— Описание улицы очень точное, — не уступал де Лима.
— Возможно, кто-нибудь ему об этой улице рассказывал, а деревья необходимы были писателю для развития действия, поэтому он их «придумал».
— Видите ли… — хозяин понизил голос. — Я долго размышлял над этим… И жена тоже. Если исключить случайность, то либо эту книгу писал не Хозе Браго и это лишь апокриф, либо…
— Либо?
— Браго жив и продолжает писать! А его смерть — фикция!
— Но зачем бы ему это?
— Я думаю, в какой-то мере ответ на ваш вопрос содержится в этоц книге, — де Лима указал на лежащую на столе «Грань бессмертия». — Обычно слава приходит после смерти…
— Ну, хорошо. А какова же во всем этом роль профессора Боннара? Какой смысл большому ученому вмешиваться в столь странную и, будем откровенны, не совсем чистую с точки зрения закона махинацию?
— Порой ученым свойственно весьма своеобразное чувство юмора. Быть может, Боннар хочет таким образом доказать обществу, что оно в состоянии заметить гения лишь после его смерти? А впрочем, институт на этом только выгадывает…
— Весьма сомнительно, чтобы Боннар принимал участие в фальсификации смерти. Материальный выигрыш института, которым он руководит, поставит его в неловкое положение, когда это станет достоянием общественности. Всегда легко прилепить человеку ярлык, что, мол, он действовал из материальных побуждений.
— Быть может, есть еще иные причины, о которых мы не знаем… Во всяком случае, если окажется, что Хозе Браго жив, его можно будет заставить выплачивать алименты в пользу сына. Мне эти деньги не нужны. Я даже пытался отговорить жену… Но вы ее знаете…
Это напомнило мне об одной из целей визита.
— А мальчик дома?
— Увы, — хозяин развел руками и как бы смутился. — Марио нет.
— Ушел? Я непременно хотел бы с ним увидеться.
— Честно говоря… он уехал. Ведь я могу быть с вами откровенным? Последнее время Марио чувствовал себя неважно. Мы решили отправить его к морю.
— Сейчас? В середине учебного года? — откровенно удивился я.
— Да. Видите ли… такая неприятность… Мы решили, что ему необходимо прервать учение. Потеря одного года — не беда, когда речь идет о здоровье…
— Он заболел? Чем?
— Собственно… ничего страшного, — отвечал де Лима все более неуверенно. — Просто устал от учебы. Как это часто бывает… Ну и, кроме того… В этом возрасте молодежь обычно переживает все особенно сильно. Просто с некоторых пор он вел себя, как бы это сказать…
— Необычно?
— Вот именно. Именно. Врач советовал отправить его в санаторий. Но он пробыл там всего две недели… Позавчера мы получили сообщение, что он убежал. Жена как раз и поехала…
— Вы сообщили в полицию?
— Нет… нет… Мы догадываемся, где он. Жена поехала за ним. Я думаю, она найдет его у брата в Пунто де Виста.
— Я был там сегодня около полудня. Священник мне ничего не говорил… Наоборот, он приглашал вас втроем приехать в гости. Вы думаете, это была игра?
— Нет, нет. Что вы… — поспешно сказал он.
— А может, Марио в институте Барта?
Де Лима взглянул на меня с беспокойством.
— Нет. Пожалуй, нет… Я думаю, Марио просто еще не добрался до Пунто де Виста. Но он явится туда непременно. Жена привезет его. Завтра они вернутся.
— Вы в этом вполне уверены?
— Ннннет… — замялся он. — Возможно, Марио останется у шурина на несколько дней. Но жена завтра вернется!
Я решил играть в открытую.
— Мне не нравится, что вы со мной не откровенны. Скажите, конфликт между вами и сыном, а именно об этом идет речь, не связан каким-то образом с Хозе Браго?
