И теперь эта девушка, выполняя инструкции подпоручика Малошана, включила заранее настроенный передатчик. Если бы в воздухе находился еще кто-нибудь из русских летчиков, например Корсар, он был бы немало удивлен, услышав свой собственный голос, требующий очистить полосу и подготовить заправщик, и голос Хомяка, сообщающий о том, что у него в баках керосина еще минут на двадцать полета, а потом придется срочно идти вниз. Эти реплики были записаны еще до того, как русские летчики пересекли границу бывшей Югославии. Когда-то - кажется, давным-давно, хотя прошло всего-то несколько месяцев - эти же голоса с кассеты имитировали катастрофу самолетов в горах, чтобы создать у противника иллюзию своей гибели. И вот теперь этот прием был применен вновь, но уже с прямо противоположной целью - уверить врага, что погибшие на самом деле самолеты как бы продолжают оставаться в строю.
      * * *
      - Господин генерал! Сербские самолеты заходят на посадку. - Что?! Экипажи с В-52 доложили, что видели полосу и накрыли ее бомбовым ковром! Им некуда заходить! - Сэр, - офицер обеспечения не смутился, - перехвачен радиообмен, характерный при заходе на посадку. Язык общения - русский, анализ голосового спектра адекватен данным, что у нас уже есть. Пеленги также примерно совпадают. - Адекватен... Извольте говорить внятней! Почему пеленги совпадают примерно? - Потому что из-за сложного рельефа снять пеленги точно не представляется возможным. В большой кают-компании повисло молчание. Полковник-снабженец, которого мало трогали подробности воздушного сражения, сидел и тихо проклинал ту минуту, когда решил именно сейчас сунуться к генералу с приказами на подпись. - Так... - наконец проронил Харбергер. - Значит, мы угробили три бомбардировщика и четыре истребителя, а в итоге сербы не досчитались только одной машины? Президент сегодня услышит веселый доклад! Господа офицеры, из вас никто гомосексуализмом всерьез не занимается? Ошеломленные присутствующие промолчали. Тогда генерал пояснил свою мысль: - В противном случае запасайтесь вазелином, а то с непривычки будет больно. Я давно в армии и прекрасно представляю, что с нами сделает сначала президент, а потом и все остальные, когда узнают о том, что произошло. Нейтральная полоса. Финал "Горца" К полудню бой постепенно сошел на нет, прекратился, словно сгустившаяся в израненной долине неожиданная для осени жара заставила воюющих подумать о сиесте. Майор Тамашаивич заправил в раскаленный солнцем и непрерывной стрельбой пулемет свежую ленту, с лязгом передернул затвор и взглянул на небо. По нему плыли жидкие, похожие на клочья дыма облака. Голова кружилась. Кажется, он слишком устал. Майор поморщился от рези в глазах и опустил взгляд вниз, в долину. Можно было подумать, что сражение здесь длится уже несколько дней, настолько обожженной казалась земля. Но для майора эти часы промелькнули как минуты - вроде только что они в темноте зацепились за эту высотку, и вот уже вокруг него оставалось, наверное, десятка два тех, кто еще мог держать в руках оружие и стрелять, стрелять, задыхаясь от боли, ненависти и пороховой гари. Остальные лежали разбросанные в камнях так, как их застигла смерть. Над липкими буроватыми лужицами густо роились мухи. Раненых было не слышно. В тыл уходил единственный, насквозь простреливаемый проселок, и последнюю их партию в сопровождении тоже раненого штабиста Шелангера попытались вывезти по нему ночью, на армейских грузовиках. Правда, они смогли проделать только полдороги, движение перекрыл тактический американский десант, и отряд Тамашаивича оказался отрезанным. Так что теперь раненых сербов избавляли от мук обильно сыпавшиеся с неба кассетные бомбы, снаряды и пули. А сколько полегло хорватов? Сто, полтораста? Тамашаивич не знал ответа, но был уверен - мало! Его "коммандос" могли бы продать свои жизни и подороже, если бы не "интрудеры", "ягуары", "миражи" - в голове у него уже перепутались все эти крылатые, одинаково несущие смерть тени, - если бы не хорватские гаубицы американского производства, заваливавшие