– Не смотрите…
– Окаменеете…
– Чудовище в лесу…
– Спасайся кто может…
И вокруг девушки наступило безмолвие. Она зарыдала еще громче и побрела дальше.
– Чудовище… чудовище… чудовище… – шуршало в кронах деревьев, в траве, в небе.
Медуза подошла к лесному пруду и, наклонясь, посмотрела на свое отражение в воде. Ей вдруг захотелось тоже окаменеть. Не плакать, когда одиночество становится невыносимым, не чувствовать боль, когда под ее взглядом все живое превращается в камень, не мечтать о любви, которой у нее никогда не будет, потому что единственный юноша, который посмел поцеловать ее, тоже окаменел.
Но отраженный взгляд терял свою страшную силу, и Медуза, вздохнув, залюбовалась собой. В воде отражалось овальное личико, обрамленное прической из переплетенных змеиных тел. Идеально прямой носик, большие глаза желтого цвета с поперечными полосками зрачков, нежный румянец на белых щеках, не тронутых загаром. Медуза была очень красива. Она улыбнулась своему отражению и повернула голову, но рядом не было никого, кто смог бы оценить великолепный профиль девушки.
Змейки, почувствовав настроение хозяйки, зашипели и принялись извиваться.
– Хоть какая-то компания, – вздохнула Медуза Горгона, погладив одну змеиную головку. – Не знаю, что бы я без вас делала! Наверное, сошла бы с ума от одиночества. А так вы зашевелитесь – и жизнь становится интереснее, даже мечтать получается!
Змеи продолжали шипеть на все лады, успокаивая ее.
Медуза пошла дальше. Маленькие ножки без устали шагали по лесу. Медуза была тоненькой, хрупкой девушкой. Все в ней было миниатюрным – маленькие ступни, маленькие ладони. Тонкую талию можно было обхватить двумя руками. Узенький тканый поясок схватывал складки просторного белого платья, которое оставляло открытым одно плечо. На другом ткань была скреплена красивой брошью, а по подолу шел геометрический рисунок.
Ею можно было любоваться бесконечно, но даже деревья убирали свои ветви с пути, и кусты ни разу не зацепились за тонкую ткань одежды.
Лес кончился, местность стала холмистой. Климат вдруг непостижимо изменился без всякого перехода. Медуза вышла в осень. Чахлые, покрытые жухлой листвой деревца дрожали на холодном ветру, будто тоже мерзли. Девушка поежилась и переступила через прерывистую линию границы.
Каменистая дорожка петляла между небольшими озерцами и огибала холмы. Медуза шла, не думая, куда приведет ее эта тропка. Вокруг по-прежнему было пусто – видимо, весть о ней долетела и в этот край. Только один раз Медуза заметила хвост нырнувшей в воду русалки. Так что встреча с драконом стала для нее полной неожиданностью.
Огромное чешуйчатое чудовище не могло взлететь, поскольку его крылья кто-то подрезал, и поэтому на большой скорости неслось по дорожке. Дракон убегал от Брунгильды, нервно оглядываясь назад, и остановился, лишь когда девушка завизжала.
Он прищурился, рассматривая козявку, и занес ногу, чтобы переступить через препятствие. Так и окаменел, стоя на одной ноге.
Медуза зажмурилась и замерла. Она всегда была очень пуглива и сейчас стояла ни жива ни мертва.
Следом за драконом из-за поворота выскочила Брунгильда. Она мгновенно оценила ситуацию и, вытряхнув из мешка фрукты, которыми подкармливала дракона, когда тот выполнял команды, накинула его на голову странной девушке, таким образом избежав опасности. Собственно, она не поняла, почему окаменел дракон, всего-то и сделала, что приняла меры против змей на голове миниатюрной незнакомки и тем самым уберегла от большой беды и себя, и своих подданных.
– На коня ее и в Крепость, – распорядилась Брунгильда, и кто-то из подоспевших солдат перекинул девушку через седло.
– А это куда? – спросил старшина, показывая на каменного дракона.
