Юрист, который не мог простить, что его так бесцеремонно оборвали, насмешливо фыркнул:
      - Представляю, как обрадуются банкиры! Они и мечтать не смели о таком счастье. Они прекрасно понимают, что владения Калверта не принесут им никакого дохода. Думаете, почему они так торопятся объявить его банкротом? Да потому, что боятся остаться ни с чем. Эти закладные для них - только лишняя морока, они готовы сбыть их за любую цену.
      - Тем лучше, - улыбнулась Элен, - значит, мое предложение не вызовет у них вопросов.
      Гулд подался вперед. Ему в голову пришла странная мысль.
      - Насколько я понимаю, - медленно, не спуская глаз с Элен, проговорил он, - через год, а скорее даже через полгода, майор Калверт не сможет заплатить проценты по долгам. Как вы намерены поступить тогда?
      - Я лишу его права выкупить закладные.
      - А если он попросит отсрочку?
      - Я ему откажу. - Понимаю.
      За столом воцарилась тишина. Директор банка глубоко вздохнул и посмотрел в потолок. Юрист кашлянул.
      - И какой же срок вы ему даете? Назовите точную дату. - Гулд откинулся в кресле и постучал карандашом по столу.
      Элен нахмурилась. Дата... Какую же дату им назвать? Нельзя, чтобы все кончилось слишком быстро. Калверт должен испить свою чашу до дна. Пусть это будет 15 июля. Да, именно так, 15 июля. Эту дату он запомнит надолго.
      Но, не успев объявить о своем решении, она тут же передумала. 15 июля наступит еще так не скоро! Она не может ждать целый год. Нет, откладывать больше нельзя. Она подняла голову и встретилась взглядом с Гулдом.
      - Скажите ему, что я согласна ждать полгода, до конца января. Если он станет протестовать, намекните, что этот срок можно продлить, но не давайте ему никаких гарантий. Я уверена, что он рано или поздно согласится на наши условия.
      - Еще бы, - сухо откликнулся Гулд. Он, кажется, начинал что-то понимать. - В его положении выбирать не приходится. Он согласится на все, лишь бы сохранить свои владения. Ну а что вы намерены делать потом?
      - Ровно через полгода я объявлю его банкротом. Если, конечно, суд не сделает этого раньше. Насколько я понимаю, помощи ему ждать неоткуда?
      - Какая помощь? - Юрист, по-прежнему не видевший, куда клонит Элен, раздраженно подпрыгнул на стуле. - Ни один здравомыслящий человек не рискнет поручиться за него при таких условиях. Так что в этом смысле вы можете быть спокойны: через шесть, от силы семь месяцев его владения благополучно перейдут в ваши руки. Вы станете полновластной хозяйкой полуразвалившейся хибары и нескольких акров бросовой земли. Хотел бы я знать, куда вы денете это "богатство"?
      Элен холодно посмотрела на него.
      - Это мое дело, - резко ответила она.
      Однако юрист попал в точку. Элен и сама не знала, как она будет распоряжаться владениями Неда Калверта, она даже не была уверена, нужны ли они ей вообще. Вместо радости и торжества, которые она надеялась испытать, она чувствовала только уныние и усталость. Она поднялась, желая побыстрее закончить беседу, натянула перчатки и вопросительно посмотрела на Гулда.
      - Сколько времени потребуется, чтобы оформить разрешение на продажу и акт о передаче имущества?
      - Думаю, что немного. Основную работу мы уже проделали. Главное дождаться официального подтверждения.
      - Прекрасно, - небрежно бросила Элен. - Чем быстрей все будет сделано, тем лучше. Благодарю за консультацию, - добавила она, повернувшись к сидящим за столом мужчинам и одарив их ослепительной улыбкой, от которой вся комната словно озарилась светом. Они переглянулись и молча встали, ожидая, пока она выйдет за дверь. Гулд двинулся следом, чтобы проводить ее.
      Они молча прошли через анфиладу служебных помещений. У лифта Гулд не выдержал и, повернувшись к ней, спросил:
      - Признайтесь, Элен, вы ведь знакомы с этим Недом Калвертом? Вы нарочно затеяли эту сделку, чтобы его погубить?
