Клэнси - триллер - Игры патриотов

      - Не раньше? - лицо Райана перекосило от боли. "0на еще может умереть..." - подумал он.
      - Мистер Райан, - медленно выговорил Шапиро, - я понимаю ваши чувства. Если бы ее не доставили сюда на вертолете, она бы уже была мертва. На пять минут позже, и мы бы ее не смогли спасти. Видите, как все это было на грани? Но сейчас она жива, и обещаю вам, что мы сделаем все возможное, чтобы она жила. Ею занимаются лучшие в мире врачи. Точка. Лучшие! Если есть хоть какая-то возможность спасти ее, мы ее спасем.
      "А если такой возможности нет, то не спасем", - подумал Райан, но не сказал.
      - Можно мне к ним?
      - Нет, - покачал головой Шапиро. - Обе сейчас в палате для особо тяжелых случаев. Там стерильность, как в операционной. Малейшая инфекция может оказаться роковой. Прошу прощения, но это опасно для них. Мы с них не спускаем глаз, при них постоянно сестра - очень опытная сестра.
      - 0'кей, - с трудом выговорил Райан. Он прислонился затылком к стене и закрыл глаза. "Еще восемь часов? Но выбора у тебя нет. Надо ждать. Надо делать то, что они говорят".
      Шапиро вышел, и Джексон устремился за ним, нагнав его уже возле лифта.
      - Доктор, разрешите Джеку посмотреть на дочку. Она...
      - Ни в коем случае, - Шапиро привалился к стене - он так устал, что ноги не держали его . - Слушайте, она сейчас... Как ее звать?
      - Салли.
      - Так вот, она сейчас в постели, совершенно голая, со всякими там трубками... Голова наполовину обрита. Ноги в гипсе... Все, что вы сможете увидеть, это сплошной кровоподтек, от головы до бедер, - Шапиро поднял глаза на пилота. Он был слишком измотан, чтобы выказывать хоть какие-то эмоции. Слушайте, она может умереть. Я надеюсь, что нет, но гарантий никаких нет. Когда повреждена печень, трудно что-либо сказать, пока анализ крови не покажет, что там делается. А до тех пор - ничего определенного сказать нельзя. Просто нельзя. Если она-таки умрет, разве вам хочется, чтобы у вашего друга она запечатлелась в памяти именно в таком виде? Чтобы он такой вспоминал ее всю жизнь?
      - Да, вы правы, - согласился Джексон, в то же время удивившись охватившему его яростному желанию, чтобы Салли обязательно выжила. У них с женой не было детей, и Салли была ему вроде дочери. - Каковы шансы?
      - Тут не до подсчета шансов. Да и цифры в таких случаях ничего не значат. Она, простите, или выживет, или нет. Слушайте, я не втирал очки вашему другу, сказав, что лучшего ухода, чем здесь, она нигде бы не получила, - глаза Шапиро остановились на груди Джексона. Он тронул пальцем нашивку с золотыми крылышками. - Вы - летчик?
      - Да. Истребитель.
      - "Фантомы"?
      - Нет. Эф-14. "Томкэт".
      - Я тоже летаю, - улыбнулся Шапиро. - Я был хирургом в ВВС. А в прошлом году я обзавелся планером. Когда мне удается выбраться из этого сумасшедшего дома, я сразу - в небо. Там так тихо. Ни телефонов, ни суматохи этой... Только облака, - сказал он не столько Джексону, сколько самому себе.
      Робби положил ему руку на плечо.
      - Послушайте, док, спасите девочку, и я дам вам полетать на любой машине. Вы когда-нибудь летали на Т-38?
      - Это что? - Шапиро был слишком измочален, чтобы припоминать, видел ли он такой самолет раньше.
      - Маленький сверхзвуковой. Тренировочный. Двухместный, двойное управление, и летит... как во сне. Я могу выдать вас за одного из наших.
      - И мы сможем проделать всю эту воздушную акробатику? - Шапиро заулыбался, как маленький мальчик.
      - Конечно, док! - ухмыльнулся в ответ Джексон.
