигнал еврейской свадьбы. В субботу утром жениха, его отца и родственников ожидает синагога со своими почестями. Во время чтения субботнего отдела Пятикнижия жених удостаивается после родственников и друзей последней по числу и месту, но важной по значению алиа (почести)[91] под названием мафтир, и при провозглашении ему обычного «многая лета» кантор в его честь оглашает синагогу напевами.

Тут со всех сторон синагоги, а в особенности из окон женского отделения, сыплется на жениха благословенный град орехов, миндаля и пр., причем бросающиеся на эту соблазнительную добычу лихие парни из низшего сословия зачастую оканчивают свою невинную охоту сценами, не совсем приличными для дома молитвы.

Торжественно возвращается жених домой вместе с родственниками и друзьями, желающими выразить его родительскому дому свое теплое, задушевное поздравление, за что, как водится, они получают легкое угощение. Наконец, веселый день золотой субботы уже на исходе. Музыканты снова берутся за инструменты, опять прежде у жениха, а после у невесты проводят шабас национальными земирот (песнями).

Весело исполняются эти песни в семействе жениха, но тут они непродолжительны; у невесты же за этими светлыми минутами следуют еще танцы с хороводами. Хотя в этих танцах участвует исключительно только прекрасный пол (преимущественно девицы), однако же они всегда оживленны и нередко продолжаются далеко за полночь, пока все медные гроши не перейдут из карманов танцовщиц в цимбальный ящик[92].

Но вот наступила свадебная неделя. Закипела деятельная жизнь в семействе новобрачных: все суетятся, хлопочут, бегают, придумывают и приобретают средства для украшения грядущего семейного праздника и увеличения его торжественности. Одни только отцы новобрачных озабочены более серьезными делами.

У них просто голова идет кругом от тяжелого раздумья, как бы пристроить приданный капитал где-нибудь в верные руки и за выгодный процент, обеспечить обещанное детям в приданое векселями и пр. Когда же эти немаловажные дела улажены, разумеется весьма редко без вмешательства и помощи бет-дина[93], тогда еще необходимо удовлетворить претензии шадхана (свата), требующего законное вознаграждение за тяжелый труд.

Иначе шадхан[94] притянет к суду бет-дина, наложит запрещение на свадьбу и пр. Наконец, надо покончить с рахашниками, ибо, если не уплачен рахаш, венчанию не быть[95]. И вот после многих трудов все устроено: шадхан, рахашники удовлетворены, музыканты согласились на уступку и кетуба[96] уже готова. Тогда, после непродолжительной прогулки шамеша по городу с законным списком в руках, комнаты жениха и невесты начинают наполняться приглашенными гостями. В это время жениху приносят от невесты талет и кител[97] – облачение женатых евреев, в которое их одевают и при переселении на тот свет. Эти священные дары подает бадхан, старающийся в импровизированных стихах объяснить их высокое значение, а в особенности значение дня, когда их получают.

Как только жених вдоволь наплачется, слушая бадханскую музу, его оставляют в этом печальном настроении под опекой шаферов, которые должны нарядить его к венцу в поданное облачение, а бадхан с музыкантами отправляется к невесте. Гостей и тут собралось немало. Все столпились вокруг невесты, сидящей посреди комнаты (большей частью на обернутой квашне), и безмолвно по волоскам расплетают ей косу.

Грустно здесь в эту пору, и все с нетерпением ждут импровизатора бадхана, чтобы поплакать под его лиру, облегчить сердце от давящих его горьких чувств. Когда расплетают косу невесте, в памяти каждой замужней еврейки воскресают минувшие дни свободы и надежды, которыми освещалась ее жизнь до венца, и длинная вереница безотрадных, темных дней, пережитых под гнетом невыносимого положения после венца.

«И я недавно была невеста, – думает молодая летами, но постаревшая лицом Эсфирь, – и мнe родители сулили золотые горы в замужестве, и мои надежды были светлые, розовые. Но чем все это кончилось? Еще мне не минуло двадцати пяти лет, а выгляжу уже старухой… Изнемогла я совсем от горемычного, безнадежного житья, будучи единственной опорой и поддержкой многолюдного семейства.

Правда, родители не поскупились для меня, всего дали много, и даже сверх своих сил, и поддерживали меня с семейством несколько лет. Разве можно больше требовать от родителей?! Но где же, спрашивается, плоды столь усердного родительского попечения и всего того материального богатства, которым они жертвовали для меня?»

В ответ на этот вопрос в памяти Эсфири промелькнула бесцветная, мизерная фигура мужа, ребе Генделе или ребе Фишеле. «Да, – продолжает думать про себя Эсфирь, – родители дали мне всего вдоволь, но за кого же они меня выдали?.. 17 лет было моему мужу, ведь это еще юноша, да к тому же он, подобно всем еврейским женихам, еще ни к чему не был приготовлен. Вот где была моя погибель. В муже я не нашла и не нахожу ни кормильца, ни покровителя; он собой увеличивает только тяжесть семейной жизни, которую я сама должна влачить на своих плечах…»

То же самое думают в это время и Рахиль, и Ревекка, и другие присутствующие, ибо редкая из еврейских женщин не испытывала горькой судьбы, подобно Эсфири. При этом общем тяжелом унынии бадхан, как с неба, является сюда со своей импровизированной моралью. Говорит ли он дело или сплетает несвязные слова в пустые стихи – все равно. Все плачут навзрыд. Но вдруг двери открылись. Явился шамеш и закричал: «Каболат поним легахатан!» («Встречайте жениха!»).

Вслед за ним и жених в сопровождении мужчин является, подходит прямо к заплаканной невесте и накрывает ей голову поданным платком, причем женщины осыпают его хмелем или овсом. С музыкой впереди и зажженными свечами в руках шаферы открывают торжественный ход к месту, где находится хупе (балдахин, большей частью на школьном дворе); за ними родители, дружки и пр. ведут туда и невесту, которая, описав вместе со своими спутниками семь кругов около жениха, становится по правую руку своего суженого.

Бадхан громко приглашает родителей, родственников для благословения новобрачных под балдахином, что каждый исполняет возложением на их голову рук. И вот наступает время венчания. Этот акт начинается молитвой над чашей, и совершения этой молитвы удостаивается тот из присутствующих талмудических корифеев, который завоевал для себя в талмудическом мире первое место. Его громко приглашают по имени, прибавляя еще и раввинский титул.

Из чаши, над которой совершилась молитва, должны отведать жених и невеста; после этого шамеш громко читает по-халдейски написанный свадебный документ. Вслед за тем совершается акт кедушин: жених подает невесте серебряное кольцо или монету, говоря: «Гарей ат мекудешет ли бетабаат зу кедат Моше ве Израель» («Этим кольцом ты обручена со мной по закону Моисея и Израиля»).

При этом он должен раздавить ногой подложенный стакан, чтобы в эту торжественнейшую минуту не забыть о падении Иерусалима. Тут опять читают над второй чашей краткую молитву и, когда молодые отведали из чаши, раздается общее пожелание мазолтов, и затем с музыкой впереди провожают молодых домой.

Постились молодые целый день, ибо день венчания есть вместе с тем и День отпущения грехов для новобрачной четы. Теперь они в первый раз рядом уселись разговеться легким супом из цыпленка, называемым на этот раз золотой ухой. Наконец, наступил свадебный ужин самый интересный момент праздника. Ужин уже готов, столы накрыты для мужчин и женщин (отдельно, разумеется), и свечи зажжены, ожидают гостей, которые, впрочем, не очень опаздывают.

