Майкл дернул кисточку звонка и, подмигнув мне, выглянул за дверь, завернувшись в банный халат. - Пожалуйста, с лимоном или молоком?
      Он торжественно внес столик и устроил его на постели.
      - Хитрюга! Как ты успел все?
      - Ну, допустим, господина Артемьева застукали утром в саду, когда хулиган ломал ветки, но он на прекрасном немецком объяснил, что букет для дамы, а завтрак необходимо подать к двери спальни по условному звонку. Только... увы... здесь не хватает...
      В дверь тихо постучали. Майкл просунул голову в коридор и вернулся с шипящей яичницей на подносе.
      - Ага, значит, поняли правильно, - с ветчиной, как я и заказывал.
      - А музыка? Откуда взялась на башне скрипка? Свалилась прямо с неба?
      - Не заставляй меня краснеть, детка. Я схитрил... Видишь ли, как только я впервые увидел тебя ещё там, в конторе Зипуша, то понял, что стану писать для тебя музыку, даже если ты никогда не узнаешь об этом. А стоило лишь мне оказаться на Башне, - я уже знал: это то место, где мне больше всего хочется концертировать, и...
      - Что и?..
      - Ты распахивала руки, мечтая о полете, а я сидел у стены с валидолом под языком, так?
      - Верно. И уже тогда задумал меня соблазнить?
      - А как же иначе, глупышка? Знаешь, ты так выгнулась, стремясь в небо... И мертвый бы не устоял...
      - А ты так долго держался. И даже удачно изображал страсть с другой женщиной. - Припомнила я ночь в подмосковной даче. - Дачный сюрприз оказался впечатляющим.
      - Я тогда думал, что потерял тебя... До вчерашней встречи был готов отрубить любую часть тела, не выдержавшую соблазна.
      - Супружеские объятия не грех, а долг, - съязвила я пасторским тоном. - А твоя жена такая хорошенькая.
      - Не-ет! Соблазнила меня ты, ты! Бедная Ната... Эх. Я не должен с тобой говорить о ней. У меня прекрасная жена, которой я очень предан. Она мне и мать, и дочь, и друг... Но... но мы не были супругами уже лет пять... Нет, я не злоупотреблял связями на стороне. И так полно проблем. Просто эта часть бытия как бы отошла на второй план, сублимируясь в музыке. Но вернувшись из Вены после встречи с тобой, я не знал, куда спрятаться... Куда деть то, что вопило о страсти... Ната сделала несколько попыток сближения, решив, что наступила пора супружеского Ренессанса. Но мне нужна была другая... Она поняла это, когда увидела тебя. И тогда, на даче... Представляешь: рядом, совсем рядом, за тонкой стеной - ты, а под боком пышущая желанием женщина... О, это была адская пытка!
      - Для меня тоже. Спасибо твоей жене. Слыша ваше "свидание", я поняла, что хочу тебя - именно тебя, - нелепого, рыжего, пугливого, дерзкого невероятного. А может, это случилось раньше, - в Пратере или в Гринцинге, где ты уверял, что сражен мною...
      - Нет, Дикси. Не придумывай простенькую историю. Все не так. Совсем не так. Ты рассказываешь правила, а здесь - исключение, - Майкл нахмурился и отчаянно скрипнул зубами. - Случилось почти невероятное. Нас одарили чудом. Искрой высокопробной Вечной любви. Помеченные ею, всегда узнают друг друга, в любое время, в любых ситуациях и обличьях. Будь ты пастушкой-хромоножкой, а я косым конюхом, будь я самым всесильным правителем в мире, а ты затерянной в глуши монашкой, или наоборот, - все равно мы оказались бы вот так: сжатые, будто ладони в молитве.
      - Ты прав, Микки. Я стала зомби после разлуки с тобой. Жила как механическая кукла, которой водила чья-то властная рука... У меня не получалась прежняя радость... Я никогда не была так счастлива, как с тобой. Не знала, что это вообще возможно - такая полнота радости, что можно захлебнуться. Не было со мной такого, Микки. И никогда уже не буду...
      - Но ведь у нас ещё целых два дня. И вся жизнь.
      - Один. Завтра я должна быть в Лос-Анджелесе.