его позицию 155-миллиметровыми снарядами. А еще, говорят, вчера днем были сбиты последние русские самолеты... Тамашаивич думал о том, что эти кроаты в американском кевларе с германскими винтовками и славянскими лицами, конечно, пройдут сквозь замирающий огонь смертельно раненного батальона и кто-то из них даже перешагнет через его труп, - но это еще не будет их победой. Еще покажет себя Шелангер. Майор вдруг представил некогда лощеного штабиста раненого, с зелеными резервистами и дамской ротой сдерживающим американский десант. Представил - и невольно усмехнулся. Конечно, продлится это недолго. Вероятно, только до вечера. Затем пойдет фронт. Это дело ближайших дней, максимум - недель. И тогда Сербии уж точно найдется место лишь в учебниках истории и мемуарах. Хорошо, что он, майор погибающей армии, этого уже не увидит. Он и многие, многие другие. Пусть Сербия падет, но падет она тогда и оттого, что просто не останется тех, кто мог бы ее защищать. И это будет означать, что народ выполнил свой долг перед Родиной, не отступил, когда против нее был весь мир! - Господин майор, - прервал невеселые мысли Тамашаивича голос солдата, который в последние дни стал прямо-таки его тенью. - Как вы думаете, подберет кто-нибудь мою гармонику, если я положу ее под камень? - Отстань, Джуро! Лучше раздави свою музыку сразу, чтобы кроат ее потом не слюнявил! - Нет, господин майор, жалко давить. Пусть себе играет проклятый... Лицо у солдата Джуро черное, руки тоже. Только глаза светлые да полоски на щеке, где провел пальцами, и, видно, давно, потому что грязные струйки пота поперек них уже успели высохнуть. Светлый никель губной гармошки, которую он заботливо прячет между валунами, сохранит черные следы от его пальцев. - Что, Джуро, музыку свою хоронишь? Погоди, может, еще поиграешь! раздался хриплый голос последнего оставшегося в живых радиста. Он на локтях приполз от своего тоже последнего, чудом уцелевшего передатчика, волоча перебитую ногу в толстенных лубках из скрученных проволокой досок. Радист тяжело дышал, и Тамашаивич помог ему перебраться в свое выложенное камнями и дерном "рабочее место". - Радиообмен, господин майор. Даже два. Ожил штаб корпуса - приказ не предпринимать первыми агрессивных действий! Предатели. Тамашаивич устало поморщился. Вот уж кто давно купил себе теплое местечко в "новой Сербии". Противно. Эх, солдат, солдат... Хочется верить в чудо? Конечно, молодой, из городских. Вон, второй год служит, а от газетной лексики отвыкнуть никак не может... - Дальше. Откуда второй? - голос майора был бесцветен. - С той стороны! Хорваты вышли на нашу волну. Да, с их-то техникой это раз плюнуть, - вздохнул радист. - У них там компьютерные анализаторы, любую плывущую частоту, любой скремблер раскусят, а уж нас-то... - Не тяни, надо-то им что? - прервал Тамашаивич. - Прошу прощения, господин майор, - радист на мгновение запнулся. Хорватский командующий предлагает вам переговоры. В двенадцать десять на ничейной земле. Ориентир - отдельно расположенный расщепленный граб. Во-о-он он стоит, господин майор, еще с утра снарядом располовинило. - Без тебя вижу, - майор немного помолчал, прикрыв глаза. - Останешься у пулемета. Рация больше не нужна... пока. Тамашаивич тяжело поднялся на одно колено и с преувеличенной тщательностью смертельно измотанного человека застегнул расхристанный ворот куртки. - Батальон!.. Кто слышит... Иду полюбезничать с главным кроатом. Если что, сами знаете, что делать. Лужице, будешь за главного! Несколько закопченных, обмотанных окровавленными тряпками голов вяло кивнули в ответ. Двое суток ада лишили бойцов ярких эмоций. Сам Тамашаивич, привыкший, что его считают семижильным, тоже чувствовал лишь отупляющее безразличие, и предстоящая встреча с хорватским командующим казалась ему едва ли не приятным разнообразием. Если, конечно, это не просто уловка, чтобы дуриком убрать сербского командира, то майор, в общем, догадывался, о чем пойдет речь. В принципе совсем бессмысленное занятие, но почему бы и не полюбопытствовать