Серьезный интерес русского читателя к событиям в Америке не был ни случайностью, ни парадоксом. Острейшие классовые противоречия русской действительности, жесточайший крепостнический гнет, сочетавшийся с новыми буржуазными формами эксплуатации в связи с начавшим возникать в недрах феодального строя капиталистическим укладом хозяйства, могучая {117} волна стихийного крестьянского движения, не прекращавшегося и после жестокого подавления восстания Пугачева, - все это объективно создавало благоприятную почву для распространения освободительных идей. Следует также иметь в виду, что если в условиях самодержавной России нельзя было говорить о праве русского народа на изменение политического режима в своей стране, то в силу известных благоприятных обстоятельств можно было более или менее объективно писать о праве на свободу и независимость американского народа и об опыте его успешной революционной борьбы против Англии.
      Опубликование в русской печати, и прежде всего в изданиях Н. И. Новикова, богатейшего материала о революционной войне в США приобретало в условиях самодержавно-крепостнического строя в России особый смысл и значение. Чтение разнообразных сообщений об успешных военных действиях восставших колонистов, сам факт победоносного завершения войны за независимость и утверждения республиканского государства в Америке - все это, естественно, наводило русского читателя на мысль о своей родине, заставляло его критически взглянуть на окружающую его действительность, сравнить республиканскую Америку и самодержавно-крепостническую Россию.
      Таким образом, обширная информация об американских событиях, публиковавшаяся в России, по своему объективному содержанию приобретала в известной мере революционный политический смысл. {118}
      ГЛАВА VII
      А. Н. РАДИЩЕВ ОБ АМЕРИКЕ
      Самый проникновенный отклик на революцию в Америке принадлежит перу Александра Николаевича Радищева:
      "К тебе душа моя вспаленна,
      К тебе, словутая страна,
      Стремится; гнетом где согбенна
      Лежала вольность попрана;
      Ликуешь ты! а мы здесь страждем!..
      Того ж, того ж и мы все жаждем;
      Пример твой мету обнажил;
      Твоей я славе непричастен
      Позволь, коль дух мой неподвластен,
      Чтоб брег твой пепл хотя мой скрыл!"1
      В этих взволнованных строках поэт выразил свое восхищение американской войной за независимость и сделал революционные выводы для России. Именно Радищев глубже, чем кто-либо другой в России, сумел понять смысл американской войны, сделать на основании ее анализа глубокие теоретические обобщения. Его сочинение - ода "Вольность" - по праву принадлежит к числу выдающихся произведений европейской литературы того времени, в той или иной степени посвященных Американской революции 2.
      Теперь, после ряда интересных и обстоятельных исследований наших литературоведов, историков и философов 3, писать об этом легко - все как будто само собой разумеется. А ведь было время, когда даже мысль о связи оды "Вольность" с Американской революцией казалась чуть ли не фантазией: обращение Радищева к "словутой стране" воспринималось читателями и исто-{119}риками литературы как обращение к революционной Франции 4. Лишь на основе тщательного анализа текста оды, его сопоставления с развитием исторических событий и с литературными материалами В. П. Семенников установил непосредственную связь этих строк с войной США за независимость и, в частности, проследил влияние на Радищева сочинения Рейналя об Американской революции; его выводы были развиты и уточнены многими другими исследователями 5.
      Какой-нибудь буквоед, скрупулезно анализируя текст, может быть, станет утверждать о каком-то "заимствовании" Радищева у Рейналя или другого западного автора. Нет ничего нелепее и опаснее подобной примитивной точки зрения. Конечно, анализируя сочинения Радищева, да и любого другого русского или иностранного автора, всегда можно обнаружить в какой-то мере следы "западного" или "восточного" влияния 6. Сам Радищев неоднократно прямо ссылался на американские законодательные акты и цитировал их. Новое поколение русских революционеров, наследники Радищева - декабристы также использовали опыт Американской революции XVIII в. И, скажем, в проекте конституции Никиты Муравьева можно обнаружить известное сходство с конституционными актами США 7. Специфика нашей работы заставляет нас, естественно, обращать внимание именно на эту сторону вопроса, однако мы очень далеки от того, чтобы на этом основании делать какие-либо выводы о "несамостоятельности" А. Н. Радищева или Н. М. Муравьева.
