Глава 3

Со мной всегда так: стоит разинуть рот — и обязательно попадешь в переделку. Но в данном случае были совершенно особые обстоятельства. В конце концов я только подчинялся приказу.

— Открой рот, Берни. Чуть пошире можешь? Вот так. Чудненько. Красота!...

Красота? Как говорится, у каждого свое представление о красоте, и с этим трудно не согласиться. Если Крейг Шелдрейк находит красоту в отвалившейся челюсти и оскаленных зубах — его дело, успехов вам, мистер Шелдрейк. К тому же у меня не самая плохая жевательная оснастка. Лет двадцать назад ухмыляющийся ортодонт поставил мне пластинки для исправления зубов, и благодаря им я здорово наловчился плевать резинкой в одноклассников. Зубы в конце концов выровнялись. А поскольку я бросил курить и пристрастился к отбеливающим зубным пастам, я вовсе не походил на страшилу из фильма «Проклятие желтых клыков». Тем не менее все коренные уже залечены, об одном зубе мудрости храню вечную память, запломбирован канал в левом глазном зубе. Конечно, грех жаловаться, мои зубы уже сколько лет служат мне верой и правдой, не так уж много доставляли хлопот за все это время, но все же восхищаться их красотой — сильное преувеличение.

Стальной зонд коснулся нерва. Я дернулся и промычал, а что еще ждать от человека с чужой пятерней во рту? Беспощадный зонд снова нащупал нерв.

— Больно?

— Угу.

— Небольшое дупло, Берни. Ничего страшного, мы его тут же и залечим. Вот почему важно удалять зубной камень три-четыре раза в год. Ты приходишь, мы быстро делаем рентгеновские снимки, как положено, санируем рот, проверяем все коренные и выявляем маленькие дупла, залечиваем их, пока они не стали большими. Я прав, мой мальчик?

— Угу.

— Панику, понимаешь, подняли из-за рентгена. Конечно, если у тебе беременность, тогда другое дело. Но у тебя-то нет беременности, Берни?

Крейг засмеялся. Что тут смешного? Впрочем, им, дантистам, только и остается, что смеяться над своими шутками, порой медвежьими, неуклюжими, и они радуются как дети, когда такая, с позволения сказать, шутка сваливается, точно куль с мукой, вам на голову. А пациенту в любом случае не до смеха, так что его молчание никого не смущает.

— Пожалуй, я тотчас его и залечу, а уж потом отправлю тебя к Джиллиан: пусть счистит камень. Все будет в полном порядке. Итак, первый коренной внизу справа. Обезболим новокаином, но осторожно, чтоб мозги не онемели. А то некоторые специалисты в нашем тонком деле так обезболят, что шесть — восемь часов собственного языка не чувствуешь. Но тебе повезло, Берни, ты в надежных руках Величайшего Зубного Врача в мире, тебе не о чем беспокоиться. (Довольное кудахтанье.) Разве что о счете, только и всего. (Взрыв смеха.)

— Угу.

— А ну-ка открой рот пошире! Чудненько. Красота!

Пальцами, походившими на отваренные сосиски, Крейг натыкал мне в рот ватных шариков. Потом упер в корень языка изогнутый тюбинг, подсоединенный к длинной резиновой трубке, и сразу послышались хлюпающие звуки.

— Это мистер Слюноглот, — пояснил он. — Так я говорю ребятишкам. Мистер Слюноглот вмиг засасывает всю слюну, чтобы не мешала работать. И с сопливцами я, конечно, больше деликатничаю.

— Угу.

— Так вот, я им говорю, что это мистер Слюноглот, а когда даю окись азота, объясняю, что сейчас они полетят в космическом корабле доктора Шелдрейка. Они и вправду чувствуют себя, как в космосе.

— Угу.

— А сейчас мы высушим десну. — Крейг оттянул мне нижнюю губу и промокнул десну ватой. — Так. Попотчуем тебя бензокаином — это местная анестезия, иголки и не почувствуешь, когда вкачу тебе литр новокаина. (Кудахтанье.) Шучу, шучу, Берни. Тому, кто способен искусно ввести иглу в нужное место, не приходится накачивать пациента новокаином. Ты родился под счастливой звездой, Берни, раз заполучил Лучшего Зубного Врача в мире.