– Тоже в Крепость, – ответила Непобедимая и вздохнула. – Надо же, я лишилась дракона именно тогда, когда он начал поддаваться дрессировке, – с сожалением произнесла она, вспомнив давние события.
На том же самом месте когда-то Гуча, решив, что дракон может причинить ей вред, убил беднягу. Собственно, тот инцидент и положил начало их отношениям. Когда-то Брунгильда Непобедимая дала зарок – на ней женится только тот, кто победит ее. И когда она кинулась на непрошеного спасителя с мечом, чтобы отомстить за смерть домашнего животного, тому удалось отбиться благодаря, опять-таки, волшебному клинку. После этого жених сбежал, не зная, что следствием их короткого романа будет появление на свет сына – Аполлоши.
Все эти события быстро промелькнули в голове решительной амазонки. Она еще раз взглянула на каменное изваяние и сказала:
– Это уже второй случай, и снова на том же месте. Грузите его на телегу! Не бросать же на дороге отлично выполненную статую.
И она решила установить изваяние на своей коллекционной полянке в саду. Там, где когда-то хотела устроить могилу своему любимому мужу.
Отряд отправился в город. Каким-то образом весть о происшествии уже долетела до Крепости. Народ высыпал на улицы посмотреть на пленницу, но глазели больше на статую дракона, которого еще два часа назад живым провезли в клетке по улицам города.
Это событие не ускользнуло от внимания любопытной Мексики, которая гостила в Крепости.
– Тыгдын, а почему дракон окаменел? – спросила девочка, дергая коня за гриву.
– Не знаю, – ответил конь.
– Обманываешь, ты все знаешь! – Девочка запрыгала на одной ножке вокруг наставника.
– Если я буду отвечать на все твои вопросы, то возить меня будешь ты.
– Вот еще, я маленькая, а ты большой, поэтому ты меня и возишь!
Тыгдын подошел к изгороди, чтобы воспитаннице было легче взобраться на спину, и сказал:
– Тогда расти скорее!
– А ты не путай меня. Я спросила, почему окаменел дракон, а не когда я вырасту, – возразила Мексика, разглядывая серые каменные здания, людей на улицах, солдат. Ее голова только успевала поворачиваться, а острые глазки замечали все вокруг.
– Тебе не стоит об этом знать. – Тыгдынский конь попытался сказать это как можно строже, все еще надеясь, что воспитанница или сменит тему, или замолчит.
– Почему? – не унималась любопытная девчонка.
– Потому что это опасно. – Конь и сам знал, что такой ответ породит только массу новых вопросов, но ему очень не хотелось рассказывать малышке о Медузе. Непонятно почему, просто не хотелось – и все.
– А если я не буду знать, какая это опасность, то как я ее узнаю, когда встречу? – веско заметила девочка.
– Логично, – согласился озадаченный наставник и остановился, пропуская группу спешивших куда-то солдат.
– Рассказывай! – приказала девочка и округлила глаза.
Она увидела, что везут не только дракона, но и пленницу. На коне, впереди старшины, сидела маленькая девушка с мешком на голове. Из-под грубой мешковины было слышно приглушенное шипение, а еще Мексика увидела, как там что-то шевелится.
– Ну животное окаменело потому, что на него посмотрела Медуза Горгона, – снизошел до ответа наставник.
– Все ты путаешь! – Шаловливая девчонка снова занялась гривой. Она принялась плести косички.
– Ничего я не путаю, – вздохнул конь, думая, чем занять Мексику.
Ему не терпелось отправиться на конюшню, пообщаться с кобылами. Когда, разобравшись со злодеем Тентоглем, объединенная армия Иномирья вернулась домой, не то Брунгильде не сказали о том, что Аполлошу покусали вампиры, не то прекрасная амазонка не придала этому значения, но на следующий день на конюшне обнаружили лошадь с перегрызенным горлом. Кто-то основательно обескровил животное. На следующий день все было в порядке, если не считать того, что Аполлоша не вышел на свою обычную утреннюю прогулку. И днем он не вышел на плац – пропустил тренировку. Тут его воинственная мать обеспокоилась, но снова не приняла никаких мер. Брунгильду можно было понять – истерзанный обезьянами Гуча не приходил в сознание, его жизнь висела на волоске, и Бруня почти все время проводила у постели раненого супруга. Там же ежедневно появлялась ведьма Гризелла со своими лекарственными травами. Сколько ни убеждала старуха безутешную жену Гучи, что скоро тот будет как новенький, толку не было. Брунгильда Непобедимая все равно оставалась рядом с мечущимся в бреду мужем, скорее мешая сиделкам, чем помогая им.