      Да, Радищев, а позднее декабристы и другие русские революционеры были знакомы с идеями, событиями и основными документами Американской и еще в большей мере Французской революций. И это не их недостаток, а их достоинство. Все они были высококультурными и широко образованными людьми, которые шли в ногу со временем, следили за современной передовой литературой. Так, отстаивая свою точку зрения на необходимость гражданских свобод, и в частности свободы печати, Радищев обнаруживает великолепное знакомство с историей вопроса, о чем свидетельствует, например, раздел о "произхождении ценсуры". В подтверждение своей точки зрения он ссылается на опыт и документальные материалы, относящиеся к самым различным эпохам и странам, начиная от седой древности, анализирует историю Древней Греции и Рима, обращает-{120}ся к трудам по истории Германских государств, Англии, Франции, Австрии, Дании, Испании и, наконец, Америки.
      Вполне естественно поэтому, что изложение вопроса давалось А. Н. Радищевым на высоком современном уровне и ему незачем было открывать уже давно открытые истины. Публикуя свои сочинения и проекты и опираясь прежде всего на опыт России, на русскую действительность, Радищев использовал достижения других народов. Русское освободительное движение развивалось не каким-то особым, специфическим, исключительным путем, вне столбовой дороги мирового прогресса. Русские революционеры ценили и изучали опыт других народов. Их взгляды для своего времени были передовыми, и их сочинения учитывали лучшее, что было создано до них мировым революционным движением. Радищев славит Американскую революцию и восхищается ею. "Ликуешь ты (т. е. Америка. - Н. Б.)! А мы здесь страждем!.." - восклицал А. Н. Радищев, соединяя только лишь в одной строчке русский и американский опыт. "Пример твой мету (т. е. цель. - Н. Б.) обнажил" - вот образец настоящего, истинного интернационализма и в то же время патриотизма. Какого патриотизма? - может заметить скептик-буквоед, ведь в заключении 46-й строфы идет речь о том, что Радищев мечтает, чтобы "брег" Америки сокрыл его "пепл". Нельзя, пожалуй, ответить лучше, чем это сделал Радищев в 47-й строфе:
      "Но нет! где рок судил родиться,
      Да будет там и дням предел..."
      Поэт с гордостью видит преемственность между своим первым "прорицанием" вольности и будущим поколением русских революционеров:
      "Да юноша, взалкавый славы,
      Пришед на гроб мой обветшалый
      Дабы со чувствием вещал:
      "Под игом власти, сей, рожденный,
      Нося оковы позлащенны,
      Нам вольность первый прорицал""8.
      Что касается Рейналя, то А. Н. Радищев знал, конечно, его "Историю обеих Индий" (как, впрочем, и многие другие сочинения передовых людей того времени) и даже сам показал на следствии: "Сию то книгу могу я {121} почитать началом бедственному моему состоянию". Не следует, однако, понимать это замечание слишком буквально. Радищев заявил об этом на следствии, когда в его интересах было выдвинуть на первый план широко известное сочинение западного революционера-просветителя в порядке самозащиты, а также для того, чтобы навести следствие если не на ложный, то во всяком случае на более безопасный след.
      Радищев не только понял многие характерные особенности Американской революции, но сумел образно, кратко и выразительно показать их сущность. С исключительной проницательностью Радищев, например, сумел увидеть справедливый характер войны США за независимость и оценить преимущества новой, народной армии перед старым, "подневольным" войском феодальных государств. Приведем для иллюстрации известную 34-ю строфу оды:
      "Воззри на беспредельно поле,
      Где стерта зверства рать стоит:
      Не скот тут согнан поневоле,
      Не жребий мужество дарит,
      Не груда правильно стремиться,
      Вождем тут воин каждый зрится,
      Кончины славной ищет он.
      О воин непоколебимый,
      Ты есть и был непобедимый,
      Твой вождь - свобода, Вашингтон".
      Обратим также специальное внимание на две строчки:
      "Не скот тут согнан поневоле..."
      Сколько презрения к старой армии, ее подневольной организации и к милитаризму вообще в этих нескольких скупых словах! И далее:
      "Вождем тут воин каждый зрится..."
      Очевидно, что Радищев сумел правильно понять главную особенность американской армии, основанной на совершенно других, новых и прогрессивных принципах организации.