Хозяин некоторое время молчал, раздумывая над ответом. Наконец, потянувшись за бутылкой, ответил:
— До некоторой степени. Только до некоторой степени! Марио был привязан к отцу. Кроме того, мальчишке импонирует, что он — сын известного писателя. Жена придерживается несколько иного мнения… Особенно это касается некоторых черт характера… покойного…
— Понимаю. А мальчик навещает профессора Боннара?
Мне показалось, что хозяин вздрогнул.
— Нет. Пожалуй, нет… Правда, он несколько раз бывал в институте у отца, еще до его смерти…
— Я сегодня был у Боннара по вашему делу. Он посоветовал мне узнать мнение вашего приемного сына, — сказал я внешне безразличным тоном.
Опять наступило долгое молчание. Я не намерен был сообщать подробности моего визита в институт, а тем более рассказывать об оказанном мне приеме. Хозяин же не спешил продолжать разговор.
— Не знаю, что имел в виду профессор Боннар, — сказал он наконец. — Но разве это может иметь какое-нибудь значение? Марио несовершеннолетний… Это мальчик трудный… Впрочем, я могу заверить вас, что конфликт между моей женой и ее сыном никак не связан с наследством.
— Почему вы не сказали мне сразу, что ваша жена поехала за сыном?
— Вы не спрашивали. К тому же мы считаем, что семейные неурядицы не имеют никакого отношения к делу.
— Я придерживаюсь иного мнения, — холодно возразил я.
— Сеньор, — начал хозяин, пытаясь улыбнуться. — Не подумайте, будто мы хотели что-либо от вас утаить. Это недоразумение! Что же касается Боннара, то после эксгумации мы посмотрим, какую мину он состроит…
— Альберди не дает согласия на эксгумацию.
Де Лима был удивлен, а возможно, только изобразил удивление.
— Пусть вас это не тревожит. Он согласится. У меня есть знакомства в курии.
— Быть может, достаточно будет, если сеньора Долорес побеседует с братом?
— Боюсь, это приведет к прямо противоположным результатам.
— Да… с Альберди нелегко договориться. Откровенно говоря, он вызывает у меня противоречивые чувства. А что о нем думаете вы?
Де Лима налил коньяк в рюмки и только после этого ответил:
— Я не знаю его. Вернее, знаю только со слов жены и Марио. Я никогда с ним не говорил. Видите ли, когда Долорес разошлась с Браго и вышла за меня, церковь пе признала нашего брака. Мы обвенчались лишь после смерти Хозе… Альберди считал, что сестра не должна была уходить от пьяницы, тиранившего ее.
— Альберди дружил с Хозе Браго?
Де Лима пожал плечами.
— Это трудно назвать дружбой. Кажется, они все время спорили. Браго был атеистом. Тем не менее — а это проливает свет на образ мышления моего шурина — Браго уже после развода с Долорес месяцами жил у Альберди. Больше того, Альберди добился, чтобы Хозе похоронили на церковном кладбище, правда у самой стеньг, но и это, как ни говорите, место священное.
— Может быть, ему удалось «обратить» Браго?
— Скорее наоборот, — засмеялся хозяин.
— Не думаете ли вы, что Альберди — неверующий?
— Я не это имел в виду. Видите ли… — де Лима понизил голос. — Браго был коммунистом…
— Первый раз слышу, — удивленно заметил я.
— Быть может, в коммунистической партии он не состоял, но со слов жены я понял, что он, безусловно, симпатизировал коммунистам. Теперь об этом не пишут, но все было именно так. Впрочем, если вчитаться в его книги, то это чувствуется… Так вот, Альберди поддался его влиянию и без нужды совал нос куда не следует.
— Вы считаете, что Альберди симпатизирует коммунистам?
— Не думаю. Правда, в свое время он был сторонником Дартеса. Впрочем, после пожара он успокоился.
— После какого пожара?
— Вы ведь видели, он живет в домике садовника. Приходский дом был ближе к церкви. Вероятно, остались стены.
