- Слыхал?
      - Чего?
      - Как возьмем Крым - конец войне.
      - Кто это тебе набрехал? А Берлин что, дядя за нас брать будет?
      - Вот сочинитель! - раздался из темноты третий голос. - Для того чтобы закончить войну, надо перебить всех фашистов. В Крыму этого, конечно, не сделаешь. Однако по всему видно, что воевать нам осталось меньше, чем воевали...
      Людей, которые вели этот неторопливый разговор на перепутье между тяжелыми боями, разглядеть во тьме не удалось. Да в этом, впрочем, и надобности не было. Так думали тогда все - от рядового солдата до командующего фронтом. Всем хотелось поскорее увидеть конец войны. Но каждый понимал, что впереди нас ждут еще тяжелые испытания...
      Часа через три медленного движения по забитым войсками дорогам встречный ветерок донес до нас резкий запах сероводорода.
      - Откуда это такая вонь? - удивился водитель.
      - Сиваш близко, - объяснил И. Д. Долина.
      Я мысленно представил себе карту Крыма, вспомнил извилистые заливы Гнилого моря. Мелкое оно, но коварное! Здесь могут быть волны высотой в метр, а когда дует ветер с запада, местами оголяется илистое дно.
      От Сиваша до Каркинитского залива протянулся древний Турецкий вал, пересекающий поперек весь перешеек. Подступы к этому валу десятиметровой высоты преграждают рвы глубиной до 6 метров. Сколько здесь в прошлом пролито крови! На этом маленьком невзрачном клочке земли покоится прах и многих тысяч запорожских казаков, и суворовских чудо-богатырей, и беззаветных героев нашей революции, приведенных сюда Михаилом Васильевичем Фрунзе, чтобы скинуть в море черного барона Врангеля.
      ...На рассвете мы обогнали 101-ю танковую бригаду. Она уже приближалась к Турецкому валу, из-за которого доносилась частая артиллерийская стрельба. У самого вала встретили командира 4-го гвардейского Кубанского кавалерийского корпуса генерала Кириченко и ещё нескольких кавалерийских генералов. Они стояли в накинутых на плечи черных бурках на площадке большого железобетонного дота, из которого виднелись погнутые стволы немецких крупнокалиберных пулеметов. Таких долговременных огневых точек было много вокруг. Доты и дзоты торчали, как кочки на запущенном лугу. Но противник, видимо, не успел по-настоящему использовать эти сооружения. Гонимый нашими танкистами и конниками, он проскочил без задержки за Турецкий вал. А вслед за ним ворвались туда же и передовые части 19-го танкового корпуса вместе с 36-м кавполком.
      Мне доложили, что теперь этот наш авангард почти отрезан, но полного окружения еще нет. Неопровержимым доказательством того, что противнику пока не удалось сомкнуть кольцо, был раненый лейтенант, доставленный из-за Турецкого вала. Сам он утверждал даже, что дела вообще идут превосходно, и никак не соглашался уходить в госпиталь.
      - Что за судьба такая: как только наметится успех, меня ранят, - жаловался этот симпатичный молодой человек.
      Беседа с раненым лейтенантом окончательно убедила меня в правильности решения, принятого генералом Васильевым. Положение передовых частей 19-го танкового корпуса было хотя и очень тяжелым, но не безнадежным. Противник держал под сильнейшим обстрелом и Турецкий вал, и все подходы к нему. Однако, если раненые еще проходили оттуда, значит, пробитый танкистами узкий коридор до сих пор существует и, расширив его, можно подбросить передовым частям подкрепление.
      Пришлось срочно организовать штурмовые группы. А для установления связи с 19-м танковым корпусом туда послан был мой адъютант старший лейтенант И. Д. Долина.
