На следующий день, возвращаясь из Вероны в Сидней, Тин напрасно ждала звонка от Джора. Из упрямства она решила, что сама не станет ему звонить. И хотя по мере приближения к Земле она нервничала все больше, решения своего не изменила. Однако, к ее удивлению и радости, серебристый ионтер СМ-37 218 ожидал на крыше автолокационной станции. Джор был сердечнее обычного. Он начал объяснять, почему не позвонил через центральный пункт связи порта ТКР, как будто это было его обязанностью.
      — Я все утро рисовал. Потом мне пришлось полететь на строительство Радужного Дворца, и я смог вырваться только перед самым приземлением твоей ракеты, — говорил он, заглядывая ей в глаза. — После выхода на посадку звонить нельзя, так что…
      В мастерской Тин застала еще больший беспорядок, чем обычно. Эскизов на полу стало, наверное, вдвое больше. Смелые и необычные по своему стилю и сочетанию красок, они поражали взгляд каким-то сумасшедшим и в то же время чарующим танцевальным ритмом. Не было недостатка и в новых набросках головки девушки с пляжа, как включенных в эскизы композиции, так и выполненных на отдельных рисунках. Внимание Тин привлекли две работы, изображающие обнаженную женскую фигуру.
      — Я вижу, сегодня ты опять рисовал эту девушку, — бросила она с показным безразличием.
      — Да, я пригласил ее в мастерскую.
      — Так она была здесь?
      — Но ведь не мог же я заставить ее позировать мне голой на пляже, в общественном месте, — ответил он со смехом.
      — Ну да, — кивнула она в задумчивости.
      Больше она не возвращалась к этой теме и лишь утром, перед самым отлетом, когда он поцеловал ее на прощание, сказала с мягким упреком:
      — Не приводи эту девушку в наш дом.
      Он был поражен.
      — Почему?
      — Я прошу тебя об этом, — коротко ответила она и сбежала по лестнице в стартовый туннель.
      Этот день был, наверное, самым тяжелым во всей ее шестимесячной новой жизни.
      Как накануне, Джор не позвонил. Правда, он встретил ее в порту, но на этот раз ни словом не обмолвился о своих утренних занятиях.
      Несмотря на его старание говорить теплым, спокойным тоном, Тин ощущала в голосе Джора какое-то беспокойство. Дома он показал ей несколько новых красочных проектов, развивающих вчерашнюю тему.
      — Рисовал ты сегодня эту девушку? — не могла удержаться от вопроса Тин. Он смешался, как мальчик, пойманный на месте преступления.
      — Рисовал, — пробормотал он после паузы.
      — Она была здесь?
      — Нет. Только на пляже.
      — Где эти листы?
      Он подошел к шкафу и вынул из папки несколько цветных рисунков. Машинально просматривая их, она видела, что он беспокойно поглядывает на нее.
      — Почему ты спрятал от меня эти рисунки? — спросила она с холодным укором. Он мрачно смотрел сквозь стеклянную стену на сверкающий среди зелени корпус жжтера.
      — Я боялся, что… ты опять будешь недовольна, — ответил он после продолжительного молчания.
      — И то хорошо, — бросила она с иронией.
      Он взглянул на нее и неестественно рассмеялся.
      — Неужели ты ревнуешь?
      — У меня есть на это основания.
      — Что ты выдумываешь? Ведь это же только модель!..
      — Хотелось бы мне верить тебе.
      — Твои опасения смешны! Ведь я гожусь этой девушке в отцы!
      — Это ничего не значит! Может быть, именно так началось и тогда…
      Он был совершенно растерян.
      — О чем ты говоришь?!
      Она не могла больше скрывать того, что уже несколько дней наполняло ее все возрастающим беспокойством. Коротко она рассказала ему о подслушанном разговоре Гана с пассажиркой ракеты и о том, что она услышала от репортера в холле.
      — Ган не отрицал категорически, — сказала она в заключение. — А это значит, что он просто не хотел портить того, что создал Алл. Он не хотел разрушать наше счастье! Однако он слишком честен, чтобы обманывать нас.
      Джор воспринял эту новость удивительно спокойно.