      - Ловлю вас на слове. Для нас все пациенты одинаковы, но я ловлю вас на слове. И присматривайте за вашим другом. Он выглядит плохо. Не в себе. Это нормально. Такое часто сильнее сказывается на родных, чем даже на самих больных. Если он не очухается сам, скажите дежурной в приемной. У нас для таких случаев есть психиатр. Это еще одно наше новшество - помогать родственникам пациентов справиться с потрясением.
      - А что с руками Кэти. Она - глазной хирург. Тонкая работа, вы знаете... Вы уверены, что обойдется?
      - Ничего серьезного, - затряс головой Шапиро. - Всего лишь перелом плечевой кости. А пуля прошла навылет. Ей очень, знаете ли, повезло.
      Рука Робби непроизвольно схватила запястье доктора.
      - Пуля?!
      - А разве я не сказал об этом? Боже, я, наверно, даже больше устал, чем думаю. Это рана от огнестрельного оружия. Но совершенно чистая. Хорошо бы все раны были такими чистыми. Если не ошибаюсь, девятимиллиметровка. Ну ладно, мне пора - надо работать, - сказал он и вошел в лифт.
      - Блядство! - выругался Джексон. Сзади него раздались мужские голоса.
      Говоривших оказалось двое. Дежурная сестра в приемной сказала им, чтобы они прошли в комнату ожидания. Робби последовал за ними. Тот, что был выше ростом, подошел к Райану и спросил:
      - Сэр Джон?
      Райан поднял на него глаза.
      "Сэр Джон?" - удивился Робби.
      - Я - Джефри Беннетт, поверенный в делах посольства Великобритании, - он извлек из кармана конверт и протянул его Райану. - По поручению Ее величества я должен лично вручить вам это и ждать вашего ответа.
      Джек какое-то время лишь моргал глазами, потом надорвал конверт и вытащил телеграмму. Текст ее был краток и исполнен тревоги. "Сколько же сейчас там времени? - подумал Райан. - Два ночи? Или три?" Значит, ее разбудили, и она послала ему телеграмму. А теперь ждет ответа. Райан закрыл глаза и сказал себе, что пора возвращаться в мир реальности. Он с силой потер лицо и встал с дивана.
      - Передайте, пожалуйста. Ее величеству, что я чрезвычайно благодарен ей за заботу. Врачи считают, что моя жена полностью выздоровеет, но дочь в критическом состоянии, и только через восемь или девять часов ее ситуация прояснится. Пожалуйста, передайте Ее величеству... что я глубоко тронут ее заботой... и что все мы очень ценим ее дружеское расположение.
      - Спасибо, сэр Джон, - сказал Беннетт, делая какие-то пометки в- блокноте. - Я немедленно телеграфирую ваш ответ. Если вы не возражаете, сотрудник нашего посольства останется с вами.
      Джек удивился, но возражать не стал. И Беннетт удалился. Робби все это удивило. В голове у него вертелось множество вопросов. "Кто этот парень?" Он представился как Эдвард Уэйсон и сел на стул в углу, лицом к двери. Оглядел Джексона с головы до ног. Глаза их на секунду встретились, оценивая друг друга. Глаза у Уэйсона были холодными, отрешенными, а в уголках рта таилась усмешка. Робби осмотрел его повнимательней - под левой подмышкой у того что-то топорщилось. В левой руке была книга, и он делал вид, что читает ее, но каждые две-три секунды глаза его обращались к двери. Поймав взгляд Робби, он кивнул ему. "Ага, - заключил Робби, - шпион или, по меньшей мере, офицер безопасности. Так вот в чем тут дело". Понимание смысла случившегося ударило, как кнутом. Кулаки его сжались при мысли о тех, кто покушался на жизнь женщины и ребенка.
      Минут через пять появились наконец полицейские. Минут десять они говорили с Райаном. Робби увидел, как лицо Джека побледнело от гнева, когда он отвечал на какие-то вопросы. Уэйсон не смотрел в ту сторону, но все слышал.
      - Вы были правы, Джимми, - сказал Мюррей. Он стоял у окна - на улице только-только начиналось движение.
