— Послушайте-ка, парни, я понимаю, что мы потратим изрядное количество времени и топлива, понимаю, что нашего теперешнего груза не хватит на то, чтобы окупить расходы — но, мне кажется, мы не можем держать ее здесь у себя. Вдруг ее кто-нибудь разыскивает? А на Базе о ней наверняка смогут позаботиться лучше…

Рафик вздохнул; Калум отвел взгляд от лица Гилла, стараясь смотреть куда угодно — только не на спящего ребенка.

— Во-первых, — заговорил Рафик, который как правило и занимался логическим анализом ситуации, — если бы ее кто-то искал, то поиски проходили бы в этом секторе пространства, а не на Базе. Во-вторых, поскольку мы согласились с тем фактом, что она является неизвестным инопланетным существом, откуда бы на Базе взяться экспертам, которые могли бы нам помочь? Никаких книг по уходу за ней нет, а мы — единственные, у кого есть хоть какой-то опыт. И, наконец, наш груз не оплатит даже дозаправку. Сейчас нам, похоже, досталась действительно ценная находка, и я не собираюсь ее просто так оставлять любому, кто будет пролетать мимо. Мы же на прошлой неделе засекли ионный след: возможно, за нами уже следят шпионы “Объединенных Производителей”.

Гилл раздраженно зарычал; Калум, фыркнув, высказал свое мнение:

— Что ж, придется включить ее в дневное расписание. Час здесь, два часа на астероиде. Двое будут работать…

— А один — заниматься вот этим нашим “крепким орешком”, рискуя свихнуться, — закончил Гилл, после чего вызвался первым дежурить при девочке.

— Но-но! — Рафик погрозил тонким пальцем своему коллеге. — Не надейся! Когда она будет спать, мы все будем работать.

Несмотря ни на что, их план сработал гораздо лучше, чем они предполагали. В первую очередь, девочка училась говорить, так что и ей, и тому, кто в данный момент присматривал за ней, всегда находилось дело. Она научилась уважать “нет” и радоваться, услышав “да”: когда ей надоедало сидеть на месте, она начинала интересоваться всеми предметами в комнате, выясняя, “да” они, или “нет”. До вещей, о которых говорилось “нет”, она больше не дотрагивалась. На третий день Рафик принес ей маркеры и ненужные компьютерные распечатки: хотя цифры рисовать у нее получалось гораздо хуже, чем у него, вскоре она уже вовсю чертила линии и завитушки, после каждого рисунка поглядывая на взрослого в поисках одобрения.

— Знаете ли, — заметил Калум, когда его позвали посмотреть на “произведения” малышки, — а это очень похоже на надписи на ее “яйце” Как вы думаете, насколько взрослой она родилась?

После этого все трое отправились сравнивать рисунки девочки с надписями на “яйце”, но в конце концов решили, что сходство было чисто случайным: в конце концов, откуда бы ребенку в столь нежном возрасте знать письменность? Тогда они начали учить ее печатать на интерлингве, используя стандартизированный шрифт, и вскоре она уже могла воспроизвести распечатку программы компьютера быстрее, чем любой из них.

— Что ж, она печатает то, что часто видит.

Купание девочки обернулось крупным открытием — и последовавшим за этим торжеством, затянувшимся почти на час.

— Всех детей надо регулярно купать. Гигиена, — сказал Рафик, улыбнувшись плескавшейся в большой раковине девочке: пока что малышка в ней умещалась. — По крайней мере, это-то я знаю точно.

— Да? Но на борту воды только на троих, а с ней нас четверо; к тому же, она много пьет, так что в ближайшее время нас ожидает нехватка чистой воды, — кисло заметил Гилл.

— Вся сточная вода подвергается очистке, — напомнил им Калум; как раз в этот момент малышка окунула лицо в воду и принялась пускать пузыри. А потом глотнула воды. — Нет, милая, не надо пить воду, в которой купаешься. Она грязная.

— Строго говоря, нет, — заметил Рафик, глядя на чистую воду, в которой сидела их подопечная.

— Должна быть грязной. Я хорошенько ее намылил, — Калум пригляделся: металлическое дно было прекрасно видно сквозь слой воды. — Но это же невозможно! Должна была остаться мыльная пена… Малышка перепачкала коленки, ползая по полу, а до того перемазала пальцы маркером, а теперь она чистая…

— Давайте-ка проверим, — предложил Рафик и отправился за одним из своих диагностических приборов. Погрузив его в воду, он посмотрел на результат — и едва не разинул рот от удивления. — Эта жидкость — стопроцентно чистая, чистейшая вода. По правде сказать, она чище той, на которой я сегодня с утра варил себе кофе.

