Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дамеон - Занавес молчания

ModernLib.Net / Фантастический боевик / Быстров Андрей / Занавес молчания - Чтение (стр. 21)
Автор: Быстров Андрей
Жанр: Фантастический боевик
Серия: Дамеон

 

 


Шерман улыбнулся:

– Ну почему же? Ведь образцы с эллонами были вывезены из Германии, не так ли? Почему вы уверены, что они достались только русским, что другие образцы после войны не попали, скажем, в Америку, что с ними не велись там работы, в результате которых и были созданы дезинтеграторы?

– Вы установили дезинтеграторы, – пробормотал Довгер, внезапно будто утративший интерес к вопросу о земных и неземных технологиях, а вероятнее, понявший бесперспективность этой темы. – Проект «Мельница» был обречен… Зачем же вы убеждали меня, что он опасен?

– Разве я имел шанс вас убедить? Но попробовать-то стоило… Я ведь шел в какой-то мере наугад. Я не знал и сейчас не знаю, все ли эллоны находятся на уровне Z. Если где-то отдельно хранится еще хотя бы один… И потом, дезинтеграторы действуют медленно. Минимум тридцать суток. В течение этого срока вы вполне могли переместить некоторые эллоны – из предосторожности или по любой иной причине, – а радиус досягаемости дезинтеграторов крайне мал… Я мог бы уничтожить проект, но только если бы мне повезло.

– Вам повезло, – сказал Довгер. – Все эллоны там, и я не собирался их перемещать… Жаль только беднягу Илларионова. Его подвиг становится чуть ли не напрасным, запоздалым. Но без него…

– Напрасным! – воскликнул Шерман. – Напрасное бессмысленно. О чем вы говорите, профессор! Разве то, что произошло с вами, бессмысленно?

– Я уж помолчу о том, что вы сделали бы с НАМИ за этот месяц, – язвительно вставила Ника. – А другие реципиенты? Один месяц может сохранить им разум! И разве после крушения проекта ваши убийцы не прикончили бы их, охраняя ваши черные секреты?

Натянутая до предела струна гнева прозвенела в ее голосе, но и в мыслях она не отводила себе и Шерману одну и ту же судьбу. Стать реципиентами – это она допускала, но умереть – нет. Так ли велика была ее вера в Шермана, в его способность не сдаться и выиграть даже в объятиях страшных машин, пожирающих мозг? Или она думала сейчас исключительно о несчастных жертвах, о людях, которые продолжают страдать и в этот момент? Как бы то ни было, она не удержалась от мстительного наставления, надобности в котором и сама не видела.

– И вы, профессор, вдребезги разобьетесь, но вернете этих людей к их обычной жизни, вы их вырвали из нее, вы в долгу перед ними!

Она не получила отповеди, дескать, не подобает ей поучать старого человека, мучимого виной, – а именно такой отповеди, пусть смягченной, она ожидала от Шермана. Но Шерман снова обратился к Довгеру:

– К тому же искушения проекта весьма велики… Можете ли вы гарантировать, что кто-то из ваших сотрудников не похитил часть эллонов или не попытается сделать это в ближайшее время?

– Конечно, я могу это гарантировать! Но… – Довгер запнулся.

– Вот именно, «но»! А теперь изнутри вы возьмете это под особый контроль с новых позиций. Потом, демонтаж проекта… Если бы не Илларионов, он сопровождался бы большой кровью. Кровь – это печать на дверях молчания. Только вы сумеете провести все так, чтобы избежать кровавых развязок. Так что менее важным дополнением выглядит скорее не подвиг Илларионова, а мое… наше с Никой предприятие.

– Нет, – возразил Виктор Генрихович. – Наблюдение за зоной размещения эллонов ведется не мной одним. Я не смог бы уничтожить эллоны, мне бы просто не дали сделать и шага. Без ваших дезинтеграторов проект продолжался бы – не с одним руководителем, так с другим. А попытайся я предать проект огласке… Вы понимаете.

– А теперь?

– Что теперь?

– Я спрашиваю об огласке.

– Нет, мистер Шерман. Проект «Мельница» должен остаться окруженным стеной молчания навсегда. Правда о «Мельнице» и УНР будет подобна взрыву, слишком далеко все зашло, интересы слишком многих людей переплетены здесь. Если я не буду действовать по-прежнему как глава проекта и высокопоставленное лицо в УНР, меня уберут… Хорошо, все мы смертны. Но ведь тогда я не смогу вызволить реципиентов, предотвратить ликвидации, устранить многочисленные ростки посеянного мной зла… А правда о проекте все равно будет похоронена, со мной или без меня. И вот еще что, мистер Шерман…

– Да?

