Ангел затаил дыхание, разглядывая свою нареченную. Губы девушки припухли во сне, лицо было безмятежно, как у ребенка. Ему снова захотелось поцеловать любимую, но он не решился сделать это при друзьях.
– И нет у нее никаких змей на голове, очень симпатичные… – Бенедикт задумался, какое определение можно дать прическе Медузы. То, что росло на ее голове, напоминало воронье гнездо, только сделанное не из веточек, а из пружинок.
– Где-то я видел эти симпатичные… – Гуча тоже осекся, не зная, как обозвать торчащие в разные стороны спиральки.
– Может, зря я паранджу достал? – вздохнул ангел – он с утра уже успел с попутным ковром-самолетом слетать во Фрезию и приобрести паранджу. – Она может и обидеться.
– Не переживай, ангелок, пригодится, – съехидничал черт. – Когда надоест смотреть на супругу, скажешь ей: «Гульчатай, закрой личико, глаза бы мои тебя не видели!»
– Не, этот… типа мешок ей на голову придется часто надевать, – тихо, чтобы не разбудить дочку, произнес Полухайкин.
– Зачем? – Ангел удивился, его глаза округлились, а брови поползли вверх по лбу, стараясь добраться до края волос.
– Затем, что конкурентов у тебя будет – не отстреляешься. Она хоть и Горгона, но хороша, хороша! – ответил Гуча.
И мужчины вышли из детской, аккуратно притворив за собой дверь.
Солнце как-то умудрилось просунуть яркий горячий лучик под полог и пощекотало Мексике носик. Девочка чихнула и проснулась. Она протерла кулачками сонные глазки, зевнула, и в голове озорницы сразу промелькнули вчерашние события. Мексика вздохнула и схватилась ладошками за щечки.
– Ой, что сейчас будет! – прошептала она.
– А что будет? – спросила Медуза и тоже открыла глаза, потянулась.
Она провела по лицу рукой, сгоняя остатки сна и, задев пальцами волосы, пулей вылетела из-под одеяла.
– Будет большой тарарам, – сказала Мексика, тоже выбираясь из постели. Она подошла к туалетному столику, за которым сидела ее гостья, огромными от удивления глазами разглядывавшая свое отражение. – Правда, я умница – хорошо придумала?
Медуза открыла рот, снова закрыла его и опять открыла. Она не смогла выговорить вертевшийся на языке вопрос.
– Правда, так лучше… – то ли спросила, то ли просто заключила девочка. Медуза слабо кивнула. Без змеек на голове было, конечно, непривычно, но новая прическа ей очень нравилась. – Я восстановила гармонию, – продолжила Мексика. – Теперь Гризелла вся будет гармоничная-прегармоничная! Гармоничней, по-моему, некуда. – Она вздохнула. – Только вот скандал она тоже гармоничный устроит. Послушай, Медуза, тебе нельзя попадаться ей на глаза. Ой, а если попадешься? Она же все назад переколдует! Нет, – девочка потрясла в воздухе кулачками, – я люблю бабу Гризли и не позволю ей испортить свою жизнь!
Медуза улыбнулась, взяла расческу и попыталась привести волосы в порядок. На пол полетели сломанные зубья, и скоро сама расческа переломилась пополам.
– Так, ты умывайся, а я на кухню сбегаю, принесу что-нибудь поесть. И заодно в дорогу тебе припасов соберу. Только не высовывайся, ладно?
– Ладно, – ответила Медуза.
– Точно? – Девочка прищурилась и добавила: – Смотри, не испорть Гризелле жизнь!
И она тихонько выскользнула за дверь. Медуза успела умыться и собрать пышную шевелюру синей атласной лентой. Потом посмотрела в зеркало – получилось очень даже ничего. Она немного покрутилась перед зеркалом, присела на маленький стульчик и, глядя на свое отражение, задумалась. Где же искать настоящего прекрасного юношу? Медуза этого не знала, но решила, что найдет его во что бы то ни стало. И всегда будет рядом с ним, даже если для этого придется всю жизнь не поднимать на него взгляд, не смотреть на него.