По этой-то причине она и не заметила странные перемены в сыне. У Аполлоши стали удлиняться клыки, глаза приобрели странный оттенок, а кожа стала бледной до синевы. Аполлоша стал бояться солнечного света, хотя пока что еще появлялся на улице в сумерках. Однажды ночью Брунгильда не могла уснуть: Гуча метался и стонал. Она взбивала подушки, расправляла одеяла, поправляла повязки, поила мужа лекарством, оставленным Гризеллой, а когда он уснул, уставшая от переживаний Брунгильда подошла к окну и с удовольствием вдохнула полной грудью свежий ночной воздух. И тут заметила какую-то темную фигуру, попавшую в свет факелов, которые освещали двор в стратегически важных местах. Злоумышленник явно направлялся к конюшне. Вспомнив о загрызенной насмерть лошади, Брунгильда возмутилась и, схватив меч, выбежала из спальни. По пути окликнула охрану – к ней присоединились пятеро солдат. Но все равно Брунгильда опоздала.
Она не видела, как Аполлоша – а это был именно он – прокрался в конюшню и открыл стойло Бяши. Жеребец взвился на дыбы, огласив ужасным злым ржанием окрестности. Но это не помогло ему. В больном мозгу принца сохранилось воспоминание о давней и ничем не обоснованной неприязни этого жеребца. Парень подпрыгнул и вцепился длинными острыми клыками в вену на шее.
Когда подоспела Брунгильда с солдатами, было уже поздно – Бяша испустил дух. Только тут до Брунгильды дошло, что проблемы ее сына куда страшнее, чем болезнь мужа. Она приказала солдатам скрутить сопротивляющегося Аполлона, доставить в его комнату, запереть и ни на шаг не отходить от двери. Двое солдат повели несчастного сажать под домашний арест, а троих, несмотря на поздний час, решительная амазонка отправила к ведьме. Она приказала доставить Гризеллу немедленно, даже если та будет активно сопротивляться.
Тыгдынский конь узнал обо всем еще по дороге в Крепость. Он вообще обладал удивительной способностью знать все. И сейчас, вполуха слушая воспитанницу, думал только о том, что теперь доступ в конюшню Брунгильды Непобедимой для него открыт. А всем было известно, что именно у Брунгильды самые породистые лошади. И кобылы такие есть в той конюшне, что Тыгдын сглотнул слюну. Мексика сильно дернула его за челку.
– Путаешь, путаешь! – закричала она. – Ты же сам рассказывал, что медузы похожи на зонтик и плавают там, где воды очень много и она посыпана разными приправами.
– Это ты путаешь, вода не посыпана приправами, а просто соленая, и называется она – море. А это существо, о котором я хочу тебе рассказать, очень похоже на обыкновенную девушку, и зовут ее – Медуза Горгона.
– А почему она чудовище? – задала очень волнующий ее вопрос девочка.
– Потому, что стоит ей только посмотреть на кого-нибудь, как под ее взглядом любое существо становится каменным.
– Почему? – снова спросила Мексика и удивленно округлила глаза – она заметила, как из дыры в мешке, что "скрывает голову пленницы, вылезла змейка. Девочка проводила взглядом солдат, которые отконвоировали Медузу в замок, и решила, что ее наверняка посадят в одну из темниц, что располагаются в подвале.
– Вот заладила! – рассердился Тыгдын. – Потому что натура у нее такая! Нравится ей уничтожать все живое!
– Не может быть! – Девочка прижала ладошки к лицу, ужасаясь тому, как это можно даже предположить такое.