– Я, лично я, глубоко убежден в том, что правда об инопланетном корабле, едва не погубившем наш мир, и о тех силах, в контакт с которыми вступил Илларионов, не должна стать известной. Тот, кто соприкоснется с ней, уже не будет прежним… Не будет прежней, соприкоснувшись с этой правдой, и целая цивилизация. Может быть, в будущем человечество вновь столкнется с той же угрозой, и тогда правда станет необходимой. Видимо, нужно продумать способ сохранения информации и доступа к ней, когда меня не станет… Какой-то институт хранителей, посвящение и преемственность… Не знаю пока. Но я был бы счастлив, если бы потребность в этой правде не возникла у человечества никогда.

– Я согласен с вами, профессор, – просто сказал Шерман. – И так как моя миссия завершена, а дальнейшее в надежных руках, я хотел бы возвратиться в Санкт-Петербург.

– Вы можете улететь сегодня же, через два часа рейс… Я уже придумал, как объяснить ваше возвращение… Но, мистер Шерман… обстоятельства могут сложиться так, что мне будет трудно обойтись без помощи такого человека, как вы. Как я мог бы…

– Боюсь, что никак. Меня ждут, и вскоре я буду далеко. Увы, не в моих силах предоставить вам какой-либо канал связи со мной. Но я обещаю, что вас не оставят одного. Вы ничего не заметите, не ощутите… Но если придется туго, вам постараются помочь.

– Благодарю вас, мистер Шерман. – Старый про­фессор с достоинством наклонил седую голову.

– Не спешите меня благодарить. Постараются – не значит непременно помогут. Уж не принимаете ли вы меня и впрямь за всемогущего пришельца, готового в любую минуту высадить внеземной десант? Будь все так легко… Нет, профессор. Здесь, напротив, все очень сложно, а потому рассчитывайте в основном на себя.

– Я всегда рассчитывал на себя. Перемена в знаке тут ничего не прибавит и не убавит… Но есть человек, на которого я могу положиться полностью. Человек, способный оказать мне реальную поддержку, обладающий немалым влиянием. Я говорю о Диане.

– Диана?! – встрепенулась Ника. – Но ведь… Она осеклась и умолкла. Профессор посмотрел на нее с улыбкой:

– Да, Диана, мой друг, мой соратник. У нас бывают столкновения, споры, но все это до принятия мной решения. Помните – «это моя страна, права она или нет»? И я прекрасно знаю, как относилась Диана к проекту «Мельница». Она заплатила цену, которую приходится платить женщине, если она женщина, а не кукла. Я знаю и то, как она отнесется к известию о крушении проекта… И она поможет мне.

– Я рад, что вы не одиноки. – Шерман протянул Виктору Генриховичу руку, и тот пожал ее.

– Займемся деталями вашего отъезда…

Тон профессора изменился, и на какое-то мгновение Нике показалось, что перед ней прежний Довгер… Но нет. «Тот, кто соприкоснется с этой правдой, уже не будет прежним»… Довгер соприкоснулся не с правдой о Силе, но с самой Силой.

«Я видел собственную смерть…»

13

«А в таверне, в бокалах немного вина, и в угасших сердцах еще меньше надежды, и нет чаши, однажды испитой до дна, и ничто не бывает под луною, как прежде»…

Песня летела над Веной, над золотым Штраусом, над золотым шаром Сецессиона. Далекая, она достигала дома Рольфа Pay на излете, и Pay приходилось прислушиваться, хотя он стоял у открытого окна.

– «Нет чаши, однажды испитой до дна», – повторил он в ритме уличного певца. – Каково, Йохан? Кто это сочинил? Не удивлюсь, если автор никому не из­вестен. Это песня Вены, она не разгадана, как Вена, и так же прекрасна.

– Это так, Рольф, – согласился Фолкмер, наливая «Баллантайн» в свою опустевшую рюмку, – но я был бы тебе весьма благодарен, если бы ты закрыл окно. Все-таки сегодня прохладно.

Pay выполнил просьбу и обернулся.

– Словом, Йохан, последнее сообщение Каспера двусмысленным не назовешь…

– Оно туманно, – заметил Фолкмер.