– Пойдем, пока никого нет, – раздался за спиной голос Мексики. Девочка не стала заходить в комнату, только просунула голову в приоткрытую дверь.
Медуза вышла, взяла у малышки небольшую корзинку с припасами. Мексика проводила гостью до черного хода, открыла дверь и сказала:
– Иди через огород – там тропинка до калитки приведет. Как выйдешь за забор, так прямо по улице и иди, никуда не сворачивай. Там и до городских ворот рукой подать. Ну, пусть будет так, что найдешь ты своего прекрасного юношу!
– Спасибо тебе, девочка, – прошептала Медуза.
Она присела, чмокнула малышку в щечку и вышла за дверь.
Мексика смотрела вслед Медузе, пока та не вышла за калитку, потом прислушалась. Где-то в глубине дворца слышались голоса служанок. Королева Марта отдавала распоряжения. Король Полухайкин беседовал с друзьями, и эта беседа перемежалась взрывами хохота. Голоса Гризеллы девочка не услышала. Она с облегчением вздохнула и, встряхнув косичками, побежала на кухню. Кухарки специально для нее пекли пирог с земляникой. Мексика облизнулась – что может быть вкуснее земляничного пирога с холодным молоком? Разве что капуста с сосисками, и то вряд ли! Хотя вкусы у всех разные – вон Кваква та вообще комаров ела. Правда, когда она лягушкой была. Мексика вспомнила, как она однажды тоже решила попробовать съесть комара, и большой неожиданностью для нее оказалось, что есть его надо живым. Вспомнив об этом, Мексика подумала, что обязательно надо будет выяснить, чем же Кваква, которая на самом деле оказалась вовсе не Кваквой, а Акавой – королевой оборотней, питается.
Если бы девочка могла заглянуть к Акаве, то она очень легко удовлетворила бы свое любопытство. В зеленом замке оборотней был поздний завтрак. На столе, что врос в пол и красовался покрытыми зелеными листьями ножками, стояло множество тарелок, тарелочек, мисочек. Все они выстроились хороводом вокруг большого серебряного блюда, на котором аппетитно дымилась зайчатина. Тут же стояли тарелки с грибочками всех цветов и размеров, с ягодами и еще какими-то лесными деликатесами, названия которым Самсон не знал. Сам он налегал на зайчатину, решив не рисковать здоровьем. Акава уговаривала его попробовать какой-то гриб, на взгляд Самсона, несъедобный. Грибок был ядовито-зеленый, с яркими синими точками на шляпке. Акава не стала настаивать и с удовольствием слизнула гриб с вилки. Она явно наслаждалась, а Самсона коробило.
Народу вокруг стола было много – оборотни подходили, брали тарелку или миску, накладывали сколько душе угодно и усаживались прямо на пол. Причем к столу запросто мог подойти огромный волчище, ухватить заячью тушку и улечься у ног похолодевшего от такой неожиданности вора. Стайки белок, стрекоча и опрокидывая берестяные кубки, проносились через стол к миске с орехами.
Внесли еще одно блюдо, в зале восторженно зашумели. Самсон посмотрел – и снова не понял, что вызвало такой восторг. Бледные, обвалянные в крошках кусочки дымились и издавали приятный пряный запах. Около стола сразу возникла толкотня. Каждый спешил наложить себе лакомства.
Самсон рискнул тоже попробовать – оказалось очень вкусно. Он с удовольствием налегал на еду, изредка отхлебывая освежающей жидкости из большого стакана. Надо заметить, что, как называется напиток, рыжий вор тоже не знал, но вкус ему понравился.
Наконец толпа в зале немного рассосалась. Сытый Самсон откинулся на спинку стула, ослабил пояс, выпустив наружу раздувшийся живот, и отрыгнул. Он решил, что в таком бедламе королевских манер не требуется. Вообще атмосфера в замке Акавы напоминала ему что-то среднее между воровской малиной и тюрьмой. Собственно, его никто не удерживал здесь, но Самсон не мог избавиться от ощущения, что находится под постоянным присмотром. Сам замок казался Самсону огромным муравейником, а он чувствовал себя чужим муравьем. Вор никак не мог сориентироваться в пространстве, блуждал в многочисленных коридорах, которые никуда не вели, и просто физически не мог заставить себя шагнуть в зеркало.
