Зарубежная фантастика (изд-во Мир) - Грань бессмертия (сборник)

      — Не обижайся, дорогой мой, но ты еще слишком молод и смотришь на все немного упрощенно. Я, например, остерегся бы употреблять такое слово, как «презирала». Твоя мама не сумела заметить его таланта… Она просто не разбиралась в этом. И не удивительно — ведь большинство критиков, даже известных, тоже его не заметило!
      — Но самый близкий человек — жена!
      — Нет, мой дорогой. Это не так просто. Можно найти массу аналогичных примеров в истории — Сократ, Руссо, римский цезарь Клавдий… Кто знает, может быть, вблизи труднее разглядеть величие?.. Я сам, признаюсь совершенно откровенно, до смерти твоего отца не прочел ничего, абсолютно ничего из написанного им. Лишь когда он получил известность… Я тоже был слепцом.
      — Но вы говорите, что уже тогда считали отца необычным…
      — Да. Это правда. Твой отец при первой же встрече произвел на меня сильное впечатление. Но это не значит, что я сразу увидел в нем гения. По-разному необычен может быть человек.
      — Вы нарочно говорите так, чтобы доказать мне, будто мама имела право не верить в талант отца. Но от неверия до абсолютного отрицания, пожалуй, далеко?.. Наверное, есть разница между этими понятиями? Если бы вы знали… — он замолчал и уселся на край кровати.
      — Что случилось? Ты же можешь быть со мной откровенным.
      — Нет, нет. Лучше не спрашивайте…
      — Можешь не говорить, это твое право, а я не любопытен. Я спросил лишь потому, что ты сам начал. Порой лучше поделиться с кем-нибудь своими огорчениями. Может, тебе легче было бы… понять.
      — Нет! Нет! Я просто не могу. Не то чтобы не хотел вам сказать. Я не могу! Я поклялся, что не скажу. Никому!
      — Что делать! Клятву надо сдержать. Надеюсь, эта клятва никому не причинит зла?
      — Зла? Клятва? Эта наверняка нет! А зло? Если говорить о зле вообще, то уже слишком поздно!.. — вдруг неестественно рассмеялся он. — Я думаю, уже уплыли тысяч шестьсот, а может, и миллион. Но разве можно это вообще выразить деньгами?..
      Мне было видно, как Альберди подошел к племяннику и мягко обнял его за плечи.
      — Так нельзя… Надо взять себя в руки, — сказал он тихо.
      — Знаю, — Марио нервно повел плечами. — Но… у меня нет никого. Я один… Позвольте мне остаться у вас.
      — Конечно. Завтра я напишу маме, что ты останешься у меня на некоторое время. Тут спокойнее. Отдохнешь. Поговорим… Забудешь о неприятностях…
      — Это не легко.
      — Знаю. Но здесь, в деревне, человек как-то ближе к природе. А стало быть, ближе и к Творцу. Тут легче заметить, сколь незначительны и преходящи все наши жизненные невзгоды, малые и большие. Ибо что мы на этой земле? Что наши дела?.. Я тоже когда-то смотрел на мир, как ты. Мне казалось, что все сговорились против меня, что меня никто не понимает. А если взглянуть На это теперь… Важно никому не причинять зла, быть справедливым, иметь чистую совесть и самому уметь прощать.
      — Прощать? Легко сказать. Впрочем, у меня ни к кому нет претензий. Но бывают обиды, которых не забудешь, которые нельзя забыть. Например, обида, нанесенная кому-либо после смерти…
      — Если человек, которого несправедливо обидели, умер, то не все еще потеряно. Если можешь заставить себя искренне покаяться, то бог, безусловно, простит, а значит, простит и умерший. Порой суд божий требует, чтобы человек понес кару и здесь на земле, но… кто может оценить смысл решений Провидения?
      Марио вдруг поднял голову.
      — Скажите, дядя, но только честно, — сказал он с нажимом. — Вы верите во все, что говорите? В своего бога и в его справедливость?