— Хорошо, что библиотека уцелела, — заметил я мимоходом.
— Он перешел в эту хибару раньше! Под влиянием Браго. Кажется, тот несколько лет убеждал священника отдать приходский дом под школу. Альберди не очень торопился, оттягивал. Однако после смерти Браго решился. Ну и паства его «отблагодарила»… Во время ремонта кто-то поджег дом… — он замолчал и задумался. — А может быть, все-таки стаканчик… — вспомнил он об обязанностях хозяина.
— Благодарю. Меня интересует, почему Браго лечился в институте Барта? Вы ничего об этом не знаете?
— Это очень просто. Когда Марио было три года, Долорес вместе с ним и мужем проводила лето в Пунто де Виста. Тогда они случайно познакомились с Боннаром. Не то у Альберди, не то у да Сильвы. В те времена, еще при Дартесе, Боннар иногда бывал и у да Сильвы, управляющего тамошними плантациями.
— Сейчас они не очень-то симпатизируют друг другу.
— Это не имеет ничего общего с личным антагонизмом… Да Сильва — порядочный человек, джентльмен до мозга костей. Чего нельзя сказать о Боннаре…
— Вы хорошо знаете его? — спросил я, разделяя в душе мнение хозяина.
— Да. Мы познакомились у да Сильвы. Конфликт имеет глубокие корни, — вернулся он к теме, — я бы сказал, материального характера. Да Сильва был акционером санатория, в котором сейчас размещается институт.
— Он не получил возмещения?
— Не в этом дело. Ведь институт могли бы перевести куда-либо в другое место… Барту захотелось уничтожить такую отличную лечебницу… Сейчас, если б не влияние Боннара, все можно было бы изменить.
— Понимаю. Итак, вы говорите, что в то время, несколько лет назад, Боннар подружился с Браго?
— Во всяком случае, тогда они познакомились. Позже, живя у Альберди, Браго часто бывал в институте. А когда заболел, им занялся Боннар. Ведь у Браго и гроша ломаного в кармане не было.
— Есть ли смысл, в свете того что вы мне рассказали, добиваться эксгумации?
— Непременно! Правда, теперь вам не придется предъявлять Боннару обвинение. Мое открытие облегчает дело, не так ли? Обстановка совершенно изменилась. Это уже не обвинение в убийстве, а лишь попытка убедиться, не сбежал ли случайно покойник из могилы, — деланно рассмеялся он.
Я немного подумал.
— Каково ваше инстинное мнение? — начал я, глядя внимательно в лицо де Лимы. — Ваша жена говорила, что из достоверных уст знает, будто на Браго проводились недозволенные эксперименты. Эти две версии противоречат друг другу.
— Не знаю. У меня действительно нет на этот счет никакого мнения. Быть может, здесь есть противоречие, а может, и нет. Посмотрим. Посмотрим после эксгумации!
— Я посоветуюсь со следователем, — сказал я, вставая.
— Разумеется, вы никому не станете говорить о наших первоначальных подозрениях? — говорил хозяин, провожая меня к двери. — Дело ясное. Нам важно знать истину. Хотя бы в интересах истории литературы. Чтобы не случилось, как с Шекспиром… Во всяком случае, газетам будет о чем писать.
«Этот де Лима не дурак, — подумал я, выходя на улицу. — Конечно, они используют любую возможность. Бизнес! Но с этими деревьями — удивительная история».
Прежде чем действовать дальше, я решил посоветоваться с Катариной… Ее мнение, как филолога и знатока творчества Хозе Браго, было мне интересно.
Мы долго беседовали по телефону. Она весьма скептически отнеслась к гипотезе де Лимы. Мы уговорились, что я заеду к ней завтра.
V
— Как ты ухитряешься это делать, Катарина? С каждой нашей встречей ты выглядишь все моложе!
Я откинулся в мягком кресле, с удовольствием глядя на ладную фигурку хозяйки.