Возможно, будь рядом Акава, ему было бы легче, но королева оборотней была все время занята. Насидевшись в лягушачьей шкуре, Акава теперь сторицей возмещала былую неуклюжесть и носилась по замку и лесу как угорелая. Только что была здесь – и нет ее. Самсон попробовал поговорить с супругой серьезно – он привык к тому, что Акава, будучи лягушкой, не отходила от него ни на шаг. Но разговор не состоялся – жена опять куда-то спешила. Тогда рыжий вор схватил благоверную за плечи, останавливая, но все, что удалось удержать, – это горстка проскользнувшего меж пальцами песка. Песчинки посыпались на пол, собрались в кучку и превратились в зеленую лесную птаху. Птаха вылетела в окно, и следующие полчаса несчастный муж наблюдал за глупыми, на его взгляд, играми перед замком.
На следующий день вконец заскучавший Самсон решил заняться своим любимым делом, а именно воровством. Он прошелся по коридорам зеленого дворца и насобирал очень много любопытных вещиц. Будто специально для его удовольствия в этот день на каждом углу, на каждом выступе, в каждой выемке лежали сверкающие предметы роскоши. Чего только не было теперь в карманах рыжего пройдохи: и драгоценные камни, и перстни, рядом с которыми колечко отшельника Амината казалось дрянной подделкой, и браслеты с крупными самоцветами, и тяжелые золотые чаши для вина.
Когда же он, довольный, добрался до супружеской спальни и начал сортировать ворованное, то его ждал очень неприятный сюрприз. Браслет в его руке превратился в змею. Рыжий вор закричал и отбросил гада в сторону, но в карманах что-то зашевелилось. Одна за другой по его ногам и рукам поползли змеи всех цветов и размеров, и помертвевший Самсон застыл, боясь не то что пошевелиться, а даже дышать. Кровь отлила от его лица, но это длилось недолго – Самсону вдруг стало жарко, словно его окунули в кипяток. Когда последняя змейка присоединилась к своим товаркам, все они разом превратились в оборотней. Во главе этой хохочущей толпы была Акава. Она подошла к мужу и, нежно обняв его, заглянула в глаза.
– Я тебе говорила, милый, что отучу воровать раз и навсегда, – нежно прошептала она.
Самсон продолжал стоять столбом, когда оборотни превратились в птиц и вылетели в окно, а потом мешком осел на пол. Если бы он только смог заставить себя шагнуть в зеркало, то ни минуты не остался бы в этом кошмарном месте!
Сейчас, сидя за столом, сытый и разморенный после вкусной пищи, Самсон вдруг подумал, что здесь в общем-то не так плохо.
– Акава, а что это? – спросил он, взяв с блюда еще один кусочек. Акава подождала, пока он прожует, и только потом ответила:
– Это личинки древесного червя в обсыпке из яиц лесного восьмикрылого таракана.
Самсон поперхнулся. Древесный червь был отвратительным существом, скользким и мерзким на вид. А уж о лесном таракане и говорить нечего – кусачая ядовитая тварь была очень опасна. Любой нормальный человек никогда бы по доброй воле не прикоснулся к покрытому ядовитой серой слизью червю и, не думая, раздавил бы таракана.
Акава заботливо стукала мужа по спине, пока вся съеденная пиша не улеглась на пол. Самсон распрямился, схватил стакан и залпом осушил его.
– Странный ты. – Акава пожала плечиками и поверх головы супруга подмигнула вовсю веселящимся подданным.
– Странно такую гадость есть, вот что, – прохрипел Самсон и приложился к стакану.
– А пить бульон из проваренных в тине пиявок не странно? – Акава лукаво улыбнулась, глядя, как Самсон осторожно ставит стакан на стол.
