Немцами была занята Середина Буда. Их танки устремились к Комаричам. В результате 13-я армия оказалась разрезанной на две части. Крупная танковая группировка врага, огибая с востока Брянские леса, где сосредоточились основные силы 13-й армии, двинулась на Карачев. Над нами нависла реальная угроза нового окружения. Замысел противника был яснее ясного: прижать наши дивизии к рекам Десна и Нерусса в районе Суземка - Трубчевск и здесь разгромить их.
      Чтобы как-то восстановить положение, командующий 13-й армией генерал-майор Городнянский снял с фронта соседствовавшие с нами 6-ю и 143-ю стрелковые дивизии и перебросил их в район прорыва. Полоса обороны 132-й дивизии значительно расширилась. Наши [Схема 2] позиции вытянулись почти от самого Трубчевска до Зноби Новгородской.
      А немцы между тем разгадали маневр, предпринятый командованием армии. От их воздушной разведки не ускользнул отход 143-й и 6-й дивизий. Вслед за отходящими частями устремилось до полка моторизованной пехоты, усиленной 30 35 танками и самоходными орудиями. Вскоре они достигли села Уралово и вышли, таким образом, во фланг нашей 132-й дивизии.
      Положение у нас становилось очень трудным. Ослабленная в предыдущих ожесточенных боях, дивизия должна была, с одной стороны, прочно удерживать оборону по фронту, простиравшемуся на десятки километров, а с другой выставить достаточно сильный заслон на пути подвижной группы немцев, стремившейся сорвать перегруппировку войск 13-й армии.
      Усложнилась обстановка и на правом фланге, где под натиском противника, форсировавшего Десну, начала отход на восток соседняя 3-я армия. В образовавшуюся там значительную брешь тоже стали просачиваться крупные подвижные группы врага, которые могли отрезать дивизию от остальных сил 13-й армии.
      В моем резерве оставался только один батальон, усиленный двумя счетверенными зенитно-пулеметными установками на автомашинах и двумя 45-мм противотанковыми пушками. Пришлось задействовать и это. Перед командиром батальона капитаном П. В. Илюховым я поставил задачу: во что бы то ни стало остановить противника на нашем левом фланге.
      Для одного батальона при столь скудных средствах усиления такая задача казалась невыполнимой. Но меня не покидала уверенность в том, что капитан Илюхов справится с ней.
      Петра Васильевича Илюхова я хорошо знал еще с довоенного времени. Мы с ним вместе учились в школе имени ВЦИК, (были, правда, в разных ротах, но в одном и том же батальоне). По окончании школы он несколько лет служил в войсках, зарекомендовал себя волевым и инициативным командиром, но незадолго до войны уволился в запас. В армию тов. Илюхов возвратился вновь в 1941 году, и судьба опять свела нас вместе.
      Помню, как спокойно выслушал меня Петр Васильевич, когда я ставил перед ним боевую задачу, и попросил только об одном: выделить для батальона несколько десятков бутылок с горючей жидкостью. У нас в запасе их было около сотни, и я тут же приказал начальнику химической службы передать все Илюхову. Комбат заметно повеселел.
      - С таким запасом, товарищ генерал, мы целую танковую дивизию сможем задержать...
      Я не скрывал от Илюхова, что посылаю его на очень рискованное дело, но не услышал в ответ ни дополнительных просьб, ни громких напыщенных фраз. Этот человек как-то очень тактично дал мне понять, что на него можно положиться: он либо погибнет с батальоном, либо остановит немцев.
      Батальон Илюхова занял оборону у села Уралово, а я сам отправился на правый фланг дивизии, в 498-й стрелковый полк. Полковник Рухленко доложил мне обстановку. Она оказалась хуже, чем предполагал штаб дивизии. Во избежание охвата с фланга пришлось разрешить командиру полка несколько отвести свои подразделения. И хотя даже после этого маневра положение здесь оставалось весьма напряженным, сердце у меня болело за батальон Илюхова. Оттуда уже доносились резкие выстрелы танковых пушек, неумолчный треск автоматов, длинные очереди станковых пулеметов.
