Скиммер, который нанял Рафик, чтобы добраться от порта до резиденции дяди Хафиза, пролетел над тропическим лесом, который казался сверкающим морем зелени с яркими мазками желтого и красного. Отсюда, сверху, лес виделся совершенно девственным: никакого следа дорог или человеческого жилья. На востоке раскинулось настоящее море — темно-синее, подернувшееся серебряной солнечной рябью; на западе виднелся протянувшийся длинной голубой линией эскарп, который, вероятно, не давал строить дороги, ведущие вглубь материка.

— Базар Мали, — проговорил Рафик, когда они пролетали над группой зданий с плоскими крышами, выложенными мозаикой, казалось, сделанной из драгоценных камней.

Гилл сидел, уткнувшись носом в иллюминатор скиммера: ему хотелось рассмотреть эти удивительные картины, сложенные из тысяч покрытых глазурью керамических плиток.

— В любом другом месте, — с уважением проговорил он, — это было бы одной из главных приманок для туристов… Но почему эти картины выкладывают на крышах, где их никто не видит?

— Здесь люди в основном путешествуют на скиммерах, — ответил Рафик, — а эти картины, как ты говоришь, являются чем-то вроде рекламы услуг, предлагаемых владельцами домов. Все знают, где находится Базар Мали. Кстати, твой хиджаб я купил именно здесь.

— Разве тут не считают, что отсутствие ведущих к порту дорог — это неудобство? — спросил Гилл. — Как вы доставляете к месту назначения тяжелые товары и механизмы?

— Разумеется, морем, — ответил Рафик. — Если ты хорошенько задумаешься над этим вопросом, то поймешь, сколько преимуществ в том, чтобы отказаться от разветвленной сети дорог. Большинство жителей Лябу предпочитают, чтобы никто не вторгался в их частную жизнь и любит уединение; путешествия на скиммерах уменьшает возможность случайной встречи с другими путешественниками, которые могут оказаться излишне любопытными. Это, разумеется, идет нам только на пользу: разве ты с этим не согласен? Затем, дороги требуют от людей определенной степени сотрудничества, что для сильных личностей, живущих здесь, довольно тяжело. Здесь нет централизованного управления, нет налогов и нет централизованной инфраструктуры.

— Дорого, — пробормотал Гилл. — И неэффективно.

Рафик бросил на него короткий взгляд: его глаза блестели от смеха.

— Может ли хоть одна система быть менее эффективна, чем хорошо развитая бюрократическая система? Что же до затрат… один предприниматель попытался создать сеть дорог, но он не смог себе позволить оплачивать их охрану.

— У вас что, есть проблемы с бандитами?

— Скажем так: некоторые из здешних жителей с трудом могут отказаться от привычного для них образа жизни, — ответил Рафик, направляя скиммер вниз по плавной дуге. Точно выполненный поворот — и они приземлились на мощеной площадке, окруженной высокими стенами. Рафик подал руку сперва Калуму, потом Акорне с той заботой, которой можно ожидать от любого нео-хаддита по отношению к его нежным и драгоценным женам.

— Помни, — шепнул он на ухо Калуму, — ничего не говори! Пока ты носишь эту вуаль, обычай требует, чтобы тебя тут как бы и не было.

Длинные многослойные облачения из белого полишелка служили прекрасным камуфляжем для Калума и Акорны; в ярком свете солнца они выглядели как два движущихся облака, как бесформенные сгустки белого сияния, неотличимые друг от друга — разве что одна из этих неопределенных фигур была немного выше, чем вторая.

Когда Гилл покидал скиммер, часть стены отошла в сторону, и в проеме появился смуглый человек среднего роста; у него были такие же тонкие черты, как у Рафика, но выражение лица несло отпечаток опасной настороженности.

— Ты и твоя семья — желанные гости в этом скромном приюте, — сказал он Рафику правой рукой быстро коснувшись лба, губ и сердца.

