Зарубежный триллер - Кремлевский кардинал

Я сама передам ему пакет. В сумочке у Мэри-Пэт лежали три кассеты, передать их можно при простом рукопожатии. Ее сын играл в хоккейной команде младшей юношеской лиги, так же как и внук Филитова, и она присутствовала на каждом матче. Если бы по какой-то причине Мэри-Пэт пропустила матч, это сочли бы необычным, а русские любят, когда все протекает раз навсегда заведенным образом. Она знала, что за ней следят. По-видимому, слежку за иностранцами ужесточили, однако «тень», следовавшая за ней, была не такой уж эффективной – по крайней мере за ней следил один и тот же мужчина, и Мэри-Пэт видела его лицо каждый день.
      Мэри Патриция Камински-Фоули относилась к числу типично американских семей, генеалогия которых – весьма запутанная – уходила во тьму веков, причем некоторые подробности не попали в анкетные данные. Ее дед при дворе последнего императора России учил наследника престола Алексея Романова верховой езде, что было совсем непросто, поскольку мальчик страдал гемофилией и требовалась чрезвычайная осторожность. Это было вершиной его карьеры, которая ничем другим не выделялась. Дед Мэри-Пэт не сумел выдвинуться как армейский офицер, хотя покровительство двора помогло ему стать полковником. В результате его полк потерпел сокрушительное поражение при Танненберге, а сам командир попал в плен к немцам и потому остался жив, когда к власти в России пришли большевики. Узнав, что его жена погибла во время революционных беспорядков, последовавших после первой мировой войны, он не вернулся в Россию, поселился в конце концов в пригороде Нью-Йорка, основал небольшое предприятие и снова женился, Он умер в преклонном возрасте девяноста семи лет от роду, пережив даже свою вторую жену, которая была моложе его на двадцать лет, и Мэри-Пэт на всю жизнь запомнила его несвязные рассказы о России. Поступив в колледж, где ее специальностью была история, она, конечно, узнала, как все обстояло на самом деле. Ей стало известно, что император Николай Романов оказался плохим правителем, а его двор был насквозь продажным и коррумпированным, Но она навсегда запомнила, как плакал ее дед, рассказывая о расстреле большевиками царевича Алексея – смелого и решительного мальчика – и всей царской семьи, о том, как их всех убили, словно бродячих собак. Эта история, слышанная Мэри-Пэт сотни раз, создала у нее представление о Советском Союзе, которое оказались не в силах стереть годы обучения в колледже или требования политического реализма. Ее отношение к правительству, управляющему страной, где родился и жил ее дед, оказалось навсегда оформившимся под влиянием убийства Николая II, его жены и пятерых детей. Рассудок, говорила она себе, когда задумывалась над этим, не имеет ничего общего с человеческими чувствами.
      Работа в Москве, направленная против того же правительства, стала для нее величайшим наслаждением. Она нравилась Мэри-Пэт даже больше, чем ее мужу, которого она встретила во время учебы в Колумбийском университете. Эд начал работать в ЦРУ, потому что она еще в детстве решила работать там. Он блестяще проявил себя, Мэри-Пэт знала это, у него оказались отличные способности, но ему недоставало страсти, которую вкладывала в работу она. Не хватало у него и генов. Мэри-Пэт овладела русским языком на коленях своего деда – богатым и элегантным русским языком, столь отличным от современного, испорченного и засоренного за десятилетия советской власти, – но, что еще важнее, она понимала русский народ так, как никогда нельзя понять с помощью книг. Ей были знакомы и понятны грусть, составляющая неотъемлемую часть русского характера, поразительная откровенность и полная открытость души русских людей, заметная лишь очень близким друзьям и скрытая под внешней замкнутостью и даже враждебностью. Используя свои способности и понимание русских, Мэри-Пэт сумела завербовать пять осведомленных агентов – всего лишь на одного меньше рекорда, установленного одним из ее предшественников. В оперативном управлении ЦРУ ее иногда называли «супердевушкой». Это прозвище ей не нравилось – в конце концов, Мэри-Пэт была матерью двух детей со следами материнства на теле, доказывающими это. Она посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась. Тебе многого удалось добиться, милая, сказала она себе. Дедушка гордился бы тобой.