      - Ничего нельзя сделать?
      - Я же говорила тебе - я выхожу замуж.
      Майкл отделился от меня и я осталась одна. Он разглядывал мокнущие за окном деревья, барабаня пальцами по подоконнику.
      - Кто он?
      - Неважно. Хороший парень.
      - Неважно. Это в самом деле совершенно неважно. - Он подошел ко мне. Значит, всего день. Ты даришь мне целый день? Не мало... Я не отпущу тебя ни на минуту.
      Майкл тяжело лег на меня, вдавливая в подушки, и глядя в глаза с такой мукой, словно между его лопаток торчал смертельный клинок.
      - Надеюсь, ты оставишь себе мою музыку? Я назвал альбом "Прогулки над лунным садом". Он принадлежит тебе. Пусть кто-нибудь сыграет, если захочешь... В этот дом я приеду не скоро. О делах мы договоримся письменно... А сейчас, а сейчас я буду любить тебя, Дикси. Безумно, как начертано мне на роду.
      ...На следующее утро мы расстались, обессилевшие, ненавидящие и благословляющие друг друга. Я поняла о чем тогда, при встрече на венском вокзале, толковал мне Майкл. Когда я отпустила его руки, чтобы уйти в секцию рейса на Лос-Анджелес, что-то выпорхнуло из моей груди. Наверно, это ушла моя жизнь. Я даже не смогла обернуться для последнего взгляда, потому что, в сущности, меня уже не было.
      НЕВЕСТА КОВБОЯ
      Алан бушевал - я прилетела другим рейсом и в другое время.
      - Почему ты из Вены?
      - Там были дела по имению.
      - Но можно было хотя бы позвонить! Я поднял на ноги весь аэропорт, когда не нашел тебя среди прибывших из Парижа... Боже, нельзя же быть такой рассеянной, детка! Где твой багаж?
      - Пойдем, у меня только эта сумка.
      - А платье? Здесь уже приглашена куча гостей. Знаешь, что я решил? Мы будем праздновать наше бракосочетание на берегу океана! Мне предоставляют на вечер и ночь помещение актерского клуба. Я уже все осмотрел - будет просто здорово! И гости - как на презентации Оскара, ты будешь смеяться, читая список... Дикси, ты спишь? Ты какая-то зеленая, заторможенная!
      - Меня всю дорогу тошнило... - на ходу придумала я.
      Ал подозрительно посмотрел на меня:
      - Дикси, ты не того?.. Ну, когда я был у тебя, в Париже, ты принимала таблетки?
      - Нет, дорогой, я решила переменить свою жизнь.
      О, если б славный ковбой Алан знал, к чему относилась моя фраза! Таблетки я принимала все время, забыв о них лишь два дня назад. А насчет жизни я не соврала.
      Он благодарно поцеловал мою руку, будто я уже вынашивала его ребенка.
      - Не беспокойся, милый, когда мы определим день свадьбы, я разошлю приглашения и попрошу Рут прихватить мой багаж из парижской квартиры. Там все уже собрано и платье - сногсшибательное! Гости не будут разочарованы.
      ...Алан с шиком отвез меня в дом в Беверли-Хиллз, который снял специально для нас, и с гордостью продемонстрировал владения.
      - Мне-то самому по фигу вся эта роскошь. Ал - простецкий парень, номер в отеле и сосиски из автомата, вот и вся его "американская мечта", дурачился он, представляя мне помещения супер-современной виллы. - Бассейн, сауна и всякие там хозяйственные штучки на высшем уровне. Тебе не придется вручную даже варить мне яйца или делать гренки - все автоматизировано. И какой вид с террасы! А вечером весь сад и бассейн подсвечиваются и выглядят феерически!
      - Здесь очень жарко. В Вене уже почти осень. Дожди.
      - Ты и впрямь утомлена, детка. Вот и наша спальня. Я плюнул на эту моду раздельных супружеских покоев и велел совместить. Мы же молодожены, киска! И у нас далеко не фиктивный брак.
      Я поцеловала его в щеку и распахнула дверь в ванну.
      - Чудесно, вот куда я сейчас завалюсь!