– Это из-за спешки… Но главное совершенно ясно. Проект закрыт, с ним все кончено. Материальная основа исчезла. Единственное, что нам теперь остается, – подумать, как быть дальше.

– Да. – Фолкмер пригубил шотландское виски. – Весь мир нам не достался. Утешает то, что он не достался и Довгеру…

– Что сожалеть о мире? – сказал Pay с улыбкой. – Если игра заканчивается, она заканчивается. Не всегда удается выиграть, и вовсе не это меня беспокоит, а другое. Насколько серьезны угрозы твоего таинственного Шермана?

– Угрозы покончить с делом Клейна в Штернбурге?

– Не просто покончить, а так, чтобы подставить нас.

Фолкмер задумчиво повертел в руках рюмку:

– Не могу ответить сколь-нибудь однозначно, Рольф. Да ведь ты и не ждешь от меня однозначного ответа?

– Конечно, но это ты с ним говорил, а не я.

– Да… Я не знаю, Рольф. Если тебя интересуют мои впечатления…

– Именно они, – подтвердил Pay.

– Понятно, что он был нацелен на проект «Мельница». Но вот намерен ли он также заняться Клей­ном и нами… Клейном – возможно, а что касается нас… Я не хитрил с ним, я выполнял обязательства, и не моя вина… Ну ладно, моя, но он должен понять! У меня сложилось мнение, что он профессионал. Вряд ли профессионал озаботится личной местью. Но это все пустопорожние спекуляции. Мы даже не знаем, жив ли он.

– Надежнее считать, что жив и опасен, – произнес Pay и взял со стола бутылку. – Не он, так его друзья. Исходя из этого, что ты предлагаешь?

– Гм… – Фолкнер покачал головой. – Осталось у нас что-нибудь от оперативного фонда?

– Кое-что есть, – кивнул Pay. Он налил себе немного «Баллантайна» и вернул бутылку на стол.

– Но на дворец в сказочной стране уже не хватит?

– Нет, – усмехнулся Pay. – На дворец – нет… А на то, чтобы поначалу обосноваться в сказочной стране, – пожалуй… Потом мы как-нибудь заработаем и на дво­рец.

– Не сомневаюсь. – Фолкнер отсалютовал рюмкой. – Ты начинаешь смотреть на вещи совсем как я, а это многое обещает… Итак, мои предложения. Без шума создать в некоей сказочной стране финансовую базу, такую, чтобы потихоньку работала на нас автоматически, но самим туда не торопиться. Подготовить коридоры, документы и прочее – мгновенного действия. И очень внимательно присматривать за Клей­ном. Если в тишине хоть одна муха пролетит – все, нас здесь уже нет. А если, как я надеюсь, не пролетит, мы ничего не теряем. Сказочная страна может пригодиться и для другого, если выбирать ее с умом.

– Я и сам думал о чем-то похожем, – признался Pay. – Это все твои идеи?

– Это верхушка айсберга… Но начинать нужно сегодня, сейчас. Учитывая наши обстоятельства, мы и так опоздали. – Фолкнер вздохнул. – И все-таки жаль «Мельницу». Замысел был неплох, а воплощение – вполне занятным. Мы могли бы заработать на документальном бестселлере об этой операции. Исключительные права на экранизацию и все такое.

– «И целого мира мало», – процитировал Pay название кинофильма о Джеймсе Бонде.

– В этом роде. Но возиться с целым миром – это как-то уж очень связывает, ты не находишь, Рольф? А то так раздуешься от собственного величия, что перестанешь ценить простые радости.

– Наоми, Клаудиа?

– Да, конечно… И хорошее виски мне больше нравится в бутылке, а не в цистерне. Так что вместо того чтобы хандрить…

– Разве я хандрю? – удивился Pay.

В ответ Фолкнер посмотрел на него так, словно собрался иронично изречь какую-то древнюю мудрость, может быть, даже в духе Экклезиаста, но почему-то передумал, и мудрость осталась неизреченной.

14

Ника поставила видеокассету, и вечные «Битлз» в который раз отправились в свое Волшебное Таинственное Путешествие. Поглядывая в сторону кухни, где колдовал изгнавший ее оттуда Шерман, она разлила по бокалам белое вино, закурила, устроилась на диване. Она наслаждалась поистине странный чувством безопасности в собственной квартире, утраченным и вновь обретенным. Это было как возвращение после слишком долгого отсутствия.

