Обольщение по-королевски (№2) - Цыганский барон

Все дружно пробежали по темному коридору, ведущему наружу, и вырвались во двор. Перед ними был небольшой садик с посыпанными гравием дорожками и калиткой, через которую можно было попасть в парадный двор. Там уже ждала карета, предусмотрительно развернутая передом к выезду, а за каретой нетерпеливо пританцовывали не расседланные лошади гвардии. В мгновение ока Мару и Джулиану усадили в карету, гвардейцы вскочили в седла. Михал отдал приказ, и они поскакали прочь от ярких огней и неразберихи, царившей в доме виконтессы Бозире.

Карету трясло, она с такой силой подскакивала на булыжной мостовой, что у Мары стучали зубы. Она цеплялась за обтянутую бархатом ручную петлю, уставившись в темноту, и никак не могла унять дрожь. Тряска кареты тут была ни при чем — это сказывался шок.

Политическое убийство. Она подозревала нечто подобное, но в глубине души не верила. Де Ланде знал о готовящемся покушении, это было совершенно ясно. Неясно было другое: зачем ему понадобился принц? Чтобы предотвратить покушение или чтобы было на кого свалить вину? Второе предположение казалось более правдоподобным. Но зачем все это? При Луи Филиппе он занимает пост в министерстве, какой ему смысл рубить под собой сук? Может быть, он надеялся извлечь какую-то выгоду из своего присутствия на месте несостоявшегося убийства? Неужели он позаботился о том, чтобы Родерик и его гвардия, известные своим умением предотвращать подобные преступления, оказались на месте и сделали за него грязную работу, а он потом присвоил бы все лавры себе?

Но кто стал бы королем, если бы Луи Филипп был убит? Официальным наследником был юный граф Парижский, внук короля, отец которого, Фердинанд, герцог Орлеанский, погиб в дорожном происшествии пять лет назад. Несомненно, если он взойдет на трон, будет установлено регентство. Скорее всего, регентшей объявят его мать, герцогиню Елену Шверин-Мекленбургскую. Но в таком случае настоящее правление окажется в руках других людей, амбициозных мужчин вроде де Ланде, умеющих рассчитывать на несколько ходов вперед. Может быть, все дело в этом?

А какое это имеет значение? Король не был убит. Родерик и его люди вмешались и предотвратили злодейство. Официант, совершивший покушение, наверняка мертв, а вместе с ним имя того человека или политического дела, ради которого он пошел на такой риск.

Увидев нож в груди официанта, Мара инстинктивно устремила взгляд на нового члена гвардии, цыгана Луку. Он стоял близко, но она не знала наверняка, он ли нанес смертельный удар — а если да, то по чьему приказу? — и предпочитала не гадать.

Все эти политические интриги не имели отношения к ней. Ее мучительно тревожил другой вопрос: сочтет ли де Ланде, что она не выполнила задания, и если да, что он сделает с ее бабушкой? А Родерик? Понимает ли он, что она сознательно и хладнокровно заманила его на этот бал? И еще ей хотелось знать, зачем Родерик послал за ней Михала. Заботился о ее безопасности, хотел благополучно вернуть ее в Дом Рутении? Или у него есть другая причина? А если есть, что он собирается с ней делать? В какой-то момент, когда они проезжали мимо уличного фонаря, Мара заметила, что Джулиана смотрит на нее с сочувствием, и это лишь усугубило ее страхи. Она облизнула пересохшие губы.

— Где Родерик? Почему он там остался?

— Будет официальное расследование, — спокойно ответила Джулиана. — Всем, кто непосредственно замешан, придется давать показания о случившемся. Король Луи Филипп наверняка захочет лично ознакомиться с протоколом, особенно с учетом положения моего брата в этой стране.

— Положения?

— Он официальный представитель Рутении.

— Понятно. А… как ты думаешь, нас будут допрашивать?

— Вряд ли. Это один из тех редких случаев, когда выгодно быть женщиной. Как бы то ни было, — задумчиво добавила Джулиана, — я думаю, Родерик нас оградит.