Рафик повторил жест дяди, потом обнял его:

— Дядя Хафиз! С твоей стороны очень любезно было нас принять. Как ты поживаешь? — спросил он так, словно они и не говорили несколько часов назад.

— Хорошо, благодарение Трем Пророкам. А как поживаешь ты, мой племянник?

— Благословен будь Хаддит и три откровения Мулея Шухейла, — ответил Рафик, — я благополучен, и мои жены тоже.

Легкая тень недовольства омрачила черты дяди Хафиза при упоминании о Хаддите, однако он сдержался и вежливо, как того и требовал этикет, поддержал беседу. Рафик интересовался здоровьем и благополучием бесчисленных кузин, кузенов, племянников и племянниц и дальних родственников. Наконец, церемония встречи дяди и племянника была завершена. Дядя Хафиз отступил на шаг назад и направился в сад, расположенный за стенами, окружавшими посадочную площадку. Рафику и его сопровождающим он сделал знак следовать за ним.

Дорожка из темно-синих камней вилась вокруг цветущих кустов. Когда Гилл наступил на первый камень, раздалось чистое среднее “до”; следующие два камня звучали как “ми” и “соль”. Звуки затихали не сразу, сливаясь в удивительной чистоты аккорд.

— Нравится вам моя дорожка? — с довольной улыбкой поинтересовался Хафиз. — Возможно, раньше вам еще не приходилось видеть поющие камни Скаррнесса.

— Но мне казалось, они… — Гилл осекся, не окончив фразы. Некогда знаменитые поющие камни Скаррнесса ныне исчезли, пав жертвой беззастенчивых коллекционеров, которые растащили такое количество камней, что оставшиеся просто не могли обеспечить продолжение жизни популяции. Однако Рафик упоминал, что Хафиз является собирателем редкостей, а также намекал, что его дядюшка не слишком-то обременен совестью. Доводить мысль Гилла до конца, скорее всего, было бы бестактным и неуместным.

— Очень редки, это верно, — закончил за него Хафиз. — Мне невероятно повезло, что я сумел приобрести идеально подобранный до-мажорный набор, а также еще более редкий набор в лидийском стиле. Знаете ли, сейчас полные наборы, к сожалению, еще более редки…

“Благодаря таим хапугам, как ты,” — подумал Гилл, но вслух ничего не сказал, а лицо его продолжало сохранять выражение внимания и заинтересованности.

Музыкальная тропинка привела их к высокой стене из темного камня; как вскользь заметил Хафиз, сложена она была из фаринезского мрамора. Створки двойных ворот — металлическое кружево ручной ковки — открылись, пропуская хозяина и его гостей во второй сад, с трех сторон окруженный крытой галереей с колоннами все из того же фаринезского мрамора. Между колонами Гилл сумел разглядеть утопавшие в прохладной тени полированные деревянные полы, резные ширмы и шелковые драпировки.

Хафиз хлопнул в ладоши, и появилось несколько одинаково одетых слуг: двое несли шелковые подушки, расшитые яркими причудливыми узорами, третий — высокий, по виду хрустальный кувшин, а четвертый — хрустальную же чашу и стопку полотенец, так богато вышитых золотой нитью, что в центре каждого из них виднелся только небольшой участок не вышитого цветного шелка.

— Разумеется, у нас есть все современные удобства, — извиняющимся тоном проговорил Хафиз, — но мне доставляет удовольствие соблюдать древний обычай, согласно которому я сам должен предложить своим гостям воду, чтобы они омыли руки, а также напитки и пищу в саду.

Взяв кувшин, он принялся тонкой струйкой лить холодную воду на подставленные руки Рафика. Гилл повторил действия Рафика и взял одно из вышитых полотенец, чтобы вытереть руки. Хафиз с поклоном передал кувшин Рафику:

— Быть может, ты предпочтешь сам предложить воду своим женам. Я не хотел бы оскорблять твою новую веру.