      Именно на основании анализа 34-й строфы В. П. Семенниковым был сделан вывод о том, что ода написана около 1781-1783 гг., поскольку об американской войне в ней говорится как о факте еще протекающем {122} или во всяком случае современном, а Вашингтон выступает еще как вождь армии 9.
      Действительно, о войне США за независимость Радищев пишет в настоящем времени, как если бы она еще происходила, но В. П. Семенников, а вслед за ним и многие другие исследователи не обратили внимания на следующую, 35-ю строфу оды, которая, по всей видимости также должна быть отнесена к Америке и которая рисует торжество получившей свободу республики:
      "Двулична бога храм закрылся,
      Свирепство всяк с себя сложил,
      Се бог торжеств меж нас явился
      И в рог веселый вострубил".
      Напомним, что храм двуликого бога Януса, по установленному обычаю, открывался на время войны и закрывался после наступления мира. В данном случае "двулична бога храм закрылся" - война закончилась: "Свирепство всяк с себя сложил". Наступило время торжества: "Се бог торжеств меж нас явился". Отсюда видно, что ода "Вольность" (во всяком случае цитаруемые строфы) была написана не во время, а после окончания войны, скорее всего сразу же вслед за известием о заключении мира 10. (Предварительное соглашение между Англией и США было заключено 30 ноября 1782 г., а окончательный мир подписан в Версале 3 сентября 1783 г.) Вероятнее всего, она написана сразу же вслед за опубликованием в газетах известий о победоносном окончании войны. Поскольку Дж. Вашингтон выступает в оде еще как главнокомандующий - "вождь" революционной армии, она не могла быть написана в 90-е годы, так как в то время он уже стал президентом нового государства. (Мы уже не говорим о том, что в 90-е годы события войны США за независимость были оттеснены на второй план Великой французской революцией 1789 г., и трудно предположить, чтобы Радищев о них даже не упомянул.) Наконец, в документальных материалах отмечается, что Радищев читал оду "Вольность" своим друзьям в середине 80-х годов XVIII в. 11
      Само слово "вольность" в лексиконе XVIII в. означало в первую очередь независимость, политическую свободу (т. е. имело некоторое смысловое отличие от слова "свобода"), что также связывает оду с освободительной борьбой Соединенных Штатов против Англии. Говоря об {123} общем содержании оды "Вольность", мы позволим себе некоторую модернизацию терминов и заметим, что Радищев выступает сторонником того аграрного строя, который мы теперь называем американским, или фермерским, путем развития капитализма в сельском хозяйстве. Радищев вскрыл преимущества свободного труда фермеров перед рабским трудом крепостного крестьянина:
      "...Дух свободы ниву греет,
      Бесслезно поле вмиг тучнеет;
      Себе всяк сеет, себе жнет".
      Радищев рисует счастливую жизнь свободного землепашца, сравнивая ее с тяжелой долей русского крепостного крестьянина (см. строфы 31, 32, 33-ю). Для свободных "труд - веселье, пот - роса", - пишет А. Н. Радищев, и он твердо верит, что придет время, когда русский крестьянин обретет счастье свободного труда на свободной земле и в свободной стране. Вера поэта в будущее России и русского народа неколебима. Если Рейналь рассматривал распад Российской империи как огромное "счастье", то Радищев видел в этом только первый этап революции, которая увенчается образованием республики, построенной на принципах федерации:
      "Из недр развалины огромной,
      ...............................
      Возникнут малые светила;
      Незыблемы свои кормила
      Украсят дружества венцем
      На пользу всех ладью направят..."12
      "О день! Избраннейший всех дней!" - восклицал в заключение Радищев, приветствуя время грядущей революции.