      ...В овальной ванне, вделанной в пол, бурлили и пенились струи, массируя мое тело. Мое? Нет, мое осталось там, на башне, с Майклом... Все-таки невероятна его неистощимость в эти дни. Может, и прав Ал, рассказавший байку о выделяемом каждому мужчине "пайке"... Видать, Микки и впрямь приберег немалый "Н.З." Всю жизнь постился, чтобы стать моим Казановой... Моим Казановой и Моцартом! Да что я впадаю в транс? Меня любит потрясающий человек, Мастер, оказавшийся к тому же незаурядным любовником... Я выхожу замуж за славного парня, мечтающего сделать меня звездой и матерью семейства... Я погладила свой живот... А вдруг... Майкл, сумасшедший Микки, ты не оставил мне память о Вечной любви?
      - Детка, я к тебе под бочок! - Ал сел на край ванны, собираясь нырнуть, но заметив мою мученическую мину, остановился. - Мы должны обсудить кое-какие творческие планы!
      - Не сейчас, дорогой, я жутко устала.
      - Легкий массаж перед сном. Мне прост не терпится, Дикси! - Он плюхнулся мне под бок, заклокотала вода в стоках.
      - Ал, умоляю, меня все ещё тошнит после перелета и голова свинцовая. Не будем портить встречу.
      - Раз так, милая, отложим до завтра. Похоже, мне достанется капризная женушка!
      ...Что же делать? - лихорадочно думала я, оттирая губкой плечо, которое поцеловал жених. Может, это болезнь или я, просто-напросто, как говорила мама, "нагнетаю истерику"? - "Надо выспаться, Дикси", - сказала я себе и, рухнув на новую, очень удобную и широкую постель, сладко вытянулась. - Буду спать, сколько влезет, и оставлю проблемы на завтра.
      ...Я проснулась в восемь от музыки Микки, ломящейся в голову. На подушке Ала свежая роза и записка: "Вернусь к ланчу. Работаю со сценаристом. Обнимаю, страстно мечтаю, твой А. - ковбой".
      Я с удовольствием воспользовалась новой кухней с прекрасным, хорошо укомплектованным холодильником, могучей кофеваркой и всякими штучками, позволившими поджарить тосты, выжать сок из грейпфрута, сварить кофе и сделать массаж лица практически одновременно.
      В саду под зонтиком на круглом столе стояла ваза с незабудками, прижимая развернутый журнал. Фото Алана и статья "Интеллектуальный ковбой Алан Герт ввязывается в новую схватку". Я пробежала рассказ о запускаемом фильме, где было сказано, что исполнительницу главной роли режиссер определил изначально, чуть ли не подбирая специально для неё сценарий. Но предпочел оставить имя актрисы в тайне, готовя сюрприз любителям кино.
      Ах, как, в самом деле, хочется сделать на экране что-то значительное, доказать, утвердить, отмыится... Ладно, все хорошо. У моих ног голубой бассейн, над головой безоблачное небо Калифорнии и перспектива настоящей работы... Почему он спросил: "Ты видишь луну?" Ведь небо было затянуто тучами... Потом от смычка взметнулись фейерверки и сполохи неведомого ранее восторга ослепили меня... Как же попала скрипка на Башню - его "ноющее сердце", которое Майкл так бережет? Что это вообще было там, на Вайсертурм, - яростное совокупление двух изголодавшихся особей, мистическое слияние тел, предназначенных друг другу судьбой, или результат самогипноза называемого Большой любовью? Во всяком случае, я ещё никогда не была так близка к тому, чтобы сбрендить, в то время как принадлежала мужчине. Может быть, именно это Ал и называет "мозговой материей" - плодом фантазии, самовнушения, зацикленного на исключительности всего, касающегося двоих избранных для беспредельной радости и высшего наслаждения?
      ...Тень от зонтика переместилась за мою спинку, незабудки свернули побледневшие лепестки, а я все сидела, перебирая в памяти наши дни, часы, минуты и холодея от сознания необратимости такого близкого, такого живого ещё прошлого.
      - Загораешь в халате? Так торопился домой, детка, будто у нас в разгаре медовый месяц. - Ал на ходу сбросил рубашку, полотняные туфли и зашагал ко мне по траве.