      — Верю! — очень серьезно ответил священник. — А ты не веришь? — спросил он печально.
      — Не знаю. Ничего я не знаю. До того как мама второй раз вышла замуж, мы два года жили у дедушки. Я был тогда еще маленьким. Бабушка ходила со мной в церковь. До поры до времени это было для меня забавой, а потом превратилось в утомительное и скучное занятие. Когда я стал побольше, то часто беседовал на религиозные темы с товарищами. Многие были верующими. Некоторые — нет. Но это еще не значило, что те, которые чаще ходили в церковь, были лучше. Я стал задумываться, кому нужна эта вера? Одно время я сам стал ходить в церковь. Много читал. Однажды даже натолкнулся на вашу статью. Я хотел получить ответ… Надеялся найти его в тру дах-теологов, но не нашел. Все это слова, за которыми ничего нет…
      — Тогда ты и написал мне то письмо?
      — Нет. Это было раньше. Года через три после смерти отца. Я даже пытался писать на эту тему. Сначала за бога, а потом против него и его справедливости… Это смешно, правда? Мне было тринадцать лет…
      — Дела величайшего значения не поддаются пониманию. Одного чтения недостаточно. Надо верить. Чтобы увидеть в мире то, что действительно от бога, необходима его воля.
      — Пустые слова. Вы мне сейчас скажете, что если кто-то был обижен, то бог его вознаградит… Что и страдания могут быть благоволением господним для тех, кто им подвергается. Что это испытание… Но если человек был несправедливо обижен уже после смерти? Что, и эту несправедливость бог наказывает?
      — Не понимаю, — в голосе священника звучало явное удивление. — Ты имеешь в виду тот случай, когда топчут память умершего? Очерняют его, да?
      — Не совсем… Но, скажем, что-то в этом роде. Что на этот счет говорит религия?
      — Разумеется, такой поступок — грех. И бог его справедливо накажет.
      — Ну ладно. Пусть кого-то даже постигнет кара при жизни. Несправедливость обернется против тех, кто ее совершил. А если они не могут несправедливость исправить? Или даже не хотят? Самое большее думают, что не были достаточно дальнозоркими и проиграли?
      — Я не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Ведь если их постигла кара, то это говорит именно о справедливости божией. А если они не хотят понять предостережения, тем хуже для них. Бог дал им возможность, а они не воспользовались ею. Тем больше их грех, и если не при жизни, то после смерти их ждет кара.
      — Ну ясно, адский огонь. Все это ерундистика. Вообще, если вы хотите знать, так я в эти загробные суды, ады, рай и чистилища не верю. И не надо рассказывать мне сказки.
      Альберди отшатнулся. Мне показалось, что вот-вот на мальчика обрушится поток слов. Однако он молчал. Повидимому, его молчание тяготило Марио, потому что он наконец решился его прервать.
      — Я… я… простите меня… — начал он неуверенно. — Я не хотел вас обидеть. Я только хотел сказать, что… — он умолк, не в состоянии выбраться из затруднительного положения.
      — Я не обижаюсь, — сказал Альберди так тихо, что я едва расслышал его слова. — Да и чего ради? На что я должен обижаться? Ты не веруешь? Многие не веруют. Только я думал… — он резко сменил тон. — Тогда в чем же дело? Что ты хочешь от меня услышать? Ты спрашивал о моих взглядах. Я тебе ответил.
      — Нет. В том-то и дело, что не ответили! — быстро возразил Марио. — Я имел в виду не ад и рай, а то, может ли бессмертная душа, эта субстанция, освободившаяся от тела, может ли она, по вашему мнению, поддерживать дальнейший контакт с миром, в котором жила? Или она совершенно отрезана от него?
      Альберди сел в кресло.
      — Странно, что ты задаешь такие вопросы, — начал он немного жестко, — коль сомневаешься в существовании бессмертной души, вечном блаженстве спасенных и в муках грешников.
