Широко расставив ноги и заложив руки за спину, капитан Уильям Блай стоял на верхней палубе своего корабля. Приземистый и коренастый, он благодаря осанке и военной выправке казался выше своего роста.
      При полном параде – в темно-синем кителе со сверкающими эполетами, в начищенных до блеска башмаках с медными пряжками, в белых чулках и полотняных бриджах – капитан выглядел истинным хозяином судна. Его зачесанные назад волосы были перехвачены на затылке тесемкой. Треуголка сидела на голове безупречно.
      Капитана снедало жгучее нетерпение, но он скорее расстался бы с жизнью, чем выдал свои чувства окружавшим его офицерам и матросам.
      Стоявший рядом с капитаном первый помощник Шеридан, подняв подзорную трубу, внимательно оглядел горизонт.
      – Земли пока не видно, сэр, – доложил он. Щурясь от солнца, Блай посмотрел на небо.
      – По моим расчетам, мы должны увидеть берега Австралии, когда пробьет пять склянок, – заметил капитан.
      Он подошел к поручням и окинул взглядом сопровождение – шесть торговых судов, шедших в кильватере флагмана. Суда были большие, все они имели прекрасную оснастку. Три из них участвовали в свое время в торговле невольниками – доставляли «груз» из Африки в Северную Америку. Весьма достойное занятие, с улыбкой подумал Блай. Он окинул взглядом главную палубу, заполненную каторжниками, которым предстояло поселиться в британских исправительных колониях в Новом Южном Уэльсе и на Земле Ван Димена. Среди каторжников были не только мужчины, но и женщины, а также дети, многие из мужчин в наручниках и кандалах; это была оборванная и грязная толпа, представители всех классов, населяющих Британские острова. «Богачи и голодранцы – все в одном кружатся танце», – как поется в детской песенке.
      По одежде этих людей, какой бы потрепанной и замызганной она ни выглядела, можно было сказать с достаточной долей уверенности, какое они прежде занимали общественное положение. Черная сутана с белым воротничком – значит, запустил руку в церковные фонды да к тому же еще и проиграл их. А этот был джентльменом – достаточно взглянуть на его фрак и цилиндр. Вот шахтер. А вот фабричный рабочий в одежде, все еще хранящей следы жирной копоти и сажи. Что до уличных девок, то их здесь великое множество: все напудренные, размалеванные – что твои клоуны.
      Блай вздрогнул, заметив худого, истощенного паренька десяти—двенадцати лет. Все его тело сотрясал непрестанный кашель; на тонких губах выступила кровавая пена. А лицо бледное – с огромными горящими глазами, обрамленное густой шапкой черных волос. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: он чахоточный больной. Голова же мальчика напомнила капитану те иссохшие, насаженные на колы головы, которые он видел у языческих племен, когда шестнадцать лет назад совершал злополучное плавание по Южным морям на корабле его величества «Благодеяние».
      Тогда, в первый свой самостоятельный рейс, Блай сумел обуздать этих негодяев и смутьянов во главе с Флетчером Крисченом. А ведь он находился в одиннадцати тысячах миль от ближайшей цивилизованной страны, и рассчитывать приходилось только на себя, только на собственные силы. Кое-кого из смутьянов повесили, кое-кого упрятали в тюрьму или отправили на каторгу. Последнее же слово осталось за ним, за капитаном Блаем.
      Долгий, очень долгий путь прошел он с тех пор, как во времена революции в Америке служил младшим лейтенантом во флоте его величества. Шесть лет оттрубил как один день. Последнее назначение было вершиной его блистательной карьеры. Отныне он – губернатор Нового Южного Уэльса. Звучит очень неплохо.
      Что до жалкого чахоточного паренька, то никаких сил не хватит, чтобы переживать за этот обездоленный люд.
      Обездоленный люд. Эти слова, пожалуй, наиболее точное определение для тех, кого на официальном языке именуют осужденными или заключенными. Конечно, большинство из них вполне заслуживают сурового осуждения, тут ведь и убийцы, воры, отравители, фальшивомонетчики и прочие представители преступного мира. И все же многие из них никогда не совершали ничего предосудительного, тем более преступного. Тут были люди, находившиеся в оппозиции к власти, преимущественно ирландцы. Были безработные и бродяги, а также женщины и девушки, вынужденные торговать своим телом, чтобы не умереть с голоду. И разумеется, пьянчуги, чья судьба особенно трагична. Джин был такой же губительной отравой для белых людей, как и опиум, помогавший одурманивать мятежных неимущих китайцев, как и кокаин, приносивший забытье рабам Южной Америки.
      Обстоятельства сложились так, что после обретения Америкой независимости в Англию из бывших колоний нахлынула целая армия беженцев, изгнанных из ряда штатов, потерявших авторитет и разорившихся роялистов. Англия к тому же лишилась возможности избавляться от нежелательных элементов путем высылки их в Америку. Однако еще в 1770 году капитан Джеймс Кук, исследовавший и подчинивший новый континент, рекомендовал палате общин использовать Terra Australis как наиболее подходящую территорию для ссылки.
      В конце концов было принято решение реализовать планы Кука, и 13 мая 1787 года капитан Артур Филипс отчалил от острова Уайт с флотилией, состоявшей из одиннадцати судов. На борту этих кораблей находились семьсот шестьдесят каторжников, среди них двести женщин, а также три сотни солдат с семьями. Солдаты должны были составить ядро армии и полиции. Почти все они были американцами, готовыми начать жизнь заново на земле благоприятных возможностей.
      Земля благоприятных возможностей.
      Капитан Блай невольно усмехнулся. Минуло почти девятнадцать лет, с тех пор как капитан Филипс высадился со всеми своими «подопечными» в Порт-Джексоне, и все эти девятнадцать лет маленькая колония беспрерывно страдала от голода и засухи, от бунтов каторжников и от той борьбы, которую вели армейские чины против губернаторов.
      Уильям Блай откашлялся, прочистив горло. Первый помощник вопросительно взглянул на него:
      – Вы что-то хотите сказать, сэр? Блай сдержанно улыбнулся:
      – На этот раз, мистер Шеридан, смутьянам придется иметь дело с Уильямом Блаем.
      – Сэр?.. – Помощник был явно озадачен.
      – Ничего-ничего, Шеридан. – Капитан посмотрел на корму, где происходило что-то не вполне ему понятное. – Черт побери, что там творится? Сейчас же узнайте и доложите.
      – Слушаюсь, сэр. – Перепрыгивая через две ступеньки, Шеридан сбежал по трапу.
      Солнце, стоявшее в зените, палило нещадно. Голова капитана была прикрыта треуголкой, и все же ему казалось, что она вот-вот расплавится. Такого пекла не бывало на его памяти даже в Южных морях. Он поднял глаза на ясное, без единого облачка, голубое небо. Затем окинул взглядом горизонт, опоясывавший такой же безбрежный, как и небо, океан. На миг ему почудилось, что его небольшая флотилия находится в каком-то неведомом мире, вдали от мира реального.
      И действительно, эти новые земли представляли собой совершенно другой мир, являвшийся полной противоположностью покинутой ими Англии. Мир опрокинутый, как бы перевернутый вверх дном. Даже лето здесь приходится на декабрь и январь.
      – Капитан! – окрикнул его снизу помощник. Отвернувшись от поручней, Блай спустился по трапу. Шеридан тащил за собой двоих заключенных. Один из них был безобразный детина с длинными, точно у обезьяны, руками и круглой бритой головой; его маленькие свиные глазки горели злобой и ненавистью, а свернутый набок нос походил на раздавленную грушу. Из уголка рта сочилась кровь. Откашлявшись, детина выплюнул на палубу выбитый зуб. Вторым оказался юноша не старше четырнадцати. Для своих лет он был довольно высок и широкоплеч, хотя и не достиг еще полного развития. Черты его лица были словно вытесаны резцом скульптора. Глубоко посаженные темно-голубые глаза юноши смело встретили суровый взгляд капитана.
      – Что все это значит, мистер Шеридан? – спросил Блай.
      – Эти двое дрались, сэр.
      Блай недоверчиво уставился на заключенных. Слишком велика была разница между здоровенным жилистым детиной и стройным гибким пареньком. И тут юноша заговорил:
      – У меня не было выбора, сэр. Этот скот приставал ко мне, лез со своими мерзкими предложениями с самого отплытия. – Парень поднял кулак, показывая окровавленные костяшки пальцев. – Вот я ему и врезал хорошенько.
      – Ну и ну… – Капитан Блай взглянул на помощника. – Молодой человек говорит правду, мистер Шеридан?
      – Это подтверждают все, кто находился рядом. Капитан сурово взглянул на детину с перебитым носом.
      – Мистер Шеридан, велите привязать этого человека к мачте и позовите надсмотрщика, мистера Харди.
      Пока Джошуа Харди с нескрываемым удовольствием готовился к исполнению своих обязанностей, у мачты, примкнув к ружьям штыки, выстроились солдаты.
      – Мои двадцать ударов плетью стоят тысячи других. – Харди при случае любил прихвастнуть. – Если с четырех ударов я не сдеру с него шкуру, можете меня выпороть, – добавил он.
      Крепко сжимая рукоятку плети, надсмотрщик поглаживал ее, словно любимую кошку или собаку. Плеть, кстати, была из тех, что называются кошками: с пятью хвостами, на каждом из которых имелось по семь узлов.
      Вопреки утверждениям недоброжелателей Блай не получал никакого удовольствия, отдавая распоряжения, подобные нынешнему. Человек аскетичный, он, однако, искренне верил, что хорошая порка – лучшее воспитательное средство.
      Когда Харди нанес свой первый удар, Блай отвернулся. Просвистев в горячем воздухе, «пятихвостка» со звуком, похожим на треск ружейного выстрела, обрушилась на спину каторжника. Тот издал дикий вопль, доносившийся, казалось, из самого ада. Эхо этого вопля заметалось по всему кораблю, и, услышав его, все осужденные и офицеры опустили головы, словно на них вдруг обрушилась шквальная волна.
      На сей раз Харди превзошел самого себя. С третьего удара он содрал с несчастного кожу, с четвертого – обнажил мускулы и кости.
      Блай посмотрел на юношу, послужившего невольной причиной столь жестокого наказания. Тот стоял повернувшись к мачте спиной, скрестив на груди руки и глядя на пустынный океан.
      Капитан вел счет ударам. Досчитав до двадцати, он велел остановиться.
      – Все, мистер Харди, – сказал Блай. – Этот человек все равно уже ничего не чувствует. Отвяжите его. – Прежде чем направиться в свою каюту, Блай окликнул помощника: – Приведите этого молодого человека ко мне, мистер Шеридан.
      Помощник схватил юношу за руку, и оба последовали за капитаном. Подождав несколько минут, Шеридан легонько постучал в дверь.
      – Войдите, – послышалось из каюты.
      Капитанская каюта была обставлена просто и скупо. Стены – облицованные темными лакированными панелями. Рисунок – изображение «Благодеяния», корабля его величества. Медные часы в виде корабельного штурвала. Тут же стоял шкаф, набитый книгами по навигации и морскому делу. Перед спартанского вида койкой у дальней стены стоял письменный стол. На столе – оловянный графинчик и бокал. По правую руку от сидевшего капитана находился секстант. Когда Шеридан и юноша вошли, Блай листал страницы судового журнала.
      Помощник подтолкнул своего юного спутника:
      – В присутствии капитана стой навытяжку, слушай внимательно.
      Юноша расправил плечи и вскинул голову. Блай едва заметно улыбнулся:
      – Вы свободны, мистер Шеридан. Я управлюсь сам, не беспокойтесь.
      Повернувшись кругом, помощник вышел.
      Сидя в своем кресле, Блай внимательно разглядывал осужденного. Какое-то время он молчал, с удовлетворением отмечая, что юноша ежится под его взглядом. Когда капитан заговорил, он вздрогнул.
      – Как тебя зовут?
      – Мак… Мак-Дугал, – последовал ответ. – Крег Мак-Дугал… сэр.
      – Значит, Мак-Дугал? – произнес Блай, уловивший легкий шотландский акцент молодого человека. И, сделав серьезное лицо, добавил: – Так ты ирландец?
      Бледно-голубые глаза ярко вспыхнули.
      – Нет, я шотландец. Чистокровный шотландец.
      – И очень этим гордишься?
      – Да, черт возьми, горжусь… – Поперхнувшись, юноша пробормотал: – Извините, сэр, я не хотел сказать…
      – Не виляй. Именно это ты и хотел сказать. Я люблю людей прямых, которые без дураков выкладывают все, что думают. И сам говорю откровенно. Сколько тебе лет, мистер Мак-Дугал?
      – Четырнадцать, сэр.
      Блай взял перо и покрутил его в пальцах.
      – Так я и думал. Закоренелый преступник. Я понял это с первого взгляда.
      Мак-Дугал в растерянности заморгал:
      – Сэр?..
      – Какое же ты преступление совершил? Должно быть, самое ужасное, если находишься среди последних подонков на краю света, где живут только аборигены и сумчатые.
      В этой тираде капитана была и насмешка над самим собой. Ибо Уильям Блай лучше любого из своих подчиненных знал: его последнее назначение – отнюдь не награда за безупречную службу.
      – Как вы сказали, сэр? Сум… Сумча?..
      – Не важно. Скоро сам все узнаешь. Так какое ты преступление, совершил?
      – Украл буханку, сэр. Отец и мать валялись вдребезги пьяные на Джин-лейне, а мои сестренки плакали, потому что очень хотели есть.
      Блай кивнул. Обычная история. Джин-лейн – жуткое логово пьянчуг. День и ночь отголоски тамошних оргий разносятся по всему Лондону. Хриплый смех. Вопли. Стоны. Слепое блуждание по запутанному адскому лабиринту. В тот единственный раз, когда капитан Блай оказался в этом трущобном районе, он был поражен, увидев, как молодая мать баюкает ребенка, одновременно попивая вино прямо из бутылки. А за ее грязную, драную юбку держались еще два голых малыша.
      – Дорого же тебе обошлась эта буханка, – усмехнулся капитан. – Но в конце концов оно, может, и к лучшему. Думаю, что в Австралии тебе будет не хуже, чем в Лондоне.
      – Вот и мне так сдается, сэр, – улыбнулся Мак-Дугал. – У меня тут появятся большие возможности. Ведь не такой уж и долгий срок – пять лет. А там я смогу жить, как захочу. Говорят, что после освобождения каждый может получить свой клочок земли…
      – Или бесплатный билет обратно в Англию.
      «У меня будут такие возможности, дай Бог каждому», – подумал Крег.
      – Парень, откуда ты узнал все это? Ты не возражаешь, если я буду называть тебя просто Крег?
      – Я прочел об этом в газетах. Уже после ареста.
      – Ты умеешь читать? – Блай посмотрел на Крега с недоверием.
      – Да, сэр, – с гордостью ответил юноша. – Меня научил мой старик. Пока не спился, он был школьным учителем.
      – Да это же просто замечательно! – Поднявшись с кресла, капитан подошел к книжному шкафу, снял с полки тонкий томик и стал листать его, пока не нашел нужное место. – Прочитай это для меня, Крег.
      Взяв в руки книгу, юноша сосредоточился. Наморщив загорелый лоб и прищурившись, он начал читать, хоть и не очень бегло, но довольно внятно:
      – «Земля здесь… в основном… низменная и плоская, лишь несколько холмов… или гор… Она неплохо… оро…»
      – Орошена, – подсказал Блай.
      – «…неплохо орошена… Вдоль низменных берегов и даже в глубине материка она довольно… рыхлая, часто песчаная, однако достаточно плодородная, поросшая высокими травами и лесами…»
      Крег обретал все большую уверенность в себе и читал все быстрее и выразительнее:
      – «…а также кустами, растениями и…» Я не знаю, что такое «т. д.»…
      – И так далее… Так бывает удобнее завершить длинное перечисление. Продолжай.
      – «Горы и холмы… испещ… рены… лесными рощами и лужайками… Деревья не отличаются большим разнообразием… всего несколько пород могут быть использованы для добывания древесины… Эвкалипт – самое среди них большое… Число обитающих здесь животных не слишком велико и ограничивается несколькими видами… Наиболее многочисленными среди них являются кен… гу… ру…»
      – Те самые сумчатые, о которых я упоминал, – перебил Блай. – Продолжай.
      – «Среди живущих там птиц следует отметить дроф… орлов… ястребов… ворон… какаду… двух разновидностей, белых и коричневых… очень красивых попугаев и… множество гусей… Побережье изобилует весьма удобными заливами, бухтами и естественными гаванями… Но страна, как известно, не производит никаких товаров, которые могли бы привлечь внимание Европы и европейских переселенцев… Тем не менее не подлежит никакому сомнению, что в такой обширной, можно сказать, обширнейшей стране вполне могут произрастать всевозможные злаки, плоды и фрукты. – Ухмыльнувшись, Мак-Дугал тыльной стороной руки смахнул белокурую прядь со лба. – И не только произрастать, но и при надлежащем уходе приносить изобильные урожаи и так далее…»
      – Достаточно, Крег. – Блай взял у него книгу и поставил обратно в шкаф. – Таковы были наблюдения, изложенные капитаном Джеймсом Куком, когда он впервые высадился в Австралии. – Капитан тут же с сарказмом добавил: – Вот это и есть наша земля благоприятных возможностей. Соответствует ли она твоим ожиданиям?
      – Сдается мне, страна подходящая. Мы высадимся там же, где и он, в Ботническом заливе?
      – На пятнадцать миль севернее. В Порт-Джексоне, или Сиднее, как его теперь называют в честь известного мечтателя виконта Сиднея, предполагавшего, что Terra Australis является не чем иным, как Америкой. Ха!
      Блай снял с книжной полки географическую карту и развернул ее. Она вся была заполнена большим черным пятном, если не считать крошечного белого полукруга справа. В правом нижнем углу виднелось еще одно черное пятно, но значительно меньших размеров.
      – Вот она, Австралия, парень. А этот остров – Земля Ван Димена. Крохотные же белые отметины отражают успехи колонии почти за двадцать лет. Невелики успехи, что уж тут говорить.
      Протянув руку, юноша провел ладонью по карте:
      – Вы только посмотрите на это черное пятно.
      – Да, туда еще не ступала нога белого человека.
      – Вот эти места меня и интересуют, сэр. Я хочу быть одним из первых, кто попадет туда.
      Блай внимательно посмотрел на стоявшего перед ним юношу.
      – Ты замечательный парень, Крег Мак-Дугал. Мне будет любопытно узнать, насколько ты преуспеешь.
      Капитан склонил голову набок, услышав, что штурвальный начал отбивать склянки. Пять ударов.
      Судовой колокол тотчас же ответил пятью звучными ударами. Блай бросил взгляд на висевший на стене хронометр:
      – Похоже, мне придется принести свои извинения мистеру Шеридану. В своих расчетах я ошибся на три минуты.
      Сверху донесся крик марсового:
      – Впереди земля!

      Раскинув руки, Аделаида Диринг лежала на стогу сена и смотрела на небо, пока у нее не стали слезиться глаза. Сомкнув веки, она вообразила, будто покоится на большом облаке, и тотчас ощутила какую-то необыкновенную легкость. Казалось, она летит высоко над морем, возвращаясь в Англию.
      Обратно домой.
      «Нет, – мысленно возразила она себе, – Англия уже не мой дом». Но даже после семи проведенных в Австралии лет на нее время от времени накатывали приступы тоски по зеленым английским холмам.
      Однако кое-какие места вокруг Парраматты, расположенной в пятнадцати милях от Сиднея, напоминали ей английские парки, где бродили многочисленные стада оленей.
      Сходство, конечно, было неполное. Слишком яркое солнце светит над Австралией, слишком голубое небо над ней. Да и вся природа в этой диковинной, перевернутой вверх ногами стране очень уж отличалась от того, что она привыкла видеть.
      Вместо знакомых английских деревьев и кустарников она видела вокруг странные и необыкновенно прекрасные цветы – розовые, голубые и всевозможных пастельных оттенков. А у некоторых деревьев опадала не листва, а белая кора – такое трудно себе представить.
      А эти необычные животные… Прыгучие кенгуру, юркие опоссумы и утконосы. Милые, забавные коалы, которые питались эвкалиптовыми листьями и спали, вцепившись в ветки когтями лап, и странные желтоватые собаки. Собаки динго.
      Когда Аделаида вместе с семьей сошла в Сиднее на берег, ей вдруг почудилось, что она перенеслась в те времена, когда мир был значительно моложе.
      Ее мать Джоанна выразила это ощущение по-своему:
      – Мне чудится, что мы высадились на луне.
      Ночь была чрезвычайно тихая. Тишина такая удручающая, что всем казалось, будто они погребены заживо. Когда Аделаида в очередной раз испытывала это чувство, она выбегала на крыльцо и поднимала глаза к небу. В южных небесах сверкало такое множество ослепительных звезд, что казалось, будь она чуточку повыше, оборвала бы их, как плоды с дерева.
      Но это была и таинственная земля. На севере, западе и юге возвышались Голубые горы с их непроходимыми ущельями, пропастями и густыми лесами. Горы казались такими же величественными и чуждыми людям, как и Олимп, населенный греческими богами. И совершенно неотразимой становилась их красота в час заката, когда солнце украшало горы своей сверкающей золотой короной. Горы и леса были непроходимыми, поэтому центральная часть континента оставалась неразгаданной тайной. Многие каторжники пробовали бежать туда, и никто никогда их больше не видел.
      Аделаида приподнялась и осмотрелась. На востоке простирались скошенные луга, принадлежавшие Блэндингсам. Дом, амбар и другие строения, видневшиеся вдалеке, казались игрушечными, это был остров в море волнующейся пшеницы.
      Девушка зевнула и потянулась, наслаждаясь силой и гибкостью своего молодого тела, всем своим существом ощущая, как бьется в груди сердце, как пульсирует в жилах кровь. Она вся трепетала под ласковым ветерком. Никогда еще не чувствовала она себя такой бодрой, такой полной жизни. «Может, это потому, что у меня начались месячные», – подумала Аделаида.
      – Отныне ты женщина, – наставительно проговорила мать, когда дочь заплакала. – Тебе следует радоваться, а не распускать нюни. – Джоанна открыла дочери и другие женские тайны.
      Аделаида выслушала мать, и ее огромные зеленые глаза округлились; она онемела от удивления и острого чувства унижения.
      – У тебя есть какие-нибудь вопросы? – спросила Джоанна.
      Аделаида молча покачала головой. Как только мать отпустила ее, она побежала через поля к ферме Блэндингсов, чтобы повидаться со своей лучшей подругой Дорис.
      – Пошли быстрее. Я хочу порассказать тебе кое-что. Девушки уединились подальше от дома, в тени эвкалипта.
      – Присядь, Дора, – сказала запыхавшаяся Аделаида. – Боюсь, для тебя это будет огромным потрясением.
      – О, Адди, почему ты так любишь все усложнять?
      – У тебя есть хоть какое-нибудь представление о том, как рождаются дети?
      Дорис, веселая девушка с вздернутым носиком, веснушками и короткими каштановыми волосами (она была на год старше подруги), громко рассмеялась:
      – Так вот она, твоя великая и удивительная тайна! Мама рассказала мне обо всем этом год назад.
      Аделаида вознегодовала:
      – Стало быть, ты обо всем знала, но молчала, ни словечка не сказала.
      – Мама взяла с меня обещание, что я тебе ничего не скажу. Это дело твоей мамы, так она сказала.
      – Все равно. Ты ведь моя лучшая подруга. – Адди надула губки и потрогала свою грудь.
      – Ну… теперь ты знаешь. И что ты об этом думаешь?
      – Я думаю, это омерзительно. И даже смешно. – Она хихикнула и тут же прикрыла губы ладонью. – Можешь ли ты представить себе, Дорис, чтобы твои мать и отец, чтобы мои мать и отец, чтобы они занимались такими вещами? Надо же!
      Девушки катались по траве, корчась от смеха.
      – Эй, чего вы там гогочете? – послышался голос.
      Со стороны фермы приближался Джон Блэндингс, брат Дорис, высокий, смуглый, очень красивый шестнадцатилетний юноша с прямыми черными волосами, влажными темными глазами и таким же вздернутым, как у сестры, носом.
      – Расскажите-ка мне, почему вы хохочете, – сказал он, приблизившись.
      Девушки подавили смех, сели и оправили юбки.
      – Иди по своим делам, Джон, – сказала Дорис, – а в женские разговоры тебе нечего соваться.
      – Да ну?.. – Парень подбоченился и рассмеялся. Глядя на него, Аделаида вдруг почувствовала, что густо краснеет. Тщетно старалась она избавиться от своих фантазий. Воображение рисовало ей всю ту же постыдную картину: они с Джоном Блэндингсом, обнаженные, проделывают это в постели.
      С того знаменитого дня, ставшего своего рода вехой в жизни Аделаиды, ее стали одолевать запретные и дикие мысли, мысли о плотской любви. Правда, мать заверила девушку, что в этом нет ничего постыдного. Ну конечно же, нет. Адди знала, что ее родители никогда не станут заниматься грязными или постыдными вещами.
 
      И вот сейчас Адди сидела на стоге сена, и ее вновь осаждали волнующие воображение мысли и видения. Неожиданно она вздрогнула, что-то заставило ее поднять голову. В следующее мгновение Адди увидела мужчину, перелезавшего через изгородь, отделяющую собственность Дирингов от фермы Блэндингсов. Девушка насторожилась и прикрыла подолом лодыжки.
      Мужчина направлялся прямо к ней. Прежде чем он успел подойти, Аделаида узнала Джона Блэндингса. Он был в клетчатой рубашке, в штанах из грубого сукна и в высоких сапогах. На шее у него был повязан алый платок.
      Джон улыбнулся и помахал рукой:
      – Привет! Что ты там делаешь?
      – Принимаю солнечную ванну.
      – Солнечную ванну? Никогда о такой не слышал.
      – Ничего удивительного. Я сама ее изобрела.
      – Но в том, что ты говоришь, нет никакого смысла. Чтобы принять ванну, надо раздеться.
      – Ты в самом деле так думаешь? – Она посмотрела ему в глаза, и он отвернулся. Его лицо залил жаркий румянец.
      – Странная ты девушка, Адди, – сказал Джон, смущенно улыбнувшись. – Многие девушки укрываются от солнца, а ты – наоборот.
      Она пожала плечами:
      – Что поделаешь, если мне не нравится слишком белый цвет кожи, который так обожают некоторые молодые дамы. Я хочу выглядеть загорелой и здоровой. Вот и все.
      Она закатала рукава с оборками, показывая обнаженные руки. Затем машинально приподняла юбку, демонстрируя загорелые ноги, но тут же вновь их прикрыла.
      – Да ты просто красавица, Аделаида, – пробормотал Джон. – Кто-нибудь говорил тебе об этом?
      – Спасибо за комплимент, Джон. Ты очень мил. – Девушка прижала ладони к пылающим щекам; ей нравилось, что молодой человек смотрит на нее с восхищением. – Посиди со мной рядом. – Она похлопала ладошкой по сену.
      – Только на минутку. Я должен поговорить с твоим отцом. Хочу попросить, чтобы он одолжил нам упряжную лошадь. Старый Харри захворал, бедняга.
      Увидев обнаженные девичьи ноги и упругие груди в вырезе платья, Джон пришел в замешательство. Он украдкой примял тугую выпуклость на своих тесноватых штанах.
      «Какая же ты свинья, Блэндингс», – мысленно отчитал он себя.
      Джон пристроился рядом с девушкой на стоге сена, ничем не выдав своих тайных желаний.
      – Как ни странно, это кое-что мне напоминает, – сказала Адди. – Мы тогда только-только здесь поселились. Твои родители пригласили нас на чай, и мы – ты, Дорис и я – пошли играть в вашем сарае.
      Джон кивнул:
      – Да, на сеновале.
      – И мы скатывались по сену до самого пола. Это была чудесная забава.
      Джон заставил себя улыбнуться. Забава, что и говорить, чудесная. Ребята с фермы просто обожали возиться в сене с местными красоточками, прикидываясь, что им все равно, девочки они или мальчики. Особенно привлекала их Салли Мак-Артур. Уже в двенадцать у нее были упругие грудки и круглый задик. Джон просто счет потерял, сколько раз съезжал с сеновала на спине Салли. Просунув руки под мышки, он ощупывал ее грудки, а его твердая шишка так и упиралась в ее ягодицы.
      Аделаида поднялась на колени, ее глаза сверкнули озорством.
      – Давай поиграем в короля и королеву. Бьюсь об заклад, ты не сможешь свергнуть меня с престола, король Джон.
      Он обхватил колени руками.
      – А у меня и нет такого желания, королева Аделаида. Я не стану оспаривать твое право на владение этой горой.
      – Смелее, Джон. Не будь рохлей.
      – Я же тебя предупредил, что у меня всего минута. Я должен идти.
      Он хотел было сползти вниз на четвереньках, но Аделаида с радостным воплем набросилась на него. Ею вдруг овладело какое-то отчаянное безрассудство.
      – Защищайся, король Джон. Неужели ты позволишь девчонке одержать над тобой верх?
      Адди легонько пощекотала Джона под ребрами. Тот очень боялся щекотки и тут же повалился на сено, задыхаясь от истерического смеха.
      – Прекрати, Адди. Так нечестно. – А зачем мне твоя честность?
      Они катались по сену, все глубже и глубже зарываясь в него. Затем вдруг затихли, застыли и замолчали. Неожиданно Аделаида прикоснулась к выпуклости на штанах Джона. Он приподнялся, медленно повернул голову и посмотрел ей в глаза.
      – Что это у тебя такое, Джон? – спросила Адди с бесстыдной улыбкой.
      Джону казалось, он вот-вот задохнется.
      – Это… это мой перочинный нож! – выпалил он в отчаянии.
      – Какой же ты враль! – фыркнула Адди. – Уж не принимаешь ли ты меня за невинное дитя, Джон Блэндингс? – Она с высокомерным видом вскинула голову. – Я прекрасно все знаю. И знаю, откуда берутся дети.
      Джон смотрел на девушку во все глаза.
      – Ты… ты знаешь?
      – Конечно. Мужчины и женщины занимаются этим в постели.
      – Ну… я пошел. – Он попытался вырваться, но Адди крепко держала Джона, ощупывая его штаны.
      Он застонал и снова повалился на сено. В ногах его появилось такое приятное тепло, будто они стояли в тазу с теплой водой.
      – Джон, – шепнула Адди, – меня никогда еще не целовал ни один мальчик.
      Она склонилась над ним так низко, что ее глаза казались огромными изумрудами. Джон легонько коснулся губами губ девушки. Поцелуй был краткий и целомудренный, и все же оба затрепетали, по телам их пробежала дрожь. Касаясь рукой его налившейся плоти, Адди тихо, дрожащим голосом проговорила: – Я знаю все о мужчинах и женщинах, но я никогда не видела… – Она осеклась, подыскивая подходящее слово. – Ну, как тебе сказать, я никогда не видела мальчика. Всего-всего. – Она с нескрываемым интересом уставилась на выпуклость внизу его живота. – Покажи мне…
      – Что? – Джон подпрыгнул, будто она ткнула в него раскаленной кочергой. – Да ты не в своем уме, Адди. Если бы твой отец услышал, что ты несешь… Бьюсь об заклад, он выпорол бы меня. А если бы не он, это сделал бы мой старик.
      – А кто им скажет?
      Даже сквозь свою плотную рубашку Джон ощущал жар, исходивший от тела девушки. Она вся пылала, и на ее красивом лице, уже не детском, отражалось желание. Это было лицо не наивной девочки, а женщины, в жилах которой бурлила горячая кровь. Она то и дело увлажняла языком свои пухлые губы. Ее веки отяжелели. Ноздри раздувались.
      – Если ты такой застенчивый, я подам тебе пример. Она сняла через голову платье, и Джон Блэндингс увидел то, чего никогда не забудет. Перед ним, чуть раздвинув ноги, стояла нагая женщина.
      В каком-то умопомрачении Джон расстегнул штаны и стащил их с себя. Он стиснул зубы и опустил глаза, уверенный в том, что вид его мужского отличия, особенно в таком возбужденном состоянии, вызовет у девушки страх или отвращение.
      К его удивлению и облегчению, она улыбнулась и сказала с явным восхищением в голосе:
      – Да ты настоящий мужчина! Ну, теперь я вижу, как у тебя там все устроено. – Она потрогала его плоть, и Джон содрогнулся – его захлестнула волна блаженства. – Ты тоже можешь меня потрогать, – сказала она, касаясь своей груди.
      – Она у тебя… словно спелая слива, – пробормотал Джон. Другой рукой он погладил ногу девушки.
      Этой восхитительной игрой они поначалу и хотели ограничиться. Но в какой-то момент не смогли больше сдерживаться. Джон опрокинул Адди на спину и взобрался на нее. Она обхватила его за плечи и привлекла к себе.
      – Я так хочу тебя, Джон.
      – И я тоже очень тебя хочу. Но тебе придется мне помочь. Я никогда еще этого не делал.
      «Эдемский сад». Именно эта мысль промелькнула у него, когда он вошел в нее. Сначала ощущения были не очень приятные, Адди даже вздрогнула и закусила губу. Но затем, приподнимая бедра, стала отвечать на каждое его движение, и они слились в одно целое.
      Адди казалось, будто она находится в каком-то особом мире, где разум отступает и господствуют лишь чувства. Когда же она вернулась в мир реальности, то ощутила резкий запах пота, почувствовала, как сено колет ее ягодицы, и услышала монотонное жужжание слепней. Она встала и надела платье.
      – Что ж, у нас настоящее приключение, не правда ли, Джон?
      – Да уж, – с хитрой усмешкой сказал он, натягивая штаны. В нем появилось некое беспечное самодовольство, появилась уверенность в своих мужских силах.
      Она игриво толкнула его в плечо:
      – Я вижу, ты заважничал. Еще бы, взрослый мужчина соблазнил женщину.
      Он вскинул брови:
      – Какую там женщину – просто девчонку.
      – Ах ты, негодник! – Она повалила его на сено и принялась молотить кулачками под ребра.
      – Хватит, хватит, – взмолился Джон. – Если будешь продолжать в том же духе, все начнется сначала.
      Она насмешливо улыбнулась:
      – А ты у нас, хоть и взрослый мужчина, можешь этого не выдержать.
      Он запустил руку ей под юбку. Затрепетав, она придвинулась к нему.
      – Почему ты без нижнего белья? – проговорил он с хрипотцой в голосе.
      – Забыла надеть, – ответила она с притворным изумлением.
      – Надеюсь, когда-нибудь ты еще раз позабудешь.
      – Может быть…
      Возможно, они возобновили бы любовную игру, если бы она не была неожиданно и не самым для них приятным образом прервана.
      Со стороны фермы Блэндингсов послышался хриплый крик:
      – Э-э-й, Джон! Э-э-й!
      – Господи, это мой старик. Я должен привести ему лошадь. Он поспешно спустился с сеновала.
      – Вы все, мужчины, народ легкомысленный, бродяги. Вам только бы уговорить девушку, а что дальше, вам все равно.
      Он повернулся, сразу стал серьезным и с волнением в голосе произнес:
      – Адди Диринг, я люблю тебя. И никогда не полюблю никого, кроме тебя. До свидания.
      Изумленная, девушка смотрела ему вслед.
      – И я тебя люблю, – сказала она.

      В жаркий январский летний день капитан Уильям Блай ввел свою флотилию в Ботнический залив. Пушки Порт-Джексона громовым салютом приветствовали нового губернатора.
      На пристани в Сиднее его превосходительство встречал почетный комитет, самые уважаемые люди Нового Южного Уэльса; тут были именитые горожане, военные, чиновники и свободные поселенцы. Присутствовали также экс-губернатор Филип Гидли Кинг и крупный скотовод Джон Мак-Артур, некогда служивший лейтенантом в экспедиционном корпусе.
      В городе царило праздничное оживление. Вступление в должность нового губернатора всегда являлось хорошим поводом для праздника. Человек живет надеждой, а любые перемены – надежды на лучшее. По такому торжественному случаю все горожане – мужчины, женщины и дети – постарались принарядиться.
      По обеим сторонам причала, там, где должен был скоро пришвартоваться флагман Уильяма Блая, стояли две роты 102-го полка, входившего в экспедиционный корпус. Офицеры и волонтеры выглядели поистине великолепно в своем разноцветном обмундировании – в ярко-красных сюртуках с блестящими металлическими нагрудниками, белых полотняных бриджах и черных чулках. Кроме того, на плече у каждого была кожаная перевязь, а на голове – кожаный кивер с белыми перьями. У офицеров были традиционные старые треуголки и поясные пряжки; пуговицы же у них были серебряные, а не медные.
      Стоявший на палубе капитан Блай опустил подзорную трубу и повернулся к помощнику:
      – Кажется, весь Сидней высыпал на улицы, чтобы встретить нас, мистер Шеридан. У нас все в полном порядке?
      – Да, сэр. Все начищено и вымыто. Включая заключенных. Перед тем как причалить, мы для обработки запалим порох во всех трюмных помещениях.
      Блай поморщился:
      – Не думаю, чтобы можно было хоть чем-нибудь уничтожить эту въедливую вонь. Ведь прошло уже восемь месяцев. – Блай посмотрел на матросов, которые сворачивали паруса, с ловкостью обезьян карабкаясь по вантам. – Мистер Шеридан, пришлите ко мне, пожалуйста, Мак-Дугала.
      – Слушаюсь, сэр… Я вижу, вы чувствуете симпатию к этому парню.
      – У него есть голова на плечах, к тому же он честен. Шеридан рассмеялся:
      – Шутите, капитан? Что честному человеку делать среди заключенных?
      – Как сказать. – Блай провел ладонью по подбородку. – Сдается мне, среди этих бедолаг не так уж много настоящих преступников. Сколько среди них таких, как Мак-Дугал… Парень украл краюху хлеба, чтобы накормить голодных сестренок. А ирландцев ссылают просто за то, что они ирландцы… Я буду у себя. Приведите Мак-Дугала.
      В каюте Блай снял треуголку и повесил ее на крючок. Затем налил себе немного бренди из графинчика и уселся за стол. Вскоре раздался стук в дверь.
      – Войдите.
      Вошел улыбающийся юноша:
      – Как я выгляжу, сэр?
      Мак-Дугал успел выстирать рубашку и штаны, зашил на них самые заметные дыры, а также вымыл лицо и причесал свои длинные волосы.
      – Приготовился к встрече со своей новой родиной? Я вижу, ты не только умен и смел, но еще и горд. Уважай себя, если хочешь, чтобы и другие тебя уважали.
      – Да, сэр. Когда мы причаливаем?
      – Примерно через сорок минут. Может быть, на несколько минут раньше или позже. Не терпится сойти на берег?
      – Да, сэр. – Улыбка юноши тотчас увяла. – А где здесь тюрьма?
      – Тюрьма? – Блай взял трубку и, не раскуривая, сунул ее в рот. – Ни тебя, ни других каторжников не посадят в тюрьму. Только убийц и тех извергов, которых надо держать в клетке, точно диких зверей. Тюрьмой для тебя будет вся эта земля. Отсюда никто из вас, – Блай поморщился, – никто из нас не сможет сбежать на родину. Вы будете жить в казармах, как солдаты. А работа вам предстоит нелегкая: рубить лес, пахать землю, сеять весной, а осенью убирать урожай. Вы будете строить в этих диких краях новые города и поселения.
      – Подходящее для меня дело, сэр. А как вы думаете, в чем будет состоять моя работа?
      – Об этом я и хотел поговорить с тобой, Крег. Каждый офицер, каждый чиновник и просто вольный человек, приезжающий в Новый Южный Уэльс, имеет право взять себе тринадцать каторжников, чтобы они помогали ему строить дом, обрабатывали его поля и занимались всеми домашними делами. Я думаю, что из тебя получится отличный слуга, тем более что миссис Блай ты понравишься. Как тебе мое предложение, Крег?
      Взволнованный юноша смотрел на своего благодетеля, раскрыв рот.
      Блай усмехнулся:
      – Как я понимаю, ты принимаешь мое предложение?
      – Я… я… я… Спасибо вам, сэр, большое спасибо.
      – Видишь ли, Крег, как ни странно, твой арест может повернуть всю твою жизнь к лучшему. Если бы ты остался в Англии, твоя судьба была бы предопределена. Ты пошел бы тем же путем, что и твои родители. Тебя бы ждали нищета, Джин-лейн, а потом тюрьма или смерть. Здесь же, в Австралии, перед тобой открываются безграничные возможности. Скоро ты окажешься на свободе и сможешь исхлопотать себе бесплатный земельный надел. Сейчас тебе четырнадцать. Через три года станет семнадцать, в этом возрасте ты уже будешь пользоваться определенными правами.
      «То же самое относится и к тебе, парень, – мысленно сказал себе Блай. – В твоей книге открывается новая страница. Начинается новая жизнь. Может быть, на этот раз…»
      Он посмотрел на висевший на стене рисунок – на судно «Благодеяние».
 
      К четырем часам дня Блай уже вселился в губернаторский дом в Парраматте, находившейся в пятнадцати милях от Сиднея. Вечером того же дня должен был состояться бал в честь нового губернатора и его семьи. Блай же тем временем совещался в библиотеке с экс-губернатором Филипом Гидли Кингом.
      – Позвольте мне выразить вам свое искреннее сочувствие, Уильям. В том положении, в каком вы оказались, запросто можно рехнуться. Такое уже случилось с Филипсом и Хантером. Еще год в этой должности – и я попал бы в Бедлам. Этот экспедиционный корпус – бич для губернатора. С момента его прибытия влияние военных все возрастает. Только они осуществляют контроль над рабочими. А прожженный негодяй Джон Мак-Артур, побывав в Англии, добился, чтобы его назначили начальником общественных работ.
      – И как он сумел этого добиться?
      – О, он человек пронырливый. Хотя – не стану отрицать – был неплохим парнем, когда служил в корпусе лейтенантом. Затем вышел в отставку и выхлопотал себе земельный участок. Девять-десять лет назад принялся выращивать мериносов. Сегодня он – самый крупный производитель шерсти во всей колонии. Его шерсть – лучшая в мире. А объемы, которыми он оперирует на внешнем рынке, в пять раз больше, чем поставки Англии и Испании, вместе взятых. Более того, его пригласил в Лондон сам король Георг. Что ж, Мак-Артур – человек обаятельный, когда хочет. Очевидно, он сумел завоевать симпатии старого Георга Третьего. Король подарил ему корабль «Арго», стадо виндзорских мериносов, пять тысяч акров пастбищ и тридцать рабов-каторжников. А заодно сделал его и королем над всеми рабочими.
      Блай был ошеломлен.
      – Но ведь высшую власть в Новом Южном Уэльсе должен осуществлять губернатор.
      – Так, по крайней мере, утверждается в хартии. Но в конце концов хартия – лишь клочок бумаги. Губернатор может отдавать любые распоряжения, но без поддержки военных все они так и останутся на бумаге. Истина же состоит в том, что всем заправляет здесь Джон Мак-Артур. Он и Ромовый корпус.
      – Ромовый корпус?
      – Так их все тут называют. Военные взяли в свои руки производство рома для переселенцев и каторжников. В сущности, они обладают монополией на всю внешнюю торговлю, прежде всего на вывоз сахара, чая и табака. Мак-Артур по-прежнему водит дружбу со своими старыми приятелями, и для них он – выше губернатора.
      – Такое положение вещей следует изменить, – с мрачной решимостью заявил Блай. – И как можно скорее.
      Кинг поднял бокал с хересом:
      – Пью за ваш успех. Помоги вам Господь. Видите ли, Уильям, для того чтобы разрушить крепость Мак-Артура и военных, надо развивать независимую торговлю и иметь независимую рабочую силу. Нынешнее же положение неутешительное. Каторжники в пять раз превосходят числом всех нас, а они лишены каких бы то ни было прав. Я попытался восстановить равновесие, добиваясь помилования для возможно большего числа каторжан. Но все это – лишь капля в море. – Кинг, тщедушный, утомленного вида светловолосый человек с глазами кролика, коснулся пальцем своего длинного носа. – Получается, что я напрасно потратил целых шесть лет. Для меня это – огромное разочарование.
      – Вы недооцениваете себя, Филип. Я просмотрел ваши отчеты и нахожу, что вы достигли куда большего, чем полагаете. Под вашим управлением колония перешла на самообеспечение. Достигнутое вами позволяет мне двигаться дальше. А сейчас… извините, я должен вернуться к себе, чтобы приготовиться к сегодняшнему балу.
      Тем временем в губернаторском доме, стоя в коридоре у зеркала, Крег Мак-Дугал восхищался своим новым нарядом – белой полотняной курткой, черными плотными штанами и кожаными башмаками с медными пряжками. Кроме того, впервые в своей жизни он надел чулки.
      – Ну и вырядился, – сказал Крег красивому юноше в зеркале. – Аж черти позавидуют.
      Сзади к нему подошла Морин, ирландская служанка из каторжанок.
      – Не выражайся, парень, – произнесла она с заметным акцентом.
      – Простите, мэм, – сказал Крег.
      – Кем это ты так восхищаешься?
      – Собой, кем же еще? Вот уж чудеса… Как в сказке с этой волшебной лампой.
      – Ты говоришь о лампе Аладдина?
      – Да, наверное. Надо только ее потереть, и демон…
      – …дух.
      – …даст тебе все, чего пожелаешь.
      В этот день юноша увидел много для себя нового и удивительного. В Лондоне он почти не покидал темных трущоб, никогда не видел ни овец, ни коров, ни каких-либо птиц, кроме обыкновенных сереньких воробьев. Здесь же после высадки на берег… Здесь на многие мили простиралась опаленная солнцем земля и росли могучие деревья со скудной листвой. Здесь на вершинах огромных эвкалиптов сидели диковинные пестрые птицы, пронзительно кричавшие, словно бранившие проходившую внизу колонну каторжан. Но пожалуй, более всего поразила Крега самка кенгуру, прыгавшая с детенышем в сумке. Столь странного существа ему еще не доводилось видеть.
      В середине дня каторжники закончили свой пятнадцатимильный марш в Парраматту. Губернаторский дом, как и многие дома в Сиднее, напоминал строения Ливерпуля, Манчестера или какого-нибудь другого английского города. Это было прямоугольное здание, возведенное из кирпича, украшенное карнизами из белого камня и местами облицованное выкрашенным в белый цвет деревом. На широкую, во весь фасад, веранду вело мраморное крыльцо. По обеим сторонам парадного входа высились дорические колонны.
      Каторжников отвели на площадку, откуда их могли увести фермеры, овцеводы и земледельцы, к которым их приписали. Почти все они считали себя счастливчиками.
      Один шутник так выразил общее мнение:
      – Как бы тут ни было, все равно лучше, чем в тюрьме, где видишь солнце и голубое небо только по пять минут в неделю и валяешься на камнях.
      И самым счастливым среди них, несомненно, был Крег Мак-Дугал.
      Стоя перед зеркалом в задней части дома, он восхищался своей новой одеждой и все никак не мог поверить, что ему привалила такая удача.
      – Боюсь, я сейчас проснусь – и снова окажусь в тюрьме, – сказал он Морин.
      – Хватит, ты уже насиделся в тюрьме, мастер Крег. Готова поклясться, что через десять лет ты заимеешь свою ферму и стадо мериносов.
      – А что такое меринос?
      – Это порода овец с длинной пушистой шерстью. Таких здесь разводит лейтенант Мак-Артур.
      – Мак-Артур? Я все время слышу это имя. Должно быть, он большая шишка.
      – Большая шишка? Да он здесь Господь Бог.
      – А губернатор?
      – Что – губернатор?
      – Вот погоди, капитан Блай начнет командовать, и ты узнаешь, что такое губернатор. И этот Мак-Артур узнает. Помоги мне, пожалуйста, надеть вот это. Даже не знаю, как назвать.
      Он протянул ей длинную черную полоску ткани.
      – Это галстук. Его носят на шее. Давай я покажу тебе, как его повязывать.
      Взяв галстук, Морин сделала широкую петлю и надела Крегу на шею. И тут же придвинулась к нему вплотную, упершись в его грудь своими налитыми грудями. У пышногрудой Морин – почти такой же высокой, как Крег, – были короткие курчавые волосы, круглое улыбчивое лицо, голубые глаза и ангельский ротик. Завязывая галстук, девушка лукаво улыбалась. Она все крепче прижималась к Крегу. И вдруг воскликнула в притворном негодовании:
      – Чего ты тычешь в меня этой своей штуковиной? Да я же никогда…
      Крег подмигнул ей:
      – Кому ты это говоришь? Да ты любишь это дело, как и я. И не прочь им заняться. Прямо сейчас.
      – Наглый щенок! Мне следовало бы пожаловаться на тебя новому губернатору. – Прежде чем отойти от Крега, она провела ладонью по его штанам чуть пониже пояса и подмигнула: – Штука у тебя что надо. Но сейчас время жратвы.
      – Почему все тут говорят «жратва»? Она рассмеялась:
      – Я тоже удивлялась, когда меня привезли сюда три года назад. Но теперь привыкла. Это слово наше… Здешние шишки – Мак-Артуры и Кинги – таких слов не говорят. Только мы, мятежники. Потому что мы все бунтуем против властей, которые заставляют нас жить по своим законам. А теперь хватит трепаться – иди на кухню.
      Крег обхватил руками разболевшуюся голову и зашагал следом за Морин, глядя, как под тонкой хлопчатой юбкой ходят ее ляжки. Догнав девушку, он ущипнул ее за ягодицу.
      – Поучила бы ты меня после ужина всяким местным словечкам.
      Она взглянула на него через плечо:
      – Может, и удосужусь. Надеюсь, ты окажешься понятливым учеником.

      Бальный зал в губернаторском доме был весьма просторный и пышно убран. Со сводчатого потолка свисала огромная хрустальная люстра. Чтобы установить в ней и зажечь свечи, пятеро слуг провозились добрых два часа.
      Стены же были увешаны гобеленами, изображавшими сцены из недолгой истории колонии. На одном из гобеленов аборигены на переднем плане приветствовали высадившегося в Ботническом заливе капитана Кука и его людей, а на заднем плане женщины разводили костры перед своими хижинами.
      В одном конце зала, на помосте, под непомерно большим, в полстены, британским флагом струнный квартет исполнял опусы Гайдна; музыканты играли с большим воодушевлением, что несколько компенсировало недостаточно искусное владение инструментами.
      – Вообще-то они не так уж и плохи, – тихонько сказал Кинг Блаю. – Для каторжников, разумеется.
      Четыре потных музыканта были в добротных бархатных бриджах и куртках, в напудренных париках.
      Бал проходил так же торжественно, как если бы на нем присутствовал Георг Третий. Женщины были наряжены в атлас, бархат, тюль и в узорчатый шифон всех цветов радуги. Почти все платья были с очень низким вырезом или даже без бретелек.
      Джоанна Диринг, красивая, энергичная женщина с широко поставленными серыми глазами и с коротко постриженными по тогдашней моде волосами, была облачена в свободно ниспадающее на манер греческой туники платье и изумрудного цвета ротонду, обшитую, как и подол ее наряда, золотой французской парчой. Туфли были подобраны в тон ротонде. Как и у большинства приглашенных на бал женщин, на голове ее красовался тюрбан, такой же зеленый, как ротонда и туфли, и увенчанный тремя перьями. Последние египетские кампании английской армии дали повод многим придворным дамам обогатить свой гардероб новыми предметами туалета.
      Аделаида выглядела очень мило и скромно в нежно-голубом бальном платье, украшенном изображениями птиц, бабочек и экзотических цветов. Над оборками на подоле тянулась широкая пестрая кайма. Такой же каймой были украшены и рукава. В изящном вырезе платья виднелись вполне уже зрелые груди. Высоко взбитые длинные белокурые волосы она повязала оранжевой лентой.
      Экс-губернатор Кинг, хлопнув в ладоши, обратился к музыкантам:
      – Хватит вам скуку нагонять! Молодые леди хотят танцевать. Вальс, пожалуйста!
      Оркестр принялся наигрывать мелодии Брамса. Поначалу робко и нерешительно, но скоро музыканты вошли во вкус. В центр зала со всех сторон стали выходить пары. Мужчины выглядели очень элегантно в своих вечерних нарядах, приятно оттенявших туалеты дам. На кавалерах были фраки с узорчатыми отворотами, плиссированные рубашки со стоячим воротником и кружевными манжетами, бриджи в обтяжку и чулки. Наряд дополняли кожаные башмаки с большими золотыми или серебряными пряжками.
      – Я чувствую себя идиотом, лондонским хлыщом, – пожаловался Сэмюел Диринг, одеваясь к балу.
      – Но ведь ты выглядишь очень эффектно, – насмешливо улыбнулась жена.
      Аделаида и ее брат Джейсон, злорадствуя, поспешили подлить масла в огонь.
      – Не хватает только треуголки и шпаги, – заметил Джейсон.
      – Придержи язык, молокосос, не то выряжу тебя под обезьяну, – пригрозил Сэмюел.
      Джейсон по случаю только что перенесенной лихорадки был освобожден от посещения губернаторского бала.
      – Болезнь имеет свои преимущества, – проговорил он в задумчивости.
      Сэмюел жутко кряхтел, когда Джоанна и Аделаида перетягивали его живот широким поясом. Он был красивым, крупным мужчиной с редеющими черными волосами, веселыми голубыми глазами и орлиным носом.
      Войдя в зал, Аделаида остановилась в стороне и стала наблюдать за кружащимися парами. К ней тут же подошел Джон Блэндингс.
      – Как поживает самая красивая девушка в этом зале? Она лукаво наморщила носик:
      – Если полагаешь, что в ответ на твой комплимент я скажу, что ты самый красивый молодой человек в этом зале, то будешь разочарован.
      Он усмехнулся:
      – Я думаю, что выгляжу совсем неплохо.
      Он был в темно-синей визитке, темно-бордовых бархатных бриджах, в белых шелковых чулках и черных башмаках.
      – А вот мой отец жалуется, что чувствует себя лондонским хлыщом.
      – Мой отец, вероятно, сказал бы то же самое. Он надевает вечерний костюм не чаще чем раз в год. Могу я пригласить тебя потанцевать? – спросил Джон.
      – Да. Если пообещаешь не наступать мне на ноги.
      – А ты обещай, что не будешь прижиматься ко мне, – шепнул он ей на ухо. – У меня такие узкие бриджи, что могут не выдержать напора.
      Адди громко, на весь зал, расхохоталась. И тут же Джон повел ее в танце. Прошло более года с тех пор, как она лишилась девственности на стоге сена. Но ее репутация едва ли пострадала, если бы об этом стало известно, – скорее, наоборот, это придало бы ей больше очарования.
      – Что ты думаешь о нашем новом губернаторе? – спросила Адди.
      Джон пожал плечами:
      – По-моему, он на своем месте. Может быть, чуточку чопорный, но, как я слышал, человек умный. И твердый. Мой отец говорит, что он очень твердый. Будем надеяться, что он окажется достойным противником для Мак-Артура и его Ромового корпуса.
      – Ш-ш-ш, – прошептала Адди. – Мак-Артур только что был совсем рядом. С этой белокурой девицей, за которой он ухлестывает весь вечер.
      – А мне плевать, слышит он или нет. Мак-Артур – тиран и вымогатель. Он еще хуже короля Георга.
      – Ты просто ужасен, Джон. Мак-Артур – человек очень способный и энергичный. Он всего добился сам, собственными силами. Недоброжелатели просто ему завидуют.
      – Чепуха.
      – Да нет же, сущая правда. Если бы не такие люди, как Джон Мак-Артур, Джон Бэтмен, братья Блэксленд и Хенти, этой страной вновь завладели бы аборигены, а мы рылись бы в земле, как свиньи, и бегали бы голышом.
      Джон похотливо ухмыльнулся:
      – Пожалуй, это было бы совсем недурно. Давай завтра побродим по лесу голышом. На всякий случай.
      – Если бы мой брат Джейсон был здесь, ох и задал бы он тебе.
      – Как там мой старый друг?
      – Много лучше, спасибо. Он должен хорошенько следить за своим здоровьем. На следующей неделе ему предстоит отправиться по делам мистера Мак-Артура к Земле Ван Димена.
      – Я не стал бы работать на этого ублюдка Мак-Артура, даже если бы он платил мне вдвое против того, что я получаю сейчас.
      Филип Гидли Кинг объявил, что гостям уже пора перейти в столовую. Музыка тотчас же стихла.
      – Чертовски позднее время для ужина, – пожаловался Сэм Диринг. – В это время я уже укладываюсь спать.
      – Слава Богу, ты хоть не кашляешь, – ласково глядя на мужа, заметила Джоанна.
      Ужин был традиционно английский: простой и обильный. На первое подали коккалики – куриный суп с рисом и луком-пореем, на закуску – копченую пикшу с легким белым соусом и светлой мадерой. Главным блюдом была тушеная баранина с индийским карри и майораном и с овощным гарниром.
      Капитан Блай особенно похвалил баранину с гарниром.
      – Я впервые попробовал специи и овощи, растущие в этой части света, когда командовал «Благодеянием», принадлежащим флоту его величества. Мне они понравились, и потом я очень по ним скучал.
      – И как давно это было, капитан Блай? – с ехидной улыбкой спросил Джон Мак-Артур.
      – Вы можете называть меня губернатором, лейтенант Мак-Артур.
      – А вы можете называть меня мистером Мак-Артуром. Я уже ушел с военной службы.
      – Да, я знаю. Хотя некоторые и высказывают мнение, будто вы остаетесь фактическим главой корпуса Нового Южного Уэльса.
      – Просто это мои добрые друзья, капитан… я хотел сказать, губернатор Блай. Но вы так и не сказали, как давно это было.
      Блай, нахмурившись, взглянул на почетного гостя:
      – Шестнадцать лет назад, мистер Мак-Артур.
      – Вы так и не схватили тогда этого Крисчена?
      Это был удар ниже пояса, и Блай побагровел. Но ответил совершенно ровным голосом:
      – К сожалению, Флетчер Крисчен ускользнул. С несколькими другими. Но нельзя сказать, что он обрел свободу в подлинном смысле этого слова. Что за жизнь за тысячи миль от дома, среди дикарей-язычников?
      Мак-Артур поднял левую бровь. У него было, несомненно, саркастическое выражение лица.
      – Да? А я слышал, что мятежники с самого начала намеревались остаться в Южных морях, это входило в их планы. И еще я слышал об искусительницах-таитянках, о современном Эдемском саде.
      Блай сделал глоток кларета и взялся за вилку, игнорируя язвительное замечание Мак-Артура.
      Блэндингс с удовольствием разглагольствовал на свою любимую тему – говорил о сельском хозяйстве. Даже после того как джентльмены удалились в гостиную, чтобы выкурить по сигаре и выпить по бокалу портвейна, он продолжал говорить не умолкая:
      – Да, сэр, Новый Южный Уэльс далеко продвинулся, причем менее чем за два десятка лет. Теперь мы обрабатываем свыше одиннадцати тысяч акров земли, выращиваем пшеницу, маис, ячмень. Этого с лихвой хватит, чтобы прокормить все здешнее население. А оно составляет, если судить по последней переписи, семь тысяч сто двадцать шесть человек. Но только один из семи – свободный человек. Остальные – осужденные.
      – Ваши расчеты неточны, сэр, – перебил Филип Гидли Кинг. – Вы не считаете свободными тех из них, кто отбыл свой срок или досрочно помилован.
      – Я, во всяком случае, не считаю их свободными, – с презрительной гримасой заявил Мак-Артур. – Вам не следовало так часто пользоваться правом помилования, мистер Кинг. Вы отпускали на свободу это отребье, а они теперь живут за счет свободных поселенцев! Даже у лучших из этих людей нет никаких перспектив. Такие могут стать лишь поденщиками. Если повезет, подсобными рабочими на овцефермах.
      – Жизнь опровергает ваши утверждения, мистер Мак-Артур, – возразил Кинг. – Многие помилованные стали каменщиками, кузнецами, плотниками, корабельщиками, мельниками, дубильщиками, типографскими рабочими, кожевниками… И еще немаловажный факт: на наших ткацких фабриках работают пятьдесят восемь женщин. – Кинг с ненавистью посмотрел на Мак-Артура. – Но вы, мистер Мак-Артур, преисполнены решимости любой ценой сохранить статус-кво в Новом Южном Уэльсе. Пока он остается местом ссылки и отбывания наказания, вы можете спокойно удовлетворять свои корыстные интересы. – Экс-губернатор окинул презрительным взглядом приверженцев Мак-Артура. – И не только ваши собственные интересы, но и интересы ваших лакеев. Вы самовольно захватываете земельные участки и контролируете всю рабочую силу колонии. Свободный каторжный труд. Рабский труд.
      Мак-Артур сидел с невозмутимым лицом. Глядя сквозь облачко сигарного дыма на экс-губернатора, он улыбался, уверенный в своем могуществе и полном бессилии Кинга.
      В гостиную без стука вбежал дворецкий Дэвид Коллинз и кинулся к Кингу:
      – Губернатор! Идите скорее! У нас тут неприятность. Голос Блая прозвучал как мушкетный выстрел:
      – Эй вы! Губернатор здесь я. Коллинз в смятении повернулся к Блаю:
      – Извините, сэр. От старых привычек не так-то легко отделаться.
      – Что там случилось?
      – Это все учинил наш новый слуга, сэр. Крег Мак-Дугал.

      После ужина миссис Кинг пригласила молодых людей на переднюю веранду.
      – Там вам подадут чай со льдом и фруктовый пунш. – Она ущипнула Аделаиду за щеку. – Ты вся просто сияешь, дорогая. Верно, Джон?
      Джон покраснел. – Она очень мила, – пробормотал он.
      – Ты не согласен, что она вся сияет? – насмешливо фыркнула Дорис.
      Адди толкнула подругу локтем:
      – Ты у нас просто тигрица.
      В то время как Адди в голубом платье выглядела чуть старше своих лет, бальное платье Дорис подчеркивало ее юность – даже и без того тонкая талия стала казаться еще тоньше. Группа пятнадцатилетних молодых людей и девушек удалилась на открытую веранду, где был установлен огромный стол со стульями вокруг. Многие, однако, предпочитали не сидеть, а прогуливаться, беседуя. Джон и Адди подошли к балюстраде и стали любоваться ровно подстриженной лужайкой и садом перед губернаторским домом. В самом центре сада высоко вверх взвивалась фонтанная струя. При свете полной луны бесчисленные брызги искрились, точно маленькие брильянтики.
      – Пошли к фонтану, – предложила Адди. – Может, там попрохладнее.
      – Неплохая мысль. Только никому ничего не говори, а то за нами увяжется вся толпа.
      Они незаметно отошли в сторону, куда не достигал свет свечей, стоявших на столе. Перемахнув через балюстраду, Джон мягко опустился на густую траву и протянул руки к Адди:
      – Прыгай. Не уроню же я тебя.
      – Дело не в том. Просто у меня чертовски длинная юбка. Убедившись, что никто за ней не наблюдает, Аделаида подняла повыше юбку и стала перелезать через балюстраду. Глядя на ее стройные ноги, Джон испытывал острейшее желание. Она приземлилась рядом с ним, но упала бы, если бы он не поймал ее за руку.
      – Ох уж эти чертовы туфли! – пробормотала Аделаида, наклоняясь, чтобы разуться.
      Взяв туфли в одну руку, она другую протянула Джону, и они направились к бассейну, приютившемуся в тени вязов.
      От струи фонтана разносилась по воздуху водяная пыль – здесь и в самом деле было гораздо прохладнее.
      – Как здесь хорошо! – сказала Адди.
      – А так еще лучше. – Джон, стоявший за спиной Аделаиды, обнял ее и положил ладони ей на грудь. – Вот привязался. Отпусти меня.
      Он резко развернул ее лицом к себе и крепко поцеловал. Поцелуй затянулся надолго. Адди едва не задохнулась.
      – Я не ждала этого, когда предложила пойти к фонтану.
      – В самом деле? – Он хохотнул и вновь припал губами к ее губам, одновременно прижимаясь к ее бедрам.
      Она оттолкнула его:
      – Полегче, парень. Не можем же мы заниматься любовью перед домом губернатора. Да и твои бриджи плохо подходят для этого дела. Того и гляди лопнут. Нам лучше вернуться, пока нас еще не хватились.
      Он опустил глаза:
      – Но я не могу вернуться в таком состоянии. Тем более в этих тесных бриджах.
      Адди закусила губу. Она посмотрела на дом, находившийся в некотором отдалении. Джон же, похоже, был не в себе – такой взбудораженный, что девушка прикрыла ладошкой губы, заглушая смешок.
      – Черт побери, что тут такого смешного? Ты же знаешь, вина твоя, только твоя.
      – Ничего подобного. Если бы ты не распускал руки, то все было бы в порядке. Но все-таки мне жаль, что ты так мучаешься, бедняжка. – Адди стала расстегивать его бриджи. – Давай-ка зайдем за кусты.
      Он приспустил бриджи, и она стала поглаживать его твердеющую плоть. Схватившись рукой за ветку кустарника, Джон закрыл глаза.
      – О Адди… О Адди…
      Когда же она вдруг убрала руку, он простонал:
      – Не останавливайся. Ради Бога, не останавливайся.
      – Кто-то идет, – прошептала она. – Приводи себя в порядок. Быстрее.
      Она никогда не слышала, как ругается Джон Блэндингс, разве что иногда помянет черта. Поэтому ее ужасно шокировал поток извергшихся непристойностей. Шокировал – и в то же время рассмешил. Кто бы мог подумать, что такой, казалось бы, воспитанный юноша способен на подобное. Адди подумала об этом с чувством некоторого превосходства.
      Он уже натянул бриджи и оправлял визитку, когда кто-то подошел к фонтану. Раздосадованный, Джон выбрался из кустов и набросился на подошедшего:
      – Что ты тут делаешь? Черт бы тебя побрал! Незнакомец, отпрянув, воскликнул:
      – Ты меня напугал, приятель!
      – Приятель? Какой я тебе приятель?! – заорал Джон.
      – Сэр, я слуга губернатора Блая. Крег Мак-Дугал, с вашего позволения, сэр. Извините, что потревожил вас, сэр.
      Тут Крег увидел девушку. Даже при тусклом лунном свете он узнал ее. Девушка была та самая, за которой Крег наблюдал весь вечер, убирая посуду, столовые приборы и занимаясь другими делами. Такой красавицы он никогда еще не видывал. И догадывался, чем именно вызван гнев незнакомого юноши. Что и говорить, не повезло этому парню.
      – Слуга губернатора Блая? – Джон был вне себя. Он ходил перед фонтаном, размахивая кулаками. – Ах ты вонючий лакей! Почему не занимаешься делами в доме, а разгуливаешь повсюду, подглядывая за порядочными людьми?
      Крег стоял, вытянув руки по швам. Его лицо побагровело. Ему стоило величайшего труда сдерживаться.
      «Держи себя в руках, парень. Не то можешь попасть в какую-нибудь новую передрягу».
      – Угомонись, Джон. Это же не его вина, – сказала Адди, положив руку на плечо Джону.
      – Конечно, его вина. Каторжник должен держаться подальше от порядочных людей. Его место – кладовая или кухня.
      – Извините, сэр, но дворецкий сказал, чтобы я пошел подышать свежим воздухом. Ведь я работал с пяти часов.
      – Не смей препираться, наглый пес! Да ты и есть пес… Нет, ты хуже желтого динго. И я преподам тебе такой урок, что ты не скоро забудешь.
      И, не говоря больше ни слова, Джон изо всей силы ударил Мак-Дугала в челюсть. Слуга упал как подкошенный.
      – Джон! – воскликнула потрясенная Адди – она даже не представляла, что он может быть таким жестоким. Когда он целовал ее, она ощущала запах вина. Еще во время ужина Адди заметила, что дворецкий постоянно подливал ему вино. Теперь все стало ясно – Джон пьян.
      Крег лежал на боку и, опираясь на локоть, смотрел на своего обидчика. Он сохранял ясность мысли и решил оставаться там, где находился. Он был уверен, что сможет сохранить самообладание.
      – Вставай, негодяй! Ты так легко от меня не отделаешься! – прокричал Джон.
      Обхватив сзади руками, Адди попыталась оттащить его:
      – Ну, пожалуйста, Джон, достаточно. Я хочу вернуться в дом.
      – Не мешай, Адди. – Он отстранил ее руки и оттолкнул с такой силой, что, споткнувшись о какую-то корягу, она опустилась на землю.
      Увидев такое обращение с этим ангельским существом, Крег уже не мог выдержать.
      – Ах ты подлый ублюдок! – прорычал он, вскакивая.
      – Это я ублюдок? Погоди же, каторжник, сейчас ты получишь хорошую взбучку. – Джон сорвал с себя визитку и швырнул на траву. Приняв классическую боксерскую стойку, он двинулся на Крега. Но тот был опытным уличным бойцом – стоял, вытянув перед собой руки, в открытой стойке.
      Джон ударил левой – прямо в нос Крега. У того помутилось в глазах, и он слепо отмахнулся в ответ. Еще один удар – и у Крега потекла из носа тонкая струйка алой, как кларет, крови. Естественно, что он пропустил и хук с правой, направленный в челюсть, и снова упал. Однако тут же приподнялся на одно колено. Джон подошел ближе, чтобы не упустить момент, когда противник встанет. Это был объяснимый промах, ибо он и понятия не имел о приемах, применяющихся в уличных драках. В следующее мгновение Крег схватил его за ноги и перебросил через плечо.
      Джон растянулся на траве, тяжело дыша.
      Адди наблюдала за дракой с противоречивыми чувствами. Вообще-то она не любила насилия в какой бы то ни было форме. Но в этой схватке – схватке из-за нее – было что-то захватывающее, будившее первобытные инстинкты… Она скрестила на груди руки. Щеки ее пылали.
      Оправившись, Джон медленно поднялся на ноги.
      – Да ты, оказывается, не имеешь никакого понятия о честной борьбе.
      Крег едва не расхохотался. Честная борьба? Что знают об этом обездоленные обитатели лондонских трущоб? Никогда в жизни ни с кем из них не обходились честно. Аристократы обращались с ними куда хуже, чем со своими кошками и собаками.
      Крег в ярости бросился на противника. Не обращая внимания на два хука – слева и справа, – он нанес Джону несколько сокрушительных ударов под ребра. Молодой Блэндингс вынужден был прибегнуть к захвату. Крег, почувствовав, что противник слабеет, мощным апперкотом отбросил Джона к кустам и тотчас же бросился на него, точно тигр. Хук слева повалил Джона на траву, как мешок с песком.
      – Боже мой! Ты его убил! – закричала Адди.
      – Нет. Я ударил не в полную силу. – Тяжело дыша, Крег опустился на колени возле поверженного противника и положил руку ему на сердце. – Не беспокойтесь, мэм, он такой же живой, как вы и я.
      – Это тебе надо беспокоиться. Как ты сказал, тебя зовут?
      – Крег. Крег Мак-Дугал.
      – Послушай, Маг-Дугал. Сейчас соберется толпа, и тебя могут повесить на ближайшем дереве.
      – О Господи! – Прикрыв ладонью распухшую правую челюсть, Крег посмотрел в сторону дома. По лужайке в сторону фонтана бежали люди – кто-то уже успел поднять тревогу.
      Несколько минут спустя Крега под охраной двоих солдат отвели в кабинет губернатора, где он предстал перед трибуналом – перед прокурором Аткинсом, майором Джонстоном и лейтенантом Уильямом Лоусоном.
      – Именно против этого я и возражаю, – заявил губернатор. – Это не суд, если приговор уже вынесен заранее.
      – Ошибаетесь, – сказал Аткинс. – Слово будет предоставлено не только мастеру Джону Блэндингсу, но и обвиняемому. Мы вынесем справедливый приговор, основанный на имеющихся свидетельствах.
      – Разумеется, не принимая в расчет, что Мак-Дугал является каторжником, – проговорил губернатор.
      Присутствовали только мужчины. К величайшей досаде Аделаиды, всех женщин отправили в гостиную.
      – Это нечестно, – возмущалась Адди, – я была свидетельницей всего происшедшего.
      – Успокойся, дорогая, – сказала ей мать. – Суд – неподходящее место для леди.
      – Почему? Меня возмущает, что мужчины обращаются с нами, как если бы мы были милыми домашними собачками.
      – Ну и ну… – пробормотала жена Джона Мак-Артура. – Если бы в ее возрасте я посмела так разговаривать с матерью, она вымыла бы мне рот с мылом.
      Адди повернулась к ней и подбоченилась:
      – Хотела бы я посмотреть, как кто-нибудь посмел бы проделать такое со мной.
      Пожилая дама в испуге отпрянула.
      – Не смей так говорить со мной, девчонка! – воскликнула миссис Мак-Артур.
      – Как хочу, так и говорю.
      Повернувшись спиной к оскорбленной даме, Адди осмотрелась, и глаза ее сверкнули. С равнодушным видом она вышла из гостиной.
      – Куда ты? – спросила мать.
      – В туалетную комнату. Припудриться.
      – И я с тобой. – Вскочив с кресла, Дорис бросилась за подругой.
      – Куда ты на самом деле идешь? – шепнула Дорис, когда девушки вышли в холл.
      – Хочу посмотреть, что там происходит.
      Пройдя через холл, они свернули в коридор, в самом конце которого находился кабинет губернатора. Они приблизились на цыпочках к двери.
      Адди взялась за ручку, медленно повернула ее и приоткрыла дверь. Девушки не видели того, что происходит, но голоса слышали отчетливо.
      Показания давал Джон Блэндингс.
      – Когда вы впервые заметили, что Мак-Дугал находится у фонтана? – спросил судья.
      – Я заметил его в кустах, где он прятался, чтобы следить за нами.
      – Что вы там делали вместе с мисс Диринг?
      Последовало многозначительное молчание. Адди прижала ладонь к губам, чтобы не расхохотаться.
      – Что с тобой? – спросила Дорис.
      – Ничего.
      – Так что вы там делали? Снова молчание.
      Наконец Джон ответил на вопрос:
      – Мы смотрели, как в струе воды играет лунный свет. Тут я услышал шорох в кустах и крикнул, чтобы тот, кто там скрывается, вышел.
      – Обвиняемый не пытался убежать?
      – Нет. Не того сорта парень. Наглец, каких мало. Он вышел и встал перед нами.
      – И что случилось потом?
      – Я спросил его, что он тут делает, а он ответил, что это не мое собачье дело.
      – Проклятый лжец! – закричал Крег. Аткинс сверкнул на него глазами:
      – Еще одно слово, и я прикажу тебя высечь за неуважение к суду.
      Адди вся побелела от сдерживаемого гнева.
      – И это называется суд? – шепнула она Дорис. – Это же просто издевательство над правосудием.
      – Пожалуйста, продолжайте, мастер Джон, – сказал прокурор.
      – Началась перепалка, и, когда он позволил себе оскорбительную реплику в адрес мисс Диринг, я ударил его прямо по его грязной пасти. После этого началась драка. – Джон посмотрел на Крега с нескрываемой ненавистью. – Я бы, конечно, побил его, но он пользовался всякими недозволенными приемами: лягался, царапался, даже попытался меня укусить. Из кабинета донесся неодобрительный ропот.
      – Чего и ждать от таких, как он? – заметил кто-то. Прокурор нахмурился:
      – Извольте соблюдать тишину в суде. Пожалуйста, продолжайте, мастер Джон.
      – Это все, сэр. Воспользовавшись, что я отвернулся, он напал на меня. И я только помню, что оказался на земле.
      – Спасибо, мастер Джон. Можете вернуться на свое место. Джон злобно уставился на Крега Мак-Дугала, по обеим сторонам которого стояли солдаты.
      – Займите свидетельское место, Мак-Дугал.
      – Зачем тянуть резину? Назначьте мне наказание – и дело с концом. – Крег перевел взгляд с Аткинса на Джонстона, затем взглянул на Лоусона. – Ведь вы уже все равно все решили.
      – Ах ты наглый щенок! – Прокурор вскочил на ноги. Его лицо было искажено яростью. – Еще одно неуважительное слово, и я отправлю тебя на остров Норфолк.
      К обвиняемому подошел Блай.
      – Не говори больше ни слова. Все должно уладиться. Но я хочу, чтобы ты рассказал о том, что случилось у фонтана.
      Крег, уставившись на персидский ковер, угрюмо молчал.
      – Ну, говори же, Крег. Пожалуйста.
      К удивлению всех присутствующих, дверь вдруг распахнулась, и в комнату вошла Аделаида Диринг. Ее глаза горели зеленым огнем.
      – Если он не хочет ничего рассказать, расскажу я.
      – Адди! – Удивленный мистер Диринг, вскочив с места, поспешил к дочери. – Что ты собираешься рассказывать, дочка? Тебе здесь не место.
      – Извини, папа, но именно здесь мое место. Все это непосредственно меня касается. Этого юношу… – Она посмотрела на Крега, и, словно повинуясь какой-то магической силе, он поднял голову; их взгляды встретились. – Его обвиняют в том, что он отпускал какие-то оскорбительные замечания в мой адрес. Но это неправда.
      Она бросила уничтожающий взгляд на Джона Блэндингса, который весь съежился.
      – Почти все, рассказанное Джоном, неправда. На самом деле все было по-другому. Этот юноша просто прогуливался у фонтана, чтобы подышать свежим воздухом. Вот и все. Он извинился и хотел уйти, но Джон не отпустил его. И именно Джон нанес первый удар.
      Сэмюел Диринг нахмурился:
      – Адди, попридержи язык. Сейчас же уходи отсюда. Или я накажу тебя так, как никогда еще не наказывал.
      – Накажешь так накажешь, папа, это дело твое. А мой долг – говорить правду.
      – Браво, молодая леди! – просиял Блай. – Вы смело выступили в его защиту, и это заслуживает всяческого одобрения. – Он взглянул на прокурора. – Надеюсь, вы, джентльмены, слышали свидетельство леди?
      Побагровевший Аткинс бросил взгляд сначала на Джонстона, потом на Лоусона, но ни тот, ни другой не оказали ему поддержки.
      Блай подошел к столу и остановился, заложив руки за спину.
      – Я хотел бы высказать суду свои рекомендации. Мне представляется, что самое лучшее – отозвать обвинение против Мак-Дугала, поскольку имеющиеся свидетельства недостаточны и к тому же противоречивы.
      Однако Аткинс оказался более находчивым, чем предполагал Блай. Он вскочил и заговорил дрожащим от гнева голосом:
      – Я должен напомнить, губернатор, что вы не вправе узурпировать полномочия суда. Губернатор может рекомендовать министру отозвать или заменить какого-либо прокурора. Но до тех пор пока я не отрешен от должности, вы не имеете права вмешиваться в мои дела. – Он неприязненно посмотрел на Аделаиду Диринг. – Молодая леди, вы очень плохо воспитаны, и я приказываю, чтобы вас удалили из этой комнаты. В случае необходимости – силой. – Он посмотрел на солдат.
      – Адди! Ради Бога! – Отец обнял дочь за талию и повел к двери.
      – Отпусти меня, папа! Я не боюсь его солдат. Мистер Аткинс, вы толстый напыщенный кукабурра.
      Сэм Диринг вытащил дочь в коридор и закрыл за собой дверь.
      Мужчины в кабинете еще долго ворчали и выражали неудовольствие. Наконец Аткинсу удалось восстановить порядок. Он не преминул уязвить Блая:
      – Что до показаний этого ребенка, то они были даны не под присягой, поэтому не могут приниматься во внимание. Это просто нелепые вымыслы. Пожалуйста, сядьте, губернатор.
      Прокурор вполголоса посоветовался о чем-то с коллегами, и те согласно закивали. Затем он обратился к подсудимому:
      – Трибунал пришел к единодушному мнению, что подсудимый Крег Мак-Дугал виновен в предъявленном ему обвинении: нападении с целью причинения увечья своей жертве, мастеру Джону Блэндингсу. Поэтому, основываясь на полномочиях, данных мне министром юстиции правительства его величества, я приговариваю тебя, Крег Мак-Дугал, к шести месяцам каторжных работ на острове Норфолк. В дополнение к этому завтра в девять часов утра ты получишь сорок ударов плетью. Это все, джентльмены. Благодарю вас за ваше терпение. Когда прокурор и его коллеги встали, Блай остановил их:
      – Не так быстро, мистер Аткинс. Дело еще не кончено. Ко всему этому у меня есть добавление. – Он подошел к Крегу и положил руку ему на плечо. – Пользуясь правом, которым я обладаю как губернатор Нового Южного Уэльса, я объявляю тебе помилование и отменяю вынесенный тебе приговор. – Он взглянул на Аткинса с высокомерной усмешкой. – А теперь можете закрыть заседание суда, господин прокурор.
      Аткинс, не зная, что сказать, уставился на Блая. Выручил коллегу майор Джонстон. Тронув прокурора за рукав, он что-то сказал ему на ухо. Затем они посовещались с лейтенантом Лоусоном. Когда Аткинс обратился к губернатору, на его тонких губах играла ехидная улыбка:
      – Я уверен, что вы хорошо знакомы с положениями королевской хартии, губернатор Блай. Должен вам напомнить, что в соответствии со статьей двадцать третьей ни один осужденный не имеет права быть слугой в губернаторском доме. Поэтому с этого момента Крег Мак-Дугал передается в распоряжение руководителя общественных работ мистера Джона Мак-Артура.
      Беспомощно разведя руки, Блай сказал Крегу:
      – Боюсь, парень, что прокурор действует в пределах своих прав. Я сожалею, что лишаюсь твоих услуг.
      – Это я должен сожалеть, сэр. Вы были ко мне добры, как никто другой. Мне только жаль, что я стал причиной такого беспокойства для вас, губернатор.
      Блай похлопал его по плечу, повернулся и вышел.
      – Теперь он ваш, Джон, – сказал Аткинс Мак-Артуру. Мак-Артур встал, поглаживая свою тяжелую челюсть и пощипывая мясистый нос, обошел вокруг Крега, которого рассматривал так же внимательно, как если бы тот был породистым жеребцом или бараном. Юноша смотрел на своего нового хозяина немигающим взглядом. Он был не из тех, кто мог бы испытывать страх перед этим плотным, строгого вида офицером в отставке. Окончив осмотр, Мак-Артур повернулся к Сэмюелу Дирингу:
      – Сэм, после того как Джейсон уехал на Землю Ван Димена, тебе нужен новый работник на ферме. Парень, похоже, крепкий и выносливый. Что ты по этому поводу думаешь?
      – Хорошо, Джон, сперва мы поставим его уборщиком, а если он не подкачает, то переведем в подсобные рабочие.
      – Возьми его с собой сегодня же… Собирай свое барахло, Мак-Дугал.
 
      Крег собирал свои скудные пожитки и скатывал одеяло, когда в его комнатку за кладовой вошла Морин.
      – Ну и балбес же ты, что затеял потасовку с Блэндингсом. У тебя была хорошая работа, а теперь ты будешь убирать овечье дерьмо.
      Крег пожал плечами:
      – Мне все равно, где работать. – Он посмотрел через плечо на Морин; она стояла, прислонившись спиной к закрытой двери и сложив руки под большими грудями, так и выпиравшими из низкого выреза платья. – Вот только мне будет недоставать тебя, дорогуша.
      – Надеюсь. – Ее темные глаза поблескивали. Своим острым розовым язычком она облизнула полные губы. – А ведь мы договорились о свидании на сегодняшний вечер. Видишь, что ты натворил.
      – Но ведь у нас еще есть время. Мы с тобой одни, ты и я. Что нам мешает сделать то, что мы хотели? – Он подошел и обнял ее.
      – Ничто не мешает, – ответила она трепетным голосом. Ее груди то поднимались, то опускались. Не говоря ни слова, Морин расстегнула его штаны, они упали, и Крег отшвырнул их в сторону.
      Поглаживая его твердеющую плоть, она восторженно мурлыкала:
      – Ну и здоровенная у тебя штука!
      Он задрал повыше ее юбки и уложил девушку на свою койку. Она широко раздвинула ноги и одной рукой расстегнула лифчик, обнажив груди. Он взобрался на нее и стал целовать большие, размером с клубничные ягоды соски.
      Вскоре койка застонала под их ритмичными движениями. За каких-нибудь пятнадцать минут Крег наверстал упущенное за долгие месяцы воздержания.
      Когда волны страсти наконец перестали сотрясать его тело, он прикусил язык, чтобы не воскликнуть: «Аделаида, любовь моя!»
      Но тут же опомнился. Каким олухом надо быть, чтобы надеяться, что эта белокурая богиня может лечь с таким, как он!
 
      После окончания судебного заседания, так сильно смахивавшего на фарс, Джон Блэндингс вышел вслед за Аделаидой на веранду.
      – Адди, дорогая, позволь, я все тебе объясню.
      – Объяснять нечего, Джон, – ответила она ледяным тоном. – Все, что ты сказал об этом парне, – беспардонная ложь.
      – По-твоему, я должен был объявить во всеуслышание, чем мы там занимались?
      – По крайней мере это было бы правдой.
      Он попытался взять ее за руки, но она оттолкнула его.
      – Адди, я был не в себе. Не понимал, что делаю. Знаешь ли ты, каково это, когда тебя прерывают в такие минуты?
      – Ты был пьян.
      – Да, верно, – охотно признал он. – Я никогда бы не сделал ничего подобного, не будь я так пьян. – Опустив голову, он сказал: – Хорошо. Если хочешь, я извинюсь перед этим подонком. В конце концов ему просто повезло. Твой старик – самый добрый человек во всем Новом Южном Уэльсе, работать у него – одно удовольствие.
      – Это не оправдание тому, что ты сделал.
      – Завтра это все забудется.
      Он обнял ее. Она не сопротивлялась, но стояла в его объятиях совершенно бесчувственная, плотно сжатыми губами принимая его поцелуи.
      – У тебя в жилах ледяная вода, – проворчал он, отпуская ее. – У фонтана ты была совсем другая.
      Ее глаза сурово смотрели на молодого человека.
      – Это было еще до того, как я узнала, что ты собой представляешь на самом деле.