      Однако самое лучшее заключалось в другом: ни у кого не было ни малейших оснований заподозрить ее. Мзри-Пэт поправила свою одежду. В Москве считалось, что западные женщины обращают больше внимания на одежду, чем западные мужчины. Мэри-Пэт всегда старалась выглядеть излишне хорошо одетой. Впечатление, которое ей хотелось произвести на окружающих, было тщательно обдумано и воплощалось с крайней последовательностью. Образованная, но неглубокая, красивая лишь на первый взгляд, хорошая мать, но не более, склонная к демонстрации эмоций, что вообще свойственно женщинам, приехавшим с Запада, но такую не воспринимают всерьез. Всегда спешащая, готовая заменить заболевшего учителя в школе, не пропускающая дипломатические приемы, постоянно расхаживающая по улицам подобно вечной туристке, Мэри-Пэт идеально соответствовала сложившемуся в Советском Союзе образу пустоголовой американки. Она еще раз улыбнулась своему отражению: если бы только эти идиоты знали…
      Эдди нетерпеливо ждал мать в гостиной, водя хоккейной клюшкой по ковру в унылых узорах. Муж сидел перед телевизором. Он поцеловал жену и посоветовал сыну играть пожестче – Эд-старший болел за команду «Рейнджерс» еще до того, как научился читать.
      Какая все-таки жалость, думала Мэри-Пэт, спускаясь в лифте. У Эдди здесь немало хороших друзей, но было бы ошибкой устанавливать слишком тесные узы с русскими. Ведь при этом можно забыть, что они живут в стране, являющейся врагом Америки. Ее беспокоило, что здесь ему внушают те же самые мысли, которые в свое время внушили ей, только диаметрально противоположные. Ну ничего, это нетрудно исправить, сказала себе Мэри-Пэт. Дома у нее хранилась фотография царевича Алексея с собственноручной надписью, в которой он благодарил своего любимого учителя. От нее требовалось лишь одно – рассказать Эдди, как умер наследник русского престола.
      Как всегда, они доехали до спортивного зала быстро и без происшествий. Эдди становился все нетерпеливее по мере приближения матча. Вместе с еще одним мальчиком по числу заброшенных шайб он находился на третьем месте в лиге, отставая всего на шесть очков от центра нападения команды, с которой им предстояло сегодня играть, и Эдди хотелось продемонстрировать «иванам», что американцы могут победить русских в их любимой игре.
      Площадка, отведенная для стоянки автомобилей, была забита до отказа, и это удивило Мэри-Пэт, но площадка была маленькой, а хоккей стал почти религией в Советском Союзе. Этот матч должен был решить, кто выходит в финальную группу чемпионата, и потому сюда приехало так много зрителей. Мэри-Пэт такая ситуация была лишь на руку. Едва машина остановилась и она поставила ее на ручной тормоз, как Эдди распахнул дверцу, схватил сумку и, стоя рядом, буквально перебирал ногами, пока мать запирала автомобиль. И все же мальчик заставил себя идти рядом с ней и, только войдя внутрь здания, устремился в раздевалку.
      Мэри– Пэт направилась в зал. Она, разумеется, заранее знала, где будет сидеть. Хотя русские неохотно располагались рядом с иностранцами в общественных местах, во время хоккейных матчей действуют иные правила. С ней поздоровались родители нескольких других игроков, и Мэри-Пэт ответила на приветствия -театрально широким жестом и излишне широкой улыбкой. Улучив момент, она посмотрела на часы.