Рафик поклонился в ответ и начал лить воду сперва на руки Калума, потом — Акорны, при этом словно бы невзначай встав так, чтобы не дать Хафизу разглядеть странные, на человеческий взгляд, руки Акорны и сильные пальцы Калума, выдававшие в нем мужчину.

Хафиз пригласил своих гостей сесть на шелковые подушки, вскользь упомянув о том, что кувшин и чаша были вырезаны из цельного куска мерастикамского хрусталя, а затем приказал слугам унести принадлежности для омовения рук и подать гостям закуски. Гиллу казалось, что прошло необыкновенно много времени, пока на деревянных треножниках расставляли латунные подносы, пока передавали по кругу крохотные стаканы, наполненные крепким ликером, и тонкие мисочки с фруктовым шербетом; Хафиз и Рафик в это время болтали о каких-то пустяках. Рафик устроил целый спектакль, отказываясь от ликера, поддерживая образ приверженца суровых правил секты нео-хаддитов, признававшей все запреты, данные Первым Пророком. Гилл сперва был рад тому, что его представили как официально неверующего, так что он мог спокойно наслаждаться ароматом ликера; однако после того, как он отхлебнул глоток обжигающего напитка, ему пришла в голову мысль: а не объявить ли, что он внезапно решил перейти в веру Рафика? Он с немалым облегчением увидел, что Акорне удается есть шербет, не откидывая вуали, поскольку серьезно опасался, что “камуфляж” девочки пострадает от того, что она станет есть и пить. Однако же, похоже, предполагалось, что нео-хаддиты разработали костюмы для своих женщин таким образом, что те могли не снимать вуаль ни при каких обстоятельствах. Интересно, а в постели-то они ее снимают? — желчно подумал Гилл.

Но вот, наконец, в ходе длиннейшей дискуссии по вопросам межзвездной торговли Рафик словно бы случайно упомянул о том, что они с партнером столкнулись с маленькой технической сложностью, и что дядя Хафиз, как он, Рафик, полагает, мог бы помочь им разрешить эту небольшую проблему — разумеется, за соответствующую компенсацию.

— О да, все эти технические мелочи.., — сочувственно вздохнул Хафиз. — Как они донимают нас — все эти бюрократы с их вечными придирками и мелочной дотошностью!.. И в чем же заключается сложность, о сын моей любимейшей сестры?

Рафик рассказал Хафизу весьма сильно отредактированную историю проблем, возникших у них с “Объединенными Производителями”, ни разу не упомянув об Акорне, зато подчеркнув незаконность претензий “Объединенных Производителей” на “Кхедайв”.

— Но если их претензии не имеют под собой никаких оснований, — спросил Хафиз словно бы невзначай, из праздного любопытства, — почему бы тебе не представить это дело на рассмотрение в одном из судов Федерации?

— В Книге Второго Пророка сказано, — ответил Рафик: — “Доверяй родным более, чем единоплеменникам, единоплеменникам более, чем чужеземцам, но любому из них — более, чем неверующему”.

— Однако твой партнер — неверующий, — заметил Хафиз.

— Наше партнерство длится уже много лет, — ответил Рафик. — Кроме того, у нас есть небольшое осложнение с деньгами, полученными от КРИ, компании, на которую мы работали раньше, в качестве аванса на оборудование и припасы. Эти псы-неверные из “Объединенных Производителей” требуют наш корабль в качестве залога, утверждая, что мы должны вернуть аванс, хотя если бы они зачли нам все те металлы, которые мы отослали на базу за последние три года, наш долг был бы покрыт уже троекратно. Как бы то ни было, мы покинули базу “Объединенных Производителей” в некоторой спешке, и проблема так и осталась нерешенной.

— Написано также, — заметил Хафиз: — “Не спеши собирать серебро, если при этом рассыпаешь золото”.