      Она посмотрела на него. В глазах ее мелькнул какой-то странный огонек, заставивший его насторожиться. Помолчав минуту, она тихо проговорила:
      - Да, вы правы. Я его знаю.
      - Но зачем вам это нужно, Элен, объясните.
      - Зачем? - Она подумала немного, а потом ответила со спокойной улыбкой: - Затем, что из-за него я стала такой, какая я есть. - Она кинула на него быстрый взгляд. - Вы уже просили меня однажды объяснить, зачем мне это нужно. Помните, что я вам тогда ответила?
      - Да. - Гулд внимательно посмотрел на нее. - Вы дали мне понять, что я вмешиваюсь не в свое дело. Тогда я с вами согласился...
      - Я была бы вам очень признательна, если бы вы согласились и сейчас.
      Она шагнула вперед и положила руку ему на рукав. Гулд хотел что-то возразить, но выражение ее глаз остановило его. Он пожал плечами:
      - Соглашаюсь.
      - Спасибо.
      Она быстро повернулась и шагнула в распахнувшиеся двери лифта. Затем еще раз улыбнулась ему, и двери плавно захлопнулись.
      Гулд задумчиво двинулся обратно. Из конференц-зала доносился громкий голос юриста, который никак не мог прийти в себя после беседы с Элен.
      Гулд не вслушивался в его разглагольствования. Подойдя к окну, он выглянул наружу. Внизу на противоположной стороне улицы стоял большой черный лимузин. Через несколько минут из подъезда показалась женская фигура. Перейдя дорогу, женщина открыла дверцу лимузина и уселась на заднее сиденье. Лимузин тронулся с места и быстро покатил по улице Гулд проводил его мрачным взглядом.
      Ему уже приходилось видеть, как люди используют деньги в качестве орудия мести. Это был очень эффективный способ - вполне законный и потому неизменно достигающий цели. Он сам как-то в шутку назвал его "идеальным орудием убийства". Ему всегда были интересны мотивы, заставлявшие людей пользоваться этим средством. Сегодня, наблюдая за Элен Харт, он сделал один весьма неприятный вывод. Он понял что единственным мотивом, двигавшим ею, была ненависть.
      Тем временем юрист, разгоряченный собственным красноречием, договорился до того, что начал обвинять Элен не только в отсутствии здравого смысла, но и в неспособности думать вообще.
      - Да она просто сумасшедшая, - желчно твердил он, - можете мне поверить, она просто сумасшедшая.
      Гулд, которому надоело слушать этот вздор, резко обернулся к нему и проговорил:
      - Элен Харт - самая разумная женщина, какую мне когда-либо приходилось встречать. На этом предлагаю закончить наше собрание.
      Позже, вспоминая свою реплику, Гулд вдруг усомнился в своей правоте. Можно ли называть разумным человека, действующего под влиянием сильного чувства - будь то любовь или, как в данном случае, ненависть? Сам он, обладая от природы сдержанным и ровным характером, считал, что эти чувства далеки от разумности.
      * * *
      Льюис и Стефани возвращались из Малибу с вечеринки, устроенной женой Ллойда Бейкера, которую, как подозревал Льюис, можно было смело называть бывшей женой Ллойда Бейкера, поскольку развод ожидался со дня на день. Вечеринка с шампанским и мясом, жаренным на углях, проходила на побережье Тихого океана, на частном пляже Бейкеров. Льюис и Стефани слегка задержались и сейчас ехали по шоссе, ведущем из Сайта-Моники к окраине города, где Стефани снимала квартиру. Было примерно половина седьмого, час пик. Машины, запрудившие шоссе, почти не двигались. Льюис со злостью нажал на клаксон и выругался:
      - Дьявол! Я же говорил, что надо было выехать пораньше.
      Стефани нервно облизнула губы и покосилась на него.
      - Когда возвращается Элен?
      - В восемь. А мне еще нужно завезти тебя, вернуться домой и принять душ. О, черт! - Он снова надавил на клаксон. - Похоже, мы проторчим тут всю ночь.