      Я оставил 498-й полк и поспешил туда.
      Противник намеревался во что бы то ни стало захватить Уралово. Из этого села открывался путь к переправам через реку Свига. Форсировать ее левее гитлеровцы не могли, так как там раскинулось болото, по справедливости названное Великим.
      Бойцы Илюхова сражались самоотверженно. Каждый понимал, что, если их батальон дрогнет и отступит, вся дивизия будет окружена. Люди стояли насмерть. Наспех отрытые окопы заволокло плотное облако дыма и пыли от разрывов снарядов. В этом неестественном полумраке молниями сверкали выстрелы. Кое-где красноармейцы уже схватились врукопашную с гитлеровцами.
      Капитана Илюхова я нашел не сразу Его НП располагался на небольшой высотке. Увидев меня, Петр Васильевич улыбнулся:
      - Ну, вот... Сам командир дивизии прибыл... Без вас мне здесь, признаться, уж страшновато стало... И, вновь став серьезным, доложил:
      - Справа батальон атакуют до двухсот вражеских автоматчиков с пятью танками. Против них были брошены пулеметные установки на машинах. Прикрываясь лесом, зенитчики выдвинулись незаметно и внезапно открыли шквальный огонь. Это, кажется, помогло - гитлеровцы откатываются назад...
      Позиции батальона располагались так, что, атакуя их с любого направления, противник неизменно попадал под огонь пулеметов и противотанковых пушек.
      - Как там? - спросил я, кивнув в сторону небольшого ручья, за которым накапливались вражеские танки.
      - Держим, - спокойно отозвался Илюхов. - Там у нас взвод связи, вооруженный бутылками каэс.
      - А сюда к нам давайте счетверенные установки, - распорядился я - Здесь непременно пойдут автоматчики.
      - Такая команда уже дана, товарищ генерал. Установки сейчас прибудут.
      Машины с зенитными пулеметами действительно не заставили долго ждать себя. С правого фланга, где только что была отбита довольно энергичная атака противника, они моментально переместились к центру. И вовремя. Потерпев неудачу на фланге, противник пытался атаковать позиции батальона в лоб. К наблюдательному пункту Илюхова уже приближались густые цепи немецких автоматчиков.
      Капитан Илюхов вскочил на одну из машин и сам повел зенитчиков на новую огневую позицию. Восемь скорострельных пулеметов открыли огонь непроницаемой плотности. Они выбрасывали почти четыре тысячи пуль в минуту, и атака гитлеровцев опять захлебнулась.
      Заметив, что вражеские автоматчики пытаются залечь, я приказал командиру роты, занимавшей центральное положение, немедленно контратаковать их. Рота стремительно бросилась вперед и вернула противника на его исходные позиции. Но в это время мы услышали шум боя слева, где находились двенадцать отважных связистов с бутылками, наполненными горючей жидкостью. Из леса застучали две наши сорокапятимиллиметровые пушки. Над кустарником, через который заходили в тыл батальону танки противника, поднялся густой черный дым. Как выяснилось позднее, герои-связисты сделали свое дело: они подожгли шесть вражеских машин. А тех, что уцелели, заставили повернуть вспять артиллеристы.
      Вернувшийся на НП капитан Илюхов привел пленных. У большинства из них были знаки различия ефрейторов. Остальные оказались унтер-офицерами...
      Батальон выполнил свою тяжелую задачу. И, наблюдая за его действиями, я лишний раз убедился, что, если командир сам проникнут активным стремлением к победе и умеет внушить решимость личному составу, можно смело рассчитывать на успех даже в том случае, когда противник обладает явным превосходством.
      Я и теперь с благодарностью вспоминаю Петра Васильевича Илюхова, который, кстати сказать, так же мужественно действовал и в последующих боях. Под его командованием батальон одержал еще немало славных побед. И очень жаль, что Илюхову не довелось отпраздновать в кругу своих боевых друзей окончательную нашу победу над гитлеровскими захватчиками. В 1943 году) капитан был тяжело ранен и больше уже не вернулся) в строй...