— Прекрасные слова, почтенный мой дядюшка, — вежливо ответил Хафиз, — но, к сожалению, в предложенных обстоятельствах я не был способен им следовать.

Он понизил голос словно бы для того, чтобы двое, скрывающиеся под белыми вуалями и сидевшие напротив них, по ту сторону подноса с закусками, не услышали его:

— Понимаешь, тут все дело в женщине…

Хафиз широко улыбнулся:

— Я начинаю понимать, сын мой, почему ты решил присоединиться к нео-хаддитам! Тебе импонирует их возвращение к полигамии. Значит, двух жен оказалось недостаточно? И тебе нужно было навлекать на себя неприятности из-за какой-то неверующей с базы “Объединенных Производителей”?

— По чести сказать, — ответил Рафик, — та из моих жен, которая выше ростом, так некрасива, что ее легко можно принять за мужчину, и как женщина она для меня не годится; а та, что поменьше, слишком молода для того, чтобы разделить со мной ложе. Оба брака были заключены для того, чтобы связать себя более тесными узами с нео-хаддитами, а вовсе не из страсти или желания.

Калум поперхнулся под своей вуалью. Гилл протянул руку под столом и ущипнул его сквозь многослойный полишелк за некую часть тела — достаточно сильно, чтобы это заставило Калума проглотить все, что он собирался было сказать.

Хафиз весело посмеялся над рассказом Рафика о его супружеских проблемах: похоже, получив возможность поддразнивать своего племянника неудачной сделкой, которую тот совершил, присоединившись к нео-хаддитам, он смягчился и был теперь более расположен помочь Рафику. Однако перерегистрация нового маяка на имя Рафика и Гилла, предупредил он, будет нелегким делом, которое потребует некоторой суммы, чтобы подмазать определенных людей: не все, сказало он, столь либеральны в своих взглядах, как он, Хафиз. Однако он будет рад устроить это дело, если Рафик сможет предоставить в его распоряжение определенную сумму.

— Это напомнило мне еще об одном небольшом моменте, — сказал Рафик, показывая Хафизу акции “Объединенных Производителей”.

— Разумеется, эти бумаги можно перевести в кредиты Федерации, — проговорил Хафиз, быстро просмотрев сертификаты, — правда, с существенной скидкой.

— Скидка на акции компании, признанной во всей Галактике, которые, несомненно, поднимутся в цене, должна быть практически номинальной, — возразил Рафик.

Хафиз улыбнулся:

— Не сказано ли в Книге Третьего Пророка: “Не считай среди достояния твоего свет далекой звезды, ибо кто знает? — в то время, когда свет ее достиг твоих глаз, быть может, она уже мертва”? — он взглянул на Акорну, которая беспокойно возилась под своими белыми покровами, заставляя серьезно нервничать Калума и Гилла. — Однако твоя младшая жена, как я вижу, в некотором беспокойстве. Возможно, твои жены захотят направиться в подготовленные для них комнаты, пока мы урегулируем мелкие проблемы скидок при продаже акций и выплат, необходимых для ускорения регистрации нового маяка? Или, может быть, им захочется погулять во внешнем садике? Я могу позвать одну из своих женщин, чтобы она сопровождала их.

— В этом нет необходимости, — поднимаясь на ноги, ответил Гилл. — Я почту за честь сопровождать дам.

Рафик улыбнулся ангельской улыбкой:

— Я полностью доверяю моему партнеру, — уверил он Хафиза. — Если он доверяет мне довести до конца наши переговоры, то и я могу доверить ему мою честь и честь моих женщин.

— В особенности, — Хафиз не отказал себе в удовольствии подпустить племяннику шпильку, благо Гилл и две “жены” Рафика удалились, — поскольку одна из них, по твоим собственным словам, слишком некрасива, чтобы спать с ней, а вторая слишком мала.