      Перед Иваном Даниловичем я поставил нелегкую задачу - найти командира корпуса, получить от него подробную информацию об обстановке и, если позволяет состояние здоровья генерала Васильева, вывезти сюда его самого. Уяснив, что от него требуется, И. Д. Долина сел в машину и на предельной скорости понесся под огнем противника через Турецкий вал. Я и другие генералы, находившиеся на нашем импровизированном НП, с волнением следили за ним. Нам было видно, как машина то скрывалась за султанами земли от разрывов снарядов, то окутывалась облаком дыма, но снова и снова мчалась вперед. Порой казалось, что она взлетела в воздух. Однако через мгновение мы с облегчением вздыхали - машина, покачиваясь из стороны в сторону, стремительно неслась дальше.
      Наконец она скрылась за валом. Потянулись томительные минуты ожидания. К счастью, их было не так уж много. Расторопный офицер И. Д. Долина не долго испытывал наше терпение.
      На гребне вала и вдоль всей дороги, спускавшейся с него, опять встала стена артиллерийского и минометного огня. И снова в облаках дыма и взбудораженной земли замелькала одинокая машина. На сей раз она неслась в обратном направлении и вскоре, заскрежетав Г тормозами, как вкопанная, остановилась возле нас. Старший лейтенант Долина, черный от копоти и пыли, с кровоподтеками на лице и руках, протянул мне карту с подробной обстановкой.
      Добытые таким образом сведения я немедленно доложил Федору Ивановичу Толбухину и получил от него ряд указаний, в том числе категорическое требование об эвакуации раненого командира корпуса. Генерал Васильев вскоре был вывезен к нам на танке и затем на - самолете Ли-2 отправлен в Москву. За отважные действия ему было присвоено звание Героя Советского Союза, а 19-й танковый корпус стал Краснознаменным и получил почетное наименование Перекопского.
      Но вернемся к тому, как развивались события у ворот Крыма 3 ноября 1943 года. Весь день я провел в хлопотах и не заметил, как стали подкрадываться ранние осенние сумерки. Вскоре к нашему импровизированному НП подъехали несколько легковых машин. Прибыл командующий 51-й армией генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер с группой офицеров своего штаба.
      Не успел я ввести его в курс наших общих дел, как командир 10-й кавдивизии генерал Миллеров доложил о любопытном случае, который только что произошел в 36-м кавалерийском полку. Коноводы этого полка вместе с лошадьми расположились рассредоточенно на кукурузном поле у перекрестка железной дороги и проселка Чаплинка - Армянск. Внезапно их атаковали с воздуха вражеские самолеты. Напуганные кони табуном в 150-200 голов устремились галопом вдоль дороги на Чаплинку и почти без потерь примчались в наше расположение.
      Это происшествие натолкнуло нас на мысль, что здесь-то и следует атаковать противника. Было совершенно очевидно, что в том месте, где беспрепятственно проскочило такое количество коней, во вражеской обороне имеется какая-то брешь. За организацию атаки Крейзер взялся сам, используя только что подошедшие передовые батальоны 55-го стрелкового корпуса и несколько эскадронов 10-й кавалерийской дивизии. Атака началась сразу же с наступлением темноты и завершилась вполне успешно. Нам удалось расширить коридор и тем облегчить положение своих войск за Турецким валом. Чего только не предпринимали потом гитлеровцы, чтобы восстановить здесь прежнее положение, но тщетно. Вновь захлопнуть Перекопские ворота им так и не удалось.
      Одновременно с этим, может быть несколько медленнее, но так же успешно, развивались события и на сивашском направлении.
      Формирование Сиваша в 1943 году проводилось в тех же числах, что и в 1920 году: с 1 по 6 ноября. И проводником у нас был тот же самый крестьянин-рыбак из деревни Строганолки - Иван Иванович Оленчук. Его опять разыскал и привел к нам тов. Черкасов, бывший посыльный из штаба Фрунзе, а теперь офицер штаба 51-й армии.