И Лучший Зубной Врач в мире безболезненно ввел мне новокаин, включил бормашину, работающую на высокой скорости, и продолжил свою бесконечную борьбу с кариесом. Боли я и впрямь не почувствовал. Мучительным, хоть и не в физическом смысле, был разговор, который он завел.

Сначала все было хорошо. Начал он издалека:

— Вот что я тебе скажу, Берни. Тебе очень повезло с дантистом. Но это сущая ерунда по сравнению с тем, как повезло мне. И знаешь, почему? Я счастлив, что стал дантистом.

— Угу.

— Счастлив не потому, что гребу деньги лопатой. Тут за мной греха нет. Я честно отрабатываю свои деньги и плату беру умеренную. Плачу добром за добро. Да и само по себе дело очень благодарное. Большинство моих знакомых дантистов поначалу хотели стать врачами в другой области. Не знаю, так ли уж сильно они тяготели к медицинской науке. Просто их родители считали, что врачи прекрасно устраиваются в жизни, потому детей и влекло в медицину. Деньги, престиж и сознание, что ты помогаешь людям. Каждый согласился бы служить людям, имей он такую престижную, хорошо оплачиваемую профессию.

— Угу.

— Говори членораздельно. Берни, я тебя не понимаю (Кудахтанье.) Шучу, шучу, конечно. Как самочувствие? Боль есть?

— Угу.

— Разумеется, нет, наркоз действует. Так вот, все эти парни все-таки предпочли стать дантистами. Может, они не смогли поступить в медицинские колледжи. Многие толковые ребята заваливают экзамены. А может быть, испугались долгой учебы — четыре года колледжа, потом интерном при больнице два года, стажировка. Когда ты молодой, это кажется вечностью. В нашем возрасте другое представление о времени, но тогда уже поздно строить планы, верно?

Мы с ним были примерно одного возраста — ближе к сорока, чем к тридцати, — рано еще паниковать. Крейг — рослый парень, повыше меня — эдак сто восемьдесят два или три. Волосы у него каштановые с рыжеватым отливом, короткие, к тому же он еще ерошит их постоянно. Лицо узкое, усыпанное веснушками; нос длинный, крючковатый; добрые карие глаза, взгляд честный, открытый. Год или два назад он отпустил усы на испанский манер — как у красавцев, рекламирующих одеколоны для мужчин. Они были рыжее, чем волосы, и не то чтобы мне не нравились, но все же хотелось бы, чтобы он их сбрил. Под усами сверкали белизной невообразимой красоты зубы.

— Так вот, многие дантисты жалеют в душе, что не стали врачами, и некоторые даже не делают из этого тайны. А еще полно таких, которые стали дантистами, черт бы их побрал, просто потому, что хотели иметь в руках ремесло, обеспечивающее хорошие деньги, и наше дело их устраивало — сам устанавливаешь рабочие часы, постоянный заработок, никто тобой не помыкает, работа вполне престижная, и все такое прочее. Я вот из таких, Берни, но со мной произошло чудо. Хочешь скажу, какое?

— Угу.

— Я полюбил свое дело. Да, так оно и получилось. Я сразу понял одно — эта профессия решает какие-то людские проблемы. Пусть это не проблемы жизни и смерти, — доложу тебе, это меня еще больше устраивает. Мне бы не хотелось, чтобы мои больные умирали. Пусть хирурги или терапевты переживают драмы. Я лучше возьму на себя такие проблемы, как, например, можно ли спасти больной зуб? Приходят пациенты — мужчины, женщины, я санирую, делаю рентгеновские снимки, и мы на месте решаем, как быть дальше.

Мне даже гукать не пришлось — он так разошелся, что и мнения моего не спрашивал.