      3 октября нашими войсками был оставлен Орел, а спустя еще три дня Карачев и Брянск.
      Дивизии 13-й армии сосредоточились в лесах, окруженные превосходящими силами врага. Несколько суток мы вели тяжелые бои, стремясь пробиться на юго-восток, но враг цепко держался за дороги на Орел, питавшие теперь всю ударную группировку Гудериана. Наши попытки перерезать эти пути окончились неудачей. Отбив все атаки, гитлеровцы усилили нажим на нас.
      Из штаба армии поступило распоряжение готовить прорыв в другом направлении - на Севск. Но противник и сюда успел подбросить вполне достаточные свежие силы. 13-я армия несла в этих боях большие потери, и с каждым днем надежда на успех прорыва уменьшалась.
      Командарм генерал-майор Городнянский вынужден был опять произвести перегруппировку войск. Обессиленные части были отведены, а на главном направлении предполагаемого прорыва стала сколачиваться новая ударная группа. В ее состав вошла и 132-я стрелковая дивизия.
      В течение ночи на 9 октября нам предстояло выйти на юго-восточную опушку Брянских лесов и к рассвету занять исходные рубежи для решительного штурма села Негино. Но для этого необходимо было прежде всего незаметно оторваться от частей противника, которые находились перед дивизией.
      Хорошо зная, что немцы нередко перехватывают наши радиопередачи и подключаются к линиям проводной связи, я в целях дезинформации отдал открытым текстом по радио, а затем продублировал и по телефону ложный приказ о наступлении дивизии в направлении Уралово - Хильчичи. В определенное этим приказом время - вечером 8 октября - был произведен короткий огневой налет из всех имевшихся у нас орудий по опорным пунктам противника. И тотчас же уже свернувшиеся стрелковые полки скрытно оставили свои позиции. Дивизия выступила на марш по глухим лесным дорогам в сторону Негино.
      В этом селе фашисты укрепились прочно. Накануне здесь безуспешно пытались прорвать кольцо окружения две наши стрелковые дивизии - 6-я и 143-я. Отбив все их атаки, противник, по-видимому, успокоился.
      Трудно было предположить, что советские войска смогут здесь в ближайшее время нанести еще один удар. А мы этим и воспользовались.
      Спешно созданная небольшая ударная группировка приняла следующий боевой порядок: в центре, углом вперед, наступала 132-я стрелковая дивизия, как наиболее сохранившаяся; на флангах, несколько уступом назад - еще две дивизии. Артиллерия всех трех дивизий должна была сосредоточить свой огонь перед фронтом 132-й. Кроме того, мы были усилены пятью танками (два KB и три Т-34), а также получили в дополнение к имевшимся у нас еще 50 транспортных автомашин.
      Исходное положение для атаки дивизии заняли в лесу. Но от опушки леса до переднего края обороны противника простирался совершенно открытый участок местности шириной 800 - 1000 метров. Его нужно было преодолеть в самом быстром темпе.
      Учитывая, что противник не ожидает нашей атаки, мы решили ошеломить его не только внезапностью, но и необычным использованием имевшихся у нас средств. В лесу на дороге, ведущей в Негино, построились в колонну по одному все приданные нам танки и транспортные машины. В кузовах автомашин разместились бойцы, вооруженные гранатами, автоматами и винтовками. С открытием огня нашей артиллерией эта колонна, развив еще в лесу предельную скорость, должна была проскочить открытую местность и ворваться в Негино. А уже за ней, вернее, на ее флангах, используя лес как прикрытие, ринутся вперед и стрелковые полки.
      Такой подход к решению поставленной перед нами задачи оказался верным. Наши танки и автоколонна почти без потерь ворвались в Негино и создали там страшную панику. Противник почти без боя оставил этот хорошо укрепленный опорный пункт, теряя по пути пушки и бронетранспортеры, автомашины и мотоциклы.