***

      – Вот уже пару лет я не бывал на матчах юношеских команд, – заметил маршал Язов, выходя из служебного автомобиля.
      – Я тоже редко бываю на них, но моя невестка сказала, что предстоящий матч очень ответственный, и маленький Миша очень просил, чтобы я приехал, – усмехнулся Филитов. – Мальчишки считают, что я приношу им удачу, – может быть, вы тоже принесете им удачу, товарищ маршал.
      – Приятно делать что-то необычное, – согласился Язов с притворной серьезностью. – Министерство никуда не денется – завтра мы найдем его на прежнем месте. Я ведь играл в хоккей, когда был мальчишкой.
      – Вот как? Я не знал этого. И как у вас получалось?
      – Я был защитником, и остальные мальчишки говорили, что я грубо играю. – Министр обороны усмехнулся и сделал знак, приглашая своих телохранителей проходить вперед.
      – Там, где я вырос, не было катка, да и, говоря по правде, в детстве я был очень неуклюжим, – засмеялся Филитов. – Танки стали моим призванием, и немудрено – они предназначены для разрушения.
      – Эта команда действительно сильная?
      – Юношеский хоккей нравится мне больше взрослого, – ответил полковник. – Они играют – играют с кипучей энергией, с большим воодушевлением. А может быть, мне, просто нравится, когда дети веселятся.
      – Это верно.
      Вокруг катка было мало сидячих мест – к тому же, кто из настоящих любителей хоккея согласится сидеть? Маршал Язов и полковник Филитов нашли удобное место недалеко от группы родителей, чьи дети сегодня играли. Армейские шинели и сверкающие погоны помогли им протиснуться поближе к бортику, откуда открывался вид на каток. Четыре телохранителя стояли рядом, стараясь не следить за игрой. Их не тревожила безопасность министра, потому что он решил поехать на матч совершенно неожиданно.
      С самого начала игра протекала очень интересно. Центр нападения команды противника оказался очень юрким, умело держал шайбу и искусно катался на коньках. Команду хозяев – в ней играли американец и внук Филитова – оттеснили в зону и зажали там почти на весь первый период. Но маленький Миша проявил себя агрессивным защитником, а американец сумел перехватить шайбу, пройти к воротам противника и забросить – но тут ее в блестящем броске поймал вратарь, вызвав возгласы одобрения со стороны болельщиков обеих команд. Русские, хотя и отчаянно болеют за своих, тем не менее не лишены духа справедливости и умеют ценить мастерство противника. Первый период закончился со счетом ноль:ноль.
      – Очень жаль, – заметил Филитов, когда болельщики устремились к туалетам.
      – Отличный перехват, – согласился Язов, – но и вратарь сыграл великолепно. Нужно бы узнать его фамилию – пусть тренеры ЦСКА обратят на него внимание. Михаил Семенович, спасибо, что пригласил меня. Я уже начал забывать, какими интересными бывают юношеские игры.

***

      – Интересно, о чем они говорят? – спросил офицер КГБ, возглавляющий группу сотрудников «Двойки». Вместе с двумя помощниками он сидел на самом верхнем ряду трибуны, скрытый от посторонних глаз ослепительными прожекторами, освещающими каток.
      – Может быть, просто болельщики хоккея, – пробормотал один из сотрудников с фотоаппаратом в руках. – Черт побери, интересный матч, а мы даже посмотреть на него как следует не можем. Взгляните на охрану Язова – эти кретины глаз ото льда не отрывают! Если бы мне захотелось убить министра…
      – Насколько я понимаю, не такая уж плохая мысль, – заметил третий. – Председатель…
      – Это не наше дело, – прервал его старший, и разговор стих.