      Неоднократно обращался к американской тематике Радищев и в тексте "Путешествия из Петербурга в Москву"13, причем в каждом случае обнаруживал хорошую осведомленность и ясное понимание существа дела. Наиболее обстоятельно им был изложен вопрос о свободе печати. "Американския правительства приняли свободу печатания между первейшими законоположениями, вольность гражданскую утверждающими", - писал Радищев и приводил далее характерные выписки из конституционных актов Пенсильвании, Делавэра, {124} Мэриленда и Виргинии, в частности: "Народ имеет право говорить, писать и обнародывать свои мнения; следовательно, свобода печатания никогда не должениствует быть затрудняема" (из конституции Пенсильвании 1776 г., ст. 12 декларации - "объявлении" прав). "Свобода печатания есть наивеличайшая защита свободы государственной" (из конституции Виргинии, ст. 14) и др. 14
      Мысли А. Н. Радищева о свободе слова и печати, приводимые им отрывки из конституций отдельных американских штатов представляют огромный интерес. Их значение еще более возрастает, если учесть, что эти отрывки, по всей видимости, являлись первыми официальными американскими конституционными материалами, появившимися на русском языке. Как пример, характеризующий демократический уклад общества в Америке. Радищев приводит случай с видным деятелем войны за независимость Дикинсоном (Пенсильвания), который выступил с открытым опровержением несправедливой критики в его адрес. "Первейший градоначальник области (речь шла о Пенсильвании.- Н.Б.),- писал Радищев, низшел в ристалище, издал в печать свое защищение, оправдался, опроверг доводы своих противников и их устыдил... Се пример для последования, как мстить должно, когда кто кого обвиняет перед светом, печатным сочинением"15.
      Прославляя политическую свободу в Соединенных Штатах, Радищев вместе с тем не уклонился от осуждения отрицательных сторон американской действительности. Он гневно критиковал социальную несправедливость, с негодованием отвергал рабство негров и истребление индейцев: "Заклав Индийцов единовремянно, злобствующие Европейцы, проповедники миролюбия во имя бога истины, учители кротости и человеколюбия, к корени яростнаго убийства завоевателей прививают хладнокровное убийство порабощения, приобретением невольников куплею. Сии то нещастныя жертвы знойных берегов Нигера и Сенегала... вздирают обильныя нивы Америки, трудов их гнушающейся. И мы страну опустошения назовем блаженною для того, что поля ея не поросли тернием и нивы их обилуют произращениями разновидными. Назовем блаженною страною, где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысящи не имеют надежнаго пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова"16. {125}
      При рассмотрении отношения Радищева к Америке приходится сталкиваться с несколько односторонними взглядами. Некоторые авторы концентрируют внимание только на отрицательных моментах в характеристике Радищевым американского общества, а иные, наоборот, склонны преуменьшать значение критических замечаний и выдвигают на первый план лишь положительные оценки Радищевым Американской революции. Не избежал известной односторонности, к сожалению, и такой специалист в этом вопросе, как А. И. Старцев. Он, конечно, хорошо знает об отрицательном отношении Радищева к рабству в Америке и к истреблению индейцев и даже упоминает об основных его замечаниях на этот счет. Однако здесь же он стремится доказать, что эти замечания относятся "к Америке, вне США", то есть прежде всего к странам Латинской Америки. Свою мысль он аргументирует тем, что в литературе XVIII в. существовали две американские темы: новая, связанная с революционной войной за независимость, и старая, традиционная, связанная с завоеванием Америки и истреблением индейцев 17.
      Эти соображения имеют известное основание. Можно считать установленным, что осуждение Радищевым рабства и истребления индейцев распространяется не только на США, но и на всю Америку в целом, особенно когда Радищев пишет о сахаре, кофе и красках (т. е. о товарах преимущественно латиноамериканского происхождения), не осушившихся еще от "пота, слез и крови их омывших при их возделании"18. Но в конечном итоге эта точка зрения представляется нам не вполне убедительной. Во-первых, рабство негров и истребление индейцев в Америке, в том числе и в Северной, осуждали выдающиеся деятели русской культуры не только до Радищева (А. П. Сумароков, Н. И. Новиков), но и после него (А. С. Пушкин, Н. Г. Чернышевский и др.), причем совершенно очевидно, что в XIX в. речь шла прежде всего об индейцах и о рабстве в США.
      Таким образом, если уже говорить о традиционности, то вряд ли было справедливо отделять точку зрения Радищева от взглядов как его предшественников, так и деятелей русской культуры XIX в. Далее, если быть объективными, то почему мы должны относить все положительные замечания Радищева только к США, а отрицательные главным образом и даже исключительно {126} к Латинской Америке? Разве не правомернее отнести замечания об Америке прежде всего к США (хотя некоторые из них относились, разумеется, и к Латинской Америке), поскольку в конце XVIII в. основное внимание было приковано именно к новой республике в Северной Америке?