— Не плети ерунды. Я почти совсем не спала. Выгляжу, словно заморыш… — вздохнула Катарина, ставя на стол поднос с завтраком. — Всю ночь я сидела над Браго, и, ей-богу, сама не знаю, что об этом и думать. Это, действительно, сенсация… Я нашла еще четыре примера. В том числе три в «Грани бессмертия». А их может быть значительно больше. Я ведь перелистала лишь три книги, изданные за последнее время.
— Ты все-таки дай мне сказать… Когда я на тебя гляжу, то чувствую себя по меньшей мере на пятнадцать лет моложе. Теперь я вижу, что потерял…
— Вечно ты… — Катарина вспыхнула и непроизвольно одернула халат.
— Я знаю, что у меня нет никаких шансов. Свои ночи ты без остатка отдаешь Хозе Браго.
— Ты не имеешь никаких прав на ревность… А если говорить о Браго, то это любовь платоническая и без взаимности.
— Если бы я был уверен, что он действительно мертв… — бросил я как бы в шутку.
Она перестала наливать кофе и внимательно посмотрела на меня.
— Так ты думаешь, что в этом следует искать разгадку «вещих способностей»?
— Пока у меня нет собственного мнения. Это де Лима утверждает, что Браго жив. Быть может, он знает больше, чем хочет сказать.
— Это было бы прекрасно! — взволнованно воскликнула она.
— В ближайшее время узнаем! Я постараюсь сегодня же добыть разрешение на эксгумацию.
Катарина насупилась. Неожиданно, словно ей в голову пришла новая мысль, она сказала:
— В могиле могут быть останки другого человека, Пожалуй, это вполне вероятно. Вот это история…
— Если быть откровенным, то я не верю, чтобы Боннар зашел так далеко…
— Я тоже так думаю, — кивнула Катарина. — Но факт остается фактом: Браго довольно странно заглядывает в будущее (если это можно так назвать) в своих произведениях. Ты ничего не ешь!
Она положила мне на тарелку ветчины, а потом принесла из соседней комнаты две книги.
— Несоответствие, обнаруженное де Лимой, не единственное. Правду говоря, я никогда бы не обратила внимания на эти деревья. Вот посмотри, — открыла она одну из книг в заложенном месте и ногтем отчеркнула абзац.
— «…сметет последний жухлый след осенний», — прочитал я вслух. Слово «жухлый» было дважды подчеркнуто.
— Это строчка Уиллера в переводе Стеллы Рибейро. Цитируя это место, Браго воспользовался изданием 1981 года, которое несколько отличается от издания 1974 года. В частности, слово «желтый» переводчица заменила словом «жухлый».
— Понимаю. Если Браго умер в 1979 году, то он не мог читать второго издания. Но, возможно, изменение внес редактор «Грани бессмертия», решив воспользоваться более поздним переводом.
— Проверить нетрудно. Но если это даже и редакторская правка, три других примера заставляют задуматься. Ты знаешь Шалаи?
— Имре Шалаи? Лауреат Нобелевской премии? Это обязан знать любой культурный человек!
— Дело не в премии, а в том, что получил он ее три года назад и примерно в то же время у нас вышел его первый перевод. А между тем я убеждена, что на творчество Браго, во всяком случае если говорить о «Сумерках» и «Грани бессмертия», повлиял как раз Шалаи.
— А говорят, что Браго — первооткрыватель, пионер…
— Не ехидничай. Основное у Браго — умение сливать воедино невероятную динамичность сюжета с поразительными по смелости формальными приемами. На первый взгляд поведение героев, интрига, да что там — вся постановка действия кажется противоречащей логике. А между тем мы тут имеем дело с абсолютной точностью замысла и глубоким философским содержанием. В этом умении показывать наиболее существенное Браго — мастер высшего класса. Однако это не значит, что, как и любой человек, творящий в определенных условиях и подверженный их воздействию, он не испытывал различных влияний, будь то сознательно или подсознательно. Но каким образом мог Шалаи повлиять на творчество Браго, умершего на несколько лет раньше, чем у нас вышла первая книга поэта, — непонятно!