      В этот вечер Крега Мак-Дугала отвели в местную тюрьму, где на следующее утро он должен был получить распоряжение о своем переводе на ферму.
      На рассвете заключенных вывели во двор, и они позавтракали. Завтрак состоял из овсяной каши, тепловатого чая и ломтя хлеба.
      После завтрака им выдали тюремную одежду: темно-синие куртки и жилеты, клетчатые штаны и грубые рубашки, а также чулки и кепи с кожаными козырьками. На штаны и куртки были нашиты широкие стрелы, красные или черные, в зависимости от того, где заключенный должен был трудиться – на частных фермах или на общественных работах.
      На женщинах были юбки, полотняные блузы, белые чепцы, шейные платки и коричневые саржевые жакеты.
      В семь часов заключенных усадили в повозки и отправили на новые места работы. Крега и высокого красивого ирландца по имени Флинн, молодого парня со сверкающими белыми зубами и плутоватым блеском в глазах, высадили у дома Диринга, находившегося в самом центре обширной овцеводческой империи Мак-Артура.
      Дом представлял собой огромное, довольно нескладное строение, воплощавшее тот же георгианский дух, что и большинство домов в Сиднее и Парраматте. Такой же кирпичный фасад, такие же карнизы из белого камня, белая деревянная отделка и незамысловатая пирамидальная крыша. От подобных же домов в Англии это строение отличалось лишь длинной верандой под широким карнизом, подпираемым дорическими колоннами, – это впоследствии стало характерной чертой всей австралийской архитектуры.
      Мак-Дугал и Флинн были переданы надсмотрщику фермы каторжнику Колину Рейли. Это был звероподобный человек с грубым лицом, с глубоко посаженными злыми глазами и кустистыми бровями. Голова у него была чисто выбрита, а голос грохотал, словно камнедробилка.
      Его напутственная речь была груба и откровенна: – Будете работать у меня. Вы должны вкалывать десять часов в день, пять дней в неделю, только в субботу – шесть часов. Я прибыл сюда в восемьдесят восьмом году с первой партией. За убийство британского гренадера меня присудили к повешению, но заменили смертную казнь на каторжные работы, потому что им здесь требовались сильные ребята. Я свое почти отработал. В следующем году меня должны освободить. Возьму себе землю и через десять – пятнадцать лет разбогатею. И никаким ленивым мерзавцам не удастся мне помешать.
      Он подошел к Флинну и пробежал глазами сопроводительное письмо, которое тот держал в руках.
      – Гм. Значит, ты Шон Флинн. Тут сказано: король карманников.
      Сняв кепи, Флинн помахал им в воздухе и поклонился:
      – К вашим услугам, мистер Рейли.
      Надсмотрщик скрестил на груди свои могучие лапищи и нахмурился:
      – Не думай, что, как ирландец, ты можешь рассчитывать на особое к себе отношение.
      Флинн изобразил на лице крайнее изумление:
      – За кого вы меня принимаете, мистер Рейли? Ни один Флинн никогда не просил о какой-нибудь милости.
      Что-то буркнув, Рейли перевел взгляд на Мак-Дугала:
      – Значит, ты и есть Крег Мак-Дугал? Слышал-слышал о тебе. – На его лице промелькнула улыбка. – Так это ты исколошматил молодого Блэндингса?
      – Да, сэр. – Крег вытянулся.
      – Ну, на моей ферме тебе придется вести себя поскромнее.
      Если у тебя начнут чесаться руки, приходи ко мне, а не дерись с господами. С ними легко разделаться, не то что со мной.
      – Да, сэр.
      – Ну а теперь я покажу вам ваше жилье. Будете жить вместе с еще двоими. Хозяин – мистер Мак-Артур – обеспечит вас продовольствием – фунт говядины в день, мука в количестве, достаточном на три краюхи хлеба, чай, сахар, табак, иногда даже молоко. Все это будет выдаваться по субботам, после рабочей смены. Хозяин также обеспечит вас одеждой, матрасами, одеялами и всякими домашними принадлежностями.
      Домик, где их поселили, оставлял желать много лучшего. Он был из капустного дерева, мягкого и легко поддающегося обработке, в отличие от твердого, как железо, эвкалипта. Щели между стволами были заделаны ветками, залеплены глиной, а сверху побелены. Пол же – плотно утрамбованная глина, а крыша из травы и тростника.
      – Для четырех человек жилище, конечно, маловато, – сказал Рейли. – Но вы здесь почти не будете бывать, разве что в дождь. Ну что, готовы идти на работу?
      – Да, – в один голос откликнулись заключенные.
      – Хорошо. – Наморщив лоб, Рейли вновь уткнулся в сопроводительную бумагу. – Тут сказано, Флинн, что ты работал плотником.
      – Верно. А до этого послужил в легкой кавалерии.
      – Хороший наездник?
      – Лучше многих.
      – Похоже, ты подходящий парень, чтобы работать объездчиком. Возьмешь инструмент и будешь объезжать границы нашей фермы. Где столбик поправишь, где залатаешь дыры в колючей изгороди. А вот ты, Мак-Дугал, кажется, только и умеешь, что таскать хлеб из булочных.
      Крегу пришлось проглотить эту горькую пилюлю.
      – Это было только один раз, сэр, я был в отчаянном положении.
      Рейли язвительно рассмеялся:
      – Ты не очень-то похож на человека отчаянного. И все же… – В его глазах промелькнула лукавая искорка. – С молодым Блэндингсом ты неплохо управился. Но я вижу, что хозяин назначил тебя для уборки в загонах, где стригут овец. Работы для тебя там сейчас мало. Пока ты мог бы поработать на конюшне. Там только убирай да убирай, тем более что мистер Диринг недавно прикупил еще две лошади. Пошли со мной. Начнем с тебя, Мак-Дугал.
      Рейли повел своих новых работников по извилистой грязной дороге, которая тянулась к конюшне и загону, расположенным в низинке, вдали от большого дома.
      У Крега учащенно забилось сердце, когда они подошли к загону. Перегнувшись через верхнюю жердь, двое людей в одежде каторжников наблюдали, как наездник объезжает одного из новых жеребцов. Вернее, Крег только поначалу подумал, что перед ним мужчина; когда же подошел поближе, то понял, что ошибся. Это оказалась девушка. Та самая, которая была у фонтана с Блэндингсом и которая так ему понравилась. Во рту у него сразу пересохло, дыхание перехватило. Он остановился у корыта и ополоснул водой лицо.
      Волосы девушки были аккуратно убраны под широкополую шляпу. Одета она была не по-женски – в узкие груботканые рабочие брюки и такую же грубую клетчатую рубашку, но это ничуть не убавляло ее очарования. Крег подумал, что никогда не видел такой дивной красавицы.
      Увидев троих незнакомцев, жеребец заржал и взвился на дыбы.
      – Господи! – Крег схватился рукой за шею и почувствовал, что кровь отхлынула от его лица. – Да он же ее сбросит!
      Один из каторжников рассмеялся и покачал головой:
      – Не беспокойся за мисс Аделаиду. Она, можно сказать, родилась в седле. – И он крикнул девушке: – Он уже в пене, мисс! Я думаю, на сегодня достаточно!
      – Хорошо, Кент. Я только прогоню его еще один круг, чтобы он знал, что со мной такие штуки не проходят.
      Она сжала коленями бока арабского жеребца, и тот, ни разу не остановившись, проскакал полный круг по загону. Это был прекрасный вороной конь с единственным белым пятном на лбу.
      – Ты у меня молодец. Сверкающий Луч, – сказала девушка и потрепала животное по холке. Подъехав к воротам, она осадила коня и спешилась так быстро и ловко, что Крег не мог не позавидовать.
      Кент Томпсон бросил другому каторжнику:
      – Возьми его, Тимми, и хорошенько вычисти.
      – Хорошо. – Тимми принял у девушки поводья, и она вышла из загона. Увидев Крега, остановилась как вкопанная; ее губы чуть приоткрылись.
      – Да ты же тот самый… – Она не договорила.
      – Да, мисс. – Крег опустил голову.
      Рейли явно наслаждался замешательством своего нового работника.
      – Это Крег Мак-Дугал, мисс Аделаида. Он будет работать у нас на конюшне. Вы теперь часто будете его видеть.
      Девушка пронзила надсмотрщика острым взглядом, но не могла разглядеть на его некрасивом лице ни намека на сарказм, который послышался ей в голосе Рейли. Затем, обратив свои зеленые глаза на Крега, она стала пристально разглядывать его. Адди не могла не заметить, что он очень красив, хотя и по-своему, по-мужски. Высок и худ, с длинными руками и ногами. Но грудь и плечи прекрасно развиты. На его лице трудно что-нибудь прочитать, однако профиль у него – твердый и мужественный, а голубые глаза смотрят сурово, холодно. Вглядываясь в их глубину, она почувствовала, что он очень неглуп и самолюбив.
      В тот момент, когда они стояли, рассматривая друг друга, Аделаида Диринг ощутила, что от него исходит какое-то странное притяжение, которому трудно противиться. И еще вызов, который Адди не могла не принять.
      Оторвав взгляд от его лица, странно взволнованная этой встречей, она с легким раздражением бросила конюху:
      – Спасибо, Кент. Завтра утром я еще поработаю с ним. – И, расправив плечи, постукивая себя кнутовищем по бедру, она поспешила удалиться.
      «Почему она уходит так быстро, чуть ли не убегает?» – думал Рейли, потирая ладонью свою тяжелую, с синеватой щетиной челюсть. Он в шутку ударил Крега по руке своим огромным, точно каменный молот, кулачищем.
      – Видать, ты ее сильно расстроил, Мак-Дугал. Тем, что так поколотил ее молодого человека.
      Все рассмеялись, а Рейли обратился к конюху:
      – Возьми его в оборот, Кент. Он парень здоровый и должен как следует вкалывать.
      Рейли с Флинном ушли, а Томпсон дружески коснулся руки Крега.
      – Я рад, что ты будешь работать у меня, Мак. Нам тут нужны руки.
      Томпсон был худощавым человеком с приятным морщинистым лицом и коротко стриженными песочного цвета волосами. Лет ему было около сорока.
      – Ты что-нибудь знаешь о лошадях, парень? – спросил он Крега.
      – Только увертывался от кебов в Лондоне. Но лошади мне всегда нравились. Я любил рассматривать их на картинках, читать про них в книжках.
      – Ну что ж, для начала и это неплохо. Когда есть желание и интерес, любое дело дается легко. Пойдем, я дам тебе какую-нибудь работу.
      Остаток дня Крег провел, чистя стойла и таская лошадям корм и воду. Их было одиннадцать да еще две собаки – Джим и Джейн. По ночам они сторожили конюшню, отгоняя динго и прочих хищников.
      С самого первого дня Крег прекрасно поладил с лошадьми, среди которых было пять ездовых и шесть упряжных – этих впрягали в телеги и экипажи. Больше всего ему нравились благородные, горячего нрава верховые лошади, особенно новый жеребец – Сверкающий Луч.
      – Бьюсь об заклад, что я тоже скоро буду ездить на Луче, – как-то сказал он Бобби Карру, другому помощнику конюха.
      – Эй, Кент! – крикнул Карр. – Этот парень хочет покататься на Луче.
      Конюх подошел с широкой ухмылкой.
      – В самом деле? – Он погладил заросший седой щетиной подбородок. – Крег – парень как будто толковый, и лошади его любят. Ну что ж, я дам ему шанс показать себя. Седлай Луча, Бобби. А ты, приятель, смотри, как это делается.
      Конюх внимательно наблюдал за Бобби, делая для себя мысленные пометы.
      – Потник. Седло. Подпруга. Мундштук. Уздечка. Поводья, – объяснял Бобби.
      Крег не сомневался, что с некоторой подсказкой сможет проделать все то же самое.
      – Дайте мне отвести его в загон, – попросил он. Бобби ухмыльнулся, подмигнул Томпсону и передал юноше поводья. Рослый жеребец покорно последовал во двор, а потом в загон.
      – Держи коня за узду, – сказал Томпсон Бобби, – а я помогу парню сесть в седло. Нет-нет, Мак-Дугал, ты не по лестнице карабкаешься. Вставь левую ногу в стремя. А теперь закидывай правую ногу. Вот так, парень.
      Крег с трудом уселся в седло, едва не раздавив свое хозяйство о седельную луку.
      – Господи! – невольно вырвалось у него. Мужчины рассмеялись.
      – Ничего, парень. Со временем твои причиндалы и задница притрутся, перестанут болеть. Ты готов?
      – Отпустите его. – Крег слегка подтянул поводья и сжал коленями бока Луча, как это делала девушка. – Пошел!
      Последующее, как ему казалось, происходило во сне.
      Конь рванулся вперед, словно вылетевшая из ружья пуля. Крег резко откинулся назад. Стиснув зубы, он крепко вцепился в поводья, только это и спасло его от падения. Поводья натянулись, и конь внезапно остановился. На сей раз незадачливого наездника швырнуло вперед, и, чтобы не упасть, он обхватил руками могучую шею Сверкающего Луча. Непривычный к такому бесцеремонному обращению, жеребец тут же поднялся на дыбы и резко мотнул головой. Взвившись в воздух, Крег перелетел через ограду и шлепнулся на связки сена.
      Удар, однако, был очень силен. Все плыло перед глазами Крега, он с трудом различал две стоявшие возле него и заливавшиеся истерическим смехом фигуры.
      Наконец расплывчатые фигуры превратились в хохочущих Томпсона и Карра.
      – Вот смехота-то, – надрывался Карр.
      – Да уж, отличился, – сказал Томпсон. – Так ты все еще хочешь быть наездником, мастер Крег?
      – Почему нет? – Приподнявшись, юноша стал отряхивать пыль с куртки и штанов. – Конечно, придется хорошенько потренироваться.
      – Если только ты останешься в живых, – раздался девичий голос.
      Мужчины резко повернулись. Они во все глаза смотрели на Аделаиду Диринг. Девушка уже успела сменить костюм для верховой езды на платье с высоким корсажем, а на шею повязала бледно-лиловую кружевную косынку.
      – Мы даже не слышали, как вы подошли, мисс Диринг, – как бы извиняясь, пробормотал Томпсон.
      – Где уж вам услышать? Вы были так увлечены, стараясь сделать посмешище из Мак-Дугала. – На ее розовых губах играла едва заметная усмешка. Усмешка эта была обманчива, на самом деле ей было отнюдь не весело. – Ты раньше никогда не садился на лошадь? – спросила она Крега.
      – Нет, мисс.
      – Луч, как видно, знает это лучше, чем вы трое. – Она подошла к изгороди и перегнулась, чтобы погладить гриву коня. Совсем успокоившись, тот щипал траву, что росла вокруг столбов. – Молодчина, Луч, ты показал этому наезднику, чего он стоит.
      Она посмотрела на приунывших каторжников:
      – Вы представляете, что с вами сделал бы мой отец, если бы из-за вашей дурацкой шутки лошадь покалечилась? Не миновать бы вам порки. Всем троим. – Ее глаза полыхали изумрудным огнем. – Ладно. Вы, Томпсон и Карр, отведите Луча обратно в конюшню. И его надо хорошенько почистить. А я хочу поговорить с мастером Крегом Мак-Дугалом.
      – Да, мисс. – Конюх и его помощник бросились выполнять приказание.
      Крег медленно поднялся с сена.
      – Это… все… моя вина, мисс. Не ругайте их. Я так хотел покататься на этом коне.
      Она с надменным видом склонила голову набок.
      – Ты не знал, что затеваешь, поэтому следует сделать скидку на твое незнание, но я не могу простить Томпсона и Карра. Они не должны были допускать, чтобы новичок садился на такого норовистого коня. Если ты в самом деле хочешь научиться верховой езде…
      – Очень хочу, – перебил Крег.
      – Тогда ты должен начинать обучение на такой кроткой кобыле, как Сара, Джейн или Керри. Когда освоишься у нас и у тебя появится свободное время, я обучу тебя основам верховой езды.
      В изумлении заморгав, юноша осмотрелся, словно боялся, что их подслушивают.
      – Но ведь это не положено, мисс. Я же каторжник. Она улыбнулась:
      – А кто посмеет сказать, что это не положено?
      – Ваш отец, например.
      Адди нахмурилась. Она понимала, что Крег прав. И ее отца, и Джона Мак-Артура хватил бы удар, если бы они узнали, что дочь свободного поселенца, крупного землевладельца и компаньона самого могущественного человека в Новом Южном Уэльсе водится с каторжником, да еще с таким, который в первый же день своего пребывания в стране напал на сына другого крупного землевладельца. И все же она испытывала к нему непреодолимое влечение; ей хотелось прикасаться к нему, ощущать его плоть. Невольно смутившись, она сказала:
      – Я думаю, что нам следует представиться друг другу. Я Аделаида Диринг.
      Покраснев до корней волос, он протянул руку. К его удивлению, ее маленькая атласно-гладкая ручка обладала немалой силой. У нее было крепкое мужское пожатие, и это придавало ей еще больше очарования.
      Обмениваясь рукопожатием, они не проронили ни слова. Крегу казалось, что язык его прилип к нёбу. Колени его подгибались.
      Такое же чувство испытывала и Аделаида. Чтобы скрыть внезапно охватившую ее слабость, она присела на охапку сена, продолжая держать его за руку. И связывавшие их таинственные токи становились все более ощутимыми.
      Наконец Крег, движимый инстинктом самосохранения, отнял свою руку, чтобы нарушить незримые чары. Если бы их физический контакт продлился еще несколько мгновений, он, потеряв самообладание, заключил бы ее в объятия, начал бы целовать ее губы, ласкать обнаженные руки, плечи, груди. Узнай об этом ее отец, он пришел бы в ярость и приказал бы засечь его до смерти или повесить на верхушке эвкалипта, стоявшего за амбаром. И кто осудил бы его за это?
      Во всяком случае, не он, Крег. Уже то, что он позволяет себе так думать об этой богине, заслуживает жесточайшего наказания. Такое ничтожество, как он, достойно лишь ползать у ее ног подобно земляному червю.
      – Простите, мисс, – пробормотал Крег, потупившись.
      – За что?
      – За то, что… – «За то, что я думаю», – должен был он сказать. Но предпочел солгать: – За то, что я ездил на вашей лошади.
      Адди рассмеялась:
      – Но ты же не ездил на Луче. Не льсти себе.
      От ее смеха на его глаза едва не навернулись слезы. Когда-то он работал разносчиком мясных изделий и однажды принес котлеты в богатый дом на Беркли-сквер. Стоя у входа в кухню, он заглянул в открытую дверь и увидел играющую на клавесине молодую женщину. У него тогда перехватило дыхание от ее игры. Точно так же, как сейчас – от смеха Адди.
      – Какое преступление ты совершил, Мак-Дугал? Могу я называть тебя Крегом?
      – Да, мисс. Можете называть меня, как вам нравится.
      – А ты можешь называть меня Адди.
      – О нет, мисс.
      – Я настаиваю.
      – Ну тогда – мисс Адди.
      Вздохнув, она тряхнула своими золотистыми волосами:
      – Ну что ж, начнем хотя бы с этого. Так какое же ужасное преступление ты совершил? Убийство? Изнасилование? Ограбление?
      Он усмехнулся, показав ровные зубы. Она поморщилась, когда на нее пахнуло запахом пота. Похожий запах исходил от Сверкающего Луча.
      – Я не совершал ничего подобного, мисс… Адди. Просто стащил хлеб для своих сестренок.
      – Хлеб?! – воскликнула она, пораженная. – За это тебя и арестовали?
      – Да. Мне не повезло.
      Боль и сочувствие, отобразившиеся на лице девушки, были бальзамом для его ран.
      – Суровое наказание. А как же… твоя семья?
      – Мать и отец – пропойцы, не вылазят из пивной. Не покидают, – поправился он, смутившись.
      Адди улыбнулась.
      – Я думаю, «не вылазят» – выразительнее. Но что стало с твоими сестрами?
      – Их, наверное, отправили в сиротский приют. Улыбка ее сразу же погасла.
      – Не огорчайтесь, мисс. В приюте им будет лучше, чем дома, с родителями. Ведь и мне тоже куда лучше здесь, чем в Лондоне.
      – Странно, я бы сказала.
      – Ничего странного. Даже на борту корабля, этой плавучей тюрьмы, я ел лучше, чем дома. А здесь – и вовсе рай.
      Мясо, хлеб каждый день. Сахар, табак. Воскресенье – нерабочий день. Чудесная жизнь!
      Тут Крег увидел, что по тропинке к конюшне идет Колин Рейли.
      – Появился мой босс. Мне лучше приняться за работу. Спасибо за доброту, мисс…
      – Адди.
      – Да, конечно. – Неловко поклонившись, он пошел прочь.
      – Крег! – крикнула она ему вслед. – Я помню свое обещание. Научу тебя верховой езде, и это поможет тебе занять более приличное место на ферме.
      – Спасибо.
      – Я хочу, чтобы ты стал моим другом.
      Уже в дверях конюшни он оглянулся. Молодых людей переполняло все то же теплое чувство. Они робко улыбались друг другу. Адди послала Крегу воздушный поцелуй, и он почувствовал, что у него закружилась голова. Чуть пошатываясь, юноша вошел в конюшню и доложил Томпсону о своем приходе.
      Конюх нахмурился:
      – Что с тобой, Мак-Дугал? Ты, видно, совсем ошалел от падения с лошади. А ну бери метлу и за работу.
      Рабочий день кончился с заходом солнца. Зайдя в конюшню, Рейли отвел Крега в его жилье, где познакомил с остальными работниками.
      Шона Флинна Крег уже знал, а теперь познакомился и со смуглым евреем средних лет по фамилии Мордекай.
      – Дэнни Мордекай, – произнес тот с широкой улыбкой, протягивая Крегу руку. – За что тебя сослали, приятель?
      Крег объяснил и, в свою очередь, выслушал объяснение Мордекая:
      – Много лет я мечтал увезти свою семью из города, этого гнезда пороков, – сказал Дэнни. – Наконец мне удалось сколотить небольшой капиталец, и мы уехали на запряженной быками повозке в Челмсуорт в Эссексе, где я открыл лавочку. Мануфактурные товары, всякая всячина. – Он поник головой, вспоминая случившееся. – Но там было не так, как в городе. Там мы оказались единственными евреями, и местные жители презирали нас. Однажды три женщины подняли крик, что я обсчитал одну из них. Она, мол, дала мне пять фунтов, хотя на самом деле дала всего один. Никто даже и слушать не стал мои оправдания. – Дэнни горько усмехнулся. – Так они избавились от евреев, заслали на другой конец света.
      Рассказ Дэнни опечалил Крега. Жизнь Мордекая сложилась даже еще более трагично, чем его собственная.
      Это не помешало Шону Флинну в шутку заметить:
      – Трудно сказать, кого эти англичане ненавидят больше – вас, евреев, или нас, ирландцев. А что скажешь ты, приятель? – Он посмотрел на приземистого, коренастого мужчину с густыми курчавыми волосами и грубыми чертами лица, смягченными улыбкой.
      – Джордж Рэнд, – представился тот, пожимая руку Флинну и Крегу. – Я был фармацевтом.
      – Продавал всякое зелье?
      – Нет, у меня был патент, – с гордостью ответил Рэнд. – Но как-то раз пьяный доктор выписал не тот, какой надо, рецепт, и ребенок умер. Доктор был человеком влиятельным и всю вину возложил на меня…
      – Все мы равны перед законом и Богом, – насмешливо заметил Флинн.
      Разговор этот происходил за ужином, состоявшим из мясных консервов, хлеба, топленого сала, местной разновидности кабачков и крепкого чая.
      Крег до боли набил себе живот и принял предложенную Мордекаем сигару, которую бывший торговец хранил вместе с завернутым в сухие листья табаком.
      – Такого вкусного ужина я еще никогда не ел, – сказал юноша. – Он даже лучше, чем тот, которым угощали в губернаторском доме.
      Рэнд вытащил головешку из топившейся плиты и закурил сигару.
      – Работа на свежем воздухе возбуждает аппетит. Завтра утром у нас будет маллигетони.
      – Что это такое?
      – Индийский суп из говядины или молодой баранины с карри.
      – У меня уже слюнки текут, – усмехнулся Крег. – Боюсь, он будет сниться мне во сне.
      В эту ночь ему снилась гибкая, как ветка ивы, лучистая химера, витавшая над его кроватью. Химера пряталась под тысячей прозрачных покрывал. Крег снимал их одно за другим, пока не осталось последнее. И тут перед ним, точно привидение, возникла девушка с золотыми волосами, струившимися по спине. Девушка с благородным овалом лица и хрустально-прозрачными глазами. С небольшими грудями. И с такой тонкой талией, что он мог бы обхватить ее пальцами. Затаив дыхание он откинул последнее покрывало, и девушка предстала перед ним нагая. Она тянула к нему руки и бесстыдно улыбалась. Крег застонал, упал перед ней на колени и обвил руками ее ноги. Затем его ладони легли на ее ягодицы. Кожа у нее была цвета сливок. Он припал губами к ее животу, и его обдало сладостным благоуханием. Она положила руки ему на плечи, и он опустился чуть ниже. Курчавые волоски холмика любви щекотали его ноздри, разжигая в нем нестерпимое желание.
      Крег блаженно застонал, и лежанка под ним заскрипела. Затем раздался сдержанный смех, и кто-то сказал:
      – Уйми своего милого дружка, Мак, а то он что-то у тебя разгулялся.

      Благодаря наставничеству Аделаиды Крег через шесть месяцев стал превосходным наездником. Его даже заметил сам Джон Мак-Артур, и вскоре юноша был назначен помощником Шона Флинна. Оба парня завоевали репутацию лучших объездчиков во всей Парраматте. К концу второго года Крег уже пользовался полной самостоятельностью. У него появился теперь свой конь по кличке Черный Рыцарь. Каждый день Крег дважды проезжал ферму, поправляя там, где требовалось, ограду. Почти все время Мак-Дугал проводил на свежем воздухе и очень окреп. Он любил открытые пространства, любил жаркое австралийское солнце и ветры, обдувающие щеки.
      Аппетит у него был отменный. Только за первый год Крег поправился на тридцать фунтов и вырос на три дюйма. Его волосы выгорели на солнце, на загорелом, как у туземцев, лице ярко сверкали голубые глаза.
      – Он самый красивый мужчина среди всех, кого я знаю, – призналась Адди своему брату Джейсону.
      Это признание не очень-то порадовало его.
      – Что произошло между тобой и Джоном? Почему ты всегда, под тем или иным предлогом, избегаешь его?
      – Ничего не произошло. Абсолютно ничего. Между мной и Джоном никогда не было ничего серьезного. Просто детское увлечение.
      Джейсон знал, что сестра лжет, и она знала, что он об этом знает.
      – Это все из-за него, из-за шотландского каторжника? Она окинула брата надменным взглядом:
      – Ты имеешь в виду Крега Мак-Дугала? Не будь дураком, Джейсон. Он никогда ко мне даже не прикасался.
      – Хотел бы я тебе верить. Но уж слишком часто вы с ним разъезжаете по всяким глухим местам.
      – Я учила его верховой езде. Вот и все.
      – Ладно. Я только прошу тебя быть повежливее с Джоном Блэндингсом. Он ведь мой лучший друг.
      – Я всегда вежлива с Джоном.
      Но вовсе не вежливости хотел от Адди Джон. После злополучного происшествия на губернаторском балу они больше ни разу не были близки. А он так хотел этой близости… Однажды даже умолял ее на коленях:
      – Полюби меня снова, Адди. Я смертельно тоскую по тебе.
      – Пожалуйста, возьми себя в руки, Джон, – сказала она. – Не могу видеть, как ты унижаешься. У нас никогда не было настоящей любви. А то, что было, – это просто так…
      – Шлюха! – в ярости выкрикнул он. – Ты путаешься теперь с этим паршивым шотландцем.
      – Ты ведешь себя глупо, Джон, – с презрением в голосе сказала она. – Держи себя в руках.
      Адди резко повернулась и пошла прочь.
      – Прости меня! Я не хотел этого говорить! Ты довела меня до исступления! – кричал он ей вслед.
      Она заткнула уши, чтобы не слышать его.
      Не глупо ли, что брат и Джон обвиняют ее в близости с Крегом Мак-Дугалом? Ведь она не лжет. Если Крег и прикасался к ней, то только случайно. Такие целомудренные отношения установились между ними не по желанию Адди. Господь знает, какие уловки пускала она в ход, чтобы соблазнить его. Как отчаянно флиртовала. Ездила без нижнего белья, чтобы заметнее были груди. Старалась оказаться впереди него и ходила, покачивая бедрами. Но молодой шотландец оказался железным человеком. А поговорить с ним напрямую Адди не решалась. Для этого она была слишком горда.
      Имелось, конечно, еще одно объяснение, о котором она даже боялась думать. Она слышала и читала, что кое-кто из мужчин оказывает предпочтение мужчинам же. Но трудно было представить, чтобы такой человек, как Крег, мог быть извращенцем. И все же он упорно старался держать Адди на расстоянии. Иногда он вел себя так, будто ее вообще не существует.
      Знала бы она, каким мучениям подвергает Крега своим кокетством! Из чувства самосохранения он стал избегать ее. Но она почти постоянно присутствовала в его мыслях. Это было как наваждение.
      Чтобы усмирить буйство плоти, он старался работать до изнеможения. Сделав все ему порученное, отыскивал Колина Рейли или Сэмюела Диринга и просил дать ему какую-нибудь дополнительную работу.
      Диринг проникся к юноше симпатией. Крег даже сумел завоевать расположение Мак-Артура.
      – Сдается мне, из него может получиться неплохой надсмотрщик, Сэм, – сказал Мак-Артур своему помощнику. – Выучи его.
      С этого времени между Крегом Мак-Дугалом и Сэмом Дирингом установились добрые отношения.
 
      Сэмюел Диринг считался одним из лучших английских ветеринаров, и Мак-Артур сумел вовлечь его в дело, которому суждено было превратиться в самое преуспевающее в Австралии, – они выращивали овец-мериносов.
      Обучение Крега началось в загонах для овец. Каждый вечер перед сном он повторял уроки Сэма и вскоре уже неплохо разбирался в породах овец.
      – Овцы – идеальные животные для скотоводства, – проповедовал Сэм. – Они могут пастись на самых скудных пастбищах, где другой скот подох бы с голоду. Они объедают траву до самых корней и, уж поверь, пожирают даже сорняки.
      В семнадцатый день рождения Мак-Дугала, перед тем как он отправился объезжать ферму, Сэм подозвал его к себе.
      – Возвращайся к четырем часам, – сказал он. – У меня есть для тебя небольшое поручение.
      – Можете на меня рассчитывать.
      Не задумываясь над тем, что это за поручение, Крег пустил Черного Рыцаря рысью. Вот уже несколько недель он наблюдал, как одна семья строит дом у северной границы фермы. Работа была уже почти завершена, и Крег нередко, останавливаясь там, обменивался шутками с отцом и сыном, своим сверстником. Там же жили и мать с дочерью, полногрудой двадцатилетней девушкой. Девушка была круглолицая, с длинными каштановыми волосами и голубыми глазами. Звали ее Стелла.
      Девушка обычно выносила ему кружку ледяной колодезной воды. Она была не слишком разговорчива – предпочитала слушать, застенчиво потупив глаза.
      Накануне ее отец, Бен Джонсон, сказал Крегу:
      – Завтра с утра мы с матерью и Бобом отправляемся в Сидней. Надо купить семена и кое-какой инвентарь. Стелла остается, чтобы присматривать за курами, свиньями и коровами. Мы были бы очень тебе обязаны, если бы ты приглядел за ней.
      – Хорошо, сэр, – с улыбкой ответил Крег. – Но только зря вы за нее беспокоитесь. Здесь женщина может чувствовать себя в большей безопасности, чем в Лондоне.
      Джонсон хохотнул:
      – Ты, наверно, прав, сынок, но нам будет спокойнее, если ты будешь где-нибудь поблизости.
      – Я заеду поменять тут несколько столбов, – обещал Крег. Когда утром он свернул к их дому, то увидел, что Стела развешивает белье. Он помахал ей рукой, и она помахала в ответ, после чего Крег поехал к сараю, где были сложены столбы и инструменты. Он взял два столба, моток колючей проволоки, кусачки, гвозди и молот и вернулся обратно к незадолго до того сожженному молнией столбу. Заменив столб, вогнал его глубоко в землю тяжелым молотом. Затем прикрепил проволоку к столбу. К этому времени солнце было почти в зените, и Крег изнывал от жажды и голода.
      Когда он вернулся к дому Джонсона, Стелла уже ждала его у ограды с ведром воды.
      – Вот спасибо тебе, милая. – Он взял ведро, поставил на землю и, опустившись на колени, стал с жадностью пить. Напившись, снял рубашку и вылил оставшуюся воду на голову и плечи.
      Девушка весело засмеялась.
      – Если хочешь как следует выкупаться, зайди в дом, и я приготовлю тебе теплую ванну.
      Он взглянул на нее с некоторым удивлением. Предлагать подобное? Казалось, это было не в характере робкой, застенчивой и сдержанной девушки.
      – Приготовишь для меня ванну? – Он рассмеялся. – Представляю, что было бы, если бы твои родные вернулись и обнаружили меня в своей ванне.
      Крег окинул ее внимательным взглядом – так, словно видел впервые. Заметив, что она смотрит с восхищением на его обнаженный торс, он почувствовал некоторое смущение.
      – В это время дня можно легко обгореть, – сказал он, надевая рубашку.
      – Ерунда, – фыркнула Стелла, – ты уже и так черный, как негр. – Она разгладила свою клетчатую юбку. – Папа купил мне ее в Портсмуте, но сегодня я надела ее в первый раз.
      – Юбка хорошенькая. Да и блузка тоже.
      Его взгляд был прикован к широкому вороту блузы, вернее, ко впадине между налитыми грудями.
      «Угомонись, проклятый дьявол, толкающий меня в объятия чистых девиц. Ты и во сне не даешь мне покоя. И все же угомонись, отстань», – мысленно взывал он.
      – Спасибо. – Она зарделась и смахнула с высокого лба прядь волос. Этот ничего не значащий жест неожиданно разжег в нем желание.
      – Может, зайдешь в дом и поешь вместе со мной? – предложила Стелла.
      – Я бы с удовольствием. Но может быть, твои родители будут недовольны?
      – Нет. Если хочешь знать, это подсказала мне сама мама. Он перелез через изгородь, и они пошли к дому, типичной постройке того времени с двумя этажами впереди и одним сзади. За домом находился сарай, рядом с которым Джонсон и его сын начали строить ветряную мельницу.
      – Тут в лесу у нас работают каторжники, скованные общей цепью, – сказала Стелла, показывая на берег реки неподалеку, где росли эвкалипты.
      Крег вздрогнул. Если бы не заступничество губернатора Блая, и он бы тоже работал сейчас в одной из таких групп. Вполне вероятно, что и не дожил бы до этого времени. О каторжниках на одной цепи рассказывали такое, что кровь стыла в жилах. Немногие уцелевшие показывали шрамы с гордостью солдат, бряцающих своими медалями.
      Один старый каторжник, работавший теперь у Диринга, рассказывал жуткие истории о том, как их пороли.
      – Не так важно, насколько силен надсмотрщик, важно, насколько вынослив тот, кого подвергают порке. Некоторые могут выдержать и тысячу плетей. Другие погибают после ста. Говорят, что главное – вынести первые пятьдесят, тогда у тебя хороший шанс выжить. После пятидесяти ударов ты уже ничего не чувствуешь.
      Глаза Стеллы горели каким-то необычным светом, ее грудь высоко вздымалась, когда Крег рассказывал ей про этого каторжника. Слушая, она то и дело облизывала губы.
      – Страшное, наверно, зрелище, когда человека запарывают до смерти. – Поймав на себе укоризненный взгляд юноши, она поспешно добавила: – Нет, конечно, сама я не хотела бы это видеть.
      – Надеюсь, нет.
      Она провела его через заднюю дверь на кухню.
      – Как насчет овечьего сыра и заливного?
      – Угощение просто королевское, Стелла. Могу я называть тебя Стеллой?
      – А как же еще? Ведь это мое имя.
      Они засмеялись. Она усадила Крега и поставила перед ним кувшин холодного молока. Прежде чем отпить, он сказал:
      – Могу я сперва умыться? Она указала на умывальник.
      – Не передумал насчет ванны?
      Жар в паху, казалось, помутил его рассудок.
      – Почему бы и нет? – сказал он не раздумывая. – Можно и ванну. Если это не затруднит тебя.
      – Совсем нет. Ты пока ешь, а я сейчас. Вода уже греется. – Стелла показала на каменную плиту в глубине кухни, где над огнем был подвешен большой медный котел.
      Она достала из кладовой большую жестяную ванну и поднесла ее к плите.
      – Какая большая, – заметил Крег. – И на двоих хватит. Она внимательно посмотрела на него и улыбнулась. Крег опустил глаза, и его щеки залились румянцем. Когда он насытился, Стелла сказала:
      – Ну а теперь мойся, а то вода остынет. Он смущенно улыбнулся:
      – Я жду, когда ты выйдешь.
      – А зачем мне выходить? Я всегда тру спину брату и отцу. Я всю жизнь жила на ферме, и меня мало чем можно смутить.
      Крег был ошеломлен подобной откровенностью. Он-то, дурак, думал, что Стелла робкая, наивная девушка. А она открыто предлагает ему себя…
      А может, все это лишь игра, притворство? Может, западня? Вот сейчас он протянет к ней руку, и она закричит: «Помогите!»
      Она вышла, закрыв за собой дверь, но ее мелодичный смех все еще звенел у него в ушах.
      – Плевать я на все хотел! – пробормотал Крег и начал сбрасывать с себя одежду.
      Оказавшись голышом, он вдруг почувствовал себя уязвимым. Казалось, за ним следят чьи-то глаза. Крег посмотрел на дверь, затем на окна; чудилось, что вот-вот появится смеющаяся Стелла.
      Но до чего же приятно было лежать в настоящей ванне с теплой водой и пенным мылом. Крег закрыл глаза и попытался освободить свое воображение от осаждавших его видений – обнаженных женских тел. Интересно, почему Сэм Диринг велел ему вернуться сегодня пораньше? Непонятно. И тут Крег вспомнил, что сегодня день его рождения…
      – Надеюсь, ты передумал и разрешишь мне потереть тебе спину? – неожиданно раздался веселый голос.
      О Господи! Пресветлый Господи!
      Но плоть отказывалась внять голосу рассудка. Ухмыльнувшись, он вручил Стелле кусок мыла.
      – Ох, и приятно же это, должно быть.
      Крег чуть наклонился, и девушка принялась втирать пышную желтую пену в его шею и плечи.
      – Ну как, хорошо?
      – Чудесно.
      Чудесно, но может быть еще чудеснее. Эти мягкие белые женские руки так ласково растирают его тело. Он с трудом сдерживался, чтобы не схватить ее за руку.
      Однако Стелла, казалось, прочитала его мысли. Внезапно ее рука скользнула Крегу на грудь.
      – Теперь надо и здесь помыть, – сказала она.
      Ее пальцы прошлись по его напрягшемуся животу и стали шарить между ног.
      – Что тут у нас? – проворковала она, и маска скромности сразу же слетела с ее лица. Теперь ее голос был хриплым от страсти. Веки же как будто налились свинцом, щеки и губы, казалось, распухли. Она наклонилась, чтобы поцеловать его.
      – Еще, еще, – пробормотал он, когда она убрала руку.
      – Но ты же сказал, что ванна может вместить и двоих. Стелла стала с лихорадочной быстротой раздеваться. Крег в восторге наблюдал за ней и не был разочарован в своих ожиданиях. Ее груди были точно спелые дыни, соски – как две клубники. Она была широка в бедрах, но не толстая. Впрочем, полные женщины были в его вкусе. Хотя он и отдавал должное красоте таких стройных и гибких фигур, как у Адди.
      «Как ты можешь думать об Адди в такой момент?» – тут же мысленно осудил он себя.
      Дрожа от желания, она шагнула в ванну и уселась на его бедра.
      – Никогда не занимался этим в ванне, – сказал он, когда они стали возиться, примеряясь друг к другу.
      Хихикнув, она легонько укусила его за ухо.
      – А я занималась.
      – Правда? Так ты все это время дурачила меня, Стелла. А я-то думал, что ты такая скромница…
      – А ты поменьше думай.
      Она нащупала его отвердевшую плоть и со стоном опустилась между его ног. Глаза ее закатились.
      По мере того как разгорался их пыл, вода все обильнее разбрызгивалась по кухне. Когда же они, наконец, успокоились, воды в ванне осталось всего на два дюйма.
      Крег поспешно оделся, опасаясь, как бы вдруг не нагрянули родители и брат Стеллы. Совесть вновь возвысила свой на время притихший голос: «В один прекрасный день ты из-за собственной глупости окажешься среди скованных общей цепью каторжников да еще и получишь тысячу плетей».
      – О Господи, только не это! – пробормотал он. Стелла, вытиравшая пол тряпкой, в недоумении подняла на него глаза.
      – Что ты сказал?
      – Ничего. Поторопись. Она прыснула.
      – Боишься, как бы нас не застали ма и па? Да не бойся ты. Они не вернутся раньше вечера. Вообще-то, – она игриво вскинула брови, – я думаю, у нас достаточно времени, чтобы повторить все сначала.
      – Нет-нет, у меня нет времени. Хозяин сказал, чтобы я вернулся к четырем.
      – Хозяин? – В ее глазах вспыхнуло презрение. – Да, совсем забыла. Ты же каторжник. – Но тут она улыбнулась, вспомнив о полученном удовольствии. – Ничего, любимый, зато ты мужчина что надо.
      Выйдя из дома, они увидели группу каторжников на одной цепи. Зрелище было не из приятных. Скованные вместе попарно наручниками и кандалами, они двигались короткими шаркающими шагами под оглушительный лязг своих цепей.
      Всего каторжников было двадцать, все в грязных, поношенных одеждах из грубой ткани. Такие одежды называли «сорочьим оперением», потому что одна штанина была черной, а другая желтой. Их Чисто выбритые головы прикрывали кожаные кепи, на спине у каждого красовался его номер. Все вместе они тащили длинное тяжелое бревно.
      – Боже, – пробормотала Стелла, – они похожи на огромную сороконожку.
      Конвойный подошел к девушке и, притронувшись к козырьку, сказал:
      – Не угостите ли водой из своего колодца, мэм?
      – Пейте, пожалуйста.
      – Спасибо.
      Она посмотрела ему вслед. Нахмурилась.
      – Что у него там такое?
      Кроме висящего за плечом ружья, у конвойного имелся еще и длинный бич с полотняным шаром на конце.
      – Сейчас узнаешь, – ответил Крег. Конвойный выкрикивал приказ за приказом:
      – Поторапливайтесь, черти косолапые. Положите это проклятое бревно. Поторапливайтесь, говорю я вам, не торчать же нам тут весь день. Эй ты, шестой номер, опускай комель. – Он щелкнул бичом, и полотняный шар ударил беднягу по голове. Тот упал на колени, потащив за собой своего соседа, и вся колонна заколыхалась.
      – Это довольно мягкое наказание, – объяснил Крег. – Такой бич не лишает людей способности работать.
      – Неглупо придумано. – И в тоне Стеллы, и в выражении ее лица он заметил нечто, оскорбившее его, – скрытое злорадство по поводу страданий других людей.
      Когда каторжники ушли, она спросила:
      – Когда мы снова увидимся?
      – Я буду проезжать здесь. Такая у меня работа. Но мы не сможем заниматься тем, чем занимались сегодня, когда твои возвратятся домой. А насколько мне известно, они снова поедут в Сидней не раньше чем через три-четыре месяца.
      Она надула губы.
      – Не знаю, дождусь ли я…
      – Обходилась же ты как-то до меня, – буркнул он. И вдруг нахмурился. – Ты сказала, что уже занималась с кем-то любовью в ванне. С кем же это?
      – С моим братом Бобом, с кем же еще? – ответила Стелла не задумываясь.
      Не говоря ни слова, Крег повернулся и пошел к своей лошади.
      – Если бы ты жил в этом проклятом Богом месте и у тебя не было никого, кроме сестры, ты бы делал то же, что и Боб! – закричала она вдогонку.
      Подъехав к дому, Крег поставил лошадь в конюшню, умылся и надел свежую рубашку. Затем постучался в парадную дверь. Его впустил дворецкий, каторжник Карл Ван Демир, некогда блистательный адвокат. Это был человек с неприметным лицом – бросался в глаза лишь большой красный нос луковицей.
      – Хозяин ждет тебя в гостиной, – сказал он Крегу.
      Следуя за Ван Демиром в большую комнату, Крег чувствовал, как колотится его сердце. К его изумлению, здесь собралась вся семья: Сэмюел Диринг, его жена Джоанна, Аделаида и Джейсон. Здесь же находился и губернатор Блай, чье присутствие немного обеспокоило Мак-Дугала.
      Выглядел губернатор неважно. Похоже, его здоровье пошатнулось: он похудел, побледнел, под глазами залегли темные круги.
      Как до него Гидли Кинг, Блай бросил перчатку богатым могущественным землевладельцам, среди которых самым заклятым его врагом был Джон Мак-Артур. Блай неумолимо проводил политику, начатую до него Гидли Кингом: запрещал офицерам заниматься коммерцией, преследовал торговлю ромом; более того, опротестовывал многочисленные решения о пожаловании земельных наделов, принятые государственным секретарем – офицером корпуса.
      Блай заявлял:
      – Я хочу покончить с Ромовым корпусом, в рядах которого давно гнездится предательство. Это навсегда положит конец тиранической власти военных, и тогда свободные люди и освобожденные заключенные смогут совместными усилиями обеспечить колонии долгожданное процветание.
      Особенно тяжкое оскорбление он нанес Мак-Артуру, объявив того «самим сатаной, главным смутьяном, злокозненным подстрекателем». Однако мелкие землевладельцы были благодарны губернатору за то, что он отстаивает их права.
      Поздоровавшись с миссис Диринг и Адди, Крег кивнул Сэму Дирингу и Джейсону. Затем с некоторой нерешительностью обратился к Блаю:
      – Сэр губернатор, я очень рад видеть вас. Вы хорошо выглядите.
      Сложив руки за спиной, губернатор уставился на молодого человека:
      – Это ложь, Мак-Дугал. Выгляжу я хуже некуда. Где ты пропадал?
      Проклятая совесть подсказала Крегу, что Блай намекает на его недавнее «купание» со Стеллой Джонсон.
      – Где я мог пропадать? – сказал он с хрипотцой в голосе. – Объезжал ферму, чинил изгороди.
      – Работник он замечательный, губернатор, – с гордостью сказал Сэм.
      – Да, вы не устаете мне это повторять, Сэм. – Блай с улыбкой взглянул на Крега.
      Молодой человек судорожно сглотнул.
      – Я что-нибудь сделал не так? – спросил он. Вместо мужчин ответила Аделаида:
      – Да, ты кое-что сделал не так. Именно сегодня. Крег лишился дара речи. О Боже милостивый, как они могли прознать о том, что он сделал сегодня?
      – Он сегодня это «кое-что» сделал дважды, – пробормотал Сэм.
      – Дважды? – Крег замер в ожидании.
      – Да, – подтвердил Сэм. – Сегодня, 6 февраля, ты достиг совершеннолетия. Тебе исполнилось семнадцать, Крег Мак-Дугал. Поздравляю. – Сэм неожиданно улыбнулся и протянул молодому человеку руку.
      – Мой день рождения? – пробормотал Крег. – Да я никогда о нем не вспоминаю…
      – А вот мы вспомнили, – сказала Адди. Она встала, подошла к нему и поцеловала в щеку. – Поздравляю, Крег. Желаю тебе счастья и еще многих-многих дней рождения.
      Мать Адди также поцеловала молодого человека. Только Джейсон стоял с равнодушным, отчужденным лицом, стоял, скрестив руки на груди.
      Крег даже не знал, как отнестись ко всему этому. Объяснил ситуацию губернатор Блай. Он встал напротив Крега, прочистил горло и сказал:
      – У меня есть подарок для тебя, мой мальчик. – Он взглянул на Сэма Диринга. – В сущности, этот подарок не только от меня, но и от всей семьи Дирингов. Именно по их просьбе я решил даровать тебе безоговорочное помилование, Крег Мак-Дугал. С этого момента ты свободный поселенец в колонии Нового Южного Уэльса и можешь зарабатывать на пропитание любым, каким тебе нравится, способом.
      Мистер и миссис Диринг, а также Аделаида захлопали в ладоши.
      – Браво, браво! – закричали они.
      Крег стоял, не в силах вымолвить ни слова. Его переполняло чувство благодарности к этим чудесным людям, которые оказывали ему такую поддержку и доверие. К этому примешивались огорчение и жгучий стыд. Он исподтишка взглянул на Адди, так походившую на ангела в своем белом муслиновом платье, с золотой лентой в волосах.
      – Боже, Крег! – воскликнула она. – Ты плачешь.
      Он и в самом деле плакал, плакал, ничуть не стыдясь своих слез.

      Следующий год был лучшим годом в жизни Крега Мак-Дугала. Сэм Диринг настоял, чтобы он перебрался жить к ним, в большой дом.
      – Отныне ты как бы член нашей семьи, – сказал он. – Теперь, когда Джейсон почти весь год занимается делами Мак-Артура на Земле Ван Димена, ты – главный работник на нашей ферме. Главный и самый надежный. А что до Джейсона, то мы видим его только по большим праздникам. – Он потрепал Крега по плечу. – Жена на днях говорила мне, что мы привыкли смотреть на тебя как на второго сына.
      Адди сидела на крыльце, подслушивая их разговор. Неожиданно она заглянула в окно отцовского кабинета и насмешливо сказала:
      – Я всегда смотрела на Крега как на своего маленького братишку. Иди же сюда, братик, посиди на коленях у сестрички, а я спою тебе колыбельную.
      Крег густо покраснел, а Сэм рассмеялся. Взяв со стола тяжелую линейку, он с напускным негодованием погрозил ею дочери:
      – Вам не пристало подслушивать чужие разговоры, молодая леди. Не то я вас отшлепаю.
      Адди рассмеялась:
      – Прости, папа! И ты прости, маленький братишка.
      Сэм, глядя на Крега, пытался сдержать улыбку. Адди постоянно дразнила юношу – мол, он на шесть месяцев младше. Пустяк, казалось бы, но Крег смущался.
      – Пусть тебя это не беспокоит, сынок, – утешил он молодого человека. – Она у нас большая озорница.
      – Да я и не расслышал ее, – солгал Крег и тут же сменил тему: – С восточной стороны мне надо кое-что еще доделать, поэтому с вашего позволения, сэр…
      – Да плюнь ты на это. Ты еще не ответил на мой вопрос. Я предлагаю тебе остаться у нас на жалованье, с полным пансионом. Или ты предпочитаешь принять предложение губернатора – взять тридцать акров земли и начать собственное дело?
      – Я уже отклонил великодушное предложение губернатора, сэр. И с благодарностью принимаю ваше предложение. Только я должен отказаться от жалованья.
      Сэм хлопнул юношу по плечу.
      – Когда же наконец до тебя дойдет, что отныне ты свободный человек? Ты самый лучший работник на нашей ферме, но пойми: теперь ты свободен. Дошло?
      – Да, сэр.
      – Вот и хорошо. Будешь получать фунт в неделю, на полном пансионе. Договорились?
      Загорелое, обветренное лицо Крега осветилось улыбкой.
      – Таких денег я не видел за все свои семнадцать лет.
      Вдруг дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Джон Мак-Артур. Не вошел, а именно ворвался, подобно тем ураганам, которые время от времени обрушивались на Новый Южный Уэльс, сея панику среди поселенцев.
      – Сэм! – прокричал он. – Знаешь, что выкинул этот чертов губернатор?! – Мак-Артур швырнул на стол Диринга какую-то бумагу с печатью губернатора. – Ты только прочти этот гнусный пасквиль. Это настоящий обвинительный акт. Наряду с другими абсурдными обвинениями мне приписывается «вынашивание коварных замыслов против его превосходительства, стремление унизить его и других чиновников, а также представить их несправедливыми, бесчестными людьми». На, прочти.
      Диринг надел очки, раскурил трубку и искоса взглянул на документ. Мак-Артур же принялся вышагивать по кабинету, потрясая кулаками и выкрикивая проклятия и угрозы в адрес губернатора Блая. Крег потихоньку продвигался в сторону двери. Наконец вышел со вздохом облегчения.
      С дальнего конца веранды его тут же окликнула Адди, раскачивавшаяся на диване, подвешенном к металлической перекладине. Крег попытался уклониться от беседы с девушкой – хотелось побежать в конюшню, оседлать Черного Рыцаря и ускакать куда-нибудь подальше.
      – Крег Мак-Дугал, я говорю не с кем-нибудь, а с тобой! – прокричала Адди. – Один Господь знает, почему папа придерживается такого высокого о тебе мнения. Ты почему-то вечно витаешь в облаках.
      – В облаках? – Слова Адди вернули его на грешную землю. Он посмотрел на нее, моргая и улыбаясь. – Вы правы. Я и в самом деле витаю высоко в небе.
      В каком великолепном ореоле купаются пики Голубых гор!
      – Куда ты так спешил? – спросила она. – Или ты сделался теперь такой важной шишкой, что у тебя нет времени поболтать с женщиной?
      – Вы не женщина, а девушка, – сухо произнес он. Постепенно он привыкал к ее насмешкам, учился играть в ее игру.
      В ее глазах зажглись озорные огоньки.
      – Ладно, иди посиди со мной. – Она похлопала ладонью по сиденью дивана.
      – Спасибо, мне некогда.
      – Трус! – выпалила Адди.
      – Мне не нравится, когда меня так называют, мисс Аделаида.
      – Но ведь ты боишься меня?
      Он со стыдом почувствовал, что краснеет.
      – Почему я должен вас бояться?
      – Вот это мы сейчас и выясним. – Ее голос смягчился. – Пожалуйста, посиди, поболтай со мной. С тех пор как Дорис уехала в школу, мне так одиноко.
      – Но ее брат все еще в Парраматте.
      – В отличие от своей сестры он мне не друг. Они пристально смотрели друг другу в глаза.
      – Но когда-то был другом, – сказал наконец Крег. – Я ведь видел вас вместе у фонтана губернаторского дома.
      Настал ее черед покраснеть.
      – Это была детская любовь, Мы ведь были тогда совсем еще детьми.
      – Но сейчас-то вы не маленькая девочка. Она насмешливо улыбнулась.
      – Мне кажется, ты ревнуешь. Он фыркнул:
      – Я? Ревную вас?
      – А почему бы и нет? Или ты не считаешь меня привлекательной?
      Крег отвел глаза.
      – Конечно же, вы очень хорошенькая девушка. Но какое это имеет значение?
      – Ты не любишь хорошеньких девушек? Но ведь девушек-то ты любишь?
      – Да, я люблю девушек! Всегда их любил! – воскликнул Крег.
      – Значит, ты и меня любишь?
      Он медленно подошел к ней и уселся на балюстраду.
      – Да, я очень хорошо к вам отношусь.
      Адди устроилась поудобнее на своем диване и, прищурившись, посмотрела на молодого человека.
      – Почему ты не хочешь принять мою дружбу? – спросила она.
      Крег не знал, что ответить. Как сказать ей правду? Как сказать, что он безумно влюбился в нее с первого взгляда, еще на балу у губернатора? Вот уже три года он мечтает о ней днем и ночью. И не только мечтает, но и представляет, как они занимаются любовью. Но это – не просто физическое влечение. Его привлекает в ней все, абсолютно все. Он хочет обладать не только ее телом, но и сердцем. Больше всего на свете он хочет слиться с ней в одно целое, как в той греческой легенде, которую рассказывал ему отец, когда он был совсем крошкой.
      Уже не владея собой, словно в каком-то трансе, Крег заговорил:
      – Когда великий бог Зевс сотворил жизнь, мужчина и женщина были единым целым. Зрелище оказалось довольно скучное, и в конце концов богам надоело смотреть на лениво ползающих бесполых слизняков, и в своей бесконечной мудрости Зевс разделил людей на мужчин и женщин. Затем он расселил их по всему миру, велев им: «Каждый из вас должен найти свою половину, без нее вы будете чувствовать себя одинокими и уязвимыми и будете переносить муки нестерпимые». Приветствуя решение Зевса, боги захлопали в ладоши. А мужчины и женщины стали прибегать ко всевозможным хитростям, и это породило любовь, ненависть, ревность и прочие чувства.
      Адди слушала Крега, приоткрыв рот, и постепенно тело ее наполнялось той сладостной ленивой истомой, которая предшествует любви. Но нет, мысленно поправилась Адди, в сущности, она думает не о любви, а о вожделении. В их с Джоном отношениях, во всяком случае, истинной любви не было…
      – Ты питаешь ко мне такие чувства? – спросила она с дрожью в голосе, когда Крег умолк.
      Он молча кивнул и пристально посмотрел на нее. Невольно опустив взгляд, она уставилась на его штаны и заметила очевидный признак его страстного к ней влечения.
      – Ты хочешь меня? – шепнула она.
      – Ужасно хочу. И так с самого начала. Как только увидел на балу.
      Она протянула к нему руки:
      – Сядь рядом со мной. Потрогай меня.
      – О Господи! – Крег опасливо осмотрелся: не наблюдает ли кто-нибудь за ними? Он никого не заметил, но все же чувствовал какую-то незримую угрозу.
      – Ну, иди же.
      Он сел рядом с девушкой. Ее руки обвили его шею, губы приблизились к его губам.
      – Это сущее безумие, – пробормотал он. – Здесь, на вашей веранде… – Но искушение было слишком велико, и он не смог его преодолеть.
      В прежние времена поцелуй всегда представлялся Адди чем-то вроде легкой закуски перед обедом. Сам по себе он мало ее волновал, даже с Джоном Блэндингсом, Но теперь у нее возникло совсем другое чувство.
      – Это мой первый настоящий поцелуй, – прошептала она, прижимаясь губами к его шее.
      – Шотландцы – народ недоверчивый. Так я вам и поверил, что это ваш первый настоящий поцелуй, – сказал Крег, ероша ее волосы.
      – Но я говорю правду. – Адди заглянула ему в лицо, и ее глаза казались Крегу изумрудами. – Все поцелуи до этого были просто игрой. А по-настоящему меня еще никогда не целовали. Мой дорогой, я так люблю тебя. Не просто люблю, обожаю.
      – И я обожаю вас. – Он взял ее за руку и поцеловал ладонь.
      Адди, затрепетав, погладила его по щеке.
      – От твоих прикосновений у меня все начинает гореть. Где бы ты ни притронулся, то же самое. – Она взяла его большую руку и поцеловала указательный палец. Затем сунула его в рот. – Ты такой сладкий. Я хотела бы обцеловать тебя всего-всего.
      – Боже, – выдохнул он, отодвигаясь. – Если вы меня не отпустите, у меня может случиться… неприятность в штанах.
      Она рассмеялась.
      – Бедный мой дружок, я знаю, какие муки ты терпишь. – Она притронулась к своей юбке. – И у меня все горит. Я не хочу больше ждать. Скажи, когда и где. Может, в сарае?
      – Слишком рискованно. Встретимся в какой-нибудь хижине подальше от дома. Поезжайте прямо на север до изгороди, оттуда вам останется проехать полмили на восток.
      – А когда? – спросила она с нетерпением в голосе. Он ухмыльнулся.
      – Ровно через столько времени, сколько понадобится, чтобы туда доехать. Я поеду минут на десять пораньше, чтобы никто ничего не заподозрил. – Он поцеловал ее в щеку, сбежал по ступеням и ринулся в сторону конюшни.
      Сарай для инструментов, выбранный им как место для встречи, стоял на берегу еще безымянной реки. Ежедневно объезжая ферму, Крег никогда не переставал по-детски любоваться экзотическими австралийскими деревьями – растущими у самой воды огромными эвкалиптами с узловатой корой красного и белого цвета, с извивающимися, словно змеи, сучьями.
      Его лошадь запрядала ушами, заметив перебегающего дорогу динго. Над головой высоко в небе летело словно стрела стадо гусей. С ветвей эвкалипта доносились всевозможные звуки, издаваемые попугаями, какаду, лори, ястребами и воронами. Чуткое ухо Крега различило незнакомую песню какой-то новой птицы, прилетевшей из-за Голубых гор, из Неведомой страны.
      «Если бы только у меня были крылья», – подумал Крег. Он всегда страстно мечтал перевалить через Голубые горы и оказаться в Неведомой стране. Теперь, когда они с Адди обрели друг друга, эта мечта утратила всякий смысл. Теперь он никогда не покинет ее, куда бы ни манила его мечта.
      Он начал насвистывать песенку, которую напевали бродяги, блуждая от фермы к ферме: «Кружись, Матильда, в танце. Пляши все веселее».
      Услышав впервые эту песенку, он предположил, что Матильда – этакая разбитная девица. Узнав об этом, другие каторжники очень развеселились, и потом долгие месяцы Крег служил мишенью для насмешек.
      – Ну и простак же ты, – потешался над ним конюх. – Матильда – это закатанные в одеяло вещи, ты идешь, пританцовывая, и она танцует вместе с тобой.
      Достигнув хижины, куда направлялся, Крег спешился и привязал Черного Рыцаря к дереву на маленькой лужайке, где конь мог пощипать траву. Затем юноша разделся и стал купаться в реке. Однако он плохо рассчитал время, и Адди прискакала быстрее, чем он предполагал.
      О ее прибытии возвестил громкий смех. Она высунула из-за дерева голову и тут же спряталась.
      – Не стыдно вам подкрадываться тайком?! – крикнул он. Она вышла из-за ствола и подошла к воде, держа в руках все его одежды.
      – Чтобы одеться, тебе придется вылезти из воды. Он с удовольствием принял условия игры.
      – Вы хотите, чтобы я вылез как есть, голышом? Какая же вы бесстыдница! Вот только не шлепнетесь ли вы в обморок, впервые в жизни увидев голого мужчину?
      В ее глазах вспыхнули озорные огоньки.
      – Почему ты так уверен, что я никогда не видела обнаженного мужчины?
      – А вы видели?
      – Да, видела, дорогой, – ответила Адди с серьезнейшим видом. – И я могу тебе признаться, что уже не девственница.
      Крег мужественно попытался скрыть разочарование. Вообще-то он не мог представить Адди ни с одним мужчиной, кроме самого себя. Они были рождены друг для друга. И все же со свойственной шотландцам беспристрастностью он постарался убедить себя, что не может требовать от нее того, в чем грешен и сам.
      – Ты разочарован, верно? – с печалью спросила Адди.
      – Чуть-чуть. Обычный мужской эгоизм. Она задумалась.
      – Пожалуй, теперь я жалею, что не сберегла себя для тебя.
      – Не имеет значения. Что прошло, то прошло. Я в свое время немало погулял.
      – Да уж, наверное. А у меня был только один мужчина.
      – Джон Блэндингс, – сказал он с мрачной убежденностью.
      – Да, Джон. Но это было лишь из любопытства. Хотелось узнать, что при этом чувствуют.
      – Жаль, что это был он. Проклятый ублюдок.
      – Забудь о Джоне. Он больше для нас не существует. – Она сняла жакет и начала расстегивать блузку, надетую прямо на голое тело. – Я решила не обременять себя лишней одеждой. – Когда она нагнулась, чтобы снять сапожки, ее молодые упругие груди колыхались, как спелые анжуйские груши.
      Крег был поражен совершенством ее фигуры. Когда она сняла юбку и выпрямилась перед ним, у него перехватило дыхание. Ничуть не стыдясь, она сделала пируэт, затем книксен.
      – Я тебе нравлюсь?
      Он испустил протяжный вздох.
      – Вы потрясающая красавица. Просто богиня.
      – «Нет, не богиня я. Не эфемерный дух. Я женщина из плоти и костей. Притронься – и увидишь: я реальна».
      Адди вошла в реку и, углубившись по пояс, подошла к нему. Крег обнял ее, поцеловал. Груди девушки прижались к его груди, и он почувствовал, как отвердели ее соски.
      – Я люблю тебя.
      – И я люблю тебя… Что это за бурав, вонзающийся мне прямо в живот? – с улыбкой спросила она. – Как приятно…
      – Пойдем в сарай? – спросил он, с величайшим трудом сдерживая себя.
      – Я не хочу ждать ни секунды. – Повиснув у него на шее, Адди обвила его бедра ногами. Вода не только не сковывала, но, казалось, даже облегчала ее движения, и они нашли друг друга с такой легкостью, будто занимались любовью долгие годы.
      – Мой муж, – шепнула она, легонько кусая его подбородок.
      – Жена моя, – откликнулся он.
      С этого момента они чувствовали себя связанными так же неразрывно, как если бы их обвенчал сам архиепископ Кентерберийский.
      Это были счастливейшие мгновения для обоих.
      – Я чувствовала себя как в младенчестве в рождественское утро, – сказала она немного погодя. – Подарки, остролист, запах жареного гуся и сливового пудинга. И что-то еще, что-то таинственное. В Англии в кабинете моего отца висела картина «Экстаз Святой Терезы». Я любила смотреть на эту картину и даже воображала себя ее героиней. Сегодня наконец я смогла разрешить эту загадку. До сих пор я воспринимала любовь чисто физически, как удовлетворение плотских желаний. Благодаря тебе я поняла, что ошибалась, Крег. Любовь – это прежде всего величайшая духовная радость.
      Он взял ее на руки и отнес на берег. Уложил на траву и, опустившись рядом на колени, стал рассматривать ее прекрасное тело.
      – Боже! До чего же ты хороша!
      – Но ведь и ты тоже очень красив. – Она протянула руку к его бедру. Осторожно провела пальцем по складке в паху. Просочившись сквозь густую листву эвкалипта, на промежность ее упал луч, высветивший золотистый треугольник волос. Словно зачарованный, Крег наклонился и поцеловал ее живот.
      – Ты вся… точно бархатная, моя любовь, – шепнул он.
      Он лизнул ее пупок. Она затрепетала и испустила тихий стон.
      – Если ты не остановишься, я сойду с ума.
      – Такое безумие мне очень нравится. – Он осторожно раздвинул ее ноги.
      Млея от чувственного восторга, Адди вся извивалась под его поцелуями. И вдруг словно одеревенела; ее руки вцепились в его кудри. Ее крик пронзил его, точно лезвие ножа:
      – Крег! О Крег!
      Он поднял голову – и тотчас же увидел штанину и чью-то руку, промелькнувшую в воздухе. Доли секунды оказалось достаточно, чтобы Крег метнулся в сторону. Удар пришелся по его левому плечу – боль была обжигающая.
      Крег покатился по траве. Нападавший же нанес второй удар дубиной, но на сей раз промахнулся. Однако надеяться на еще один промах не приходилось – от мести Джона Блэндингса не было спасения.
      Пожалуй, Крег не узнал бы это искаженное яростью лицо, но Адди выкрикнула:
      – Джон! Ради Бога, прекрати! Ты просто рехнулся! Все они, однако, знали, что исход поединка может решить только полная победа одного из противников.
      Джон попытался ударить Крега коленом в пах, но тот успел увернуться, приняв удар на бедро. Затем Джон сунул растопыренную пятерню ему в лицо, едва не выколов глаза.
      – Грязный ублюдок!
      – Недоносок несчастный!
      Противники обменивались оскорблениями и ударами. Из носа Крега хлестала кровь, губы Джона превратились в кровавое месиво; один его глаз заплыл. Оба уже выбивались из сил, и становилось ясно: в конце концов победит более выносливый. Если только…
      Улучив момент, Крег собрал остатки сил и нанес удар в челюсть Джона. Промахнись он, едва ли у него достало бы сил для другого удара. Однако удар пришелся прямо в подбородок Джона. Голова его откинулась назад, он рухнул наземь. Из его легких со свистом вырвался воздух. Блэндингс чуть приподнялся, пытаясь встать, но снова рухнул на землю.
      Крег тяжело опустился на траву.
      – Я думал, что на этот раз мне конец. – Он вытер лицо окровавленной рукой.
      – С тобой все в порядке? – спросила Адди.
      – Думаю, да. В уходе нуждается он, а не я. – Крег нахмурился. – Мне не нравится, что он так дергается. Давай-ка оденемся и попробуем ему помочь.
      Он смыл кровь и грязь в реке и оделся. Адди, успевшая одеться еще раньше, оторвала лоскут от своей юбки и стерла кровь с лица Джона, лежавшего в беспамятстве. По щекам девушки катились слезы.
      – Никогда в жизни я не оказывалась в таком ужасном положении. И все по своей же вине.
      – Что за чушь?! Этот мерзавец не давал вам прохода, таскался за нами повсюду, выслеживал.
      – Крег, кажется, он приходит в себя.
      – Слава Всевышнему.
      Присев возле Блэндингса, они смотрели, как подрагивают его веки. Крег облегченно вздохнул, когда глаза Джона медленно открылись. Сначала они были как стеклянные, ничего, казалось, не видели. Затем он разглядел склонившиеся над ним лица.
      – Джон, с тобой все в порядке? – Адди взяла его за руку. Рука была странно холодная, вялая. На миг ей почудилось, что это рука мертвеца. Девушка испугалась. – Джон, скажи что-нибудь.
      Вместе с сознанием возвратился и гнев. Глаза Джона налились злобой, ноздри раздувались, губы кривились в свирепой гримасе.
      – Ты… – сказал Блэндингс, глядя на Крега. – Знай, я не успокоюсь, пока окончательно не разделаюсь с тобой, Мак-Дугал. Одному из нас не место на этом свете.
      – Я не виню тебя, Блэндингс, – со вздохом произнес Крег. – На твоем месте я, вероятно, чувствовал бы то же самое. Но что сделано, то сделано. Теперь уже ничего не изменишь. Давай я помогу тебе встать.
      – Не прикасайся ко мне, чертов подонок. Сам встану. Они стояли, ожидая, когда Джон поднимется, но он лежал, распластавшись, и, видимо, не в силах был пошевельнуть ни рукой, ни ногой.
      – Джон?..
      Адди с тревогой наблюдала, как меняется лицо Блэндингса. Ненависть и ярость уступили место смятению. И страху. Животному страху.
      Крег тоже это заметил.
      – Что с тобой, Блэндингс? На, держись за мою руку. Взглянув на него, Джон тихо произнес:
      – Я не могу, Мак-Дугал.
      – Почему?
      – Я… не могу двигаться. Все тело от самой шеи словно онемело.
      – О Боже, Крег. Что нам делать? – Адди зарыдала, прижимая руки к груди.
      – Послушай, не волнуйся, сказал Крег. – Такое случается при падении. Но со временем обычно проходит. – Опустившись на колени рядом с Джоном, он взял его руку – и невольно вздрогнул.
      Это рука не живого человека, это рука трупа! На борту судна ему приходилось ворочать немало мертвых тел, поэтому ошибиться он не мог.
      Крег похлопывал ладонями и растирал неподвижное тело без всякого, однако, результата.
      – Бесполезное занятие, Мак-Дугал, – пробормотал Джон. – Меня парализовало.
      Крег и Адди обменялись беспомощными, полными отчаяния взглядами.

      Они отвезли Джона Блэндингса домой, взвалив его, как мешок с мукой, на лошадь. Он совсем не чувствовал боли. Вообще ничего не чувствовал.
      Сэмюел Диринг внимательно выслушал облагороженную версию того, что произошло у реки.
      – Так ты говоришь, Джон, что вы с Крегом встретились там случайно? – с усмешкой осведомился он.
      – Да, сэр, случайно.
      Джон Блэндингс лежал на диване с пепельно-серым лицом. Его темные глаза выражали негодование. Но он не предал их. По крайней мере сейчас.
      Благодарная Адди склонилась над ним и вытерла его лоб мокрым полотенцем.
      – Бедный Джон. Бедный дорогой Джон. Что нам делать, папа?
      Джоанна прижала к глазам платок и закусила нижнюю губу.
      – Мы должны немедленно пригласить доктора, Сэм.
      – Нет, дорогая. Сначала надо предупредить его родителей. – Мистер Диринг сурово взглянул на Крега. – И я думаю, что для всех будет лучше, если тебя здесь не будет. Мне трудно предсказать, как поведет себя Дейл Блэндингс, узнав о том, что случилось с его сыном. Человек он горячий, несдержанный.
      Крег печально покачал головой.
      – Понимаю, сэр. Если я понадоблюсь, сэр, то вы меня найдете у моих старых приятелей, там, где живут заключенные.
      Он тотчас же отправился в хижину, где когда-то жил вместе с Шоном, Дэнни и Джорджем. Сейчас место Крега занял Роналд Суэйлз, человек лет тридцати с небольшим, с приятным веснушчатым лицом, длинным носом и редеющими рыжеватыми волосами. Суэйлз прежде был хирургом в больнице Королевского колледжа, но попал под суд за то, что помог прервать беременность молодой женщине, которой грозила неминуемая смерть при родах.
      Именно с Суэйлзом Крег решил поговорить о состоянии Джона Блэндингса. Но бывший хирург мог сообщить ему мало утешительного.
      – Судя по твоим словам, парень, он повредил позвоночник. Вполне возможно, что некоторые важные жизненные центры оказались задетыми, однако, если опухоль спадет, он сможет владеть и руками и ногами. На это потребуется время. И шансов не так уж много. Скорее всего у него перелом позвоночника. В этом случае… – Роналд замолчал.
      – Джон Блэндингс так и останется паралитиком?
      – Боюсь, да. Но прежде чем перейти через мост, надо сначала дойти до него.
      В дальнейшем беседа все чаще перемежалась долгими паузами. Уже смеркалось, когда к хижине подошел офицер с двумя солдатами из Уэльского корпуса. Солдаты несли ружья со штыками наперевес. Офицер же держал правую руку на эфесе шпаги, и его парадный мундир свидетельствовал о том, что он находится при исполнении обязанностей.
      – Мы ищем Крега Мак-Дугала, – объявил он. Крег шагнул вперед.
      – Это я.
      – В таком случае мой долг объявить вам, что вы арестованы по приказу губернатора колонии.
      – Могу я спросить, какое обвинение мне предъявлено?
      – Покушение на убийство.
      – Убийство? Но это же недоразумение. Я не имею ничего против Джона. Если кто и напал на кого, так это он на меня.
      – Это решит суд.
      – Суд? – Крег невесело рассмеялся. Слишком уж свежи были воспоминания о том «суде», где разбирали их первое с Джоном Блэндингсом столкновение.
      – Я готов, – сдержанно произнес он.
      Крег попрощался с друзьями, и его отвели на гауптвахту.
      На следующее утро он предстал перед судьями – его судили шесть офицеров под председательством старого знакомого, прокурора Ричарда Аткинса.
      Защитником был назначен освобожденный каторжник адвокат Ансел Картер, что грозило делу неминуемым провалом, потому что с освобожденными, которые занимались адвокатской практикой, никто не считался.
      Картер, однако, надеялся, что обвинение будет отозвано из-за отсутствия свидетелей. Аделаиде Диринг, как и ранее, отказали в праве выступать свидетельницей от защиты. Что до Джона Блэндингса, то состояние здоровья не позволяло ему свидетельствовать, что на него и в самом деле было совершено «покушение на убийство».
      – Как может быть проведено беспристрастное разбирательство при отсутствии свидетелей? – спросил защитник.
      Прокурор Аткинс взял со стола какую-то официального вида бумагу.
      – Это показания Джона Блэндингса, записанные у ложа больного капитаном Мак-Шейном.
      – Вряд ли это можно рассматривать как свидетельство, ваша честь.
      Аткинс окинул адвоката уничтожающим взглядом.
      – Как прокурор я имею полное право принять или отвергнуть то или иное свидетельство. И я пользуюсь случаем, чтобы объявить: показания, записанные капитаном Мак-Шейном, будут приняты судом как вполне достоверное свидетельство. – Он вручил свидетельство клерку, который громким голосом зачитал его вслух.
      Крег был потрясен, услышав, в каком искаженном виде Блэндингс изложил происшедшие накануне события.
      Джон показал под присягой, что проезжал мимо реки, когда услышал, что Аделаида Диринг громко взывает о помощи. Он утверждал, что Крег Мак-Дугал грубо домогался девушки. Он, Крег, якобы схватил тяжелую дубину и пригрозил: «Ну погоди, сейчас я расшибу тебе голову, чертов недоносок».
      Дальше шли еще две страницы – все в том же духе, и по окончании чтения Крегу и его адвокату стало ясно: суд пришел к единодушному заключению о его, Мак-Дугала, полной виновности и никто не примет всерьез какие-либо оправдания.
      Членам суда понадобилось всего несколько минут, чтобы вынести вердикт о виновности Крега.
      Прокурор тут же зачитал приговор:
      – Подсудимый приговаривается к двумстам пятидесяти плетям, к пяти порциям по пятьдесят ударов. Наказание начинается с завтрашнего дня. По окончании назначенной порки подсудимый приговаривается к каторжным работам на острове Норфолк в течение трех лет.
 
      – Еще один смутьян? – спросил у солдат тюремщик по имени Каллен, безобразного вида субъект с почерневшими, обломанными зубами и свернутым набок носом. В засаленных волосах тюремщика копошились насекомые. – Сегодня ночью у тебя будет отдельная комната, мерзавец. Выспись хорошенько, завтра утром тебе придется несладко. А пока отдохни, отсюда открывается хороший вид.
      Он запер замок на ключ и с хохотом удалился.
      Крег подошел к окну и сразу же увидел то, что тюремщик с садистской жестокостью назвал «хорошим видом». Забранное решеткой окно выходило на тюремный двор, в самом центре которого возвышалось нечто, напоминающее огромный треножник, составленный из бревен длиной около семи футов каждое. Пока он гадал, для чего предназначено это странное сооружение, двое тюремщиков вывели во двор заключенного. Ноги несчастного привязали к бревнам у основания, а руки прикрепили высоко над головой, в самом центре треножника. Солнце озаряло обнаженную спину заключенного. Вскоре появились двое солдат и тюремщик Каллен, с ухмылкой поигрывавший кожаной плетью.
      Хотя плац для экзекуции и находился футах в пятидесяти от окошка, разыгравшееся воображение Крега рисовало ужасающие картины. Он как зачарованный смотрел на «кошку» в руке Каллена. Казалось, каждый из девяти «хвостов» угрожающе шевелился. В отличие от других надсмотрщиков, мастеров своего дела, Каллен довольствовался лишь тремя узлами на каждом «хвосте», ибо заметил, что при частых ударах плетью с пятью или большим количеством узлов жертва страдает меньше. Сострадание же отнюдь не входило в число добродетелей этого тюремщика. Итак, всего три узла на каждом «хвосте», и удары он наносил с ленивой неторопливостью игрока в крикет.
      Крег, вздрогнув, схватился за прутья решетки. Он смотрел, как плеть вновь и вновь разрезает воздух. Каждый раз, когда плеть обрушивалась на обнаженное тело заключенного, раздавался очередной возглас Каллена:
      – Один! А сколько еще впереди!..
      Раскаты его гнусного смеха заполняли весь двор.
      – Господи! – выдохнул Крег, когда на белой спине, как по волшебству, появился кровавый узор, чем-то напоминавший нотную запись.
      Крег спрыгнул с подоконника и заткнул уши, чтобы не слышать душераздирающих воплей. Такую мучительную боль, видимо, даже трудно себе представить, ее можно испытать лишь на собственном опыте. И завтра утром – его очередь. Колени у него подогнулись, и он бессильно опустился на грязный соломенный матрас в углу камеры. Из всех пор его тела сочился пот, и у него было такое чувство, будто ноги у него отнимаются. Закрыв глаза и прижав руки к груди, Крег впервые в своей жизни помолился:
      – Смилуйся надо мной, о дорогой Господь. Даже если ты считаешь меня недостойным своей милости, молю тебя, даруй мне смелость и силу выдержать все предстоящие мне муки, как подобает мужчине. Благодарю тебя, Господь.
      Посреди ночи он, вздрогнув, проснулся. В кромешной тьме камеры светилось лишь небольшое оконце. И что-то заставило Крега встать и подойти к нему. Как и во все ясные ночи, небо было густо усыпано звездами, такими яркими, что казалось, они находились совсем рядом. Вдруг он увидел прямо над головой четыре гигантские звезды Южного Креста. Крегу показалось, будто их пульсирующий свет наполняет его теплом, спокойствием, какой-то целительной силой, пронизывает каждую клеточку его существа. Он был убежден, что это знак, поданный ему Всевышним. Внезапно успокоившись, он пал на колени и, сжав руки, стал молиться:
      – Верю тебе, Господь, верю всем сердцем. Не на свой слабый разум я уповаю, а на твою помощь. Признаю тебя, Господь, признаю во всем твоем величии и знаю, ты сумеешь направить мой путь.
      Звуки собственного голоса удивили его, еще сильнее поразили слова молитвы. Крег был уверен, что никогда в жизни не слышал подобной молитвы.
      Он снова улегся на свою соломенную постель и тут же забылся мертвым сном. А проснувшись, увидел за прутьями дверной решетки безобразную ухмыляющуюся физиономию Каллена.
      – Вставай, барашек. Пора испытать, годится ли на что-нибудь твоя шерсть. Я принес тебе завтрак. – И тюремщик подсунул под дверь металлическую миску, в которой дымилась кучка риса, залитого липким, как клей, белым соусом. Запах от этого варева шел отвратительный.
      – Забери эту гадость. Меня при одном взгляде на нее так и выворачивает наизнанку, мистер Каллен. К тому же я не голоден.
      Толстые губы тюремщика искривились в усмешке. Он пробурчал:
      – Что ты так нагло скалишься? Ничего, скоро отведаешь коготков моей «кошечки». После этого мало кто остался в живых. – Каллен хохотнул и хлопнул себя по бедру. – Может, тебе повезет. Если, конечно, тебя не повезут на телеге. – Он снова захохотал.
      Крег встал и сбросил с себя рубашку.
      – Приступай, если так не терпится.
      – Никогда еще не видел, чтобы кто-нибудь торопился в ад, как ты.
      Каллен отпер замок и отвел Крега в конец коридора, где его поджидали два капрала и капитан. Надрывно заскрипели ржавые петли тюремной двери, и они вышли во двор, на ослепительный солнечный свет. Зажмурив глаза, Крег поглядел на треножник в центре двора. Его медленно повели по направлению к нему. С каждым шагом треножник казался все больше, выглядел все более устрашающим.
      Теперь Крег знал, как чувствовал себя Христос в последние минуты перед распятием. Он даже подумал, что треножник как-то странно смахивает на крест. Но шел твердым шагом, глядя прямо перед собой.
      Крег без всякого сопротивления позволил привязать себя к треножнику. Его спина напряглась, на ней выступили все его мышцы. В таком виде он был гораздо более уязвимым, чем в расслабленном состоянии.
      Солдаты отступили, и Крег услышал, как шуршит плеть Каллена. Справа юноша увидел группу свидетелей. Среди них находились Сэмюел Диринг и Дейл Блэндингс. К его удивлению, присутствовал и Шон Флинн. Тут он вспомнил, что по тюремным обычаям полагалось, чтобы среди свидетелей были и представители заключенных – на тот случай, если наказуемый не выдержит наказания. Тогда каторжники могли бы засвидетельствовать, что экзекуция проводилась по правилам.
      Адский огонь опалил его спину, когда голос Каллена прогремел:
      – Один! Это тебе мой первый сказ.
      Жгучая боль разлилась по рукам и ногам Крега, разлилась до кончиков пальцев.
      – И два! И три!
      – Господи! – выкрикнул Крег, вонзив ногти в бревно с такой силой, что из-под них брызнула кровь.
      Капитан и капралы наслаждались искусством Каллена почти так же, как и сам тюремщик. Они передавали друг другу бутылку с ромом – недаром их корпус прозвали Ромовым.
      Свидетели наблюдали за происходящим со стоическим безмолвием. Взглянув на своего соседа, Дейла Блэндингса, Диринг с сарказмом произнес:
      – Похоже, Дейл, месть не доставляет тебе такого удовольствия, как ты надеялся.
      – Я предпочел бы, чтобы его расстреляли, а не забили до смерти.
      В задних рядах зрителей послышался какой-то шум.
      – Пустите меня! Пустите, черт побери! Уберите свои грязные руки! – раздался женский голос.
      Узнав этот голос, Сэм Диринг похолодел.
      – Неужели это она? Не может быть, – пробормотал он. Но это и в самом деле была его дочь. Сэм пробрался сквозь толпу, туда, где Аделаида отделывала хлыстом двоих тюремщиков.
      – Уберите от меня эту тигрицу! – вопил один. Адди перебила тюремщику хлыстом переносицу; когда же второй попытался оттащить ее в сторону, она заехала ему коленом в пах.
      Отец схватил дочь за руку и встал между ней и тюремщиками.
      – Что все это значит? – спросил он, яростно сверкая глазами.
      – Это не наша вина, сэр, – пожаловался один из тюремщиков. – Мы выводили заключенных на утренние работы, а она налетела на нас, как злой дух.
      Сэм Диринг уставился на дочь, весь багровый от бешенства. И еще более он разгневался, заметив, что она одета по-мужски – на ней был костюм для верховой езды, некогда принадлежавший брату, и тяжелые сапоги.
      – Я разделаюсь с тобой попозже, молодая леди. Хотя, откровенно говоря, слово «леди» тебе совсем не подходит. Сейчас же убирайся отсюда.
      – Я намерена остаться здесь, и никакие твои слова или угрозы не смогут меня переубедить. Я взрослая женщина, не ребенок. И уж конечно, не рабыня, какими вы, мужчины, считаете нас, женщин.
      Сэм был озадачен тирадой дочери.
      – Но дитя мое, я не…
      – Не дитя, а женщина! – Она ударила кнутовищем по ладони.
      – Что с тобой, Аделаида? Уж не хочешь ли ты посмотреть, как юношу, который был тебе как брат, а мне как сын, засекли до полусмерти?
      Ее плотно сжатые губы посерели.
      – Он мне не брат, отец, он мой возлюбленный. Сэм вскинул руку, как бы защищаясь от удара.
      – Замолчи, Аделаида. Я не желаю ничего слушать.
      – Значит, ты отказываешься знать правду. Да, это так. – Ее голос смягчился. – Извини, если я причинила тебе боль, но я не могу спокойно стоять и лицемерно одобрять действия, против которых протестует все мое существо. Неужели ты не понимаешь, что это из-за меня, отец, Крега приговорили к экзекуции, а затем к каторжным работам?
      – Нет.
      – Да. Джон Блэндингс застиг нас в самый неподходящий момент, когда мы занимались любовью у реки. Это он затеял драку. Он был как дикий зверь, он хотел убить Крега дубиной. Крег только защищал себя и меня.
      Подошедший Дейл Блэндингс слышал все, что сказала Адди. Его лицо было искажено болью.
      – Вы лжете. Как вы можете осквернять свои уста такой ложью? Как можете говорить подобное о моем сыне, о моем бедном искалеченном сыне?
      – Я не испытываю к Джону ничего, кроме жалости, мистер Блэндингс. И к вам тоже. Но почему вы отрицаете очевидное? Причем оба. Мужчины управляют миром в своих интересах, все их законы и правила однобокие, искаженные. Суд не разрешил мне давать показания, потому что я, видите ли, женщина. Отказались они выслушать и Крега, так как он каторжник, хотя и бывший. С меня хватит вашего мужского правосудия и справедливости, все это лишь жалкий фарс… А теперь позвольте мне сделать то, ради чего я пришла. Я хочу разделить с ним его страдания.
      Пробившись в первые ряды зрителей, она скрестила на груди руки и громко закричала:
      – Крег, мой дорогой! Я здесь, с тобой! Держись!
      Он услышал ее голос словно сквозь сон. Его глаза застилал алый туман. Боль достигла высшего предела, и его тело уже не могло ей сопротивляться.
      Он висел, склонив голову на плечо, уже давно потеряв счет ударам.
      Звуки голоса его возлюбленной привели его в чувство. Крег скосил глаза на толпу. Из беспорядочного скопления лиц выплыл ее образ. Он увидел, какую нестерпимую боль испытывает она всякий раз, когда «кошка» касается его окровавленной спины. Она полностью разделяла все его мучения.
      – И пятьдесят, – пропел Каллен, нанося последний удар.
      Тяжело дыша, волоча плеть по песку, палач отошел в сторону. С угрюмым разочарованием он наблюдал, как солдаты разрезают веревки на руках и ногах Крега. Один из капралов с сочувствием сказал, обращаясь к юноше:
      – Молодец, парень! Ты выдержал такое, что не всякий выдержит. Я с удовольствием пожал бы тебе руку.
      – Спасибо. Сдаваться не в моих привычках. – Голос Крега прозвучал как-то странно даже для него самого. Он прикинул расстояние между треножником и дверью тюрьмы. Затем глубоко вздохнув, побрел к двери.
      Все в глубоком молчании смотрели на Крега Мак-Дугала. Позднее некоторые говорили о том, что ощутили какое-то странное религиозное чувство.
      – Как будто свершилось чудо, как будто мертвый воскрес, – с благоговейным ужасом повторял один из тюремщиков.
      Никогда наблюдательность Крега не была такой острой, как в эти бесконечные мучительные минуты, когда он шел по раскаленной земле к двери тюрьмы.
      Сначала он не понял, из-за чего с громкими криками дерутся птицы во дворе – то ли из-за червей, то ли из-за насекомых. Присмотревшись, понял, что это маленькие кусочки окровавленной кожи. Возможно, его собственной. Эти кусочки представляли собой некое подобие геометрических узоров, что, как он узнал впоследствии, служило доказательством мастерского владения плетью.
      Последнюю дюжину шагов он прошел, покачиваясь и спотыкаясь, и был рад, когда его разгоряченные щеки коснулись холодной двери.
      Войдя внутрь, он не стал сопротивляться, когда два тюремщика подхватили его под руки и потащили обратно в камеру. Не очень-то церемонясь с ним, они швырнули его на соломенный матрас – лицом вниз.
      Закрыв глаза, Крег улыбнулся и пробормотал: – Я все-таки победил. Хвала тебе, о Всевышний. Спасибо тебе, моя дорогая Адди.