напоследок? Ему больше нечего терять. А случись что, бойцы справятся и без него. Каждый умирает в одиночестве. Как ни странно, возле хорватских позиций замаячили три крошечные темные фигурки, похожие на оживших оловянных солдатиков. У них над головами трепыхался белый лоскуток на невидимом отсюда древке. Сейчас кого-нибудь из них, а если повезет, то и всех, можно было бы классно положить из снайперской винтовки. Но переговоры... Это святое. - Не ударим и мы в грязь нашим грязным лицом, - задумчиво, с ноткой вымученной театральности заявил Тамашаивич, привычно оправляя под ремнями снаряжения форму, которой были необходимы как минимум хорошая прачечная и усердный портной. - Джуро, тебя одного даже не зацепило. Насади-ка шмат бинта на штык, пойдешь со мной. - Слушаю, господин майор. Солдат по молодости обрадовался передышке, тому, что нужен майору, обрадовался возможности как-то отвлечься. Неожиданно для себя став "помощником парламентера", он выбрался вслед за майором на бруствер. Джуро как-то умудрился сохранить свое лицо не таким грязным. Вдобавок он скинул замызганный жилет, и теперь рукава куртки и брюки у него были грязными и изодранными, а все остальное - подозрительно целым и чистым. На штык своей автоматической винтовки он от души намотал целый индивидуальный пакет, выпустив развеваться длинный конец и украсив все это сверху пышным бантом. Тамашаивич, глядя на этот своеобразный символ перемирия, улыбнулся. - Слушай, Джуро, ты, случаем, бантики своей подружке по утрам не завязывал? - Нет, господин майор... Но если вернусь - обязательно буду! Рядовой был серьезен, и улыбка Тамашаивича увяла. "Вот именно, если..." Он чувствовал на себе взгляды товарищей. Надо было идти. - Ну, вперед! Джуро, обгони меня на пару шагов. Так положено. Только сейчас майор заметил, что левый набедренный карман у солдата распорот, похоже ножом, и через прореху сквозит окровавленная кожа. Значит, и его задело. Эх, лучше бы он весь этот бинт на ногу себе намотал! Навстречу им то и дело попадались распростертые на каменистой земле трупы хорватских солдат в полном боевом снаряжении, в легких американских бронежилетах, в кевларовых шлемах. Эти подобрались к сербской линии обороны почти вплотную. Иногда откуда-то из высокой травы доносились тяжелые стоны, вздохи, мучительный хрип умирающих. Сербский огонь не давал хорватам вынести своих раненых, и они медленно погибали от жары и потери крови. Майор поймал себя на том, что обращает на этих умирающих внимание лишь постольку, поскольку остерегается, как бы один из них не вложил им с Джуро перед смертью весь остаток своего магазина. - Пить... Господин серб, ради Бога! Пить!.. Прислонясь спиной к огромному валуну, молодой хорватский солдат, почти мальчик, с усилием повернул к ним коротко остриженную светловолосую голову. Взгляд его выдавал жестокое страдание, а обе ноги, выше колен наспех перетянутые ремнями снаряжения, были толсто и неумело обмотаны окровавленным бинтом. Видимо, хорват, пока были силы, перевязал себя, как сумел, и сам отполз в поисках укрытия за камень, но беспощадное балканское солнце настигло его здесь, чтобы доделать начатое сербским стрелком. - Господин майор, - не выдержал Джуро. - Разрешите угостить беднягу ракийкой? Тамашаивич даже замедлил шаг и смерил рядового тяжелым взглядом. - Скажи, у тебя кто-нибудь погиб на этой войне? Он прекрасно знал ответ, но тем не менее ждал, что ему скажет Джуро. - Э, господин майор, - грустно вздохнул рядовой, свыкшийся с безвозвратностью потерь, - лучше спросите, кто у меня остался... - Так какого дьявола ты жалеешь врага? - процедил Тамашаивич. - Врага? - неожиданно вскинулся солдат. - Да разве ж это враг? Американцы - это я понимаю. Ну, проклятые босняки тоже. А кроаты... Они ведь такие же югославы, как мы. К тому же он без оружия и раненый. Так я угощу его ракийкой? Тамашаивич только махнул рукой и отвернулся. Через полсотни шагов Джуро его догнал, припрыгивая и подволакивая на ходу ногу. - Всю флягу высосал! Очень благодарил, - весело доложил он. Майор не стал ему