Угадать все компоненты принесенного Шернаном блюда Ника не сумела бы, даже если бы и попыталась. Как он покупал их, она тоже не видела, ждала в машине. Кажется, там был сыр… Да, сыр – наверняка, и еще что-то воздушное, тающее на языке. Шерман кормил ее с рук, и пели «Битлз», и на Нику НИКТО НЕ СМОТРЕЛ – извне.

Краем своего бокала она прикоснулась к бокалу Шермана.

– Голова совсем пустая, – пожаловалась она. – Не могу придумать, за что мы выпьем… Вернее, не могу выбрать, так много всего… Выбери ты.

– Что тут выбирать, – возмутился Шерман. – Разве не очевидно, что за мои поварские таланты?

– Да, – улыбнулась Ника, – это да… – Она отпила немного вина из бокала. – Джон, – произнесла она с нежностью и тревогой, – Джон… Неужели я никогда не узнаю, кто ты?

– Ты знаешь, кто я, Ника. Мы достаточно пережили вместе, чтобы узнать.

Шерман чуть сжал плечо Ники, и этого жеста оказалось довольно – она защебетала о другом:

– А как, должно быть, трясется бедняга Фолкмер! Ну и здорово досталось ему от Дианы….. Когда нам профессор рассказывал на аэродроме и я его представила привязанного голым к кушетке… Сильно! Знаешь, хоть он и прохиндей, мне его жалко. Вечно теперь будет бояться, как бы ты не выдал его Клейну…

– Я его не выдам, – засмеялся Шерман, – но не хочешь ли ты, чтобы я слетал в Вену и успокоил его?

– Нет. – Ника обняла Шермана, прильнула к нему. – Такого подарка он не заслужил. А вот Штернбург… Можно ведь раздавить это гадючье гнездо и не трогая Фолкнера.

– Ника, я открою тебе маленькую тайну…

– Да?! – Она заглянула в его глаза.

– Я не шпион. Скорее, я ученый, которому была поручена конкретная миссия. Исправлять же все несовершенства этого мира не входит в мою задачу, да и не по силам мне. Штернбург… Ну, все нити в руках профессора. Насколько я понял, Диана обещала Фолкмеру прикрыть его касательно Клейна, но она вряд ли обещала заботиться о процветании клейновского предприятия.

То, что сказал Шерман о Клейне, Фолкмере и Диане, Ника выслушала не очень внимательно – ей важнее были слова о нем самом, о его миссии. Она вспомнила их давний разговор.

– Однажды ты рассказал мне как пример… О катастрофе с космическим кораблем, о том пассажире, что остался в шлюзе без кислорода… Теперь все иначе. Теперь ты спас того, кто был в шлюзе.

Лицо Шермана омрачилось. Он отвернулся от Ники, зачем-то переставил тарелку на столе.

– Нет, – проговорил он медленно. – Того – нет. Но, может быть, другим людям здесь, на Земле, повезло больше.

– Может быть, повезло?! – воскликнула Ника. – Что это значит? Ты избавил их от…

– Нет, Ника, нет. Никого и ни от чего я не избавил. Космос велик… Огромен! Сейчас и ты знаешь, что земная цивилизация не одинока. Ежесекундно во Вселенной происходят миллиарды событий. Некоторые из них прямо влияют на события на Земле, как падение того корабля-странника с эллонами. Другие влияют не так явно или только могут повлиять, если сами люди… В этом все дело, Ника! Кого и от чего могу избавить я или кто-то еще? Каждый из нас попросту старается лучше сделать свою работу, иногда с большим успехом, иногда с меньшим. Но только сами люди, все вместе… Их объединенное сознание может проложить дорогу, способно избежать угроз настоящего и будущего, космических и земных – или неспособно.

Ника снова придвинулась ближе к Шерману:

– Все это для меня слишком сложно. Вселенная, космос, взаимосвязи… Я обычная девушка, которая видела, что ты сделал.

– Ну да, видела, – сказал Шерман с полуулыбкой. – По телевизору. Отсиживалась в безопасном месте и вполглаза следила за трансляцией: а что это он там делает?

– Да ну тебя! – Губы Ники прижались к губам Шермана, и она прервала поцелуй лишь для того, чтобы произнести еще несколько слов. – Давай оставим космос в покое. Мы здесь. Разве этого мало?

Шерман поцеловал ее в ответ и вдруг отстранился, как будто неожиданно вспомнил о чем-то.