***

      – Эдди! Давай, Эдди! – крикнула Мэри-Пэт, как только начался второй период. Смущенный мальчик посмотрел в ее сторону – мать всегда так волнуется, подумал он.
      – Кто это? – спросил Филитов, стоявший в пяти метрах.
      – Вон там – тощая такая, мы ведь встречались с ней, помните, Михаил Семенович? – спросил Язов.
      – А-а, болельщица, – заметил полковник, наблюдая за тем, как сражение на льду переместилось к противоположным воротам. Пожалуйста, товарищ маршал, ну пожалуйста, сделайте это… – мысленно взмолился Филитов. И его желание исполнилось.
      – Давайте подойдем и поздороваемся, – сказал Язов. Толпа расступилась перед ними, и маршал встал рядом с американкой, слева от нее.
      – Если я не ошибаюсь, миссис Фоули?
      Женщина быстро обернулась, по ее лицу промелькнула мгновенная улыбка.
      – Здравствуйте, генерал.
      – Вообще-то мое воинское звание маршал. Это ваш сын – номер двенадцатый?
      – Да. Вы заметили, как голкипер прямо-таки обокрал моего мальчика?
      – Вратарь сыграл превосходно, – заметил Язов.
      – Пусть играет превосходно с кем-нибудь другим! – разгоряченно воскликнула Мэри-Пэт, наблюдая за тем, как игра начала смещаться к воротам команды Эдди.
      – Неужели все американские болельщики походят на вас? – спросил Филитов.
      Она снова повернулась, и на ее лице отразилось смущение.
      – Правда ужасно, а? Родители должны вести себя…
      – Как родители? – рассмеялся Язов.
      – Действительно, я превращаюсь в типичную маму хоккеиста детской команды, – призналась Мэри-Пэт. Затем ей пришлось объяснить, что она имеет в виду.
      – Достаточно того, что мы сделали из вашего сына отличного крайнего хоккейной команды.
      – Да, будем надеяться, что через несколько лет Эдди окажется в составе олимпийской сборной, – ответила Мэри-Пэт с насмешливой и одновременно задорной улыбкой. Язов рассмеялся. Это удивило ее. По слухам, министр обороны – жестокий и требовательный сукин сын.

***

      – Кто эта женщина?
      – Американка. Муж у нее – пресс-атташе посольства США. В команде играет ее сын. У нас досье на нее и на мужа. Ничего особенного.
      – Привлекательная. Я и не знал, что Язов такой бабник.
      – Ты считаешь, что он пытается завербовать ее? – высказал предположение фотограф, делая один снимок за другим.
      – Я и сам бы не прочь.

***

      В матче неожиданно наступил момент, когда шайба не покидала центра поля. У детей не было еще отшлифованной техники, необходимой для точных пасов, характерных для советского хоккея, и игроки обеих команд получили указание не увлекаться жесткой игрой. Несмотря на защитную амуницию, они оставались детьми, кости которых еще не успели окрепнуть. Это был хороший урок русских американцам, подумала Мэри-Пэт. Русские всегда проявляли большую заботу о своих детях. В этой стране жизнь трудна для взрослых, так что по крайней мере пусть дети поживут счастливо.
      Наконец в третьем периоде ситуация резко изменилась. Вратарь преградил путь шайбе, и она отскочила в поле. Центр нападения подхватил ее и устремился прямо к противоположным воротам, а наравне с ним, футах в двадцати по правому флангу, мчался Эдди. Центральный нападающий успел отдать ему пас за мгновение до того, как был остановлен защитником, и Эдди прошел в угол площадки. Оттуда он не мог бросить по воротам, а приблизиться к ним ему мешал надвигающийся защитник.
      – Отдай в центр! – изо всех сил крикнула его мать. Мальчик не услышал крика, но ему и не требовалась подсказка. Центральный нападающий успел занять свое место, и Эдди отпасовал ему шайбу. Юный центр нападения остановил ее коньком, замахнулся и мощным броском послал шайбу между ног вратаря. За воротами вспыхнул сигнал, и вверх поднялись клюшки игроков.
      – Отличный пас в центр, – заметил Язов с искренним восхищением и ворчливым голосом продолжил:
      – Теперь вы понимаете, что ваш сын владеет важной государственной тайной и мы не можем позволить ему выезд из России.
      Глаза Мэри-Пэт на мгновение тревожно расширились, подтверждая мнение Язова, что она действительно пустоголовая иностранка, хотя, по-видимому, неплохой партнер в постели. Жаль, что мне никогда не удастся выяснить это, подумал маршал.
      – Вы шутите? – растерянно спросила она. Оба военных расхохотались.
      – Разумеется, товарищ маршал просто шутит, – через мгновение подтвердил Филитов.
      – Я так и думала, – заметила Мэри-Пэт без должной уверенности в голосе и повернулась к катку. – Отлично, забивай еще!
      На звук ее пронзительного голоса с улыбками на лицах обернулись стоящие рядом зрители. Эта американка всегда вызывала у них смех. Эмоции американцев казались русским такими забавными.