Неужели в ее словах крылся двойной смысл? Мара не была твердо в этом уверена и не посмела спросить.

Вернувшись в Дом Рутении, они решили ждать и, не сговариваясь, заняли места в парадной гостиной: все чувствовали, что случившееся требует официальной обстановки. В каминах был разожжен огонь, в гостиную принесли на подносах еду и вино, все принялись горячо обсуждать происшествие, однако никто не упомянул, что все они не случайно оказались на месте, чтобы предотвратить происшествие. Мара подумала, что гвардейцы принца решили дружно проявить дипломатичность.

Все они были далеко не глупы. Они знали, что принц изначально не собирался посещать бал, но изменил свои планы ради нее. Они получили определенный приказ, касающийся прибытия короля, заранее зная, что этот приказ надо держать в тайне от нее. Было ясно, что они подозревают ее в причастности к случившемуся. Свое мнение они решили придержать до возвращения Родерика. Всеобщее настроение было таково: у принца есть свои резоны, о которых бесполезно гадать. Однако их отношение к ней едва заметно изменилось: в нем больше не чувствовалось привычного тепла, зато сквозило сочувствие, проявляемое к осужденным накануне казни.

Родерик вернулся только на рассвете. Он пребывал в самом скверном расположении духа и с порога заявил, что после пятичасового допроса тупыми полицейскими чиновниками ему больше нечего сказать о покушении. Короля уложили в постель, в которой он и уснул сном праведника. Официант умер, не сказав ни слова. Неизвестный, метнувший в него нож, скрылся в толпе, да так и не был обнаружен.

Принц саркастически предложил своей свите последовать примеру одного из трех на выбор. Исключение он сделал только для Мары.

В мгновение ока гостиная опустела, и она осталась наедине с принцем. Она сидела, расправив складки своего шелкового платья, так и не сняв горностаевого манто, стиснув руки на коленях. Гордость заставила ее распрямить спину и высоко держать голову, она смотрела прямо на Родерика, но на душе у нее лежал свинцовый груз вины, сердце глухо билось от боли и тревоги.

Он стоял, глядя в огонь, поставив ногу в сапоге на массивную бронзовую подставку для каминных щипцов и кочерги. Молчание затягивалось. Наконец он повернулся к ней и заложил руки за спину. Военная выправка придавала ему вид грозного и неумолимого судьи, в плавных движениях ощущалась сдержанная сила. Его тихий голос тоже прозвучал угрожающе:

— Кто ты такая?

— Я…

— Не смей! — перебил он ее, и она отшатнулась, как от удара. — Не думай, что новая ложь тебе поможет, не совершай такой ошибки.

— Я и не собираюсь, — тихо ответила Мара. — Меня зовут Мари Анжелина Делакруа.

— Мара.

Она смотрела на него без удивления. Ей уже давно стало ясно, что на него работает целая сеть осведомителей и он не может не знать, кто такой де Ланде. После того как он застал ее за разговором с де Ланде в салоне Гюго, выяснение ее личности стало для Родерика лишь вопросом времени. Для него не составило труда узнать, кто она такая.

— Почему? — спросила она. — Почему ты позволил мне продолжать?

— Мне показалось, что у тебя нет навыков настоящей заговорщицы. К тому же мне было интересно, — сухо и кратко, как бы насмехаясь над собой, ответил он.

— Интересно? И что же именно тебя заинтересовало?

— Как далеко ты готова зайти.

Мара страшно побледнела при этих словах, и у Родерика возникло ощущение, что он ударил безоружного противника. Его гнев все еще не был утолен, но он мог по крайней мере вести честную игру. Он опустил глаза.

— Для меня это было внове, к тому же опыт оказался чрезвычайно приятным. Чтобы узнать, какая цель за всем этим кроется, его пришлось довести до конца.

— Твое любопытство обошлось тебе недешево, — заметила Мара, ощупывая жемчуга у себя на шее.