— Мне чертовски повезло, что я занят своим делом, Берни. Помню, мы с другом детства решали, кем станем, когда вырастем. Я выбрал зубоврачебную специальность, а он пошел учиться на фармацевта. Казалось, там и учеба легче, и доход в будущем больше. Еще бы — своя аптечная лавка, а повезет, так и не одна, и ты, черт побери, бизнесмен, все в твоих руках! Какое-то время я еще колебался: а не стоило ли и мне пойти его дорогой? Но это продолжалось недолго. Ей-богу, ты можешь себе представить, что я стою за прилавком и торгую тампаксами и слабительным? Нет, Берни, бизнесмен из меня бы не вышел. Я в этом деле ни черта не смыслю. Эй, открой-ка рот пошире! Чудненько. Красота. Нет, я бы себя паршиво чувствовал да и спятил бы от скуки. Я где-то читал, что среди фармацевтов преступников больше, чем в других профессиях. Вроде бы в Калифорнии эту проблему изучали. Интересно, правда это или нет? И вообще, какая женщина захочет спать с фармацевтом?

Крейг еще долго развивал свою мысль в том же направлении, но я уже отключился. Я своего рода слушатель поневоле, если такие бывают, вынужден сидеть тут и не могу заткнуть уши, но, право же, никто меня не заставляет брать все, что он говорит, в голову.

— Нет, увольте, ни за что на свете не стал бы фармацевтом. Ей-богу, никакой другой профессии мне не нужно. Самодовольный малый, скажешь? Что ж, очень может быть.

— Угу.

— Но при всем при том, Берни, я нормальный парень, такой, как все, люблю пофантазировать. Вот порой я и думаю: а кем бы все же я стал, если бы не выбрал свою нынешнюю профессию? Задаю себе такой гипотетический вопрос. И поскольку он гипотетический, и я это знаю, можно дать волю воображению. Тут уж я могу выбрать себе такое дело, где приходится иной раз и рисковать.

— Угу.

— Воображаю, к примеру, что я стал профессиональным спортсменом. Я вообще-то довольно много играю в теннис и слыву неплохим игроком, порой очень даже хорошо гляжусь на корте. Но между моей, любительской, игрой и игрой профессионала такая пропасть, что я и в мечтах не могу себя вообразить профессиональным теннисистом. Вот чем плоха реальность: только размечтаешься, она тебя тотчас как будто холодной водой окатит.

— Угу.

— Вот я и изобрел для себя одно дело и фантазирую себе, сколько душе угодно, потому что, по правде сказать, ничего в нем не смыслю.

— Угу?

— Оно захватывающе интересное, рискованное, даже опасное, и вот тут уж я не могу сказать, что у меня недостает для этого умения или, скажем, темперамента: я просто не знаю, какие качества при этом требуются. Полагаю, оно весьма прибыльно, отнимает не так уж много времени, к тому же ты сам себе хозяин.

— Угу?

Разговор принимал иной оборот. Пожалуй, можно и почерпнуть что-нибудь интересное из его болтовни.

— Я подумывал о преступлении, — продолжал Крейг, — но не о таком, где наставляешь на кого-то дуло, а в результате дело заканчивается тем, что видишь дуло перед собой. Мне больше по душе такие криминальные занятия, которые не требуют контактов с людьми, когда ты работаешь сам по себе и не являешься членом банды. (Кудахтанье.) Я до предела сузил сферу деятельности, Берни. Доведись мне начать все сначала, я бы стал если не дантистом, то вором-взломщиком.

Молчание.

— Как ты, Берни.

Молчание. Долгое, напряженное молчание.

Я был сражен наповал. Голыми руками взял! Ай да мистер Камень-За-Пазухой! Заморочил мне голову болтовней о любимом деле, и пока я рот разевал, дал мне по мозгам, да так, что никаким новокаином из шока не выведешь.

Я всегда по возможности вел двойную жизнь. Если не считать весьма редких, к счастью, официальных визитов туда, где круг общения крайне ограничен, я не имею ничего общего с представителями криминального мира. Мои приятели могут стянуть телевизор из офиса или купить что-нибудь заведомо краденое; они почти наверняка шельмуют, заполняя налоговые декларации. Но они не живут кражей побрякушек из чужих квартир, грабежом винных лавок и заправочных станций и не выписывают чеков на Левый банк Халявии. Возможно, их моральный уровень не выше моего, но рейтинг неизмеримо выше.