      — Этого я не говорил. Я просто ничего не знаю. Я имел в виду только загробную жизнь! А если говорить об аде, чистилище, рае, то простите меня, все это кажется мне ужасно наивным. Так, словно бы я должен верить в чертей с рогами, ангелов с крыльями, в ведьм, русалок, привидения… Я думаю, и вы в них не верите?
      Опять надолго наступила тишина.
      — Ну… — начал как бы с сомнением Альберди. — Конечно, я не верю в существование русалок, ведьм, привидений. Но ты все перепутал. Ты не понимаешь сути проблемы. Ты говоришь, что представления о рае, дьяволах, ангелах наивны. Это только потому, что ты сам воспринимаешь их весьма наивно, подобно простым смертным. Наивны твои представления, а не сами понятия. Для меня в них скрывается неизмеримо более глубокое содержание.
      — Но…
      Альберди махнул рукой.
      — Оставим пока этот вопрос в покое. Я думаю, бесцельно рассуждать о посмертных судьбах душ, не понимая сути, сверхъестественного смысла решений господних. Ну да бог с тобой! Попытаюсь тебе объяснить, о чем я думаю, не раздражая твоих сомневающихся ушей наивными понятиями, мудрец ты мой! Не знаю, удастся ли мне это полностью, но попробую. Только скажи мне, почему это тебя так сильно интересует? Разве ты не абсолютно убежден, что бестелесная душа — сказка, придуманная церковью? Ну скажи, не думаешь ли ты все-таки, что в этом, быть может, есть какая-то доля истины? В этих, как ты их называешь, сказках?..
      — Теперь-то уж вы путаете, — обиделся Марио. — Я вовсе не говорил, что все это сказки. У меня есть факты…
      В этот момент кто-то постучал в дверь.
      Марио вскочил с кровати, беспокойно глядя на дядю.
      Стук повторился. Альберди поднялся с кресла и движением руки показал мальчику, чтобы тот остался в комнате. Потом вышел в прихожую, закрыв за собой дверь.
      Воцарилась тишина.
      — Кто там?
      — Простите, пожалуйста, — услышал я приглушенный голос Катарины. — Могу я видеть адвоката Эспипозу? Он сегодня вечером должен был быть у вас.
      — Я не знаю никакого адвоката с таким именем. Тут никого не было, — холодно ответил Альберди.
      — Он был у вас два дня назад.
      — Да. Вспоминаю. Адвокат моей сестры. К сожалению, сегодня вечером я не был дома…
      — Может быть, вы будете любезны открыть…
      Альберди медлил. По-видимому, он раздумывал, что делать. Наконец скрипнул засов, и я услышал звук раскрываемой двери.
      — Я Катарина Дали. Не знаю, говорил ли вам обо мне Хозе Браго… — сказала она очень громко, чтобы услышал Марио. — Мы познакомились с ним в институте Барта. Я рецензировала его книги для профессора Боннара и встречалась у него даже с сыном Браго. Правда, я не видела Марио уже лет семь, но он меня, наверное, помнит…
      — Вы спрашивали об адвокате Эспинозе? — не очень вежливо прервал ее Альберди. — К сожалению, его здесь нет…
      — Я приехала с ним вместе, — объяснила Катарина. — Мы были здесь и стучались к вам. Никто не отвечал. Эспиноза хотел дождаться вас. Я вышла вам навстречу.
      — По-видимому, он куда-то ушел…
      — Я прямо-таки не знаю, что мне теперь и делать…
      Альберди явно хотел избавиться от нежданной гостьи.
      — Вероятно, он пошел искать вас… Может быть, ждет в машине… Если он придет, я скажу, что вы были.
      — Я буду ждать у машины, — с сожалением сказала Катарина. — Спокойной ночи.
      — Спокойной ночи.
      Альберди закрыл дверь на засов и вернулся в комнату.
      — Приходила твоя таинственная незнакомка, — сказал он Марио шепотом. — Говорит, ты ее знаешь…
      — Я слышал… Что-то припоминаю.
      — Так, может, лучше ее задержать?