      - Прости, Льюис, это я во всем виновата, - робко проговорила Стефани. - Я знаю, из-за чего ты сердишься. Ты не хотел, чтобы я ехала с тобой. Тебе неприятно, что нас видели вместе.
      - Что за глупости, ты тут вовсе ни при чем, - запротестовал Льюис, в глубине души понимая, что она права. - Просто я не хочу, чтобы Элен волновалась. Да и вообще... не стоит давать лишний повод для сплетен.
      - Ну, о Кэти Бейкер можешь не беспокоиться, она не проболтается. Я знаю ее уже сто лет. До того, как она встретила Ллойда, мы снимали одну квартиру. В случае чего я о ней такое расскажу...
      - Я же сказал, дело не в этом. Я жалею, что вообще поехал на эту дурацкую вечеринку. Не понимаю, зачем я согласился. Лучше бы остался дома и поработал... Еще эти пробки, черт бы их побрал...
      Он в очередной раз нажал на клаксон. Водитель красного "Кадиллака", стоявшего впереди, высунул руку из окна и выразительно ткнул вверх вытянутым пальцем.
      Льюис с бешенством нажал на газ. Машина дернулась, проехала ярдов десять и снова остановилась. Теперь они были зажаты со всех сторон.
      - Ну вот, приехали. Можем считать, что я уже опоздал.
      - Льюис, - Стефани снова искоса посмотрела на него. - Пожалуйста, не сердись. Я знаю, что я виновата, но я не могу видеть, как ты сердишься.
      Она замолчала. Льюису стало ее жаль. Он угрюмо пожал плечами.
      - Поцелуй меня, Льюис, - вдруг попросила она. - Ну пожалуйста. Только один раз.
      Она наклонилась и, прежде чем он успел ответить, обхватила его голову руками и повернула к себе. Ее голубые глаза смотрели серьезно и торжественно. Она медленно прижалась ртом к его губам и осторожно раздвинула их языком. Льюис хотел было отстраниться, но почувствовал, что не в силах этого сделать. Он застонал и еще тесней прижался к ней.
      Открыв глаза, он увидел, что красный "Кадиллак" продвинулся еще на десять футов, и тут же втиснул свой "Порш" на освободившееся место. Стефани перегнулась через спинку кресла и начала шарить рукой на заднем сиденье.
      - Где твой пиджак, Льюис?
      - Пиджак? Сзади. Зачем он тебе? Здесь и так жарища как в аду...
      Стефани нашла пиджак и переложила его к себе на колени. Затем придвинулась к Льюису и прошептала:
      - Ну и что? Я люблю жару. Люблю, когда солнце прогревает меня насквозь, а я лежу на пляже совсем-совсем голая, сняв с себя купальник, и мечтаю. Знаешь, о чем я мечтаю, Льюис?
      Она замолчала и быстро взглянула на него. Льюис почувствовал, что у него пересохло во рту. Он мгновенно забыл о жаре, о мучительной головной боли - расплате за обильные возлияния у Бейкеров - и даже о красном "Кадиллаке", маячившем впереди.
      - Успокойся, Льюис, расслабься и ни о чем не думай. Откинься назад, вот так... Я знаю, что тебе нужно, Льюис, я сделаю все, как ты хочешь.
      Она накинула ему на колени пиджак и просунула под него руку. Потом на ощупь нашла "молнию" на брюках и начала медленно ее расстегивать.
      - Стефани, ты с ума сошла... - пробормотал он. - Мы же на шоссе...
      - Конечно, Льюис, я знаю. И сейчас мы с тобой немного прокатимся, разве ты этого не хочешь?
      - Стефани...
      Она наконец расстегнула ему брюки. Рука у нее была горячая и влажная. Льюис тут же пришел в полную боевую готовность. Стефани сжала руку и начала нежно гладить его. Через некоторое время, глядя на него своими огромными, наивными глазами, она спросила:
      - Льюис, дорогой, у тебя не найдется платка или чего-нибудь в этом роде?
      Льюис достал из кармана брюк безупречно выглаженный платок и отдал ей. Она взяла его и с тихой улыбкой убрала под пиджак. Льюис закрыл глаза.