***

      – Если она шпионка, я согласен съесть свою камеру.
      – Думай, о чем говоришь, дружище, – прошептал офицер, руководивший группой. Веселье в голосе шутника мгновенно исчезло. Подумай о том, что тебе только что сказано, напомнил он себе. Ее муж, Эдвард Фоули, является, по мнению американских журналистов, просто олухом, не способным исполнять обязанности хорошего репортера, и, уж конечно, он не может работать в редакции «Нью-Йорк таймс». Дело заключалось, однако, в том, что о таком прикрытии мечтает каждый разведчик, и все-таки на подобных должностях служат олухи, которых почему-то притягивает правительственная служба всех стран мира. Офицер, к примеру, ничуть не сомневался, что его двоюродный брат – кретин, а его взяли в Министерство иностранных дел!
      – Ты уверен что у тебя хватит пленки?

***

      До конца матча оставалось сорок секунд, и Эдди получил наконец долгожданную возможность. Защитник бросился под шайбу, и она запрыгала по льду, катясь к центральному кругу. Нападающий отпасовал ее направо в тот момент, когда ход игры вдруг изменился. Команда противника собиралась снять вратаря и заменить его полевым игроком, так что мальчик, стоявший в воротах, уже катился к своей скамейке. Эдди принял шайбу от своего центрального нападающего и устремился к воротам, обходя вратаря по его левому флангу, развернулся и бросил шайбу за спиной уже беспомощного голкипера. Шайба ударилась о стойку и покатилась по линии ворот, медленно пересекая ее.
      – Г-о-о-л! – завизжала Мэри-Пэт, прыгая от восторга. В следующее мгновение она обняла маршала Язова, приведя в замешательство его телохранителей. На лице министра обороны появилась улыбка, ставшая тут же натянутой, когда он вспомнил, что теперь ему придется завтра утром написать отчет о контакте с иностранкой. Ничего страшного, Михаил Семенович будет свидетелем, что мы не обсуждали ничего серьезного. Затем она обняла Филитова.
      – Я ведь говорила, что вы приносите удачу!
      – Господи, неужели все американские болельщики похожи на вас? – спросил Филитов, освобождаясь от объятий. Ее рука коснулась его руки на какую-то долю секунды, и три крошечных кассеты оказались внутри перчатки полковника. Он почувствовал их и был поражен, что все было сделано так искусно. Неужели она еще и профессиональный фокусник?
      – А почему все русские всегда такие мрачные – разве вы никогда не веселитесь?
      – Может быть, нам не помешало бы больше общаться с американцами, – согласился маршал Язов. Хорошо бы моя жена была такой темпераментной, промелькнула у него мысль. – У вас хороший сын, и, если он будет играть против нас на Олимпиаде, я прощу его. – Сияющая улыбка была ему ответом.
      – Как это любезно с вашей стороны, – ответила Мэри-Пэт. Надеюсь, мой Эдди загонит ваших игроков обратно в Москву пинками по их коммунистическим задницам, подумала она. Чего-чего, а снисходительного отношения Мэри-Пэт не выносила. – Сегодня Эдди набрал еще два очка, а этот «иван» – как его там – не набрал ни одного!
      – Вы всегда относитесь с таким пылом к спорту, даже когда играют дети? – спросил маршал Язов.
      И тут Мэри-Пэт допустила ошибку, ответив настолько быстро, что не успела проконтролировать свои слова:
      – Покажите мне человека, умеющего проигрывать, и я покажу вам человека, всегда проигрывающего. – Она сделала паузу и тут же исправила оговорку:
      – Так говорил Вине Ломбарди, знаменитый американский тренер. Извините, но вы, наверно, считаете меня плохо воспитанной. Вы правы, это всего лишь детская игра. – Она широко улыбнулась. Вот тебе!