      Сразу же после возвращения с экзекуции Адди отправилась на Сверкающем Луче к восточной границе фермы, где Шон Флинн и Джордж Рэнд корчевали пни – готовили поле под посевы льна.
      Старшим в команде назначили Флинна. Он как раз запалил фитиль, когда Адди показалась из-за вершины холма. Спрятавшиеся среди бревен, валунов и овражков, Шон и его помощники помахали Адди.
      – Слезайте с коня, мисс Аделаида. Вот-вот рванет. Адди спешилась и отвела коня за гребень холма. Через несколько мгновений взрыв потряс землю, и в небо поднялись столб огня и черное облако. Луч заржал и задрожал, но Адди его успокоила:
      – Тише, мальчик. Твоя мама здесь. Ничего плохого с нами не случится.
      На вершине холма на фоне голубого неба выросла фигура Флинна.
      – Все в порядке, мэм. – Он спустился к ней вниз. – Мы чем-нибудь можем вам помочь, мисс Адди?
      Она, прищурившись, смотрела на Флинна. Наконец сказала:
      – Это зависит от некоторых обстоятельств. Есть тут где-нибудь поблизости охранники?
      – Нет, мэм. Нас привезли сюда в фургоне… – Он замялся. – Из тюрьмы. Я, кажется, там вас видел?.. – Это был вопрос, но Адди предпочла его проигнорировать.
      – Вы говорите, стражников поблизости нет?
      Он ухмыльнулся, сверкнув ослепительно белыми зубами.
      – Какая разница? Почему бы им не доверять нам? Куда бы мы могли бежать, если бы такая возможность и представилась? Лошадей у нас нет. Да и вся эта колония, в конце концов, – та же тюрьма.
      – Я надеялась, что вы настроены совсем по-другому. – Она постучала кнутовищем по бедру. – Шон, неужели вы не хотите стать свободным человеком?
      На сей раз он посмотрел на нее, прищурившись, посмотрел с некоторым подозрением.
      – Куда вы клоните, мисс Аделаида?
      – Перестаньте называть меня «мисс» и «мэм» и вести себя так, словно я выше вас по положению.
      – Но вы же выше?
      – Только до тех пор, пока вы позволяете себя оскорблять, издеваться над собой и обращаться как с вьючным животным. Но если мы встанем против здешних властей плечом к плечу, мы станем равными. Станем истинными друзьями. – Улыбнувшись, она протянула ему свою изящную руку.
      Шон легонько пожал ее.
      – Скажите прямо: чего вы хотите от нас?
      – Я хочу, чтобы вы помогли мне освободить Крега Мак-Дугала, прежде чем они отправят его завтра на Норфолк.
      Флинн поднял козырек своего кожаного кепи.
      – Ну, будь я проклят… Извините, мэм… я хотел сказать, мисс Адди.
      – Я же просила вас, чтобы вы звали меня просто Адди, – с раздражением проговорила девушка. – И я слышала куда более крепкие слова, чем «будь я проклят».
      Увидев, что его помощники появились на вершине холма, Флинн крикнул:
      – Не торчите там, точно страусы эму! Принимайтесь за следующий пень!
      Когда заключенные скрылись за холмом, Флинн сказал:
      – Неужели вы это всерьез?
      – Да, всерьез. Крег рассказал мне, Флинн, какой вы замечательный человек. В частности, рассказал, как вы ворвались в Дублинский замок и освободили двадцать ваших друзей.
      – Да, было дело. – Он едва заметно улыбнулся при этом воспоминании. – Удача была большая, но, к сожалению, недолговечная. В конце концов всех их расстреляли или повесили.
      – И все же вы сумели устроить им побег.
      – Да. Но у меня была команда из шести человек и достаточное количество пороха и оружия.
      – Что вы думаете о тех, с кем живете, – о Дэнни Мордекае, Джордже Рэнде и о Суэйлзе? Ведь все они друзья Крега…
      – Они могут отказаться…
      – Но вы сумеете их убедить, Флинн. У вас истинно ирландский дар красноречия. Так мне сказал Крег.
      – Для этого нам кое-что понадобится.
      – Порох у вас уже есть. Что еще вам может понадобиться? Я позабочусь, чтобы у вас было все необходимое.
      Шон снял с шеи платок и утер пот с лица. Вид у него был озабоченный.
      – Мисс Адди… Адди. Так вот, нам понадобятся веревки и оружие. Ведь придется противостоять солдатам, вооруженным ружьями со штыками.
      – Я обеспечу вас пистолетами и ножами. И конечно, лошадьми. Всех нас.
      – Всех нас?
      – Да. Разумеется, я еду с вами.
      Шон посмотрел на девушку и покачал головой.
      – Вы хотите с нами?
      – Совершенно верно. И я могу ездить верхом и стрелять не хуже любого мужчины.
      – Ничуть в этом не сомневаюсь, – сказал Шон, глядя на Адди с восхищением. – Вы незаурядная девушка, Аделаида Диринг. – Он вновь стал серьезным. – Что и говорить, мечта прекрасная. Осуществить ее было бы просто замечательно. Но я остаюсь при своем прежнем мнении. Эта земля окружена горами и морем. Сколько времени мы сможем прятаться здесь от Ромового корпуса?
      – Вы кое-что забываете, Флинн. Нет таких стен, через которые нельзя было бы перелезть, и нет таких гор, через которые нельзя было бы перейти.
      Шон покачал головой.
      – Ну и смелая же вы женщина, Адди. Честно сказать, даже у меня живот подводит от страха. Перейти через Голубые горы. Да вы имеете ли хоть какое-нибудь понятие, сколько человек потерпели неудачу, пытаясь это сделать? С тех пор никто ничего о них не слышал. Как в воду канули.
      Лицо Адди осветилось надеждой.
      – А вам никогда не приходило в голову, что те, кого вы считаете пропавшими без вести, благополучно перебрались через горы и начали новую жизнь? Свобода, Флинн, совсем рядом. Всего в нескольких десятках миль. От нас требуется лишь одно – по-настоящему желать свободы. Вытащите Крега из тюрьмы, и он переведет нас через горы. Если надо, перелетит, как птица. Он справится, он сильный.
      – Я знаю. – Флинн погрузился в раздумья. Наконец достал плитку табака из внутреннего кармана и откусил кусок. Затем с кривой усмешкой передал табак Адди. – Вы ни в чем не желаете уступать мужчинам. Ну что ж, попробуйте, как и я, пожевать табак.
      Ничуть не колеблясь, она взяла плитку и принялась жевать. Минуту спустя сказала:
      – Конечно, табак не такой отменный, как у моего отца, но все же сойдет.
      Флинн рассмеялся:
      – Да вы молодец, Адди. Как говорится, свой парень. За вас я хоть в огонь, хоть в воду.
      – Поверьте, там, за горами, мы себе устроим райскую жизнь. Но сперва мы должны вытащить Крега из этой проклятой тюрьмы. И обстоятельства нам благоприятствуют. Сегодня ночью в тюрьме будет очень немногочисленная охрана, – продолжала Адди. – И почти одни старики. Ромовый корпус разбрелся по всей территории. Офицеры и солдаты в Сиднее, Парраматте, Хоксбери, Касл-Хилле призывают население поддержать Мак-Артура в его борьбе с губернатором Блаем. Блай обвиняет его в измене и требует его ареста. Корпус намерен воспрепятствовать этому. Для этого они пытаются склонить общественное мнение на сторону Мак-Артура. Так что момент самый удачный.
      Флинн вдруг почувствовал, что план Адди все больше увлекает его. И с каждой минутой его наполняла все большая уверенность в успехе.
      – Адди, у нас не так много времени. Основное бремя приготовлений ляжет на вас. Мы только постараемся запастись порохом. – Он осмотрелся, затем указал пальцем на юг. – Там есть ложбина, в ней мы его и оставим. Но вам придется съездить за ним, когда мы вернемся к себе.
      – Не беспокойтесь, Шон. Я сделаю все, как надо.
      – Конечно, Адди. – Скрестив на груди руки и склонив голову набок, он внимательно посмотрел на девушку. – А ведь вы красавица. Может, вы ирландка?
      – Я прирожденная мятежница. Вполне возможно, что в моих жилах и впрямь течет ирландская кровь, – с улыбкой ответила Адди.
      Шон вздохнул.
      – Этот проклятый шотландец хотя бы сознает, как ему повезло? Я видел, как вы смотрели на него сегодня утром. Послушайте, если он вас чем-нибудь обидит, только молвите мне словечко.
      Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.
      – И не сомневайтесь, к вам я обращусь в первую очередь. Такой красивый ирландец… Женщины, наверное, падают в обморок, когда вас видят.
 
      Флинн ознакомил своих товарищей с замыслом Адди, когда они умывались перед ужином. Рэнд и Суэйлз не проявили особого энтузиазма. Мордекай был категорически против. Он заявил:
      – Это сущее безумие. У нас здесь вполне сносная жизнь. Сэм Диринг – щедрый и честный хозяин. Через несколько лет, по отбытии срока, мы сможем получить земельные участки. Как же можно затевать сейчас такое рискованное предприятие?
      – Да, – согласился Флинн, – риск и в самом деле велик. Но ведь никто из нас ничего бы не достиг в жизни, если бы время от времени не ставил все на карту. Представь себе, что мы сумеем осуществить то, что задумали. Знаешь ли ты, что там, за горами? Богатая пахотная земля. Может быть, золото и серебро. Мы все имеем возможность окончить свою жизнь королями.
      – Скорее всего мы просто погибнем, – возразил Мордекай.
      – Дэнни, ты только что назвал Сэма Диринга хозяином. Не стану спорить, человек он порядочный, но, честно сказать, я не хочу иметь над собой какого-либо хозяина.
      – В какой-то степени он прав, – поддержал Шона Рэнд. – Боюсь, что я просто свихнусь, если еще два года буду копаться в овечьем дерьме. Не послать ли нам все это к чертям?
      – Тогда возьмите и меня с собой, – вмешался Суэйлз. – Не ровен час, вам понадобится хороший доктор.
      Флинн похлопал его по спине.
      – Хорошо сказано, Роналд. – Он взглянул на Мордекая. – Ну так как же ты все-таки решишь, Дэнни?
      Бывший торговец пожал плечами:
      – Я не хочу оставаться здесь один. Только Бог знает, кого ко мне подселят после вашего побега. Чего доброго, этих грязных арабов.
      – Вот и хорошо. Отныне нас четверо. – Флинн обнял своих друзей.
      Теперь, когда жребий был брошен, часы, минуты и секунды потянулись с ужасающей медлительностью. Обычно заключенные, отработав десять часов в поле, в каменоломне или в лесу, проваливались в сон, едва их головы касались подушек. Но в ту достопамятную ночь в бараке номер девять все бодрствовали, то и дело поглядывая на старые часы, которые Шон нашел в куче мусора и починил.
      Наконец настал долгожданный час: три.
      Флинн встал и потянулся.
      – Пора отправляться, ребята. Надо начинать спектакль. Двое тюремщиков, которые должны были охранять тюремные ворота, давно уже завалились на свои лежаки. Дисциплина в исправительных заведениях по всему Новому Южному Уэльсу сильно хромала, ведь колония сама по себе являлась тюрьмой.
      В небе сверкала яркая луна, обычно препятствующая подобного рода тайным предприятиям, но тут уж ничего нельзя было поделать.
      Прячась в тени деревьев и кустов, они окольным путем добрались до конюшни, находившейся за фермой Дирингов.
      Дверь, как условились, была открыта, и все четверо один за другим проскользнули внутрь. Закрыв дверь, Шон негромко сказал:
      – Кто-нибудь здесь есть?
      Вспыхнувшая свеча озарила прелестные черты Аделаиды Диринг.
      – Вы ожидали найти здесь губернатора Блая? – с усмешкой спросила она. – Вокруг тихо?
      – Как на кладбище. Мордекай вздрогнул.
      – Пожалуйста, не говорите в такое время о кладбищах.
      – Вы добыли все нужное?
      – Да. Все сложено в первом стойле. – Адди зажгла фонарь и повесила его на крюк, вбитый в потолочную балку.
      Мужчины подошли к стойлу и осмотрели все, что приготовила их соучастница.
      Они увидели пять скаток одеял, консервные банки, бисквиты, тарелки, чашки и фляги с водой. Для каждого была приготовлена и одежда – фланелевые рабочие рубашки, рабочие штаны с подтяжками, тяжелые сапоги, а также шляпы с очень широкими полями.
      – Просто идеальная одежда, чтобы блуждать по бушу, – сказал Флинн, лихо заламывая шляпу. – Вы легко нашли порох?
      – Без особого труда. Но Томпсон чуть не разоблачил наш заговор. Когда я приехала домой на повозке, он так и порывался разгрузить ее.
      – И как же вы от него отделались?
      – Я сказала, что привезла предметы женского туалета, которые не предназначаются для мужских глаз. Это его остановило.
      Шон нагнулся и подобрал моток толстой веревки с железной «кошкой» на конце.
      – Чудесная вещь. Где вы ее нашли?
      – Капитан подарил ее отцу, когда мы только прибыли в Австралию. А теперь, джентльмены, я отвернусь и подожду, пока вы переоденетесь в эти отвратительные одежды. – Адди отвернулась и сложила на груди руки.
      Раздеваясь, Флинн украдкой на нее поглядывал. Она была в мужских штанах в обтяжку и в высоких, по колено, сапожках.
      «Боже, какой задик! – мысленно восхитился он. – С каким удовольствием я поиграл бы в этот мячик!»
      При одной этой мысли его словно окатило горячей волной. Шон поспешно натянул рабочие штаны.
      Белокурые волосы Адди были убраны под широкополую шляпу, и впотьмах она вполне могла сойти за стройного молодого человека.
      – Все ясно, – сказал Флинн. – Пора отправляться. Забирайте свои скатки, ребята.
      – Томпсон, случайно, не накроет нас? – шепнул Флинн. Она тихо рассмеялась:
      – Навряд ли он проснется. Вечером я преподнесла ему приятный подарок.
      – Какой же?
      – Бутылку рома с настойкой опия. Шон присвистнул.
      – Я вижу, с вами шутки плохи.
      К конюшне примыкала небольшая шорная мастерская, где жил конюх.
      Все заглянули внутрь, чтобы убедиться, насколько хорошо сделали свое дело ром и опий. Томпсон лежал на кровати, прижимая к груди недопитую бутылку. От его храпа все вокруг дрожало; на губах конюха застыла блаженная улыбка.
      – Этого ему хватит на всю ночь, – заметил Флинн. – Навьючивайте груз на лошадей.
      Сжав ладони, Адди возвела глаза к небесам:
      – Прости меня, отец. И ты, Небесный, тоже.
      – Помолиться у нас еще будет время. Когда поднимемся в горы, – сказал Флинн. Он вскочил на буланого коня по кличке Эль. Все остальные последовали его примеру.
      Дэнни Мордекай никогда не садился на лошадь, что, естественно, вызвало некоторую задержку. Понадобились объединенные усилия Суэйлза, Рэнда и Флинна, чтобы усадить его в седло. А уж оказавшись в седле, он держался изо всех сил – вцепился руками в шею лошади, а зубами ухватился за гриву, что, конечно же, очень рассмешило его друзей.
      – Замолчите вы все, – выдохнула Адди, давясь смехом. – Так недолго разбудить и мертвых, не то что Томпсона.
      Они поехали вереницей, во главе – Адди на Сверкающем Луче. Ехали довольно долго, ибо им приходилось прятаться за деревьями, изгородями и другими прикрытиями, которые предоставила в их распоряжение природа. Наконец добрались до густой сосновой рощи, совсем рядом с тюрьмой. Адди осадила коня и подняла руку.
      – Надо привязать лошадей к деревьям, – сказала она.
      – А не поднимут ли они шум? – спросил Флинн.
      – Тут позади есть небольшая лужайка с сочной травой. Пусть лошади попасутся, пока мы не закончим.
      – Вот умница, – сказал Флинн. – Ты отлично со всем управилась.
      – Да уж постаралась, – усмехнулась Адди.
      Привязав лошадей, они подошли к опушке и стали рассматривать тюрьму, которая находилась всего в двухстах ярдах от них. Опустив подзорную трубу, которую предусмотрительная Адди захватила из дому, Флинн сделал такой вывод:
      – Надо прорваться через ворота или перелезть через забор. Можно еще, конечно, взорвать дальнюю стену.
      – Я думала, что для этого вы и прихватили с собой порох, – сказала Адди.
      – Нет, порох понадобится позднее, когда мы будем уже за забором. Надо напасть на них прежде, чем пустить в ход порох. Взрывы прозвучат как сигнал тревоги; услышав шум, со всех сторон начнут сбегаться солдаты. Дэнни, Джордж, вы не могли бы изобразить пьяных?
      Мордекай был в замешательстве.
      – Я не пью. Даже по праздникам.
      – Но ты же не раз видел выпивох и представляешь себе, как они выглядят.
      – Да.
      – Вот и хорошо. У меня в переметной сумке бутылка рома. Вы двое возьмете ее и, пошатываясь, подойдете к главным воротам. Предложите часовому выпить с вами за Мак-Артура. Сперва ведите себя тихо, а потом устройте что-то вроде свалки. А мы с Суэйлзом тем временем подойдем к восточной стене за вышкой и перелезем через нее, пользуясь тем, что внимание часовых будет отвлечено.
      – А что делать мне? – спросила Адди.
      – Ты говоришь, что метко стреляешь. Будешь своим ружьем прикрывать нашу операцию сзади.
      – Хорошо.
      – Умница. – Шон проверил, в порядке ли пистолет, и снова сунул его за пояс.
      Из библиотеки отца Адди сумела похитить два пистолета и одно ружье. Второй пистолет получил Суэйлз.
      – Ну, пора, – сказал Флинн.
      Мужчины обменялись рукопожатиями и пожелали друг другу удачи. Сверкнув во тьме зубами, Флинн притронулся к руке девушки.
      – А как насчет поцелуя? – спросил он.
      – Если вы приведете мне Крега, я осыплю вас поцелуями, – последовал веселый ответ.
      – Я напомню об этом обещании. Четверка растаяла в ночи.
      Адди улеглась под деревом и прицелилась в темный силуэт часового, расхаживавшего у ворот. Она едва не расхохоталась, когда Мордекай и Рэнд гнусаво затянули «Боже, храни короля!».
      «Пьянчуги», покачиваясь, вышли из кустов и в обнимку направились к воротам тюрьмы. Рэнд размахивал бутылкой; время от времени они останавливались и прикладывались к горлышку. Естественно, Мордекай только прикидывался, будто пьет.
      Когда они подошли к часовому, тот вскинул ружье; то же самое сделал и солдат на вышке. Мордекай и Рэнд вновь заголосили. На этот раз они пели английскую песню:
 
О мрачная могила островная,
Покой живых и мертвых охраняя,
В печали безграничной я стою…
 
      – Эй, вы что, не знаете, что находитесь на охраняемой территории? – закричал часовой.
      Каторжники с разинутыми ртами глазели на тюрьму.
      – Что это такое? Букингемский дворец? – удивился Рэнд. Солдат рассмеялся:
      – Ну и нализался же ты, малый. Это парраматтская тюрьма. И если вы оба сейчас же не уберете отсюда свои задницы, то завтра сможете насладиться ее гостеприимством.
      Рэнд подошел к часовому. Протянул бутылку:
      – Выпей вместе с нами, приятель.
      – Вы и так уже перебрали. Спасибо. Шагайте себе. Рэнд выпрямился с преувеличенным достоинством:
      – Уж не хотите ли вы сказать, сэр, что отказываетесь выпить за здоровье Джона Мак-Артура? Весь город пьет за него. Горожане даже сожгли чучело губернатора Блая перед правительственным домом.
      – Что? Сожгли его чучело? – Часовой поднял глаза на вышку и крикнул своему напарнику: – Слышь, Карлтон? Похоже, Джон нокаутировал старину Блая. В Парраматте сожгли его чучело.
      Адди из своего укрытия с растущим любопытством наблюдала за развитием событий. Отложив ружье, она взяла подзорную трубу. Ее сердце встрепенулось, когда она увидела тень у самой тюрьмы. За первой тенью последовала вторая. Перебравшись через стену, обе тени стали осторожно пробираться к вышке.
      – Вот это да! – радостно воскликнул часовой, стоявший у ворот. – Пожалуй, все-таки грех не выпить за такое событие, дружище. – Он взял у Рэнда бутылку и, запрокинув голову, присосался к горлышку. После затяжного глотка опустил бутыль и вытер губы тыльной стороной руки. – За здоровье Джона Мак-Артура, лучшего офицера во всем корпусе.
      – Ну, за это и я выпью. – Рэнд тоже отхлебнул рома. В этот момент Флинн подкрался сзади к другому часовому – тот спустился с вышки, чтобы принять участие в беседе. Выхватив из-за пояса пистолет, Шон ударил часового рукояткой по голове. Часовой рухнул на песок.
      Солдат, стоявший у ворот, тотчас обернулся:
      – Карлтон, увалень ты этакий, что там, черт возьми, с тобой?
      Точно рассчитанным ударом Рэнд обрушил бутылку на голову часового. Тот тоже повалился без чувств.
      – Отличная работа! – Флинн и Суэйлз легко спрыгнули наземь. – Суэйлз, у тебя там есть веревка, скрути-ка этих парней. А вы, Мордекай и Рэнд, наденьте их мундиры и возьмите их ружья, они нам пригодятся.
      Шон побежал к Адди.
      – Все в порядке, – сказал он с веселой улыбкой. – Прошло как по маслу.
      – Теперь самое трудное.
      – Пошли за порохом.
      Еще в конюшне Шон приготовил три бомбы – наполнил консервные банки порохом, запечатал их вымоченными в парафине тряпками и снабдил фитилями.
      Когда все собрались у ворот, Флинн одобрительно посмотрел на Мордекая и Рэнда, переодевшихся в форму солдат корпуса.
      – Какие они у нас бравые молодцы, милочка, – сказал он Адди. – Конечно, они не такие жирные кабаны, мундиры висят на них мешком, но это мелочь, никто этого не заметит. Пошли.
      Шон отпер замок ключом, взятым у часового, и приоткрыл ворота.
      – Мордекай, уложи этих стражей где-нибудь в тени у стены. Затем возьми ружье и встань на карауле. Если кто появится, останови.
      Остальные, крадучись вдоль стены, направились к главному входу.
      – Ни к чему, чтобы нас заметили, – сказал Флинн. Наконец они подошли к двери, обитой железом, надежно укрепленной в каменной стене. Флинн задумчиво посмотрел на нее.
      – Ты в самом деле веришь, что твоими банками можно ее взорвать? – спросил Суэйлз.
      – Да уж, эта дверь не трухлявый пень, – пробормотал Рэнд.
      – Флинн знает свое дело, – заявила Адди с уверенностью, какой на самом деле не чувствовала.
      – Сперва мы попробуем простой способ, – сказал Флинн Рэнду. – Постучи в дверь и скажи, что часовым стало плохо или что они окочурились, ну… что придумаешь. Правда, по тюремному уставу дверь можно открыть только по приказу старшего офицера, но, может быть, мы сумеем одурачить их какой-нибудь выдумкой. В противном случае… – Шон взглянул на одну из своих бомб. – Фитиль у нее рассчитан на пять секунд, поэтому действуй быстро, без дураков. В нужный момент я суну ее тебе.
      Флинн раскурил сигару, стряхнул пепел и с бомбой в руке прижался к двери, в которой имелось наблюдательное окошко.
      – Если он не захочет тебя впускать, Рэнд, сунь эту проклятую штуку прямо ему в физиономию и сразу отскакивай.
      Шон сказал Адди и Суэйлзу, чтобы они держались ближе к стене, чуть поодаль от входа. Держа в одной руке бомбу, а в другой сигару, он кивнул Рэнду, побуждая действовать.
      Бледно-зеленый при лунном свете – на душе у него, вероятно, кошки скребли, – Рэнд сделал глубокий вдох и забарабанил тяжелым молотком по двери.
      Несколько минут никто не отзывался. Он снова постучал. На этот раз послышался металлический скрежет. Заслонка наблюдательного окошка отодвинулась, и показалось угрюмое, с тяжелым взглядом лицо.
      – Какого дьявола?
      – Он валяется бесчувственный, и я никак не могу его растормошить, – затараторил Рэнд.
      Тюремщик уставился на него в изумлении.
      – Твой напарник?
      Рэнд махнул рукой в сторону ворот.
      – Ну да.
      – Трентон заболел? Да не может такого быть. Он же здоров как бык. Нализался, наверное, скотина этакая.
      – Да нет, он ничего не пил. Принеси ему воды и рома.
      – Сам знаешь, я не могу открыть дверь.
      – Но это же чрезвычайный случай.
      – Не важно. Я не хочу, чтобы Каллен попотчевал меня своей «кошкой». Нет, сэр, все, что я могу, так это принести тебе бутылку рома и воду. Я передам их через окно. Потерпи немножко.
      Рэнд оглянулся на Флинна и протянул руку за бомбой. Ирландец осторожно передал ее и поднес сигару к фитилю.
      – Смотри, не оплошай. У тебя всего один шанс. Руки у него будут заняты, так что сунь банку прямо ему в глотку.
      Рэнд заглянул в окошко.
      – Он уже возвращается.
      – Готово!

      Рэнд действовал неловко и задел банкой за край окошка. Хуже того, чуть не уронил ее. – Вот черт!
      Тяжкий вздох Флинна показался Рэнду пушечным залпом. Но он все же успел протолкнуть бомбу в окошко, прежде чем она взорвалась. От взрыва задрожали решетки на окнах, заходила ходуном земля под ногами. Вырвавшееся из окна пламя опалило брови и волосы Рэнда. Он бросился наземь и откатился от двери.
      Флинн подскочил к окошку со второй дымящейся банкой в руке. На этот раз дверь поддалась, повиснув на одной петле.
      Выхватив из-за пояса пистолет, Флинн крикнул: «За мной!» – и ринулся вперед.
      В следующее мгновение в коридоре появились трое ошеломленных тюремщиков, и только один из них был вооружен.
      – Руки вверх! – скомандовал Флинн.
      Увидев перед собой дула пистолетов и ружья, тюремщики капитулировали.
      Флинн схватил за шиворот одного из них – маленького, похожего на ласку человечка с острым носом и острыми зубами.
      – Где остальные охранники?
      – Кроме нас, никого нет. Да… еще Хиггинс. – Он осмотрелся. – Где же он? – Заметив изуродованный труп тюремщика, отброшенный взрывом далеко от двери, пробормотал: – Господи, да он похож на большой кусок говядины.
      – Где Крег Мак-Дугал? – спросила Адди.
      – Не знаю я никакого Мак-Дугала, – проговорил человечек.
      Флинн снова схватил его за шиворот и сильно встряхнул.
      – Знаешь ты его, мерзавец. Это тот, кого пороли сегодня утром.
      – Он в блоке Каллена. – Тюремщик показал на стоявшего рядом с ним человека с уродливой физиономией. – Отведи их туда, Каллен.
      Каллен побледнел, попятился.
      – Пожалуйста, не бей меня, приятель. Конечно, я знаю Мак-Дугала, он такой славный парень… Я даже распорядился, чтобы ему втерли соль в раны. Вместо прижигания.
      Зеленые глаза Адди метали молнии, ее ноздри раздувались.
      – Ты что, не узнаешь этого ублюдка, Флинн? Это же он порол Крега.
      – Он самый, я вижу. – Шон подошел к съежившемуся тюремщику и отвесил ему такую крепкую затрещину, что тот ударился затылком о каменную стену. – А ну-ка отведи нас к Мак-Дугалу, да побыстрее. – Он схватил Каллена за ворот и повел по коридору.
      – Тише, тише… Я и так тороплюсь. Он на верхнем этаже.
      Они поднялись по винтообразной лестнице, ведущей на второй этаж. По обеим сторонам коридора метались, словно звери в клетках, разбуженные шумом каторжники, наблюдавшие за происходящим из своих камер.
      – Молодец, парень, что поймал эту жирную свинью! – закричал один из заключенных.
      – Отдай их нам, приятель! – заорали из другой камеры. – Мы разорвем их на кусочки. Сделаем с ними то же самое, что делает этот дьявол, когда орудует своей «кошкой».
      Флинн ухмыльнулся:
      – А правда, почему бы и нет, а, Каллен?
      – Ради Бога, пощадите, сэр. Прошу вас, как христианин христианина, – взмолился тюремщик.
      – Христианин? – Флинн презрительно осклабился. – Да ты даже не знаешь значения этого слова.
      – Отдайте Каллена мне, – сказала Адди, впиваясь в надсмотрщика таким взглядом, что тот задрожал.
      Никто из тюремщиков и заключенных так и не узнал Аделаиду, все решили, что она – один из молодых каторжан. Увидев висящую на потолочной балке девятихвостую «кошку» Каллена, Адди сняла ее с крючка и повернулась к тюремщику. Тот с воплем отпрянул от нее.
      Флинн подтолкнул Каллена в спину.
      – Шагай быстрее. Не торчать же нам тут всю ночь. Крег находился в самой дальней камере, которую делил с аборигеном – его собирались повесить на рассвете. Это было первое знакомство Крега с коренным австралийцем.
      Абару, сокамерник Мак-Дугала, отнюдь не являлся воплощением «благородного дикаря», как Сэм Диринг называл аборигенов, о плачевной участи которых он искренне сожалел. Аб, как он сам предпочитал себя называть, был спасен Джоном Мак-Артуром от банды пьяных грабителей, вырезавших всю его семью. Мак-Артур передал Аба на попечение супружеской пары, служившей в доме одного из его приятелей. Двадцатилетнего аборигена обучили исполнять обязанности конюха, лакея и посыльного. Однако вскоре Аб совершил непоправимую ошибку, дав пощечину одному из надсмотрщиков, который преследовал его приемную мать. К несчастью, у надсмотрщика оказалось слабое сердце, и он, перенервничав, умер от сердечного приступа. Тот же трибунал, который судил Крега, приговорил Аба к смертной казни.
      Аб был добрым малым и, как мог, старался облегчить страдания Крега, подавал ему пищу и воду, к тому же потешал своего сокамерника уморительными шутками и рассказами. Развлекал Крега и любимый пес Абару – Келпи, принадлежавший к породе, специально выведенной поселенцами для охраны овец. По просьбе Абару Келпи должны были казнить вместе с хозяином.
      Крег проникся истинной симпатией к Абару. Вечером, прежде чем они улеглись на кишащие насекомыми тюфяки, Крег протянул туземцу руку:
      – Для меня было честью познакомиться с тобой. Я только сожалею, что наша дружба закончится так скоро.
      – Вполне согласен с тобой, Крег, – грустно улыбнулся молодой абориген.
      Это была последняя ночь Абару и его пса перед смертью. Что до Крега, то его ожидала участь, возможно, даже худшая, чем смерть.
 
      Как и всех остальных заключенных, их среди ночи разбудили два оглушительных взрыва. Они вскочили, подошли к двери камеры и, схватившись за железные прутья, стали прислушиваться, стараясь понять, что происходит.
      Крег не поверил своим глазам, когда увидел Флинна, Суэйлза и Рэнда, гнавших перед собой троих перепуганных тюремщиков.
      «А кто этот четвертый, идущий вместе с ними?» – подумал Крег. Стройный, хрупкого сложения, с ангельским лицом, юноша показался знакомым, но Крег так и не смог его узнать.
      – Клянусь небом! – крикнул он своим друзьям. – Я молился о чуде, хоть и знал, что чудес не бывает.
      – Ошибаешься, Мак-Дугал, – весело ответил Флинн. – Мы, смертные, полагаем, что чудеса творит Бог. Но люди сами определяют свою судьбу. И если Господь сочтет, что они дьявольски упорны в осуществлении своих замыслов, то он поможет им.
      – Ты хочешь сказать, что Бог помогает тем, кто помогает себе сам?
      Взяв у одного из тюремщиков ключ, Флинн вставил его в замок.
      – Не задавай лишних вопросов, Крег. Время поджимает. Нам надо поскорее выбраться из этой дьявольской дыры и постараться уехать как можно дальше.
      Голос Шона потонул в адском шуме, поднятом обитателями тюрьмы.
      – Какие же вы молодцы, приятели!
      – Мы все выйдем на свободу!
      По блоку разносились радостные возгласы и угрозы в адрес тюремщиков.
      – Мы не можем взять с собой всю эту дикую ораву, – с мрачным видом проговорил Флинн. – Я хотел бы им помочь, но если мы отопрем все двери, они кинутся следом за нами. А у нас всего-то два пистолета и одно ружье. И лошадей хватит только на шестерых.
      – Ты ничего не хочешь мне сказать? – Подняв поля шляпы, девушка открыла лицо.
      Крег молча смотрел на нее, не в силах произнести ни слова.
      – Крег, дорогой, это не сон. Все это происходит наяву. Отныне ты свободен и можешь покинуть эту проклятую тюрьму. И ты сможешь осуществить свою давнишнюю мечту – перебраться через Голубые горы. Мы сделаем это вшестером.
      – Я просто не знаю, что сказать. У меня голова кругом идет. – Он протянул к ней руки, и она бросилась в его объятия.
      – Боже, как болит спина! – застонал Крег.
      Адди отдернула руки и с ужасом увидела, что все ее ладони в крови.
      – О мой дорогой, прости. Я забыла.
      – Ты сможешь ехать на лошади, старина? – спросил Флинн.
      Крэг скорчил гримасу.
      – Ради того, чтобы выбраться отсюда, я готов на все. Даже если бы мне дали еще сотню плетей. Сейчас надену рубашку. – Он пошел за рубашкой. И вот тут-то они посмотрели друга на друга, Абару и Крег. Туземец ничего не сказал. Он держал на руках свою собачку и гладил ее по мягкой шерсти.
      – Чего ты ждешь? – спросил Крег. – Ты что, не слышал? Мы отправляемся в Неведомую страну, за Голубые горы.
      Флинн тронул туземца за плечо:
      – Что ты молчишь, старина? Ведь я же сказал: у нас шесть лошадей.
      – Мы с Адди поедем на Сверкающем Луче, – пояснил Крег. – Этот жеребец может нести и троих. Абару и Келпи поедут вместе с нами, – добавил он не допускающим возражений тоном.
      – А что делать с этой свиньей? – Адди ткнула хлыстом в Каллена, который спрятался за одного из тюремщиков.
      – Не подпускайте ее ко мне! – завопил он. – Она ведьма! Я вижу это по ее глазам!
      Флинн и Крег дружно расхохотались.
      – А ведь он такой смелый, когда в руках у него «девятихвостка» и он сечет человека, привязанного к треножнику. Но стоит ему столкнуться лицом к лицу со смелой женщиной, как он готов наделать в штаны. Пошли, милая, это дерьмо не заслуживает даже твоей ненависти. У нас нет лишнего времени.
      – А знаешь что? – улыбнулся Флинн. – Мы отдадим его этим джентльменам. – И он широким жестом указал на каторжников в клетках.
      Заключенные с громким ревом принялись трясти железные прутья.
      – Отдайте его нам!
      – Тысячу плетей ему!
      – Каллена повесить! – выкрикнул кто-то из заключенных. Каллен повалился перед Крегом на колени и, схватив его за руки, со слезами на глазах стал молить свою жертву о пощаде:
      – Сжальтесь надо мной, сэр. Я уже немолодой человек и не могу переносить боль.
      – Но это не мешает тебе причинять ее другим, – заметил Флинн. – Ладно, нам пора отправляться… Как ты думаешь, – шепнул он на ухо Крегу, – можем мы оставить ключи этим ребятам?
      – Только в том случае, если опередим их. Большинство из них отличные парни. Но есть и отъявленные головорезы, которые не раздумывая перережут нам всем глотки, чтобы завладеть нашими лошадьми и оружием.
      – Понятно. Я буду прикрывать тыл, пока вы не доберетесь до лошадей. Тогда пальните разок из ружья. Кошка и хвостом не успеет вильнуть, как я домчусь до вас.
      – Но сперва кошка все же вильнет хвостом, – нахмурилась Адди.
      Прежде чем кто-нибудь успел ее остановить, девушка подбежала к стоящему на коленях Каллену и что было сил стеганула его «кошкой». Удар разорвал на нем рубашку и оставил на спине девять кровавых полос – от шеи до поясницы. Каллен взвыл и уткнулся лицом в пол. По всей тюрьме разнеслись ликующие крики заключенных. Девушка отшвырнула плетку и повернулась к Крегу.
      Пока беглецы спускались по винтообразной лестнице, Флинн стоял наверху, целясь в троих тюремщиков.
      Через пять минут послышался сигнальный выстрел.
      – Ну что ж, ребята, желаю вам удачи. – С этими словами Шон бросил связку ключей к одной из камер.
      И тотчас же раздался адский вой, и сквозь решетку просунулись руки заключенных. Дальнейшего Флинн не видел. Он уже мчался вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.
      Когда Флинн добежал до опушки, все уже были готовы отправиться в путь. Адди сидела на Сверкающем Луче позади Крега. Абару взобрался на Черного Рыцаря, а малыш Келпи уютно свернулся в переметной сумке.
      – Как все прошло? – спросил Крег, когда Флинн проворно вскочил в седло.
      – Я не стал ждать, чтобы посмотреть, что там произойдет. В этот момент, как бы в ответ на вопрос Крега, со стороны тюрьмы послышались душераздирающие вопли. По спине Адди пробежали мурашки. Никогда, до самой своей смерти, не забудет она того, что слышала в тот день.
      – Вот так, наверное, вопила толпа, когда в Древнем Риме скармливали христиан львам, – пробормотала она.
      При всей ненависти, которую Крег питал к своему палачу, он не испытывал ни малейшего желания видеть обрушившееся на него ужасное возмездие. Даже на расстоянии многих миль от тюрьмы у Крега в ушах все еще звучали отчаянные крики тюремщиков.
      Они ехали попарно, ехали впотьмах, не произнося ни слова. Дорогу указывала Адди, прекрасно знавшая эти места. Она старалась держаться подальше от дорог, где беглецы могли бы встретить вооруженные патрули. Они проезжали через маисовые, льняные и пшеничные поля. Холмистые пейзажи с деревцами ностальгически напоминали им английские парки.
      Когда за спиной у них стала вырисовываться сверкающая дуга рассвета, на западе, хотя и погруженные во мглу, уже ясно обозначились Голубые горы.
      – Они похожи на огромных людоедов в капюшонах, – пробормотал Флинн. – Будь у ирландцев такие же горы, они устраивали бы в их честь мистические праздники.
      Путники остановились в том месте, где водопад превращался в пузырившуюся речку.
      – Мы остановимся здесь на часок, чтобы накормить и напоить лошадей. Да и сами отдохнем, – сказал Крег.
      – И промоем твою спину, – с озабоченным видом проговорила Адди. – Она у тебя вся горит.
      – Про спину-то я совсем забыл, – солгал Крег. Боль была ужасная, и как Адди ни старалась его не беспокоить, это не всегда ей удавалось. Прохладная вода горной речки принесла Крегу облегчение, хотя и временное.
      Путники лежали в благоуханной траве под деревьями, когда малышка-овчарка вдруг завыла и заметалась вдоль речки.
      – Что с ним? – спросил Крег у Абару. Туземец нахмурился.
      – Он что-то чует. И мне это не нравится. Келпи с лаем подбежал к краю обрыва.
      – И мне тоже это не нравится, – проворчал Флинн. Он достал из своей сумки подзорную трубу и отогнал пса.
      В некотором отдалении, на западе, Флинн увидел облако пыли, поднятое уиллио, капризным ураганом, довольно часто случающимся в Новом Южном Уэльсе. Подхватив Келпи на руки, он спустился вниз по склону. Вернувшись, сообщил:
      – В эту сторону едут всадники. Они примерно в миле от нас. Если бы не эта ушастая собачонка, могли бы застать нас врасплох. – Шон передал песика Абару. – Хорошенько береги этого сторожа.
      – Ты думаешь, они могут догнать нас? – с беспокойством спросила Адди.
      – Маловероятно, – сказал Крег. – Они наверняка уже долгое время в пути. А наши лошади как следует отдохнули.
      Дэнни Мордекай ехал в паре с Абару.
      – А знаешь, Аб, – сказал он, – я начинаю понемногу привыкать к верховой езде. – Дэнни похлопал коня по загривку. – Конечно, у меня вся задница в волдырях, но это, в конце концов, мелочь. – Он нахмурился. – Аб… Какое-то странное имя, дружище. Можно я буду звать тебя Эйбом?
      Темнокожий ухмыльнулся:
      – Эйб? Это имя нравится мне больше. Так меня и зови. Мордекай подмигнул и протянул аборигену руку:
      – Теперь у меня такое чувство, будто ты мой соотечественник, Эйби.
      Оба рассмеялись и обменялись рукопожатием.

      Подъезжая к Голубым горам, они наконец поняли, почему экс-губернатор Гидли Кинг описал эти горы как «беспорядочное нагромождение огромных нагих утесов с непроходимыми пропастями между ними». В пропасти и в самом деле было даже страшно заглянуть. К тому времени, когда они достигли первого плато, лошади выбились из сил. Крег и Адди подошли к западному краю плато и, посмотрев вниз, ужаснулись.
      Под ними зияло ущелье глубиной по меньшей мере две тысячи футов и поросшее внизу густым лесом.
      – Послушайте! – крикнул Крег друзьям. – Мы поднялись на тысячу футов, а теперь нам предстоит спуститься на две тысячи.
      Подошедший к ним Флинн покачал головой.
      – Это напоминает мне старую ирландскую басню о лягушке в колодце. Каждый раз, подпрыгнув на три фута, она падала вниз на четыре.
      Подошел Абару с Келпи на руках. Его лицо, единственное из всех, выражало уверенность.
      – Дело обстоит не так уж плохо, джентльмены. Если принять ваше сравнение с лягушками, то мы должны опуститься на три тысячи футов, чтобы подняться на четыре. Понимаете разницу? Если хочешь достигнуть своей цели, надо сохранять ясную голову и уметь заглядывать вперед. Мы должны исходить из того, что нам надо подняться на четыре фута, чтобы выиграть один-единственный. Помня об этом, мы должны подготовиться к долгому и трудному восхождению по спирали, которое в конце концов должно привести нас к успеху.
      Слова туземца прозвучали как мнение человека находчивого, здравомыслящего, умеющего хорошо выражать свои мысли и произвели глубокое впечатление на Флинна. Он потрепал Аба по плечу:
      – Ты отличный парень, Эйб. Огромное спасибо тебе, Мак-Дугал, что ты уговорил его поехать с нами. Да еще с этой замечательной собакой. Если когда-нибудь мы достигнем Эдемского сада, я предложу выбрать Эйба первым губернатором, а Келпи – его первым секретарем.
      Эта шутка рассмешила всех. Настроение еще более поднялось, когда Рэнд, который все время смотрел в подзорную трубу, закричал:
      – Они поворачивают обратно! Даже не пытаются догнать нас. Похоже, им пришлось туго, две лошади скатились с крутого склона.
      Подошел Крег, взял подзорную трубу и посмотрел на копошившиеся, как муравьи, фигуры. На преследователях были мундиры и кивера Ромового корпуса. Перед тем как направиться на восток, командиры, оказавшиеся в самом конце колонны, оглянулись назад. Крег и остальные помахали им, но если те и заметили это, то постарались не подать виду.
      – Понятное дело, – сказал Крег. – Они решили, что проще всего предоставить нам возможность погибнуть в горах, как это уже произошло со многими другими. И никакой необходимости в кровавых схватках, в судах. Ну что ж, всего хорошего, прокурор Аткинс и майор Джонстон.
      Крег опешил, заметив, что Адди вытирает глаза рукавом.
      – В чем дело, любимая?
      – Просто мне в глаз попала соринка, – ответила девушка сдавленным голосом.
      – Да? – Он обнял ее одной рукой. – Знаешь, дорогая, даже я буду скучать по твоим родителям, представляю, что творится у тебя на душе.
      – Но я сделала свой выбор. И этот выбор – ты, – проговорила Адди.
      – Ты даже не представляешь себе, как я тебя люблю. Но я хочу сказать тебе кое-что. – Крег посмотрел ей в лицо. – Настанет день, когда ты вновь будешь вместе со своей семьей. Это мое предсказание непременно сбудется.
      – Он прав, девушка, – подхватил Флинн. – Мы, кельты, обладаем мистической способностью предвидеть будущее. Вижу, например, как вы двое сидите в прекрасном георгианском особняке, оба вы здоровые и толстые, как кабан и кабаниха, а вокруг вас резвится выводок маленьких поросят.
      Адди в притворном негодовании принялась колотить Шона по плечам.
      – Вы только послушайте этого противного ирландца! Этот наглец сравнивает меня с кабанихой.
      – Где же ваше чувство юмора, дорогая?! – воскликнул Шон. – Я говорил в фигу… фигуративном смысле.
      – В фигуральном, – с улыбкой поправил Абару.
      – Верно, Эйб. Это слово так и вертелось у меня на языке. Как я мог сболтнуть такое? Не понимаю…
      Мордекай печально смотрел в устрашающую бездну под ними.
      – Веселитесь и радуйтесь, дети мои. Если я поскользнусь и рухну в эту проклятую пропасть, я буду хохотать, пока не разобьюсь.
      Путники отложили опасный спуск до утра. Сидя у костра, они долго обсуждали свой дальнейший маршрут. И снова им помогла мудрость Абару.
      – Наши люди много раз переходили через эти горы. В ту и другую сторону. Я говорил с проводниками, которые возглавляли такие группы, и все они сходились в одном: только неопытные путешественники ищут самые легкие и, как им кажется, самые безопасные пути. Избегают высоких пиков и хребтов и идут вдоль пропастей и по плато. А это – самоубийство. Мы должны идти через самые высокие вершины и плато. С такой высоты можно видеть на многие мили вокруг и выбирать наиболее подходящие тропы, ведущие на запад.
      Было решено отпустить лошадей, чтобы они могли вернуться на равнины внизу. Только горные козы могли проходить опасными тропами, по которым им предстояло идти дальше.
      Первый час оказался адски тяжелым, но затем они наткнулись на узкий, фута в два, карниз, петлявший по склонам почти до самого дна ущелья. Последние сто футов представляли собой отвесную каменную стену.
      Абару привязал заранее припасенную веревку к сравнительно небольшому валуну, а затем затащил этот валун за большую скалу. Конец веревки не доставал до дна, не хватало футов восьми.
      – Расстояние не ахти какое, – проворчал Флинн. – Но все же будьте осторожнее. Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь сломал себе руку или ногу. Это было бы большой бедой для всех нас.
      В его мрачном предостережении не было, однако, никакой надобности. Всякая тяжелая рана или болезнь была бы смертельно опасной. Преодолеть с беспомощным человеком на руках ожидавшие их бесчисленные препятствия было практически невозможно.
      Крег первым спустился по веревке, благополучно приземлившись внизу. Схватив конец веревки, он натянул ее, облегчая спуск другим. Стали поочередно спускаться Флинн, Рэнд, Суэйлз, Мордекай, Адди и Абару со своей собакой. Правда, сначала Абару подтянул веревку и, усадив Келпи в одну из сумок, спустил своего маленького любимца, который нисколько не испугался. Внизу Адди подхватила Келпи на руки, и песик отблагодарил ее, ласково лизнув своим влажным язычком.
      – Мне как раз надо было умыться, – пошутила девушка. Как только Абару присоединился к ним, они пошли через лес.
      – Как жаль, что мы не можем прихватить с собой веревку, – горько посетовал Крег.
      – Мы больше не должны попадать в такое положение, – заметил Флинн. – У нас осталась всего одна веревка.
      Лес, по которому они шли, выглядел очень мрачно. Это был какой-то нереальный мир безмолвия и тьмы. Лучи света почти не проникали сквозь листву гигантских деревьев.
      Адди вздрогнула.
      – Мы как будто вернулись в первобытный мир. Так и ждешь, что на тебя набросится какое-нибудь ужасное животное.
      Несколько миль они шли по руслу высохшей речки. Во время одного из привалов Крег встряхнул свою фляжку и проворчал:
      – Почти пустая.
      Другие были в таком же положении.
      – Нам надо найти какой-нибудь родник или источник, – сказал Флинн. – Растут же тут деревья, стало быть, есть и вода.
      Но до самой середины дня они не нашли даже небольшой лужицы.
      – Мы погибнем от жажды, прежде чем выберемся отсюда, – простонал Мордекай.
      – Ну, это нам не грозит, – возразил Абару.
      – Эйб, друг мой, почему ты так уверен в этом? Тебе было откровение от Бога или что-то в этом роде?
      Туземец усмехнулся. Вытащив из ножен свой большой охотничий нож, он вскарабкался по берегу к зарослям тростника. Выбрав стебель потолще, срезал его под корень.
      Остальные с любопытством наблюдали за ним.
      – Что он затевает? – спросил Крег.
      – Понятия не имею, – ответил Флинн.
      Абару поднял вверх стебель и осмотрев его, убедился, что он внутри полый. Затем срезал стебель поменьше и вложил его в первый.
      – Что это такое – приспособление для отыскания воды? – усмехнулся Суэйлз. – Между прочим, у нас в Кенте жила одна старая ведьма, которая клялась, что может находить воду с помощью прутика.
      – Да, вы правы, – улыбнулся Абару. – Можно сказать, что это приспособление для отыскания воды. Только оно не обладает никакими магическими свойствами.
      Нагнувшись, он внимательно осмотрел пересохшее речное дно. Высохший ил был весь покрыт трещинами, напоминавшими паутину. Орудуя своей сдвоенной тростиной, Аб наконец выбрал более или менее влажное место. Затем стал забивать тростины камнем, пока не вогнал их на глубину в несколько футов, после чего осторожно вынул более тонкий стебель.
      – Похоже, у него размягчение мозгов, – пробормотал Рэнд.
      – Я думаю, он знает, что делает, – вступилась за Аба Адди. Отбросив тонкий стебелек, Абару опустился на колени и припал губами к толстому. Наконец выпрямился и облизал губы.
      – До чего вкусно… Пейте. Конечно, это не самая чистая вода, но…
      Флинн хлопнул себя ладонью по лбу и рассмеялся.
      – Я так хочу пить, что не побрезговал бы и водой из ванны. Пей, девушка, ты следующая.
      Когда Адди напилась, к тростине стали прикладываться и все остальные.
      – Этот малый не перестает удивлять меня, – признался Крег. – Ты для нас просто находка, Эйб.
      – Это старый туземный способ, – объяснил Абару. – В этих пересохших речках остается довольно много воды на дне. – Он поднял с земли тонкий стебель. – Надо только следить, чтобы большая тростина не забивалась землей, когда загоняешь ее вглубь.
      – До чего же вы, дикари, просвещенный народ, – сострил Флинн.
      – Пора в путь, – поторопил Крег.
      Утолив мучившую их жажду, путники бодро зашагали к противоположной стороне долины. На ночь они решили остановиться на привал, чтобы утром снова начать подъем. Внимательно осмотрев склон в подзорную трубу, Крег и Флинн пришли к выводу, что подниматься здесь будет довольно легко. Почти весь склон, до самого верха, порос невысокими деревцами.
      – Будет за что ухватиться, – заметил Крег.
      – Верно, а посмотри на все эти трещины и выступы. Мы будем подниматься, как по лестнице.
      После ужина Крег предложил Аделаиде прогуляться.
      – Может, составить компанию? – с лукавым блеском в глазах предложил Флинн.
      – Нет, спасибо, – отказался Крег. – Мы уж как-нибудь обойдемся без сопровождающих.
      – Ясное дело, – с завистью сказал Флинн, наблюдая, как молодые люди уходят рука об руку.
      – Да… – в задумчивости протянул Рэнд. – Надеемся, в этом Эдемском саду, куда мы направляемся, все же есть женщины. Без них нам трудно будет обойтись.
      – Ну, уж какая-нибудь туземочка найдется… – начал Флинн, но тут же осекся и с виноватым видом посмотрел на Абару. – Вот черт… Я не хотел тебя обидеть, Эйб. Это я просто так сказал.
      – Ничего, я не обиделся, – усмехнулся темнокожий. Крег и Адди прогуливались у подножия горы, которую им предстояло преодолеть на следующее утро. Почва у них под ногами была сухая, песчаная, поросшая высокой жесткой травой, шуршавшей при порывах ветра, повсюду были разбросаны небольшие валуны. Время от времени до них доносился и какой-то странный раскатистый гул.
      – Как будто бы раскаты грома? – предположила Адди. Крег покачал головой:
      – Не думаю. Шум непрерывный. Скорее, это грохот водопада.
      – Завтра узнаем.
      – Да. Если взберемся на гору. Вскоре лагерь скрылся из виду.
      – Этой минуты я так долго ждал, – сказал Крег, обнимая свою спасительницу.
      – А как твоя спина?
      – Постарайся к ней не притрагиваться. Лежи тихо и предоставь мне сделать всю работу.
      – Странно, что ты называешь это работой. Если это работа, то она требует оплаты.
      Он еще крепче обнял ее.
      – Некоторые леди берут за это деньги.
      – Ты считаешь их леди? – Она затрепетала, почувствовав, как его рука скользнула ей под рубашку и стала ласкать грудь. Ее соски тотчас же отвердели.
      Он отвел ее на травянистый холмик и уложил на землю.
      – А теперь нам надо стащить с себя штаны. Адди, рассмеявшись, распустила пояс.
      – Ты говоришь без обиняков.
      – У нас нет времени на церемонии.
      Крег стащил с себя штаны. Адди последовала его примеру.
      – От такой грубой одежды у меня как будто все тело в крапивнице, – сказала она, почесывая бедра.
      – Как только перевалим через хребет, я накуплю тебе всего, чего пожелаешь. Атласное и кружевное нижнее белье. Шелковые чулки. Платья с фижмами и оборками. Бархат.
      – Да, я слышала, что по ту сторону гор туземцы держат салон модной одежды, под стать лучшим европейским.
      Он принялся целовать ее, ласкать ее бедра, ягодицы, живот.
      – Говорят, от порки мужчины надолго теряют силу, – прошептал он.
      Она погладила его по плечу.
      – В таком случае я смогу засвидетельствовать, что ты исключение, подтверждающее правило.
      Он скользнул в нее, и они стали медленно входить в ритм любви. Постепенно движения их становились все быстрее, дыхание учащалось. Закатив глаза, Адди почувствовала, что вот-вот достигнет высшего блаженства. Она воскликнула:
      – Любовь, моя вечная любовь!
      Вернувшись наконец к реальности, Адди приподнялась, села.
      – Я думаю, нам уже пора возвращаться. Они, вероятно, беспокоятся за нас.
      Крег рассмеялся.
      – Да, особенно Шон Флинн. Этот всегда будет любопытствовать: мол, не случилось ли что с нами?
      Флинн, Суэйлз и Абару сидели, покуривая, у костра. Рэнд и Мордекай, завернувшись в одеяла, уже похрапывали.
      – Ну как, хорошо провели время? – не без ехидцы осведомился Флинн.
      – Мы тут обрыскали окрестности, – сказал Крег. – Эти горы изгибаются к северу. Может быть, мы могли бы пройти вдоль хребта? Как ты думаешь, Эйб?
      – Я думаю, что многие до нас уже пытались пройти этим путем. Готов поклясться, что если мы зайдем слишком далеко, то обнаружим их скелеты. Из этого лабиринта не так-то легко выбраться.
      – Вероятно, ты прав. – Крег потянулся. – Я ужасно устал. И хочу прилечь. А как ты, Адди?
      – Просто валюсь с ног.
      – Постарайтесь хорошенько выспаться, – сказал Абару. – Нам предстоит трудный день.

* * *

      Все тотчас же заснули. А на заре проснулись бодрые и посвежевшие. Абару и Келпи нашли небольшую речку неподалеку от лагеря, и все искупались и наполнили фляжки.
      – Одеяла с барахлом на спину, друзья мои, и в путь, – сказал Шон.
      Как и предсказал Флинн, они без особого труда преодолели склон. Тем не менее подъем был долгий, к тому же часто приходилось менять направление, так что до вершины хребта они добрались лишь к двум часам пополудни.
      Перекусив и отпив воды из фляжек, они подошли к западному краю хребта и, затаив дыхание, стали любоваться открывшейся перед ними величественной панорамой.
      Первой заговорила Адди:
      – Впечатление такое, будто ты, как сам Господь Бог, стоишь на крыше мира и он весь перед тобой, точно на ладони.
      Здесь, в этой круглой, как чаша, долине, раскинулся целый мир: огромные деревья с листвой и корой всевозможных оттенков и прекрасные кустарники; широкая лужайка, напоминавшая Адди луга в Парраматте; хаотические нагромождения скал – творения, высеченные резцом природы.
      – Рука Божия! – торжественно произнес Мордекай.
      – Да его рука зрима везде и повсюду. Посмотри на это небо за дальними горами, – сказала Адди. – Какая другая палитра играет таким разнообразием красок?
      – А вот и источник гула, который мы слышали вчера, – сказал Крег, показывая на водопад, низвергающийся на севере. Никто из них не видел более величественного зрелища – потоки воды, свивающиеся воедино, напоминали огромные женские локоны. Точно гигантский калейдоскоп, водяные струи переливались всеми цветами радуги. Огромная, вечно живая призма.
      – Смотрите, – просиял Абару. – Все, как я вам предсказывал. С такой высоты нетрудно наметить маршрут.
      Молодой абориген был прав: на севере и востоке хребет уходил вниз отвесными стенами, однако на западе спуск был более пологий, к тому же поросший лесами. Там-то, очевидно, легче всего было спускаться. Насколько хватало глаз, хребет уходил прямо на запад.
      – Я предлагаю идти по нему до тех пор, пока мы не сможем перебраться вон на тот высокий хребет, откуда низвергается водопад. Где-то там в лесах протекает могучая река, берущая начало в Неведомой стране.
      Рэнд и Мордекай издали радостные крики:
      – Ура! Мы спасены!
      Флинн, однако, сухо рассмеялся:
      – Погодите радоваться, ребята. Нам предстоит пройти еще много миль. Надо подкрепиться, а потом снова в путь.
      Вечером они остановились на привал у небольшой речки.
      – Я хочу выкупаться, – заявила Адди. – Джентльмены, я рассчитываю на вашу деликатность.
      Смыв с себя пот и грязь, Адди постирала нижнее белье и положила его сушиться на каменной плите. Завернувшись в одеяло, девушка подошла к мужчинам.
      – Теперь ваша очередь, ребята. – Она наморщила нос. – От вас ужасно разит. Странно, что я до сих пор не замечала этого.
      Мужчины рассмеялись. Настроение у них улучшилось, и они отправились к реке. Купались долго, резвились в воде и плескались.
      Однако уснуть после ужина удалось не сразу. Они надолго запомнили ту ночь. Тишина стояла такая, что даже шорох падающего листа производил зловещее впечатление А затем вдруг порыв ветра, похожий на шумный вздох сказочного великана, зашевелил верхушки деревьев. Ветер мчался по извилистым ущельям, словно воздух по трубам гигантского органа, мчался, исполняя какую-то мрачную симфонию, от которой по спине Адди пробегали мурашки. Она подползла к Крегу.
      – Я к тебе.
      – Проказница, – сказал он, приподнимая край своего одеяла.
      – Возьмите и меня в свою компанию! – закричал Флинн. – Я тоже большой проказник.
      Внезапно темное небо рассекли яркие зигзаги молний. Громыхнул гром. Но это была лишь прелюдия к ужасающей небесной канонаде; казалось, гора покачивается, точно корабль в штормовом море. Путники невольно хватались за кусты, впивались в землю ногтями.
      – Если не держаться, нас может сбросить с горы. – Этими словами Рэнд выразил общие ощущения.
      Огненные шары низвергались на лес, словно ядра. По ту сторону долины, на отдаленном хребте, удар молнии расщепил огромный эвкалипт высотой футов сто, со стволом в два обхвата. Казалось, это какой-то могучий бог расщепил дерево своим топором.
      Затем хлынул ливень. Ливень такой невероятной силы, что Адди почудилось, что она вот-вот захлебнется. Задыхаясь, она натянула одеяло на голову, чтобы вода хотя бы не попадала в рот и в нос. Более часа природа сурово наказывала дерзких смельчаков за то, что они посмели вторгнуться в ее владения.
      Ливень прекратился так же внезапно, как и разразился. Но отголоски грома еще долго доносились из ущелий и с гор.
      – Я как натянутая струна, вся напряжена, – пробормотала Адди.
      – А я чувствую себя как тонущая крыса, – сказал Крег.
      – Вот и прекрасно, – улыбнулся Абару, и все громко засмеялись.
      – Ничто не может сравниться с туземным оптимизмом, – заметил Флинн, покачав головой.
      – Я говорю вполне серьезно. Ливень заполнит сухое русло, и ручей найдет кратчайший путь вниз, к более низменным местам.
      – Весьма разумно! – воскликнул Крег. – Ручей покажет нам путь.
      – Может, мы построим лодку или хотя бы плот? – вскинулся Флинн.
      – До утра мы все равно ничего не сможем сделать, – остудил его пыл Крег. – Единственное, что мы сможем сделать, – это отдохнуть. Завтра нам предстоит нелегкий день.
      Они выжали как можно лучше одеяла и снова улеглись. Келпи отказался разделить с хозяином его мокрое ложе и расположился на обломанных бурей ветках кустарника. Адди лежала на спине, держа Крега за руку, и считала выплывавшие из-за туч звезды. Заметив падающую, она загадала вслух желание:
      – Пусть никто и ничто никогда не встанет между мной и тобой, Крег.
      – Так оно и будет, дорогая. И они уснули.

      Через несколько мгновений – так им по крайней мере показалось – их разбудили крики кукабурры, которая своим хриплым смехом возвещает точный час восхода и захода.
      – Пора пускаться в танец с Матильдой, – пропел Флинн и, вскочив на ноги, стал скатывать свое сырое одеяло.
      Адди приготовила завтрак – вытащила из сумки вяленую говядину, галеты и вскипятила на костре воду для чая. Затушив огонь, они направились на северо-восток. Со всех сторон до них доносился рев сбегающей по склонам воды. Почти все долины и ущелья были заполнены водой, устремившейся к морю.
      Около полудня Абару решил, что следует перейти на западную сторону хребта. Через час они достигли своей цели – речки, стремительно несущейся по широкой долине.
      – Да это же настоящая река! – воскликнул Суэйлз.
      – А ведь только вчера здесь росла трава, – заметил Рэнд. Мордекай в испуге скосил глаза на воду:
      – Представляете себе, что было бы, если бы мы разбили вчера лагерь вот в таком месте.
      – В таких местах никто не останавливается на ночлег, – сказал Абару. Он взял палочку и швырнул ее, чтобы Келпи тотчас принес обратно. – Ну что, джентльмены, пора приниматься за работу.
      Вокруг валялось множество небольших деревьев, поваленных грозой и ветром. Орудуя по очереди своим единственным топором, мужчины обрубали со стволов сучья. Работа продвигалась медленно, и прошло часа четыре, прежде чем они заготовили достаточно бревнышек и длинных шестов для управления плотом. Бревна надежно перевязали лианами, срубленными с ближайших деревьев.
      Закончив работу, они полюбовались тем, что вышло из-под их рук.
      – Он не развалится? – спросила Адди.
      – А кто его знает? – ответил Крег.
      – Плот выдержит, – заверил их Абару. – Эти лианы, когда намокнут, натянутся. Когда мы его спустим на воду, он станет еще прочнее.
      – Это будет завтра утром? – спросил Суэйлз.
      Абару в задумчивости окинул взглядом реку, затем окрестные горы и хребты, уходившие в небо на четыре-пять тысяч футов.
      – Всякая отсрочка только увеличивает риск. Вода уже и сейчас убывает. Мы должны полностью использовать представившуюся нам возможность.
      – Эйб прав. Медлить нельзя. – Крег подошел к плоту. Остальные мужчины последовали за ним. Адди взяла шесты. Они решили привязать плот лианой к какому-нибудь дереву, чтобы можно было спокойно забраться на него, когда он окажется на воде.
      – Эй, взяли! – хором пропели Крег и Флинн, и мужчины, поднатужившись, столкнули плот в реку. Лиана натянулась, как струна, но они все же сумели взобраться на плот.
      Единственным пострадавшим едва не оказался Келпи. Прыгнув на скользкий плот, он проскользил по нему на четырех лапах и свалился в воду на противоположной стороне. Спасла песика лишь отменная реакция Суэйлза, успевшего ухватить его за хвост, а уже затем Крег втащил Келпи на плот. Затем Флинн обрубил лиану, заменявшую причальный канат, и плот помчался вниз по реке. Управляли «судном» Крег, Флинн и Абару, державшие в руках по шесту. Глубина потока была не более четырех-пяти футов, и рулевым приходилось бдительно следить, чтобы плот не наскочил на большой камень или обломок дерева.
      Как и предсказывал Абару, вода уверенно находила себе дорогу среди гор, холмов и ущелий. Они продолжали путь, пока не стало слишком темно.
      – Видите небольшой залив справа? – крикнул Крег Флинну и Абару. – Надо постараться загнать туда плот и причалить к берегу.
      Им пришлось изрядно поработать шестами, чтобы завести плот в залив, где его завертело в водовороте. Однако им все же удалось привязать плот к прибрежному дереву, и они выбрались на берег.
      День был долгий и утомительный, а предстоящий ужин энтузиазма не вызывал. Однако Абару нашел в лесу какие-то клубни, которые он сварил и подал вместе с поднадоевшими уже галетами и вяленым мясом.
      – Как будто неплохо. Напоминает засахаренные бататы, – похвалила Адди.
      – Возможно, мы все погибнем от яда, – заметил меланхоличный Мордекай.
      – Вполне возможно, – кивнул Рэнд. – Смотрите, эта чертова собачонка даже не притрагивается к клубням.
      Тем временем Абару с рассеянным видом смотрел на водный поток.
      – Уровень понизился даже за последние несколько часов, – сообщил он. – Надеюсь, до утра вода не спадет окончательно.
      Провидение, однако, было на стороне путников. Ночью опять прошел дождь. Не такой ливень, как накануне, но все же достаточно сильный для того, чтобы поднять уровень воды.
      На следующий день они проплыли довольно значительное расстояние. Затем вода спала, и им пришлось продолжать путь по суше. Переход был весьма утомительным. Приходилось пересекать глубокие ущелья, обходить непроходимые леса, заходить в долины, не имеющие выхода, и возвращаться обратно.
      Ночью они все спали мертвым сном, даже Келпи.
      Любовь Адди и Крега как бы отступила на задний план – прежде всего необходимо было выжить. Теперь им хватало улыбки, прикосновения, ласкового взгляда.
      Вечером тринадцатого дня, когда они готовились остановиться на ночлег, Крег по внезапному наитию предложил:
      – Давайте дойдем вон до того холма. До него всего четверть мили.
      Кое-кто недовольно заворчал, но в конце концов все согласились. И никто об этом не пожалел. Первым взобрался на холм Крег.
      – О Боже! – воскликнул он в изумлении. – Я просто глазам своим не верю.
      Через несколько минут к нему присоединились все остальные. Перебивая друг друга, путники ликовали:
      – Мы перешли через горы!
      – Да это же какой-то мираж!
      – В жизни ничего подобного не видел!
      Зрелище и в самом деле было необыкновенное. Казалось, в этой стране воплотились видения всех мечтателей. Здесь было все – и беспредельные плодородные земли, и изумрудно-зеленые травы, даже отдаленно не напоминающие скудную бурую растительность Нового Южного Уэльса.
      – Здешних пастбищ достаточно, чтобы колония могла существовать целое столетие.
      – Похоже, не только одна колония, но и полмира.
      – А вон там реки, две реки.
      Крег и Адди обнялись, а затем станцевали джигу.
      – Наконец-то мы в Эдемском саду, любимая! – воскликнул он.
 
      Эту ночь они спали беспокойно, урывками, всем не терпелось преодолеть последнюю на пути гору и обследовать новую страну.
      Едва за утесами на востоке, которые они оставили за спиной, появился желтый ореол, все сразу же проснулись. Медленно преодолев крутой спуск, наконец к полудню они вышли в долину.
      – Что дальше? – задал Флинн вопрос, мучивший не только его одного.
      – Что скажешь, Эйб? – спросил Крег. Туземец наморщил свой темный лоб.
      – От многих своих соплеменников я слышал рассказы о том, как они переходили через горы и возвращались. Они говорят, что там живут белые люди. На берегах могучей реки, текущей на юг, к морю, по их словам, находится большое поселение белых людей.
      – В таком случае предлагаю следующее… – проговорил Крег. – Если здесь и в самом деле живут белые, мы должны их отыскать и перенять у них все, что они умеют. Вероятно, они выращивают злаки, даже занимаются скотоводством.
      – Ты предполагаешь, что они окажут нам гостеприимный прием? – спросил Флинн.
      – Да, предполагаю. Вероятно, они чувствуют себя одинокими в этой глуши. Полагаю, они должны обрадоваться новым поселенцам.
      Немного отдохнув, они принялись строить новый плот, значительно больше и крепче первого. Завершив постройку, они целый день отдыхали на берегу реки.
      Крег, Флинн и Абару отправились в лес на охоту и подстрелили двух больших птиц, очень похожих на американских индюшек. Вечером они испекли свою добычу на костре и устроили настоящий пир.
      По крайней мере Адди сказала:
      – Давно не ела ничего более вкусного. Настоящее рождественское пиршество. Не хватает только начинки из устриц и сливового пудинга.
      Полакомился и Келпи. Когда вечером собачонка улеглась возле своего хозяина, ее животик был набит так туго, что походил на небольшой барабанчик.
      На следующее утро они погрузили свои пожитки на «Благодеяние», как со свойственной ему находчивостью Крег окрестил плот.
      – Возможно, нам передадутся способности капитана «Благодеяния», и мы, как и он, благополучно достигнем цели, какой бы она ни была.
      Загасив костер, путники перешли на плот. Весь первый день они плыли через мрачные леса и не видели ни людей, ни животных, не видели никаких признаков жизни. Зато эвкалипты поражали своим многообразием – тут были и карликовые деревья, и настоящие гиганты. Росли здесь и другие деревья – такие они видели впервые. Ветви некоторых деревьев склонялись до самой земли, пускали корни и превращались в дополнительные стволы. А подножия многих украшали, словно корсажи, огромные папоротники.
      В тот же день, когда они сошли на берег, чтобы размяться, Адди хотела было сорвать красивый, в форме сердца, лист, но Абару схватил ее за руку:
      – Нет, мисс. Разве ты не видишь эти тоненькие иголки на листе? Достаточно оцарапать о них руку, и ты упадешь, словно пораженная молнией.
      А затем, когда они снова отправились в путь, плот наскочил на отмель, и мужчины, раздевшись по пояс, попрыгали в воду, чтобы снять с мели свое судно.
      Адди же тем временем, вооружившись подзорной трубой, изучала местную флору. Она без особого интереса рассматривала плывущие вдоль берега бревна.
      – Как странно! – воскликнула она. – Эти три бревна почему-то плывут не по течению.
      – В этой стране все не так, – усмехнулся Крег. Келпи вдруг залаял и забегал по плоту.
      – В чем дело, пес? Ты чувствуешь какую-то опасность?
      Абару повернулся в сторону плывущих бревен и закричал:
      – Сейчас же все забирайтесь на плот! И как можно быстрее! И тут Адди догадалась, в чем дело.
      Да это же крокодилы! Те самые, которых она до сих пор видела лишь на картинках. Она мгновенно схватила ружье и прицелилась в ближайшего хищника.
      Крег и Флинн вскарабкались на плот и протянули руки Мордекаю и Суэйлзу. Абару и Рэнд, стоявшие ниже по течению, теперь торопились к плоту. Грохот выстрела эхом прокатился по всему лесу. Со всех сторон послышались голоса испуганных птиц и животных.
      Один из крокодилов сразу ушел под воду, взбивая ее своим могучим хвостом. Громкие всплески заглушили второй выстрел. Второй крокодил был убит метким выстрелом – прямо в глаз. Он пошел ко дну, точно бревно, за которое его вначале и приняла Адди. Абару, а за ним и Рэнда втащили на плот как раз в тот момент, когда в нескольких дюймах от него грозно щелкнули огромные челюсти. Потерпев неудачу, крокодил скрылся в глубине. Некоторое время все сидели, не в силах вымолвить ни слова. Адди бросилась в объятия Крега, она вся дрожала.
      – Успокойся, дорогая, – ласково проговорил он. – Опасность миновала. Ты была просто великолепна.
      – Вы спасли нам жизнь, мисс, – торжественно заявил Абару. – Отныне мы перед вами в долгу.
      – Я не сделала ничего особенного. Да я и не помню, что сделала.
      – В этом-то и заключается истинная отвага, – сказал туземец. – Не размышлять, а действовать. Вы очень смелая женщина.
      Кое-где эвкалиптовые леса перемежались песчаными дюнами, на которых росли статные кипарисы. В некоторых местах тростник образовывал сплошные густые заросли, душившие немногочисленные деревья с увядающей листвой.
      Дни проходили монотонно, однообразно. Они ели, спали, иногда причаливали к берегу, чтобы поохотиться и пополнить запасы воды.
      Но в один из дней река потекла быстрее, русло ее стало извилистым. А затем их неожиданно вынесло на широкие водные просторы, плот стало затягивать в глубокую протоку на самой середине реки. Плотовщикам, однако, удавалось с помощью шестов удерживаться у берега.
      А вскоре путешественники увидели и обитателей Неведомой страны. Вечером было решено остановиться в большой заводи, окаймленной широкой полосой чистого песка; а на берегу, в отдалении, росли величественные эвкалипты.
      – Как песчаная площадка в Гайд-парке, – сказал Суэйлз.
      – Да, верно, – согласился Рэнд. – Кажется, вот-вот появятся элегантные леди и джентльмены.
      В отличном расположении духа путники сидели у костра, предаваясь ностальгическим воспоминаниям об Англии и о тяжелых временах заточения. Потом все улеглись спать. А когда на следующее утро проснулись, то невольно вспомнили слова Рэнда: «Кажется, вот-вот появятся элегантные леди и джентльмены».
      Правда, они увидели не элегантных леди и джентльменов, а целое племя аборигенов, мужчин и женщин. Только это были не кроткие и уступчивые темнокожие люди, которых они встречали в Новом Южном Уэльсе, а совсем другие – с суровыми взглядами и враждебно настроенные, готовые пустить в ход свои длинные копья.
      На головах воинов красовались остроконечные шапочки, напоминавшие колпак колдуна Мерлина из легенд о короле Артуре. Шапочки были украшены блестящими камнями и пестро раскрашены. Тела же воинов с головы до ног покрывали узоры, выполненные в основном белой краской, причем с особой выразительностью были нарисованы черепа и скелеты. Женщины, вооруженные трубками для стрельбы и отравленными стрелами, держались позади мужчин и подбадривали их громкими воинственными криками.
      Абару, не теряя хладнокровия, сказал:
      – Медленно встаньте и начинайте отходить к плоту. Не проявляйте признаков страха и держите ружья наготове. Если нападут, стреляйте в вождей, которые пойдут первыми. Если они никогда не видели огнестрельного оружия, это может обратить их в бегство. Они подумают, что мы боги.
      Отступление проходило организованно. Неожиданно Келпи зарычал и хотел броситься на врагов, но Абару успел взять его на руки.
      Забравшись на плот, Крег, Флинн и Суэйлз принялись энергично работать шестами, чтобы скорее выйти в глубокие воды, где их уже не могли достать копья и стрелы.
      Они отплыли очень вовремя. По приказу одного из вождей воины бросились к берегу и начали метать копья в уплывающий плот.
      – Ложитесь и укрывайтесь скатками! – закричал Крег. В сторону плота полетели копья и стрелы. Долетели лишь немногие, но все же одно копье вонзилось в самую середину плота, превратившись в некое подобие мачты, а несколько стрел воткнулось в свернутые одеяла.
      Минут пятнадцать туземцы преследовали их по берегу. Но, убедившись, что это бесполезно, остановились, принялись грозить беглецам кулаками и выкрикивать в их адрес угрозы.
      – Надеюсь, не все обитатели этой страны встретят нас подобным образом, – сказала Адди.
      Абару тихонько рассмеялся:
      – Племена, обитающие во внутренней части страны, воинственны и настроены враждебно ко всем пришельцам, но они не выходят за пределы своих владений. Охотники по природе своей кровожадны. С другой стороны, племена, занимающиеся земледелием, миролюбивы.
      По мере того как продолжалось плавание, берега по обеим сторонам реки становились все выше, и вскоре они уже плыли по глубокому ущелью со скалистыми, в сотни футов склонами. Воды реки накатывали на утесы, точно океанские волны. Под полуденным солнцем скалы сверкали золотом. В небе постоянно кружили птицы, они громко кричали, возмущаясь тем, что кто-то посмел нарушить их покой. Случалось, с высоты каменных стен на них поглядывали туземцы, на таком расстоянии казавшиеся не больше муравьев.
      В эту ночь на небе ярко сияла полная луна, отражавшаяся в воде, и видимость была почти такая же, как днем. Поэтому путники решили продолжать плавание всю ночь.
      – У меня такое чувство, что мы вот-вот достигнем цели, – сказал кто-то, выразив общее мнение.
      Спали урывками, по очереди сменяя друг друга. Была как раз вахта Крега и Адди, когда течение стремительно вынесло плот на середину реки. И вдруг послышался какой-то странный гул. Все тотчас же проснулись.
      – Что это такое? – удивилась Адди.
      – Шум океанского прибоя, – улыбнулся Крег. – Ребята, мы и в самом деле у цели.
      Раздались радостные крики. Отчаянно затявкал Келпи.
      Путники высадились на одном из многочисленных островков и сразу же улеглись на свои одеяла. Вскоре они уже спали крепким сном.
      Чудесам, однако, не было конца. На следующее утро, на рассвете, Крег услышал сквозь сон чей-то голос:
      – Эй вы, на берегу! Кто вы такие?
      Он медленно сел, прикрывая ладонью глаза от косых лучей солнца.
      Снова послышался голос:
      – Откуда вы, ребята? Наверняка с потерпевшего крушение корабля? Кто вы – французы или англичане?
      – О Господи! – Крег вскочил на ноги. Зашевелились и остальные. – Эй вы, сони, вставайте! К нам пожаловали гости!
      Не более чем в двадцати ярдах от берега стоял длинный и узкий вельбот, в котором находились пятеро белых и трое темнокожих. Тот, кто их окрикнул, стоял на носу. Коренастый, приземистый, с кудрявыми рыжими волосами и приплюснутым носом. На губах – плутовская улыбка. Сильный акцент сразу же выдавал его ирландское происхождение.
      – У тебя что, язык отсох, приятель?! – завопил рыжеволосый.
      – Да нет. Просто ты так неожиданно… – помахав рукой, отозвался Крег.
      – Честно говоря, мы тоже не ожидали вас встретить. Вы первые белые люди, которых мы видим за последние двадцать лет.
      Всем белым было на вид не больше сорока, поэтому слова ирландца невольно вызывали сомнение.
      – Но вы так молодо выглядите… – удивился Крег. Рыжий засмеялся.
      – Спасибо на добром слове, приятель. Просто мы ведем очень здоровый образ жизни. Леон де Понсе потратил столько сил, чтобы найти источник вечной молодости, но так и не нашел его. А вот мы нашли. Добро пожаловать в Земной Рай. Мы можем высадиться на ваш остров?
      – Конечно.
      Все подбежали к берегу, чтобы приветствовать неожиданных гостей, которые вытащили свою лодку на мелководье и направились к лагерю путников. Белые пожимали друг другу руки, похлопывали друг друга по спине. Абару же отвел темнокожих в сторону и принялся о чем-то говорить с ними.
      Все познакомились. Рыжего звали Бартон Лекки, он был английским матросом и в 1788 году тайком пробрался на французский корабль «Ля Буссоль», когда тот зашел в Ботнический залив. С тех пор ни о судне, ни об его экипаже никто ничего не слышал. Друзья Бартона были матросами с этого потерпевшего крушение судна.
      – Нам повезло: мы встретили дружелюбно настроенных туземцев, – рассказывал Калэ, один из друзей Бартона. – Они позволили нам поселиться в своей деревне, а потом мы отстроили себе отдельный поселок, более соответствующий нашим понятиям о культуре. – Сделав паузу, он рассмеялся: – Погодите, скоро увидите наш поселок. Я должен подготовить вас к еще одной неожиданности. Мы были молодыми людьми, отнюдь не склонными к монашеской жизни. Поэтому женились на туземных женщинах, и теперь у нас свои семьи. Есть в нашей общине и темнокожие члены, большей частью родственники наших жен, предпочитающие жить с нами, а не со своими соплеменниками. – Калэ опять засмеялся. – Они чувствуют свое превосходство над теми, кого оставили. Что ж, поплыли вместе с нами? Бот у нас крепкий, всех выдержит.
      – Мы у вас в долгу, месье. – Адди поклонилась и сняла шляпу.
      Незнакомцы смотрели на девушку во все глаза.
      – Mon Dieu! – воскликнул Калэ. – Какой красивый юноша, подумал я, как только увидел вас. Даже слишком красивый.
      Все расхохотались.
      Лекки почесал в затылке и подергал свою бородку.
      – Какое пиршество для моих старых ирландских глаз. Вот уже столько лет они не видели подобной красоты. Вы просто белокожая богиня.
      Адди улыбнулась:
      – Не такая уж и белокожая. Слишком много времени мы провели в пути под солнцем. – И она показала свои бронзовые от загара руки.
      Бартон взял изящную девичью ручку своей волосатой лапищей и, наклонившись, коснулся ее губами.
      – Любое ваше желание для меня приказ, прелестная леди.
      В отличном расположении духа все сели в вельбот, предварительно побросав туда свои вещи. Последним перебрался через борт маленький Келпи.
      Калэ в задумчивости посмотрел на овчарку.
      – Пес мог бы стать очень ценным приобретением для общины, – сказал он, поглаживая Келпи.
      – Неужели? – удивился Крег.
      – Дело в том, что у нас нет собак, которые могли бы сторожить овец и рогатый скот. Мы пробовали обучить туземных собак, но из этого ничего не получилось.
      – У вас есть овцы и коровы? – спросил Флинн.
      – Да. И не только они. Мы нажили целое состояние, подбирая все, что оставалось после кораблекрушений. Многое выбрасывало на берег. Однажды мы подобрали корзину с цыплятами. В другой раз подобрали корову. Понадобилось целых два года, чтобы найти ей пару. У нас есть овцы, есть чудесный молодой жеребец, мы все еще ищем для него кобылу. Имеется и бочонок пороха, мистер Мак-Дугал. Могу я называть вас просто Крегом?
      – Конечно. А вам не удалось спасти кого-нибудь из людей? Красивое лицо француза потемнело.
      – К несчастью, ни одна живая душа с разбитых ужасными штормами кораблей не спаслась. Но мы все же надеемся…
      – Если уж говорить о парах… – Флинн похлопал Лекки по спине. – Я нашел себе подходящую пару в этом уродливом маленьком ирландце. К сожалению, он не того пола.
      Лекки что-то сказал Калэ по-французски, и оба рассмеялись.
      – Боже! – в ужасе воскликнул Флинн. – Да он же говорит на языке лягушатников!
      Калэ улыбнулся:
      – Да, мой друг. Почти все у нас, в том числе и темнокожие, говорят на трех языках. Каждый день у нас бывают занятия, в которых принимает участие вся деревня. Из моря мы вылавливаем и немало книг.
      – Это просто замечательно! – воскликнула Адди. – Вы создали чудесную общину, месье. – Она с улыбкой посмотрела на Крега. – Дорогой, это были отнюдь не пустые мечты, когда мы поклялись отыскать свой Эдем за Голубыми горами. Я знаю, мне здесь очень понравится.
      Вскоре они увидели деревню – три ряда домиков, простых и прочных, сооруженных из деревянных каркасов, обшитых сухой корой. И все это было скреплено длинными сыромятными ремнями.
      – Ни при постройке домов, ни при изготовлении мебели мы не использовали ни одного гвоздя, – с гордостью заявил Калэ и тут же, помрачнев, добавил: – Гвозди и плотницкий инструмент слишком тяжелы, чтобы удержаться на воде.
      Обстановка в хижинах также оказалась весьма необычной. Кровати, столы и стулья были, как и дома, скреплены ремнями, а у одной из стен располагался огромный камин, выложенный из камней и глины.
      Туземные жены потерпевших крушение матросов были весьма видными женщинами.
      – Леди в полном смысле этого слова, – не преминула отметить Адди.
      Жену Калэ звали Уранией, жену Нильса Колле – Мари, жену Алана Дерэна – Жюли, а неуемный ирландец назвал свою жену Шарон.
      Флинн не упустил случая позубоскалить на эту тему:
      – Конечно, дорогая, ты красоточка, но Шарон?..
      – Ностальгические воспоминания, – с задумчивой улыбкой пояснил Калэ.
      Детей от этих смешанных браков было немало: трое у Калэ, пятеро у Дерэна, двое у Колле, шестеро у Лекки и один ребенок у Вольпоне, чья жена умерла несколько лет назад. Все они отличались примечательной наружностью и были самого разного возраста – от шести до восемнадцати. А внуков народилось просто тьма.
      Калэ лукаво подмигнул:
      – Вечерами здесь бывает очень мало развлечений, вот мы и плодимся как кролики.
      – Нам надо завтра же приступить к постройке собственного дома, дорогой, – сказала Адди, обращаясь к Крегу.
      – Но ведь мы будем жить в грехе, – улыбнулся тот.
      – Не может быть греха в любви, – возразила Адди. – Любовь – величайший дар Бога.
      – Я, вероятно, самый счастливый человек на свете.
      – Мы все счастливы, – произнес Мордекай. – Я думаю, сейчас самый подходящий момент, чтобы выразить Господу свою признательность за то, что он привел нас в эту обетованную землю.
      – Начни же читать молитву, мой друг, а мы тебя поддержим, – сказал Суэйлз.
      Мордекай был истинным знатоком Библии, каждый вечер перед сном он доставал потрепанный томик Ветхого Завета и читал какие-нибудь отрывки. На этот раз он читал громко – для всех собравшихся.
      – Это отрывок из книги пророка Исайи.
      Мордекай перелистал страницы и нашел нужное место. Прочистив горло, начал:
      – «Со множеством колесниц моих я взошел на высоту гор, на ребра Ливана, и срубил рослые кедры его, отличные кипарисы его, и пришел на самую вершину его, в рощу сада его, и откапывал я, и пил воду…».
      Один за другим все присутствующие, даже туземцы, опускались на колени и склоняли головы. Адди и Крег взялись за руки; они прикрыли глаза, и из-под их век показались слезы.
      – Отныне и во веки веков. Аминь, – прошептала Адди.