      Славному патриоту земли русской И. И. Оленчуку было уже около семидесяти лет. Да и Сиваш с 1920 года изменился значительно. Требовалось заново тщательно разведать брод. Прежде чем повести через Гнилое море части, Иван Иванович не раз спускался в ледяную воду, отыскивая "подходящее место". Мокрый, продрогший до костей, едва поднимая от усталости ревматические ноги и часто падая в воронки, он упорно шел вперед, обозначая брод вешками и подбадривая следовавших за ним бойцов.
      На другом направлении разведка брода через Сиваш была поручена старшему сержанту Дмитрию Михайлову, сержанту Дмитрию Кудымову и рядовому Николаю Кормышину. Все трое разведчиков были коммунистами, а в качестве проводника с ними шел колхозник Василий Кондратьевич Зауличный.
      Они пересекли Сиваш в ночное время, и с берега родного Крыма, как маяк, замигал слабый костер. Тогда разулся сержант Иван Назаренко и повел за собой в холодную соленую воду десять саперов. Развернувшись по фронту метров на сорок, саперы двинулись на огонек. Измеряли шестами глубину, расставляя вехи, а следом за ними по проложенной трассе двигался целый полк.
      Я вспоминаю, как бурно переживал это событие начальник политуправления М. М. Пронин. - Вброд, Сергей Семенович, вброд! - восторгался он. - На себе понесли пулеметы, боеприпасы, переправляют на лодчонках пушки...
      В штабе уже были известны все эти подробности, но я не мешал Михаилу Михайловичу до конца излить свои чувства.
      Сиваш форсировали части 10-го стрелкового корпуса. Переправа шла не только ночью, но и днем. На Крымском побережье был захвачен плацдарм, границы которого проходили через населенные пункты: Чигары, Хаджи-Булат, Биюк-Кият.
      И сразу же на этом крохотном клочке земли завязались тяжелые бои. Уже в первый день высадившиеся на плацдарм войска отбили более 20 контратак. Но сбросить их обратно в море противнику не удалось. Наоборот, несмотря на яростное сопротивление, они продолжали расширять плацдарм и к вечеру продвинулись на 13 километров в глубь вражеской обороны, захватив при этом 10 танков и пленив несколько сотен солдат и офицеров противника.
      Особенно хорошо проявила себя 346-я стрелковая дивизия, которой командовал тогда генерал Д. И. Станкевский. Она первой стала осваивать так называемую Малую землю. А это было нелегко. Враг контратаковал и днем и ночью. Контратаки его наземных войск поддерживались ударом с воздуха. Вдобавок к этому на Малой земле не оказалось пресной воды, не было топлива. Даже кухни появились здесь не сразу, и солдатам пришлось довольствоваться скудным сухим пайком.
      В эти трудные дни неоценимую службу сослужили самолеты По-2. Они доставляли на плацдарм продовольствие и боеприпасы, а при обратных рейсах эвакуировали в тыл раненых.
      Среди тех, кто перешел через Сиваш и штурмовал Перекоп в 1943 году, оказалось не так уж мало ветеранов, воевавших в этих же местах под командованием Михаила Васильевича Фрунзе. Из них особенно запомнился мне старый казак Афанасий Савелов. Он был очень храбрым человеком и откровенно похвалялся этим перед молодежью:
      - Пятьдесят лет хожу передом. Взапятки не приводилось. Командарм Фрунзе не уважал, чтоб человек на рака смахивал.
      Но и молодежь воевала не хуже. В боях на ближних подступах к Крыму опять отличился Герой Советского Союза капитан Дмитрий Попов. Когда противнику удалось захватить один наш опорный пункт, он лично возглавил группу автоматчиков и молниеносным ударом восстановил положение.
      Много говорили и писали в те дни и об эскадроне капитана Константина Дорохина, вырубившем ночью целую колонну гитлеровцев А среди артиллеристов широчайшую известность получил тогда ефрейтор Мирза Мамедов, сумевший в одном бою сжечь шесть вражеских танков.
      2
      Наступила 26-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции Ее мы встречали в очень радостной обстановке.