Он посмотрел на хохочущую жену, на ее оборотней, потешающихся над ним, и вдруг понял, что больше он здесь не выдержит ни минуты. Рыжий вор вскочил и бросился бежать. Он даже не притормозил, когда увидел зеркало, – просто врезался в него, словно нож в масло. И оказался на лесной поляне, что окружала замок Акавы. Вряд ли ему дали бы далеко уйти, но рыжему повезло – ковер-самолет, нагруженный какими-то продуктами, готовился взлететь.
– Стой! – закричал Самсон и, забыв о своей нелюбви к полетам, вскочил на поднимающееся воздушное такси.
– Гони! – крикнул он, оглядываясь.
– Куда гонить, а? – спросил Хасан.
– Куда угодно, – прохрипел Самсон, вцепляясь пальцами в длинный ворс.
Ковер-самолет быстро набрал высоту и, перелетев через заколдованный лес, опустился в Забытых Землях.
– Мине тута надо еще один посылка забрать, – сказал Хасан. – Гоблин свой братишка-матишка письмо писаль. Вах, ти знаешь, какие они тяжелие письма пишють? – (Самсон отрицательно покачал головой.) – Неть? Ни знаешь? Они письма на большой камень пищуть, – пожаловался Хасан и принялся нагружать на ковер довольно большие глыбы. – Очень тяжелый письма, трудный…
Но Самсон уже не слушал его. Он бежал по гладкой дороге, что вела в Последний Приют.
Городок отщепенцев за прошедшие годы совсем не изменился, разве что появилась дорога, ровная, мощенная камнем, которую проложили совместными усилиями тролли, гномы, гоблины и великаны, чтобы попасть к Аминату. Дорога эта, новенькая и блестящая, диссонировала с убогими, покосившимися домишками. На ее фоне городок казался совсем развалившимся и как-то по-особенному нищим.
Самсон пробежал по единственной улице Последнего Приюта, притормаживая только за тем, чтобы поздороваться с кем-то из знакомых. Потом он появился в тоннеле гномов, сразу сделав подземных тружеников на много сольдиков беднее, пронесся мимо избушки отшельника Амината, на мгновение притормозив у ларька Джулиуса.
Неделю рыжий вихрь носился по Иномирью. Самсон побывал и в Крепости, и у прекрасной Гуль-Буль-Тамар, и в Талоне, и только потом помчался в Рубельштадт.
Глава 8
ВЕДЬМА ГРИЗЕЛЛА – САМАЯ ГАРМОНИЧНАЯ ВЕДЬМА В МИРЕ!
Яркое полуденное солнце с удовольствием смотрелось в чистые окна двухэтажного дворца. Марта где-то внутри отдавала приказы, слышался шум, голоса.
Выйдя из спальни Мексики, мужчины спустились на первый этаж, вышли на крыльцо и сели на ступеньку. Они молчали, удивляясь странному повороту событий. Вот и последний холостяк в их компании готовится к важному шагу. Еще на лестнице Бенедикт ответственно заявил, что он обязательно женится. И прямо сегодня наденет обручальное кольцо на пальчик Медузы. Надо же, выбрал ангелок жену – от одного ее взгляда каменеют. Как оказалось, последнюю фразу Альберт произнес вслух.
– Я прослежу, чтобы она всегда скромно опускала глаза и не смела их поднять в чьем-то присутствии, – торжественно объявил Бенедикт и зачем-то снял шляпу с фазаньим пером. Наверное, чтобы придать своим словам больший вес.
– Ну блондин типа это… – Полухайкин похлопал его по плечу, – хорошо всем кончить.
Бенедикт опешил, а Гуча, вышедший на крыльцо следом, рассмеялся.
– Он хотел сказать, что хорошо то, что хорошо кончается, – ответил на немой вопрос блондина черт.
– А я че сказал? – удивился Альберт Иванович.
– А ты пожелал ангелочку хорошего оргазма! – Гуча рассмеялся.
– Да ну на фиг! – Король хлопнул себя ладонями по коленям и тоже расхохотался – мощно и гулко, с удовольствием запрокидывая голову.
– Точно! – уверил его Гуча и добавил, поворачиваясь к Бенедикту: – Надеюсь, что не перепутаешь с поносом на этот раз!