— Быть может, он читал Шалаи в оригинале или даже в рукописи?
— Исключено! Браго не знал венгерского.
— Скажи, допускаешь ты возможность того, что Браго жив?
— Увы, это весьма сомнительно, хотя и наиболее удачно разъясняет все загадки. Прежде всего Боннар, насколько я его знаю…
— Как давно ты знаешь Боннара? — прервал я, не скрывая любопытства.
— О, давно. Я познакомилась с ним лет, наверное, семь или восемь назад через профессора Сиккарди, у которого я работала ассистенткой. Профессор поручил мне просмотреть полученные от Боннара рукописи и попросил высказать свое мнение. Это были образцы творчества Браго.
— Значит, ты его первооткрывательница?
— Скорее — первый критик, и к тому же суровый. Сейчас мне эти заметки кажутся смешными… В рецензии не было недостатка в выражениях типа: «автор проявляет эпический талант», «предвещает писателя с солидными данными»… Откровенно говоря, я чувствовала в нем недюжинный талант, но увлек он меня отнюдь не сразу. Именно в связи с этим отзывом я побывала в институте Барта у Боннара. Потом он давал мне и другие рукопии.
— Так, может быть, ты была знакома и с Браго?
— Да, — сказала она и умолкла, глядя на чашку с кофе, которую держала в руке.
— Ты никогда об этом не говорила… Это было там, в институте Барта?
Катарина кивнула.
— Когда ты видела его последний раз? — наседал я.
— О, весной 1978 года. Примерно за год до кончины.
— Как он в то время выглядел?
— Что говорить, не блестяще.
— А позже ты не пыталась его увидеть?
— Во время лечения Боннар запретил всякие посещения. Он только написал мне… — она осеклась.
— Боннар?
— Нет, Браго. Писал, что чувствует себя лучше, очень сожалеет, что не может со мной увидеться, и надеется, что когда-нибудь мы еще поболтаем…
Мне почудилось, что я заметил в глазах Катарины слезы.
— Видно, это было не просто знакомство, — сказал я не особенно удачно.
Она неприязненно взглянула на меня.
— Чепуха. Мы не были знакомы и двух месяцев. Браго не покидал института. Между нами ничего не было.
— Прости. Я не хотел гебя обидеть. Я только ищу, за что бы зацепиться. Ты бываешь в институте Барта?
— Нет. После смерти Браго я встретилась с Боннаром лишь недавно, во время телевизионной передачи. Но это была мимолетная беседа. О творчестве Браго мы говорили с ним где-то в начале 1982 года. Тогда Боннар сказал, что у него есть рукописи Браго и он намерен заняться их публикацией. Он обещал позвонить мне или Сиккарди, но не позвонил. Возможно, забыл. А потом уж начали выходить книги…
— Во время встречи на телестудии он не приглашал тебя навестить его?
— Нет. Мы перебросились всего несколькими фразами, если не считать дискуссии перед камерами. Времени не было.
— Но ты могла бы его навестить под каким-нибудь предлогом?
Она внимательно посмотрела на меня.
— Если ты поклянешься, что не используешь меня в интриге, направленной против Браго…
— Клянусь, — поспешно сказал я. — Что до Боннара, то, надеюсь, тут тебя ничто не связывает?
— Не знаю, — сказала она после недолгого раздумья. — Прежде всего меня интересует истина…
— И я так думаю… Да! Еще одно: ты знаешь сына Браго?
— Однажды я видела его в клинике. Ему тогда было лет девять-десять. Теперь он, наверное, вырос… Он очень походил на отца.
Она задумалась и как-то потухла.
— Значит, он довольно часто бывал в институте?