— Ничего из ряда вон выходящего, — заверил он ее.

Просто поразительно, как много боли могут причинить несколько слов! Мара судорожно сглотнула.

— Что ж, по крайней мере, теперь все кончено. Можешь думать, что хочешь, но я рада, что король не пострадал.

— Это, конечно, огромное облегчение. Надеюсь, следующее покушение на убийство, которое ты устроишь, будет столь же неудачным. И тогда твоя чуткая совесть не пострадает.

— Не будет никакого покушения.

— Докажи это, и тогда все мы с чистым сердцем вознесем благодарственную молитву господу.

Она подняла глаза и встретилась с его насмешливым взглядом.

— Чего ты от меня добиваешься? Хочешь, чтобы я извинилась? Прекрасно. Я до конца своих дней буду сожалеть о той роли, которую мне пришлось сыграть прошлой ночью. А теперь ты дашь мне уйти?

— Уйти? Нет такой силы в этом подлунном мире, которая заставила бы меня отпустить тебя.

— Но ты должен меня отпустить!

Ей необходимо было покинуть этот дом, разыскать де Ланде и узнать, что он собирается сделать с бабушкой Элен.

Родерик подошел к ней вплотную. Теперь он подавлял ее своим ростом, и его голос, такой тихий и вкрадчивый, звучал неумолимо. Он наконец-то подошел к тому, что так хотел узнать.

— Должен? Соберись с духом, Мара, моя дорогая Шери. Напряги свои мозги, повороши уголья, еще не перегоревшие в твоем сердце. Заставь меня прислушаться, скажи мне нечто такое, во что я поверю. Назови мне вескую причину. Почему я должен тебя отпустить?

Мара закусила губу.

— Я могу тебе сказать, но ты не поймешь.

— Ты меня еще не знаешь. У меня более богатое воображение, чем тебе кажется. Советую тебе попытаться.

Черты его лица, решительного и сурового, казались высеченными из бронзы, но что-то крылось за жестоким блеском синих глаз. Ожидание. Ее ответ был важен для него. Он больше не собирался ее расспрашивать, но рассчитывал получить ответ, сколько бы ни пришлось ждать. Он готов был удержать слова осуждения, но взамен требовал от нее всей правды без утайки. Оцепенев от страха, Мара поняла, что он ждет полной капитуляции.

Такое решение казалось ей опрометчивым, но ничего другого просто не оставалось. Она набрала в грудь побольше воздуха и с большим трудом выдавила из себя:

— Это все из-за моей бабушки.

— Из-за бабушки? — недоуменно повторил он.

На миг Мара ощутила удовлетворение: ей все-таки удалось его удивить! Но это чувство мгновенно развеялось. Запинаясь, она выложила ему всю историю о Деннисе Малхолланде, о путешествии в Париж, о де Ланде и о пристрастии бабушки Элен к азартным играм, о роковых последствиях. Стоило ей начать говорить, как она уже не могла остановиться. Чувствуя, как к глазам подступают слезы, она рассказала ему о своих страхах за судьбу старой женщины. Ее охватывал ужас при одной мысли о том, что способен предпринять де Ланде в отместку за провал вчерашнего покушения.

— Ты должен меня отпустить, — повторила Мара прерывающимся от плача голосом и умоляюще протянула к нему руку. — Я должна пойти к де Ланде, упросить его, чтобы он позволил мне встретиться с бабушкой, узнать, как она, что с ней. Она старенькая, хрупкая… и она привыкла все делать по-своему. Она не вынесет долгого заточения. Я сделала то, о чем он меня просил. Может быть, теперь он ее отпустит или хотя бы позволит мне найти другой способ вернуть ему долг.

Родерик резко отвернулся и отошел от нее.

— А как насчет того, что ты задолжала мне?

— Что я тебе задолжала? — растерялась Мара, глядя на его широкую спину. — О чем ты говоришь?

— О цене предательства.

Она стремительно поднялась с кресла, подошла и встала прямо перед ним.