— Но ты же видел, как я ее намыливал! — тоном оскорбленной добродетели заявил Калум. — Я ее вымыл, потому что она была грязной!

— А сейчас она чистая. И вода тоже, — Рафик снова посмотрел на прибор. — Не понимаю.

На лице Калума возникло хитрое выражение:

— А анализ воздуха ты в последнее время делал?

Рафик поморщился:

— Делал, делал, как и положено в это время суток…

— Ну и?.. — поторопил его Гилл, поскольку Рафик медлил с ответом, задумчиво скребя в затылке.

— Ни следа избыточной двуокиси углерода; а следу должны были появиться, поскольку теперь мы дышим этим воздухом вчетвером. К тому же, широколистных растений в секции гидропоники поубавилось, поскольку она, — он указал на девочку, — любит их больше, чем любую другую зелень.

Трое мужчин в молчании уставились на свою маленькую подопечную, которая продолжала пускать пузыри в кристально-чистой воде, явно наслаждаясь этим нехитрым развлечением.

— Я все думаю про этот вот рог посередине ее лба, — заговорил Гилл. — Говорят, что единороги умели очищать воду…

— Воду — может быть, — согласился Калум, выросший на тех же волшебных историях, что и Гилл. — Но воздух?

— Во-ду? — по слогам произнесла малышка, приоткрыв рот с тем выражением, которое, как уже выяснили мужчины, у нее означало улыбку. — Воз-дух? — прибавила она, растягивая главные.

— Верно, маленькая: вода и воздух. Две вещи, без которых не могут жить оба наших вида, — проговорил Рафик, вздыхая: девочка задала ему серьезную загадку.

— Давайте назовем ее Уной, — внезапно предложил Гилл в наступившей тишине.

— Мне не нравится, — покачал головой Рафик. — Кроме того, нам бы сейчас следовало выбирать имена на “А”, а не на “У”.

— Акорна, — предположил Калум. — Это несомненно лучше, чем “деточка”, “малышка” или “крошка”, — он покосился на Гилла, от которого мимоходом слышал все эти — и не только эти — “сюсюканья”, как он выражался, в обращении к девочке.

— Акорна? — Рафик задумался. — Это лучше, чем Уна.

Он взял чашку, набрал в нее чистой воды из ванночки и собирался было вылить воду на голову девочке, когда Гилл перехватил его руку.

— Ты даже не христианин, — заявил он и, вылив воду на серебристые кудряшки, объявил: — Называю тебя Акорной!

— Да нет же, нет, бестолочь, — Калум отобрал у него чашку и снова наполнил ее водой. — Надо говорить — “нарекаю тебя Акорной”! Я буду крестным отцом.

— Нет, не будешь. Крестным отцом буду я.

— А я тогда кем остаюсь? — оскорбленно поинтересовался Рафик. Акорна поднялась на ноги и едва не вывалилась из импровизированной ванны; он вовремя успел подхватить ее.

— А ты будешь держать ребенка на руках, — хором заявили Калум и Гилл. Калум протянул Гиллу полотенце.

Они уже выяснили, что девочку нужно вытирать насухо, поскольку, оказавшись на полу, Акорна обычно пыталась встряхнуться, а вокруг было достаточно оборудования, вовсе не нуждавшегося в ежедневном окроплении водой.

“Кхедайв” разгрыз и поглотил “Арахис”, если так можно выразиться, и теперь направлялся к DF-4-H3.1, небольшому астероиду с достаточно высокой, однако, концентрацией ценных металлов, чтобы это их путешествие окупилось. Именно в это время они и получили первое сообщение с Базы.

— Краткое изложение предлагаемых изменений, вносимых в статус пайщиков… — Гилл нахмурился. — Зачем они посылают нам весь этот мусор? Мы рудокопы, а не счетоводы какие-нибудь!

— Дай-ка я посмотрю, — Рафик повернулся к консоли и щелкнул пальцами. — Три распечатки!

— Напрасный расход бумаги, — заметил Калум.

— Все равно Акорне нужна бумага для рисования, — возразил Гилл.

— А если это то, что я думаю, — прибавил Рафик, — вы двое захотите прочесть это сами. И не захотите ждать, пока я все дочитаю сам!