— Этого я не знаю. Браго отзывался о мальчике очень тепло. Должно быть, он его любил.
— Может, мальчик знает что-нибудь о времени, предшествовавшем смерти?
— Возможно. Хорошо бы с ним поговорить.
— К тому же имеется и другой повод. Я хотел бы выяснить, есть ли сейчас контакт между ним и Боннаром. Если ты позволишь, я позвоню от тебя де Лиме? Мать мальчика поехала в деревню и должна была уже вернуться.
— Пожалуйста. Я уберу со стола.
Я сел за столик, пододвинул телефон и набрал номер. Почти тут же отозвался де Лима. Услышав мое имя, он даже вскрикнул от радости.
— Ах, это вы, сеньор адвокат?! Ну, наконец-то! Я звоню повсюду уже целый час и нигде не могу вас поймать. К сожалению, у нас возникли новые осложнения… Жена звонила из Пунто де Виста. Представьте себе, Марио опять сбежал…
— Как это опять? Он же должен быть у Альберди?
— Сегодня ночью его удалось поймать на дороге вблизи Пунто де Виста, когда он шел к священнику. Они с матерью остановились поесть в придорожном баре. Марио вышел умыться и… исчез. Он, безусловно, опять вернется в Пунто де Виста, и мы хотели просить вас о помощи.
— Не очень понимаю, что я могу сделать?
— Вопрос весьма деликатен. Я сказал жене, что вчера мы с вами откровенно беседовали и я вам полностью доверяю. Вам необходимо сейчас же поехать в Пунто де Виста. Мы очень вас просим… Разумеется, все расходы мы берем на себя. Жена ожидает вас в «Каса гранде», у сеньора да Сильвы. В трех километрах от деревни. Любой деревенский мальчишка покажет вам дорогу. Мы просим вас. Это очень срочно. Жена объяснит вам все лучше там, на месте. Так вы поедете?
Я не собирался создавать искусственные осложнения, тем более что уже был не на шутку заинтригован историей со смертью Браго, и согласился.
Положив трубку, я взглянул на Катарину, которая стояла в дверях, заинтересованная разговором.
— Ты сегодня очень занята? Я хочу предложить тебе прогулку.
Она понимающе кивнула.
— Пунто де Виста?
— Да. Быть может, при оказии навестишь профессора Боннара. Согласна?
— Едем! — улыбнулась она, но тут же, словно спохватившись, спросила:
— Эксгумация?
— Не думаю.
Она облегченно вздохнула.
VI
Катарина проспала почти два часа. Она проснулась, лишь когда я остановил машину вблизи Пунто де Виста, чтобы спросить дорогу к «Каса гранде».
— Где мы? — спросила она, зевая. — Ну и заспалась я…
— Через десять минут должны быть на месте.
Она потянулась, вынула из сумочки помаду и подкрасила губы.
— А зачем мы, собственно, туда едем?
— Я тебе уже говорил, что должен встретиться с сеньорой де Лима. Знаю только, что Марио Браго опять сбежал.
— Это как-нибудь связано с завещанием?
— Похоже, да. А что ты обо всем этом думаешь?
— Не знаю, — пожала она плечами. — У загадки может быть много разгадок…
— Ты думаешь, кто-то дописал эти «новинки» шутки ради или по другим, не известным нам соображениям?
— Нет. Мне кажутся наиболее вероятными апокриф, конспирация или машинная композиция. Правда, ни одна из этих гипотез не объясняет всего. И даже создает новые проблемы.
— Что ты имеешь в виду?
— Разберем по порядку. Возможно, кто-то подражает Браго. После его смерти пишет апокрифы, творит «под него», так же как в свое время Ван Меегерен создавал «новые» картины Вермеера. Разумеется, это должен быть человек большого таланта. Не меньшего, чем у самого Браго. Впрочем, возможно, Браго оставил какие-либо наброски или даже фрагменты, которые тот кладет в основу своих произведений. В таком случае это не апокриф, а совместная работа, в которой один из авторов остается анонимным. В творчестве Браго заметна определенная эволюция, даже качественный скачок, который связан с последними четырьмя произведениями… А ведь владелец рукописей не обязан издавать их в порядке написания!
