Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Обольщение по-королевски (№2) - Цыганский барон

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Блейк Дженнифер / Цыганский барон - Чтение (стр. 24)
Автор: Блейк Дженнифер
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Обольщение по-королевски

 

 


Убедившись, что она не собирается откликаться на его слова, Родерик продолжал:

— Я действовал из лучших побуждений. Я собирался отступить, дать тебе возможность отдышаться. Но мне не всегда удавалось придерживаться таких благородных решений. Политическая ситуация требовала моего внимания. И всякий раз, стоило мне хоть на миг упустить тебя из виду, ты попадала прямиком в самое пекло. — Он потер глаза рукой. — Боже, стоит только вспомнить, как ты сражалась с толпой, держа в руке шпагу! Я раздувался от гордости за тебя, и в то же время душа моя съеживалась от ужаса, как высохший на солнце финик.

— Ты вовсе не обязан был заботиться о моей безопасности.

Родерик лишь покачал головой, словно и не слышал ее слов.

— А тот день, когда я нашел тебя на левом берегу в мансарде, куда тебя притащил де Ланде! Никогда в жизни я не чувствовал ничего похожего… Словно мы были двумя половинками единого целого, словно на один бесконечный миг слились воедино наши мысли и сердца… Я угадывал заранее каждое твое движение. Я знал, о чем ты думаешь. Знал. — Он повернулся к ней спиной и уставился на огонь. — Видимо, я ожидал, что это единение продолжится. Я думал, ты поймешь, что я непременно воспользуюсь ловушкой, которую ты сама с таким искусством расставила для де Ланде. Но ты не поняла, а я был так слеп, что ничего не заметил. Моя самонадеянная слепота чуть было не стоила тебе жизни.

— Это я во всем виновата, — с трудом проговорила Мара сквозь ком в горле. — Ты мне доверял. А я не могла ответить тебе таким же доверием.

— Конечно, не могла! У тебя не было никаких причин мне доверять. Я не дал тебе оснований для доверия.

— О, я могла бы тебе довериться, если бы прислушалась к своему сердцу, а не к рассудку.

Родерик стремительно повернулся кругом и протянул к ней руку:

— Так прислушайся к нему сейчас!

— Прошу тебя. Не надо. — Опираясь на подлокотники, Мара поднялась на ноги и отошла от Родерика. — Ты говоришь очень убедительно, но я не могу забыть, что ты делаешь это по принуждению.

— По принуждению? Чьему? Я мог бы воспротивиться любому принуждению.

— Но ты сам назвал причину: это был самый короткий путь к осуществлению твоего плана.

— Сражен собственной логикой, — подытожил он с горьким смешком. — Вот оно — наказание за излишнее красноречие.

Мара отвернулась. Родерик следил за ней с болью. Его сердце разрывалось от тоски по ней, от желания освободить ее из плена сомнений, из стен темницы, которые она возвела вокруг себя. Таким образом она пыталась себя защитить, подумал он. Она опасалась, что он причинит ей боль. Но он готов был сам страдать, даже позволить ей сбежать от него… на какое-то время. Однако ему нужно было кое-что взамен.

— Мара, ты любишь меня?

Она бросила на него быстрый взгляд и тут же снова отвернулась.

— Даже если бы любила, это ничего не изменило бы.

— Допустим. И все-таки: ты любишь меня?

Любовь к нему была подобна гложущей боли, разъедавшей ее изнутри с тех самых пор… она сама не знала, с каких пор. Наверное, с той минуты, когда она впервые увидела, как он играет на мандолине у костра в цыганском таборе. Отрицать это сейчас было бы бессмысленно. Это стало бы еще одним предательством.

— Да, я люблю тебя.

Желание действовать немедленно было нестерпимым. Остаться на месте, словно он был каким-то предметом меблировки гостиной, — более трудного решения Родерику в жизни принимать не приходилось. Ему хотелось одним шагом преодолеть разделявшее их расстояние, подхватить ее на руки, уложить на кушетку и… Он не мог. В тысячный раз он с горечью пожелал, чтобы пуля де Ланде задела его, а не ее. Эта пуля никого не убила, но могла оказаться смертельной для их любви.

Мара сама не знала, чего ожидала, однако ледяное смирение Родерика глубоко разочаровало ее. Опустив ресницы, она направилась к дверям.

— Мы с отцом собираемся уехать домой. Чем раньше, тем лучше.

— Подожди.