      - Пэдди 0'Нил в Бостоне, вероятно, толкует направо и налево, какие чудесные парни они там, в "Шин Фейн", - вслух рассуждал Оуинс. - А наш друг 0'Доннелл решил испортить им игру. Мы не могли этого знать, Дэн. Подозрение еще не улика, вы это знаете. Не было оснований давать более серьезное предупреждение, чем мы это сделали. И вы ведь их предупредили, Дэн.
      - Она прелестная крошка. Обняла меня и поцеловала на аэродроме, - Мюррей взглянул на часы. - Джимми, бывает порой... Пятнадцать лет назад мы арестовали одного... он охотился за маленькими мальчиками. Я его допрашивал. Он пел, как канарейка, страшно был доволен собой. Он признался в шести случаях, описал самые сокровенные подробности - и все с этой своей грязной ухмылкой. Тогда Верховный суд как раз отменил смертную казнь, так что он знал, что доживет до весьма почтенного возраста. Знаете, как близок я был к тому, чтобы... - он запнулся. - Иногда мы слишком уж цивилизованы, Джимми.
      - Альтернатива, Дэн, - стать такими же, как они.
      - Я знаю, Джимми. Это правда. Но она мне в данный момент не по вкусу.
      Когда Барри Шапиро опять взглянул на часы, было пять утра. "Немудрено, что я так устал, - подумал он. - Двадцать часов на ногах. Я слишком стар для этого". Он был опытным врачом. Об усталости ему надлежало знать все.
      Первым признаком переутомления было слишком долгое пребывание в больнице, слишком личностное чувство ответственности, слишком большой интерес к судьбе пациентов. Некоторые из них умирали. Несмотря на все его искусство, несмотря на все старания медиков, они порой умирали. А когда ты так устал, то даже сон не идет. Их раны - и хуже того: их лица - все не уходили из памяти. Врачам надо спать даже больше, чем обычным людям. Устойчивая бессонница - это последний и самый опасный признак переутомления. Это значит, что пора брать отпуск, а иначе может случиться срыв, каковые очень даже часто бывают у сотрудников Института скорой помощи.
      Они тут мрачно шутили, что их пациенты, поступавшие с переломанными костями и израненными телами, большей частью возвращались домой исцеленными, тогда как врачи и сестры, воодушевленные высокими идеями служения людям, зачастую уходили отсюда сломленными духом. Такова ирония этой профессии каждый успех провоцирует ожидание еще большего успеха, тогда как неудача бьет по врачу порой почти столь же тяжко, как и по пациенту.
      Шапиро еще раз просмотрел листок с данными анализа крови и передал его медсестре.
      - Ее отец там, внизу, - сказал он ей. - Пойдите и скажите ему, как обстоят дела. А я пойду перекурить.
      Пройдя по коридору до пожарной лестницы, он медленно поплелся по ней наверх, на крышу. "О, Боже, как я устал. Как я устал". Крыша была плоской, покрытой асфальтом и мелким гравием, тут и там утыканной антеннами и ящиками для кондиционеров. Шапиро закурил сигарету, привычно кляня себя за неспособность бросить курить. Он прикрывал эту слабость утверждением, что есть в этом мире вещи поопасней табака. Большинство его пациентов были слишком молоды, чтобы успеть обзавестись хроническими болезнями. Их травмы были результатом чудес века техники: машин, мотоциклов, огнестрельного оружия и всякой промышленной машинерии.
      Подойдя к краю крыши, Шапиро поставил ногу на парапет, затянулся и выпустил струю дыма. Ее тут же унес прозрачный утренний бриз. Он потянулся, разминая затекшие руки и шею. Ночной дождь умыл небо, и в предрассветной полумгле там, наверху были видны звезды.