      – Папа! Мама! Идите скорее! У нас гости! – закричал запыхавшийся мальчик, вбегая в дом.
      – Гости? Какие еще гости? – Крег Мак-Дугал отложил трубку и встал из-за стола.
      – Белые. Из-за гор. Мы с Саулом встретили их у реки. Они сказали, что очень скоро будут у нас.
      – Но пока еще их нет. – Крег взъерошил густые вьющиеся волосы сына. Пятилетний мальчуган являлся копией отца. И был такой же белокурый. А вот их дочь Джуно, темноволосая и смуглая, не походила на родителей.
      – В ней возродилась кровь римских предков, – говорил, глядя на нее, отец. – Вот только глаза у нее твои.
      – А может, в ней течет кровь моряков с Армады, – предположила Адди. – Мне кажется, у моей валлийской бабушки были испанские предки.
      Адди схватила сидевшую на стуле двухлетнюю дочь и крепко прижала ее к груди: слова Джейсона вселили в нее некоторую тревогу.
      Гости.
      Белые.
      Из-за гор.
      Миновало уже шесть лет со дня их прибытия в Земной Рай, как окрестил этот изобильный край рыжеволосый Бартон. Все эти шесть лет они действительно жили как в раю. Правда, временами Адди одолевала тоска по матери, отцу и брату, и она испытывала угрызения совести – ведь ее бегство, несомненно, было для них сильным ударом. Но Адди надеялась, что настанет день, когда они с Крегом вернутся в Новый Южный Уэльс и Диринги наконец увидят своих внуков. Хотя их с Крегом брак и не был освящен церковью, она считала себя миссис Мак-Дугал.
      При мысли о скором появлении незнакомцев, вполне возможно, враждебно настроенных, Адди испытывала не слишком-то приятное чувство.
      – Что они тут делают? – спросила она у Джейсона. Пожав плечами, мальчик подошел к чаше с печеньем, стоявшей на буфете.
      – Занимаются исследованиями. А что еще им тут делать? Адди с беспокойством посмотрела на Крега. Тот подошел и обнял ее, чтобы успокоить:
      – Не волнуйся. Кто бы они ни были, эти люди едва ли совершили бы такой трудный переход только для того, чтобы найти нас.
      – Хорошо, если так.
      – Когда они будут здесь, Джейсон?
      – Они около реки с Жаном и Аланом. Сегодня утром мы рыбачили. И Абару тоже. И вдруг из-за поворота появилась лодка. – Мальчик подошел к открытой двери. – А вот и они.
      Адди тоже подошла к двери и выглянула наружу. В сопровождении Жана Калэ, Алана Дерэна и Абару шли трое незнакомцев. Келпи, не такой шустрый, как прежде, с поседевшей мордочкой, как всегда, трусил рядом со своим хозяином.
      Двое из гостей были высокие и стройные, а третий – низенький и полный, с багровым лицом. И все трое были в плотных темных рубашках, в рабочих штанах, высоких сапогах и широкополых шляпах.
      Крег вышел из дома, чтобы приветствовать незнакомцев, Адди же, еще крепче прижав к груди дочку, скрылась в глубине дома.
      – Познакомься, Крег, – сказал Калэ. – Это мистер Уильям Уэнтворт, мистер Уильям Лайт и мистер Эд Хенти. С удовольствием представляю вам мистера Крега Мак-Дугала.
      Незнакомцы пожали Крегу руку, и Адди поняла, что они пришли с благими намерениями.
      – Очень приятная встреча, – расплылся в улыбке толстяк. – Думаю, самый подходящий случай промочить горло. – Он похлопал по своему ранцу. – Когда в последний раз вы пили отменный английский ром?
      – Много лет назад, – усмехнулся Крег. – Но здесь, в буше, у нас не так уж плохо с питьем. Мы гоним спирт из разных фруктов и овощей. Варим туземное пиво. Хотите по холодной кружечке? Мы держим пиво в роднике, чтобы было похолоднее.
      – Ну, от холодного пива я бы не отказался, приятель, – сказал Хенти, облизывая губы. Его друзья также поспешили изъявить согласие.
      – Заходите и располагайтесь как дома, – пригласил Крег, и все вошли в дом, где хозяин представил гостям свою жену и детей.
      Адди тут же выпроводила ребятишек:
      – Джейсон, Джуно, пойдите побегайте наперегонки с Келпи.
      Адди смотрела на мужчин, сидевших за столом, уставленным глиняными кружками с холодным пивом и ромом. Она почувствовала, как бешено колотится ее сердце. С ее губ так и рвались слова: «Вы знаете Дирингов? Все они живы-здоровы? Не думают ли они, что я погибла? Вы, наверное, догадываетесь, что я их дочь Аделаида?»
      Калэ притронулся к руке Крега.
      – Послушай, сейчас я тебя удивлю. Через Голубые горы провели дорогу.
      – Дорогу?! – в один голос воскликнули Крег и Адди.
      – Да, большую, футов двадцать шириной, – кивнул Хенти. – Дорогу, которая поднимается на высоту четыре тысячи футов и имеет протяженность семьдесят миль. Она проходит по горам и ущельям, кое-где пересекает их по мостам и спускается с нашей стороны. Примерно таким маршрутом мы и шли.
      – И когда же ее построили?
      – Около года назад, – ответил Уэнтворт. – И уже многие переселились на эту сторону гор. Повсюду возникают новые поселения. Есть и настоящий город – Батхёрст, названный так в честь известного государственного секретаря. Скотоводы перегоняют сюда своих овец. Господи, я в жизни не видывал таких пастбищных земель. Отныне это уже не неведомая земля. Теперь это графство Уэстморленд. Остроумно, не правда ли?
      – Невероятно. – Крег покачал головой, пораженный таким стремительным прогрессом.
      – А как обстоят дела в Новом Южном Уэльсе? – как бы между прочим спросила Адди, все время чувствовавшая на себе пристальный взгляд Лайта. С тех пор как вошел, он не сводил с нее глаз.
      – Население процветает. Все время прибывают свободные переселенцы. Однако каторжников и бывших каторжников все равно в шесть раз больше, чем нас. И знаете, освобожденные каторжники владеют большей частью всей пригодной для обработки земли. С тех нор как губернатором стал Лахлан Макуэри, перемены очень большие.
      – А что стало с губернатором Блаем? – спросил Крег.
      – Между Блаем и Мак-Артуром развернулась настоящая война. Губернатор приказал арестовать и выслать Мак-Артура, но помощник губернатора майор Джонстон сумел освободить Мака под залог. Корпус низложил Блая и почти целый год держал его под домашним арестом. В результате вмешался Лондон, Блая освободили и отозвали вместе с Мак-Артуром. А майор Джонстон получил отставку.
      – Кто такой этот Макуэри? Его имя мне знакомо, – заметила Адди.
      – Полковник Лахлан Макуэри. Он прибыл из Индии вместе со своим полком и сломил сопротивление Ромового корпуса. Четыреста самых отъявленных смутьянов отослали в Англию. Остальные решили уйти с военной службы и стали ходатайствовать о выдаче им земельных участков.
      – Похоже, губернатор – неплохой человек, – сказала Адди.
      – Просто замечательный. Он навел в Новом Южном Уэльсе порядок. Правда, некоторые отнеслись с недоверием к его политике по отношению к бывшим заключенным. Губернатор решил, что они сполна искупили свою вину перед обществом, и он намерен предоставить им все права, которыми пользуются свободные люди. Некоторые из бывших заключенных даже выступают в судах в качестве адвокатов.
      Уэнтворт смущенно улыбнулся:
      – Вы знаете, я родился в Новом Южном Уэльсе. Отец мой, ирландец, был врачом, но занялся разбойным промыслом. Его отправили на остров Норфолк, где он встретил мою мать – Кэтрин Кроули. Она также была каторжанкой.
      – Чудеса, да и только! – воскликнул Крег.
      Лайт, служивший землемером, похвалил нового губернатора:
      – Макуэри – мечтатель, но в хорошем смысле этого слова. Он принял решение вымостить все улицы и дать им названия, а также выстроить различные здания общественного назначения. В городе разбивают парки, строят больницы, школы, добротные тюрьмы, даже ипподром. Осушают болота, возводят мосты, выравнивают улицы, мостят их щебнем и гравием. Все прибывшие превозносили губернатора до небес. – Он ввел свои деньги в Новом Южном Уэльсе, – продолжал Уэнтворт, вытаскивая из кармана две монеты.
      Одна из монет оказалась золотой; на лицевой ее стороне было оттиснуто: «пять шиллингов», а на обратной – «Н. Ю. У. 1813».
      – А для чего эти дырки в самом центре? – спросила Адди.
      – Чтобы деньги не вывозили из страны. – Уэнтворт передал ей меньшую монету. – А вот – пятнадцать пенсов. Наш губернатор – просто финансовый гений. Он стабилизировал финансовую систему, запретил хождение неустойчивых и поддельных денежных знаков. А в этом году бросил вызов самому Уайтхоллу, создал государственный банк при поддержке четырнадцати самых богатых и влиятельных граждан. Да-да, скоро мы превратимся в свободную и процветающую колонию. Поговаривают даже о прекращении высылки в Австралию преступников.
      – Это просто замечательно! – улыбнулся Крег. Адди уже не могла сдерживать свое любопытство.
      – Вы сказали, что Джона Мак-Артура отозвали в Лондон. Кто же сейчас блюдет его интересы?
      – Кто и всегда, Сэм Диринг. Вы его знаете? – спросил Лайт.
      – Немного, – уклончиво ответила Адди, бросив предостерегающий взгляд на Крега.
      – Очень порядочный человек. Я знаком с ним чуть больше года. У Дирингов случилось большое несчастье, можно сказать, трагедия. Их дочь, как я слышал, убежала с каторжником, обвиненным в покушении на убийство. Они скрылись в Голубых горах и, по всей видимости, там погибли.
      Адди все более смущалась под пристальным взглядом Лайта.
      Крег неожиданно поднялся и, обойдя вокруг стола, остановился рядом с Адди. Та сразу же поняла, что он собирается сказать.
      – Крег, я не уверена…
      – А вот я уверен, – заявил он. – Мистер Лайт, дочь Дирингов отнюдь не погибла в горах. Она жива и здорова. – Коснувшись руки Адди, он добавил: – Она моя жена и мать моих детей.
      Уэнтворт и Хенти уставились на них в изумлении. Лайт же с тихим смешком протянул руку к фляге с ромом, чтобы вновь наполнить кружки.
      – Я догадался об этом, как только увидел вас, дорогая леди.
      – Но вы видите меня впервые…
      – Зато я провел много восхитительных минут, любуясь вашим портретом, который украшает гостиную вашего отца. Забыть такую красивую женщину просто невозможно.
      На щеках Адди запылали два алых пятна, она почувствовала себя очень неуютно в грубом домотканом платье.
      Словно прочитав ее мысли, Лайт улыбнулся и тихо сказал:
      – Даже мешковина не могла бы затмить сияние вашей красоты.
      – Спасибо за комплимент. Вы очень галантны, – ответила она с застенчивой улыбкой. – Даже если это простая любезность, ваши слова все равно доставили бы любой женщине удовольствие.
      – Боюсь, что мне придется присматривать за таким учтивым кавалером, – улыбнулся Крег.
      Все мужчины засмеялись, Адди же нахмурилась:
      – Чем болтать, ты лучше бы держал язык за зубами, мой дорогой. Зачем тебе сообщать всем, что ты беглый каторжник?
      Сам знаешь: если попадешься, расправа будет короткой – висеть тебе на ближайшем эвкалипте. Крег обнял Адди за плечи и сказал:
      – Я уверен, что мы можем полностью доверять мистеру Уэнтворту, мистеру Лайту и мистеру Хенти, дорогая.
      – Конечно, можете, сэр. Спасибо за доверие, – поспешно проговорил Уэнтворт. – Мы с Уильямом входим в состав геодезической экспедиции и не имеем никакого отношения к королевским полицейским.
      – Вам не следует нас опасаться, мистер Мак-Дугал, – заверил Лайт. – К тому же, насколько я понимаю, ни военные, ни гражданские власти еще не успели распространить свою власть на эти неисследованные территории. Здесь граница.
      Калэ вздохнул и отхлебнул из своей кружки.
      – Да, но роковые письмена уже начертаны, – сказал он. – Над нашим Земным Раем нависла угроза уничтожения. – Калэ улыбнулся своим новым знакомым. – Поймите, я ни в коей мере не хочу вас обидеть, джентльмены. Но граница только до той поры граница, пока она сохраняет свою девственность. Увы, дни беспечного существования закончились.
      – Не будем распространяться на эту тему, – сказал Крег. – А где остальные члены вашей экспедиции?
      – Нас всего двадцать человек. Экспедиция разбила лагерь в пяти милях отсюда, выше по течению. А мы втроем решили заняться самостоятельными исследованиями. И очень рады, что так поступили.
      – Почему бы вам всем не перебраться сюда и не воспользоваться нашим гостеприимством? – спросил Крег.
      – Это очень великодушное и заманчивое предложение, – сказал Хенти. – Но нам приказано продвигаться дальше на запад. Мы и так уже задержались. Остальные, вероятно, беспокоятся за нас.
      Гости встали и начали прощаться с обитателями Земного Рая.
      – Одну минутку, мистер Лайт. – Адди нервно закусила губу. – Как чувствуют себя мои родители?
      Он помрачнел.
      – К сожалению, должен сообщить вам, что за последние шесть месяцев ваша милая матушка перенесла несколько сердечных приступов.
      – О Боже!
      На лице Адди была написана такая сильная боль, что у Крега невольно сжалось сердце.
      Лайт, также это заметивший, поспешил смягчить нанесенный им удар:
      – Месяц назад я ужинал с вашими родителями, и она чувствовала себя неплохо. – Он замялся. – Может быть, вы хотите, чтобы по возвращении в Парраматту я что-нибудь им передал? Может, сказать, что вы здоровы и живете вполне благополучно? Я уверен, что они…
      – Нет! – воскликнула Адди. – Простите меня, сэр, вы очень добры, но… дело в том…
      – Чего ты боишься? – спросил Крег. – Мистер Лайт, мы с женой будем вам признательны, если вы любезно сообщите матери, отцу и брату Аделаиды, что она жива, здорова и… – теперь уже он закусил губу, – что она очень по ним скучает.
      Адди отвернулась и подошла к камину, чтобы скрыть слезы.
      – Заранее благодарю вас, мистер Лайт. Но я должна приниматься за стирку… Крег, ты принес воды из родника?
      – Нет, сейчас принесу.
      Мужчины показали гостям деревню. Затем они еще раз с ними попрощались, на сей раз окончательно.
      Перед тем как расстаться, Крег спросил у Лайта:
      – Вы не остановитесь здесь на обратном пути?
      Лайт посмотрел на Уэнтворта.
      – Если все пройдет, как мы рассчитываем, это вполне возможно. Что скажешь, Уилл?
      Крег, уже более настойчиво, проговорил: – Пожалуйста, джентльмены, остановитесь здесь, прежде чем возвращаться в Парраматту и Сидней.
      – Ну что же, если это так важно для вас, я обещаю заехать, – сказал Лайт.
      – Спасибо. Это важно. Даже очень важно.
      Крег смотрел вслед гостям – те шли к реке, сопровождаемые Джейсоном и Келпи. Флинн стоял рядом, скрестив на груди руки. На его губах играла загадочная улыбка.
      – Этот смуглый парень, которого зовут Лайт… он сказал, что Адди – самая красивая женщина на свете.
      – Так он сказал? – произнес Крег. – Очень любезно с его стороны.
      Мужчины расхохотались.
      Вечером вся община собралась по обыкновению на деревенской площади вокруг большого костра. Пили пиво и вино, болтали и шутили. Рассказывали о забавных происшествиях.
      – Во время рыбной ловли в гавани Алан упал за борт, и акула едва не оттяпала ему задницу, – сказал один из мужчин.
      Жена Дерэна, Жюли, покатывалась со смеху:
      – Ну и широкая же пасть, должно быть, у этой акулы. – И она хлопнула себя по ягодицам.
      – Сегодня я едва не пристрелил Рэнда, – улыбнулся Флинн. – Принял его за бабуина.
      – Сам ты бабуин, ирландский варвар, – огрызнулся Рэнд. Он схватил большого рыжего муравья, который вгрызался в кусок жареного мяса, и сунул его Флинну за шиворот.
      Однако Крег и Адди были в этот вечер на редкость молчаливы и не принимали участия в общем веселье.
      – Что вы оба такие мрачные? Как на похоронах, – не преминул заметить Флинн.
      Крег криво усмехнулся:
      – Что ж, так и есть, приятель. Я сегодня не в своей тарелке. Мы с Адди хотели бы вас оставить. Если вы не возражаете…
      Их намерение удалиться вызвало громкий смех и шутки. Если бы ты поменьше занимался этим самым, – завопил им вдогонку Флинн, – то и чувствовал бы себя лучше!
      Когда они уже лежали, Крег начал целовать ее глаза, лоб, губы, пульсирующую жилку на шее. Целовал нежно и страстно, как всегда.
      Адди, сгоравшая от желания, поторопила его:
      – Ты что-то сегодня очень тянешь, любимый.
      Она погладила его отвердевшую плоть и, выгибая спину, устремилась ему навстречу. Он привычно вошел в ритм, и ему удалось удовлетворить ее. Однако сам Крег не стремился к удовлетворению – слишком уж неприятные мысли его одолевали.
      – Я все это время думал, дорогая, – проговорил он, когда они улеглись рядом.
      Она пожала его руку.
      – О чем же ты думал? – спросила она.
      – О твоих родителях, – ответил он напряженным голосом. – Какой стыд, что все эти годы они ничего о нас не знали. И в том моя вина.
      В кромешной тьме он не видел ее лица, но чувствовал, что она тихо плачет, чувствовал, как ее тело сотрясает дрожь.
      – Ты представляешь себе мое состояние? – с трудом вымолвила Адди. – Ты знаешь, Крег… – У нее не было сил договорить.
      – Не продолжай, дорогая. Лежи спокойно. И слушай, что я тебе скажу. Только обещай, что не станешь перебивать.
      Она, всхлипнув, кивнула:
      – О-обещаю.
      – Хорошо. Так вот, Лайт сказал, что твоя мать тяжело больна.
      – Ей станет лучше, когда она узнает, что мы живы.
      – Ты обещала, что не будешь перебивать, – сказал Крег с притворной строгостью. – А теперь представь себе, насколько лучше она себя почувствует, когда увидит тебя собственными глазами. Воочию.
      – Что ты предлагаешь, Крег?
      Она попыталась вырваться из его объятий, но он обнял ее еще крепче. И тут же зажал ей ладонью рот.
      – Послушай. Я хочу, чтобы ты вместе с детьми отправилась в Парраматту. Лайт и Уэнтворт проводят вас туда. Я люблю твоих родителей больше, чем своих собственных. Они относились ко мне как к родному сыну. А я оказался неблагодарным. Похитил у них дочь, так и не сообщив, где она и что с ней. Они, наверное, думают, что ты погибла. Адди, дорогая, мы должны искупить нашу вину. Ты должна поехать домой и навестить родителей. Не обязательно надолго. Всего на несколько недель. Ты же слышала, что теперь есть регулярное сообщение через Голубые горы. Даже ходят дилижансы. Ты сможешь вернуться в любое, какое захочешь, время. Любимая, ты понимаешь, что я тебе говорю?
      Она вдруг вся расслабилась и тихо проговорила:
      – Да, понимаю. Я тоже сегодня много об этом думала, но каждый раз меня останавливал страх – боюсь расстаться с тобой, боюсь потерять тебя.
      – Ну почему ты должна потерять меня? Ты просто навестишь родителей. Представь себе, как обрадуется твоя мать, увидев своих внуков. Это продлит ее жизнь на долгие годы. Да и возродит твоего отца. – Он хохотнул. – Воображаю, как задерет хвост твой брат, когда встретится с названным в его честь племянником.
      Адди понемногу успокаивалась.
      – Да уж, представляю себе их лица, когда я заявлюсь к ним и скажу: «Джейсон и Джуно, сядьте на колени к своей бабушке».
      Крег рассмеялся и стиснул жену в объятиях.
      – Чего бы я только не дал, чтобы присутствовать при этом зрелище. – Помолчав, он заговорил о другом: – И ты могла бы сделать еще одно важное дело. Выяснить, в каком мы положении. Судя по всему, губернатор Макуэри мог объявить всеобщую амнистию тем беглецам, которые все эти годы жили, не нарушая закона.
      – О Крег! Ты в самом деле полагаешь, что такое возможно, что мы оба сможем вернуться в дом моего отца и зажить там спокойно?
      – Я в это верю, любимая. И ты тоже должна поверить. Адди вздохнула:
      – Я постараюсь поверить.
      – Стало быть, решено. Ты и наши дети отправитесь вместе с экспедицией Лайта и Уэнтворта.
      – Если они возьмут нас с собой… Да, поеду, но только ненадолго. Если ты, конечно, сможешь…
      – Я же сказал, чтобы ты верила в меня. Ее руки обвили его шею.
      – О мой дорогой. Мне страшно расставаться с тобой даже на один день или ночь.
      – Но это необходимо, родная. Наступило время новой надежды. Мы не прощаемся друг с другом. Жизнь только начинается.
      Адди уже засыпала, когда неожиданная мысль развеяла сон: – «Почему я не спросила Уильяма Лайта про Джона Блэндингса?»

      Весь следующий месяц, едва лишь появлялось свободное время, Адди то с иголкой в руке, то склонясь над ткацким станком или прялкой, занималась своим гардеробом. Самым удачным своим творением она считала юбку и блузку двух контрастных – черного и белого – цветов. В разговоре с Крегом она даже назвала это свое изделие шикарным туалетом.
      – Хочешь, я сейчас их надену? – сказала она в то утро, когда собиралась отправиться с экспедицией в Новый Южный Уэльс.
      Тяжелая шерстяная юбка, едва прикрывавшая лодыжки, была стянута над бедрами и расширялась книзу. Белая льняная блузка имела треугольный вырез, широкие рукава с манжетами на пуговичках и была перепоясана широкой лентой.
      Выйдя из спальни, Адди сделала изящный поклон.
      – Ну как я?
      – Как леди Гамильтон.
      – Ну и льстец же ты. Я даже не знаю, что теперь носят. В последний раз я видела журнал мод шесть лет назад. И шила этот наряд наугад.
      Крег обнял ее.
      – Лайт верно сказал: ты будешь выглядеть красавицей и в мешковине. Кстати, я бы советовал тебе держаться от него подальше. Похоже, он не пропустит ни одной женщины.
      – Да, у него глаза человека распутного, так и поблескивают, – лукаво улыбнулась Адди. – Вероятно, романская кровь в жилах. А ты знаешь, что его отец был торговцем в Пенанге и женился на женщине азиатско-португальского происхождения?
      – Я слышал, как он говорил об этом. И еще он говорил, что скоро должен возвратиться в Англию, где будет состоять в свите герцога Веллингтонского. Неудивительно, что он нравится женщинам. В чем, в чем, а в обаянии ему не откажешь. Она поцеловала его в веснушчатый подбородок:
      – На меня действует только твое обаяние, любимый.
      – Пожалуйста, не забывай об этом. Адди поспешила обратно в спальню.
      – Мне надо надеть что-нибудь более практичное. Они вот-вот прибудут.
      Крег вышел из дома и стал наблюдать, как его дети играют с деревенскими ребятишками и с Келпи – пес с лаем носился за ними.
      Подошедший Флинн с волнением в голосе проговорил:
      – Почти все ребята пошли прокладывать дорожку для бегов и попросили меня проститься за них с Адди и детьми. – Он опустил глаза. – Честно сказать, ее отъезд наводит на меня тоску. Все это время мы были так близки… Как одна семья.
      На глаза Крега навернулись слезы. Он обнял друга.
      – Спасибо тебе, Шон.
      Когда Адди была готова, Крег и Шон отнесли скромный багаж к реке, где Уэнтворт и Лайт уже поджидали ее и детей в лодке.
      – Позвольте мне помочь. – Уэнтворт взял три скатанных одеяла и положил их на корму поверх лежавших там инструментов и образцов растений, горных пород и почв.
      – Не хотелось бы торопить вас, – извинился Лайт, – но времени у нас в обрез. Остальные члены экспедиции уже ожидают нас выше по течению. Там у них целый обоз.
      Адди поцеловала Флинна и потрепала его по щеке.
      – Ты уж присмотри за моим муженьком.
      – С первого дня как мы встретились, я только этим и занимаюсь. Поторопитесь, путешественники.
      Крег наклонился, взял сына и дочь на руки и поцеловал их.
      – Ведите себя хорошо, слушайтесь мать. А ты, Джейсон, помни: ты у них единственный мужчина. Позаботься о маме и сестре.
      Джейсон обещал постараться, и Крег передал детей через борт Уэнтворту. Двое мужчин в лодке отвернулись, когда Крег и Адди расцеловались на прощание. Затем Крег обменялся с ними рукопожатиями и, резко повернувшись, быстро зашагал в сторону деревни. Флинн последовал за ним.
 
      Поездка через Голубые горы оказалась на удивление простым делом. На дороге не прекращалось оживленное движение: в обе стороны сплошным потоком ехали повозки, фургоны, экипажи, погонщики перегоняли скот на новые пастбища.
      – Подумать только, всего лишь семь лет назад мы считали, что переход через Голубые горы – почти верная смерть, – не переставала удивляться Адди.
      – Да, верно, – кивнул Лайт, сидевший рядом с ней в переднем фургоне. – Колеса прогресса катятся все быстрее. То же самое, вероятно, чувствовал и Колумб, когда отплывал из Испании на запад. Теперь это дело самое обычное, но тогда требовало большой смелости. Идти за прокладывающими тропу всегда проще.
      Дети с удивлением смотрели на высокие вершины, затянутые сверкающей голубой дымкой, и бездонные ущелья, протянувшиеся по обеим сторонам дороги. Зрелище водопада вызвало у детей крики восхищения. Могучие потоки воды низвергались с огромной высоты и с грохотом перекатывались через скалы внизу.
      Они находились в пути пять дней и четыре ночи. На пятый день Уэнтворт объявил:
      – Скоро мы будем в Парраматте.
      Невольно вздрогнув, Адди привлекла к себе детей.
      – Мне почему-то страшно, – пробормотала она. Вскоре они остановились и сели ужинать у обочины дороги в тени высокого эвкалипта.
      – Чего же вы боитесь, дорогая Аделаида? – неожиданно спросил Лайт.
      – Не так-то просто появиться перед своими родителями после столь долгого отсутствия. Что я скажу им? – Адди небрежно взмахнула рукой. – Привет, дорогие, надеюсь, вы не очень-то беспокоились? Конечно, я должна была написать вам, но… – Она сделала паузу, и они с Лайтом рассмеялись. – Боюсь, как бы они не прогнали нас.
      – Аделаида, поверьте: никто и никогда не сможет отвернуться от вас. Я, например, пожертвовал бы рукой и ногой, только бы оказаться на его месте.
      Она нахмурилась.
      – На чьем месте?
      – На месте Крега Мак-Дугала, разумеется.
      Глаза Лайта так и пронзали ее насквозь. В них горела плохо скрываемая страсть. Адди никак не могла подобрать нужных слов, чтобы ответить ему:
      – Уильям… я…
      – Простите, я не хотел смутить вас, Аделаида, но прежде чем мы расстанемся, и расстанемся, по всей вероятности, навсегда, я хочу с вами объясниться. – Порывистым движением он взял ее за руку и, низко наклонившись, очень тихо, так, чтобы никто не расслышал его слов, сказал:
      – Аделаида, я вас люблю. Ее щеки вспыхнули.
      – Вы сами не знаете, что говорите, Уильям.
      – Я отдаю себе полный отчет в своих словах. И никогда еще не говорил так откровенно. Я люблю вас. И всегда буду любить.
      Она медленно покачала головой.
      – Я хорошо знаю, Аделаида, что в вашей жизни, покуда он жив, никогда не будет другого мужчины. Но жизнь полна неожиданностей. Если что-нибудь случится с… Я хочу сказать, если судьба разорвет узы, связывающие вас с Крегом, возможно, вы сможете проникнуться чувством к такому человеку, как я…
      Адди искренне сочувствовала Лайту, ведь неразделенная любовь – настоящая трагедия. Она пожала его руку и улыбнулась:
      – Дорогой Уильям, вы хороший, сильный, красивый мужчина, и любая женщина будет польщена вашим вниманием. Не только польщена – счастлива. Я никогда не забуду вас, Уильям. – Она встала и поцеловала его в щеку. – Не пора ли нам отправляться дальше?
      На окраине Парраматты фургон Лайта отделился от обоза.
      – Увидимся в губернаторском доме! – крикнул он Уэнтворту. – Передай мои извинения губернатору Макуэри, если я запоздаю. Уверен, что он поймет.
      Адди казалось, что ее сердце разорвется, когда она увидит свой дом. Все эти годы она даже не осознавала в полной мере, насколько велика ее тоска по дому и родным. Только теперь она поняла, что закрывала глаза на реальность.
      «Ни один человек не является одиноким островом… – размышляла она. – Ни мужчина, ни женщина, как бы сильна ни была их любовь, какие бы крепкие узы их ни связывали».
      Фургон уже катил по подъездной дороге, и Адди с трудом сдерживала слезы, глядя на такие знакомые места. Вот раскидистые дубы и вязы, которые, казалось, приветливо ей кивали. Сад играл яркими красками. Гордо высились дорические колонны. С северной стороны под воздействием зимних и осенних бурь штукатурка с них осыпалась. Адди не забыла ни одной детали – помнила даже разбитый кирпич слева от парадной двери.
      Она невольно всплеснула руками.
      Лайт улыбнулся:
      – Ну что, хорошо дома?
      – Да, очень, – кивнула Адди с виноватым видом. У нее возникло чувство, что она совершает предательство, – ведь ее дом там, где человек, которого она любит.
      Натянув поводья, Лайт посмотрел на широкие ступени крыльца.
      – Вы предпочитаете войти в дом одна?
      – Нет. – Адди судорожно схватилась за его руку. – Пойдемте с нами. Боюсь, мне потребуется моральная поддержка. – Она улыбнулась.
      Дети, разглядывая особняк, громко выражали свое восхищение.
      – Мы правда тут будем жить? – спросил Джейсон. – В этом огромном доме?
      Джуно потянула мать за рукав, показывая на лошадей, резво скачущих в загоне.
      – Мама, мамочка, посмотри на этих лошадок. И я тоже смогу ездить на лошадке?
      – Конечно, моя милая. – Адди прижала к себе дочь – не столько для того, чтобы успокоить ее, сколько для того, чтобы успокоиться самой.
      Джейсон выпрыгнул из фургона и побежал к парадной двери.
      – Обожди нас! – окликнула сына Адди.
      Лайт выбрался из фургона и зашел с другой стороны, чтобы помочь спуститься Адди и ее дочери.
      Поднявшись по ступеням, Адди взялась за медный дверной молоток и невольно опустила руку. Затем все же заставила себя сделать три коротких удара.
      Стоя в ожидании, она затаила дыхание. Прошло, казалось, несколько часов, прежде чем дверь отворилась и она увидела знакомые ирландские черты служанки Юнис Келли. За прошедшие годы Юнис пополнела, ее лицо округлилось, а вокруг голубых глаз появились едва приметные морщинки. Но в целом она не очень изменилась. Служанка смотрела на Адди с недоумением.
      – Что вам здесь нужно? Адди рассмеялась.
      – Ты что, не узнаешь меня, Юнис? Присмотрись хорошенько. – Молодая женщина сняла шляпу, и золотистые волосы рассыпались по ее плечам.
      Юнис, побледнев, отступила на шаг и схватилась рукой за горло. Другую руку она выставила перед собой, словно пыталась отогнать привидение.
      – Хвала Господу! Неужели это вы, мисс Аделаида? О, неужели вы не призрак? – Глаза Юнис закатились, и она с воплем рухнула у порога.
      И тотчас же весь дом наполнился громкими криками. Со всех сторон сбежалась прислуга. Наконец появился и Сэм Диринг. Несколько мгновений дочь и отец молча смотрели друг на друга. Затем он протянул к ней руки:
      – Неужели это ты, Адди? В самом деле ты?
      – Папочка, дорогой…
      Они обнялись и прослезились. Лайт и дети смотрели на них в почтительном молчании.
      Вскоре они уже сидели в кабинете. Похудевший и поседевший Сэмюел Диринг расположился в своем кожаном кресле с внуком и внучкой на коленях. Он радостно улыбался.
      – Никак не могу поверить, что это не сон, – сказал он, покачивая головой. – Никак не могу поверить.
      – Что касается детей, папа, то можешь не сомневаться в их реальности, – заверила Адди. – Они еще не раз напомнят тебе о своем существовании. Уж на что крепкий человек их отец, а они и его доводили до полного изнеможения.
      – Ха-ха! Они могут съесть меня с потрохами, если у них появится такое желание.
      – Дедушка, дедушка, – вновь и вновь повторяла Джуно, поглаживая Сэма по лицу своими крохотными ладошками.
      Мальчик демонстрировал свою любовь не столь деликатным образом. Он несколько раз ткнул в живот Сэма своим маленьким, но твердым кулачком.
      – Ты должен посмотреть, дедушка, как я умею драться. А еще охотиться, плавать и бросать бумеранг. Показать?
      – Уф… Для такого мальца у тебя неплохой удар. Мы сделаем все, что ты захочешь. Но сначала надо подняться к твоей бабушке. Вы ведь хотите повидать свою бабушку?
      – Да! – в один голос откликнулись дети.
      – Бабушка сейчас отдыхает. Но думаю, она не будет возражать, если мы ее побеспокоим.
      – Кто отдыхает? – послышался голос из коридора.
      И тут же в кабинете появилась Джоанна Диринг. Адди с трудом узнала мать – ее некогда атласно-гладкая кожа теперь походила на пергамент. И даже стеганый халат не скрывал угловатых очертаний фигуры.
      Вспомнив о том, как отец, бывало, посмеивался над полнотой матери, Адди прослезилась.
      – Мама!
      – Аделаида, моя дорогая.
      Женщины кинулись друг другу в объятия. Болезненная острота ситуации и сопряженное с ней непреодолимое волнение – это оказалось не по силам даже такому видавшему виды человеку, как Уильям Лайт. Он подошел к окну и принялся рассматривать травяные лужайки Парраматты, сильно проигрывавшие в сравнении с пастбищами по ту сторону Голубых гор.
      Сэм Диринг даже не пытался скрыть свои чувства. Обхватив голову руками, весь в слезах, он смотрел, как его жена, опустившись на колени, прижимает к груди внучат, а Адди, стоявшая рядом, ласково гладит всех троих по волосам.
      – Может быть, тебе лучше прилечь, мама? – спросила Адди. – Ведь это такой удар для тебя.
      – Удар? – возмутилась Джоанна. – Да это для меня куда целебнее, чем все прописанные доктором Филдингом лекарства. – И она снова расцеловала Джейсона и Джуно. – Ах вы, мои птенчики. Глядя на вас, я как будто возрождаюсь, воскресаю. И все благодаря вам. Вот увидишь, Сэм, теперь я поправлюсь. – Она возвела глаза к потолку. – Всемилостивый Господи, сколько раз я молилась, чтобы свершилось нечто подобное. И Ты откликнулся на мои молитвы, осуществил самые несбыточные, как казалось, надежды. Спасибо Тебе, спасибо Тебе, спасибо Тебе.
      Когда наконец первое волнение улеглось, дворецкий Карл подал женщинам чай, детям – молоко и печенье, а мужчинам – херес.
      Карл и Юнис были освобожденными заключенными, которые предпочли остаться на службе у Дирингов.
      – Ты хорошо выглядишь, Карл, – сказала Адди дворецкому.
      – Спасибо, мисс. А вы выглядите просто замечательно.
      – К тому же ты сама любезность, – рассмеялась Адди, глядя на свое облачение. – По-моему, я смахиваю на бродяжку. Но это дело поправимое, надо только принять ванну. Хочешь – верь, хочешь – нет, мама, но у меня есть даже выходной наряд.
      – Все твои вещи наверху, никто к ним не прикасался. Все это время я была уверена, что ты вернешься.
      – Боюсь, что весь мой гардероб безнадежно вышел из моды.
      – Ошибаешься. Ты всегда следила за модой, Адди, всегда просматривала последние французские журналы. За время твоего отсутствия я собрала около ста журналов, они все в твоей комнате.
      – Дорогая мама, – Адди прикоснулась к увядшей руке Джоанны, – тебе предстоит пошить много вещей, поэтому отдыхай, набирайся сил.
      Подкрепляясь, они обсуждали множество событий, произошедших за семь лет, с тех пор как Адди и Крег бежали из Нового Южного Уэльса. Оказалось, Джейсон Диринг теперь управляет фермой на Земле Ван Димена. Он женился на бывшей заключенной и уже имеет сына – Сэмюела-младшего, четырех лет от роду.
      После своего освобождения три года назад Юнис и Карл поженились и теперь копили деньги, рассчитывая обзавестись собственной фермой.
      – Перед тем как отбыть в Англию, Джон Мак-Артур передал эту ферму мне, – сообщил Сэм. – И еще одну, около пастбищ для крупного рогатого скота. Так что теперь твой старый отец – один из самых влиятельных людей в колонии.
      – Неплохо, – сказала Адди.
      – Как сказать, – сухо обронил отец. – Здешние влиятельные люди не очень-то процветают. Как и старые английские аристократы.
      Разговор неизбежно перешел на тему, которой Адди побаивалась с тех самых пор, как оставила Земной Рай.
      – А как поживают Блэндингсы? – спросила она с наигранным безразличием.
      Сэм немного помолчал. Наконец, откашлявшись, произнес:
      – Блэндингсы? Они поживают неплохо. Дейл и Элизабет выглядят совсем молодыми. Дорис преподает в школе. Она помолвлена с хорошим парнем, книготорговцем. Правда, он еврей. А… – Сэм замялся.
      – А как Джон? – спросила Адди.
      – О Господи, – вздохнула Джоанна. Сэм потупился.
      – Аделаида, Джон почти в таком же состоянии, в каком ты его видела в последний раз. Парализован ниже пояса. Ездит в одной из этих новых колясок.
      – Бедный Джон. – Аделаида прикрыла глаза рукой.
      – Кто такой Джон, мама? – спросил Джейсон.
      – Старый друг, мой мальчик.
      – Он и с моим отцом тоже дружил? Напряжение стало почти невыносимым.
      – Отец, может, кто-нибудь из слуг отведет детей в конюшню? Я уверена, что им будет интересно посмотреть на лошадей и собак.
      – Да, конечно.
      Сэм подозвал Карла и попросил его отвести детей к конюху Кенту.
      Когда внуки ушли, он, не удержавшись, добавил с лукавой искоркой в глазах:
      – Там теперь все лошади новые. Я имею в виду верховых.
      Адди нахмурилась:
      – Папа, мы, кажется, говорили о Джоне.
      – О Адди, то, что случилось с Джоном, было для меня почти таким же сильным ударом, как и твой побег с этим… – Джоанна не договорила.
      – Ты хотела сказать, с отцом твоих внуков, мама, – с невозмутимым видом проговорила Адди.
      – Да, верно, дорогая.
      Лайт решил, что ему пора уходить:
      – Надеюсь, вы меня простите. Я должен быть в губернаторском доме.
      Диринги горячо поблагодарили Лайта за то, что он привез к ним Аделаиду.
      – В честь такого события мы устроим настоящий праздник, – улыбнулся Сэм.
      – Постараюсь не пропустить это торжество. Хотя я вряд ли задержусь здесь надолго. Я подал заявление о зачислении меня в армию и надеюсь, что ответ из Уайтхолла уже прибыл в губернаторский дом. Я скоро сообщу вам, как складываются мои дела.
      Адди обняла Лайта и поцеловала в щеку.
      – Я никогда не забуду вас, дорогой Уильям.
      – И я никогда вас не забуду. – Он наклонился и поцеловал Адди руку. – До свидания. Надеюсь, до скорого.
      Когда Лайт ушел, мать Адди поднялась к себе наверх.
      – Есть вещи, о которых я не хотел бы упоминать в присутствии Джоанны, – сказал Сэмюел, когда они остались вдвоем. – Но ведь вы с Крегом не можете скрываться всю жизнь в глуши.
      – Уилл Лайт сказал, что новый губернатор Макуэри проявляет к каторжникам сочувствие. Ты, отец, пользуешься влиянием. Может, ты сумел бы выхлопотать помилование для Крега?
      Ты знаешь так же хорошо, как и я, что суд над ним был просто фарсом. Драку затеял Джон. Если бы он мог, то убил бы Крега.
      – Моя дорогая девочка, что случилось, то случилось, теперь уже ничего не изменишь. Факт остается фактом: Джон Блэндингс, свободный поселенец и сын одного из самых влиятельных людей в колонии, изувечен в драке с бывшим каторжником, который, по утверждению Джона, приставал к его невесте.
      – Наглая ложь. Я никогда не была невестой Джона, и Крег не приставал ко мне. Если уж говорить правду, все было наоборот. Я старалась соблазнить его.
      Сэм покраснел и отвернулся. Немного помолчав, сказал:
      – Пожалуйста, избавь меня от неприятных подробностей, Аделаида. Суд, как ты прекрасно знаешь, отказался выслушать твое свидетельство и вынес приговор Крегу. И этот приговор все еще висит над его головой. – Сэм помрачнел. – Если только он появится по эту сторону гор, то будет тут же схвачен и отправлен на Норфолк. Если, конечно, его не повесят на месте. Ему придется отвечать за побег из тюрьмы и за убийства. Нет, дорогая, здесь, в Новом Южном Уэльсе, у Крега Мак-Дугала не может быть будущего. Но граница все время отодвигается к западу, и соответственно расширяется и сфера действия закона. Скоро на Крега распространится юрисдикция британских властей.
      – О Боже, – прошептала Адди. Происходило именно то, чего она опасалась с того самого момента, когда узнала от Лайта и Уэнтворта о том, что Голубые горы перестали быть непреодолимой преградой.
      Сэм встал и, заложив руки за спину, начал расхаживать перед остывшим камином.
      – Дорогая, ты собираешься вернуться к Крегу?
      – Отец, что за вопрос?! – воскликнула Адди. – Конечно, я вернусь к Крегу. Ведь он мой муж.
      – Он тебе не муж. По крайней мере в глазах закона и Бога.
      – Я была бы благодарна тебе, если бы ты не говорил от имени Господа. Полагаю, что Господь поддержал бы меня. Крег, конечно же, мой муж, а я его жена. Пока смерть нас не разлучит.
      – А как насчет детей? Неужели всю свою жизнь они проведут в бегах? Маленькие лисята, улепетывающие от охотничьих собак, – так это будет выглядеть, Адди.
      – Пожалуйста, замолчи, отец. – Адди в отчаянии закрыла лицо ладонями.
      Однако она понимала: отец прав. Подобные мысли преследовали ее с самого рождения детей. Днем она старалась забывать об этом, старалась убедить себя в том, что Джейсон и Джуно – счастливые дети, живущие в благословенном Земном Раю. Однако в глубине души Адди сознавала: в один далеко не прекрасный день они будут изгнаны из этого Рая.
      – И еще одно важное обстоятельство, – продолжал Сэм. – Твоя мать, Адди…
      – Что – моя мать?
      – Сама видишь, она очень больна.
      – Мама сказала, что дети для нее – лучшее лекарство.
      – Вот-вот. Если ты увезешь детей обратно за горы, это в буквальном смысле убьет ее. Если ты поступишь так, то лучше бы тебе не приезжать совсем. Пусть лучше она думала бы, что тебя нет в живых. Только подумай, ее самые заветные мечты осуществились, но ты отбираешь у нее самое дорогое. – Он щелкнул пальцами. – Ты уж прости меня, милая, что я так суров с тобой. – На глаза Сэма навернулись слезы.
      Адди поднялась и обняла его:
      – Перестань, папочка. Все, что ты говоришь, верно. Я слишком хорошо это знаю. – Она посмотрела на висевшее на стене распятие и, закрыв глаза, мысленно проговорила: «Повинуйся всем Его наставлениям, и Он направит твои стопы».

      Миновало два месяца с тех пор, как Адди с детьми вернулась в Парраматту. Крег отмечал дни в календаре, который сделал из куска коры. Месяцы в одиночестве. Недели в одиночестве. Дни в одиночестве. Без Адди и детей его жизнь казалась совершенно пустой. И не только пустой, но и мучительной.
      Друзья Крега пытались хоть как-то поддержать его, утешить. Флинн, Рэнд, Лекки, Мордекай и Суэйлз постоянно находили предлоги, чтобы заглянуть к нему, поболтать и выпить. При этом они предлагали все новые и новые проекты. Например, решили устроить специальное место для отдыха и развлечений. Кроме того, вспахали еще четыре акра земли, чтобы расширить площадь посевов.
      – Не отдать ли нам наши запасы продовольствия туземцам? – сказал Флинн Жану Калэ. – Наши амбары просто ломятся от них, уже девать некуда.
      Флинн придумал и другой способ отвлечь Крега от мрачных мыслей.
      – Мы стараемся, чтобы Крег был занят днем, – сказал он однажды. – Но как он проводит ночи?
      – В самом деле – как? – подхватил Рэнд.
      Флинн указал на Керри, пятнадцатилетнюю девушку, стиравшую белье вместе с другими женщинами. Девушка была сиротой, она забрела в деревню лет семь назад.
      – Вероятно, квартеронка, – предположил тогда Калэ. Она напомнила ему смуглых красавиц, разгуливавших по улицам Нового Орлеана. У нее были тонкие черты лица, большие выразительные глаза и необыкновенно чувственные губы. Все мужчины в общине питали слабость к Керри, но она отвергала их ухаживания.
      – В последнее время я замечаю, что она исподтишка посматривает на Крега, – поделился Флинн своими наблюдениями. – Уж очень он ей нравится. Меня она отвергает, как старого распутника, а вы все для нее – слабаки.
      – Черт побери, что ты несешь?! – взорвался Лекки. Он встал в боксерскую позу и принялся кружить вокруг Флинна. – За такие слова бьют по физиономии, паршивый ирлашка.
      – К тому же у всех у нас есть женщины, – с невозмутимым видом продолжал Флинн. – А Керри еще слишком целомудренная, чтобы иметь дело с женатым мужчиной. Крег же… вроде бы сейчас холостой. Вот уже два месяца, как живет один. Пожалуй, я потолкую с этой цыпочкой. Как добрый дядюшка.
      Флинн подошел к женщинам и похлопал девушку по плечу.
      – Керри, дорогая, могу я поговорить с тобой? – Увидев, что все женщины повернулись к нему, он добавил: – Наедине.
      Керри улыбнулась и откинула за спину свои длинные прямые волосы.
      – Хорошо. Что тебе надо от меня, а, Шон?
      Он взял девушку за локоть и отвел к рощице, где поставили скамейки и вырыли огромную яму, в которой можно было зажарить половину коровьей туши или целую свинью. Сплюнув табачную жвачку на остывшую золу, Флинн жестом пригласил Керри сесть. Немного помолчав, заговорил:
      – Керри, милая, мы все очень беспокоимся за Крега Мак-Дугала.
      Глаза девушки широко раскрылись.
      – С ним что-то не так? Уж не захворал ли он?
      – Вроде бы это хворь, но не совсем обычная. Ты знаешь, его семья уехала и до сих пор не возвратилась. И, конечно, замечаешь, что с ним происходит.
      Керри потупилась.
      – Да, замечаю, – проговорила она вполголоса. – Он тоскует по Адди.
      – Просто ужас как тоскует. А для мужчины слишком вредно долго находиться без женского общества. Да и для молодой девушки это тоже нехорошо. Понимаешь меня?
      Она ничего не ответила, но он заметил, что ее смуглые щеки чуть порозовели.
      – Вот мы и подумали, Керри, что одна из наших деревенских женщин могла бы приглядеть за ним. Без женской заботы хозяйство у него не ладится. Ты у нас более или менее свободна, вот мы и полагаем, что ты могла бы оказать кое-какую помощь нашему бедному другу. Что скажешь, Керри?
      – Нет, я не могу… Это нехорошо… Что подумает Адди, когда вернется?.. К тому же Крег даже и не смотрит в мою сторону.
      – Думаю, ты ошибаешься, – возразил Флинн. – Какой мужчина может не обращать на тебя внимания? Ты ведь такая хорошенькая, просто прелесть.
      Искоса взглянув на Флинна, Керри нерешительно проговорила:
      – Ты думаешь, Крег согласится, чтобы какая-нибудь женщина помогала ему по хозяйству?
      – Конечно, согласится. С радостью и благодарностью. Только вчера вечером он говорил, как ему недостает кого-нибудь…
      – Я была бы счастлива помочь Крегу чем могу. Они с Адди были всегда очень добры ко мне.
      – Да, конечно. Чего же ты тогда ждешь? Иди туда.
      – Прямо сейчас?
      – А почему бы и нет? – Флинн с улыбкой шлепнул девушку по ягодицам. С минуту он стоял, пристально глядя ей вслед.
      Крег тем временем, склонившись над большим железным горшком, висевшим на крючке над плитой, помешивал какое-то варево. Запустив в горшок поварешку, он отведал свою стряпню и скривился:
      – Боже! Что за жуткий вкус!
      – Можно попробовать? – раздался за его спиной мелодичный голос.
      Крег обернулся.
      – Привет, Керри. Что ты тут делаешь?
      – Пришла приготовить тебе ужин. Дай-ка сюда поварешку.
      – С удовольствием.
      Отступив от плиты, он принялся наблюдать, как девушка тушит мясо, изредка подсказывая ей, какие специи находятся в той или иной банке. Несколько минут спустя Керри снова попробовала варево.
      – Вот теперь стало получше. – Она улыбнулась и поднесла поварешку к губам Крега.
      Тот проглотил и облизнулся.
      – И почему я раньше не сообразил, что мне нужна повариха? Керри осмотрела его жилище:
      – Да и уборщица тоже, пожалуй, не помешает. Крег смутился, потупился.
      – Да, здесь могло бы быть и почище.
      – Почему бы тебе не навестить Флинна или еще кого-нибудь? Чтобы ты не путался у меня под ногами. – Взяв метлу, Керри принялась подметать пол.
      – Да, иду. – В дверях Крег остановился, обернулся. – Так ты не хочешь, чтобы я путался у тебя под ногами? Ты выражаешься, как моя жена, Керри.
      Она подняла голову и посмотрела на него с загадочной улыбкой:
      – В самом деле?
      Крег молча кивнул и поспешил удалиться. Он знал Керри с того самого дня, как они прибыли в Земной Рай, и привык считать ее маленькой девочкой. Но взгляд, который она бросила на него перед тем, как он ушел, свидетельствовал о другом: на него смотрела не девочка, а девушка, и смотрела смело, с вызовом. К тому же она была красавица – стройная, длинноногая, с соблазнительными формами и темными прекрасными глазами.
      На него вдруг напало мучительно острое желание. «Господи, даруй мне выдержку и стойкость, – мысленно взмолился он. – Было бы просто омерзительно, если бы я нарушил обет, который мы с Адди дали друг другу».
      Крег подбежал к берегу, быстро разделся и нырнул в холодную воду.
      Некоторые уверяют, что холодная вода успокаивает. Глупые выдумки. Едва он вылез на берег, как желание вновь овладело им.
      «Если так пойдет и дальше, то я просто не знаю, чем все кончится», – подумал Крег.
      Присутствие Керри усугубило его страдания. После ужина он даже не смел встать, опасаясь выдать себя. А девушка все время суетилась вокруг него. Убирая со стола посуду, она тихонько напевала. И время от времени искоса поглядывала на Крега, загадочно улыбаясь.
      Когда она, повернувшись к нему спиной, принялась мыть посуду, он выскользнул на веранду и уселся в качалку. Вечер был темный, и вздувшиеся штаны Крега не очень бросались в глаза.
      Мимо, направляясь к реке, прошли Флинн и еще двое мужчин.
      – Пойдем порыбачим! – закричал Нильс Колле.
      – Спасибо, не сегодня.
      – Он может заняться кое-чем получше, – сказал Флинн. И вся троица громко захохотала.
      Вскоре и Керри вышла на веранду. Девушка подошла вплотную к Крегу и прижалась бедром к его плечу. Тело у нее было горячее, обжигающее.
      – Ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила она. Крег пребывал в мучительной нерешительности. Казалось, он лишился дара речи.
      – Что с тобой, Крег? – Керри наклонилась и обвила руками его шею. Ее губы коснулись его щеки. – Ты хочешь меня? – шепнула она.
      – Глупый вопрос, – пробормотал он осипшим голосом; а его сердце жалобно застонало: «Прости меня, дорогая! Боже, прости меня!»
      Крег знал, что будет раскаиваться. Но сейчас он был счастлив оказаться в круговерти страсти, был счастлив, что возносится все выше и выше, как листок, подхваченный торнадо. Крепко обнимая друг друга, они вошли в дом. Миновав гостиную, прошли в спальню. Керри извивалась и стонала, лежа на постели; Крег же тем временем раздевал ее.
      – Проклятый узел, – проворчал он.
      – Я сама его развяжу, – улыбнулась Керри.
      Крег стащил с себя штаны и накинулся на нее, как голодающий на деликатесы. Он целовал ее уши, губы, шею. Ласкал налитые груди и, соски.
      Когда же пальцы Керри обхватили его отвердевшую плоть, Крег совсем потерял голову.
      – Больше не могу, – пробормотал он, укладываясь на нее. Она тотчас же приняла его в свои объятия. Крег застонал и почти сразу же изверг то, что так долго копилось в нем. Однако он тут же возобновил ритмичные движения, и так продолжалось до тех пор, пока оба не вытянулись на постели в полном изнеможении. Затем Крег уснул. Впервые после отъезда Адди он спал так крепко.
 
      – Сегодня ты выглядишь просто замечательно, – не преминул поддеть приятеля Флинн, когда они утром отправились на рыбную ловлю.
      – Да, я чувствую себя прекрасно, – с невозмутимым видом отозвался Крег.
      Флинн, рассмеявшись, хлопнул его по руке своей огромной лапищей.
      – Ты замечательный парень. Но жизнь – штука непростая, всякое случается.
      Крега мучили угрызения совести.
      – Что бы я, интересно, сказал, если бы Адди, вернувшись, сообщила мне, что не устояла перед таким вот искушением?
      – Я уверен, что ты бы ее понял, – на сей раз вполне серьезно сказал Флинн. – Любовь и постель – вещи разные, хотя одно приятно дополняет другое. Ты знаешь, недалеко от Австралии есть какой-то остров, где любой мужчина может спать с любой женщиной – и наоборот. Это племя признает лишь одно табу. Есть вместе имеют право только муж и жена. Подумай-ка об этом, приятель.
      Крег прекрасно понял, что имеет в виду Флинн. Измени ему Адди, он нашел бы в себе силы и понять, и простить ее. Их любовь не может ограничиваться чисто плотским наслаждением. Однако раздумывать обо всем этом у него не было ни малейшего желания.
      – Куда мы сегодня пойдем? – спросил Флинн.
      – Вверх по течению, в глубь материка. Пресноводная рыба мне больше по вкусу. Помнишь озерко возле водопада, в шести милях отсюда? Оно просто кишит рыбой.
      – Идет.
      Подойдя к реке, друзья спустили на воду каноэ. Флинн устроился на корме, а Крег на носу. Оттолкнувшись от берега, они заскользили по реке, ловко орудуя веслами. Друзья почти не разговаривали, ибо каждый был погружен в собственные мысли. Крег думал об Адди, надеясь хоть на время забыть о Керри.
      Неожиданно раздался возглас Флинна:
      – Посмотри-ка, Мак! На западный берег, на утес!
      На высоком берегу на фоне голубого неба отчетливо вырисовывалась группа всадников. И все они были в мундирах!
      Крег поспешно вытащил из рюкзака подзорную трубу. Вытянул ее на всю длину и тщательно отфокусировал. Теперь он видел всадников так, точно они находились совсем рядом. Опустив подзорную трубу, Крег взглянул на Флинна.
      – Это английские солдаты. Вероятно, драгуны.
      – Вот сукины дети! Дай-ка я взгляну.
      Крег передал другу трубу и направил каноэ к берегу.
      – Думаю, они нас заметили, – пробормотал Флинн. – Вероятно, они что-то знают.
      – Наверняка. Уэнтворт и Лайт, должно быть, уже раструбили о Земном Рае по всему Новому Южному Уэльсу.
      – Проклятые болтуны.
      – У них не было выбора, Флинн. К тому же надо было как-то объяснить появление Адди.
      – Ты прав. Как ты полагаешь, они приехали за нами?
      – Боюсь, что да. Во всяком случае, мы не можем дожидаться, когда все выяснится. Надо поскорее вернуться в деревню и всех оповестить.
      Они добежали до деревенской площади – там Калэ проводил урок истории для младших ребятишек.
      – Жан, сюда едут солдаты! Скорее всего за нами! – закричал Крег. – Где Мордекай, Суэйлз и Рэнд?
      – В гавани, собирают моллюсков.
      Крег потрепал по плечу одного из мальчишек:
      – Джимми, беги туда и скажи им, чтобы немедленно вернулись. Жан, сделай одолжение, собери остальных. Времени на долгое прощание у нас не будет.
      – Sacre bleu! – воскликнул француз. – Это ужасно. Что вы собираетесь делать? Где хотите спрятаться?
      – Отправимся на запад. Как можно дальше, – криво улыбнулся Крег. – Похоже, отныне эти места перестали быть глухоманью. Прогресс, дружище. Не горюй так. Все на свете когда-нибудь кончается. Мы провели здесь семь чудесных лет и никогда не забудем ни Земной Рай, ни вас, друзья.
      Француз обнял Крега и прослезился.
      – A la guerre comme a la guerre.
      – Да, друг, надо принимать жизнь такой, какая она есть. – Крег крепко пожал руку Калэ. – А вот и наши друзья.
      Со стороны берега бежали Суэйлз и Рэнд, за ними далеко позади следовал Мордекай.
      – Что случилось? – закричал на бегу Суэйлз. – Погоди, я сам догадаюсь. Закон собирается ухватить нас за глотки. Ну что ж, с тех пор как эти исследователи отправились обратно, мы все этого ожидали.
      – Сейчас не время для пустых разговоров. Скоро они уже будут здесь. Собирайте ваши скатки – и в путь.
      Повернувшись, Крег побежал к своему дому. Керри как раз накрывала на стол.
      – Что-то ваша рыбная ловля очень быстро закончилась… – удивилась она.
      Крег схватил девушку за плечи и сообщил о солдатах.
      – Я буду скучать по тебе, моя хорошая, – добавил он. – Честное слово, буду скучать.
      По щекам Керри покатились слезы. Она обвила руками шею Крега.
      – Но ведь мы любили друг друга всего одну ночь…
      – У нас нет выбора. – Он попытался высвободиться из ее цепких объятий. – Пожалуйста, Керри, у меня нет времени на споры с тобой.
      – Тогда я пойду вместе с тобой.
      – Это безумие. Мы будем жить в глуши. Как беглые каторжники.
      – Мне все равно. Я хочу быть рядом с тобой.
      – Керри, ты только представь: что будет, если и другие мужчины захотят взять с собой своих женщин? Нет, дорогая, нам предстоит трудная игра.
      Этих слов оказалось достаточно. У обитателей Земного Рая было врожденное чувство справедливости. Керри опустила голову и заплакала. Но Крегу было некогда ее утешать. Он торопливо складывал вещи, выбирая только самое необходимое, даже не взял с собой принадлежности для бритья.
      – Мне будет не до бритья, – пробормотал он.
      Перед уходом Крег поцеловал Керри и погладил ее по волосам.
      – Мы еще встретимся. Непременно встретимся. Лицо девушки исказилось болью.
      – А что я скажу Адди, если она вернется?
      – Правду, конечно. Скажи, что мы возвратимся, когда солдаты уйдут. Не такая уж в колонии большая армия, чтобы гоняться за четырьмя каторжниками. Рано или поздно им придется вычеркнуть нас из своих списков. Ведь прошло целых семь лет, прежде чем они про нас вспомнили.
      Крег взял дорожный мешок и перебросил через плечо свернутое одеяло.
      – Прощай, Керри.
      Девушка, словно верная собачонка, побежала следом за ним на деревенскую площадь, где уже собрались трое друзей Крега. К ним примкнул и Абару, нагруженный своими вещами.
      – Тебе-то зачем бежать? – спросил Крег. – Ты можешь без труда затеряться среди туземцев.
      – Я был вместе с вами с самого начала, – заявил Абару. – И что бы вас ни ожидало, я пойду вместе с вами до конца.
      Крег улыбнулся и протянул другу руку:
      – Мы в большом долгу перед тобой, Эйб. Ты замечательный малый.
      Прощание получилось тягостным – у всех мужчин были свои женщины, не говоря уже о том, что со всей общиной их связывали дружеские, почти родственные отношения.
      Последними простились Крег и Жан Калэ, который проводил их до буша.
      – Какие у тебя планы? – спросил француз.
      – Пока никаких. Главное – ускользнуть от солдат. Они все верхом, поэтому мы должны по возможности держаться труднопроходимой для лошадей местности – густых лесов, горных скал. Есть у меня одно заманчивое, но опасное предложение. Но мы должны его обсудить.
      – Какое же?
      – Через месяц-другой драгуны непременно прекратят поиски. И тогда я хотел бы отправиться в новую колонию, о которой рассказывали Уэнтворт и Лайт, – Батхёрст. Если колония в самом деле густо населена, я думаю, что под вымышленными именами мы вполне могли бы затеряться среди тамошних овцеводов. Будем бродячими батраками, которые ищут, где побольше платят и где полегче работать. Мы все хорошо знаем свое дело. Думаю, нам без труда удастся найти какую-нибудь работу.
      – Желаю вам удачи, друзья, – напутствовал их Калэ. – Если будет на то Божия милость, мы встретимся снова при более благоприятных обстоятельствах.
      – Это было бы чудесно, – сказал Крег с печальной улыбкой. – Мы провели здесь с вами счастливейшие годы нашей жизни, и я думаю, наше теперешнее горестное состояние – это ненадолго. Мы еще посмеемся и выпьем с тобой, мой друг. Поверь, так будет, непременно будет.
      Калэ провожал их взглядом, пока они не скрылись на западе. Затем повернулся и медленно побрел в деревню.
      Не прошло и часа, как появились всадники. Командовал солдатами лейтенант Чэпмен, человек плотного сложения, с мясистым лицом и клочковатыми рыжими усами.
      Калэ, староста деревни, выразил недоумение, когда лейтенант осведомился о местопребывании беглецов.
      – Они уехали вскоре после того, как женщина и ее дети вместе с экспедицией Уэнтворта вернулись в Новый Южный Уэльс, – сообщил француз.
      – Это ложь, сэр. Мы видели их сегодня в лодке. Калэ изобразил искреннее негодование:
      – Вы делаете слишком поспешные выводы, лейтенант. Вы видели в каноэ меня и моего друга Дерэна. Конечно, на таком расстоянии вы легко могли ошибиться. Но у нас-то имелась подзорная труба, и мы вас очень хорошо видели.
      Это объяснение не рассеяло сомнений лейтенанта Чэпмена, но у него не было достаточных доказательств, чтобы опровергнуть сказанное старостой. Он задал еще несколько вопросов, и отряд покинул Земной Рай.
      На следующий день в деревню прибыли новые гости, более любезные, чем лейтенант. Это была изыскательская экспедиция, которой по поручению государственного секретаря надлежало выяснить, чем богаты недра этой страны.
      – В прошлом году мы наткнулись тут на одно место… – начал было Дерэн.
      Но Калэ остановил его многозначительным взглядом и пожатием плеч.
      – Там было обманное золото, – бросил он небрежно.
      – Ну, этого добра везде хватает, – сказал высокий румяный мужчина с песочного цвета волосами. Он порылся в своей сумке. – Кстати, у меня тут письмо на имя Крега Мак-Дугала. Он здесь?
      – Сейчас его нет. Он и еще кое-кто – они уехали в буш. Вернутся через несколько дней.
      – Жаль, но я думаю, мы можем оставить письмо у вас, ребята. Оно от его… от его…
      Замешательство исследователя рассмешило Калэ.
      – От его жены, – сказал он.
      – Да, верно. – И собеседник протянул ему слегка помятый голубой конверт.
      – Спасибо. Я передам его Крегу, как только он появится, – заверил Калэ. – Как поживают миссис Мак-Дугал с детьми?
      – Насколько я мог заметить при коротком знакомстве, превосходно. Их возвращение было огромной радостью для Сэма Диринга и милейшей миссис Диринг. Поговаривают даже о ее чудесном исцелении.
      Калэ кивнул и в задумчивости посмотрел на конверт. Он знал, что написано в этом письме: Аделаида Диринг, или Мак-Дугал, как он предпочитал мысленно ее называть, не вернется в Земной Рай.
      Крег стал жертвой собственной доброты. Он отправил Адди в дом родителей против ее воли. И теперь она оказалась пленницей. Пленницей любви к двум пожилым людям. Пленницей собственной совести.

      Мой дорогой Крег!
      Я так ужасно скучаю по тебе все эти бесконечные месяцы. Прошла, кажется, целая вечность, с тех пор как мы в последний раз обнимали друг друга. Приходится признать, что излюбленное романистами выражение «сердце разрывается» – отнюдь не пошлое преувеличение. У меня и в самом деле разрывается сердце. Почти каждый день я собираюсь уехать из Парраматты и вернуться домой, к тебе. Да, Земной Рай – мой дом и навсегда им останется.
      Все было бы так просто, если бы дело касалось только нас двоих. Мои мать и отец обожают Джейсона и Джуно: доктор утверждает, что их появление в доме буквально спасло мою мать. Вчера я беседовала с ним, и он сообщил мне: она только-только оправилась, совсем еще не окрепла, так что отъезд детей может убить ее. Дети же обожают дедушку и бабушку, которые ужасно их балуют. Как я хотела бы, чтобы ты был здесь, любил меня, помогал строить мое будущее. Наше будущее.
      Отец использовал все свое влияние, чтобы хоть как-то смягчить тяжелейшие обвинения, выдвигаемые против тебя, Джорджа, Шона, Дэнни, Абару и Роналда. Но так ничего и не добился. Новый прокурор говорит, что если бы вы здесь появились, то вас немедленно повесили бы.
      Но ведь мы все живем надеждой, мой дорогой, и я надеюсь, что быстрые политические, общественные и экономические перемены, осуществляемые губернатором Макуэри, в один прекрасный день приведут к объявлению всеобщей амнистии для всех беглецов.
      Губернатор, истинный джентльмен, человек гуманный, за время нашего отсутствия провел много реформ и намерен энергично их продолжать. Он вселил в сердца нашего народа горячее стремление к независимости, к обретению достоинства, которое должно вознести нас над жалкой участью, уготованной для нас Уайтхоллом.
      Отправка каторжан в колонию непременно будет прекращена. Австралия не потерпит, чтобы в глазах всего мира она оставалась всего лишь тюрьмой.
      Говорят, что человек может принять любой вызов, и лучшее подтверждение этому – успехи, достигнутые бывшими заключенными. Многие из них сумели приобрести прекрасную репутацию как чиновники, управляющие, доктора, торговцы, священники, учителя… Я уже не говорю о тех, которые стали преданными слугами закона и порядка – адвокатами, судьями и, какая ирония судьбы, даже полицейскими.
      Мой любимый, мой единственный, прости, что я так распространяюсь на темы, далекие от наших забот. Я хочу быть с тобой всю свою жизнь. Говоря бессмертными словами библейской Руфи:
 
Куда ты пойдешь, туда и я пойду,
и где ты жить будешь, там и я буду жить…
И где ты умрешь, там и я умру
и погребена буду.
 
      Так или иначе, я скоро буду с тобой. Я пришла к выводу, что самое для меня лучшее – оставить детей здесь, в Парраматте, а самой уехать. Для нас с тобой это величайшая жертва, но в конечном счете, возможно, это будет наилучшим исходом для Джейсона и Джуно. Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что мы с тобой не имеем права обрекать на бродяжничество два невинных существа, чье единственное преступление состоит в том, что они родились на свет Божий.
      Подумай о тех выгодах и преимуществах, которые они получили бы, останься на попечении дедушки и бабушки.
      Крег, милый, к тому времени, когда ты получишь письмо, я уже приду к определенному решению. Возможно, я уже буду на пути к тебе.
      Этот конверт я передаю знакомому нашей семьи профессору Алексу Уайтсайду, который возглавит геологическую экспедицию, отбывающую в следующее воскресенье. Надеюсь на скорую встречу.
      Да хранит тебя Господь!
      Любящая тебя,
      всегда твоя
      Адди.
 
      На другой день после того как Адди написала письмо Крегу, она наконец решилась – за завтраком сообщила родителям о своем намерении вернуться в Земной Рай.
      Джоанна наклонила голову и прикрыла глаза ладонью.
      – Аделаида, как ты можешь так с нами поступить?
      – Пойми, мама, я доверяю тебе и отцу самое дорогое – Джейсона и Джуно. Это величайшая жертва с моей стороны.
      Но я должна вернуться к человеку, которого люблю больше всего на свете. Я просто не могу жить без Крега.
      Сэм посмотрел сквозь стеклянные двери на детей, которые играли на лужайке с двумя овчарками.
      – Ты уже поговорила с Джейсоном и Джуно?
      – Нет. Я сделаю это позднее, когда мы останемся одни.
      – Прошу тебя, измени свое решение.
      Адди накрыла ладонью руку отца, лежавшую на белой льняной скатерти, и улыбнулась:
      – Знаю, сколько боли и горя я причинила тебе и маме. Это будет просто чудо, если вы простите меня. Но я ничего не могу с собой поделать. Без Крега мне не жить.
      Сэм печально покачал головой.
      – Я понимаю тебя, Адди. Прекрасно понимаю. Даже будучи ребенком, – грустно улыбнулся он, – ты всегда танцевала под чужую дудку.
      Адди вытерла губы салфеткой.
      – Перед тем как я покину Парраматту, мне предстоит кое-что сделать.
      После своего возвращения Адди ни разу не видела Джона Блэндингса, Однажды, посещая сиднейские магазины, она встретила на улице Дорис, но прежняя лучшая подруга сделала вид, будто не заметила Аделаиду.
      – Что же именно? – спросил Сэм.
      – Я должна повидать Джона Блэндингса.
      Джоанна едва не выронила вилку. Сэм чуть не подавился куском хлеба.
      – Господи, – пробормотал он. – А это еще для чего, Адди?
      – А ты не думаешь, что я перед ним в долгу? Все это время я брожу по Парраматте, что называется, поджав хвост, боюсь встретить Джона и его родных. Мне стыдно, что я такая трусиха. – У нее перехватило дыхание. – В конце концов, мы с Джоном давние друзья. Именно я виновна в его увечье. Во всяком случае, отчасти… Совесть подсказывает мне, что я хотя бы должна выразить сожаление по поводу случившегося. – Она поджала губы. – Чтобы уважать себя, я должна смело и с честью исполнить свой долг.
      В тот же день Адди отправилась к Блэндингсам.
      По этому случаю она надела модное платье с желто-зеленым корсажем, белой юбкой и широким черным поясом. Рукава были с буфами и разрезами в псевдоелизаветинском стиле, юбка – длинная, до лодыжек, расширяющаяся книзу и с тремя рядами складок.
      Стоя перед зеркалом, она надела на аккуратно уложенные волосы широкополую шляпу, украшенную пестрыми перьями.
      У переднего крыльца Адди ожидал конюх Кент с одноместной двуколкой, которую он подал по ее просьбе.
      – Вы в самом деле не хотите, чтобы я подал вам экипаж, запряженный четверкой, мисс Диринг?
      – Я предпочла бы поехать на Сверкающем Луче или на Черном Рыцаре, – не задумываясь, ответила она. – На худой конец поеду на двуколке… – Кент помог ей сесть, и она поблагодарила его. Затем, схватив поводья, крикнула: – Эй, пошла!..
 
      Когда двуколка свернула на окаймленную деревьями подъездную дорогу, ведущую к усадьбе Блэндингсов, глаза Адди словно заволокло туманом. Она готова была развернуться и поехать обратно, но все же удержалась от этого позорного бегства.
      – Не робей, красотка! – Эти слова предназначались не лошади, а самой Аделаиде Диринг.
      Георгианский особняк казался холодным и негостеприимным. Это было длинное прямоугольное строение с двумя рядами окон, протянувшимися по верхнему и нижнему этажам фасада. Перед домом раскинулась широкая лужайка, огороженная новой чугунной оградой. Когда Адди остановилась у ворот, никого из слуг поблизости не оказалось, поэтому она выбралась из повозки и привязала поводья к железному столбу. Похлопав по шее старую Фло, сказала:
      – Я скоро вернусь, моя славная. А ты пока пощипай травку.
      Войдя в ворота, она пошла к крыльцу по вымощенной каменными плитками дорожке. Поднялась по ступеням, пересчитывая их, как делала в детстве. И чувствовала себя при этом по-детски беспомощной и уязвимой.
      Ей едва не стало дурно, когда она взялась за большой медный молоток и постучала. Всего один раз, затаив дыхание.
      Прошло довольно много времени, прежде чем раздался неприятный скрип – словно писали мелом на классной доске – и тяжелая дверь отворилась. Показалась служанка, но ее тут же прогнала проходившая по вестибюлю сурового вида женщина. Адди почувствовала тяжесть в груди: эту женщину она когда-то называла тетушка Лиз.
      – Что тебе нужно? – спросила миссис Блэндингс таким тоном, будто разговаривала с уличным разносчиком или бродягой.
      Адди с трудом взяла себя в руки.
      – Добрый день, миссис Блэндингс. Как поживаете? Выглядите вы просто чудесно.
      Элизабет как будто бы даже не слышала этих любезностей.
      – Вот уж не думала, что ты такая нахалка. Как ты смела прийти сюда? После всего что натворила… – Прищурившись, точно кошка, готовая пустить в ход когти, она прошипела: – Шлюха!
      – Миссис Блэндингс, я вполне понимаю ваши чувства и не обижаюсь на вас. Я пришла не для того, чтобы пить чай с булочками. Я хотела бы видеть Джона. Всего на несколько минут.
      Женщина отпрянула, не веря своим ушам.
      – Ты хочешь видеть моего сына? – взвизгнула она. – Какая наглость! Если через минуту ты не покинешь нашу усадьбу, я натравлю на тебя собак.
      Адди невольно улыбнулась:
      – Я думаю, что собаки – единственные здесь существа, которые окажут мне дружеский прием. Миссис Блэндингс, прошу вас, разрешите мне поговорить с Джоном. Я должна это сделать перед отъездом.
      – Ты уезжаешь? Покидаешь Парраматту? – В голосе Элизабет звучало явное облегчение.
      – Да, как видите. Я приехала не для того, чтобы расстраивать Джона или причинять ему какие-либо неприятности. – Она опустила глаза, сжала губы. – Достаточно того, что я сделала.
      – Стало быть, ты явилась сюда, чтобы покаяться. – Крупная фигура Элизабет все еще загораживала проход. Она стояла, сложив на груди руки и широко расставив ноги. – Ты хочешь избавиться от чувства вины. Послушай, оставь нас в покое. Сходи лучше в исповедальню.
      – На кого ты там кричишь, мама? Кто это? – послышался знакомый голос.
      Из-за плеча Элизабет Адди увидела, что из комнаты в конце коридора на своей инвалидной коляске выехал Джон. Вращая руками большие металлические колеса, он покатил к парадной двери.
      Его мать повернулась, стараясь загородить Адди своим телом.
      – Возвращайся к себе, Джон. И продолжай читать. Здесь нет никого, кого бы ты хотел видеть. Никого, слышишь? – Она не проговорила, а выплюнула эти слова.
      – Что с тобой, мама?
      – Ну, если уж ты так заупрямился, я не могу защитить тебя от этой… Иезавели. Смотри. – И она отошла в сторону.
      Адди увидела на лице Джона сперва удивление, затем какое-то Озадаченное выражение.
      – О Господи! Аделаида Диринг. Адди. Что ты… – Джон замолчал.
      Адди переступила порог, прошла мимо Элизабет и, приблизившись к Джону, с робкой улыбкой протянула ему руку:
      – Рада видеть тебя, Джон. И ты совсем неплохо выглядишь. Он был так же смущен, как и она. Но все же машинально пожал протянутую ему руку.
      – Ты… – Джон осекся. Окинул гостью оценивающим взглядом. – Ты тоже неплохо выглядишь. Но что… – Он никак не мог подобрать нужные слова, и Адди пришла ему на помощь:
      – Через несколько дней я покидаю Парраматту, Джон, и хотела повидать тебя перед отъездом. – Она вдруг поникла и утерла рукавом лицо. – Но это очень трудный разговор для меня, Джон. И наверное, еще более трудный для тебя. Однако я буду вечно благодарна тебе, если ты сможешь простить… нет, позабыть… Боюсь, ни одно из этих слов не подходит… – Она закусила губу. – Я понимаю, что ты должен ненавидеть меня, но все же хочу, чтобы ты относился ко мне со снисхождением… Не уделишь ли ты мне несколько минут?.. Могу ли я поговорить с тобой? – Она прикрыла глаза. – Как сбивчиво я говорю…
      К ее удивлению, Джон ответил совершенно непринужденно, более того – безо всякого ожесточения в голосе:
      – Похоже, ты сильно смущена, Адди. Но, поверь, для этого нет никаких оснований. Заходи и садись. Мама, попроси, пожалуйста, Бриджет принести чай с пирожками…
      – Нет-нет, пожалуйста, не надо. Для чего эти лишние хлопоты? – Адди в панике коснулась его руки.
      Их глаза встретились, и никто из них не смог отвести взгляд.
      – Какие там хлопоты? – возразил Джон. Он посмотрел на ее изящную загорелую руку, все еще покоившуюся на его руке. – Я вижу, ты все еще солнцепоклонница…
      Адди покраснела, вспомнив о счастливых днях, которые они проводили вместе с Джоном, – лежали на стогах сена, на уединенных холмах, а на их молодые, бронзовые от загара обнаженные тела струились жаркие лучи солнца.
      – Последние семь лет я провела на свежем воздухе, – пробормотала Адди. – Мы жили в глуши, далеко отсюда.
      – Слышал-слышал. Звучит интригующе. Расскажи о своей жизни.
      – Джон, да как ты можешь?.. – Элизабет была вне себя. – Как ты можешь находиться в одной комнате с этой…
      – Хватит, мама! – отрезал Джон. – Аделаида – моя гостья. Пусть принесут чай… – Он развернул свою коляску – Пожалуйста, зайди в мою гостиную, Адди.
      Она почему-то пыталась вспомнить начало старого детского стишка, оканчивавшегося словами: «…муху пригласил паук». Джон подъехал к камину и развернулся к дивану.
      – Садись, Адди, и расскажи мне все о себе.
      Она села, сдвинув колени, нервно комкая в руке носовой платок.
      – Рассказывать особенно нечего.
      – Как это нечего? Слухи о твоих злополучных подвигах ходят по всей колонии. Говорят, вы с Мак-Дугалом покорили высочайшие вершины Голубых гор задолго до Грега Блэксленда и его ребят.
      – Я думаю, что слово «злополучные» вполне уместно, Джон.
      Он сардонически улыбнулся; его белые зубы сверкнули. Джон по-прежнему был поразительно красив.
      – Уверяю тебя, в моих словах не было никакого злого умысла. – Он придвинул кресло поближе к дивану и погладил руку Адди. – Ради Бога, расслабься, успокойся. Ты заставляешь меня нервничать. Почему-то ведешь себя, как на похоронах. Поверь мне, я не покойник.
      – Извини, Джон. Мне не так-то легко было приехать к тебе сегодня.
      Откинувшись на спинку каталки, он пытливо смотрел на нее своими сверкающими темными глазами.
      – Зачем ты приехала, Адди?
      – Вероятно… – Она и сама не знала, зачем… – Вероятно, чтобы сказать тебе, как я сожалею о случившемся. И не только я, но и Крег. Ты очень пострадал физически, Джон, но и у нас остались незаживающие раны. Они все еще продолжают ныть.
      – Да. Охотно тебе верю. И жить в глуши, в Неведомой стране, очевидно, не слишком приятно.
      Адди промолчала, не желая разубеждать его в том, что их жизнь в Земном Раю – своего рода кара Божья. А ведь на самом деле это была счастливейшая пора в ее жизни.
      – Но как я понимаю, у вас были и свои радости, – продолжал Джон. – У вас с Крегом двое замечательных детишек.
      Адди передернуло от этих слов. Говорить о Джейсоне и Джуно с Джоном Блэндингсом было для нее крайне неприятно, создавалось впечатление, что именно дети являлись причиной всех несчастий Джона.
      – Они для меня большое утешение, – уклончиво сказала Адди. – И радость для моих родителей.
      – Да, конечно. Благодаря им твоя мать быстро поправляется. Я очень рад этому, – произнес Джон торжественным тоном. – К сожалению, я теперь редко вижусь с твоими родными. И не потому, что я инвалид. Я регулярно посещаю Сидней. Бываю в музыкальном зале. Хожу в театр. Со времени твоего отъезда столица заметно изменилась к лучшему. У нас есть несколько театральных трупп, очень, кстати, неплохих. И репертуар у них приличный: Шекспир, Марлоу, Вольтер. – Он погладил свежевыбритый, с синевой, подбородок. – Дело в том, что после произошедшего со мной… – тщательно подбирал он слова, – несчастного случая наши родители прекратили общение.
      Адди предпочла отмолчаться. В этот момент появилась Бриджет с чашками чая на серебряном подносе, и она с облегчением вздохнула.
      Когда служанка удалилась, беседа приобрела вполне светский характер. По молчаливому согласию они избегали тем, которые могли иметь хоть какое-то отношение к тому, что Адди мысленно называла «трагическим треугольником».
      – О Боже! – воскликнула Адди, когда старинные часы в углу пробили четыре. – Мне уже пора возвращаться, Джон.
      – Нет-нет. – Он схватил ее за руку. – Ты должна остаться и пообедать с нами.
      Ее щеки вспыхнули.
      – Не могу, Джон. Ты должен считаться с чувствами своей матери по отношению ко мне. Я не хочу оказаться в неловком положении.
      – Сперва она, может быть, и будет дуться, но очень скоро оттает, вот увидишь.
      Адди высвободила свою руку.
      – Нет, я не смогу остаться. Но я рада, что встретилась с тобой, что повидала тебя. – В ее голосе прозвучала искренняя благодарность. – Ты очень благородный и незлопамятный человек, Джон. И я должна извиниться перед тобой за то, что… – Она запнулась.
      – Считала, будто я злобный, мстительный, корыстолюбивый подлец. – Он рассмеялся, заметив, как она сконфузилась. – Ничего удивительного, что ты так думала. Сначала я и в самом деле был таким. Безумно ревновал тебя к Мак-Дугалу. А когда мне сказали, что я на всю жизнь прикован к этому креслу…
      Джон в задумчивости уставился на подлокотник. Дважды провел ладонью по полированному дереву.
      – Вот это кресло… В нем есть нечто большее, чем может показаться. Оно, это кресло, замечательный учитель, наставник. Последние семь лет вся моя жизнь – во всяком случае, часы бодрствования – проходила в этом кресле. Сколько времени на размышления… Я сумел многое понять в себе… Так слепые обретают некое шестое чувство, позволяющее им постигать окружающий мир.
      Слушая монолог Джона, Адди чувствовала, что в ней совершается какая-то перемена, какая-то странная метаморфоза, она испытывала глубокое эмоциональное потрясение.
      – Джон, я… я даже не знаю, как благодарить тебя. Ты… – Она осеклась и уткнулась лицом в ладони. И вдруг почувствовала, как Джон осторожно гладит ее по волосам.
      – Адди, моя дорогая, изумительная Адди, я не могу видеть, как ты страдаешь из-за меня.
      – Нет, Джон, это не совсем так. Я полна радости и… – Она едва удержалась, чтобы не добавить: «И любви к тебе». Самое удивительное, что это было правдой. В этот момент она и в самом деле любила Джона Блэндингса. Не так, конечно, как Крега, а так, как своего брата Джейсона.
      – И?.. – переспросил Джон, словно угадав, что она собиралась сказать.
      – И благодарности к тебе за то, что ты избавил меня от чувства вины.
      – Тогда ты не должна уезжать. По крайней мере так быстро.
      – Нет, я должна уехать, Джон, – проговорила она с сожалением в голосе. – Мне трудно объяснить, почему, но должна.
      – А что тут объяснять? Ты должна вернуться к своему… – Джон намеренно сделал паузу, желая показать, что не собирается величать Крега мужем. Сложив ладони, он переплел пальцы. – Должна вернуться к Крегу. Это нетрудно понять. Но не могла бы ты отложить свой отъезд хотя бы на три недели?
      – Три недели? – Она нахмурилась. – Почему именно на три?
      – Потому что двадцать четвертого числа этого месяца твои мать и отец отмечают двадцать пятую годовщину своей совместной жизни. Неужели ты забыла?
      Это напоминание очень удивило Адди. За семь лет, прожитых вдали от так называемой цивилизации, они успели отрешиться от всех условностей. Дни рождения, годовщины, даже Рождество превратились в смутные воспоминания. Аделаида не помнила даже точных дат рождения своих детей, только месяц и год.
      – Боже! Я совсем забыла! – воскликнула она.
      – Дело в том, Адди, что мои родители хотели бы помириться с твоими. Во всяком случае, они не имеют никакого отношения к тому, что случилось со мной. Поэтому решили устроить праздник в честь твоих матери и отца. Ты не можешь уехать из Парраматты накануне такого торжества.
      – Наверное, ты прав, – кивнула Адди. – Мне придется задержаться на три недели.
      – Вот и чудесно. – Он взял ее за руки и улыбнулся. – Этот праздник будет иметь особое значение. Для меня очень важно восстановить нашу дружбу, Адди.
      – И для меня тоже, Джон.
      Она замерла, когда он вдруг быстро наклонился и поцеловал кончики ее пальцев.
      – Милая Адди, – прошептал он. Наконец Джон выпустил ее руки, и она встала.
      – Но сейчас я должна идти… Пожалуйста, Джон, не пытайся разубедить меня.
      Он рассмеялся:
      – Хорошо, подчиняюсь. Я вполне удовлетворен куда более значимой победой. Ты не уезжаешь из Парраматты. По крайней мере в ближайшие три недели, – добавил он.
      Возвращаясь на ферму Дирингов, Адди не могла не размышлять над этими странными словами – «более значимой победой»…
 
      После отъезда Джон покатил на коляске в музыкальную комнату матери. Элизабет расшивала чехол для клавесина. Когда он въехал, она окинула его укоряющим взглядом:
      – Ну что… эта… уехала?
      – Аделаида уехала. Но она вернется, – заявил Джон.
      – Я не позволю…
      – Позволишь, мама. – Мать никогда не могла устоять перед его повелительным тоном. – Видишь ли, вы с отцом должны устроить торжественный прием в честь Дирингов. Через три недели двадцать пятая годовщина их свадьбы. Это хороший повод для того, чтобы вы, все четверо, зарыли наконец топорик войны.
      Элизабет задумалась. Она очень тяжело переживала долгую разлуку со своей лучшей подругой Джоанной Диринг.
      – Знаешь, Джон, – сказала она наконец, – пожалуй, это не такая уж плохая мысль. Я поговорю с твоим отцом сегодня вечером.
      – Поговори, пожалуйста. – Развернув кресло, Джон посмотрел на свое отражение в зеркале шкафа. Удовлетворенно улыбнувшись, подумал: «Ты настоящий Макиавелли, старина».