      Еще бы не радоваться! Наши войска уже за Турецким валом и по ту сторону Сиваша. Войска Закавказского фронта форсировали Керченский пролив и захватили плацдарм на побережье Крыма южнее Керчи Войска 1-го Украинского фронта вернули Родине столицу Украинской ССР - мать земли русской - красавец Киев
      А тут еще в самый канун праздника мы получили поздравительную телеграмму от Михаила Ивановича Калинина. Она была адресована всем бойцам, командирам и политработникам 4-го Украинского фронта. В телеграмме говорилось: "Ваши успехи, в особенности за последние дни, дают твердую уверенность, что недалек тот день, когда славный 4-й Украинский фронт подойдет к границам вражеской земли. От всей души поздравляю вас с 26-й годовщиной Советской власти и думаю, что 27-ю годовщину мы будем праздновать в нашей стране, полностью освобожденной от немецких захватчиков"
      Но в тот самый момент, когда в Москве гремел салют в честь освобождения Киева, а у нас повсеместно проходили праздничные митинги, радость наша была омрачена неожиданной вестью из-под Никополя. Там трагически погибли два боевых генерала - командующий 44-й армией Василий Афанасьевич Хоменко и командующий артиллерией той же армии С. А. Бобков.
      А произошло это так. У командарма появилось желание посоветоваться по поводу предстоящих боев за Никополь со своими командирами корпусов И. А. Рубанюком и П.К. Кошевым Прихватив с собой С А Бобкова, Василий Афанасьевич направился сначала на КП генерала Рубанюка. Туда они добрались вполне благополучно, довольно быстро обсудили все вопросы и отбыли в 63-й стрелковый корпус.
      Хоменко сам вел автомашину. Бобков сидел с ним рядом. Позади следовали еще две автомашины: одна с охраной, другая с радиостанцией "Север". В кузове последней находились офицер и радист.
      В то время войска 44-й армии только еще занимали свои новые позиции под Никополем. Сплошного фронта там не было. К командному пункту 63-го стрелкового корпуса вели три дороги. Но одна из них шла через расположение войск противника. Генерал Хоменко ошибся в ориентировке и попал как раз на эту дорогу. Гитлеровцы подпустили нежданных "гостей" на близкое расстояние и открыли по ним огонь почти в упор. Чудом удалось спастись лишь одной машине, двигавшейся последней. Тяжело раненные офицер и радист, сохранив документы, вернулись в штаб корпуса.
      Как только стало известно об этом, Ф И. Толбухин приказал 44-й армии немедленно атаковать противника и попытаться вызволить из беды наших генералов. Однако атака успеха не имела. Спасти тт. Хоменко, Бобкова и всех, кто сопровождал их, не удалось.
      Гитлеровцы потом сочиняли небылицы, писали в своих листовках, что советские генералы добровольно перешли на сторону врага. Никто из нас этому не верил. Мы отлично знали, что такие, как Хоменко и Бобков, живыми врагу не сдадутся
      Однако сам по себе случай был крайне неприятным. Командующий армией заблудился в расположении своих частей и по ошибке заехал - к противнику!
      Верховный Главнокомандующий распорядился о расформировании управления 44-й армии и немедленной передаче ее войск в другие объединения фронта. А заодно на нас обрушились и иные немилости со стороны И. В Сталина.
      Мне припоминается разговор с Ф. И. Толбухиным, который имел место, кажется, через день после этого действительно чрезвычайного происшествия. Я только что возвратился из 51-й армии и, по обыкновению, прежде всего направился к командующему. Федор Иванович жил тогда в небольшом домике. Открыл я дверь и глазам своим не поверил: сидит Толбухин на лавке, притопывает ногой, хлопает ладонью по колену, а перед ним два солдата лихо выделывают ногами такое, чего и на сцене не часто увидишь. Баянист из фронтового ансамбля старался изо всех сил
      "Что за пляска, по какому поводу?" - удивился я Тем временем один из плясунов повернулся в мою сторону лицом и оказался тем самым "дровоколом", с которым мне довелось познакомиться еще в Тамбове в расположении штаба 2-й гвардейской армии. На груди у него теперь красовались орден Ленина и орден Отечественной войны. Он тоже узнал меня, лицо его засияло. Прекратив пляску, встал по команде "Смирно":
      - Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант. Вы помните меня?