– Я тогда молодой был и глупый, – улыбнулся ангел, точно зная, что сейчас скажет въедливый черт.
– Ну да, сейчас ты у нас старый и мудрый! – не обманул его ожиданий Гуча. – Вот только я не пойму, куда змеи делись?
– Какие змеи?
– Ну те, которым положено на голове у Горгоны Медузы расти.
– Значит, мне не показалось, – вздохнул ангел. – Я, когда ее впервые увидел, оторопел – такое личико! Спокойное, умиротворенное, а из-под головного убора то одна, то другая змейка выглянет. Но мне так захотелось ее поцеловать, что я на этих змей решил внимания не обращать. А потом, когда сегодня утром на перманентное безобразие на ее голове посмотрел, и вовсе вздохнул с облегчением, подумал, что змеи были плодом моего воображения.
– И все же, куда делись змеи? – ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Гуча. Он задрал голову и посмотрел на синее летнее небо. Оно было бы безмятежным и ясным, если б не появившаяся вдали темная точка, которая стремительно увеличивалась.
– Не, ну ты, амиго, ты-то че переживаешь, в натуре? Тебе, что ли, с ней спать?
– Не нравится мне это. Ничто не пропадает бесследно. Если здесь что нибудь теряется, то появляется обязательно где-то рядом. Чую, эти змеи всплывут очень скоро и там, где их меньше всего ожидаешь.
– Послушай, а может, их рыжий украл? – выдвинул версию Полухайкин. – Он все ворует.
– Нет, друг Полухайкин, Самсону воровать сейчас некогда, он очень занят. Жена-оборотень – это тебе не жаба флегматичная. – И Гуча усмехнулся чему-то понятному только ему одному.
– А че он тогда несется к нам, как будто ему одно место скипидаром, в натуре, смазали?
– Ого, наш клептоман на бегу подковы рвет, – рассмеялся Гуча, заметив, как Самсон украл подковы Тыгдына.
Тыгдынский конь поздоровался с пробежавшим мимо вором, даже не заметив, как остался бос на все четыре копыта.
– Он че типа нажился? – произнес предвкушающий развлечение Альберт. – Или, это, к лягушке типа привык, на баб теперь не тянет?
– Нет, тут не в семейном счастье дело, – задумчиво произнес Гуча. – Тут что-то другое.
– Самсон, ты, в натуре, притормози, уже голова кружится, – крикнул Полухайкин и подставил подножку Самсону, который нарезал уже третий круг по двору. Самсон упал, его конопатое лицо осветила такая счастливая улыбка, что друзья улыбнулись в ответ.
– Получилось! Наконец-то получилось! – вскричал вор.
– Что получилось? – поинтересовался Гуча.
– Украсть получилось, Гуча, украсть! – ответил рыжий вор и принялся выворачивать карманы.
Перед изумленной компанией появилась внушительная куча ворованных вещей. В ней были носки Бенедикта, квадратная корона короля Полухайкина, только что прочно сидевшая на бритой голове, любимая трубка Гучи, которую он на минуту вытащил изо рта, когда отвечал на вопрос Полухайкина. Когда Самсон вырвал ее из рук, черт даже не заметил, и он отдал должное мастерству рыжего. Там же были подковы Тыгдынского коня, несколько бутылок с лотка Джулиуса, перстень отшельника и много, много других вещей – Рыжий обчистил весь Рубельштадт и, кажется, не только его.
– Ну… и что? – недоумевая, спросил Гуча. – Ты всегда воруешь.
– Ребята, я от супруги сбежал. Я там не могу…
– Я прав был, в натуре, он привык жабу целовать! – прокомментировал это заявление Полухайкин.
– Точно, у Акавы бородавок нет. Самсон, не возбуждаешься, что ли, без них?
– Насмешники, дайте ему рассказать! – вступился за друга Бенедикт, по собственному опыту зная, что, когда Гуча и Альберт вдвоем начинают шутить, получается перебор.