– О, Ника… Я же не запер машину!

– Какие пустяки… Неужели тебя расстроит, если ее и уведут?

– Но это не моя машина. Она принадлежит моим друзьям, и я должен вернуть ее.

Он поднялся с дивана, сунул руку в карман и достал ключи.

– Дай ключи мне, – попросила Ника. – Я спущусь и запру машину.

– Нет, там еще надо настроить хитрую сигнализацию… Я сделаю это сам.

Легко, мимолетно он прикоснулся рукой к ее щеке, и столько грусти было в этом прикосновении, что сердце Ники замерло, переполняясь этой грустью. Без труда Ника могла бы придумать повод спуститься вместе с Шерманом, могла пойти с ним и без всякого повода. Но она не придумала и не пошла. Она даже ничего не сказала. Он вышел в прихожую; хлопнула дверь.

Долго, долго Ника смотрела ему вслед. Она не ждала. Она знала, что он не вернется.

Эпилог

ДОЖДЕВОЙ ПЕС

1

5 сентября 2001 года

Монотонный шум дождя за окном усыпил Нику. Она много работала и очень устала, а тут еще этот дождь… Она прилегла на диван, чтобы отдохнуть, но почти сразу уснула и спала крепко до тех пор, пока ее не разбудил телефонный звонок.

Кто бы там ни был, отвечать не хотелось. Ника повернулась лицом к стене, но телефон трещал снова и снова. Настойчиво кто-то домогается… Со вздохом Ника села на диване, вытянула руку и сняла трубку.

– Алло, – сонно пробормотала она.

– Алло, Ника?

– Я слушаю…

– Ника, это Максим Радецкий. Не забыли меня?

Остатки сна мигом испарились. Не забыла ли она Максима Радецкого? Конечно же забыла. Кому приятно помнить о человеке, представляющем собой самую гнусную разновидность вора, крадущем чужие мысли и чувства? О человеке… Да нет, не о человеке – о мрази слишком ничтожной, чтобы страдать в Темной Зоне, но отправлявшей туда других, настоящих людей? Она забыла… А он, оказывается, жив. Ну надо же!

Вот именно такую фразу она и произнесла в телефонную трубку:

– О, вы еще живы… Ну надо же!

– Вы не рады меня слышать?

– Почему же, рада… Рада вам сказать, что сейчас побегу на кухню и выпью много-много холодной воды.

После паузы, в которой угадывалось недоумение, прозвучал осторожный вопрос:

– Зачем?

– Затем, что меня тошнит от вашего голоса, и я хочу, чтобы меня поскорее вырвало. Затем, что вы – подонок, и я жалею о том, что пыталась спасти вашу жизнь. И вот еще что. Доказательств вашей подлости у меня нет… Пока нет, но, надеюсь, они вскоре найдутся у других людей. Напрасно вы напомнили мне о себе, теперь уж я о вас не забуду. Порядочный че­ловек в такой ситуации покончил бы с собой, так ведь то порядочный. Впрочем, как бы мог он очутиться на вашем месте?! А вам остается только бежать от позора куда глаза глядят. Беги, кролик, беги!

В последние слова Ника вложила столько презрения, что ошеломленный и растерявшийся Радецкий жалко залепетал:

– Ника, я не понимаю… Вам что-то наговорили обо мне, это все неправда… Нам надо встретиться, я вам все объясню… Я вам все…

Ника швырнула трубку, схватила носовой платок и вытерла ладонь так тщательно, словно телефонная трубка, которую она держала, была покрыта мерзкой пачкающей слизью. И отправилась на кухню – правда, не пить холодную воду, а заваривать чай.

И тут позвонили в дверь.

Ника поставила полный чайник на конфорку, зажгла газ и поспешила в прихожую. Она открыла дверь без опаски – давно миновали времена, когда дверной звонок мог повергнуть ее в состояние, близкое к панике. Наверное, она стала теперь даже слишком беспечной – ведь мало ли кто может явиться к одинокой девушке? Но Ника ничего и никого не боялась, в глубине души она была уверена, что ничего плохого не случится с ней. Была ли эта уверенность ее собственной или какие-то иные силы отвечали за нее? Ника не задавала себе таких вопросов, зная, что ответа не найдет. Она просто открыла дверь.