объяснять, что крепкая ракия на такой жаре, мягко говоря, не лучшее средство от жажды. Где-то на середине нейтральной полосы, завалившись бортом в низинку, неуклюже торчала пятнистая бронемашина М-86, собранная еще в социалистической Югославии. Ее наклонный лобовой лист украшал белый треугольник - опознавательный знак, которым хорваты снабжали свою боевую технику. На приземистых бортах пламя оставило широкие черные разводы, похожие на упражнения художника-абстракциониста. Тамашаивич с досадой подумал, что его гранатометчики сожгли еще как минимум три таких же гроба, но хорваты с помощью своей техники ночью сумели вытащить их в свой тыл буквально у него из-под носа. Черта с два он дал бы им это сделать, будь у него какое-нибудь тяжелое оружие. И тут же ему пришло в голову, что ждать парламентеров с другой стороны лучше всего здесь, возле бронемашины. Хорватов было трое. Первым шел здоровый кругломордый разводник. Он нес на вытянутых руках антенну от полевой радиостанции, с которой свисало белое вафельное полотенце - похоже, флагами перемирия никакие действующие силы "четвертой балканской войны" не запаслись. За разводником следом шагал молодой солдат с начищенной до яростного блеска медной фанфарой, которая плохо вязалась с пятнистой формой. Тамашаивич сдержал усмешку. Надо же, где они только откопали эту пропитанную нафталином традицию? Последним шел рослый подтянутый офицер. Если бы не щиток хорватской кокарды на кепи и не знаки различия на погонах, он без вопросов сошел бы за образцового янки из среднего офицерского звена. Не доходя десяти шагов, он знаком остановил подчиненных и выступил вперед. Тамашаивич синхронно шагнул ему навстречу и, открыто смерив хорвата с головы до ног внимательным взглядом, вдруг поймал себя на странной мысли, что тот, в общем, такой же человек, как и он, они даже чем-то похожи. Хорват был немного выше сербского майора и поуже в плечах, но это только подтверждало их сходство. Одинаковыми были их возраст, темный загар, выражение глаз, даже шрамы на лице. Взгляды их встретились. И не обнаружили один в другом ненависти. Разве что хорошо скрываемое любопытство. Оба они были лишь честными исполнителями воли своего командования, которое, как им внушали, выполняет волю их народов. Профессиональные солдаты в этот миг не видели смысла в том, чтобы ненавидеть друг друга. Хорват первым вскинул ладонь к козырьку и чеканно щелкнул каблуками ботинок. - Здравия желаю! Бойник Национальной Гвардии Республики Кроатия Йован Штолль. И язык у них был один, сербскохорватский. Думал ли кто всего несколько лет назад, что это слово можно разделить? - Здравия желаю, коллега, - ответил Тамашаивич и, не пытаясь соревноваться в лихости, тоже представился: - Майор Народной Армии Республики Трансбалкания Йован Тамашаивич. "К тому же мы тезки. Забавно", - подумал он. Повисло напряженное молчание. Солдаты из-за спин своих командиров пожирали друг друга глазами. Тамашаивич заставил себя расслабиться и поглядел в сторону. Не он все это затеял, вот пусть кроат и начинает, все равно заранее ясно, что он сейчас будет вежливо, убедительно, демонстрируя уважение к противнику, убеждать его в невозможности и бессмысленности дальнейшего сопротивления, а под конец с фальшивой мягкостью, предложит сдаться. Черта с два! Еще Шелангер мог бы купиться на эти штучки с горном и щелканьем каблуками. Европейцем хотел быть, млел от "цивилизованности". В офицеры-джентльмены метил - вот и получил вполне цивилизованное ранение от маленькой плоской мины, назначение которой не убить врага, а "всего лишь" покалечить. С экономической точки зрения это выгодней - так рассчитали придумавшие такое оружие джентльмены. Нет, он, Йован Тамашаивич, не европеец, он - "дикий упрямый славянин", как пишут о них газеты, тупой армеец, ему эти штучки с традициями и культурой неинтересны. Хорват переступил с ноги на ногу, вздохнул. Майор с удивлением посмотрел на него и неожиданно для самого себя спросил: - Коллега, где это вам так помяли карточку? - А, это? - хорват осторожно, словно рана