***

      – Ты что-нибудь заметил?
      – Просто глупая женщина, излишне экспансивная, – ответил фотограф.
      – Сколько времени понадобится тебе, чтобы проявить пленку?
      – Два часа.
      – Принимайся за работу, – скомандовал старший группы.
      – А вы заметили что-то? – спросил у своего начальника оставшийся сотрудник «Двойки».
      – Вроде ничего. Мы следили за ней почти два часа, и она вела себя как типичная американская мать, слишком увлеченная игрой своего сына в спортивном матче. Дело, однако, в том, что ее поведение привлекло внимание министра обороны и его помощника, которого подозревают в измене Родине. Мне кажется, этого достаточно, правда? – Какая интересная игра разворачивается…

***

      Два часа спустя на столе офицера КГБ, руководившего группой наблюдения, лежало больше тысячи черно-белых фотографий. Съемка велась японским фотоаппаратом, который фиксировал в нижней части каждого кадра время экспозиции. Фотограф, работавший на КГБ, ничуть не уступал профессиональному репортеру. Он вел съемку почти непрерывно, останавливаясь только для того, чтобы перезарядить широкопленочные кассеты в автоматической камере. Сначала офицер сказал, что хочет использовать портативную видеокамеру, но фотограф сумел переубедить его. Разрешающая способность и выдержка ее уступают фотоаппарату, который по-прежнему остается лучшим, когда нужно запечатлеть что-то мгновенное или небольшое, хотя по фотокадрам невозможно прочесть по губам произносимые фразы, тогда как на видеопленке это возможно.
      Офицер тратил на каждый отпечаток несколько секунд, внимательно рассматривая его с помощью увеличительного стекла, особенно в тех случаях, когда происходящее интересовало его. Когда в кадрах появилась миссис Фоули, он начал рассматривать снимки еще более тщательно. Он изучал ее одежду, украшения и лицо. Офицер обратил внимание на то, что лицо женщины было особенно невыразительным, как в коммерческой рекламе на западном телевидении, и вспомнил ее крики, заглушающие шум толпы. Почему американцы любят так громко кричать? – еще раз удивился он.
      Правда, хорошо одевается, признал офицер. Подобно большинству американок в Москве, она выделялась – как фазан, среди домашней птицы, фыркнул он про себя. Что из того, что американцы тратят больше денег на одежду? Разве одежда имеет такое уж большое значение? Когда я рассматривал ее в бинокль, мне казалось, что у нее куриные мозги, – но почему у меня иное впечатление сейчас, после изучения всех этих фотоснимков… почему?
      Из– за глаз, подумал он. На фотографиях ее глаза сверкали из-за чего-то иного, отличного от того, что он видел в бинокль. Странно…
      На фотографиях ее глаза – голубые, вспомнил он, – всегда были устремлены куда-то. Черты лица смутно напоминали славянские. Офицер знал, что Фоули – ирландская фамилия, и потому считал ее ирландкой. То, что Америка – страна иммигрантов и что иммигранты брачными узами рассекают этнические связи, мало кому известно в России. Прибавить ей несколько килограммов, изменить прическу и одежду, и эту женщину можно принять за жительницу Москвы… или Ленинграда. Скорее Ленинграда, подумал он. Она больше походит на ленинградку. В ее лице заметно некоторое высокомерие, характерное для жителей этого города. Интересно, откуда родом ее предки?
      Офицер продолжал изучать снимки и вспомнил, что супругов Фоули так и не подвергли тщательной проверке. Досье на обоих были совсем тоненькими. Второе главное управление рассматривало их как людей, не заслуживающих внимания. Он инстинктивно почувствовал, что это ошибка, но это чувство было едва ощутимым и никак не могло прорваться на поверхность. Офицер взял последние фотографии и нетерпеливо взглянул на часы. «Три часа утра!» – проворчал он и налил чашку чаю.