      Рука Стефани сжималась и разжималась, двигаясь то в одном темпе, то в другом. Льюис на минуту приоткрыл глаза и кинул торопливый взгляд по сторонам: никто не обращал на них ни малейшего внимания. Он застонал и тут же закусил губу. Он чувствовал, что он на пределе, и не хотел, чтобы его услышали из соседних машин. Стефани слегка сжала пальцы. Льюис наклонился и положил руку ей на грудь. Сквозь плотную белую ткань платья отчетливо проступал твердый сосок.
      Он не мог больше сдерживаться. То, что рядом находились люди, только усиливало его наслаждение, делало его пронзительным и острым.
      Когда все было кончено, Стефани застегнула "молнию" и вытащила руку из-под пиджака. Платок, мокрый и скомканный, она по-прежнему держала в кулаке.
      Не спуская глаз с Льюиса, она поднесла платок к лицу, понюхала и прижала к губам. Потом с улыбкой спрятала его за вырез платья и облизнула губы кончиком розового языка.
      - Не надо ничего говорить, Льюис, - произнесла она своим робким, детским голоском. - Я все понимаю. Теперь, когда Элен вернулась, мы не сможем больше встречаться. Ну что ж, так и должно быть. Я не сержусь на тебя, Льюис. Мне было с тобой очень хорошо. И знаешь, что я буду делать, когда мне станет одиноко? Я буду вспоминать о тебе, Льюис. Да-да, я закрою глаза и буду вспоминать о тебе. А потом достану этот платок и...
      Она наклонилась и прошептала ему на ухо несколько слов. Этого было достаточно, чтобы Льюис снова загорелся. Но Стефани уже отодвинулась и крикнула:
      - Эй, не зевай! Поехали!
      Льюис оглянулся и увидел, что соседние машины начали медленно их обгонять. Красный "Кадиллак" мелькал уже где-то далеко впереди. Льюис торопливо нажал на газ.
      Подъехав к дому Стефани, он припарковал машину на обочине, хотя стоянка в этом месте была запрещена, и, дрожа от нетерпения, выскочил на тротуар. Они бегом взлетели по лестнице и, не дожидаясь, пока захлопнется дверь, упали на кровать.
      Поднялись они только через два часа, и, хотя за последние несколько дней Льюис провел на этой кровати немало времени, удовольствие, которое он получил сегодня, было ни с чем не сравнимо. "Видишь, видишь? - пел в его душе радостный голос. - Значит, дело вовсе не в тебе, а в Элен. Это она во всем виновата".
      Льюис с наслаждением вслушивался в этот волшебный голос и умиленно поглядывал на Стефани. Уезжая от Бейкеров, он твердо решил, что больше не будет с ней встречаться. Элен вернулась, и это становилось опасным.
      Теперь, лежа рядом с ней, он понимал, насколько поспешным и жестоким было его решение. Жестоким в первую очередь по отношению к Стефани. Он протянул руку и погладил ее грудь. Стефани тихо застонала. У Льюиса перехватило дыхание. Он повернулся и уткнулся лицом в ложбинку между ее тяжелых грудей.
      - Стефани, - прошептал он, - нам нельзя расставаться. Я не могу без тебя.
      Стефани глубоко вздохнула. Потом приподняла его голову, погладила по лицу и, глядя в глаза, серьезно сказала:
      - Льюис, я знаю, что ты ее любишь. Это ничего, я не обижаюсь. Я тоже ее люблю. Мы должны быть очень осторожны, понимаешь? Нельзя допускать, чтобы она о чем-то узнала.
      Потом она вдруг подняла руки и отвела со лба волнистые платиновые волосы. Придерживая их ладонью, она посмотрела на Льюиса своими огромными голубыми глазами и спросила, по-детски пришептывая:
      - Скажи, Льюис, ведь правда, я похожа на нее?
      Льюис растерялся. Он не видел между ними никакого сходства, но, чтобы не разочаровывать Стефани, молча кивнул.
      Через некоторое время он ушел. Когда он приехал домой, было уже около десяти. Он опоздал больше чем на два часа. Элен, наверное, давно его ждала. Он вдруг сообразил, что должен как-то объяснить свое опоздание. Дожидаясь, пока откроются ворота, он лихорадочно придумывал причины, которые могли бы его задержать.