до сих пор причиняла ему боль, коснулся изуродованной щеки. - Это давно, четыре с лишним года. Когда ваши бомбили Дубровник. - Дубровник... - Тамашаивич устало потер лоб. - Красивый был город. Помню, до войны... Искалечили мы его. Там вы неплохо сражались. Хотя тогда мне повезло, - он криво улыбнулся. - Свои дырки я получил уже позднее. В Крайне и в Боснии. Произнося это, Тамашаивич спокойно, просто констатируя факт, договорил про себя: "А последнюю дыру я получу очень скоро. Это будет здесь". - Вы приняли радиограмму вашего командования? - спросил его хорват, видимо собравшись наконец с мыслями и резко меняя тему. - У нас еще есть радиостанция, - сухо ответил майор. - Значит, приняли, - довольно кивнул хорват. - Это не провокация. Вы просто не знаете. За последние часы многое изменилось. - Что, этот ублюдок Вазник наконец сдался?! - в голосе майора прозвучало почти злорадство. - Для меня он не авторитет. Не ждите, что я последую его примеру - Я и не жду. Можете пока забыть о капитуляции. Три часа назад я тоже получил шифрограмму. От штаба фронта. Моей бригаде приказано свернуть активные боевые действия. Но Тамашаивич расслышал совсем другое. - А-а, бригаде! Ха, поздравляю с удивительным тактическим успехом. Вы просто Наполеон, коллега! Хорват изумленно поднял брови. - Знаете, сколько человек все это время вас тормозило? - продолжал майор. - Семьдесят пять, всего семьдесят пять! - Ну и что? Нормальное соотношение сил для оборонительного боя. Не слишком обольщайтесь. Утром в моей бригаде оставалось меньше людей, чем положено иметь в батальоне. Сейчас, по вашей милости, еще меньше. Но важно совсем другое. Послушайте, я знаю, что такой же приказ имеют все мои соседи. У меня есть основания полагать, что по всему фронту дело идет к перемирию. Прислушайтесь, уже почти нет выстрелов. Так что подумайте, мы с вами получили сходные приказы. Значит, что-то происходит и, может быть, нам имеет смысл поберечь жизни наших солдат и договориться о прекращении огня. - Перемирие?! - майору показалось, что он ослышался. - Не принимайте меня за идиота! Вон там, в нашем тылу, сидит американский десант. И они там не блинчики пекут! - Десант? - удивился хорват. - Сорок с лишним минут назад у меня на левом стыке с соседом прошла восьмерка "блэк-хоков". И летели они именно к вашему десанту. Думаете зачем? - Странный вопрос для офицера. Боеприпасов подкинуть, раненых забрать. Зачем они обычно летают? - Лучше прислушайтесь. У вас в тылу все давно уже стихло. "Это значит только то, что наши ребята там уже спеклись", - подумал Тамашаивич. - Не надо расстраиваться, - сказал он хорвату, - сейчас снова начнется. Простите, но мне, кажется, пора. Честь имею! Майор повернулся через левое плечо и собрался шагать обратно. Хватит пустых разговоров. Очень скоро он понадобится своим людям. Когда американцы ударят им в спину. - Эй, постойте! - крикнул хорват, едва не бросившись ему вслед. - Да стойте же! Вон они летят. Груженные под завязку. Полюбуйтесь, пройдут прямо над нами. Майор остановился. Действительно, издали накатывался вертолетный гул. Около десятка темных точек, появившихся над зубчатым горизонтом, быстро вырастали, превращаясь в восьмерку черных стрекоз. Они и в самом деле рулили сюда и, накрыв парламентеров рокочущим ревом, прошли всего метрах в пятидесяти от застывшей на земле группки людей. Замыкающий вертолет, похожий на обтекаемое приплюснуто-вытянутое семечко, отстал, снизился и не спеша облетел их по дуге. Видно было, что он переполнен солдатами. Среди летевших в вертолете находился старший офицер, и он решил рассмотреть, что это за странная кучка людей с белыми флагами. Его подчиненные тоже смотрели, гадая, достойны ли эти непонятные личности быть среди живых. Тамашаивич сглотнул подкатившийся к горлу комок. Погибнуть от небрежной, мимоходом пущенной очереди было бы очень обидно. Когда, удовлетворив любопытство, вертолет полетел догонять остальных, майору показалось, что хорват тоже с облегчением перевел дух. - Видели? Не слишком похожи на раненых. Союзнички! Загрузились, как