— Именно так, — жизнерадостно подтвердил График. — А теперь, возвращаясь к скидкам…

Едва они скрылись за цветущим кустарником внешнего сада, Калум откинул свою многослойную вуаль и глубоко вздохнул.

— Я убью Рафика, — объявил он.

Гилл хихикнул.

— Не забывай ходить мелкими шажками, как и положено женщине, — поддразнил он товарища, — и лучше опусти вуаль. Хотя Рафик и предупредил, что ты страшна, как мужик, у Хафиза могут возникнуть кое-какие подозрения, если он увидит, что тебе неплохо было бы побриться.

— Остается надеяться, что они закончат расшаркиваться друг перед другом, и мы сможем вернуться на корабль, — кисло проговорил Калум, но вуаль, тем не менее, на лицо набросил. — Я устал от этого маскарада.

Акорна потянула Гилла за рукав и указала на траву, росшую вокруг каждого из синих поющих камней.

— Что?.. Да, конечно, милая, можешь перекусить, если тебе хочется. Ты была хорошей девочкой. Только помни, если мы услышим, что кто-то идет, тебе надо прикрыть голову. Поющие камни нас предупредят, — прибавил Гилл, взглянув на Калума так, словно тот собирался его в чем-то обвинить.

— Но мне ты не позволил снять вуаль!

— Скромность, только скоромность, — снова хихикнул Гилл. — Кроме того, тебе не нужно есть. Ты же знаешь, Акорне с ее метаболизмом нужно что-то более существенное, чем блюдечко шербета. К тому же, если Хафиз собирается оставить нас на обед, там, скорее всего, будут в основном мясные блюда — а ты же знаешь, что она их не ест.

Акорна, не обращая внимания на разгоревшийся спор двух своих опекунов, тихо опустилась на колени, напоминая при этом белый сугроб, откинула вуаль и принялась объедать нежные верхушки травы.

— Хорошая девочка, хорошая, — ободрил ее Гилл. — только под корень ее не съедай.

— Делать дырки в траве — грубо, — проговорила Акорна. — Это “нет”.

— Очень большое “нет” в чьем-нибудь другом саду, — согласился Гилл. — Но, я думаю, здесь ее все равно подстригают, так что, если ты съешь дюйм-другой сверху, ничего плохого не будет.

Пять нот, издаваемых поющими камнями, прозвучали внезапно и очень быстро. Акорна попыталась вскочить, но многослойная полупрозрачная ткань сковывала ее движения: она упала бы, если бы Гилл не схватил ее за руку и не поставил прямо. Когда Рафик и Хафиз появились в поле зрения, девочка все еще сражалась со своей вуалью, пытаясь прикрыть лицо.

Хафиз вскинул брови в изумлении и поторопился подойти поближе к Акорне:

— Во имя пейсов Третьего пророка! — воскликнул он. — Вот это действительно редкость! Рафик, любимый мой племянник, я верю, что мы можем прийти к соглашению, устраивающему нас обоих, с существенно меньшими затратами, чем я ожидал!

— Дядя, — с упреком проговорил Рафик, — прошу тебя не оскорблять скромность моих жен и честь моей семьи…

Однако он опоздал: Хафиз уже поглаживал короткий рог, росший изо лба Акорны. Она стояла совершенно неподвижно, и только сузившиеся зрачки выдавали ее огорчение и замешательство.

— Ты жаловался на то, что эта жена слишком молода, чтобы от нее была какая-то польза, — не отводя глаз от Акорны, проговорил Хафиз. — Какая радость, что твои новые друзья-верующие придерживаются старых традиций не только в вопросах полигамии и хиджаба, но и в вопросах развода! Нет ничего проще, чем тихий семейный развод, который одновременно избавит тебя от нежеланной связи и позволит мне приобрести новую редкость.

— Об этом нечего и думать! — возразил Рафик. — Ее семья доверила девушку мне; заботиться о ней — мой священный долг.