      — Не знаю. Эспиноза — это мамин адвокат.
      — Ты ему не веришь?
      — Я никогда не видел его, но думаю, что это человек не из приятных.
      — На первый взгляд он производит неплохое впечатление. А что ты знаешь об этой женщине?
      — Отец ее даже любил… Но трудно что-нибудь сказать. Если она дружит с этим адвокатом…
      — Они еще могут вернуться…
      — Лучше будет, если мы потушим свет, — подсказал Марио.
      Альберди не ответил. Он сел на кровать и задумался.
      — Надо снять с чердака раскладушку… — заметил он немного погодя. — Лестница стоит за домом…
      — Мне не хочется спать…
      — Да… так о чем же ты хотел мне рассказать? — неожиданно смежил тему священник.
      — А может, все-таки погасить огонь?
      — Как хочешь…
      Лампа погасла, скрипнула доска пола, потом кресло.
      — Ну, так что? — тихо спросил Альберди.
      — Сначала вы ответьте на мой вопрос.
      — Хорошо. Пусть будет так. Что я думаю о контактах души умершего с миром? На мой взгляд, такой контакт возможен, но, как правило, он односторонен, точнее, инертен. Душа, пожалуй, должна сознавать, что происходит в мире, который она покинула, но сама непосредственно не может вмешиваться в жизнь этого мира.
      — Почему вы так думаете? Почему контакт может быть только инертным? Ведь если существует иной мир, в котором живут души после смерти, то, мне кажется, тут дело лишь в различных измерениях этих миров, но они взаимосвязаны друг с другом. Ведь это не может быть мир, удаленный куда-то в пространство, он должен быть рядом с нами.
      — О! — воскликнул Альберди. — Можно сказать, что ты и прав и неправ, ибо пространства для души, покинувшей тело, не существует. Так что нечего и говорить о том, далеко рай или близко. Локализация, действительно, была бы в данном случае наивностью. И с этими измерениями дело обстоит не так, как ты говоришь. Это не какой-то мир с другими измерениями. Скажем, обогащенный четвертым измерением в сравнении с нашими тремя. Это бытие выходит за пределы всяких измерений!
      — Тогда как же при таких условиях можно говорить о контакте?
      — Создатель! Его посредничество! Благодаря ему бессмертной душе может быть дано сознание того, что после смерти тела происходит в мире, в котором она жила. Ибо бог видит и знает все, а благодаря ему душа тоже может это знать. Однако такой контакт скорее пассивен, так как решает в данном случае не человек, не его душа, а Создатель. Душа может только просить его о помощи.
      — Ну ладно! Допустим, все так и есть. А вы считаете, что этот контакт бывает, то есть должен быть только односторонним? А не может ли такая душа подать о себе какой-нибудь знак живым людям? Или она всегда вынуждена оставаться только пассивным наблюдателем?
      — Ты имеешь в виду спиритические сеансы? Привидения, бродящие по кладбищам или в старых замках? Ты же сам сказал, что это сказки. Я тоже так думаю.
      — Ну да, но иногда ведь происходят необъяснимые явления. Вот вы, веря в загробное существование души, не отбрасываете полностью возможность того, что по воле божьей она каким-либо образом может проявить свое присутствие?
      — Я такой возможности не отрицаю. Создатель всемогущ, — ответил Альберди и задумался.
      Некоторое время стояла тишина.
      Я подумал, что следовало бы воспользоваться моментом и выбраться из ловушки. Правда, скрипучий пол мог выдать мое присутствие, но ждать, пока священник и его племянник не отправятся спать, было рискованно, да и Катарина в любой момент могла поднять тревогу. Я начал потихоньку открывать дверь чулана.
      — Когда-то, давно, такие вещи, кажется, случались довольно часто, — начал Марио. — Теперь ученые говорят, что это галлюцинации, иллюзии. Даже вы так думаете. А если бы что-нибудь подобное случилось…
      — Это надо было бы тщательно проверить, прежде чем дать более или менее авторитетный ответ. Я, например, встречался с подобными случаями. В трех случаях это была просто иллюзия, а в двух других обыкновенный обман. Поэтому не удивляйся, что я так скептически отношусь ко всем «голосам с того света».