      - Здорово припекает, пожалуй, стоит окунуться. Вперед, девочка, я буду тебя спасать! Помнишь, как тогда, от крокодилов, в теплой водичке под нависшими лианами?
      Ал вытряхнул меня из халата и подтолкнул коленом под обнаженный зад.
      - Ныряй и затаись...
      Он шумно прыгнул в воду вслед за мной, изображая крокодила и героя-спасателя одновременно. В результате я нахлебалась воды и ударила локоть о металлические сходни.
      - У меня нет медицинской страховки в Штатах, - угомонись! Ты изувечишь собственную невесту. Сплетники будут судачить, что ты меня бьешь. - Я начала подниматься по ступенькам. - Весь локоть ободрал!
      Ал поднырнул ко мне и прижался с совершенно очевидными намерениями:
      - Доктор прибыл, леди!
      - Только не тут, Ал! Полно соседей, а мы ещё не женаты.
      - Ой, насмешила. - Он легко взвалил меня на плечо и притащив в спальню, бросил на кровать.
      Очевидно, на моем лице застыл ужас, а в сжавшемся теле - угроза и готовность к сопротивлению.
      - Отлично! Просто бешеная кошка! Неужели ты полагаешь, что я не справлюсь с тобой, киска?
      Он справился и в экстазе благодарности целовал мое безучастно распластавшееся тело.
      - Именно о такой Дикси я и мечтал. Дикая Дикси...
      Я отвернулась, пряча злющие глаза. Нет, он не виноват, славный парень Ал, что принял действительность за игру, уж слишком невероятной была эта действительность: с истошным ужасом девственницы, прижатой в хлеву пьяным солдатом, я отвергала своего первого, желанного любовника.
      - Знаешь, я сегодня уже кое-что обсудил с продюссерм и сценаристом. Мы допишем для тебя новые эпизоды. Помнишь, где я впервые трахнул тебя? В кабинке душа! А за перегородкой пыхтела от вожделения та толстомордая цыганка. Автобиографический эпизод! Необходимо запечатлеть на века... Неужели забыла, Дикси? - Потрепал меня по макушке Ал.
      - Извини, столько потом всего было... Ты же сам учил меня стремиться к разнообразию. - Не удержалась я от запоздалого упрека и намеренного щелчка по самолюбию жениха. Не забыла я ничего про нас, славный ковбой, но вспоминать не желаю! - Дорогой, дай мне, наконец, поспать!
      Я упорно лежала носом к стене, боясь сорваться - расплакаться или наговорить Алу обидных глупостей. Н больше всего мне хотелось тихонько поскуливать: "Микки, Микки..."
      Боже! Что происходит?.. Скрипач заколдовал тебя, Дикси. Теперь ты подчиняешься только ему, следуя зову струн. Ты готова следовать за ним куда угодно: в пропасть, в бездну, в костер...
      Милый, сумасшедший, смешной Микки - ты не знаешь, что слегка косолапишь, а рыжая шерсть на твоей груди пахнет сосновой смолой... А знаешь ли ты, что совсем не умеешь лгать, а куролесишь, как школьник, сбежавший от нудных уроков... Подозреваешь ли ты, что слова, начертанные фломастером на нашем "знамени", целиком относятся к тебе, - смешному фантазеру, герою и мастеру, знающем толк в изящном... Грация, Комедия, Фантазия, Героика, Искусство - вот и все. Больше ничего не надо, чтобы получилась Любовь...
      Целых два дня я вела себя как хитрющая стерва, водя за нос простодушного, с жаром ушедшего в работу Ала. В туристическом бюро мне удалось приобрести путевку в Россию, которую вместе с паспортом, отмеченным визой, я спрятала за подкладку сумочки.
      Я воровски покинула виллу, в то время как мой жених и кинорежиссер обсуждал на студии съемки своего звездного фильма с моим участием в главной роли. На подушке в спальне я оставила записку: "Не ищи. Будем считать, что я исчезла за горизонтом как твоя героиня Кристин. Фильм будет хорошим, у тебя обязательно получится. Ты молодчина, Ал.
      Безумная Дикси, загубившая все предложенные тобой три апельсина."
      ГДЕ ТЫ, МИККИ?