      Своим странным акцентом он был обязан своему детству. Его детство прошло в Нью-Йорке. Дед Шапиро был раввином, позже переехавший с семьей в Южную Каролину. Там Барри ходил в дорогую частную школу, но в результате у него выработался смешанный акцент - нью-йоркская отрывистость тона наложилась на южную тягучесть. А потом добавились еще носовые звуки, свойственные жителям прерий, - это когда он учился в университете в Техасе. Его отец был незаурядным ученым и часто читал лекции в Колумбийском университете в Южной Каролине. Специалист по американской литературе девятнадцатого века. он был без ума от Эдгара По. Барри же этого По терпеть не мог и называл не иначе, как поэтом смерти и извращений. Он очень удивился, когда узнал, что По умер в Балтиморе, заснув по пьянке в сточной канаве, и что дом его был всего в нескольких кварталах от университетской больницы. Нечто вроде святыни для местных литераторов.
      Шапиро казалось, что все, связанное с этим писателем, носит какой-то темный и извращенный характер, всегда исполнено чувством неизбежности смерти смерти от насилия, смерти преждевременной, то есть той смерти, что была личным врагом Шапиро как врача. Эдгар По стал для него олицетворением этого врага, которого порой удавалось побить, а порой нет. Он на эту тему никогда не беседовал со штатным психологом, в чьи обязанности входило наблюдать также и за медперсоналом Института. Но теперь, когда он был совсем один, он смотрел в ту сторону, где был дом Эдгара По.
      - Ты - сукин сын. - прошептал он. Себе. Эдгару По. Никому. - Ты - сукин сын. Эту ты оставь. Эту тебе не заполучить.
      Он отшвырнул сигарету и проследил взглядом за ее огоньком, полетевшим вниз, на пустынный асфальт улицы. Потом пошел вниз. Пора было хоть немного вздремнуть.
      Глава 16
      ПАТРИОТЫ И ИХ ЦЕЛИ
      Подобно большинству профессиональных военных, Робби Джексон не видел от прессы большого проку. Ирония состояла в том, что именно Джек, случалось, говорил ему, что он не прав, что пресса не менее важна для охраны американской демократии, чем ВМС. И вот теперь Робби видел, как репортеры досаждали Джеку вопросами, большинство из которых были либо дурацкими, либо оскорбительно бесцеремонными. С какой стати надо сообщать о том, что Джек чувствует в связи с критическим состоянием его дочери? Разве нужно кому-то объяснять, что чувствует любой человек, когда его ребенок на грани жизни и смерти? И откуда Джеку знать, кто стрелял? Если даже полиция этого не знает, то откуда он может знать это?
      - А как ваше имя? - добралась одна корреспондентка наконец и до Робби. Он сообщил ей свое имя и звание.
      - Что вы тут делаете? - пристала она.
      - Мы друзья с Джеком. Я его привез сюда. - "Кретинка", - добавил он мысленно.
      - Что вы думаете обо всем этом?
      - А как вы полагаете, что я могу думать? Если бы там была дочка вашего друга, что бы вы тогда, черт побери, думали? - взорвался пилот.
      - Вы знаете, чья это работа?
      - Я - летчик, а не полицейский. Вот их и спрашивайте.
      - Они молчат.
      Робби ехидно усмехнулся. "Что же, один-ноль в их пользу. И вообще, почему бы вам не оставить этого человека в покое? Если бы с вами случилось такое, как бы вы реагировали на все эти вопросы? Он мой друг, и мне не нравится, что вы его терзаете".
      - Мистер Джексон, нам известно, что на его жену и дочь напали террористы...
      - Кто вам сказал? - потребовал ответа Джексон.
      - А как вы думаете, кто? Считаете нас дураками, что ли? Робби на это ничего не ответил.
      - Впервые, - продолжала корреспондентка, - группа террористов из-за границы осуществляет акцию на территории США! Если мы верно понимаем суть дела. Это важно. Люди имеют право знать, что случилось и почему, - сказала она, и в этом был известный смысл.
      "Она права", - признался себе, не без колебаний, Робби. Ему это было не по душе, но она была права, черт возьми!
      - Вам будет легче, если я скажу, что у меня есть сын того же возраста? сказала она.
      Джексон пытался выискать в ней что-нибудь такое, за что можно было бы испытать к ней неприязнь.