— Ты не понимаешь! Моя бабушка…

— Я понимаю. И ради родственной связи я должен позволить тебе уйти и продать себя предателю? О нет, Мара. Ни за что.

— Я бы не стала продаваться ему!

— Не стала бы? А если бы он этого потребовал? Мне импонирует твоя преданность родственникам, но поощрять ее я не стану. Только не такой ценой.

Она отвернулась от него, посмотрела на свои руки.

— Что же мне делать?

— Ты можешь предоставить действовать мне.

Ее глаза округлились от изумления.

— Тебе? Что ты имеешь в виду?

— Я найду твою бабушку и верну ее тебе.

Ей даже в голову не пришло сомневаться, что он может это сделать и сделает.

— Но почему? Зачем тебе это нужно?

— Скажем так, — невозмутимо ответил он, — я мстителен по натуре. Не люблю, когда меня держат за дурака. Если я увезу твою бабушку, я получу то преимущество, которое в настоящий момент принадлежит де Ланде. Она станет моей заложницей.

— Твоей? Но для чего?

Родерик улыбнулся одними губами, глаза остались холодны.

— Чтобы ты вела себя паинькой — в моей постели и вне ее. Для чего же еще?

Он повернулся по-военному, подошел к двери и послал лакея за гвардией. Тот побежал выполнять поручение.

Бабушку Элен нашли цыгане. Они были вездесущи, проникали в каждую деревню, конюшню, курятник; они видели и слышали все, пока покупали и продавали лошадей, плясали, показывали цирковые номера, торговали приворотным зельем и предсказывали судьбу на ярмарках. Они заранее знали, когда ожеребится любая кобыла и снесется любая курица. И, уж конечно, им было известно, когда в округе появлялся кто-то чужой. На цыганском языке была передана просьба сообщить о пожилой женщине определенной наружности, которую содержат в поместье некоего господина. Это сообщение распространилось так быстро, как только могли передать его люди, часто меняющие лошадей. Ответ был получен мгновенно, словно его принесло ветром: есть такая женщина в одном из замков в долине Луары, неподалеку от Шамборских лесов. Она здорова и довольна жизнью, хотя кажется немного помешанной.

К тому времени, как пришла эта весть, была снаряжена спасательная экспедиция, готовая выступить в любой момент. Они покинули Париж в самый темный час перед рассветом: мужчины на лошадях и быстро мчащаяся карета, В карете, откинувшись на подушки, полулежала Джулиана, пытавшаяся вздремнуть, а Мара сидела, выпрямившись, глядя прямо перед собой в темноту. Сестра Родерика отправилась в путь, чтобы не пропустить интересное приключение, Мара — потому, что ей необходимо было видеть бабушку. К тому же на ее присутствии настоял Родерик. Ей показалось, что он ей не доверяет и поэтому не хочет оставлять ее одну в Доме Рутении, хотя сам уверял, что ее присутствие успокоит и подбодрит бабушку, когда старушке придется столкнуться со своими спасителями.

Лучшей спутницы, чем Джулиана, Мара не могла бы и желать. Она не жаловалась, не трещала как сорока, не вскрикивала на каждом ухабе, держалась своей половины сиденья и была способна уснуть в не самых, мягко говоря, идеальных условиях. Мара, в отличие от нее, не смыкала глаз на протяжении двух суток, прошедших после бала. Когда Родерик созвал гвардию, чтобы составить план действий, она ушла в свою комнату и не покидала ее, ожидая, что он вот-вот ее позовет, но вызова так и не последовало. Она осталась наедине со своими мыслями и страхами.

Больше всего она боялась, что у них ничего не получится. Она была просто в ужасе. Вдруг де Ланде, предвосхищая их попытку освободить бабушку Элен, прибудет на место первым, увезет ее еще куда-то или даже убьет? Или приставит к ней такую стражу, сквозь которую им не пробиться? А если их попытка окажется успешной, Родерик привезет бабушку Элен в Париж и поселит ее в своем доме, где она увидит, как низко пала ее внучка, и будет винить в этом себя.