      — И все же твои подозрения необоснованны. Скорее мне нужно обижаться, что ты скрывала от меня свои огорчения. Как же можно было так легко поддаться внушснию? Неужели ты думаешь, что я изменю тебе сейчас только потому, что я уже якобы сделал это когда-то?
      — Существуют врожденные подсознательные склонности, более сильные, чем память о людях или событиях.
      — Не возражаю, бывает. Но разве это обязательно должно касаться нас? Прежде всего я даже не могу допустить мысли, что существуют факты, свидетельствующие о том, что та пара — это мы. Ведь на Желтом Якубе познакомились также Зоя и Толь, Фис и Хедо… Сказанного Ганом еще недостаточно для таких выводов.
      — Одна только неуверенность может отравить счастье, — вздохнула Тин. — К сожалению, есть и факты, говорящие о том, что мы, видимо, знали друг друга уже много лет. Откуда я, например, узнала, что ты не выносишь устриц?
      — Это не доказательство! Многие не любят устриц. Кто-то близкий в твоей прежней жизни тоже с отвращением относился к устрицам. Это воспоминание ты подсознательно перенесла на меня.
      — А как ты объяснишь, что я часто заранее чувствую, что ты скажешь, как поступишь?
      — И это тоже ничего не значит! Твои доказательства надуманны.
      — А можешь ты мне объяснить, почему я могу рассуждать об искусстве и разбираюсь в живописи?
      Джор задумался.
      — Это, действительно, довольно странно, — ответил он после продолжительного молчания. — А не может ли это быть делом случая?
      — Редкий случай… В моей прошлой жизни я была инженером-конструктором, а может быть, как и сейчас, капитаном межконтинентальной ракеты. Я не проявляю никаких способностей к рисованию, даже не люблю рисовать, но могу отличить хорошую картину от мазни, знаю, где допущена композиционная ошибка, в чем заключается слабость игры красок и полутонов.
      — Развитая способность восприятия прекрасного!
      — Вот именно! Развитая! Где? Когда? Почему? Кем? Откуда столь обширные познания в технике живописи? Откуда берутся в моей памяти туманные воспоминания о каких-то больших полотнах, с каждым днем меняющих свой внешний вид, преображаемых рукой художника? Почему я гораздо меньше разбираюсь в музыке, театре, литературе?
      Джор молчал.
      — Ты, может, скажешь, что мой отец был художником, — продолжала Тин, — что я навещала друзей-художников? Что человек может разбираться в искусстве, ничего не создавая сам? Да, это вполне вероятно, но менее правдоподобно, чем то, что я была женой художника. Это совпадение фактов и предположений наводит на размышления. На очень серьезные размышления!
      Он поднял взгляд на Тин.
      — Допустим даже, что наши подозрения оправдаются, что мы действительно являемся той неудачной супружеской парой, которую Алл соединил для эксперимента, — разве сознание этого обязательно и неизбежно должно разрушить наше счастье?
      — Должно! Я не смогу так жить! Не смогу жить в непрестанном страхе, что завтра может снова повториться то, что было когда-то… Даже если бы ты старался не давать мне поводов для опасений, сама жизнь — против твоей воли — создаст их тысячи… Этого достаточно для того, чтобы я сама разрушила все прекрасное, что есть в нашей совместной жизни. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Если наши подозрения небезосновательны, то нам лучше забыть друг о друге.
      — Так какой же ты видишь выход?
      — Мы должны узнать правду. Через три дня с пермского космодрома отправляется грузовая ракета на Желтый Якуб… Я полечу к Аллу.

      Желтый Якуб не поддерживал с Землей регулярного пассажирского сообщения. Лишь изредка на этот искусственный спутник направлялись небольшие грузовые ракеты или один из сателлоидов, принадлежащих институту Алла, перевозил научных сотрудников и пациентов. Поэтому попасть в институт было не так-то легко, но Тин работала в «Объединенных транскосмических линиях», а как бывшая пациентка Алла она без труда получила разрешение профессора.
      Алл принял ее в своем личном кабинете в тот же день, когда она прибыла на Желтый Якуб.