      - Скажите, - спросил он, - будь у вас возможность взять интервью у тех, кто это сделал, пошли бы вы на это?
      - Это моя работа. Мы должны знать, кто они и откуда?
      - Да они убивают людей просто для забавы! - воскликнул Робби и вспомнил кое-какие сообщения разведки. - Года два тому назад вы бы такого от меня не услышали.
      - Не для записи, - серьезно пообещала она.
      - Я служил на авианосце, неподалеку от Бейрута. И нам показывали сообщения разведки и фотографии людей, которые прилетали из Европы с террористическими целями. Это были в основном почти дети, наверняка, из хороших семей. Я сужу по одежде. Это все не туфта, это правда, и я видел их фотографии. Они вступали в контакт с какими-то безумцами, получали оружие и начинали устраивать стрельбу и взрывы - в кого попало и где попало. Они стреляли с крыш многоэтажных отелей и вообще откуда попало. Из винтовки можно ведь попасть в человека и за тысячу метров. Просто ради удовольствия. Что-то там шевелится на улице - раз, и нету его. А потом они разъезжались по домам. Они убивали людей для забавы! Может, некоторые из них потом доросли и до настоящих террористов, я не знаю. Это была такая мерзость, но забыть это тоже невозможно. Вот такого рода типы и тут действовали! И мне плевать на их политические взгляды, леди! Когда я был мальчишкой в Алабаме, там было такое же дерьмо - эти ку-клукс-клановцы. И за их взгляды я тоже гроша ломаного не дам. Одно хорошо в этом ку-клукс-клане - все они там сплошь идиоты. Эти-то террористы куда эффективней. Возможно, это делает их действия более законными в ваших глазах. В моих же - нет.
      - Эти вещи насчет Бейрута никогда не печатались в газетах, - сказала она.
      - Один репортер - я точно знаю - видел эти данные. Может, он решил, что никто этому не поверит. Я и насчет себя-то не уверен, если бы не те фотографии. Но я их видел, даю вам слово, леди.
      - Какого рода снимки это были?
      - Вот этого я не знаю. Но они были достаточно четкими, чтобы видеть эти сияющие молодые лица.
      Те снимки были сделаны с американских и израильских разведывательных самолетов.
      - Ну, хорошо... Так что же с ними делать?
      - Если бы вы смогли сделать так, чтобы все эти ублюдки были собраны в одном месте, я думаю, что вместе с морскими пехотинцами мы сумели бы что-нибудь придумать, - высказал Робби желание, типичное для солдат всего мира. - Мы тогда даже пригласили бы вас, газетчиков, на это торжество. А это кто такие? спросил он, увидев, что в зал ожидания вошли двое.
      Джек слишком устал, чтобы воспринимать вполне связно происходящее. Сообщение, что смерть отступила от Салли, словно сняло немыслимой тяжести груз с его плеч, и теперь он ждал, когда ему разрешат повидаться с женой, которую вскоре должны были перевести в обычную палату. Сидевший метрах в двух от него офицер британской службы безопасности Уэйсон смотрел на репортеров с нескрываемым презрением, и, сколько они ни приставали с нему с вопросом о его имени, он не удостоил их ответом. Полиция не сумела предотвратить проникновение репортеров в Институт, хотя персонал госпиталя категорически воспротивился тому, чтобы сюда притащились еще и из телевидения. Все то и дело возвращались к главному вопросу: кто это сделал? Джек отвечал, что не знает. Хотя он полагал, что знает. Это были, вероятно, те самые люди, относительно которых он решил, что можно уже не волноваться.
      "Могло быть куда хуже", - уговаривал он себя. По крайней мере было ясно, что Салли будет жить. Что она не погибла в результате его глупости. В этом было хоть какое-то утешение.
      - Мистер Райан? - спросил один из новоприбывших.
      - Да, - ответил Джек, даже не поднимая глаз, - настолько он был измучен. Ему надо было бы выспаться, но нервы были слишком напряжены, чтобы он мог заснуть.
      - Я - Эд Донохо, специальный агент бостонского отделения ФБР. Со мной тут человек, и он хочет кое-что сказать вам.