      Неожиданно он заметил перед воротами какое-то движение. Вглядевшись, он различил человеческий силуэт. В ту же минуту человек обернулся и замер, парализованный светом фар. Льюис увидел рыжие волосы и белое, перекошенное от страха лицо. Это был все тот же бродяга.
      Льюис почувствовал, что закипает от злости. Он злился не столько на бродягу, сколько на самого себя - за то, что опоздал, за то, что вынужден лгать Элен, за то, что все складывается так глупо. Он злобно дернул рычаг передачи и промчался мимо бродяги, делая вид, что не замечает его.
      Ворвавшись в дом, он кинулся к телефону и вызвал полицию. Элен, с которой он даже не поздоровался, молча следила за ним из противоположного конца комнаты.
      Патрульная машина приехала почти сразу, но бродяга к этому времени уже успел скрыться.
      * * *
      - Мамочка, а это будет настоящий бал?
      Кэт примостилась за письменным столом рядом с Элен и поглядывала на нее, болтая ногами. День был ясный и погожий, в окна лился яркий солнечный свет. Элен видела, что Кэт не терпится побыстрей выйти на улицу.
      Она еще раз просмотрела список приглашенных, который она составила с помощью секретарши. Сто пятьдесят человек - недурно. Она улыбнулась Кэт.
      - Да, малышка, это будет самый настоящий бал: сначала все поужинают, потом перейдут в бальный зал - я решила, что ради такого случая его нужно обязательно открыть, - и мы устроим танцы. Будет много гостей, будет музыка, и, если ты обещаешь хорошо себя вести, я разрешу тебе немного посидеть внизу с Касси и Мадлен.
      - Я обещаю, мамочка, обещаю. - Кэт задумалась и перестала болтать ногами. - А Льюис тоже будет?
      - Конечно, Кэт, ведь это и его праздник тоже. Кэт нахмурилась:
      - Но ведь он не участвовал в твоем фильме.
      - Да, но это не значит, что он не имеет к нему отношения. Мы устраиваем бал для всех. К тому же Льюис живет в этом доме и...
      "И он мой муж", - хотела добавить она, но не добавила.
      Кэт внимательно смотрела на нее, помолчала и тихо сказала:
      - Льюис так редко здесь бывает.
      - Он очень занят, детка. Ты же знаешь, он пишет сценарий для кино, а это очень трудная работа. Он должен постоянно встречаться с людьми, беседовать с ними, обсуждать разные вопросы...
      Она замолчала, почувствовав, как беспомощно это звучит. Кэт никогда, даже в раннем детстве не называла Льюиса "папой", предпочитая обращаться к нему по имени. Элен понимала, что переучивать ее уже поздно, девочка привыкла к такому обращению и считала его вполне естественным. Элен не помнила, когда это началось, скорей всего когда Кэт была еще совсем маленькой. Она, по-видимому, интуитивно почувствовала холодность в отношениях между родителями и сделала для себя соответствующие выводы. Да и Льюис явно предпочитал, чтобы Кэт обращалась к нему по имени, хотя открыто этого никогда не говорил. Элен в разговорах с Кэт тоже старательно избегала слова "папа". С Льюисом они эту тему не обсуждали. Между ними установилось что-то вроде негласного договора, запрещающего касаться неприятных вопросов, к которым относился также вопрос о раздельных спальнях и о том, что Льюис рылся в ее бумагах и она об этом прекрасно знала.
      Они отгородились друг от друга стеной холодной, язвительной вежливости, каждую минуту грозившей перерасти в открытую вражду. Особенно ясно это становилось тогда, когда Льюис напивался, хотя даже в эти минуты он боялся доводить дело до конца. Лишь однажды у него хватило смелости назвать вещи своими именами, в остальное время он довольствовался мелкими придирками: то по поводу ее нарядов, то по поводу какого-нибудь случайного замечания, оброненного Элен, замечания, в котором он нарочно выискивал обидный для себя смысл.