— Что бы это ни было, — с отвращением проговорил Гилл, просмотрев свою копию, — здесь достаточно всякой бюрократической тарабарщины, так что нам все равно придется подождать твоих разъяснений, Рафик. Может, хоть ты переведешь это на нормальный язык!

— Ну, не все тут так непонятно, — медленно проговорил Калум. — Вот в этом параграфе, — он постучал по своему экземпляру распечатки, — говорится, что наши паи в “Коммерческих Разработках и Исследованиях” стоят сейчас втрое больше, чем когда мы покидали Базу.

Гилл присвистнул:

— Ради таких новостей я согласен читать любую тарабарщину!

— А в этом параграфе говорится, — продолжал Калум, — что наши акции больше не дают нам права голоса в совете акционеров.

— А это законно? Хотя за тройную плату… кого это волнует? В любом случае, у нас не так много акций, чтобы как-то влиять на политику компании.

Калум яростно моргал, переводя написанное в столбцы цифр: он не дал себе труда воспользоваться аудиоуправляемым калькулятором.

— Общая стоимость наших акций увеличилась в 3,25 раза, если быть точным. Если бы мы решили когда-нибудь проголосовать единым блоком, это вполне могло бы повлиять на ближайшие планы компании…

— Мне кажется, — странно напряженным голосом проговорил Рафик, — что, если вы перестанете звенеть мелочью и посмотрите на последнюю страницу, то увидите нечто гораздо более важное. Похоже, КРИ были куплены. И купил эту компанию “Концерн Объединенных Производителей”.

Гилл пролистал свою распечатку.

— Здесь говорится не о покупке, а о слиянии…

Рафик пожал плечами:

— Когда тигр осуществляет слияние с козленком, кто из них остается в живых?

— О, нам не о чем беспокоиться, — возразил Гилл. — Все равно наших паев было недостаточно для того, чтобы это имело какое-то значение при голосовании, Калум — и, кроме того, в то время, когда устанавливалась политика компании, нас никогда не было в нужном месте. Мы и так не голосовали. Кроме того, вот здесь говорится, что в работе и управлении компанией ничего не изменится.

Рафик снова пожал плечами:

— Так всегда говорят. Можешь не сомневаться: это верный знак того, что покатятся чьи-то головы.

— На Базе? Я и не сомневаюсь. Но это нас не коснется.

— Непосредственно сейчас? Нет.

— Ох, Рафик, да перестань ты тут мрачность разводить! С каких это пор ты стал настолько лучше нас разбираться в вопросах большого бизнеса? Как я уже и говорил, мы — рудокопы, а не счетоводы.

— Мой дядя Хафиз — торговец, — похоже, позиции Рафика были непоколебимы. — Он кое-что объяснил мне в отношении подобных ситуаций. Следующее сообщение придет через двадцать четыре стандартных часа, максимум — через тридцать шесть. Это будет объявление об изменении названия компании. Заявление о реструктуризации и о первых шагах по перестройке организации последуют несколько позже, но, тем не менее, появятся задолго до того, как мы доберемся до Базы — в особенности если до возвращения вы все-таки решите продолжать разработку “Дельфиниума”.

— Я уже подумываю, а не отступить ли нам от правил и не переименовать ли наш DF-4-H3.1 в твою честь, Рафик, — хмыкнул Гилл. — Ты у нас форменный пророк! Только мне вот кажется, что не можешь ты все это знать наперед.

— Подожди, сам увидишь, — предложил ему Рафик. — Или, если хотите поразвлечься, давайте заключим небольшое пари. Ставлю… м-м… скажем, три к двум за то, что к тому времени, как мы приведем “Кхедайв” на базу, вы не узнаете старых добрых КРИ.

Калум ухмыльнулся:

— Не слишком хорошая ставка, Рафик, для того, кто так уверен в исходе, как ты!

Рафик медленно, почти томно опустил ресницы, словно какая-нибудь юная танцовщица в гареме его дальних предков.

— Мой дядя Хафиз, — пробормотал он, — еще выставлял лошадей на бегах. Он учил меня никогда не делать слишком высоких ставок.

— Даже если они и проведут реорганизацию, — продолжил Гилл, — нас это не коснется. Мы — независимые контрактники, а не их сотрудники.