      — Почему вы сказали «голосам»?
      — Ну, потому что обычно это называют «загробными голосами». Какие-нибудь звуки, потрескивание, шуршание, шаги, стук в окно.
      — Вы думаете, это всегда иллюзия или обман?
      — Не обязательно. Некоторые святые и праведники слышали голоса.
      — А если бы вы явно услышали голос умершего?
      — Каким образом? Во сне? Наяву?
      — Да. Скажем… — он снова помолчал. — Ну… по… телефону…
      — Ты решил надо мной посмеяться, — обиделся Альберди.
      — Нет. Я говорю совершенно серьезно. Если бы вы услышали голос умершего по телефону…
      Скрипнула кровать.
      — Я приготовлю тебе постель, — сказал Альберди, вставая, а я замер на пороге чулана. В любой момент мог зажечься свет.
      — Вы считаете, что я плету небылицы? Но нет! Поверьте мне!
      Опять заскрипела кровать.
      — Ну, хорошо, — донесся до меня шепот Альберди. — Если бы я услышал по телефону голос умершего, то вывод напросился бы сам. Это могла быть магнитофонная запись.
      — А если этот человек, этот голос… разговаривал с вами? — воскликнул Марио. — Отвечал на вопросы и сам их задавал?
      — Ты что, мальчик? — Альберди осекся, и только после долгого молчания сказал доверительным тоном. — А не слышал ли ты случайно сам такой голос? Скажи честно.
      Марио долго не отвечал.
      — Да. Слышал, — ответил он наконец голосом, в котором явно слышалась дрожь. — Только… Умоляю вас, никому об этом не говорите! А особенно маме.
      — Это был голос твоего отца?..
      — А откуда вы знаете?
      — Нетрудно догадаться. Ты уверен, что это не мог быть голос с ленты?
      — Уверен. Мы с ним беседовали.
      — И этот человек сказал тебе, что он — твой покойный отец?
      — Нет. Он даже хотел, кажется, чтобы я его не узнал. Вначале он очень сильно изменял голос. Особенно во время первой беседы…
      — Так этих разговоров было несколько?
      — Четыре. Первый — неполных два года назад… Но только после второго разговора я стал подозревать, что это голос отца.
      Опять наступила тишина. Мне казалось, что я слышу стук собственного сердца. Я был уже на полпути между чуланом и выходом, но в этот момент совершенно забыл о себе.
      — Почему ты думаешь, что говорил с отцом? — неожиданно спросил Альберди, прерывая молчание. — Голос мог быть просто похож.
      — Нет! Это был он! Никто другой, только он! — убежденно повторил Марио. — Тут дело не только в сходстве голоса, но и во всем: в том, как он обращался ко мне, в некоторых подробностях…
      — Расскажи мне о содержании ваших разговоров и обстоятельствах, при которых все это случилось. Может быть, нам сообща удастся разгадать загадку.
      Альберди произнес это спокойно, словно не придавал особого значения словам мальчика.
      Однако Марио не спешил с признаниями, и это должно было обеспокоить священника. Он что-то сказал так тихо, что я не расслышал. Но мальчик ничего не ответил.
      — Ты, наверное, хочешь спать, — начал Альберди, явно пытаясь выбраться из затруднительного положения. — Можем поговорить утром. Времени будет много.
      Однако это предложение дало совершенно противоположный результат.