Было у Мары и еще одно опасение, заставлявшее ее снова и снова мысленно возвращаться к сцене в особняке виконтессы Бозире. Она вспоминала официанта и мужчин, столпившихся вокруг него, вспоминала, как шелестел летящий нож, как он с тихим, чмокающим звуком вошел в плоть. Кто убил этого человека?

Это мог быть один из телохранителей короля, проявивший чрезмерное рвение в попытке оградить монарха от нападения. Это мог быть кто-то из гостей, возмущенный тем, что официант своими действиями подверг опасности всех присутствующих. Это мог быть де Ланде. Но, скорее всего, его убил принц или кто-то из гвардейцев. Именно они стояли ближе всех. Что, если Родерик заставил замолчать человека, знавшего о его подлинной роли в этой истории?

Подозрение разъедало ее ум и душу. Уж лучше высказать свои сомнения открыто. Но как это сделать? Подозрение тем и страшно, что оно может подтвердиться.

Что это будет означать для нее, если выяснится, что именно Родерик приказал убить официанта? Можно ли сделать вывод, что Родерик каким-то образом участвовал в покушении? Он явно что-то знал, недаром вся его гвардия была наготове. Может быть, он собирался убить короля, но изменил свое решение в самый последний момент и устранил исполнителя, который мог его разоблачить?

Мара не могла забыть выражения ужаса на лице де Ланде. Может быть, он тоже боялся разоблачения? И что с ней теперь станется? Принц будет держать ее у себя, пока она ему не надоест? Или отпустит с щедрым вознаграждением в знак благодарности? А может, ее найдут в один прекрасный день в каком-нибудь переулке — женщину без имени, знавшую слишком много?

Принц не знал жалости, не знал пощады. Он взял ее с собой в Париж, словно она была найденной им на дороге приблудной собачонкой. Он оцарапал шпагой лицо Труди, чтобы доказать свою правоту в споре. Он использовал мужчин и женщин для достижения своих целей, выжимал из них нужные ему сведения, а потом прогонял с глаз долой. Он использовал их уважение, их преданность, как в случае с Лукой, а что давал взамен? Красивые слова. Милостивое разрешение себя сопровождать. Острые ощущения. Короткие моменты жизни на опасном краю наслаждения.

Карета, подпрыгивая на ухабах, катила вперед. Они оставили Париж позади, направляясь на юг. Пологие холмы проносились мимо. Они проезжали через оставленные под паром поля и фруктовые сады с голыми деревьями, через деревни, где их облаивали собаки и провожали тревожным мычанием коровы. Крестьяне с любопытством глазели им вслед, пока они мчались мимо в клубах пыли.

В одной из таких маленьких деревушек они заночевали, поужинав бобами и ветчиной, которую запивали чудесным красным вином. Встали опять затемно и к рассвету были уже далеко.

Наконец они достигли долины Луары, льющейся ленивыми широкими петлями среди песчаных дюн. Здесь располагались десятки загородных замков, исторических памятников, запечатлевших вкусы и предпочтения многих поколений французской аристократии. Тут были и средневековые крепости, и сказочные дворцы, и охотничьи домики, и вычурные «замки удовольствий». Здесь жили любовницы королей, здесь двести лет назад на крепостных стенах десятками вывешивали трупы гугенотов. Здесь звенел смех и лились слезы, здесь жизнь, проходившая в немыслимом блеске роскоши и великолепия, навсегда ушла в прошлое и была предана забвению с наступлением эпохи революций.

Они ехали по петляющим деревенским проселкам, проезжали мимо цыганских таборов, раскинувших свои шатры на берегу реки, пересекали лесные угодья, когда-то именовавшиеся королевскими. Они видели разрушающиеся акведуки и дороги, доставшиеся Франции в наследство еще от древних римлян, возвышающиеся над городскими домами величественные готические соборы, неподвластные времени. И в самый темный час ночи, когда круглая желтая луна скрылась за горизонтом, они наконец подъехали к замку, принадлежавшему, а вернее, присвоенному себе господином де Ланде.