— Вспоминая, как в последнее время сбывались твои пророчества подобного рода, — грустно проговорил Калум, — я жалею о том, что ты это сказал…

“Кхедайв” задержался надолго по сравнению с первоначальным планом работ, одобренным КРИ, Все дело было в том, что “Дельфиниум” оказался не менее богатым месторождением, чем “Арахис”, но при этом большей площади. Поскольку вода на корабле оставалась чистой, а воздух — на удивление свободным от избытка углекислого газа, время не поджимало их, и команда горняков особенно не торопилась.

Акорна тоже не давала им скучать, так что на однообразную жизнь пожаловаться они не могли, и общества других людей им также не требовалось. Хотя разговоры о воспитании девочки теперь больше касались того, “чему мы будем учить ее сегодня”, они по-прежнему обсуждали это, когда Акорна уже спала. Ей требовалось много спать; она перестала дремать “днем”, зато “ночью” проводила по десять часов в гамаке, который служил ей теперь постелью. Заснув, она не реагировала на шум и проснулась только один раз — когда загрохотала дробилка, звук которой был похож на близкие взрывы: через мгновение девочка уже стояла возле своего эвакуационного люка. (Сюда Рафик поставил ее спасательную капсулу — “на всякий случай”, как он сказал, — остальные согласились с ним. На “Кхедайве” было только три спасательных капсулы, и Калум, как самый маленький из троих горняков, должен был разделить свою с девочкой в случае беды.) В целом же они могли совершенно спокойно обсуждать ее уроки, не понижая при этом голоса — и пользовались этой возможностью, иногда споря до хрипоты.

Основная часть работ по оценке полезных ископаемых на “Дельфиниуме” была окончена, пока девочка спала или была настолько занята своими “уроками”, что не замечала отсутствия одного из троих своих “опекунов”.

— Знаете ли, нужно отучать ее от такой зависимости, — сказал однажды вечером Рафик. — Я хочу сказать — когда мы вернемся на Базу, у нас у всех будут дела, которые не дадут нам быть всем вместе, и ей нужно усвоить, что одного из нас ей может быть вполне достаточно.

— И как же нам это сделать? — поинтересовался Калум.

— Мы будем уходить на работу по очереди в те часы, когда она не спит, чтобы она видела, как мы уходим и возвращаемся. Думаю, как только она поймет, что мы действительно возвращаемся, она успокоится, — Рафик покачал головой и грустно посмотрел на девочку, сладко спавшую в своем гамаке. — Бедняжка. Потеряла свою семью непонятно из-за кого… Ничего странного нет в том, что она все время хочет видеть нас всех вместе.

Они давали ей уроки языка, называя по очереди все предметы, какие только нашлись на борту “Кхедайва”. Сначала она отвечала им — по крайней мере, они полагали, что это ответ, — на своем языка: вероятно, также называла предметы. Но, поскольку ее слова не были похожи ни на что из слышанного ими раньше, а все их попытки повторить странные, непривычные звукосочетания терпели неудачу, она вскоре приняла их словарь и начала пользоваться им.

— Это тоже неплохо, — сказал Гилл.

— Жаль, что она утратит свой родной язык, — заметил Калум, — но она все-таки так мала… В любом случае, я сомневаюсь в том, что она хорошо владела языком до того, как попала к нам.

— Ну, по крайней мере, она знала, как произносить… — Гилл произнес слово по буквам, не желая расстраивать Акорну.

— Авви? — громко спросила она. В глазах Акорны читалось нетерпеливое ожидание, она расширенными глазами смотрела на дверь шлюза “Кхедайва”; взглянув на девочку, мягкосердечный Гилл едва не заплакал сам.

— Она умеет складывать слова из букв? — изумленно воскликнул Рафик, ухватив смысл происшедшего раньше всех остальных. — А ну-ка, Акорна, малышка, скажи мне, как произносится Р-А-Ф-И-К?

Это отвлекло девочку; сомкнув пальцы, она рукой указала на Рафика (такая у нее была привычка) и произнесла его имя.

— А Г-И-Л-Л?

— Гилл, — она издала носом странный звук, похожий на фырканье: этот звук, как они уже знали, означал у девочки смех.

— К-А-Л-У-М? — спросил третий из ее опекунов.

— Калум! — она застучала ладошками по столу и затопала маленькими ножками, сияя от счастья.

Большая часть этого дня превратилась в урок по складыванию слов из букв. К вечеру трое опекунов окончательно удостоверились в том, что их подопечная усвоила алфавит; потребовалась лишь небольшая помощь для того, чтобы она смогла набирать на компьютере те слова, которые ей диктовали.