За порогом стояла собака. Обыкновенная большая дворняга коричневой масти, насквозь промокшая под дождем, с умными грустными глазами. Собака как собака – судя по форме ушей, отдаленный потомок сеттера или спаниеля, сохранивший еще примесь благородной крови.

Увидев эту собаку, Ника машинально взглянула на лестничную клетку, чтобы посмотреть, кто нажал кнопку звонка – ведь не собака же. Но лестница была пуста. Что ж, это легко объяснить. Кто-то проходил мимо, решил помочь ждущей перед дверью собаке, позвонил и пошел дальше своим путем. Наверное, так.

– Здравствуй, пес, – тепло сказала Ника, присев перед собакой на корточки.

К ее удивлению, собака кивнула. Ну, возможно, и не кивнула, но сделала определенное движение головой сверху вниз. В этот момент Ника заметила, что собака что-то держит в зубах… Пластмассовую коробочку?

Эту коробку – темную, размером с полпачки сигарет – собака положила к порогу и выжидательно посмотрела на Нику. Только когда Ника взяла коробку, собака радостно тявкнула, встряхнулась и побежала вниз по лестнице.

– Пес, подожди! – крикнула Ника вслед. – Зайди погрейся и перекуси что-нибудь!

Но собаки уже и след простыл. Вернувшись в комнату, Ника подошла к окну. Ей хотелось увидеть, куда собака направится из подъезда, но из-за дождя она ничего не разглядела.

Усевшись на диван, Ника включила торшер и открыла коробку.

Там, в углублении бархатного ложа покоился драгоценный камень. Он излучал ровный, ласковый бледно-розовый свет, а в его прозрачной толще посверкивали голубые звездочки. В самой сердцевине камня горела золотая звезда, яркая и чистая, подобная крошечному Солнцу.

Камень с Марса. Такой, о каком рассказывал Шерман, такой, о каком мечтала Ника в детстве. «Найти такой камень – большая удача», – говорил ей Шерман. А Ника сказала: «Я узнала бы его, если б увидела».

Она увидела… И она узнала.

Ника снова бросилась к окну, распахнула его, потом накинула куртку и выбежала на улицу.

– Пес, пес! – звала она в дождевую темноту.

Никакого отклика, и неудивительно. Не станет же попусту вертеться поблизости хорошо обученная собака (а дворняжки очень умны и переимчивы). Тот, кто ее привел и позвонил в дверь, мог ждать внизу и теперь давно ушел вместе с собакой… Да и в любом случае у собак бывают имена – просто на «пса» они не отзываются.

Но, может быть, все произошло иначе и где-то на соседней улице собака нырнула в какую-нибудь колышущуюся световую стену – возникшее на мгновение зеркало пространств. И сейчас очень, очень далеко отсюда тот кто называл себя Джоном Шерманом, уже гладит ее за ухом, негромко хвалит и улыбается.

2

6 сентября 2001 года

В отдельной больничной палате, где лежал Борис Кедров, имелись и цветной телевизор, и видеомагнитофон, и музыкальный центр, не было разве что компьютера. Стоила такая палата дорого, выздоравливающий Кедров и надеяться не мог, что его поместят в подобные апартаменты. К своему немалому изумлению, он узнал, что палату оплатили вплоть до его выписки некие анонимы, представившиеся его друзьями. Поначалу Бориса озадачила и встревожила неожиданная благотворительность. Официальным лицам он отвечал, что ничего не помнит о том вечере, о нападении, а вот теперь… Что за игры, почему? Не потому ли, что в отдельной палате до него легче добраться? А если и нет, не будет ли потом предъявлен счет за услуги, выставлены условия?

Его сомнения и страхи развеяла Ника. Не вдаваясь в подробности, она ответила ему «нет» на оба вопроса, а когда она ТАК говорила, он верил ей. Она догадывалась, кто эти таинственные друзья. Люди профессора Довгера, либо… «Если придется туго, вам постараются помочь». Это было сказано Шерманом профессору, но могло относиться не только к нему.

Теперь, когда врачи не ограничивали посещения, Ника бывала у Бориса почти ежедневно. Они болтали подолгу, но серьезных тем она избегала. Борис обижался и требовал, однако постепенно отступился от своих попыток, особенно когда заручился обещанием Ники рассказать ему все сразу после выписки. На самом деле состояние его здоровья уже не беспокоило Нику, он вполне окреп для любых тем. Но она тянула время, потому что еще не решила, что и как ему рассказать.