      — Ну что ж, вы требуете от меня правды? — сказал ученый, выслушав рассказ Тин. — Старая пословица гласит, что каждый — кузнец своего счастья. Но кузнечному делу тоже надо учиться. Вы говорите, что предпочли бы забыть о муже, чем жить в неизвестности. Значит, новый побег? Еще один… А потом, возможно, еще один…
      — Не знаю, — тихо ответила Тин.
      — Так чего вы от меня по-настоящему хотите? Слов утешения? Это банально, если не сказать наивно. Вы хотите иллюзии? Но разве этого достаточно? Вам бы хотелось, чтобы мы создали здесь несокрушимые основы счастья? Это утопия. Прочную основу счастья строит только сам человек! Никто этого за нас не сделает.
      — Однако Желтый Якуб называют «фабрикой счастья»!
      — Так, может быть, вы хотите, чтобы мы удалили из вашего сознания чувство ревности к мужу? Наверное, нет. Или, скорее, чтобы мы создали в его подсознании определенное предубеждение ко всем женщинам, за исключением вас?
      Тин неуверенно посмотрела в глаза профессора.
      — Вижу, что такое решение вам бы подошло. Однако мы не можем дать никакой гарантии, что эта душевная травма не отразится отрицательно на его творчестве. Согласились бы вы на это?
      — Нет. Я этого не хочу! — быстро возразила она. — Это слишком дорогая цена!
      Алл сердечным движением взял Тин за руку.
      — Возвращайтесь-ка на Землю и крепко берегите свое счастье… Оба берегите.
      Она умоляюще посмотрела на ученого.
      — Все же я хотела бы знать…
      Лицо Алла омрачилось.
      — Можете успокоить своего мужа, что доктор Риед отнюдь не о вас говорила Фери Гану.
      — А… А могли бы вы мне… — начала Тин нерешительно и умолкла.
      — Так, так! — покачал головой профессор. — Вы хотите доказательств? Хорошо. Он был экономистом. Преподавал в одном из европейских высших учебных заведений, она также была научным работником. Требуете ли вы еще каких-либо подробностей?
      — Нет. Я верю вам. Только… — она заколебалась.
      — Так что-то еще осталось?
      — Не знаю… Может быть, то, что я сейчас скажу, покажется вам глупым… — с трудом продолжала она. — Может быть, это — лишь обостренная чувствительность. Но я начинаю жалеть о той жизни. Так, как будто я потеряла что-то очень ценное… Еще недавно я не отдавала себе в этом отчета, но теперь я знаю, чувствую… Позади меня как бы пустота. Вакуум, которого я ничем не могу заполнить. Я боюсь, что мое теперешнее счастье — иллюзия. Или, скорее, наоборот — счастье не может быть полным и прочным, потому что его всасывает и поглощает… эта пустота…
      Алл внимательно смотрел в лицо Тин.
      — Пустота? — повторил он как бы про себя. — А Джор?
      Тин опустила глаза.
      — Еще несколько дней назад… все было по-другому… — тихо ответила она и сразу же переменила тему, спросив:
      — А вы можете вернуть мне память той жизни?
      — К сожалению, нет. Трудно восстановить сожженную книгу, особенно когда ветер разнес пепел по всему свету… Нужно писать ее заново.
      — Вы нигде не сохраняете, не записываете погашенных колебаний?
      — Это не отдельные импульсы, а неисчислимые их комбинации, осуществляемые порою большинством клеток коры головного мозга. Вы говорите о пустоте? Заполнить ее может только новый опыт. Однако я не думаю, чтобы она сама была причиной конфликта, который вы теперь переживаете. Источники его я склонен искать скорее в неуверенности, в беспокойстве, вызванном словами Гана, Пустоту вы начинаете ощущать только тогда, когда… теряете доверие к мужу. Пустота и страх перед самой собой как бы сплетаются здесь в одно целое.
      — Возможно. Но какое лекарство есть у вас против этого?
      Ученый встал с кресла и начал медленно прохаживаться по кабинету.