И по их мнению, я заслуживаю такого же уважительного отношения, как и всякий другой. Я не люблю распространяться о своей работе, и мои случайные приятели не находят в этом ничего странного. Все вокруг полагают, что я работаю в банке, или имею небольшой, но устойчивый собственный доход, или же занимаюсь каким-нибудь скучным, но честным делом в области экспорта-импорта, или чем-нибудь в этом роде. Иногда я выбираю себе более яркую роль, желая поразить воображение какой-нибудь юной особы, но главным образом я — Добродушный Старина Берни. У него всегда водятся деньжата, но он их на ветер не бросает. Если недостает пятого в покере, четвертого в бридже, всегда можете на него положиться, а занимается он скорее всего страховым бизнесом, хоть мне, слава Богу, страховку не навязывал.

Итак, мой дантист, очевидно, знает, что я вор. Сам по себе тот факт, что личина сорвана, не так уж и страшен: об этом кое-кто знал и в моем доме, да и в городе. Меня потряс тот способ, который избрал Крейг, чтобы обрушить это мне на голову.

— Не мог удержаться от соблазна, — признался Крейг. — А у тебя челюсть чуть было вовсе не отвалилась. Я не собирался устраивать тебе встряску, но так уж получилось. Да ты, черт побери, не подумай, что я это так, ради красного словца! Мне твоя фамилия попалась на глаза в газете, когда тебе шили мокрое дело эдак год или два назад. Фамилия Роденбарр не так уж часто встречается, а они и адрес указали. Я его проверил по своей картотеке и убедился, что речь идет о тебе. С тех пор ты еще несколько раз мелькал в уголовной хронике, а я и виду не подавал: ни к чему было.

— Угу.

— А теперь у меня к тебе есть дело. Берни, ты хотел бы зашибить деньгу? Конечно, вор вору — рознь, один наловчился красть одно, другой другое, но вряд ли кто побрезгует бирюльками. Я говорю не о дерьмовой фальши, которую можно увидеть на каждом углу, а о стоящих вещах — бриллиантах, изумрудах, рубинах, дорогих золотых побрякушках. От такой добычи никто нос воротить не станет.

В другое время я посоветовал бы ему не увлекаться псевдоворовским жаргоном, но сейчас мог выговорить только «угу».

— Точно тебе говорю, Берни. Открой-ка рот пошире, вот так. Так вот что я хочу сказать. Ты, наверное, не помнишь Кристал? Работала здесь до того, как ты пришел ко мне лечиться. А потом я сдуру на ней женился. Потерял отличного гигиениста и получил взамен жену-неряху и к тому же шлюху: кто только с ней не переспал! По-моему, я тебе уже рассказывал про эту суку. Всем плакался, кто хоть краем уха слушал.

Еще бы не слушать, если ухо рядом с раскрытым ртом, где поглощает слюну мистер Слюноглот.

— Купил ей все сокровища мира, — продолжал Крейг. — Поверил ей на слово, что это — прекрасное вложение денег. Деньги для меня не фетиш, Берни, не такой у меня характер. А она мне возьми и подкинь эту вздорную идейку насчет камешков. У меня ведь бывают наличные, которые я не вношу в декларацию, акции на них все равно не купишь, надо их куда-то вложить и спрятать от налоговой инспекции. К тому же, поверь мне, на сделках с драгоценностями можно и впрямь хорошо заработать, если в этом разбираешься.

— Угу.

— Так вот, мы с ней развелись, и все ценности остались у нее. А я даже не могу привлечь эту суку к суду, потому что налоговая инспекция тотчас заинтересуется, откуда взялись наличные на покупку драгоценностей. Я не бедствую, Берни, я хорошо зарабатываю. Но как подумаешь, что у чертовой суки одних камешков да золота на двести тысяч баксов, дом — полная чаша, квартира в Греймерси-Парке с ключом от этого хренового парка, а у меня только личные вещи да зубоврачебный инструментарий, и, к тому же, я ежемесячно обязан платить ей хорошие алименты. И буду платить, пока она не умрет или не выйдет замуж. Мне лично очень хочется, чтобы она загнулась еще вчера. Но она здорова, и умишка у нее хватит, чтоб не выходить второй раз замуж, так что если она не сопьется и не дотрахается до смерти, я у нее на крючке до скончания века.