– Почему это не может?
– Потому что причинять другим боль никому не нравится. Этому должна быть очень веская причина.
– И какая же? – Тыгдын скосил сливовый глаз и навострил ухо, прислушиваясь к разговору солдат неподалеку от него. Те говорили о том, что Аполлоша загрыз несколько лошадей, в том числе столь нелюбимого Тыгдынским конем Бяшу. Тыгдын этот разговор слышал уже раз десять, и желание отправиться скорее на конюшню крепло в нем все сильнее.
– Не знаю, – продолжала щебетать Мексика. – Вот ты, когда видишь перед собой что-то страшное и это страшное несется на тебя, что ты делаешь?
– Ну если это страшное мне неизвестно, то я пугаюсь.
– А потом?
– А потом я стараюсь остановить это страшное, чтобы оно не причинило мне вреда, – ответил Тыгдын и последовал за телегой в замок.
– А чем ты будешь неизвестное страшное останавливать?
– Копытами. Они у меня вон какие крепкие.
– Странно. – Мексика на минутку умолкла, раздумывая, как словами выразить то ощущение, что появилось у нее после слов наставника. Наконец она перестала хмуриться и сказала: – Сам испугался, а топтать будешь неизвестное страшное, и только потому, что оно тебе незнакомо. Это неправильно!
– Вот прицепилась! А ну марш на кухню, тебе есть пора! – Наставник наконец-то нашел предлог, чтобы отвязаться от надоедливой воспитанницы. – Слезай со спины и отправляйся обедать!
– Надо же выяснить до конца! – возмутилась девочка.
– Некогда мне, – ответил Тыгдын.
Он подождал, пока девочка спрыгнет со спины, и проследил, чтобы она вошла в ворота замка. Когда же малышка скрылась в темном проеме входа, конь вздыбил хвост, тряхнул гривой и, радостно заржав, понесся на конюшню, собираясь там как следует тряхнуть стариной.
Мексика вздохнула и, посмотрев с порога на непривычную жеребячью резвость наставника, крикнула вслед:
– Тыгдын, а у той Медузы на голове змейки растут, я видела, как они в дырки мешка вылезали!
Но Тыгдын не ответил. Не ответил, потому что ничего, кроме стука собственного, горящего вожделением сердца, не слышал.
– Вот так всегда, – вздохнула Мексика и, отмахнувшись от приказа воспитателя идти на кухню, вышла на улицу и побежала в сад, посмотреть на каменного дракона. Статую как раз устанавливали в центре коллекционной полянки. Скоро ей это наскучило, и она вернулась в замок. Немного побродила по коридорам, потом подошла к комнате своего друга, но вовремя услышала голос Гризеллы. Она присела рядом с панцирем покойного короля Клауса, отца Брунгильды, и затаилась.
Глава 5
НЕ ПЛАЧЬ, МЕДУЗА!
Все было бы нормально, если бы Аполлоша был здоров и смог развлечь девочку. Но Аполлоша был болен, и во избежание распространения заразы его тоже заперли. Правда, не в подвале, а в его собственной спальне, но у дверей стояла охрана.
Стражники пропустили в комнату ведьму. Гризелла что-то бубнила, и Мексика, услышав слова «новая метла», поспешила на всякий случай убраться подальше от старухи.
А Гризелла захлопнула за собой дверь и спросила:
– Ну как наш больной?
– Хорошо, – ответила Брунгильда. – За последние два дня больше ни одной лошади не загрыз. И крови не просит. А вчера первый раз молока попил. А мяса, как ты сказала, я ему не даю. Марта капусты прислала и овощей разных. Из Фрезии фрукты доставили. А сейчас вот уснул.
Ведьма подошла к кровати, на которой, раскинувшись, спал безмятежным сном Аполлоша, посмотрела на больного и одобрительно кивнула. Бледность прошла, на лицо вернулся здоровый румянец, а кончики белых острых клыков перестали выглядывать изо рта.
– Скажи спасибо, что вовремя лечение начали, не то быть твоему сыну вампиром на веки вечные, – проворчала ведьма и ядовито ухмыльнулась. – Хотя какая разница?