      Да, этот снимок сделали, по-видимому, в момент, когда ее сын забросил вторую шайбу. Она прыгает как коза. Впервые он обратил внимание на то, что у нее красивые ноги. Как заметили его коллеги, с которыми он сидел на самом верху трибуны, в постели она будет, наверно, отличной партнершей. Осталось всего несколько снимков до конца игры и… да, вот она обнимает Язова – этого старого козла! – и бросается на шею полковнику Филитову…
      Он замер. Мгновенная фотография запечатлела нечто незамеченное им в бинокль. Обнимая Филитова, она смотрит на того из четырех телохранителей, который не следит за игрой. Ее рука, ее левая рука, вовсе не обнимает Филитова, а опущена вниз, рядом с его рукой, и скрыта из виду. Он поспешно перелистнул несколько предыдущих снимков. Перед тем как обнимать военных, она держала левую руку в кармане. Вот она обнимает министра, и рука сжата в кулак. Следующий кадр (после того как американка обняла Филитова): рука уже раскрыта, а глаза по-прежнему устремлены на телохранителя. На лице улыбка – типично русская улыбка, при которой улыбаются одни губы. А вот уже на следующем кадре она превратилась в прежнюю взбалмошную американку. И тут офицер все понял.
      Черт меня побери, прошептал он.
      Сколько времени семья Фоули находится в Москве? Он напряг усталую память, но так и не вспомнил этого. По крайней мере два года – мы ничего не знали, даже не заподозрили… а вдруг замешана только она? Интересная мысль – она является шпионкой, а ее муж не знает об этом. Он тут же отбросил эту мысль и оказался прав, хотя и по другой причине. Он протянул руку к телефону и позвонил Ватутину домой.
      – Слушаю, – голос ответил, прежде чем закончился первый звонок.
      – У меня есть нечто интересное, – произнес офицер.
      – Высылайте машину.
      Через двадцать пять минут приехал полковник Ватутин, небритый и раздраженный. Майор разложил перед ним несколько последних фотографий.
      – Мы никогда не подозревали ее, – заметил он, пока полковник рассматривал снимки через увеличительное стекло.
      – Отличная маскировка, – мрачно пробормотал Ватутин. Он проспал всего час, когда раздался разбудивший его телефонный звонок. Полковник все привыкал спать, не выпив перед сном несколько стаканов водки, – пытался привыкнуть, поправил он себя. Ватутин положил увеличительное стекло на стол и взглянул на майора.
      – Подумать только! Прямо перед министром обороны и четырьмя телохранителями! Это не баба – это конь с яйцами! Кому поручена слежка за ней?
      Майор молча передал ему досье. Ватутин перелистал его, нашел соответствующую страницу и фыркнул.
      – Этот старый пердун! Да ему нельзя поручить отвести ребенка в школу, не опасаясь, что его арестуют по подозрению в растлении малолетних! Вы только посмотрите – двадцать три года в лейтенантах!
      – В посольстве США работает семьсот американцев, товарищ полковник, – напомнил майор. – У нас слишком мало хороших сотрудников…
      – Которые следят не за теми, за кем нужно следить. – Ватутин встал и подошел к окну. – Установите наблюдение за ней. И за мужем тоже, – добавил он.
      – Я хотел предложить именно это, товарищ полковник. Мне представляется вероятным, что оба работают на ЦРУ.
      – Она что-то передала Филитову.
      – Наверно, записку, может быть, что-то еще.
      Ватутин сел и потер глаза.
      – Вы хорошо поработали, товарищ майор.

***

      На границе между Афганистаном и Пакистаном светало. Лучник готовился к возвращению на войну. Его люди укладывали только полученное ими вооружение, а их командир – как-то странно думать
      о себе в этом новом звании – обдумывал планы на предстоящие недели. В числе снаряжения, переданного ему Ортизом, был полный комплект тактических карт. Эти карты были составлены на основе спутниковых фотографий, и на них указывались опорные пункты русских и районы, где велось регулярное патрулирование, Теперь у Лучника был мощный радиоприемник, с помощью которого он мог настраиваться на метеопрогнозы отовсюду, включая русские передачи. Предполагалось отправиться в путь с наступлением темноты.
      Он оглянулся вокруг. Некоторые из его людей привезли в это безопасное место свои семьи. Лагерь беженцев был переполнен, отовсюду доносился шум, но это было куда более счастливое место, чем заброшенные деревни и города, разбомбленные русскими. Повсюду Лучник видел детей, и дети были счастливы, потому что рядом находились родители и друзья и здесь была пища. Мальчики уже играли с игрушечными автоматами, а у тех, что постарше, автоматы были настоящими. Он смотрел на это с сожалением, которое уменьшалось после каждого боевого похода. Моджахеды несли тяжелые потери, и война требовала пополнения, а самые молодые воины – всегда самые храбрые. Если для завоевания свободы требовались жизни юных бойцов – ну что ж, они умирают ради святого дела, и Аллах милосерден к тем, кто погиб ради Него. Мы живем в печальном мире, но по крайней мере здесь у человека может оказаться время для развлечений и отдыха. Его взгляд упад на одного из стрелков отряда, учившего своего первого сына ходить. Малыш не мог сделать и шага без помощи, но всякий раз он смотрел вверх на улыбающееся бородатое лицо отца, которого видел после своего рождения всего лишь дважды. Новый командир отряда вспомнил, как делал то же самое со своим сыном… теперь его учат идти по совершенно иной дороге…
      Лучник вернулся к своей работе. Отныне он больше не мог исполнять обязанности ракетчика, но Абдул получил превосходную подготовку под его руководством. Теперь Лучник поведет в бой своих бойцов. Он завоевал это право, но, что еще более важно, воины считали его человеком, приносящим удачу. Это играет немалую роль для боевого духа отряда. Несмотря на то что Лучник за всю жизнь не прочел ни одной книги по военному искусству, он чувствовал, что достаточно хорошо овладел уроками войны.
      Все произошло совершенно неожиданно – без малейшего предупреждения. Услышав треск разрывающихся снарядов, выпущенных из авиационной пушки. Лучник мгновенно повернул голову и увидел стреловидные очертания мчащихся к лагерю на бреющем полете самолетов, едва ли больше сотни метров от поверхности земли. Он не успел схватить автомат, когда увидел, как из балочных бомбодержателей вниз посыпались бомбы. Черные силуэты неустойчиво качались, перед тем как хвостовые стабилизаторы по мере набора скорости направляли их в цель и бомбы по отлогой дуге устремлялись "к земле – медленно, словно при замедленной съемке. Затем нахлынула волна рева истребителей-бомбардировщиков СУ-24, и Лучник повернулся вслед им, вскинув к плечу автомат, но самолеты уже исчезли. Оставалось лишь одно – броситься ничком на землю, и ему казалось, что все происходит медленно, очень медленно. Он почти повис в воздухе, словно земля не хотела принимать его. Бомбы были за спиной Лучника, но он знал, что они где-то там падают вниз. Быстрым взглядом он увидел бегущих людей, своего стрелка, пытающегося прикрыть телом малыша. Лучник успел повернуться, взглянуть вверх и с ужасом увидел, что одна бомба, кажется, летит прямо на него – черный кружок на фоне чистого утреннего неба. Не успел он даже произнести имя Аллаха, как бомба пронеслась над головой, и земля вздрогнула,