      Они направлялись на северо-восток, где Крег и Калэ несколько лет назад во время охоты приметили долину, по которой, пробив проход в горе, протекала большая река, впадающая в море. Судя по всему, горная порода содержала значительную примесь песчаника и кварца. Еще тогда их заинтересовала слоистая структура высоких отвесных склонов. Под косыми лучами клонящегося к закату солнца сверкали всеми цветами радуги различные горные породы.
      Беглецы достигли долины к пяти часам пополудни, когда пестрые цвета поражали своей яркостью.
      – Ну и красота! – с восхищением воскликнул Рэнд.
      – Впечатление такое, будто это нарисованная картина, – сказал Флинн.
      Крег усмехнулся:
      – Ни одна картина не могла бы передать такую красоту. Мордекай поскреб каменную стену ногтями:
      – Никогда не видел таких пород в Новом Южном Уэльсе.
      – Зато их много далеко на юге, – заметил Абару. Крег отколол для себя образец.
      – Похоже на золото, не правда ли?
      Во время своей учебы в университете Суэйлз изучал и геологию. Он посмотрел на жилу и потер пальцами ее шершавую поверхность.
      – Слишком большой кусок для золота. Скорее это пирит.
      – Обманное золото, – пояснил Абару. – Люди с незапамятных времен принимают пирит за золото… Вернись, Келпи.
      Песик с лаем гонялся за большой ящерицей. Абару схватил его за хвост и подтащил к себе:
      – Ах ты, дуралей. Не знаешь, что эта ящерица ядовитая. Абару швырнул в нее песком, и она спряталась под большим камнем.
      – Надо бы искупаться, ребята, – сказал Флинн, начиная раздеваться.
      – Уже слишком поздно. Мы не успеем постирать одежду, – сказал Рэнд, глядя на свои грязные, пропитанные потом штаны и рубашку.
      Они поужинали вяленым мясом, галетами и местными бобами. Затем развели огромный костер и, завернувшись в одеяла, легли поблизости. Измученные трехдневным переходом, беглецы тут же уснули.
      Крегу сразу же приснилась Аделаида. Он шел за ней медленно-медленно, словно плыл. На ней было то самое нарядное платье, в котором он впервые увидел ее на губернаторском балу в день своего прибытия в Австралию. Нежно-голубое, украшенное изображениями диких цветов, птиц и бабочек. Ее распущенные длинные белокурые волосы развевались на ветру, а смех звучал как музыка.
      Постепенно он догонял ее, но это происходило слишком медленно. Он весь горел страстным желанием и боялся, что, если не успеет ее догнать, не сможет удержать то, что уже давно в нем копилось.
      И тут она, споткнувшись, упала, и в тот же миг он оказался на ней. Она вскрикнула, притворяясь, что испугалась. И в этот момент сон превратился в какой-то кошмар. Словно дикий зверь, он разодрал на клочки ее корсаж и впился губами в одну из ее упругих грудей, которые так ему нравились.
      Неожиданно она громко закричала от боли:
      – Перестань! Ты не целуешь, а кусаешь меня. «Кусаю ее? Что за чертовщина?»
      А дальше происходило нечто совсем уж невообразимое. Он принялся срывать с нее платье, пока не сорвал все до нитки. Ее лицо было до неузнаваемости искажено страхом и болью. Она свела ноги, но он грубо раздвинул их коленом. И просто обезумел от страсти при виде золотистого треугольника. Заржав, словно жеребец, он с яростью вошел в нее. Она еще громче закричала, но это лишь распаляло его. При этом он смеялся каким-то нечеловеческим смехом, приводившим в ужас даже его самого.
      «Да я просто настоящее чудовище!»
      А дальше произошло самое ужасное. Зверь, накинувшийся на Адди, оглянулся на него через плечо. На его дьявольском лице сверкали белые клыки.
      Ужас громоздился на ужас. Это было не его лицо, а омерзительное в своей красоте лицо Джона Блэндингса.
      – Ах, это ты, грязный ублюдок! Тварь, мерзавец!
      – Проснись, приятель, у тебя кошмар.
      Кто-то тряс его за плечо. Проснувшись, Крег быстро приподнялся, едва не уткнувшись лицом в склонившегося над ним Флинна.
      – О Господи!
      – Что тебе приснилось, Крег? Ты весь дрожишь.
      Мало того, что он весь дрожал, у него стучали зубы. Ощущая сильную слабость, весь в холодном поту, Крег закутался поплотнее в одеяло и придвинулся к догорающему костру.
      – Извини, дружище, – пробормотал он.
      – Что тебе, черт побери, приснилось?
      – Ерунда какая-то. Ничего не помню, – криво усмехнувшись, ответил Крег.
      Флинн окинул его недоверчивым взглядом, но ограничился кивком.
      – Похоже, тебе неприятно вспоминать об этом твоем сне. Флинн уже давно храпел, а Крег все еще лежал с широко раскрытыми глазами, боясь снова соскользнуть в мрачную пучину кошмара. Он все еще не спал, когда первые лучи солнца пробились сквозь ветви деревьев.
      День был очень жаркий, и их одежда высохла через час после того, как ее прополоскали. Абару и Келпи отправились поискать что-нибудь съестное. Через полчаса они вернулись. Абару нашел в лесу что-то вроде сладкого картофеля. Вывалив свою добычу на землю, он подобрал один клубень. Его темное лицо выражало сильнейшее недоумение.
      – Посмотрите-ка, ребята.
      Окружив Абару, все стали рассматривать клубень.
      – Будь я проклят, если понимаю, что это такое, – признался Крег.
      Среди слоя земли и песка на клубне сверкали бесчисленные крапинки золота.
      – Как ты думаешь, что это? – спросил Крег Суэйлза.
      – Я бы сказал, тот же самый минерал, который мы уже находили. Это место изобилует породами, содержащими кварц. В такого рода почвах обычно бывает богатое содержание пирита.
      Абару приготовил тушеное мясо с дикими овощами.
      – Еда вполне питательная, старина, – похвалил Флинн. – И куда лучше на вкус, чем можно было бы предположить.
      Подкрепившись, они посоветовались и решили остаться в этой долине по крайней мере на несколько недель.
      – А затем мы должны отыскать какое-нибудь поселение неподалеку от Батхёрста, – высказал свое мнение Крег. – И найти какую-либо работу.
      – Но только не в этой одежде, – возразил Флинн, ощупывая свою куртку из шкуры кенгуру. – Появись мы в ней, нас тут же схватят как лесных разбойников.
      – Дело не простое, – покачал головой Крег. – Похоже, нам придется и в самом деле стать разбойниками. Но не для того, чтобы отбирать у людей деньги, а только снимать с них рубашки и брюки.
      Все рассмеялись, представив себе, как пятеро белых и один туземец срывают одежду с бельевых веревок у какого-нибудь лагеря. Затем они разбились на две группы по три человека, чтобы пополнить убывающие запасы продовольствия. Мордекай, Рэнд и Суэйлз должны были заняться ловлей рыбы, а трое остальных – охотой. В колонии давно уже иссякли запасы пороха и амуниции, и Абару научил их всех охотиться с помощью вумеры. копья и бумеранга.
      Крег, самый способный из белых, наловчился с помощью вумеры довольно точно метать копье на двести футов. А с расстояния в пятьдесят футов мог точным попаданием охотничьего бумеранга расщеплять деревце толщиной в человеческую руку. Вместо удилищ использовался тростник, лианы заменяли лески, а крючки они вытачивали из костей животных.
      Чтобы скоротать время, беглецы решили построить хижину из коры – на австралийский манер. Идея была удачная, потому что в тот день, когда они достроили хижину, начался дождь, продолжавшийся целых четыре дня.
      Прошли еще две недели, а затем в одно прекрасное утро Крег заявил:
      – Пора собирать вещички, ребята.
      Они надели рюкзаки, скатали одеяла и, выйдя из долины, направились на северо-восток, в сторону Батхёрста.
      В тот же день на глаза им все чаще стали попадаться приметы цивилизации – возделанное поле, пасущиеся овцы и коровы, лающие собаки; а затем они увидели вьющийся дымок над печной трубой.
      – Посмотрим-ка, что там такое, – предложил Крег, и они направились в сторону дымка.
      Увидев жилье, они остановились. Это была не хижина, а настоящий дом, с выбеленными стенами, с кирпичным крыльцом, трубой и крышей из сланцевых плит.
      – Только посмотрите. Точно такой же дом, как в Новом Южном Уэльсе. Лайт был прав, эти новые земли быстро осваивают.
      – Заглянем внутрь? – спросил Флинн. Крег пожал плечами.
      – А почему бы и нет? Пошли.
      Они подошли к дому. Передняя дверь была открыта, и, поднявшись на крыльцо, Крег постучал по косяку:
      – Эй, кто-нибудь есть дома?
      Из боковой комнаты, шаркая ногами по полу, вышла молодая женщина и уставилась на них в испуге. Ее страх был вполне объясним. С длинными косматыми волосами и бородами, в одеждах из шкур, они, должно быть, казались ей настоящими дикарями.
      Чтобы успокоить ее, Крег приветливо улыбнулся:
      – Доброе утро, мэм. Вы не возражаете, если мы попьем воды из вашего колодца?
      Женщина утвердительно кивнула. Рядом с ней, держась за ее длинную черную юбку, стояли двое сопливых ребятишек. Они смотрели на пришельцев широко раскрытыми глазами.
      Женщина была очень недурна собой, ее крепкие груди были заметны даже под бесформенной, слишком просторной блузой. В модном платье она приковывала бы к себе все взгляды. Но было очевидно: здесь, в глуши, работая с восхода и до заката, она уже в тридцать лет превратится в пожилую женщину.
      Заметив, что Крег смотрит на ее мозолистые руки, она спрятала их за спину. Сглотнув, сказала:
      – Мой муж рядом, и он вооружен. Крег рассмеялся:
      – Как вы сами видите, у нас нет с собой оружия. Успокойтесь, мэм, мы вовсе не лесные разбойники. Спасибо за разрешение напиться.
      Они подошли к колодцу и опустили бадью в воду.
      Пока они наполняли свои фляжки, появился глава семейства с большой косой. Рядом с ним бежала крупная овчарка; шерсть ее поднялась дыбом, когда она заметила маленького Келпи. Келпи, однако, ничуть не испугался и яростно залаял. Абару похлопал его по спине:
      – Успокойся.
      Крег помахал рукой хозяину, рыжебородому крепкому малому с редеющими волосами того же цвета. За поясом у него был внушительных размеров пистолет.
      – Добрый день, – поздоровался Крег.
      Мужчина пробурчал что-то невнятное и, положив ладонь на рукоять пистолета, осторожно подошел к колодцу.
      – Откуда вы? – спросил он.
      – Из Парраматты, – последовал откровенный ответ. – Пришли поискать работу в Уэстморленде.
      – Это правда? – Рыжебородый с недоверием посмотрел на одежду пришельцев.
      – Да, сэр, мы сезонные рабочие, овцеводы. Нам говорят, что делать, и мы делаем. Вот я работал на ферме у Мак-Артура. Сначала объездчиком, а потом стригалем. А мой приятель – тот подсобный рабочий.
      В пытливых серых глазах по-прежнему сквозило недоверие.
      – Странно, что рабочие с таким опытом блуждают как бродяги.
      – А как ты сюда попал? Наверное, так же, как и мы. Услышал, что здесь перед всеми открываются большие возможности? Выхлопотал себе земельный участок?
      Крег почувствовал, что говорит не то, что надо, и следующие слова хозяина подтвердили его догадку:
      – Ты говоришь глупости, приятель. Если ты из Парраматты, то должен знать: правительство пока не раздает здесь землю. Ты просто столбишь какой-нибудь участок и начинаешь работать. Таких, как мы, называют скваттерами. – Он обхватил пальцами рукоятку пистолета.
      – Вы каторжники, верно? Крег поднял руки.
      – Освобожденные. Мужчина сплюнул.
      – Да уж сразу видно. – Он ухмыльнулся, показывая кривые редкие зубы. – Послушайте, мне наплевать, кто вы такие, лишь бы вели себя тихо.
      – Ты же видишь, мы не вооружены. Нам бы только одежку поприличнее. Что бы ты мог посоветовать?
      – А деньги у тебя есть, приятель? Тут неподалеку, на окраине городка, торгует один еврей. Но торгует себе не в убыток.
      – Хорошо, мы заглянем к нему. Всего тебе доброго. Тебе и твоей миссис.
      Они направились в сторону Батхёрста. Келпи, все время оглядываясь, ожесточенным рычанием продолжал бросать вызов огромному псу.
      – Ты бы лучше помолчал, Келпи, – посоветовал Флинн. – Он тебя запросто проглотит.
      Они шли по настоящей дороге, где уже началось движение. Катили кабриолеты, телеги, фургоны, попадались и всадники. В коляске с задней дверцей проезжали три девицы веселого поведения. Они сидели, высоко задрав юбки и скрестив ноги.
      – Эй, ребята! – Девицы помахали им. – Не хотите ли позабавиться? – прокричала полная блондинка.
      – Да уж я бы показал вам, что такое настоящий мужчина. – Флинн остановился, но Крег взял его под руку и потащил дальше.
      – У тебя нет денег, дружище. Флинн упирался.
      – А я-то думал, что платить будут мне. Другого такого, как я, им никогда не найти.
      – Как-нибудь обойдутся. Пошли, у нас есть более важные дела.
      – У нас, может быть, и есть, а вот у моего дружка, представь себе, нет.
      Пройти мимо фургона Джэкоба Леви, торговца мануфактурными товарами, было просто невозможно. На борту фургона большими красными буквами было выведено:
 
      ДЖЭКОБ ЛЕВИ ЛИМИТЕД
      МАНУФАКТУРНЫЕ ТОВАРЫ, СТОЛОВЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ,
      КАСТРЮЛИ И СКОВОРОДЫ,
      ДРУГИЕ ТОВАРЫ
 
      В это время дня уже шла оживленная торговля, и у лавки толпились покупательницы, одетые примерно так же, как та женщина, которую они видели на ферме. На всех были одинаковые ситцевые платья.
      Друзья сели на травку в тени дерева и принялись жевать и курить табак. Мордекай сунул щепотку табака в ноздрю.
      Наконец число покупательниц уменьшилось до двух: эти никак не могли решить, купить ли чугунную сковородку и суповую кастрюлю.
      – Ну что ж, принимайся за дело, Дэнни, – сказал Крег. Как они заранее договорились, Дэнни Мордекай встал и подошел к хозяину – высокому, сутулому человеку с длинной печальной физиономией, с неопрятными седыми бакенбардами. Одет он был во все черное.
      Когда Дэнни подошел поближе, хозяин посмотрел на него с любопытством.
      Дэнни улыбнулся и, протянув руку, приветствовал его по-еврейски.
      Леви ответил на идиш, и они разговорились. – Мы скрывались целых семь лет, – рассказывал Мордекай.
      – Это печальная история, но чего вы ожидаете от меня?
      – Чтобы ты дал нам в кредит новую одежду. Высокий, похожий на аиста человек засмеялся:
      – За кого ты меня принимаешь, брат Мордекай?
      – Ты сам сказал, что брат. – Дэнни кивнул в сторону своих друзей. – Мы все – братья.
      – Уж не станешь же ты уверять меня, что все пятеро – евреи. Один из них даже темнокожий.
      – Ты говоришь совсем не о том. Ты знаешь, почему я оказался беглецом? Знаешь, за что меня отправили в эту дьявольскую исправительную колонию?
      – Наверное, что-нибудь стянул? – спросил Леви с нотками сарказма в голосе.
      – Таково было официальное обвинение. Но на самом деле причина другая. Я оказался единственным евреем в протестантской общине, и они постарались меня выжить. Да, брат, единственное мое преступление заключалось в том, что я еврей. И моих приятелей тоже арестовали без всяких на то оснований. Вот, например, Флинн, ирландский католик… Он потребовал, чтобы не англичане, а сами ирландцы решали свои дела. У молодого Мак-Дугала тяжкая вина – бедность. Господи, почему богачи так ненавидят бедных? А взять Рэнда и Суэйлза? Этим приписали преступления, чтобы освободить Британские острова от нежелательных элементов. Что до туземца, то тут всё ясно и так. Он как бы в большой тюрьме с самого рождения.
      – Я уже наслушался подобных разговоров, – сказал Леви и повернулся, собираясь залезть в свой фургон.
      Мордекай ухватил его за фалды:
      – Выслушай меня до конца. Мы с тобой и эти пятеро – мы все братья. А благотворительность, как ты знаешь, начинается с собственного дома. Так что скажешь, брат Леви? Сделаешь ли ты доброе дело для своих ближних? Если ты нам не поможешь, власти тут же нас зацапают и отправят на остров Норфолк, где нас всех скуют одной цепью. Лучше бы уж повесили. Если такое случится, наша смерть будет на твоей совести.
      – Хорошо-хорошо, достаточно. – Леви поднял руки, как бы сдаваясь. – Пусть все идут сюда, и я подберу им новую одежду.
      Мордекай крепко обнял своего соплеменника.
      – Да благословит тебя Господь, брат. Лехайим.
      Леви вынес большую охапку шерстяных, льняных и полотняных рубашек и брюк. А также башмаки, чулки и широкополые войлочные шляпы, отделанные бобровым мехом. Все сумели подобрать себе что-нибудь подходящее – все, за исключением тощего Суэйлза, на котором слишком просторная одежда висела мешком.
      Через час они вошли в Батхёрст, где сразу же затерялись среди местного населения. Если кто-нибудь из них и выделялся, то только темнокожий Абару.
      Друзья обошли все лавки и магазины по обеим сторонам главной улицы, где после недавних дождей стояла глубокая, по колено, грязь, которую месили копыта лошадей. По краям улицы тянулись деревянные тротуары, кое-где соединенные мостками. По прикидке Крега, мужчин в городе было раз в семь больше, чем женщин.
      Наконец они увидели большую вывеску:
 
      ТРАКТИР ПАТНИ
 
      – Может, заглянем? – предложил Крег.
      – Но у нас же нет ни гроша, – сказал Рэнд.
      – Да, верно.
      Тут Суэйлз вытащил из кармана самородок размером с грецкий орех.
      – Может быть, нам удастся всучить кому-нибудь этот пирит вместо золота? Пожалуй, его и не отличишь от настоящего.
      – Что ж, попытаемся. Дай-ка его сюда, – сказал Крег. Он вошел в трактир и направился к грубо сколоченной стойке, установленной на двух козлах, похожих на те, что используются для пилки бревен. Посетителей в трактире было более чем достаточно – сидели спина к спине. Обслуживали клиентов две молодые женщины, одетые так, что их сразу арестовали бы, появись они на улицах Парраматты или Сиднея. На них были кружевные блузки с узким разрезом чуть ли не до талии, коротенькие, по колено, юбки с оборками и длинные черные чулки в сеточку.
      – Неплохой товарец, – заметил Флинн. – Я бы хорошенько погонял эту рыжую, что пополнее.
      – Брюнетка красивее, – заметил Крег.
      – По мне, так слишком костлявая.
      Они протиснулись сквозь толпу в дальний угол, где стояла бочка и лежали четыре перевернутых ящика, так что Абару и Мордекаю пришлось сидеть на полу. Спинами они прислонились к стене. Флинн пронзительно свистнул несколько раз, и в конце концов ему удалось привлечь внимание рыжей прислуги.
      – Чего рассвистелся, я не глухая, – проворчала она. – Что будете пить, ребята, – ром или пиво?
      Флинн заказал шесть кружек местного пива и закурил сигару. Затянувшись, передал ее соседу, и сигара пошла по кругу. Это было единственное, что в изобилии имелось в Земном Раю. Каждый месяц море выбрасывало на берег ящики, и среди них попадалось немало жестяных – с курительным и жевательным табаком.
      Обслужив их, девушка сунула поднос под мышку и протянула руку:
      – Двенадцать шиллингов, парень.
      – Двенадцать шиллингов за это паршивое пойло? – не поверил ушам Крег. – Ну и заломила же ты!
      – Не нравится, пейте воду, – заявила прислуга. Она хотела забрать кружки, но Крег остановил ее:
      – Ничего, мисс. Все в порядке.
      – А деньги?
      Он осторожно вытащил из нагрудного кармана самородок.
      – Ты знаешь, что это такое?
      – Золото? – вытаращила глаза та.
      – Да, золото. Неплохой самородок. Я хотел бы обменять его на деньги.
      – Тут же не меняльная контора.
      – Хозяин у вас Патни?
      – Да. Но видишь ли… – Она замялась. – Я не знаю…
      – Зато я знаю. Мистер Патни с удовольствием выполнит мою просьбу. Где я могу его найти?
      – О… Патни в своей конторе. Пройдешь туда, через ту дверь.
      – Спасибо. – Крег встал и направился к двери, на которую указала рыжеволосая. За дверью начинался короткий коридор – закрытая дверь справа, закрытая дверь слева и полуоткрытая в самом конце. Крег прошел в конец коридора и постучал.
      – Войдите, – раздался приятный голос.
      Крег медленно открыл дверь и увидел женщину лет тридцати пяти. Она сидела за столом, разбирая какие-то документы. Женщина была в накрахмаленной белой блузе с длинными рукавами и высоким воротником и черной юбке; глаза – голубые, каштановые волосы уложены в два узла на затылке. Крег невольно задержал взгляд на ее полной груди.
      – Чем могу служить? – проговорила дама с приятным шотландским акцентом. Она оглядела Крега с головы до ног и лукаво улыбнулась.
      – Я хотел бы видеть мистера Патни, мэм.
      – Здесь нет никакого мистера Патни, парень. Я – Анни Патни.
      – Так это вам принадлежит трактир?
      – Совершенно верно. В чем дело? Я очень занята. Крег тотчас же осознал всю нелепость своей затеи. Эта проницательная, умудренная жизненным опытом женщина ни за что не попадется на такую дешевую приманку. Но отступать было уже поздно. Он откашлялся, прочищая горло.
      – Я со своими ребятами только что спустился с гор. Мы ищем работу, а пока у нас ее нет, хотели бы обменять этот самородок на наличные.
      Стиснув зубы, он положил самородок на стол. На его счастье, лучи солнца, струившиеся сквозь небольшое окошко за спиной хозяйки, ярко освещали самородок. В этот момент Крег готов был поклясться, что это и в самом деле чистое золото. Но что скажет Анна Патни?
      – Гм… – Она взяла самородок и внимательно его рассмотрела.
      Вытащив из выдвижного ящика большую лупу, осмотрела более тщательно. Увидев, что хозяйка нахмурилась, Крег сглотнул. Она же поднесла самородок ко рту и попробовала его на зуб. Затем взвесила на ладони и вновь посмотрела на Крега. В ее светлых глазах сквозило недоверие.
      – И где вы, бродяги, это стащили?
      – Извините, мэм, но мы не бродяги и не воры. Этот самородок принадлежит нам, и мы ищем работу на какой-нибудь ферме. Мы все люди опытные.
      – Вполне возможно. Вы освобожденные каторжники?
      – Да, мэм. – Крег скромно умолчал о том, что освободились они сами, прикончив при этом нескольких охранников.
      – А где вы раздобыли одежду, если у вас нет денег?
      – Взяли в кредит.
      Хозяйка недоверчиво улыбнулась:
      – И кто же вам открыл кредит? Джейк Леви? Только он и торгует таким товаром.
      – Да, мэм. Джейк Леви был очень добр, даже, можно сказать, щедр.
      – Добр? Джейк Леви добр? Да в своем ли ты уме, парень? Или это я не в своем уме. Брюки и рубашки-то из его лавки. – Она прищурилась. – В тебе, наверное, есть что-то необыкновенное, парень, если ты сумел получить кредит у Джейка. Я просто не знаю, что думать… А что касается этого золотого самородка…
      Сердце Крега так и подпрыгнуло от радости. Она сказала, что самородок золотой! Затаив дыхание, он смотрел, как хозяйка выдвигает другой ящик и достает из него небольшие аптекарские весы. Она положила самородок на одну чашу и небольшую гирьку – на другую. Гирька оказалась слишком тяжелая. Хозяйка положила гирьку поменьше, и на этот раз коромысло застыло в неподвижности.
      – Хорошо, парень, по курсу Английского банка тебе причитается двадцать пять фунтов.
      Не веря своим глазам, Крег наблюдал, как Анна Патни вынимает из ящика стола металлическую коробку и открывает ее. Коробка была набита банкнотами различного цвета и достоинства. Послюнявив большой палец, она быстро отсчитала нужную сумму. Закрыв коробку, убрала ее в стол, поднялась и протянула Крегу банкноты:
      – Вот твои двадцать пять фунтов, парень.
      Он взял деньги и облизнул пересохшие губы. Ему стоило большого труда удержать дрожь в руках. Двадцать пять фунтов! Никогда в жизни Крег не видел такой суммы.
      – Спа… спасибо, мэм, – запинаясь, произнес он.
      – Рада была с тобой познакомиться. И перестань называть меня «мэм». Это обращение слишком похоже на «мадам», а очень многие здесь думают, что именно это и есть мое призвание. Ты понимаешь, что я имею в виду? Ты парень очень красивый, видный. Бьюсь об заклад, молодые девицы просто не дают тебе проходу. – Анни смерила его оценивающим взглядом, точно перед ней стоял породистый конь. Крег даже вздрогнул, когда она потрогала его бицепсы. – Я вижу, ты парень крепкий. Как скала. Можешь называть меня Анни. А как зовут тебя, парень?
      – Крег. Крег Мак-Дугал. Ее круглое лицо просияло.
      – Говоришь, Мак-Дугал? Из наших, стало быть. Это хорошо. А сколько тебе лет, Крег?
      – Скоро, наверное, будет двадцать пять. К сожалению, я путаюсь в датах. Столько лет провел здесь, что все смешалось.
      Анни подбоченилась, выпятив грудь, и сказала:
      – Мой покойный муж Ангус оставил мне стадо овец за горами. Я хотела бы нанять людей, чтобы пригнали их сюда. Ты бы не взялся за это дело, а, дружок?
      – С большим удовольствием, – сразу же согласился Крег. Она одарила его соблазнительной улыбкой:
      – Отлично. Почему бы тебе не зайти ко мне после закрытия? Часов в десять…
      – Можете быть уверены, я не опоздаю. Даже не знаю, как вас благодарить, миссис Патни.
      – Я же сказала тебе: зови меня Анни. – Ее улыбка стала еще шире. – Я уверена, ты придумаешь способ, как меня отблагодарить.
      Когда Крег, пятясь, вышел, уши его горели.
      – Не забудь же, сегодня вечером! – крикнула она в раскрытую дверь.
      – Я приду, Анни.
      Как только он вышел в шумный зал, на него сразу же накинулась рыжая служанка:
      – Ну что, будешь платить? Крег подмигнул и ухмыльнулся.
      – Обращайся с нами повежливее, дорогуша. На, посмотри. – Он пошуршал пачкой банкнот, и глаза девушки округлились.
      – О Господи. Слушаюсь, сэр. Для вас все, что угодно. Крег рассмеялся и хлопнул ее по заду:
      – Притащи нам еще пива. Самого лучшего.
      Когда Крег рассказал своим приятелям, что произошло в конторе миссис Патни, они уставились на него с недоверием.
      – Не верю, – заявил Флинн. – Да вы понимаете, что это означает? Эта проклятая долина – настоящее золотое дно. – Он легонько хлопнул Суэйлза по лбу. – Пирит, значит? Обманное золото? Если кто и оказался обманутым, так это ты. Тоже мне, знаток.
      Суэйлз смутился и стал оправдываться:
      – Я тут не виноват. У меня нет с собой всего оборудования, чтобы произвести анализ. Это могла быть чистая случайность. Нередко вместе с пиритом попадаются небольшие количества аллювиального золота.
      – Завтра первым делом я отправляюсь туда, – заявил Флинн.
      – Не глупи, приятель, – нахмурился Крег. – Суэйлз, возможно, прав. Когда мы в первый раз побывали с Калэ в этой долине, он сказал, что это пирит.
      – Но ведь мы должны выяснить, что это на самом деле.
      – Да, верно. Но сперва мы должны подкопить деньжат, купить мулов и необходимое снаряжение. Дело, которое хочет поручить нам Патни, – неплохая возможность подзаработать.
      – Когда отправляемся? Крег погладил бороду.
      – Она хочет, чтобы я зашел к ней сегодня вечером – обговорить все подробности.
      – Ах, она хочет обговорить подробности? – с ухмылкой произнес Флинн. – Слышали, ребята? Мадам Патни хочет, чтобы наш друг кое-что ей объяснил. А еще лучше показал. А почему бы и нам всем не поиграть в эту увлекательную игру?
      Его слова вызвали дружный хохот.
      – Похоже, что по возрасту и телосложению она больше подходит мне, чем тебе, Крег, – сказал Мордекай.
      – Не уверен, что твой петушок справится с этим делом. Как бы эта киска его не проглотила, – усмехнулся Флинн. – По-моему, она гораздо больше подходит мне. Я всегда любил зрелых женщин.
      – Пир закончен, – сказал Крег, отделяя от пачки одну банкноту, чтобы расплатиться. – Нам надо устроиться где-нибудь на ночлег и раздобыть немножко жратвы.
      Когда они вышли из трактира, к ним бросился терпеливо ожидавший все это время маленький Келпи. Он помахал хвостом, пролаял свое собачье приветствие и затрусил рядом с Абару.
      Постоялые дворы и в самом Батхёрсте, и вокруг него напоминали скорее ночлежки, чем гостиницы.
      – У нас в Парраматте можно было найти что-нибудь поприличнее, – заметил Суэйлз.
      Здесь же в одной комнате стояли десять деревянных кроватей без матрасов.
      – На земле и то мягче, – пожаловался Рэнд, укладываясь на эвкалиптовые доски.
      В этот вечер они поужинали отличным маллигатони, который им подали в оловянных тарелках в небольшой лавке-закусочной, принадлежавшей древней старухе, матушке Флетчер. По всей видимости, ее заведение пользовалось неплохой репутацией, ибо им пришлось отстоять в очереди целый час, прежде чем они наконец уселись за стойку, занимавшую три четверти всего небольшого зала.
      Сутулая, почти горбатая матушка Флетчер, принимая у них заказ, бормотала что-то похожее на ведьмовские заклинания. Она обнажала свои беззубые десны в некоем подобии улыбки и даже ущипнула Флинна за щеку.
      – Уж как бы я тебя ублаготворила, красавчик! Ты напоминаешь мне моего первого мужа.
      Ее слова вызвали общее веселье.
      – Зрелая женщина – как раз для тебя, Флинн, – съязвил Крег.
      Чуть погодя Абару покормил Келпи, раскрыв сверток, который вручила ему матушка Флетчер.
      – Ну а теперь мне пора отправляться в трактир Патни, – сказал Крег.
      – Милая кошечка, выгляни в окошечко, – насмешливо пропел Флинн.
      – Оставь свои шуточки, ирландский варвар, – огрызнулся Крег.
      В дверях трактира Крег столкнулся с уходившей прислугой. Рыжая подмигнула ему:
      – Тебя уже ждут. Надеюсь, ты умеешь доставлять удовольствие.
      Крег покраснел.
      – При чем тут удовольствие? У нас чисто деловое свидание, дорогуля. Миссис Патни хочет нанять меня и моих приятелей как погонщиков скота.
      Уходя, рыжая помахала рукой:
      – Так ты уж погоняй ее сегодня как следует, приятель.
      Невольно поежившись, Крег вошел в темный зал и направился к узкому лучу света, выбивавшемуся из-под двери. Открыв дверь, посмотрел в конец коридора. Там было темно и тихо.
      – Я здесь, дружок, – раздался голос. – Заходи, пожалуйста.
      Войдя в комнату – это была спальня, – он замер в оцепенении. В мягком свете керосиновой лампы Крег увидел лежавшую на постели обнаженную женщину. У нее были большие и крепкие для ее возраста груди и широкие бедра. Она напомнила ему изображение нагой женщины, которое он видел в одном из альбомов в библиотеке Дирингов. Это была репродукция картины Рафаэля.
      – Сейчас все очень быстро меняется, – сказала Анни. – Время – деньги. Поэтому я приготовилась к твоему приходу. Скидывай одежду и прыгай сюда, а я тем временем налью тебе бокал вина.
      Она похлопала по матрасу и достала бутылку вина из деревянного ведерка, стоявшего рядом с кроватью. На столике возле нее были уже приготовлены два хрустальных бокала.
      В этот вечер Крег понял, что должна чувствовать чистая, невинная девушка, раздеваясь перед жадно глазеющим на нее старым развратником. Анни с таким нескрываемым восхищением рассматривала его, что он готов был от стыда провалиться сквозь землю.
      – Сейчас он не так уж велик, мой милый, но когда я его чуть-чуть приласкаю, тебе, пожалуй, и сам бык позавидует, – ухмыльнулась Анни. – Быстрее. Я не люблю, когда меня заставляют ждать.
      Едва он занес колено на постель, как она схватила его обеими руками и затащила на себя. Ее пылкое нетерпение передалось и ему. Он решил, что, хотя и предпочитает таких стройных женщин, как Адди и Керри, пышные формы также имеют свою прелесть.
      Это была дикая, безумная ночь, ночь, порождавшая в его воображении самые причудливые образы: жеребец и кобыла; две лодки в бурном море; а когда она восседала на нем, у него было такое чувство, будто на него навалился бегемот или какое-то другое огромное животное.
      Когда она наконец насытилась, Крег сразу погрузился в глубокий сон. И проснулся только в семь утра, когда его разбудила Анни.
      – А ну-ка поднатужься в последний разок, а потом мы позавтракаем. Я устрою тебе настоящий пир. Яйца утконоса. Бекон. Колбаски и блины. И отличнейший яванский кофе.
      – Недурно, – согласился Крег. Для того чтобы восстановить силы, ему действительно требовалось хорошенько подкрепиться.

      Они отправились в Виндзор, где находилась овечья ферма Анни Патни, в начале июля 1816 года. Была середина австралийской зимы, на их счастье, довольно мягкое время года. Правда, временами холодало, по ночам иногда даже сыпал снег, но особых трудностей они все же не испытывали. Теплое шерстяное белье и меховые куртки с капюшонами являлись надежной защитой от холода. Лошадьми и всем необходимым их обеспечила миссис Патни, она же выдала им щедрый аванс.
      Однажды они разбили лагерь на утесе, с которого открывался великолепный вид. На севере, отливая ледяным блеском в косых лучах солнца, в небо вонзался высокий заснеженный пик; кое-где вокруг него клубились кучевые облака. На востоке и западе на многие мили тянулся серпантин дороги, бежавшей среди утесов, по дну извилистых ущелий, а иногда – по переброшенным через ущелья мостам.
      Пройдено было тридцать пять миль, и столько же еще оставалось.
      Остановились они в месте, специально отведенном для путешественников. Для женщин и калек тут были построены пять-шесть бревенчатых домиков. Имелся и родник. Вечером они собрались вокруг общего костра вместе с членами большой группы, державшей путь в обратном направлении. Старший группы представился Джоном Оксли. Он был начальником управления по разведке недр Нового Южного Уэльса.
      – Нам поручено составить карты рек Лахлан и Макуэри, – сказал он. – А это мистер Левин, наш главный ботаник. – Он указал на невысокого темнобородого мужчину, который с увеличительным стеклом в руке изучал образцы флоры, собранные за день пути.
      – Лахлан и Макуэри, – с многозначительной ухмылкой повторил Флинн. – Похоже, наш губернатор не отличается скромностью.
      Оксли вздохнул:
      – Прежде чем они доведут дело до конца, весь этот проклятый континент станет эпитафией важным правительственным шишкам.
      И все же Оксли одобрял действия губернатора Макуэри.
      – Знаете ли вы, что губернатор обратился в Уайтхолл с предложением официально присвоить этому континенту имя Австралия? Переход через горы как бы оповещает Англию, что мы переросли статус исправительной колонии. Близок день, когда мы превратимся во вторую Америку.
      На следующее утро, на рассвете, путешественники попрощались, каждая группа направилась в свою сторону.
      Крег и его друзья благополучно добрались до Виндзора, но здесь им пришлось выдержать неприятное столкновение с управляющим Уильямом Коксом. Управляющий фермой испытывал большие сомнения по поводу передачи овец шестерым незнакомцам. Тем более что нередко, спустившись с гор, лесные разбойники похищали лошадей и скот.
      Кокс, человек весьма сурового облика, с косматыми волосами и горящими глазами, учинил Крегу и его друзьям настоящий допрос. Он тщательно изучил доверенность, выданную им Анни Патни, сравнил ее подпись с подписями на других документах, где ее имя значилось рядом с именем покойного мужа. Затем стал задавать множество вопросов. Крег, отвечая, рассказал ему ту же историю, что и Анни Патни: мол, они освобожденные каторжники, прежде работавшие у Джона Мак-Артура. Кокс нахмурился:
      – А где ваши свидетельства об освобождении?
      – Заперты в сейфе миссис Патни, сэр, – ничуть не колеблясь, ответил Крег. – Надеюсь, вы не думаете, что она доверила бы такую работу совершенно незнакомым людям?
      – Гм, пожалуй, нет. Я знаю Анни Патни. Женщина она умная, с деловой хваткой, хорошо разбирается в людях. Хорошо, сэр, я подпишу доверенность на выдачу вам скота. – Кокс поставил свою печать и подпись и передал документ Крегу.
      Наутро они двинулись в обратный путь – шестеро мужчин, три овчарки, не считая Келпи, и триста овец. Если эта процессия и двигалась в образцовом порядке, то прежде всего благодаря стараниям Келпи, который приобрел в Земном Раю немалый опыт. Другие собаки покорно признавали его лидерство и поступали точно так же, как он. Разумеется, обремененные таким большим стадом, они продвигались гораздо медленнее, чем при переходе налегке. Сталкиваясь со встречными путниками, они сгоняли овец в кучу и ждали, пока те пройдут. На ночь останавливались в таком месте, где овцы могли попастись. Они договорились, что посменно будут караулить стадо. В этих местах пошаливали разбойники, можно было угодить в засаду, поэтому Анни Патни настояла, чтобы каждый из них вооружился ружьем и пистолетом. Очередность они определили с помощью жребия. Тащили соломинки. Первая смена досталась Абару. Через полтора часа его сменял Крег. Последним, уже под самое утро, заступал Рэнд.
      Первые два дня и две ночи прошли без происшествий, что усыпило их бдительность. На третью ночь около полуночи пошел снег. Почувствовав, что мокрые хлопья облепили его лицо, Крег проснулся. Сел и протер глаза. Затем осмотрелся – и вдруг заметил, что к их лагерю цепочкой приближаются какие-то темные фигуры. Они шли очень тихо, крадучись, и это сразу же встревожило Крега.
      Где этот чертов Флинн? Это была его смена. Взглянув налево, где дотлевал их костер, Крег заметил, что Флинн, сидя по-турецки, с ружьем в руках, тихонько похрапывает.
      Схватив ружье, Крег вскочил, закричал:
      – Вставайте! К нам гости! Вставайте! Флинн тут же проснулся:
      – Какого дьявола ты так разорался?
      – Дрыхнешь, сторож?
      – Ну и что? Какая беда?
      Ответ последовал незамедлительно и отнюдь не с той стороны, откуда ожидал Флинн. В холодном ночном воздухе прогремел выстрел. Загрохотали разбуженные ущелья и утесы.
      – На нас напали! – закричал Крег, укрываясь за бревном, лежавшим шагах в десяти от него. – Все прячьтесь!
      Ружья, казалось, били со всех сторон.
      – Занимайте круговую оборону, – распорядился Крег. – Тут есть два бревна и несколько валунов. Помогите мне устроить завал.
      На миг у него родилась мысль прорваться к группе деревьев на востоке, но он тут же отверг эту идею. Без сомнения, они окружены, и всякое опрометчивое действие могло кончиться для них очень плохо. Флинн плюхнулся рядом с Крегом. От бревна, за которым они укрылись, полетели щепки.
      – Надо устроить перекличку, – предложил Крег. Оказалось, что все на месте, целые и невредимые. Правда, Келпи не оказалось – пес удрал в лес при первых же выстрелах.
      – Не стреляйте, пока не будете видеть цель ясно, – велел Крег.
      Атакующие, сообразив, что их заметили, отступили в тень деревьев.
      Держа палец на спусковом крючке, Крег тщательно всматривался в прицельную прорезь. Заметив оранжево-алую вспышку выстрела, тотчас же нажал на крючок. Стреляли в них с трех сторон – справа, слева и спереди. Иногда одиночными выстрелами, иногда залпами. Отыскивая себе цели, погонщики ориентировались прежде всего на эти залпы. Несколько раз слышались проклятия, громкие стоны, свидетельствовавшие о том, что они не промахнулись.
      Дважды нападающие пытались атаковать группами по три-четыре человека, но вынуждены были отступить под меткими выстрелами Крега и его друзей – причем на траве, припорошенной снегом, остались лежать четыре тела. Пострадали и погонщики. Абару ранили в плечо. Пуля задела висок Флинна; отклонись она чуть-чуть в сторону, и рана могла бы стать смертельной. Однако кровь заливала Флинну глаза, он даже не мог стрелять. Повернувшись, Крег протянул ему свой шейный платок.
      – Обвяжи голову, чтобы остановить кровь, – посоветовал он. Поворачиваясь, Крег чуть приподнял голову и правое плечо – и в тот же миг с криком упал.
      – Тебя что, зацепило, приятель? – крикнул Флинн.
      – Боюсь, да.
      – Сильно?
      – Трудно сказать, но кровь хлещет, как из зарезанной свиньи. Не беспокойся за меня. Берись за ружье.
      Огонь прекратился так же неожиданно, как и начался. Издалека послышался шум, и земля стала как-то странно подрагивать. Чуть погодя они поняли, что это стучат копыта по замерзшей дороге.
      Разбойники стали окликать друг друга.
      – По коням! – закричал один. – Быстрее! Вскоре они уже скрылись в лесу.
      – Сюда приближаются всадники, – сказал Флинн. – Кто бы это мог быть?
      – Я тоже хотел бы это знать, – откликнулся Крег. – Мы вполне можем попасть из огня да в полымя.
      – Что делать? У нас нет выбора. Как плечо?
      Крег посмотрел на окровавленную тряпку, которую прижимал левой рукой к плечу.
      – Не могу остановить кровь. Видать, задета артерия. У меня все плывет перед глазами.
      – Эй, Суэйлз, ты же у нас доктор! Посмотри его рану! – крикнул Флинн.
      Суэйлз подошел и опустился на колени возле Крега.
      – Сделай мне факел, Флинн, – попросил он.
      Пока Флинн выполнял его просьбу, подъехали всадники.
      – Что тут случилось? – спросили они.
      – На нас напали разбойники, – объяснил Флинн. – При вашем приближении они задали тягу. Спасибо, что выручили.
      – А что они от вас хотели?
      – Им нужны были овцы. Мы перегоняем стадо из Виндзора в Батхёрст. Эти овцы принадлежат миссис Патни.
      – Анни Патни, говоришь? Слышите, ребята? Стало быть, мы сделали доброе дело для Анни. Они не успели увести овец?
      – Мы даже не знаем. Овцы вон за тем утесом, в долине. За ними присматривают собаки. Но сейчас у нас другие заботы. Один из наших тяжело ранен. – Флинн зажег факел и осветил Крега, который лежал в беспамятстве, бормоча что-то нечленораздельное.
      Они все молча наблюдали, как Суэйлз осматривает плечо Крега. Рана была глубокая и рваная, на три дюйма пониже ключицы. Суэйлз с мрачным видом покачал головой:
      – Тяжелая рана. Нужна более плотная ткань, чтобы остановить кровотечение. Оторвите кусок одеяла. – Он прижал ладонь к груди Крега, чуть выше раны. – Надо перетянуть артерию где-то здесь.
      Послышались одобрительные возгласы – струйка крови стала тоньше, а затем кровотечение и вовсе прекратилось.
      – Вам повезло, что среди вас нашелся доктор, – сказал один из всадников.
      Флинн и Суэйлз обменялись многозначительными взглядами.
      – И я так думаю, – ответил Флинн. – А вы-то откуда, ребята?
      – Мы возвращаемся в Сидней, чтобы пополнить припасы. У нас за горами большая скотоводческая ферма. Вчера вечером мы были в Батхёрсте и провели вечер в трактире Патни. Анни сказала, что ожидает возвращения своего стада. Очень рады, что мы подоспели к вам на помощь. Мы стоим лагерем в миле отсюда. Ниже по дороге. Услышали пальбу и догадались, что происходит что-то в этом роде.
      – Нам крупно повезло, – сказал Флинн.
      – Ты, кажется, и сам ранен? – спросил один из всадников. Флинн притронулся к окровавленному платку, которым обмотал голову.
      – Так, царапина. Со мной все в порядке.
      – Даже пуля отскочила от его крепкой ирландской башки, – сказал Рэнд.
      Эти слова разрядили напряжение, и все рассмеялись.
      – Ну, если вам ничем нельзя помочь, то мы вернемся к себе в лагерь. Не думаю, чтобы разбойники осмелились снова на вас напасть. Все они трусы.
      – Да, конечно. Мы обойдемся своими силами. Огромное вам спасибо.
      Старший из всадников помахал шляпой и ускакал вместе со своими людьми.
      – Сегодня нам, пожалуй, больше не уснуть, – сказал Флинн. – Давайте разведем костер.
      При свете пылающего костра они подвели итог быстротечной схватки. Рана Абару в отличие от раны Крега была не очень глубокая. После того как Суэйлз туго перевязал Рэнду бедро, тот смог, прихрамывая, ходить. Флинн чувствовал себя сносно, но у него ужасно болела голова. Крег Мак-Дугал, однако, был ранен опасно.
      – Он в коме, – объяснил Суэйлз, – и вряд ли выйдет из нее, пока организм не восполнит потерянную кровь. На это потребуется время, а он так ослаблен, что рискует подхватить какую-нибудь инфекцию.
      – Веселенькая перспектива. Как же мы довезем его до Батхёрста?
      – Не помогут ли нам эти ребята, что выручили нас? Может быть, они одолжат нам повозку?
      – Идея неплохая, – одобрил Флинн. – Мы спросим у них утром. – Он потер замерзшие руки. – А пока сварим кофе.
      Взошло солнце, разогнавшее лучами зловещую ночную тьму. Прокричала кукабурра. Маленькие попугайчики – паракиты – нежно взывали друг к другу. По суку ближайшего дерева разгуливал какаду, чистя перышки и жалуясь на пристроившегося на соседнем суку коалу. Весь снег, словно по волшебству, растаял, не осталось даже влаги на траве.
      Они позавтракали холодным мясом и галетами и запили завтрак обжигающим кофе. Крег все еще был в беспамятстве, но состояние остальных вполне позволяло им продолжить путешествие. Абару и Флинн отправились в долину, где Келпи и другие собаки сторожили овечье стадо. После подсчета выяснилось, что не хватает всего трех овец, видимо, куда-то убежавших. Абару и Келпи обыскали окрестности и скоро нашли беглянок.
      Они собрали вещи и навьючили их на лошадей. Суэйлз как раз перевязывал рану Крега, когда на дороге показались их спасители, возвращавшиеся в Сидней.
      Они остановились, чтобы узнать, как себя чувствует Крег, и охотно согласились одолжить им повозку с кучером.
      – Если бы среди вас не было доктора, – сказал старший группы, – мы бы могли отвезти его в Сидней, потому что в Батхёрсте нет ни одного лекаря.
      – Такого просто не может быть… – возразил Суэйлз, но Флинн резко его оборвал:
      – Наш док справится. Он у нас первоклассный специалист, сэр. Верно, Роналд?
      – Ну, если ты так считаешь, – пробормотал Суэйлз.
      – Ну что ж, тогда в путь. – Флинн сердечно поблагодарил всадников за помощь. – Может быть, в один прекрасный день мы сможем отплатить вам за то, что вы для нас сделали, хотя и маловероятно. Не так уж часто случается спасти человеку жизнь.
      Обе группы разъехались в противоположных направлениях. Флинн и Абару ехали перед стадом блеющих овец. Суэйлз, Мордекай и Рэнд подгоняли стадо сзади. Замыкала процессию повозка с Крегом.
      Два дня спустя они одолели последний перевал и начали спуск к Батхёрсту.
      Уже близился вечер, когда они подъехали к трактиру Патни, ошеломив своим появлением горожан и создав небывалую пробку на улице. Овцы вели себя очень неспокойно – ждали, когда их отведут на пастбище. Келпи и другие собаки носились вокруг стада, хватая овец за ноги. Время от времени какой-нибудь задиристый баран врывался в лавку или в салун, нагоняя страху на хозяев и посетителей. Флинн один зашел к Анни Патни:
      – Ваше стадо на улице. Куда его перегнать?
      – Я велела Крегу перегнать их на новую ферму в шести милях отсюда. Это по дороге, что вдоль реки. А где Крег?
      – Где-то между жизнью и смертью, – проворчал Шон. – И пока, кажется, преимущество за смертью.
      Анни схватилась за горло, и кровь разом отхлынула от ее лица.
      – Да помогут нам святые. Что случилось с моим дружком? Флинн рассказал о нападении разбойников. Анни была потрясена.
      – Это все моя вина. И зачем я послала вас за овцами? Никогда не прощу себе, если он умрет. Сейчас же принесите его сюда. Уложите на мою кровать. Какая жалость, что у нас в Батхёрсте нет доктора. Два месяца назад умер старый док Роудс, упокой Господь его душу, а кроме него, никого не было.
      – У нас есть свой доктор. Вы знаете Рона Суэйлза? Он был осужден за аборт. Но у него нет ни инструментов, ни лекарств.
      Анни щелкнула пальцами.
      – Доктор Роудс оставил свой кабинет для преемника, если таковой появится.
      – Лучшего преемника, чем Суэйлз, не найти. Приготовьте кровать. Мы сейчас принесем Крега.
      Когда через несколько минут Крега внесли и положили на роскошную мягкую постель Анни, он все еще был без сознания, в лихорадочном бреду.
      – Снимите с него эту грязную одежду, и я вымою его, – распорядилась хозяйка.
      – Неужели такая дама будет мыть голого мужчину? – удивился Мордекай.
      – Да я видела столько голых мужчин, что тебе и не снилось, мистер, – фыркнула Анни.
      Оставив Крега на попечение хозяйки, друзья отправились перегонять овец на ферму. Через несколько часов они возвратились и увидели, что Крегу стало гораздо лучше.
      – Я протерла его спиртом, промыла и перевязала рану. – Анни вздрогнула. – Рана просто ужасная. Чем вы можете ему помочь, док? – спросила она Суэйлза.
      – Пока еще не знаю, – с угрюмым видом ответил он. – Думаю, надо сперва осмотреть кабинет покойного доктора.
      – Пошли, я отведу вас туда.
      Мордекай остался с Крегом, остальные отправились следом за Анни. Кабинет доктора Роудса находился за лавкой мясника. Чтобы добраться туда, надо было подняться по шаткой лестнице с торца дома. На двери кабинета все еще висела табличка, но она была такая грязная, что Флинну пришлось протереть ее рукавом, чтобы можно было разобрать буквы:
 
      БИЛЛ РОУДС, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ
 
      Флинн отодрал три доски, которыми была заколочена дверь, и открыл ее. Изнутри повеяло застарелой плесенью. Флинн зажал нос.
      – Фу! Вонь, как из могилы. Надо здесь проветрить. – Он широко распахнул дверь и открыл два окна. – Так-то лучше.
      Суэйлз остановился посреди комнаты. Обставлена она была довольно скудно. Небольшой письменный стол, стул и еще один стол – для обследования больных. У самой длинной стены стоял шкаф с тремя полками, уставленными бутылочками, флаконами и коробочками. Тут же лежали и различные медицинские инструменты. На полу стояла черная сумка, покрытая толстым слоем пыли. Суэйлз поднял ее, смахнул пыль и поставил на стол. Открыл и исследовал содержимое. Там было все, что обычно носит с собой врач, совершая обход больных. Суэйлз вытащил стетоскоп.
      – Смотрите, старик старался не отставать от времени. У него даже стетоскоп имелся. Рэнд, ты ведь был фармацевтом. Посмотри-ка на его лекарства.
      – Наперстянка, сулема, белладонна, – пробормотал Рэнд. – Мышьяк, аконит, опиум… И другие.
      Список получился довольно внушительный. Суэйлз отобрал несколько лекарств и положил их в черную сумку.
      – Я могу значительно облегчить его состояние, но боюсь, что Крег настолько ослаблен, что лечение не принесет заметного результата. Он потерял слишком много крови.
      Абару задумался.
      – В деревне, где я провел юность, был местный лекарь. Человек он был очень способный и, случалось, творил чудеса… И знаешь, что он сделал однажды? Вставил тонкую тростинку в руку одного человека и перелил его кровь другому.
      Суэйлз был поражен.
      – Клянусь Юпитером, это просто невероятно! Произвести переливание крови в таких примитивных условиях… И что же, больной выжил?
      – Да, полностью выздоровел.
      – Какой поразительный сюжет для «Королевского медицинского журнала»! Переливание крови… В Лондоне еще только проводятся опыты с животными. Они до сих пор не могут преодолеть какое-то препятствие, мешающее переливанию крови. Успешно завершается только одна из пяти операций.
      – А что нам терять, Рон? – спросил Флинн. – Ты говоришь, что он все равно обречен.
      – Господи! – Суэйлз был в ужасе. – Вот уже много лет, как я не практикую. И имею довольно смутное понятие о переливании крови.
      – И все-таки ты должен попытаться, приятель. – Флинн посмотрел на Абару и Рэнда. – Пойдем, принесем его сюда.
      – Нет, он слишком слаб для этого, – возразил Суэйлз. – Мы принесем все, что нам нужно для операции, прямо к Патни.
      – Докажи всем, что ты чертовски хороший док, Суэйлз, – сказал Флинн, похлопав его по спине. – Идемте.
      За один час они превратили спальню Анни Патни в операционную. Сюда же принесли и стол доктора Роудса.
      – Какой слабый пульс у Крега, – пробормотал Суэйлз.
      – Пульс? – спросил Абару. – А знаете, как поступал наш лекарь? Прощупывал пульс у двадцати—тридцати человек и выбирал того, у кого самый сильный пульс.
      – Молодец! – воскликнул Суэйлз. – В Королевской академии его бы на руках носили. Сильный пульс свидетельствует о хорошем артериальном давлении и о прекрасной работе сердца. Мы сделаем, как и он. Засучите все рукава. Только не вы, Анни.
      – Это почему же только не я? – возмутилась она. – Я вам не лондонская тепличная лилия. Я всегда была наравне с мужчинами и не собираюсь от них отставать. – С этими словами Анни обнажила свою полную руку. – Щупайте пульс, док.
      Суэйлз молча прощупал пульс у Анни, Флинна, Рэнда и Мордекая. Он уже хотел объявить результат, когда Абару вдруг произнес:
      – Ты пропустил меня. – И сунул руку прямо под нос Суэйлзу. – Надеюсь, ты не собирался меня обойти?
      Суэйлз обвел взглядом присутствующих. Однако все в смущении отворачивались, не желая принимать на себя ответственность.
      – Уж не боишься ли ты, что кровь темнокожего может оказаться отравленной? – спросил Абару. – Уверяю тебя, она такого же алого цвета. И имеет точно такие же свойства.
      – Нет-нет, Эйб, дело вовсе не в этом, – запротестовал Суэйлз. – Конечно, я должен пощупать твой пульс. – Он взял могучую руку туземца и приложил два пальца правой руки к артерии на кисти.
      Когда он наконец отпустил руку Абару, все уставились на него ожидающим взглядом. Суэйлз молчал.
      – Ну?.. – спросил Флинн. – На кого пал выбор? Ставлю на кон фунт, что на меня.
      Суэйлз пробормотал:
      – Выбор и в самом деле пал бы на тебя, если бы…
      – Если бы – что?
      «Послать бы все это к черту! – промелькнуло в мыслях у Суэйлза. – Мне ничего не стоило бы солгать, и никто не обратил бы на это внимания. Но я не стану лгать. Ни за что».
      Он вздохнул:
      – Эйб, ты именно тот, кто требуется. Это совершенно очевидно.
      Суэйлз обвел всех вызывающим взглядом, и никто не посмел ответить на его вызов.
      – Ну что ж, пора приниматься за дело, – пробормотал Флинн. Он положил руку на плечо Абару. – Ты наша последняя надежда, приятель. Желаю удачи.
      Суэйлз взглянул на Рэнда:
      – Ты будешь моим ассистентом, Джордж. Рэнд в изумлении уставился на друга.
      – Но у меня же нет никакого опыта.
      – Какой ни есть, он все же больше, чем у других. Ты, Эйб, ложись на стол. Ты, Джордж, приготовь мне скальпель и тростинку.
      Рэнд вынул скальпель и трубочку из ведерка с виски, где они лежали.
      Когда Суэйлз попросил у Анни Патни ведерко виски, та возмутилась:
      – На что ты хочешь пустить мое доброе виски? Тебе не жаль извести его просто так?
      Суэйлз улыбнулся:
      – На медицинском факультете было немало студентов, которые разделяли мою любовь к чистоте. Недаром говорят: «Чистота – от Бога». Уважь меня, Анни.
      Он вытер нож о чистое полотенце и сделал разрез на руке Крега. И тут же остановил струйку крови нажатием пальца чуть выше разреза.
      – Теперь действуй ты, Джордж. И побыстрее. Зажимай трубку в разрезе, а я тем временем проделаю то же самое с Абару.
      Кровь из разреза на руке туземца брызнула чуть не до потолка, и когда Суэйлз вставил наконец другой конец тростинки и укрепил его, он был весь в крови.
      Все затаили дыхание. Прошло всего несколько минут, и щеки Крега стали наливаться румянцем.
      – Молодец парень! Только посмотрите на него. Он воскресает прямо на глазах.
      Все вздохнули с облегчением. Абару с гордым видом усмехался.
      – Я чувствую себя… я чувствую себя…
      – Как бог, – подсказала Анни. Она подошла к Абару и поцеловала его. – Ты действительно для меня как Бог, Эйб. Не хочешь ли глотнуть виски?
      – Не отказался бы.
      Когда Суэйлз решил, что в жилы Крега влито уже достаточно крови, он вытащил тростинку и двумя стежками стянул разрез.
      – Ну а теперь я, пожалуй, зашью его плечо.
      Он с предельной осторожностью зашил рваную рану на плече Крега.
      – Теперь нам остается только наблюдать, – сказал Суэйлз. – Если у него проявится неприятие перелитой крови, то это произойдет очень скоро.
      Последовало мучительное ожидание, скрашиваемое лишь виски и чашками крепкого кофе. В десять вечера Суэйлз счел возможным объявить:
      – Думаю, он будет жить. Посмотрите на цвет его лица. Посмотрите, как ровно он дышит во сне.
      Анни положила ладонь на лоб Крега:
      – Жар уже спал.
      Суэйлз наполнил все бокалы и произнес тост:
      – За нашего замечательного друга! За Абару!
      Все молча выпили. Только Мордекай счел нужным дополнить тост:
      – За Абару. За нашего брата.

      Губернатор Лахлан Макуэри предложил своему доброму другу Дейлу Блэндингсу воспользоваться всеми удобствами его резиденции для празднования серебряной свадьбы Сэмюела и Джоанны Дирингов. Хотя в течение долгих лет, миновавших после трагического происшествия с Джоном Блэндингсом, обе семьи и встречались на официальных приемах, они никогда не приглашали друг друга в гости.
      Поэтому их примирение являлось событием более важным, чем серебряная свадьба Дирингов.
      Все с величайшим волнением наблюдали за встречей двух семейств у подножия лестницы, ведущей в бальный зал. Женщины даже плакали, глядя, как крепко обнимаются Джоанна и Элизабет. Сэм и Дейл жали друг другу руки, боясь выдать словами не подобающую, как считается, мужчинам растроганность.
      По этому торжественному случаю прибыли Джейсон и его жена. Именно брат Адди подкатил Джона Блэндингса к бару, устроенному в вестибюле, где они произносили тосты за здоровье членов обеих семей. Глядя на них, все добродушно посмеивались.
      – Жаль, что у нас не такие большие семейства, – шутил Сэм, – а то наши ребята через час уже валялись бы на полу.
      Дейл поклонился Джоанне:
      – Могу я пригласить вас на первый танец, мадам?
      – Конечно, – сказала она со счастливой улыбкой.
      Не желая отставать, Сэмюел попросил Элизабет удостоить его вальса. Их дети со слезами на глазах наблюдали, как аплодируют родителям гости.
      – Они просто замечательные… – проговорила Дорис, раскаиваясь за нанесенные Адди обиды. – Я люблю их. Я… я… – Она встретила приветливый взгляд своей подруги. – О, Адди, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?
      – Считай, что все обиды позабыты, мы снова подруги. Дорис повернулась к своему жениху:
      – Дорогой Луис, это счастливейший момент в моей жизни. Я вместе со своей чудесной подругой и чудесным женихом. – Она взяла обоих за руки. – Адди, это Луис Голдстоун.
      – Я так рада наконец встретиться с вами. Джон так много о вас рассказывал.
      В действительности, однако, Джон Блэндингс не питал особой симпатии к Луису Голдстоуну. Впервые он упомянул о нем так: «Жаль, что она выбрала себе в мужья полуеврея. Хотя, честно говоря, в нем не заметно ничего еврейского».
      Адди молчала, но в глубине души ощущала то самое неприязненное чувство к Джону, которое появилось у нее еще до того, как он стал инвалидом.
      Луис и Дорис, извинившись, пошли танцевать.
      – Вы здесь самая красивая женщина, – раздался у нее за спиной чей-то голос.
      Обернувшись, она воскликнула:
      – Мистер Уэнтворт?! А я и не знала, что вы здесь.
      – Блэндингсы любезно пригласили меня, так как мы были спутниками в путешествии.
      Адди улыбнулась и протянула руку:
      – И более галантного компаньона не бывало ни у одной женщины. Я так рада видеть вас, Уильям.
      Он с восхищением оглядел ее с головы до пят:
      – То, что я сказал, не комплимент, а чистейшая правда. Ни одна женщина в этом зале не сравнится с вами. И где вы взяли такое изумительное платье?
      – Спасибо. Но это не платье, а блузка с юбкой.
      На ней была клетчатая зеленая юбка, белая атласная блуза с оборками и поверх нее жилет цвета лесной зелени.
      – Все равно… замечательный наряд.
      – Многие женщины оспорили бы ваши слова, – улыбнулась Адди.
      – Кажется, они выстраиваются. Не хотите ли потанцевать? – предложил Уэнтворт.
      – С удовольствием.
      Они заняли свои места – с одной стороны выстроились в ряд мужчины, с другой – женщины.
      После танца Адди с удовольствием уселась передохнуть на открытой веранде. Уэнтворт же отправился за прохладительными напитками.
      Возле балюстрады, оживленно беседуя, стояла группа мужчин. Среди них Адди узнала губернатора Макуэри, высокого, полного достоинства человека с тонкими аскетическими чертами и короткими темными волосами, зачесанными на высокий лоб. По случаю приема он был в мундире полковника.
      – Да, но ослы в парламенте подходят к этому вопросу черт знает как, – говорил кому-то Макуэри. Краем глаза он заметил сидевшую в тени Адди, и мысль о том, что она могла услышать его резкое выражение, покоробила его. – Простите, дорогая леди, что я оскорбил ваш слух.
      Адди весело рассмеялась:
      – Уверяю вас, губернатор Макуэри, мне доводилось слышать и более резкие выражения.
      В этот момент с двумя чашками пунша вернулся Уэнтворт:
      – Добрый вечер, господин губернатор. Я вижу, вы флиртуете с моей дамой.
      – Будь я помоложе, я бы уже скользил по паркету с вашей дамой, а вы бы сидели, скучая, в углу. А вы знаете, мисс Диринг, что мистер Уэнтворт – опасная для вас компания? Вы знаете, что он революционер?
      – Нет, не знала… Уильям, мое уважение к вам еще более возросло. А против чего он бунтует, господин губернатор?
      – Честно говоря, я не думаю, что борьба за введение парламентского правления означает революцию. Я всегда считал, что наша главная общая цель – добиться прекращения транспортировки каторжников в колонию, введения суда присяжных и обеспечения населению тех же прав, которыми от рождения обладают все британские подданные.
      – Ах, Уильям, почему вы, молодые, так нетерпеливы? Вы же знаете, что Рим был построен не в один день. Да пойми же, черт побери, Уильям, эта колония под моим управлением достигла больших успехов, чем за все предыдущие годы. Что это, если не настоящее процветание?
      – Я всегда был одним из ваших ревностных поклонников, господин губернатор, и вы это знаете, но в последнее время в вашей политике наметились колебания, которых раньше не замечалось.
      – Не отрицаю. Но будьте благоразумны, Уэнтворт. Этот коварный комиссар Бигге отправил в Англию отчеты, которые вошли в публикуемые парламентские документы. В этих отчетах моя либеральная политика подвергается резкой критике. Мы должны действовать более осторожно, если не хотим, чтобы меня заменили реакционным губернатором.
      – Мы не должны уступать Англии во всем, господин губернатор. Ведь Англия – в восьми тысячах миль отсюда. Я, собственно, повторяю ваш ответ на критику, высказанную по поводу утверждения устава Банка Нового Южного Уэльса.
      Губернатор нахмурился.
      – Послушайте, Уэнтворт, если вам не нравится, как я управляю колонией, можете возвратиться в Англию. Я думаю, у вас имеются все возможности сделать там успешную политическую карьеру.
      – Я и в самом деле хочу вернуться в Англию. В следующем году. Собираюсь изучать юриспруденцию. – В словах Уэнтворта звучала скрытая насмешка. – Но если я все же займусь политикой, то сделаю это не в Англии, а здесь, в Австралии. Вы, видимо, забыли, господин губернатор, что Австралия – моя родина? Здесь я родился и вырос.
      – Я этого не забываю, – усмехнулся губернатор. – Желаю тебе успеха в твоих честолюбивых замыслах, мой мальчик. – Он поклонился Адди: – Извините, я должен вернуться к гостям и убедиться, что ничто не мешает им развлекаться.
      После ухода губернатора Уэнтворт сказал:
      – Он действительно сделал много хорошего. При его правлении мы достигли значительного прогресса и процветания. Не всем, однако, нравится, что он правит нами. Слово его – закон. Таким образом, у нас не демократия, а автократия. Такое правление подходит для тюрьмы, а не для свободного процветающего общества. Но это не его вина. Властью его наделила Англия. А власть, как известно, развращает.
      На этом разговор закончился, ибо к ним присоединились Джон и Джейсон, оба навеселе.
      – Наконец-то мы вас поймали. Как вы посмели, Уэнтворт, похитить мою даму? Ведь именно я пригласил ее на это празднество. – Сказано это было легкомысленно-веселым тоном, но Адди поняла истинное значение слов Джона.
      Она сделала вид, что не замечает его многозначительного взгляда.
      – Как поживает мистер Лайт? – обратилась она к Уэнтворту.
      – Я думаю, что сейчас он уже в Англии. Щеголяет в своем новом офицерском мундире. Вы слышали, что он состоит в штабе герцога Веллингтонского?
      – Ему повезло.
      – Бедный старина Уильям ужасно увлечен вами, Адди.
      – Чепуха. Мы с мистером Лайтом едва знакомы.
      – Тем не менее я верю словам мистера Уэнтворта, – вмешался Джон. – Мисс Диринг с первого же взгляда повергает к своим стопам всех мужчин.
      Адди смеялась вместе со всеми, но от смеха у нее почему-то ломило зубы. Все, что говорил Джон, предназначалось только ей, ей одной.
      На веранду вышел слуга в черно-золотой ливрее и громко объявил:
      – Мисс Диринг, ваш отец ждет вас в кабинете его превосходительства и просит не задерживаться.
      – Спасибо. – Она встала, заинтригованная этим неожиданным приглашением. – Не понимаю, для чего он меня зовет.
      Джон рассмеялся:
      – Похоже, вы одержали еще одну победу. Его превосходительство желает побеседовать с вами тет-а-тет в своих личных покоях. Будьте осторожны, Адди. Макуэри в свое время слыл покорителем женских сердец.
      – Вы просто невозможный человек. Извините. – Она повернулась и, придерживая одной рукой юбку, быстро вошла в дом.
      Постучав в дверь кабинета, Адди вдруг почувствовала жар во всем теле.
      – Войдите, – послышался из-за двери голос губернатора. Она повернула дверную ручку и вошла.
      Макуэри сидел за письменным столом. Тут же, рядом, сидел и ее отец. Перед столом, держа под мышкой кивер, стоял офицер. Все трое смотрели на нее весьма сурово. Но под этой суровостью таилось и участие – особенно во взгляде отца.
      – Вы хотели меня видеть, сэр? – обратилась она к губернатору.
      – Да, моя дорогая. – Он показал рукой на офицера: Это капитан Кёрк. Капитан Кёрк, миссис… – Губернатор умолк, и она успела заметить на его лице смущение. Он едва не назвал ее «миссис Мак-Дугал», но в последний миг спохватился, – Это мисс Диринг, капитан, – продолжал он. – К сожалению, мисс Диринг, капитан прибыл с неутешительными новостями. Расскажите, каковы эти новости, капитан Кёрк.
      Кёрк, высокий, стройный мужчина с песочного цвета волосами и грубоватыми чертами лица, прищелкнул каблуками.
      – Я сожалею о случившемся, мэм, но считаю своим долгом сообщить вам…
      – Сообщить о чем, капитан? – перебила Адди. – Говорите же.
      Офицер как будто читал по писаному, глядя куда-то в сторону.
      – Несколько недель назад группа поселенцев по пути из Батхёрста в Сидней спасла от нападения разбойников шестерых мужчин, которые перегоняли овец из Виндзора в Батхёрст.
      – Пятерых белых и одного туземца, – вставил губернатор, и тон его не предвещал ничего хорошего.
      У Адди перехватило дыхание.
      – Да?.. – почти шепотом проговорила она.
      – Один из белых был тяжело ранен, – продолжал капитан. «О Господи, только не Крег, только не Крег!» – мысленно взмолилась она.
      – Они одолжили его приятелям повозку, чтобы те могли отвезти раненого в Батхёрст. Кажется, один из них был врачом.
      Роналд Суэйлз!
      Один темнокожий – Абару!
      – Кучер этой повозки доехал с ними до Батхёрста, в пути он узнал их имена. Оставив раненого в Батхёрсте, кучер отправился обратно в Сидней, чтобы присоединиться к своим. В Сиднее он рассказал обо всем, чему был свидетелем, своему зятю – судье Тейлору Хейстингсу. Имена эти были тому знакомы. Он как раз находился в Парраматте, когда эти шестеро бежали из тюрьмы, убив двух охранников. На их поиски посылали два отряда, но беглецам каждый раз удавалось скрываться. По крайней мере до сих пор.
      До сих пор. Адди чувствовала, что капитан медленно убивает ее своим рассказом.
      – До одного из них мы все-таки добрались. Точнее сказать, до него добрались разбойники. Тот, кто был тяжело ранен, умер.
      – Откуда вы это знаете?
      – Видите ли, мэм… Судья Хейстингс, просмотрев старые архивы, обнаружил, что это те самые шестеро беглецов – Мак-Дугал, Флинн, Мордекай, Суэйлз, Рэнд и чернокожий Абару. Судья известил власти, и они тотчас же отправили в Батхёрст еще отряд. Один из беглецов был похоронен перед самым их прибытием, остальным удалось бежать в буш.
      – Один? Кто именно? Ответом ей было долгое молчание.
      – Это был… Крег… Мак-Дугал? – спросила она.
      – Боюсь, да, мэм. – Капитан указал на стоявший на полу саквояж. – В Батхёрсте его взяла к себе местная трактирщица миссис Патни, которая ухаживала за ним до самой смерти. Она отдала лейтенанту его личные вещи. И попросила передать их его жене – Аделаиде Диринг… Извините, мэм, мне пора на дежурство.
      Капитан церемонно поклонился Адди и губернатору и повернулся к двери.
      – Спасибо вам, – бросил ему вдогонку Макуэри.
      Сэм Диринг встал, подошел к дочери и обнял ее за плечи.
      – Тебе лучше посидеть, дорогая. Ты так бледна… Макуэри налил ей рюмку бренди из серебряного графина:
      – Выпейте, пожалуйста.
      – Спасибо. – Рука Адди так дрожала, что она даже не могла взять рюмку.
      Отец поднес бренди к ее губам, и она сделала большой глоток.
      – Не беспокойся за меня, отец. – Опустившись на колени, она раскрыла кожаный саквояж и стала вытаскивать оттуда рубашку, штаны, башмаки, куртку… Все эти тщательно выстиранные вещи были ей незнакомы. Однако они свидетельствовали о том, что Крег действительно был ранен. На рубашке, под левым плечом, она увидела рваную, окровавленную по краям дыру. И вся грудь была забрызгана кровью, которая так и не отстиралась.
      Адди отложила вещи в сторону. Затем просмотрела все, что мужчины обычно носят в карманах: банкноты, спички, бритву, любимый табак Крега… Впрочем, такой табак курят многие.
      И тут ее сердце словно придавил тяжелый камень – она наткнулась на кольцо. Адди взяла его и приложила к такому же на своей правой руке. Когда перед Богом они клялись в вечной любви и преданности, Крег надел ей на палец кольцо, искусно вырезанное из эвкалипта.
      Ей почудилось, что она слышит его голос. Голос звучал так отчетливо, словно Крег находился совсем рядом. Он говорил те же слова, что и в памятный день их обручения:
      «Адди, единственная моя любовь, я никогда не расстанусь с этим кольцом. Только смерть может меня разлучить с ним. Да, моя милая, я буду носить его до своего смертного часа».
      На ее плечо осторожно опустилась чья-то рука, и раздался чей-то голос:
      – Адди, я только что встретил капитана Кёрка. Он рассказал мне про Крега. Не могу выразить, как мне жаль. – Оказывается, к ней в своей коляске подкатил Джон.
      Она молчала.
      – Мистер Диринг, господин губернатор. Я хотел бы поговорить с Аделаидой с глазу на глаз. Вы не возражаете?
      Отец посмотрел на нее вопросительно:
      – Адди?
      – Ничего, отец, все в порядке.
      – Пойду найду твою мать.
      – Пожалуйста, не надо портить ей этот вечер. Я сама скажу ей, когда все кончится.
      – Как хочешь. – Сэм кивнул губернатору. – Может быть, мы присоединимся к гостям, Лахлан?
      Они тихо вышли из комнаты, закрыв за собой дверь. Немного помолчав, Джон спросил:
      – Они совершенно уверены, что это был Крег?
      – Не знаю, как они, а я совершенно уверена. – Она показала ему два кольца. – Видишь? Вот наши обручальные кольца.
      – Обручальные кольца? Но ведь вы никогда… – Он остановился, заметив в ее глазах предупреждение. Изумрудный огонь, подумал он. Только так можно было описать выражение ее миндалевидных глаз, когда она была недовольна или сердилась. Сделав над собой усилие, он добавил: – Какие чудесные кольца, они красивы…
      – Спасибо тебе, – отозвалась Адди и снова опустилась на колени.
      У нее, казалось, умерли все чувства. Она даже не чувствовала, что Джон гладит ее по волосам.
      – Я думаю, ты изменишь свои планы, – сказал он. – Теперь тебе нет никакой необходимости ехать за горы.
      Некоторое время она молча размышляла. Затем тихо обронила:
      – Вероятно, такой необходимости нет.
      – И ты останешься в доме своих родителей, в Парраматте?
      – Да, наверное. – Ничто не имело теперь никакого значения. Она совершенно утратила волю, утратила все желания.
      – Встань, Адди, и сядь рядом со мной. – Джон похлопал по дивану, стоявшему рядом с его коляской.
      Она беспрекословно повиновалась. Когда он взял ее за руку, она не оказала ни малейшего сопротивления.
      – Адди, я хочу кое-что тебе сказать. Пожалуйста, выслушай меня внимательно, не перебивая. Хорошо?
      Она вяло кивнула. Ее глаза, казалось, не смотрели на Джона – смотрели в прошлое, в те времена, когда она жила в Земном Раю.
      Их было четверо: Крег, она, Джейсон и Джуно. Семья. Дружная, прочно спаянная любовью. Ведь только она, любовь, придает смысл человеческому существованию.
      Все четверо они плещутся в море, у самого берега. Часами валяются на песке под горячим солнцем, распаляющим их плоть, распаляющим кровь. Какое счастье – чувствовать рядом Крега. И в словах нет необходимости. Достаточно только его улыбки, прикосновения его руки…
      Она почти не слышала голоса Джона. Он же тем временем говорил:
      – Конечно, я понимаю, Аделаида, что теперь ты уже не любишь меня. Я говорю: «не любишь», потому что когда-то ты меня любила. Любовь – весьма изменчивое чувство. Она совершенно непредсказуема. Как ветер. Сегодня он дует на север, завтра – на юг, потом – на восток, на запад. Но я и не требую, чтобы ты любила меня так, как я до сих пор еще люблю тебя. Теперь мы уже взрослые, не те любопытные, ненасытные юноша и девушка, которые познавали жизнь на стогу сена. И все же нас с тобой многое связывает. Происхождение, воспитание. Дружба наших семей. Вы с Дорис, можно считать, сестры. Мы можем быть счастливы вместе. Поверь мне, Адди. Быстро развивается Сидней, развивается вся страна. Скоро у нас будут свои театры, музыкальные залы, рестораны и все, что может предложить Лондон. Обещаю тебе, у нас будет чудесная жизнь.
      Тут она наконец поняла, о чем говорит Джон, – и тотчас же окончательно осознала: отныне его, ее возлюбленного, нет в живых, а она обречена на вечное одиночество.
      О Боже!
      – И ты должна подумать о своих детях, Адди, – продолжал Джон. – Как ни горько это сознавать, но наши родители не бессмертны. У Дорис наверняка будет своя семья. Твой брат Джейсон предполагает остаться на Земле Ван Димена, и у него там хватает забот. Ты со своими малышами останешься одна. Один останусь и я. Ты хорошо знаешь, что дети нуждаются не только в матери, но и в отце. Это необходимо для их полноценного развития. Адди, я хочу стать отцом твоих детей. Ты даже не представляешь себе, как я привязался к ним за эти недели. Спроси Дорис, она расскажет тебе, как я восхищаюсь твоими детьми, такими красивыми, живыми, смышлеными.
      Все, что он говорит, верно, подумала она, с трудом заставляя себя не думать о прошлом. Но в ее душе не было ничего, кроме безразличия, равнодушия. Она не испытывала никакого желания обдумывать его предложение. Да, Джон всегда ладил с детьми, относился к ним с любовью, добротой и уважением, общался без той снисходительности, какую обычно проявляют взрослые по отношению к малышам. И Джейсон, и Джуно платили ему явной привязанностью. Однажды Джон, сидя в своем кресле, даже играл в крикет с Джейсоном. Мальчик смотрел на него влюбленными глазами: «Какой молодец дядя Джон! Настоящий мужчина!»
      Джон между тем продолжал настойчиво убеждать ее:
      – Когда-то мы любили друг друга. Теперь между нами стена. Должен тебе признаться, Адди, что паралич повлек за собой импотенцию. Поэтому наш брак будет, если можно так выразиться, чисто платоническим, основанным на взаимной привязанности, дружбе и любви к детям, которых мы станем вместе воспитывать. У них-то по крайней мере будет нормальная жизнь. Что скажешь, дорогая? Выйдешь ли ты за меня замуж?
      Адди сделала над собой поистине героическое усилие, чтобы осмыслить то положение, в котором она оказалась. Все, что было, безвозвратно кануло в прошлое. А в словах Джона – много разумного. Со смертью родителей не только она сама, но и ее дети будут обречены на одиночество. И, конечно же, мальчику нужен отец. И они действительно когда-то любили друг друга.
      Теперь, после долгого отчуждения, они снова стали друзьями. А она, тут он прав, нуждается в дружеской поддержке, привязанности. Импотенция же Джона, такова уж ирония судьбы, и в самом деле сулит ей неоспоримые преимущества. У нее и у детей появится новая семья, и в то же время она сможет навсегда остаться верной своему единственному любимому – Крегу. В ее нынешнем положении доводы Джона казались весьма разумными.
      В глубине ее души таилось и еще одно соображение, хотя она не решалась признаться в этом даже самой себе. Замужество должно было в какой-то мере успокоить болезненно ноющую совесть, ведь именно она истинная виновница драки, в которой так жестоко пострадал Джон. Она же является и косвенной виновницей смерти Крега.
      Чем больше Адди раздумывала, тем заманчивее казалось ей предложение Джона. Ведь с его помощью можно было решить столько серьезных проблем. Она взглянула на него с робкой улыбкой:
      – Хорошо, Джон, я согласна.
      Он взял ее за руки и привлек к себе:
      – Спасибо тебе, дорогая. Сегодня – один из счастливейших дней моей жизни.
      «Прости меня, Крег, моя любовь, пожалуйста, прости меня», – стонало ее сердце.

      После переливания крови выздоровление Крега пошло так быстро, что походило на чудесное исцеление. В тот же день, очнувшись от долгого сна, он почувствовал, что ужасно проголодался.
      – Ну и нагнал же ты на нас страху, приятель, – сказал ему Флинн. – Ты уже был, можно сказать, на том свете, и скажи спасибо старине Эйбу, что он тебя оттуда вытащил.
      Крег был невероятно удивлен, когда ему рассказали, как Суэйлз, Рэнд и Абару совершили медицинское чудо – и где? – в австралийском буше.
      – Никто в Лондоне даже не поверил бы, если бы я рассказал, что нам удалось сделать, – с вполне оправданной гордостью заявил Суэйлз.
      Рэнд скорчил гримасу:
      – Смотри, не вздумай об этом рассказывать, не то тебя сразу же упекут в Бедлам.
      Крег протянул Абару руку, и тот с удовольствием ее пожал. Туземец и белый переглянулись, остро сознавая, какие узы связывают их отныне.
      – Ты спас мне жизнь, Эйб. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь расплатиться с тобой.
      Абару улыбнулся:
      – Ты мне ничего не должен. Если кто-нибудь из нас и обязан чем-нибудь другому, то это прежде всего я.
      Все с любопытством обернулись в его сторону.
      – Что ты имеешь в виду? – спросил Крег.
      – Есть старинное китайское речение, оно гласит: если один человек спасет жизнь другому, то тем самым он принимает на себя ответственность за благоденствие спасенного до самой его смерти.
      – Замечательная мысль, – заметила Анни Патни. – И если подумать, то очень глубокая.
      – Китайцы – умный народ, – ухмыльнулся Абару.
      – Я освобождаю тебя от этой ответственности, Эйб, – сказал Крег. – Но я хотел бы, чтобы в трудное время ты всегда находился рядом, мой друг, мой брат.
      Они и не подозревали, как скоро для них наступит трудное время.
      На другой день в контору Анни вбежал погонщик с тревожными новостями:
      – В Батхёрст направляется военный патруль. Они хотят задержать парня, которого ранили, и всех остальных.
      Не теряя ни мгновения, Анни собрала всех друзей в комнате Крега.
      – Вас снова ищет закон, – заявила она тоном судьи, оглашающего смертный приговор.
      – Как они могли узнать, что мы здесь? – удивился Флинн.
      – Вероятно, им рассказали овцеводы, которые вас спасли, – ответила Анни.
      Флинн ударил кулаком по ладони.
      – Наверняка нас выдал возчик. Ведь он знает наши имена. За наши головы, вероятно, назначены награды.
      – Они около часа езды отсюда, – сказала Анни. – Вы должны немедленно уехать. Лошадей я вам достану. У вас есть… – Не договорив, она посмотрела на лежащего в постели Крега. – Господи, помоги нам. Что будет с моим дружком? Он еще не в состоянии путешествовать.
      – Ничего, я рискну. – Крег попробовал подняться.
      – Не смей двигаться, черт бы тебя побрал. – Суэйлз быстро подошел к постели и снова уложил друга. – Тебе не только садиться на лошадь – ходить пешком нельзя. Неужели ты хочешь погубить все, чего нам удалось достичь с таким трудом?
      – Пойми, Рон, я лучше умру со своими друзьями, чем в тюрьме на Норфолке.
      Пятеро мужчин и Анни Патни переглянулись.
      – Что делать? – спросил Рэнд.
      Выпятив свои полные губы, Анни поглаживала ладонью родинку на подбородке.
      – Я думаю… я думаю… Пожалуй, у нас есть выход.
      – Какой выход? – спросил Флинн. – Говори, женщина. Время не ждет.
      – К их приезду ты уже будешь мертв, – сказала она Крегу.
      Он ухмыльнулся:
      – Тогда разом будут решены все наши проблемы.
      – Нет-нет, мы только скажем, что ты мертв, – пояснила Анни. – Даже выкопаем могилу на местном кладбище за холмом. Собери все свои вещи, мы передадим их солдатам как подтверждение твоей смерти.
      – Неплохая идея, – согласился Флинн. – Возможно, нам и не удастся их одурачить, но другого выхода у нас нет.
      – А как поступить с Крегом? Что, если они захотят обыскать весь трактир?
      – Его придется перевезти в другое место.
      – И куда же? Ведь они могут обыскать весь город.
      – Надо спрятать его в фургоне Джэкоба Леви, – предложил Мордекай.
      – Неизвестно еще, что скажет Леви.
      – Это идеальное место, чтобы спрятать нашего друга.
      – Да ты просто с ума спятил, – фыркнул Флинн. – С какой стати этот старый еврей будет нам помогать?
      – Он уже нам помог, – напомнил Абару.
      – Да, конечно. Я не хотел сказать ничего такого… – с виноватым видом проговорил Флинн. – Но имеем ли мы право просить, чтобы он рисковал своей шеей? Полагаю, что укрывать осужденного убийцу считается тягчайшим преступлением.
      – Но он это сделает, – заверил Мордекай.
      Десять минут спустя Флинн и Абару уложили Крега на носилки, закрыли простыней и понесли через трактир. В зале сразу же водворилось гробовое молчание.
      – Боже! Неужели этот бедняга умер? – запричитала Делла, рыжая служанка. – А ведь он уже выглядел так хорошо.
      – Он почил тихо и мирно, – торжественно произнес Флинн.
      За носилками следовали Абару, Рэнд и Суэйлз с лопатами на плечах.
      – Вы можете копать в любом месте! – крикнула им вдогонку Анни. – Только чтобы могила не разделяла членов одной семьи… А вам нечего глазеть. Продолжайте пить. Мне ведь надо зарабатывать деньги, – вытирая руки о передник, обратилась она к посетителям.
      – Жаль твоего парня, Анни.
      – Парень-то был просто золото, – всхлипнула Делла. Выслушав эти скупые слова соболезнования, все тут же забыли о покойнике и склонились над своими кружками. В зале вновь воцарилось веселье.
      Прохожие по обеим сторонам улицы без особого интереса смотрели на траурную процессию, направлявшуюся к кладбищу на окраине города, – в те трудные времена зрелище это было привычное.
      – Рэнд и я с Мордекаем отнесем его к Леви, – сказал Суэйлз. – Я хочу удостовериться, что швы не разошлись. – Он отдал свою лопату Флинну. Суэйлз, Рэнд и Мордекай направились к фургону Джэкоба Леви, тогда как Флинн с Абару двинулись в сторону кладбища.
      Придя на кладбище, они принялись рыть могилу. Выкопав неглубокую яму, они прекратили работу.
      – Достаточно, – сказал Абару, утирая пот со лба.
      Они закидали яму землей и насыпали сверху аккуратный холмик. Чуть отойдя, полюбовались своей работой.
      – Совсем как настоящая, – сказал Флинн. – Теперь надо поставить крест с надписью.
      На краю кладбища они нашли две доски. Абару связал их вместе лианой. Затем Флинн острием своего ножа вырезал надпись:
 
      КРЕГ МАК-ДУГАЛ
      РОДИЛСЯ 6 ФЕВРАЛЯ 1791 —
      УМЕР 9 АПРЕЛЯ 1818
 
      Вбив камнем крест в мягкую землю, Флинн выпрямился.
      – Выглядит, по-моему, неплохо. Правда, Эйб?
      – Прощай, дорогой друг, – улыбнулся туземец. Взвалив лопаты на плечи, они направились обратно в город.
      Рядом с ними трусил Келпи.
      Неожиданно Абару остановился и оглянулся на могилу. В задумчивости погладив ладонью подбородок, он сказал:
      – А знаешь что?
      – Что, Эйб?
      Абару опустился на колени и заговорил с Келпи на туземном наречии. Одновременно он поглаживал собачонку по голове.
      Келпи, склонив голову набок, смотрел на хозяина умными, серьезными глазами.
      Флинн хохотнул.
      – Можно подумать, он понимает, что ты ему говоришь.
      – А он действительно понимает, – сказал Абару. – Смотри.
      Он легонько хлопнул Келпи по спине, тот послушно вернулся к могиле и лег на земляной холмик.
      – Что за черт!.. – изумился Флинн. – Что все это значит?
      – Скоро узнаешь, – загадочно улыбнулся Абару. Вернувшись в Батхёрст, они стали ждать возвращения друзей.
 
      Джэкоб Леви грохнул кулаком по столу:
      – Нет, нет и нет! Вы и так уже разорили меня на пять комплектов одежды. А теперь еще хотите, чтобы я приютил человека, которого разыскивают солдаты. – Он ткнул себя пальцем в грудь. – Вы знаете, что станет с этим старым евреем, если вашего друга найдут в моем фургоне? Даже за менее опасное преступление меня могут отправить на Норфолк до конца жизни. Уж кто-кто, а вы-то знаете, как обстоят дела в этой стране. Точно так же, как в Англии.
      Мордекай изворачивался как мог:
      – То же самое произойдет, если они поймают его и узнают, что это ты снабдил его новой одеждой. Послушай, брат Леви, не все ли тебе равно, за что тебя повесят?
      – О!.. – Бородатый торговец сдернул с головы свою черную шляпу и пригладил ладонью редкие черные волосы. – Мордекай, зачем ты поступаешь так со своим сородичем, чтобы спасти гоя, который предаст тебя при первой же возможности?
      – Брат Леви, ты сам знаешь, и среди гоев попадаются хорошие люди.
      Торговец вздохнул:
      – Почему-то все услуги требуются только от меня – а мне ничего.
      – Кто-нибудь же должен первый сделать жест доброй воли. Попробуй хоть раз, Джэкоб, сделать доброе дело. Ведь это же приятно. Готов биться об заклад: у тебя стало легче на душе, когда ты одолжил нам одежду.
      – Говоришь, одолжил?! Да ведь я больше никогда вас не увижу.
      – Не беспокойся, увидишь. Ну, так спрячешь ты нашего друга или нет?
      Леви встал и вскинул вверх руки.
      – А какой выбор вы мне оставили? Кладите его в самый конец фургона.
      Мордекай вернулся к Рэнду и Суэйлзу, которые ожидали его под деревом.
      – Он приютит нашего друга.
      – Хвала Господу! – возликовал Флинн. – Отныне никому не позволю сказать дурное слово о евреях.
      Мордекай улыбнулся.
      – Скажи это Леви. Это будет подтверждением того, что я ему говорил.
      – И скажу, клянусь Богом, скажу!
      Они подняли Крега с носилок и, поддерживая его с обеих сторон, помогли дойти до фургона и забраться в него через заднюю дверь. Леви велел положить раненого на простыни среди тюков с товаром.
      – Потом я заложу его мешками так, чтобы его не было видно сзади, через открытую дверь.
      С влажными от слез глазами Суэйлз, Рэнд и Мордекай простились с Крегом.
      – Как только ты поправишься, мы обязательно встретимся, – сказал Рэнд.
      – Да, конечно, – поддержал его Суэйлз. – Пока ты не встанешь на ноги, мы будем скрываться в каком-нибудь глухом месте.
      Мордекай только качал головой и жал Крегу руку. Он был слишком взволнован, чтобы высказывать какие-либо пожелания. Затем все трое ушли.
      К их возвращению в трактир Флинн и Абару уже успели оседлать лошадей и навьючить их всем, что требовалось в дорогу.
      Флинн смачно поцеловал в губы Анни Патни.
      – Ты просто чистое золото, дорогая, – сказал он, не преминув ухватить ее полную грудь. – Надеюсь, мы когда-нибудь сможем отблагодарить тебя, хотя Крег прав: нет такой награды, которой мы могли бы вознаградить тебя за все, что ты для нас сделала.
      – Ты что-то слишком разболтался, Флинн, – сказала Анни. – Поезжайте, пока вас не заграбастали эти чертовы солдафоны.
      Стоя в дверях трактира, Анни и две служанки долго провожали взглядами отъезжающих всадников. Анни вытерла глаза краем передника.
      – Ну а теперь за работу, девочки, а не то вам не поздоровится.
      Повернувшись в седле, Флинн помахал им рукой. Когда друзья проезжали мимо дорожки, ведущей к кладбищу, он спросил Абару:
      – А как же Келпи?
      Абару улыбнулся и подмигнул:
      – Не беспокойся, он нас догонит. Флинн подозрительно покосился на туземца:
      – Я чувствую, ты что-то замышляешь, но вот что именно, никак не догадаюсь.
      – Келпи страхует Крега на случай всяких неожиданностей, – уклончиво ответил Абару.
      Не прошло и получаса после их отъезда, как в город въехали солдаты. Их великолепные мундиры были покрыты толстым слоем пыли. Опросив нескольких горожан, они направились к Анни Патни. Спешившись, лейтенант вошел в трактир и подошел к буфетчику:
      – Я слышал, что у вас здесь остановились шестеро погонщиков, один из них ранен.
      Пожав плечами, буфетчик продолжал разливать пиво.
      – Здесь они не останавливались. Может, где-то в другом месте… Во всяком случае, сегодня утром все они уехали из города.
      Офицер выругался.
      – Но раненый, он-то где?
      Не говоря ни слова, бармен указал пальцем куда-то вверх.
      – Он наверху? – У лейтенанта расширились ноздри: он почуял добычу.
      – Да нет, бедняга отправился к праотцам сегодня утром.
      – Так прямо и умер?! – рявкнул лейтенант. – Где ваша хозяйка?
      – Пройдите вон в ту дверь и дальше, по коридору. Громко стуча сапогами по деревянному полу, лейтенант вошел в закуток, где находилась контора Анни Патни.
      Оторвавшись от лежавших перед ней счетов, хозяйка приветливо улыбнулась:
      – Вот уж никак не ожидала увидеть такого важного гостя, господин генерал.
      – Я не генерал, а лейтенант, – сухо ответил тот. – Ищу шестерых беглых каторжников. По последним сведениям, они работали на вас.
      Актрисой Анни была превосходной. Она широко раскрыла глаза, изображая крайнее изумление. И тут же схватилась рукой за горло.
      – Неужели вы имеете в виду тех симпатичных парней, которые перегнали моих овец через горы? Вы, должно быть, с кем-нибудь их спутали.
      – Уверяю вас, я ничего не спутал. Где они?
      – Не имею понятия. Недавно уехали, лейтенант. Тут им делать нечего. Сказали, что поищут какую-нибудь работу в буше.
      – А что с раненым?
      Она грустно склонила голову.
      – Вы имеете в виду молодого Крега? Ночью бедняга умер. Бог послал ему легкую смерть – во сне. – Она вытерла глаза передником. – Такой хороший парень был. Из них из всех он больше всего мне нравился.
      – Не сомневаюсь. – Лейтенант в задумчивости прошелся по комнате. – Я думаю, вы не будете возражать, если мы произведем обыск.
      – Нет, ясное дело. Да, кстати, в первой комнате, около двери, вы найдете узел с его одеждой, башмаками и другими вещами. Кажется, в колонии у него есть жена и друзья, которых следовало бы известить о его безвременной кончине.
      Лейтенант Брэдфорд позвал своих людей, и они обыскали весь дом сверху донизу. Затем Брэдфорд поблагодарил хозяйку и покинул трактир, захватив с собой пожитки Крега. Анни проводила его на улицу и там с озабоченным видом проговорила:
      – Вы, наверное, посетите кладбище?
      Лейтенант нахмурился. У него все еще оставались сомнения, так и не рассеянные обыском.
      – Да. Мы непременно посетим могилу Мак-Дугала.
      – Если увидите там его маленькую собачонку, пожалуйста, прогоните ее. Бедняжка так тоскует по своему хозяину. Животные, они такие чувствительные, вы знаете…
      Презрительно фыркнув, Брэдфорд хлестнул своего коня.
      – Поехали, ребята.
      У кладбища они остановились. Лейтенант и сержант Кокс спешились и направились к свежей могиле. На холмике лежала маленькая собака. Весь ее вид выражал горе и отчаяние – хвост опущен, уши прижаты к голове. Таких грустных собачьих глаз солдаты никогда еще не видели. При приближении Брэдфорда и Кокса Келпи задрал мордочку и тоскливо завыл.
      Услышав этот вой, лошади тревожно заржали и стали рыть землю копытами. Солдаты зашептались:
      – Толстуха была права. Эта собака – как человек, все понимает.
      – Мне это ух как не нравится. Когда умер мой брат, его собака четыре дня лежала подле могилы и все выла, выла. А на пятый день околела. Надо отсюда убираться, да поскорее.
      – Тише, ребята, – проворчал лейтенант. Он обошел вокруг могилы, внимательно ее разглядывая. Взял горсть земли, просеял ее сквозь пальцы. И все это время с удручающей настойчивостью собака продолжала завывать.
      – Да заткнись ты, мерзкая псина! – взорвался лейтенант. – Сержант, возьмите ружье и пристрелите эту тварь.
      Кокс в испуге отошел на два шага.
      – Извините, сэр, но я не могу это сделать. Осквернять могилу – не к добру. К тому же бедное животное никому не причиняет вреда. Только горюет по своему хозяину. Мы зря теряем здесь время, лейтенант. Нам надо искать тех пятерых.
      Брэдфорд колебался. Он намеревался вырыть тело для его полного опознания, но, судя по тому, как его люди были встревожены поведением собаки, это могло вызвать открытый мятеж. Во всяком случае, Кокс прав. Само присутствие собаки на могиле – очевидное доказательство того, что в ней действительно находится труп Крега. Лейтенант повернулся и направился к своему коню.
      – Мы отправляемся преследовать остальных. Вперед! – Он вскочил в седло и пришпорил коня. – А ну пошел!
      Келпи встал, отряхнулся и перестал выть. Дождавшись, когда солдаты уедут, спрыгнул с могилы. И вприпрыжку побежал по той же дороге, по которой они ускакали.
 