Она остановилась и обернулась к нему. Он смотрел на нее задумчиво из-под полуопущенных век, но под завесой золотистых ресниц его глаза сверкали синим огнем.

— Насколько я могу судить, в самом скором времени состоится цыганская свадьба Луки и Джулианы. На это стоит посмотреть. Ты останешься на свадьбу?

Просьба прозвучала в ушах Мары как объявление об отсрочке смертного приговора. Она знала, что надо быть настороже, но ответить отказом на столь любезное приглашение не могла: это было бы некрасиво и выглядело бы черной неблагодарностью. К тому же Джулиана стала ей почти сестрой.

— Хорошо, я останусь на свадьбу, — тихо сказала Мара.

— Спасибо тебе, — так же тихо и серьезно ответил Родерик. — Джулиана будет рада.

Ни один мускул на его лице не дрогнул, он даже не моргнул, пока она выходила из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.


Месяц до цыганской свадьбы Джулианы стал самым длительным испытанием в жизни Мары. Задержка была вызвана отчасти соображениями приличий, но главным образом необходимостью посещения модисток и белошвеек, чтобы заказать свадебный наряд и приданое для католического венчания в Рутении, которое должно было последовать за цыганской свадьбой. Мара больше не заговаривала с отцом об отъезде, решив, что лучше дождаться того момента, когда все остальные тоже покинут Париж и вернутся на родину. Это избавит ее от дальнейших объяснений и упреков. Может, такое решение и можно назвать трусливым, но в оправдание Мара сказала себе, что не хочет отвлекать внимание от жениха и невесты.

Для цыганской церемонии Джулиана заказала себе простой наряд, напоминавший покроем блузки и широкие, разлетающиеся юбки цыганок, хотя ее платье было сшито из многочисленных слоев тончайшего белого шелка, причем каждый слой был отделан по краю золотой тесьмой. Она настаивала, чтобы Мара тоже сшила себе нечто похожее вместо своих обычных нарядов со стоящими колом юбками, в которых трудно было сидеть на коврах по-цыгански.

Мара отказывалась, не желая попусту тратить деньги, но Анжелина настойчиво поддержала просьбу дочери. Джулиана, заверила она Мару, будет чувствовать себя гораздо лучше в своем, мягко говоря, нетрадиционном костюме, если кто-то еще наденет нечто подобное. А поскольку Мара будет выполнять обязанности подружки невесты, сама Анжелина готова взять расходы на себя. Пусть это считается подарком от крестной. Анжелине, как и ее сыну, трудно было отказать. Наконец сошлись на том, что у Мары будет бледно-голубое шелковое платье, отделанное серебром.

Цыганский табор встретил их привычным шумом, смехом, музыкой и огнями костров, от которых над повозками стлался серый дым. В воздухе висел запах жарящегося мяса. Женщины в нарядных платьях красного, синего, зеленого и желтого цвета поворачивали мясо на вертелах над тлеющими угольями или помешивали варево в котлах. Дети гонялись друг за другом с громкими веселыми криками. Лаяли собаки, квохтали куры, ржали лошади. Над повозками уже витал дух прощания. По окончании праздника они готовы были сняться со стоянки. Цыгане тоже собирались переместиться в Рутению и присоединиться к празднествам, которые должны были начаться после официальной церемонии бракосочетания дочери короля с выходцем из их племени.

Сам обряд оказался удивительно простым. Цыгане оставили свои занятия и собрались у главного костра. Скрипачи, развлекавшие гостей, сыграли веселый, легкомысленный марш. По этому знаку жених и невеста, разведенные по отдельным шатрам, вышли наружу. С разных сторон они подошли к боярину Рольфу, который ждал их стоя. Мара шла рядом с Джулианой, Родерик сопровождал Луку. Когда пары поравнялись друг с другом, шафер и подружка невесты отступили назад и смешались с толпой. Рольф взял правую руку Джулианы и соединил ее с правой рукой Луки. Они обменялись клятвами, крепко держа друг друга за руки.

Лука, смуглый и красивый в красной шелковой рубашке с широкими рукавами и с золотой серьгой в ухе, произнес твердым и четким голосом:

— Я, Лука, беру эту женщину в жены и даю ей клятву в том, что дам ей свободу искать свое счастье где угодно, как только любовь покинет мое сердце.