      — Мы могли бы вычеркнуть из вашей памяти все, что связано с историей, рассказанной Ганом. Но это не имеет смысла, — сказал он, остановившись перед Тин. — Рано или поздно кто-нибудь вам об этом скажет. Да это и не решает вопроса. Ведь пустота в памяти существует и при каком-либо новом стечении обстоятельств даст о себе знать. Остается только один способ. Мы не можем восстановить стертых в вашей памяти воспоминаний — зато мы можем заменить их. Просто можем сказать вам…
      — Кем я была? Что делала?
      — Вы можете даже увидеть себя на экране, услышать свой голос.
      — У вас сохранилась пленка о первых днях моего пребывания на Желтом Якубе?
      Алл молча кивнул.
      — Значит, я узнаю…
      — И вы не боитесь? — спросил он.
      — Боюсь. Но я уже больше не могу. Какой бы неприятной ни оказалась правда. И ведь если мне будет тяжело из-за этого, то вы, конечно, поможете мне… снова забыть?
      — Разумеется. Вам придется, однако, решить это в течение одного-двух дней, чтобы не накопилось слишком много воспоминаний, связанных одно с другим… Вашу прежнюю фамилию мы сохраним в тайне. Разрешите также во время сеанса несколько уменьшить резкость воспринимаемых вами впечатлений. Так будет лучше. Для вас…
      — Если только это заполнит пустоту…
      — Несомненно.
      Ученый снова сел к столу и стал просматривать пластинки картотеки. Наконец он нашел ту, которую искал, и нажатием кнопки включил видеофон.
      — С-312, - назвал он номер соединения.
      На экране появилось лицо японца.
      — Вы не знакомы. Это наш новый коллега, доктор Си, — обратился он к Тин и, представив ее японцу, сказал:
      — В архиве вы найдете кассету с теперешней фамилией Тин. Номер 211. Какая камера у вас свободна?
      — VI В. Через полчаса можно начать сеанс.
      Алл выключил видеофон и проводил Тин до двери.
      — Значит, мы встретимся через полчаса в VI психопроекционной камере. А сейчас я советую вам пройтись по парку и думать только о приятных вещах.
      — Попробую, — не совсем уверенно ответила Тин.
      Закрыв за ней дверь, он еще раз соединился с доктором Си.
      — Вы слышали весь разговор?
      — Слышал, — кивнул японец. — Это трудный случай. К тому же нет ленты в кассете…
      — Я знаю. Лента здесь, у меня в столе. Именно поэтому я и звоню. В кассету 211 вы вложите ленту из кассеты 37с. Не исключено, что она захочет просмотреть ее. Надев на нее шлем, вы включите С/4 г.
      — А это необходимо, профессор?
      — Я думаю — да. А вы сомневаетесь?
      — И часто вы вынуждены прибегать к таким средствам?
      — К счастью, нет. Это лишь третий случай.
      — Но ведь эта женщина прилетела сюда, чтобы…
      — Вы думаете, что она хочет правды? — поспешно прервал его Алл. — Она хочет лишь избавиться от неуверенности.
      — И вы считаете, профессор, что они будут счастливы?
      — Не знаю. Если поверят…
      — Ну а как было в действительности? Были ли они уже раньше мужем и женой?
      Алл задумчиво смотрел на экран.
      — Не все ли это равно? — после некоторого молчания ответил он.

      Оглушительный грохот потряс стенки каюты. Судно резко вздрогнуло раз, другой.
      Ирена села на постели. Внезапно вырванная из глубокого спокойного сна, она сразу не могла прийти в себя.
      — Тонем!!! — Ирена не отдавала себе отчета, был ли это отчаянный крик ее попутчицы Герды или кричала она сама. Она потянулась за чемоданом, но судно неожиданно накренилось, и она снова упала на койку. Сразу же вскочив, она бросилась к двери, инстинктивно чувствуя, что нельзя терять ни секунды.
      Люди теснились у трапа. Продираясь на палубу, они сбрасывали друг друга со ступенек, били, отталкивали ногами. На полу валялись брошенные чемоданы и одежда…
      Ирена побежала ко второму выходу. Но и его забила охваченная паникой толпа.
      — По одному! По одному! Быстрее! — прорывалось сквозь шум.
      Увлекаемая общим потоком, она не заметила, как очутилась на палубе. Здесь гул голосов перекрывал мегафон: — Всем покинуть корабль! Сбросить спасательные плоты!