      На всем участке прорыва сразу обозначился несомненный успех. После падения Негино наши дивизии с боем овладели деревнями Шилинка, Алешковичи и двинулись дальше. Выход из непосредственного окружения был открыт.
      В ворота, пробитые нами, сразу же хлынули другие части. В особенности торопились тылы, внося путаницу в наши боевые порядки.
      Гитлеровское командование срочно стягивало к месту прорыва свежие силы. Вражеская авиация и артиллерия обрушили на освобожденные нами деревни и на дороги, заполненные войсками, тысячи бомб, снарядов, мин.
      Я связался по радио с командующим армией и доложил ему обстановку. Генерал Городнянский поздравил меня с успехом и поставил дополнительную задачу: ускорить движение в сторону Хинельского лесокомбината (труба его маячила на горизонте) и надежно прикрывать справа движение главных сил 13-й армии.
      Пока мы разговаривали, вокруг радиостанции разорвалось несколько снарядов, и осколки проносились так близко, что свист их был слышен мне через наушники. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Даже рация не пострадала.
      Части 6-й и 143-й стрелковых дивизий прочно удерживали "коридор", проделанный в обороне противника. А наши полки, свернувшись в предбоевые порядки, двинулись по открытой местности на юг, стремясь поскорее достигнуть села Быки, за которым начинался лес, тянувшийся от самой Десны до Севска. Там же находился и Хинельский лесокомбинат, превращенный немцами в сильный опорный пункт.
      Весь день над нами кружили немецкие самолеты, нещадно бомбя и обстреливая колонны. Было уничтожено много наших транспортных машин. Имелись потери и в людском составе. Но, несмотря ни на что, мы продолжали продвигаться в указанном командармом направлении.
      По достижении лесного массива, где уже не страшна была фашистская авиация, я объявил привал и распорядился, чтобы бойцы подожгли копны сена, стоявшие на полях. В наступающей темноте это облегчало ориентировку красноармейцам и командирам, подходившим по разным дорогам к назначенному месту сбора. А кроме того, не имело смысла оставлять гитлеровцам такие запасы фуража.
      С наступлением сумерек заметно похолодало. Ночью пошел мокрый снег. Бойцы грелись у костров. Проходя мимо одного из таких костров, я услышал дружный смех. Меня он не удивил. Горький опыт подсказывал, что люди стараются добрыми шутками отогнать мысли о том тяжелом положении, в котором мы находимся.
      Этой же ночью удалось установить связь с местными партизанами. В штаб дивизии прибыли представители их отряда. Долго беседовал с ними, выясняя обстановку в полосе прорыва и по оси дальнейшего движения.
      С рассветом полки опять построились в колонны и двинулись в путь. Первой опасной преградой на этом пути был Хинельский лесокомбинат. От партизан мы узнали, что там за надежными укреплениями располагается пехотный батальон противника. Ликвидацию этого вражеского опорного пункта я поручил полковнику Рухленко. Он прихватил с собой в качестве проводников нескольких партизан и успешно справился с поставленной задачей. Кратчайшая дорога в сторону фронта опять была свободна.
      Прошли Хвощевку. Утро выдалось погожее, на небе - ни облачка. От ярких и еще теплых солнечных лучей начал таять молодой снежок, покрывший нарядной белой скатертью окрестные села и холмы. По оврагам побежали ручейки, раскисли дороги. Движение наше затруднилось. Лошадь, на которой я ехал верхом, то и дело оступалась. Шагавшие рядом бойцы буквально вязли в глинистом месиве.
      С нечеловеческими усилиями полки перевалили гряду высот. И как раз в это время разведчики снова обнаружили на нашем пути противника. Лежавшие перед нами на шоссе Глухов - Севск деревни Познятовка и Веселая Калина были, видимо, хорошо укреплены. Но у нас не было выбора. Следом за нами двигались главные силы 13-й армии. Хочешь не хочешь, надо было вступать в новый бой.