Джулиана, царственно высокая и гордая, глядя в глаза жениху, повторила ту же клятву. Затем Родерик выступил вперед и передал отцу кинжал с рукояткой, усыпанной драгоценными камнями. Рольф нанес порез длиной в дюйм на запястье Луки. Джулиана протянула свою руку, и на ее запястье был сделан такой же порез. Они соединили руки, прижав ранки друг к другу, их запястья были связаны вместе. Так они стояли рядом, пока их кровь смешивалась, а ветер трепал их волосы и шевелил платье Джулианы, облепляя им сапоги Луки. Их окружали друзья и родственники, а над ними не было ничего, кроме темно-синего, усеянного звездами неба.

В ночном воздухе раздался дружный приветственный крик. Грянула музыка. Вино полилось рекой. Люди, обжигаясь, выхватывали из костров горячую пищу, смеялись, вскрикивали от радости.

Мара стояла в одиночестве. Она видела, как ее отец и бабушка веселятся с остальными, собравшимися вокруг жениха и невесты. Она же чувствовала себя лишней, изгнанной из счастливого круга, обделенной. В душе у нее царил холод.

«…как только любовь покинет мое сердце».

Эта клятва не обещала никакого постоянства, но что толку в постоянстве, если нет любви? Слова говорили о том, что важно самому любить, а не быть любимым. Отдавать любовь, пока она есть, а не брать ее. Такую клятву и она могла бы дать, будь у нее шанс.

У нее был шанс, а она его упустила. Почему? Из гордости? Из недоверия? Из страха, что ей не ответят любовью?

Но она-то любила! Любила золотоволосого принца. Расстаться с ним, пересечь океан и жить на расстоянии многих тысяч миль от него, никогда его больше не видеть — это было все равно что растерзать собственную душу.

Для цыган достаточно было одной любви. Минутное счастье — вот что имело значение, и каждый сам отвечал за свое счастье, никто другой не был за него в ответе. Жизнь есть жизнь. Жизнь есть любовь. Ни то, ни другое нельзя измерить, обменять на что-то, припрятать про запас. Ими надо пользоваться. Жить. Любить.

Музыка зазвучала медленнее, стала проникновенной и нежной, полной желания. Пир подходил к концу. Скоро новобранные удалятся в повозку Луки. Вскоре после этого повозки тронутся в путь. Свадьба закончится.

Но пока она еще была в самом разгаре. Лука, раскинув руки, начал двигаться под музыку. Толпа расступилась, давая ему место, образовала круг. Он плясал перед Джулианой, то приближаясь, то удаляясь в древнем как мир брачном ритуальном танце, смысл которого был совершенно естествен и очевиден. Джулиана как зачарованная присоединилась к нему. Она кружила вокруг Луки, кружилась волчком, двигаясь с легкой грацией, но с возрастающей страстью. Музыка звучала все быстрее и громче, скрипки словно состязались друг с другом. Внезапно Лука подхватил Джулиану на руки, они вдвоем вырвались из толпы и скрылись за темной линией повозок.

Но высокая дрожащая нота скрипок не смолкла. Она держалась, тянулась бесконечно, о чем-то спрашивала, чего-то искала. Вздох пронесся по толпе, когда Родерик вступил в круг. Он сбросил китель мундира и остался в рубашке, раскрытой на груди и перепоясанной кроваво-красным кушаком. В пламени костра его волосы отсвечивали темным сиянием старого золота, лицо казалось сосредоточенным, он медленно поворачивался кругом с текучей и плавной грацией сильного животного, словно искал кого-то. Толпа отступала, расширяя круг, пока Мара, так и не сошедшая с места, не оказалась включенной в него. Родерик встретился с ней взглядом.

Его взгляд завораживал. Мара смотрела, как он подходит к ней, а скрипки тем временем вновь подхватили чувственную, ритмичную мелодию. Ее сердце застучало, она почувствовала, как краска заливает лицо до самых корней волос. Все ее тело болело, словно вместе с кровью по жилам растекался яд. И в то же время в груди поднималось волнение, мешавшее ей дышать и думать.

Он протянул руку. Она подняла глаза на его лицо и прочла в его взгляде неукротимую волю, грозный вызов и страстное желание.

Она любила его, и сейчас этого было довольно. Однажды она его соблазнила. Она пробудила в нем желание вопреки всем его рассуждениям о долге и о важных государственных делах. Она могла сделать это еще раз. Могла хотя бы попытаться. Прямо сейчас. Вино, музыка и ночь будут ее союзниками. Она позволила губам изогнуться в нежной и чувственной улыбке и осторожно вложила пальцы в его руку, как будто боялась обжечься.