      Элен с грустью посмотрела на Кэт. Девочка скоро подрастет и, конечно же, захочет узнать, какое место занимает в ее жизни Льюис. И тогда им волей-неволей придется решать вопрос с именами. И не только это, но и многие другие вопросы, которые пока удавалось обходить. Элен иногда казалось, что они с Льюисом похожи на двух строителей, возводящих дамбу на бурной реке. Они упрямо продолжали строить ее, не обращая внимания на мощный поток, который поднимался все выше и выше, грозя в один прекрасный день смести их дамбу до основания.
      Усилия, которые она тратила на то, чтобы сохранить эту дамбу, все чаще представлялись ей бессмысленными. Сколько раз, возвращаясь со съемок, она давала себе зарок, что теперь все пойдет по-другому: она постарается пореже отлучаться из дома и побольше времени проводить с Кэт и Льюисом. Они будут вместе ходить на пикники и, может быть, даже уедут куда-нибудь втроем на целый месяц. Она будет ласковой и нежной с Льюисом, они наконец обсудят все наболевшие вопросы, помирятся, и все снова будет прекрасно... Даже сейчас, возвращаясь из Нью-Йорка, она лелеяла эти розовые надежды. Разумеется, из этого никогда ничего не выходило - ни теперь, ни раньше. За те три недели, что она провела дома, они с Льюисом практически не виделись. После завтрака он запирался у себя в кабинете и стучал на пишущей машинке или уезжал по своим бесконечным делам. Она предпринимала отчаянные попытки пробить броню враждебности, которой он себя окружил, но, поняв ее намерения, он стал еще более злобным и раздражительным, чем раньше.
      - Льюис, - предложила она как-то, недели через две после своего возвращения, - давай сходим куда-нибудь втроем. Мы так редко бываем вместе.
      Он холодно посмотрел на нее.
      - Ты считаешь, что, если тебе нечего делать, я должен все бросить и кинуться тебя развлекать? Тебе не приходит в голову, что у меня есть свои дела? Ну конечно, все, что касается меня, - это ерунда, главное - твои собственные желания. Но я не намерен потакать твоим прихотям. Я занят, у меня нет времени. Элен вздохнула. Кэт сползла со стула, подошла к матери и обняла ее за шею.
      - У тебя такое грустное лицо, мамочка. Я слышала, как Касси вчера говорила, что ты плохо выглядишь. Пожалуйста, не грусти. Пойдем погуляем в саду.
      Она подумала, встала на цыпочки и звонко чмокнула Элен в щеку. Элен прижала ее к себе. Кэт слегка отстранилась и быстро посмотрела через плечо. Сердце у Элен сжалось. Она поняла, что Кэт боится, как бы Льюис их не увидел.
      Кэт всегда была доверчивым и простодушным ребенком. Она не стеснялась открыто выражать свои чувства: если было смешно - смеялась, если грустно плакала. Но последнее время она стала гораздо сдержанней, и Элен догадывалась, что это происходит под влиянием Льюиса. Стоило ему увидеть, что Кэт карабкается к Элен на колени или хочет ее обнять, он сразу начинал брюзжать.
      - Ты ее портишь, - говорил он Элен. - Взрослая девочка, а ведет себя как младенец. Иди, Кэт, поиграй, - добавлял он, обращаясь к ней. - Мама устала, мама хочет отдохнуть.
      В такие минуты Элен чувствовала, что ненавидит его. Кэт вовсе не была взрослой, ей исполнилось только четыре года, постоянные одергивания могли сделать ее запуганной и скрытной. Сердце Элен переполнилось жалостью, она крепко прижала Кэт к себе - так, как прижимала ее когда-то Вайолет. И так же, как она тогда, Кэт неловко заерзала в ее объятиях и осторожно высвободилась.
      - Пойдем, мамочка. Я покажу тебе, как я умею плавать. Я могу долго-долго держаться на воде.
      - Да, малышка, идем. В такую погоду грех сидеть дома.
      Войдя в бассейн, Кэт сразу стала серьезной. Она изо всех сил вытянула шею и, не спуская глаз с противоположного бортика, принялась колотить руками и ногами по воде. Нечаянно задев ногой за дно, она почувствовала себя уверенней и энергично рванулась вперед.
      - Молодец, у тебя отлично получается, - подбодрила ее Элен. - А теперь попробуй еще раз.