      - А как же! Вместе кололи дрова в Тамбове...
      Федор Иванович положил руку на баян, и в домике , воцарилась обычная тишина.
      - Ну, хлопцы, спасибо. Еще раз поздравляю вас с наградами, - сказал командующий. - А теперь - по местам.
      Плясуны и баянист вытянулись, повернулись кругом, молодцевато прищелкнув каблуками, и вышли.
      Мы остались вдвоем. Нам принесли чай - Федор Иванович любил беседовать за самоваром.
      - Ордена товарищам вручал, - пояснил он и почему-то вздохнул: - Эти хлопцы из школы младших лейтенантов. Ребята обрадовались наградам и решили развеселить старика. Плясуны оба. Но и воюют по-гвардейски. Уже по три танка подбили...
      Мне хотелось повременить с разговором о фронтовых делах, но командующий начал сам:
      - Как там дела?
      Я стал докладывать и тут же заметил, что слушает он меня, как говорится, вполуха. Федор Иванович был чем-то озабочен и сильно огорчен.
      - Пока вы были у Крейзера, тут у нас еще одна новость, - опять вздохнул командующий, неожиданно прервав мой доклад. - Ставка приказала снять с должности командира четвертого кавалерийского корпуса генерала Кириченко. Вместо него назначен генерал Плиев.
      - Ну что же, может быть, это и к лучшему. Плиев хороший командир, - бодро ответил я.
      Командующий молча допил свой стакан чаю и снова повернулся ко мне:
      - Дело, конечно, не в коннице. Тут мы опять за Хоменко расплачиваемся..
      В это время зашел вызванный к командующему бывший член Военного совета 44-й армии генерал-майор В. И. Уранов. Плечи его были опущены, лицо осунулось. По всему было видно, как тяжело переживает он гибель своего командарма. Мы, как могли, постарались ободрить его. Федор Иванович дважды подчеркнул, что в этом трагическом случае член Военного совета неповинен. Однако тов. Уранова это, по-видимому, никак не утешило. Он долго еще ходил мрачный и с горечью вспоминал этот случай, будучи уже членом Военного совета 51-й армии.
      Происшествие с Хоменко и Бобковым окончательно прояснилось лишь весной 1944 года, когда войсками 1-го Украинского фронта был взят в плен начальник штаба немецкой дивизии, которая в ноябрьские дни 1943 года находилась на никопольском плацдарме. На допросе он сообщил, что генерал Бобков был убит наповал при первом залпе, а генерал Хоменко, смертельно раненный, скончался через несколько часов, не приходя в сознание. Гитлеровцы положили их трупы в ящики из-под винтовок и после варварского глумления зарыли. Узнав об этом, Военный совет фронта сразу же направил своих представителей к месту гибели тт. Хоменко и Бобкова. Их останки были найдены, перевезены в Мелитополь и похоронены на центральной площади со всеми воинскими почестями.
      3
      Обычно, когда заходит речь об освобождении Крыма, все внимание концентрируется на событиях весны 1944 года. Действительно, они наиболее интересны. В \результате наступательной операции, осуществленной веской 1944 года, враг был уничтожен и весь Крым окончательно освобожден от оккупантов.
      Но едва ли следует замалчивать предшествовавшую этому большую и сложную подготовительную работу. И пожалуй, самым важным здесь была ликвидация вражеского плацдарма под Никополем. с Никопольский плацдарм явился для нас сущим бедствием. Нависая над нашим правым флангом и тылом, он как бы раздваивал силы 4-го Украинского фронта. Отсюда противник мог в любой момент внезапным ударом отрезать наши войска, находившиеся в Таврии и перед Крымом.