Явился ребе Меир даион и ребе Хаим депутат, и тот, и другой, и родственники, чего же еще ждать?.. «К столу просят», – кричит бадхан, и все гости направляются к тазу с водой для исполнения обрядового омовения рук, без которого еврей не станет есть хлеба. За женихом, занявшим первое место при столе (обенан), разместились все прочие. К ужину, кажется, все приглашены по одной форме, одним и тем же шамешом, по одному и тому же списку, но, занимая место у стола, каждый должен, однако ж, знать свое достоинство.

Не лезь высоко, а то осадят назад со стыдом и, пожалуй, еще с ужина вон попросят. Места поближе к жениху принадлежат раввину (если он почтил праздник своим присутствием), кагальному и бет-динскому штату, ученой и денежной аристократии, а простые смертные держатся подальше. Но и между ними не допускается демократическое начало: и здесь меламед портному не чета, а шинкарь не сядет с хлебопеком.

Когда все уселись чинно и хлеб с молитвой разломан, тогда сарвары (прислуживающие у стола) начинают подносить каждому гостю порцию, соответствующую его сану и положению в обществе. В том-то и состоит искусство хорошего сарвара, чтобы аккуратно рассортировать порции щуки и жаркого и пр. и чтобы с аристократической порцией не попасть в плебейский уголок. При соблюдении такого порядка опаздывающий ничего не теряет. Появись важная особа даже к концу ужина, сейчас раздается голос сарвара: «Хорошую порцию рыбы для ребе Хаима» и пр.

К вещественным благам свадебного пира присоединено еще духовное наслаждение. Вкусные блюда сопровождаются остроумными импровизированными стихами бадхона под музыку. Он много льстит жениху, невесте, их семействам и каждому корифею отдельно. Напоминает он в стихах о великом солнечном свете, скрытом в тут же сидящем ребе Лейбе, исчерпавшем до дна мудрость талмудического океана, и о родстве блаженной памяти ребе Шлейме, прадеда невесты, с великим раввином из местечка Штоклишек; разбирает он всех по очереди (разумеется, только аристократов), воздавая каждому честь и славу щедрой рукой.

Потешив публику ораторством, бадхан превращается в актера, фокусника и пр. Одним словом, бадхан горазд на все руки. Но вот и свадебный пир приближается к концу, бадхан кричит: «Дроте гешенк!» («Свадебные подарки!»)[98], и получаемые им со всех сторон предметы он кладет в приготовленный для этой цели таз, громко провозглашая имена дарителей и названия предметов. Иногда дарят богатые подарки: серебряные сервизы, подсвечники, ожерелье, бриллианты, деньги и пр.

Но приношение таковых длится недолго. Все уже утомлены и, вставая со стола после молитвы, готовятся к кошер-танцу. Бадхан приглашает каждого из присутствующих, который подходит к невесте, и, взявшись за платок, находящийся в ее руке, делает с ней один круг под музыку. Последним после всех мужчин и женщин подходит жених к невесте. После кошер-танца молодых уводят в опочивальню.

Если читатель прочтет постановления кагала под № 53, 64, 130 и 158, то он познакомится с той рабской зависимостью от кагала, в которой еврей находится даже при домашнем очаге: в выборе музыкантов, блюд и гостей он не властен – во все это вмешивается кагал. Об этом еще будем говорить в конце следующего примечания.

Примечание 11

Об обряде обрезания

С рождением младенца у евреев первая забота членов семейства состоит в охране роженицы и самого младенца от наваждения нечистого духа-сатаны, который невидимо парит вокруг и всячески стремится вселиться в них. Самое верное средство к избавлению от этого страшного врага есть Шир Гамалот. Этот мощный талисман состоит из 121 псалма, написанного на бумаге и окруженного со всех сторон таинственными именами обитателей небес, с которыми знакомят евреев Талмуд и каббала.