      Нам посчастливилось захватить достаточно словоохотливого пленного. Он подтвердил наши предположения в отношении Познятовки и Веселой Калины. Кроме того, от пленного мы узнали, что в обеих этих деревнях расположились на отдых мехчасти, совершающие марш.
      Нашего появления здесь противник, по-видимому, не ожидал, и я решил воспользоваться этим. Дал команду полкам: немедленно развернуться в боевой порядок.
      Центром вражеского расположения была деревня Веселая Калина, вытянувшаяся по обе стороны шоссе Глухое - Севск. Именно там между домами просматривались танки и бронетранспортеры. Несколько северо-восточнее, в Познятовке, была только пехота.
      Для главного удара я избрал направление Познятовка - Доброе Поле. Здесь должны были наступать 605-й и 712-й стрелковые полки (впереди 605-й и левее, уступом за ним, 712-й). Справа через лес, в обход Веселой Калины, шел в атаку 498-й стрелковый полк, усиленный отдельным разведывательным батальоном.
      Фронтально, с целью отвлечения внимания противника, эту же деревню атаковали наши артиллеристы и саперы. С этим сводным отрядом находился я сам.
      Первыми завязали бой 605-й и 712-й стрелковые полки. Он был скоротечным и очень результативным. Гарнизон, оборонявший Познятовку, удалось уничтожить почти полностью.
      Жаркая схватка разгорелась и на правом фланге.
      Из леса за Веселой Калиной до нас доносились неумолчная трескотня автоматов и винтовочных выстрелов, грохот разрывающихся гранат, крики "ура".
      В моем сводном отряде дела шли куда хуже. Атаковать деревню в лоб было почти невозможно. Немецкие пулеметы, располагавшиеся на чердаках крайних домов, простреливали все пространство перед Веселой Калиной. Под их губительным огнем артиллеристы и саперы залегли на заснеженном мокром поле. Время от времени над поредевшими боевыми порядками сводного отряда вздымались кверху темные султаны от разрывов вражеских снарядов.
      Оценив обстановку, я распорядился перенести усилия отряда на левый фланг. Там фашисты держались менее устойчиво - в тыл им уже заходили подразделения 605-го стрелкового полка.
      Поднял бойцов в атаку и помчался вперед вместе с ними. В руках у меня был автомат, в карманах - гранаты. Навстречу - целый рой пуль. Одна из них обожгла бок, но я не остановился, боль показалась тогда незначительной.
      Все ближе и ближе вражеские траншеи. Гитлеровцы уже покинули их, но залегли под своими машинами, продолжая отстреливаться. Мы схватились за гранаты. Подожгли несколько бензоцистерн. Дым окутал деревню.
      Автоматные очереди противника все злее полосуют воздух. А мой ППШ замолк опустел магазин. Я вынул пистолет... Еще рывок - и мы в самой деревне. Гарнизон Веселой Калины взят в клещи с двух сторон, и судьба его теперь решена...
      Вот и дом, откуда с таким упорством вел огонь вражеский пулемет. В проеме чердачного окна я увидел вражеских офицеров. Метнул туда гранату. Дымом и пылью окуталось все вокруг. Я на какое-то мгновение остановился, чтобы осмотреться. И тут из-за угла противоположной хаты выскочил гитлеровец. Он, наверное, давно приметил меня, так как я имел, пожалуй, самый высокий рост в цепи наступающих. Фашист вскинул свой автомат, дал очередь. Я упал как подкошенный, почувствовав удар страшной силы по обеим ногам...
      Что было дальше, не помню. Когда пришел в себя, почувствовал, что меня куда-то волокут по сырой, холодной земле. Но кто и куда? Может быть, немцы? Решил про себя: "Живой в плен не сдамся". Рука коснулась кобуры, и я весь похолодел: кобура была пуста.