— Действительно. Подобного рода условий в завещании нет.
— Стало быть, Боннар мог вначале передать издательству «Грань бессмертия» и «Сумерки» и лишь потом «Колодец» и «Золотой мост». Но «Золотой мост» и «Колодец», изданные раньше, написаны также, несомненно, перед «Сумерками» и «Гранью бессмертия». В «Золотом мосте» Браго — сокол, а в «Сумерках» — уже настоящий орел! Качественно это уже иной вид литературы, хотя писал эти вещи один и тот же человек.
— А ты уверена, что писал их один человек?
— Анализ стиля показывает, что один. Но предположим, что последние два романа, том рассказов и два сценария писал не Браго, а кто-то другой. Если этот «кто-то» даже использовал фрагменты или наброски Браго, почему он это скрывает? И какую роль в данном случае играет институт нейрокибернетики, который является основным наследником, почти единственным владельцем опубликованных произведений? Я думаю, в данном случае речь идет о совершенно ином. Это — научный эксперимент! Разумеется, и в данном случае возникают вопросы, на которые нет ответа, но их уже значительно меньше.
— Что ты называешь экспериментом?
— Эти новые произведения, быть может, не создал ни Браго, ни другой писатель. Самое большее, какой-нибудь писатель мог их редактировать.
— Так что же? — начал я нервничать, потому что мы уже миновали развилок и увидели впереди широкую, обсаженную эвкалиптами аллею, в конце которой за ажурными воротами горели на солнце цветные стены большой современной виллы.
— Машинная композиция! Опыт создания литературы с помощью машины.
Это предположение показалось мне фантастичным, но времени на дискуссию уже не было. Я доехал до запертых ворот и подал сигнал. Почти в тот же момент появился высокий метис в городском костюме и молча отворил тяжелые, искусно выкованные створки ворот.
Обогнув газон перед виллой, я подъехал к подъезду и остановил машину у главного входа. На ступенях ждали Долорес де Лима и хозяин дома.
Да Сильва был статным, уже немолодым мужчиной с буйной темной шевелюрой и лицом «римского сенатора», как его позже охарактеризовала Катарина. На нем был отлично сшитый светлый костюм, а каждое движение или слово обличало светского льва.
Сеньора де Лима была явно удивлена присутствием Катарины и даже не пыталась этого скрыть. Да Сильва, наоборот, — как это пристало хозяину и джентльмену — не выказал ни малейшего удивления и несколько раз демонстративно подчеркнул свою радость по случаю столь приятного посещения. Мне думается, это не было просто галантностью…
После знакомства хозяин дома проводил нас в бар, где слуга в безупречном смокинге уже готовил прохладительный напиток и коктейли. Впрочем, вилла была оборудована кондиционерами, так что жара совершенно не чувствовалась.
Мы уселись в креслах, и да Сильва едва заметным знаком отослал слугу.
— Я слышал от вашего супруга, что наметились некоторые осложнения… — обратился я к сеньоре де Лима. Однако моя клиентка не поддержала тему.
— Сеньора по профессии юрист или врач? — спросила она Катарину довольно бесцеремонно.
— Ни то, ни другое. Я — филолог, — с вежливой улыбкой ответила Катарина.
Необходимо было как можно скорее разрядить обстановку.
— Я просил сеньорину Дали помочь нам. Она отличный знаток творчества Хозе Браго, и ее исследования подтверждают открытие вашего мужа, — попытался я рассеять опасения сеньоры де Лима.
— О! — да Сильва склонил голову в сторону Катарины. — Голос ученого может иметь решающее значение.