      Клубы едкого темного дыма выбивались из машинного отделения. Корма погружалась с неумолимой быстротой. Чьи-то руки накинули на Ирену спасательный пояс. Она пыталась добраться до шлюпки, но в это мгновение новый толчок потряс корпус судна. Из машинного отделения вырвалось пламя.
      Ирена не помнила, когда и как перелезла через поручни. Глянув вниз, она заколебалась — под ней бурлили черные, пенистые волны…
      — Все за борт! Как можно дальше от корабля!!!
      Задержав дыхание, она прыгнула.
      Резкий холод охватил тело. В то же мгновение страх и пассивность исчезли. Быстрыми движениями рук она помогла себе выплыть на поверхность. Темный корпус корабля, гонимый сильным ветром, медленно отдалялся…
      Мегафон умолк. Погасли огни. Шум моря заглушал крики ужаса и отчаяния.
      Через несколько минут низкий приглушенный стон прокатился над водой. Судно затонуло.
      Ирена пыталась привлечь к себе внимание криком, но голос тонул в шуме моря.
      Она то судорожно плыла в поисках спасательной шлюпки, то ложилась на спину и отдыхала. Так прошло несколько часов. Беспокойство ее росло. Все чаще меняла она направление, тщетно стараясь что-то рассмотреть в темноте безлунной ночи.
      Но вот на востоке начало понемногу светлеть. Близился рассвет. Теперь Ирена лишь изредка окидывала волны безразличным взглядом. Холюд сковывал ее движения, а мысли сонно кружили вокруг давно минувших дел и событий. И вдруг, когда одна из волн подняла ее на свою спину, чтобы через мгновение снова сбросить вниз, Ирена заметила в воде метрах в ста от себя серую тень.
      Акула!!!
      Ирена стремительно бросилась в противоположную сторону, но уже через минуту поняла всю бессмысленность бегства. Закрыв глаза, она стала ждать. Томительно долго тянулось время. Наконец, пересилив страх, Ирена оглянулась. Серая тень продолжала мелькать среди волн. Ирена заметила, что она не шевелится, а волны раскачивают ее, словно пробку.
      Светало. Вместе с темнотой исчезали страх и сомнения. Теперь Ирена была уверена, что это какой-то предмет с затонувшего корабля. Когда совсем рассвело, она рассмотрела выпуклые красно-белые поплавки спасательного плота. Несколько минут — и она ухватилась за толстый канат. Ирена не медля взобралась на плот и, лишившись сил, упала на него.
      Ее привел в себя приглушенный стон — на противоположной стороне плота неподвижно лежал человек. Собственно, на поплавках покоились только его плечи и голова — остальная часть тела была в воде.
      Ирена придвинулась к лежащему и, взяв его за плечи, после нескольких неудачных попыток втащила на плот.
      Это был невысокий, худой мужчина в пижамных брюках и спортивной куртке. Глаза его были закрыты, он тяжело дышал. Через некоторое время мужчина беспокойно зашевелился, что-то нащупывая левой рукой в складках мокрой куртки. Наконец он нашел длинный блестящий ключ, висевший на цепочке у шеи, и судорожно сжал его в руке.
      Ирена сидела на краю плота, дрожа от холода.
      Медленно всходило солнце. Ветер стих. По волнам забегали солнечные зайчики. Стало немного теплее. Девушка легла в углу плота. Она была так измучена, что не заметила, как заснула.
 
      Разбудили ее палящее солнце и мучительная жажда.
      Мужчина не спал. Он сидел, вытянув босые ноги, и пристально смотрел на Ирену. Его правая кисть была замотана окровавленным носовым платком. Возраст незнакомца было трудно определить. На вид ему было лет за пятьдесят, хотя он мог быть и моложе — переживания минувшей ночи любого мужчину могли превратить в старика. Большое лицо его, казалось, было грубо вырезано из куска дерева. Такое впечатление усиливалось большим мясистым носом и узким небольшим ртом, как будто прорубленным над массивной выступающей челюстью одним ударом долота. Рот этот кривился неприятной гримасой, напоминавшей ироническую усмешку. Пристальный взгляд, устремленный на Ирену, выражал какое-то немое категорическое и настойчивое требование.