Брунгильда побледнела, погладила черные кудри спящего Аполлоши и спросила:
– Ты о чем?
– О том, что хрен редьки не слаще. Вампир, черт, оборотень – не все ли равно?
– Сердца у тебя нет, – вздохнула Брунгильда, – иначе ты бы поняла чувства матери, когда ее дитя болеет.
– А я давно говорила, что материнский инстинкт со мной рядом и не ночевал, – огрызнулась ведьма. – На вот, настойка чеснока, заговоренная. Еще неделю будешь поить. Три раза в день. А там как рукой снимет. Вообще-то можешь охрану снимать. Настойка для профилактики, так, на всякий случай. – Гризелла посмотрела на Брунгильду и вдруг погрозила ей крючковатым пальцем. – Ну ладно, я закрутилась, забыла, в каком состоянии его на ковер-самолет погрузили, но ты-то, мамочка любящая, заметила, что парень болен, только когда он твоему ненаглядному Бяше глотку перегрыз!
Старуха с осуждением посмотрела на красную от стыда воительницу – та утирала слезы, забыв снять железную рукавицу.
– Ладно, не переживай ты так, проснется – пусть гуляет где хочет.
– И на конюшне? – В голубых глазах воительницы блеснула надежда.
– И в курятнике, – рассмеялась ведьма. – Ты вели комнату мне приготовить. Вечереет уже, домой не полечу. Да и сыро у меня там.
Брунгильда провела Гризеллу в ее комнату и отправилась на плац.
Вот так и получилось, что Мексика осталась одна. Гризелла сердится, Аполлоша болеет, а Тыгдын, услышав, что зловредный Бяша попал на зубок начинающему вампиру, умчался на конюшню.
Девочка попрыгала через веревочку, погуляла в саду, сходила к кухаркам, потом присела на ступеньку и заскучала. Наставника рядом не было, поэтому озорница даже не вспомнила, что ей пора спать. Зато ей вспомнилось, как днем привезли пленницу. Она встала и побежала в подвал.
Сбежав по ступеням вниз, девочка понеслась вприпрыжку по темному коридору. Ей не терпелось узнать, чем надо мыть голову, если на ней вместо волос растут змеи. А еще ей захотелось, чтобы у нее тоже такие же змейки на голове выросли. Хотя бы две штучки, вместо косичек. Тогда не пришлось бы каждое утро мучиться, заплетая непослушные волосы. Эта процедура принцессе Полухайкиной очень не нравилась. Волосы у нее были густые, непослушные и постоянно норовили освободиться от ленточек. А королева Марта строго следила за тем, чтобы ее дочь всегда выглядела опрятной. Вот если будут змейки, то заплетать не придется – надо будет просто завязать им на шейки бантики. И змейкам это наверняка понравится – ведь тогда они станут очень красивыми!
Мексика на цыпочках подкралась к двери темницы и услышала, что пленница жалобно плачет.
– Не плачь. Я тебя сейчас выпущу, – сказала девочка, отодвигая засов.
– Не надо, – ответила из-за двери незнакомка.
– Почему это? – удивилась Мексика. – Тебе разве нравится там сидеть?
– Не нравится, – из-за двери послышался тяжелый вздох, – но на меня нельзя смотреть. Каждый, кто на меня посмотрит, окаменеет.
– Как дракон?
– Как дракон. Я случайно с ним взглядом встретилась.
– Вот глупая! – удивилась Мексика, открывая тяжелую дверь. – Так ты не встречайся ни с кем взглядом. Пусть они на тебя смотрят, а ты опусти взгляд под ноги и смотри на дорогу. Если дорога окаменеет, то папа тебе только спасибо скажет. И денег из казны выделит – за ремонт.
– Дорога не окаменеет, она неживая, – ответила девушка и впервые за день улыбнулась.
– Ты кто? – спросила Мексика, доверчиво взяв пленницу за руку. И тут же спросила: – А можно змеек погладить?