— Так вы тоже предполагаете, что Хозе Браго жив? — сказала сеньора де Лима скорее в форме утверждения, нежели вопроса.
— Не думаю, — решительно ответила Катарина. — Не вижу смысла в мистификации.
Сеньора де Лима окинула ее подозрительным взглядом.
— Я полностью согласен с сеньориной Дали, — не дал ей высказаться да Сильва. — Это было бы слишком простое решение загадки.
— Институт Барта — серьезное научное учреждение, — продолжала Катарина. — Сомнительно, чтобы профессор Боннар стал впутываться в какую-нибудь аферу криминального толка.
— Я думаю иначе, — резко возразила де Лима. — Чем же тогда вы объясните историю с деревьями? Разве это само по себе уже не доказательство?
— В данном случае нельзя исключать совпадения…
— Но ты же сама говорила, что нашла дополнительные факты, свидетельствующие о том, что «Грань бессмертия» и «Сумерки» появились после смерти Браго, — воскликнул я, совершенно сбитый с толку переменой мнения Катарины.
— Будь добр, не прерывай меня, — спокойно ответила она, улыбнувшись да Сильве, словно извиняясь за резкий тон. — Я сказала, что нельзя исключать случайности. Иной характер имеют соображения филологического характера, которые могут говорить о сравнительно недавнем возникновении этих книг. Однако они требуют проверки, если так можно сказать, фактами. Лично я убеждена, что «Грань бессмертия» и «Сумерки» созданы после смерти Браго…
— Но ты говорила, что это может быть какой-то кибернетический эксперимент, — заметил я.
Сеньора де Лима смотрела на Катарину со все возрастающим беспокойством и недоверием.
— Это всего лишь предположение, — заявила Катарина. — Не знаю, есть ли смысл…
— Ну, что вы, это очень интересно, — запротестовал да Сильва. — Я понимаю ваши сомнения, но даже гипотеза, не вполне отвечающая требованиям научной достоверности, может помочь разобраться в проблеме нам, профанам.
Катарина внимательно посмотрела на да Сильву, потом кивнула головой, словно подтверждая, что принимает его доводы.
— Я думаю, нельзя исключать, — начала она, — что творчество Браго продолжено с помощью машины. Теоретически такого рода эксперименты вполне вероятны. Разумеется, я понимаю, что, используя обычные вычислительные машины, сегодня реализовать такой проект невозможно. Однако не следует забывать, что институт Барта работает над нейродином. Правда, свойства этого вещества еще недостаточно изучены, но, судя по сообщениям в печати, оно обладает поразительной информационной емкостью, а некоторые его свойства близки к функциональным свойствам мозга. Кстати, это в какой-то мере объясняет причины, заставившие институт не открывать фактического положения вещей. Подобного рода поведение также может входить в эксперимент как его составная часть. Как знать, возможно, Боннара интересует реакция читателей и он хочет выяснить, сможет ли кто-нибудь отличить эти произведения от произведений живого писателя. Подобные исследования уже проводились в отношении машинных музыкальных и поэтических произведений.
— Машина, создающая роман?! — сеньора де Лима взглянула на Катарину почти возмущенно.
Это подействовало на моего «эксперта», как шпоры на коня.
— Я сказала, теоретически возможно. Возможно ли уже сейчас практически — не знаю! — ответила она тоном лектора. — Попытаемся сопоставить факты. Институт Барта располагает не только новейшей аппаратурой, но и является первым научным учреждением в мире, начавшим изучение нейродина. Профессор Боннар не только известный нейрофизиолог и психиатр, но и отличный кибернетик. Перед смертью Хозе Браго профессор Боннар поддерживал более тесные контакты с профессором Сиккарди — известным филологом и специалистом по машинному анализу текстов. А надо сказать, Спккарди был энтузиастом экспериментирования в области машинной поэзии. Быть может, вы помните известную историю с якобы новооткрытыми любовными стихами Гонзаги? — добавила она, сверкнув глазами.