— Тогда они, несомненно, будут счастливы слышать, что отныне она будет озарять своим присутствием дом такого почтенного и достойного коллекционера, как я, — радостно заявил Хафиз. — Я приму все религиозные запреты, которые соблюдает ваша секта, и всей душой готов чтить их. Она может жить в тех комнатах, которые я приготовил на сегодня для тебя и твоих жен; я предоставлю их ей в ее полное распоряжение, туда не будет заходить никто, кроме ее слуг, так что верования нео-хаддитов ничто не оскорбит. Ты сможешь честно сказать ее семье, что она окружена всей возможной роскошью.

— Мне очень жаль, — твердо заявил Рафик, — но я не продаю моих женщин. Дядя Хафиз, это задевает мою честь!

Хафиз взмахнул рукой, легко отметая все возражения своего племянника:

— О, как все-таки нетерпеливы молодые люди! Мальчик мой, я не был бы твоим дядей, если бы позволил тебе так поспешно отказаться от того, что, по здравом размышлении, может стать наиболее удачным и выгодным решением всех твоих проблем. Нет, семейные узы велят мне дать тебе возможность на досуге спокойно обдумать ситуацию. Вы будете моими гостями до тех пор, пока ты не поймешь, насколько мудрым станет такое решение.

— Но мы не можем навязывать тебе свое присутствие, — проговорил Рафик. — Сегодня вечером мы вернемся на наш корабль и там обсудим между собой этот вопрос.

— Нет, нет, мой милый мальчик, я и слышать об этом не хочу! Мой дом будет опозорен навеки, если я не смогу проявить по отношению к вам достаточного гостеприимства! Сегодня вечером вы — мои гости. Я настаиваю на этом, — чуть возвысив голос, ответил Хафиз.

В кустах раздался шорох, и внезапно позади Рафика, его друзей и Акорны появилось по двое молчаливых слуг.

— Конечно, поющие камни — редкостная диковинка, однако они не всегда удобны, — жизнерадостно объявил Хафиз. — Для тех, кто мне служит, есть другие пути через сад.

Рафик встретился глазами с Гиллом и обреченно пожал плечами:

— Мы с радостью воспользуемся твоим гостеприимством, дядюшка. Ты крайне любезен.

Любезность Хафиза дошла до того, что он предоставил своим гостям отдельные апартаменты: Несколько комнат для Рафика и его “жен” — и отдельную комнату в другом крыле дома для Гилла.

— Разумеется, ты предпочтешь, чтобы твои жены жили в уединении и вдалеке от спален других мужчин, — непринужденно объяснил он.

— И это делает любые попытки выбраться отсюда крайне затруднительными, — проворчал Калум, когда Хафиз оставил их одних. — Как нам найти Гилла и добраться до нашего скиммера?

— Спокойнее, — рассеянно попросил его Рафик.

— Но ты же не собираешься поддаваться на его уговоры!

— В этом доме я играл, когда был еще ребенком, — заметил Рафик. — Я знаю каждый дюйм этой земли, быть может, даже лучше, чем мой дядя: прошло уже много лет с тех пор, когда его фигура позволяла ему пробираться по неприметных тропкам между кустов или перебираться с карниза на трубу вдоль верхних этажей. Однако нам придется задержаться на день или два, Калум.

— Почему?

— Но ведь мы же хотим дать Хафизу время уладить дела с регистрацией нового маяка нашего корабля, разве нет? — Рафик был само спокойствие и любезность. — Пусть думает, что мы с ним согласны, пока все не будет закончено: тогда наступит время бежать.

— И как же ты собираешься уладить все вопросы с регистрацией и продажей наших акций, не отдавая ему Акорну?

— Ни о чем не беспокойся, — ответил Рафик. — В отношении переговоров я мастер. Я учился о настоящего эксперта.

— Это я знаю, — проговорил Калум. — Но именно с этим экспертом мы сейчас и ведем переговоры…