      Перелет оказался невыносимо долгим. Можно было потерять голову от неподвижного висения между двумя материками. Вынужденное бездействие в удобном кресле казалось особенно мучительным, противореча сотрясавшей меня внутренней панике. Плакать, смеяться, швырять протягиваемые стюардессой стаканчики, хамить патологически болтливой соседке - все, что угодно, только не думать, не думать... Ни в коем случае не представлять, как всего через сутки буду лететь в обратную сторону, отдав правую руку счастливо сопящему рядом Майклу.
      Когда объявили, что мы пролетаем над Европой и через три часа приземлимся в Москве, я попросила двойную порцию виски - требовалась срочная реанимация.
      Но эти три часа, каждый из которых можно приравнять к месяцу - к месяцу в камере пыток, довели меня до полного изнеможения. Затем процедура высадки и поездка по Москве прямо к неизвестному мне Дому Туриста. Так вот он какой - стандартное американизированное сооружение в соседстве жидкого лесопарка и жилых районов.
      Стоя у окна своего номера на 15 этаже, я старалась рассмотреть за стеной дождя очертания серых домов. Где-то там, в башне из бетонных блоков ужинает, читает газету или смотрит телевизор мой Микки. Впрочем, скорее всего, я искала его дом совсем в другой стороне. В отличие от свойственных мне ситуаций с потерями, путаницами, ошибками, на этот раз я владела документом - собственноручно начертанным господином Артемьевым адресом и телефоном. Позвонить не удалось - удержала боязнь спугнуть везение. Ведь я просто сойду с ума, если Майкла не окажется в городе или он вдруг переменил адрес.
      Шофер такси, изучив записку Майкла и выслушав мои устные комментарии, тут же спросил баксы. Мы столковались в цене и понеслись наперерез дождю и быстро сгущающимся сумеркам на запад, ещё чуть светлеющий воспоминаниями ушедшего дня. Вдоль улиц вспыхнули фонари, образовав голубоватые конусы водяной пыли.
      - Дождь, - сказала я по-английски.
      - Yes. Yes. Уже три дня льет. - Подхватил водитель светскую тему.
      - В Москве все знают английский?
      - Во всяком случае, выпускники Института иностранных языков, каковым я являюсь.
      - Вы любите музыку?
      - Мисс хочет послушать радио?
      - Нет, нет. Вам известно имя Артемьева? Это, кажется, известный скрипач.
      Шофер из института задумался.
      - Вообще, я не силен в серьезной музыке. Спросите лучше о популярных ансамблях, наших звездах - Пугачевой, Леонтьеве, Гребенщикове...
      Я не спросила, впившись глазами в дома, среди которых мы кружили. Шофер пытался найти необходимый номер, но номера на бетонных стенах почему-то отсутствовали. Он вышел под дождь, поговорил с мужчиной под зонтом, удерживающим озябшей рукой поводок устремленной в кусты собаки.
      - Понятно, - сказал парень, усаживаясь на место. - Вон та башня.
      - Да, точно, точно! - обрадовалась я, узнав однажды виденный дом.
      - Они здесь все одинаковые, надо внимательно проверить номер и корпус. Мадам проводить? - предложил водитель получив деньги.
      - Спасибо. Не надо. У вас отличный английский.
      Я осталась у подъезда дома, освещенного качающейся на ветру лампой. Пара мусорных баков, переполненных добычей, щедро разбрасывала клочья бумаги, гулко перекатывающиеся по асфальту бело-голубые бумажные пакеты. Холодные капли, стекающие по лицу, подействовали отрезвляюще. Чужой город, чужая жизнь. Чужой, как ни гипнотизируй себя, человек, не ждущий меня в своем семейном доме. Пожарной сиреной взвыла тревога: "Беги, спасайся, Дикси! Довольно дурить, гоняться за миражом. Назад, назад, к своему голубому бассейну!" Я распахнула скрипучую дверь и шагнула в темный, пахнущий кошками, подъезд.
      Пять этажей наугад на лифте и ещё два пешком. Вот она - 127-я. Черный дерматин, покрывающий дверь, не заглушал мощных рояльных аккордов, свидетельствующих об отчаянной настойчивости игрока. Звоню. Аккорды затихают. В дверях, громыхнув цепочкой, появляется паренек с едва пробивающимися темными усиками.