      "Никто еще никогда не считал Пэдди 0'Нила дураком", - подумал Донохо. Как только по телевидению сообщили о покушении, этот тип из "Шин Фейн" спросил свой "эскорт" из ФБР, не разрешат ли ему побывать в Балтиморе. У него было полное право бывать где угодно в Америке, так что Донохо был вынужден даже вызваться сопровождать его.
      - Мистер Райан, - сказал 0'Нил голосом, источавшим сочувствие, - мне сказали, что состояние вашей дочери стало лучше. Я надеюсь, что и мои молитвы тоже помогли, и...
      Райан не сразу узнал это лицо, которое он видел несколько дней назад на экране телевизора. Он даже рот разинул от изумления. Слова этого типа проникали в его уши, но он как будто не слышал их, словно они выговаривались на каком-то неизвестном языке. Он видел только глотку этого человека, в полутора метрах от себя. "Всего полтора метра", - сказал он себе.
      - А-а! - выдохнул Робби в другом конце комнаты. Он видел, как лицо сидевшего на диване Джека сперва налилось кровью, а потом стало бледным как смерть. Джек поджал ноги и наклонился вперед.
      Робби кинулся вперед, оттолкнув в сторону агента ФБР, и как раз вовремя: Джек вскочил с дивана и бросился на 0'Нила, норовя вцепиться тому в глотку. Еще бы миг... но тут плечо Джека врезалось в грудь Робби, и тот сжал его, обхватил, тесня назад. Три репортера успели запечатлеть эту сцену на фотопленку. Наконец Робби удалось повалить Джека на диван и, обернувшись, он рявкнул: "Уведите эту скотину отсюда пока я его не придушил!" Ирландец был на десять сантиметров выше Джексона, но тот дышал такой яростью, что все поняли, что ирландцу и вправду не сдобровать. "Уберите отсюда этого ублюдочного террориста!"
      Полицейский уже схватил 0'Нила за плечо и выталкивал из комнаты. Репортеры ринулись вслед за ирландцем, громко кричавшим, что он ни в чем не виноват.
      - Вы что, совсем спятили? - набросился Джексон на агента ФБР.
      - Успокойтесь. Я на вашей стороне, ладно? Малость успокойтесь.
      Джексон сел рядом с Райаном. Джек дышал, как лошадь после скачек. Донохо пристроился с другой стороны.
      - Мистер Райан, я не мог запретить ему приехать сюда. Прошу прощения, но у нас нет таких прав. Он хотел сказать вам... Вот блядство! Всю дорогу в самолете он только и твердил, что его организация не имеет к этому никакого отношения, что для нее это чистая катастрофа. Он, полагаю, хотел засвидетельствовать вам свое сочувствие.
      Донохо было мерзко выговаривать все эти слова, хотя они были правдой. Еще более он ненавидел себя за то, что он - в ходе минувшей недели - начал даже по-своему как-то симпатизировать Пэдди 0'Нилу. У этого "рупора" "Шин Фейн" был свой шарм, он обладал даром убеждать людей в обоснованности своей позиции. Эд Донохо спрашивал себя, почему именно ему дали это задание. "Почему бы им не поручить это какому-нибудь итальянцу?" Конечно, он знал ответ на этот вопрос, но из-за того, что у начальства были свои резоны, - вовсе не значило, что этот ответ должен был быть ему по душе.
      - Я приму меры, доктор Райан, чтобы он вам более не докучал.
      - Непременно позаботьтесь об этом, - жестко сказал Райан. Донохо вышел в приемный покой. 0'Нил разглагольствовал перед репортерами, что Донохо отнюдь не удивило.
      - Мистер Райан не в себе, как и всякий в такой ситуации, - вещал 0'Нил.
      Сперва Донохо относился с неприязнью к этому человеку, а потом начал даже восхищаться его ораторским даром и умением очаровывать людей. Теперь же слова этого типа вызвали у него отвращение. И вдруг в голову ему пришла одна идея. Он не знал, как к этому отнесутся в Бюро, но решил рискнуть. Прежде всего он схватил за руку полицейского и велел тому, чтобы он не отходил от Райана. Потом он отвел в сторону фотографа и кратко переговорил с ним. Затем они вместе с фотографом пошли искать врача.