      К счастью, тут же услышал родную русскую речь - значит, тащат свои. Вспомнил, что, идя в атаку, пистолет держал в руке, и сообразил: видимо, он выпал у меня, когда я потерял сознание.
      Через некоторое время медсестра перевязала раны. Ее заботы сосредоточились прежде всего на том, как остановить кровотечение. Крови я потерял много, но чувствовал себя еще довольно бодро.
      Тем временем прибыла повозка, запряженная парой лошадей. Я потребовал, чтобы меня уложили в эту повозку так, чтобы можно было наблюдать за обстановкой и продолжать руководить боевыми действиями...
      К вечеру мы окончательно выбили немцев из Веселой Калины. Жалкие остатки их гарнизона бежали в юго-западном направлении, оставив на месте боя несколько десятков транспортных машин, мотоциклов и большое количество оружия. Но и наши потери оказались значительными. Смертью храбрых пали в этом бою многие бойцы и офицеры.
      Уничтожив еще одну преграду на своем пути, 132-я стрелковая дивизия снова двинулась на соединение с войсками фронта. Вокруг опять был лес, служивший нам хорошим укрытием от авиации врага. В деревнях колхозники снабжали бойцов хлебом и другими продуктами.
      На нашем пути лежала и деревня - Малиновка, ныне известная всему миру как родина Никиты Сергеевича Хрущева. Но тогда никто из нас не знал об этом.
      Жители этой скромной деревни помогали дивизии, чем могли. Они по-братски разделили с нами последние запасы продовольствия и сообщили очень ценные для нас сведения о передвижении немецких войск...
      С каждым днем мне становилось все труднее командовать дивизией. Самочувствие ухудшалось: ведь я еще не получил настоящей медицинской помощи, и опытные люди резонно опасались, как бы у меня не началась гангрена.
      Мы фактически уже вырвались из объятий врага. Наиболее "глазастые" из наших разведчиков ясно видели впереди советские кавалерийские разъезды. Но я был вынужден приостановить движение. Позади нас оставались так называемые главные силы 13-й армии, а на флангах все еще "сидел" противник. Если дивизия уйдет вперед, враг снова замкнет кольцо окружения, и частям 13-й армии придется опять осуществлять прорыв.
      Время тянулось ужасно медленно. Наши не подходили, а противник накапливал все больше сил у нас на флангах.
      В небольшую лесную деревушку, где разместился штаб нашей дивизии, первым из управления армии прибыл начальник разведотдела. Он передал мне благодарность командарма за успешные боевые действия и категорическое приказание: прочно удерживать занятый рубеж.
      Не успел я распрощаться с начальником армейской разведки, как в избу ко мне вошел член Военного совета 13-й армии бригадный комиссар М. А. Козлов. Он тоже начале благодарностей, а потом, присмотревшись ко мне повнимательнее, настойчиво порекомендовал передать командование дивизией начальнику штаба и немедленно направляться в армию. Марк Александрович уверял, что там мне будет удобнее, и чувствовалось, что он искренне желает сделать для меня как можно лучше.
      Всесторонне оценив обстановку, а самое главное, осознав, что в моем состоянии нельзя по-настоящему руководить дивизией, я принял предложение тов. Козлова. Для сопровождения меня в штаб армии была выделена небольшая группа человек восемь красноармейцев и во главе их - замечательный командир майор В.Г. Серяков.
      Часам к 16 дня мы без каких бы то ни было приключений прибыли в указанный нам район. Штаб армии размещался рассредоточенно по отделам на довольно большой площади, включавшей несколько полян и рощиц. Здесь все было, как говорят, "на живую нитку" и напоминало даже не бивуак, а кратковременный привал.
      Первым ко мне подошел генерал Городнянский. Тепло поздоровался и, выразил самое искреннее соболезнование по поводу моего тяжелого состояния.
      Затем стали появляться старые боевые друзья.
      Я по-прежнему лежал в повозке. Повернуться мне было трудно. Страшно болели забинтованные ноги. На одну из них была наложена шина.