кукуруза в мешок. Ну, теперь вы убедились, майор? Сегодня утром наши американские благодетели начали операцию "Свобода воли", - с явной горечью сказал хорват и разъяснил: - Это значит, что они пожелали смазать лыжи и оставить нас разбираться между собой. Тамашаивич почувствовал, что начинает верить хорвату. - Господи, - негромко взмолился он в пространство, уже не слушая и не стесняясь хорватского офицера, - сделай так, чтобы это было правдой! А хорват продолжал говорить как бы с самим собой и потихоньку терял ровную интонацию. - Мастера чужими руками жар загребать. Все время только и делали, что прятались за нами и пихали броней в спину. Довольно! Десятки тысяч лучших сынов Хорватии оплатили своими жизнями их паршивые интересы, а теперь они бегут, и мы узнаём об этом в последний момент... До Тамашаивича дошли последние слова собеседника. - Не расстраивайтесь так, коллега, - негромко сказал он. - Сербский народ оплатил свою свободу много дороже. Кстати, не посоветуете, в каком районе Загреба лучше взять домик? - Что вы имеете в виду? - удивился хорват. - Думаю наведаться к вам в гости через полгодика. Вместе с Народной Армией Республики Трансбалкания. - Да неужели вы еще не навоевались! - вскинулся хорват. - Перемирие - дело ближайших дней. - А потом? - майор был упрям. - Потом - мир, мирный договор! - На каких условиях? - На условиях справедливого раздела территорий и установления новой границы. - Это какой же? - О Боснии забудьте! Она наша и Керимбеговича. Там уже не осталось ни одного этнического серба! - Зато осталось полно сербских могил... - Белград вы, конечно, получите обратно, - продолжал хорват. - Спасибо! Чего уж там, забирайте и его! Сможете возить туристов и показывать им лунный ландшафт, оставшийся на его месте. - Это Бог наказал вас за то, что вы бомбили Дубровник, Вуковар, Осиек... - А кто вас покарает? - перебил его майор. - За ваши зверства в Северной Сербии, Крайне, на Черногорском побережье... Каждый из них давно копил аргументы, оправдывая свое собственное участие в гражданской, по сути, войне, и теперь был рад редкому случаю доказать свою правоту не пулей, хотя, конечно же, разговор двух майоров на нейтральной полосе никак не мог повлиять на детали грядущего мирного договора. А пока командиры, перед тем как в конце концов прийти к соглашению, необходимому им обоим, увлеченно углубились в топонимику и фактографию балканской войны, их спутники были заняты совсем иным. Отойдя в сторонку, они уже беседовали почти по-дружески. Попробовав ракии, хорватский трубач, в свою очередь, угостил серба Джуро солдатским ромом. Разговор быстро и незаметно перешел на то, о чем все, осознанно или нет, тосковали одинаково - о довоенном времени. - А я до того, как забрили, - рассказывал трубач, - дудел на саксофоне в джаз-банде ресторана "Регина" в Загребе. Слыхал о таком? Нет? Да ты что! Классная тусовка! - А у нас самое отвязное веселье было... - перебивал его Джуро. Говорить и думать о войне никому из них не хотелось.
      OCR: Sergius - s_sergius@pisem.net 1 От англ. bug - жук. 2 Местопребывание штаб-квартиры ЦРУ. 3 Гяур - у исповедующих ислам название всех немусульман. 4 Город во Франции, в XVI в. важнейшая крепость гугенотов. 5 Жители Хорватии. 6 Непонимание вызвано сходным звучанием в английском языке слов "bad" (плохой) и "bed" (кровать). Серб полагает, что его собеседник устал и хочет спать. 7 Уорент-офицеры занимают в вооруженных силах США промежуточное положение между офицерами и сержантами. По своему правовому статусу они приравнены к младшим офицерам. 8 Это город Мелник. Отель. Американцев больше нет. 9 Да, господин, это спецназовцы, менты. Их двадцать. Приехали позавчера в полицейский участок. Но сейчас все они в городе. В кабаке. Tyт был только один. 10 Нет, нет. Больше ничего нет, господин! Правда, клянусь! 11 Есть, есть. Но я ничего не знаю! Господин, у меня дети... 12 Здесь: "Замри!" (англ.) 13 Шершень по-англ. hornet. 14 О'кей. 15 Мэд (mad) по-англ. означает "сумасшедший" 16 На войне как на войне (франц.).