– Я там воровать не могу, – с горечью сказал Самсон, не вставая с земли. – Никогда не знаешь, что именно окажется в твоем кармане. Или кто. Меня уже дрожь нервная колотить начала. Я начал подумывать, что пора воровать бросать. Но потом решил, что проще сменить место жительства и жену. Я ей браслетик украл, подарок хотел сделать, а он змеей обернулся. Не смейтесь, это было последней каплей. Представьте – сунул руку в карман, а там – гадюка!
– Кстати о змеях, – сказал Гуна, прищуриваясь. – К нам летит Гризелла! И, судя по скорости полета, одной нервной дрожью после визита этой змеи мы не отделаемся!
Ведьма вошла в крутое пике и, не дожидаясь приземления, спрыгнула с метлы. Бешено вращая глазами, она зашагала к крыльцу. Вместе с ведьмой прибыл пассажир. Он грациозно опустился, отбросил метлу и замер посреди двора, приняв картинную позу. Гуче парень показался очень знакомым, но Гризелла отвлекла его внимание.
– Фулюганка! – завопила она, потрясая сухонькими кулачками.
Полухайкин взглянул на ведьму и обреченно спросил:
– Типа… это… сколько? – Он запустил волосатую руку в карман и достал увесистый кошель.
– Не знаю. Смотри сам! – сказала ведьма и сорвала с головы платок.
Обрадовавшись свободе, тонкие змейки с шипением поднялись вверх, высовывая изо рта раздвоенные язычки и радостно извиваясь.
Мужчины тоже извивались, держась за животы…
– И не смейтесь! Я с Медузой договорилась, что она мне голос свой отдаст за то, что я каменного истукана оживлю! Мексика, фулюганка малолетняя, под руку что-то шепнула, и вот… вот что получилось!
– Папочка, – раздался звонкий голосок Мексики. – Она не того оживила, а я только гармонию восстановила.
– А ну тихо! – крикнул Полухайкин и подозвал дочь.
Девочка залезла к нему на колени, обняла отца и поцеловала в заросшую густой щетиной щеку.
– Фу, какой колючий, – фыркнула Мексика.
– Кого надо было оживить, доченька?
– Любимого юношу Медузы, – важно заявила малышка.
– А ведьма кого человеком сделала? – снова спросил любящий отец.
– Бельведерского, который в спальне у дяди Гучи стоял.
– Что?! – Мужчины минуту переваривали слова Мексики, потом дворец вздрогнул от богатырского хохота.
– То-то мне парень знакомым показался, – со смехом произнес Чингачкук.
– Ошиблась немного, – пробурчала ведьма. Она подобрала метлу и замахнулась на Бельведерского. Тот окатил старуху презрительным взглядом и, надменно подняв голову, посмотрел на нее сверху вниз.
– Чем рассчитаться обещались? – уточнил Альберт Иванович.
– Голоском ангельским, – проскрипела Гризелла.
– А че вышло? Ну… это… сам вижу. – Он погасил улыбку, чтобы окончательно не рассердить ведьму. – А почему?
– Ошиблась, – ответила Мексика и хитро улыбнулась, спрятав личико на широкой отцовской груди.
– Ну тут все по понятиям, Гризелла, – рассудил Полухайкин. – Ты отработала как попало, тебя как следует и… типа тоже как попало рассчитались. Так что все правильно – обман за обман.
– Фулюганы! – завопила Гризелла, но крыть было нечем.
Она схватила метлу, замахнулась на Бельведерского и, оседлав ее, поднялась вверх. Но ругательства, которые в бешенстве выкрикивала ведьма, были слышны еще долго. Бельведерский проводил ее взглядом и неуверенно сказал:
– Ну я тоже, наверное, домой.
– И куда же это? – ехидно осведомился Гуча.
Он, прищурясь, смотрел на красавца – тот и каменным был очень хорош, а уж живым стал совершенно неотразимым. Чистое, не обезображенное интеллектом лицо, высокий лоб, прямой, прямо-таки классический нос, чувственные губы, правильный овал лица и мужественный, сильный подбородок. Фигура у Аполлона Бельведерского была сногсшибательная, коротенькая юбочка вокруг бедер казалась лишней деталью. Гуча заметил, какими глазами на красавца атлета смотрят служанки, и нахмурился.