– Медуза Горгона я, – ответила Медуза и присела. – Погладь, они хорошие, не укусят.
– А я – Мексика, – сказала девочка, поглаживая новую знакомую по голове. Змейки обвивались вокруг маленьких ладошек и щекотали пальчики язычками. Девочка рассмеялась. – Принцесса Мексика Полухайкина, – добавила она и пояснила: – Это потому, что мой папа – король.
– А мой папа – морской царь, правда, я его ни разу не видела, – ответила Медуза новой знакомой и встала.
Они вышли из темницы и медленно пошли по темному, сырому коридору.
– Почему? – прошептала Мексика. Они как раз подошли к выходу из подвала, и девочка опасалась, что их могут заметить стражники.
– Он старенький. Ни с кем не общается, – ответила Медуза.
– Тихо! Кажется, кто-то идет.
Они притихли и затаились. Как только солдаты свернули в другой коридор, Мексика быстро провела Медузу Горгону в ту комнату, которую обычно занимала сама, когда ночевала в Крепости.
Это помещение очень отличалось от остальных. Гуча немного поработал волшебным жезлом, и у его любимицы получилась самая красивая спальня в Крепости. Не такая шикарная, как его, но очень уютная и заваленная игрушками. Мексика устраивала в ней беспорядок, пользуясь тем, что строгая мама не видит. Не то пришлось бы ставить каждую вещь на свое место. Марта приучала девочку к порядку, да и устои в Рубельштадте были такие, что утро малышка начинала с уборки.
– Это детская, – сказала она, отбрасывая ногой большой мяч. – Ты есть будешь? У меня с обеда кусок пирога остался.
– Нет, спасибо, у меня аппетит пропал, – вздохнула Медуза и вдруг снова заплакала.
– У тебя случилось большое горе, – посочувствовала Мексика, надкусывая пирог.
– Я влюбилась, – ответила Медуза.
– А что тогда плачешь? Когда влюбляешься, то радоваться надо, а не плакать. – У девочки обо всем было четкое и ясное представление, и многое из того, что делали и говорили взрослые, казалось ей неправильным. Она часто не понимала, из-за чего люди бывают несчастны, сердятся, ссорятся, ведь в жизни все на самом деле очень просто.
– Он меня поцеловал, – снова вздохнула Медуза, утирая слезы.
– Ой, и счастливая же ты, подружка! – Девочка кинулась ей на шею, и громко чмокнула в щеку.
С Медузой такое случилось впервые. Она прижала малышку к груди и плакала, не в силах остановиться. А девочка щебетала:
– Вот если бы меня Аполлоша поцеловал, я бы, наверное, стала птицей от счастья.
– Дело в том, малышка, – освобожденная пленница наконец-то успокоилась, – что я перед этим долго спала. А когда прекрасный юноша поцеловал меня, я ожила.
– Я тоже, как представлю, что Аполлоша когда-нибудь меня поцелует, – оживаю, – сказала девочка и вздохнула, подпирая рукой щечку. – Только Аполлоше сейчас целоваться нельзя, потому что его чесночной настойкой лечат, чтобы вампиром не стал. А как можно целоваться, если от тебя чесноком пахнет?
– И когда вылечат? – Медуза присела рядом с девочкой на цветистый ковер и погладила ее густые черные волосы.
– Полностью – через неделю, но гулять уже завтра разрешили, – ответила Мексика, обнимая большого плюшевого медведя.
– Ну это не так долго.
– Так я же сказала, что его чесноком лечат. Пока запах выветрится, я постарею. Ох, так и умру нецелованной! Ладно, я сейчас принесу ведьмину метлу – сядешь на нее и полетишь к своему прекрасному юноше дальше целоваться.
– Он никогда больше не поцелует меня, он окаменел. – И Медуза опять разрыдалась.
– Ну так расколдуй его, – потребовала Мексика.
– Я не умею.
– Пойдем к бабе Гризли, она все умеет, – сказала девочка и, потянув новую подругу за руку, открыла дверь.