      Наконец, осуждение рабства негров и истребления индейцев отнюдь не свидетельствует о каком-то недоброжелательстве Радищева к Соединенным Штатам. Наоборот, именно потому, что Радищев столь высоко ценил достижения Американской революции, он с таким гневом осуждал сохранение в новой республике уродливого наследия старого мира.
      Подводя итоги, следует вновь подчеркнуть, что было бы ошибочным рассматривать те или иные явления руской культуры и русского освободительного движения только как результат западноевропейского или американского влияния. Но столь же неправильно было бы полагать, что развитие русского общества шло каким-то исключительным, изолированным путем, вне связи с мировым прогрессом. Русское общество в целом, и особенно его передовая часть, не говоря уже о таких деятелях, как Н. И. Новиков, Д. И. Фонвизин или А. Н. Радищев, внимательно следили за развитием революционного движения на Западе и были весьма основательно знакомы с событиями и идеями Американской революции.
      Конечно, голос Радищева в XVIII в. не мог еще быть услышан широкими слоями русского народа. Напуганная грозными событиями революции во Франции, Екатерина II заключила его в крепость, а затем сослала в Сибирь. "С жаром и чувствительностью" царица заявила, что Радищев - "бунтовщик хуже Пугачева", и показала при этом своему секретарю А. В. Храповицкому то место, где он хвалит "Франклина как начинщика и себя таким же представляет"19. У истории, однако, свои законы, которые не были подвластны ни царице, ни ее верноподданным. И сейчас, два века спустя, важно уже не то, о чем говорила и писала российская императрица и что беспрекословно выполнялось армией ее штатных и сверхштатных чиновников, а то, о чем думал, писал и мечтал наш замечательный мыслитель, поэт и писатель Александр Николаевич Радищев.
      Без преувеличения можно сказать, что по глубине анализа событий и идей Американской революции, бо-{127}гатству мыслей и яркости изложения соответствующие места в оде "Вольность" и "Путешествии из Петербурга в Москву" Радищева могут быть отнесены к наиболее выдающимся откликам современной мировой литературы на Американскую революцию XVIII в. Характерно также, что по важнейшим вопросам освободительного движения А. Н. Радищев занимает последовательную и твердую позицию и находится, выражаясь современным языком, в авангарде мирового прогресса.
      ГЛАВА VIII
      ПЕРВЫЕ РУССКИЕ ПОДДАННЫЕ
      В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ
      В XVIII В.
      Вопрос о первых русских, побывавших в Соединенных Штатах во второй половине XVIII в., был поставлен мною около 25 лет назад в книге о становлении отношений между Россией и Америкой, опубликованной в 1966 г. Уже в этой работе весьма обстоятельно исследованы архивные и опубликованные источники об американском путешествии Ф. В. Каржавина, приведены материалы о пребывании в США Д. Д. Голицына (А. Смита), Г. X. фон Розенталя (Дж. Роуза), аптекаря из С.-Петербурга Карла Тиля (Киста), З. И. Бобуха и др.
      С того времени различные аспекты этой темы неоднократно привлекали внимание исследователей. А. Ф. Долгополов в журнале "Родные дали" за июнь 1976 г. дополнил список участников войны США за независимость именами офицера русской армии Рубенса и путешественника Корзухина 1. Целая серия работ (правда, не всегда достоверных) была посвящена жизни и деятельности Ф. В. Каржавина 2.
      В Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота СССР (ЦГАВМФ) были выявлены материалы о пребывании в Северной Америке в 17601770 гг. русских моряков, служивших в британском флоте. В 1763-1766 гг., во время службы волонтером на английском фрегате "Ковентри", унтер-лейтенант И. Ф. Сенявин побывал "в Новой Йорке, в Галифаксе, в Филадельфии и Виргинии"3. Между островами Антиги (Антигуа) и Виргинией в 1763-1765 гг. плавал лейтенант И. О. Селифонтов 4, ставший позднее иркутским генерал-губернатором, в ведении которого в XVIII в. были и русские владения на северо-западе Америки. {129} В различных провинциях Северной Америки побывали в то время и другие русские моряки - лейтенант М. Г. Кожухов, мичманы В. И. и С. И. Плещеевы, унтер-лейтенант Я. Т. Карташев, мичманы Петр Козлятев, Лоренц Гзель и др.