– Туда, где я стоял всегда, – ответил Бельведерский, не сомневаясь в тупости своего бывшего хозяина, – в твою спальню.
– Мужик, вот тут ты не угадал – ищи-ка себе другое пристанище. – В голосе черта помимо ядовитой въедливости звучала еще и неприкрытая угроза. – Там ты каменный стоял, а живого мужика я супругу сторожить не оставлю.
– Я бы и рад окаменеть, но ведьма сказала, что назад в статую меня только Горгона Медуза превратить сможет. – Бельведерский тяжело вздохнул.
– Кстати, Мексика, она уже встала? – спросил Бенедикт, с надеждой оглядываясь на двери.
– Давно, – ответила малышка и соскользнула с отцовских колен. – Я ее через черный ход проводила и рассказала, как уйти в Забытые Земли. Она решила найти такое место, где никто не будет превращаться в камень от ее взгляда. Потому что там никого не будет.
Ангел вскочил, взмахнул руками и прохрипел что-то нечленораздельное. Кровь отхлынула от его лица, а глаза вылезли из орбит.
– Вылейте Бенедикту воды на голову, что ли? – предложил Полухайкин и поморщился, когда побледневший ангел рухнул на землю. – Да, ангелок, улетела твоя Инфузория Тапочка.
Полухайкин сочувственно похлопал ангела по плечу, а черт философски заметил:
– Если уж не везет, то не везет во всем. Надо подумать, ангелок, как поднять твой коэффициент удачи, заодно, может, и рейтинг поднимется.
– Инфузория Туфелька, – прошептал Бенедикт, открывая глаза.
– Горгона Медуза, – поправил его Гуча, – Вот ведь тип – как только надо действовать, ты сознание отключаешь. – Он покачал головой. – Беги, догоняй. Она не могла далеко уйти!
Ангел вскочил, выбежал с королевского двора и припустил по улице. Следом за ним с места сорвался Бельведерский.
– А ты-то куда? – крикнул Гуча.
– Искать девицу, назад окаменеть хочу, – ответил тот, догоняя конкурента.
– Ну удачи вам, – пожелал Гуча.
А удачи как раз таки и не было. Она повернулась к ним спиной и решила полностью проигнорировать дружеское пожелание черта. А повернулась потому, что смотрела в этот момент на Медузу.
Глава 9
МАСТЕРСТВО – ЗАЛОГ ЗДОРОВЬЯ И СЧАСТЬЯ
Девушке повезло: как только она вышла за городскую черту и зашагала по чистой, мощенной камнем дороге, мимо проехал табор. Кибитки на колесах мерно покачивались, красивые и крепкие пыганские лошадки бодро цокали копытами. То в одной повозке, то в другой вспыхивала яркая, какие бывают только у цыган, песня. Песню подхватывал весь табор, и тогда казалось, что даже кони пританцовывают. А когда совсем уж невмоготу было терпеть, караван повозок останавливался, цыгане пестрой толпой высыпали на дорогу и начинали огненную пляску, как бы продолжая песню. Потом снова со смехом и шутками грузились в кибитки и ехали дальше. И это было их жизнью – песня и танец. И еще лошади. Лошадей цыгане любили беззаветно. Но главным в их жизни была свобода.
Сейчас табор направлялся к перевалу. Можно было, конечно, проехать другой дорогой – через лес, но Барон распорядился свернуть и проехать мимо Рубельштадта. А еще он, вопреки своей обычной манере гнать лошадей, никуда не торопился, будто высматривал кого-то. И точно, стоило только цыгану заметить на дороге тоненькую фигурку девушки в белом платье, которое открывало одно плечо, как он улыбнулся в усы и натянул вожжи.
– Здравствуй, девушка. – Старый цыган поднял шляпу, приветствуя Медузу.
– И вы здравствуйте, – скромно ответила девушка, не поднимая глаз. Хотя любопытство было одной из основных черт ее характера, Медуза твердо решила не смотреть ни на одно живое существо.
– Куда идешь, девушка? – спросил цыган, сдерживая маленьких лошадок. – Тпр-р-ру…
– Куда глаза глядят, – ответила путница, вздыхая.