      — Что вы хотите? — с трудом произнесла она по-французски.
      По-видимому, он не расслышал вопроса или до его сознания не дошел смысл произнесенных ею слов. Он только нервно пошевелил губами, как бы глотая что-то. Спустя некоторое время довольно неожиданно, словно продолжая только что прерванный разговор, мужчина спросил гортанным голосом:
      — Что вы сказали?
      Ирена поняла, что бессмысленно повторять вопрос. Он посмотрел на свою правую руку, бессильно лежащую на краю плота, попробовал поднять кисть, но только болезненно поморщился. Поэтому она спросила:
      — Может, перебинтовать?
      — Чем? — слабо улыбнулся он.
      Она без колебания оторвала большой сухой лоскут от своей пижамы и, придвинувшись к раненому, начала разматывать окровавленную тряпку. Когда Ирена осторожно ощупывала кисть, мужчина замер от боли. По меньшей мере два пальца были раздроблены. Однако особенно следовало опасаться того, что рана была загрязнена каким-то маслом или краской.
      Ирена как можно выше завернула рукав куртки и с тревогой рассматривала руку.
      — Грозит гангрена, — вздохнул он, отвечая на ее мысли. — Я знаю..
      Ей с трудом удалось снять тряпку и очистить рану.
      — Вы — доктор или медсестра? — морщась от боли спросил незнакомец.
      Она отрицательно покачала головой.
      — Я учительница.
      — Учительница? — несколько удивился он. — Русская?
      — Нет. Полька.
      — Вы хорошо говорите по-французски.
      — Я преподаю этот язык.
      Он кивнул, потом спросил:
      — Как вы думаете, что могло быть причиной катастрофы «Литтл Мэри»?
      — Я слышала грохот взрыва.
      — Что-то слишком быстро корабль пошел ко дну… Может быть, мы натолкнулись на мину? Их еще много блуждает в океане.
      — Возможно. Где вы были в момент взрыва?
      Мужчина не ответил. Казалось, он дремлет, прислонившись к поплавку. Глаза его были закрыты, и только время от времени он шевелил спекшимися губами. По-видимому, его мучила жажда, но, как и Ирена, он не решался попробовать морскую воду. К счастью, жара была не слишком изнурительной. Легкий ветерок немного охлаждал разгоряченные тела.
      Ирена отстегнула спасательный пояс и занялась починкой одежды. Практически задача состояла в том, чтобы соорудить из уцелевших частей пижамы костюм, напоминающий одежду женщин с островов Тихого океана, Работа несколько улучшила ее настроение. «Уже могла бы и помощь прийти», — подумала она, будучи почти уверенной, что основная опасность позади.
      Встав на плоту, она расчесала рукой волосы и осмотрелась. Солнце стояло высоко. Море было спокойным, волны — сравнительно небольшими. Однако нигде не было видно ни корабля, ни шлюпок с «Литтл Мэри».
      Она снова села, не переставая наблюдать за горизонтом. Голод не ощущался, но жажда мучила все сильней, тем более что жара усиливалась. Она намочила в воде обрывки пижамы, одним повязала себе голову, а из другого сделала компресс для мужчины.
      — Спасибо. Я вижу, женщина нигде не теряется. Вы даже не забыли об утреннем туалете, — сказал он несколько язвительно, но в улыбке, появившейся на его губах, было больше одобрения, чем иронии. — Женщина хочет быть привлекательной даже после смерти…
      Она почувствовала неприятную спазму в желудке.
      — Я думаю, самое позднее к вечеру нас должны найти, — ответила она решительно.
      Он взглянул на нее теплее.
      — К вечеру? До вечера я выдержу. Должен выдержать!
      Долгое время они оба молчали. Внезапно он заговорил, причем в голосе его чувствовалось нервное напряжение.
      — Скажите, вы верите в судьбу?
      — Нет. Судьбу человека определяют он сам и стечение обстоятельств.