      — Я вам скажу. Сейчас, — ответил Марио голосом, полным сдерживаемого напряжения. — Только вам я говорю об этом, потому что кому я могу сказать еще? Товарищи, учителя высмеяли бы меня, мама бы подумала, что я спятил. Пожалуй, только вы один можете это понять… — он умолк, собираясь с мыслями. — Первый разговор был, как я уже говорил, неполных два года назад. Кто-то позвонил домой и попросил меня к телефону. Голос в трубке был какой-то странный… Словно кому-то не хватало дыхания. Слова произносились с перерывами. Я спросил, кто говорит, в ответ мне сказали, что знакомый, хороший знакомый. Тогда я спросил, как его зовут, но ответа не получил. Он сразу же начал задавать вопросы, как я себя чувствую, как у меня дела в школе, что слышно дома и… помню ли я еще отца. Я отвечал кратко, как это говорится, парой общих слов и опять попытался узнать, кто звонит, но услышал только «до свидания», и связь прервалась. Мама спрашивала, кто звонил, а я сказал, что какой-то знакомый, который не представился. Этого ей было достаточно. Но мне этот разговор показался каким-то странным. Спустя три месяца этот… голос снова дал о себе знать. На этот раз он звонил в школьный клуб. Он должен был хорошо знать, в какое время я там бываю. Теперь голос был немного иным, более естественным и как бы более знакомым. Он просил меня, чтобы я никому не говорил о нашем разговоре. Он снова спрашивал, как мои дела в школе, не надо ли мне чего. Я сказал, что нет, и опять спросил его имя, но он только ответил, что это неважно, что, впрочем, я знаю его хорошо. И тогда он сказал мне «Хет».
      — Как? — не понял Альбердп.
      — «Хет». Так мог сказать только отец. Никто другой. Это было наше секретное слово. Вроде пароля, который мы применяли только в величайшей тайне во время игры в путешествие по стране Хет. Мы его знали только двое… После этого разговора у меня было странное ощущение, будто я говорил с кем-то очень близким… Конечно, здраво рассуждая, я вначале категорически отбрасывал мысль, чтобы это мог быть голос отца. Я думал, не галлюцинации ли у меня? Хотя я абсолютно не верю в духов и уж, во всяком случае, ни за что бы себе в этом не признался, я начал интересоваться тем, что люди вообще говорили и писали о смерти и о том, что делается после нее с человеком… У одного из товарищей я обнаружил книги о спиритизме и оккультизме. Быть может, я был немного под их влиянием… Но мне не с кем было все это обсудить. И тогда я написал вам. Жаль, что из этого ничего не получилось… Я начал ждать нового телефонного звонка, но Он заговорил только через семь месяцев. К сожалению, ничего нового я не узнал. Лишь еще больше убедился — это был голос отца. Но в то время я еще не отважился спросить его, он ли это.
      — Где ты в это время был?
      — Опять дома. На этот раз вечером, и как-то так получилось, что никого дома не было. Отчим был в служебной поездке, а мама в кино. Разговор протекал так же, как и предыдущие. Только в конце я спросил, будет ли он еще звонить. Он сказал, что да, но не раньше чем через полгода. И снова просил никому об этом не говорить. Последний, четвертый телефонный разговор был у нас три месяца назад. Это случилось в институте Барта.
      — Так, значит, ты был в Пунто де Виста и не заглянул ко мне? — с упреком сказал священник.
      — Я не мог. Было воскресенье и мы поехали с мамой и да Лимой в «Каса гранде» на целый день. В середине дня появился отец Алессандри. Когда они сели за бридж, я взял мотороллер и поехал в институт. Профессор просил, чтобы я обязательно побывал у него, когда буду в Пунто де Виста.
      — А мама знала, что ты поехал к Боннару?
      — Я не спрашивал разрешения, — гордо ответил мальчик. — Ну вот, я беседовал с профессором, когда зазвонил телефон. Профессор сказал, что это меня. Я испугался, что это мама. Но это был Он, и тогда я его спросил… Он ли это… Но Он не ответил. Только сказал, чтобы я не волновался, что все будет хорошо и что Он позвонит опять.
      — Тогда в чем же была разница между этим разговором и предыдущими? Из того, что ты говоришь, ничего понять нельзя.
      Марио молчал.
      — Ты узнал что-нибудь новое, важное? — настаивал Альберди.