      Особый интерес представляет путешествие знаменитого русского мореплавателя Ю. Ф. Лисянского, который в 1793-1796 гг. посетил многие города молодой республики, включая Нью-Йорк, Филадельфию, Бостон, высоко отзывался о Б. Франклине и Дж. Вашингтоне, с которым ему, по-видимому, довелось встретиться лично. Лисянский писал в дневнике: "Вашингтон обласкал меня таким образом, что я по гроб жизни моей ему остаться благодарным и всегда сказать, что не было на свете величее мужа сего: простота его жизни и благосклонность в обхождении таковы, что в одно мгновение поражают и удивляют чувства"5.
      К сожалению, красочные детали беседы Лисянского с Вашингтоном, приводившиеся в литературе 6, являются, по всей видимости, вымышленными. Ни в бумагах Вашингтона в США, ни в дневнике Лисянского какого-либо конкретного упоминания о беседе русского моряка с президентом США и тем более о ее содержании не обнаружено 7.
      Можно лишь предположить, что русский моряк встретился с Вашингтоном в каком-то общественном месте, собрании или на приеме, но никаких конкретных свидетельств об этом, кроме приведенного выше отрывка из дневника самого Лисянского, не сохранилось. Отметим также, что молодой моряк побывал в гостях у многих рядовых американцев, в том числе филадельфийских квакеров, которых он нашел "гораздо ласковее других к чужестранцам, что же касается женского полу, то оный в приветливости не токмо не уступает никакому месту, но даже превосходит многие"8.
      Самым важным и примечательным событием в ранних русско-американских контактах остается, однако путешествие в Соединенные Штаты Федора Васильевича Каржавина (1745-1812), которое давно уже привлекало внимание исследователей 9.
      Ф. В. Каржавин родился в семье богатого петербургского купца, получил блестящее европейское образование и редкий по разнообразию жизненный опыт, пройдя, как он говорил, "сквозь огонь, воду и землю". Не без некоторых оснований, хотя и с очевидным пре-{130}увеличением, Каржавин писал, что "объехал 3/4 света", и даже считал себя чуть ли "не меньше Кристофора Колумбуса". Судьба оказалась явно несправедливой к этому смелому, разносторонне образованному и способному человеку: в его жизни было слишком много крутых перемен, тяжелых лишений, семейных неурядиц и слишком мало самых обычных, простых человеческих радостей. Явно незаурядный человек, он не мог найти достойного применения своим силам и способностям в крепостной России и вынужден был долгие годы скитаться по разным странам. "Лутче бы было мне быть башмачником, - с горечью писал Ф. В. Каржавин в 1785 г., нежели учиться и терять мою жизнь напрасно"10.
      Мотивы, руководившие действиями Каржавина, не всегда можно установить с достаточной уверенностью. Сам он обычно ссылался только на чисто личные обстоятельства. Насколько это было правильно, сказать трудно. Во всяком случае, так было проще, а главное, гораздо безопаснее. "Повинуясь Вашему дозволению, отъехал я в чужие края, - сообщал Ф. В. Каржавин отцу в сентябре 1773 г., - не ради нужд каких, но чтобы Вас единственно оставить в покое"11. Из его автобиографической записки мы узнаем, что, находясь в Париже, Каржавин "вздумал суровость жребия своего облегчить женитьбой в начале 1774 г., но и в брачном состоянии не нашел... истинного спокойствия"12. Девица Ш. Рамбур, хотя и была бедной сиротой, оказалась, судя по переписке, довольно капризной. Скорая размолвка с женой и материальные затруднения заставили Ф. В. Каржавина искать счастья за океаном. Сообщая в мае 1775 г. отцу о своем намерении "ехать прогуляться в Мартинику и в Сан-Доминго" по торговым делам, Каржавин писал: "Хотя я имел заведенные там корреспонденции торгов американских, состоящих в сахарном песке... в хлопчатой бумаге и кофе, однако от глаз далеко и самому лучше побывать"13.
      В сентябре 1776 г. Каржавин отправился на остров Мартинику. Началось его большое американское путешествие, продолжавшееся до 1788 г. За это время он несколько раз побывал в Соединенных Штатах. Первый раз - в разгар войны за независимость с мая 1777 г. по 25 января 1780-го, затем, находясь на испанском судне в Нью-Йоркском порту, с 12 мая по 11 июня {131} 1782 года и, наконец, уже после окончания военных действий - с 4 сентября 1784 г. по апрель 1787 г.