      — И все же… Неужели вы никогда не чувствовали странной, непонятной для вас и все же ощутимой направленности, я бы сказал, целесообразности в развитии событий? Делай вы что угодно для достижения поставленной цели, а все же, несмотря ни на что, стечение этих, как вы выражаетесь, обстоятельств не позволяет вам достичь цели и втискивает вашу жизнь в какое-то заранее определенное русло.
      — Это самообман. Просто человек насильно, искусственно доискивается какой-то закономерности в сплетении случайностей и собственных ошибок. Если глубже рассмотреть каждый такой случай, то мы всегда без особого труда найдем причину неудачи. Конкретную, естественную причину.
      — Так вы считаете, не судьба сделала так, что я нахожусь здесь, вместе с вами, на этом плоту?
      — Только случайность.
      — Случайность? Да как сказать… Я очень легко мог погибнуть. Я должен был погибнуть! Я находился очень близко от места взрыва, а остался жив. Я мог утонуть, если бы мне не встретился плот. У меня нет спасательного пояса, а раздробленная кисть не очень-то помогает плыть. Даже в том случае, если бы вы не встретили этот плот, я должен был бы утонуть, потому что не имел сил взобраться на него. Вероятность подобного стечения обстоятельств столь неизмеримо мала, что в нее трудно поверить. А я все-таки жив!
      — Что вы хотите этим сказать?
      Мужчина несколько смешался.
      — Видите ли… Я не мог погибнуть… Я не мог погибнуть! — повторил он с какой-то неестественной решимостью в голосе. — И уж по крайней мере не могу умереть в одиночестве. Потому что даже если я умру прежде, чем придет помощь, — останетесь вы!
      — А какая связь ваших случайностей именно со мной?
      — В данный момент нет еще никакой, — ответил незнакомец, явно стараясь говорить спокойным, деловым тоном. — Но неизвестно… может быть, уже скоро… — неожиданно оборвал он себя, как бы боясь сказать лишнее.
      Ирена не ответила. Мысли ее в этот момент были далеки от того, что говорил незнакомец. По мере того, как шло время, в сердце девушки опять просыпалось беспокойство. Помощь не приходила!
      Мужчина тоже молчал, глядя на волны.
      — Ложитесь-ка вы лучше спать, — неожиданно сказал oн, — а я понаблюдаю.
      Она отрицательно покачала головой.
      — Но вам трудно. Ваша рука…
      — Именно поэтому я не могу спать. А вам надо отдохнуть. Спасение может прийти ночью. Еще неизвестно, что до того времени будет со мной…
      Он сказал это таким тоном, что Ирена не решалась возразить.
      Теперь жажда мучила еще больше. Она чувствовала также непрекращающуюся головную боль, которая все усиливалась. Зачерпнув руками немного воды, Ирена поднесла ко рту и с трудом проглотила неприятную, горькосоленую жидкость. Вода нисколько не утолила жажды, но немного освежила. Смочив волосы, она легла в углу плота.
      Сон сморил ее быстро, но был беспокойным и мучительным. Ей снилось, что она борется в одиночестве с волнами, цепляясь за какие-то балки или доски с разбитого судна. Какие-то неведомые существа смотрели на нее и грозили ей растопыренными многопалыми конечностями, похожими на клубки щупалец. Они тянулись к ней, обвивая грудь, бедра, шею.
 
      Проснулась Ирена внезапно, дрожа от пронизывающего холода. Косые лучи солнца играли на волнах красно-золотыми искрами. До захода оставалось минут двадцать-тридцать — значит, она проспала более шести часов. Голод и жажда мучили ее сильнее прежнего. Она выпила немного морской воды, но это не принесло облегчения.
      Незнакомец лежал неподвижно, глядя на солнце широко открытыми глазами.
      — Как вы себя чувствуете? — спросила Ирена.
      — Ничего, — лаконично ответил он, не оборачиваясь.
      Она села и только тепррь заметила, что он накрыл ее курткой. Это еще больше усилило противоречивые чувства, которые вызывал в ней мужчина. На первый взгляд человек этот ни своим видом, ни поведением не вызывал симпатии. Однако иногда за внешней сухостью проглядывали и сочувствие, и отеческая заботливость.
      Ирена на корточках придвинулась поближе к незнакомцу и подала ему куртку.