      — Да. Он сказал мне такое, о чем мог знать только мой отец. Такое, что касалось прошлого… И оказалось, что все это было правдой, — добавил он с какой-то непонятной злостью.
      — Говори яснее. В чем было дело?
      — Нет. Нет. Этого я вам сказать не могу. Говорю вам — не могу.
      — Ну что же делать. Коль не можешь, то не можешь.
      — А что вы обо всем этом думаете? — послышался вопрос, полный нетерпеливого ожидания.
      — Что?.. Странно все это выглядит. Но скажу тебе одно. Я не верю в то, что это был твой отец. Будь спокоен. Духи не разговаривают с живыми по телефону. Там, на другом конце провода, должен был быть живой человек.
      — Вы так думаете только потому, что это был телефон? А чем телефон хуже голоса с неба? Или внутреннего голоса, как у святой Иоанны? А если бы вы слышали голос без телефона, скажем, среди ночи, в комнате, идущий от портрета или вообще неизвестно откуда? Или голос, издаваемый облаком на спиритическом сеансе? Почему только такой способ разговора должен быть более приемлемым для духов?
      Альберди, по-видимому, не собирался упорствовать.
      — Дело не в телефоне, а в том, что загробный голос вообще надо исключить. В наши времена подобные явления, увы, не случаются.
      — Если вы верите, что это могло произойти несколько веков назад, то почему оно не может случиться и теперь?
      — Не о том речь, — начал нервничать священник. — Я хотел только сказать, что нет достаточных доказательств. Любой такой случай следовало бы тщательно проверить. Выводы следует делать очень осторожно. Теперь пойдем спать, а завтра мы с тобой еще раз обсудим все «за» и «против». Если ты так веришь в то, что слышал голос отца, то я не собираюсь этого отрицать. Но то «ваше» слово еще не доказательство. Его мог знать ктонибудь, услышать от твоего отца…
      — Вы думаете, что я несу чепуху. Хорошо. Можете так думать. Считайте, что это бред, галлюцинации, а я — не в своем уме… Но этот последний разговор был при профессоре…
      — Я тебе верю. Завтра поговорим…
      Священник встал с кровати, и я почувствовал, что он идет в мою сторону. Я отступил к чулану, зная, что если сейчас зажжется свет, то спрятаться уже не успею.
      К счастью, Альберди сразу прошел к двери и, отодвинув засов, осторожно приоткрыл ее. Некоторое время он прислушивался, потом вышел на крыльцо.
      — Иди. Никого нет! — прошептал он.
      Тень Марио промелькнула мимо меня. Я слышал, как священник и его племянник спускаются по ступенькам на тропинку.
      Шаги стихли. Через минуту до меня долетел глухой удар о стену со стороны чулана. Видимо, к крыше приставили лесенку. Нельзя было терять ни минуты. Дверь была раскрыта. На крыльце никого не было. Альберди и Марио находились по другую сторону домика. В принципе я мог теперь подойти к ним, сделав вид, будто только что пришел. Но не вызвало ли бы это подозрений? Несомненно, обстоятельства не благоприятствовали попыткам завоевать доверие мальчика.
      Я осторожно спустился с крыльца и по аллее пошел к калитке. На лестнице, ведущей к церкви, я встретил Катарину. Она вконец изнервничалась.
      — Куда ты запропастился? Я уже хотела искать полицейский участок. Думала, ты лежишь где-нибудь с разбитой головой. По саду бродят какие-то подозрительные типы.
      — Это люди да Сильвы. Что касается меня, то если я расскажу тебе, ты не поверишь! Я оказался в глупейшем положении.
      Я вкратце пересказал ей все, что со мной приключилось и что я услышал. Катарина сначала подтрунивала надо мной, но потом посерьезнела, и нетрудно было заметить, что все услышанное произвело на нее сильное впечатление.
      — Заночуем в ближайшем мотеле, а утром ты привезешь меня сюда, — сказала она, когда мы были уже на шоссе. — Я завтра еще раз попытаюсь сама поговорить с Марио и его дядей. А может быть, и с Боннаром, вместе с Марио. Жди открытий!