      Это вынудило нас произвести значительную перегруппировку сил. Суть ее сводилась к максимально возможному уплотнению боевых порядков нашихправофланговых армий и, наоборот, растягиванию фронта (до 30 - 40 километров на дивизию) 2-й гвардейской армии, занимавшей центральное положение. Одновременно с этим фронтовые резервы и подвижные группы отводились на рубеж Николаевка, Акимовка, с тем чтобы в случае внезапного нападения гитлеровских войск с никопольского плацдарма они были бы готовы сбросить врага в Днепр. На левом же фланге от Крымского перешейка вдоль Сиваша до Арабатской стрелки фронт занимала одна лишь 51-я армия?
      Однако главным для нас было не удержание занятых позиций, а продолжение наступления и освобождение от оккупантов советского Крыма. Выполнить такую задачу силами только 51-й армии мы, конечно, не могли. Значит, нужно было развязать себе руки на правом фланге - ликвидировать никопольский плацдарм. 1 Выполнение этой задачи командующий фронтом возложил на 3-ю гвардейскую армию, которой командовал тогда генерал Д. Д. Лелюшенко. Она была усилена 4-м гвардейским механизированным корпусом и артиллерией? Кроме того, для обеспечения ее действий выделялось некоторое количество авиации. Мы полагали, что этого вполне достаточно, и, к сожалению, ошиблись. Противник оказался гораздо сильнее, чем нам думалось. Он сполна использовал благоприятные условия для создания здесь глубоко эшелонированной обороны и возможности своих бронетанковых частей. Первые попытки ликвидировать никопольский плацдарм с выходом наших войск к Днепру не увенчались успехом.
      После дополнительного изучения обстановки и усиления 3-й гвардейской армии противотанковыми средствами мы еще дважды пробовали сбросить гитлеровцев в Днепр и опять безрезультатно. Анализируя теперь эти неудачные для нас бои, можно с уверенностью сказать, что и во второй и в третий раз нами повторялась одна и та же ошибка: для ликвидации вражеского плацдарма выделялись явно недостаточные силы.
      Дело сдвинулось с мертвой точки только в феврале 1944 года, когда по указанию Ставки в него включились войска 3-го Украинского фронта и была проведена так называемая Никопольско-Криворожская операция. В этой широко задуманной операции, основная цель которой заключалась в том, чтобы полностью разгромить еще одну крупную группировку противника и освободить важный в экономическом отношении район Кривого Рога и Никополя, 4-й Украинский фронт выполнял ограниченную задачу. Наши усилия по-прежнему направлялись лишь на то, чтобы ликвидировать вражеский плацдарм на левом берегу Днепра.
      То, что главная роль отводилась здесь не нам, а 3-му Украинскому фронту, было вполне естественно. У него для этого и сил было больше, и положение выгоднее. В частности, он не имел перед собой такой мощной водной преграды, как Днепр, значительно затруднявший действия войск 4-го Украинского фронта.
      Замысел операции сводился к следующему: войска 3-го Украинского фронта ударом с севера в направлении Апостолово, Кривой Рог отрезают всю никопольскую группировку противника и во взаимодействии с правым крылом 4-го Украинского фронта, наносящим удар с юга, уничтожают ее. В соответствии с этим замыслом Ф. И. Толбухин поставил задачи перед тремя нашими правофланговыми армиями: 3-я гвардейская должна была наступать в общем направлении на Никополь, 5 -я ударная - на Малую Лепетиху, 28-я армия - на Большую Лепетиху. Для развития успеха предназначался 2-й гвардейский механизированный корпус.
      Своими активными действиями мы обязаны были воспретить противнику переброску войск с никопольского плацдарма в полосу 3-го Украинского фронта. Для уточнения и согласования всех вопросов взаимодействия мне пришлось срочно выехать в штаб Р. Я. Малиновского.