      - Здравствуйте, мне надо видеть господина Артемьева или Наташу, заикаясь, говорю по-английски.
      - Мама! - крикнул он в глубину квартиры и обратился ко мне:
      - Велкам, плиз.
      Подтянув синие трикотажные штаны, парень попустил меня в коридор, пахнущий жареной картошкой и отбивными. Из кухни появилась Наташа. Я сразу узнала её, а она меня, видимо, нет: удивленно таращила глаза, не вымолвив и слова.
      Затем, быстро обтерев полотенцем взмокший лоб, сказала:
      - Здравствуйте, Дикси, - и позвала удалившегося в комнату сына.
      Тот потоптался, выслушав мать, и предложил мне раздеться. Наташа протянула вешалку, я сняла плащ и вошла в гостиную, которую уже однажды успела рассмотреть. Те же портреты над роялем, ожидающим с поднятой крышкой и распахнутыми на пюпитре нотами.
      - Папы дома нет. Он гуляет с Эммой. Садитесь, пожалуйста, - сказал Саша, исполняя роль переводчика. - Вы в Москву по делам или в гости? осведомился он с материнских слов.
      - По делам.
      Включили телевизор, перебрали программы, чтобы выискать интересную для меня, и остановились на какой-то политической дискуссии. Саша стал объяснять происходящее на экране, покрывшись красными пятнами от напряжения. Волосы у него были отцовские, остриженные под корень и словно светящиеся медной пылью на круглой, лобастой голове.
      Очевидно, в России не в чести ирландские цвета. А лицо материнское, с ямочками на щеках и девичьими голубыми глазами, встревоженными и проницательными.
      "Беги, Дикси, беги! Пока не поздно!" - сигналила красная лампочка в оцепеневшем сознании. Я поднялась.
      - Спасибо. До свидания. Зайду в другой раз.
      Наташа недоуменно застыла с чайными чашками, на экране телевизора появился Горбачев, а в дверях звякнули ключи. Мы все смотрели, как открывается дверь, впуская рыжего спаниеля, а затем, выставив перед собой мокрый зонтик, появился Майкл. Тот самый сутулый человек в расчерченной водяными потеками серой куртке, с которым беседовал шофер. Мой Микки, старательно скребущий подошвами резиновый коврик.
      Он поднял глаза, охватив разом масштабы случившегося и, не снимая куртки, вошел в комнату. Мы стояли вокруг стола, словно ударенные молнией.
      - Саша, пойди, погуляй, - сказал он. - Садитесь, - предложил дамам.
      Но мы не сели.
      - Переведи, Майкл... - я повернулась к его жене. - Наташа, мы с Мишей любим друг друга. Мы не можем жить врозь. Так невозможно.
      Вместо того, чтобы повторить жене мои слова, Майкл, развернул плечи, заслоняя её от меня и тихо выдохнул в мое почти радостное от непонимания происходящего лицо: "Уходи!"
      Потом он снял с вешалки и подал мне плащ. Бросил жене несколько слов и распахнул входную дверь. Не чувствуя ног, как во сне, я стала спускаться вниз в сопровождении хозяина. Про лифт он почему-то не вспомнил. Наверно, боялся остаться со мной в тесном ящике один на один. Он молча следовал за мной, торопливо огибая пролеты с вонючими жерлами неопрятного мусоропровода. На улице по-прежнему шел дождь.
      - Постой, я попытаюсь найти машину. Моя совсем развалилась, распорядился Майкл, не глядя на меня, и юркнул в кусты.
      Бывает боль громкая, прорывающаяся слезно-визгливым потоком. Моя была тупой и, не находя выхода, грозила разорвать сердце. Я попробовала скулить, но не услышала своего голоса. Слез тоже не было. В груди, мешая дышать, вспухал тяжелый ком. Подставив лицо дождю, я старалась сосредоточиться на том, как сползают за воротник холодные струйки.
      Из подъехавшего автомобиля выскочил Майкл.
      - Садись. Какой адрес назвать шоферу?