Талисман этот наклеивается на кровати, окна, двери и на все отверстия, через которые нечистая сила могла бы пробраться к жертве. Вечером в первый день появления на свет младенца мужского пола его приветствуют будущие товарищи и спутники жизни: к нему является целый хедер (училище меламеда) маленьких детей со своим бегельфером (помощником меламеда), и они читают новому пришельцу в мир молитву на сон грядущий.

После чтения мальчиков обыкновенно подчуют своеобразным мармеладом из отваренных бобов, гороха, пряников и пр. Чтение этой молитвы хедерными мальчиками происходит ежедневно до самого дня обрезания. В первую пятницу после рождения младенца, вечером, после шабасового ужина, собираются к роженице и взрослые евреи на бен захор и после легкого угощения читают ту же самую молитву.

Утром в субботу отец новорожденного отправляется в синагогу или иную молельню, где при чтении Пятикнижия его призывают к Торе и кантор поет мишебейрах – многая лета ему, его супруге, младенцу и пр. По окончании молитвы родственники и приглашенные лица отправляются к роженице на шалом захор – поздравление с сыном. Там угощают их обыкновенно водкой, пряниками, а у богатых тортом и вареньем. Накануне дня обрезания, т. е. вечером на восьмой день рождения, бывает вахнахт – ночь стражи.

Тут собираются так называемые клаузнеры (бедные молодые евреи, занимающиеся изучением Талмуда в ешиботах, или молитвенных домах) и проводят ночь у роженицы в бдении и чтении Талмуда или Мишны. В вознаграждение эти клаузнеры получают, кроме дарового ужина, еще недова (милостыню). Однако ж надо заметить, что вахнахт бывает только у зажиточных евреев, бедные же обходятся и без этого.

Затем наступает то знаменательное утро, в которое на младенца накладывается печать, завещанная детям избранного народа, – обрезание. На восьмой день утром повивальная бабка, ближайшие родственницы и домочадцы ревностно занимаются купанием и пеленанием младенца. При этом нередко купель обращается для повивальных бабок в источник приятных грошей.

По окончании молитвы в синагоге, около 10 часов, в дом роженицы собираются сандукэ, могелим (обрезатели), кватер (Gefatter, кум) и кватерин (Gefatterin, кума), кантор, шамошим, родственники и разные приглашенные лица.

Число совершеннолетних присутствующих при обрезании лиц должно быть не меньше десяти (минион). Когда все уже готово к исполнению обряда, кума, подняв младенца на руки, ожидает громкого зова шамеша: «Кватер», при котором она передает младенца куму под громкое приветствие присутствующих: «Борух габа» («Будь благословен, пришлец»). Кум, в свою очередь, подносит младенца к могелю, который, восприяв его, читает вслух: <И рече Господь праотцу нашему, Аврааму:

«Шествуй передо мною и будь праведен», после чего он подходит к кисе шел Элиогу (трону пророка Илии), на котором невидимый пророк присутствует при обрезании, занимая место возле сандукэ, и передает младенца на колени последнего, возглашая: «Сей трон Илии, поминаемый добром». В эту минуту младенца обступают все могелим, готовые к операции: один с обоюдоострым ножом, другой с заостренными ногтями на больших пальцах, и третий, завершающий процедуру, со своим ртом.

Первый из могелим творит предварительно молитву: «Слава тебе, Иегова, Боже наш, царь Вселенной, освятивший нас приказанием своим совершить обрезание» – и, срезав вмиг praeputium, уступает место другому оператору – перею. Этот хватает срезанное место и, разорвавши кожицу снизу члена своими заострёнными ногтями, уступает свое место третьему оператору – мецицу, который устами высасывает кровь из раны.

В то же время отец читает следующую молитву: «Слава тебе, Господи, Боже наш, царь Вселенной, который освятил нас своей заповедью и приказал нам присоединить его к союзу праотца нашего Авраама». Если младенец крепкого телосложения и перенес эту пытку при пронзительных визгах и криках, то рану засыпают древесным порошком и поднимают младенца на руки на подушке. Один из присутствующих совершает молитву над чашей с вином и при двукратном повторении слов пророка Иезекииля: «И говорю тебе, кровью твоею живи» – опускает в рот младенца три капли вина.