      - Нет, решительно нет, - отрезал тот.
      - Эй, док, - сказал фотожурналист. - Моя жена беременна. Это у нас первый ребенок. Если это поможет этому человеку, я "за". И это не попадет в газеты. Даю слово, док.
      - Я думаю, это поможет, - сказал агент ФБР. - Серьезно. Минут через десять агент ФБР, прежде чем отвезти 0'Нила в аэропорт, позвонил в штаб-квартиру ФБР в Вашингтоне, и двое агентов тут же выехали по направлению к дому Райана. Сигнализация в его доме не была им помехой.
      Джек не спал уже более суток. Будь он в состоянии думать об этом, он бы поразился тому, что бодрствовал так долго и при этом был способен функционировать. Впрочем, насчет последнего многие, видевшие его, усомнились бы. И вот теперь он был один. Робби пришлось куда-то уехать. Куда - Джек не помнил.
      В любом случае он в этот момент был один, так как Кэти перевели в главный корпус больницы, и ему наконец разрешили навестить ее. Он плелся по невзрачному коридору, как приговоренный к смерти. Завернув за угол, он безошибочно признал, где палата Кэти, - возле нее стояли двое полицейских. Они тут же уставились на него, а он - на них, пытаясь углядеть, нет ли в их глазах намека на то, что они знают: случившееся - это его вина. Ведь его жена и дочь едва не погибли только потому, что он решил, что беспокоиться не о чем. Он презирал себя, и полагал, что и весь мир смотрит на него с презрением. "Ты ведь такой ебаный умник!" говорил он себе.
      Ему казалось, что не он приближается к двери, а она надвигается на него, становясь все больше и больше. За этой дверью находилась обожаемая им женщина. Женщина, которая едва не погибла из-за его дурацкой самоуверенности. Что она скажет ему? Он на какое-то мгновение остановился перед дверью. Полицейские старались не таращиться на него. Наверное, они сочувствовали ему, не зная, что он этого сочувствия не заслуживает. Дверная ручка была холодной
      Кэти лежала на постели. Ее рука была в гипсе. На правой стороне лица был гигантских размеров кровоподтек, половина головы забинтована. Она лежала с открытыми глазами, но в них почти не было проблеска жизни. Джек приблизился к ней, как во сне. Медсестра подвинула к постели стул. Он сел, и взял Кэти за руку, пытаясь что-нибудь сказать. Но ничего не приходило в голову. Она повернулась к нему - в глазах ее появилось какое-то выражение, и они наполнились слезами.
      - Прости меня, Джек, - прошептала она.
      - Что?
      - Я видела, что она возится с ремнем, но я ничего не сделала, потому что спешила. А потом этот грузовик... и мне все было некогда. Если бы я проверила ремень, с ней бы ничего страшного не случилось... Но я так спешила, - она отвела глаза в сторону. - Прости, Джек.
      "Господи, она считает, что это она виновата... Что ей сказать?" - думал он, потрясенный услышанным.
      - С Салли все будет в порядке, детка, - выговорил он наконец, поднес руку Кэти к губам и поцеловал. - И с тобой тоже. Остальное все неважно.
      - Но...
      - Никаких но".
      Она повернула к нему лицо и попыталась улыбнуться, несмотря на слезы, катившиеся из глаз.
      - Я говорила с доктором Эллингстоуном из Хопкинса - он приходил сюда и видел Салли. Он говорит... он говорит, она поправится. И он говорит, что это Шапиро спас ее.
      - Я знаю.
      - Я даже не видела ее... Я помню только мост, а очнулась я всего два часа назад, и... О Джек!..
      Он крепко сжал ее руку и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, но не успел коснуться их, как оба они разрыдались.
      - Все будет хорошо, Кэти, - сказал Джек, сам тоже начиная верить, что все придет в норму. Жизнь его еще не кончилась.