      Она отошла в сторону и остановилась в тени, возле кабинок. Кэт продолжала плавать от одного бортика к другому, стараясь не показать, как она устала. Элен смотрела на дочь и чувствовала, что на глаза ее наворачиваются слезы.
      Бассейн был наполнен чистой, прозрачной водой с искусственно регулируемой температурой. По краям шла широкая каменная терраса, за которой тянулась изгородь из подстриженных тисов. Домик, где находились кабинки, был по желанию Ингрид Нильсон построен в виде древнегреческого храма. Среди цветочных клумб тут и там возвышались привезенные из Италии статуи.
      Типичный голливудский бассейн, совершенно непохожий на грязную заросшую заводь, окруженную со всех сторон высокими тополями. Но каждый раз, глядя на него, Элен почему-то неизменно вспоминала Билли. От этих мыслей ей всегда хотелось плакать. Она смахнула слезы и снова взглянула на Кэт.
      Девочке, по-видимому, уже надоело плавать. Она вылезла из бассейна и села на край, свесив ноги в воду. Затем не спеша откинула назад мокрые волосы и потрясла головой, так что искрящиеся брызги разлетелись во все стороны. Посидев еще немного, она поболтала в воде ногами и, очень довольная собой, тихонько замурлыкала песенку, которой недавно научила ее Мадлен. Она пела по-французски, старательно выговаривая слова и отбивая ритм рукой. Ее тонкий голосок звенел как колокольчик:
      Sur le pom d'Avignon,
      L'on у danse, Ton у danse.
      Sur le pont d'Avignon,
      L'on у danse, tout en rond...
      <Ах, непрост этот мост
      Авиньонский, авиньонский:
      Там весь год напролет
      Песни, танцы, хоровод!
      ("В Авиньоне на мосту". Пер. с фр. И. Мазина.)>
      Элен слушала, затаив дыхание. Кэт подняла к ней живую веселую мордашку и засмеялась. Волосы ее потемнели от воды, глаза, опушенные густыми черными ресницами, ярко голубели. Элен растерянно смотрела на нее. Она никогда не слышала, чтобы Кэт пела по-французски.
      По спине ее пробежал холодок. Она стояла, не говоря ни слова и не отвечая на улыбку Кэт. Кэт решила, что она сделала что-то не так, и сразу стала серьезной.
      - Тебе не нравится, как я пою, мамочка?
      - Нет, малышка, ты очень хорошо поешь. Спой мне теперь какую-нибудь американскую песенку.
      Кэт озадаченно нахмурилась:
      - Я не знаю американских песенок. Я знаю только эту. Я выучила ее от Мадлен.
      - Ну, хорошо, давай теперь поплаваем вместе. Она вошла в воду и принялась плавать от одного края к другому, туда-сюда, туда-сюда до изнеможения, как плавала когда-то с Билли, пока не почувствовала, что страх ее полностью прошел. Выбравшись из бассейна, она завернула Кэт в купальное полотенце и стала энергично растирать ее, беззвучно повторяя про себя: "Это ребенок Билли, ребенок Билли".
      - Мама, пусти, ты меня задушишь, - со смехом проговорила Кэт, вырываясь из ее рук.
      Перед домом их ждал Льюис. Кэт искоса посмотрела на его напряженное, замкнутое лицо, затем перевела взгляд на мать и, ни слова не говоря, прошмыгнула в дверь. Льюис проводил ее глазами и повернулся к Элен.
      - Только что звонил Тэд, - холодно сказал он. - Просил передать, что монтаж "Эллис" закончен. Просмотр состоится в среду. Он хочет, чтобы ты приехала. Говорит, что это займет не больше трех часов.
      - Спасибо, - Элен помолчала. - Скорей всего я не поеду. Это совершенно не обязательно. Я думаю, что у тебя есть другие планы на среду...
      - Планы относительно чего?
      - Относительно нас, Льюис. Я живу дома почти три недели, а мы с тобой еще, по существу, не виделись...
      - Я занят. У меня нет времени. Ни сегодня, ни завтра, ни в среду. Так что, если Тэд считает, что тебе нужно поехать, советую принять его предложение.