      Крег лежал посреди мануфактурных и прочих товаров. Здесь ему было почти так же удобно, как на широкой кровати Анни. Фургон слегка покачивало при движении, и это убаюкивало. Крег уснул. Разбудил же его цокот копыт. Затем цокот прекратился, остановился и фургон.
      – Вы Джэкоб Леви? – раздался властный голос.
      – Вы же видите мое имя на фургоне, – ответил Леви. – Не хотите ли чего-нибудь купить? Я мог бы вам продать новую уздечку, лейтенант. Или, может быть, вам надо чай, кофе, шотландское виски? Что вы предпочитаете?
      – С этим потом. Мы спешим. Вы не видели на этой дороге пятерых всадников?
      – Да, видел. Они мчались так, точно по пятам за ними гнался сам дьявол.
      – Спасибо, Леви. Куда вы направляетесь?
      – Обратно в Сидней.
      – Тогда на обратном пути мы вас встретим. Кстати, если мы их поймаем, вы сможете получить свою долю награды. Знаете ли вы еще что-нибудь о них?
      – Вы хотите сказать, что за их головы назначены награды? Лейтенант громко расхохотался:
      – Да еще какие! Пятьсот фунтов за Мак-Дугала, но он, к сожалению, уже мертв. И по двести пятьдесят за каждого из остальных.
      Леви молчал. Крег же, стиснув зубы, вытащил из-за пояса пистолет. Если ему суждено отправиться на тот свет, он прихватит с собой несколько этих ублюдков.
      – Целая куча денег, – наконец произнес Леви. – Знай я, какая за них награда, держал бы их под прицелом своего ружья, пока вы не подъехали бы.
      Солдаты захохотали, а лейтенант сказал:
      – В таком случае ты бы уже был покойником, а твою лавку, конечно, разграбили бы. Ну ничего. Поехали, ребята.
      Они ускакали на запад.
      Леви дождался, когда утихнет стук копыт. Затем повернулся и отдернул занавеску.
      – Солдаты ускакали.
      – Я опять перед вами в долгу, мистер Леви.
      – В долгу за что?
      – Вы могли бы заработать пятьсот фунтов. Эта сумма с лихвой перекрыла бы все, что мы должны вам за одежду.
      – Так, по-твоему, должен был поступить жадный еврей?
      – Жадность не имеет никакого отношения к национальности, религии и цвету кожи. Мой друг Флинн рассказывал, как одна мать сдала своего сына в Дублинский замок, чтобы за полученное вознаграждение купить еды для своих младших детей.
      Леви вздохнул и что-то пробормотал на идиш.
      – Что это означает, сэр?
      – Жадность, честолюбие и похоть – все это лишь разновидности безумия.
      В три часа дня они подъехали к трактиру. Стоя в дверях, Анни Патни окликнула торговца:
      – Добрый день, мистер Леви! Как дела?
      Скорчив унылую гримасу, торговец ответил:
      – С тех пор как я переехал через горы, дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Все убытки да убытки.
      – Очень жаль. Но я уверена, что все еще пойдет на лад.
      – Я бы очень хотел разделять вашу уверенность. – Он оглянулся на ворох своих товаров. – Но я сделал одну ошибку, мне не следовало брать столько хрупких вещей.
      – О! – Анни вскинула брови. – Надеюсь, ваш груз не очень пострадал?
      – Да нет, не очень. Только всякие безделушки. А основной товар в целости и сохранности.
      – Хорошие новости! – просияла Анни. – Не выпьете ли кружечку холодного эля?
      – Спасибо, мадам, но я, пожалуй, воздержусь. В нескольких часах езды отсюда есть тихое, уединенное местечко, где я могу остановиться.
      – Тогда поезжайте. Желаю удачи. У меня такое предчувствие, мистер Леви, что ваши дела скоро поправятся. Поверьте мне, вы будете щедро вознаграждены за вашу предприимчивость.
      Он покачал головой, тщетно стараясь скрыть улыбку, и вполголоса пробормотал:
      – Ну и олух же ты, Джэкоб Леви.
      В глубине фургона Крег тихонько засмеялся. У подножия горного хребта Леви свернул с дороги к сосновой роще.
      Остановились они у небольшого ручья. Леви распряг лошадей и отвел их на небольшую полянку, где они могли бы пощипать траву.
      – Можно я вылезу из этой могилы? – спросил Крег, когда Джэкоб, вернувшись, открыл заднюю дверь и раздвинул занавески.
      – Я бы не советовал. По крайней мере пока патруль не проедет в обратную сторону.
      – Пожалуй, вы правы.
      – Ты можешь ходить?
      – С трудом. Но как-нибудь справлюсь.
      – Вот и хорошо. У меня там где-то лежат несколько тростей. Возьми парочку, я помогу тебе выйти, а там ты уж как-нибудь сумеешь зайти в кусты и облегчиться.
      С помощью тростей Крег медленно дотащился до кустов. Леви же стоял на опушке, внимательно следя, не появится ли вдруг лейтенант со своими людьми. Облегчившись, Крег вернулся в фургон и занял свое прежнее место.
      Леви развел небольшой костер и разогрел две банки консервов: одну – с говядиной, другую – с бобами. Разогретую еду он передал вместе с галетами Крегу, добавив:
      – А сейчас я заварю для нас чаю.
      – Спасибо. Чаю я попил бы с удовольствием.
      Крег с аппетитом поел и выпил две кружки чая. Наевшись, он прилег на свое теплое ложе и почувствовал, что его глаза начинают слипаться, как будто он весь день провел в тяжком труде. Несколько минут спустя Крег провалился в глубокий сон, подобный смерти.
      Солнце уже поднялось над деревьями на востоке, когда его разбудил восхитительный аромат копченой рыбы, жареных яиц и крепкого, приправленного ромом кофе. Приподнявшись, он посмотрел на сидящего по-турецки Леви. Старик, улыбаясь, протягивал ему тарелку:
      – Поешь-ка еще. Уже поздно, а нам предстоит долгий путь.
      – Опять настоящий пир, – восхищался Крег, расправляясь с копченой рыбой и яйцами.
      После завтрака Крег вновь забрался в свое уютное гнездо, а Леви тем временем запряг лошадей. Пощипав вволю свежей травы и напившись прохладной воды из ручья, отдохнувшие кобылы, высоко задрав головы, резво поскакали по дороге.
      Уже к вечеру их нагнал патруль, возвращавшийся в Новый Южный Уэльс.
      – Поймали кого-нибудь? – полюбопытствовал Леви.
      – Проклятые ублюдки! Как сквозь землю провалились! Никто, кроме тебя, их и не видел. Так по крайней мере говорят. Врут, конечно. Ведь все они освобожденные каторжники. Смотри, не попади в засаду к разбойникам, торговец. А мы поехали дальше.
 
      Отряд поскакал вперед, поднимая облако пыли. Леви помахал им вслед. Задыхаясь от пыли, со слезящимися глазами, он отдернул занавеску и сказал Крегу:
      – Они ускакали. И больше уже не вернутся. Знаешь, что я тебе скажу, Мак-Дугал. Если хочешь, завтрашний день ты можешь провести со мной на свежем воздухе.
      – Если вы считаете, что это безопасно, я – с превеликим удовольствием.
      – У меня для тебя есть другая одежда.
      – Что это за одежда?
      – Увидишь. Это будет для тебя сюрпризом, – улыбнулся старый еврей.
      Через три дня Джэкоб Леви вкатил на окраину Сиднея. На облучке фургона сидели двое в черном: Джэкоб Леви и его «племянник из Америки», как он представлял Крега. С чисто выбритой головой, с небольшими бачками, в черных брюках, черных ботинках, в длинном черном пальто и ермолке, молодой человек и впрямь смахивал на племянника Леви из Бостона.
      Оставив фургон и лошадей в платной конюшне, услугами которой он обычно пользовался, торговец с Крегом направились в трактир «Кабаний клык».
      Там их встретила жена хозяина миссис Тисдейл – полногрудая, некрасивая, по-матерински заботливая женщина с огромным пучком седых волос на затылке.
      – Вернулись, мистер Леви, – приветствовала она его из-за стойки. – Займете свою обычную комнату на втором этаже?
      – Да, спасибо. И мне нужно еще место для моего племянника – Дава Леви. Он приехал из Бостона.
      Маленькие голубые глазки хозяйки с любопытством обратились на Крега.
      – Стало быть, прибыл из Америки. Но ведь оттуда в последнее время не было кораблей.
      – Он плыл через Англию.
      – Понятно. Постараюсь его разместить. Но это будет стоить денег.
      – Ну и что? – Леви положил руку на плечо Крега. – Для моего дорогого племянника мне никаких денег не жаль.
      – Это очень благородно с вашей стороны, дядюшка Джэкоб, – вставил Крег. – Не пропустить ли нам по кружечке?
      Леви наступил ему на ногу и нервно засмеялся:
      – Он у нас большой шутник, миссис Тисдейл. Ишь ты, захотел пропустить по кружечке. Пошли, племянничек. – Он обнял Крега за плечи и повел его к лестнице.
      – Что-то не так? – спросил Крег, когда они зашли в номер.
      – Ну и шлемиль же ты, мой племянничек. Если бы в баре появился еврей в ермолке, это выглядело бы так же странно, как если бы король Георг выступил перед парламентом без штанов. Надеюсь, она пропустила твои слова мимо ушей.
 
      В эту ночь Крег спал беспокойно, терзаемый кошмарными снами.
 
      Вот он стоит в тюремном дворе, привязанный к столбу, и «кошка» сдирает с его спины куски кожи, завивающиеся, словно стружки, выходящие из рубанка.
 
      Затем он вернулся в далекое детство, в тот день, когда рука констебля схватила его руку с зажатой в ней украденной буханкой.
 
      На его голову обрушивается тяжелая дубина. В сознание он приходит уже в сырой камере. Дурно пахнущий тюремщик со слюнявым ртом и налитыми кровью глазами гладит его мужскую плоть.
 
      – Ох… – Крег проснулся в поту и снова заснул.
 
      Он стоит на коленях на речном берегу. Склонился над Джоном Блэндингсом. И вдруг сознает, что от его удара молодого человека разбил паралич.
 
      И наконец, самый кошмарный сон.
 
      Он незримо витает над кроватью, на которой лежит, распластавшись, его дорогая, его любимая Адди. Она совершенно обнажена. Ее горящие желанием, улыбающиеся глаза, протянутые руки, стоящие торчком груди властно взывают к нему.
      К нему ли? Нет, не к нему.
      Она манит к себе кого-то другого. И вот из тени выходит мускулистый, также обнаженный молодой человек. Крег видит его со спины. Он порывается закричать, предостеречь ее, но не может, и руки не повинуются. Он только в ужасе наблюдает.
      Наконец Адди замечает приближающегося незнакомца. Но к его крайнему изумлению, даже негодованию, она привлекает его к себе, обхватывает руками и ногами. И сладострастно стонет, когда он входит в нее.
      Мужчина медленно оборачивается и смотрит на Крега с усмешкой.
      Никакой это не незнакомец.
      Это Джон Блэндингс.
 
      Проснулся Крег с таким громким криком, что разбудил крепко спавшего Леви. Какой-то сосед рассерженно забарабанил в их стену.
      – Что с тобой? – с тревогой в голосе спросил Леви. – Плохо себя чувствуешь?
      – Нет, просто мне приснился кошмарный сон.
      – Постарайся спать тихо. Не то сюда заявится хозяин. Наутро Леви повел его завтракать в небольшой портовый трактир. Сюда заходили в основном матросы как с торговых, так и с военных кораблей. Они сели за угловой столик, и Крег с удовольствием съел копченую рыбу, пирог с мясом, яйца и говядину с почками.
      – Ты уплетаешь так, будто целый месяц ничего не ел, – пошутила служанка.
      – Только посмотришь на такую красотку, как ты, аппетит сразу появляется, – ответил Крег, имитируя ирландский акцент.
      Прежде чем отойти к другому столу, женщина посмотрела на Крега как-то странно.
      – Что я такого сказал? – спросил он у Леви. Торговец застонал и схватился за голову:
      – А сам-то ты не понимаешь? Неужели славный еврейский парень из Минска или даже Бостона будет говорить с ирландским акцентом?
      Крег схватился за свою ермолку:
      – Вот черт, все время забываю.
      – Что ты собираешься делать? – спросил его Леви. – Не можешь же ты все время путешествовать со мной?
      – Я это понимаю. Кое-какие планы у меня имеются.
      – Расскажи, какие.
      – Пока еще я не успел хорошенько все продумать. Вечером я, может быть, смогу ответить на ваш вопрос. – Он тяжело вздохнул. – Сперва я должен кое-что выяснить. Послушайте, мистер Леви, я могу взять одну из ваших лошадей?
      Леви пожал плечами:
      – Почему нет? Ты уже в таком долгу передо мной, что еще один маленький должок не имеет значения. Я сам тоже должен кое-где побывать. К ужину, надеюсь, ты вернешься?
      – Конечно. И тогда я смогу сказать, что у меня на уме. Леви вместе с Крегом пошел в конюшню и предупредил конюха, что он разрешил племяннику покататься на одной из своих лошадей.
      – Если у вас нет седла, я могу дать его напрокат, – сказал конюх.
      Леви закатил глаза и вручил ему банкноту:
      – Кто бы мог подумать, что после стольких трудных лет я стану жалким филантропом.
      Крег рассмеялся:
      – Успокойтесь, мистер Леви. Ваша доброта и щедрость будут с лихвой вознаграждены. Обещаю вам.
      – Если только на небесах, где мне уже не потребуются английские фунты и гинеи.
      Перед «Кабаньим клыком» Леви расстался с Крегом.
      – Я должен побывать на одном корабле в порту. Застану ли я тебя здесь по возвращении?
      – Скорее всего меня уже не будет, но мы увидимся вечером. Когда он вошел в гостиницу, миссис Тисдейл сидела за стойкой и читала «Сидней газетт».
      – Доброе утро! – приветствовал хозяйку Крег. – Что новенького в мире?
      – Похоже, они собираются сделать нашей валютой какой-то испанский доллар, – ответила она. – Как будто британскому фунту не хватает надежности.
      – Пустая болтовня, – сказал он. – А что еще там написано?
      – Большая заметка о предстоящем замужестве этой дамочки Диринг. – Ее рыхлое лицо приобрело суровое выражение. – Настоящая сука – вот она кто. Но вас это вряд ли заинтересует.
      – Нет, конечно, – произнес Крег, чувствуя, что губы его вдруг словно одеревенели. Когда он притронулся к своей щеке, ему показалось, что он касается посмертной восковой маски. Сердце затрепетало, все поплыло перед глазами, и он вынужден был опереться о стойку.
      Миссис Тисдейл нахмурилась:
      – Что с вами, мистер Леви? Вы так побледнели. Лишь усилием воли Крег заставил себя улыбнуться.
      – Это последствие застарелой лихорадки. Сейчас я поднимусь к себе и отлежусь. Кстати, где я могу купить газету?
      – Если хотите, возьмите мою. Я уже начиталась досыта. Зрение у меня не то, что в молодости. – Она потерла глаза заплывшими костяшками пальцев. – Пойду печь пироги.
      – Спасибо. – Крег свернул газету и сунул ее под мышку. Ему хотелось взбежать по лестнице, но он сдержался. Он и без того натворил уже немало глупостей, надо вести себя, как подобает степенному еврею. Зачем навлекать на себя лишние подозрения?
      У себя в комнате он уселся в изножье кровати и начал листать газету, пока не нашел то, что искал.
 
      СОЮЗ МЕЖДУ БЛЭНДИНГСАМИ И ДИРИНГАМИ
 
      Вчера весь Новый Южный Уэльс праздновал событие большой общественной значимости: бракосочетание между Джоном Блэндингсом и Аделаидой Диринг. Этот союз олицетворяет объединение двух богатейших и влиятельнейших семейств колонии: сельскохозяйственной империи Блэндингсов и овцеводческой империи Дирингов.
      Свадебная церемония и последующий прием были проведены исключительно скромно, в присутствии членов семьи и близких друзей.
      Невеста была облачена в длинное белое канифасовое платье с длинной, до кончиков пальцев, тюлевой вуалью, ее голову украшал венок из апельсиновых цветов. Туфельки на ней были из белого атласа. Вместо букета она держала в руках украшенную розой и красивой закладкой Библию в белом атласном переплете.
      Подружка невесты Дорис Блэндингс, сестра жениха, была облачена…
 
      Бросив газету на пол, Крег прилег на кровать. Он лежал, вперив неподвижный взгляд в потолок.
      Аделаида вышла замуж за Джона Блэндингса? Да это просто какое-то безумие. Такое же безумие, как его ночные кошмары. Как это возможно, чтобы Аделаида вышла замуж, да еще за такого типа, как Блэндингс? Ведь Аделаида любит его и скорее умрет, чем изменит ему. И все же она ему изменила. Неужели «Сидней газетт» стала бы печатать заведомую ложь? Ответ был очевиден: нет, конечно, не стала бы. Он приподнялся, подобрал газету и скомкал ее с такой яростью, словно хотел уничтожить изложенные в ней факты.
      «Сука! Сука! Лживая сука!» – бунтовало его сердце.
      Прожить с женщиной, не разлучаясь ни на час, семь долгих лет и даже не догадываться, на какое вероломство и предательство она способна, – такое трудно себе представить. Она родила ему двоих детей – не это ли самое убедительное доказательство любви? И все же…
      Довести обличительную мысль до конца ему помешало воспоминание о детях. Крег Мак-Дугал был по натуре добрым, честным и справедливым человеком. Более того: он без колебаний отдал бы свою жизнь ради благополучия Джейсона и Джуно. И конечно, ради своей любимой Адди.
      Какое право имеет он требовать, чтобы его любимая жена и дети всю жизнь расплачивались за совершенные им преступления? Он постоянно должен убегать, прятаться от закона, как затравленный зверь, одержимый постоянным страхом; его даже во сне терзают кошмары.
      Крег разжал пальцы, и смятая газета упала на пол. Он опустил голову, и по щекам его покатились слезы.
      «Адди, моя любовь! Мои дорогие Джейсон и Джуно! Все, что произошло, – все это будет лишь вам во благо. Я испытываю боль более сильную, чем если бы мне отрезали руку или ногу, но я знаю, что должен терпеть эту нестерпимую боль».
      На той же полосе газеты, где Крег прочел о свадьбе, его внимание привлекла одна заметка. Он подобрал скомканную газету, разгладил ее на коленях и прочел следующее:
 
      КАПИТАНЫ ЖАЛУЮТСЯ НА НЕХВАТКУ РАБОЧИХ РУК
 
      Для жителей Сиднея отнюдь не секрет, что значительную часть новых иммигрантов составляют матросы с кораблей, приходящих из Лондона, Портсмута и других английских портов. Они вербуются только для того, чтобы получить бесплатный проезд в Австралию. В результате многие суда вынуждены отправляться в обратный путь, не имея полного экипажа. Сиднейское общество капитанов обратилось с настойчивым призывом к матросам, чтобы они подавали заявления на свободные места…
 
      Прервав чтение, Крег записал адрес конторы, где принимались заявления. Затем написал прощальную записку Джэкобу Леви:
 
      Джэкоб, мой дорогой благодетель,
      простите, что я ухожу, даже не простившись с вами, не пожав вашей руки и еще раз не поблагодарив за все, что вы сделали для нас и особенно для меня, который обязан вам своей жизнью. Повторяю, ваша щедрость, благородство и дружеское отношение не останутся невознагражденными. Клянусь в этом той самой жизнью, которую вы помогли мне сохранить.
      Когда-нибудь мы снова встретимся, и я попытаюсь объяснить и оправдать мое скоропалительное решение покинуть гостиницу и Австралию. О том, что так сильно повлияло на мое решение, я не нахожу в себе сил не только писать, но даже и говорить.
      Простите меня, дорогой друг, дорогой брат. С вечной вам благодарностью
      Крег Мак-Дугал.
 
      Он положил записку на подушку Леви и собрал свои скудные пожитки в узел.
      При виде Крега с узлом в руках Питер Тисдейл, дюжий человек с волосатыми руками и длинными закрученными вверх усами, грозно проворчал:
      – Вы покидаете нас, мистер Леви? – Очевидно, он был обеспокоен тем, что за номер еще не уплачено.
      – Да нет, ничего подобного, – улыбаясь, успокоил хозяина Крег. – Я просто иду в прачечную.
      Тисдейл осклабился, обнажив свои щербатые зубы, на одном из которых была золотая коронка.
      – Да, на Пил-стрит неплохая прачечная. Дойдете до угла, повернете налево, пройдете два квартала, затем…
      Крег вежливо выслушал хозяина, поблагодарил и вышел из гостиницы. Он направился прямо в конюшню, где стоял фургон Леви. Прыщавый юнец с рыжими волосами и огромным кадыком чистил стойла.
      – Чем могу служить, сэр? – спросил он, опираясь на метлу.
      – Да мне ничего особенного не надо. Продолжай свою работу. Джэкоб Леви, мой дядя, я уверен, ты его знаешь, попросил меня принести кое-что из фургона.
      – Да. Конечно, берите, что надо… Да. Кстати, – вспомнил парень, – босс предупредил, что вам понадобится сегодня лошадь. Оседлать ее?
      – Нет, спасибо. Мои планы изменились.
      Открыв заднюю дверь фургона, Крег забрался внутрь и при свете висящего на крючке фонаря стал рыться среди одежды.
      «А вот и то, что я ищу!» – обрадовался он.
      Выбрал пару темных шерстяных штанов и голубую шерстяную куртку, украшенную пуговицами с изображением якоря и белой окантовкой. Переодевшись, аккуратно свернул то, что снял с себя. Затем подобрал пару матросских сапог и красную шерстяную шапочку с помпоном, после чего полюбовался на свое отражение в небольшом зеркале на стене.
      «Ты выглядишь, Крег, как настоящий морской волк!»
      Выпрыгнув из фургона, он вышел из конюшни через черный ход. И сразу же направился в порт.
      Едва только он изложил в конторе цель своего прихода, как его тут же зачислили на судно.
      – Будешь матросом на «Подружке сатаны», – сказал ему клерк. – Корабль отплывает сегодня вечером.
      Крег даже удивился, что все прошло так гладко.
 
      Было уже около полуночи, когда «Подружка сатаны» вышла из гавани и направилась к проливу, отделяющему Землю Ван Димена от материка.
      В густой безлунной тьме Крег стоял на корме, держась за поручни; он думал о том, что вместе с исчезновением земли ушла в прошлое лучшая часть его жизни.
      В прошлом остались все, кто был ему близок и дорог, все, кого он горячо любит.
      – Прощай, Адди, – пробормотал он. – Прощай, Джейсон. Прощай, Джуно. Я буду вас любить до последнего своего часа. И даже после смерти, когда растворюсь в вечности.
      «Стало быть, все на свете кончается вот так», – подумал он с грустью, но без горечи.
      Крег Мак-Дугал отвернулся от поручней и обратил взгляд в другую сторону – туда, где его ждала новая жизнь.

      Я начала вести дневник в тот день, когда обвенчалась с Джоном Блэндингсом. «Любить, почитать и повиноваться. Поддерживать друг друга в недуге и здоровье, пока смерть вас не разлучит». Мне всегда казалось, что свадебный обет – набор затасканных клише. Но с другой стороны, ведь и сама жизнь в конце концов – самое затасканное клише. Если это мое высказывание звучит горько и цинично, оно не должно вводить в заблуждение. Вероятно, это лишь проявление моего «черного юмора», как говорит Джон. Жизнь так же непредсказуема, как расклад игральных костей или карт. Удача сменяется неудачей – и наоборот. Некоторые сначала срывают банк, а затем проигрывают. Другие сначала теряют почти все, а затем возмещают свои потери. Несомненно лишь одно: и победители, и проигравшие уходят одним и тем же путем. Богач. Бедняк. Нищий. И вор. Главное – сохранять чувство перспективы, способность сознавать абсурдность жизни со всеми ее победами и поражениями, держаться отчужденно от всего и всех. Наблюдая, как лицедействуют актеры, надо самому оставаться зрителем, наслаждаясь со стороны спектаклем, веселым или грустным, драмой или мелодрамой, трагедией или комедией. Что до актеров, то их следует оценивать не за их достоинства или слабости, а за то, насколько искусно играют они свои роли.
      К примеру, в молодости, когда мы с Крегом жили за горами, в Земном Раю, мы были так счастливы, так сильно любили друг друга, что немногие восьмидесятилетние старики могут вспомнить что-нибудь подобное. Семь лет, семьдесят лет… Время относительно, неосязаемо. Час вместе с любимым может иметь более важное значение, чем двухнедельная поездка в Париж в сопровождении незамужней тетушки.
      Нет для меня более драгоценного дара, чем воспоминания о нас с Крегом. Сегодня ночью, когда я лежала, плача, в постели, я вдруг услышала его голос, как будто бы доносившийся с того света: «Сейчас же перестань хныкать, Аделаида Диринг – Мак-Дугал. Бережно храни в памяти пережитое нами счастье, не раздумывай над тем, что могло быть в будущем, и уж тем более не сокрушайся о том, чего никогда не было».
      И вдруг я словно бы с головой окунулась в прошлое. Мне вспомнилась ночь, когда мы с Крегом занимались любовью. Тяжелое дыхание, стоны. Ласки жарких рук. Переплетающиеся, извивающиеся тела. Сколько изобретательности в поисках наивысшего наслаждения! Внезапно, к моему удивлению и негодованию, Крег отодвинулся от меня, сел на корточки и, откинув голову, разразился громким хохотом. На мои возмущенные протесты он ответил: «Не будь такой занудой, дорогая. Тебе никогда не приходило в голову, Адди, что мы занимаемся очень смешным делом? Посмотрев на себя со стороны, мы, вероятно, подумали бы, что похожи на двух случающихся динго». Фыркнув, я высказала предположение, что, должно быть, именно поэтому закон запрещает заниматься любовью в открытую, прямо на людях. Глядя на себя со стороны, люди могли бы просто умереть от смеха. Затем мы дружно расхохотались, принялись обниматься и кататься по постели, и с тех пор мы никогда не относились слишком серьезно к нашим занятиям любовью. Хочу тут заметить, что начала вести этот дневник отнюдь не для того, чтобы жаловаться, как я несчастлива в браке с Джоном, и, уж во всяком случае, не для того, чтобы изобразить себя этакой мученицей. Сначала я сама смутно отдавала себе отчет в своих побуждениях. Но по прошествии лет посаженный мною цветок начинает пускать корни и распускаться. Постепенно во мне крепнет убеждение, что рано или поздно, не важно, на том или этом свете, мы с Крегом будем вместе.
      Да, я уверена, мы будем вместе. И когда мы воссоединимся, превратимся, как говорили греки, в «единое существо», я буду день за днем рассказывать ему, как пуста была моя жизнь без него, – все это время я только и жила надеждой на наше воссоединение. Возвращаясь время от времени к этим записям, я каждый раз с некоторым изумлением замечаю, как мало действительно интересного не только для других – для нас самих случается в нашей жизни за пять, десять или даже двадцать лет. Боже упаси, чтобы я навязывала читателям – если таковые найдутся – свои скучные, банальные воспоминания. И все же изредка происходят незабываемые события, которые придают интерес моим записям.
 
      15 января 1819 года
 
      Сегодня я получила письмо от Уильяма Уэнтворта, который пожелал нам счастливых святок и столь же счастливого Рождества. Человек слова, Уильям только что опубликовал книгу, написать которую грозился уже давно. В этой своей книге он требует парламентского правления «для моей родной земли, Австралии». Он отвергает прежнее название колонии «Новый Южный Уэльс». Как только получит диплом адвоката, он тотчас же вернется в Австралию и займется политикой. Трепещите же, богатые консервативно настроенные землевладельцы!
 
      В этом месяце они отпраздновали девятый день рождения Джейсона. К сожалению, это совпало с ухудшением здоровья Джоанны Диринг, которую уложил в постель острый бронхит.
      Беспокоил Адди и Джон. Наблюдая, как Джейсон играет со своими друзьями в крокет, он заметил с нескрываемой завистью:
      – Господи, я отдал бы все, что имею, до последнего гроша, только бы присоединиться к этим ребятам. – И, выпятив губы, добавил: – А ведь он вылитый Крег, правда?
      – Некоторое сходство, конечно, есть, – сдержанно заметила Адди, принимаясь за шитье.
      Джон оказался, как и обещал, хорошим отчимом, и Адди старательно избегала всего, что могло напомнить о том, что они – дети его заклятого врага.
      Не замечала она в Джоне и каких-либо недостатков. За одним-единственным, но важным исключением. Вначале, полностью выбитая из колеи известием о смерти Крега, Адди была довольна тем печальным обстоятельством, что физическое состояние не позволяло ему предъявить свои супружеские права.
      Но по мере того как рана затягивалась и невыносимая сначала скорбь затихала, ее вновь стало одолевать желание. Сны Адди часто носили эротический характер, вновь и вновь переживала она прошлое.
 
      Они с Крегом сжимают друг друга в объятиях. Его руки ласкают ее. Ласкают груди, ягодицы, бедра. Задерживаются на холмике любви. Он осыпает ее всю поцелуями. Его мужская плоть настойчиво прорывается в ее плоть.
 
      Переполняется чаша моя…
 
      Еще дальше в прошлое.
 
      Они с Джоном Блэндингсом под жарким солнцем на ароматном стогу сена. Их молодые тела жаждут соединения…
 
      Вздрогнув, она проснулась. А когда с неизбежным чувством вины осознала, какое предательство совершило ее сонное сознание, то вся залилась краской. Но Адди прекрасно понимала, что именно ее изголодавшаяся плоть навеяла эти эротические видения.
      Ее сонная фантазия нарисовала ей и множество грядущих любовных сцен.
      Однажды она видела себя и Уильяма Лайта – высокого, смуглого, красивого, стремительного во всех своих движениях. Его темные сверкающие глаза как будто раздевали ее. Чувственные губы, казалось, целовали ее. И пылающее тело Адди рвалось ему навстречу…
      Проснувшись, она долго укоряла Себя за то, что невольно впустила Уильяма Лайта в свои мечты.
 
      15 июня 1829 года
 
      Губернатор пригласил нас на бал, устроенный в честь первых продаж колониальной шерсти на публичных торгах. Я должна отказаться, потому что Джуно больна, у нее довольно высокая температура. Джон говорит, что я слишком трясусь над детьми, говорит, что «о моей дочери вполне могут позаботиться слуги». Конечно, он прав. Я и в самом деле очень беспокоюсь за своих детей. Думаю, это беспокойство обострено еще и тем, что я потеряла Крега. Поэтому я постоянно дрожу от страха потерять и детей. Если я лишусь Джейсона или Джуно, я как бы потеряю еще одну часть своего любимого. Большей трагедии для меня не может и быть.

* * *

      Новое десятилетие дало мощный толчок социальным и экономическим переменам в Австралии – подобных перемен не было в течение тридцати двух лет – с тех пор как Филипс основал колонию в Порт-Джексоне. Еще в 1821 году, после блистательной карьеры, длившейся более десяти лет, Лахлан Макуэри вышел в отставку. Его преемник, сэр Томас Брисбейн, стал первым губернатором, который прислушивался к общественному мнению. Благодаря его усилиям был учрежден верховный суд во главе с верховным судьей и проведена реформа, которой тщетно домогался Макуэри, – ввели суд присяжных.
      Адди, однако, этот год запомнился прежде всего возвращением в Австралию Уильяма Чарлза Уэнтворта. На второй вечер после своего прибытия он ужинал с Блэндингсами. Адди готовилась к этой встрече, по едкому замечанию мужа, «словно школьница, собирающаяся на первый бал».
      – Что за чепуха, Джон. Я только хочу показать мистеру Уэнтворту, что и здесь, вдали от столицы, мы все же не отстаем от новейшей моды. А ведь он пробыл в Англии и на континенте около пяти лет.
      Джон – он выглядел весьма эффектно в темном костюме, атласной рубашке и галстуке-шарфе «аскот» – подкатил в своей коляске к туалетному столику и поцеловал обнаженное плечо супруги.
      – Ты выглядишь просто божественно, дорогая. Какая жалость, что я… – Он не договорил, но их глаза встретились в зеркале.
      И что было бы тогда? – хотела спросить она, но сдержалась.
      В этот момент вошла служанка, чтобы помочь Адди с прической, и Джон, извинившись, выкатил из комнаты. Эта служанка, звали ее Мишель, была французской проституткой, она перебралась из Парижа в Лондон, чтобы заниматься там своим ремеслом. Привычная к свободным французским взглядам на любовь, она очень скоро угодила в лапы строгих английских полицейских. Адди и Джон как раз разъезжали по Сиднею, когда увидели колонну каторжников, которых вели на распределительный пункт. Глядя из окна экипажа на проходящую мимо пеструю толпу оборванных каторжниц, Адди обратила внимание на необычного вида молодую брюнетку в первом ряду. Та горько плакала под градом насмешек, которыми осыпали бедняжку ее товарки, закоренелые преступницы.
      Велев кучеру остановиться, Адди расспросила об этой женщине конвойного офицера.
      – Бедная женщина не должна подвергаться жестоким нападкам этих гарпий. Я поговорю с губернатором, чтобы он отдал ее мне в услужение.
      Она таки поговорила с губернатором, и через два дня Мишель вошла в дом Блэндингсов. Два года она была личной служанкой Адди и одновременно помогала экономке по хозяйству. Мишель была рабски предана своей хозяйке.
      – Madame, c'est magnifique! – сказала служанка, восхищаясь нарядом Адди – желтым бальным платьем с вырезом на груди и на спине. Отделано платье было тончайшими кружевами; корсаж украшала блестящая кайма. Довершали наряд изящные атласные туфельки.
      Наморщив лоб, с булавками во рту, Мишель причесывала свою госпожу. Золотистые волосы Адди были перехвачены прозрачной лентой с серебряными полосками и украшены цветами. Высокие узорчатые черепаховые гребни закрепляли два больших узла на затылке, которые на языке тогдашней моды назывались «аполлоновыми узлами».
      – Этот джентльмен, которого вы принимаете сегодня вечером, ваш старый друг, мадам? – поинтересовалась служанка.
      Адди улыбнулась, хорошо понимая, что на уме у девушки.
      – Да, Уильям Уэнтворт – мой старый друг.
      – Когда он взглянет на вас в первый раз, я по выражению его глаз сразу пойму, насколько преданный он ваш друг.
      Адди невольно рассмеялась. Типичная француженка, Мишель в разговорах о любви всегда проявляла полную откровенность, и общение с ней «освежало» Адди. Француженка долгими часами рассказывала о своих любовных приключениях, начиная с того дня, когда она лишилась девственности в стенах монастыря, будучи четырнадцатилетней девушкой.
      Стоя у подножия лестницы вместе с Джоном и встречая Уильяма, Адди чувствовала, что с верхней площадки за ними пристально наблюдают огромные пытливые глаза Мишель.
      Уильям выглядел очень элегантно в своем вечернем наряде, пошитом на Бонд-стрит. Зеленый фрак, пожалуй, даже чересчур плотно облегал его фигуру, придавая ему немного женственный вид. Уэнтворт передал свой высокий шелковый цилиндр дворецкому Мак-Бейну и с сияющим лицом подошел к Адди.
      – Дорогая Адди, вы выглядите, пользуясь последним лондонским выражением, просто сногсшибательно.
      – Это выражение не кажется мне приятным комплиментом, Уильям. А что думаешь по этому поводу ты, Джон?
      – Но я действительно хотел сказать комплимент. Ваша красота валит с ног. – Уэнтворт наклонился и поцеловал Адди руку.
      Она рассмеялась:
      – Вы стали типичным европейцем, Уильям.
      Мужчины обменялись рукопожатием.
      – Как там добрая старая Англия? – спросил Джон.
      – Сначала я был буквально ошарашен. Лондон, Темза, Лондонский мост… Никогда не видел такого скопления людей на одну квадратную милю. Я просто задыхался в тесноте.
      Джон с легкой улыбкой кивнул:
      – Я все забываю, что вы никогда не бывали у себя на родине.
      Уэнтворт скорчил гримасу:
      – Вы выражаетесь неточно. Моя родина не Англия, а Австралия, где я родился.
      – Может быть, зайдем ко мне в кабинет и выпьем по бокалу портвейна?
      Адди шла, держа руку на спинке каталки Джона; с другой же стороны ее держал под руку гость. – Так чем вы там занимались, Уильям? – спросил Джон.
      – Выступал за введение в Австралии самоуправления.
      – Не понимаю, Уильям, – пробормотал Джон, очевидно, недовольный политическим настроем Уэнтворта. – По законодательному акту, мы только недавно получили частичное самоуправление.
      – И что же это за «частичное самоуправление»? Губернатор назначает членов совета, и только он контролирует законодательство, а это означает, что он расставляет на все ответственные должности своих людей и может рассчитывать на их поддержку. Более того, если по каким-то непредвиденным обстоятельствам совет попытается провести законы, не совпадающие с точкой зрения губернатора, у него есть право вето. Нет, единственная приемлемая для нашей партии форма законодательной деятельности – выборность законодательных органов самим народом.
      Джон воспринял эти слова с явным неодобрением:
      – Уж не выступаете ли вы за всеобщее избирательное право?
      – Право голоса должно быть предоставлено всем свободным людям, включая и освобожденных заключенных.
      – Еще чего не хватало! Вы же знаете, что бывшие каторжники значительно превосходят нас по численности. Отдаете ли вы себе отчет, к чему может привести такая безответственная политика? Освобожденные каторжники и их потомство очень быстро захватят бразды правления в свои руки.
      – Захватят? Вряд ли это уместное слово. Австралийский народ – а мы со временем станем народом – состоит прежде всего из каторжников и их потомства. Должен ли я напомнить вам, что моя мать была каторжницей?
      – Извините. Вы знаете, я никогда не задумывался об этом, – проговорил Джон.
      – Ничего, у меня толстая кожа. Но дело обстоит так: они уже выплатили свой долг обществу, и теперь общество должно выплатить свой долг освобожденным каторжникам. Право голоса, право определять, как следует управлять обогащенной ими страной, принадлежит им от рождения.
      – У вас нет никаких шансов, Уильям, – усмехнулся Джон. Он подозвал Мак-Бейна, жестом показав, чтобы тот наполнил бокалы.
      – Ужин будет подан в восемь, сэр, – доложил дворецкий. Во время ужина мужчины говорили о политике.
      – Мы знаем, против кого выступаем, Джон. Против таких магнатов, как Мак-Артур, Блэксленд, Хенти, Джон Бэт-мен и… – он окинул Джона долгим суровым взглядом, – не забываем также и объединенную компанию Блэндингсов—Дирингов.
      Вскоре после того как Адди и Джон поженились, их отцы создали объединенную компанию «Блэндингс—Диринг энтерпрайзес лимитед».
      – Говорят, что ваша совместная мощь не уступает мощи Мак-Артура, – продолжал Уэнтворт.
      Джон откинулся на спинку кресла, растопырив пальцы, сложил вместе ладони.
      – И мы намереваемся употребить эту мощь на поддержание общественной, политической и экономической стабильности в Новом Южном Уэльсе.
      – Стабильности? Вы просто хотите сохранить статус-кво и удержать власть в руках богатых и влиятельных людей.
      Мужчины, сидевшие напротив друг друга, обменялись многозначительными взглядами. Пространство, разделявшее их, было куда шире стола, за которым они сидели.
      После ужина Джон, извинившись, удалился к себе в кабинет.
      – Мать и отец отдыхают в Кейптауне, – сказал он напоследок, – и я с трудом управляюсь со счетами.
      – Конечно, идите считайте свои деньги, Джон, – язвительно заметил Уэнтворт.
      Джон взглянул на него с насмешливой улыбкой:
      – Вы знаете, какова единственная разница между таким либералом, как вы, и таким консерватором, как я?
      – Какова же эта разница?
      – У меня есть кое-что, и я хочу сохранить, что имею, а вы хотели бы кое-что из этого приобрести. – Он похлопал Адди по руке. – Увидимся позже, моя дорогая. Спокойной ночи, Уильям. Ваш радикализм отнюдь не мешает мне наслаждаться вашим обществом. Пожалуйста, заглядывайте опять.
      – Спасибо, Джон, не премину заглянуть. И я тоже вам симпатизирую, хотя вы и неисправимый филистер.
      Мужчины крепко пожали друг другу руки.

      Уильям Уэнтворт стал частым гостем в доме Блэндингсов. А на следующий год, когда умерла Джоанна Диринг, он был одним из тех, кто нес гроб.
      Перед смертью мать Адди высказала желание, чтобы ее похоронили в семейной усадьбе в Сёррее, рядом с родителями. Сэмюел выполнил ее желание – сразу же после официальной церемонии похорон он купил билет на быстроходный пакетбот «Западный ветер», отправлявшийся в Англию. Заполненный льдом гроб находился в трюме.
      В отсутствие отца Адди вернулась обратно в дом Дирингов, чтобы присматривать за работой служанок и рабочих-каторжников.
      – Ты уверена, что справишься? – спросил Джон с искренним участием.
      Его убежденность в своем мужском превосходстве задела Адди за живое. Вздернув подбородок, она ответила:
      – Я могу справиться не хуже отца. Да если уж на то пошло, то и не хуже тебя.
      Вместе с Адди и ее детьми переехала и Мишель. Под управлением Адди дела и дома, и на ферме шли так же, как и при отце. Сидя в отцовском кабинете, она работала с утра до позднего вечера, частенько задерживалась и после того, как все слуги и работники укладывались спать. Когда же Адди, наконец, ложилась, бывало, что и после полуночи, то засыпала мгновенно, едва лишь голова касалась подушки. Спала крепко, не то что у Блэндингсов, где ей постоянно снились тревожные сны.
      Однажды воскресным вечером в начале декабря, когда Адди доделывала кое-какие дела, в парадную дверь постучали. Слуги и дети давно уже спали. Запахнувшись поплотнее в пеньюар, она с некоторой опаской прошла в вестибюль.
      Смахнув со лба локон, она чуть приотворила закрытую на цепочку дверь:
      – Кто там?
      – Уильям Уэнтворт. У вас все в порядке? Я увидел освещенные окна и решил проверить, все ли у вас в порядке.
      – Как это заботливо с вашей стороны. Заходите на рюмочку хереса. Я работала, никак не могу уснуть. – Она сняла цепочку с крючка и впустила гостя.
      – Надеюсь, я не помешаю вам? – Перешагнув порог, он окинул Адди восхищенным взглядом. – Как вам всегда удается быть такой красивой? Почти все женщины выглядят в подобных одеяниях и без причесок сущими ведьмами.
      Адди вскинула брови:
      – Похоже, вы видели много женщин в неподобающем виде. Он в смущении рассмеялся:
      – Ну… не так уж много.
      – Пойдем в кабинет, Уилл, – сказала Адди и пошла впереди, чувствуя, что он разглядывает ее сзади. Не раздевает ли он ее в своем воображении? Или это ей только чудится? Ее щеки вспыхнули; прежде чем она успела совладать с собой – какой стыд! – она уже сама мысленно раздевала Уильяма.
      Когда Адди наливала херес, ее рука дрожала, и графинчик позвякивал о край бокала. Уильям рассмеялся:
      – Похоже, вы наигрываете какую-то мелодию.
      – Мне просто пришлось слишком много писать, – солгала она.
      Помимо своей воли она все время оглядывала его с головы до ног. Уэнтворт был в белой рубашке с открытым воротом, в пятнах типографской краски. В краске были кончики пальцев и даже узкие темные брюки, пожалуй, слишком узкие – ткань плотно обтягивала его мужскую плоть.
      «Какая же ты потаскуха, Аделаида Диринг – Мак-Дугал, – мысленно упрекала она себя. – И самое худшее, что ты с готовностью грешишь в мыслях, а не на деле…»
      Уэнтворт неправильно истолковал ее пристальный взгляд:
      – Я должен извиниться за испачканную одежду. Мне не следовало заходить в таком виде, но, как я уже сказал, я очень встревожился.
      – Я очень рада, что вы зашли, Уилл. Что до вашей одежды, она меня не смущает – сразу видно, что вы упорно и плодотворно работали.
      – Да, верно. Мы потрудились на славу. Готовили первое издание нашей газеты. Завтра утром ее будут продавать на улицах Сиднея. Ларри и Барт остались на всю ночь.
      – «Австралиец», – в раздумчивости проговорила Адди. – Хорошее название.
      Он улыбнулся:
      – Оно отражает политическое направление газеты. Австралия – страна, достойная занять место наравне с другими свободными странами. Новый Южный Уэльс – отныне анахронизм.
      – «Газетт» – бездарный листок, – презрительно обронила Адди. – Это всего лишь рупор губернатора. Она льстиво подхватывает все, что изрекает сэр Томас, разбавляя все это пустопорожними сообщениями. Свадьбы, рождения, смерти – и прочее в таком же духе.
      – «Австралиец» будет выражать мнения и стремления нашего народа.
      Энтузиазм Уэнтворта был заразителен. Глаза Адди вспыхнули. Она подошла к Уильяму, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.
      – Поздравляю. С нетерпением дожидаюсь выхода в свет вашей газеты.
      – Утром вы получите первый ее номер. Я дал Барту распоряжение, чтобы вам тут же доставили газету. Как только типографская краска подсохнет.
      – Спасибо, Уилл. В один прекрасный день вы станете таким же знаменитым, как Вашингтон, Джефферсон и Франклин в Америке. Кто знает, может быть, дети даже назовут вас отцом нации.
      – Не продолжайте, а то я высоко задеру нос от ваших похвал.
      У обоих слегка кружилась голова. И не только от выпитого хереса. Они много смеялись, и в их смехе слышались будоражащие нотки.
      – Мне хочется танцевать! – неожиданно воскликнул Уильям. Он схватил Адди за руки и закружил ее. – Не сплясать ли нам джигу?
      – Прекратите. У меня все плывет перед глазами, – давясь от смеха, фыркнула она. – Дайте мне отдышаться, Уильям.
      – Ни за что не дам. – Он заключил ее в объятия и крепко поцеловал в губы.
      Она не сопротивлялась, но и не отвечала на его поцелуй.
      «Не сдавайся, держись, не то тебе будет стыдно», – предостерегала совесть.
      «Вас могут увидеть слуги и дети», – увещевал рассудок.
      «К черту и совесть, и рассудок», – бунтовала плоть.
      Она прижалась к нему всем телом и обвила руками его шею. Их губы наконец слились. Тело ее, казалось, сгорало в огне страсти. У Адди было такое чувство, будто плоть ее превратилась в пылающий вулкан. Ею овладели такие силы, против которых беспомощны и доводы разума, и нравственные убеждения.
      – Наверх, в спальню, – шепнула она, легонько куснув мочку его уха.
      – Ах ты, кусака, – выдохнул Уилл, просовывая руку за отворот ее пеньюара.
      Он коснулся налитой женской груди, и сосок, казалось, обжег его ладонь, словно раскаленное железо.
      – Сними ботинки. Ступай тихо-тихо, – сказала она. Он поднимался по длинной спиральной лестнице босиком.
      Шли они, держась за руки, словно дети перед очередной шалостью, шли, посмеиваясь и пытаясь коснуться друг друга.
      Едва войдя в комнату, Адди закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Она зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться.
      – Кто первый в постели, первый во всяком деле, – неожиданно выпалила она. И сразу же почувствовала, как острая боль пронзила ее сердце. Ведь это были слова любовной игры, в которую они вместе с Крегом играли в Земном Раю.
      Кто первый в постели…
      Она была рада, что Уильям не заметил ее замешательства. Он также испытывал смущение, глядя на горящую на столике свечу и на двухрожковую керосиновую лампу. В нерешительности расстегнув рубашку, он спросил:
      – Не погасить ли нам свет?
      Но она уже полностью овладела собой.
      – Конечно же, нет. Я хочу смотреть на тебя и хочу, чтобы и ты смотрел на меня. – Она подошла к нему, покачивая бедрами, с кокетливой улыбкой на губах. – Разве тебе не хочется видеть меня обнаженной?
      Уэнтворт не впервые имел дело с женщиной, но впервые имел дело с такой женщиной – Адди, ничуть не стыдясь, заявляла, что испытывает к нему физическое влечение и что ей нравится видеть обнаженное мужское тело.
      Едва сняв рубашку, он тут же принялся расстегивать брюки. Охваченный безумным желанием, он стал срывать с нее одежду. Она выскользнула из ночной рубашки, точно змея, сбрасывающая кожу.
      Змея. Подходящая символика. Чувственная. Грешная. Извивающаяся. Она медленно продвигалась к кровати, сладострастно извиваясь. Ее груди неудержимо манили его. Он не мог оторвать взгляда от ее бедер, живота и ягодиц.
      Губы Уэнтворта пересохли, ему казалось, он вот-вот сгорит в огне желания. Он сбросил с себя брюки и, протянув руки к Адди, устремился к ней. Уэнтворт заключил ее в объятия, и они вместе упали на мягкую постель. Губы их слились в поцелуе, и он закрыл глаза, весь во власти пожара, полыхавшего в его груди. Их тела сливались воедино. С тихим стоном он прижал ее к себе, неуклюжий и неловкий, как отдающаяся девственница, пораженный чудом, происходящим с ним.
      – Я помогу тебе, – пропела она и потянулась к его отвердевшей плоти.
      Когда он вошел в нее, она вскрикнула и сладострастно застонала. Наконец-то он заполнил ее сосуд, давно уже пустовавший.
      Она медленно взбиралась с одного незримого плато на другое; наконец воздух сделался таким разреженным, что стало трудно дышать.
      И вот она уже на самой вершине, на пике, таком остром, что ей приходится балансировать, как одному из тех канатоходцев, которых она в детстве видела на ярмарке. Блаженство стало мучительно острым, и тогда она с радостным криком освободилась от того, что в ней так долго копилось. И ей было наплевать, что она может разбудить весь дом. Плотина прорвалась, и ничто не могло остановить хлещущий поток. Уильяму она казалась ненасытной.
      Только с первыми проблесками зари она вытянулась на постели рядом с любовником. Только теперь наконец угасло пламя, так долго сжигавшее ее. Уилл с облегчением вздохнул и тотчас же погрузился в глубокий сон.
 
      18 мая 1825 года
 
      Губернатор Брисбейн публично заклеймил Уильяма как «демагога и вульгарного, плохо воспитанного человека» и обвинил в «насаждении бунтарских настроений среди преступных элементов, численностью в пять раз превосходящих свободных поселенцев». Уильям ответил на обвинения на митинге, где выдвинул призыв к радикальной конституционной реформе. Он предлагает созвать законодательную ассамблею в составе ста выборных членов, которые должны быть выбраны свободным голосованием среди мужчин. Итак, «мужское избирательное право»! Я не преминула высказать ему свое мнение, которое, как он признался, заслуживает тщательного обдумывания. До тех пор, сказала я, пока люди ищут всяких оправданий, чтобы лишать кого бы то ни было избирательных прав по половым, расовым, религиозным и национальным признакам, они будут находить всевозможные субъективные причины, чтобы лишать прав и членов собственной избранной группы: у одного глаза не того цвета, у другого зубы кривые, этот слишком толст, а тот чересчур худ. Наконец Австралия наметила себе новую веху.
      После моего возвращения в дом Блэндингсов мне стало трудно находить время, чтобы встречаться с Уильямом. Последнее наше свидание состоялось более трех недель назад в сомнительной гостинице на окраине Сиднея. Я накинула плотную вуаль, чтобы меня не узнали. Честно сказать, я не так уж и тоскую по Уильяму. Мое влечение к нему носило и духовный, и физический характер, но никакой любви в наших отношениях не было. По-настоящему я любила лишь одного человека – Крега Мак-Дугала – и никогда не полюблю другого.
      Мишель только что принесла мне доставленное почтой письмо. Я просто не поверила своим глазам, когда прочитала имя отправителя. Это Уильям Лайт, теперь уже полковник Лайт. Он предполагает в не столь уж отдаленном будущем вернуться в Австралию в качестве главного картографа для исследования и нанесения на карту восточного побережья континента.
      Мишель (этакая чертовка) говорит, что, когда я читала письмо полковника, мое лицо походило на небо, куда после долгой грозы возвращается наконец солнце.
 
      Обстоятельства сложились так, что Адди и Уильям Уэнтворт побывали в гостях у Джона Мак-Артура в его поместье Кэмден-Парк. Ехать первоначально собирался сам Джон Блэндингс, но утром, когда он предполагал выехать, возникли неожиданные осложнения.
      – Тебе придется поехать одной, Адди, в противном случае Джон будет глубоко разочарован. Я уже попросил Уильяма Уэнтворта, чтобы он проводил тебя в экипаже. Он сказал, что с удовольствием доставит тебя на место.
      – Я, видимо, чего-то не понимаю, Джон. Не думаю, чтобы Уилл и Джон Мак-Артур были рады видеть друг друга.
      – Не будь такой занудой, дорогая. Оба они любят словесные стычки. Обещаю тебе, что этот уик-энд удастся на славу.
      – Нисколько не сомневаюсь.
      Адди и Уильям отправились в эту поездку вместе с племянницей Мак-Артура в экипаже, запряженном четверкой.
      Поместье Кэмден-Парк находилось в сорока милях от Сиднея, то есть ехать предстояло два дня.
      На ночлег они остановились в гостинице «Олений парк» с одноименной таверной при ней. После простого, но сытного ужина, состоявшего из мясного пирога, почек и жареного картофеля с печеными яблоками, Адди, извинившись, поднялась к себе в комнату.
      – Оставляю вас одних, молодые люди. Развлекайтесь, – сказала она перед уходом. – Насколько я знаю, по вечерам тут бывают танцы под скрипку.
      Уилл галантно составил компанию мисс Мак-Артур. Конечно же, никто из приверженцев Мак-Артура не должен был знать о его отношениях с миссис Блэндингс. Затем и он, сославшись на усталость, проводил Тесс, высокую тощую девицу, в ее комнату. У самой двери Уэнтворт поклонился и поцеловал руку своей молодой спутнице.
      – Спасибо, что почтили меня своим обществом, мисс Мак-Артур. Я уверен, что мы неплохо проведем время в Кэмден-Парке.
      Уильям зашел в свой номер, сосчитал до десяти и вышел. Крадучись, направился по темному коридору в комнату Адди. Как они договорились, дверь была не заперта, и он тихо вошел.
      – Я чуть не уснула, Уилл, – окликнула она его с кровати. – Почему ты так задержался?
      – Я танцевал рил и гавот. Она рассмеялась:
      – Как мило! Может быть, и нам потанцевать?
      – Что ты имеешь в виду? – спросил он, поспешно раздеваясь.
      – Гавот – чудесный танец, но лично я стоячему гавоту предпочитаю лежачий гавот. Разумеется, я выражаюсь в буквальном смысле.
      Уильям разразился хохотом:
      – Лежачий гавот! Ну и распутница же ты!
      – Позволь мне доказать тебе это. – Отбросив одеяло, Адди протянула к нему руки.
      Ее обнаженное тело неизменно приводило Уилла в восторг. Она была невероятно соблазнительна, без малейших признаков перезрелости. У большинства женщин груди либо как лимоны, либо как дыни. И очень редко – золотая середина. «Грудочки» Адди, как ласково выражались моряки в портовых трактирах Лондона, были размером с апельсины, они просто идеально ложились в руку. А ее спина и бедра будто были высечены из мрамора самим Микеланджело.
      Он лег рядом с ней и заключил ее в объятия. Обнял по-мужски, по-хозяйски, хотя прекрасно знал, как бурно протестует Адди против так называемого Мужского превосходства в чем бы то ни было. Ни один мужчина, несомненно, не мог «обладать» Адди. Более того, Аделаида Диринг всегда решительно брала инициативу на себя, что и подтвердилось в следующую секунду.
      – Сегодня для разнообразия я хочу быть сверху, Уилл, – заявила она. – Ты лежи спокойно, отдыхай. Всю работу я сделаю сама.
      – Ты называешь это работой, – засмеялся он. – Странно. Я предпочитаю считать это развлечением.
      Уильям лег на спину, подложив руки под голову, и Адди уселась на него верхом. Сначала он чувствовал себя неловко, но когда она улеглась на него, разметав свои благоухающие волосы по его груди и лицу, он забыл обо всем на свете.
      – Ты считаешь меня распущенной? – спросила она какое-то время спустя.
      Он покраснел и запинаясь проговорил:
      – Ты всегда одерживаешь верх надо мной. Я не говорил ничего подобного.
      – Но ты именно это хотел сказать.
      – Нет, Адди. Что за шутки?
      – А я и не думаю шутить. – Она нахмурилась. – Говорю совершенно серьезно. Скажи, Уилл, ты расскажешь когда-нибудь об этой ночи своим друзьям в мужском клубе? Или на какой-нибудь холостяцкой вечеринке?
      Уэнтворт был в негодовании:
      – За кого ты меня принимаешь? Да я скорее дам отрезать себе язык, чем начну рассказывать о тебе, дорогая Адди.
      – Я знаю, Уилл. Я говорила… так, вообще… И все-таки предположим, ты беседуешь с другими мужчинами, и все похваляются своими любовными победами. Как бы ты описал то, что у нас было сегодня?
      Уильям раскрыл рот, но не смог произнести ни слова. Лицо его выражало замешательство, смущение, растерянность.
      – Ты что, Уилл, язык проглотил? Он попытался как-то обойти эту тему:
      – Послушай, Адди, прекратим этот пустой разговор.
      – Но это вовсе не пустой разговор. Ты у нас старый боевой конь, и я хочу знать: мог бы ты признаться своим друзьям, что занимался любовью в позе, свойственной обычно женщинам?
      Уильям отвернулся, не решаясь встретиться с ней глазами.
      – Нет, ты скорее дал бы отрезать свой член, – с усмешкой сказал она. – Ты никогда не признаешься в том, что с тобой было, ибо это могло бы бросить тень на твое мужское достоинство в глазах твоих знакомых или приятелей, исповедующих мужской шовинизм.
      – Послушай, Адди, по-моему, мы уже достаточно наболтались. Пора и отдохнуть.
      Он соскочил с кровати и стал торопливо одеваться. Даже после того как Уэнтворт улегся в свою постель, насмешливый смех Адди все еще звенел в его ушах.
 
      Мак-Артуры приняли Уэнтворта вежливо, но холодно. Довольно скучный досуг разнообразили частые перепалки между хозяином и молодым гостем. Самая ожесточенная из них произошла, когда племянница Тесс обмолвилась о том, что ее отец читает «Австралийца» как святую книгу.
      – Мой брат, наверное, спятил! – взорвался дядя Джон. – Он же знает, что я думаю по поводу этой бунтарской газетенки.
      – Очевидно, у него есть свое собственное мнение, – язвительно заметил Уэнтворт.
      – Не вмешивайтесь в наш разговор, молодой человек.
      – Как я могу не вмешиваться, если вы поносите мою газету?
      – Поношу – слабо сказано. Я намерен закопать этот листок, как протухший кусок мяса.
      – И как вы, позвольте спросить, намерены это сделать, сэр? Наш тираж растет с каждым днем.
      Лицо Мак-Артура побагровело. Он залпом выпил свой бренди и вытер губы рукавом рубашки.
      – Вы скоро это узнаете, молодой смутьян. – Откусив кончик сигары, Мак-Артур выплюнул его к ногам Уэнтворта. – Вы прячетесь за этим бессмысленным лозунгом – свобода прессы. Пытаетесь оклеветать честных людей.
      – Простите, но подобный вздор даже не заслуживает ответа. Могу только сказать: наш народ не глух и не слеп. А моя газета – не более чем рупор, голос народа.
      – Мы скоро заставим замолчать этот голос, – проворчал Мак-Артур.
      – Каким образом? – нахмурился Уэнтворт.
      Могущественный магнат выпустил дым прямо ему в лицо.
      – Губернатор уже представил в совет законопроект, предусматривающий систему лицензирования и введения гербового сбора на каждый экземпляр газеты, издаваемой в Новом Южном Уэльсе.
      Удар был весьма и весьма чувствительный, и Уэнтворт заметно переменился в лице. Он стал пепельно-бледным, краешек левого глаза подергивался. Дрожащими пальцами свернув салфетку, он встал из-за стола и поклонился миссис Мак-Артур:
      – Извините, мадам. Я должен выйти на свежий воздух. – И, повернувшись, вышел из комнаты, провожаемый недобрым гомоном гостей.
      – Какой грубиян! Даром что молоко еще на губах не обсохло.
      – А чего от него ждать? Вы же знаете его происхождение. Мать была каторжницей.
      – Следовало бы заткнуть ему рот, чтобы не мутил людей.
      – Мы это и сделаем, – заверил Мак-Артур.
      Зеленые глаза Адди метали огненные искры. Даже не извинившись, она встала из-за стола и, гордо выпрямившись, вышла вслед за Уэнтвортом.
      Она догнала его в саду.
      – Куда ты идешь, Уильям?
      – Кажется, ко дну, – последовал стоический ответ. – Газета не может позволить себе оплачивать лицензию и сборы.
      – Тогда следует провалить его законопроект.
      – Ха! Слово губернатора – закон. Если он станет ублажать своих хозяев, Мак-Артура и других богатых собственников, всех австралийских нуворишей, противостоять ему будет трудно. Да просто невозможно.
      Она остановилась и положила руки ему на плечи:
      – Уильям, посмотри на меня. Что ты имел в виду, когда сказал Джону Мак-Артуру, что «Австралиец» – голос народа? Или это просто высокопарная фраза?
      – Нет, я убежден, что это именно так! – страстно ответил он. – Моя единственная забота – благополучие австралийского народа.
      – Тогда все в порядке. Призови народ защищать свой голос. Собери целую армию, которая отстаивала бы право на свободное слово в свободной стране. – Она начертала несколько завитков в воздухе. – Я уже вижу крупный заголовок в следующем номере твоей газеты.
 
      ДА СВЕРШИТСЯ ВОЛЯ НАРОДНАЯ!
 
      Призываем к сопротивлению всех мужчин, женщин и детей, которые любят и чтут свободу. Губернатор и его совет пытаются заглушить голос «Австралийца», заковав его в цепи цензуры, обложив непомерными поборами, точно так же как Георг Третий пытался подавить голос, дух и волю американских колонистов. Покажем лакеям британской монархии, что австралийцы дорожат свободой не меньше, чем американские колонисты. Завтра у вас будет возможность продемонстрировать свою смелость и решительность. Пусть же ярко пылает пламя свободы!
 
      Уже на следующий день жители Сиднея и Парраматты – читатели «Австралийца», вняв призыву к сопротивлению, стали собираться перед зданием верховного суда, где как раз происходило заседание. За считанные минуты здание было окружено, все прилегающие улицы заполнены горожанами – мужчинами и женщинами. Полиция и конные солдаты, призванные для восстановления порядка, были бессильны обуздать людское море, которое колыхалось наподобие Тихого океана.
      Верховный судья Каррингтон, суровый человек с ястребиными чертами лица, смотрел на улицу из окна своего огромного кабинета.
      – Вы видите, как оборачивается дело, – сказал Уильям Уэнтворт. – Окончательное решение за вами: прислушаетесь вы к голосу губернатора или к голосу народа.
      Сцепив руки за спиной под фалдами черного фрака, Каррингтон расхаживал вдоль своего письменного стола. Походив, останавливался и брал в руки текст законопроекта губернатора Дарлинга, вводящего лицензирование газет и гербовые сборы. Читал и снова клал на зеленое сукно.
      В очередной раз взяв документ с подписью и печатью губернатора, он подошел с ним к окну. Какая-то женщина в толпе увидела его и закричала:
      – Вот верховный судья, а с ним вместе Уилл Уэнтворт!
      – Давайте послушаем, что нам скажет Уилл Уэнтворт, друг народа! – выкрикнул кто-то.
      И тысячи глоток слились в одном оглушительном хоре:
      – Уэнт-ворт! Уэнт-ворт! Ура, ура, ура – в честь Уилла Уэнтворта!
      Судья, в последний раз взглянув на бумагу, с торжественным видом порвал ее пополам и еще раз пополам, после чего удостоил Уэнтворта слабым подобием улыбки:
      – Кажется, свободные граждане Австралии высказали свою волю, мистер Уэнтворт.
      Уэнтворту с трудом удалось сдержать свои чувства. Он готов был вскочить на стол верховного судьи и лихо сплясать джигу. Однако он довольствовался малым: улыбнулся в ответ, пожал судье руку и проговорил:
      – Я благодарю вас от своего имени, от имени всех сотрудников «Австралийца» и всех свободных и независимых граждан нашего молодого народа. Особенно я благодарю вас за то, что вы заложили основу его будущего величия. Никогда больше свобода слова и свобода печати не будут находиться под авторитарным контролем правительства.
      А мысленно добавил: «Следует воздать особую благодарность Аделаиде Диринг, чья красота и обаяние сопоставимы лишь с ее отвагой, умом и прозорливостью».

      Через пятнадцать лет после того как Крег Мак-Дугал был отправлен в плавучей тюрьме в исправительную колонию в Новом Южном Уэльсе, он вновь ступил на английскую землю в Портсмуте.
      На корабле Крег работал помощником боцмана, и теперь в его карманах позвякивали монеты. Не без волнения сел он в поезд, чтобы отыскать в Лондоне двух своих младших сестер. Хотя и сильно сомневался, что они выжили в сиротском приюте, куда их поместили после его ареста. Сразу же по приезде в столицу он взялся за дело. Из приюта сестер определили в разные семьи, где они учились стряпать. Но ему удалось напасть на след только одной, самой младшей, Терезы. Последним местом ее работы была кондитерская лавка в Кенсингтоне.
      – Два-три года назад она вышла замуж за портового рабочего и ушла от меня, – сказал ему хозяин. – Иногда я ее встречаю, стало быть, она живет где-то поблизости.
      Крег тщательно обыскал четыре ближайших квартала, на пятый день дверь подвальной квартиры ему отворила молодая женщина, лицо которой показалось ему смутно знакомым. На ее облик наложили отпечаток тяжелый труд, непрестанные заботы, видимо, частые роды, но он все же узнал Терезу. Она очень походила на мать и выглядела едва ли не ровесницей ей, хотя этой женщине было не больше двадцати – двадцати одного года, точной даты ее рождения он, к сожалению, не помнил.
      Тереза вскрикнула, вся кровь отхлынула от ее лица, и, чтобы не упасть, она схватилась за дверной косяк.
      – Это призрак! – ахнула она и воззвала ко всем святым. Рядом с ней, держась за ее довольно грязные юбки, стояли двое малышей, третий сосал ее грудь.
      – Никакой я не призрак, сестрица. Успокойся, пожалуйста, успокойся.
      Шагнув вперед, он поддержал ее под локоть. А затем отвел, все еще ошеломленную, к кухонному столу и усадил на стул.
      – Откуда ты, Крег? Я думала, ты давно уже умер, – произнесла она довольно безучастным тоном, ибо нелегкая жизнь давно уже притупила все ее чувства.
      – Много раз я был очень близок к смерти, но уцелел. Видимо, права была наша ма, когда, еще до того как запила, говорила: «Только по-настоящему хорошие люди умирают молодыми». – Нагнувшись, он пощекотал старшего малыша под подбородком. – Я вижу, у тебя тут трое шустрых сорванцов. Похоже, ты наслаждаешься жизнью.
      Тереза оглянулась вокруг с нескрываемым отвращением:
      – Да, мы живем просто роскошно!.. Не променяем наше жилище даже на Букингемский дворец. Присаживайся, Крег. Сейчас мы с тобой попьем чайку.
      – Это было бы неплохо. А как поживает Сильвия?
      – Не знаю. После замужества я больше с ней не виделась. В последнюю нашу встречу она сказала, что собирается отправиться в Америку. Есть такая компания, которая подыскивает жен для мужчин, живущих в западных колониях. Дают немного денег – и поезжай. Крег улыбнулся:
      – Теперь они уже не колонии, подчиняющиеся королю…
      – Не важно. – Она поднялась и пошла к плите, чтобы вскипятить чай.
      – А где твой муж?
      – Том Малоуни? В порту, работает грузчиком. Он здоровенный такой ирландец и хороший человек.
      – Я хотел бы познакомиться с ним.
      – А как твои дела, Крег? Когда ты выбрался из тюрьмы? Есть ли у тебя жена или девушка?
      – И девушка была, и жена. – Он вкратце рассказал обо всем, что случилось с ним после того, как его арестовали за кражу хлеба. Тереза была огорчена, услышав, что он потерял Адди и детей.
      – Ты не собираешься повидаться с ними? Он сжал губы.
      – К чему?.. Без меня им даже лучше. Меня все еще разыскивают по обвинению в убийстве и еще бог весть в чем. Если я вернусь в Австралию, меня тут же вздернут на первом попавшемся дереве.
      Она принесла чайник, засыпала чаю и накрыла его стеганым чехлом.
      – Пусть хорошенько заварится. А я пока уложу детей. Пошли, Томми, Реджина.
      Каждому из детей и самой Терезе Крег вручил по шиллингу. Это произвело впечатление на Терезу.
      – Как хорошо иметь богатого брата! – заметила она и, взяв детей за руки, увела в заднюю комнату.
      Муж вернулся домой, когда они уже допивали чай с джемом и печеньем. Том сразу же понравился Крегу. Коренастый, могучий мужчина с длинными ручищами и кривыми, как у больших австралийских обезьян, ногами. Открытое, веселое лицо с широко расставленными голубыми глазами. Почти все зубы у него были выбиты в портовых драках, челюсть ушла вглубь.
      – Иногда я зарабатываю несколько шиллингов, выступая в шикарных джентльменских клубах, – похвалился он.
      – Какие они джентльмены, – неодобрительно поморщилась Тереза, – платят деньги, чтобы посмотреть, как два грузчика тузят друг дружку.
      Том открыл бутылку джина, которую приберегал для торжественных случаев, и пока мужчины пили, Тереза стирала белье в большой лохани в их крошечном дворике, который и двориком-то было назвать трудно.
      – Ты собираешься опять уйти в море? – спросил Малоуни.
      – Наверное. Просто не умею делать ничего другого. Может быть, поплыву на клипере мимо мыса Горн в Западную Америку. Говорят, там большие возможности.
      Малоуни поднял свой стакан:
      – Желаю тебе удачи и благополучия. Америка и впрямь земля великих возможностей. Золотая земля. Были бы у меня детишки побольше, я и сам отправился бы туда. Вот только Тереза не хочет.
      – Почему? Множество семей переселяется в другие земли. Англия перенаселена. И то немногое, что тут есть, достается богатым и могущественным людям. Нет, после того как поживешь на таком просторном материке, как Австралия, уже не захочешь жить на этом тесном маленьком острове.
      За несколько последующих лет Крег дважды плавал к западному побережью Америки – первый раз в Йерба-Буэну, мексиканский форт с одной из лучших гаваней, которые ему доводилось видеть, и второй – в Асторию, на дальнем севере, где охотник и торговец пушниной Джон Джэкоб Астор основал факторию.
      Именно Астор рассказал ему о том, что произошло в Австралии за последние годы:
      – Эти ребята основали колонию на западном берегу, на Лебединой реке. Почтовая служба в Новом Южном Уэльсе теперь лучше, чем у нас здесь. Землю больше не раздают в виде бесплатных пожалований. Ее продают с аукциона, покупает тот, кто больше предложит.
      Но более всего Крега заинтересовала новость о введении суда присяжных.
      – Жюри присяжных будет состоять из таких же, как я, как ты, людей, – размышлял он вслух. – Любопытно, что было бы, явись я с повинной. Могу ли я надеяться на беспристрастный пересмотр моего дела?
      Вопрос был чисто риторический. Он уже давно решил, что Адди и детям будет лучше без него. Пусть все остается, как есть. К этому времени они наверняка перестали считаться незаконнорожденными, его отцовство за давностью небось забыто. Отныне они наследники Джона Блэндингса – и точка.
      По возвращении в Лондон Крег навестил Терезу и Тома. Теперь они были единственной его семьей. Он привез подарки – индейские куклы с фактории Астора для ребят, меховую муфту для Терезы и настоящий томагавк для Тома.
      – Вот это топорик! – в восторге вскричал Том, размахивая им в воздухе и смешно распевая индейскую боевую песню.
      – Господи помилуй! – испугалась жена. – Ты воешь, как мартовский кот на заборе. Смотри, как бы соседи не запустили в тебя старым ботинком.
      Был и еще один общий подарок для всей семьи.
      – Я купил вам билеты на новую постановку в Музыкальном зале, – сказал Крег. – Там будут выступать танцовщицы и комедианты. А еще – знаменитый нигерийский колдун.
      – Колдун?!
      – Да, черный колдун.
      – Ниггер, стало быть?
      – Просто черный. – Со времен дружбы с Абару Крег не принимал это презрительное словечко «ниггер».
      Впятером они и отправились на утреннее представление. Дети, разумеется, были еще малы, чтобы понимать юмор комиков, но это не мешало им чувствовать себя полноценными зрителями, хохотать до слез, глядя на выходки причудливо разодетых актеров и актрис.
      Они хлопали в ладоши с таким же увлечением, как взрослые, когда шеренга танцовщиц начала дружно задирать ноги в черных шелковых чулках, демонстрируя нижнее белье под короткими юбчонками с оборочками.
      – Не пяль так глаза, Том, – шепнула Тереза мужу. Наконец наступил финал.
      Конферансье в своей великолепной клетчатой визитке, в котелке и с тростью в руке вышел в центр сцены и поднял руку, призывая к тишине:
      – А теперь, леди и джентльмены, я с величайшим удовольствием представляю вам знаменитого, прославленного нигерийского колдуна!
      Публика засвистела, захлопала, закричала, затопала ногами, приветствуя выход из-за кулис дородного, исполненного достоинства черного человека в вечернем костюме, плаще и высоком шелковом цилиндре. У него были довольно приятные, правильные черты лица, щегольская вандейковская бородка и аккуратные, сужающиеся книзу бачки.
      – Что за черт! – вскричал Крег.
      – Что с тобой? – встревожилась сестра. – Ты словно бы увидел привидение.
      – Вроде того, милая, – ответил он, в изумлении покачивая головой.
      Никаких сомнений. Нигерийским колдуном был не кто иной, как Абару.
      Красноречивое вступление, которое он сделал, вызвало бурные аплодисменты публики. А жонглировал он с такой ловкостью, проделывал такие необыкновенные фокусы со всякими мелкими предметами, с монетами и картами, которые исчезали, словно растворялись в воздухе, что вся публика, вскочив на ноги, бурно изъявляла свое одобрение.
      По свистку на сцену выбежала маленькая собачонка, и на какое-то мгновение Крегу показалось, будто это перевоплощение Келпи. Но, поразмыслив, он решил, что старый верный друг Абару наверняка уже давно околел.
      Но этот щенок был не менее талантлив, чем его предшественник. По команде он делал переднее и заднее сальто, ходил на задних лапах. Выпрашивая кусочек мяса, пел таким жутким голосом, что Крег даже вздрогнул. В самом конце он прикинулся мертвым, и хозяин унес его со сцены, как небольшой мешок с крупой.
      Затем Абару и его собачонка вернулись на сцену, где их ждали оглушительные аплодисменты. Песик плясал на задних лапах и в подражание Абару качал мордочкой и даже улыбался. Их вызывали трижды. Наконец конферансье, махая руками, прекратил овацию.
      – Леди и джентльмены, – умоляющим тоном провозгласил он, – вас ждет следующий номер нашей программы.
      Крег встал.
      – Простите, я сейчас вернусь. Тереза положила ладонь на его руку.
      – Куда ты?
      Когда он подошел к двери, ведущей на сцену, его остановил сторож:
      – Извини, парень, сюда пропускают только актеров и работников сцены.
      – Я родственник.
      – Чей это ты родственник? Крег ухмыльнулся и подмигнул:
      – Я брат нигерийского колдуна.
      Старый сторож поскреб седую голову и скорчил смешную гримасу:
      – Брат? Ну, если брат, тогда проходи.
      – Спасибо, приятель. – Крег быстро прошел мимо сторожа и углубился в длинный темный коридор.
      Сторож какое-то время недоуменно смотрел ему вслед.
      – Брат?! – Его глаза вдруг широко открылись. – Эй, мистер! А ну-ка возвращайся назад. Какой же ты ему брат, если он ниггер?
      Но Крег уже карабкался по винтовой лестнице на второй этаж, где помещались артистические уборные.
      Его окликнула полненькая хористка с крашенными хной волосами, одетая лишь в корсет, трико и чулки с подвязками:
      – Кого-то ищешь, парень?
      – Нигерийца.
      – Он в комнате «С». – Она взмахнула длинными ресницами. – А я в «Д». Может быть, у меня тебе больше понравится?
      – Спасибо, с удовольствием зайду. Но сперва я должен сделать кое-какие дела.
      Он остановился возле комнаты, на двери которой красовалась большая буква «С», постучал.
      – Войдите, – послышалось изнутри.
      Он отворил дверь и вошел в небольшую комнату. Абару сидел за туалетным столиком, смывая со своего лица краску. Повернувшись на стуле, он изумленно уставился на Крега.
      – Неужели это ты, мой друг? Или дьявол решил сыграть со мной злую шутку за то, что я практикую черную магию, обманывая своих ничего не подозревающих поклонников?
      – Ах ты, беспокойный черный дьявол! Какой черт занес тебя в Лондон? И с какой стати ты вздумал дурачить головы людям? Черный нигерийский колдун! Ну, это уж чересчур, старый ты хрен.
      Абару смущенно улыбнулся:
      – Это была идея моего агента.
      Крег застонал и хлопнул себя ладонью по лбу.
      – Какого там еще агента? Не морочь мне голову, Эйб. Абару показал на стул.
      – Садись, и мы с тобой выпьем винца. – Он выдвинул ящик стола и достал оттуда бутылку французского шампанского. – Это от моего друга, или, может быть, лучше сказать, почитателя. Публика часто балует меня дорогими подарками.
      – Ну и чудеса! – Крег заметил покорно сидящего в углу пса. – Где ты достал этого чертенка?
      – Я взял его после смерти Келпи. Он помог залечить рану в моем сердце. Я и его назвал Келпи.
      – Хорош, ничего не скажешь.
      – А как же. Ведь это сын старого Келпи. Поди-ка сюда, малыш, и поздоровайся с братом Крегом.
      Песик подбежал и протянул свою лапку Крегу, который со смехом ее пожал.
      – Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр. Я хорошо знал вашего отца. Он спас мне жизнь. – Он посмотрел на Абару. – Ну рассказывай же. Обо всем, слышишь, обо всем. Я просто сгораю от нетерпения, Эйб.
      Последовал довольно длинный, хотя и незамысловатый рассказ. Оставив Крега на попечение Джэкоба Леви, Абару вместе с Флинном, Суэйлзом, Рэндом и Мордекаем проделали долгий и трудный путь, который вывел их к западному побережью.
      – Казалось, мы были в дороге целые месяцы, годы. Сначала шли через густые леса, затем леса стали реже, и мы оказались на равнине. Господи, дальше нам пришлось идти через бесконечное море травы, среди которой изредка попадались акации. Потом дела пошли еще хуже: началась пустыня. На этот раз уже не море травы, а море песка. Пустыня едва не доконала нас, но мы повернули на юг и снова вышли на травянистую равнину. Мы уже потеряли счет времени, когда вдруг увидели перед собой катящиеся волны Тихого океана. Мы все упали на колени и, возблагодарив Бога, стали целовать мокрый песок. Теперь в тех местах, что около Лебединой реки, расположилась колония. Там четыре тысячи поселенцев. Пастбища ничуть не хуже, чем в Новом Южном Уэльсе или за горами.
      Пятеро приятелей объединились с дружественными туземцами, как это сделали ранее Жан Калэ и его потерпевшие крушение товарищи, основав Земной Рай.
      Ностальгия по тем счастливым временам подсказала им название, и они нарекли новую колонию Возвращенным Раем. Они приветствовали первые корабли с британскими поселенцами, высадившимися в августе 1829 года. Через год, однако, в судьбу Абару вошел французский путешественник и театральный антрепренер Адриен Гийо. Несколько лет назад Гийо приехал в Лондон, и как раз в это время королю Вильгельму Четвертому был представлен туземец Беннелонг, стяжавший славу необычного человека в Англии и в других странах Европы.
      Англичане и французы были заинтригованы необыкновенными способностями Беннелонга, который очень быстро усвоил не только английский и французский языки, но и цивилизованные манеры, нравы европейцев, их развлечения.
      – В их глазах Беннелонг был чем-то вроде танцующего медведя или цирковой обезьяны. Точно так же они смотрят и на меня, – пояснил Абару.
      – Это неправда, – убежденно возразил Крег. – Публике очень понравилось твое выступление.
      – Да, мое выступление понравилось. Но послушай, старый друг, есть множество белых фокусников, которые умеют делать то же, что и я, и даже больше. Но их способности и таланты воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Публике куда больше нравится видеть обезьяну, которая искусно копирует то, что делают белые люди.
      Глядя на печальное выражение его лица, слушая его печальный голос, Крег завелся:
      – Грязные ублюдки! Да как они смеют так относиться к тебе? – И он стукнул кулаком по столу. – И как ты это терпишь?
      Абару улыбнулся:
      – Мне платят немалые деньги.
      – Что за дьявольщина? Ты же всегда плевал на все эти мирские блага. Как и мы все. Что с тобой случилось?
      Негр откинулся на спинку стула и, вздохнув, отпил вино.
      – Я живу одной мечтой, мой друг и брат. Коплю деньги, как птица шалашница собирает сверкающие булавки и обрывки веревки. Когда-нибудь мы с Келпи сядем на пароход, отплывающий в Америку. Там, в стране свободы и демократии, я начну новую жизнь. Может быть, куплю себе небольшой участок земли и буду ее возделывать. Стану выращивать скот. Эта цель стоит того, чтобы за нее бороться. Стоит того, чтобы переносить уколы, которые наносят мне предрассудки этих людей.
      Сердце Крега застучало быстрее, по спине разлился холодок, как это было много лет назад, когда они с Адди стояли на высоком утесе в Земном Раю, наблюдая, как заходящее солнце расплескивает по небу радужно-яркие краски.
      Казалось, в этот миг они проникали в божественную суть мироздания…
      Он положил свою заскорузлую ладонь на большую ручищу Абару.
      – Будь я проклят, если та же мысль не бродит и в моем уме. Я думаю, что в такой огромной стране, как Америка, нетрудно найти небольшой уголок для себя. Поселиться там, обрабатывать землю. Быть в мире с собой и со всем, что тебя окружает. Я знаю такое местечко, Эйб. Прекрасное, как наш Земной Рай. Находится оно в Западной Америке и называется оно Йерба-Буэна – «хорошая трава», ибо там в самом деле растет благоуханная трава. Солнце сияет там девять месяцев в году, и когда вечером оно садится, вход в бухту кажется золотыми воротами неба.
      Абару мечтательно улыбнулся. Все его мысли унеслись в будущее.
      – Ах, мой друг, именно такое место я и ищу. – Его взгляд остановился на лице Крега, и он самым серьезным тоном добавил: – Да, туда мы и поедем с тобой, мой друг. Вместе.
      – Дорогой брат, – Крег крепко обнял его, – да, мы поедем с тобой туда. Вместе, как ты говоришь. – Он попытался улыбнуться. – Надеюсь, ты не забыл своей клятвы, Эйб. Однажды ты спас мою жизнь, и с тех пор ты отвечаешь за нее, пока мы живы.
      Абару выплеснул в бокал остатки шампанского и провозгласил тост:
      – За Йерба-Буэну! Да поможет нам Бог скорее добраться до этой земли!