Я сам не разводился, потому что не был женат, но у меня создалось такое впечатление, что все вокруг или уже в разводе, или разъехались, или подумывают о том, чтобы расстаться. Порой, когда они ворчат по поводу алиментов, денег на содержание детей, я чувствую себя лишним в их компании. Но, в общем-то, я благодарен судьбе.

— Тебе ее обчистить — раз плюнуть, — уговаривал меня Крейг.

Потом он принялся объяснять, как мне действовать, когда ее обычно не бывает дома, и прочее. Он вдавался в подробности, которые можно было смело опустить, а я отделывался «угу», когда Крейг переводил дух или задумывался, что бы еще сотворить с моим коренным зубом. Прочистив дупло бормашиной, он велел мне прополоскать рот и принялся готовить пломбу. На протяжении всего процесса он продолжал талдычить о том, какая это легкая добыча и какую выгоду принесет мне, а больше всего про то, какая сука Кристал и как она дошла до жизни такой. Думаю, это делалось с умыслом. Крейг, очевидно, решил, что мне проще обокрасть скверного человека, чем хорошего. По правде говоря, я не вижу в этом никакой разницы, я бы скорее предпочел обокрасть жертву, о которой ровным счетом ничего не знаю. Дело двигается гораздо лучше, когда не связано с личными взаимоотношениями.

А Крейг Шелдрейк, Лучший Зубной Врач в мире, разглагольствуя, завершал длительный процесс пломбирования моего зуба. Наконец он закончил и речь, и работу, убрал мистера Слюноглота, промокшую вату. Я со своей стороны прополоскал рот, отплевался и снова широко открыл рот, чтобы великий человек насладился результатом своего труда. Потом я выпрямился в кресле и принялся с любопытством ощупывать кончиком языка восстановленный из руин зуб, а он, стоя возле меня, потирал руки и готовился задать решающий вопрос.

— Ну как, Берни, сговорились?

— Нет, — ответил я. — Ни в коем случае! Об этом не может быть и речи.

Я не играл с Крейгом в кошки-мышки, я высказал то, что думал.

Люблю, понимаете, сам находить себе работу. Многие воры-взломщики предпочитают работать по наводке, и ничего нет проще, чем эту наводку получить. Главные наводчики — скупщики краденого. Они часто сами приходят к вору — не только с предложением, но и с полезной информацией, — все растолкуют, все объяснят. Любители легкой жизни обожают наводку.

Потому-то тюрьмы и забиты этими любителями.

Разве залезешь в душу наводчика? Скупщики краденого — любопытные людишки, по преимуществу угодливые и ненадежные. Будь у меня дочь, я бы не хотел выдать ее за такого типа. Скупщики краденого занимаются своей преступной деятельностью у всех на виду, но их разве что на час посадят за решетку. Отчасти потому, что их очень трудно поймать с поличным и общественность особенно не протестует против такого рода преступлений, отчасти потому, что они ловко играют на чужих разногласиях. Частенько они подкупают полицейских, а если тем мало мехов и денег, расплачиваются выдачей им своих же собратьев. Я не утверждаю, что вас обязательно подставят, если вы согласитесь работать по наводке скупщика краденого, но сам я уже давно усвоил одно простое правило: никто не должен знать, что ты идешь на дело, тогда и подставки бояться нечего. А попадешь в беду, значит, сам дал маху или удача тебе изменила.

Я, конечно, не боялся, что Крейг меня продаст. С какой стати? Но у него язык без костей, знай себе морочит беспомощных пациентов. А вдруг ему стукнет в голову рассказать кому-нибудь, как ловко он со стариной Роденбарром отыгрались на шлюхе Кристал?

Гм...

Так как же случилось, что я все же оказался в квартире Кристал, когда ее саданули в сердце?

Хороший вопрос.

А дело, думаю, в стяжательстве. Да и, пожалуй, в гордыне. Эти два из семи смертных грехов меня и погубили. По словам Крейга, ограбление квартиры в Греймерси-Парк сулило богатый улов с минимальным риском. И не надо было даже подбирать ключи и отмычки. Впрочем, в городе полно квартир, куда можно попасть без ключа и отмычки, но там и взять нечего, разве что цветной телевизор. С этой точки зрения квартира Кристал Шелдрейк была первоклассным местом, плохо было лишь то, что Крейг знал, какая роль мне в этом деле отводится. Но состояние моих финансов было таково, что последние сомнения отпали.