      Зима на Украине близилась к концу. Шел то мокрый снег, то мелкий моросящий дождь. Дороги раскисли. В воздух не поднимались ни боевые, ни транспортные самолеты. Даже По-2 не мог оторваться от вязкого чернозема.
      Только моя несколько несуразная с виду, но очень удобная "чудо-машина" лезла по грязи, вызывая зависть и удивление у шоферов встречных ЗИСов. Эту машину-вездеход смастерили где-то на нашем фронтовом авторемонтном заводе. Взяли кузов не то "оппеля", не то "мерседеса", поставили на раму "виллиса" (предварительно удлиненную с помощью электросварки), и получилась диковинная конструкция: довольно комфортабельная и в то же время обладающая высокой проходимостью.
      Я без задержек проскочил по разбитым улицам дорогого мне города Запорожья, где стоял некогда штаб 132-йстрелковои дивизии, переправился через Днепр по понтонному мосту и вскоре прибыл на КП 3-го Украинского фронта. Он располагался в то время севернее Хортицы.
      Как всегда в таких случаях, я прежде всего встретился здесь с начальником штаба. Мы довольно быстро отработали план взаимодействия и вместе пошли на доклад к командующему. Родион Яковлевич Малиновский встретил меня с обычной своей приветливостью. Он внимательно рассмотрел наш план, поинтересовался боеспособностью войск 4-го Украинского фронта, а затем сказал в шутку:
      - Имейте в виду, Сергей Семенович, если ваши армии плохо будут сражаться, мы их потом не примем в состав нашего славного третьего Украинского фронта...
      Его поддержал в той же шутливой форме представитель Ставки А. М. Василевский. Я постарался ответить в тон им:
      - Думаю, Родион Яковлевич, наши войска не обидятся за это. Четвертый Украинский фронт тоже славный. Иначе бы его и не послали освобождать Крым всесоюзную здравницу.
      На прощание Р. Я. Малиновский еще раз (теперь уже серьезно) спросил, куда предназначаются войска 4-го Украинского фронта после освобождения Крыма. Я этого не знал. И Родион Яковлевич опять пошутил:
      - Ну что ж, когда закончите в Крыму, милости просим к нам. Вы уж, пожалуйста, не задерживайтесь там.
      Поблагодарив командующего за внимание, я распрощался и отправился к себе. Теперь, когда дело сделано, на душе было спокойнее. Мы не так уже гнали свою "чудо-машину", более внимательно присматривались ко всему, что окружало нас.
      Картина была невеселой. Чтобы затруднить наступление советских войск, фашистские варвары прибегали к тактике "выжженной земли". Одним из инициаторов и наиболее настойчивых проводников этого черного дела был начальник штаба 8-й немецкой армии, небезызвестный палач Шпейдель, возглавляющий теперь сухопутные войска НАТО в Центральной Европе. Как писал впоследствии Манштейн, "в зоне 20-30 км перед Днепром было разрушено уничтожено или вывезено в тыл все, что могло помочь противнику немедленно продолжать свое наступление, все, что могло явиться для него при сосредоточении сил перед нашими днепровскими позициями укрытием или местом расквартирования, и все, что могло обеспечить ему снабжение, в особенности продовольственное снабжение его войск". По специальному приказу Геринга, как свидетельствует тот же Манштейн, из районов, оставляемых оккупантами, принудительно эвакуировалось за Днепр местное население и вывозились все запасы, включая "хозяйственное имущество, машины, цветные металлы, зерно, технические культуры".
      То, что творили фашисты на Украине, превосходило по своей жестокости и бесчеловечности все виденное мною раньше. И это вызывало у наших советских людей ответную волну лютой ненависти к ним.
      Как сейчас, вижу перед собой встретившийся тогда на нашем пути сожженный и до основания разрушенный хуторок. Мимо наши автоматчики вели колонну военнопленных. Вдруг откуда-то из подвала выскочила женщина, одетая в изношенное пальто, исхудавшая и плачущая. Потом появился хлопец лет семи. С поднятыми кулаками бросились они на колонну.