Они двигались слаженно, как одно существо, то сходились, то расходились, кружились в вихре танца. Родерик вел Мару, Мара с задором и нежным лукавством манила его к себе. Их лица стали сосредоточенными и замкнутыми. Серебряная отделка на платье Мары вспыхивала молнией при каждом повороте, белая одежда Родерика как будто светилась в темноте. Они были захвачены магией танца и трепетным приливом желания.

Музыка скрипок разрасталась, заполняя собой ночь, и наконец достигла высокой, лихорадочно вибрирующей ноты. Она поднималась все выше и выше, все быстрее и быстрее, и вот застыла, неистово рыдая и захлебываясь в восторге, на самом краю диссонирующего вопля.

Родерик подхватил Мару на руки и вышел из круга, проложив себе дорогу сквозь толпу. За спиной у них внезапно наступила полная тишина, но уже через миг она взорвалась приветственными криками, проводившими их до самой повозки — той самой памятной повозки, расписанной синими и белыми красками с позолотой. Они забрались внутрь. Дверь закрылась за ними, отрезав доносившийся снаружи шум. Они остались одни.

Он поставил ее на ноги, но не разомкнул объятий. В свете одной-единственной свечи, горевшей возле постели, усыпанной фиалками, он заглянул ей в лицо.

— Ах, Мара, — тихо и хрипло вздохнул Родерик, — если ты не хочешь остаться, тогда уходи прямо сейчас, пока еще не поздно.

— Уже слишком поздно.

— Клянусь тебе, я люблю тебя. Ты держишь мое сердце в железной клетке. Если ты меня оставишь, с тобой уйдет моя душа, а я стану пустой погремушкой, чучелом, пригодным разве что пугать ворон.

— Я тебя не оставлю.

Он сжал ее крепче.

— Скажи, как мне доказать тебе свою любовь, и это станет моим походом за святым Граалем, за золотым руном, моей надеждой обрести рай. Позволь мне доказать тебе…

Мара подняла руку и прижала пальцы к его губам. Она сама не знала, верит ли ему, но сейчас это не имело значения. Ее ясные серые глаза были полны безграничного доверия. Она сказала:

— Родерик, любовь моя, скажи мне, о чем я думаю.

Он встретил ее взгляд. Прошла минута. Уголки его губ дрогнули в улыбке, в глазах вспыхнул и заискрился веселый смех. Он еще сильнее сжал ее в объятиях, привлек к себе, сомкнул руки у нее на спине и зарылся лицом в ее волосы, глубоко вдыхая их аромат. Смех и облегчение, смешанное с желанием, прозвучали в его голосе, когда он заговорил:

— Милая искусительница, свет моих дней и утешение ночей, ты могла бы избавить меня от смущения.

Она отстранилась и окинула его скептическим взглядом.

— Я бы так и сделала, если бы ты…

Он не дал ей договорить.

Примечания

1

Чарльз-Фредерик Уорт (1825—1895), прославленный английский модельер, работавший во Франции, основатель Дома моды Уорта, определивший тенденции в моделировании женской одежды более чем на век вперед. (Здесь и далее прим. перев.)

2

Франсуа Гизо (1787—1874 гг.) — французский историк, с 1840 г. фактически руководил всей политикой Июльской монархии.

3

Перефразированная цитата из пьесы английского драматурга Уильяма Конгрива (1670—1729) «Невеста в черном»: «Любовь, что злобой стала, страшнее гроз небесных, отвергнутая женщина ужасней фурий ада».

4

Аврора Дюдеван (1804—1876), писавшая под псевдонимом Жорж Санд, — французская писательница, сторонница женской эмансипации.

5

От французскогоgris — серый.

6

Красильщик, основавший в 1662 г. целую династию мастеров по изготовлению ковров-картин и давший им свое имя.

7

Никколо Макиавелли (1469—1527 гг.) — итальянский политический мыслитель, считавший допустимыми любые средства ради упрочения государства. Его имя стало синонимом для обозначения политической беспринципности и интриганства.

8

Луи Филипп Жозеф (1747—1793 гг.) — герцог Орлеанский; в период Французской революции отрекся от титула, взял фамилию Эгалите (Равенство), был членом Конвента, голосовал за казнь короля.

9

де Богарне (1763—1814 гг.) — первая жена Наполеона Бонапарта.[1

10

Здесь обыгрывается название прославленного романа Джейн Остин.

11

Дюйм равен примерно 2,54 см.

12

Мера жидкости, равная 0,57 л.

13

Вошедшие в поговорку слова королевы Гертруды из трагедии Шекспира «Гамлет».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24