Это некогда горделивое творение всеми забытого архитектора теперь превратилось в развалину, практически не приспособленную для жилья. Покрытые мхом башни с пустыми глазницами окон служили обиталищем для летучих мышей. Лес, заглушивший пахотные земли, подступал чуть ли не к самому порогу. Гвардия расположилась в ожидании под покровом деревьев.

12.

Для штурма замка был выбран рассвет — то время суток, когда трудно что-либо различить в сумерках, а люди спят самым крепким сном. Принц произнес краткое напутствие перед выступлением, хотя оно вряд ли было необходимым. Каждый из его гвардейцев хорошо знал свое место и свою задачу. Все прекрасно понимали, что любой неосторожный шаг может привести к гибели. Они были готовы проявить все свое мастерство, отточенное годами бесконечных тренировок, скупых похвал и едкой критики, изничтожавшей их немногочисленные слабости и недостатки. Их бы здесь не было, если бы они не были готовы к выполнению задания. В этом их заверил принц, человек, от которого не так-то легко было дождаться одобрения.

Михалу опять доверили опекать Мару. Если он и счел такое поручение обременительным, то жаловаться не стал. Пока они бесшумно пробирались по лесу, он вел ее в нужном направлении, то слегка касаясь ее локтя, то шепча советы на ухо. Она была благодарна ему за терпение и радовалась, что это не Родерик идет рядом с ней к замку. В последние минуты перед штурмом ее одолевали сомнения относительно цели, которую преследовал Родерик, и средств для ее достижения. Она знала, что он догадывается о ее сомнениях, знала это так же твердо, как и то, что утренний свет вскоре разгонит ночную мглу.

Мара этого не хотела. Он и без того уже настроен против нее, зачем обострять их отношения еще больше? А главное, она не хотела никоим образом повредить его попытке взять под свою защиту бабушку Элен. Взвесив все «за» и «против», Мара пришла к выводу, что лучше уж быть в долгу перед принцем, чем перед де Ланде. Возможно, в основе ее решения лежали и какие-то иные соображения, но она не хотела об этом думать.

Перед ними высились коричневато-серые стены замка, отделенные от опушки леса узкой полоской голого поля. Гвардейцы по одному пересекали открытое пространство и растворялись в глубокой тени. Где-то мрачно заухал филин. Мышь пискнула в сухой траве и затихла.

Настала очередь Михала и Мары. Он взял ее за руку. Свободной рукой она подобрала юбки. Низко пригибаясь, они перебежали через прогалину и выпрямились уже у самой стены. Остальные поджидали их там.

— Пора, друзья, — тихо сказал Этторе, когда все собрались вместе.

По этому сигналу гвардейцы подтянулись к нему, сгруппировались, взобрались друг к другу на плечи и образовали живую пирамиду. Они действовали так же ловко, быстро и бесшумно, как будто находились в своей любимой галерее в Доме Рутении.

— Опля! — раздался сверху возглас полушепотом, когда пирамида выстроилась.

Родерик, стоявший в стороне, подошел быстрыми шагами и начал взбираться по живой колеблющейся лестнице, немного не достававшей до края. Принц подтянулся и, преодолев последние несколько дюймов, ухватился обеими руками за край стены. Он напрягся и вскинул свое крепкое, тренированное тело на самый верх.

— Теперь вы, мадемуазель, — шепнул Этторе.

— Что? Разве принц не может отпереть ворота?

— Если у него не получится, вы должны пойти с ним, чтобы успокоить вашу бабушку. Торопитесь. Нельзя терять ни минуты.

Он был прав: их могли заметить, и риск рос с каждой минутой. Мара пробормотала себе под нос тихое замечание, неподобающее молодой даме из приличного общества, подоткнула юбки и начала взбираться по лестнице из тел. Она была разозлена, и злость придала ей сил добраться до плеч тех, кто стоял в верхнем ряду. Потом она медленно распрямилась. Родерик перегнулся через стену и потянулся к ней. После секундного колебания она подняла руки.