Комната ведьмы находилась дальше по коридору. Девочка толкнула дверь и вошла в узкую келью, такую же, как и все остальные в замке. В ней имелась узкая кровать, уродливый столик у маленького, больше похожего на бойницу окошка, на столе кувшин с водой и миска для умывания. И все. Хотя нет, не все – на кровати лежала Гризелла и на все лады проклинала неудобное ложе.
– Бабушка Гризли, – тихонько позвала девочка.
– Кровать узкая, тюфяк камнями набит, кости у меня старые, а тут еще ты. Что надо, озорница?
– Баба Гризли, тут Медуза плачет. Она в прекрасного юношу влюбилась, а он каменный.
– А я здесь при чем? – проворчала ведьма, проклиная себя за то, что решила остаться ночевать в этой «казарме». – Пусть в нормальных мужиков влюбляется.
– При том, что ты его расколдуешь, и Медуза будет с ним целоваться.
– Вот прямо сейчас, среди ночи, и расколдую, – проворчала ведьма, поворачиваясь на другой бок.
Кровать надрывно заскрипела, металлическая сетка прогнулась до пола и вдруг резко приняла нормальное положение, от чего старуху пару раз подкинуло в воздух.
– Баба Гризли, она заплатит. – Девочка хорошо знала, чем можно заинтересовать сварливую старуху.
– Чем? – спросила ведьма, поднимаясь с кровати.
– У меня ничего нет, – прошептала девушка, вытирая слезы.
– Если ничего нет, то и колдовства тоже нет. – Гризелла снова легла и натянула на голову одеяло. Потом, подумав, откинула его и попросила: – Ну-ка, скажи еще раз.
– У меня ничего нет, – повторила Медуза.
– Хороший голосок. Прямо-таки ангельский голосок, – проскрипела старуха и встала с кровати. – Ладно, оживлю я твоего прекрасного юношу в обмен на твой голос. Согласна?
– Согласна, – прошептала девушка.
– Садитесь на метлу, полетим к избушке, здесь у меня с собой ничего для серьезного колдовства нет, – распорядилась ведьма, открывая ставни узенького окошка. – Больно голосок хорош, – проворчала она, поджидая, пока пассажиры рассядутся позади нее, – иначе ни за что бы не потащилась ночью в такую даль.
И метла понеслась над спящей землей.
Мексика задремала, прижавшись к теплой груди Горгоны, и поэтому, когда пролетали над Рубельштадтом, не видела внизу короля Полухайкина и Гучу, которые несли каменную статую Бенедикта. Гризелла тоже не обратила на это внимания.
Гуча заметил в небе ведьмину метлу с пассажирами на борту, но не придал этому значения. Он проклинал тот день, когда столкнулся с Бенедиктом на лестнице, и самого Бенедикта, и каменного истукана, которого они с Альбертом целый день несли на плечах, словно бревно. Ему казалось, что дорога никогда не кончится. Силы были на исходе, когда они наконец-то дошли до дворца.
Стараясь никого не разбудить, вошли в тронный зал и поставили окаменевшего Бенедикта около окна, после чего без сил рухнули на пол. По пути они много раз роняли статую, и теперь, лежа на полу, Альберт подсчитывал повреждения.
– Мы тут пару кусков откололи, – сообщил он.
– И что? – спросил Гуча, думая о том, что он с удовольствием расколотил бы статую вдребезги, а потом еще бы и попрыгал на осколках, пока они не превратились бы в мелкую крошку. Тело болело, кости ныли и даже, казалось, синяки и ссадины пульсировали болью, напоминая о себе.
– Парень теперь фиг женится. – В голосе Альберта Ивановича послышалось такое искреннее сочувствие, что Гуча приподнялся, опершись на локоть, и тоже посмотрел на изваяние.
– Это почему? – спросил он, подсчитав повреждения. – Мы же только палец сломали, а не…
– Так палец-то тот, на котором это типа обручальное кольцо носят.
– Значит, ангелок останется неженатым, – рассмеялся черт, но тут же застонал от боли.
– Это почему я останусь неженатым? – послышалось сзади, и друзья, вскочив, увидели живого и здорового Бенедикта. Они переводили взгляд с него на каменного истукана, открывали рты, но слова пришли намного позже – минут через пять.