      Навестил меня здесь и тов. Козлов. От него я узнал, что обстановка резко ухудшилась. Противник появился на флангах и перед фронтом армии, образуя опять кольцо окружения. Предстояли новые напряженные бои. Главная роль в них и на этот раз отводилась 132-й стрелковой дивизии.
      Под конец нашей беседы член Военного совета сказал:
      - Тащить вас с первым эшелоном управления считаем нецелесообразным. Там больше риска, а с таким ранением, как ваше, рисковать не следует. Оставайтесь на попечении у заместителя командующего по тылу генерала Халюзина. Он возглавляет наш второй эшелон, и ему в отношении вас уже даны указания...
      Вот тут-то я и пожалел, что оставил родную дивизию. Все, что происходило в тот час вокруг меня, отнюдь не прибавляло бодрости. Люди суетились. Поспешно сливали из автомашин горючее, заправляли им те, что были нужнее, а остальные поджигали. Тут же жгли и бумаги, и какое-то имущество. Словом, было что-то близкое к панике.
      Предчувствия меня не обманули. Я, в моем беспомощном состоянии, вскоре был предоставлен самому себе... Неприятно об этом сейчас вспоминать, но приходится; Среди чутких и заботливых начальников нашлись, к сожалению, и бездушные формалисты, для которых бумаги оказались дороже людей. К числу таких я должен отнести в первую очередь генерала Г. А. Халюзина.
      Вечером он подошел к моей повозке и заговорил каким-то неприятным скрипучим голосом:
      - Видите ли, товарищ Бирюзов, вы тяжело ранены, передвигаться можете только в повозке, а мы вынуждены следовать вне дорог и к пяти часам утра должны быть у места намеченного прорыва. Кроме того, со мной архивы, секретные документы армии. Мне поручено доставить их в целости и сохранности... В общем, сами понимаете, не могу я из-за вас рисковать всем остальным...
      Горькая обида закипела во мне. Скрипнув зубами, я прервал Халюзина:
      - Уходите. Выполняйте свою задачу. Обойдусь и без вас.
      Мне трудно было различить во тьме выражение его лица, но он, кажется, даже улыбнулся, обрадованный тем, что с его плеч свалилась такая обуза. Не сказав больше ни слова, не выразив даже притворного сожаления, Халюзин повернулся и быстро зашагал прочь.
      Решение напрашивалось только одно: с помощью горстки боевых товарищей возвратиться к месту прорыва, осуществленного нашей дивизией, где, по-видимому, была еще возможность проскочить через жидкие заслоны врага.
      По дорогам рядом с нами, сзади и впереди двигался нескончаемый людской поток. Тут были представители различных частей и тыловых учреждений. Ночь стояла темная, дождливая и холодная. Всюду - непролазная грязь. Пара лошадей с трудом тащила павозку, в которой я лежал.
      К рассвету 18 октября мы достигли шоссе Рыльск - Дмитриев Льговский. Главные силы 13-й армии уже миновали его. Справа и слева слышались отзвуки далекого боя. Местность впереди была занята небольшими отрядами врага.
      Кто-то из нашей группы предложил укрыться в лесу, переждать до следующей ночи. Я с этим согласиться не мог. Пока шел бой на широком фронте и гитлеровцы не успели еще плотно занять прорванный рубеж, нам легче было пробиться к своим, а ночью мы могли оказаться в одиночестве.
      У обочины шоссе, в кустарниках, собралось немало бойцов, отставших от своих частей и стремившихся выйти из окружения. Вместе они представляли серьезную силу. Требовалось только организовать и возглавить их.
      Приказал передать голосом вправо и влево: всем приготовиться к атаке. Используя кустарник как укрытие, бойцы поползли ближе к шоссе и по моей команде открыли огонь, закидали немцев гранатами. Лошади, на которых меня везли, подгоняемые лихими ездовыми, неслись галопом. Я еле удерживался за грядки повозки. Потревоженные раны нестерпимо болели. Но все эти муки оказались ненапрасными. В какое-то мгновение мы очутились по другую сторону дороги. Сзади валялись трупы фашистов. В нашем же стихийно образовавшемся отряде потерь почти не было...