Он обхватил ее запястья, словно стальными тисками, и подтянул кверху. Сильная рука обхватила ее за талию и держала, пока она не нащупала точку опоры. Мара на миг ощутила литое бедро под собой, ножны шпаги Родерика больно кольнули ее в бок, но ей удалось перелезть через край стены. А потом, не успела она рта раскрыть или хотя бы понять, что он намерен делать, как Родерик опустил ее с другой стороны на всю длину своих рук, подержал так долю секунды, пока она не вытянулась вниз, к земле, и отпустил.

Мара приземлилась весьма неизящно и тут же перекатилась через себя, чтобы освободить место, потому что Родерик прыгнул следом за ней. Она чуть было не высказала ему на месте все, что думала о его способе преодолевать крепостные стены, но тут же закрыла рот, потому что над головой у них раздался оклик:

— Стой кто идет!

Вместо ответа Родерик одной рукой выхватил шпагу, а другой толкнул Мару к себе за спину. Часовой попятился, зовя на помощь и вытаскивая свою собственную шпагу. Принц нагнал его в несколько стремительных шагов. Их клинки скрестились со звоном, высекая искры Столкновение было бурным, но недолгим. Часовой ахнул полузадушенным голосом, когда шпага вылетела у него из рук и вонзилась, подрагивая и пружиня, в коровью лепешку Рукоятью своей собственной шпаги Родерик нанес ему страшный удар в подбородок. Часовой упал и остался недвижим.

Не останавливаясь, Родерик перешагнул через поверженного противника и бросился бегом к огромным железным воротам замка. Одним ударом шпаги он рассек канат, на котором висел противовес. Тяжелая гиря упала, и ворота медленно разошлись. Гвардия с оглушительным криком, который эхом отразился от стен замка, ворвалась во двор.

Они появились как раз вовремя, потому что где-то распахнулась дверь, и на мощенный булыжником двор упал сноп золотистого света. Из дверей, торопливо одеваясь на ходу, выбежали мужчины. Завидев гвардию принца, они остановились и вскинули пистолеты. Захлопали выстрелы, в сером сумраке рассвета вспышки пороха казались цветами — мгновенно распускающимися и тут же увядающими. Вспорхнули и разлетелись напуганные стрельбой голуби. Обмен выстрелами не принес результатов, и тогда были обнажены шпаги. Зазвенела сталь, первые лучи утреннего солнца заиграли на скрестившихся клинках. Мужчины дрались, ожесточенно кряхтя и ругаясь себе под нос, скользя и спотыкаясь на неровном булыжнике.

Стража замка оказалась невелика. Через несколько минут все было кончено. Часовых связали и уложили на землю. Для допроса Родерик выбрал покрытого шрамами, сурового на вид ветерана, получившего поверхностную рану головы и полуослепшего от кровотечения. Он помог стражнику принять сидячее положение и склонился над ним:

— Где твой хозяин? Где де Ланде?

— А кто хочет это знать? — ворчливо спросил старый вояка.

Родерик накрыл ладонью рукоять шпаги.

— Тот, кто отправит тебя на небеса без причастия, если ты не ответишь со следующим вздохом.

Мара ждала, затаив дыхание и напрягшись всем телом. Она боялась услышать, что де Ланде увез или убил ее бабушку, но еще больше страшилась стать свидетельницей убийства. Успев хорошо изучить принца, она ни на секунду не усомнилась в серьезности угрозы и ничуть не удивилась, что начальник охраны замка поспешил ответить:

— Прошу прощения, мсье. Я… мы не видели его вот уже несколько недель.

— У вас здесь живет пожилая дама. Где она?

— Вы говорите о мадам Элен? В постели, конечно, где же еще ей быть в этот час?

— Она больна? — с тревогой спросила Мара.