– Ты… это…
– Что, Альберт? Что ты хочешь спросить? – Бенедикт решил помочь другу сформулировать мысль.
– Альбертушка хочет спросить… – сказал Гуча, и в голосе его было столько яда, что ангел сразу начал думать, что опять сделал не так, – Альбертушка хочет спросить, где ты, урод, неделю шлялся! А еще он говорит, что набьет тебе морду за то, что мы, как два придурка, через всю страну твой памятник на себе тащили. Где ты был, остолоп?
– У дядюшки… – пролепетал Бенедикт, не понимая причины такой суровой встречи.
– Так это, та телка тебя же того… типа в цемент закатала, – сказал Полухайкин, рассматривая блондина.
На нем снова, как в первую встречу, было надето несколько футболок разной длины. Ситцевые трусы, которые ангел надел, не зная, что это нижнее белье, были на этот раз ярко-розовыми, в больших веселеньких ромашках. В белых кудрях притаилась маленькая тюбетейка, а на ногах красовались кеды размера на три больше, чем требовалось.
– Какая телка? – Изогнутые дугой брови ангела поползли вверх, лоб сморщился гармошкой. Потом он нахмурился и почесал затылок, вспоминая, сталкивался ли он с рогатым скотом неделю назад.
– Блин, я че, всю жизнь тебя русскому языку буду учить? Баба та, из гроба. Эта… Амеба Гарпия, – проворчал Альберт и достал из-под трона узел. – Переоденься, клоун, а то я смотрю на тебя и… это… «Ну погоди!» вспоминаю.
– Вылитый волк, – рассмеялся Гуча, перекатываясь на другой бок. – Правильно Аминат натуру твою вычислил, тот красавчик из мультфильма тоже в разные переделки попадал, а его друг не успевал спасать неудачника. Хороший друг был, ушастый такой, как мы с Альбертом.
– В смысле ушастые? – не понял его Полухайкин.
– В смысле лопоухие, Альбертушка, – ответил черт. – Тащили с тобой эту каменюку, вместо того чтобы Бациллу Амебу искать.
– Горгону Медузу, – поправил Бенедикт, снимая с себя канцелярские тряпки. – Я, как только тело окаменело, сразу в Канцелярию вернулся.
– Идиот! – воскликнул Гуча и стукнул себя по лбу.
– Ну что я опять не так сделал?! – возмутился Бенедикт и бросил на пол футболки. Он не чувствовал за собой никакой вины и готов был вспылить, плюнув на этику общения.
– Нет, ангелок, ты все правильно сделал, это я идиот. Я и не вспомнил, что ты можешь просто переместиться. Тащил это изваяние и даже не подумал, что тебя в этом камне нет.
– Не переживай, амиго, ну лоханулись, в натуре! С кем не бывает? Я же говорил, что тебе обезьяны мозги стрясли. Не переживай, это не смертельно. А ты, белобрысый наш ангел, базар сократи и в двух словах – почему сразу о себе не дал знать, что типа с тобой все в порядке?
– Так мне, пока новое тело сконструировали, ждать пришлось. А я это время в архиве сидел, средство искал, чтобы сделать взгляд красавицы безопасным.
– Ничего себе красотку отцепил! – хохотнул Гуча, – со змеями вместо волос.
– Не было никаких змей, – ответил Бенедикт, – я, во всяком случае, не заметил.
– Значит, ангелок, тебя ждет обалденное эстетическое наслаждение.
– Какое?
– Я тебе говорить не буду, я лучше посмотрю… Так что ты там в архиве нашел?
– Ничего не нашел, но я проявил смекалку. – Ангел полез в карман расшитого золотыми цветами сюртука, забыв, что уже переоделся в привычную одежду.
– Ого, нам сразу прятаться или выживем?
– Зря ты так, Гуча, я просто подумал… – Бенедикт переворошил кучку только что снятой одежды, нашел ромашковые трусы, в которых кто-то решил сделать карманы.