      Позднее, давая общую оценку своего американского путешествия, Каржавин писал: "Один из наших соотчичей, человек любопытный и знающий, пускается в 1776 г. по океану Атлантическому и, направляя путь свой на юго-запад, выходит на берег в Вест-Индии... оттуда продолжает путь до матерой Америки и возвращается в отечество свое не прежде 1788 года... Сей россиянин есть первый из нашего народа человек, который двенадцатилетнее жительство имел в тех отдаленных странах, и должен был видеть их примечательными глазами..."14.
      Достоверность сообщенных Каржавиным сведений вполне подтверждается находящимися среди его бумаг документами, в частности несколькими паспортами, выданными ему различными официальными лицами: французским посланником в США А. Жераром 27 февраля 1779 г., консулом в Массачусетсе Ж. де Вальне 13 марта 1779 г., консулом в Виргинии шевалье д'Анмуром 8 января 1780 г., вице-консулом Виргинии М. Остером 15 апреля 1787 г. и др. 15 Как показала Е. Двойченко-Маркова, содержание автобиографической записки Каржавина хорошо согласуется с американскими материалами, в том числе сообщениями местной печати.
      Но если чисто внешняя, хронологическая сторона путешествия Каржавина более или менее установлена и не вызывает особых сомнений, то гораздо сложнее обстоит дело с выяснением мотивов его действия и степени его участия в американских событиях того времени.
      "В своей борьбе за независимость американцам помогали представители почти всех европейских наций: француз Лафайет, немец Штейбен, поляк Костюшко и другие... но американским историкам не известен ни один русский, который принимал участие в революционной войне в Америке"16, - отмечает Е. Двойченко-Маркова и стремится показать, что таким русским был Ф. В. Каржавин.
      Приехав в Америку, Каржавин оказался в гуще революционных событий. Но какова была его личная роль в этих событиях? Каких политических взглядов он придерживался? На чьей стороне были его симпатии? Ответить на эти вопросы оказалось непросто. "То, что нам известно о политических взглядах Каржавина, - пишет {132} хорошо знакомый с документальными материалами А. И. Старцев, - недостаточно, чтобы характеризовать его как сторонника буржуазной революции". В ряде случаев Каржавин действительно резко отзывался об американском правлении как "неосновательном и безвластном", а оправдываясь перед отцом, напоминал, что "Каржавины никогда Пугачевыми не были". Вместе с тем тот же Старцев не мог не признать, что "заверения Ф. В. Каржавина, сделанные в официальных документах и подцензурных письмах, надо принимать с учетом всех обстоятельств, требовавших от него подтверждения своей благонадежности"17. Верно, конечно, что "Каржавины никогда Пугачевыми не были", но они не были и обычными царскими верноподданными. Не случайно Каржавиных называли семьей вольнодумцев"18. Среди бумаг Ф. В. Каржавина можно встретить текст "Марсельезы", отрывок из запрещенного цензурой его собственного стихотворения, проникнутого ненавистью к "гордым вельможам" и сочувствием к бедным 19. На полях прочитанных им книг - "крамольные" комментарии.
      В своих печатных работах он выражал открытое сочувствие порабощенным неграм и индейцам, опубликовал эпитафию Б. Франклина, называл Монтескье "славным законоведцем"20 и т. д. С другой стороны, в письмах к отцу и жене он усиленно подчеркивал коммерческие мотивы своих действий.
      Вполне естественно возникает вопрос: если Каржавин проявлял столь значительный интерес к торговым делам, то была ли у него необходимость покидать Россию и отправляться за океан в объятую войной Америку? Неоправданной оказывается в этом случае и его ссора с отцом, который посвятил купеческим делам всю свою жизнь, развернул активную иностранную торговлю и даже представлял правительству специальную записку о расширении "российской коммерции в европейских государствах"21.
      Объясняя причины своей поездки с острова Мартиники в США, Каржавин пишет: "...Желая удвоить свой капитал по тогдашним критическим обстоятельствам новоанглицкою торговлею, вступил я в товарищество с одним креолом mr Lassere, отправляющим большое судно в Америку. Положил в него свою сумму и сам на оном судне поехал в 13-е число апреля 1777 г."22.