      - Не беспокойся. - Я поспешно рухнула на заднее сидение, потянулась к придерживаемой Майклом дверце. Но он поймал мою руку и склонив над ней мокрую голову, спросил:
      - Где обручальное кольцо?
      - Все в порядке. У меня все о'кей. Прощай. - Я захлопнула дверцу, погрузившись в прокуренную, душную темноту. - Летс гоу, плиз. Отель Турист.
      Ни слез, ни воя. Прямо на дороге в свете фар, в размытых арках от суетящихся "дворников" застыла одинокая фигура с бессильно упавшими руками. Водитель выругался, отжимая клаксон. Круто развернувшись, машина обдала грязью и ревом смурного мужика, оставшегося стоять в дожде и зыбком свете качающейся над подъездом лампы.
      На следующий день, пропустив экскурсию по Москве, я отправилась на Немецкое кладбище. Есть особая, мучительная прелесть в тайной надежде, скрытой под пуленепробиваемым скепсисом. Не признаваясь самой себе, я ждала, что у ствола старого клена, осеняющего памятную могилу, увижу знакомый силуэт с голубоватым дымком короткой, нервной сигареты.
      Ярка и свежа печаль осеннего увядания. Согнутые, тяжелые от воды головки крупных желтых цветов, глянцевый окрас малиново-бурых листьев, мокрые, словно заплаканные - в крупных тяжелых каплях плиты надгробий. Пустынно и тихо. Где-то скребет по гравию метла, собирая палую листву. С веток, возмущенно каркая, срываются вороны, обдав меня холодной капелью. Сегодня, очевидно, не день для визитов в эти места. И свиданий, разумеется, тоже. Никто не шагнул мне навстречу от почерневшего ствола, никто не встретился на узких тропинках в сонном городе мертвых.
      Я брела наугад, рассматривая весело взирающие с портретов лица и подсчитывая прожитые годы. Особой грустью щемили сердце супружеские пары, соединенные близкими датами смерти. Хотелось думать, то оставшийся на земле одиночка просто поспешил к своей половине и теперь они опять счастливы вон какие светлые, чему-то загадочно улыбающиеся лица... Никто из упокоившихся здесь не ведал, улыбаясь некогда в объектив, поправляя прическу и стараясь выглядеть радостным, что останется таким навсегда. Для посторонних глаз, должных извлечь какой-то урок из несовместимости запечатленного фотопленкой наивного неверия в конечность жизни и неотвратимости ухода из нее. Внезапно я подумала, что и у меня уже валяется где-то фотография, которую мои близкие сочтут подходящей для памятника. И твердо решила - мой камень украсит лишь формально-протокольная надпись.
      Среди различий, разделяющих людей по всевозможным расовым, политическим, физическим и прочим неисчислимым признакам, нет более разительного и более условного, чем противостояние живого и мертвого. Нет ничего на свете, что вызывало бы больше любопытства, недоумения, надежд и страха, чем смерть. А незримая граница между мной, с чувством превосходства своей теплой крови проходящей среди могил и теми, ушедшими, кому мы, живые, обещаем вечную любовь и память, совершенно эфемерна. Никому не дано избежать ухода и клясться вечностью.
      Я продрогла, последняя надежда увидеть спешащего ко мне, все понявшего и простившего Майкла растаяла. Иссякло и смирение обреченности, которым я прикрывала кипящую обиду и злость. От мокрой скамейки тянуло потусторонней сыростью. Я не смотрела на часы, примериваясь к понятию бесконечность. Монотонный шелест дождя, неподвижность потемневших изваяний, крестов, оградок... Нет, это все ещё застывшая жизнь. Небытие же - разверзшаяся дыра в пустоту. Она караулит каждого и уж мне-то известно, как легко шагнуть в никуда. Это вовсе не страшно - перейти границу, когда по эту сторону не оставляешь никого, тянущего к тебе горестные руки. Дикси не будет ждать болезней, оскорбительной старости или дурацкого случая попасть под колеса. Она выпорхнет как беззаботная канарейка в небесную синь с услужливо смертоносной Башни...
      Отрава придуманной мести подняла адреналин в моей крови - стало легко и свободно. Никому не дано отговорить меня от принятого решения. Разве только господину Артемьеву, возникни он в туманной аллее со своей плачущей скрипкой...