      1 января 1831 года
 
      Как приятно повторять: «Счастливого Нового года!» Новый год принес с собой много нового, не только радостного, к сожалению, но все же я его приветствую. Новый английский король – Вильгельм Четвертый – оказался более или менее либеральным правителем, во всяком случае, не таким тираном, как его предшественники – Георги. Что очень важно, он стойко поддерживает средний и низший классы.
      Кое-какие хорошие личные новости. Полковник Уильям Лайт покидает свиту Веллингтона и убывает из Англии. С его возвращением связана скандальная история. Женитьба Уильяма Лайта на третьей дочери герцога считалась уже делом решенным. Все, знавшие эту красивую пару, уверяли, что они просто созданы друг для друга. Три месяца они путешествовали по Средиземному морю на личной яхте герцога. О подобном медовом месяце мечтают все женщины. И вдруг после такого стремительного сближения – драматическое расставание. Все, кто интересуется светской жизнью, не только в Англии, но и в далекой Австралии, недоумевают, какого рода причины могли привести к столь резкому разрыву.
      Но главное, конечно, что этот праздник я считаю днем рождения моей, а точнее говоря, нашей с Крегом любимой дочери Джуно. Многие знакомые и члены семьи утверждают, что она очень похожа на меня, что в ее возрасте я была точно такой же. Несмотря на темные волосы и цвет лица, сходство, конечно, несомненное. У нас одинаковые губы, одинаковая улыбка. Но Джуно унаследовала от Крега светло-голубые глаза, прямой нос и, что мне особенно нравится, раздвоенный подбородок.
      Джейсон, ее брат, когда подрос, подурнел, у него смуглая кожа валлийца, передавшаяся ему от кого-то из моих предков, а может быть, и от шотландских предков Крега. Прошло уже два года с тех пор, как он отправился в Лондон, чтобы поступить в Королевский инженерный колледж. В своем последнем письме мальчик пожелал нам всем счастливого Рождества и счастливого Нового года, выразив глубокое сожаление по поводу того, что не имеет возможности присутствовать на праздновании восемнадцатилетия Джуно.
      Как обычно, два деда не знают никакой меры, стараясь превзойти друг друга, изливая любовь на своего «сияющего ангела». Я никогда не забуду, что отец и мать Джона, Дейл и Элизабет, относятся к Джуно и Джейсону как к своим внукам. В глубине души я подозреваю, что они гордятся моими детьми больше, чем детьми своей дочери Дорис. Это, вероятно, потому, что Джуно и Джейсон росли рядом с ними, а Дорис со своими детьми почти все время живет вдали от них, ведь ее муж Луис Голдстоун работает экспертом по международным финансам и банковскому делу.

* * *

      Праздничный бал в честь дня рождения Джуно был омрачен лишь одним обстоятельством: деда Диринга уложила в постель болезнь – подагра и радикулит.
      Появление матери и дочери – они шли вместе по обеим сторонам коляски Джона – вызвало всеобщее восхищение в бальном зале.
      На Адди было тюлевое платье а-ля Тальони, расшитое серебряной нитью, и горностаевое боа, наброшенное на обнаженные плечи. Прическа – в классическом греческом стиле, за каждым ухом сверкал золотистый цветок акации.
      Джуно была в розовом кисейном платье, с туго облегающим корсажем. В волосах у нее красовалась роза, вторая роза была приколота к талии. Греческой прическе она предпочла обычную: ее прекрасные волосы были гладко зачесаны и стянуты узкой лентой, украшенной бисером.
      По моде тех времен на ногах красавиц поверх телесного цвета кашемировых чулок были надеты прозрачные шелковые чулки. Красоту их ножек подчеркивали атласные, с тупыми мысками туфельки на маленьком каблучке со стягивающими лодыжки ремешками. Толпа приглашенных гостей пестрела модными тогда тканями – поплином, парчовым газом, атласом, шелком и кисеей самых разных цветов – белого, розового, лазурного, цвета пармской фиалки и наиболее популярного – желтого. У нескольких женщин в волосах и на корсажах были приколоты черные креповые цветы в знак траура по недавней кончине короля Георга Четвертого; кое у кого из мужчин на рукавах можно было видеть черные повязки. В списке молодых людей, пригласивших Джуно на танец, первыми значились Джон и Ланс Коулмены, братья, которые еще с младших классов школы соперничали, стараясь добиться расположения Джуно. Джон, старший, был блистательным адвокатом; Ланс, младший, стал партнером отца и менеджером его предприятий.
      Сайрас Коулмен приехал в Австралию в 1800 году из Нью-Бедфорда, штат Массачусетс, где был помощником капитана на китобойном судне. В то время в Новом Южном Уэльсе, располагавшем небольшим китобойным флотом, Сайрас принял предложение капитана, владельца судна, который обещал ему партнерство с выделением третьей части прибыли в его деле. Новый Южный Уэльс экспортировал тогда триста тонн китового жира. Это было ничтожно мало, если учесть, что киты, отловленные у берегов Австралии, были самыми крупными в мире. Китовый жир считался тогда лучшим маслом для ламп.
      Через два года напряженной работы по добыче китов, а также расширения торговли китовым жиром австралийский экспорт превысил сумму в сто двадцать тысяч фунтов в год. К 1810 году флотилия Коулмена—Хенли насчитывала семь судов. В следующем десятилетии компания занялась также тюленьим промыслом. Шелковистые шкуры тюленей, добытых в холодных северных водах, пользовались большим спросом не только в Англии и Америке, но даже и в далеком Китае.
      Понятно, почему Джон Блэндингс мечтал выдать свою приемную дочь за одного из наследников Коулмена.
      – Понимаешь ли ты, какое значение этот союз мог бы иметь для меня? – как-то сказал он жене, но тут же поправился: – Я хочу сказать, для твоего и моего отца, для компании. И разумеется, для тебя и Джуно. – Его сцепленные, странно скрюченные пальцы напоминали Адди извивающиеся щупальца спрута. – Империя Блэндингсов—Дирингов—Коулмена оттеснила бы на второй план даже фирму Мак-Артура.
      Когда Джон, с раскрасневшимся лицом и лихорадочно горящими глазами, дрожа от возбуждения, говорил с таким пылом, Адди охватывал страх, или, точнее говоря, презрение, даже омерзение, ибо она не могла принять такую безграничную алчность, которая стала его жизненной философией. И вместе с тем ее снедало чувство вины. Ей часто казалось, что безудержное стремление Джона к деньгам и власти объясняется сексуальной неудовлетворенностью.
      Глядя, как ее уже взрослая дочь кружится по зеркальному паркету в объятиях Джона Коулмена, Адди ощущала прилив тоски. Ей почему-то было очень жаль себя. Она вспоминала, как они с Джоном, совсем еще юные, отплясывали на балах, ни о чем не думая, не заботясь о будущем. Их беспечная радость была законной привилегией юности, а та жизнь, которая им досталась с Крегом, была лишена многих простых удовольствий и развлечений, которые Джейсон и Джуно принимали как должное. «Неужели я завидую своей собственной девочке?» – спросила она себя.
      Подумав, что это, наверное, так и есть, Адди печально улыбнулась. Но, заметив, что к ней приближается Уилл Уэнтворт, постаралась скрыть свою меланхолию.
      – Вы выглядите просто божественно. Разрешите пригласить вас на танец?
      – Спасибо за комплимент и за приглашение.
      Она оглядела его черный фрак, черные брюки и черный галстук.
      – Я вижу на тебе траур. Вот уж не думала, что ты будешь горевать по старику Георгу.
      Он усмехнулся:
      – Это просто дань последней моде в Лондоне и Париже.
      – Если это мода, то, по-моему, прескучная.
      Оркестр, состоявший из духовых инструментов, скрипок, барабана и клавикорда, закончив вальс, начал играть какую-то бравурную мелодию, в которой чувствовалось что-то славянское.
      Адди прислушалась.
      – Что они играют?
      – Мазурку. Я научился этому танцу у польской графини, любовницы генерала Пуласки. Пошли со мной и держись за меня крепче.
      После того как Адди приноровилась к своему партнеру, мазурка ей очень понравилась. Ее танцевали группами по четыре—восемь пар, и она чем-то напоминала быстрый вальс. Мимо них пролетели Джуно и Джон Коулмен. Юбки шелестели, и девушка заливалась звонким, как колокольчик, смехом.
      – Похоже, виновница торжества от души развлекается.
      – А почему бы и не развлекаться? Она молода, хороша собой, и за ней ухаживают прекрасные молодые люди.
      – Дочь пошла по стопам матери, – пошутил он. – Только в тебя была влюблена добрая половина всех мужчин Нового Южного Уэльса.
      – Это, по-видимому, следует считать преувеличением?
      – Нет, это святая правда.
      – Льстец. Ты что-нибудь слышал в. последнее время об Уильяме Лайте?
      – Нет, но сегодня утром я получил письмо от его тестя, герцога. Он, как и многие, крайне озадачен неожиданным разрывом молодых. Как ты знаешь, он очень хорошо относится к Уиллу и по-прежнему поддерживает его кандидатуру на пост главного картографа Австралии.
      – И каковы будут его обязанности?
      – Ты знаешь, что на юге намечается основать новое поселение. Этот проект был выдвинут Эдуардом Гиббоном Уэйкфилдом, который исходит из предпосылки, что новая колония должна обходиться без труда каторжников. А успех проекта зависит от наличия трех составляющих: необходимого количества пригодной земли, капитала для ее обработки и наличия рабочих рук. Уэйкфилд предлагает продавать землю новым поселенцам по справедливой цене, а вырученные деньги вкладывать в фонд для оплаты труда свободных рабочих и перевозку в колонию новых иммигрантов из Англии и других стран. Заманчиво, не правда ли?
      – Да, согласна, – подтвердила Адди.
      И заманчивее всего, подумала она, что экспедицию возглавит полковник Уильям Лайт, который больше уже не служит Веллингтону. Сердце Адди забилось чаще, когда она представила себе, как увлекательно было бы участвовать в такой экспедиции. Словно возвращение в прошлое, в юность. Когда-то они с Крегом проторили тропу в глухие тогда места. Теперь эта тропа превратилась в мощеную дорогу, путешествие по которой не представляет никаких трудностей. С каждым прошедшим годом она чувствовала, что превращается в одну из тех дородных, затянутых в корсет дам, которые сидят в качалках на уютных верандах. Их огромные груди тяжело покачиваются, а вокруг этих матрон суетятся слуги из числа каторжников. Слуги приносят им холодный чай и пирожные и обмахивают их веерами. Таких вот пышнотелых жен и дочерей праздных богачей, развалившихся на траве под развесистым эвкалиптом или утопающих в стоге сена в тенечке, любили высмеивать когда-то они с Дорис. И вот теперь она, Аделаида Диринг—Блэндингс, стала одной из них.
      Но не прежняя Аделаида Мак-Дугал, которая жила в Земном Раю и была Евой для своего Адама – Крега.
      – А почему бы и нет? – вдруг громко произнесла она. Уильям посмотрел на нее с нескрываемым удивлением:
      – Извини, что ты сказала?
      Она откинула голову и рассмеялась, опьяненная ритмом танца.
      – Мне надоело быть прикованной к земле, я хочу взлететь к звездам.
      – Видимо, пунш оказался крепче, чем я предполагал.
      – Нет, Уилл, в вине нет ничего, что могло бы заменить пьянящую эйфорию снов наяву. Ну что ж, Уилл, почему бы нам не вознестись лунной дорогой к звездам? Может быть, сделаем только краткий привал на луне. Что скажешь?
      Уилл, рассмеявшись, покачал головой.
      – С тех пор как я тебя знаю, не могу понять, что происходит в твоей хорошенькой головке.
      – Сейчас полнолуние, – весело сказала она. – Оно вселяет безумие в оборотней, вампиров и гоблинов.
      – И в лесных нимф, – шепнул он ей на ухо и тайком поцеловал в висок.
      В туалетной комнате Адди впервые представилась возможность встретиться со своей дочерью.
      – Весело ли тебе, дорогая? – спросила она.
      Сменив розу в волосах на свежую, Джуно улыбнулась ей в зеркале.
      – Все просто чудесно, мама. Но я вдруг почувствовала себя такой старой. Подумать только, мне уже восемнадцать.
      Адди положила руку ей на плечо и нежно улыбнулась.
      – Время летит, Джуно. Кажется, мы только вчера были все… – не договорила она.
      Большие голубые глаза Джуно излучали сочувствие.
      – Мы все были в Земном Раю. Да, я знаю, мама.
      Она повернулась на вращающемся табурете, обвила руками талию матери и прижалась щекой к груди Адди.
      – Так ты всегда делала, когда была маленькой и прибегала ко мне, оцарапав коленку. Доченька моя…
      Глаза у Адди увлажнились, но она постаралась скрыть это от Джуно.
      – Это был настоящий рай, – сказала Джуно. – Нас было четверо: ты, папа, Джейсон и я. Никогда не забуду те чудесные дни, когда мы были вместе.
      Адди похлопала ее по спине:
      – Хорошо заглядывать иногда в прошлое, возвращаться к дорогим воспоминаниям. Но истинное счастье в том, чтобы смотреть вперед. Кстати, если говорить о будущем, молодые Коулмены просто превзошли себя, ухаживая за тобой.
      Джуно улыбалась, чуть смущенная:
      – Не правда ли, они ведут себя глупо? Похожи на двух песиков, дерущихся за кость.
      – И тем не менее ты чувствуешь себя польщенной. И все молодые женщины в этом зале тебе завидуют.
      Джуно пожала плечами:
      – Возможно. И все же довольно скучно, когда на тебя смотрят только как на сексуальный объект.
      Адди посмотрела на нее широко открытыми глазами. Слова дочери скорее позабавили, чем покоробили ее.
      – Сексуальный объект? Такого выражения я еще не слышала. Оно звучит не очень-то прилично, дорогая.
      Девушка наморщила носик. Ее глаза блеснули озорным блеском.
      – Если бы только они знали, что и мы смотрим на них как на сексуальные объекты.
      – Мы?!
      – Да. Мы, женщины. Или они воображают, что секс – исключительная привилегия мужчин, дарованная только им Господом Богом?
      Адди покачала головой и тыльной стороной руки смахнула упавший на лоб локон.
      – Много ли ты знаешь в свои юные годы о сексе?
      – В мои юные годы? Посмотри мне в глаза, мама, и откровенно скажи, что в мои годы ты ничего не знала о сексе. Была ли ты девственницей?
      Адди смутилась и покраснела. Эта, в сущности, совсем еще девочка заставляла ее обороняться. На какой-то миг у нее даже возникло странное чувство, что это она дочь, а Джуно – ее мать.
      – Разве так разговаривают с матерью? – сказала она, безуспешно стараясь говорить суровым тоном.
      Джуно рассмеялась и, встав, обняла мать за плечи. Она была высокой статной девушкой, на целый дюйм выше матери.
      В ее полном любви голосе прозвучало, однако, некоторое ехидство:
      – Не надо пуританства, мама. Мы всегда знали, как сильно вы с папой любили друг друга. Видели постоянные проявления этой глубокой любви. В вашей любви было что-то совершенно необыкновенное.
      – Из твоих слов я делаю один вывод: ты еще не встретила человека, которому могла бы целиком отдать свое сердце, душу и тело. Который стал бы для тебя тем, кем был для меня Крег, твой удивительный отец.
      Джуно серьезно задумалась над ее словами.
      – Пока, мама, я еще не знаю. Джон, например, очень красивый, хорошо сложенный парень. Отважный и мужественный. – Затем она коснулась своего лба и груди и сказала: – Но о нем никак не скажешь, что он человек думающий, да и сердце у него холодноватое. Он напоминает мне…
      – Джона, – договорила за нее Адди.
      – Пойми меня правильно, мама, – быстро поправилась дочь. – Джон всегда очень заботливо относился ко мне. Я люблю и уважаю его. Но эти чувства, так сказать, благоприобретенные. Так, например, я научилась любить черепаховый суп. Привычка, благодарность, восхищение – вот на чем основывалось мое чувство к Джону. Ничего похожего на ту любовь, которую ты чувствовала к моему настоящему отцу.
      – А как насчет Ланса?
      – Ланс слишком худ, человек он книжный, аскет, напоминающий католического священника. Самая сильная его страсть – бизнес и деньги. В этом отношении он копия своего отца. Иногда я даже удивляюсь, как это старый Сайрас сумел выкроить время, чтобы зачать своих сыновей. И как вообще ему пришло в голову такое желание.
      Рассмеявшись, Адди взяла дочь за руку.
      – Если бы твоя бабушка Диринг слышала наш разговор, она, несомненно, перевернулась бы в гробу. Пойдем, дорогая. Пора уже присоединиться к гостям.
      Бал затянулся почти до трех часов ночи.
      Джон и Адди занимали отдельные спальни. Как раз в тот момент, когда Адди забиралась на свою огромную кровать, она вдруг услышала стук в дверь.
      – Кто там?! – крикнула она.
      – Джон. Могу я поговорить с тобой несколько минут по важному делу?
      – Да, конечно. – Она взяла лежавший у нее в ногах пеньюар и надела на ночную рубашку. Это был подарок Джона на ее последний день рождения. – Входи, Джон.
      Дверь отворилась, и он въехал на коляске. На нем были темно-бордовый бархатный смокинг и темные брюки. На коленях у него в серебряном ведерке лежала бутылка шампанского в колотом льду. Лед – символ богатства и изобилия. «Самый бесценный из брильянтов», – однажды сказал ее отец. И это были отнюдь не пустые слова, ведь лед везли из Новой Англии, с севера Америки.
      – Шампанское? – удивилась Адди. – Посреди ночи? У тебя, должно быть, в самом деле важная новость. Не говори мне, что ты слышал о Джуно что-то, чего я не знаю. Уж не приняла ли она предложение одного из Коулменов?
      Уголки его губ опустились книзу.
      – Пока еще такой удачи нам не выпало. Не знаю, почему она привередничает. Любой из двоих – завидная партия. Хороший улов.
      – Всегда ненавидела это сравнение. В нем женщина представляется как некий рыболов, который в качестве приманки использует свои груди и задницу и прочие соблазнительные места.
      – Ну зачем же так вульгарно? – укорил он ее. – Это совсем не вяжется с твоей красотой и грацией. Однако то, что я хочу тебе сказать, не имеет никакого отношения к Джуно. – Он посмотрел на нее с какой-то непостижимо загадочной улыбкой. – Я предлагаю тост…
      – Тост? И за что же?
      – За удачу. Пока эта удача представляется мне мерцанием слабого света в самом конце длинного темного тоннеля. И все же меня наполняют волнение и надежда.
      – О чем ты, Джон? Не испытывай моего терпения.
      – Доктор Стэндиш перед самым отъездом имел со мной личный разговор.
      – О чем? – Ее бросило в жар.
      – Он рассказал мне о статье, прочитанной им в лондонском медицинском журнале. Известный французский врач Депре разработал операцию, которую с успехом применяет при травмах позвоночника. Он считает, что у меня есть шанс. Что бы ты сказала, дорогая, если бы я предложил тебе поехать на континент?
      – Благоразумно ли это, Джон? Ведь операция еще в стадии эксперимента. А у тебя застарелая многолетняя травма.
      – Вот это все и надо решить. Завтра я куплю билеты для нас обоих. На следующей неделе в Портсмут отходит новый клипер компании «Белая звезда». Судно очень быстроходное. Проходит весь путь быстрее чем за сорок пять дней.
      – Я уже сгораю от нетерпения. – Она поднялась, взяла ведерко и подошла к столику-каталке со стоящей на нем фарфоровой и хрустальной посудой на серебряном подносе. Джон подкатил к столику, куда она поставила бутылку, и откупорил шампанское. Пробка взлетела в потолок, из горлышка хлынула пенящаяся влага, которую Адди направила в бокалы на длинных ножках.
      Когда они чокнулись, бокалы мелодично зазвенели.
      – За твое выздоровление, Джон. Для меня нет большего счастья на свете, чем увидеть, как ты встанешь и зашагаешь прочь от этого кресла.
      Он улыбнулся:
      – Спасибо, дорогая. Я уверен, что ты говоришь от души.
      – Как ты можешь в этом сомневаться?
      – И я хотел бы провозгласить тост за нас с тобой, Адди. Пусть эта операция ознаменует для нас с тобой начало новой жизни. Новой семейной жизни.
      Он взял ее за руку.
      Она видела, что он внимательно наблюдает за ее реакцией на его слова, и улыбнулась с нарочитой веселостью.
      – За новую жизнь. – Отпив вино, она заметила, как пересохло ее горло.
      Он сжал ее руку.
      – Я ведь не забыл о Креге, и я знаю о тебе и Уильяме…
      – Джон…
      – Нет, выслушай меня. Мне это безразлично. Даже если есть и другие, о которых я ничего не знаю. Ведь все эти годы я не был тебе настоящим мужем. Я и не ждал, что ты будешь соблюдать обет целомудрия. Но дело в том, что, возможно, после операции я смогу стать тебе настоящим мужем, Адди. И я чувствую себя так, дорогая, словно мне всего лишь шестнадцать лет… – От волнения его голос пресекся. – И есть ведь нечто такое, на что не может претендовать никто другой. Даже Крег.
      – Пожалуйста, Джон, не будем ворошить прошлое.
      – Но ведь прошлое все эти годы помогало жить мне, беспомощному калеке. Я никогда не забуду, как мы впервые занимались с тобой любовью. Это было так великолепно. Помни же, Адди, что я был первым и намереваюсь остаться последним.
      Он притянул ее к себе, открыл полы ее халата и прижал губы к ее мягкому животу. Она ощутила сквозь тонкий шелк жар его дыхания, и этот жар опалил ее.
      Адди не понимала только, почему ее охватил такой страх.

      С большим беспокойством Джон и Адди ожидали в Сорбонне приема у доктора Марселя Депре. Он опоздал на двадцать минут и поспешил рассыпаться в извинениях.
      – Вы должны простить меня, – певуче произнес он по-английски с чуть заметным акцентом. – Меня пригласили на консультацию по поводу очень сложной операции. Речь идет о молодой женщине, чьи груди поражены раком. Чтобы спасти ее жизнь, пришлось их удалить. Джон был в ужасе:
      – Господи, какой кошмар! Может быть, этому бедному существу лучше было бы умереть.
      – Нет, не лучше, – решительно возразила Адди. Депре почтительно склонил перед ней голову.
      – Bien entendu, madame. – И с мягким укором обратился к Джону: – Неужели вы предпочли бы умереть, месье, чем потерять, скажем, ногу?
      Джон покраснел.
      – Едва ли это можно сравнивать. Я хочу только сказать, что женские груди…
      – Что в них такого особенного? – с сарказмом спросила Адди. – Источник сексуального удовольствия, не больше.
      – Ну что ты говоришь, Адди? Депре поднял руки.
      – Мы отвлекаемся от нашей темы, мистер Блэндингс. У меня была возможность изучить вашу историю болезни и оценить результаты проведенных накануне тестов.
      – И…
      Доктор, маленький человечек в очках, почти лысый, если не считать клочков седых волос над ушами, энергично потер ладони. Для человека его роста у него были огромные руки, сильные и подвижные, с длинными энергичными пальцами.
      – Я считаю, что у нас превосходные шансы устранить последствия полученной вами травмы позвоночника.
      – Ты слышала, Адди? – просиял Джон. – У меня такое чувство, как будто я могу сплясать джигу прямо сейчас.
      Депре снисходительно улыбнулся:
      – Должен вас предупредить, месье, что даже в случае полного успеха операции пройдут многие месяцы, прежде чем вы сможете ходить. И еще многие месяцы, прежде чем вы сможете плясать джигу.
      – Ну и что? Что означают несколько месяцев после долгих лет ожидания? Когда операция, доктор?
      – Завтра, если вы готовы.
      – Magnifique. – Он схватил Адди за руку и провел ее по комнате, как в танце. – Жду не дождусь, когда смогу станцевать с тобой вальс на балу в Парраматте.
      Операция была проведена в Сорбонне на следующее же утро, в десять часов. Наблюдали за ней многие ведущие хирурги Англии и континента. Эта операция была важной вехой в развитии медицины. Депре был к тому же одним из пионеров почти неизвестной тогда анестезии. Обезболивание достигалось вдыханием смеси углекислого газа, водорода и хлора. Пациент оперировался в бессознательном состоянии. Во время этой сложнейшей операции доктор читал присутствующим лекцию. Слова и термины слетали с его языка с такой же легкостью, с какой его гибкие пальцы орудовали скальпелем, ножницами и иглой с хирургическими нитками.
      – Важнейшее преимущество оперировать пациента в бессознательном состоянии – отсутствие необходимости торопиться. В прошлом большинство летальных исходов происходило от болевого шока. Взгляните, в каком безмятежном состоянии находится пациент. Когда он проснется, то в его памяти не сохранится ничего из того, что здесь происходило.
      Наложив последний шов, он слегка поклонился своим коллегам. Их бурные комплименты, видимо, польстили ему и в то же время смутили его. Он поднял руки, улыбаясь:
      – Вы слишком превозносите мой скромный труд. Любой опытный хирург мог бы совершить то же самое.
      Однако похвалы звучали еще долго после того, как он вышел из операционной. Вымыв руки и переодевшись, он тотчас же наведался к Адди.
      – Операция закончилась успешно, миссис Блэндингс. В течение года ваш муж, образно говоря, переродится. Я сумел устранить расщепление позвонка, сшить порванные связки. И уверен, что нервные окончания теперь срастутся. Здоровая ткань обычно заживает сама.
      – Стало быть, теперь это только вопрос времени?
      – Боюсь, что не только. После того как месье Блэндингс оправится от операции, я хочу, чтобы он пробыл по крайней мере два месяца в клинике Барноу в Цюрихе. К сожалению, доктор Барноу ввел у себя строгие правила. Самое главное из них то, что в течение первого месяца все посещения запрещаются.
      – Ну что ж, значит, так и будет.
      Когда Джон оправился настолько, что смог сидеть и вести серьезный разговор, Депре сообщил ему, что через три недели он будет отправлен в Цюрих. Джон пришел в ярость, когда узнал, что жена не сможет посещать его в течение месяца.
      – Мы должны смириться с этим запретом, Джон, – попробовала успокоить его Адди. – Важнее всего твое выздоровление. Мы проведем врозь всего несколько недель. Это вполне можно стерпеть.
      – Где ты будешь все это время? Чем займешься? – выпалил Джон.
      Адди рассмеялась. – Боюсь, за это время я успею потратить много твоих денег, дорогой. Когда я в последний раз посещала Париж, Я была девочкой с довольно умеренными вкусами. Но теперь я сильно изменилась. Когда я брожу по улицам, заглядываю в витрины, где выставлено множество всяких безделушек, у меня так и чешутся руки что-нибудь купить. Понимаю, что собираюсь вести себя как самая заурядная особа, но иногда мне так хочется удовлетворять свои женские прихоти. Джон усмехнулся:
      – Мне нравится, когда ты ведешь себя так свободно. Клянусь Юпитером, это замечательная идея. Ты будешь мотать деньги так, что тебе позавидуют даже во дворце Тюильри. Покажи им, что такие дикари, как мы, тоже умеют пускать пыль в глаза. – Он перешел на заговорщицкий шепот: – Осталось совсем недолго ждать, когда я смогу любоваться моей женой в роскошных туалетах и испытывать при этом то удовольствие, которое испытывает настоящий мужчина. И не только в нарядах, но и без них. Подойди ко мне, милая.
      Для человека, только-только перенесшего серьезную операцию, он был необычайно силен. Он притянул ее к себе на постель и крепко обнял. Поцеловал в губы. Она почувствовала, как в нее вливается электрическая сила его желания – ее плоть откликнулась на этот страстный призыв.
      Его пальцы сжали ее грудь, ей трудно было сопротивляться, но здравый смысл все же восторжествовал:
      – Пойми, Джон, мы в больнице. В любой момент сюда может кто-нибудь зайти. К тому же доктор Депре не одобрил бы такой прыти!..
      – К черту доктора Депре! На, пощупай. – Он сунул ее руку под одеяло, чтобы она могла убедиться: его мужская сила воскресла. – Что ты обо мне теперь думаешь, моя дорогая женушка? – спросил он с нескрываемой гордостью.
      – Я думаю, что мне пора идти, пока нас не застукали на месте преступления.
      Она встала с кровати и попятилась подальше от его требовательных рук.
      – Адди, дорогая…
      – Нет, Джон. Я не переменю своего решения.
      – Всего один поцелуй.
      – Ну хорошо. – Подойдя к кровати, она нагнулась и поцеловала его с сестринской нежностью. – А теперь отдыхай. К вечеру я вернусь.
      У крыльца больницы она столкнулась с доктором Депре, который только что вышел из экипажа. Он приподнял свой шелковый цилиндр:
      – Мадам Блэндингс! Ну, как наш пациент сегодня?
      – Просто поражает меня. Я верю, что скорость его выздоровления превзойдет все ваши ожидания, доктор Депре.
      – И меня тоже он поражает, – со смешком произнес доктор. – Никогда не встречал человека с более сильной волей и страстным желанием встать на ноги. – В его глазах блеснула галльская лукавинка. – Разумеется, с таким стимулом, как вы, дорогая госпожа, это вполне объяснимо.
      – Спасибо, доктор. – Она рассказала ему о своем намерении остаться в Париже на все то время, пока Джон будет лечиться в отделении физической терапии в клинике Барноу.
      – Прекрасная идея. Но не будет ли вам одиноко в этом большом городе?
      – Думаю, нет. Париж такой теплый, такой чудесный город. Я чувствую себя здесь как дома.
      – Рад за вас, мадам. Конечно, такой красавице, как вы, не составит труда завести себе друзей. Но я должен торопиться на обход. Говорить с вами – огромное удовольствие. – Он вновь приподнял цилиндр и взошел на крыльцо. Вдруг резко обернулся и окликнул ее: – Да, мадам Блэндингс, чуть не забыл. У вас ведь есть друг в Париже. И притом – старый друг.
      – Друг? И кто же это?
      – Полковник Уильям Лайт.
      – Уильям? Уильям Лайт в Париже? Просто не верится…
      – Полковник занимает сейчас пост военного представителя английского премьер-министра. А перед этим он состоял в личной свите Веллингтона.
      – Какая приятная неожиданность. Я так давно не видела Уилла Лайта. Знает ли он, что я в Париже?
      – Да, я взял на себя смелость сказать ему, где вы остановились. Вчера вечером я встречался с ним в своем клубе. Когда мы заговорили о его назначении на пост главного картографа Австралии, я сказал, что одним из моих пациентов является весьма влиятельный австралийский господин. Вот тогда и выяснилось, что вы все близкие друзья.
      Возвращаясь в экипаже в отель, Адди думала об Уильяме Лайте. Она всегда испытывала сильное влечение к этому высокому, стройному человеку с красивым смуглым лицом и пылающими черными глазами. Зажмурившись, она увидела его так ясно, словно он стоял перед ней.
      Теперь, когда он знает, где она остановилась, навестит ли он ее? Конечно, навестит. Этого требует элементарная вежливость. Ее предположение оправдалось. Едва войдя в комнату, она увидела, что горничная ставит в вазу великолепный букет роз на длинных стеблях – красные, белые и желтые цветы и лишь одна – черная, в самом центре.
      Девушка сделала книксен и улыбнулась:
      – У мадам есть поклонник.
      Она вручила Адди запечатанный конверт. Притворяясь равнодушной перед любопытной горничной, она вскрыла конверт и прочитала вложенную в него записку.
      Дорогая Адди!
      Кажется, на этот раз в Париж меня привела высшая цель. Я зайду к вам сегодня же в семь часов вечера, мы поужинаем и предадимся воспоминаниям.
      Ваш покорный раб
      Уильям Лайт.
 
      – Мадам довольна? – спросила горничная с улыбкой, и Адди вспомнила Мишель. Она хотела, чтобы ее личная горничная сопровождала ее во Францию, на свою родину, но колониальные власти не разрешили ей выехать из Нового Южного Уэльса до истечения срока приговора.
      – Почему вы полагаете, что я довольна?
      – Потому что джентльмен, который прислал вам букет, должно быть, относится к вам с большой любовью. Цветы такие красивые – и дорогие.
      Рассмеявшись, Адди достала из кошелька один франк.
      – Возьми, Селия, купи себе букет.
      – Да, мадам…
      Адди обошла вокруг стола, любуясь роскошным букетом. Селия права, цветы и в самом деле очень красивые. Она притронулась к редкой черной розе в самом центре.
      – Они просто великолепны.
      Она уже предвкушала вечер с Уильямом. Но ведь она обещала Джону, что навестит его. Ну что ж, тут нет никакой проблемы. Они с Уильямом заедут к нему перед ужином. Время, отведенное для вечерних посещений, короткое. Они еще успеют и поужинать, и поговорить. Джон также будет рад видеть Уильяма.
      Она волновалась, как школьница, выезжающая на свой первый бал. Перебрала шесть платьев, прежде чем остановила свой выбор на том, что показалось ей наиболее подходящим.
      – Что с тобой, Уилл? – спросила она с несколько нервной улыбкой. Под этим пронизывающим взглядом она чувствовала себя обнаженной.
      Он медленно поднес ее руку к губам и поцеловал с чувством, похожим на благоговение.
      – Аделаида, моя дорогая, – нежно проговорил он. – Когда я видел тебя в последний раз, то подумал: «Вот женщина в расцвете своей красоты. Как жаль, что я больше никогда не увижу ее такой, как сейчас!» Но с тех пор ты стала еще красивее. – И он вновь поцеловал ее руку.
      – Спасибо, Уилл. А ты стал еще более галантным.
      – Но не столь красивым? – шутливо спросил он, проводя рукой по своим густым вьющимся волосам с примесью седины. Худое, с заострившимися чертами лицо. Но в глазах Адди он был еще привлекательнее, чем перед своим отъездом из Австралии.
      – Напротив… – искренне возразила она. – Ты стал внешне более волевым, значительным. Заходи же. Позволь мне помочь тебе снять цилиндр и плащ.
      Его вечерний фрак был открыт впереди, а фалды спадали сзади чуть ли не до колен. И фрак, и брюки превосходно сидели.
      – Я ожидала, что ты появишься в мундире.
      – О, хватит с меня мундиров, достаточно уже их относил. Некоторое время они рассказывали друг другу о том, что с ними произошло за это время. Уилл Лайт был очень рад, услышав о чудесном исцелении Джона Блэндингса:
      – Доктор Депре говорит, что к концу года он сможет уже кататься на лошади.
      – Да, новости просто замечательные. Кстати, ты не возражаешь, если, перед тем как поехать ужинать, мы посетим Джона в Сорбонне?
      – Буду просто в восторге. Возможно, нам следует уже выехать?
      – Да. – Она поднялась и коснулась цветка в волосах. – Спасибо, Уилл, за дивные цветы. Просто обожаю розы.
      Он посмотрел на цветок в ее волосах.
      – Да, цветы красивые. Но эта роза проигрывает по сравнению с той, которая ее носит.
      Она потрепала его по щеке:
      – Льстец. Ты, случайно, не ирландец? Слова, как и у Шона Флинна, так и льются с языка.
      – Да, я помню Флинна, как и остальных приятелей твоего мужа… Извини, я не хотел…
      – Ничего, Уилл. – На миг она задумалась. – Как бы я хотела знать, что случилось с ними. Что с Шоном, Дэнни, Джорджем и Роном? И этим милым Абару?
      – У вас была там еще маленькая собачонка, – вспомнил Лайт. – Как ее звали?
      – Келпи. Какой это был чудный пес. Джейсон и Джуно просто обожали его.
      – А как твои дети? Наверное, уже выросли?
      – Джейсон учится в инженерном колледже, а Джуно работает учительницей в Сиднее.
      – Она так же красива, как ее мать?
      – Еще красивее. – Она вдруг развеселилась, снова почувствовав себя юной. На нее напало озорное настроение. Так приятно ощущать себя молодой женщиной, идущей под руку с поклонником. Когда они вышли из ее апартаментов, она увидела себя в большом зеркале в вестибюле и без ложной скромности подумала: «Какая мы красивая пара, как хорошо смотримся вместе!» К такому же заключению с некоторым сожалением пришел и Джон.
      – «Мне не очень хочется, чтобы моя жена слонялась по Парижу с таким красавцем, как ты, Уилл», – комично изображая Джона Блэндингса, сказал Лайт.
      Адди была шокирована.
      – Как у тебя повернулся язык сказать такое?! Лайт рассмеялся, показывая ровные белые зубы.
      Они пожали друг другу руки. Адди наклонилась и поцеловала Джона, а Лайт отвел глаза в сторону и потер рукой грудь, чтобы облегчить боль, которую вызвал у него этот поцелуй.
      Когда они вышли из больницы, Лайт подозвал наемный экипаж и помог ей взобраться на ступеньку.
      – И где мы будем ужинать? – спросила она, когда они уселись на сиденье.
      – В маленьком кафе на Монмартре. Оно называется «У Мимо». Место довольно колоритное, хотя, возможно, и покажется тебе провинциальным. Это любимое кафе художников. Наверное, я должен был сначала посоветоваться с тобой.
      Адди рассмеялась.
      – Ты забываешь, какие мы все провинциалы. В Лондоне и Париже нас считают нестерпимыми занудами, «вуп-вупами», как говорят у нас в Австралии.
      – Не слышал этого выражения много лет. Но очень скоро услышу вновь.
      – Да, я знаю, тебя назначили главой большой экспедиции. Поздравляю. Твое возвращение будет для нас большой радостью.
      Кафе, куда он ее привез, и впрямь выглядело немного необычно – погреб, в который вела длинная темная лестница. Кирпичные стены были окрашены в ярко-оранжевый цвет, дневной свет заменяли керосиновые лампы в нишах и свечи на столах. Грубые столы покрывали красные клетчатые скатерти.
      На служанках были широкие крестьянские юбки и простые корсажи, зашнурованные спереди.
      Хозяин, маленький кругленький человечек с лысой головой и лихо подкрученными усиками, отвел их к столику слева от небольшой сцены, возвышавшейся в самом конце длинного зала. На сцене, за занавесом из прозрачного шелка, словно статуи, стояли две обнаженные девушки. Они были подсвечены керосиновыми лампами так, чтобы их можно было хорошо рассмотреть.
      – Любопытное зрелище, – заметила Адди, когда они уселись. – Они прехорошенькие. Особенно рыжая.
      – Да, – уронил Лайт, старательно отводя глаза от сцены.
      – А когда появятся мужчины? – простодушно спросила Адди.
      – Мужчины? – Он взглянул на нее, ошеломленный. – Ты сказала «мужчины»?
      – Да. В конце концов, справедливость требует, чтобы и женщины могли полюбоваться мужчинами.
      При виде его замешательства она засмеялась.
      – Господи, пожалуйста, не так громко. – Он смущенно оглянулся.
      – Кажется, Уилл, ты ничем не отличаешься от других мужчин. Вы все исповедуете двойной стандарт.
      – Двойной стандарт?
      – Да. Одни правила у вас – для мужчин. Совсем другие, куда более суровые, – для женщин. Почему я не могу сказать, что мне нравится смотреть на красивых обнаженных мужчин? Ведь вам нравится глазеть на нагих женщин?
      Его лицо стало свекольно-красного цвета.
      – Ты, конечно, шутишь, Адди? Обнаженные мужчины! Согласись, что это уже чересчур.
      Она улыбнулась и шутливо шлепнула его по руке:
      – Ты чопорный старый педант, Уилл! И все же ты мне нравишься.
      Это был очень приятный и веселый вечер. Адди нравились и живые скульптуры – нагие женщины, и певцы, и танцоры, и танцовщицы, и скрипачи, бродившие между столиками после окончания представления. И еда – обильная и изысканная – свиной паштет, крабы по-креольски, восхитительная мясная запеканка, сыр грюер, лосось и еще одна, более плотная, запеканка из колбасы и кукурузы, вымоченной в белом вине. На десерт – шоколадный мусс со взбитыми сливками и кофе с молоком.
      – Если я проглочу еще хоть кусочек, у меня лопнет корсет, – простонала Адди.
      К концу ужина к ним подошел молодой художник, сидевший за соседним столиком. В руках у него был портрет Адди.
      – Портрет просто замечательный, месье, – похвалила она. – И поразительное сходство. Сколько я вам должна? – И она полезла за своим кошельком.
      – Погоди, – сказал Уильям, вытаскивая пачку банкнот из внутреннего кармана. – Я хочу это купить. Назовите вашу цену, mon ami.
      К их удивлению, этот странный молодой человек с взлохмаченными рыжими волосами и лихорадочно блестящими глазами отрицательно мотнул львиной гривой.
      – Чтобы купить мой рисунок, не хватит никаких денег. Боги милостиво даровали мне возможность запечатлеть необычную красоту мадам. – Он низко поклонился Адди и вручил ей набросок. – И мне выпало счастье подарить вам мою скромную попытку запечатлеть нечто особенное.
      – Благодарю вас, месье. Откровенно признаюсь, что я смущена вашими словами, а ваша работа достойна восхищения. Могу я спросить ваше имя?
      – Да, конечно. Я с радостью подпишу для вас свой рисунок. – Он перегнулся через стол и кусочком угля подписался в правом нижнем углу: Жан Батист Коро.
      Адди улыбнулась ему:
      – Я всегда буду гордиться этим рисунком. Уверена, что в один прекрасный день ваше имя станет знаменитым, и я стану счастливой обладательницей оригинальной работы Коро.
      Допив кофе, они вышли из кафе. Вечер был сырой и прохладный, от Сены тянуло легким туманом. Адди, задрожав, теснее прижалась к Лайту. Когда они сели в экипаж, он набросил на нее свой плащ. В знак признательности она не стала сопротивляться, когда он обнял ее одной рукой.
      Когда они подъехали к Дому инвалидов, Лайт сказал:
      – Я слышал, тело Наполеона будет перевезено во Францию и похоронено здесь.
      Его слова не произвели на нее никакого впечатления.
      – И почему люди так беспокоятся, где их похоронят, не понимаю. Взять хотя бы мою мать: бедному отцу пришлось совершить путешествие в одиннадцать тысяч миль, чтобы похоронить ее, как она просила, на родине, в Сёррее.
      – У меня нет подобного желания, – задумчиво произнес он. – Я предпочел бы, чтобы меня похоронили в Австралии.
      – И где именно? Он криво усмехнулся.
      – Я еще не решил. Возможно, после того как завершу исследование южного побережья, я найду подходящее местечко для своего памятника.
      Экипаж остановился перед отелем, и кучер помог Адди сойти. Лайт расплатился с ним и вошел вместе с ней в вестибюль. У лифта он приподнял цилиндр и взял ее руку:
      – Это был чудесный вечер, Адди. Ее зеленые глаза широко раскрылись.
      – Но ведь еще рано, Уильям. Может быть, ты поднимешься и выпьешь со мной портвейна или хереса?
      – С большим удовольствием. – Он взял ее под руку и ввел в лифт.
      Когда они уже были в апартаментах Адди, она сказала: – Уилл, пожалуйста, растопи камин и налей вина. А я пока переоденусь во что-нибудь более удобное.
      Зайдя в спальню, она закрыла за собой дверь. Напевая, разделась и взглянула на себя в зеркало. Почему-то представилось, как бы смотрели на ее наготу мужчины – Крег или Уильям Уэнтворт. Но Крег мертв, а Уэнтворт далеко, за тысячи миль отсюда. Уилл… Сейчас рядом с ней другой Уилл, и он ожидает ее за дверью спальни. Ее руки, ноги, живот и ягодицы пронизали чувственные токи, когда она представила его без одежды.
      «Какая же ты распутная тварь, Аделаида!»
      Улыбаясь своему отражению в зеркале, она надела изысканный пеньюар. Розетки с цветами разных тонов на темно-голубом фоне, маленькие перламутровые пуговички сверху донизу. Удовлетворенная, она села за туалетный столик и вытащила из волос заколки. Волосы золотым каскадом упали на спину. Она расчесала их и перехватила лентой.
      Когда она вошла, Уилл грел руки перед камином. Выражение его лица мгновенно зажгло огонь в ее жилах, настолько мощным был ток исходившего от него желания.
      – Ты совершенно неотразима, – пробормотал он и быстро повернулся к подносу с налитым в бокалы портвейном.
      Потянулся к своему бокалу, но побоялся взять его, так сильно дрожали у него руки.
      – Что с тобой, Уилл? – Она подошла сзади и положила ладонь на его руку. – Посмотри на меня.
      Он опустил голову:
      – Впечатление такое, будто смотришь на солнце. Того и гляди, ослепнешь.
      – Мне нравится это сравнение, Уилл. Почему бы мне и в самом деле не ослепить тебя? Слепая страсть может быть неплохим лекарством от всех недугов.
      Она обняла его и прижалась всем телом к его спине. Его тугие ягодицы уперлись в нее. Затем она провела рукой по его животу, такому плоскому, упругому и в то же время податливому.
      Уилл медленно повернулся и посмотрел ей в лицо. Его зрачки были черными и сверкали, как обсидиан.
      – Я хочу тебя, Адди, – выговаривая слова так, словно губы и язык ему не повиновались, хрипло произнес он. – И ты хочешь меня.
      Кивнув, она улыбнулась: – Да.
      – Я хочу тебя с того самого дня, когда впервые увидел в вашей глухой деревушке. «Любовь с первого взгляда» – избитое выражение, но оно вполне применимо ко мне. Я люблю тебя, Адди. Всегда любил. И всегда буду любить.
      Она погладила его щеку и прильнула губами к его губам.
      – Дорогой, милый Уилл, – сказала она и начала расстегивать пеньюар.
      В страстном порыве он едва не задушил ее поцелуем. Но Адди и сама вся горела, ведь прошло столько времени с тех пор, как она была в мужских объятиях.
      Уилл схватил ее на руки и отнес в спальню. Горничная уже разобрала постель. Адди юркнула под простыню, а он тем временем сорвал с себя одежды.
      Именно сорвал. Верхняя одежда, белье, обувь разлетелись в разные стороны – так отчаянно он торопился присоединиться к ней.
      Уилл бросился на постель рядом с ней. Его руки скользили по всему ее телу. Казалось, их не две, а гораздо больше. Она глотнула воздух, опасаясь, что достигнет высшей точки наслаждения еще до того, как он войдет в нее.
      – Быстрее, Уилл. – Она обвила его ногами, ее сжатые в кулаки руки изо всех сил нажали на его спину. В тот миг, когда он вошел в нее, она вскрикнула. Наконец-то наполнился сосуд, пустовавший столько времени.
      «Моя чаша не только полна, она переполнена». Эта фраза молнией сверкнула в мозгу, и в следующий же миг она всецело предалась наслаждению. Никаких мыслей. Ничего не имеет значения, кроме властного зова изголодавшейся плоти.
      Пиршество любви длилось всю ночь.
      Уже перед самым рассветом Адди погрузилась в глубокий, без всяких видений сон. Ее тело и душа обрели мир. Приподнявшись на локте, Лайт смотрел на ее безмятежное лицо с безграничным обожанием.
      – Как сильно я тебя люблю! Это как неизлечимая болезнь. – И вдруг он раскашлялся. Это был настоящий приступ, который буквально пригвоздил его к постели. Наконец приступ миновал, и он упал на подушку. Его лицо было все в поту, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Вскоре он тоже уснул.
 
      Недели, прошедшие после того, как Джон лег в клинику Барноу, были счастливейшими в ее жизни, уступая по глубине ощущений лишь годам, проведенным с Крегом и детьми в Земном Раю.
      Уилл показывал ей Город Света, который она помнила лишь по отрывочным детским воспоминаниям. Сейчас, вместе с Уильямом, она как бы заново видела Париж во всей его чудесной красоте.
      Лувр, Елисейские поля – от площади Согласия до почти уже завершенной Триумфальной арки. Адди обожала магазины и уличные кафе на улице Мира, на Вандомской площади и таинственно привлекательный Булонский лес.
      И все же самые счастливые часы она проводила наедине с Уильямом, у него дома или у себя в отеле.
      – Мое заветное желание – чтобы так длилось вечно, – сказала она в их последнюю ночь. – Однажды я читала сказку. В ней рассказывалось, как Бог остановил время и все его течение прекратилось. Никто не старел, никто не умирал. Я знаю, – печально сказала она, гладя его грудь, – это только легенда. Рано ли, поздно все хорошее или дурное заканчивается.
      – Наше хорошее не кончится никогда, – медленно проговорил Уилл, сжав ее руку. – И об этом узнает весь мир.
      – Ты говоришь странно, Уилл. Каким образом весь мир узнает об этом?
      Он улыбнулся загадочной улыбкой:
      – Тебе придется подождать, пока это произойдет, дорогая. Но поверь, я брошу эти слова в лицо всему миру: «Я люблю Аделаиду Диринг—Блэндингс, самую удивительную женщину, ниспосланную Богом на эту землю».

      Дорогая Дорис!
      Твое письмо доставило большое удовольствие и Джону, и мне. Разумеется, мы слышали о поразительном успехе, которого твой Луис заслуженно достиг в издательском мире.
      С трудом верится, что прошло целых шестнадцать лет со времени твоего последнего приезда домой. Домой. Это слово «так ласково звучит на языке», как сказал поэт. Но я забываю, что Австралия уже не твой дом. Отныне ты гражданка Соединенных Штатов. Я ужасно польщена, что Луис вспомнил о дневниках, которые я тщательно вела в течение двадцати пяти лет. Когда я показала Луису выдержки из дневников, я подумала, что его похвалы – всего лишь галантность. Я потрясена его просьбой позволить прочитать все дневники с целью возможной публикации. Не могу выразить свои чувства в словах.
      Да, верно, об этой замечательной земле, Австралии, почти ничего не написано. Большинство опубликованных о нас книг посвящено тому, что представляется их авторам странностями этой заморской земли. Почти весь мир представляет себе Австралию такой, какой нарисовал ее капитан Филипс в своих описаниях основанной им в 1788 году колонии. «По ночам поют кукушки, человек на луне стоит вверх ногами, а Рождество справляется в июле».
      Как бы там ни было, я высылаю мои многочисленные дневники, упакованные в деревянный ящик, в нью-йоркское издательство Луиса. Он будет в ужасе, когда увидит, какая большая у меня получилась посылка. Когда пишу, я еще более многоречива, чем на словах. Твой брат Джон считает, что у меня самый длинный язык на всем континенте, за исключением, возможно, Кэролайн Чисхолм, а ты знаешь, какими филиппиками она разражается, если ее задеть.
      Пора, однако, заканчивать, милая Дорис. Сегодня мы с Кэролайн едем в Сидней встречать еще один корабль с выписанными по почте невестами. Джон здоров, как всегда, поглощен работой. Он, видите ли, не удовлетворен, что он самый богатый и могущественный человек во всей Австралии. Теперь он хочет отправиться на завоевание всего мира.
      Джейсон закончил учебу в Англии и теперь в Америке постигает секреты профессии горного инженера – таким образом осуществляется заветная мечта Джона. Джуно занимается миссионерской деятельностью среди туземных племен. В ответ на твой вопрос могу сообщить, что она помолвлена с прекрасным молодым человеком по имени Теренс Трент. Он пламенный либерал, посвятил свою жизнь изучению «Истории классовой борьбы». Учась в европейском университете, он подпал под влияние проповедей молодого либерала, которого, кажется, зовут Карлом Марксом. Теренс мечтает ниспровергнуть все существующие формы правления и передать всю власть в руки народа. Все это хотя и благородный, но чистейшей воды идеализм; я уверена, что такие люди, как Джон или мой покойный отец, которым принадлежит истинная власть, никогда не откажутся от своих богатств и могущества, а эти люди, можно сказать, стоят над правительствами.
      Дорис, передай мои наилучшие пожелания и благодарность Луису, поцелуй за меня детей. Если бы ты знала, как я скучаю по тебе, дорогая подруга. Скажи, пожалуйста, Луису, что, если мои дневники не оправдают его ожиданий, он может спокойно отказаться от их опубликования.
      Твоя любящая «сестра»
      Адди.
 
      Человек листал страницы, как картежник тасует карты. Кое-какие подробности, даты находили живой отклик в его груди.
 
      9 апреля 1824 года
 
      Австралийская сельскохозяйственная компания, одним из директоров которой является Джон, в виде дара получила от министерства колоний обширные участки земли. Джон говорит, что в течение пяти лет таким же образом или в аренду предполагается раздать более семи миллионов акров земли…
 
      4 августа 1831 года
 
      Большой неприятностью для крупных землевладельцев продолжают оставаться скваттеры, которые бродят со своими стадами по пастбищам и захватывают землю. Джон безуспешно пытался убедить Уайтхолл усилить здешний военный гарнизон для борьбы с подобными захватами земли. Официально установленные в 1829 году границы охватывают лишь девятнадцать графств Нового Южного Уэльса, а это двадцать два миллиона акров, но скваттеры держатся за пределами этих границ.
      Трудно поверить, но Джейсону уже двадцать один год – так быстро летит время. Он очень похож на своего отца, и по временам, когда я смотрю на него, у меня встает ком в горле…
 
      1 декабря 1834 года
 
      Прошло больше года с того времени, когда Джону сделали операцию. Он утверждает, что чувствует себя вполне здоровым, может быть, чуточку стал старше. Когда мы возобновили наши с ним сексуальные отношения, я вынуждена была порвать с Уильямом Лайтом. Я не верю в целомудрие ни мужчины, ни женщины, но глубоко убеждена, что муж и жена должны сохранять верность друг другу, по крайней мере пока длится их брак. Бедный Уильям отправился в эту долгожданную экспедицию на южное побережье; его задача – тщательно изучить территорию и найти подходящую местность для колонизации.
 
      4 марта 1836 года
 
      Получила письмо от полковника Лайта. Впала в состояние шока, когда узнала, что он назвал новое поселение на юге Аделаида. «Я сказал тебе в Париже, что весь мир должен узнать, как сильно я люблю тебя, Адди. Это моя скромная дань твоей красоте, выражение вечной благодарности за то счастье, которое ты подарила мне, хотя и на короткое время. Когда впоследствии будут называть имя этого города, который, как я надеюсь, станет столицей всего континента, это будет как бы подтверждением моей вечной к тебе любви, моя незабвенная». Я испытываю некоторое облегчение при мысли, что вдову Вильгельма Четвертого зовут Аделаидой. То, что он выбрал себе в супруги женщину столь бесцветную и незначительную, как королева Аделаида, до сих пор является источником недоумения для большинства австралийцев.
      Это не ввело, однако, в заблуждение Джона. Не знаю, подозревает ли он о нашей с полковником близости, но если и подозревает, то ничем этого не выказывает. Его единственным откликом на то, как окрестил полковник Лайт новое поселение, было: «Но он же всегда сходил по тебе с ума, дорогая».
 
      28 июня 1838 года
 
      Это памятный день для всего Содружества. День коронации Виктории. Трудно себе вообразить девятнадцатилетнюю девушку правительницей великой империи. Но почему бы и нет? Задай же им перцу, Виктория! Докажи циничным эгоистам мужчинам, что женщины могут делать все то же, что и они, и даже больше. Женщина равно может вести домашнее хозяйство и управлять Британским содружеством.
 
      Человек перелистал всю книгу. «С какой легкостью можно перелистать одним пальцем целую человеческую жизнь!» – печально улыбнувшись, подумал он.
      Оторвавшись от чтения, спросил у сидевшего напротив него темнокожего:
      – У кого ты взял эту книгу, Эйб?
      – У Джона Саттера. А тот, в свой черед, взял ее у этого бродячего подрядчика Джеймса Маршалла, который купил книгу в Нью-Йорке. Я просто глазам своим не поверил, когда увидел ее на столе в его кабинете. Там полки, шкафы, столы – все завалено книгами. Но эта почему-то привлекла мое внимание: «Воспоминания первопоселенки». Я поднял ее, открыл обложку и сразу же увидел портрет Аделаиды.
      Крег недоверчиво качнул головой.
      – В том, что Адди стала писательницей, есть что-то сверхъестественное. У меня такое чувство, будто разверзлась могила и на свет вышла мертвая женщина. Подумать только, Адди написала книгу.
      – В этой книге тебе отведено немало места, – с хитрым видом сказал Абару. – Я должен прочитать эту книгу до конца. Да, приятель, непременно должен.
      Крег засмеялся и шутливо погрозил ему кулаком:
      – А ну-ка выкатывайся, черный язычник. Хватит тебе тут отсиживать зад, займись-ка лучше делами.
 
      …Крег и Абару пересекли океан осенью 1842 года. Взвалив на спину свои скудные пожитки, они сошли по трапу, чтобы поселиться в Йерба-Буэне.
      До мексиканской войны было еще четыре года. Доверчивые мексиканцы охотно принимали американских поселенцев на своих западных территориях, в Калифорнии и Нью-Мексико.
      Требовалось только присягнуть на верность мексиканскому правительству и подать заявление на безвозмездное предоставление земли. Алькальд обнял Крега и Эйба, расцеловал их в обе щеки и даже благословил.
      Они застолбили участок в сорок акров, который примыкал к Американской реке в долине Сакраменто – здесь находилась одна из самых плодородных территорий в мире.
      Одним из их соседей был немец Джон А. Саттер, бывший капитан императорской армии и гражданин Швейцарии. У Саттера было одно из самых крупных землевладений, когда-либо пожалованных иностранцам. Настоящее королевство, которое он назвал Новой Гельвецией и заселил своими рабами: мексиканцами, американцами и другими иммигрантами из всех частей света. Поселение выросло вокруг форта, состоявшего из нескольких домов, складов и укрепленного каменного блокгауза, где население Новой Гельвеции могло укрыться в случае нападения индейцев.
      Саттер был добродушным полным человеком среднего возраста, с редеющими уже волосами и красным носом луковицей. Отличный сосед, он бескорыстно помогал Крегу и Абару. Даже присылал своих рабочих во время строительства дома, амбара, подсобных помещений. Они же помогли вспахать землю для посева.
      – Вы и опомниться не успеете, как станете такими же богатыми фермерами, как я. Эта земля богаче, чем долина Евфрата. Морковь здесь длиной в ярд. Свекла – величиной с небольшой бочонок. Яблоки – что грейпфруты. А уж какие помидоры! Только нажми – и сок брызнет, как из фонтана. – У Саттера были большие стада коров и прочего скота. Но Крег и Абару решили ограничиться несколькими курами, коровами и свиньями.
      Пророчество Саттера осуществилось скорее, чем друзья могли надеяться в самых смелых своих мечтах. Затеянное ими дело процветало. У них были хорошие отношения со всеми соседями и мексиканскими чиновниками. По крайней мере раз в месяц они обедали в доме алькальда, другие представители мексиканских местных властей приглашали к себе на ранчо преуспевших американцев. Между всеми царил дух товарищества, вплоть до того злосчастного вечера, когда алькальд и несколько его чиновников приехали в гости к Саттеру.
      Почти сразу же Саттеру, Крегу и другим гостям стало ясно: что-то случилось. У мексиканцев были вытянувшиеся мрачные физиономии. Не спасала положения даже репутация Джона Саттера – прекрасного веселого рассказчика: на все его шутки мексиканцы отвечали лишь вежливыми, очень сдержанными улыбками.
      Наконец хозяин обнял одной рукой алькальда и отвел его в угол.
      – Что случилось, ваше превосходительство? Почему вы все такие мрачные в этот дивный весенний вечер?
      Алькальд со вздохом понурил голову:
      – Ах, Джон, мой дорогой друг. Боюсь, что я принес дурные вести. Соединенные Штаты аннексировали Техас, и ваш президент объявил о намерении послать в Мексико-сити своих представителей для покупки у нас Калифорнии и Нью-Мексико. И… – его голос был напоен горечью, – этим представителям поручено потребовать удовлетворить претензии, предъявляемые американскими гражданами к Мексике.
      Саттер был ошеломлен:
      – Какие претензии? Никогда не слышал о такой чепухе. Мексиканское правительство и все вы, его представители, всегда проявляли внимание и щедрость по отношению к нам, переселенцам. И чем же все это теперь грозит, ваше превосходительство?
      Маленький жилистый алькальд нервно подергал себя за бородку и безучастным голосом сказал:
      – Если президент будет настаивать на своих амбициозных требованиях, война неизбежна. Мы люди мирные, не воинственные. Но гордые. – Он печально покачал головой. – Вот уж не думал, друг мой, что дело дойдет до такого. Сердце буквально каменеет в груди.
      Саттер хлопнул его по плечу:
      – Я присягнул в верности вашему правительству и властям, представляющим его здесь, в Калифорнии, и останусь верным своей присяге, что бы ни случилось. Я думаю, что могу говорить и от имени других американских друзей и соседей.
      Слишком взволнованные, чтобы продолжать этот острый разговор, они обнялись.
      Запомнился этот вечер и по другой причине. После ужина, когда все удалились в библиотеку, чтобы выпить по стопочке бренди и выкурить по сигарете, Саттер сделал следующее деловое предложение Крегу и Эйбу:
      – Я уже давно собираюсь построить мельницу там, где река раздваивается на рукава, около вашей границы. Хотите принять в этом участие, ребята?
      Друзья сочли предложение весьма заманчивым. Мельница могла бы обслуживать и капитана, и их, чтобы не возить зерно на мельницу Дэбни, за пятнадцать миль. Саттер обнял соседей:
      – Добро. Стало быть, договорились, ребята.
      – Поэтому-то и приезжал Джим Маршалл? – спросил Крег, вспомнив о книге Адди.
      – Да. Маршалл – хороший человек. Он говорит, что надо построить отводной канал, прежде чем поставить мельницу.
      – Вероятно, он знает. Ему и карты в руки. Кстати, Джон, откуда ты взял книгу, которую на днях дал почитать Эйбу?
      – Ее дал мне один молодой парень, который проходит стажировку. Хороший парень, говорит о нем Маршалл. Только что окончил инженерный колледж. Гм… – Продолжать разговор вроде бы не имело смысла, и он замолчал.
      На следующей неделе явился подрядчик, чтобы осмотреть место, где следует поставить мельницу. Вместе с ним приехали его помощник и старший мастер.
      Вернувшись с полей, Эйб сообщил об этом Крегу, который как раз полдничал – скромная еда земледельца: хлеб, сыр, холодное мясо. Крег запил еду холодным молоком и встал.
      Проходя мимо плиты, шлепнул пониже спины пышненькую негритяночку-повариху Бесси.
      – Спасибо, Бесс, сегодня ночью не гаси свечу в своей спальне. Я загляну, и мы с тобой немножко повеселимся.
      Симпатичная негритянка захихикала и замахала на него посудным полотенцем.
      – Какой же вы у нас испорченный, масса Крег. Со мной ваш номер не пройдет. Я ведь не такая, как эти ваши городские потаскушки. Как вам не стыдно.
      Она еще долго хихикала и сокрушенно качала головой, будто была задета за живое. На самом же деле она обожала Крега.
      Да и все, кто работал на Крега Мак-Дугала, любили и уважали его. Он был честным и щедрым хозяином, всегда хорошо платил за добросовестную работу. И что еще важнее, не скупился на похвалы, если работа того заслуживала.
      Замечание Бесс о «городских потаскушках» имело под собой некоторое основание. Друзья были завсегдатаями мексиканских кафе и забегаловок в Йерба-Буэне. Городские проститутки так и льнули к Крегу. И не только проститутки. Кое-кто из мексиканских дельцов был бы не прочь сплавить ему свою перезрелую дочь. Даже алькальд тщательно следил за своей дочерью, когда принимал у себя Крега. При виде его Дульчи – так называл ее Крег – хлопала своими длинными ресницами и так покачивала бедрами, что ее строгий отец просто не знал, что делать.
      С дочерьми своих мексиканских друзей Крег был учтив, но холодноват; конечно, бывали случаи, когда какая-нибудь мексиканочка вводила его в сильное искушение, но здравый смысл неизменно одерживал верх. Пожалуй, опаснее всего был флирт с племянницей Саттера Элли, которая после смерти своих живших в Цюрихе родителей переехала к дяде. Она оказывала ему такие недвусмысленные знаки внимания, что он подумывал, не залучить ли ее к себе в постель, однако в связи с последующими событиями его намерение отпало само собой.
      Первое из цепи этих событий, которым суждено было перевернуть его жизнь, произошло именно в тот день, когда они с Эйбом поехали к реке, чтобы встретиться с Маршаллом.
      Перевалив через последний травянистый холм, они увидели реку. У воды, изучая место, где предполагалось возвести мельницу, стояли три человека. Первый – высокий и широкогрудый Маршалл, внушительного вида мужчина с квадратной головой, ниспадающими на уши черными волосами и курчавой бородой, закрывавшей упрямый подбородок. Второй – приземистый крутоплечий мужчина с жидкими рыжими волосами и вытянутой физиономией. Внимание Крега привлек третий – высокий, широкоплечий, с узкими бедрами, он стоял по колено в воде, работая с нивелиром. Под его загорелой кожей заметны были бугорки мускулов, спина лоснилась от пота. В его физическом сложении, во всей позе, в постановке головы было что-то неуловимо знакомое. Когда они подошли ближе, молодой человек повернулся к ним профилем.
      – Я где-то его видел! – воскликнул Крег.
      – Кого ты видел? – не понял Абару.
      – Вот того молодого человека, который стоит в воде, голый по пояс. Он кажется мне знакомым. – Крег показал рукой.
      – Ты прав, черт побери. Он мне тоже, кажется, знаком. Чем ближе они подъезжали, тем более слабая догадка перерастала в уверенность.
      Повернувшись в седле, Эйб уставился на Крега:
      – Провалиться мне на этом месте…
      – Что с тобой? – спросил Крег, обеспокоенный странным выражением лица своего друга.
      – Ты сказал, что этот парень кажется тебе знакомым. А знаешь, почему? – дрожащим голосом произнес Эйб.
      Абару положил ладонь на руку Крега. Это был знак лошадям остановиться, что они и выполнили. Глядя прямо в стальные глаза Крега, он произнес:
      – Мой друг и брат, ошибки быть не может. В этом парне ты узнал себя! Это же твой сын, Крег. Клянусь собственной жизнью, это Джейсон! Господи, впервые вижу настоящее чудо.
      Выпустив поводья из рук, Крег окаменел в седле. Когда молодой человек повернулся в их сторону и увидел Крега, в его глазах тоже мелькнуло что-то похожее на узнавание. Поскользнувшись, он едва не упал в воду. Затем, прикрыв ладонью глаза, двинулся в направлении двух всадников.
      Его губы шевелились, но слов не было слышно.
      – Эй, Джейсон! – окликнул его Маршалл. – Куда ты направился?
      И только тогда Маршалл заметил Крега и Абару.
      – Даже не слышал, как вы подъехали. Как поживаете? – махнул он им рукой.
      Крега как будто ударило кувалдой по голове. Джейсон!
      Задыхаясь от волнения, молодой человек почти бежал в их сторону.
      – Эй, мистер, кто вы такой? – Подбежав, он схватил под уздцы жеребца Крега.
      Их взгляды встретились.
      «Боже праведный, это же мои собственные глаза!» – думал каждый из них.
      Перегнувшись, Крег положил ладонь на руку, которая держала его коня, – смуглую крепкую руку.
      «Моя рука!»
      Словно в тумане, он соскочил с седла и остановился перед высоким, пожалуй, даже на дюйм выше его самого молодым человеком.
      – Ты знаешь, кто я такой? – спокойно спросил он. Джейсон стоял смущенный и растерянный, пожалуй, даже немного испуганный. Ему казалось, будто он проваливается в темную бездну.
      – Я… я думаю, да… Только это, наверное, сон. – Он потер руками глаза. – Ты… он… он мертв. Мой отец мертв. Но вы… – В полном замешательстве он так и не смог договорить фразу.
      – Я твой отец, Джейсон. Мать честная, до чего же приятно выговаривать твое имя. – И они стали обнимать друг друга с такой силой, что Абару даже испугался, как бы кто-нибудь не сломал другому позвоночник.
      Подошел вконец озадаченный подрядчик:
      – Эй, шотландцы! Вы что, знаете друг друга? Джейсон улыбнулся через плечо Крега:
      – Ты же сказал мне, что его зовут Макферсон. Маршалл снял запылившуюся шляпу и стал выбивать ее о бедро.
      – Да все эти ирландские, кельтские имена на мой слух все одинаковы. Макферсон, Мак-Дональд, Мак-Ноутон – ни черта не запомнишь. А как его зовут на самом деле?
      – Мак-Дугал. Крег Мак-Дугал.
      – Так же, как тебя? Родственник, наверное? Вот неожиданность.
      – Еще какая! – в один голос воскликнули отец и сын.
      – Да уж, неожиданность, – ухмыльнулся Джейсон. – Видите ли, Джим, Крег – мой отец.
      Маршалл быстро-быстро переводил взгляд с одного на другого.
      – Господи, Иисус, Мария и Иосиф! Сходство просто невероятное. Можно подумать, что вы близнецы, если бы не твои волосы и бачки, Крег.
      Джейсон был смуглее, его каштановые волосы кое-где выгорели на солнце.
      – Я думаю, что мы должны отпраздновать это невероятное событие, джентльмены! – воскликнул Крег. Его сердце переполняли радость и благодарность Господу Богу, той могущественной силе, которая управляет и бесконечной Вселенной, и скромными людскими жизнями. Он похлопал по широкой спине Джейсона. – Итак, сын, нам предстоит осушить не один бокал, чтобы наверстать упущенное.

      Прошел не один вечер, и осушена была не одна бутылка, прежде чем отец и сын смогли восстановить цепь событий, разорвавших их судьбы в то грустное утро, когда Адди, Джуно и Джейсон, покинув Земной Рай, отправились в Парраматту. А теперь на месте Земного Рая стоит город Аделаида. Не иначе как это Уильям Лайт решил сделать щедрый подарок возлюбленной, мелькнуло в голове у Крега. Но он тут же прогнал эту мысль как совершенно бессмысленную.
      «Я не имею права не только требовать, даже просить у нее каких-либо объяснений или ждать оправданий. Да и у нее нет такого права. Я скорее отрежу себе язык, чем начну расспрашивать ее. Да и она сделает то же самое. Эти годы безвозвратно ушли, словно канули в воду».
      Джейсон был огорчен и разочарован, когда Крег запретил ему написать матери, что он жив.
      – Для этого еще не настало время, сынок. Еще слишком рано для осуществления моего замысла. Видишь ли, я хочу, чтобы всем нам было хорошо. Я знаю, что ты чувствуешь. И сам чувствую, что с моей стороны жестоко и бессердечно скрывать правду от твоей матери. Но подумай сам, Джейсон. Она оплакала мою смерть много лет назад, и пережитое ею горе осталось далеко позади. Если еще какое-то время все останется по-старому, ей от этого не станет хуже. Но за это время я могу успеть сделать очень многое для всех нас. Верь мне, сынок.
      Джейсон едва заметно улыбнулся и пожал плечами:
      – Хорошо, я поступлю, как ты хочешь, отец… А что за карту ты прячешь в рукаве?
      Крег уклончиво усмехнулся.
      – Когда узнаешь Крега, как узнал его за эти годы я, научишься мириться с его немногословностью, – пробурчал Абару. – Он сперва сделает, а потом скажет. Можешь не беспокоиться.
      Крег кивнул.
      – Когда ты называешь меня отцом, то снова становишься для меня малышом, которого я когда-то качал на коленях, и тогда я начинаю чувствовать над тобой какую-то власть – дает о себе знать чувство собственника. Важно, чтобы отец и сын не просто любили друг друга, но и уважали как мужчины и друзья.
      – Я понимаю, что ты хочешь сказать, Крег, – улыбнулся Джейсон.
      Юноша поселился у Крега и Абару и вскоре вытеснил отца в сердце хлопотуньи Бесси.
      – Я думаю, мне лучше вернуться к Джиму Маршаллу, – пожаловался он однажды Крегу и Эйбу. – Я не знаю, куда деваться от ее забот. Когда-то у меня была старая няня, которая просто убивала меня своей опекой, пока я не поклялся, что сбегу из дому, если дядя Джон не уволит ее. Бесс – ее копия. Она заставляет меня съедать двойные порции всего, что подают. – Застонав, он похлопал себя по вздувшемуся животу.
      – Ничего, как только мы начнем работать на стройке, ты перестанешь жаловаться.
      Работа и в самом деле была тяжелая, приходилось трудиться с восхода и до заката все семь дней в неделю. Маршалл был очень хорошим мастером и строил мельницу с такой же тщательностью, как если бы возводил какой-нибудь роскошный нью-йоркский дом. В работе он был настоящим фанатиком. О завершающем этапе работы – отводном канале – он не сказал даже капитану Саттеру, опасаясь, что этот скупец не одобрит дорогостоящую «забаву». Ведь можно просто опустить колесо в воду, да и дело с концом.
      В тот день когда канал был прорыт и в него хлынула речная вода, приехали Крег и Абару. Все наблюдали, как быстрый поток унес с собой лишний песок, слой земли, гравий и глину, оставив обнаженную породу. Как и в долине около Батхёрста, это были кварц и пирит, в котором ослепительно засверкали частицы золота.
      – Очень похоже на ту долину, где мы когда-то были, – заметил Абару.
      – Суэйлз называл это обманным золотом, – подтвердил Крег.
      – Но миссис Патни быстро раскусила, что это такое, – напомнил Абару.
      – О чем вы тут болтаете? – Опершись на лопату, Джейсон закурил сигару.
      Крег вытащил из-за пояса нож и поскоблил породу на берегу.
      – Видите частицы золота? Подошел Маршалл.
      – Ишь, размечтались. Это не что иное, как пирит.
      – Это еще требуется доказать, – буркнул Крег, и они с Абару незаметно обменялись взглядами.
      В этот вечер за ужином они посвятили в свой замысел Джейсона. Сначала он был настроен скептически, но затем согласился с ними.
      – А как насчет Саттера и Джима? – спросил он.
      – Ты же слышал, – ответил Крег. – Он считает, что мы рехнулись. Это, видите ли, пирит. – Из кармана рубашки он вытащил небольшой самородок, который подобрал, уходя с мельницы. Он поднес его к лампе. – Видите, как сверкает. Бьюсь об заклад, что стоит не меньше ста фунтов, что-то около пятисот американских долларов.
      – Так ты ничего не хочешь сказать Саттеру?
      – Пока нет. Сначала мы должны постараться найти в реке все, что сможем. Не смотри на меня так, сын. Я отнюдь не бесчестный человек. Просто осторожный. Можешь не беспокоиться. Капитан Саттер очень быстро пронюхает о выгоде. – Закусив чубук своей трубки, он хрипло рассмеялся. – И тут соберутся целые полчища. Я думаю, пора спать, ребята. Спокойной ночи.
      – По-моему, – упрямо повторил Джейсон, – нечестно утаивать все это от капитана Саттера и Джима. Никогда не замечал у отца проявлений жадности… Это мне не нравится.
      Абару схватил руку молодого человека пониже локтя.
      – Перестань трещать, как кукабурра. Он думает совсем не о золоте. Его беспокоит то, что мы здесь нажили. – Он сделал широкий жест. – Наши земли, наши урожаи, наш скот. Сколько людей, сколько цивилизаций уничтожили себя, одержимые погоней за богатством и той властью, которую оно с собой приносит. Греки, римляне, Византия, Вавилон, испанцы – это перечисление может быть бесконечным. – Он горько улыбнулся. – Все это может повториться и здесь. А как иностранцы мы находимся в трудном положении, ибо назревает война между Соединенными Штатами и Мексикой. Если Мексика узнает, что в Калифорнии большие запасы золота, она еще сильнее укрепится в решимости отстаивать свою территорию, даже ценою больших жертв, в том числе и человеческих.
      – Но мы же не американцы.
      При свете лампы ярко блеснули мелово-белые зубы Абару.
      – Для них все светлокожие – гринго. Вот только я… – Он ущипнул свою черную кожу и подмигнул.
      Откинув голову, Джейсон разразился громким хохотом. Пристукнув ладонью по столу, Абару пробурчал:
      – Хорошо, гринго. Давай играть в карты.
      Шесть месяцев кряду Крег, Абару и Джейсон каждый вечер после ужина ходили к реке с лотками для промывания золота. Его здесь было столько, что даже ребенок мог бы намыть изрядное количество. По часу посменно работали на ручном насосе, а с наступлением полуночи относили все собранное и добытое домой и укладывали в мешки – золотой песок и самородки. Иногда за вечер добывали по два-три фунта, а иногда и все сорок. Однажды Эйб отколол от берега глыбу кварца, в которой находился большой, с человеческую голову, золотой самородок.
      Несколько раз Саттер либо Маршалл замечали, как они работают при свете факелов.
      – Один из моих ребят сказал, что вчера вечером вы ловили рыбу, – как-то заметил Саттер.
      – Да, ловили, – равнодушно отозвался Крег. – Мы с Эйбом просто обожаем жареных угрей.
      Саттер передернул плечами:
      – Я даже смотреть не могу на этих отвратительных тварей. Они так похожи на змей.
      – У моего народа змеи считаются деликатесом, – не преминул заметить Абару.
      Так все и продолжалось вплоть до 30 января 1847 года, когда капитан Монтгомери и подразделение солдат с военного шлюпа «Портсмут» подняли американский флаг над площадью Йерба-Буэны и переименовали ее в Портсмутскую, а главной улице города, набережной, дали название Монтгомери-стрит.
      А позже, весной, прибывший корабль принес известие, что Скотт захватил Веракрус и наступает на Мексико-сити. Новость быстро распространилась по всей гавани, и с кораблей и с суши принялись палить из пистолетов, ружей и пушек. Фейерверк получился ошеломительный. Затем вечернее небо над золотыми воротами озарили золотые звезды ракет. Празднование продолжалось весь вечер.
      Крег, Эйб и Джейсон наблюдали со своей веранды за отражающимися в реке розовыми вспышками. От поселка к поселку передавалась последняя новость: генерал Скотт подходит к Санта-Ане.
      – Обстоятельства складываются благоприятно, – заметил Крег. – То, что Калифорния окажется под властью Америки, облегчит наше дело.
      – И какое же это дело, хотел бы я знать? – нетерпеливо спросил Джейсон.
      Крег не спешил с ответом. Он сидел в качалке, сцепив руки за шеей, лениво покачивался и курил.
      – Как вы думаете, ребята, сколько золота нам удалось найти и намыть?
      – Я вел тщательный подсчет, день за днем, – откликнулся Абару. – Думаю, у нас по меньшей мере двадцать пять тысяч фунтов.
      – Я не знаю, какой сейчас курс золота. Но предполагаю, что у нас примерно полмиллиона долларов, или сто тысяч фунтов.
      Джейсон протяжно свистнул:
      – Это целая куча денег. И что мы будем с ними делать?
      – Конечно, сынок, вы с Абару вольны делать со своей долей все, что вам вздумается. Но у меня есть предложение. Что, если нам объединить наши деньги и вложить их в какое-нибудь дело в Австралии?
      Джейсон и Абару озадаченно молчали.
      – Вложить в какое-нибудь дело в Австралии? – повторил Джейсон. – Как это будет выглядеть?
      – В прошлом месяце в Йерба-Буэну пришел корабль из Сиднея. Помните, что рассказал его капитан? Новые поселенцы потоком хлынули в Австралию. Правительство меньше чем за десять лет получило около миллиона фунтов за земли вокруг Мельбурна. Новоприбывшие привозят с собой не скот, а наличные деньги. Вы понимаете, что это означает? Это означает, что цена на овец, скот и все сырье с каждым днем взлетает все выше. А история учит нас, что подъем всегда сменяется упадком. В применении к экономике это значит, что вся экономическая структура рушится. Помните детские стишки о Шалтае-Болтае, который упал со стены. То же самое происходит и с экономикой. Цена на шерсть на мировом рынке резко понизится, и большинство производителей ожидает банкротство. Тогда-то мы и сможем скупить по дешевке сотни тысяч акров пастбищной земли и отары овец.
      – В твоих рассуждениях, мой друг, есть одно слабое место, – напомнил ему Абару. – Ты забываешь, что и другие тоже могут исходить из такого же предположения. Гиганты вроде Джона Блэндингса и Джона Мак-Артура, вероятно, ставят перед собой подобную же цель. А мы ведь находимся в одиннадцати тысячах миль от Австралии.
      – Не важно, Эйб. Спад – процесс длительный. Времени у нас хватит.
      – И как же ты собираешься осуществить свой замысел, точнее, заговор против Джона Блэндингса? – с хитрой улыбкой спросил Джейсон.
      – Если и заговор, то не лично против Джона, а против всего, что он олицетворяет. Против денег Блэндингса, против денег Мак-Артура, Бэтмена, Блэксленда, всех богатых землевладельцев.
      – Не забывай о деньгах Дирингов, отец. Дедушка Диринг был ничуть не менее богат, чем Блэндингсы.
      – Да, ты говорил. Но ведь они объединились. И управляет всей империей Джон. В руках у него, вероятно, больше власти, чем у Мак-Артура или любой другой коалиции.
      – В последнем письме мама писала, что он намеревается стать губернатором.
      Крег нахмурился.
      – Вот черт! Тогда он так укрепит свои позиции, что к нему и не подступишься. Слава Богу, транспортировка заключенных отменена. А не опираясь на труд освобожденных каторжников, люди, подобные Блэндингсу и Мак-Артуру, не смогут осуществлять абсолютный контроль над экономикой. И все же в нашем распоряжении, видимо, не так много времени, как я себе представлял.
      Он положил руку на плечо сына:
      – Ты хотел бы первым вернуться в Австралию?
      – Когда? Зачем?
      – Как можно быстрее. И ты будешь нашим с Эйбом разведчиком… Моя же забота – как избежать петли палача. Теперь я знаю, как это сделать. Золото будет нашим пропуском в Новый Южный Уэльс и… – решительно поджал губы он, – к твоей дорогой матери. Слушай внимательно, сынок, я изложу тебе, каким образом мы сможем вернуться. Это мечта всех последних лет моей жизни.

      Несколько месяцев, в течение которых Крег, его друг и сын собирали золото, капитан Саттер и Джим Маршалл не обращали никакого внимания на металл, который находили в обводном канале. Глубокие жилы, пронизывавшие скалистую породу и кварц, не вызывали у них никакого интереса. Когда Джим со своими рабочими уходили со стройки, Крег, Джейсон и Абару спокойно подбирали брошенное ими богатство.
      Но однажды перед наступлением сумерек, когда компания Крега занималась уже привычным делом, на лошади подъехал капитан Саттер. Им не оставалось ничего другого, кроме как продолжать трудиться.
      Отголоски хохота, которым разразился Саттер, разнеслись по всей реке:
      – Ха-ха-ха! Вы что, совсем сдурели, пирит собираете? Ха-ха-ха! Ну и олухи же вы.
      Повинуясь внезапному импульсу, Крег бросил ему большой самородок, только что вытащенный им из береговой породы:
      – Сохраните этот сувенир, капитан.
      Саттер с задумчивым прищуром покатал в руках самородок.
      – Гм… Должен признаться, что это похоже на настоящее золото.
      Крег обменялся насмешливыми взглядами с Абару и Джейсоном, однако ничего не сказал.
      Саттер заломил шляпу и сунул самородок в карман.
      – Вы что, решили меня разыграть? Со мной этот номер не пройдет. У меня есть чем заняться. Счастливо оставаться, старатели. – И с раскатистым хохотом он поехал прочь.
      Опершись на кирку, Джейсон покачал головой:
      – Просто не верится. Крег только что вручил ему самородок стоимостью больше чем сто фунтов, а он думает, что над ним подтрунивают.
      – Я думаю, это была ошибка, Крег, – с сомнением в голосе протянул Абару. – Ты достаточно ясно объяснил ему, чем мы тут заняты. Долго ли еще теперь удастся держать его в неведении?
      Крег отпустил рукоятку ручного насоса и вытер лоб рукавом.
      – Я же сказал вам, когда мы только начинали, что рано или поздно Саттера придется посвятить в это дело. Время пришло. Мы уже получили свою долю. Этот самородок, если хотите, представляет собой зашифрованное послание. Я только не знаю, как скоро он его поймет.
      Не прошло и недели, как Саттер понял смысл «зашифрованного послания».
      Однажды поздним мартовским вечером, поднимая облако пыли, Саттер прискакал к ним с четырьмя своими рабочими. Крег вышел на крыльцо, чтобы приветствовать дородного соседа, который, пыхтя, уже взбирался по ступенькам. Лицо у него было красное и круглое, как помидор из Сакраменто.
      – Ах ты, свинья! – завопил он, махая кулаком перед лицом Крега. – Значит, ты хотел обмануть меня и оставить себе все золото.
      На крыльцо вышли Абару и Джейсон, и Крег улыбнулся:
      – О чем вы говорите, капитан? Вы и Маршалл упорно утверждали, что это обманное золото, приманка для дураков.
      – Но вы же не стали нас разубеждать, – брызнул слюной Саттер. Его глаза налились кровью. – Вы… вы обманщик!
      – Никто не собирался вас обманывать, Джон, – спокойно произнес Крег. – Вы что, забыли? Я даже дал вам золотой самородок, а вы меня высмеяли.
      – Как я мог поверить? – Гнев Саттера явно угасал. – Я только думал, что вы… ну, вы всегда шутите, ребята, и…
      Крег похлопал его по плечу:
      – Напрасно вы сердитесь, Джон. В этой реке и окрестной земле достаточно золота на тысячи людей. Мы уже собрали свою долю и подумываем об отъезде. Джейсон отправляется в Австралию на первом же попутном корабле. Через несколько месяцев мы с Эйбом последуем за ним. Хотите купить наш участок? Пожалуйста. Я думаю, мы не выбрали и десятой части всего золота, что тут есть.
      Его слова почти окончательно умиротворили Саттера, хотя он и держался несколько отчужденно.
      – Ну что ж, это вполне честно. Не понимаю лишь одного, почему ты с самого начала не сказал мне и Маршаллу, что золото настоящее?
      – Но ведь вы все равно не поверили бы мне, если бы только… – Крег вдруг стал совершенно серьезным, – если бы только не сделали анализ образцов. Вы ведь сделали анализ?
      – Да, я обратился к Исааку Хамфри в Сан-Франциско, он инженер и металлург. Он сказал, что еще никогда не видел самородка с таким богатым содержанием золота. Исаак уже здесь, столбит для себя участок.
      – О Господи! – Крег стукнул себя краем ладони по лбу. – Вот почему я ничего не говорил вам, Джон. Как только станет известно, что здесь богатое золотое месторождение, на эти мирные края налетят полчища саранчи. Попомни мои слова, Джон, золотоискатели превратят эту мирную землю в пустыню.
      – Я не допущу этого, – возразил Саттер. – У меня законное право на эту землю, а теперь мы находимся под юрисдикцией Соединенных Штатов. Мое право собственности под защитой армии Соединенных Штатов.
      – Ты рассчитываешь на их защиту? – саркастически улыбнулся Крег. – Возможно, ты и прав, но я на твоем месте постарался бы выбрать отсюда все что можно, пока не станет слишком поздно.
      Саттер, выкатив грудь, окинул его взглядом:
      – О чем беспокоиться, мой друг? Джон Саттер может постоять за себя и своих людей. Не забывай, у меня тут собственная армия. – Он показал на всадников, молча слушавших разговор между Крегом и их хозяином.
      Крег взглянул мимо Саттера на его подручного Хуана Сантьяго – худого человека с темными волосами и глазами, в которых читались ум и хитрость.
      «Ура! Я буду богачом. У меня по меньшей мере столько же прав на золото, как и у этого гринго. Ведь они украли у нас землю», – вот что прочитал Крег в его взгляде.
 
      А через месяц после того, как в городе, получившем название Сан-Франциско, прозвучал клич «Золото!», уже более двух тысяч человек, своими хищными повадками напоминая стервятников, рылись в песке и гальке долины Сакраменто.
      К середине мая это количество утроилось. Старатели ехали отовсюду: со всех концов Соединенных Штатов, из Мексики, Южной и Центральной Америки и даже, что особенно забавляло Крега, из Австралии.
      Среди приезжающих австралийцев большинство составляли каторжники, бывшие каторжники, просто авантюристы и бродяги, которые хотели разбогатеть, прилагая при этом как можно меньше усилий. Зарабатывать они готовы были не только честным, но и бесчестным трудом.
      Австралийцы снискали себе прозвище «сиднейских уток». Они селились вдоль Бродвея и Пасифик-стрит, около набережной и по склонам Телеграфного холма: основанное ими гетто прославилось на весь мир под названием Варварский берег.
      Старатели, спускаясь по Американской реке, полностью уничтожили Новую Гельвецию капитана Саттера. Золотоискательство распространялось по всей долине с буйством лесного пожара – вплоть до рек Юба и Фетер и подножия Сьерр.
      Старатели вытоптали посевы Саттера, разрушили его амбары и форт, съели весь его скот. Они выдирали все, что только росло в долине, ибо корни растений и кустов были покрыты золотой пылью. Саттер обратился за помощью в Вашингтон, но правительство Соединенных Штатов не слишком симпатизировало полунемцу-полушвейцарцу, который разбогател, присягнув на верность мексиканскому правительству.
 