— Она пишет десятым кеглем, джентльмены — посмотрите сами! — объявил Калум, потрясая листком, на котором девочка писала слова.

— А что в этом такого странного? — спросил Рафик, переворачивая листок другой стороной: распечатка была сделана шрифтом того же размера.

— Сколько она уже успела усвоить?

— Черт возьми, — очень отчетливо проговорила Акорна, обнаружив, что в ее ручке кончились чернила.

— Я бы сказал — более чем достаточно, друзья, — ответил Гилл, — и тот, кто станет использовать бранные слова, должен будет опустить вот в этот ящичек полкредита за каждое грязное словечко — отныне и навсегда!

Он взял пустую коробку из-под дисков, начал было писать “Грязные слова”, но тут Акорна, прочтя эту фразу, уверенно повторила ее вслух; поспешно стерев написанное, Гилл заменил первое слово на “Достойные”.

— А что значит “достойные”? — спросила Акорна.

Именно после этого они и решили открыть девочке доступ к справочным файлам “Кхедайва” и показали ей, как ими пользоваться. Правда, у нее возникли некоторые проблемы: ей трудно было пользоваться обычной клавиатурой, приспособленной для человеческих пальцев, так что Рафик изготовил для нее другую, соответствующую ее менее подвижным пальцам. Совершенствование в этом новом виде деятельности занимало теперь почти все время девочки, так что мужчины могли спокойно заниматься своей работой; за это время внешние грузовые капсулы, укрепленные на корпусе “Кхедайва”, существенно пополнились обогащенной рудой. Однако через три дня их ожидал новый сюрприз.

— Грузовые капсулы наполнены почти на две трети. Что… когда они будут полны на три трети?

— В каком смысле — “что”? — удивленно моргнув, Рафик посмотрел на Акорну.

— Мне кажется, она хочет спросить, что мы будем делать потом. Мы отвезем грузовые капсулы, полные на три трети, назад на Базу, получим за них плату, пополним запасы корабля и вернемся за новым грузом руды, — ответил Калум, стараясь говорить совершенно серьезно.

— Но на “Дельфиниуме” больше чем три трети грузовых капсул.

— Ну, понимаешь ли, никель и железо мы отправляем автоматическими капсулами. Груз корабля состоит из более ценных металлов — слишком ценных, чтобы отправлять их таким путем, — объяснил Калум: казалось, он и в самом деле уверен, что девочка все поняла из его объяснения.

— Платина — цен-ная.

— Верно.

— Значит, палладий, родий и рутений тоже цен-ная?

— “Ценные”, — рассеянно поправил Калум.

Рафик резко выпрямился:

— Вы это слышали? Она знает металлы группы платины!

— Почему бы и нет? — пожал плечами Гилл. — Она же все время слышит, как мы о них говорим.

Акорна топнула ножкой, стремясь привлечь их внимание:

— Осмий цен-ный. Иридий цен-ный. Рений не цен-ный.

— Рений не принадлежит к платиновой группе, — поправил ее Калум, — но сейчас, благодаря буму в производстве протонных ускорителей, он очень ценен.

Акорна нахмурилась:

— Не добываешь рений?

— Если бы на “Дельфиниуме” он был, уверяю тебя, моя дорогая, мы бы непременно добывали его.

— Рений есть. Глубоко.

— Нет, любимая моя девочка, на “Дельфиниуме” много металлов платиновой группы, но железа и других металлов, включая рений, очень мало. Мы знаем это, потому что провели спектрографический анализ и… хм, другие исследования, — сказал Гилл, на время отвлекшийся от расчетов. — Потому мы и называемся горняками, милая. Это наша работа. И нам очень повезло, что мы нашли “Дельфиниум”. Конечно, “Арахис” тоже был неплох, но для нас “Дельфиниум” оказался гораздо лучше.

— Глубоко! — наставала Акорна, — нужен бур. Найти рений — скоро вернуться. Потом лететь в другое, новое место?

— Чтобы отыскать твой народ?

Глаза Акорны сузились, она посмотрела на свои руки. Несмотря на всю миловидность ее личика, оно явно носило черты сходства с мордой лошади: сейчас малышка стала особенно похожей на печального жеребенка.

— Милая, одна из причин, по которой мы задерживаемся на больший, чем обычно, срок состоит в том, что мы хотим заработать побольше денег для хорошей галактической экспедиции, которая поможет найти твой народ. Твою Авви. Авви была единственной на вашем корабле?

— Нет. Лалли тоже там.

— Твои мама и папа? — спросил Гилл, надеясь, что теперь, когда она так хорошо понимает их язык, возможно, ей удастся переводить на него слова ее родного языка.

— Нет, Авви и Лалли.

— Неплохая попытка, Гилл, — сочувственно коснувшись его руки, проговорил Рафик.

— Кстати, милая, “полный на три трети” — это значит просто “полный”. Три трети равно одному, — заметил Калум, пытаясь отвлечь девочку от грустных мыслей. Акорна была явно расстроена и, опустив глаза, сосредоточенно разглядывала свои ладошки. — Трети — это доли.

— Доли? — она подняла голову.

— Части целого. Существует великое множество долей — половины, четверти, пятые части, и шестые части, и множество других. Если у тебя есть две половины — значит, у тебя есть одна целая. И четыре четверти — это одна целая.

— И пять пятых — это тоже одна целая? — ее глаза снова удивленно расширились; она старалась осмыслить новую идею. — А самая маленькая часть какая? Одна?

— Смотрите-ка, ребята, у нас тут математический гений! — воскликнул Рафик, вскинув руки в жесте насмешливого преклонения.

Одна математическая концепция вела к другой, и вскоре Акорна уже дошла до алгебраических уравнений. Калум, ворча что-то насчет того, что перевернет на этом астероиде каждый камешек и вытянет из него все, что возможно, заставил остальных использовать метод глубокого бурения, чтобы проверить, что таится под более доступными верхними слоями пород.

— Почему бы не научить ее чему-нибудь полезному? Например, следить за каталитическим конвертером и вовремя выключать его? — спросил Рафик. — Тогда я смог бы работать на астероиде вместе с вами, ребята, и малышка быстрее избавилась бы от своей зависимости.

— Я думаю, — в голосе Калума звучало опасливое почтение, — она родилась, уже зная гораздо больше полезных вещей. чем мы можем себе представить.

Он изучал образцы пород, поднятых буром с большой глубины.

— Посмотрите-ка на результаты анализа…

— Рений и гафний, — склонившись к экрану, медленно проговорил Рафик. — И в высокой концентрации. Если бурение будет давать руду в таких же количествах, мы сможем заполнить грузовые капсулы и вернуться на Базу гораздо раньше, чем если станем вести разработки на поверхности, добывая платину. И наш груз будет стоить дороже на…

— Сорок два и шестьдесят пять сотых процента, — рассеянно моргая, закончил за него Калум. — Помните? Она сказала , что на глубине есть рений.

— Структура “Дельфиниума” как астероида не нарушена; здесь не было атмосферных процессов и сдвигов геологических слоев. С точки зрения логики, в глубине должны быть те же самые металлы и в той же концентрации, что и на поверхности… просто до них труднее добраться.

— С точки зрения логики, — возразил Гилл, — если посмотреть на пробы, все обстоит совершенно по-другому. Может быть, существуют некоторые вещи, которые еще не известны космическим исследователям. Но я дорого дал бы за то, чтобы понять, как ты об этом узнала, Акорна акушла. Думаю, нам лучше научить ее распознавать и другие металлы, джентльмены, чтобы она в дальнейшем могла сообщать нам об их наличии. А что до зависимости… — Гилл фыркнул. — Как только ты сделал ей ее собственную клавиатуру, Рафик, она стала вполне независимой; неужели вы двое этого не заметили?

— Некоторые рождаются хакерами, а некоторые — нет, — заметил Рафик.

— Что ж, попытка — не пытка, разве нет? — пожал плечами Гилл; однако было видно, что он гордится Акорной не меньше, чем его товарищи. — Похоже, из нас получаются не такие уж плохие родители, а, ребята?

— Насколько взрослой она родилась? — спросил Калум почти умоляющим тоном. — Она ведь живет на борту корабля только…

Ему пришлось просмотреть компьютерные логи, чтобы выяснить, когда они нашли девочку.

— Ого! Двенадцать месяцев и пятнадцать дней назад!

— Целый год? — ошеломленно проговорил Рафик.

— Год! — воскликнул Гилл. — Черт, мы забыли про ее день рождения!

Остальные двое, оскорбленно поджав губы, одновременно указали ему на банку с надписью “Достойные слова”, которая не пополнялась уже некоторое время.