      Ободренные успехом, мы достигли вскоре реки Свапа у села Нижне-Песочное. Там сосредоточились наши войска, переправлявшиеся на восточный берег. Артиллерия противника все время обстреливала переправу. У реки царила невообразимая сутолока. Но едва мы остановились, к моей повозке подошел незнакомый, по-кавалерийски щеголеватый командир:
      - Послан к вам, товарищ генерал, полковником Кулиевым. Имею приказание переправить вас на другой берег. Лодка у меня наготове. Сейчас же переправимся и доставим вас в Льгов.
      Я от души стал благодарить незнакомого кавалериста. Он только кивнул головой и немедленно приступил к делу. Меня бережно приподняли с повозки, положили на носилки и перенесли в лодку. На реке то там, то здесь поднимались всплески от разрывов мин и снарядов. Бойцы налегли на весла, и лодка быстро понеслась к заветному восточному берегу.
      Итак, 18 октября мы переправились через Свапу и соединились с оборонявшимися на этом новом рубеже войсками Брянского фронта. Здесь была и 132-я стрелковая дивизия. Она в третий раз успешно вышла из вражеского окружения.
      Вскоре меня посетил замечательный человек - генерал А. И. Ермаков. Его я хорошо знал по Харьковскому военному округу. Там он был до войны комиссаром штаба, а здесь возглавлял оперативную группу. Ермаков принял деятельное участие в моей судьбе. Мне была оказана более квалифицированная медицинская помощь. Потом меня поместили в дрезину и отправили в Воронеж - в тыловой госпиталь.
      Перед отправкой я поинтересовался судьбой ездового и других бойцов, которые сослужили мне такую большую службу. Оказалось, что многие из них погибли: вражеский снаряд настиг их на мосту во время переправы. Я всегда храню и буду хранить благодарную память об этих простых советских людях, хорошо понимавших свой воинский долг и свято выполнявших законы войскового товарищества.
      На протяжении трех с лишним месяцев 132-й стрелковой дивизии пришлось вести ожесточенные бои с противником, пытавшимся окружить и уничтожить нас. За это время она прошла под огнем сотни километров непередаваемо тяжелого пути нашего отступления. Тысячи уничтоженных вражеских солдат и офицеров, множество подбитых танков, орудий, машин и другой техники - таков итог ее боевых дел с момента прибытия на фронт до переправы через реку Свапа.
      Правда, и в самой дивизии потери были немалыми. Часть бойцов, отстав от своих подразделений, не смогла выйти из окружения и влилась потом в отряды брянских партизан. Некоторые из них оказались в знаменитом партизанском соединении дважды Героя Советского Союза Сидора Артемьевича Ковпака. В дружной семье ковпаковцев особенно пришлись ко двору бывшие мои сослуживцы А. Ф. Тютерев и один из лучших наших разведчиков И. И. Бережной. Первый стал в партизанском соединении командиром батальона, второй был начальником штаба полка.
      Кое-кто попал, конечно, и в плен к гитлеровцам. В подавляющем большинстве это были тяжело раненные, и они изведали жуткую участь узников фашистских лагерей смерти.
      Однако в основном все подразделения дивизии вырвались из трехкратно смыкавшегося вокруг них вражеского кольца. Ядро дивизии, ее костяк, сохранился.
      Свою беспримерную стойкость, силу духа и несгибаемую волю к победе бойцы 132-й, как и все защитники Родины, черпали в неиссякаемом роднике великих идей ленинизма, в руководстве Коммунистической партии. Как бы тяжело ни было нам, мы не сомневались в нашей конечной победе, в неизбежном разгроме черных сил фашизма, в торжестве правого дела. И это было самым сильным нашим оружием, перед которым не могли устоять ни крупповская броня, ни спесь гитлеровских головорезов, привыкших к легким, победам на Западе.