      "Но кое для кого кончится", - сказал он себе. Эта мысль пришла как бы со стороны, родилась в той части мозга, что уже заглядывала в будущее. Мысль о том, кто был причиной всего этого, родила в нем холодную ярость, и успокоить ее могла только смерть той сволочи.
      Время печали подходило к концу, уносимое в прошлое его собственными слезами. Оно еще не ушло совсем, но голова его уже начала думать о том времени, когда чувства его успокоятся. Почти успокоятся. Но одно чувство все-таки не будет знать покоя. И хотя он может держать его под контролем, тем не менее он будет слушать то, что диктует это чувство. И пока он не избавится от него, ему не суждено вновь обрести радость жизни.
      Какова бы ни была ситуация, а бесконечно плакать невозможно. Кэти провела рукой по мокрому от слез лицу мужа. Теперь она по-настоящему улыбалась. Джек давно не брился, и касаться его было все равно, что касаться наждачной бумаги.
      - Который час?
      - Пол-одиннадцатого, - сказал Джек.
      - Тебе надо бы поспать, - сказала Кэти.
      - Да, надо бы, - согласился он и потер глаза.
      - Привет, Кэти, - сказал, входя в палату, Робби. - Я пришел за ним.
      - Хорошо.
      - Мы остановимся в "Холидей Инн", неподалеку отсюда.
      - Мы? Робби, ты не должен...
      - Оставь это, Джек, - сказал Робби. - Как ты, Кэти?
      - Голова болит так, что не поверишь.
      - Рад снова видеть твою улыбку, - сказал Робби. - Сисси приедет после обеда. Что тебе привезти?
      - Пока ничего не надо. Спасибо, Роб.
      - Поправляйся, - Робби взял Джека за руку и потянул к двери. - Попозже я его опять привезу сюда.
      Через двадцать минут они уже были в своем номере. Робби вытащил из кармана таблетки. "Врач сказал, что тебе надо это принять".
      - Я не принимаю снотворного.
      - Ты примешь одну, вот эту маленькую. Это не просьба, Джек, а приказ. Тебе надо выспаться. Вот.
      Робби не спускал с Джека глаз, пока тот наконец не проглотил таблетку. Через десять минут Джек уже спал. Прежде чем лечь на другую кровать, Джесон проверил запор на двери. Ему приснились те, кто устроил все это. У них был самолет, и он всадил в него четыре ракеты. А потом их тела вываливались из пробоин, и, еще прежде чем они упали в море, он успел ударить по каждому из них из пушки.
      Бар "Клуб патриотов" находился напротив станции "Бродвей", в одном из ирландских кварталов Бостона. Название его имело отношение не столько к революции 1770-х годов, сколько выражало представление его владельца о самом себе. Когда-то Джон Донохо служил в Первой дивизии морской пехоты. Дважды раненный, он отказался уйти из своего взвода И проделал с ним весь путь отступления. С тех пор он прихрамывал, так как на правой ноге у него не хватало четырех пальцев, отмороженных в том походе. Этим он гордился даже больше, чем наградами, помещенными в рамку, которая висела на стене за стойкой бара, под знаменем корпуса морской пехоты. Любой человек в форме морского пехотинца получал здесь первый коктейль или кружку пива бесплатно, а в придачу и истории о Старом корпусе, в котором капрал Джон Донохо оказался по достижении восемнадцати лет.
      Кроме того, он осознавал себя истинным ирландцем. Каждый год он отправлялся из бостонского Международного аэропорта Лоуген на родную землю, чтобы убедиться, где его корни, освежить произношение и отведать наилучшие сорта виски, которые по тем или иным причинам никогда не ввозились в Америку в достаточном количестве. Донохо также старался быть в курсе всего, что происходило в "Шести графствах", как он называл Северную Ирландию, дабы не терять духовной связи с повстанцами, которые мужественно сражались за избавление страны от британского ига. В его баре немало долларов было собрано для помощи тем, на Севере, немало стаканов осушалось за их здоровье и за успех Дела.
      - Джонни, привет! - крикнул Пэдди 0'Нил еще с порога.
      - Добрый вечер, Пэдди!