Сегодня она пришла под вечер. Борис крутил по видео ленту с фильмом Тарковского «Солярис», принесенную Никой в прошлый раз, и они досмотрели ее вместе под горячий чай и апельсины. Когда фильм закончился, Ника сказала:

– У меня есть кое-что особенное для тебя.

– Ух ты! – Кедров изобразил смешную гримасу. – Как я обожаю получать подарки, мэм!

– Это не подарок. Это нечто особенное… Твое собственное.

На раскрытой ладони она протянула Борису его часы, замечательный немецкий хронометр фирмы «Эрленкениг». Он широко раскрыл глаза… Молча взял часы и сделал то, чего Ника и ожидала: заглянул под верхнюю крышку.

– Как видишь, там нет списка, – подтвердила Ника.

– Э-э, гм… вижу, но… Почему ты решила принести мне часы, да и как они к тебе попали? Я не думал, что… И список… Слушай, я чего-то не понимаю.

– Я сняла их с твоей руки, когда нашла тебя без сознания в твоей квартире. Сняла именно для того, чтобы посмотреть, нет ли чего внутри, зная твою привычку. А потом они служили мне чем-то вроде талисмана. Они придавали мне сил… И вот я возвращаю их тебе.

– Но список, Ника!

– Список и стал всему началом. Не будь его в часах, все могло бы повернуться совсем по-иному.

– Ты распутала эту историю!

– Ну, не я одна… Но, в общем, да.

– И расскажешь мне ее сегодня!

– Нет, – усмехнулась Ника. – После выписки.

– Ну, знаешь… Тогда почему ты сегодня принесла часы и заговорила об этом?

– Потому что. Хотя это твои собственные часы, подарком они быть не могут…

– Ника! Да если они так много значили ДЛЯ ТЕБЯ, то для меня они лучше любого подарка!

– Спасибо.

– И я дарю их тебе.

– Спасибо, – повторила Ника, улыбнувшись. – Так вот, я принесла их сегодня потому, что вчера получила другой подарок. Очень дорогой для меня. И я решила немного приподнять занавес.

Она достала из сумочки футляр, раскрыла его, и палата наполнилась розовым свечением, голубыми искрами, по стенам побежали отблески золотого света.

– Что это? – прошептал Борис. – Как красиво!

– Камень с Марса.

– Что? А, понятно, так называется… Но что это – рубин? Нет, слишком светлый, и эти звезды…

– Нет, Борис, это не название. Я думаю, это действительно камень с Марса.

– Ты меня разыгрываешь.

– Вряд ли.

– Но послушай, до Марса еще толком не добрались! А если бы какая-нибудь автоматическая станция долетела и вернулась с этим камнем, он должен стоить дороже всех драгоценностей Земли!

Ника засмеялась, захлопнула футляр, убрала его в сумочку и легонько поцеловала Бориса в щеку.

– Выписывайся скорее. Мне не терпится сесть за компьютер и сразиться с тобой в бильярд, особенно в «двадцать четыре цента». Помнишь, как ты жульнически срезал четвертак, когда шел на двадцать четыре? Я этого не простила и не прощу.

– Это не жульнически! Это по правилам!

– Вот и я буду мстить по правилам. – Она встала. – Ну, мне пора… До завтра?

– До завтра, – кивнул он и спохватился. – Возьми часы!

– Пусть пока побудут у тебя. – Она направилась к двери. – Я на них загадала.

– Постой! Ты совсем-совсем ничего не хочешь мне рассказать?

Она обернулась в дверях:

– Сегодня – нет.

Когда она вышла на улицу, было уже темно. Свежий прохладный ветер, который дул весь день, очистил небо от вчерашних дождевых облаков. Над пустынным проспектом мерцала одинокая красноватая звезда. Однажды Ника приняла ее за Марс, но тогда она ошиблась. Эту звезду звали Алтейя. Теперь Ника знала ее имя, хотя в астрономических справочниках его наверняка не найти.

«Так назвал ее другой народ… У которого, быть может, больше оснований давать звездам имена».

Примечания

1

Вся эта проклятая белиберда (нем)

2

Изобретатель телефона

3

Невозможно (нем)

4

Эксрей, Янки—международные обозначения последовательности метеосообщений

5

Так начинается известное немецкое эротико-юмористическое стихотворение: «Пастор Pay». «Also, sprach der Pastor Rauum Mitter nacht zuse iner Frau» – (Итак, говорил пастор Pay в полночь своей жене)


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21