      Я был удивлен тоном, которым она это сказала.
      — Все гораздо сложнее, чем я думала.
      — Ты считаешь, Хозе Браго жив?
      — Не знаю. Ничего не знаю, — отрицательно покачала она головой, однако я не был уверен в том, что Катарина говорила правду.

VIII

      В Пунто де Виста я снова оказался лишь спустя четыре дня после той памятной ночной поездки. Тогда Катарина настояла и мне пришлось отвезти ее домой. Она собиралась на следующий день сама съездить туда и поговорить с Альберди и Марио.
      Я не мог себе простить, что чуть было не скомпрометировал себя в глазах священника и юноши. Правда, подслушанный разговор дал мне больше, чем я мог ожидать от непосредственной встречи с Марио, но контакта с мальчиком я не установил и смогу ли в дальнейшем завоевать его доверие — не известно. Чтобы как-то сгладить неловкость, я позвонил мужу сеньоры Долорес и сообщил, что Марио находится у Альберди и не собирается оттуда бежать, а также предложил, чтобы сеньора де Лима послала брату короткое письмо, в котором дала бы согласие на продолжительное пребывание мальчика в его доме.
      На следующий день я пытался было дозвониться до Катарины, но дома ее не оказалось, а в университете мне сказали, что она на совещании. Когда же я позвонил вторично, то она уже ушла. Ее домашний телефон не отвечал ни вечером, ни следующие два дня, так что я совершенно потерял с нею связь. Вначале я пробовал утешить себя тем, что она поехала в Пунто де Виста, но потом понял, что она просто избегает разговора со мной.
      Семейство де Лима не хотело терять времени, и в среду мне пришлось заняться вопросом эксгумации. Я неожиданно легко завершил все формальности, связанные с самим актом и судебномедицинской экспертизой. Несомненно, у де Лимы была рука во влиятельных судебных и полицейских кругах. Эксгумацию назначили на пятницу в первой половине дня.
      В Пунто де Виста я выехал в этот день очень рано, так как решил поговорить с Альберди и Марио до прибытия комиссии и де Лимы. Утро было ясное, но более холодное, чем обычно в эту пору года. Кратковременный ночной дождь прибил пыль, покрывавшую шоссе после многомесячной засухи, так что я наслаждался утренней прохладой.
      Альберди я не застал ни дома, ни в саду. На крыльце сидела старая худая индианка и перебирала овощи. Она сказала, что священника нет и он, наверное, в церкви, потому что плотник должен был налаживать там амвон. Когда я спросил, дома ли Марио или он тоже в церкви, старуха подозрительно глянула на меня черными, глубоко запавшими глазами и повторила еще раз:
      — Святой отец должен быть в церкви…
      Я понял, что из нее больше ничего не вытянешь, и пошел в церковь. Священник действительно был там. Увидев меня, он вроде бы встревожился, но тут же лицо его приняло спокойное выражение, и мы довольно сердечно поздоровались.
      — Я уж и не ждал вас… — сказал он, словно оправдываясь.
      — Мне хотелось побеседовать с вами до приезда комиссии, которая должна прибыть через час.
      — Пройдем в ризницу. — Он дружески взял меня под РУКУ.
      — В воскресенье вечером я был у вас, но…
      — Знаю. Мне говорила ваша знакомая, сеньорина Дали. Она еще дважды приезжала сюда. Мы беседовали долго и откровенно, — последнее слово он подчеркнул, как мне показалось, немного неприязненным тоном, но тут же его лицо прояснилось.
      Мы вошли в ризницу. Альберди присел на диванчик у окна, движением руки указав мне на место рядом особой.
      — Слушаю вас, сеньор адвокат.
      — Как вы, вероятно, знаете, есть серьезные основания предполагать, что Хозе Браго жив, — начал я, желая как можно скорее перейти к сути дела. — Быть может, он даже скрывается здесь в институте.