– Куда глаза глядят лучше ехать, а не идти, – веско заметил цыган.
– Я привыкла ходить пешком, – ответила Медуза.
– Садись, красавица, подвезу!
– Спасибо. – И девушка, все так же не поднимая глаз, приняла предложение.
Она с некоторой опаской ухватилась за протянутую руку и села на скамеечку рядом с цыганом. Копыта весело стучали по вымытым дорогам Рубельштадта, кибитка покачивалась, колеса скрипели.
– Меня Бароном зовут, – представился цыган, позвякивая серьгой в ухе.
– А меня Медуза Горгона, – ответила девушка.
– Хорошее имя, – одобрительно кивнул Барон.
– Спасибо.
– Что же ты одна идешь? Такая маленькая – и одна? Кто же о тебе в пути заботиться будет?
– У меня никого нет, – ответила Медуза.
– Бедняжка, – посочувствовал Барон. Девушка была такой хрупкой, что он мысленно отругал ее близких за то, что отпустили Горгону одну.
– Ничего, я уже давно привыкла. – Она робко улыбнулась.
– А почему за тобой парни табуном не бегут? – поинтересовался Барон. – Вон какая красотка, и скромница к тому же – смотрю, глаз не поднимаешь.
– Был один прекрасный юноша, он меня поцеловал и окаменел. – В голосе девушки дрожали слезы. – Я не знаю, где он теперь. Мне его надо найти. Хотя, может быть, и не надо. Встречалась я недавно с одним, каменным тоже. Так его самого оживили, а сердце так и осталось холодным булыжником.
– Ты, главное, надежды не теряй. – Цыган тряхнул вожжами, подгоняя лошадей. – Настоящая любовь, красавица, такие чудеса творит, каких самый сильный волшебник не сможет сделать. У меня вот сын лягушку полюбил и пять лет ее целовал.
– Ох, вот это настоящая любовь! – воскликнула Медуза.
– Вот и я говорю, что любил он ее сильно, поэтому на лягушке и женился. Правда, она не настоящая лягушка была, а девушка заколдованная. Так он каким только образом не целовал ее, старался долго, но добился своего. – Тут Барон усмехнулся, вспомнив анекдоты об этих поцелуях, что ходили по Иномирью. Его разноцветные глаза заискрились смехом. Вообще-то Самсон был похож на отца – такие же разноцветные глаза, то же плутовское выражение лица, но Самсон был огненно-рыж, а Барон – смугл и черен. Половину его лица закрывала густая кудрявая борода, а длинные, до плеч, волосы обрамляли его лицо, будто черная шапка из бараньей шкуры. Барон ласково посмотрел на спутницу и снова улыбнулся так, будто что-то знал, но не имел права сказать. Он кашлянул и произнес, утешая девушку:
– И ты тоже, если действительно любишь своего прекрасного юношу, найдешь средство, как каменного мужика живым сделать. Правда, цыгане?! – В других кибитках внимательно слушали их разговор. – Поможем девушке?
– Точно, Барон!
– Поможем! – крикнули из передней кибитки.
– Поможем, Барон! – отозвался тот цыган, который правил передней повозкой, и табор повернул на дорогу, что вела в Забытые Земли.
– Где же мне его искать? – спросила Медуза.
– В башне старого Амината, – уверенно ответил Барон. – Слышал я, что все, потерянное в Иномирье, оказывается там. Сокровища в той башне большие собраны.
– Что толку от мертвых сокровищ? – прошептала девушка.
– Те сокровища живые, потому что знания там хранятся огромные. Если пройдешь всю башню от начала до конца, то такую силу приобретешь, что весь мир тебе подвластен будет!
– Зачем мне весь мир без моего любимого юноши! – воскликнула Медуза. – А как найти эту башню?
– Не знаю, сам старик Аминат не может в нее попасть. – В голосе Барона прозвучало искреннее сожаление. – Но, когда кто-то действительно нуждается в помощи, башня предстает перед ним и открывает свои секреты. Не все, конечно, а ровно столько, насколько человек смел. Не знаю, красавица, как ты попадешь в нее!