Всю драму эту кантор заглушает пением многая лета младенцу, родителям его, присутствующим и пр. Если операция удалась счастливо, т. е. если первый могел не захватил ножом слишком далеко, второй не разорвал ногтями слишком усердно и третий, высасывающий кровь из раны, не был заражен цингой, то исход ее обыкновенный: младенец приобрел название еврей на всю свою жизнь, за что родители в этот день дают пир сообразно правилам кагала относительно обрезательных пиров, с которыми знакомят читателя документы под № 69, 107, 128, 130, 131, 158, 257.

Не будь у кагала власти собирать коробочный сбор с кошера, о котором мы подробно говорили выше, во втором нашем примечании, у него не было бы чем напоминать каждому еврею, даже при домашних праздниках, о своей грозной и могущественной силе. При коробочном же сборе каждому еврею, не покорному кагалу, грозит опасность, что во время семейного праздника его настигнет месть грозного кагала[99].

Кагал придет с полицией обыскивать горшки и блюда, приготовленные для пира, и кто в силах убедить полицию, что эти блюда действительно приготовлены на кошер, если кагальный откупщик мясного сбора с контрактом от правительства утверждает, что на приготовление свадебного ужина или обеда по случаю обрезания употреблена говядина от скотины, зарезанной ножом, отшлифованным не по правилам Талмуда[100].

Кто, спрашивается, устранит грозу, которая может разразиться над семейством во время самого праздника? И наконец, кто освободит хозяина праздника из рук полиции, требующей законного штрафа за нарушение кошера?

Примечание 12

О морейне

Т. е. о звании, с которым сопряжены служебные права; о степенях кагальной и бет-динской иерархии

Для полного изучения кагало-бет-динской иерархии необходимо посвятить хоть самый краткий очерк историческому происхождению и развитию оной[101].

Организация существующих еврейских обществ имеет свое начало в глубокой древности. Она родилась во время падения Иудейского царства. Главную цель этой организации составляло и составляет сохранение в целости и неприкосновенности оторванной от своей почвы еврейской нации до того неопределенного времени, когда Богу угодно будет возвратить Израилю потерянную землю, свободу и славу.

Оставаясь всегда верной своей задаче, организация эта на пути 18-векового странствования евреев по миру чрезвычайно успешно развивала свою внутреннюю мощь и крепла под разными внешними видами, которые она по временам меняла из-за благоприятных и неблагоприятных обстоятельств. Мы не будем здесь вдаваться в подробное изложение всех форм этой организации, которые встречаем в разные эпохи и в различных странах.

Для нашей главной цели вполне достаточно будет познакомить читателя в общих чертах только с некоторыми из ее существеннейших видоизменений. Зародыш этой организации лежит в той ученой школе, которая с разрешения Веспасиана была открыта равви Иохананом бен-Закай в городе Ямне[102].

Но хотя в стенах этой школы через самое непродолжительное время при ее представителе равви Гамлииэле младшем уже созрело нечто вроде прежнего Синедриона, стремившегося управлять всеми проявлениями общественной и частной жизни евреев, и хотя в этой школе неоднократно созревали и революционные махинации, однако же, она долго сохраняла внешний вид ученого коллегиума и представители ее публично носили титулы, подобающие только ученым мужам: тана (studiosus), хахам (мудрец), софер (книжник), аморе (толкователь) и пр. Титулы эти всегда сопровождались громким именем равви.

Этот вид организация сохранила до того времени, пока в главных центрах жизни евреев в изгнании – в вавилоно-персидских землях – не водворилось знамя нового победителя из Аравии, основателя магометанского царства. Очутившись под властью нового магометанского царства, евреи стали свободнее дышать. Первые магометане обращались с ними вообще как с равными.