Начальник стражи в недоумении перевел взгляд с нее на Родерика.

— Она спит, насколько мне известно.

Родерик рывком поднял его на ноги:

— Показывай дорогу.

— Вы не причините ей зла?

Услыхав этот простой вопрос, гвардейцы сбросили напряжение. Они обменялись взглядами, на их лицах появились улыбки. На вопрос ответила выступившая вперед Джулиана:

— Болван, — беззлобно обругала она стражника, — веди нас к ней.

Топая сапогами и звеня шпагами, они вошли в замок. В громадном вестибюле пришлось прокладывать дорогу среди старых растрескавшихся седел и упряжи, валявшейся на полу. Винтовая лестница из белого известняка вела наверх. Они поднялись цепочкой: Родерик рядом с пленником, за ними Мара, следом все остальные. Поднявшись на два марша, они попали в другой вестибюль, увешанный оленьими рогами и обставленный деревянными скамьями, на которых лежали выношенные до основы и побитые молью подушки. В стене рядом с огромным камином находилась неприметная дверь. Начальник стражи остановился перед ней.

Бросив взгляд на его лицо, Родерик постучал в дверь. Ответа не последовало. Он постучал еще раз.

— Если ты солгал… — начал Этторе.

— Я не солгал. Позвольте мне, — сказал начальник стражи и забарабанил кулаками по двери.

Ответа по-прежнему не было.

— Отойди, — приказал Родерик.

— Дверь не заперта, — заметил начальник стражи.

Родерик взглянул на него с недоверием, но протянул руку и нажал на ручку двери Она легко поддалась. Тогда он посторонился и сделал знак Маре, чтобы она вошла первой.

Мара судорожно перевела дух и дрожащей рукой взялась за дверную ручку. Может быть, бабушка слишком слаба, чтобы подняться или даже откликнуться на зов? Что, если ее сердце не выдержало долгого заточения и она сейчас лежит мертвая в этом необъятном, продуваемом сквозняками каменном мавзолее? Был только один способ узнать наверняка.

Старая скрипучая дверь открылась пугающе медленно. Комната была освещена только слабым утренним светом, проникавшим через незашторенные окна. Огромная кровать под вышитым атласным балдахином была серой от пыли. У стены стоял расписной гардероб из тех, что когда-то назывались «свадебными сундуками», а к камину была подтянута кушетка. Другой мебели в комнате не было, но Мара узнала чемодан и белоснежную ночную рубашку с длинными рукавами и высоким стоячим воротником, сплетенную кружевницами из новоорлеанского монастыря. Рубашка была оставлена на кушетке, словно старая женщина одевалась в спешке перед небольшим огнем, разожженном в огромном, как пещера, камине.

По зову Мары остальные вошли в комнату вслед за ней. Начальник стражи нервно облизнул губы, переводя взгляд с одного сурового лица на другое.

— Она… она, наверное, вышла. Мадам встает рано, это правда.

Они снова вышли наружу, покинув здание через заднюю дверь, выходившую в узкий проход между кухней и помещениями для прислуги. Через проход можно было попасть в конюшни и в другие внешние постройки, включая уборную. Они осмотрели кухню, где какая-то неряха в засаленном фартуке заваривала кофе. В уборной никого не было. Капитан уже начал заикаться, но тут Мара, устремившая взгляд на деревянную постройку, похожую на курятник, издала радостный вопль.

К ним шла бабушка Элен. Капюшон ее плаща был откинут, седые волосы сияли серебром в лучах утреннего солнца. Концы плаща и подол платья намокли от росы. В руке она несла корзинку, доверху полную яиц, а следом за ней трусила, как домашняя собачонка, белая дойная коза с парой козлят. Она помахала рукой, ее морщинистое лицо расплылось в приветливой улыбке.

— Доброе утро, — поздоровалась она, подойдя поближе. — Вы как раз вовремя. На завтрак будет омлет.

Как образцовая креольская домохозяйка, бабушка Элен знала толк в еде.