      Первые изыскатели прибыли в Сан-Франциско в феврале 1849 года. В течение следующих десяти месяцев через Золотые ворота прошло не менее сорока пяти тысяч человек. Все якорные стоянки в заливе были заняты кораблями, по большей части пустыми, ибо, как только они становились на якорь, почти весь экипаж, включая капитана и помощника, сбегал в золотоносную Сакраменто. Некоторые суда так и сгнивали у причалов, другие вытаскивали на берег и превращали в салуны, прибрежные гостиницы и другие заведения.
      В тот же период в Сан-Франциско прибыли две тысячи женщин, в большинстве своем проститутки. В скором времени здесь образовался самый большой район «красных фонарей» в мире.
      Отправить Джейсона на борту торгового судна, приписанного к австралийскому порту, не составило большого труда. На то же судно погрузили и сто двадцать джутовых мешков, каждый по сто фунтов. В судовом манифесте значилось, что эти мешки содержат «гибридные семена пшеницы, овса, ячменя и ржи». Для того чтобы мешки казались не слишком тяжелыми, в них подсыпали кусочки пробкового дерева.
      Крег и Абару оставили свое ранчо, землю и все имущество на растерзание стервятникам, которые, опустошив владения Джона Саттера, обосновались в городе, в «Найантик-отеле», который когда-то был быстроходным судном с тем же названием.
      Однажды вечером, направляясь под сильным ливнем по Бродвею в кафе «Эльдорадо», они были потрясены, увидев, как старатель потонул в глубокой грязи вместе со своим мулом. Подобных ловушек для неосторожных пешеходов было тут множество. На улицах Клей и Керни было повешено объявление:
 
      ЭТА УЛИЦА НЕПРОХОДИМА,
      УХНЕШЬ В ЯМУ – ПРОПАЛ, РОДИМЫЙ.
 
      Крег и Абару оставили себе на расходы двадцать тысяч долларов. Но если учесть, что полный пансион в «Найантике» стоил тысячу долларов в месяц, этой суммы не могло хватить надолго.
      Хотя в долине и были когда-то процветающие фермы, не хватало ни овощей, ни мяса, потому что обезумевшие золотоискатели уничтожили все, что могло бы обеспечить им пропитание. Яблоки продавали поштучно, по пять долларов, яйца стоили от десяти до пятидесяти долларов за дюжину, пшеничная мука и солонина шли по сорок долларов за баррель, булка, стоившая в Нью-Йорке четыре цента, в Сан-Франциско продавалась уже за семьдесят пять центов.
      Ножи шли по тридцать долларов, лопаты – по двадцать пять, чашки, тарелки, сковородки – по пять долларов, за сапоги брали целую сотню.
      Городские доктора не выписывали рецепт дешевле чем за сто долларов. Виски обходилось по тридцать за бутылку. Бешеных денег стоили доски и кирпичи. А фунт гвоздей обходился в фунт золота!
      Те, что побогаче, предпочитали выбрасывать грязную одежду и покупать новую, потому что прачки брали по двадцать пять долларов за дюжину любого белья.
      Каждую ночь в салуне «Эльдорадо», в игорных и других увеселительных домах из рук в руки переходили сотни тысяч долларов. Из всех прочих мест Крег и Абару предпочитали «Эльдорадо», потому что здесь посетители могли удовлетворить почти все свои желания – поиграть в карты, посмотреть живые картины, даже отрывки из водевилей. При желании можно было пригласить какую-нибудь подругу в специальные задрапированные комнатки.
      Заведение было оформлено с большой претензией на роскошь. На стенах висели дорогие картины, изображавшие нагих женщин в самых фривольных положениях и позах, вся обстановка, включая мебель, была привезена с континента. На полках стояли горы хрустальной посуды.
      На игорных столах громоздились груды золотого песка, самородки, серебряные и золотые монеты. Играми руководили крупье. Обычно это были неулыбчивые, аскетичные люди с острым взглядом, не упускавшие ни одной мелочи. У каждого под рукой лежал двуствольный «дерринджер», а из-за пояса торчали рукоятки длинного ножа и тяжелого пистолета.
      Старатели в клетчатых рубашках, шерстяных шапочках, грубых рабочих штанах и грязных сапогах сидели за игорными столами бок о бок с лондонскими денди в шелковых цилиндрах, фраках с бархатными отворотами и в гетрах.
      Проститутки, хотя и одетые не так пышно, как настоящие леди, спали тут же, за столами, в брильянтовых ожерельях, браслетах и кольцах, при виде которых эти самые леди позеленели бы от зависти.
      Золотоискатели не отставали от своих «дам»: их пальцы были унизаны брильянтовыми кольцами и перстнями, рубашки украшали разнообразные побрякушки из золота и драгоценных камней. А кое-кто носил даже золотые коронки с брильянтовым наполнителем. Когда кому-то из старателей доводилось проиграться вдрызг или когда его обчищали проститутки и сутенеры, он тут же отправлялся вверх по реке и столбил новый участок.
      Квартал, облюбованный «сиднейскими утками», был настоящим гнездилищем пороков. Дюжие парни, приехавшие из городов и лесов Австралии и с Земли Ван Димена, отнюдь не собирались утруждать себя тяжелой старательской работой. Как и проститутки, они предпочитали жить за счет тех, кто сумел разбогатеть.
      В гостиницах, кафе, танцевальных залах и трактирах города совершалось столько преступлений, всевозможного рода грязных дел, что по сравнению с Варварским берегом Содом и Гоморра показались бы тихими провинциальными деревушками.
      Крег и Абару пользовались среди «сиднейских уток» определенным авторитетом благодаря ярко выраженному австралийскому акценту. Всякий раз когда какой-нибудь местный забулдыга задавал им неизменный вопрос: «За что сидели, ребята?» – Крег не моргнув глазом отвечал: «За нападения, грабежи и убийства». И они сразу же становились членами братства.
      В тот вечер они сидели за своими кружками эля в трактире «Кабанья голова», принадлежавшем некоему Хеллу Хаггерти, условно освобожденному преступнику из Сиднея. В тот день из Панамы как раз прибыл корабль с австралийцами. Трактир был заполнен новоприбывшими, которых забрасывали вопросами о новостях с родины. Нелепо, даже смешно, но почти все они привыкли думать об исправительной колонии, где отбывали наказание, как о своей родине. Не Англия, не Ирландия, не какая-либо другая страна – Австралия была их домом. Свое теперешнее положение они расценивали как временное, мечтая свободными гражданами вернуться в Австралию.
      Крег слушал вести с нарастающей тоской. До его слуха доносилось:
      – Производители говядины начинают конкурировать с южными овцеводами… Между Сиднеем и Мельбурном установлено регулярное почтовое сообщение. Судя по всему, будущее именно за Мельбурном, там что ни человек, то богач.
      – Сидней и Мельбурн, – фыркнул кто-то, – Тут и добираться-то нечего. Говорят, что представитель «Америкэн экспресс» Кобб собирается основать компанию, когда будет построена дорога, по которой можно будет проехать от Сиднея до Перта. Купил билет – и кати себе.
      – Ты, может быть, и поедешь, приятель, а вот я ни за что. Заплати мне, и то не поеду. Нет, сэр, я останусь в Сиднее. Это такой же цивилизованный город, как Лондон и Париж.
      – А что происходит на юге, в Аделаиде? Этот вопрос заставил его вздрогнуть.
      – Аделаида – красивый город, построен, как Лондон, по обеим сторонам реки. В самом центре города – прекрасный парк. Что и говорить, Аделаида – чудо.
      Крег низко нагнулся над кружкой эля.
      На подмостки вспрыгнула тучная, неряшливо одетая и взлохмаченная блондинка и принялась раздеваться под крики, топот и свист зрителей. Раздевшись донага, она опустилась на четвереньки и повернулась к зрителям своей толстой задницей. По обеим сторонам ее встали два здоровенных вышибалы, преграждая путь «добровольцам», готовым принять участие в этом малопристойном шоу, которое именовалось «Кабанья голова».
      «Звезду» номера на двух прочных ремнях втащили на сцену двое дюжих молодцов. Это был кабан.
      Сопротивляющееся животное подвели сзади к блондинке. И вдруг, к изумлению зрителей, оно затрепетало от морды до хвоста. Издавая громкие возбужденные крики, кабан пытался совокупиться с женщиной.
      Крег и Абару, сидевшие в другом конце зала, с отвращением отвернулись.
      – Хозяин, еще две кружки эля! – крикнул Крег.
      – Подай три, – послышался голос сзади. И прежде чем Крег успел повернуться, в его спину ткнулась какая-то палка. – В наши дни от шотландца бесплатного угощения ни за что не дождешься, верно, хозяин?
      – Поосторожнее, приятель, – резко ответил Крег. – Твоя проклятая штука больно колется. – Повернувшись, он сильным ударом отбил трость, которой наглец тыкал в его спину.
      Высокий, могучего сложения мужчина в традиционном белом костюме и широкополой шляпе профессионального игрока нагло ухмылялся. Глаза незнакомца скрывали темно-зеленые очки, шляпа была низко надвинута на лоб. Маленькие, аккуратно подстриженные усики зло топорщились.
      – У вас что, какое-нибудь дело ко мне? – раздраженно спросил Крег. В наружности игрока было что-то знакомое, и все же он никак не мог его узнать.
      – Не увиливай, шотландец. За тобой должок.
      – Что ты плетешь? – Крег вскочил, сжав кулаки. Гнев ударил ему в голову. Они с Абару поигрывали в рулетку и фараона, оба выиграли несколько тысяч, но вот долгов ни у одного из них не было – это он хорошо помнил. – Где ты играешь? – спросил он.
      – В «Альгамбре».
      – Тогда ты спутал меня с кем-то другим. Мы были в «Альгамбре» всего раз или два. И я там вообще не играл.
      С лица игрока не сходила насмешливая улыбка.
      – Ты, видно, все позабыл, приятель.
      Склонив голову набок, Крег смерил его пристальным взглядом. Что-то смутное, как забытая мелодия, звучало в его голове. Затем он услышал сначала тихий, а затем раскатистый смех Абару. Хохотал и незнакомец, похлопывая себя по бедрам.
      Крег смотрел то на него, то на Эйба.
      – Что тут, черт побери, происходит? Уж не свихнулись ли вы оба?
      – Да ты что, ослеп, что ли? – потешался незнакомец. – Да и чего ждать от шотландца, правда, Эйб? Они все тупы, как дубы, глупее ирландцев.
      Крег с угрожающим видом двинулся к обидчику, и тот поспешил снять очки и шляпу.
      – Ну теперь-то ты узнаешь меня, Мак?
      – Шон Флинн. Господи, неужели это ты? – Побледнев, Крег схватился за стойку.
      – А кто же еще, старина? – Шагнув вперед, он сжал Крега в своих медвежьих объятиях и расцеловал в обе щеки. – А ты все такой же, ни капельки не изменился.
      Крег, в свою очередь, обнял его, смеясь и качая головой:
      – А ты, старина Шон, все такой же говорун. Скажешь тоже, не изменился. Если ты надеешься, что и я отвалю тебе этот глупый комплимент, то ты сильно ошибаешься. Мы оба сильно постарели.
      Шон провел рукой по все еще густым волосам:
      – Крышу слегка присыпало снегом, дружок. Но этого и следует ожидать. Чуточку располнел, но это признак сытой жизни. Морщинки у глаз, но некоторые молодые женщины говорят, что это – проявление сильного характера. Крег рассмеялся:
      – Когда у них самих появятся «гусиные лапки», они вряд ли обрадуются такому проявлению характера. Хватит молоть вздор, скажи, что ты делаешь здесь, в Сан-Франциско?
      – Я могу спросить то же самое у тебя и Эйба. Ты знаешь, мне кажется, нам предстоит долгий разговор, почему бы тебе не попросить столик в стороне, где мы могли бы вдоволь поболтать за бутылкой вина?
      – Хорошая мысль. – Крег поманил хозяина: – Найди нам укромное место, Джим. – Он положил золотую монету на стойку и подмигнул.
      – А женская компания вам не понадобится, ребята? – с блеском в глазах спросил хозяин.
      – Попозже, когда мы надоедим друг другу, может быть, и понадобится, – пошутил Шон. Он обнял обеими руками и Крега, и Абару. – Похоже, ребята, на доброе старое время.
      Когда они уселись в углу, отгороженном от зала, за бутылкой шотландского виски, Крег спросил у Флинна:
      – Давно околачиваешься в Сан-Франциско, приятель?
      – Две-три недели. Я прибыл на первом корабле. За ним пришли еще два – настоящий исход из Австралии.
      – И как обстоят там дела?
      – Не слишком хорошо. Приезжают все новые и новые поселенцы с немалыми деньгами. Все спешат купить землю и скот. Цены на овец и коров просто бешеные, а цена шерсти из-за инфляции упала так низко, что мелкие фермеры из новоприбывших разоряются вконец. А все их имущество поглощают крупные синдикаты – Блэндингс—Диринг, Мак-Артуры, Хенти и другие.
      – Но мы слышали, что создана комиссия по вопросам королевских земель. В ее задачу входит пресечение монополистической практики. Количество земли, которое может принадлежать землевладельцу, должно быть ограничено лишь реальной потребностью.
      – На словах это звучит достаточно убедительно, но только на словах. Крупные землевладельцы легко обходят закон. Они покупают небольшие участки земли на подставных лиц. Таких у Джона Блэндингса, например, целые сотни. В сущности, они его рабы.
      Вот гад! – стиснув зубы, сказал Крег. – Эйб, пожалуй, настало время вступить в игру.
      – В какую еще игру? – спросил Флинн, наполняя бокалы.
      – Расскажу чуть попозже. Сперва скажи, чем ты занимался все эти годы? Кое-что я слышал, но очень немного. И как там наши друзья – Суэйлз, Рэнд и Мордекай?
      – Все преуспевают. Рэнд здесь со мной. Он сейчас со своей девушкой. Хотите верьте, хотите нет, Дэнни Мордекай открыл магазин в Перте. Торгует мануфактурой и другими товарами. – Его губы раздвинула широкая ухмылка. – И у него есть партнер.
      – Партнер, говоришь? Можешь не продолжать, я и сам догадался. Джэкоб Лэви, так?
      – Он самый.
      Крег довольно рассмеялся:
      – Вот это новости! Слышал, Эйб? Джэкоб Лэви, мой спаситель. Без его помощи болтаться бы мне на виселице. А чем занимается Суэйлз?
      – Он практикующий врач. Пользуется очень хорошей репутацией.
      Крег вдруг посерьезнел:
      – В самом деле? Только не говори, что министерство по делам колоний объявило всеобщую амнистию.
      – Нет, не объявило. Скорее, речь идет о необъявленной амнистии. Если, живя в Новом Южном Уэльсе, ты ведешь себя тихо, власти закрывают глаза на твое прошлое. Знаешь, сейчас рассматриваются парламентские билли о предоставлении Виктории, Земле Ван Димена, Южной, Северной и Западной Австралии такой же автономии, какую в 1842 году получил Новый Южный Уэльс. Все это независимые колонии. Повсеместно создаются законодательные советы из тридцати шести членов, две трети в них избираются всеобщим голосованием. Теперь для того чтобы перевезти разыскиваемых каторжников с запада на восток или с севера на юг, придется заключать соглашения о выдаче преступников.
      Крег задумчиво покуривал свою трубку.
      – Гм. Это открывает кое-какие возможности. Поговорим об этом позднее. Как я понимаю, вам с Рэндом не удалось преуспеть, подобно Мордекаю и Суэйлзу.
      – Я бы так не сказал.
      – Тогда что же вы здесь делаете? Флинн ухмыльнулся:
      – Тогда повторю свой вопрос: что вы здесь делаете?
      – Собираем деньги для крупной ставки.
      – То же самое делаем и мы. Мы с Джорджем держали трактир в Перте. Дела шли неплохо. Но в конце концов нам осточертело сидеть на одном месте, а тут как раз пошли слухи, будто в Калифорнии только нагнись зашнуровать ботинок, как, глядишь, в руках у тебя золотой слиток.
      Крег усмехнулся:
      – Ну, не совсем так, золотишко под ногами не валяется, но люди упорные и смелые могут набрать достаточно. Но учти, Шон, среди золотодобытчиков правит закон джунглей.
      – Вот и подождем, пока одна половина перебьет другую, а у победителей иссякнут силы, тут я и вступлю в игру, – сказал Шон, самодовольно ухмыляясь. – А пока мы и так неплохо зарабатываем.
      – Где ты научился играть?
      – Я всегда был игроком, потому меня и схватили – обчищал чужие карманы да еще и устроил засаду на британских драгун в Дублине. А вообще-то мы с Рэндом набрались опыта еще в Перте. Там мы играли в задних комнатах нашего трактира. Ловкости и ума у меня достаточно, чтобы стать здесь профессиональным игроком. – В глазах Шона промелькнуло самодовольство самца. – К тому же я заручился поддержкой одной милой дамы. Это француженка, мадемуазель Симон Жюль. Она держит рулетку в Белла-Юнионе. Должно быть, слышали о ней?
      Крег толкнул локтем Абару:
      – Ты слышал о ней, Эйб?
      – Нет, увы…
      Мадемуазель Симон Жюль была, вероятно, самой известной «роковой женщиной» в Сан-Франциско. Ее считали нимфоманкой, о ней распускали многочисленные легенды. Самая популярная утверждала, что эта женщина готова выплатить десять тысяч долларов мужчине, который выдержит марафон в постели – с полуночи до рассвета.
      – Странно, что вы не слышали.
      С самым простодушным видом Флинн вытащил из кармана пухлую пачку банкнот.
      – Случайно, не десять тысяч долларов? – спросил догадливый Крег.
      Флинн даже не улыбнулся.
      – То, что от них осталось, – признался он. Мужчины расхохотались так громко, что к ним заглянула служанка.
      – Вам чего-нибудь принести? – поинтересовалась она.
      – Еще одну бутылочку, пожалуйста. – Флинн вручил ей пятьдесят долларов. – Сдачу оставь себе, дорогая. А позднее, чтобы согреться, мне может понадобиться и что-нибудь посущественнее.
      Женщина нагнулась, схватила его за руку и приложила ладонь к своей наливной груди, которая так и рвалась из-под открытого лифа.
      – Подходит тебе, парень?
      – То что надо.
      Когда служанка удалилась, Крег сказал Флинну:
      – И зачем было тащиться в Калифорнию, чтобы разбогатеть? Ты помнишь скрытую долинку недалеко от Батхёрста?
      – А как же. Там мы нашли самородок, который сплавили потом Анни Патни. Любопытно, как поживает сейчас эта дамочка? А ведь она была очень привязана к тебе, старый хрен.
      – Оставь ты Анни в покое… Скажу тебе только, что структура земли и подпочва в тех местах точно такие же, как и в долине Сакраменто. Почти уверен, что в глухих местах Австралии ничуть не меньше золота, чем тут. А может быть, и побольше.
      Флинн, вздохнув, отхлебнул виски.
      – Но ведь ты верно говорил, что для такого рода дел нужен изначальный капитал.
      – У меня достаточно денег, чтобы раскопать полконтинента. Флинн окинул его почтительным взглядом:
      – Ты заработал такую прорву денег?
      – Да, мы с Эйбом теперь богатые люди.
      – А чего же вы, сукины дети, помалкиваете?
      – А мы не помалкиваем. Только наши деньги будут вложены в дело.
      – Все целиком?
      – Все, кроме четырех тысяч фунтов, то есть в американских деньгах двадцати тысяч долларов.
      – И во что же вы их вкладываете?
      – В Австралию.
      – В Австралию, – присвистнул Флинн. – Ты хочешь сказать, в Золотую долину?
      – Не только. Мы предусматриваем различные вложения. Но первая наша забота – будущее австралийского народа.
      – Какой там народ, приятель! Разрозненные колонии.
      – Положение быстро меняется. И вот тебе вопрос: согласны ли вы отказаться от поисков золота здесь и попытать вместе с нами счастья в Австралии?
      – Ты отличный парень, Крег. Но ты знаешь, что у нас нет таких денег, чтобы участвовать в ваших планах.
      Крег положил руку ему на плечо:
      – Вспомни, что мы сказали друг другу, когда выбрались из адской дыры в Парраматте. У нас был девиз мушкетеров – «Один за всех, и все за одного». Мы придерживаемся его до сих пор, Шон. Ты и Джордж Рэнд – наши друзья, верно, Эйб? Все, что у нас есть, мы делим поровну.
      – Верно, друг, – подтвердил Эйб.
      – Даже не знаю, что и сказать. – Флинн был явно ошеломлен. – Но мы не можем принять твое предложение. Это было бы… просто несправедливо.
      – Почему? Нам нужны партнеры, которым мы могли бы доверять. Партнеры умные, смелые, готовые сложить голову за друзей и за правое дело. Лучше тебя, Рэнда, Мордекая и Суэйлза, будь они здесь, нам не найти. Что скажешь, твердолобый ирландец? Ты с нами?
      Улыбка, как лучи ясного солнышка, расползлась по лицу Флинна. Он протянул обе руки, одну – Крегу, другую – Абару. Общее рукопожатие сопровождалось громогласным восклицанием: «Один за всех, и все за одного».
      – Но тут есть о чем подумать, дружище, – напомнил Флинн. – Ведь если мы сунем нос в Новый Южный Уэльс, то нас всех тут же могут вздернуть за милую душу.
      – Риск есть. Но мы послали вперед разведчика, который постарается свести этот риск до минимума. Он вкладывает деньги в юридические компании. Прекрасный парень. И очень похож на отца.
      Флинн наморщил лоб.
      – Что еще за парень? И кто его отец? Я его знаю?
      – Знаешь, – подмигнул Абару Крег, – ты как раз сидишь напротив него.
      Флинн откинулся назад, словно перед ним разорвался снаряд.
      – Уж не хочешь ли ты, черт побери, сказать?.. Не хочешь ли ты сказать?..
      Крег тихонько рассмеялся и ткнул пальцем в грудь:
      – Вот именно, приятель. Это я. Замечательный отец замечательного сына, которого ты хорошо знаешь. Я говорю о Джейсоне.
      Слушая рассказ Крега, Флинн, забывшись, прямо из бутылки тянул неразбавленное виски. Он выслушал все: как Эйб нашел в кабинете Джона Саттера автобиографическую книгу Адди об Австралии и как затем встретился с Джейсоном.
      А певица на сцене с чувством пела слова песни, которой суждено было стать своего рода гимном города:
 
Сначала понахлынули старатели,
За ними шлюхи ринулись в поход,
Уж сколько сил они тогда потратили,
Но создали великий наш народ.
 

      Годы пощадили Джона Блэндингса – он наперекор судьбе сохранил крепкое худощавое тело. Вот только лицо приобрело багровый оттенок, ибо каждый день он опустошал по бутылке виски. Глаза же по-прежнему оставались блестящими и живыми, а волосы не утратили смоляной черноты, хотя чуть поседели у висков. По тогдашней моде он носил баки, усы и эспаньолку. Все следы пережитой им болезни уже давно исчезли. Расхаживая перед камином в своем кабинете и нашаривая в карманах темно-бордового смокинга трубку и кисет, он говорил пасынку:
      – Как тебе нравится, Джейсон, этот Доналдсон, который так бесцеремонно сует нос в наши дела? Словно ему мало Америки, Британии и вообще континента.
      Джейсон, откинув фалды голубого фрака, уселся в кресло.
      – Не думаю, дядя Джон, что он воображает себя этаким покорителем мира. Он обыкновенный бизнесмен, честный и простой. Ты никогда с ним не встречался?
      – Нет. И не испытываю ни малейшего желания.
      – Ты помнишь, что сказал Плиний? Или это был Сократ? «Знай своего врага».
      Блэндингс, подергав себя за баки, заходил еще быстрее.
      – Гм… Возможно, ты и прав. Думаешь, нам следует пригласить его на обед?
      – По-моему, это неплохая мысль. Если хочешь, позондирую почву. Я знаю его брокера и помощника по Сиднейскому клубу. Оба отменные игроки в бильярд.
      – Чего тебе налить, Джейсон? Портвейн, бренди? – Джон остановился у столика около застекленного бара и взял в руки хрустальный графин.
      – Бренди, пожалуйста. У меня такое впечатление, дядя, что «Доналдсон лимитед» в прошлом году проявляла большую активность на нью-йоркской, лондонской и амстердамской биржах, чем любая другая зарегистрированная коммерческая организация.
      – Готов поклясться своей репутацией, что это только видимость активной деятельности, – с досадой прикусив губу, сказал Джон.
      Джейсон с трудом сдержал улыбку. Джон был совершенно прав. Макс А. Доналдсон, для своих друзей просто Макс, а до смены имени и фамилии Крег Мак-Дугал, словно яркая комета, сверкнул на горизонте финансового мира. Широкой известности он достиг потому, что удачно вкладывал свои средства, применяя при этом способы, к которым консервативно настроенные дельцы мирового рынка относятся с осуждением. Спекулятивные компании, подобные «Доналдсон лимитед», часто прибегают к приемам, создающим впечатление активной покупки и продажи.
      Проводя свои манипуляции, Крег пользовался услугами продавца и покупателя – Флинна и Рэнда, которые искусно создавали иллюзию лихорадочной деятельности. «Арбитраж», одновременная скупка и продажа векселей, акций и ценных бумаг на разных биржах по всему миру – в Лондоне, Нью-Йорке и Амстердаме, производился для того, чтобы получить прибыль от разницы в биржевых котировках.
      Играя одновременно на понижение и повышение, «Доналдсон лимитед» пользовалась обоими приемами, придерживая и быстро продавая купленное. Она жонглировала различными предложениями по купле и продаже с ловкостью фокусника, манипулирующего одновременно четырьмя или пятью шарами. Крег Мак-Дугал обладал просто сверхъестественным чутьем в понимании психологии финансистов.
      Его помощники – Шон Флинн, он же Сэм Флинн, Джордж Рэнд, он же Джордж Рей, были просто идеальными исполнителями его планов. Важная роль принадлежала телохранителю и компаньону Крега—Доналдсона Абрахаму Коутсу, сыну нубийского «племенного вождя», которого его шеф спас от челюстей льва во время своего сафари в Африке.
      Джон стукнул кулаком по подлокотнику.
      – И все же здесь, в Новом Южном Уэльсе, наверняка действовал какой-то агент, который подготовил почву для его прибытия.
      – К этому можешь добавить, что прибыл он на собственном пароходе, – подавляя улыбку, сказал Джейсон.
      – Да, человек он богатый, очень богатый. Это не подлежит сомнению, – заметил Джон и с горечью добавил: – Не подлежит сомнению и то, что его богатство нажито бесчестным путем.
      Джейсон поднял левую бровь:
      – Не слишком ли категорично это утверждение, дядя Джон? Будем смотреть правде в глаза, много людей, среди них и видные законодатели, считают наши собственные методы скупки земли через подставных лиц весьма сомнительными.
      – Неблагодарные трусы. Законодателям следовало бы напомнить, что большинство из них заседают в совете только благодаря поддержке крупных землевладельцев, таких, как я.
      – Ну это тоже преувеличение, дядя. Две трети членов законодательного совета избраны народом.
      – Народом? – презрительно процедил Джон. – Скажи, освобожденными заключенными. Бывшими каторжниками или их сыновьями.
      – Такими, как Уилл Уэнтворт, – входя в дверь, вмешалась Адди.
      – Ты что-то рано вернулась сегодня, дорогая, – ответил, вставая, Джон. Вслед за ним поднялся и Джейсон.
      Адди развязала ленты своей шляпки и подставила щеку для поцелуя сначала мужу, а затем сыну.
      – Какой приятный сюрприз! – сказала она Джейсону. – Я думала, что ты ужинаешь у Вандермиттенов.
      Вандермиттены были богатой голландско-еврейской семьей, переселившейся в Австралию в начале сороковых годов. Майкл Вандермиттен – отпрыск целой династии горнопромышленников, обладавшей большими рудными залежами в Европе, Африке, Америке, а теперь и в Австралии. Главным их занятием была добыча меди и железа, и Вандермиттен закупил большие участки земли в Южной Австралии, где шли интенсивные поиски меди.
      У Майкла и Йетты Вандермиттенов было двое детей: двадцатичетырехлетний сын Саул и двадцатилетняя дочь Вильгельмения, красивая статная девушка с шапкой коротко стриженных волос и с насмешливыми черными глазами. Да и все ее поведение было как бы насмешливым вызовом. Слишком проницательная, остроумная и независимая, по мнению большинства мужчин, она тем не менее неудержимо притягивала к себе Джейсона.
      – Я собирался побывать у них, но Уилли отменила нашу встречу. Сегодня вечером она должна выступить перед иммигрантками в приюте Кэролайн Чисхолм.
      – Да, конечно, я забыла, что у Уилли сегодня выступление. – Подойдя к буфету, Адди сняла шляпку и посмотрелась в зеркало. – Какие растрепанные волосы, – сказала она, обращаясь скорее к самой себе, чем к мужчинам.
      Разгладив широкую юбку, она поправила корсаж так, чтобы белое нижнее белье проглядывало до талии. Видны были и оба края корсета, стянутые лентами на пуговицах. Затем она оттянула вниз модные рукава в форме пагоды и выскользнула из белой муслиновой накидки, отделанной вышивкой и английскими кружевами.
      – Ты выглядишь просто неотразимо, мама, – заверил ее Джейсон, и они с Джоном исподтишка обменялись взглядами, выражавшими ласково-снисходительное отношение к тщеславию женского пола.
      – Я бы не отказалась от бокала хереса, Джейсон, – сказала Адди. – Так что ты там говорил, Джон, о таких потомках освобожденных каторжников, как Уилл Уэнтворт?
      – Я говорил не лично об Уилле. Хотя, Господь свидетель, он достаточно намутил воды с этой своей проклятой скандальной газетенкой.
      – Но не Уилл же виновник скандалов. Он просто о них пишет.
      Джейсон посмотрел на свою мать с загадочной улыбкой:
      – Мы с дядей Джоном обсуждали этого американца, Макса Доналдсона.
      – Куда ни пойди, обязательно услышишь его имя. Ты знал, что он пожертвовал двести фунтов на иммигрантский приют Кэролайн?
      – Он только и занимается самовозвеличением, – фыркнул Джон. – И в самом Доналдсоне, и во всех его прихлебателях есть что-то подозрительное и даже зловещее. Недаром они все одеваются в мрачные темные костюмы и эти дурацкие шляпы.
      – Сомбреро, – уточнил Джейсон, едва удерживаясь от смеха. – Они же с американского Запада.
      – Еще одна легенда. Я слышал, что они такие же американцы, как и я. Говорят на каком-то странном смешанном жаргоне непонятного происхождения. Так по крайней мере сказал мне Мак-Артур.
      – На Кэролайн Чисхолм мистер Доналдсон произвел очень сильное впечатление. Она находит его весьма загадочным и обаятельным человеком.
      – Что до загадочности, это действительно так, – проворчал Джон. – Загадочны и он, и все его прихвостни. У их черных костюмов такой вид, словно они все выкроены из одного куска. Бритые головы, вандейковские бородки и эти проклятые темные очки. Впечатление такое, будто все они ряженые. И странная вещь, Мак-Артур клянется, что где-то видел Доналдсона…
      Джейсон сделал вид, что зевает, и прикрыл рот, чтобы никто не заметил его усмешки.
      – Извините меня. Вряд ли это возможно. Только если они встречались в Англии.
      – Не важно. Аделаида, Джейсон предлагает нам пригласить этого Доналдсона, чтобы постараться выяснить, каковы его намерения и замыслы.
      – Замыслы у него очень широкие, – сказал Джейсон. – В сферу его интересов входят медные рудники вокруг Аделаиды. Он строит сталеплавильный завод около Сиднея. Намерен вложить деньги в строительство железных дорог. Да еще предполагает начать производство нового вида сельскохозяйственной машины.
      – Надеюсь, речь идет не о жатке? У меня уже есть рынок для нее. – Джон Блэндингс считал жатку, изобретенную Джоном Ридли, последним словом сельскохозяйственной техники. – С ее помощью фермеры собирали вдвое больше зерна, причем стоит оно вдвое дешевле, чем при использовании ручного труда.
      – Некоторые считают, что плуг, обходящий при распашке корни и пни, еще более ценное изобретение, чем жатка, – уточнил Джейсон. – До сих пор земля, поросшая карликовыми эвкалиптами, хотя бы и вырубленными, считалась непригодной для обработки. У плуга, изобретенного Смитом, каждый лемех имеет независимое крепление. Встречаясь с препятствием, он тут же поднимается, а пройдя его, принимает прежнее положение.
      – Будь он проклят, этот проходимец! – раздраженно воскликнул Джон, выбивая трубку о стеклянную пепельницу. – Он заставляет моих подставных лиц работать на себя. Скупает землю, которая должна была бы по праву принадлежать «Блэндингс – Диринг энтерпрайзес».
      – А чего ты ожидал, дядя Джон? Доналдсон всегда дает более высокую цену, чем ты.
      – Так он переигрывает тебя в твоей собственной игре, Джон? – захлопала в ладоши Адди.
      – Да. Сейчас он на коне. Но погодите. Немного погодите. Скоро он свалится.
 
      На следующее утро Джейсон отправился в великолепный особняк, который Макс А. Доналдсон снял в Роуз-Хилле. Внушительное здание в готическом стиле, с большими коридорами и комнатами, отделанными резным деревом, с галереями и эркерами. Доналдсон мог бы снять и более престижный особняк, сложенный из кирпича и камня, однако выбрал здание поскромнее.
      Поскольку население росло на удивление быстро, строители не справлялись с многочисленными заказами, и многие экспортировали готовые дома из Англии и Соединенных Штатов. Большая часть деталей для этих домов изготовлялась из папье-маше.
      – Представляешь, – говорил Крег Абару, когда они въехали в свой дом, – он был построен за два месяца. Очень хотелось бы попробовать свои силы и в этой области. Поставки готовых домов – дешево и практично.
      Крег долго смеялся, когда Джейсон передал ему слова Джона Блэндингса, что ему недолго быть на коне.
      – Посмотрим, кто из нас первый свалится. Увидишь, это будет Джон.
      – Когда ты собираешься открыться матери? – едва ли не в тысячный раз после того, как они вернулись в Австралию, спросил Джейсон.
      Крег со смешком потрепал сына по плечу:
      – Терпение не входит в число твоих добродетелей. Я же сказал тебе, что сделаю это, когда придет время.
      – Как бы вы не состарились до этого времени, – пробурчал Джейсон.
      – Ты хочешь сказать, что мы с твоей матерью уже старики? Не думаю, что твоя матушка согласится с тобой.
      – Ты знаешь, что я имею в виду, отец…
      – Отложим пока все это… Ты приготовил для нас геологический отчет, Джордж?
      Джордж передал ему отчет.
      Все пятеро: Крег, Джейсон, Абару, Рэнд и Флинн – сидели за большим столом в кабинете. Крег, прочитав отчет, взял настенную карту и развернул ее. Затем указал на Батхёрст:
      – Мы всегда знали, что там в долине есть золото. Проверка это подтвердила. Но имеются и другие места, где оно должно содержаться в подпочве. Это полукружие холмов возле Мельбурна, Баларат и Бендиго. По всем признакам Виктория куда более богата золотом, чем Новый Южный Уэльс.
      Флинн считал, что надо немедленно приступить к работам. Иначе начнется такой же адский бум, как в Калифорнии. Некий старатель по имени Харгривз уже копается около Батхёрста.
      Крег его успокаивал:
      – Да пусть здесь соберется хоть целая армия. Они смогут взять лишь аллювиальное золото с поверхности. Когда его запасы истощатся, в дело вступит «Доналдсон лимитед» со своими машинами и начнет разработку самых богатых жил. Я хочу, чтобы работы начались одновременно во всех этих местах. Мы привезем паровые кварцедробилки и откроем рудники. А пока наш дорогой Джон Блэндингс, насколько я понимаю, не собирается добывать золото. Так, Джейсон?
      – О золоте он молчит. Его мысли заняты исключительно добычей меди. Он открыл новый рудник на Земле Ван Димена. По словам Джона, губернатор убежден, что у Харгривза не все дома. Он опасается, что трудовой люд оставит общественно полезные занятия, и начнется золотая лихорадка, а следом – всевозможные кризисы.
      – Вполне разумная точка зрения, – согласился Крег. – На каждого удачливого старателя придется множество безумцев, которых погубит корысть.
      – Пойми, Крег, Джон Блэндингс добивается не столько земли и богатства, сколько политической власти, – немного смущаясь, заговорил Джейсон. – Будущее Австралии представляется ему в виде федерации всех колоний с политической системой наподобие английской, с парламентом и премьер-министром или премьером. Себя же он видит в роли первого главы государства.
      – А пока метит на кресло губернатора, – заметил Крег.
      – Что ж, у него неплохие шансы. Его поддерживают граф Дерби и влиятельные чиновники из министерства колоний. Поговаривают, будто в следующем году после избрания Джона пригласят в Англию, где королева Виктория пожалует ему сан баронета.
      – Посмотрим, посмотрим. – Крег взглянул на каминные часы, пробило одиннадцать. – Пора прервать наше заседание, джентльмены. В полдень я приглашен на обед к миссис Чисхолм.
      – В последнее время вы частенько видитесь с Кэролайн? – как бы вскользь заметил Джейсон, направляясь к двери.
      – Да, она женщина умная и живая. Напоминает твою мать.
      – Вот это-то и беспокоит меня, отец. – На слове «отец» было сделано особое ударение. – Боюсь, как бы ты не нашел ее слишком привлекательной.
      – Так вот что тебя беспокоит, Джейсон? – Крег положил руку на плечо сына. – Ну, этого-то ты можешь не опасаться. Твоя мать занимает совершенно особенное место в моих привязанностях. И этого ничто не сможет изменить, даже то, что она…
      – Жена Джона Блэндингса, – подсказал Джейсон.
      – Это реальность, которую невозможно игнорировать. Как бы он ни дорожил богатством и властью, есть еще и то, что он ставит выше всего и будет ревниво охранять до самой смерти. Это моя любимая жена и твоя мать. Да, моя Адди. – Крег сразу посуровел, в глазах его вспыхнул стальной огонь. – И я не пощажу самой жизни, чтобы отобрать ее у него.
      Джейсону вдруг стало страшно: предстоящая битва между титанами грозила быть жестоким зрелищем.
      – Так ты предлагаешь мне поужинать с Джоном Блэндингсом? Не думаю, что это очень удачная мысль. Уж кто-кто, а он-то меня хорошо знал. Конечно, прошло столько лет, я изменил внешность, но бьюсь об заклад, что он сразу меня узнает.
      Взявшись за дверную ручку, Джейсон нахмурился.
      – Но ты же не можешь, отец, так долго ходить в маскарадной маске. Это просто нечестно по отношению к моей матери.
      Лицо Крега болезненно исказилось.
      – Не знаю. Я ни в чем не уверен. Может быть, лучше оставить все, как есть.
      – Забудь и думать об этом. Я знаю, что она никогда не забывала тебя, она любила тебя. А я никому не позволю причинить ей боль. Даже тебе, отец! И уж поверь, не останусь в стороне.
      Крег вдруг вспомнил тот день, когда они после долгой разлуки встретились на берегу Американской реки в Калифорнии. Тогда у него тоже родилось странное ощущение, будто он смотрит со стороны на самого себя. Он шутливо шлепнул Джейсона по спине:
      – Ты молодец, Джейсон. Если бы ты придерживался другого мнения, я бы отрекся от тебя. Поверь, я скорее позволил бы отрезать себе обе руки, чем допустил, чтобы хоть один волос упал с головы твоей матери. Просто в моих мыслях нет еще полной ясности. А это значит, что ни в коем случае нельзя действовать слишком быстро или опрометчиво. Пока я чувствую всем своим существом, что надо сохранить статус-кво. И клянусь тебе, что твоя мать не останется в неведении ни на один миг дольше, чем это необходимо. Готов ли ты мне довериться, сын? – На слове «сын» он сделал особое ударение.
      – Похоже, у меня нет выбора. Хорошо, отец, я готов довериться тебе.

      Каждый раз, проезжая по Сиднею, Крег вновь и вновь поражался изменениям, произошедшим в городе с того времени, когда его впервые в колонне каторжников провели по улицам, которые выглядели тогда деревенскими.
      Экипаж свернул на Джордж-стрит, откуда открывалась широкая панорама города. Вокруг мальчики в матросских костюмчиках и шапочках с кисточками и девочки – в платьях, из-под которых выглядывали кружевные панталончики, и широкополых соломенных шляпах с длинными лентами играли в мяч и катали обручи. Их матери прятались под вуалями, защищаясь от солнца зонтами.
      «Адди, – подумал он, – разгуливала бы среди всех этих изнеженных дамочек с непокрытой головой и обнаженными руками, как губка, впитывая благотворный солнечный свет».
      Мужчин отличало разнообразие головных уборов – мелькали цилиндры, котелки, матросские шапочки, военные фуражки, соломенные шляпы.
      Здания по обеим сторонам улицы давили своей мрачной официальностью. Преобладал георгианский стиль – темный камень, мрамор, греческие колонны и портики. Архитектура отличалась гармоничностью и геометрической правильностью.
      – Вы сказали, Центральный почтамт? – переспросил возница, приостанавливаясь.
      – Мне нужна гостиница напротив него, – ответил Крег. – Кажется, она называется «Ворон».
      Сиднейский Центральный почтамт не уступал по своему внушительному виду ни одному из правительственных учреждений на Уайтхолл-стрит в Лондоне, напоминая своими восемью дорическими колоннами и фризом над мраморным портиком знаменитый Парфенон.
      Кэролайн Чисхолм, сопровождаемая лакеем, уже ожидала его в вестибюле роскошной гостиницы.
      Крег с поклоном поцеловал протянутую руку.
      – Извините за опоздание, дорогая Кэролайн, – сказал Крег. Она посмотрела на него сквозь опущенные ресницы с видом скромницы.
      – Не извиняйтесь, Макс. Я прождала бы вас целую вечность, если бы была вознаграждена за это. Но вы отвергаете мои чувства.
      Он снова поцеловал ее руку.
      – Какой человек в здравом уме отвергнет чувства такой очаровательной женщины, как вы, дорогая? – ответил он в тон ей и вздохнул. – Увы, в вашем присутствии я теряю самообладание. Но ведь вы замужняя женщина. Да еще и жена одного из моих самых близких друзей.
      Ее серые глаза взглянули на него с упреком.
      – И почему меня всегда тянет к мужчинам, наделенным невероятной предприимчивостью и в то же время строжайшим чувством ответственности? Печальная закономерность, – произнесла она, сморщив свой дерзкий носик.
      – Ладно, ладно, Кэролайн, не прибедняйтесь. – Он предложил ей руку и повел в обеденный зал. Перед ними семенил хозяин гостиницы Джеймс Леннон, который оттеснял в сторонку всех, кто оказывался на их пути, так, словно это были гуси. Они уселись в кабинете в самом конце зала, и Леннон тут же поспешил за бутылкой любимого вина Крега – легкой мадерой.
      – Жаль, что вы не присутствовали вчера на приветственном собрании в честь вновь прибывших девушек, Макс, – сказала она. – Просто невероятно, но дела наши превосходны. С тех пор, как десять лет назад я открыла приют, нам удалось добиться больших успехов. Теперь в Австралии женщин всего в полтора раза меньше, чем мужчин. Это просто поразительно.
      – Поздравляю, Кэролайн. Надеюсь, и губернатор, и совет понимают, что если бы вы не принимали такого горячего участия в судьбе австралийских иммигранток, то наше общество пребывало бы в плачевном состоянии. Австралия так и осталась бы сборищем холостых каторжников, каким она была в 1788 году, когда Артур Филипс поднял стяг «Юнион Джек» над Порт-Джексоном.
      – Спасибо за комплимент. Жаль только, что вы не цените моих женских достоинств. Неужели, Макс, вы абсолютно равнодушны к ним?
      – Разумеется, я считаю вас неотразимой, вы сводите меня с ума. Особенно сегодня, Кэролайн. Вы чудо как хороши. В этом платье цвета колокольчиков вы и сами похожи на изысканный цветок.
      – Тогда почему же вы не сходите с ума, не безумствуете? – В ее улыбке был явный вызов.
      – Какая же вы кокетка, Кэролайн! – Он пожал ее руку под столом. – Знайте, я нахожу вас опасной соперницей самой красивой женщины на свете.
      – Ага, стало быть, тут замешана другая женщина? – В ее глазах заплясали плутовские искорки. – И кто же она? Я ее знаю? Вы настоящий ловелас, Макс.
      – Не хотел бы распространяться на эту тему, – добродушно проворчал он. – Обо мне и так уже понаписали бог знает чего в «Австралийце» и «Херолде». Я уже не говорю об «Эйдже». Вы читали, какие грязные измышления опубликовали они обо мне?
      – Да. И я, как и все прочие, ужасно заинтригована. Правда ли, что у вас есть гарем в Константинополе, Макс?
      – Да, конечно. И еще несколько сералей, разбросанных по всему свету.
      – Возьмите меня одной из своих жен, Макс.
      – Хорошо, я внесу ваше имя в список претенденток.
      – Наглец! А эта роковая женщина, которая так очаровала вас, наверняка не из Сиднея. И не из Нового Южного Уэльса. В противном случае я бы ее знала. Но не будем о грустном. Скоро ее вытеснит в вашем сердце другая женщина, с красотой которой не может сравниться ни одна австралийка или англичанка.
      – И кто же она?
      – Я наверняка не раз называла ее имя в вашем присутствии. Да и в высшем свете ее имя звучит постоянно. Знаю даже, что вы знакомы с ее мужем… Кстати, я пригласила ее пообедать с нами сегодня.
      Нахмурившись, Крег с беспокойством посмотрел в сторону вестибюля.
      – Вам следовало предупредить меня, Кэролайн.
      – Неужели я должна спрашивать вашего разрешения, чтобы пригласить на обед еще одну прелестную женщину? Такой повеса, как вы, должен быть просто счастлив. – Ее взгляд скользнул к входной двери, и она радостно всплеснула руками: – А вот и она! Сюда, Адди!
      Адди!
      Повернув голову, он увидел, что она направляется к ним – неотразимо красивая, настоящая царица, и все такая же, какой он видел ее в последний раз. Впечатление было такое, будто они расстались лишь вчера. Кровь отхлынула от его лица, рука скомкала край скатерти, язык превратился в безжизненный комок мяса. К счастью, внимание Кэролайн было отвлечено.
      Усыпанное каскадом золотых звезд, темно-голубое, как ночное небо, бархатное платье Адди так и светилось в солнечных лучах, пробивавшихся в небольшое окошко. Юбка платья широким колоколом спускалась до самого пола. На груди поблескивала брошь. Голова, конечно же, была непокрыта. Волосы скручены тугим узлом, перевязаны лентой и увиты жемчужной нитью.
      Едва взглянув в его сторону, она обняла Кэролайн.
      – Как мило, что ты пригласила меня, дорогая. – Пока они целовались, Крег поднялся словно в оцепенении.
      Она улыбнулась ему. Совершенно бесстрастно. Неужели она не узнала его? Вместо облегчения, однако, он почувствовал досаду, – значит, он отвергнут.
      – Так это вы, знаменитый Макс Доналдсон, о котором я столько наслышана? Давно уже хотела с вами познакомиться. – Склонив голову, она посмотрела на него странно загадочным взглядом. – Подумала даже, что вы намеренно избегаете встреч со мной, мистер Доналдсон.
      На помощь ему пришла Кэролайн:
      – Если он кого-нибудь и избегает, то вашего мужа. Мой Том говорит, что Макс и Джон – непримиримые противники в сфере финансов и политики. Два Голиафа, которые рано или поздно непременно сойдутся в смертельном поединке.
      «Господи, почему эта женщина не замолчит?!» Ему показалось, что Кэролайн устроила эту встречу специально, чтобы отомстить ему за равнодушие. Усилием воли он вернул себе самообладание. Улыбнувшись, склонился над протянутой ему Адди рукой.
      – Рад с вами встретиться, миссис Блэндингс, – произнес он с американским акцентом. – И не придавайте особого значения словам Кэролайн Чисхолм. У нее есть склонность к драматизации, я бы даже сказал, мелодраматизации. Уверяю, что не избегал ни вас, ни вашего мужа. Уж он-то хорошо понимает, как мало времени у меня остается на личные развлечения.
      Адди рассмеялась:
      – Вам бы стоило подружиться с моим мужем. Вы говорите почти одинаковыми словами. Доллары, центы, фунты, шиллинги, пфенниги, рейхсмарки и франки – весь международный лексикон коммерции.
      – Увы, это, очевидно, так и есть.
      Усевшись, Кэролайн и Адди, словно две сойки, тут же принялись трещать о приюте для иммигранток, о самочувствии общих знакомых и прочих интересующих женщин вещах.
      Боязнь быть узнанным, которую он испытывал с того самого дня, как ступил на австралийский берег, сменилась бурным негодованием.
      «Иисусе, если даже женщина, с которой я прожил в любви и согласии восемь лет и которую так люблю поныне, не узнает меня, то что говорить о женской натуре вообще? Как быстро они все забывают!»
      Ему становилось ясно, что его страхи, в сущности, не имеют под собой никакой почвы. Крег Мак-Дугал умер и похоронен. Единственное свидетельство, что он жил, – запись, сделанная где-то в регистрационной книге. Итак, он умер и позабыт всеми.
      Хотя нет! Ведь есть еще Джейсон, его родная кровь, и они почувствовали родство с первого же взгляда.
      Неожиданно Кэролайн положила свою ладонь ему на руку:
      – Надеюсь, вы извините меня, если я покину вас с Адди на несколько минут, Макс? Я вижу члена совета Куигли и миссис Куигли и должна поговорить с ними. Мне надо, чтобы советник выступил на следующем нашем собрании.
      Адди посмотрела на него своими необыкновенными зелеными глазами, приобретшими за это время более темный оттенок, и ровным голосом спросила:
      – Вы намерены навсегда поселиться в Австралии, мистер Доналдсон?
      – Не думаю, миссис Блэндингс, – ответил он, отводя взгляд. – Я человек беспокойный, и как только завершаю где-либо свои дела, меня тянет исследовать новые места.
      – Хотите завоевывать все новые и новые миры?
      – Никогда не мечтал завоевывать миры.
      – Что же тогда непрерывно подстегивает и вас, и моего мужа? Есть ли какая-нибудь скрытая цель в постоянной погоне за богатством, землей, властью? Лично я не верю в существование высокой цели в такого рода гонках. Вы, мужчины, просто стремитесь придать внешнюю респектабельность своим материалистическим устремлениям.
      Она смотрела на него пристально, выжидающе, оценивая его холодным взглядом. С таким отчуждением, словно он был каким-то экспонатом под микроскопом.
      – Я не могу говорить за вашего мужа, миссис Блэндингс.
      – Тогда говорите за себя. Она еще дразнит его!
      – Сказать за себя?.. – Он запнулся. Как втолковать ей? «Господи Боже мой, это же Я. Твой возлюбленный, какого ты поклялась любить до самого Судного дня. Любить, хранить верность. Ты вторая моя половина, которую я искал с самого детства. Какое удивительное чувство неразделимо соединяло нас, даже когда мы были за многие мили друг от друга? У каждого из нас был инстинкт голубя, безошибочно приводящий домой».
      – Мистер Доналдсон! – ворвался в его мысли ее резкий голос. – Вы женаты?
      – Да. Нет… Видите ли, давным-давно, много-много лет назад, – с запинкой выдавил он, – я был женат. Женат на удивительной женщине, которую очень любил.
      «Черт побери! Я никогда ни на миг не прекращал любить тебя, Адди. И единственная, если хочешь знать, моя цель – вновь соединиться с тобой, вернуть незабываемое прошлое. Будь прокляты деньги и власть! Это всего лишь средства для достижения заветной цели. И еще – лекарство от давящего чувства одиночества и тоски».
      – Жаль, что я не могу сказать того же самого… Вы все еще ее любите?
      – Да, люблю. – В нем росло замешательство. – А что скажете вы о своем покойном муже?
      Она вперила в него суровый взгляд:
      – Я что-то не помню, чтобы вообще упоминала о своем покойном муже… Но вы правы, мистер Доналдсон. Дело в том, что Джон Блэндингс – мой второй муж. Мой первый муж, отец моих детей, мертв.
      – Стало быть, я понял правильно, – с облегчением сказал он.
      Крег почувствовал, что весь съеживается, его ладони, покоившиеся на подлокотниках, вспотели. Ее слова повергали его в страх, и он ничего не мог с этим поделать. Неужели она принимает участие в вендетте ее мужа против «Доналдсон лимитед»? Его сердце пронзила боль.
      «Та же ужасная боль, что и от удара по обнаженной спине девятихвостки в то далекое утро на тюремном дворе в Парраматте».
      – Если уж говорить со всей откровенностью, мистер Доналдсон, мой первый муж Крег Мак-Дугал был человеком совершенно никчемным. Вор, грубое животное, убийца. Ко всему прочему, он бросил меня с двумя детьми. И по слухам, умер в объятиях дешевой проститутки по ту сторону Голубых гор. Что с вами, мистер Доналдсон, вы плохо себя чувствуете?
      – Самую малость. Должно быть, выпил слишком много виски на пустой желудок. – Покачиваясь, бледный и дрожащий, он встал. – Миссис Блэндингс, будьте любезны, сообщите, пожалуйста, миссис Чисхолм о моем внезапном недомогании. Благодарю вас за компанию, я уплачу по счету хозяину гостиницы. Весьма сожалею, что не могу продолжать эту… нравоучительную… беседу. Надеюсь, мы продолжим ее как-нибудь в другой раз. – Он слегка поклонился и, повернувшись, направился к двери. Его вновь охватило чувство, будто он находится в земном аду парраматтской тюрьмы. Беспощадное солнце обжигает изуродованную спину. Оставляя за собой кровавый след, он медленно тащится от места экзекуции к своей камере – и этот путь кажется ему нескончаемым.
      Жестокие, несправедливые обвинения Адди причинили ему не меньшую боль, чем бич Каллена.
      Нет, большую! Куда более нестерпимую.
      Выйдя из «Ворона» на солнечный свет, он поспешил закрыть глаза. Но не для того, чтобы прикрыться от нестерпимо яркого света, а чтобы спрятать выступившие слезы.
      Едва дойдя до дома, он бросился бежать вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени. Из кабинета внизу вышел Рэнд и окликнул его:
      – Крег, я должен поговорить с тобой. Я получил записку от Харли, брокера, который распространяет акции компании по добыче титана и меди. Прошло уже две недели, опцион нужно подписать сегодня же.
      – К черту! Все к черту! Не беспокой меня сегодня. Договорись об отсрочке на две недели.
      – Но это же бессмысленно. Нам придется платить неустойку.
      – Плевать! Могу себе это позволить. Скажи Бентли, чтобы принес бутылку бренди и кувшин воды, ладно?
      – Что случилось, Крег?
      – Да ни черта не случилось. Прости, Джордж, но я сейчас не в настроении болтать попусту.
      Встревоженный Абару, который слышал их перепалку, кисло улыбнулся.
      – Ну уж если он что решит, не переубедишь. – Он пожал плечами и вернулся обратно в кабинет.
 
      Крег пришел в себя внезапно, как пловец выныривает из воды. В комнате на прикроватном столике горела единственная свеча. За окнами зияла черная ночь.
      – Господи, – пробормотал он, поднимая пустую бутылку из-под бренди. – Неужели я выдул все это?
      – Да, ты все это выпил, – прозвучал рядом чей-то голос.
      – Что за черт? – Уронив бутылку, он приподнялся на локтях, напрягая зрение, чтобы увидеть, кто стоит за его кроватью. Ему удалось разглядеть только темный силуэт – ничего больше.
      Фигура придвинулась ближе, и теперь он мог уже различить, что это женщина. Уж не сновидение ли это? Или призрак? Но голос такой знакомый. Ее голос, уж он-то его хорошо знает. Но ведь этого не может быть. Значит, он спит. Он потер глаза тыльной стороной руки и мотнул головой, пытаясь избавиться от видения.
      Снова поднял глаза. Она все еще здесь. В свете свечи ее лицо и фигура постепенно становились все четче.
      – Боже! – воскликнул он. Значит, это не призрак. Женщина из плоти и крови в бархатном платье, под корсажем которого тугие бугорки грудей.
      – Ты проспал много часов. Скоро полночь. – Она произнесла это обыденным тоном жены, которая будит загулявшего мужа.
      Его голова все еще шла кругом – от выпитого бренди и страшного волнения.
      – Миссис Блэндингс, что вы здесь делаете в такое позднее время?
      – Миссис Блэндингс! – Она откинула голову и рассмеялась. Все тем же теплым счастливым смехом, который так часто звучал в его одиноких снах. – Да успокойся ты, Крег. Маскарад закончен.
      Она назвала его настоящим именем!
      Потрясенный, он даже не находил в себе сил пошевельнуться. Только безмолвно смотрел, как она села на край кровати и протянула руку, чтобы погладить его горячий лоб.
      – Мой дорогой, мой дорогой, это чудо! Ты восстал из мертвых. Сбылось чудо, о котором я так долго молилась.
      – Ты не из реальной жизни, – хрипло произнес он.
      С тем же мягким смешком она обхватила его лицо обеими руками. Ее прикосновение было божественно-сладостным. Она нагнулась так низко, что он мог чувствовать на своей щеке ее дыхание. Он заглянул в ее глаза, темные глубокие озерки, в которых плескалось пламя свечи. Ее приоткрытые губы прильнули к его рту.
      Закрыв глаза, он расслабился, наслаждаясь ее поцелуем, сладчайшим, которым его когда-либо целовали. Поцелуй, казалось, длился целую вечность. Он даже не ощущал страсти, только чувство полного удовлетворения.
      Приподняв голову, она улыбнулась.
      – Ну теперь-то ты веришь, что я из реальной жизни? – Взяв его руку, она прижала ее к своей груди.
      – Верю, – прошептал он в полном смятении, – но мне все еще кажется, что я сошел с ума и мое место в Бедламе. Сегодня днем ты…
      Она закрыла ладонью его рот, не дав договорить.
      – Сегодня днем… мне не следовало играть с тобой в кошки-мышки, дорогой, но искушение было слишком велико. И во всяком случае, я не могла раскрыть твое инкогнито перед Кэролайн. Джейсон говорит, что никто не должен знать, кто ты такой, это очень важно.
      Его головокружение еще усилилось.
      – Кошки-мышки? Джейсон? Ты хочешь сказать, что знала, кто я такой, когда встретилась со мной в гостинице?
      – Конечно, знала, глупенький. Неужели ты полагал, что можешь хоть на миг обмануть меня бритой головой, бородой и черными очками? Мне стоило большого труда удержаться от смеха. К счастью, Джейсон подготовил меня к тому, что я увижу.
      – Ты хочешь сказать, что Джейсон?.. – сказал он. – У него не было никакого на это права! – Кровь прилила к его лицу.
      – У него просто не было выбора. Когда он узнал, что я иду на встречу с Кэролайн Чисхолм и знаменитым Максом Доналдсоном, он должен был рассказать мне правду, ибо я могла раскрыть твое инкогнито. От неожиданности я могла бы упасть в обморок прямо там, в зале.
      – И что же тебе рассказал Джейсон?
      – Все. А сегодня Абару и Джордж дополнили пробелы. Рассказали, как тебя едва не убили в Батхёрсте. Как Келпи спас тебя от драгун. С какими приключениями они добирались до западного побережья. Как вы с Абару по прошествии многих лет встретились в Лондоне.
      Ее лицо овеяла печаль.
      – Я как будто перенесла все, что с тобой случилось. – В ее глазах блеснули слезы. – Это ужасно. Но все же эти годы не были целиком потеряны для нас, мой дорогой.
      Он обнял ее, прижал к себе, щека к щеке, и стал целовать лицо, глаза, шею, ощущая соленый вкус ее слез. Он знал, что она говорит банальности, но ведь это был единственный способ защититься от безумия, от всей накопившейся горечи, от мстительного гнева.
      Можно проклинать небеса за засуху или наводнение, можно изливать гнев на прилив, можно негодовать на то, что солнце поздно восходит зимой. Однако то, что судьба вершит с человеком, неотвратимо и необратимо. У него нет другой возможности – он должен похоронить прошлое и строить жизнь заново.
      – Я чувствовал то же самое, когда читал твою книгу об Австралии…
      – Я знаю. Абару и Джейсон рассказали мне. Спасибо Луису Голдстоуну, что он убедил меня опубликовать дневники.
      Она опустила ресницы, чтобы скрыть влажный блеск в глазах – таких родных даже после столь долгой разлуки. Ее губы чуть припухли. Ноздри затрепетали.
      – Хватит слов. – Он понял ее состояние. Обхватил ее лицо своими большими ладонями. – Как ты красива!
      – И ты тоже…
      – Ты выглядишь точно так же, как в день нашего расставания.
      В ее смехе зазвучали звенящие девические нотки.
      – Ты лгун, но мне это нравится.
      Он поцеловал ее, на этот раз с пылом желания, его язык скользнул между ее губ. Это была еще одна попытка вернуть их прошлое. Во всей его полноте.
      Наконец она отодвинулась от него, тяжело дыша.
      – Знаешь, в глубине души я всегда знала, что в один прекрасный день непременно найду тебя. Если и не на этой земле, то в ином мире. Не было дня, чтобы я не вспоминала греческий миф, который ты мне рассказывал. Только это не миф, не выдумка, а чистая правда. Воссоединения с тобой я искала бы вечность. Ведь ты моя лучшая половина.
      – И ты моя лучшая половина.
      – Поспеши же. Я не хочу больше откладывать. Помоги мне снять платье. Пуговицы на спине…
      Едва сняв одежды, они отшвырнули их прочь. Через миг, обнаженные, они стояли на коленях лицом друг к другу. Она нетерпеливо потянулась к нему.
      – Погоди. Я хочу посмотреть на тебя.
      В мягком свете свечи ее тело выглядело алебастрово-белым, с нежным розоватым оттенком там, где свет падал на высокие полные груди, на крутые бедра и сжатые ноги. Стоя на коленях, она походила на робкую, застенчивую маленькую девочку.
      – Ты меня смущаешь своим взглядом, дорогой, – сказала она, прикрыв груди руками.
      – Зная, какие греховные желания я испытываю, ты смутилась бы еще больше.
      Скромная и сдержанная, как невеста в брачную ночь, она нерешительно тронула его рукой. Ее пальцы коснулись его мускулистой шеи, соскользнули с широких плеч. Затем, уже обеими руками, она стала, постепенно распаляясь, ощупывать его мускулистую грудь, плоский живот. Наконец ее руки сползли вниз…
      Она испустила долгий протяжный вздох.
      – Ты ничуть не изменился, мой дорогой. – Ее глаза заблестели лукавинкой. – Конечно, предмет твоей гордости несколько утратил свою прежнюю величину и упругость, но я думаю, что он вполне подойдет для такой немолодой девушки, как я.
      И они, обнявшись, покатились по постели, весело хохоча, как это бывало в прежние времена, бесконечно счастливые, что Господь даровал им воссоединение и невыразимое блаженство, переполняющее плоть и душу.
      Она открылась перед ним, как раскрывается роза перед хоботком пчелы. И пока они не достигли кульминации любви, никто ив них не проронил ни слова.
      «Наконец-то мы слились в одно неразрывное целое!»
      И произошло это так же естественно, как если бы все эти долгие годы они ночь за ночью, неделю за неделей занимались любовью.
      Потом они еще долго лежали рядом. Прижимаясь к его спине, она обвивала его руками. И они спали мирным, спокойным, удовлетворенным сном.
      Перед самым рассветом Адди разбудила Крега:
      – Пойдем на балкон, полюбуемся восходом солнца. Это утро имеет особое значение. Оно возвещает начало нашей новой жизни.
      Он дал ей один из своих халатов и весело рассмеялся:
      – Ты похожа на девочку в одежде своей матери.
      Она прижалась к нему, и в самом деле чувствуя себя юной, веселой и легкомысленной девчонкой.
      – Это пустые слова. Лесть на ирландский манер, – протянула она, поджав губы.
      – Но я говорю всерьез, любимая, – нежно произнес он. – Может быть, ты и стала старше, но я этого не замечаю. Волшебство ли это любви или что другое, но это именно так. Для меня ты девочка.
      Ее глаза были полны любви и благодарности. Слишком часто в последнее время, осматривая себя в зеркале после ванны или перед одеванием, она замечала, что ее талия становится чуть полнее, растет животик, округляются бедра и ягодицы.
      Обнявшись, они вышли на балкон спальни и встали возле узорчатых чугунных перил, глядя на далекий восток. Над черным горизонтом, замыкающим море, протянулась серебряная лента.
      – Будь мы героями романа, на этом и закончилось бы романтическое повествование о нашей судьбе, – задумчиво сказала Адди.
      Крег рассмеялся коротким хриплым смешком.
      – Возлюбленные, разлученные по злой воле звезд, вновь соединились и отправляются в долгий путь. Но это не продолжение старого, а начало нового романа, которое приносит с собой новые проблемы. И первая из этих проблем – твой муж, Джон Блэндингс.
      – Да, Джон. Бедный Джон.
      – Джон, бедный Джон, – иронически повторил он. – Джон – главная причина всех наших бед. Как же ты можешь?..
      Она прикрыла его губы своей ладонью. И заговорила спокойно, но твердо:
      – Нет, Крег, мы не можем взваливать вину за все случившееся только на Джона. Виноваты мы все.
      – Я знаю, – нехотя признал Крег. – Так как же нам поступить с Джоном? Впрочем… Пока ты останешься миссис Джон Блэндингс, а я Максом Доналдсоном. И прежде всего наведу в самых высоких кругах справки, какова будет реакция властей в Новом Южном Уэльсе, если я вдруг раскрою свое инкогнито.
      Адди в испуге всплеснула руками:
      – О нет, дорогой!
      – Ты боишься, что меня вздернут на ближайшем эвкалипте? Сильно в этом сомневаюсь, дорогая. Одно дело – ободранец без единого пенни в кармане, совсем другое – богач, влиятельный человек со связями на всех мировых рынках. Уверен, что Макс Доналдсон без труда сможет найти прибежище где угодно. Кажется, Саул Вандермиттен, брат девушки, которую любит Джейсон, неплохой адвокат?
      – Саул – один из лучших адвокатов в колониях. Это признает даже Джон при всей его неприязни к евреям.
      – Тогда я обращусь к мистеру Вандермиттену за советом относительно моего теперешнего положения. Разумеется, не прямо, а через доверенных лиц.
      – Почему бы тебе не сделать это через Джуно? Молодой человек, в которого она влюблена, Теренс Трент – близкий политический единомышленник Саула. Оба они – участники чартистского движения.
      – Я и сам сочувствую их идеалам.
      Она поднялась на цыпочки и поцеловала его щетинистый подбородок.
      – Я буду приходить к тебе столько раз, сколько ты меня примешь и сколько мне удастся отделаться от Джона. На наше счастье, он обращает на меня все меньше и меньше внимания, его уже не интересует, куда я хожу и где бываю, ибо его все глубже засасывают дела его растущей империи.
      – Какой же он непроходимый глупец! Хотя то, что он пренебрегает тобой, нам лишь на руку. – Задумавшись, он засмотрелся на огненный край солнца, показавшийся из-за горизонта.
      – О чем ты думаешь? – спросила она.
      Он улыбнулся, все еще погруженный в свои мысли.
      – О Джоне Блэндингсе. Может быть, в твоих словах и кроется решение проблемы?
      – Каким образом?
      – Не важно. Моя идея еще не оформилась окончательно.
      – Твои недомолвки бесят меня, Крег Мак-Дугал. Я хочу знать, что у тебя на уме.
      – Узнаешь в свое время. Запомни, что терпение, возможно, величайшая из всех добродетелей.
      – Но только не для меня, – возразила она. – Спроси любую женщину, и она будет на моей стороне.
      Рассмеявшись, он повернулся к Адди:
      – При свете дня ты еще прелестнее.
      Она обвила руками его шею и прижалась к нему всем своим нежным теплым телом. Почувствовав, как его напрягшаяся плоть уперлась ей в живот, призывно покачала бедрами.
      – Уведи меня в комнату, пока не стало настолько светло, что ты сможешь увидеть мои морщинки и седые волосы.
      – А что мы будем делать в комнате? – с наигранным простодушием спросил он.
      Она облизнула губы и прищурила глаза с видом разбитной бабенки:
      – Не сомневаюсь, что мы найдем себе занятие перед завтраком. Может быть, проделаем кое-какие упражнения, которые любили в юности. Или ты уже слишком закостенел для гимнастики?
      – Ах ты, насмешница. Ну, погоди, ты еще будешь молить меня о пощаде, прежде чем я разделаюсь с тобой.
      – Хватит пустого бахвальства. Покажи лучше, па что ты гож.

      1851 год оказался переломным и в судьбе Австралии, и в судьбе Крега Мак-Дугала. Заодно оправдалось и его пророчество.
      «Я нашел золото!» – громко провозгласил Эдуард Харгривз, овцевод, живший неподалеку от Батхёрста. И отголоски этого крика разнеслись по всему миру.
      Это была та самая долина Сакраменто. Со всех сторон света в Австралию хлынули старатели. Их красные рубашки, голубые вязаные свитеры, плотные молескиновые брюки, высокие, до самых бедер, сапоги и непременные широкополые шляпы стали почти национальной одеждой. Их телеги и повозки, запряженные лошадьми и волами, нагруженные одеялами, лопатами, промывочными лотками, кирками, ведрами, топорами, горшками, чайниками и другими вещами, которые позвякивали, привязанные к бортам, заполонили дороги. В отличие от Калифорнии в период золотой лихорадки многие искатели приезжали со своими женами, целыми семьями.
      Жили они преимущественно в полотняных шатрах или бревенчатых хижинах, построенных на склонах холмов, где и добывали драгоценный металл Мидаса.
      Менее чем за год население вокруг Мельбурна и золотоносных земель Виктории увеличилось с семидесяти до двухсот тысяч.
      Этой весной Адди лирически живописала положение в колонии своей подруге Дорис Голдстоун:
 
      Прислушиваясь, я улавливаю, как грохочут кварцедробилки. Здесь нашли золото, много золота, и сюда на кораблях и пароходах съезжаются отверженные со всех концов земли. Кого тут только нет! И английские фабричные рабочие, и несчастные батраки, и нищие ирландцы, и изголодавшиеся горцы-шотландцы. Я слышу могучий хор голосов, перекрывающий шум вечернего бриза, – это поют собравшиеся здесь в небывалых количествах немцы; я слышу, как мелодично разливаются итальянские песни. Хватает здесь и венгров, кажется, все угнетенные земли нашли тут желанное прибежище.
 
      За старателями последовали лавочники, бакалейщики, мясники, пекари, доктора, печатники, содержатели таверн и адвокаты, судьи и чиновники, прибывшие, чтобы разрешать споры, возникающие по поводу владения участками, их границ.
      Баснословное богатство австралийских золотых залежей выгодно отличалось от того, что нашли в Калифорнии. Речные русла были в буквальном смысле слова вымощены золотом. Один золотоискатель в три дня мог заработать тысячи фунтов. Многие самородки оказывались такими тяжелыми, что поднять их можно было лишь вдвоем. В Балларате выкопали самородок весом две тысячи двести унций, в Бендиго нашли еще один – лишь на несколько унций меньше весом. Желанный Незнакомец – так нарекли еще один чудо-слиток, весил он три тысячи унций.
      В другом своем письме Дорис Адди писала:
 
      В 1845 году Бурке-стрит состояла всего из нескольких коттеджей, на улицах росла такая густая трава, что на них паслись овцы. Теперь же вдоль этой улицы стоят красивые дома, она такая же оживленная, как Треднидл-стрит в Лондоне. Два небольших банка превратились в сеть из восьми банков, и каждый Божий день им приходится упорно трудиться, чтобы удовлетворить денежные требования населения. Когда мы с Джоном впервые побывали в Мельбурне, мы насчитали в гавани два больших корабля, три брига и множество мелких судов. Вчера я стояла на холме над заливом и, насчитав триста первоклассных судов под флагами всех крупнейших стран мира, прекратила дальнейший счет.
 
      Так же как и в Сан-Франциско, гавани, обслуживающие Сидней, Мельбурн и Аделаиду, стали напоминать кладбища судов. Матросы и офицеры бежали, как крысы с тонущих кораблей. Капитаны и владельцы бродили по приискам, как миссионеры, ищущие тех, кого они могли бы обратить в свою веру.
      – Прекрати безумствовать, пока еще не поздно, и вернись к работе, для которой тебя предназначил сам Господь. Ведь это твое настоящее призвание, Бейн, – молил один капитан своего бывшего боцмана.
      Сжалившись, боцман вынес из своего миткалевого шатра два мешка золота и предложил капитану и судовладельцу:
      – Вот она, стоимость вашего корабля, – сказал он. – И еще тут ваше жалованье и вознаграждение за то, что вы отведете ради меня этот корабль домой. А я со своими приятелями доставлю корабль для вас в Англию, и мы организуем там торговую корпорацию.
      По сравнению с австралийскими золотоискателями калифорнийские выглядели просто нищими. Когда-то сиднейцы толпами ехали в Сан-Франциско, теперь же за один год двадцать тысяч американцев эмигрировали в Австралию.
      Страдали не только судовладельцы. Клерки, банковские кассиры, ученики бакалейщиков, овцеводы, рабочие и служащие всех профессий бросали свою работу и уходили на прииски. Работа мировой фондовой биржи шла шиворот-навыворот. Повсюду – в Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Амстердаме и ллойдовском отделении в Сиднее – акции стремительно падали в цене.
      Экономические, социологические и психологические «землетрясения», вызванные австралийским золотым бумом, угрожали подорвать основания ряда финансовых империй. И в этом отношении не составляли исключения связанные между собой корпорации Джона Блэндингса.
      Как и у большинства других коммерческих предприятий, все капиталы «Блэндингс—Диринг энтерпрайзес» хранились преимущественно в ценных бумагах. С помощью наличных совершались лишь относительно небольшие сделки. В отличие от отца и тестя Джон был склонен к рискованным спекуляциям: его собственная доля в объеме инвестиций составляла всего двадцать пять процентов, недостающую сумму он брал в банке под соответствующее обеспечение.
      В годы, последовавшие непосредственно за золотым бумом, который лишил многих сограждан элементарного здравого смысла, банки по всей Австралии оказались под сильным давлением, что привело к критической ситуации при повально снижающихся ценах.
      Банки по всему континенту стали требовать возвращения долгов, что поставило в трудное положение среди многих других и компанию Блэндингсов – Дирингов. Неизбежным последствием этого была всеобщая паника среди бизнесменов, особенно таких спекулянтов, как Джон Блэндингс.
      – Бедняги напоминают змею, пожирающую себя с хвоста. Классический порочный круг, – не преминул заметить Крег, описывая сложившееся положение своим друзьям и Адди. – Джордж, я хочу, чтобы ты велел всем брокерам скупать все акции Блэндингсов – Дирингов. А ты, Джейсон, можешь намекнуть Джону, что знаешь, где можно одолжить деньги под низкий процент, чтобы заполнить дефицит, прежде чем банки начнут обходиться с ним как с банкротом.
      Джейсон кивнул и потер виски пальцами руки.
      – Эйб, как у нас дела с рабочей силой?
      – Лучше, чем мы ожидали. Около шестидесяти процентов набранного состава – темнокожие.
      – Это была гениальная идея, Эйб. Туземцы не удерут на прииски, как стая зверушек. Кварцедробилка в Балларате в рабочем состоянии?
      – Да, и я велел нашему управляющему обещать людям крупные премии, если они останутся. Да еще и участие в прибылях.
      – Прекрасно. Я не знаю, почему большинство предпринимателей такие тупоголовые. Неужели они не понимают, что доля в прибыли стимулирует хорошую работу?
      – То же самое Теренс Трент говорит о правительстве. Чем большее участие принимают люди в управлении обществом, чем активнее, обладая правом голоса, они могут высказываться о законодательстве и законах, тем патриотичнее и предприимчивее становятся.
      – Теренс – парень с головой. Моего будущего зятя наверняка ждет блестящее будущее.
      Месяцем раньше Джуно и ее жених возвратились из Южной Австралии. Встреча с дочерью была для Крега такой же радостной, как предыдущие встречи с Джейсоном и Адди.
      – Ты всегда была моей любимицей, – сказал он темной экзотической красавице. Хотя рот и подбородок были такими же, как и у ее матери, тонкий нос напоминал своим римским изгибом орлиный нос Крега. Молодой Трент понравился Крегу с первой же встречи. Он был похож на Уилла Уэнтворта в молодости: шапка вьющихся рыжих волос, большой завиток на лбу, обезоруживающая мальчишеская улыбка и спокойные манеры сдержанного человека. Но когда затрагивались вопросы политики и социальных реформ, он тут же сбрасывал тогу своей юной сдержанности и темпераментно вступал в бой с ветеранами-политиками вдвое старше и опытнее его.
      Как-то Адди призналась Крегу:
      – Меня не перестает мучить чувство вины. Все эти годы я и дети жили под крышей дома Джона. Пользовались его защитой и любовью. А теперь я участвую в заговоре против него. Мне от этого не по себе.
      Крег положил руки на ее плечи.
      – Послушай, Адди. Я понимаю и даже разделяю твои чувства, но ты не должна испытывать чувства вины. Ведь никакого заговора против Джона нет. Его беды проистекают из его близорукости, точнее сказать, неумения предвидеть будущее. Джон и весь его класс живут в прошлом, вместо того чтобы смотреть в будущее.
      – Крег, все это, возможно, и так, но, пожалуйста, не обманывайся относительно мотивов своих действий. Именно по личным мотивам ты хочешь уничтожить Джона. Конечно, у тебя есть полное право не любить его за многие беды, которые выпали на твою долю в юности. Но я не могу не сочувствовать ему в эти трудные для него дни.
      – Аделаида, моя дорогая. Ты частично права, – согласился он. – У меня и в самом деле есть личные счеты с Блэндингсом, но я отнюдь не замышляю против него никакой вендетты. Если уж говорить откровенно, погубить Джона никоим образом не входит в мои планы. – На его лице появилась загадочная улыбка. – Более того, я собираюсь спасти его.
      – Спасти? – Ее рот приоткрылся от изумления. – О чем ты говоришь?
      – Да, спасти. Джон – вполне приличный человек, и им не надо пренебрегать во времена великих перемен. Если только суметь направить его усилия в должном направлении, он может многое сделать для развития этой страны. Важная цель – добиться прекращения ссылок в Тасманию. Рабству не место в Австралии. Она больше не должна быть исправительной колонией.
      Земли Ван Димена не должно быть на карте мира. Старое название пора уже заменить новым – Тасмания. Имя Абела Тасмана вполне заслуживает, чтобы его увековечили. Ведь именно он открыл остров, а не этот чинуша губернатор Ван Димен с Явы. Австралия становится взрослой, и чтобы она могла спокойно, без потрясений войти во взрослую историю, требуются государственная мудрость, инициативность лучших ее людей. Джон Блэндингс может стать одним из них, если я верно угадываю, что под маской снобизма, самовлюбленности и ханжества скрывается человек вполне достойный. Кстати сказать, еще до истечения этой недели я должен лично поговорить с Джоном.
      – О Крег, разумно ли это? Ведь нет никакой гарантии, что он не передаст тебя властям. Тебя могут арестовать и предать суду за все те давнишние дела. Прошу тебя, дорогой, не рискуй. Ради меня. Ради Джейсона и Джуно.
      Он прижал ее к себе, поцеловал волосы.
      – Адди, сладость моя, никакой опасности нет. Между прочим… – помолчав, он улыбнулся каким-то своим тайным мыслям, – я рассчитываю, что именно Джон сообщит властям о том, кто я такой на самом деле.
      – Ты сошел с ума.
      – Точнее, схожу с ума. Схожу с ума по тебе, моя женушка Аделаида Мак-Дугал. Думаю, что не так далек день, когда ты будешь официально именоваться миссис Мак-Дугал. Мне чертовски нравится, как это звучит. А тебе?
      Он пылко поцеловал ее, и Адди вздохнула:
      – Жаль, что еще слишком рано ложиться спать. Он поднял брови.
      – А кто это сказал?
 
      Встречу между Джоном и Крегом организовали их адвокаты. Состоялась она в конференц-зале компании «Блэндингс – Диринг».
      Когда прибыл Крег, Джон сидел во главе длинного стола. Посетителя встретила секретарша, нервная особа, которая удалилась с такой поспешностью, словно покидала апартаменты королевы Виктории. Могущество, воплощаемое этими двумя титанами, ощущалось как некая устрашающая сила.
      Начало беседы было несколько сдержанным, контакт только налаживался, шахматисты пока примеривались друг к другу.
      – Черт побери, ведь мы с вами где-то встречались, Доналдсон? – спросил наконец Джон, пристально разглядывая Крега и раздумчиво поглаживая бороду.
      У Крега не было ни малейшего желания дальше интриговать своего собеседника.
      – Встречались, и много-много раз, Джон. Правда, очень давно.
      – Вы не шутите?
      – Джон, Доналдсон не настоящее мое имя. Это всего лишь деловой псевдоним. А вообще-то я ваш старый враг – Крег Мак-Дугал. – В какой-то миг ему показалось, что Джона хватит удар или он лишится рассудка. Кровь отлила от его лица. Он попытался встать, но колени подкосились, и ему пришлось ухватиться за край стола. Уголок его левого глаза подрагивал, с губ слетали тихие, нечленораздельные звуки.
      – Спокойно, приятель. – Крег прикрыл ладонью его руку. Когда первая реакция прошла, Джон сумел все же вернуть себе самообладание, в непростой для него ситуации он проявил уверенность и достоинство. Они обсудили чудо воскрешения Крега, и Джон был искренне потрясен космическим взлетом его соперника – от калифорнийского фермера до могущественного финансово-промышленного магната.
      – Честно сказать, в глубине души я никогда не верил в вашу смерть, Крег. Должно быть, потому, что вы всегда жили в ее уме и душе. Меня не убедил рассказ капитана о вашей безвременной кончине в Баткёрсте.
      Джон встал и взвесил на ладонях внушительную кипу документов, подготовленную адвокатами Мак-Дугала.
      – Стало быть, вы держите в своих руках большую часть моих акций и ценных бумаг. Компания отныне принадлежит вам, Крег. Вся компания, не исключая и меня самого. – Он покинул свое место и сделал широкий жест. – Я думаю, нам следует обменяться местами. Отныне вы председатель совета компании.
      Крег покачал головой.
      – Сядьте, Джон. Председательское место ваше, если, конечно, вы его примете. Я хочу, чтобы вы продолжали управлять компанией. Вы делали это превосходно, пока не началась нынешняя катавасия. Не принимайте свои несчастья слишком близко к сердцу. Не вы один ошиблись в своих расчетах.
      Джон кисло улыбнулся, как бы смеясь над самим собой.
      – Единственным, кто правильно сориентировался, оказался Макс Доналдсон. Все прочие сваляли дурака. Оказались сущими идиотами. Но почему вы настаиваете, чтобы я остался председателем? Пока не понимаю.
      – Вы можете сохранить все, что имеете. Более того, я могу удовлетворить все требования, которые вы предъявите.
      Джон задумчиво задержал взгляд на его лице.
      – Гм. Неслыханная щедрость. И… – он выпятил губы, – даже не верится, что такое возможно. Но что стоит за всем этим? Чего вы хотите от меня взамен? Кусок моего сердца?
      – Не будем впадать в мелодраму. Вот, я написал для вас список моих просьб. – Крег достал из внутреннего кармана лист бумаги и положил его на стол. – Прежде всего вы отзовете свою кандидатуру на выборах в законодательный совет. И окажете поддержку Теренсу Тренту.
      – Этому молодому смутьяну! Радикальному социалисту! Никогда!
      Крег с бесстрастным видом протянул руку и взялся за пачку бумаг, которую сжимал Джон.
      – В таком случае мы оба попусту теряем время. Поскольку мы так и не пришли к соглашению, я забираю все эти документы.
      – Погодите! – Голос Джона прозвучал надтреснуто. И на лице его вдруг проступили отчаяние и безнадежность. В этот момент он походил на голодного нищего, с жадностью взирающего на богатую витрину магазина. В эту минуту Крег без особого, впрочем, удивления понял, что Джон Блэндингс любит свое дело, свою компанию с той же глубиной страсти, как большинство людей любят женщин.
      – Так да или нет, мой друг? – спокойно произнес Крег. – Решайтесь. Я не могу торчать здесь весь день. Согласны ли вы поддержать кандидатуру Теренса Трента?
      Джон вздрогнул, как от неожиданного удара плетью. Затем, качнувшись вперед, медленно кивнул низко опущенной головой.
      – Да. Мне придется переступить через себя, но я это сделаю.
      Крег, усмехнувшись, хлопнул его по плечу.
      – Я думаю, что романтические идеалы парня, если вы вникнете в них, придутся вам по душе.
      – Всеобщее избирательное право. Тайное голосование. Жалованье для членов парламента, что позволит заниматься политикой не только богатым. Отмена губернаторского права назначения членов совета. Аннулирование лицензий на разработку золотых залежей, предоставление индивидуальным старателям за небольшую плату права пользования застолбленными ими участками. Никаких имущественных цензов для вхождения в законодательный совет.
      – Это делается не только в интересах так называемого маленького человека, но и ради нашего собственного самоуважения, Джон. Неужели мы, как народ, заслуживаем меньшего, чем англичане в своей метрополии? В один прекрасный день вы сможете заявить людям, что выступали за все эти реформы. И вы поступите правильно, если поддержите Трента.
      – Вы получили мое согласие, и я даю честное слово, что буду неукоснительно выполнять условия заключенной нами сделки. А теперь, поскольку наши деловые переговоры окончены, оставьте меня, пожалуйста, чтобы я мог собраться с мыслями.
      – Хорошо. – Крег поднялся. – Но в наш договор я хотел бы включить еще одно условие. – Хотя он и говорил спокойно, все в нем было напряжено до предела.
      – И каково же это условие? Крег глубоко вздохнул:
      – Вы должны предоставить Адди развод, чтобы мы могли с ней сочетаться законным браком. В этом случае Джейсон и Джуно получат все права законнорожденных детей.
      Джон медленно поднял глаза:
      – А могу я спросить, каков был бы ваш ответ, если бы мы поменялись местами?
      – Я ответил бы – нет, – произнес Крег без малейшего колебания. – А все прочее послал бы к чертям! Джон улыбнулся.
      – Так я и думал. Ну что ж. – Он положил руки на бедра и окинул взглядом пачку документов, являвшихся символами империи. – Это доказывает, что вы любите ее сильнее, чем я. Я соглашаюсь на предоставление развода. Вы удовлетворены?
      – Да. – По правде сказать, он ожидал, что Джон окажет ожесточенное сопротивление. – Я только не совсем понимаю… – Он так и не закончил эту фразу.
      Джон нетерпеливо махнул рукой:
      – Не будьте наивны, Мак-Дугал. Будь у меня хоть малейший шанс, я бы не сдался так просто. Но ведь разводясь с Адди, я ничем не жертвую. Видите ли, все эти годы, пока Адди была моей женой и верила, что вы мертвы, в глубине своей души она всегда принадлежала вам – только вам.
      Крег был глубоко растроган. Таких сильных чувств он не испытывал со времени воссоединения с семьей. Он протянул Джону руку.
      – С вашего согласия я хотел бы воспользоваться этой нашей встречей, чтобы навсегда отбросить прочь топорик прежней вражды и предложить вам свою дружбу. Вы хороший человек, Джон, и я в самом деле хочу вашей дружбы. Более того, сами того не сознавая, вы поступали, как мой верный друг. Я никогда не забуду, с какой любовью и заботой вы относились к моим детям. Настало время начисто стереть прошлое, Джон. Мы уже немолодые люди, нам давно пора забыть наши юношеские ссоры и обиды. Что скажете, Джон? Примете ли вы мою руку в знак нашей будущей дружбы?
      Джон долго, без всякого выражения смотрел на протянутую ему руку. Крег уже хотел было убрать ее, но заметил, что Джон неуверенно поднял правую руку, а затем – хотя и с некоторой неохотой, но достаточно решительно и твердо ответил на рукопожатие Крега.
      – Попробовать-то мы, во всяком случае, можем, – сказал он.
      – Спасибо, Джон. Я верю, что сообща мы многое сделаем для этой страны. Наша высшая цель – федерация колоний. Кстати, вы не читали последний отчет ассоциации Ллойда? В прошлом году только в Виктории было добыто более девяти миллионов фунтов золота. И они предсказывают, что в следующие десять лет эта цифра может возрасти до ста миллионов. Подумайте только, в Виктории за один год добыто столько золота, сколько в Калифорнии за весь период золотой лихорадки.
      – Да. – К Джону вновь вернулись его жизненная энергия, Деловая сметка, озабоченность финансовыми интересами. – У меня тут есть кое-какие идеи, которые я хотел бы обсудить с вами, Крег. Может быть, на следующей неделе?
      – С удовольствием. И я заранее уверен в их разумности и своевременности. А теперь я отправляюсь…
      – Куда, если не секрет?
      – Домой, к моей…
      – Разумеется, к вашей жене, Крег.
      – К моей дорогой Адди.
      Выйдя, Крег тихо прикрыл за собой дверь. Дверь в прошлое. Впереди его уже ждали новые страницы жизни.