      - Звери! Изверги! - кричала женщина.
      Боец из конвоя пытался успокоить ее:
      - Мамаша, они ответят за все. Их судить будут.
      - Что суд?.. Не судить их надо, а привязать вот здесь к столбу и оставить: пусть любуются до смерти на то, что сами наделали...
      Такие сцены разыгрывались повсеместно, и они оставляли глубокий след в сердце каждого из нас. Мы не только понимали рассудком, но и остро чувствовали необходимость все более и более решительных действий.
      С утра 31 января выступили главные силы 3-го Украинского фронта. Несмотря на страшную распутицу, их наступление развивалось довольно высокими темпами. Для противника оно оказалось неожиданным (по крайней мере, в таких масштабах). Командующий войсками 3-го Украинского фронта опять перехитрил гитлеровских генералов.
      Выход советских дивизий в район Апостолово, где находилась основная база снабжения 6-й немецкой армии, поставил вражеские войска, оборонявшиеся на никопольском плацдарме, в крайне тяжелое положение. И тут-то ударил с юга 4-й Украинский фронт.
      На этот раз и у нас наступление протекало очень успешно. Вражеская оборона была прорвана в короткий срок. Наибольший успех обозначился в полосе 5-й ударной армии, где был введен 2-й гвардейский механизированный корпус. Продвигаясь стремительно вперед, эта армия создала угрозу расчленения группировки противника, действовавшей на плацдарме южнее Никополя, а затем форсировала Днепр в районе Малой Лепетихи и сама захватила плацдарм на противоположном правом берегу реки.
      Это произошло в первых числах февраля. Где-нибудь под Москвой в такое время еще свирепствуют метели и трещит мороз, а на Украине уже оголились поля и грунт напоминал раствор цемента. Наступать в таких условиях тяжело. Но и отступать гитлеровцам было не легче. Они вынуждены были бросать увязавшие в грязи вполне исправные пушки, автомашины и даже танки.
      Особенно много немецкой техники было оставлено на дороге, идущей на юг вдоль берега Днепра из Никополя на Дудчино. Это был единственный путь, по которому гитлеровцы могли еще отходить.
      В итоге напряженных боев, длившихся в течение всего февраля, войска 3-го Украинского фронта, тесно взаимодействуя с нашим 4-м Украинским фронтом, продвинулись более чем на 130 км, освободили Никополь с его марганцем. Кривой Рог с его железорудными месторождениями и взяли направление на Николаев Одессу.
      А наш путь по-прежнему лежал на Крым. Освобождение Крыма оставалось главной задачей 4-го Украинского фронта. И теперь для этого создались более благоприятные условия.
      Поражения фашистских войск в 1943 году оказались настолько тяжелыми, что их и теперь с трепетом вспоминают битые гитлеровские генералы, в том числе и пресловутый фон Манштейн. Однако последний и тут не может обойтись без фальсификации истории. В своих мемуарах он пытается объяснить отступление немецко-фашистских войск на Украине "осложнениями" на Средиземноморском театре. Он утверждает, что туда якобы пришлось перебрасывать силы с советско-германского фронта.
      Бесстыдная ложь! Теперь уже документально подтверждено, что в 1943 году с советско-германского фронта было переброшено на запад всего лишь 5, по сути дела, небоеспособных дивизий, а на смену им пришли 36 новых.
      Нелепые утверждения фон Манштейна нельзя рассматривать иначе, как лакейское угодничество перед теперешними союзниками Западной Германии, помогающими возрождению вермахта.
      4
      После успешного завершения Никопольско-Криворожской операции у нас были изъяты и переданы 3-му Украинскому и другим фронтам 3-я гвардейская, 5-я ударная и 25-я-армии, а также 4-й кавалерийский и 4-й механизированный корпуса. Для осуществления Крымской операции нам были оставлены 2-я гвардейская и 51-я армии, 8-я воздушная армия, 19-й танковый корпус и несколько артиллерийских дивизий резерва Главного командования.