      ПРОЩАЙ, ДОВЕРЧИВАЯ ДРЯНЬ...
      Серьезно повздорив с туристическим бюро, я срочно вылетела в Париж и тут же явилась на знакомое кладбище. Визит к могилам родителей был формальностью - скоро мы встретимся и хорошенько поболтаем. Мне нужен был подросток-скрипач, и он оказался на месте - в том же черном длиннополом сюртуке и с тем же румянцем на пухлых щеках тайного сладострастника (т. е. любителя конфет и сдобных булочек).
      Толстяк тупо отпирался от моего предложения и, наконец, согласился деньги я предлагала немалые и на похитительницу вундеркиндов не походила. Мы тут же отправились ко мне и я сразу перешла к делу, предложив Иву (так звали моего гостя) альбом Майкла. "Dixi de Visu", - прочел он и улыбнулся, - нас учат латыни. странное имя. А название по-французски: "Прогулки над лунным садом".
      - Ну что, сможешь сыграть?
      - Прямо с листа? - он вгляделся в ноты. - Здесь очень не просто, мадам... К тому же есть концерт для оркестра, квартет, а вот чрезвычайно сложные этюды...
      - А ты попробуй что-нибудь совсем простенькое, - попросила я, уже сообразив, что сильно промахнулась.
      Ив полистал альбом, шевеля губами от напряжения, и робко предложил:
      - Здесь есть одна маленькая пьеска, совсем детская. Могу попробовать.
      Парень подложил бархатную тряпицу под толстую щеку, скосил глаза на развернутые ноты и поднял смычок. В извлекаемых им звуках угадывалась та мелодия, которую Майкл называл "колыбельной". Не знаю, чего больше было в моем взгляде - радости узнавания или разочарования, но, прервав игру, Ив предложил:
      - Может быть, мадам захочет пригласить моего учителя? Мсье Карно очень хороший музыкант. Он долго играл в большом оркестре, пока не... Луи Карно немного выпивает с тех пор, как овдовел. Но рука у него почти не дрожит.
      На следующий день я имела честь принимать у себя запившего маэстро. Ив, сопровождавший учителя, все время просидел у двери, замерев от восторга. А длился визит Луи Карно часов семь.
      Это был невысокий, очень худой, оливково-смуглый человек, отмеченный приметами типичного южанина - крупным, горбатым носом, черными, сильно поредевшими на темени и поседевшими на висках волосами и блестящим, пристальным взглядом из-под нависавших бровей. В общем, если бы мне понадобилось гримировать исполнителя для роли Паганини, я бы стремилась к такому типажу. И выбрала для костюма такие же старомодные тряпки.
      Выслушав мою просьбу "наиграть" что-либо из доставшегося наследства, черный человек (Маэстро, по-видимому, носил траур) перелистал тетрадь и криво ощерился (с зубами у него было далеко не благополучно):
      - Мадам не имеет отношения к музыке? Тогда ваше заблуждение вполне простительно. Это очень сложная музыка. Нам не хватило бы и нескольких вечеров, да к тому же - и десятка исполнителей, чтобы "наиграть", как вы выразились, хоть что-нибудь.
      - Мсье Карно, вы должны понять мою просьбу: речь идет о желании сделать короткую - максимум на час любительскую запись для домашнего прослушивания... Я далеко не специалист в этом виде искусства, поэтому буду благодарна за самое непритязательное исполнение тех отрывков, которые вы сочтете возможным исполнить.
      Маэстро вновь занялся альбомом, выискивая подходящие фрагменты. Мы молча ждали его решения. Но мсье Карно, вероятно, забыл про нас с Ивом. Он опустился в кресло и, встряхивая головой, начал "читать" музыку, погружаясь в неё с жадным наслаждением.
      - У вас, я вижу, хороший инструмент, - решила я прервать молчание, указывая на старенький футляр со скрипкой.
      - Простите, мадам... Я давно не получал такого удовольствия. Это как свежий ветер в лицо... И молодость. Да, молодость! Дышится полной грудью и хочется жить... Хочется жить. - Он закашлялся, покрываясь багровыми пятнами.