      Он повернулся и пошел прочь.
      - Куда ты идешь, Льюис? - невольно вырвалось у Элен.
      - Что за странный вопрос, - холодно взглянув на нее, ответил он. - По своим делам, разумеется.
      * * *
      После возвращения Элен у Льюиса появилась новая привычка. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что он совершенно не умеет лгать.
      Ложь причиняла ему страшные мучения. Он не мог заставить себя бросить Стефани, но и обманывать Элен было для него невыносимо. И тогда он решил прибегнуть к транквилизаторам. Он купил упаковку нового, широко разрекламированного средства и спрятал ее в бардачке своего "Порша". Сначала он принимал по одной-две таблетки в день, потом этого стало не хватать. Первый раз он пил лекарство перед тем, как ехать к Стефани, второй - когда возвращался домой.
      В отличие от спиртного, которое или вгоняло его в тоску, или доводило до буйства, таблетки действовали на него успокаивающе, наполняя - по крайней мере первое время - пьянящей уверенностью в собственных силах. Стоило ему проглотить несколько штук, и мир снова обретал разумность и правильность.
      Иногда, вставая по утрам не с той ноги, он чувствовал, что прежние сомнения и страхи снова начинают мучить его. В такие минуты ему хотелось пойти к Элен и рассказать ей обо всем, что произошло с ним за последнее время, в том числе и о Стефани. Он хотел объяснить ей, что Стефани - это всего лишь способ заглушить боль, которую причиняла ему Элен, и, если Элен снова станет такой, как раньше, Стефани будет ему больше не нужна.
      Но потом он решал, что перед разговором с Элен нужно пропустить стаканчик виски - совсем маленький стаканчик, только чтобы поднять настроение. После этого все сразу менялось. Он уже не хотел исповедоваться перед Элен. Он спускался вниз и, если Элен была в это время там, разговаривал с ней тем сухим и отстраненным тоном, который он усвоил после знакомства со Стефани. Он понимал, что Элен страдает, и это доставляло ему какое-то злобное удовлетворение. Он делал вид, что не замечает ее отчаянных усилий сохранить мир, и чем больше она старалась, тем резче и холодней он с ней обращался. Наблюдая за ее попытками создать хотя бы видимость семейной жизни, он испытывал одновременно жалость и раздражение. Боясь, как бы жалость в конце концов не одержала верх, он торопился побыстрей уехать из дома. Он бежал к "Поршу", садился за руль и доставал коробку с таблетками. Проглотив их, он снова чувствовал себя в безопасности, снова погружался в божественную уверенность, из которой его уже ничто не могло вывести до конца дня.
      В среду, когда Элен должна была ехать на просмотр, Льюис встал очень рано. Он принял душ, оделся, приготовил себе огромную порцию кофе и заперся в кабинете. Достав машинописный текст "Бесконечного мига", он принялся его перелистывать. Это был уже четвертый вариант, и Льюис окончательно запутался в своих поправках. Вот этот отрывок, например, он, кажется, просматривал его вчера, но сейчас совершенно не помнил, о чем в нем идет речь. Или вот эта сцена между мужем или любовником - что он хотел с ней сделать: убрать или оставить как есть? И если оставить, то какой из вариантов - первый, второй или третий?
      Льюис растерянно посмотрел на гору бумаги, завалившую весь стол. Потом подлил себе кофе, подумал, не хлебнуть ли заодно и виски, но решил, что пока не стоит. Он вдруг мучительно позавидовал Тэду: вот уж кто действительно работая как машина - быстро, четко, не зная ни сомнений, ни колебаний. Хотя, с другой стороны, такая жизнь, как у Тэда, подходила далеко не каждому. Тэд сознательно отказался от всего, что могло бы ему помешать: от любви, от ревности, от страха, от стыда, целиком посвятив себя работе. Льюис вспомнил, что за время их знакомства он ни разу не видел Тэда разозленным, и это, как ни странно, его утешило. Он отхлебнул еще кофе и почувствовал, что настроение у него улучшается. Да, как режиссер Тэд был, бесспорно, на высоте, но как мужчина явно оставлял желать лучшего.