Любопытно, что толкнула меня на этот шаг и гордыня. Крейг долго расписывал преимущества отличного ремесла вора-взломщика, рискованного, интересного. Возможно, он просто усыплял мою бдительность перед тем, как нанести удар: «Как ты, Берни», — но все же его слова повлияли на мое решение, потому что, черт побери, я действительно усматриваю романтику, и риск, и все прочее в том, что делаю. Уже по этой причине я не могу отказаться от тайного посещения чужих квартир. К тому же единственное, на что я способен, — это делать номерные знаки для машин, а такой род занятий ведет прямо за решетку.

Недавно мне в голову пришла любопытная мысль. Пожалуй, я с самого начала знал, что соглашусь участвовать в сделке. А отверг предложение Крейга, опасаясь, что Лучший Зубной Врач в мире рассчитывает на чересчур высокие комиссионные. Может быть, я действовал интуитивно, но как бы то ни было, это был правильный ход. Не знаю, сколько Крейг хотел запросить себе с самого начала, но ему пришлось долго уламывать меня, и в результате мы сошлись на том, что он получит пятую часть от продажи украденного. Если вдуматься, это — справедливое решение: ведь у Крейга только и дела, что сидеть перед телевизором, не опасаясь, что его пристрелят или арестуют. Но он был наводчик-любитель, а у любителей редко есть чувство меры в такого рода делах, и прояви я рвение с самого начала, он бы потребовал себе половину.

Впрочем, не важно. Когда он дошел до двадцати процентов, я подавил в себе желание узнать, сколько он еще сбавит, — Крейгу больше хотелось отнять у Кристал драгоценности, чем заработать на их продаже. И тогда я неохотно поддался на его уговоры и сказал, что возьмусь за это грязное дело.

— Фантастика! — обрадовался он. — Здорово! Ты не пожалеешь, Берни!

Даже тогда я с досадой подумал: лучше бы он попридержал язык.

Я все еще сидел в кресле. Крейг отошел: наверное, скреб руки, прежде чем взяться за другого пациента. А мною занялась Джиллиан. Она меня снова уложила и начала чистку — удаляла зубной камень, снимала налет — словом, исполняла все неприятные, обыденные дела.

Джиллиан была неразговорчива, и мне это было по душе. Не то чтобы мне не нравились ее разговоры, — просто моим ушам требовался отдых, да и голова была занята самыми разными мыслями. Сначала все они вертелись вокруг ограбления квартиры Кристал Шелдрейк. Я не был до конца уверен, что поступил правильно, дав свое согласие, и теперь уламывал самого себя, подогревал свою решимость действовать, убеждал себя, что это легкие, как будто на улице найденные деньги.

В конце концов прагматические рассуждения сменились мыслями о милой девушке, занятой обработкой десен и зубов. Занятие, прямо скажем, малоприятное. Не знаю, почему при взгляде на медицинскую сестру в голову лезут запретные мысли. Может быть, ее халатик настраивает на игривый лад? Стоит взглянуть на медицинскую сестру, стюардессу, билетершу, монахиню, и мужской шовинизм уже плетет в голове свою липкую паутину.

Но работай Джиллиан Паар в прачечной или дворником, я бы неизменно испытывал к ней те же чувства. Очень хрупкая и темноволосая, подстрижена «под скобку» мастером своего дела. Цвет лица сразу вызывает воспоминание о Британии — белый фарфор с розоватым оттенком. Руки в отличие от работодателя маленькие, с тонкими пальцами и пахнут не вареными сосисками, а специями.

Обрабатывая рот, она имела обыкновение низко наклоняться над тобой. В этом я не усматриваю ничего предосудительного, скорее наоборот.

Для меня чистка пролетела незаметно. Когда она закончилась и зубы приобрели блеск, который сохраняется всего несколько часов, мы обменялись любезностями, и Джиллиан показала мне в тысячный раз, как нужно правильно чистить зубы (каждая чертова сестра-гигиенист демонстрирует свой способ и клятвенно заверяет тебя, что это и есть единственно правильный способ в мире), потом пару раз хлопнула ресницами и сказала: